Граф божьей милостью

ГЛАВА 20

Потеряв ветер, обвисли паруса, «Виктория» вильнула влево и стала быстро замедляться. Пиратская шебека резко сократила расстояние и выскочила на параллельный с нами курс практически в паре десятков метров. На ее палубе толпилась гурьба неожиданно хорошо экипированных абордажников, практически все — в кольчугах, шишаках и при круглых щитах. Из вооружения — короткие копья, топоры и сабли. А у некоторых в руках даже просматривалось что-то вроде длинных ручных кулеврин.

На мостике, отчаянно жестикулируя, отдавал команды рыжебородый толстяк в обернутой вокруг шлема чалме. Видимо, капудан, или как там сарацины своего корабельного пахана называют.

Пиратское судно пошло на сближение, с него взмыла туча стрел, мавры ринулись поднимать штурмовые мостики. — Казалось, ничто уже не сможет остановить абордаж.

Но тут залпом рявкнули наши фальконеты. Фальшборта разметало в клочья, большую часть сарацин как метлой смело с палубы, звонко треснула и с грохотом завалилась грот-мачта. Пиратское судно рыскнуло, почти остановилось и стало заваливаться на левой борт.

— Святой Георгий!!! Святая Богородица! — Ратники зашлись в ликующем вопле.

А я только про себя выругался. Десять минус один равно девять. Все равно много для нас. А до пролива, где дежурят испанские военные галеры, еще очень далеко.

«Виктория» постепенно начала набирать скорость — паруса вновь поймали ветер. Но недостаточно быстро — второй сарацин стал заходить нам по правому борту.

— Симеоне!!! — заорал я. — Рети…

Мой голос заглушили резкие хлопки ретирадных Фальконетов. Обер-бомбардир Симеоне, мой корабельный цейхвахтер, не зря получал свое жалованье. Он идеально выбрал момент и влепил пару чугунных чушек прямо под скулу пиратскому корыту.

Видимых повреждений не просматривалось, не тот калибр, но шебека все равно резко клюнула носом и отвалила в сторону.

— Ne polucite vy moyu lastochku!!! — от волнения я перешел на русский язык, но тут же вернулся к фламандскому: — Офицеры, не слышу доклада. Что с кораблем? Потери?

К счастью, с «Викторией» все оказалось нормально, а вот без потерь среди личного состава не обошлось. Пять человек поймали стрелы и всерьез вышли из строя, а шестому, одному из матросов, свинцовая пулька из аркебузы раздробила челюсть. Легкораненых вообще не считали. Можешь держать оружие в руках — значит, в команде.

Н-да… Вроде размен кажется достойным, но нас не так-то много. Если на каждую сарацинскую посудину придется столько же, останусь без половины бойцов.

Потеря двух кораблей не отвадила пиратов, как я втайне надеялся. От основной группы оторвалась еще пара посудин и пошла на сближение с нами.

— Не спать!!! — заревел Логан канонирам. — Живо перезаряжаться!

Глянув на слаженную работу, я удовлетворенно кивнул.

Не все так просто, как может показаться. Это вам не унитарный снаряд в казенник закинуть и закрыть затвор. Сначала фальконет разворачивают и пробанивают жерло от тлеющих частичек пороха. Затем, ухватив за ствол и винград, снимают со станка и укладывают в специальный станок на палубе. Короткий удар специальным молотком по запорному клину — выпадает разряженная пустая зарядная камора. Вместо нее укладывают заряженную и снова забивают клиновой замок. И только потом фальконет возвращают на вертлюг. Учитывая волнение и немалый вес стреляющего анахронизма — работа не из самых легких. Но справляются на загляденье. Получается, не зря гонял как Сидоровых коз.

Да уж, прав был его сиятельство граф Суворов-Рымникский: тяжело в учении — легко в бою. Впрочем, нет пока оного полководца и в помине, не родился еще, так что я без особого зазрения совести сплагиачу выражение.

Раненых убрали в трюм, где ими занялся Август. Кровь на палубе смыли перехлестывающие через борт волны. Все пошло своим чередом. Эдакие догонялки. Мы убегаем — мавры догоняют.

Неожиданно через прореху в тучах прорвался луч солнца и мазнул по палубе. И тут же, словно по мановению волшебной палочки, стал усиливаться ветер. «Виктория» резко ускорилась и, подрагивая корпусом, полетела по волнам.

— Знак божий!!! — торжественно заявил Веренвен и размашисто перекрестился.

— Знак божий!!! — с ликованием подхватили на палубе. — Хвала Пречистой Богородице!

Я тоже собрался осенить себя крестным знамением, но не успел.

Как уже сегодня повелось с самого утра, какое-либо улучшение нашего положения являлось не более чем сигналом к ухудшению.

Вверху раздался резкий и звонкий удар, словно щелкнули гигантским хлыстом. Верхняя половина бизань-мачты накренилась, а потом, с треском разрывая такелаж, полетела вниз. И, видно лишь по божьему попустительству, не задев нас и не разбив в щепки мостик, рухнула в воду. И потащилась за нами на уцелевшей оснастке, практически остановив корабль.

«Виктория» тут же встала на дыбы с сильным креном на правый борт.

Я взревел, с трудом удержавшись на ногах.

Уж не знаю, чем бы все закончилось, но Веренвен, подскочив к борту, с одного удара перерубил секирой канат, и корабль сразу выправился.

Сразу стало ясно, что теперь уйти от пиратов не получится, потому что на оставшемся парусном вооружении мы не сможем поддерживать необходимую скорость даже при достаточном ветре. А о том, чтобы восстановить мачту на ходу, даже не стоило мечтать. Да и вообще, такой ремонт в полевых условиях не проводят.

— Идем прежним курсом… — приказал я Веренвену и погнал Луиджи за картой.

Выход из положения — пожалуй, самый оптимальный — состоял в том, чтобы укрыться в ближайшей бухте или порту. Все остальные варианты предусматривали только столкновение с сарацинами. С очень неопределенным исходом.

Но, как очень скоро выяснилось, первая подходящая бухта находилась от нас примерно в двадцати лигах. При такой скорости, с которой мы тащились, туда доберемся не ранее чем через четыре часа в самом лучшем случае. То бишь чертовы мявры как минимум дважды успеют нас догнать.

Хотя в полное отчаяние впадать не стал. Заходить на абордаж они смогут только по двое и будут сразу попадать под мои орудия. Главное, чтобы нам оснастку не попортили, чтобы совсем не потерять ход. Правда, если попробуют сразу сжечь, придется туговато. Впрочем, будем надеяться, что сыграет жадность и сарацины не захотят терять такой великолепный приз, как моя «Виктория».

— Братец, пусть на палубу поднимут ящики с гранатами… — приказал я Логану.

А сам велел оруженосцам собирать легкий перекус, потому что проголодался как волк. У меня всегда так — волнение только нагоняет аппетит. Заодно приказал раздать команде винную порцию — будет совсем нелишним для поднятия настроения.

Пока эскудеро управлялись, прошелся по палубе, пообщался с бойцами и остался доволен настроем команды. Личный состав прекрасно понимал, чем все может закончиться, но никакого упаднического настроения не наблюдалось. Впрочем, и особого оптимизма — тоже. Какой оптимизм с такими перспективами?

А наш пассажир в очередной раз удивил. Нуньес, привалившись спиной к фок-мачте, тренькал на мандолине, напевая приятным баритоном какую-то мелодичную песенку на португальском языке. Получалось у него очень хорошо — собравшиеся вокруг него кружком не занятые делом бойцы слушали разинув рот.

Увидев меня, все повскакивали, но я отмахнулся и тоже присел на ящик.

— О чем ваша песня, дон Нуньес?

— О любви, ваша милость. — Португалец не вставая изобразил легкий поклон. — Молодой кабальеро встретил ослепительно красивую девушку, вспыхнула большая и страстная любовь, но… — Нуньес грустно улыбнулся. — Все закончилось печально, потому что она была сарацинкой…

И тут меня словно молнией пронзило. Господи, а я голову ломал. Луиш Нуньес! Тот самый Нуньес, который обманом увез Земфиру из отчего дома, а потом, не добившись взаимности, определил ее в монастырь!

Разум мгновенно затуманила дикая злоба. Рука сама легла на рукоять сабли. Удержаться получилось только диким усилием воли. Вопрос обязательно решится, а пока не время и не место для мести. Только идиот будет устраивать поединок под самым носом сарацин.

Поэтому вместо того, чтобы прирезать Нуньеса на месте, я всего лишь сказал:

— Я знаком с подобной историей. И знал одну из ее сторон.

— И я, ваша милость, — совершенно спокойно, правда, с сильным оттенком грусти в голосе ответил португалец. — Я сам участник такой истории. И сам написал эту песню.

— Да как можно влюбиться в грязную сарацинку?! — вдруг влез в разговор Питер Нильс по прозвищу Колено, самый молодой из абордажной команды.

— Поверьте, мой друг, можно… — мягко заметил португалец. — А по поводу грязной… — В его голосе звякнул металл. — Советую вам удержаться от неосторожных слов, потому что они могут сослужить вам очень недобрую службу.

— Простите, сир… — Питер сразу же заткнулся и опустил голову, потому что наткнулся вдобавок еще и на мой взгляд.

А потом нам стало не до разговоров, потому как сарацины подошли совсем близко. В дело вступили стрелки с обеих сторон, но особых результатов пока никто не добился.

Веренвен несколько раз уворачивался, но в итоге пираты все-таки догнали нас. Шебеки шли как привязанные по обеим сторонам «Виктории» в полусотне метров от нас и с таким же отставанием по курсу. Работать по ним могли только наши ретирадные фальконеты, бортовым не хватало разворота.

Несколько пробных выстрелов не дали почти никакого результата. Одно ядро, отрикошетив от воды, садануло в борт пиратам и даже пробило его, но слишком высоко, а второе просто разнесло кусок фальшборта. Остальные ушли в белый свет как в копейку — сказывалось сильное волнение моря. Картечь тоже не дала нужного эффекта: на таком расстоянии свинцовые кусочки даже не пробивали щиты, за которыми прятались чертовы пираты.

Наконец выбрав подходящий момент, сарацины пошли на абордаж.

Я подождал, пока они подойдут поближе, и отдал команду пушкарям:

— Огонь!

«Виктория» немедля ощетинилась длинными языками пламени с обоих бортов. Все, что предназначалось пиратам, ушло точно в цель. В клочья порвало такелаж и рангоут, вздыбились доски обшивки на местах пробоин, а на палубах образовалось кровавое месиво из обломков и ошметков разорванных тел.

Но, черт побери, я просчитался, затягивая с залпом, потому что сарацинские калоши никак не хотели тонуть и по инерции почти синхронно ткнулись в наши борта. Вдобавок, как оказалось, большая часть их экипажей пряталась от картечи в трюмах.

В воздух взметнулись кошки, а через мгновение с грохотом упали абордажные мостики. Рявкнул залп из аркебуз. Первую лавину абордажников смело в море. Но за ними сразу же рванула вторая.

В исходе боя я ничуть не сомневался, наши борта гораздо выше, чем на шебеках, к тому же экипажи сарацин по численности не превышают моих, но пиратские корабли практически остановили «Викторию», а вторая пара сарацин уже встала на боевой курс.

Надо было срочно прибегать к последнему доводу, несмотря на риск набрать воды в пушечные порты.

— Главные батареи — огонь!

Несколько секунд ничего не происходило, я уже подумал, что команда не дошла по назначению, а потом…

Единороги против фальконетов — это как двадцатичетырехкилограммовая гиря против гантельки для фитнеса. Конечно, если тюкать по темечку, хватит и последней, но, если ошарашить гирей, результат будет гораздо эффектней.

Так и случилось.

К тому же единороги выпалили в упор, загнав в утробу сарацинам, помимо ядер, еще и весь свой огненный выхлоп.

Шебеки буквально взорвались изнутри, их разнесло практически в клочья. Всю палубу «Виктории» завалило обломками и частями человеческих тел.

— Черт возьми… — потирая плечо, по которому садануло куском деревяшки, восхитился я.

Но тут же пришел в себя, проорал команду немедля закрывать порты, и собрался принять участие в веселье на палубе.

Но не успел: тех немногих сарацин, что сумели просочиться к нам, уже порубили и без меня, а нескольких даже взяли в плен.

Было занявшийся пожар совместными усилиями быстро потушили, весь хлам отправили в море, а «Виктория» снова начала набирать ход.

— Осталось всего шесть! — радостно отрапортовал Логан, с намеком посматривая на очередную флягу, которую незамедлительно доставили мне оруженосцы.

Я молча кивнул и сунул арманьяк скотту. Самому пить перехотелось. Очередная стычка далась нам тяжелой ценой. Счет раненым уже шел на десятки, хотя обошлось без трупов. К тому же нам сильно повредило оснастку. Не дай бог, еще усилится ветер — останемся вообще без парусов. А это однозначный конец.

Португалец во время сшибки проявил себя настоящим храбрецом. Бился не за страх, а за совесть, в первых рядах. Мне это сильно не понравилось, так как, помимо гипотетической вины в отношении Земфиры, я больше не находил в нем никаких отрицательных черт. Какой-то уж сильно положительный негодяй получается.

Поискав его взглядом на палубе, я неожиданно обнаружил, что возле Нуньеса хлопочет меди кус. И, сам того от себя не ожидая, сбежал по мостику к ним.

— Что с ним?

Август молча покачал головой.

Я уже и сам увидел, что португальцу сильно досталось. Повязка на груди вся набухла от крови, а из уголка рта сочилась тоненькая алая струйка.

— Славная битва, ваша милость… — со слабой улыбкой прошептал Нуньес. — Я рад, что сел именно на ваш корабль. Иначе пропустил бы все веселье.

— Меньше говорите, кабальеро, — не найдя, что ему ответить, буркнул я.

— Я все… все понимаю… — Португалец закашлялся. — Мне уже нет нужды беречь силы. Но… — Он внимательно на меня посмотрел. — Я вижу, что вы хотите у меня что-то спросить.

Я не стал отказываться. Еще несколько минут — и уже не у кого будет спрашивать, так что лучше всего сейчас расставить все точки.

— Да, хочу. Вы говорили о любовной истории с несчастливым завершением. Как звали ту сарацинку?

По лицу португальца пробежала непонятная гримаса.

— Земфира, ваша милость.

После недолгой паузы я выдавил из себя:

— Я знал ее, дон Нуньес.

— Что с ней?! — Португалец с сильным волнением в голосе схватил меня за руку. — Молю, не молчите!

Было ясно видно, что он все еще любит девушку. Но щадить португальца я не собирался.

— Сначала ее живьем замуровали в стену в одном из монастырей Лотарингии.

— Господи! — грозя кулаком небу, закричал португалец. — За что?

— Я до сих пор не знаю, за что, дон Нуньес, — сухо процедил я. — Но знаю, что в монастырь ее определили вы.

— Да… — Португалец не отвел от меня взгляда. — Это так. Я все вам расскажу. Но что было дальше? Заклинаю Пречистой Девой Марией, не молчите!

— По воле случая я ее спас, — продолжил я. — И тоже полюбил.

— Я понимаю вас, ее нельзя было не полюбить… — прошептал Нуньес.

— Но все закончилось печально. Когда я устроил встречу Земфиры с отцом, ее убил человек, которого выдавали за брата девушки.

— Самир? — быстро поинтересовался дон Нуньес.

— Да, он. Он тоже не избежал смерти, но, сами понимаете, это совсем слабое утешение. Теперь ваша очередь. Я хочу знать все.

— Хорошо… — Португалец криво улыбнулся. — Клянусь, мне нечего скрывать. Мне за многое стыдно в этой жизни, но в этом случае я виноват лишь в том, что в тот несчастный день ступил на проклятую землю Магриба…

Нуньес в очередной раз закашлялся.

— Поспешите, вам осталось недолго.

— Да, конечно, конечно. — Португалец закивал. — Клянусь Богородицей, Земфира сама просила меня увезти ее из Магриба, так как ее собирались насильно выдать замуж за этого Самира. Признаюсь, я до последнего противился, но в конце концов согласился, потому что она угрожала наложить на себя руки, а я к тому времени без памяти полюбил эту девушку…

Я задумался. Как бы неприятно для меня это ни звучало, было похоже, что португалец не врет. Перед лицом смерти люди обычно не отягчают себя ложью. Особенно в нынешние времена, когда вера еще не стала пустым звуком.

— Мы сбежали в Европу, потому что в Магрибе Земфиру обязательно нашли бы и вернули отцу… — продолжил рассказ дон Нуньес. — По прибытии в Коимбру я предложил ей свою руку и сердце, несмотря на то что мои родные были категорически против и лишили меня наследства. Но… — Нуньес горько улыбнулся. — Земфира отказалась… Как выяснилось, она не питала ко мне ровно никаких чувств и я нужен был ей только для достижения своей цели… цели…

Португалец неожиданно запнулся и бессильно уронил голову на грудь.

— Не спи, чтоб тебя! — Я ухватил за шиворот Августа и подтолкнул его к Нуньесу. — Сделай что-нибудь…

Медикус склонился над раненым и влил ему в рот какое-то питье. Но португалец так и не пришел в себя, а через несколько минут… скончался.

Окончание истории осталось для меня сокрыто навсегда.

Возможно, что так случилось к лучшему. Ни к чему омрачать память о любимом человеке лишними подробностями. Никто в этом мире не идеален. Вообще никто. В том числе и я. А дон Нуньес… Я его простил. Пусть покоится с миром. За то недолгое время, что я был с ним знаком, португалец показал себя в высшей степени благородным и храбрым кабальеро. А прошлое… уже в прошлом…

Сарацины упорно не хотели оставлять нас в покое. Шебеки продолжали наскакивать, но волнение моря стихло и мы спокойно отгоняли их своим главным калибром без опаски набрать воды в пушечные порты.

Уже в сумерках «Виктория» вошла в безопасную бухту, а поутру паруса пиратов исчезли с горизонта.