Гридень. Начало

Глава 20

Та толпа, что выходила на поляну была не особо похожа на возмущенных киевлян, это были ватажники, злыдни. Хотя как там революционеры должны выглядеть, которые делали всю грязную работу за тех деятелей, что торговали лицом? Я не знаю, Зимний не брал. Одно точно, ребята пришли не на товарищеский матч или дружеские посиделки, а убивать.

— Луки! Натянуть тетивы! — командовал Никифор, бывший старшим среди оставшихся десятников Ивана Ростиславовича. — Сомкнуться!

Трое ратников словно срослись с полусотником, поспешил и я встать в этот строй. Так себе сила, но два лука уже были с натянутой тетивой. Получится выбить человек десять, а это реально, то мы, пятеро, облаченные в хорошие доспехи имеем возможность выстоять. Такую банду достаточно проредить на треть, чтобы остальные сильно задумались продолжать ли далее. У них задача — поживиться, а не умирать.

Ватажники остановились, они явно были несколько растеряны. Против нас пяти — да, тут смелости и наглости хватит, но на поляне были еще ратники — человек двадцать из отряда Богояра. Прибывшие боевики явно не знали, что по сути наша пятерка и двадцать человек моего отца — враги. Но насколько это так в сложившейся ситуации?

Толпа ватажников расступилась и показались человек двадцать на конях. Очень серьезная сила, пусть даже среди этих всадников и было меньше половины доспешными. Они были без мечей, но имели кистени.

— Медленно назад и направо, — приказал Никифор и мы начали чуть пятиться спиной вперед, контролируя уже не вероятного, а реального противника.

Тем временем разбойничьи всадники направили коней в нашу сторону и начали набирать скорость для удара.

— Никодим, достанешь? — спросил Никифор.

Десятник Никодим кивнул, подтверждая, что может работать. В ответ полусотник махнул рукой и полетела первая стрела. Метров сто, может чуть меньше. С такого расстояния сложно бить стрелой не только в цель, но и настолько сильно, чтобы убить всадника, а вот попасть в коня, намного проще. Тут не обязательно наповал, тем более, что даже мне было видно, что кони не приучены к войне. Если конь станет брыкаться, то всадник может и не справиться с животным, в любом случае, он остановится.

Следом зазвенела тетива второго лука и очередная стрела устремилась в сторону ватажной конницы. А после наши два лучника стали пускать стрелы одну за одной, демонстрируя отличное владение оружием. Большинство наконечников находили свои цели, чаще в виде коней. Но ватажники лишь замедлялись, обходя своих братьев по разбойничьему ремеслу. Я был уверен, что это что-то вроде киевской братвы. И пусть тут все сложнее и эти ребятки могут быть и защитниками, если устроятся на службу, например в охрану обоза, но мне было сподручнее воспринимать врага, как безусловных преступников. Впрочем, они хотят нас либо убить, либо поработить. Какие еще нужны условности?

— Вжух! Вжух! Вжух! — полетели не менее десяти стрел в сторону ватажников.

— Чертово племя! Мне такая помощь не нужна! — выкрикнул Никифор в сторону отряда моего отца.

В сторону разбойников летели стрелы от богояровских стрелков. Стреляли и наши два лучника. И очень быстро конницы у наемников-бандитов не оказалось.

— А-а-а! — с криками толпа рванула в сторону Богояра, определив именно в его отряде главную силу.

— Вперед, я должным предателю быть не желаю! — прокричал Никифор.

И мы побежали. Нет, не помогать Богояру. Или же это явно не было целью нашего малого отряда из пяти человек. Наши кони оказались отрезанными от нас и, если ударить разбойников в левый бок, фланг, то можно пробраться к своим ездовым животным, от которых еще минуту назад мы готовы были отказаться, спасая свои жизни. Может имело мето и то, что Никифор, действительно, не хотел быть должным Богояру. Если так, то глупо. Пусть его отряд, моего отца, сейчас льет кровь, они же враги!

Группа из человек пятнадцати отреагировала на нашу атаку и развернулась. Некоторые из них были в кольчугах, но большинство одеты в какие-то кожаные одежды, со вставками из металла. Байкеры, как они есть. Только бы еще добавить татуировок, ну и мотоциклы. А так все остальное в наличие: бороды, грозный вид, многие далеко не худенькие люди.

Делаю замах… Пролетающая стрела попадает в голову моего противника. Выбираю другого врага и тут же и в его грудь впивается наконечник. Смотрю с укоризной в сторону Богояра. Отец сидит на лавке, рядом с ним три лучника, луки которых направлены в мою сторону. Вот же! Это он так меня охраняет? Да и то, что не сбежал, а встрял в бой, то же проявление отцовских чувств? Хотелось ему выкрикнуть, чтобы не занимался ерундой, а уже собирал обоз для передачи мне гор серебра и куч соли, да был занят сражением.

Не всех моих противников отсекли от меня богояровы лучники, пришлось обагрить свой меч кровью. И пусть я это сделал подленько, рубанул одного разбойника, что был ко мне спиной, а второму отбил все, чем он радовал своих баб, а после добил подранка, но здесь и сейчас был тот бой, где о чести нечего думать. О ней вообще можно поразмыслить лишь тогда, как твой противник еще помнит такое слово.

И тут разбойники дрогнули и попятились, а, после того, как показались ратники из нашей дружины, прибывшие посмотреть, почему до сих пор не вернулись некоторые десятники и полусотник, ватага стала разбегаться в разные стороны, но все подальше от ратников.

Я не мог не сделать то, что сделал дальше. Чуть склонив голову, я поклонился отцу в скромном, чуть заметном поклоне. Я благодарил Богояра за помощь. И пусть я и сейчас считаю, что она была не обязательна, что мы могли справиться, ну или попытаться это сделать, но предатель помог, хотя не должен был. Вот такой получается оксюморон, когда предатель не предал свои отцовские обязанности воспитывать и защищать сына. Может я, опираясь ранее только на эмоции реципиента, несколько несправедлив к Богояру?

Предавший своего князя сотник улыбнулся мне. Вымученной улыбкой, но какой-то искренней. И этим еще больше заставил меня не презирать себя.

— Я не скажу тебе благодарности, — кричал Никифор, видимо, Богояру. — Но я скажу князю, как ты поступил только что.

Уже через пять минут я на своем коне, привязав на подводу еще одного коня, которого забрал трофеем у ватажников, груженный двумя кистенями, одной кольчугой, булавой и перевязью ножей, скорее всего, метательных, спешил вдоль Митрополичьего двора рядом со Святой Софией, в сторону подворья Бориса Колымановича, которое уже было рядом с нашими гостиными дворами.

Такой путь указал Никифор, который оказался очень даже грамотным, можно сказать, стратегом. Дело в том, что у Бориса Колымановича сейчас собираются разные наемники, ратные люди. Все знают, что серебро и даже золото, внук Владимира Мономаха по линии Евфимии Владимировны держит в Вышгороде, где главный центр сбора наемников и разных ратных людей для похода на Венгрию. И сюда и киевляне, и дружинники великого князя пойдут в последнюю очередь, чтобы только не заполучить еще одну силу, способную повлиять на ход восстания. Да и хитрец Борис сумел наладить отношения и с великим князем и с верхушкой горожан. Ушлый малый.

Про этого Бориса Конрада я кое-что слышал. Когда-то читал книгу про разного рода самозванцев, которые либо пришли к власти, либо сильно этого хотели, предпринимая разные действия. Среди персонажей, чей жизненный путь был описан в том издании был Борис Конрад, или как его в Киеве величают Колыманович, по имени венгерского короля Кальмана, отца Бориса, пусть Кальман и не признал отцовство, обвинив жену в блуде.

И только сейчас, когда Никифор объявил наш маршрут, лишь вскользь упомянув о Борисе Колывановиче, я сопоставил свои знания и персонажа. Так-то я просто не помнил точное время, когда действовал этот авантюрист. Нужно подумать, может такой человек в чем-то пригодится.

Святая София, вопреки ожиданиям, была несколько подкопчена. Даже это святое место не минула участь быть тронутой в бессмысленном и беспощадном бунте. По мне, так и пусть будет разрушена. С этими людьми, власти и через сорок лет новую Софию не отстоят. И, нет, не в коем случае я не против церкви. Я смотрю на этот храм, как на символ величия Киева. Сколько еще крови прольется за обладание этим самым величием? Так не проще молиться в деревянных, кстати, просто невообразимо красивых храмах, но сохранить тысячи жизни? Оставили бы князья в спокойствии былую столицу Русской Земли, пусть себе догнивала бы, пока рос какой иной центр Руси.

Киев город большой… сравнительно. Скажем так… по своим размерам он меньше или сопоставим со среднестатистическим районным центром в России будущего. Тут проживало, наверное, тысяч пятьдесят, не больше. Но и такая цифра для нынешнего время — очень много. И немало людей проживало за пределами города, или же у пристанях, мелких деревушках, которые чуть ли не упираются в крепостные стены. Но сам город компактный, застройки одна нависает над другой с узкими улочками и проходами.

Так что объехать на коне, особенно когда мы спешили, весь город можно достаточно быстро. Вот только мы ушли от пустыря у Глебова двора, и уже прибыли в свое расположение. Действительно, юго-восточная часть Киева менее всего пострадала, в стороне Золотых ворот и вовсе мелькали организованные отряды великокняжеской дружины. Если Брячиславов двор догорал, одна из резиденций Всеволода Ольговича, то в районе Георгиевского монастыря, это рядом с Золотыми воротами, все казалось спокойным. Надолго ли? Были видны группы людей, которые, вооруженные абы чем, шли в сторону главных ворот города.

— Что случилось? — завидев нас, пятерых ратников во главе с полусотником Никифором, подскакал Боромир.

— Приняли бой, — спокойно отвечал мой полусотник, не упоминая обстоятельства скоротечного сражения. — Наемники.

— Да, нынче все повылазят, дабы в мутной водице рыбку половить, — философски заметил старший сотник. — Готовьтесь, скоро выход.

В это время вывели из дома гостиного двора Вышату. Он выглядел, словно с жуткого перепоя, усталым, опухшим, но старался держаться гордо, даже высокомерно. Я не хотел видеть ни полусотника, ни Воисила, которых не без моей помощи разоблачили. Но оставался вопрос: а кто предатель? Или оба? Я уже направился к месту дислокации своего десятка новиков, как услышал громоподобный голос Ивана Ростиславовича. Ранее я не замечал в нем еще и такие тональности в словах. Власть… вот чем веяло от князя.

— Оба вы виновны, о том сомнений у меня нет. Но кто предавал? Оба, али здесь иные умыслы есть? Первым слушаю тебя, Вышата, — судил князь.

— Князь Иван не хочет с собой брать предателя, сейчас казнит, — почти внезапно материализовался Спиридон, шепчущий мне на ухо свои умозаключения.

— Ты чего подкрадываешься, Спирка? Все собрал в дорогу? Таз… э… купель свою взгрузил на коня? Али оставляешь в дар стольному граду Киеву? — спросил я, не обращая внимания на дьячка, а смотря в сторону места, где происходил княжеский суд.

— До нас уже приходили оружные горожане. Требовали встать с ними заодно, — сообщал мне новости Спиридон.

Приходили, значит могут прийти еще. Где-то вдали, в стороне купеческих дворов, раздавались разные звуки, вокруг нас пока относительно тихо. Получался такой вот островок безопасности. Надолго ли?

— Моя вина, князь, что я серебро зарывал по пути. Два раза в лесах Галича, когда мы бежали, один раз у Берлады, и после сечи с половцами, — понурив голову говорил Вышата. — Более соромным для меня быть предателем, нежели тем, кто утаил от со-ратников своих скарб дружинный.

Было видно, что Иван Ростиславович несколько с облегчением выдохнул. Предательство для него более существенная провинность, чем казнокрадство.

— Сие преступно, Вышата, — после паузы отвечал князь. — Токмо ты клятвы не нарушил. Для тебя иная клятва повинна быть, кабы не воровать у своей дружины. Десять коней с тебя, да пять десятков гривен. И ты более не полусотник, ты десятник, полусотню твою пока возьмет Боромир.

— Князь, коней столько не имею, — отвечал Вышата. — И дозволь откупиться от осерчания твоего.

Что заставило меня отвлечься и посмотреть за спину Спиридона, так и не могу ответить. Может быть, это то самое периферийное зрение, о котором я уже упоминал. Но увиденное мной говорило о том, что Воисил не таким уж и овощем лежит в погребе. Приоткрылась дверца дома и оттуда прошмыгнула тень, которая спряталась под за углом. Может, если бы старый воин не был все же под какими-то веществами, он смог бы проделать свой маневр и более ловчее, но, нет, Воисила пошатывало, а на его рубахе были пятна крови.

— Скажи Боромиру, что Воисил пытается сбежать, — сказал я Спиридону и рванул к дому.

Шагов шестьдесят было до того самого угла, за которым сперва спрятался Воисил и откуда после устремился прочь. Там, куда побежал старый воин, не было ворот в гостиный двор, но забор стоял явно ветхий, можно и сломать подгнившие колья.

— Стой, акаем! — выкрикнул я, уже найдя глазами Воисила, который отодвигает несколько кольев.

Это так он подготовил себе пути отхода? Или через подобную лазейку старый воин бегал на встречи с Богояром?

— Уйди, Владислав! Я не могу убивать тебя, — зло прошипел Воисил.

Он выглядел, словно загнанная в угол собака, нет, кот… Опасный, с острыми булатными когтями. У Воисила в руках был меч, его, особый, булатный, без украшений, но из великолепной стали, насколько я стал в этом разбираться.

— Нет, я клятву давал, — спокойно отвечал я. — Ответь, почему ТЫ предал ее?

— Будешь родителем, поймешь, — шипел Воисил.

Он мог бы попробовать протиснуться в ту щель, что образовалась, когда были отодвинуты при не толстых бревна, но сделать это моментально было невозможно. Тут и куст мешал, да и нужно поворачиваться ко мне боком, а я стоял в трех шагах, могу сразу же и рубануть. Поэтому Воисил стоял лицом ко мне и сжимал в руках меч.

— У тебя кто? Дочь, мужняя? Сын? — спрашивал я.

— Дочь. Сын, внуки. Всех их грозили убить, а еще дочку насильничать, — говорил Воисил.

— У многих дружинников семьи остались в Звенигороде, и предал только ты, — говорил я, как мне казалось, делая незаметные малые шаги в направлении Воисила и чуть ему за спину.

— Стой, где стоишь! — прошипел старый воин.

— А ты закричи! — усмехнулся я, поняв откуда это змеиное шипение.

Воисил опасается быть услышанным. И где Боромир? Неужели Спирка не сообщил старшему сотнику, что я просил? Боромир был мне нужен не для того, что я ищу в нем защиту, опасаясь Воисила. В сложившейся ситуации может возникнуть слишком много вопросов, если я убью старого воина без свидетелей. Я бы, к примеру, задумался, почему так произошло, и не являюсь ли я все-таки предателем.

— Отпусти меня! Я отплачу. У меня есть золото, ромейские две литры златниц. Это много, очень много, — говорил Воисил, но я смог разглядеть его блуждающий взгляд.

Он украдкой смотрел вокруг, скорее всего высматривая свидетелей. Ратник решился убить меня, наверняка, а Богояру скажет, что ничего не знает о моей смерти. Да и что это я думаю так, будто Воисил непременно меня убьет?

— Тебя стращал насилием над детьми именно Богояр? — спросил я, так же пытаясь отвлечь старого воина.

— Да, твой отец жалует только себя и тебя, остальные люди для него не важны, — говорил Воисил, чуть опуская меч, но в глазах воина решимость, он пытается меня ввести в заблуждение.

Делаю резкий выпад и устремляю удар в предплечье старого воина. Воисил реагирует, но как-то вяло, не контратакуя, а беря мой удар на меч. Отступаю на два шага и начинаю с ходить с поднятым мечом рядом со своими противником. Я выжидаю время, когда хоть кто покажется. Да, вокруг много разных звуков, в городе туман от угарного газа, дружинники слишком увлечены будут судом над коррупционером Вышатой. Но должен же Спирка сказать старшему сотнику!

— Боромир! Никифор! — кричу я и тут уже Воисил делает шаг и заносит свой меч для удара, но меняет направление клинка.

Хороший прием, и будто бы мне только что его показал тренер, в чуть замедленном движении.

— Что, Воисил, снадобье твое действует? Слабость? — спросил я.

Старый воин, видимо, понимал и сам, что медлительный, но он не отступал. Казалось, что теперь Воисилу уже все равно, будут ли свидетели, выживет ли он. Воин давал свой последний бой. И я уже видел, как идеально исполненные, но медленные движения Воисила становятся еще медлительнее. Он, будто угасал.

— Убей уже меня! — закричал старый воин.

Я молчал. Используя то, что Воисил явно потерял контроль над собой, я постепенно уводил его в сторону, где был князь, да и почти все дружинники. Понятно, что более чем сто пятьдесят метров таким образом не преодолеть, но я думал, что чем ближе, тем больше шансов, что, наконец, кто-то нас увидит. Скорее, сперва услышит, так как Воисил облегчал мне задачу, он истерично рыдал, выкрикивая что-то нечленораздельное.

— Войсил? — закричал Боромир, бегом приближаясь к нам. — Ты убил ратников, которые тебя сторожили? Ты же дядькой для всех был!

Мне получается воспользоваться отвлечением Воисила, шагнуть вперед и вправо, быстро чуть довернуть корпус влево и… я наношу, наконец, свой удар. Правая рука Воисила, отрубленная по плечо, отваливается, как ненужная деталь человеческого организма.

Кровь хлещет из старого воина, но он идет, никто не смеет даже спросить куда и зачем направляется этот гридень, который для многих был своим, дядькой, который подскажет, поможет, поддержит. А я? Вот только стал думать о своем отце в положительном ключе, как узнаю историю Воисила, этого сломленного человека, который пошел на предательство, чтобы только его дочь и сын остались в живых и Богояр не стал им вредить.

Старый воин шел, после он упал на колени и пробовал ползти, опираясь лишь на левую руку, при этом теряя критически много крови.

Иван Ростиславович уже видел Воисила, уже всем было понятно, куда он так настырно ползет. Князь встал и сам подошел к старому ратнику.

— Прости, князь, гореть мне в аду, но не осуждай. Как ты за своего сына все отдашь, так я отдал за своих детей. Дайте меч в руку, помру, как полагается, — сказал Воисил и рухнул на землю, ему тут же вложили в левую руку меч.

Все молчали, смотрели на Воисила. Чувствовалось, что вот это самое главное, не то, что вокруг, не то, что где-то, вдруг, закричали люди и послышались звуки борьбы. Сейчас там станут насиловать девок, да убивать мужчин, грабить дома, возможно, поджигать их. Нет, ничего не важно, только вот этот человек.

— Встать всем в строй! — отдал неожиданно приказ наш князь. — Никифор останешься последним, отнесешь Воисла в дом и подожжешь над ним погребальный огонь, он всегда чтил более остальных грозного Батьку.

Когда в растерянности, не знаешь, что делать, делай по Уставу, или просто выполняй приказы. Так и поступили воины, которые стали выстраиваться в колонну по два.

К нам стали выбегать какие-то люди, бежавшие, скорее всего с тех домов, которые вот прямо сейчас подвергались грабежам. Отдельными группами, скорее толпами, киевляне шли в сторону Золотых ворот к Георгиевскому монастырю, где занимали оборону великокняжеские дружинники. Эти отряды бунтовщиков попутно грабили и развлекались женами и дочерями тех, кто, вероятно, был за Всеволода Ольговича, или же захотел отсидеться в стороне.

Вот и сейчас в недалеко молился мужик, еще один ходил, будто сошедший с ума, он был почти голый, лишь с закопченной тряпкой на причинном месте и что-то бормотал. Какая-то немолодая женщина в разорванном платье с обнаженной грудью, разбитыми в кровь губами и коленями, взывала к совести князя, призывала его встать на защиту ее детей, дочерей, утверждая, что прямо сейчас, рядом, по соседству, их убивают, насилуя и избивая.

Князь сурово посмотрел на женщину и оттолкнул ее ногой.

— Вперед, к Софийским воротам! — приказал князь.

Да, именно туда, куда и посоветовал идти Богояр, так как у Золотых ворот уже начиналась кровавая сеча горожан с хозяином города.

Бросив прощальный взгляд на лежащего в луже крови Воисила, я отправился со всеми дружинниками. Лишь Никифор чуть задержался, читая заупокойную молитву старому воину, которого и похоронить не оказалось времени, или желания. Все же предатель. Но огню его предадут.

Друзья, если нравится книга — поставьте лайки, чтобы Влад сумел выйти из Киева!