Гридень 5. Огнем и Словом

Глава 20

— Брат мой, я рад тебя видеть, — великий князь Изяслав Мстиславович заключил в объятья смоленского князя Ростислава Мстиславовича.

— И я рад тебе, великий князь, брат мой, — Ростислав похлопал по спине своего брата.

Двое мужчин расцепили объятья и направились в терем. Это были не княжеские хоромы. В Смоленске, тем более, в Киеве, строились куда величественнее здания. Но лучшего дома в Любече не было. Именно Любеч, как знаковое место для русских князей, был выбран для встречи двух братьев, на которых держалось нынче немало груза ответственности за будущее Руси.

Инициатором встречи был великий князь, ему нужнее было оторвать от дел своего брата. А Ростислав не мог отказаться. Не мог, но, главное, что не хотел. Смоленский князь считал, что все победы Руси в последнее время — это результат дальновидной политики старшего брата. А еще… Он был не против того, чтобы Изяслав изменил существующее положение дел и отдал Русь под волю своего сына Мстислава Изяславовича.

По сути, видимой причиной встречи трех братьев был вопрос о престолонаследии. Трех, потому что Святослав Мстиславович задержался и не успел в срок прибыть. Однако, от младшего мало чего зависело. Он владел землями Берестейской земли и Луцком и был долек от важнейших событий Руси.

— Святослав задержался в Луцке, он прислал вестового, будет завтра, — сказал Ростислав, оправдывая отсутствие младшего брата.

— Это не столь важно, брат. Мы решаем, и мы должны решить. Если меняем устои на Руси, то играет роль только сила, — жестко произнес Изяслав Мстиславович.

Ростислав ухмыльнулся, посмотрел с прищуром на своего брата и спросил:

— Ты для того затеял встречу именно сейчас? Подставляешь Андрея Юрьевича? Если я не пришел на помощь Андрею, то у него не будет решительного преимущества и сражение ослабит и новгородцев и владимирцев.

— Ты всегда был прозорлив, брат мой. Отчего же мне скрывать то, что очевидно? Твоя дружина под стенами Торжка не должна быть, и потому, что, устанавливая наследие от отца к сыну, мы не можем поддерживать Андрея, так как он младше, ну и потому, что нам Юрьевичи вовсе не нужны, — ответил Изяслав.

Наступила пауза. Оба брата думали о своем. Ростислав, посматривая на Изяслава, считал, что великий князь все же заигрался, потерял связь с реальностью после того, как ему получилось извести всех Ольговичейи Давидовичей. Даже пленных князей этих ветвей Рюриковичей киевский князь приказал убить. Теперь в Чернигове, Брянске, Курске, Новгород-Северском, во всех городах, что принадлежали Ольговичам и Давидовичам, сидят посадники великого князя.

А нужна ли еще одна усобица Руси? Кто бы не выиграл противостояние под Торжком, новгородцы ли с Ростиславом Юрьевичем, или владимирцы с Андреем Юрьевичем, все едино — с победителем придется воевать.

Именно поэтому Изяслав и назначил встречу в Любече, чтобы Ростислав Смоленский не пошел на помощь к Андрею. По мнению киевского князя эта усобица, которая назревает с Юрьевичами, неизбежна. Та система, при которой Андрей Юрьевич правит на Севере, а Изяслав Мстиславович на юге — вынужденная мера, попытка решить вопросы миром. Однако, не сейчас, так уже очень скоро, начнутся противоречия и система власти на Руси даст сбой. Между тем, Андрей Юрьевич очень сильно укрепляется, его дружина велика, а может стать еще больше. Так что война.

Изяслав же думал, как стравить между собой Братство и победителя в противостоянии сыновей Юрия Долгорукого. Можно, конечно, туда еще приплести и Рязанско-Муромских князей, пусть и половцев привлекут, но так, чтобы киевские дружины, как и войска иных княжеств не участвовали в замятне. Чужими руками хотел великий князь расчищать дорогу себе и своему старшему сыну к единовластию на Русской Земле. Ну а не выйдет победить чужими руками, да еще и так, чтобы ослабить всех игроков, так всегда можно сказать, что он, великий князь, тут совершенно не причем.

— Брат, а не затеяли ли мы еще более тяжкую усобицу? Менять установленное князьями тут, в Любече, пятьдесят лет тому, кабы иные князья не взбунтовались… Правильно ли это? Иные князья могут взбунтоваться, — говорил Ростислав Мстиславович. — И не говори, что более и некому. Да, Ольговичей, гори они в аду, одолели, Давидовичей извели, нынче за Владимировичей ты взялся. Но не нужно недооценивать Новгород Великий. Сколько раз в прошлом именно оттуда приходила власть и в Киев. А еще Ростислав Новгородский ведет свеев и чухонцев с собой.

Изяслав задумался, но быстро пришел к выводу, что все правильно. Он неоднократно думал над тем, как поступить и лучшего варианта развития событий найти не смог.

— В чем сила ромеев была? В единстве власти. Они выдержали сарацин, внутренние бунты иконоборчества, вели всегда многие войны, живут — не чета нам, сыто и богато. Все это потому, что у них нет князей, — отвечал великий князь.

— Так, может, ты и меня скинуть решил? — став предельно серьезным, спросил Ростислав Смоленский.

— Ты власть мою признал, ты брат мой и без опоры мне никак. Поклянешься и моему сыну в верности, что и твои дети служить будут и владеть за это Смоленском, так зачем мне лишние ссоры. Выход Киеву ты и так положил в этом году, мне хватает, чтобы свое войско выстраивать, — отвечал Изяслав.

Теперь была очередь задуматься и Ростиславу. Если его брат гарантирует Смоленск племянникам, так зачем искать лучшую долю. Разве может быть еще где-то более богатой вотчина, чем Смоленщина? В условиях, когда появляются реальные шансы на то, чтобы бы открылась торговля с Византией, именно Смоленску, которому удалось сохранить кораблестроительное дело, предстоит процветание. И тут без контроля над Новгородом, никуда.

— Пусть так, брат мой старший, но воевода Братства не столь глуп, чтобы не понять твою задумку. А что, если он войдет в союз с тем, кто победит под Торжком? Такое объединенное войско нам будет сложно одолеть. Да и ты же знаешь, какие брони делают в Братстве. Мало того, братья воевать умеют, а еще сам митрополит Климент за них хлопочет, — высказал свои сомнения Ростислав.

А вот это было самое неприятное и самое тонкое место в плане Изяслава. То место, где могло бы и порваться. Сколько именно в Братстве сейчас воинов, ответить никто не мог. По самым приблизительным подсчетам, в нем не менее пяти тысяч ратных, причем, это без учета половцев хана Аепы, которые в случае противостояния с Братством, не факт, что станут на сторону Изяслава. Если прибавить почти что пятнадцать тысяч воинов Новгорода, шведов, Владимира на Клязьме… Расклады не так уж, чтобы в пользу Изяслава, тем более, что в самом Киеве немало тех, кто благоволит к Братству и связывает с его появлением успехи Руси.

— Некогда Изяслав сам говорил мне о важности единовластия на Руси, так что это будет его часть вклада в общее дело. А я пока отговорюсь тем, что буду готовить большой поход на Булгарию, — отвечал Изяслав.

— Чтобы показать, что не Юрьевичи мстить будут за разорения, а ты, как великий князь всех русичей? Они слабы, а ты выйдешь сильным, — Ростислав увидел второе дно в почти что идеальном плане своего брата.

— Все так, брат, все так, — отвечал Изяслав Мстиславович.

Не помню чьи строчки, я в поэзии не силен, но память хорошая на стихи. На авторов, плохая, а вот на их произведения вполне. Жизнь — все измяла, исковеркала, перевернула вверх ногами, и гляжу в себя, как в зеркало с потрескавшейся амальгамой. Наверняка, эти строки кого-то из малоизвестных авторов, на которых я иногда нарывался на просторах интернета.

Но строчки, будто про меня в данный момент. Жизнь перевернула вверх ногами и теперь я — создатель зеркала. Или все же не я, а это так сработал коллективный разум? В любом случае, получилось создать зеркало и не одно, а уже с десяток. Технология обкатывается, получается одно изделие из десяти, но главное, что получается. Учитывая то, что в поместье все еще не дошли некоторые ремесленники, которые были мной привезены на Русь из Византии, а среди них стекольщики, производство наладить получится. Зеркалам быть!

Остается надежда, что этот товар будет таким же дорогим и востребованным, как и в иной реальности в Средние века и в начале Нового времени. Тогда продавали зеркала по баснословным ценам, сопоставимым долямбюджетов стран. Мы дешевить не будем, уверен, что две тысячи гривен за первые изделия можно просить. Не на Руси, тут за такие цены я даже не знаю какой товар можно продать и кто будет тем покупателем. Но вот в Византии — да. Да хоть бы и перекупам венецианцам.

У меня даже появилась мысль, что можно не сильной и сражением добиться нормального прохода из Днепра в Черное море, а взяткой из зеркал. Может такой вариант в краткосрочной перспективе будет даже дешевле, чем война.

Бумажное производство так же работает в полную мощь, выдавая уже четыре сотни листов в день. Очень прилично, хотя и мало, чтобы удовлетворить спрос. У меня только в Константинополе заказ на пятьдесят тысяч листов. Точнее не заказ, а предложение выкупить товар, будь тот появится в великом городе. А скоро обещались два торговца, один армянин из Киликии, другой грек, прибыть в Воеводино за товарами, ну и сами привезут нужное мне.

Самым же успехом, на который налюбоваться не могу — это мануфактуры по производству доспехов и оружия. Вот тут клепают мощь Братства, а вместе с тем и всей Руси. Сами по себе мануфактуры — это великое изобретение человечества. На этих землях они казались не нужными. Зачем производить товар в больших объемах, с опережением спроса, если как такового внутреннего рынка и нет, а внешние торговые площадки опасны или невозможны?

Ну, а то, что не нужно, человек никогда создавать не будет. Человеческая мысль работает качественно только когда, действительно, припекает. Европу на сломе Средневековья и Нового времени припекло, у них много металлов появилось и происходила первая капитализация за счет разграбления колоний.

А что сейчас происходит на Руси не без моей помощь? Да ровным счетом то же самое, что и в Европе в эпоху Великих Географических Открытий, правда русские путешественники новых земель пока не открывают, но капитализация есть, товарное производство, мало, но есть.

Только тут, скорее, пока я один за всех отдуваюсь. Вот откроем торговые пути, так еще найдутся те, кто заинтересуется и бумагой, и свечами, да всем. Что-то свое изобретут, чай русский человек на выдумки всякие хитер, или же я подсоблю. Не жадный я, буду делиться с русскими людьми большинством изобретений.

Так что мануфактуры не прекратят работать и после того, как я одену всех своих воинов в новые брони.

Три цеха льют железо, один цех заготовки угля, цеха по ковке, где так же процессы получилось раздробить. А еще часть лат делаем штамповкой под прессом. Заработал механический рычажный вододействующий молот, который приводился в движение водяным колесом. Он пока только один такой, но уже третьей модернизации. Все находятся мелочи, которые можно улучшить.

И могу сказать с точностью, что без меня такой агрегат, по сути-то простой и примитивный, не получился бы. Дважды конструкция не получалась. И другие мастера уже плюнули бы на это дело, но я настаивал, думал, вспоминал школьную физику, то, что видел когда-то. И вот эта настойчивость, начавшаяся с «делаем то, не знаю, что», в итоге привела к технологии, которая, насколько я знаю, могла бы появится в Европе только в шестнадцатом веке, на сломе эпох доминирования тяжелой конницы и началом эры огнестрельного оружия.

Впереди у меня были поля. В преддверии посевной, которая частично уже и начинается, я хотел лично проверить все: качество посевного фонда, как разбиты поля, готовность и количество инвентаря, коней. Я был полон решимости накрутить хвосты старостам, но…

— Воевода! Воевода! — кричали всадники, которые на всех порах, загоняя лошадей бежали в мою сторону.

Я разъезжал по полям и смотрел, как размечают земли под будущие посевы и разговаривал о том, что именно предполагается высаживать, когда увидел этих оглашенных.

Все сразу подобрались. Мое сопровождение, а я бездвух десятков «ангелов» никуда не выезжал, стало готовится к бою.

— Старост всех сопроводить в поселения! — отдал я приказ, надевая шлем.

Пятеро ратных сразу же направились к бричкам старост, а те побежали к своим транспортным средствам. Такие правила. А всадники, и вовсе не должны кричать при приближении, если только не очень важные события произошли. И, как всегда, мысли только о плохом.

— Что случилось? — выкрикнул я, когда всадники были еще в метрах ста.

— Жена твоя рожает! — кричали мне в ответ.

Не теряя времени, позабыв о всех делах и даже о людях, я рванул в сторону Воеводино. Пятнадцать верст до дома, хорошо, что еще дальше не удалился. Поля же разработаны уже на все пятьдесят верст вокруг, но я только начал инспекцию.

Я летел, не замечая ничего, не думая о том, что конь не выдержит. Он сильный, он должен. Мысли метались изстороны в сторону, встречный ветер заставлял жмуриться, но я летел, не давая коню перейти на рысь, лишь только галоп. Бедное животное получило от меня месячную норму ударов шпорами в бочину. Но сколько раз я уже убеждался, что мои кони, как минимум, двое из всей разросшейся конюшни, понимают настроение и не ропщут в те минуты, когда на их возмущение плевать, когда нужно быстрее, быстрее…

По всем расчетам, Маша должна была носить ребенка еще не менее недели, но она непоседа. Все равно не может лечь и лежать, все бродит, ходит по лестницам. Непослушная… Выпорю, когда родит. И что за глупости посещают мою голову? А что, если… Нет, будут жить, обязательно. Маша крепкая женщина, с характером, ребенок… Как же тяжко без УЗИ. А если положение плода неправильное, если пуповиной обвился? И, почему всегда дурные мысли сильнее добрых? Почему не думать о хорошем, а все кажется, что случится плохое?

— Где она? У себя? — спросил я, спрыгивая с коня.

Неправильно приземлился и подвернул ногу, но не обращая внимания на боль, я все равно бежал вверх по лестнице, в спальню, где и должна была рожать Маша.

— А-а-а! — кричала моя жена.

Я чуть было не рванул к иконам, чтобы помолиться о благополучных родах, настолько во мне уже накопилось религиозности. Но понимал, что я должен быть не рядом с Машей, с ней вместе. После возблагодарю Бога, поставлю еще один храм, правда пока никак не достроим два, но сразу начнем третий.

— Что? — выкрикнул я.

— Тяжко дитя идет, воевода, — сообщила повитуха.

Я работал с женщиной, которая всеми роженицами признавалась, как лучшая помощница при родах. Рассказывал ей все, что знал об этом процессе, икатегорически указывал на то, чтобы повитуха без вымытых рук мылом, даже не подходила близко. Мало того, с самого начала родов, нужно было вымыть комнату, прокипятить полотенца.

— Руки мыли? — строго спросил я у присутствующих баб.

— Мыли, батюшка, как же не мыть, ты же велел, — отвечала одна из прислужниц.

Я сам под крики и проклятья жены, быстро переоделся и тщательно вымыл руки.

— Тужься, дыши! — взяв себя в руки, я стал руководить процессом.

Не сказать, что когда-либо принимал роды, но в рамках курса медицины такие знания давались, а еще всякое бывало во время командировок. Самому не довелось, но находится во время процесса деторождения в доме одной из деревушек Мали, пришлось, получил некоторый опыт. Вот на него и уповал.

— Отдохни, милая, не теряйся! — говорил я, наблюдая, как закатываются глаза у Маши.

Все ее лицо был в мелких кровоподтёках, лопались от напряжения капилляры. Не знай я об этом, а был бы дремучим мужиком, так испугался бы, мог и связать такой вид с религиозными предрассудками. Правда, повитух это не пугало. Они поддерживали в положении полусидя Машу и все время неустанно шептали молитвы, да не только Богу нашему христианскому, но я не обращал внимание на поганство, творящееся вокруг, после спрошу с них. А все удастся благополучно, так сделаю вид, что и не слышал упоминаний всяких богинь Лад.

— Давай, родная, тужься! — сказал я тихо, и не наблюдая активности жены, крикнул. — Ну же! Крепись! Давай!

Я подставил руки и нащупал головку, поняв, что ребеночек не обвит пуповиной, аккуратно стал подтягивать свою кровинку.

— Тужься не останавливайся, еще чуть, давай! — кричал я.

— А-а-а! — вновь закричала Маша.

До того, она уже почти молчала, лишь постанывая. Но, хорошо, что вновь эмоции возобладали, что нашла в себе силы. Умница моя!

Подалась головка и я, перехватив пальцами за подбородок, потянул на себя. Маленький комочек в темно-зеленой, словно в болотной, тине, плюхнулся прямо мне в ладони.

— Муж! — прокричали бабы.

Да, это был сын!

— Как ты, Маша? — поспешил спросить я.

Мне не сразу ответили, Маша некоторое время смотрела в потолок.

— Добре, устала токмо чутка, а так добре, — сказала моя женщина, уже не закатывая красные от перенапряжения глаза.

— Воевода, ты хлопни мальчонку, нешта молчит! — с напряжением в голосе посоветовала повитуха.

У меня чуть не остановилось сердце. Неужели мертвый? Я бережно, боясь притронуться, вроде бы и хлопнул сына, но получилось, скорее, поглаживание.

— Вот так, воевода! — с этими словами повитуха с силой ударила моего сына.

Сперва я хотел вышибить бабе челюсть за такое, но после, когда раздался заливистый, писклявый «У-а-у» в исполнении наследника, готов повитуху расцеловать в ту самую челюсть.

Насколько же это, оказывается, трепетно, держать в руках своего ребенка, как же волнительно и ответственно. Маленький комочек, с узкими глазками, темно-зеленый из-за плаценты, ребенок все равно казался мне милым и самым-самым. Вот спроси меня в этот момент, что же такого самого-самого во вполне обычном, пусть и крупноватом, мальчугане. А я бы сперва разбил бы нос вопрошающему, а после… Да не знаю, это какое-то абсолютное «самое-самое», что не поддается объяснению.

В прошлой жизни у меня не было детей, и я по этому поводу бывало и огорчался, но прогонял мысли прочь. А в этой жизни, у меня все есть — семья, наследник, четкие цели, реализация их. Рассмеялся бы в лицо тому, кто попробовал бы поставить передо мной выбор: или этот мир, или вернуться в будущее. Нет, тут теперь мой мир, здесь единственная реальность. Слишком много якорей уже держит, что даже не могу думать покидать столь ужасное и столь любимое Средневековье Русское.

— Пуп режь, воевода. Как батька ножом своим и режь, — прерывала мои мысли о возвышенных чувствах повитуха.

— Нельзя моим ножом, старая, так заражение может быть, — отвечал я.

— На, держи, прокипятила ножик. Чай не полная дура, поняла, что ты все чистое хочешь использовать, — усмехалась баба.

Вот же бесстрашная! А, если я рассержусь? Но этой из той области, когда вахтер или уборщица мнят себя генеральными директорами и ведут соответственно, порой гоняя тряпками начальников, которые ступили на мокрое или пропуск забыли. Но пусть. Не знаю, кто больше постарался, что все прошло относительно хорошо, но готов радовать всех причастных.

— Все получат по двадцать гривен, а ты, — я обратился к главной повитухе. — Карга старая! Сто гривен тебе дарую.

— Благорадствуем, воевода, щедро, — с некоторым лукавством сказала повитуха.

— Имя дай сыну, — усталым измученным голосом, сказала Маша.

Хотел посмеяться, когда отлегло, даже куража захотелось. Сказал бы, что назову сына Ашшурбанацирапалом Владиславовичем, но не стал. Это у меня полет эмоций, а вот иные не поймут. Чихать на иных, Маша сейчас юмора не поймет.

— Александром будет, — провозгласил я.

— Мудреное имя, — возмутилась повитуха.

— А ты, старая, поговори еще мне! — пригрозил я.

Александр Колядов, позывной Коледа, так звали моего боевого товарища, который вытащил меня однажды из пекла. На себе, раненном в руку, тащил пять километров. Через полгода его не стало, подорвался на мине. Так что… Александр. А еще, у меня есть и другие имена достойных товарищей. Так что не последний сын, надеюсь.

— Дите отдай, воевода, обтереть нужно! — не реагируя на мои угрозы, сказала повитуха и забрала сына. — Ты иди уже бражничай. Тут бабское дело. И так, влез, куды не нужно. Но за науку тебе поклон великий. Думала, что все уже знаю, а на, ити ж ты… Муж поучает бабу, как рожать!

Бабка Ежка! Повитуха была чем-то похожа на образ, выстроенный в старых советских фильмах, горбатая с бородавкой на носу, она бережно обтирала моего сына и все бурчала.

— Ты как? — спросил я у Маши, поглаживая ее промокшие от пота волосы.

— Добре, уже хорошо. Но ты… так нельзя, это же бабье дело рожать. А что, если опосля и возляжешь со мной? — заволновалась жена.

Вот же… Только что проклинала меня, орала, а как только чуточку легче, так думает, как ублажать станет. Но такое тут поколение, не изнеженное.

— Возлягу, еще как возлягу. Ты приходи в себя. Но ты умница, даже разрывов нет, — сказал я, как заправский акушер-гинеколог.

Убедившись, что с Машей все в порядке, я поспешил на выход. За ребенком присмотрят, жене нужно отдохнуть, а что делает мужик, когда становится отцом? Правильно, замачивает это дело, чтобы здравицы, что будут звучать за Александра Владиславовича, точно были услышаны Господом.

— Ты куда, воевода, спешишь? Все у жены твоей хорошо? — в тереме, на лестнице, меня встретил отец Даниил.

— Хорошо, сын у меня! — обрадованно сказал я. — Почему колоколов на церквях наших нет? Будут! И храм добрый будет!

— За то спаси Христос. А вот что удумал ты, то не дозволительно. Бражничать и чревоугодитьвознамерился? — Даниил состроил строгое лицо.

— Да, отче, так и поступлю. И прошу тебя, не чини в том препятствий. Нынче праздник у меня, я так хочу. Епитимью после смиренно отбуду, — сказал я, и поспешил прочь.

Вдогонку никаких запретов не прилетело, так что будем считать, что поп благословил на такое, не совсем богоугодное дело.

— Выкатывайте бочки с пивом и медами, бейте быков и свиней, кур и гусей, доставайте караваи. Сын у меня родился. Гулять будем! — кричал я с крыльца.

Весть быстро разлетелась не только по Воеводино, но и в другие концы моих владений. Уже через час прибыл Боброк, после Ефрем, приходили и старосты, да не налегке, а везли с собой много еды и питья. Точно при мне все вокруг стали жить лучше. О таких обозах с колбасами, копчеными окороками, убойной, раньше в этих краях только мечтали, а теперь готовы тратить на гулянку.

Вот только, не простая это гулянка — это сын мой появился на свет!

Гридень том 6 читайте прямо сейчас по ссылке https://author.today/work/407773