Гранды. Американская сефардская элита

4. ДВАДЦАТЬ ТРИ

В первый день сентября 1654 г. в гавани нынешнего Нью-Йорка появился крошечный капер «Сен-Шарль», шедший под французским флагом. Для колонии-крепости Новый Амстердам, основанной на оконечности острова Манхэттен всего тридцатью годами ранее, было неожиданностью узнать, что двадцать три пассажира «Святого Шарля» — евреи.

Со времени эдикта об изгнании прошло более 150 лет, и католические монархи уже давно почили в бозе. И все же эти двадцать три человека были жертвами эдикта монархов, частью непрерывного потока беглецов из инквизиционной Испании, Португалии и всех испанских и португальских владений по обе стороны Атлантики, где быстро утвердилась инквизиция.

Рассеяние после эдикта об изгнании было хаотичным и не имело определенных путей. Евреи, отказавшиеся перейти в другую веру, разбегались во все стороны: на юг — в Африку, на восток — в Грецию и Турцию, на север — в Европу. Действовало только одно правило: чем богаче еврей, тем либеральнее он мог быть со своими взятками и, следовательно, тем свободнее он был в выборе места назначения. Самые бедные евреи бежали через Гибралтарский пролив в горы Марокко. Самые богатые отправлялись в Голландию — и не зря. Эта крошечная, крепкая страна еще в XIV–XV веках — как и сегодня — имела репутацию терпимой страны, где к «чужакам» относились с уважением и добротой. Поэтому евреи, бежавшие в Голландию из Испании и Португалии, находили здесь не только дружелюбную атмосферу, в которой они могли восстановить свои общины, но и место, где они могли заниматься своим бизнесом и профессией. Город Амстердам уже был важной денежной столицей. В Голландии сефарды вскоре снова стали процветать и занимать положение, очень похожее на то, которое они занимали раньше в Иберии. К началу XVII века сефарды стали важной частью голландской экономики.

А нидерландцы XVI–XVII веков были самыми культурными людьми в Европе. Это была великая эпоха голландской живописи — Франса Хальса, Рембрандта и Вермеера. Это был век изобилия и роскоши, и в Голландии простые горожане наслаждались в своих домах удобствами, которые в других странах можно было встретить только в княжеских дворцах. За Северным морем, в Англии, члены королевских дворов все еще ели пальцами, бросая кости беспородным собакам, которые с рычанием бродили под обеденными столами. Они использовали рукава для салфеток, устилали королевские залы сукном вместо ковров и только начинали осваивать оконное стекло. Амстердамские богачи тем временем жили в домах с толстыми коврами с Востока и красивой мебелью, ели с фарфоровых тарелок со всем столовым серебром нового времени. Родство между элегантными голландцами и аристократическими сефардами легко объяснимо.

Поскольку старейшие сефардские семьи в Америке, как правило, могут указать на нидерландский период в своем коллективном прошлом, у них есть дополнительный повод для гордости. Как говорит сегодня один из нью-йоркских Натанов: «Мы были леди и джентльменами в Испании, а стали леди и джентльменами в Голландии». Сливки поднимаются наверх, независимо от их местонахождения.

В годы, последовавшие за открытием Колумба, голландские мореплаватели, а также исследователи из других европейских стран пересекали Атлантический океан, основывая колонии в Северной и Южной Америке, на Карибских островах, в Африке и на Востоке. По мере того как голландцы основывали колонии, за ними следовали сефарды из Голландии, которые помогали голландцам налаживать бизнес в своих колониях. В результате голландской колониальной экспансии сефардские общины сегодня можно встретить практически везде, где были голландские форпосты — в Гвиане, Полинезии, Вест-Индии. Старейшим еврейским кладбищем в Новом Свете является сефардское захоронение на голландском вест-индском острове Кюрасао.

Особенно важное еврейское поселение было создано в Бразилии. Открытая испанцем, Бразилия была захвачена Португалией в 1500 г. португальским исследователем Педру Альваресом Кабралом. Вскоре на эти обширные плодородные земли и быстро развивающуюся сахарную промышленность обратили внимание и другие страны. В 1624 г. Голландская Вест-Индская компания, поддерживаемая голландским правительством, начала полномасштабную военную кампанию против Бразилии и захватила Ресифи, в результате чего Бразилия перешла в руки голландцев.

Евреи, многие из которых были марраносами, поселились в Бразилии в течение столетия португальского владычества. С победой голландцев и отменой инквизиции, а также с прибытием из Голландии новых сефардов, которые последовали за голландским завоеванием по уже знакомой нам схеме, начался бурный процесс обращения в иудаизм. Бывшие католики были приняты обратно в синагогу, и вскоре в Ресифи появилась процветающая открытая еврейская община.

Положение евреев в Бразилии теперь было равным положению протестантов-голландцев, с теми же правами и привилегиями, и значительно превосходило положение завоеванных португальских католиков, которых голландцы, естественно, старались держать в бесправном положении. К несчастью для евреев, такое положение дел продлилось всего тридцать лет. В 1654 г. после долгой и кровопролитной осады португальцами голландцы сдали Ресифи, и Бразилия вновь стала колонией Португалии. Положение евреев коренным образом изменилось. Мрачная рука инквизиции вновь протянулась к ним.

Но предводитель португальских захватчиков генерал Баррето оказался достаточно мягким человеком. Он приказал евреям покинуть Бразилию, но не торопил их. В своем дневнике Давид Франко Мендес, один из лидеров бразильской еврейской колонии и еще один ранний представитель вездесущего клана Мендесов, описывает ситуацию:

…И было так, что в 1654 году португальцы вернулись и у голландцев силой отняли их земли. И сжалился Бог над народом Своим, и даровал ему благосклонность и милость в глазах могущественного правителя Баррето, которого следует благосклонно помнить, и он велел объявить по всей своей армии, чтобы каждый из его солдат был осторожен и не обижал и не преследовал никого из сынов Израиля, и что если кто-либо умышленно нарушит его приказ, то будет лишен жизни…

Прокламация генерала Баррето прощала «все народы, какого бы качества и вероисповедания они ни были… за то, что они восстали против короны Португалии… То же самое относится ко всем евреям, находящимся в Ресифи и Мюриц-Штадте». Редко можно встретить завоевателя в таком снисходительном настроении. Евреям (и другим голландским колонистам) было дано три месяца на то, чтобы завершить свои дела в Бразилии, и, согласно дневнику Мендеса, им было сказано, что они могут продать свои дома и товары по адекватной цене и самым выгодным образом. «И он дал разрешение нашим братьям, посвященным в завет Авраама (которых сейчас насчитывается более шестисот душ), вернуться в нашу страну здесь. И повелел, чтобы, если в гавани не будет достаточно голландских кораблей, им было дано столько португальских кораблей, сколько будет в его владениях, пока не будет получено достаточное количество. И все наши люди спустились в море на шестнадцати кораблях, расправив паруса, и Бог привел их к месту назначения в эту землю».

«Эта земля» в случае с Давидом Франко Мендесом была знакомой и искушенной Голландией. Из шестнадцати кораблей, отплывших в мае того года, пятнадцать прибыли к месту назначения в Голландию. Пассажиров шестнадцатого ждала другая судьба. Сбившись с курса и отстав от своих собратьев, корабль был атакован испанскими пиратами. Пассажиров взяли в плен, груз конфисковали, а корабль подожгли и затопили. Пленникам сказали, что их, как евреев, отвезут в один из портов Средиземного моря, где продадут в рабство. Но вскоре — неясно, через сколько дней или недель — пиратское судно было замечено кораблем «Сен-Шарль», капитаном которого был француз Жак де ла Мотте. В результате морской стычки пираты были разбиты, пленники спасены и подняты на борт «Святого Шарля», который, как оказалось, направлялся в место, которое Давид Франко Мендес описывает в своем дневнике как «конец обитаемой земли», — поселок, состоящий в основном из складов, под названием Новый Амстердам.

Капитан де ла Мотте оказался не слишком радушным хозяином, и евреи вполне могли задуматься, не лучше ли им было бы попасть в руки испанских пиратов. Его судно было маленьким и уже перегруженным, и де ла Мотте настоял на том, чтобы они отказались от большей части своих личных вещей. Когда корабль бросил якорь в нынешней гавани Нью-Йорка, и двадцать три еврея приготовились сойти на берег, де ла Мотте отказался спустить с корабля оставшиеся вещи, пока не будут выплачены все деньги за проезд. Очевидно, что в совокупности у этих двадцати трех евреев не было достаточно денег, чтобы оплатить второй комплект трансатлантических билетов, поскольку они уже заплатили за проезд из Ресифи в Амстердам и оказались в обратном направлении.

Евреи пытались образумить де ла Мотта, утверждая, что скоро они получат помощь от друзей и родственников в Голландии, но капитан был непреклонен. Бедные, без еды, жилья и друзей на новой земле, но, благодаря своим значительным голландским связям, хотя бы способные говорить на языке голландской колонии, двадцать три человека сошли на берег, имея на спине только одежду. Они разбили своеобразный лагерь на берегу Гудзона, неподалеку от поселения, и начали долгую борьбу за примирение с де ла Моттом.

В понедельник, 7 сентября 1654 г., т. е. примерно через неделю после прибытия, евреям было приказано явиться в суд бургомистров и сцепинов города Новый Амстердам. Согласно судебным записям, переведенным с голландского языка:

Жак де ла Мотте, хозяин судна «Святая Карарина», в прошении, написанном на французском языке, просит оплатить фрахт и питание евреев, которых он привез сюда… в соответствии с соглашением и контрактом, по которому каждый из них связан солидумом, и поэтому вся мебель и другое имущество, которое они могут иметь на борту его судна, может быть публично продано по решению суда в счет погашения их долга. Он устно заявляет, что нидерландцы, приплывшие вместе с ним, не включены в договор и удовлетворили его. Соломон Питерсен, еврей, появляется в суде и говорит, что девятьсот с лишним гульденов из 2500 уплачены, и что есть двадцать три души, большие и маленькие, которые должны платить поровну.

Кто же был «Соломон Питерсен, еврей»? На страницах книги д-ра Штерна он не фигурирует, как не фигурирует он и среди двадцати трех пассажиров «Святого Карла». Может быть, он каким-то образом предшествовал этим двадцати трем пассажирам? Возможно, да. Его готовность выступить в суде от их имени свидетельствует о том, что он был знаком с бургомистрами Нового Амстердама и, очевидно, свободно говорил по-голландски. Есть также свидетельства (например, его имя), что Питерсен был ашкеназским[4], или немецким, евреем, и, несмотря на всю его доброжелательность, есть основания полагать, что усилия Питерсена не получили всеобщего одобрения со стороны 23 сефардов, которые считали происхождение Питерсена явно низшим, — сефардско-ашкеназский конфликт, который будет разгораться в Америке еще многие века. Как бы то ни было, просьба Питерсена позволила евреям получить отсрочку, но ненамного, поскольку запись продолжается:

В течение двухдневного моратория евреи надеялись только на то, что в гавани появится помощь от друзей из Голландии, хотя те даже не подозревали, что они находятся в Америке, и, вероятно, к этому времени предполагали, что они потерялись в море. По истечении двадцати четырех часов суд был созван вновь, и де ла Мотте явился, чтобы потребовать конкретную сумму в 1567 флоринов. Он также представил в качестве доказательства список имущества евреев, находящегося на борту корабля. Список был жалко скуден и состоял в основном из предметов, которые испанским пиратам были не нужны. Все это время несчастная маленькая группа молчала.

Как же их звали, этих незваных и нежеланных первопроходцев? В судебных записях упоминаются лишь одно или два конкретных имени, причем их написание предлагается капризно. Суд предпочел рассматривать «двадцать три души, большие и маленькие» как группу, причем в выражениях, зловеще напоминающих эдикт о высылке. Многие записи о первой еврейской общине Америки утеряны или неполны, а также осложнены псевдонимами маррано. Но из того, что можно собрать о них, представляется вероятным, что двадцать три человека состояли из шести глав семей — четырех мужчин (с женами) и еще двух женщин, которые, по всей вероятности, были вдовами, поскольку их считали отдельно, и тринадцати молодых людей. Главами этих семей были Ассер Леви, Авраам Израэль де Пиза (или Диас), Давид Израэль Фаро, Мосе Лумброзо и две женщины — Юдит (или Юдика) Меркадо (или де Меркадо, или де Мереда) и Рике (или Рахель) Нунес.

Суд явно двояко оценивал их положение. Колония нуждалась в трудоспособных мужчинах и проводила политику приема иммигрантов, как бедных, так и богатых. Но суд не мог оставить без внимания яростные прошения де ла Мотта, а де ла Мотту не терпелось отправиться в путь. Решение было компромиссным. Суд предложил евреям еще одну отсрочку, на этот раз на четыре дня, а затем постановил, что если долг не будет погашен, капитан может «продать с публичного торга в присутствии офицера имущество Авраама Израэля [де Пиза] и Джудика де Мереда, являющихся большими должниками, и если этого не будет достаточно, то он должен поступить так же, как и остальные, до полного погашения долга и не далее».

К этому времени о евреях и их затруднительном положении заговорили в Новом Амстердаме, по всей колонии обсуждались все «за» и «против». В итоге, когда прошло четыре дня, а спасения в виде корабля так и не появилось, и имущество евреев было доставлено на берег и выставлено на пирсе для продажи с аукциона, группа жителей Новых Нидерландов, защищавших евреев, прибыла раньше, начала скупать вещи по номинальным ценам, а затем передала их прежним владельцам. Это был один из самых ранних зафиксированных примеров того, что можно назвать христианской благотворительностью в Америке. Однако такое развитие событий не понравилось господину де ла Мотту, который, как только узнал о происходящем, приказал прекратить распродажу. Затем он передал дело молодому голландскому юристу по имени Ян Мартиа.

В соответствии с обычной процедурой просители, подающие прошения в Суд бургомистров, должны были обращаться в суд в дни, на которые было назначено его заседание, и каждое дело должно было ждать своей очереди. Однако существовало постановление, согласно которому в обмен «на каждого члена Совета — по пять гульденов, а на судебного посланника — по два гульдена» Благородный суд проводил специальное спешное заседание и забывал о других делах, которые могли находиться на рассмотрении. Это положение явно благоприятствовало богатым, и Мартиа, действуя от имени де ла Мотта, заплатил необходимые гульдены, после чего было объявлено о проведении «чрезвычайного заседания» в Государственном доме (Stadt Huys), который на самом деле представлял собой палату над водопроводным магазином, где «пиво продавалось по целой банке, но не в меньших количествах». Можно предположить, что пиво имело свое место и в обычном судопроизводстве.

Снова и снова пересказывалось дело против «Давида Израэля и других евреев», и Мартья добавлял суровыми тонами:

«Так как их товары, проданные до сих пор с торгов, не покрывают их обязательств, то просят, чтобы один или два из упомянутых евреев были взяты в качестве принципала, в чем, согласно вышеупомянутому договору или обязательству, нельзя отказать. Поэтому он взял Давида Израэля и Моисея Амвросия[5] в качестве основных должников по оставшемуся долгу с просьбой поместить их в тюрьму до тех пор, пока счет не будет оплачен».

Здесь, как показывает не менее запутанный с годами юридический язык, впервые упоминается тюрьма. И евреям, у которых не было гульденов, чтобы оплатить свою долю внимания суда, ничего не оставалось делать, как просить суд о милости. Но суд постановил:

«…взвесив ходатайство истца и убедившись в обязательстве, по которому каждый из них обязан IN SOLIDUM полностью выплатить долг, [мы] согласились с просьбой истца поместить вышеуказанных лиц под гражданский арест (а именно у промаршала) до тех пор, пока они не принесут удовлетворения».

Однако это не было полной победой де ла Мотта, поскольку постановление содержало оговорку, которая, возможно, стала для него неожиданностью. В постановлении о заключении этих двух людей в тюрьму для должников говорилось лишь о том, что «он, де ла Мотте, должен предварительно ответить за плату, которая установлена в размере 16 стиверов в день на каждого заключенного, и предписано, чтобы для этой цели 40–50 гульденов, полученных от проданных товаров, оставались в руках секретаря, вместе с расходами этого специального суда». Сбор денег становился для де ла Мотта все более затратным делом.

После того как два человека оказались в тюрьме, а продажа возобновилась, перспективы двадцати трех человек стали неутешительными. Прошел сентябрь, и октябрьские ночи становились все более прохладными. Несмотря на разрозненную помощь со стороны сочувствующих жителей маленькой колонии, лагерю у реки грозила медленная голодная смерть. Тогда Соломон Питерсен, ставший главным защитником «двадцати трех», снова вышел на авансцену.

В мелком шрифте договора, который евреи подписали при взятии на борт, Питерсен обнаружил полезный факт. Деньги за проезд причитались не только де ла Мотту. Остальные офицеры и даже команда судна «Сен-Шарль» имели право на свою долю. Вооружившись этим фактом, Питерсен обратился к каждому офицеру и матросу и в индивидуальной форме попросил каждого подождать с получением денег до следующего захода корабля в следующем году. Он обещал, что тогда каждому будет выплачено вознаграждение, причем с полными процентами. Де ла Мотту он указал, что выручка от продажи почти равна его личной доле, и он может оставить ее себе. 26 октября 1654 г. суд объявил:

Соломон Питерсен явился в суд и представил заявление поверенного моряков об остатке фрахта евреев, обещая дождаться прибытия корабля из Патрии. В связи с этим он просит выдать ему деньги, которые еще находятся в руках секретаря, за Рыкке Нунес, чьи товары были проданы, сверх долга за фрахт, чтобы получить с помощью этих денег поддержку для нее. После этого было подписано: петиционеру Соломону Питерсену как поверенному разрешалось взять под залог деньги, находящиеся в руках секретаря.

И вот, после почти двухмесячного испытания, поселенцы, ставшие по воле случая первым «меньшинством» Америки, получили свободу — или, по крайней мере, некоторую свободу — зарабатывать на жизнь.

И они могли исповедовать свою религию. Среди мальчиков старше тринадцати лет, вероятно, было достаточно мужчин, чтобы сформировать миньян для празднования первого Рош а-Шана в Америке 12 сентября 1654 г. (5415 г. по еврейскому календарю). Через год была основана община Шеарит Исраэль — «Остаток Израиля». Поселенцам не разрешалось иметь свой молельный дом, но они могли проводить богослужения в собственных домах, а через несколько лет им было разрешено арендовать помещения для проведения богослужений. Сначала им было отказано в земле под кладбище, но к 1656 г. они приобрели «небольшой крюк земли» под усыпальницу. Его точное местоположение неизвестно. В 1682 г. общине было разрешено приобрести кладбище Chatham Square Cemetery, которое существует и поныне. Только в 1730 г. общине удалось возвести первое в Америке здание синагоги — крошечную постройку на Милл-стрит в Манхэттене.

Парнасом, или президентом, синагоги в тот год был прапрадед Эмили Натан, о чем детям напоминала тетя Элли. Брат Эмили Натан — судья Эдгар Дж. Натан-младший — был парнасом до своей смерти в 1965 году. Сейчас эту должность занимает его сын Эдгар Натан III.

Сегодня такие нью-йоркские семьи, как Натаны, Сейксазы, Кардозо и Хендриксы — все они могут найти имена первых поселенцев далеко в глубине запутанных ветвей своих родословных — могут смотреть на достижения поселенцев с некоторой тихой гордостью. В начале прошлого века, когда миссис Уильям Астор устраивала свои знаменитые балы для людей, которых Уорд Макалистер назвал «четырьмя сотнями», а прибывшая позже немецко-еврейская элита стала высоко поднимать шляпу и называть себя «сотней», один из маленьких Натанов, не чуждый семейному чувству высокомерия, спросил мать: «Кто мы такие?». «Мы, — ответила миссис Натан с легкой улыбкой, — это Двадцать Три».