Я вылез из коляски. Подождал, пока перестанет кружиться перед глазами. Пели птички, пахло цветами и морем. Оно лежало внизу, как блюдо сгущенного молока. Кипарисы на берегу были узором по краям блюда.
Два негра вносили в дом рояль. Рояль не проходил…
Из окна второго этажа выглядывал хозяин рояля. Он улыбался, хотя, наверно, понимал, что роялю крышка! Тем более что крышка рояля лежала отдельно от всего остального.
Грузчики решили преодолеть препятствие с ходу.
Они разбежались.
Первый влетел в подъезд, раздался грохот – это бок рояля врезался в дверную раму.
Хозяин рояля тихо осел за подоконником.
Послышался хохот. Я и не заметил, как собрались зрители. Все смеялись.
Из подъезда вышли перепачканные негры. Они тоже смеялись. Один из них вдруг взглянул на меня:
– А ты чего не смеешься?
– Я?
– Может, тебе не смешно? – спросил другой негр. – Скажи, парень, не стесняйся. Может, ты не такой, как все? Может, что-то про себя, а?
Я испугался.
– Что вы! – сказал я, – Мне очень смешно… Очень.
– Не нравится мне этот малый, – сказал первый негр, с белой щетиной по сиреневым щекам. – Ему явно невесело. Он там чего-то себе… Вроде, как бы… А на самом деле… А?
– Ты прав, Риччи… Не смешно ему. Нет, не смешно. Не нравится ему в нашем городе!
Он поудобнее перехватил ножку рояля и направился в мою сторону. Теперь он держал ножку, как биту лапты, а роль мячика, видимо, отводилась мне.
Первый негр, с седой щетиной, наматывал на локоть струны. Или чтобы вязать меня, или своего товарища, если тот чересчур увлечется «игрой»…
Я попятился.
Негр шел на меня, поигрывая ножкой, сверкая веселыми зубами.
– Тебе не смешно?… Нет! Не смешно… Я это сразу заметил…
Он подтолкнул меня животом…
Оба захохотали.
– Прочь! – раздалось за моей спиной.
Сзади стоял паренек в ковбойской шляпе. В руке у него поблескивал кольт.
Нападавшие попятились.
Паренек выстрелил в воздух.
Грузчики бросились бежать. С небритого соскочила шляпа, он раздавил ее тяжелым ботинком, превратив в соломенную лепешку. Первый отбросил ножку рояля: так бежать было легче.
Паренек обернулся:
– За мной! Быстро!
Некоторое время мы шли молча.
– Как тебя звать? – спросил паренек.
– Вася.
– А меня Мария-Луиза. Мария – в честь мамы, а Луиза – в честь папы. Папину маму звали Луиза.
– Как?!
– Да. Я девчонка. Девчонка. Быть девчонкой… Всю жизнь… Застрелиться можно.
Она взглянула на меня зелеными глазищами, расхохоталась, подбросила в воздух шляпу, поймала, по-клоунски пришлепнула к голове:
– Вперед!
И потянула меня вниз, под уклон улицы, в самую середину булыжного потока, который и вынес нас на набережную…
Девочки здесь прыгали через веревочку.
Длинные платья были заткнуты за пояс, смешно плескались в воздухе панталончики.
– Хочешь прокатиться?
По склону холма спускались кабинки подвесной дороги.
Мы прыгнули в одну из них.
Мария-Луиза касалась меня локтем, шляпой, кобурой, ногами, – ей не стоялось просто так, она перегибалась через борт, кричала:
– Эй, внизу! Приятного аппетита!
В палисаднике обедало семейство. Мужчина в жабо, женщина, дети…
Нас качнуло. Кабина остановилась. Повисли в воздухе и другие кабинки.
Потом мы поехали вниз, задом наперед.
Снова увидели мужчину в жабо. Он вытирал о скатерть руки…
Проскочили посадочную площадку, развернулись и стали подниматься вверх спиной по ходу движения. Механик на площадке удалялся от нас. Он хохотал.
– Бывает, – успокоила меня Мария-Луиза. – Однажды я до утра здесь сидела… Внимание…
Мы приближались к верхней площадке.
– Прыгай!
Она спрыгнула первой, за ней я.
И сразу же кабинки остановились. На этот раз навсегда.
Но это не вызвало паники. Люди в кабинках улыбались, устраивались поудобнее. Монах в черной рясе достал из портфеля складной стульчик. Офицер вынул книгу. Барышня вязала…
– Пойдем, – сказала Мария-Луиза. Кое-что покажу.
Мы свернули с тропинки в колючий кустарник.
Чтоб не поколоться, подняли руки. Так и шли, будто сдаваясь в плен…
И вышли к прогнившему забору.
– Вперед!
Пролезли сквозь дырку и оказались на заброшенной стройке. Осколки бетона, ржавые конструкции, горы песка…
– Узнаешь?
Сначала я ничего не понял. Какой-то холм. Из холма торчит ржавый угол. Все поросло травой и кустарником…
И вдруг я увидел: это голова человека – огромной, вдаль уходящей скульптуры.
– Гулливер, – сказала Мария-Луиза. – Театр у нас строили, кукольный. Зал должен был размещаться в шляпе Гулливера.
Я поражался размерам Гулливера: Ноги и руки его исчезали вдали. За холмами и лесами. Он как бы спал, лукаво улыбаясь во сне. Нос был подобен гигантской ракете. Из ноздри росла веселенькая березка…
Я снова посмотрел на город.
Отсюда, с холма, он хорошо был виден. Горы отделяли его от внешнего мира… Вот станция, на которую я приехал. Платформа, ниточки рельсов…
Чуть выше, на поляне, – стога, пасутся коровки.
Черные с белым. На них надвигается тень от облака. Надвинулась, яркость пятен поблекла…
Еще выше – русло высохшей реки, арка каменного моста… Чуть выше, почти на уровне с нами, – плотина, из-под плотины вытекает зеркальный ручей. Плотина как бы протекала. По верху плотины – скульптуры, без рук и ног… Что там, за плотиной, не видно… А выше – горы.
Синие, потом коричневые, в серых шляпах туч…
К одной из вершин прилепился замок… Странный город. Даже не верится, что я здесь.
– Смотри! Смотри!!
Мария-Луиза показывала вниз.
Рядом с башенкой городской ратуши висел воздушный шар. Площадь в цветных точках. Это люди. Сколько их там!
– Вперед! – крикнула Мария-Луиза.