Гридень. Начало

Глава 10

Иван Ростиславович сидел, нахмурив брови, и размышлял, что ему делать в сложившейся ситуации. Эпизод с соколом здесь был не причем, ну или почти не причем. Неприятный момент, но не более того. Князь просто приказал, в случае, если сокол Ярл будет все так же непослушным его сыну, то птицу следует убить. Но не отдавать же сокола этому Владу.

Иное заботило князя. Дозорные, отправленные в дневную разведку, к ночи прибыли и доклад их был крайне тревожным. Места оказываются небезопасными. Дружина шла вдоль редкой лесополосы, в местах, где лес встречается со степью, где и леса, как такового, нет, впрочем, степь начинается чуть южнее.

Это своего рода серая зона, ничейные владения, или же вечно оспариваемые без возможности кому-то на них или осесть, или беспрепятственно кочевать. А еще Русская Земля отгородилась от Степи Великой Стеной, на которой постоянно не хватает ратников даже для того, чтобы подать огнем знак о нападении. Лишь одно название, а по сути, Стена не работает должным образом. И Степь то и дело, но хаживает за Стену.

Иван Ростиславович мог идти и вдоль стены, севернее, в более безопасных от половцев местах. Однако, если идти выше, то нужно проходить земли Галичского княжества, что невозможно по понятным причинам. Или же идти чуть дальше, на северо-востоке, где начинаются земли всяких берендеев и иных черных клобуков.

Эти союзники Руси, не всегда бывают гостеприимными. У них безопаснее ходить торговыми поездами, чем военным отрядом. Пытается Торческ и другие селения клобуков заманить к себе торговцев, но ревностно относятся к любой силе на своих землях. Так что все сложно. И пусть, скорее всего, дружина Ивана Ростиславовича разбила бы и сотню клобуков, но ссориться с ними князь никак не хотел.

— Князь, здесь же почитай уже и земли черных клобуков. До Торческа всего четыре перехода, ну, пять, — рассуждал вслух Боромир.

— Но то не клобуки? — в очередной раз переспрашивал князь.- Отряд, что дозор увидел, он чей? Точно кипчаки?

Боромир тяжело вздохнул и в очередной раз заверил князя, что разведчики, которые сообщили о близкой опасности, умеют отличить клобука от кипчака, пусть порой представители этих этносов и сильно похожи друг на друга. Однако, существует ряд признаков, например, половецкая сабля менее искривлена, с еще более маленьким перекрестием на гарте, или наличие у воинов броней, упряжь коней, чуть меньший лук, иные признаки.

Другой вопрос, чтобы рассмотреть все это, необходимо подобраться ближе. В то же время, половцы в степи ориентируются куда лучше большинства русских. В дружине Ивана Ростиславовича было немало воинов, которые свой опыт нарабатывали не только в междоусобных схватках, но и в походах против половцев и тех же клобуков. На то и уповал Боромир, говоря о доверии к мнению разведки.

— Пусть так. Токмо, коли пойдем на север, там вправе будут клобуки. Не можно нам на Великую Стену идти нынче. Али клобуки, али галицкие — все едино нужно биться, — сказал Боромир.

Князь и сам это понимал. Сейчас они находились южнее Галича на стыке княжества с землям черных клобуков. Ивану Ростиславовичу не нужны были объяснения ситуации, он все понимал. Между тем, подленькая мыслишка закралась в голову Ивана Ростиславовича. Он очень хотел подставить галицкого князя Володимирка, незаконного галицкого князя. По мнению князя Ивана, конечно.

— У тебя стяги галицкие есть? — спросил задумчиво князь.

Боромир сразу понял, что хочет провернуть князь. Старший сотник закрутил в отрицании головой. Старший сотник был всегда за прямые решения, как он считал: все подлое от баб, все честное мужическое. Хотя воинские хитрости приветствовал. И сейчас Боромир еще не определился, как относится к хитрости князя. Наверное, что бы меньше переживать, как к военной хитрости.

— Коли не выйдет, если оставим будь одного пораненного или полоняного соратника, не миновать нам беды и все ополчатся, и клобуки, и князь киевский не пожалует. Ты и сам знаешь, что Всеволод Ольгович, Великий Князь Киевский, дюже ленивый, потому и привечает половцев, кабы те великих бед не чинили, а те небольшими ватагами ходят за людьми, в рабы вяжут, — эмоционально сказал Боромир и ударил кулаком по своей же ладонью.

— Коли ничего делать не станем, вои наши обрюзгнут, обленятся. Нам бой потребен. Сам смотреть будешь. Выйдет так, что галицкий стяг на месте сечи обронен, так и добре. И знать об сим повинны токмо мы, — сказал князь, принимая решение.

Князь уже принял решение воевать. Последний бой, в котором участвовала дружина состоялся больше полугода назад и не это столь важно, сколько то, что сеча та была дюже лютая, злая, что в ней Иван Ростиславович проиграл. Это было в Галиче. Князя учили тому, что дружина, которая не побеждает, уже перед началом любого сражения внутри себя принимает возможность проигрыша. Так что нужна победа, или вовсе все бессмысленно.

Боромир резко поднялся, четкими и выверенными движениями изобразил поклон, тем самым показывая, что полностью принимает волю князя и готов выполнить любой приказ.

— Когда? — спросил Боромир.

— Два дни станем уходить до стены в сторону Галича, опосля замедляемся и даем бой, — припечатал князь и встал со своей подушки.

Скулы Ивана Ростиславовича напряглись, взгляд стал колючим, будто он прямо сейчас собирается начать сечу. Помимо прочего не мог князь не использовать возможность подставить Галич, ведь, когда найдут галичские стяги, то половцы предъявят Володимирко претензии, выставят виру или даже пойдут одной-двумя ордами в набег.

Жалко ли было людишек, которые пострадают от этой свары между князьями? Князь об этом как-то и не думал, не задавался таким вопросом. Тем более, что эти люди, прежде всего, жители Галича, предали его. Ежели стали бы все горожане, как один, в строй, то и Володимирко не решился бы на осаду, поскакал бы в Киев просить своей правды, как это делает сейчас Иван Ростиславович. А киевский князь вряд ли бы пошел в поход. Так что не жалко тех, кто призвал на княжение, а после не поддержал.

— Старший сотник, ты мне скажи… Сын мой, зело опечалился, когда сокол не сел на его перчатку? — спросил князь, когда Боромир уже собирался уходить.

Старший сотник не смог сдержать улыбки. Если бы князь увидел бы эту неуместную гримасу, то могла бы произойти ссора. Однако Иван Ростиславович отвернулся к сероватой ткани шатра, чтобы Боромир не видел его крайне заинтересованного выражения лица.

— Просит княжич не убивать Ярла, — отвечал старший сотник.

— И не нужно убивать сокола. Ты мне вот что скажи, — князь повернулся. — Сокол, же должен на перчатку садиться? Как он слетел на руку Влада?

— Ты знаешь, князь, что соколиная забава — то не мое, не любо мне с ними возиться, — отвечал Боромир.

— Ишь, удумали сокола бить! Ярл двух добрых коней стоит, а то и более, — князь чуть замялся. — Передай сыну, коли Ярл улетать станет от него, дам ему своего Черныша.

Князь возмущался идеи убить сокола, как будто и не его она была.

— Добро, князь, токмо мыслю я, что тут дело в ином, но то не моя головная боль, — Боромир ухмыльнулся. — Идти-то дозволяешь? Нужно многое сделать.

— Ступай! — князь махнул рукой.

*……………*…………*

Началось что-то не совсем мне понятное. Вдруг, резко изменился характер передвижения, стало меньше стоянок, порой даже питались в седле. Более того, часть нашего обоза, та, которая медлительная с мини-коровами, стал уходить строго на север, при этом с небольшой, даже малой охраной. Где-то в двух-трех переходах расположено то, что зовётся Великой стеной. Пафосно и не соответствующе реальности. Но там уже есть леса и можно укрыть обоз

Перестали проводиться тренировки. И этот факт меня расстроил. Только-только я начал входить в режим, только начали проходить болезненные ощущения от физических упражнений, а тут перерыв. И я не находил достаточно возможностей, чтобы заниматься саморазвитием. Время для отдыха резко сократилось и его приходилось использовать именно что для отдыха.

Лишь к концу второго дня такой организации переходов, я стал догадываться, к чему ведут наши действия. То и дело, но уходили в степь отряды из десяти-двенадцати человек. После они возвращались, но сразу же сменялись другими. Не трудно было догадаться, что князь выставляет дозоры и контролирует кого-то из вне. Кого? Ну явно не приятелей.

На третий день начались другие мероприятия. Уже по два, а то и три десятка воинов, причем с телегами, уходили в ту самую сторону где дружина была еще пять-шесть часов назад. Дразнят, кого-то. Князь побуждает на активные действия отряд, который нас преследует. И то, что будущим врагам демонстрируются телеги, якобы обоз, где много вкусного, указывает на то, что невидимый противник обязательно клюнет. Ну кто же в степи пропустит обоз, неважно чей, если только не свой!

На третий день, с самого утра, началась суета пуще прежнего. Мне, конечно, никто ничего не объяснял. Вообще, складывалось впечатление, что будущие события, их вероятность, скрываются от дружины. Но это не иначе, как «по секрету всему свету». Не было ни одного дружинника, даже новика, кто бы не готовился к бою. Готовился и я, в том числе ориентируясь на ту информацию, что предоставил Спирка.

Мечи, топоры, ножи, иное оружие, точили все, делали это при первой же возможности, порой вместо того, чтобы потратить время на еду. Кроме того, если раньше все больше ходили в одном рубящем, нынче же многие облачаются сразу в кольчуги.

Еда. Вот где проблема. Есть хотелось почти постоянно. Сухарями я не наедался, а то вяленое мясо, что еще оставалось у Спиридона, пока решено было не использовать. Вдруг поражение и придется уходить нам вдвоем с дьячком? Нет, не бежать в панике и страхе, когда твои товарищи сражаются, а уходить, если товарищи уже все полегли. И, да, именно что товарищи. Привык я к тому, что тот, кто рядом со мной в бою, или друг, или товарищ. Тут сомнения нужно отринуть.

— Да оставь ты этот арбалет! — с раздражением в голосе сказал я.

Спирка все никак не успокоится, тренируется натягивать тетиву самострела. Ну и пусть у него через раз получается, настырный, все пробует и пробует. Оно то и правильно, доводить начатое. Но тут прежде силу тренировать нужно, наращивать, а уже с сильными руками, да ногами, и арбалет поддастся.

А так, когда в бою нет возможности кряхтеть минут десять, чтобы один раз зарядить оружие… Пустое это, не нужное. Так что только один выстрел и будет доступен Спиридону. И вообще нужно что-то придумать, чтобы он не участвовал в бою, будь все же тот случится. Или же где спрятался, пока большие дядьки мутузят друг друга. Ну ни разу Спирка не боевой монах.

— От чего ты самострел называешь арбалетом? — продолжая свои потуги натянуть тетиву, спросил Спирка.

— Так у мадьяр зовется, — отмахнулся я от вопроса.

У меня случались моменты, когда я что-то говорил лишнее. Прикрывался тем, что у мадьяр набрался тарабарщины, или слышал, что так у ляхов говорят. Дело в том, что сдерживаться и тщательно подбирать слова — это откровенно тупить при разговоре. Ну а так, легкий флер чудачества и таинственные ляхи с мадьярами — это многое объясняло.

Это в будущем, когда за одно лето планируешь поездку на Кубу и в Италию, а зимой в Египет, начинаешь понимать и других людей, другой культуры, не зацикливаешься на том, что видишь постоянно вокруг в родной стране. Одно дело прочитать про культуру жителей Мали, другое дело прожить недельку в их деревне.

Тут же, в этом времени, любой инородец таинственный и от него ожидаешь непонятного, то есть действий, слов, которые выбиваются за рамки привычных. Я же выбивался за эти рамки изрядно, потому и закрывался знанием о других народах. Это еще хорошо, что львиная доля моего общения приходится именно на разговоры со Спиркой. У других было бы куда больше вопросов к таким вот ляпам.

— Спиридон, а ты слушать умеешь? А замечать, да примечать? — спросил я.

В голову пришла мысль, как можно было бы использовать Спиридона для своих нужд. Он и так уже приносит нужную информацию и мой вопрос, на самом деле, был лишь подводкой к тому, чтобы я сделал предложение дьячку.

— А ты пошто спрашиваешь? — с настороженностью спросил Спирка.

Чувствует, значит, что хочу его использовать для себя. Ну тогда пойдем иным путем, хитростью.

— Ты в дружине остаться хочешь? — спросил я, будучи уверенным, что сейчас получу строго положительный ответ.

Но Спиридон думал. Только вчера перед сном, казалось, что убедил Спирку не рассчитывать на то, что ему дадут приход в Киеве, или даже разрешат быть при каком храме дьяком. И он принял все мои доводы. Но выспался и вновь оказался во власти своих мечтаний. Мечтать — хорошо, нельзя жить лишь одной мечтой, забывая, что мир многогранен.

— Не ведаю я, уже и заплутал в помыслах своих, — отвечал Спиридон.

— Не важно. Ты пользу принеси и мне и князю. Так, чтобы не погнали тебя из дружины, а князь попросил бы митрополита рукоположить тебя, — говорил я.

— И в чем нужда у тебя? Не верю, что без твоей выгоды и разговора не было бы, — с долей сарказма спросил Спиридон.

— Спирка, нос откушу! Не груби большим людям! — наигранно грозно сказал я.

Что мне нужно было от Спиридона? Так информация. Она самый ценный ресурс во все времена. Почему Спирка? Так у него свободный ход, чуть ли не до княжеского шатра. Меня, как новика, одергивают, не пускают, мол, не положено. А во время переходов, так и вовсе из середины построения выходить нельзя. А Спиридону все можно.

Кроме того, дружина, а сейчас это что-то около ста тридцати человек, как оказалось, не только боевой механизм. Тут ведется и торговля, мена одного на другое. И… я, мать их так, вновь не удел. С новиком без клятвы в дружине торг не ведут. Вот с кем иным, как я понял, пожалуйста, может даже со Спиридоном, но я еще что-то вроде нахожусь в междумирье. Уже не обыватель, но еще не принят воином.

А мне нужна хоть какая-то защита, доспех. Ну куда в бой с одним топориком? Нет, есть еще и копье, но им я управляюсь не очень качественно, лишь кое-как направить в сторону и могу. Шлем дал Мирон. Как шлем, «шапочку». Кругленькая хрень, классифицировать которую никак не получалось. В основном же воины были в шлемах-иерихонках, есть и округлые, но явно получше моего. А начальство носило доспехи еще и со всякой эстетичной напыщенностью. У князя, даже маска железная. Какое же бездумное распыление ремесленных сил! Как по мне, так функционал всегда на войне должен побеждать эстетику. На парадах может быть иначе, но не на войне.

— Отчего ты не спросишь у Мирона? — ожидаемо спросил Спирка.

— А где он? Ты часто видишь нашего десятника? — отвечал я вопросами на вопрос. — И даровал он мне свое старинное рванье. Кольчуга та и короткая и в облипку, шибко движения стесняет.

С этой проблемой можно было бы подойти к десятнику, но Мирона, как и Воисила, иных опытных воинов задействовали в той самой странной операции, когда кого-то побуждают на нас напасть. Скорее всего, десятник не подумал о размере вовсе, потому и дал одну из своих старых и частью порванных кольчуг.

А еще я не особо горю желанием становиться у Мирона его «Спиркой», то есть ведомым человеком, которым можно немножко и поманипулировать. Вот такими подарками и при постоянном участии в решении всех моих проблем, я волей не волей, но стал бы обязанным десятнику. И такое положение дел меня не устраивает.

— Так что нужна мне, Спиридон, броня. Кольчуга, а еще лепей и со вставками, — сказал я.

— Так где же я возьму ее? — возмутился Спирка.

— Возьмешь, — припечатал я, обрубая пути отхода Спиридону.

— Меня люди просят о помощи, кабы единения достичь с Богом, а я о кольчуге спрашивать стану, — все равно дьячок сомневался.

— Вот и станешь, Спирка, станешь. Тут жизнь моя на кону. И не задаром мне кольчуга нужна, — настаивал я.

— Добро! Сразумел я уже. А сколько гривен ты потратить можешь? — тоном заправского коммерсанта говорил Спиридон.

Сколько? За свою жизнь, и за близкого человека можно отдать хоть весь презренный металл, но я все же не стал раскрывать то количество серебра, что у меня было. Уменьшил число.

— Семь гривен, — сказал я.

— Не густо, да не пусто. А киевские гривны? Али каким боком новгородские дошли до твоих рук? — задумчиво говорил Спиридон, рассматривая меня, будто рулеткой мерял. — Великий ты. Кольчугу… но то токмо короткую и брать. А шелом, как я погляжу у тебя есть.

Спирка указал на мою «железную тюбетейку» и рассмеялся. Даже пугать откусанным носом не стал, потому как понимал, что выгляжу несуразно, как для человека из будущего, так, видимо, и для местных. Порой нужно уметь посмеяться над собой, но только не позволять себе быть посмешищем. Наш гогот был дружеским, а еще смех позволяет временно избавиться от напряжения, которое, витая в воздухе, проникало в каждого из дружины.

— Будут тебе брони. Абы на такого великого у кого были. Многие ратники не одну кольчугу имеют. И меня сегодня меня зовет паства, дабы исповедаться и причаститься, так что спрошу, — сказал веселящийся Спиридон.

Вот оно откуда все это: уверенность в себе, даже какие-то зернышки высокомерия. Спиридон почувствовал себя попом рукоположенным. Воину то как? Абы убедить себя, что перед смертью очистился. Это же, по мнению многих, не рукоположенный Спирка на себя грех возьмет, если исповедует, да причастит, волей Его, грехи отпустит.

Да это же кладезь информации. Получится ли Спиридона убедить поделиться сведениями, полученными от исповеди? Так просто нет, не расскажет. А вот подпоить если… Но где взять алкоголь? Ха, у меня уже точно скоро бой, а я про побухать думаю.

— Изготовиться! Всем изготовиться! — начали раздаваться приказы.

Спирка остался стоять ошарашенным, а я поспешил облачаться в сапоги со шпорами, да в рубаху, будучи до того почти и без одежды. Погодка даже чуть жарковатая выдается.

По своему положению, месту в дружине, я должен стоять во второй линии конного строя, по середине оного. Почему во второй понятно — тут берегут молодняк. А я, как ни крути, пока он и есть, молодняк. А посередине почему? Может затем, чтобы не сбежал с поля боя, а плечи соратников зажимали с двух сторон? Удар основной чаще приходится именно на середину строя.

— Влад, ты можешь уйти за телеги, — сказал Мирон, после тревоги быстро появившийся в нашем расположении.

Тон десятника звучал, будто он упрашивал меня. Опять эта навязчивая опека. Я не нуждаюсь в ней, я сам принимаю решения и несу за них ответственность.

— Нет, я буду в строю, — спокойно ответил я.

— У тебя броней нет, — сказал Мирон, но при этом махнул рукой, мол, поступай, как знаешь.

А у меня разве есть выбор? Ну спрячусь я сейчас за телегами, которые, по идее подвергнуться нападению уже после того, как будет разбита дружина. А честь, совесть, уважение? Да спрячься я от первого своего боя и можно крест ставить будь на каких планах на будущее и свое и Отечества.

— Уходит! Бегит от нас Степь, — закричали вдруг.

— Стоим! — скомандовал десятник Мирон. — То разведка была. Нынче будет сеча.

От автора: Интересная серия, друзья: Ноябрь 1853 год. Война с Европой начинается. Будущее отныне в руках нашего современника, ставшего генерал-адмиралом русского флота. https://author.today/reader/333355/3194468