Гренадилловая шкатулка

Глава 16

Я все еще размышлял над тем, что поведала мне мисс Аллен, когда в комнату влетела Конни.

— Тебе письмо пришло с возчиком. И еще: Роберт Монтфорт требует, чтобы ты срочно явился к нему в библиотеку. Он страшно бранится и злой, как черт. Наверно, очень рассердился, когда ему сказали, что ты здесь.

— От кого?

— Письмо? А я почем знаю? Я не умею ни читать, ни писать, хотя Джон как-то пытался меня учить.

— Где оно?

— У миссис Каммингз, а она читать умеет. Если не поторопишься, она вскроет твое письмо и огласит его содержание на всю кухню. — Конни фыркнула от смеха, глядя, как я выскочил из комнаты.

Миссис Каммингз я застал у кухонных печей. Раскрасневшаяся от жара, она пекла хлеб.

— Не волнуйтесь, здесь оно, — сказала она, когда я спросил у нее про письмо. Она похлопала себя по полной груди, затем нагнулась и лопатой на длинной ручке вытащила из печи три каравая с золотистой корочкой. Письмо торчало из кармана ее передника.

— Из Лондона пишут. Почерк изящный. Должно быть, от женщины, — сообщила она. — Больше ничего не могу сказать.

— Разумеется. Буду признателен, если вы отдадите его мне.

— Подождите минуту, вот только проверю, готов ли хлеб. — Она потыкала караваи костяшками пальцев. — Разве вы не слышали, что его светлость посылали за вами? От души советую вам немедленно идти к нему. Он очень не любит, когда его заставляют ждать.

— С вашего позволения, сначала я хотел бы получить письмо.

— Конечно, мистер Хопсон. Вот, держите. Но только читайте быстрее или оставьте на потом.

Я взглянул на письмо и возликовал, узнав почерк Элис. Но прежде чем я успел вскрыть печать, в дверях кухни появилась Элизабет Монтфорт. Я вздрогнул, увидев на ней вдовий наряд. Ее волосы были убраны под простой черный капор с длинными лентами, обрамлявшими лицо. Так выглядит гувернантка или лавочница, но никак не хозяйка большого поместья. С трудом верилось, что это та самая распутница, которая на моих глазах предавалась похоти в постели Роберта Монтфорта.

— Хопсон, — тихо обратилась она ко мне присущим ей по-детски писклявым голоском. — Меня попросили проводить вас к Роберту. Дело срочное. — Ее ресницы были опущены, но, когда она на мгновение подняла их, я прочел в ее глазах не робость, а некую странную отрешенность. Она как будто в трансе, отметил я, или поглощена решением какой-то очень важной проблемы.

— Конечно, миледи, — отвечал я. — Вам, право, незачем было утруждать себя. Я как раз уже шел к нему.

— Он настоятельно просил, чтобы я сопровождала вас. — Я вновь почувствовал на себе пристальный взгляд ее светло-голубых глаз.

Я последовал за ней по коридору, но мы не отправились прямиком в библиотеку, как я ожидал. По пути она свернула в одну из небольших комнат и потянула меня за собой. Она закрыла дверь, заперла ее на ключ и прошла на середину комнаты, встав к окну лицом, ко мне — спиной. Переминаясь с ноги на ногу, я стоял у двери и пытался решить, должен ли я заговорить и что мне сказать. Ключ по-прежнему оставался в замке.

— Хопсон, — начала она, — мне нужно кое о чем уведомить вас, прежде чем вы встретитесь с Робертом. — Она резко развернулась и впилась в меня напряженным взглядом. — Я специально перехватила вас, чтобы мы могли побеседовать с глазу на глаз.

— Признаюсь, миледи, я в полном недоумении. Какое срочное дело заставило вас искать меня?

Ее губы были плотно сжаты, глаза пылали, будто она приняла для себя какое-то решение.

— Во-первых, я не стану вам ничего сообщать. Я хочу показать вам кое-что. Полагаю, эту вещь вы узнаете.

Я изумился. Что же это может быть?

— Прежде чем вы увидите, что это, позвольте предупредить вас. Роберт считает, что минувшей ночью вы были в его лаборатории и вошли туда из коридора, поскольку он по невнимательности забыл запереть дверь.

— Не могу представить, что навело его на эту мысль, — солгал я, жалея, что у меня не хватило ума закрыть за собой дверь. А впрочем, что бы я потом стал делать с ключом?

Она помолчала, вытаскивая что-то из кармана.

— Дабы избавить вас от очередной лжи, я сразу скажу вам, что у меня другое мнение относительно того, как вы попали в лабораторию. Вот это я нашла в спальне Роберта.

Я взглянул на предмет в ее руке. Это был медный светильник, тот самый, что дала мне миссис Каммингз и с которым я бродил ночью по дому. Я вспомнил, что оставил его на подоконнике, уже после того как выбрался из покоев Роберта. Я покраснел до корней волос; мой рот открылся и закрылся, но с языка не сорвалось ни слова.

— Ночник? — наконец вымолвил я с притворным простодушием. — Странно, что вы нашли его на подоконнике. Как же он там оказался?

Она схватилась за спинку стула. Ее тонкие белые пальцы распластались на алом дамасте, словно раскрытый веер.

— Вы знаете, где он был… хотя я не говорила…

— Нет, миледи, это только предположение…

— Хопсон, не пытайтесь отрицать, что это вы оставили его там. Я спрашивала миссис Каммингз, и она сказала, что вечером дала вам этот светильник. — Я не смел посмотреть ей в глаза, не смел настаивать на своей невиновности; она уже знала правду.

— Я не спрашиваю вас, как вы попали туда, где я нашла его; не спрашиваю, что вы делали там, где оставили его; не спрашиваю, в котором часу вы были в комнате Роберта. Меня это мало интересует. Я не сообщила Роберту о своей находке. Но если вы шепнете Фоули, Брадфилду или мисс Аллен хоть слово о том, что видели минувшей ночью, можете быть уверены, я не премину поделиться с Робертом своими подозрениями, а уж он, как вы, наверно, догадываетесь, не будет в восторге. Полагаю, вы обратили внимание, что он унаследовал от отца склонность к буйным вспышкам.

Я кротко кивнул и, не придумав достойного ответа, лишь промямлил, что я никому и словом не обмолвлюсь о том, что заходил в спальню Роберта, где я в любом случае не видел ничего предосудительного. Она жестом прервала меня.

— Советую не тратить время зря, если не хотите еще больше разозлить Роберта. Нам пора.

Элизабет повела меня к библиотеке, а я пытался понять, почему она решила утаить от Роберта мой визит в его спальню. Явно не из стремления уберечь меня от его гнева, ибо она не скрывала своего презрения ко мне. Значит, у нее есть на меня какие-то виды? Может, это она убила Монтфорта и теперь, отведя мне некую роль в своих планах, не хочет, чтобы Роберт ей помешал? Я вспомнил, что не видел ее в столовой, когда прогремел выстрел. Я предполагал, что она была с Робертом и Фоули, и на том успокоился. У нее, безусловно, были причины ненавидеть мужа, но могла ли она так жестоко расправиться с ним? И зачем ей было убивать Партриджа? Меня поразила также внезапная перемена в ее поведении. Она преобразилась, сбросила с себя сонное оцепенение. В ее манерах и внешности теперь сквозило лихорадочное возбуждение. Я не мог понять, чем это вызвано. То ли она вдруг остро осознала свое превосходство надо мной, то ли просто перестала притворяться слабой. Так или иначе, но она вовсе не была безвольной куклой, какой представлялась мне поначалу.

Едва мы приблизились к библиотеке, огонь в ее глазах погас. Перед тем как войти, я обернулся и еще раз посмотрел на нее. Она улыбалась, но взгляд у нее опять был, как у лунатика — пустой, бездушный, безучастный. И мне вдруг подумалось, что эта ее отрешенность гораздо страшнее, чем шумная ярость Роберта Монтфорта.

Роберт Монтфорт стоял перед пылающим камином. Погруженный в свои мысли, он смотрел в окно на мраморную нимфу в итальянском саду. На нем были сапоги и тяжелый темно-зеленый плащ с капюшоном, словно он собрался на прогулку. Он что-то держал за спиной. Когда он заметил меня на пороге, его лицо утратило отсутствующее выражение. Он жестом приказал мне войти, а сам отошел от камина и двинулся на меня. Теперь я увидел, что он прячет за спиной хлыст. Приближаясь ко мне, он вынес руку с хлыстом вперед и стал похлопывать им о бедро, будто проверял его гибкость. Мне почему-то вспомнилось, как его тетя хлестала по ладони перчатками.

— Хопсон. — Он приблизил свое лицо к моему, обдав меня запахом кеджери,[20] которое, очевидно, ел на завтрак. — Наконец-то вы соизволили явиться.

— Я только что освободился, милорд. Я был занят с мисс Аллен.

— Чушь, — рявкнул он. — За болвана меня держишь? Не лги, мерзавец!

Он из всей силы ударил хлыстом по столу, так что чернила выплеснулись из хрустального сосуда и разлились на подносе. Его выпученные глаза выдавались на лице, словно бильярдные шары.

— Мисс Аллен проходила здесь десять минут назад. Я знаю, где ты был.

Меня мутило от рыбного запаха из его рта. Я понурил голову, пытаясь скрыть отвращение.

— Вероятно, ты шарил и рыскал там, где тебе не полагается.

Я осторожно приподнял голову.

— Прощу прощения, милорд. Позвольте объяснить. Я нахожусь здесь, потому что лорд Фоули попросил моего содействия.

— И Фоули дал тебе право рыться в моей лаборатории? Велел тебе тайком пробраться туда и посмотреть, что там есть?

— Простите, милорд, но утром я был в библиотеке. Я не совсем понимаю, в чем вы меня обвиняете.

— Думаю, ты прекрасно все понимаешь! — взревел он, огрев хлыстом ближайший ко мне стул, так что на бархатной обивке отпечаталась полоса. — Я не олух, за которого ты меня принимаешь. Дверь, ведущая в мою лабораторию из коридора, всегда заперта изнутри. Но сегодня утром я обнаружил, что она открыта.

На мгновение библиотеку окутала тревожная тишина. Он сверлил меня сердитым взглядом, а я пытался собраться с духом.

— Простите, милорд, но какое отношение это имеет ко мне?

— Самое прямое. Вчера вечером в доме были только ты, Ярроу и миссис Каммингз. И, поскольку слуги не смеют входить туда, значит, это ты рыскал в моих покоях до моего приезда. Не знаю, зачем ты заходил в мою лабораторию и что надеялся там найти, но скажу тебе так: твое счастье, что ничего не повреждено. Иначе я отстегал бы тебя до полусмерти.

— Милорд, — произнес я, — позвольте, я все объясню. Вчера я заглянул в ту комнату случайно. Я искал миссис Каммингз и, увидев, что ее там нет, тотчас же вышел. Я даже не понял, что это за комната…

— Что бы ты ни сказал в свое оправдание, я своего мнения не изменю. Ты ничем не лучше своего покойного друга, такой же мошенник и негодяй, и я больше ни секунды не потерплю твоего присутствия в этом доме. Проваливай и впредь не смей появляться здесь, не то тебе ох как не поздоровится. В лучшем случае попадешь в тюрьму за воровство. — Он впился в меня неприятно пронизывающим взглядом и опять двинулся ко мне, хлыстом постукивая по бедру. Я не мог не почувствовать затаенной угрозы в его поступи. Я не сомневался, что он жестоко отомстит мне за мой проступок, если я не уберусь побыстрее с его глаз. Даже не пытаясь возражать, я поспешил на чердак, благодаря Господа (и Элизабет) за то, что Роберт Монтфорт не заподозрил ужасной правды. Если б он знал, что я заходил в его покои не до его приезда, а после, если б догадался, что я был свидетелем интимной сцены, он не дал бы мне уйти безнаказанным.

Я не стал дожидаться, когда Роберт докопается до истины. Спустя пять минут я уже собрал свои вещи, оставил Конни на ее койке записку, в которой начеркал крупными буквами, что мне пришлось внезапно покинуть Хорсхит, но я пока поселюсь в соседнем селении Хиндлсхэм. Я проезжал через эту деревню несколько раз по пути в Хорсхит и обратно. Она лежала поблизости, хотя и достаточно далеко, и мне было любопытно побывать там еще по одной причине. Я пообещал Конни, что буду поддерживать с ней связь, и попросил передать наилучшие пожелания миссис К. Затем, ни с кем не попрощавшись, выскользнул из дома.

Селение Хиндлсхэм лежало в пяти милях от Хорсхита, и я шел до него по Кембриджской дороге целый час. Оно было крупнее, чем Хорсхит, почти что маленький городок — ухоженные газоны, в эту пору посеребренные морозом, церковь с остроконечной крышей, бакалейная лавка — небольшая, но с хорошим ассортиментом товаров, — десяток опрятных домов, сложенных из камня медового оттенка. В стороне от центра тянулись вдоль дороги хижины поменьше и победнее. Постоялый двор — низкое здание с облицовкой под цвет слоновой кости и большой конюшней на задворках — находился напротив церкви. Когда я добрался до Хиндлсхэма, уже стемнело и часы на церкви отбивали шесть ударов. В окнах трактира горели яркие свечи, словно зазывая меня туда, где, я знал, мне будет тепло и уютно. Хозяин постоялого двора, Сэмюэл Мортон, нашел мне комнату, служанка положила в постель теплый горшок и растопила небольшой очаг. Мортон сказал, что через час приготовит для меня скромный ужин — мясной бульон и хлеб с ветчиной, а до того времени я могу отдыхать.

Естественно, после всего, что я пережил за день, общаясь с мисс Аллен, Элизабет и Робертом Монтфортом, не говоря уже про найденный палец, я был рад уединению. Мне требовалось время, чтобы все осмыслить. Я сел у очага и на мгновение закрыл глаза, потом достал письмо Элис, довольный, что наконец-то могу спокойно и внимательно его прочитать. С приятным трепетом в душе я повертел в руке пакет, рассматривая ее красивый почерк, и развернул страницы.

8 января 1755 г.

Натаниел,

Пишу вам вдогонку, ибо уверена, что вы с нетерпением ожидаете от меня новостей.

После вашего отъезда я, как вы и просили, отправилась на Хаттон-Гарден искать бывшего смотрителя сиротского приюта Джеймса Барроу. Мне не сразу удалось напасть на его след, ибо в том районе уже давно нет обитателей с такой фамилией. В конце концов, я случайно вышла на нужную улицу, и старая прачка с лавочником, которые живут там последние двадцать лет, вспомнили его. Они оба поведали мне о постигшем его несчастье.

Сыпной тиф в две недели унес всю его семью, то есть самого мистера Барроу, его жену и всех его домочадцев. Выжила только младшая дочь, которая в то время гостила у родных. Лавочник клянется, что ее звали Марта, и также вспомнил, что она вышла замуж за конюха из Кембриджа. Располагая этими сведениями, я взяла на себя смелость послать письмо приходскому священнику с просьбой сообщить о ее местонахождении. Надеюсь, он вспомнит девушку (или найдет о ней записи в книгах), у которой умерли все родные во время эпидемии в Лондоне, откуда она переехала несколько лет назад, выйдя замуж за местного жителя. Таким образом, будем молиться, чтобы никакое несчастье не постигло Марту и чтобы на мой запрос быстро пришел ответ. Уверена, что вскоре смогу сообщить вам ее адрес, и, поскольку вы сейчас в тех же краях, возможно, вы захотите нанести ей визит.

От соседей мистера Барроу я также узнала, что он был очень добрый человек. По словам прачки, он всегда старался для других больше, чем следовало. Это его и сгубило. Он заразился от одного из своих подопечных и умер — где же справедливость? Зная это, я уверена, вы согласитесь, что, если бы мистер Барроу нашел на крыльце в день открытия приюта брошенного ребенка, вряд ли он стал бы отправлять его в работный дом. Скорее уж постарался бы куда-нибудь пристроить малыша. Вопрос: куда?

А теперь еще об одном деле, которое меня тревожит. В нашу последнюю встречу вы выразили опасение, что жизнь и смерть Партриджа для вас полная загадка, которую вам никогда не разрешить. Но, услышав легенду о Дедале, вы изменили свое мнение. Ее сюжет вы восприняли как откровение, как символ судьбы, постигшей вашего друга.

Честно говоря, Натаниел, я думаю, вы заблуждаетесь. В растерянности мы зачастую пытаемся облегчить свое бремя, обращаясь к отвлеченным понятиям. Чего проще сослаться на историю, миф, звезды, некие события сверхъестественного характера, так сказать, на волю Божью, хотя на самом деле все это не более чем неверное истолкование случайного стечения, обстоятельств. Легенды созданы для развлечения; мы совершаем большую ошибку, ища в них объяснения тому, что иначе не поддается нашему разумению. Еще одно предназначение легенды — внушать нам утешительную мысль о том, что мы не одиноки в своих исканиях и переживаниях. Я не знаю, что приключилось с Партриджем. Как и вы, я считаю, что история его жизни имеет какое-то отношение к его смерти, но я также уверена, что мы гораздо быстрее раскроем все тайны, если не будем мешать реальность с мистикой.

И напоследок, мой друг, я должна поведать вам о деле более деликатного характера. Когда я возвращалась с Хаттон-Гарден, мне случилось проходить по улице святого Мартина. Угадайте, кого я там встретила? По другой стороне прогуливались две женщины, и в одной из них я узнала вашу знакомую драпировщицу Молли Буллок. Она весьма странно смотрела на меня, так что мне даже стало неловко. Правда, я скоро поняла, что она хочет перейти улицу и поговорить со мной, и остановилась.

Она смело подошла ко мне и сразу спросила:

— Вы собираетесь написать Натаниелу?

— Да, — ответила я, столь же односложно.

— В таком случае буду вам благодарна, если вы передадите ему, что я узнала то, о чем он меня просил, и отослала его письмо.

Едва я успела произнести: «Хорошо, я передам», она взяла свою приятельницу под руку и зашагала прочь так же быстро, как и подошла, не сказав ни «спасибо», ни «до свиданья». Ее столь неоправданно резкое поведение навело меня на мысль, что вы состоите с ней в каких-то особых отношениях и нагрубила она мне из ревности, поскольку видела, как я приходила к вам. Это правда? Прошу вас ответить мне честно, Натаниел. Я не хочу, чтобы она думала, будто я занимаю место в вашем сердце, и оттого без нужды страдала. Впрочем, я все равно скажу ей об этом.

Напишу вам сразу же, как у меня появятся новости.

Ваш преданный друг,

Элис Гудчайлд.

Закончив читать, я продолжал смотреть на письмо. Его откровенный тон воодушевил меня, но упоминание о Молли привело в трепет. Пока Элис только догадывалась о том, что было между нами. Но, узнав правду, она, разумеется, изменит свое отношение ко мне, а я, находясь в Кембридже, могу лишь молиться, чтобы она отказалась от своего намерения поговорить с Молли о нашей дружбе, ведь та конечно же выложит ей все в подробностях.

Я задумался о замечаниях Элис по поводу предания. Мне не хотелось признавать свое поражение, но ведь я спрашивал про Чиппендейла почти у каждого, кого встретил в Хорсхите, и все как один ответили, что он приезжал несколько месяцев назад и с тех пор его там ни разу не видели. Впрочем, рассудил я, если бы Чиппендейл исчез из Лондона одновременно с Партриджем, я бы об этом знал. Значит, моя версия о тайном визите Чиппендейла в Хорсхит несостоятельна. Как ни крути, получалось, что не он убил Партриджа. Наверно, мне хочется верить в виновность Чиппендейла, потому что я зол на него за подлое и жестокое обращение с моим другом.

Жаль, но Элис, должно быть, права. Легенда сбила меня с толку. Я должен сосредоточиться на настоящем, а не размышлять о предании, возникшем много веков назад. Современность оно отражает только в одном: между ремесленниками и по сей день существует нездоровая конкуренция. Вне сомнения, Чиппендейл стал завидовать Партриджу, и его зависть могла стать косвенной причиной гибели моего друга, поскольку тот, оставшись без средств к существованию, вынужден был обратиться за помощью к Монтфорту. Но Чиппендейл не был на месте преступления и никого не убивал. Тем не менее я считал, что трагедию спровоцировали Чиппендейл и мадам Тренти. Если бы Чиппендейл не уволил Партриджа, тот, возможно, не стал бы слушать мадам Тренти и не поехал бы к Монтфорту. И, вероятно, остался бы жив.

Уяснив это, я вновь стал думать об Элис. Даже теперь, после всего, что произошло, я затруднялся определить свое отношение к ней. Она оказывала мне бесценную помощь. Я прежде и представить не мог, что женщина способна вызывать во мне такие чувства, какие я испытывал к Элис. Во мне жила глубокая благодарность к ней за содействие, но что еще? Сердечность, симпатия… и, пожалуй, что-то еще более сильное, прочное, хотя и безымянное, — чувство, в котором я не признавался даже самому себе.

Часы на церкви пробили семь раз. Служанка просунула голову в дверь и сказала, что ужин ждет меня внизу. Спускаясь по скрипучим дубовым ступенькам, я вспомнил, что в Хиндлсхэме у меня есть еще одно дело. Мисс Аллен упоминала это селение. Здесь жила кормилица, которой Монтфорт посылал деньги.