Гренадилловая шкатулка

Глава 23

Чиппендейл ворвался в мастерскую, разметая на своем пути древесную стружку, словно осенний ураган.

— Хопсон, — с ходу заорал он, не тратя слов на приветствия, — ты отпетый бездельник. Я сыт по горло твоей наглостью. Все, мое терпение лопнуло.

Я силился сохранять спокойствие, хотя сердце в груди заметалось, как загнанный зверек. Вот он, гнев, которого я ожидал со страхом в доме мадам Тренти, только Чиппендейл почему-то решил выплеснуть его теперь, на день позже. А у меня не было времени противостоять его ярости. Более насущное дело занимало меня. Нужно было срочно отправить письмо Элис.

— Простите, хозяин, что разгневал вас. Но если позволите, я все объясню…

Я мог бы не говорить ничего, ибо он продолжал бушевать, будто и не слышал меня.

— Встретив тебя вчера утром, я рассчитывал на две вещи. Первое: что ты вернулся из Кембриджа, потому что выполнил мое поручение — привез эскизы. Второе: что ты немедленно приступишь к исполнению своих прямых обязанностей. В обоих случаях ты обманул меня. Твое поведение оскорбительно, и я могу лишь предположить, что ты больше не дорожишь своим местом.

— Хозяин, — запротестовал я, — об этом не может быть и речи. Я предан вам, как всегда. Да я же…

И опять он грубо перебил меня:

— Довольно. Не желаю слушать твою болтовню. Меня интересуют два вопроса. Ответишь — и убирайся на все четыре стороны. Где ты был вчера во второй половине дня? И где мои эскизы?

— Но как раз это я и хотел объяснить. События в Кембридже приняли неожиданный поворот…

Его лицо из пунцового стало багровым.

— Не увиливай, Хопсон. Я спрашиваю: где мои эскизы? Я замешкался лишь на долю секунды, придумывая ответ, соответствующий моим целям.

— Насколько мне известно, они по-прежнему в Хорсхите. Чиппендейл покачал головой.

— Насколько тебе известно, — скептически повторил он. — Кому нужны твои приблизительные сведения?

Я виновато смотрел на него и молчал, отчего он разозлился еще больше.

— Если работнику небезразлично доброе мнение хозяина, он старается выполнить любую его просьбу, даже самую щекотливую. Ты не выполнил. Зная, чего я хочу, ты уже не раз обманул мои ожидания. Спроси себя, Хопсон: будь я заказчиком, который нанял тебя обставить дом, разве продолжал бы я пользоваться твоими услугами?

Я удрученно вздохнул и уставился взглядом на носки своих башмаков, надеясь, что, чем более смиренный будет у меня вид, тем скорей пронесется буря, и я смогу закончить свое неотложное дело.

— Тебе известны условия, на которых я нанял тебя?

— Да, сэр.

— Но ты умышленно нарушаешь их.

— Не умышленно, сэр. Еще раз прошу вас, выслушайте меня…

— К черту, Хопсон! Что ты о себе возомнил? Кто дал тебе право чего-то от меня требовать? Ты — лодырь, губошлеп, безвольная тряпка. Да я, когда был в твоем возрасте, скорее повесился бы, чем посмел явиться к хозяину с пустыми руками.

Я обвел взглядом комнату. В углу стоял величественный секретер Чиппендейла. Работа над его сложной внутренней конструкцией была завершена, все отделения имели законченный вид, и снаружи он тоже был облицован. Высокохудожественное творение, отметил я, но абсолютно никчемное. Зачем тратить долгие часы кропотливого труда на создание вещи, которой полюбуешься несколько минут, а после уже не замечаешь, потому что ее новизна вскоре теряет прелесть перед очередной замысловатой диковинкой? И тут-то мой горячий нрав, который я старательно обуздывал, заявил о себе в полную силу. С какой стати я должен терпеть оскорбления от человека, который благоговеет перед мишурой и безделушками, который проявил бесчеловечность к Партриджу, а теперь своим брюзжанием мешает мне позаботиться о безопасности Элис?

Я выпрямился и с вызовом посмотрел на него.

— Сэр, — сказал я, — мне ясны ваши претензии, и я не могу не согласиться, что уволить меня — в вашей власти. Но если вы сделаете это, не соизволив прежде выслушать мои объяснения, можете навсегда распрощаться со своими бесценными эскизами.

Стрела угодила точно в яблочко. Ошеломленный внезапной переменой в моем поведении — я почти не скрывал своего презрения, он смотрел на меня в изумленном молчании. Не давая ему опомниться, я продолжал в том же агрессивном тоне:

— Как и обещал, я отобрал ваши эскизы, когда последний раз был в Хорсхите, и заручился разрешением мисс Аллен и лорда Фоули увезти их с собой. — (Я лгал без зазрения совести, стремясь избавиться от него.) — Неожиданно домой вернулся Роберт Монтфорт и выставил меня за дверь — чем-то я ему не угодил. Эскизы я забрать не успел. После нашей с вами встречи в доме мадам Тренти я отправился искать лорда Фоули, дабы просить его поехать со мной в Хорсхит, поскольку при его содействии эскизы вернули бы мне незамедлительно. Я собирался сообщить вам это еще вчера, но после разговора с судьей вы сразу скрылись, а я не хотел вас компрометировать. Вы ведь сказали ему, что мы прибыли вместе.

Моя выдумка не убедила Чиппендейла. И он ничуть не смутился, когда я косвенно обвинил его в даче ложных показаний об обстоятельствах смерти мадам Тренти.

— В общем, суть твоих объяснений сводится к тому, что я и впредь должен терпеть твое непослушание. Иначе не видать мне своих эскизов, так?

Я кивнул с самым серьезным видом. Чиппендейл все еще злился, и я понимал, что радоваться рано.

— Клянусь, если ты их не привезешь, подохнешь с голоду. Даю тебе последний шанс. Не выполнишь мое поручение, сдам тебя в полицейский участок как злостного мошенника.

Зная, что это не пустые угрозы, я промолчал. Разве не такими же методами он действовал, чтобы усмирить Партриджа? К счастью, Чиппендейл принял мое молчание за покорность, и, по-видимому, его это удовлетворило. Не сказав больше ни слова, он стремительным шагом покинул комнату. Теперь я мог успокоиться и завершить свое неотложное дело.

Едва Чиппендейл удалился, я дописал письмо Элис, сунул его в карман и схватил сюртук, собираясь отправить свое послание, пока на моем пути не возникли новые препятствия. Увы, я опоздал. Я был уже в дверях, когда ко мне подскочил один из подмастерьев. Он сказал, что в приемной меня ждет лорд Фоули. Я вздохнул, но пошел прямо к нему, зная, что чем быстрее мы переговорим, тем раньше я освобожусь.

На Фоули, как всегда, был элегантный костюм — сюртук из светло-синего бархата с необычными серебряными пуговицами в форме лягушек.

— Хопсон. Добрый день, сэр, — церемонно протянул он, словно приветствовал герцога.

Его вежливость взбесила меня. Чтобы отправить письмо Элис и добраться в Кембридж до наступления ночи, мне нужно было уйти из мастерской до полудня.

— Простите, милорд. Я должен срочно уйти. У меня спешное дело. Нельзя ли отложить наш разговор до другого раза?

Но Фоули упрямо не желал видеть моего отчаянного положения и явно задался целью задержать меня. Как только я вошел в комнату, где он ждал меня, он закрыл дверь и встал перед ней. Чтобы выйти, мне пришлось бы грубо оттолкнуть его.

— Очень хорошо, — произнес он, выдержав паузу, которая привела меня в исступление. — Тогда будем лаконичны. Я пришел узнать, что вы выяснили у конюхов Брадфилда. Я надеялся встретить вас на конюшнях, но, когда прибыл туда, вы уже ушли, да и, честно сказать, вонь и грязь отбили у меня всякую охоту расспрашивать работников.

— Именно поэтому я и вынужден покинуть вас, — выпалил я. — Я должен немедленно отправить письмо мисс Гудчайлд. Боюсь, ей грозит опасность. А потом мне нужно сразу же ехать в Кембридж.

Фоули улыбнулся и провел пальцем по дверной ручке.

— В таком случае, дорогой друг, весьма удачно, что я вас застал. В том, что касается мисс Гудчайлд, я сэкономлю ваше время. С полчаса назад я разминулся с дорожной каретой Брадфилда. Она мчалась по Уэст-роуд, и в ней сидели Роберт Монтфорт и мисс Гудчайлд. Я вздрогнул.

— Как, почему она уехала сегодня? Она же говорила, что должна отправиться завтра. Может, вы обознались, милорд?

— Исключено. Однако успокойтесь, Хопсон. Что вы так разволновались? В вас говорит обычная юношеская горячность или что-то более серьезное?

Я бросил на него испепеляющий взгляд.

— Значит, мне надо ехать в Кембридж сию же минуту. Ибо я уверен, что мисс Гудчайлд по неосторожности подвергает свою жизнь смертельной опасности. Роберт Монтфорт убил не только Партриджа и мадам Тренти, но также и собственного отца.

Мне почудилось, что в лице Фоули промелькнула тревога, хотя голос его оставался ровным и невозмутимым, как всегда.

— В таком случае мы поедем вместе, в моем экипаже. А по дороге вы расскажете мне все, что знаете. Подозреваю, что со вчерашнего вечера вы значительно продвинулись в расследовании.

Итак, второй раз за месяц я совершал путешествие в Кембридж вместе с Фоули, в его роскошном экипаже. Едва мы миновали Хаттонскую дорожную заставу, я поведал ему все, что выяснил, и изложил свои выводы. Фоули никак не выразил, согласен ли он с моими суждениями. Его взгляд был устремлен в окно, только иногда он поворачивался, чтобы взять понюшку табака. Спустя несколько часов, когда мы неслись через Ройстон, он вдруг вспомнил обо мне.

— Думаю, Хопсон, хотя бы сегодня вам лучше переночевать у меня, в Уайтли-Корте. Учитывая ваши подозрения и угрозы Роберта Монтфорта, с вашей стороны было бы неблагоразумно являться туда столь неожиданно, даже со мной.

— Но как же Элис? Я боюсь за нее, а не за себя! — Я был разъярен. Почему он упорно не желает понять, что ей грозит опасность?

— Если Роберт Монтфорт опасается вас, при вашем появлении у него зародится подозрение, что западня вокруг него смыкается, и это может заставить его пойти на крайние меры. Как бы то ни было, карета Брадфилда — неуклюжая колымага, так что мисс Гудчайлд будет в Хорсхите только поздно вечером. А сколь бы ни был безумен зверь, на которого мы охотимся, на первых порах ей ничто не грозит.

— Почему вы так решили?

— Сегодня, кроме них, в доме никого не будет, и если с ней что случится, подозрение падет на него. Он хоть и безумен, но хитер.

Легкомыслие Фоули приводило меня в отчаяние.

— Лорд Фоули, вы играете ее жизнью, как колодой карт. По какому праву?

Он насмешливо вскинул брови. Мои слова не рассердили его, ибо с лица его не сошла присущая ему невозмутимость.

— Для молодого человека вы весьма дерзки на язык, Хопсон. Наверно, поэтому вы так часто навлекаете на себя недовольство тех, кто стоит выше вас.

— Я разговариваю так, как считаю нужным, и извиняться не намерен. Да вы и сами всегда побуждали меня быть откровенным с вами.

Уголки его рта дернулись.

— Что ж, ладно. Раз вы так волнуетесь, обещаю, что сегодня вечером под каким-нибудь предлогом я заеду в Хорсхит. Перемолвлюсь с ней словечком, отдам ваше письмо, предупрежу об опасности и постараюсь убедить, что ей лучше перебраться к нам в Уайтли.

— Только, ради бога, не давите на нее, — сказал я. — Насколько я успел узнать мисс Гудчайлд, она не терпит деспотизма.

Фоули улыбнулся и согласно кивнул, сказав, что последует моему совету и будет с Элис очень предупредителен, так как и сам заметил, что ей свойственна некоторая воинственность, и она требует деликатного обхождения.

— Если позволите, милорд, у меня есть еще одна просьба.

— Выкладывайте.

— Передайте, пожалуйста, служанке Конни, что я здесь. Она хочет обсудить со мной какое-то дело. Прислала мне письмо и до этого говорила о нем, когда я был в Хиндлсхэме. Видать, оно не дает ей покоя. Скажите ей, что я поговорю с ней завтра.

Шел восьмой час, когда мы добрались до Уайтли-Корта, и я впервые увидел особняк Фоули — элегантное двухэтажное здание в стиле эпохи королевы Анны,[26] без претенциозных деталей на фронтоне, свойственных Хорсхит-Холлу. Леди Фоули, высокая женщина с безмятежным лицом, в знак приветствия нежно чмокнула мужа в щеку и сразу принялась извиняться: она ожидала супруга только утром и на ужин может предложить только холодную баранину. Фоули успокоил жену, беззаботным тоном заверив ее, что мы ели в дороге. Услышав это, я приуныл, поскольку с самого завтрака у меня не было во рту ни крошки, и весь последний час я только и мечтал о сытном ужине. Леди Фоули, должно быть, догадалась о моих чаяниях, ибо беззлобно пожурила мужа, сказав, что, если он и не голоден, то я-то не откажусь поесть, поскольку у молодых людей здоровый аппетит, и она непременно предложит мне какую-нибудь закуску и бокал вина.

Фоули не терпелось отправиться в Хорсхит. Пока его жена отдавала распоряжения на кухне, он проводил меня в библиотеку и сказал, что до его возвращения я могу развлекаться по своему усмотрению, а сам он надеется вернуться через час или два.

Я сел ужинать у камина. Пережевывая холодное мясо, я рассматривал стены, чтобы хоть как-то отвлечься от тревоги за Элис. Мне вдруг пришло в голову, что Фоули — это не только причудливые пуговицы и бархат. Библиотека, в которой я сидел, вне сомнения, принадлежала человеку, обладавшему утонченным вкусом и широкими познаниями в разных областях науки и искусства. На полках стояли книги в кожаных переплетах, некоторые были изрядно потрепаны, другие — в новых обложках с золотым тиснением. На большом письменном столе громоздились стопки бумаг, брошюры, письма и среди них микроскоп с коробочкой предметных стекол. Над камином висело полотно с изображением крохотных, как муравьи, людей, взирающих на огромное сооружение, в котором я узнал римский Пантеон. В шкафу были выставлены древние находки — мозаичная картина, несколько старинных монет, камеи и старинная серебряная пряжка. Многие предметы были со щербинками и трещинами, но каждый обладал своеобразным очарованием, и изъяны нисколько их не портили. Чувствовалось, что все эти вещи выбраны за их истинную ценность и достоинство, а не для того чтобы поразить воображение знакомых и друзей.

Пока я рассматривал интерьер библиотеки, беспокойство мое не проходило. Напротив, я снова и снова спрашивал себя, правильно ли я поступил, согласившись, чтобы Фоули один отправился в Хорсхит поговорить с Элис. Может, мне следовало бросить вызов Роберту и поехать с ним? Сидя здесь, я чувствую себя абсолютно беспомощным, думал я. Что я буду делать, если Фоули опоздал? А вдруг случилось самое ужасное, и Элис уже нет в живых?

Аппетит пропал. Я отставил поднос и, несчастный, потерянный, повернулся к столу. Стараясь заглушить в себе бредовые страхи, я взял первую попавшуюся под руку книгу — альбом с гравюрами старых итальянских мастеров. На внутренней стороне обложки красивым каллиграфическом почерком было выведено посвящение: «Любимой Джейн в день рождения от верной подруги Маргарет. Ноябрь 1754 г.». Перелистывая страницы, я вдруг услышал за спиной тихие шаги. Это леди Фоули пришла спросить, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Увидев в моих руках альбом, она улыбнулась.

— Простите… извините, миледи, — смущенно замямлил я. — Я не хотел рыться в ваших вещах. Его светлость предложили мне занять себя чтением, и я, чтобы отвлечься от тревог, случайно взял эту книгу.

— Не извиняйтесь, мистер Хопсон. Альбом в вашем распоряжении. Что касается ваших тревог, полагаю, они связаны с Хорсхитом. Я не знаю всего, что происходит в том доме, но то немногое, что мне известно, безмерно меня огорчает. Как вы, наверно, поняли из посвящения, мисс Аллен — моя старая подруга, и она держит меня в курсе событий.

— Что же она вам рассказывала?

— В последнее время ничего. Я не встречалась с ней и не получала от нее никаких известий с тех пор, как умер ее брат. Фоули говорит, она часто проводит время в Лондоне. Надеюсь, сейчас она более счастлива, чем при жизни брата. — Леди Фоули помолчала с минуту, пытливо глядя мне в лицо. — Я старалась помогать ей, хотя, с горечью должна признать, мне это плохо удавалось. Фоули был против. Видите ли, я просила его несколько раз, чтобы он посодействовал мисс Аллен, но он всегда отказывался. А ее положение в том доме было незавидным.

Я пришел в замешательство, и это, вероятно, отразилось на моем лице.

— А я думал, ее брат был крайне внимателен к ней, позаботился о том, чтобы ей было гарантировано надежное будущее в его доме.

Джейн Фоули покачала головой.

— Боюсь, у вас неверные представления. Монтфорт испортил ей жизнь.

— Каким образом?

— Когда-то давно она была помолвлена, собиралась замуж, но ее помолвка быстро расстроилась. Вскоре после того как она обручилась, умерла первая жена Монтфорта, мать Роберта. Брату мисс Аллен нужна была женщина, которая вела бы хозяйство и воспитывала его маленького сына, и он потребовал, чтобы сестра оставила маленький домик, где жила счастливо в компании пожилой дамы — дальней родственницы, — и переселилась к нему. Мисс Аллен согласилась, не предполагая, что брат сблизится с ее нареченным и отговорит его от брака с ней. Не скажу точно, что произошло между ними; знаю только, что в какой-то момент Монтфорт уговорил ее суженого сыграть в карты и обманом обыграл его. Не прошло и месяца после ее переселения в Хорсхит, как она лишилась и жениха, и всякой надежды завести собственную семью. Она стала тем, кем является и по сей день — старой девой, исполняющей обязанности экономки.

Я глубоко сочувствовал мисс Аллен, пострадавшей от коварства брата. Теперь я понимал, чем вызвана ее странная нервозность, но мое мнение о ней не изменилось. Из любви к Роберту она стала соучастницей убийства мадам Тренти. Корень зла кроется в Роберте.

— Но, наверно, наградой за неприятности, которые доставлял ей брат, стала привязанность к племяннику?

— Боюсь, вы заблуждаетесь, мистер Хопсон. Мисс Аллен, бесспорно, привязана к племяннику, но это вовсе не значит, что она меньше страдала от бестактности брата, которому нравилось унижать сестру, постоянно напоминая ей, что она живет на его иждивении. Я хотела, чтобы Фоули помог ей, но каждый раз, когда я заводила разговор на эту тему, он заявлял, что Монтфорты — это змеиное гнездо, что они не заслуживают сочувствия и не способны оценить помощь…

Я участливо кивнул. Я живо представлял, как Фоули произносит это, хотя меня очень удивило, что он, оказывается, всегда недолюбливал Монтфортов. До сих пор я думал, что он и лорд Монтфорт были близкими друзьями, пока не разругались из-за карточного долга.

— Мисс Аллен на днях рассказала мне немного о своем затруднительном положении, хотя у меня не создалось впечатления, что она несчастна.

— Она — человек редкостной силы воли и мужества, мистер Хопсон. Представьте, что значит — прожить двадцать лет в доме Монтфорта. Представьте каждодневные унижения, представьте, какая горечь скопилась у нее в душе, когда она поняла, что могла бы жить в счастии, могла бы иметь собственную семью, если бы воспротивилась требованию брата. А чем ей отплатили за ее бескорыстие? Единственной отдушиной для ее материнских чувств стал Роберт, которого она полюбила, как родного сына. Более того, когда лорд Монтфорт привел в дом молодую жену, Элизабет, она и ее окружила заботой и добротой. Вот почему я так глубоко уважаю ее и стремлюсь ей помочь.

— Вам это удалось?

— Пока нет. Но теперь, когда Монтфорт скончался, возможно, все изменится к лучшему. Если, как я на то надеюсь, Роберт отплатит тете хотя бы крупицей той доброты, какую она проявляет к нему, ей будет обеспечена счастливая старость.

— Вы думаете, он отблагодарит ее?

Леди Фоули пристально посмотрела на меня. Лицо ее было непроницаемо.

— Хотелось бы верить, мистер Хопсон. Если б знать, что о ней хорошо позаботятся, у меня бы с души камень свалился. Но, боюсь, Роберт унаследовал от отца много неприглядных черт, в том числе и такое качество, как неблагодарность к тете. А теперь, с вашего позволения, я пришлю горничную за подносом.

Вновь предоставленный самому себе, я вскоре позабыл про мисс Аллен, с нетерпением ожидая возвращения Фоули. Почему он задерживается в Хорсхите? Удалось ему, как я просил, дипломатично предупредить Элис об опасности, или он разбудил в ней дух противоречия? Я мерил шагами комнату, но потом понял, что ходьба только сильнее будоражит во мне кровь, и, чтобы успокоиться, сел за стол Фоули.

Вспоминая те минуты, я теперь затрудняюсь сказать, что именно заставило меня задуматься об испорченности Монтфорта и иначе взглянуть на его загадочную смерть: то ли разговор о невзгодах мисс Аллен, то ли уникальная коллекция Фоули — собрание древностей и научных экспонатов. Как бы то ни было, мне вдруг пришло в голову, что до настоящего времени я стремился к одной цели — установить причину убийства Партриджа. Сначала я вел поиски в неверном направлении — выяснял его происхождение, игнорируя недавние обстоятельства, излишне усложняя расследование. Осознав свою ошибку, я сосредоточился на более поздних событиях, имевших отношение к моему другу, — нашел объяснение его визиту в Хорсхит, обнаружил взаимосвязь между Партриджем, Монтфортом и мадам Тренти и выяснил, что в гибели всех троих виновен Роберт Монтфорт.

Однако все это время я рассматривал проблему односторонне, с позиции Партриджа. Теперь мне предстояло проанализировать смерть другого человека — лорда Монтфорта, скончавшегося в тот же вечер, что и мой друг. На месте гибели Монтфорта было обнаружено множество вещественных доказательств, и все они, за исключением шкатулки из красного дерева, остались без внимания.

У Роберта Монтфорта был совершенно очевидный мотив для убийства отца. Со смертью лорда Монтфорта он наследовал все имущество родителя, у него появлялась возможность реализовать свою страсть к естественным наукам и Элизабет. Не менее веский мотив был у Роберта и для убийства Партриджа. Он думал, что его отец признал Партриджа, а на мертвого Партриджа можно было свалить вину за убийство отца. Такая версия меня вполне удовлетворяла, но я пока не знал ответа на один принципиальный вопрос. Как Роберту удалось убить Монтфорта и Партриджа, если он, насколько я помнил, в тот вечер все время находился в столовой и отлучился ненадолго только раз, за несколько минут до выстрела?

В центре стола Фоули лежала небольшая стопка чистой писчей бумаги, а рядом стояла серебряная чернильница — все, что нужно для моих занятий. Я взял перо, окунул его в чернила и, сосредоточившись на подробностях того вечера, когда погибли лорд Монтфорт и Джон Партридж, составил список основных ориентиров, на которые мне следовало опираться.

Я подвел черту и ниже дописал:

Почесывая голову, я думал, что бы еще добавить к написанному, когда в библиотеку вошел Фоули. Он был один, без Элис. Увидев, что я сижу за его столом и пишу его пером, он усмехнулся.

— Добрый вечер, Хопсон. Вижу, вы забыли свои тревоги и по моему совету устроились, как у себя дома.

— Я обеспокоен, как и прежде. Где мисс Гудчайлд? Полагаю, она приедет с минуты на минуту?

Фоули опустился в кресло и наклонился к огню.

— Визит прошел не так, как мы ожидали и надеялись. Мне не удалось поговорить с Конни. Два дня назад она уехала в Лондон и еще не вернулась. А Роберт Монтфорт не выразил радости при моем появлении.

— А мисс Гудчайлд?

— Что касается нашей дорогой мисс Гудчайлд, с ней я встретился и постарался объяснить ваши опасения. К сожалению, она не прислушалась к вашим предостережениям.

Я сердито посмотрел на него.

— Что значит «не прислушалась»?

— Едва я вручил ей ваше письмо и сообщил, что вы остановились в моем доме и тревожитесь за ее благополучие, она рассмеялась. Сказала, что вы преувеличиваете опасность и выдумываете всякие ужасы, дабы избавиться от ее помощи. Я ответил, что ей следует прочесть ваше письмо, и она сама убедится, что ваши страхи отнюдь не беспочвенны. Что коляской, которую вы видели у дома мадам Тренти в день ее смерти, управлял Роберт. Что он виновен в гибели своего отца, Партриджа и мадам Тренти и он же покушался на вашу жизнь. И вы опасаетесь, что он пригласил ее в Хорсхит, дабы в помешательстве ума совершить очередное злодеяние — убить ее.

— И что же она ответила, услышав все это? Она прочитала мое письмо? Неужели у нее не возникло дурных предчувствий?

— Нет. Она сказала, что ваши доводы ей ясны, но она не хуже вас разбирается в людях, и Роберт Монтфорт не производит на нее впечатления безумца. Более того, не он пригласил ее в Хорсхит, а мисс Аллен. Неужели из этого следует, что мисс Аллен тоже безумна?

Со слов Фоули я понял, что Элис просто-напросто посмеялась надо мной. Не зная, как реагировать на такое безрассудство, я лишь покачал головой.

— Она согласилась уступить лишь в одном — пообещала запереть на ночь дверь своей комнаты и не выходить из нее, заявив при этом, что она вполне способна постоять за себя.

Фоули медлил в нерешительности.

— Что еще?

— Она сказала, что самым серьезным образом настроена помочь нам распутать это дело и что, в отличие от вас, ее не так-то легко отвлечь от поставленной цели.

Я положил перо и посмотрел на свои руки. В груди гулко стучало сердце. Мои самые жуткие страхи воплощались в реальность. То, что приглашение исходило от мисс Аллен, ничего не меняло. Ведь, по словам конюха, именно она заказала коляску, которой управлял Роберт. Очевидно, и теперь она помогала племяннику.

Фоули заметил, что я расстроился, и, вероятно, его это чуть-чуть огорчило, ибо он попытался растормошить меня.

— А теперь скажите, Хопсон, — бодрым тоном осведомился он, — что это вы писали?

— Готовил план действий на завтра. Я надеялся, что Элис будет здесь, в безопасности, и рассчитывал при вашем содействии быстро довести расследование до конца.

— Хопсон, я очень устал и мечтаю поскорей добраться до постели, но, прежде чем уйти, я все же хочу успокоить вас раз и навсегда. Мне не удалось уговорить мисс Гудчайлд приехать сюда, но только потому, что я позволил ей не принять мое предложение. Будь я и в самом деле убежден, что она в опасности, я непременно настоял бы на своем. Не думайте, будто у меня нет сердца. Я понимаю вашу тревогу, но совесть меня не мучит по той простой причине, что я видел Элис и видел ситуацию в доме. Мисс Каммингз на месте, с ней еще несколько слуг. Элис обещала запереться на ночь. Завтра утром вернутся мисс Аллен, Элизабет, Брадфилды и Конни. Если Роберт задумал избавиться от мисс Гудчайлд, ночью он этого не сделает, а завтра утром она будет под защитой других людей. Нет, он будет выжидать удобного момента, а к тому времени мы уже вернемся в Хорсхит и выведем его на чистую воду.

Слова Фоули не утешили меня. Напротив, все мое существо сковал дикий ужас, какого я не знал с той самой ночи, когда случайно забрел в покои Роберта Монтфорта. Только теперь меня мучили не воображаемые призраки, покушавшиеся на мою жизнь, а страх за Элис, которой грозила вполне реальная опасность. Как могу я защитить ее, если она отказывается меня слушать? Как могу я спасти ее, если она не дорожит собой?