Граф божьей милостью

ГЛАВА 30

Недовольных среди гасконских дворян хватало, но от оммажа мне никто не отказался.

Сенешаля Оша вместе с его приспешниками, пытавшимися помешать сдаче города, повесили на площади при полном стечении народа.

Я толкнул проникновенную пылкую речь, после чего махом отменил кучу лишних налогов, существовавших чуть ли не со времен Салической правды, чем поверг население в буйный благоговейный восторг. Город даже выделил мне сотню пикинеров и еще столько же горожан с шанцевым инструментом для использования в инженерных целях.

После того как вопрос с Ошем был окончательно решен, настало время сосредоточиться на Пауке. По линии ордена францисканцев Фебу поступили подробные разведданные о армии франков. И эти сведения оказались не особо утешительными. Французы превосходили нас по численности по меньшей мере в полтора раза. Навстречу шли не менее двадцати пяти тысяч солдат при сорока бомбардах, из которых две с половиной тысячи составляли конные тяжеловооруженные жандармы. Саму армию возглавлял маршал Франции Филипп де Кревкер, а еще, по некоторым данным, среди франков находился сам Паук.

— Кто такой этот Филипп де Кревкер? — Феб озадаченно нахмурился. — Говорят, что он в свое время служил Карлу Смелому.

Я отхлебнул из бокала вина и кивнул.

— Служил.

— Знаком с ним?

— Не просто знаком. Как и я, он кавалер ордена Золотого Руна. Живое воплощение рыцарской доблести и чести. Был ближайшим соратником Карла. А еще он… — я запнулся, — …мой личный враг. Попадется на пути — убью без сожаления.

— Что случилось? — Франциск улыбнулся. — Зная тебя, думаю, бабу какую-нибудь не поделили?

— Между нами — ничего. Мы в свое время даже крепко дружили. Он предал Бургундский дом.

— При жизни герцога?

— Нет, при жизни служил без страха и упрека. Предал после смерти.

— Это как? — Франциск удивленно вздернул бровь.

— Все сложно… — нехотя ответил я. — Филипп со своими людьми прикрывал отход герцога в его последнем сражении при Нанси. Бился до последнего и попал в плен к лотарингцам в числе многих соратников Карла. А потом перешел на службу Пауку.

— То есть уже после смерти своего сюзерена? Так в чем предательство?

— Мы все перед той злосчастной битвой принесли обет Карлу Смелому служить Бургундскому дому в лице герцогини Мергерит и его дочери даже после его смерти. Большинство дворян, томившихся в плену, отринули предложение Паука именно по этой причине. А Филипп нарушил обет и согласился из-за шкурных интересов. Луи оставил за ним все его владения в Артуа и Пикардии и сделал маршалом Франции.

— Но ты тут при чем?

— При том. — Я криво усмехнулся. — Я здесь выжил только потому, что стал плотью от плоти этого времени. Принял правила игры от начала и до конца. Обет никто не отменял. В этой части я все еще служу Бургундии. А значит, Филипп рано или поздно умрет. Но это все лирика. Вернемся к насущным делам. Итак, Филипп де Кревкер, сеньор де Корд, пожалуй, один из самых талантливых военачальников покойного герцога Бургундии. Умный, расчетливый и хладнокровный, в свое время отлично провел битву при Мюнстере, в хорошем стиле взял Льеж. При Геннегате он командовал армией Паука и чуть не нахлобучил меня с Максимилианом, хотя Макс сам полководец не из худших. Еле выгребли, да и то, думаю, историки долго будут спорить над тем, кто на самом деле победил.

— Час от часу не легче… — зло хмыкнул Феб. — Мало того что франков больше, чем нас, чуть ли не в два раза, так еще и этого гениального полководца принесло. Особенно учитывая то, что я даже в детстве в солдатики играть не любил. Хорошо хоть пушек и аркебуз наклепать успели.

— Твой удел — олицетворять Наварру своим присутствием. Самому вести битву нет нужды. Не королевское это дело.

Феб нахмурился.

— Понимаешь, Жан Жаныч, действительно, толковых исполнителей хватает. Один ты стоишь десятка Филиппов де Кревкеров. Но для многих в Наварре я так и остался молокососом, красавчиком-выскочкой. Даже для тех, кто сейчас не за страх, а за совесть служит мне. Если я выиграю эту битву сам, вопрос раз и навсегда будет снят.

Я озадаченно потер подбородок.

Н-да… Это со стороны может показаться, что рулить войсками просто. Стой себе на холме в сторонке да отдавай приказания бодрым голосом. Ан нет, на самом деле это чертовски сложно. За мной не меньше десятка сражений, но, когда сам повел армию на Ла-Рошель, боялся до чертиков. И без ошибок не обошлось. Хорошо хоть не особо критических. А Феб вообще пока без опыта. По-хорошему надо бы его под надежную охрану и права голоса лишить, чтобы дров не наломал. Впрочем, можно рискнуть, слава великого полководца Франциску не помешает, только на пользу общему делу пойдет. В любом случае я рядом буду.

— Не вижу ничего невозможного. Ты организатор от Бога, а это уже многого стоит. Не все так страшно, как выглядит. У Филиппа есть куча слабых мест. При всех его талантах он несколько единообразен и предсказуем. К тому же де Кревкер не любит оперировать резервами и бросает в бой сразу все, что есть. Будем исходить из того, что свою пехоту он соберет в кулак и ударит по нам в лоб. А жандармов в это время пошлет в обход, чтобы ударить с фланга или с тыла одной или несколькими группами. Неприятная тактика, если учесть, что тяжелая кавалерия у франков великолепно вышколена и работает как швейцарские часики, а нас гораздо меньше. Так он действовал при Геннегате, думаю, так будет действовать и сейчас. Наша сила в артиллерии, а значит…

— Глухая оборона? Пушки соберем батареями за редуты, между ними за рогатками — стрелки и пикинеры?

— Ну вот, а говорил, что в солдатики не играл. А жандармов попробуем поймать в ловушку. Кстати, где ты набрал мавров?

— После окончания Реконкисты мавританских дворян лишили владений, но выгонять не стали. Часть из них, те, что приняли христианство, подалась под крыло церкви, остальные наемничали со своими отрядами, многие в разбойники пошли. Вот их всех я и нанял. Пожалуй, самая лучшая легкая кавалерия, что можно найти в этих местах. Вместе с моими безземельными кабальеро, из которых получились отличные конные арбалетчики, набралось около полутора тысяч.

— Понятно. Вот их на жандармов и бросим.

Франциск вытаращил на меня глаза:

— Окстись, куда их на закованных в железо с ног до головы тяжелых кавалеристов? Разорвут и даже не заметят.

— В лоб — да, без сомнения, разорвут в клочки, но у них будет другая задача — лишить жандармов темпа лихими наскоками и по возможности выдавить их на засаду. А твоих рыцарей оставим в стратегическом резерве, чтобы купировать возможные прорывы. Их не так много, чтобы кидать в мясорубку. А теперь будем рисовать. Клаус, живо сюда бумагу…

За обсуждением тактики и стратегии мы засиделись далеко за полночь, а поутру армия выдвинулась навстречу Пауку. Впрочем, далеко от Оша уходить не пришлось. В двадцати лигах от города нашлось подходящее место для сражения — большая холмистая равнина.

С правого фланга с крутым загибом в тыл нас прикрывала речушка с топкими берегами, а с левого — несколько редких рощиц, создающих слабую видимость преграды для кавалерии. Впрочем, для нашей задумки они подходили как нельзя лучше.

Для начала разослали несколько небольших отрядов разведчиков вперед, чтобы не прохлопать франков. Феб быстро пресек попытку видных наваррских дворян перетянуть одеяло на себя, решительно взял бразды правления армией в свои руки, после чего закипела работа.

Расположение армии живо стало напоминать огромную стройку. Все были охвачены работой: копали рвы, тесали колья, вязали фашины и сбивали рогатки. Артиллерию свели в десятиорудийные батареи и разместили через равные промежутки по широкой дуге, после чего озадачили расчеты возведением редутов. Еще две батареи установили на скрытых позициях перед рощицами. Общее командование последним доводом королей осуществлял произведенный в гранд-мэтры артиллерии мой старый соратник ломбардец Пелегрини. Старик неимоверно гордился повышением и носился среди подчиненных на своей соловой кобылке, аки заправский кавалерист. Его заместитель — старший Крупп не отставал от своего начальника ни на метр. А младшего поставили заведовать засадными батареями. Заслужил, щенок, старанием и своим умением не по возрасту.

Всю наличествующую кавалерию разделили на три подразделения — легкие конники, рыцарский корпус и отдельный отряд гасконских дворян. Первыми командовал мавританский эмир Салман, вторыми — дон Гаррец, один из наваррских идальго, а третьими — Саллюстий де Монталкж — я не оставил без внимания тот факт, что он первым преклонил предо мной колени.

Общее командование кавалерией принял я сам.

Аркебузиров возглавил Отто фон Штирлиц, мой шваб изначально тяготел к огнестрельному оружию, валлийских лучников — дон Оуэн, соратник Феба с самого момента попадания в Средневековье. У генуэзских арбалетчиков был свой начальник — опытный кондотьер Джакопо Сальери.

Всю пехоту принял наваррский граф Лири. Я ему в лучшем случае доверил бы только обозом командовать, но этот недалекий напыщенный индюк был главным претендентом на наваррский трон в отсутствие у Феба наследников мужского пола, и оставлять его совсем без командных должностей крайне не рекомендовалось из политических соображений. Впрочем, недалекость и напыщенность в наше время совсем не означают отсутствие храбрости и воинского умения. А для того чтобы подстраховаться, я приставил к нему Логана.

Работы по обустройству продолжались всю ночь, и лишь к рассвету позиции начали приобретать более-менее узнаваемые очертания.

Ночевал со своими, а утром отправился в ставку. Его величество король Наварры уже не спали и изволили совершать утренний моцион.

Майордом было сунулся навстречу, но, повинуясь знаку Феба, пропустил меня.

— Ваше величество…

— Мое, мое, черт бы его побрал это величество… — Франциск плеснул водой в лицо из серебряного тазика, взял полотенце из рук пажа. — Чего-то мне неспокойно. А если лягушатники проскочат мимо нас?

— Вряд ли. Сам знаешь, сейчас вся война сводится к генеральному сражению. Скорее всего, франки уже знают, что ты при армии, поэтому придут как миленькие. Тем более мы стоим на пути в Ош.

— Тогда где они шатаются? Чтоб тому Пауку пусто стало… — раздраженно пробурчал Франциск, а потом ткнул рукой в мавританских кавалеристов, в стороне от лагеря неспешно отрабатывающих какие-то сложные перестроения. — Чем это они занимаются? Боевое слаживание?

— Ага. Задачка у них не из простых. Но, как я уже понял, эмир Салман свое дело твердо знает. Что ты ему пообещал? Старик прямо светится.

— Ничего особенного. Салман — из знатного сарацинского рода, но здесь никто его не признает за дворянина, хотя он уже принял христианство. А я пообещал признание и землю.

— Умеешь ты людей вербовать.

— Ага. — Феб хохотнул. — Ловец человеков, как говорится. Если когда-нибудь соберусь книгу написать, так и назову.

— Угу, я тоже собираюсь, да все никак не соберусь…

Пообщавшись с коллегой по неожиданному вояжу в Средневековье, я отправился с проверкой по местам и вернулся в ставку только к обеду. К этому времени обустройство позиций окончательно завершилось, а бойцы и командиры подразделений накрепко усвоили свои маневры и задачи. Оставалось только дождаться франков.

И они не заставили себя ждать. Вскоре примчался посыльный от разведчиков и доложил, что армия Паука всего в нескольких лигах от нас.

Сначала появились конные разъезды. Распознав врага, они убрались назад, а через четверть часа показались жандармы, выдвинутые вперед, чтобы помешать нам атаковать французов на марше. Следом за ними маршировали густые колонны пехоты.

— Ваше величество! — азартно воскликнул граф Лири. — Самое время атаковать, пока франки не перестроились! Дозвольте, я возглавлю атаку!!!

Феб с кривой ухмылкой спокойно ответил:

— Я не сомневаюсь в вашей доблести, граф, но не вижу необходимости менять план боя.

— Как прикажете, ваше величество… — Граф оскорбленно набычился.

Его сторонники, коих в свите короля Наварры собралось немало, осуждающе загудели.

Но Франциск, не обращая на них внимания, спокойно приказал:

— Трубите сигнал к бою…

Немедля заревели трубы. Никакой особенной суматохи не возникло, так как все уже давно стояли по своим местам.

Я ожидал, что жандармы сразу же попробуют атаковать, но ошибся. Тяжелые кавалеристы так и остались буфером между армией Наварры и франками, а их пехота начала перестраиваться в боевые порядки.

Ничего примечательного до самого вечера не произошло. Филипп выслал вперед множество мелких отрядов кавалерии, которые принялись прощупывать нашу оборону. Особо на рожон не лезли, только раз пришлось послать рыцарей отогнать их, когда они полезли к нам в тыл через левый фланг. Но так, чтобы те успели заметить, что мы почти не прикрыты в этом направлении. А орудийные батареи мы замаскировали в лучших традициях воинского искусства — в упор не заметишь.

Проехавшись между подразделениями, я неожиданно заметил амхарцев Феба. Эфиопы неторопливо направлялись в расположение легкой конницы.

— Дон Гырма?

Амхарец, немилосердно коверкая басконские слова, невозмутимо ответил:

— Наша долг велит нам становить в первые ряды.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — спокойно возразил я.

— Не вам это решал, сира Арманьяка. — В голосе эфиопа проскользнуло упрямство.

— Вы бросили своего государя! — с трудом сдерживаясь, процедил я. — Хотя ваш прямой долг — находиться рядом с ним и защищать его. Не сколько от них, — я показал в сторону позиций французов, — сколько от врагов, что таятся среди своих. Как военный маршал Наварры, я приказываю вам немедля вернуться. Иначе я прикажу взять вас под стражу.

По оливковому лицу эфиопа пробежала злобная гримаса. На несколько секунд повисла тяжелая пауза. Но потом вдруг Гырма вежливо поклонился мне и развернул коня. Следом за ним направились его собратья.

«Чертовы эфиопы…» — ругнулся я про себя и направил коня в лагерь мавританской конницы.

Объезжал подразделения до самой темноты. Поспать не удалось совсем — франки несколько раз за ночь трубили атаку, держа нас в тонусе.

Наконец над горизонтом появился краешек солнца, небо стало стремительно светлеть. В том, что французы вскоре начнут атаку, уже не было никакого сомнения.

Франциск по традиции посвятил в рыцари нескольких молодых дворян, затем вся армия, в том числе сам король, встала на колени и простояла до самого окончания молебна, который проводил кардинал Пьер де Фуа, родной дядя Франциска.

А уже потом король толкнул перед армией напутственную речь — скупую, но подчеркивающую величие Наварры. Получилось красиво и торжественно — народ однозначно проникся.

Черт… а вот я так не умею. У меня все сводится к банальностям: вы что, собрались жить вечно, желудки? Или: сейчас быстренько всех нахлобучим, потом обдерем трупы и нажремся. И так далее, и тому подобное. Хотя тоже действует на загляденье.

Да и ладно, каждому свое.

С высокого холма, на котором расположилась ставка, было прекрасно видно, как французская пехота перестраивается в две баталии.

— Фляга при тебе? — Феб протянул руку.

— Всегда со мной. — Я передал ему баклажку с арманьяком.

Франциск глотнул, крякнул и довольно улыбнулся.

— Уф… слегка отпустило.

— Вот и ладненько. Я там вчера переругался с твоими эфиопами.

— То-то я смотрю, они на тебя дурным глазом косятся… — Франциск ухмыльнулся. — Что случилось?

— В первые ряды собрались. Пришлось угрожать и стращать. Вот ей-ей, если кто-нибудь из них после рыпнется на меня… ну, ты понимаешь.

— Не рыпнутся, я поговорю с Гырмой, чтобы зла не держали. А теперь давай подумаем, что с Пауком делать.

— Он мой… — чуть резче, чем требовалось, отрезал я.

— Жан Жаныч, ты в своем праве, конечно… — Феб нахмурился. — Но нельзя его убивать. Вопрос решит церковный суд. Грехов за ним по линии инквизиции на десять костров хватит. Как вариант — вечное заточение. Так будет правильней.

— Как получится, Феб Гастоныч, — ухмыльнулся я. — Как получится. Ничего обещать не буду.

— Все-таки подумай над моими словами…

На этом разговор пришлось закончить, потому что франки начали атаку.

Наши стрелки уже заняли позиции за рогатками и частоколом. Валлийцы втыкали рядом с собой пучки стрел и широко крестились, упоминая святого Георгия. Генуэзцы за большими павезами вертели воротами своих тяжелых арбалетов. Аркебузиры раздували фитили.

Когда стали различаться пятнышки лилий на белых стягах французов, Феб молча поднял и резко опустил руку. Протяжно заревели трубы. В то же мгновение из стволов аркебуз сорвались грязные клочки дыма, а затем до нас донеслось настое хлопанье. С позиций лучников и арбалетчиков в воздух сорвалось серое густое облачко и понеслось к французам.

Залп, второй, третий… Легкий ветерок принес к нам хрипы и стоны.

Фигурки в белых коттах густо падали, но шеренги тут же смыкались, живые просто перешагивали через раненых и убитых.

Несмотря на потери, армии неумолимо сближались. Французы уже перешли на трусцу. Одновременно от лагеря франков, заходя по широкой дуге к нам с левого фланга, понеслись густые ряды жандармов. Но немного не с того направления, как планировалось.

— Чертов Филипп! — от души выругался я. — Ну, Салман, твой выход…

С последним моим словом навстречу жандармам вырвалась туча легкой конницы. А еще через мгновение они столкнулись с франками.

Я снова выругался: показалось, что стальная лава как паровой каток немедленно переедет разношерстную орду, но конники Салмана перед самым носом франков вильнули вправо и понеслись вдоль строя, засыпая их стрелами и болтами в упор.

Кубарем покатились по земле первые лошади. Не так много, как хотелось, но строй франков стал тормозить и рассыпаться. Французы принялись перестраиваться фронтом к ускользающему врагу, но мавры уже успели развернуться и снова ударили жандармам во фланг.

Ряды смешались, часть пестрых фигурок просто исчезла в лавине закованных в сталь кавалеристов, но большинство наваррцев опять вырвались и унеслись несколькими ручейками прочь.

Жандармы сильно замедлились, в очередной раз перестроились, стали забирать правее и, наконец, заскочили в рощи. Прямо на наши батареи. Между деревьев промелькнули снопы пламени и вспухли клубы дыма.

С холма не было видно, что там происходит, но я примерно представлял себе жутковатую картину. Густые ряды из вкопанных в землю заостренных кольев и кованых железных шипов. Натянутые канаты между деревьев. Пятнадцать трехфунтовых орудий и вдвое больше двухфунтовых фальконетов, снятых с кораблей и переставленных, по придумке Феба, на пехотные лафеты, по два ствола в один пакет. Морские книппели, то есть половинки ядер, скованные полутораметровой цепью, с картечью из чугунного лома. Плотные шеренги стрелков с аркебузами калибром примерно в двадцать миллиметров, бьющие тридцатиграммовой пулей, на тридцати шагах прошивающей любые доспехи.

Что там может происходить? Только смерть и ужас. Не хотел бы я оказаться на месте французов.

Из леса вырвалась едва ли треть франков. В одиночку и небольшими группками, на уставших, едва передвигавшихся лошадях. Вырвалась, чтобы стать жертвой пронзительно визжавшей орды мавров.

Жандармы отчаянно отмахивались, но на них наскакивали со всех сторон по двое, по трое, стаскивали с седел и резали прямо на земле. Гордость французской армии стремительно переставала существовать.

— Хвала Господу нашему… — Я перекрестился и перевел взгляд на долину.

Наши стрелки уже бросили позиции и стремглав неслись под защиту пехотных терций. Едва они добежали, басовито рявкнули орудия с редутов.

По густым шеренгам французов словно провели гигантскими граблями. В плотных рядах фигурок в белых коттах возникли широкие просеки.

Франки смешались и практически остановились. К тому времени, как они снова организовались и начали движение, саданул второй залп. Идеально выстроенные шеренги в одночасье поглотил хаос. Рой охваченных паникой людей заметался по полю, давя своих раненых и мертвых.

Я обернулся к Фебу. Франциск с трудом оторвал взгляд от побоища, поднял правую руку и резко приказал:

— Трубите наступление!!!

Заревели трубы, сигнальщики замахали флажками на длинных древках. Наваррские пикинеры, чеканя шаг, двинулись вперед.

Франциск вдруг с надеждой уставился на меня. Я кивнул и прошептал ему на русском языке:

— Да, ваше величество, да. Думаю, пришла пора вам лично возглавить атаку.

Феб, явно не веря своим ушам, переспросил:

— Атаку? Мне?

— Если нельзя, но очень хочется, то можно. Вижу же, что хочется. Только не лезь вперед. Главное — участие. Давай командуй. Ударишь со своими рыцарями по пехоте.

— Господа!!! — Франциск немедля провел взглядом по свите. — Мы идем в бой! Святой Георгий, святой Волюзьен и Наварра!!! По коням!!!

Я успел поймать за перевязь главу королевских телохранителей, притянул к себе и прошипел:

— Если с его величества хоть волосок упадет, я тебе шары лично отчекрыжу. Понял меня?

После чего, уже не глядя на злую и растерянную рожу гвардейца, сбежал с холма к своим гасконцам.

— Ну что, господа, пора наведаться в шатер Паука.

Дворяне обрадованно заревели:

— Арманьяк!

— Гасконь!

— Смерть Пауку!!!

Наваррское рыцарство двумя колоннами под личным стягом Франциска врезалось в деморализованных французов и, как нож масло, сразу рассекло их на несколько групп. Я же со своими ленниками задел лишь край разрозненных баталий и сразу взял направление на видневшиеся среди буковых рощиц белоснежные шатры.

Сердце отчаянно бухало в такт галопу. В сердце плескалось бешеное ликование. Сейчас! Сейчас, урод! Только никуда не уходи!

От ставки Паука на нас несся небольшой отряд жандармов. Я махнул рукой: две трети гасконцев свернули навстречу франкам, а я с остальными не стал ввязываться в бой и уже через несколько минут на полном ходу влетел в лагерь Паука.

Какие-то непонятные люди прыснули, словно мыши, по сторонам.

У входа в громадный шатер стояли несколько хранителей короля. К моему дикому удивлению, они не напали на нас, а с поклоном шагнули в стороны. Я слетел с седла, выдрал из ножен меч и ворвался в шатер.

Комната, вторая…

Отпихнул одного франка, наотмашь полоснул мечом второго, сдуру вздумавшего замахнуться табуретом.

Из груди вырвался дикий рев:

— Где ты, тварь?!

С налета влетел в очередной зал и наткнулся на пухлого плешивого человечка в ливрее. Ухватил его за грудки и прошипел прямо в лицо:

— Где этот urod?..

— Тихо, сир… — Человечек строго шикнул на меня, потом гордо выпрямился и отчеканил: — Король умер, да здравствует король! Требую почтения, сир!

— Что?! — взревел я, ринулся к кровати с высоким балдахином, сорвал с нее полог и уставился на неподвижное тело тщедушного старика со сложенными на груди руками.

Оплывшее лицо, горбатый нос, пухлые губы и скошенный подбородок, покрытый редкой седой щетиной…

Господи, за что?

Это был не кто иной, как руа франков Луи, одиннадцатый этого имени, по прозвищу Всемирный Паук. Мертвый руа. Мертвей некуда. Даже вонять уже начал.

Силы разом покинули меня, я не упал только потому, что Клаус и Луиджи вовремя меня подхватили.

Десять лет! Десять лет я ждал этого момента! Десять лет, полных смерти, крови, обманутых надежд и напрасных ожиданий. А когда горло этой твари уже было так близко, он взял и сдох. Даже не знаю, что сказать. Сильней нагадить мне было нельзя.

Закусив до крови губу, я оттолкнул оруженосцев и вышел из шатра. Повел по сторонам невидящим взглядом и сел на перевернутый барабан прямо у входа.

— Сир… — Луиджи подал мне флягу.

Я отмахнулся и закрыл глаза. Немедленно возникло отчетливое видение. Предо мной в кресле с высокой резной спинкой сидел грузный пожилой мужчина в опушенном горностаями колете.

— Я всегда знал, сын мой, — граф божьей милостью Жан Пятый Арманьяк гордо улыбнулся, — что у тебя все получится.

— Я все испортил, отец, — буркнул я. — Почти все…

В беседу вдруг вплелся другой голос:

— Отец? Какой отец? Что ты испортил, Жан Жаныч?

Я открыл глаза и увидел перед собой Феба.

— Что с тобой? — обеспокоенно поинтересовался король. — Все нормально? Бормочешь странное.

— Все нормально. Нормальней некуда…

— Где Паук?

— Там валяется… — Я показал большим пальцем за плечо.

— Убил все-таки. — Франциск недовольно покачал головой и рявкнул своим телохранителям: — Живо оцепить шатер. Никого не впускать и не выпускать. И лекарей сюда!

— Не убивал я, сам сдох, тварь.

— Чего-о-о? — удивленно протянул Феб. — Сам сдох? Вот прям сам?

— Ага…

— Да ну!!! — ахнул король Наварры. — Ты посиди здесь чуток, Жан Жаныч, я сейчас, сейчас…

И метнулся в шатер.

Я криво улыбнулся и опять закрыл глаза. Ну что же… Пусть так. Обидно, но ладно. Жизнь не закончилась. Ничего еще не закончилось. Мало победить Паука, теперь надо собрать все земли страны Арманьяк воедино. Пожалуй, завтра и начну…