Гость из будущего. Том 1

Глава 2

Первый рабочий день на киностудии «Ленфильм» начался для меня, как для упёртого поборника здорового образа жизни, с зарядки и физкультуры. Целый час я носился по четырём этажам, подгоняя техников, рабочих, осветителей, костюмеров, искал дополнительного гримёра, чтобы к кинопробам привести в порядок лица всех трёх актёров, которые задействованы в кадре. Сгонял в другое здание в мебельный цех, чтобы выдали для съёмок медицинскую кушетку и медицинскую ширму. Кстати эти предметы пришлось притащить на себе. И лишь где-то к часам одиннадцати я, найдя укромное местечко в огромном съёмочном павильоне №1, засел читать сценарий сегодняшней сцены.

«И так, что же у нас тут такое, — пробубнил я про себя. — Главный герой по фамилии Зайчик приходи к доктору жаловаться на то, что все кругом орут и ругаются. Помню я этот эпизод в фильме. Скучно, девушки, очень скучно».

— Привет, — вдруг послышалось над головой.

Я оторвал глаза от бумаг и обомлел, так как никогда в жизни не видел Леонида Быкова живьём в натуральную величину. Рост знаменитого актёра и режиссёра был низенький, нос длинненький, волосы кучерявые, глаза умные и пронзительные.

— Напомни ещё раз, как тебя зовут? А то мне в дирекции сунули кого-то на помощь, я ещё не до конца разобрался кого, — сказал Леонид Фёдорович.

— Здрасте, — кивнул я, — зовут Ян, можно просто товарищ Нахамчук или ещё проще Ян Игоревич.

— Давно на киностудии работаешь? — насмешливо спросил меня Быков.

«Здесь первый день, а так, меня киношными рельсами, тележкой, кинокамерой и кучей осветительных приборов не напугать», — подумалось мне, но я решил с первой секунды знакомства в бутылку не лезть, поэтому ответил расплывчато:

— Всю сознательную жизнь или стажёр с испытательным сроком, как вас больше устроит?

— Чувство юмора устраивает, — улыбнулся режиссёр. — Что читаешь?

— Сценарий, — буркнул я, — вот решил ознакомиться с сегодняшней кинопробой.

— Запомни, ассистент режиссёра сценарий должен знать назубок.

— Зарублю это на своём распрекрасном носу! — выпалил я, вскочив с табуретки и вытянувшись в струночку.

— Кхе, н-да, это ты сейчас хорошо сказал, — снова заулыбался Леонид Фёдорович. — Сработаемся, ха-ха. Объяви всем получасовую готовность, и начинаем работать.

— Считайте, что уже сделано, — кивнул я.

После чего Быков ещё раз осмотрел приготовленную «выгородку», то есть воссозданный в павильоне кабинет доктора с соответствующей мебелью, поцокал языком и пошагал в гримёрку. Я же снова углубился в сценарий. Однако почитать диалоги главных героев мне не дал ещё один странный человек, который, по всей видимости, знал меня чуть ли не с пелёнок.

— Пил? — резко прошипел 30-летний невысокий мужчина с характерной внешностью потомков Моисея.

— Никак нет! — снова пришлось изобразить бравого служаку. — Помогал техникам протирать контакты. Случайно надышался парами спирта!

— Аха, скажи ещё несчастный случай на производстве, — захихикал мужчина. — Я твоей покойной матери, что обещал? Забыл?

«Как можно забыть то, чего никогда не знал?» — усмехнулся я про себя и тут же, скорчив скорбное лицо промямлил:

— Этого я никогда не забуду. Вы обещали сделать из меня достойного строителя коммунизма и развитого социализма! — рявкнул я в конце.

— Клоун! — хмыкнул «благодетель». — Ладно, иди, работай. Стой! Завтра вечером встретишь из Москвы актёра Сергея Николаевича Филиппова. Отвезёшь его домой и делай что хочешь, но на следующий день мы с ним должны записать кинопробу. Лёня, конечно, пробы снимать не любит, но порядок есть порядок. Тем более дирекция желает весь процесс контролировать от и до.

— Ясно, — выдохнул я, соскочив с неудобной темы. — Кто музыку платит, тот и девушку танцует.

— Хорошо сказано, — засмеялся мужчина. — Что читаешь?

— Детектив Агаты Кристи «Смертельное убийство под светом софитов», — я показал сценарий сегодняшней съёмки.

— Если завтра актёр Филиппов будет не в форме, то я тебя сам под этими софитами закопаю.

«Кажись этот надоедливый мужик — директор кинокартины Иосиф Шурухт, — догадался я, вспомнив, кем были подписаны бумаги для мебельного цеха. — Ничего, день другой и меня скоро здесь все будут считать своим в доску парнем».

— Хорошо, — хохотнул я, — убивайте, но с одним условием — похороны и некролог в центральной прессе за ваш счёт: «Сгорел на работе под софитами раб божий Ян Нахамчук, царствие ему небесное, аминь».

— Клоун, — растеряно пробормотал Шурухт и, ещё немного покряхтев, не зная, чем возразить, пошёл по своим делам.

«Чёрт, а вот сейчас для страны победившего атеизма был перебор», — подумал я и решил перебраться в другой конец огромного павильона, чтобы меня никто никуда не послал и дал нормально почитать сценарий. Поэтому, захватив с собой табуретку, я потопал мимо техников и операторов, которые всё ещё на площадке выставляли осветительные приборы. Однако и здесь меня перехватили. Ко мне обратился, сидящий на тележке около кинокамеры, Сергей Иванов, 60-летний лысоватый мужчина, лауреат Сталинской премии и один из самых опытных операторов «Ленфильма»:

— Эй, парень, как тебя?

Сергей Васильевич оператором был первоклассным, профессионалом с большой буквы. Кстати, несколько лет назад он снял «Ссору в Лукашах», где как раз и играл простого деревенского парня наш Леонид Быков. «Но если я сейчас дам слабину, то вся киногруппа на мне будет ездить, словно на верблюде», — подумал я и, набравшись наглости, съязвил:

— Обращайтесь ко мне по-простому — господин итальянский кинорежиссер Федерико Феллини.

— Ха-ха-ха! — дружно загоготали осветители и ассистенты главного оператора.

— Если ты — Феллини, то я — Жан Габен. Ха-ха, — парировал Иванов. — Слышь, Феллини, слетай-ка в кафе за пивом, пока мы здесь свет ставим.

«А раков с воблой вяленой вам к пивку не притаранить?» — тут же промелькнуло в моей голове, из-за чего я, сделав загадочное лицо, зашептал:

— Скажу вам по секрету, как иностранный режиссёр иностранному актёру, вчера в кафе травили тараканов, поэтому пиво пить не советую. Кстати, закусывать тоже. И вообще, для походов за пивом у вас, как у главного оператора, есть свои ассистенты. Вон, пошлите фокус пуллера, чтобы фокус не замыливался! — громко добавил я.

— А парень дело говорит, — загоготал один из осветителей и вся компания технических работников снова засмеялась.

— Ну, Феллини, ты у меня ещё побегаешь, — прошипел в спину Сергей Иванов.

«Это как же я вспомнил про фокус пуллера? — подумалось мне, когда я спрятался со сценарием за маленькую ширмочку. — Ведь эта профессия, крутить плавно фокус кинокамеры во время съемки, давным-давно отмерла. То есть в той моей жизни отмерла, так как появился автофокус и прочие компьютерные прибамбасы. А в этой она всё ещё актуальна. Память что ли какая-то возвращается от того человека, вместо которого я вселился из будущего? Как бы сказал доктор из „Формулы любви“: „Голова — предмет тёмный и исследованию не подлежит“».

— Нахамчук, ты где⁈ — через секунду окрикнула меня, появившись из гримёрки Белла Семёновна Маневич-Каплан, наша художница-постановщица, женщина с приятным лицом примерно 40-ка лет отроду. — Ян⁈

— Тут я, вот сценарий…

— Ноги в руки, — не дослушав меня, скомандовала художница, — и бегом в реквизиторский цех. Возьмёшь там шприц, стетоскоп и макет человеческого мозга.

— Клизму захватить? — улыбнулся я.

— Болтун, — захихикала женщина. — Давай быстрее, через десять минут снимаем.

— Слухаю, ваше высочество, — пробурчал я и снова полетел в другое здание.

«Кино ещё не началось, а у меня уже попа в мыле», — подумал я, на ходу засовывая бумаги со сценарием в карман брюк.

Спустя два часа, один из которых ушёл на разные мелкие доработки внутри искусственной «выгородки», ещё час потратился на репетицию актёров, мы не сняли ни одного кадра. Поэтому вся съёмочная бригада напряжённо молчала, а Леонид Быков по воссозданному врачебному кабинету нервно вышагивал взад и вперёд. Так как сцена, где главный герой пришёл на приём к врачу, получалась до безобразия не смешной. Никакой комедией положений в ней и близко не пахло. Хотя партнёры по площадке у Леонида Фёдоровича подобрались просто отменные.

Например, врача-психиатра играл Алексей Кожевников, в послужном списке которого значились: Витя Громобоев из кинофильма «Неподдающиеся», радист из кинокомедии «Полосатый рейс» и киномеханик Тарас Шпичко из фильма «Королева бензоколонки». А роль маленькой шустрой бабушки санитарки исполняла замечательная актриса Ленинградского театра комедий Елизавета Уварова. Эта 62-летняя артистка уже пересекалась с Леонидом Быковым в фильмах: «Максим Перепелица» и «Укротительница тигров». Другими словами, в данный момент в павильоне №1 было очень светло от собравшихся звёзд, но нисколечко не смешно.

— Ладно, — наконец выдавил из себя Леонид Фёдорович, — давайте сейчас пообедаем, немного выдохнем и через час снимем, наконец, этот неподдающийся эпизод.

— А где обедать-то? — возмутился главный оператор Сергей Иванов. — Вчера в кафе тараканов травили. Хоть бы объявление повесили что ли.

— Это кто же такое придумал? — спросил директор картины Иосиф Шурухт, почему-то покосившись в мою сторону.

— Спокойно, товарищи, — вскочил я с маленького раскладного стульчика, пока меня не обвинили во всех смертных грехах. — Эту вредную дезинформацию запустил вражеский «Голос Америки». Никаких тараканов в нашем кафе-ресторане не было, нет и быть не может! И кстати, министр культуры Екатерина Фурцева уже выступила с опровержением по центральному телевидению. Кушайте на здоровье!

— Ха-ха-ха! — вдруг загоготала вся съёмочная группа впервые за два часа нашей кинокаторги.

— Ну, Феллини, ты у меня дошутиться, — погрозил мне кулаком главный оператор.

В кафе «Ленфильма», которое располагалось на третьем этаже главного корпуса, сегодня было тесно словно на Бродвее в час пик. Кинодеятели разных профессий, специальностей и проектов громогласно обсуждали перипетии своей творческой деятельности и не спешили расходиться. А графинчики с прозрачной алкогольной жидкостью на некоторых столах, тонко намекали, что посетители здесь могут засидеться и дотемна. Поэтому я три минуты топтался с подносом, не зная куда и к кому примкнуться. Так как знакомыми ещё не оброс, врагами, кстати сказать, пока тоже.

— Эй, Феллини, — окликнул меня Леонид Быков, рядом с которым обедали актёр Алексей Кожевников и актриса Елизавета Уварова, — падай сюда, у нас освободился один плацкарт.

«Ну, всё, приехали, приросло „погоняло“, — грустно улыбнулся я, пробираясь между столиков. — Теперь Феллини — это моё второе имя. А с другой стороны — как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. И это не худшее прозвище для будущего кинорежиссёра. Что-что, а в ассистентах я засиживаться не собираюсь».

— Что скажешь по поводу репетиции? — спросил Быков, когда тарелки с подноса я выставил на стол.

— Пока очень плохо, — буркнул я, не подумав.

— Леня, ты посмотри на него, — завозмущался актёр Кожевников, — ты, сколько лет работаешь на киностудии? Год, два? Удивительней у нас всё-таки народ, все знают, как снимать кино, как играть в футбол и как управлять страной.

— Да дай ты мальчику поесть, — запричитала актриса Уварова, не выходя из образа заботливой бабушки.

— Что конкретно тебе не понравилось? — хитро прищурившись, посмотрел на меня товарищ главный режиссёр.

— Текс слабый, вот, смотрите, — я вынул из кармана сложенные вчетверо листки со сценарием. — Санитарка говорит: «Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает». Далее врач: «Я абсолютно спокоен. У нас же практика была». Опять санитарка: «Практика практикой, а первый больной запомниться на всю жизнь». Ну и дальше идёт по тексту куча бездарной тупой банальщины. Это не слова, а мусор, фоновый шум. А классные диалоги всегда выверены, ни одного пустого слова, и звучат они как музыка. Если комедия — это смешная музыка, если трагедия, то трагичная. Почти каждая фраза — это удар рапирой в сердце зрителя.

— Ты сколько лет работаешь в кино? Кого ты учишь? — всплеснул руками Алексей Кожевников.

— Ну, допустим, — задумчиво пробормотал Леонид Быков. — Ты взамен можешь предложить что-то иное? Если нет, то и нечего говорить.

— Вот, — я вытащил ещё один листок бумаги, исписанный карандашом, и протянул его режиссёру. — Пока осветительные приборы двигали, пока вы репетировали, я кое-что на коленке набросал. И кстати, я сегодня работаю первый день.

Главный режиссер недоверчиво глянул на меня, затем взял мои бумажки, скорее из вежливости и углубился в чтение.

— Любопытно, очень любопытно, — улыбнулся он, рассматривая мои закорючки, которые я старался делать печатными буквами.

— Так, — придвинулся актёр Кожевников. — Где там мои слова? Аха, вот. Кстати, с чего вы взяли, что я — нервный, ха-ха. А что, вроде весело? С графином — это хорошо придумано, а с халатом — можно сделать классный гэг. Я ногами вот так подрыгаю, будет смешно.

— Н-да, и финал годный. Давайте репетировать, — сказал Леонид Фёдорович, шлёпнув меня по плечу. — Молодец стажёр. Хвалю.

— Только не перехвали, — пробурчал Витя Громобоев из «Неподдающихся».

— Сцена в кабинете врача-психиатра, дубль двенадцать, — произнесла вторая ассистентка режиссёра Люба Макарова и щёлкнула «хлопушкой», такой специальной дощечкой, где мелом пишется номер сцены и номер дубля, что намного упрощает последующий монтаж.

— Плавнее кати, — прошипел главный оператор Сергей Иванов на усталого техника, который целый день толкал тележку с кинокамерой по рельсам.

И нашему мэтру с кинокамерой было из-за чего злиться. Ведь мы уже третий час не могли снять ни одного нормального эпизода. А лимит плёнки, которую выдали для сегодняшней кинопробы стремительно подходил к концу. Это в эру цифровой техники не будет иметь значения, сколько гигабайт видео загрузится на жёсткий диск, но сейчас были оттепельные и аналоговые 60-е. К сожалению, актёры, при всём уважении к ним, постоянно путали мой новый текст, и в результате выходило ещё хуже, чем со старыми диалогами. Поэтому Сергей Иванов после каждого ляпа громко на весь павильон объявлял: «Феллини — сволочь, чтоб тебе пусто было!». На что главный режиссер, и он же главный герой фильма Леонид Быков говорил: «Василич, последний дубль, сейчас всё будет в ажуре». Но каждый раз получалось всё хуже и хуже. И вдруг что-то неуловимое на съёмочной площадке переменилось. Такое иногда случается, если долго и упорно мучиться.

— Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает, — сказала санитарка тётя Паша, в исполнении актрисы Елизаветы Уваровой, держа в руках шприц. — Всем когда-то начинать приходится. Для этого и учились.

Врач-психиатр в исполнении актёра Алексея Кожевникова выпил стакан воды, крякнул и голосом, который дал петуха, произнёс:

— Да, мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь. Кстати, с чего вы взяли, что я — нервный, то есть нервничаю? Это обычный предстартовый мандраж. И потом, у нас практика была. Я на ней такого насмотрелся, ха-ха-ха, — врач загоготал как ненормальный и, тут же сделав серьезно лицо, добавил, — что лучше бы не смотрел.

— Ну, практика практикой, а первый больной он на всю жизнь запомнится, — тётя Паша подошла к врачу и поправила ему причёску. — Кстати, доктор у вас халатик на левую сторону.

— Это я нарочно, примета хорошая, — проворчал Кожевников и халат, который был застёгнут на все пуговицы, стал стаскивать через голову, при этом смешно дрыгая ногами.

— Спокойно, не волнуйтесь в случАе чего я тут, — крутясь вокруг доктора, и помогая ему высвободиться из «белого плена», начала приговаривать санитарка.

— А я абсолютно спокоен, у меня всё под контролем! — Выкрикнула взлохмаченная голова врача, которая, наконец, появилась наружу. — Зовите больного, я его сейчас перелечивать стану.

— Ни пуха, ни пера, — тётя Паша перекрестила взволнованного доктора и побежала в приёмную.

А тем временем врач-психиатр вернулся к столу, дрожащими руками поднёс графин ко рту и прямо из горлышка сделал пару глотков, а затем мокрой рукой ещё раз уложил волосы. И наконец, в кадр вошёл главный герой, волосы которого тоже были мокрые и торчали в разные стороны.

— Скажите, вы спокойный, уравновешенный или легко возбуждаетесь? — пролепетал врач. — Или может сразу вызвать санитаров? Тётя Паша, двух человек будет достаточно? — прошептал он санитарке, которая смотрела на двух молодых людей с огромными выпученными глазами.

— Не надо санитаров, я — спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, — сказал Леонид Быков, вытащив расчёску из кармана и причесав врача-психиатра.

— Это другой разговор, присаживайтесь, — улыбнулся врач и облегчённо вздохнул. — Курите, — предложил он, тут же сунув сигаретку в рот больного. — Хотя в больнице же нельзя, в больнице же не курят? Сам министр здравоохранения предупреждает — соблюдайте технику пожарной безопасности на рабочем месте, — на этих словах психиатр отобрал сигаретку у больного, скомкал и сунул её в карман халата. — А как у вас дело обстоит с этим делом? — доктор щёлкнул себя пальцем по горлу.

— Понимаете доктор, какое дело, — замялся больной Быков. — Нет с этим делом у меня всё хорошо, то есть всё очень плохо. В том смысле, что нормально, как у всех. У меня другое.

— У вас бывают какие-то неприятные ощущения? — психиатр вытащил из-под стола толстую книгу и начал её листать.

— Да, у меня непринятые ощущения, когда кричат и ругаются.

— Кто кричит? — врач оторвался от книги.

— Да есть тут одна, понимаете ли, — Леонид Быков помахал рукой в воздухе, — общественность. Ещё директор кричит, завхоз ругается, соседи по лестничной площадке возмущаются, милиционер на улице свистит в свисток, а в магазине кричат за то, что встал не в ту очередь. А ещё недавно в ателье с ног до головы нехорошими словами обложили по матери. Я им говорю, кто так шьёт, а они скажи спасибо, что пуговицы бесплатно идут в комплекте, шляпа. В том смысле, что шляпа — это я, — на этих словах главный герой нащупал на столе пластмассовый макет головного мозга и разобрал его на составные части.

— Дааа, дело серьёзное, — крякнул психиатр и смахнул остатки головного мозга в ящик стола. — А у вас что — психогенные реакции или галлюцинаторно-бредовой синдром?

— У меня с иностранными языками как-то не очень, — пробормотал Быков.

— Я спрашиваю — у вас не бывает навязчивых состояний, мысли разные не преследуют, воспоминания? — врач вытащил неврологический молоточек и начал водит им перед глазами больного.

— И мысли преследуют, и воспоминания навязываются, — бегая глазами за молотком, пробубнил главный герой.

— Что ж мне с вами делать-то? — доктор встал из-за стола, подошёл к больному и на пару секунд оттянул ему нижнее веко. — Так, так, так. Задерите пиджак.

— Куда? — испугано пролепетал Быков.

— Не куда, а вверх!

Главный герой очень смешно, сидя на стуле, задрал пиджак вместе с рубашкой к подбородку, и наружу показалась майка-тельняшка.

— Моряк? Замечательно, — обрадовался доктор и припал ухом к животу больного. — Теперь не дышите.

— Я долго не смогу.

— А что у вас с языком? — недовольно проворчал психиатр.

— Не знаю. Мне не видно.

— Вот и помолчите! — внезапно крикнул доктор на больного. — Дышите, не дышите, дышите, опять не дышите.

— Сначала полагается фамилию спросить! — не выдержала санитарка, которая всё это время изумлённо смотрела то на врача, то на больного пациента.

— Да, совсем забыл, проклятый склероз, — психиатр перестал слушать хрипы в животе у главного героя, разогнулся и, вытащив из пиджака больного расчёску, причесал опешившего Леонида Быкова. — А фамилия у вас есть? То есть была? То есть, как ваша фамилия, товарищ?

— Была фамилия, кажется, — пролепетал Быков. — Я — Зайчик.

— Так, так, так, с этого и надо было начинать, — врач-психиатр медленно отошёл от больного, и спрятался по другую сторону стола. — Тётя Паша, срочно взывайте санитарный батальон, — прошептал он санитарке. — Хи-хи-хи. Всё хорошо, вы главное не волнуйтесь, зато у вас, наверное, слух хороший, — сказал доктор перепуганному главному герою и, показав заячьи уши, ещё раз выпил прямо из графина.

— Не надо никого вызывать, вот, — тётя Паша показала врачу историю болезни.

— Так вы — Зайчик, а я думал, что это вы — зайчик, — захихикал психиатр.

— Да, не надо санитаров, я — спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, — сделав скорбное лицо, промолвил главный герой.

И после финальной фразы главного героя и главного же режиссёра ещё десять секунд стояла гробовая тишина, писался звук, и снимала кинокамера. Наконец Леонид Быков улыбнулся, посмотрел на съёмочную бригаду и громко выкрикнул:

— Стоп! Снято!

И мгновенно раздались оглушительные аплодисменты всего измученного творческого коллектива. Даже ворчун главный оператор Сергей Иванов, погрозив мне кулаком, по-отечески произнёс:

— Ну, Феллини, на сегодня я тебя прощаю, но за тараканов никогда.

— Так тараканам и передам, — пробурчал я.

— Всем спасибо, съемка окончена! — ещё раз прокричал главный режиссёр. — Ничего, будет кино, сделаем. А ты, Феллини, — он ткнул в меня пальцем, — сбегай в кафе за пряниками, чаем и вином. Отметим по чуть-чуть это дело, — после чего Леонид Фёдорович Быков почему-то одной рукой схватился за сердце, помрачнел и тяжело вздохнул.