Гридень 5. Огнем и Словом

Глава 6

Я выжимал из своего мощного коня все, на что способно животное, но и этого казалось мало. Примерно полторы версты оставалось до Венецианского квартала. С попутным ветром выветрились и все сомнения, что именно туда направились подлецы, взявшие в заложники Евдокию Изяславовну. Я ощущал ненависть к тем людям, которые решились на преступление против девчонки.

Как не давил в себе любые эмоции, связанные с Евдокией, все же просачивались чувства, не идеальная у меня ментальная защита. Особенно сейчас это стало актуально, когда ощущается, будто душу «оцарапали». Маша… она простит, она просто ничего не узнает, я закрою в себе остаток эмоций, а время и расстояние расставят свои точки и дадут правильные ответы. Это будет позже, а сейчас задача одна — спасти княжну, не допустить, чтобы ей было больно. Защитник внутри меня полностью захватил разум. Умру, но защищу!

— Нагоняем! — выкрикнул Димитр, скачущий чуть позади меня.

Уж не знаю, как он определил, что мы близко с похитителями, или это только лишь логическое умозаключение, но лучше бы воевода оказался прав. Не прощу себе, что допустил такую ситуацию. Ну почему раньше не настоять, не приставить к Евдокии десяток Стояна, или Ефрема, эти мужики не допустили бы похищения.

Что же мы за люди такие! Нужно обязательно ошибиться, недоработать, чтобы после героически, преодолевая невозможное, решить все проблемы!

Узкие улочки Константинополя — это не то место, где можно было бы действовать тяжелой конницей. Максимум четыре метра в ширину, по таким дорогам сложно даже двум всадникам в ряд скакать, если учитывать скорость передвижения, да извилистость улиц. И это еще, как я знаю, нормальная планировка, системная, не то, что было раньше в Риме, к примеру.

Но мне в некотором роде повезло. Мало того, что конь был мощным и одновременно быстрым, так еще и сообразительным, я бы сказал «с понятием». Жеребец-пятилетка, будто гончая, взял след и успевал повернуть в нужную сторону быстрее, прежде чем я начинал реагировать. Оттого мы и отрывались от основного отряда, собранного из менее двух десятков моих и великокняжеских людей. Не было времени для формирования отряда, всех, или почти всех воинов, отправляли в обход прямой дороги к Венецианскому кварталу в надежде перекрыть путь похитителям.

И я уже не только надеялся, я верил, что шансы перерезать дорогу европейским преступникам были. На улицах города уже появилось множество зевак, которые выходили посмотреть, в чем причина суеты, звонов колоколов, криков вокруг. Похитителям, наверняка, приходилось чуть ли не с боями расчищать себе дорогу, прорываясь через людские потоки, как ледокол через льдины. Это обстоятельство не могло не замедлять венецианцев.

Я скакал по дороге, которая до того была уже очищена от обывателей. Кто-то валялся на обочине с разбитой головой, иные чуть ли не вжимались в стены зданий, располагавшихся обе стороны от дороги. Быстро научили похитители расторопности византийцев, реагировать на приближающихся конных и пропускать их, не взирая на свой статус и положение в городском обществе.

Выскочив из очередного поворота, я увидел уходящий отряд, который определил вражеским. Часть похитителей уже скрылась за очередным поворотом, но другие оставались. Здесь располагалась небольшая площадь, может, в полторы тысячи квадратных метров. Видимо, похитители решили поставить заслон, понимая, что их настигают.

Я немного сбавил ход, чтобы другие мои соратники смогли догнать, сам в левую руку взял арбалет, а в правой оставалась пика, я лишь ее приподнял и выровнял. Спасибо Господу Богу, что наделил меня силушкой, получалось держать на вытянутой руке арбалет и в сжатой длинное древковое оружие и при этом не сильно напрягаться.

— Иду на прорыв, отсекайте от меня врага! — скомандовал я.

Пятеро моих воинов были уже рядом, среди них по правую руку мчался Ефрем.

— Вжух, — пролетел первый болт. Мимо!

Не я стрелял, это в меня летели подарки. Сидя в седлах, похитители девушек спускали тетивы своих арбалетов. Не все болты промазали, в Ефрема попали, но панцирь с наклепанными сверху пластинами и умбоном, выдержали удар, правда, всадник покачнулся и чуть выбился из строя.

— Вжух! Вжух! Вжух! — три болта, три ответных от меня подарочка, устремились во врага.

Я не смотрел куда они попали, и попали ли вообще. Я уже нацелился своим копьем в одного всадника, который запоздало пришпорил своего коня и хотел устремиться на меня. В схватке, где один рыцарь статичный, а другой в разгоне, побеждает, если только скачущий всадник не полный идиот, тот, что в движении.

Так и произошло. Один венецианец, сметенный с коня, будто пушинка, выбывает из боя… из жизни. Пика застревает в теле врага, и я оставляю оружие, срочно выхватывая саблю. Слева и справа вступили в свое противостояние мои воины.

Взмах саблей, и клинок обрушивается на одного из похитителей княжны. Звон железа, от удара сабли о шлем высекается искра, доспех венецианца держит. Но люди не из железа, они из плоти с очень сложной системой внутренних органов. Самым загадочным является мозг, который, судя по всему, у моего оппонента сотрясся сильно. Вражеский всадник падает с коня, открывая мне дорогу.

Позади еще слышен звук боя, команды Димитра, а я уже лечу вперед, сокращая расстояние до украденной княжны. Не получается приторочить арбалет к седлу, и я бросаю оружие, ни капли не сомневаясь. Он сейчас не помощник, он только мешает.

Трое, их остается всего лишь трое. Я вижу переброшенную, связанную по рукам и ногам княжну. Дежавю… Похожие ощущения я испытывал, когда смотрел, как половец увозит Рахиль. Такие? Да не такие! Сейчас, эмоции казались сильнее, ярче. Может, дело в адреналине и сражении с погоней?

Я уверенно нагонял преступников. У них ноша, она тянет, замедляет. Уже должны были понять, что не уйти. Несмотря на то, что до Венецианского квартала остается шагов пятьсот, может, и меньше, но нет, не успеть им спрятаться у соплеменников. У меня и конь резвее, и мотивирован я куда сильнее.

Тридцать шагов, двадцать шагов… Вдруг один из похитителей приостанавливается, разворачивается и даже успевает, прищурив один глаз, прицелиться, прежде чем выжать спусковой крюк на своем арбалете.

— Дзын! — ударился бол в панцирь, все же разрывая его плетение, но застревая в стеганке.

— Врешь! Не уйдешь! — кричу я, не обращая внимания на боль в боку, куда прилетел болт.

Путь мне преграждает арбалетчик на коне. Он просто собой мешает мне скакать дальше! Можно было бы уважать врага за такой поступок и самоотверженность, но почему-то желание убить у меня оказалось сильнее. Отвожу руку с саблей в сторону и резко бью клинком по врагу. На миг удивляюсь своей проворности и точности. Я рубанул аккурат под шлем с широкими краями, по шее. Тело врага заваливается на мощенную дорогу Константинополя.

Врагов двое, их осталось мало, но расстояние между нами увеличилось. Пришлось чуть сбавить ход из-за действий третьего, безголового, во всех смыслах, венецианца. Это нужно было додуматься, украсть и взять в заложники княжну!

Десять шагов, я уже заношу саблю для повторения удара, который только что красочно практически отрубил голову врагу, но тут…

Венецианец, что придерживал Евдокию, скидывает ее, невеста императора кулем сваливается на дорогу, прямо передо мной. Инерция моего движения не позволяет резко сбавить ход, мало того, я понимаю, что, оставаясь столь же быстрым, есть больше шансов не наступить на девушку. Чудом, но копыта моего коня не коснулись княжны. Сердце ушло в пятки, кольнуло и приостановилось, когда я, на полном скаку, преодолел препятствие, которым стала для моего коня невеста императора. А могла быть уже моей женой!

— Слава тебе, Господи! — выкрикнул я, когда, обернувшись, увидел, что связанная девушка, словно змея, извивается на камнях.

«Мычит еще что-то!» — с умилением посмотрел я на княжну.

— М-м-м! — с кляпом во рту пыталась воззвать к моему разуму Евдокия.

Я подошел, не спешно, улыбаясь, словно мартовский кот, завидевший кошку, всю обмазанную сметаной. Так бы и облизал! И почему после боя так хочется секса? Вроде бы устал, эмоционально и физически истощен, а на тебе, «хотимы» проснулись.

— Почему так долго? Почему допустили? Почему… — начала сыпать вопросами и претензиями Евдокия.

Эта «почемучка», видимо, забыла, что меня, как и моих людей, отстранили от охраны невесты императора. Но она права, я мог настаивать, быть назойливым и ходить за ней по пятам, следить. Но я не стал что-то доказывать и искать виновных. Сейчас самое то — выговориться, накричать на кого-то. Кому-кому, но Евдокии я это позволяю.

— Почему ты? Почему не он? — уже со слезами на глазах спрашивала княжна.

— Он занят, у него проблемы, а ты, как почти жена, должна опорой быть. Не додумайся упрекать василевса, — тоном всезнающего профессора, наставлял я.

— Почему не ты? — всхлипывая, повторила свой вопрос девушка.

Может, я не совсем правильно понял, о чем именно спрашивала княжна?

— Княжна! Здорова ли? — подскакал Димитр и лихо для своих лет спрыгнул с коня.

— Воевода, а ты где был, когда меня, как?.. — Евдокия замялась, то ли не могла найти образ, как именно ее крали, то ли сравнения были непроизносимыми в виду хорошего воспитания девушки.

— Димитр, княжна на тебе! И ты прости меня, воевода, что я командовал, привык управлять боем, а тут такие дела, — повинился я.

— Привык он! Когда успел-то привыкнуть, сам еще отрок, хоть и детина великая, — бурчал воевода, словно заботливый отец, разглаживая платье на княжне, которая стала поправлять свои волосы.

Женщина! Только что ее крали, ее жизнь весела на волоске, но только развязали руки, как начала прихорашиваться.

— Воевода! — выкрикнул Ефрем, мы с Димитром одновременно обернулись. — Эм… Владислав Богоярович, я к тебе с вопросом. Далее скачем?

— Ты ранен? — спросил я, заметив, что на руке сотника разорван панцирь вместе со стеганной курткой под ним, и кровь сочиться, капая с пальцев.

— К лекарю и быстро! Боец, ити е мать? Заражений не хватает еще! Скакать он собрался! — отчитал я «героя».

Хотя, на самом деле не прав, не нужно сарказма в слове «герой». Ефрем в очередной раз показал, что стал достойным воином. Он учится, он смел, он исполнителен и, пусть пока на полусотне, а чаще, так и при мне состоит, но в будущем и тысячей командовать сможет. Было бы это будущее!

— И не сметь при мне сквернословить! — выкрикнула Евдокия, когда я уже запрыгнул в седло и, не перенапрягая коня, рысью пошел вперед.

— В роль уже входит, императрица, ити е мать! — пробурчал я.

Вынырнув из-за очередного поворота, я увидел своих «ангелов». Выстроенные в две линии, почти что сотня бойцов, направляла пики в сторону Венецианского квартала. Здесь вновь располагалась маленькая площадь, но и она не подходила для строевого боя, значит, бойцы просто обозначают себя и перекрывают дороги. За площадью и был проход в тот самый квартал Константинополя, где проживали латиняне, в основном, венецианцы.

У правого фланга построения, за воинами, в углу, заметил Стояна, он возвышался над лежащим венецианцем, доспехи которого я узнаю теперь, хоть ночью разбуди и спроси. Это был один из похитителей Евдокии, тот, кто и вез княжну.

— Воевода! — первым поздоровался, обозначив мое присутствие, Стоян.

— Что-то важное говорит? — спросил я, указывая на венецианца.

— А я знаю? — деланно пожал плечами Стоян. — По-гречески он говорить не желает. А «по-ихнему», я не разумею.

— Кто ты? — спросил я на латыни, и венецианец вздрогнул, правда, быстро взял себя в руки.

— Но капиши, — замахал одной рукой тать, вторая, будто лишняя, на скотч приклеенная, деталь, безжизненно болталась.

— Мердо, я говорю на твоем языке, — с уверенностью сказал я.

Хотя полной уверенности не было, что итальянский из будущего и тот вульгаризированный латинский нынешний, во всем похожи. Нет, все же схожесть есть, меня поняли, что стало очевидно по реакции венецианца.

— Меня зовут Франческо и не не бедный человек, у меня доля в одном из больших кораблей. Я дам выкуп за себя и за Давиде, сеньор, мы же только исполнители и мы защищались. Вы, возможно, не знаете, но послезавтра всех нас с нашими семьями собирались убивать. Мы только хотели уйти из Константинополя, взяв заложников. Так, в чем вина наша? Что жить хотим и сохранить свое имущество? — на греческом языке говорил венецианец.

Понял, подлец, что языковой барьер будет прорван в любом случае и решил сменить модель поведения. Нет, я, конечно, понимаю, что жить хочется, что, скорее всего, гавань уже перекрыта и цепью, и византийскими кораблями, но даже это не дает объяснения тому, чтобы брать заложников. Для меня такие действия — это последние, на что можно решиться. Учитывая, что на предпоследнем месте — просто застрелиться, то брать в заложники девушек, выходит, еще хуже смерти, и я никогда не стал бы так поступать. Ну, вот такой у меня психологический триггер, определение грани между вынужденной жестокостью и военной хитростью, преступлением, терроризмом.

— А теперь вдумчиво, не спеша, с подробностями, рассказывай! Ты же знаешь, что смерть смерти рознь. Умереть можно быстро, умирать можно и неделями. А боль… она разная, я умею ее доставлять, — пугал я венецианца.

— Я не боюсь боли. У меня семья здесь: жена гречанка, двое детей. Я выжить хочу, я хочу, чтобы они жили! — чуть ли не кричал воин.

И все-таки уважение к противнику должно быть. Это не значит, что убивать нельзя, или нужно жалеть и дружбу заводить. Но уважение может выражаться и в другом.

— Ты совершил преступление. По факту, это вы, латиняне, начали войну. Пусть тут, лишь в городе, но это война. Я не могу тебе обещать, что спасу твою семью, но если от меня будет зависеть их жизнь, они выживут, — сказал я.

— Что тебя интересует? — после некоторой паузы спросил венецианец.

Меня интересовало многое, но то, что я узнал, прежде всего, — заставило задуматься и пересмотреть очередность вопросов. Оказывается, что княжна была неединственной похищенной, может и главной, более ценнной, но одной из многих. Франческо точно знал, что представители восьми византийских семей уже находятся в заложниках. И это не рядовые горожане, которых можно хоть десять тысяч брать в плен, а толку не будет. Это сплошь семьи нобилиссимов или других приближенных к трону людей.

Ставка венецианцев была не так уж и беспечна, по современным понятиям, точно не глупа. Если они берут в заложники семьи многих вельмож Византии, а еще и невесту василевса, то императору ничего не останется, кроме как отпустить европейцев восвояси. А, может, еще и денег вдогонку дать.

Во все времена императора делала свита. Лишившись в одночасье подданных, богатых, держащих в своих руках многие рычаги власти, даже армию, Мануил окажется в таком положении, что остается только ждать государственного переворота. Аристократия не простит ни того, что василевс проявит строгость и принципиальность, подставляя под удар женщин и детейиз самых знатных семейств. Не простят ему и то, если Мануил покажет слабость и пойдет на все уступки шантажистов-террористов. Как в шахматах похожая ситуация называется? Вилка?

Да, именно свержением с трона могла обернуться преступная акция венецианцев. В империи свергать императоров — это древняя забава, забыть о которой еще не успели. Даже если трон молодого Комнина и не сильно расшатается, он все равно будет вынужден пойти на уступки Венеции, ее представителям, которые обосновались в Константинополе. В противном случае, василевс просто не сможет править и опять же — это дело времени, когда его заменят.

— Откуда у вас воины? И сколько их? — прозвучал мой очередной вопрос, адресован венецианцу.

— У нас многие — воины. Ходить по морю в мусульманские страны или даже в Италию опасно. У нас много врагов, часто приходится сражаться. Редко, но даже купец вынужден лично защищать свою жизнь, — отвечал венецианец, становясь все более словоохотливым.

Это же только начать нужно сдавать своих, переступить ту черту, которая расчерчивает время: до предательства, и после него. Ну, а когда все красные линии, все Рубиконы и черты пересечены, мало что сдерживает допрашиваемого, порой, он становится даже увлекающим своими рассказами, болтуном.

Итак, в Венецианском квартале минимум шестьтысяч человек, которые могут считаться воинами, и еще столько же тех мужчин, которые худо-бедно умеют владеть копьем и арбалетом, вряд ли иным оружием, требующим больше навыков и тренировок при освоении.

Но и это много. Две дороги можно перекрыть баррикадами, выставить копейщиков, на крыши домов и за укрытиями, посадить арбалетчиков. И вот такая тактика обороны может императору стоить уже не нервов, а рек крови, пожара, разрушения и потери репутации.

Думать нужно, когда принимаешь у себя, да еще и беспошлинно, купеческие караваны, необходимо проверять наличие оружие и боевых коней. При такой системе, воинов, подобных Франческо, было бы в разы меньше. Может, тогда и сами венецианцы вели бы себя скромнее? Не было бы таких противоречий, которые остается решать только силой.

— Вы согласовали свои действия с войском крестоносцев? — последовал вопрос от меня.

— Мы послали к ним гонцов. Да, мы рассчитывали в случае полного краха переговоров, держать оборону более месяца, а после ударить по городу изнутри, — отвечал Франческо, наверное, даже не предполагая, какую страшную информацию он сейчас предоставлял.

Или понимал? Ведь, если захлебнется, к примеру, первый штурм Венецианского квартала, то с латинянами начнут переговоры, убоявшись того, что враг уже за стенами Великого города.

Оставалось только ударить крестоносцам, да хоть бы и в лоб, в стену, чтобы отвлечь внимание императора. А в это время венецианцы бьют изнутри и прорываются в город. Как итог — всеобщая паника, потеря управления войсками и все… Четвертый Крестовый поход, который в иной реальности разрушил и разграбил Константинополь через пятьдесят восемь лет, не понадобится. Разграбление и почти что уничтожение Константинополя состоится намного раньше.

— Я услышал тебя, — сказал я, уточнил еще пару вопросов, например, где держат заложников и где найти семью Франческо и…

Быстро, не допуская мучений венецианцу, всадил ему нож в сердце, пристукнув по рукояти кулаком, чтобы лезвие гарантированно проникло в жизненно важный орган.

— Что делать будем? — спросил Стоян, никак не отреагировавший на то, что только что я убил человека.

— Пока точно не знаю, но в сторонке стоять будем только в одном случае, если нас об этом сильно попросят, а еще заплатят за бездействие, — отвечал я. — Пусть бойцы еще постоят здесь с часок, а после императорские силы их должны сменить. А мы пойдем поговорим с начальником варяжской стражи. Они ребята отчаянные, может, вместе что-нибудь придумаем. Но… Все только за деньги! За большие деньги!

Я опасался, что денежные мешки Константинополя, тот же Дионис, откажутся платить обещанный презренный металл. Задаток в один талант золотом я уже взял и отдавать не стану, но я рассчитывал получить намного больше.