Гридень. Начало

Глава 14

Мы пришли в расположение, где всегда, почти что на окраине лагеря, располагался наш десяток. Наш ли, мой ли? Может, все-таки я уже несколько больше, чем новик с богатырскими статями? Но, нет, Мирон приказывал, а я подчинялся. Внутри были позывы послать его и, словно неразумный подросток, вспылить. Как же, столько сделано, столько сказано, что неокрепший ум мог счесть себя уже десятником.

Но я, смею надеяться, адекватный и, в большей степени, взрослый человек. Годами, если мерять прожитым в прошлой жизни, так и вовсе старше князя, да и с Воисилом мог возрастом потягаться. Так что исполнял все то, что должно, да и Мирон не сильно напрягал. Нужно уметь ждать, но еще важнее понять, когда именно нужно превратиться из «ждуна» в активного человека.

— А как с добычей? — спросил я у десятника, когда уже преломил с Мироном мякину хлеба.

— Так новики твои и соберут все. Пущай поспорят, да свое попробуют отстоять, когда иные ратники такоже станут разбирать с убитых скарб, — отвечал Мирон.

Важная информация. Но от чего-то более чем о трофеях, я думаю о своем статусе. На предыдущем месте службы, пусть и в организации, которая считалась не совсем государственной, иерархия была строгой, выстроенной. Потому я ждал нечто подобного и сейчас.

Вот как тут получается, что сто — это примерно от шестидесяти до трехсот, а дальше малая тысяча может начинаться? Сложно с математикой, с иерархией, не хватает мне системности во всем. А другие от этого не страдают. Им и в такой парадигме удобно жить. Мало того, что удобно, так понимают друг друга намного лучше, чем я могу это делать.

Вот, почему бы не сказать мне все напрямую? Всем все понятно с моим статусом, а мне нужно догадываться? Благо жизненный, да и служивый, опыт человека из будущего, подложенный на остаточную память хроноаборигена сложили пазл, но был бы Влад тем, кем являлся до моего появления, ни за что не догадался, как нынче выстроилась система.

Я — заместитель десятника по работе с новобранцами, старший и ответственный среди новиков. Были бы погоны, так можно сказать, что прилетела мне «сержантская лычка», может и не одна. А вот до младшего лейтенанта, комзвода, еще расти. Уже хорошо, что тут не пошлют куда учиться, а дадут офицерское звание за личные заслуги. Ну, это если князю какая вожжа под хвост не того… А то можно и вовсе оставаться никем. Хотя, в таком случае, нужно будет менять место службы.

В целом, пока, все нормально, шажочек сделан, чуть возвысился над толпой. Еще бы появилась возможность проявить себя на разных поприщах. Вот взять этот хлеб-мечту зожника. Ну, что, нельзя разве нормально перемолоть муку? На ручных жерновах это что ли делается?.. Опачки… Так и есть, пришло понимание, что львиная доля всего грубейшего помола муки — это ручные жернова. И знают же тут, что может быть мельница, понимать должны, какую пользу она приносит, но, нет — ручками перемолол как-нибудь, и нормально. Главное же — требуху свою набить.

Впрочем, дареному коню в разные отверстия не заглядывают. Вот и мне хорош возмущаться, пусть и внутренне, да с благодарностью вкушать хлебушек. Жаль, что только его.

— Добрый хлеб, не подмешана сюда ни лебеда, ни щавель, токмо жито и все, — нахваливал кушанье Мирон, прямо закрывая глаза от удовольствия.

— Да? — удивленно спросил я и стал прислушиваться ко вкусу.

Вот такая есть у нас, у людей, привычка, общая черта характера, когда кто-нибудь похвалит, то и думаешь: ну что-то же в этом есть. Нет, нету! И я еще раз убедился. Пресная, однообразная пища. Эх, картошечка!.. Да с такой мотивацией заполучить картошку, кукурузу, фасоль, перец сладкий, как и много чего еще, сам корабль построю и отправлюсь за едой. Вряд ли все же, но и такой вариант развития событий я для себя не исключаю.

А что? Отправиться в Америку, уже там создать свою державу, вооружить и обучить всяких майя, да альмеков с ацтеками, ну и ринуться на завоевание Европы. Чушь, но когда долго жуешь и ничего не говоришь, даже в присутствии потенциального собеседника, что только в голову не придет. Америка не сможет стать в техническом и военном отношении на уровень с Европой, по крайней мере, если туда не завести с десяток тысяч лошадей.

— А где товарищ твой, Спиридон? — прожевав один из кусков хлеба, видимо, ощущая первое насыщение, спрашивал Мирон.

— А вот и не знаю, — сказал я, оглядывая пространство вокруг.

Мы находились на самом краю бывших оборонительных укреплений, уже разобранных и полупустых. Те телеги, которые ранее были «крепостными стенами», нынче трудились в поле. Были те, кто собирал дорогой чеснок –железные ловушки для вражеских коней, иные скидывали на телеги всякое добро, не гнушаясь даже снять окровавленную рубаху с убитого. Да что там рубаху — каждая веревочка скидывалась на телегу, чтобы в дальнейшем быть использованной. Ни грамма ресурса мимо, все в бытовую копилку.

А что касается Спиридона, так я его и не видел. Сразу же после боя меня взяли в оборот: то новики со своим «прими нас под свою руку», то княжеское «какого хрена берешь на себя больше, чем должно», вот и не видел Спирку. Впрочем, он взрослый малый, годами и старше меня. Даже нелепо выглядит, что я, юнец безусый, опекаю дьячка. Глупо, но толика моего волнения за судьбу Спирки присутствует.

— Гулять пошел, травку пощипать, — отшутился я и Мирон залился звонким смехом.

А Спиридон лучше бы пришел и по быстрее. У него храниться сало, травками обмазанное, да мясо вяленное, какая-то сухая рыба… Ну не могу я хлебом единым. Организм требовал и белковой пищи.

— На обучении все новики равны. Так будет! — Мирон наставительно поднял указательный палец к верху. — Вне обучения — ты старший над ними. Я — десятник, ты — старший новик!

— Сразумел уже, — отвечал я.

— Вот и добро! Посмотрю на вашу, новиков, добычу, после скажу, сколько и чего отдать на долю десятка, — буднично сказал Мирон.

Я же внутренне взбунтовался, но смолчал и направил все силы, чтобы унять подростковое негодование. Хотя, если обманывают, часто и взрослые могут проявить буйство по отношению к тому, кто лжец. Но тут ситуация иная. На десяток сдать свою долю нужно. Не десятнику, а именно что на десяток. Тут свои нужды.

Пусть большие покупки производятся князем, у него главная казна, или же самим ратником, но бегать за каждой заклепкой, куском веревки, или гвоздем, просто непринято, не по-хозяйски. На мелкий ремонт или незначительные покупки собирает небольшая воинская община, в роли которой выступает десяток. Так что все справедливо, пусть и часть меня негодует. Отдавать свое, особенно добытое в бою очень не хотелось, но свои желания нужно держать под контролем.

— И не станешь спорить? — удивленно спросил Мирон после продолжительной паузы, когда я боролся с внутренней жадной жабой.

Боролся и поборол.

— Нет, все правильно, десятник Мирон, — спокойно сказал я, а десятник удовлетворенно кивнул.

— А где Ярл? Сокол твой? От Княжьего Круга отошли и я не видел его, — переменил тему разговора десятник.

— Пустил порезвиться, — сказал я.

— Ой, зря, сколько убитых, человечьего мяса… — словно старик запричитал Мирон.

А где мне его держать? Сокола всучили, а даже клетку какую не дали, хорошо, что шапочку, клобук, все-таки подарили. Так что пусть птичка порезвиться и себя прокормит.

Далее мне вынесли вердикт, по которому не стоит вообще обращать внимание на свои травмы, ибо нечаотвлекаться на мелочи. Явная гематома на спине, выбитое плечо, конечно, не так, чтобы серьезные повреждения, вместе с тем, работать левой рукой не смогу, а спать на спине не придется еще с недельку, если не больше. Но я все же попросил Мирона сильно дернуть левую руку. Чувствовал, что плечо выбито. Десятник, ничтоже сумняшеся и рванул. Спасибо, что не вырвал руку.

— Про долю в десяток не забудь… Старший новик, — Мирон улыбнулся, как-то даже по-отечески.

Глаза десятника блеснули, он отвернулся и поспешил уйти.

— Еще Воисил куда-то ушел, — походя сказал Мирон.

— И Спиридон ушел, — сказал я, цепляясь за какую-то мысль, но не улавливая ее.

Я поднял руку, которую ранее благоразумно обернул в тряпку. Ярл почти моментально показался в небе надо мной. Грозная птица в пике пошла на снижение.

— Экий глазастый, — восхитился я. — Увидел, стоило только руки поднять.

Я все больше проникался к птице. Был у меня некогда кот… Хороший кот, сдох, правда, быстро, когда мне приходилось его часто отдавать в «хорошие руки». Ну не брать же Гаврилу, так я звал кошака, с собой, туда, где стреляют. Был Гаврила, станет Ярл. Был кот, а будет сокол.

Часик, или около того, вздремнуть все же удалось. После того, как пришло насыщение от съеденного хлеба, меня разморило, аж жуть. И спал бы дальше, но…

— Проснись, Влад, проснись, — тормошил меня Спиридон.

— А я уже и поминки заказал по тебе, вон, с новиками о тризне сговорился, — по-дружески, с лицом самого добродушного человека, говорил я.

— Все тебе скоморошничать, да шутить. Я с сурьезным делом пришел, — не принял мой искрометный, добрый юмор Спирка.

— Ты скажи мне: кровь свою взял? — спросил я, привставая.

На удивление, но, после того, как Мирон дернул руку и тем самым вставил сустав, левая верхняя конечность заработала, пусть еще и ныла тупой болью. Так что я даже своей левой рукой показал направление, где именно должен был взять чужую кровь Спиридон.

— Кажись, что взял! — гордо, подбоченившись, сказал дьячок, после что-то вспомнив, стал истово креститься.

Понятно: с одной стороны он гордиться, что тот единственный выстрел из арбалета пришелся не мимо, и даже такой слабосилок, как Спиридон, и тот внес свой вклад в общее дело. С другой же стороны, он почти что священник, по крайней мере, Спирка таковым себя считает. А тут грех убийства.

— Скажи мой друже, а как вера наша христианская Восточного обряду относится к воинам-монахам? — спросил я у Спирки.

Меня когда-то, когда оставалось время для изучения истории, или просто чтения на исторические мотивы, всегда интересовал вопрос, почему не получилось сформировать православный Орден, ну по типу таких, как были у католических рыцарей. Некие воинственные организации на основе религии были у некоторых представителей ислама. А вот в православии — нет, хотя под боком существовал вполне себе яркий пример немецких орденов.

— А как же, есть. В монастырях много иноков-воинов. Отбиться от татей, али покарать кого из особо ретивых волхвов, да побить их охрану. Еще и сопроводить игумена, братию в города. Есть те воины, которые проиграли свои битвы, может князь сменился и погнал былую дружину, вот они и прибиваются, да часто схиму принимают, становясь братьями, — обстоятельно рассказывал Спирка.

Вот же они — Осляби да Пересветы. Может же случится, что просто огромный ресурс появиться, если организовать Православный Орден. Пойдут туда многие, очень многие, воины. Такое дело у себя на земле захочет почти любой князь, из сильных, содержать. Даст землю для возделывания… Нет, нужно убрать эйфорию, эмоции, все скрупулёзно просчитать, проанализировать. Но в таком вот обществе, православных воинов-витязей-монахов, можно возвысится и до князя, или же выше его стать.

Я не гонюсь за титулами, я хочу заполучить себе возможности, чтобы иметь больше самостоятельности. Русь не может уйти в пучину кровавых междоусобиц, монгольского нашествия, натиска крестоносцев и потери важнейших выходов к Балтийскому морю. Оставаясь десятником, да и путь сотником, больших дел не свершить. А зачем я тут, если только топтаться в самом низу социальной лестницы и позволять собой пользоваться?

— А ты к чему спрашиваешь? Неужто решил схизму принять? — удивился моему немалому интересу к теме воинов-монахов Спиридон.

— Что ты знаешь про тамплиеров, госпитальеров? — спросил я.

Вот тут знания дьячка, как для своего времени, так и весьма эрудированного, подвели. Спирка ничего, ну или почти ничего не знал о том, кто это такие — тамплиеры и всякие иные тевтонцы. Я даже в какой-то момент подумал, может быть и слегка ошибся и рыцарские ордена только создаются, и еще не вошли в зенит своей славы. Но, нет, были они и уже играли важную роль в Святых местах и даже в Европе. Просто тут, на Руси, не так, чтобы сильно интересовались Крестовыми походами.

Или, скорее, знали, что Иерусалим у крестоносцев, но есть опасность потерять этот город, так как в каждым годом натиск мусульман только усиливается. Были уверены, по крайней мере, Влад, до моего появления был в курсе, что крестоносцы — лгуны и вруны. Обещали Ромейским императорам только содействовать в освобождении бывших византийских территорий, а сами создали свои государства в Сирии, Палестине и других регионах. Предатели! Надо же поступили так, как всегда это делали сами византийцы!

— Нет, рясу я принимать не буду. Не хочу разорения для христианской церкви, — с серьезным видом я заявил.

— С чего это ей разорение? Чай Церковь наша не бедствует… не шибко, может и не столь богата, как в Константинополе, — говорил Спирка

— Так я ем много, да и большой, много материи нужно на рясу затратить, — сказал я и с улыбкой наблюдал за метаморфозами Спиридона.

Не сразу до него доходят мои шутки. Впрочем, шутить на тему веры — табу, которое я частью, может и косвенно, но нарушаю.

— Ты хотел мне что-то сказать, когда подошел? — вспомнил я.

— Да! — оживился Спиридон. — Я видел…

Спирка приблизился к моему уху и еле разборчиво начал шептать.

— Вышата, вот сам хромой, а как только князь отпустил всех с Круга, побежал вон в тот пролесок, — дьячок показал на лесополосу, которая была, ну в лучшем случае, не ближе двух километров. — Я, стало быть, за ним. А он, стало быть, оглядываться начал, еще чуть и увидел бы меня.

— Может живот у человека прихватил, так и убегал подальше гадить, — выдал я самую бытовую версию происходящего.

Хотя… это для человека из будущего несколько задевать станут вопросы походов в туалет, а вот местных, нет. Тут все по-простому, пуки и потуги с комментариями, что да как получается, такое можно встретить повсеместно. Правда, и не сказать, что прямо в лагере гадят, но вот чуть за его пределами, там, да, демаскирующее пребывание отряда, минное поле быстро образовывается.

— Нет, он в леску пометки на коре деревьев делал, после ушел далее, в лес я уже и следил, опасно, — сказал Спиридон. — А еще был с ним тюк тряпичный. Тяжелый, видать, Вышата с трудом его нес.

— Да ты у нас диверсант с кадилом, не иначе, — усмехнулся я.

— Кто? — не понял дьячок.

— Ну это тот, кто следить умеет, да выслеживать, — объяснил я, покорив себя в очередной раз, то сказал не то. — Где только научился?

— Так, за настоятелем Ильей сколько следил. Я еще много о его делах знаю, — горделиво отвечал Спиридон.

Я задумался. То, что в дружине может быть предатель, вероятно, осведомитель галицкого князя Владимирко, слухи ходили. Даже новики об этом судачили. Так что возьмем за веру, что разговоров, даже сплетен, без причины не бывает, и есть тот самый «казачок засланный». И тут тогда вопрос: кто именно? Вышата? Очень даже может быть, так как и мне он предъявлял, что многое потерял, когда удирала дружина Ивана Ростиславовича из Галича. А еще Мирон говорил, особенно Воисил на то напирал, что Вышата с моим отцом, Богояром, в приятелях ходили.

Мы вычислили предателя? Ну не будет же полусотник в самый разгар дележа трофеев бежать за пару километров, чтобы что? Единственное, что приходит на ум — Вышата подавал тайные знаки на деревьях, чтобы те, кто за нами наблюдает, узнали важную информацию.

Тогда меня терзают смутные сомнения. А стоит ли прямо сейчас бежать к Ивану Ростиславовичу и говорить ему о том, что стало мне известно? По правильному, если бы я был на службе, так обязательно нужно, но мне даже не разрешили дать клятву, официально не взяли в дружину. Хотя, формально-то я тут и уже был в бою с этими людьми, с дружиниками, прикрывал их, прикрывали меня. Тот же Воисил, может и жизнь спас. И все же повременю.

— Никому пока об том не рассказывай. Посмотри за Вышатой, коли сладится. После скажем. А то выйдет, что обвиним человека, а он полусотник, виноватыми окажемся мы. И с Вышатой наступит полный разлад, да и от князя ничего не поимеем, — сказал я, принимая решение.

— Добро, как скажешь, — сказал Спирка и указал пальцем в сторону. — А вон и новики идут. Слышал я, что ты у них нынче за старшего, а в лета войдешь, как сказал князь на Круге, может и десятником станешь. Иван Ростиславович тебя хвалил, да нахваливал. Пока ты сам не пришел.

Вот оно как! Хвалил, а со мной разговаривал, будто проступок у меня был какой, а не почти что подвиг героический.

Боброк, шел во главе новиков, только он вел под уздцы двух коней, остальные воины так же были с конями и явно не со своими, а с трофейными. Я не знал, как делится добытое в бою. Предполагал ранее, что все, кого убил воин — все это его, победителя. А тут, нет. Десятку долю отдай, князю долю отдай! И пусть все эти части из добычи и небольшие, но чувствительные.

— Меня нарекли быть над вами старшим, но не десятником. Десятник Мирон, — сразу же я прояснил расклады и свой статус.

— Знаем уже. Боромир, старший сотник, как только вернулся с погони, с нами разговор имел, о тебе много спрашивал. Он дал свое слово, что коли мы сами подчиняемся, то быть тебе сред нас первым, — сказал Бобр.

— Добро. Это вся добыча? Только я шестерых половцев убил, — несколько возмутился я.

Оказалось, что, нет, не вся. Два новика остались на месте сражения и охраняют наше. Между тем, Боромирне только побеседовал с новиками, но и выбрал из шести полагающихся мне коней, одного, которого повел кКнязю. Видимо, плата за сокола.

— Дорого, все же ты мне обходишься, — сказал я сидящему на не больном, правом плече Ярлу.

— Что прикажешь, старший? — спросил Лис.

— А тебе только и приказывать. Чуть ходишь. Приказываю поесть и поспать, уже по ночи уходим, так что отдохнуть нужно, — сказал я и начал распоряжаться, кому костер разжигать, а кому к ручью бежать за водой.