Гридень. Начало

Глава 13

И мы ударили. Получилось зайти с фланга, там увлеченно бились уже в поединках русские воины с половцами. Я не выбирал теперь кого-то из врагов, кто был бы в более лучшей броне. Свой удар я нанес по ближайшему вражескому воину, бездоспешному, в спину. Мало в этом чести? Плевать, победа — вот главная честь.

Ныло плечо, чувствовалась уже общая усталость, причем и мой конь явно уставал. Однако, сражаться нужно. Еще когда я, перехватив копье, стремительно приближался к противнику, заметил, что вокруг князя образовался круг, внутри которого был княжич, там были еще заводные кони, а сам Иван Ростиславович сражался в первых рядах. Он был еще на коне, когда немало русичей, да и степняков бились пешими.

Уровень мастерства русских воинов был выше, но численное превосходство пока все еще оставалось за половцами. Наш удар, ведомые мной новики, как и некоторые ратники, что поспешили присоединиться к атаке, несколько нивелировали цифры.

Наше появление, когда были сразу же сметены не мене пяти врагов, не прошел незамеченным остальными участниками битвы. Княжеские воины стали продавливать степняков. Чуть в стороне завязалась перестрелка. Часть степняков кружили в карусели и то и дело пускали стрелы в толчею сечи, теперь вольготно работать им мешали русские лучники.

Я сцепился с одним из молодых врагов и мы кружили на конях друг напротив друга. Копье вновь было мной потеряно, застряло в теле убитого врага, потому только топор. Пришла мысль, что вот сейчас самый слабосильный арбалет, маленький, чтобы даже не убить, а ранить и лучше вражеского коня, и тогда мой поединок быстрее закончится моей победой.

Удар и у меня получается принять саблю врага на обух топора. Замахиваюсь и сам, но тщетно.

— Влад! Копье! — слышу слева и чуть позади.

Голос узнаваем, это Боброк. Отвожу чуть коня, чтобы иметь возможность перехватить копье, которое протягивает товарищ. Получается ловко засунуть топор за ремень и выхватываю из рук новика копье. Вот теперь лучше, намного. Древковое оружие длиннее, моему противнику приходится менять рисунок боя, но он не успевает это сделать. Выкидываю руку с копьем и получается задеть противника в бедро. Тут же мне прилетает слева. Подкрался еще один гад, ударил меня, пусть и с неудобной позиции по уже и так болезненному плечу. Кольчуга удар держит, а левая рука вовсе отсыхает.

Тут же этого воина, которого я ранее не заметил, поражает стрела. Оборачиваться, чтобы посмотреть, кто мне помог, нет ни времени, ни сил. После разберусь, кто это так мне помогает. А пока…

— На! — выкрикиваю я и наношу новый удар уже подраненному противнику.

Тот сваливается со своего коня, а в это время мимо, из-за спины, пролетает очередная стрела. Я, словно в замедленном действии, провожаю ее взглядом. Кино какое-то, да и только. Еще бы боль куда ушла… Но о ней после.

Вижу, что человек десять, не меньше столпились в метрах двадцати от меня, а уже второго ближайшего ко мне врага сшибает с коня третья стрела некоего благодетеля. Перехватываю поудобнее копье и что есть силы, собрав волю в кулак, я метаю тяжелое древковое оружие. Промахнуться было сложно, либо враг, либо его конь, но кто-то получит повреждение, что еще на шажочек приблизит победу княжеской дружины.

Копье летит в половца в кольчуге, ее не пробивает наконечник, но сила удара выбрасывает наездника из седла, вниз, к земле. И тут враг побежал. Не более пяти десятков половцев ринулись прочь.

— Коня! Коня! — кричал Боромир, теперь, когда можно немного расслабиться, я отчетливо слышал и видел старшего сотника.

Внутри круга, того, что так рьяно защищали ближние княжеские воины, располагались кони, не много, но шесть, или семь копытных было. Их держал за уздцы один из воинов, вот он и подвел коней к Боромиру. Это получается, что свежих коней сохраняли для того, чтобы еще и в погоню за половцами отправиться? Отчаянные люди. Вот только что умирали, были на грани поражения, но и в это время думали, как это на свежих конях достать бегущих врагов. Или я что-то не понимаю? Не рационально же. А война — это самое то место, где рационализм должен главенствовать.

Всего десяток русских воинов отправился в погоню и с ними Боромир. Удалось увидеть у старшего сотника какую-то котомку, притороченную к седлу. Впрочем, уже без разницы, что там вез старший сотник. Все закончилось, я жив.

— Ты как, воин? — усмехаясь, разглаживая усы спросил Воисил.

Когда я уже спешился и сел на землю, где конями и людьми была стоптана вся весенняя трава, ко мне подошел старый воин, а чуть в стороне сгрудились и распластались в бессилье на земле новики, что ранее пошли за мной. В руках у Воисила был лук, а сам он усмехался.

— Спаси Христос, дядька Воисил, это же ты стрелял в ближних ко мне врагов? — догадался я.

— Не токмо в твоих. Ишь ты, новики! Поскакали они супостата бить! Порубали бы вас и делов, — ворчал старый воин.

Я бы с ним не согласился. Результат таже без подробностей был таков, что новики упокоили врагов более, чем число самих молодых дружинных ратников. Только я… А сколько? Вот интересно. Получалось, что… шестерых что-ли. Вот такой себе Аника-воин выходил.

Наступила минута молчания, тишины, которую нарушали только стоны и редкие крики раненых, они еще оставались лежать на поле брани и никому до этих людей не было дела.

— Десятники, до князя! — начали кричать на месте сечи.

Пусть идут, десятники совещаться, я устал. Пришла в голову мысль, что хорошо, что я не старший воин, что не надо никуда идти, а вот так, на правом боку, чтобы не поврежденной спиной, лежу и отдыхаю.

— Влад, ты это… — отдохнуть мне так и не дают, в этот раз подошел Боброк. — Пошел бы до князя.

— Я не десятник, — отмахнулся я.

— Так да, токмо мы, ну… новики, восемь из нас… — опять неуверенный заход, хотя Бобр еще не восстановил даже свое дыхание.

Подошли и другие новики, стали за спиной парламентера. Чувствуя некий важный момент, я присел. Попробовал опереться на левую руку, но только ощутил еще больше боли. Сам до того я лежал на боку, предполагая попросить Воисила посмотреть степень ранения на спине. По ощущениям удар туда прилетел не слабый, но спина рассечена не была, по крайней мере, сильно. Я чувствовал, что-то ли струйки пота, то ли крови, а, может, и то, и другое стекали по спине.

— Боброк, скажи прямо, что нужно! — сказал я с некоторой долей металла в голосе.

— А что, не разумеешь? — встрял Воисил, не торопящийся оставлять меня. — Новики пошли с тобой в сечу, ты их повел, все живы, токмо чуть пораненные, а срубили вы немало ворогов. Вот и думают они, что удачлив ты. А на Руси удача и милость Бога — головное для предводителя воина.

— Так это? — спросил я, обращаясь к парным.

— Так, — отвечал Боброк. — Дядька Воисил все верно сказал.

Я попробовал обратиться к памяти реципиента, начать распаковку какого-то нового архива. Но в этот раз помощи с этой стороны не дождался. Весьма вероятно, что из-за своего малолетства Владислав Богоярович не до конца знал традиции и особенности жизни и службы в дружине. А то, чего не знаешь, вспомнить невозможно.

Но из косвенных сведений можно было сделать некоторые выводы. Первое, десятников назначает князь. Он может только прислушиваться к мнению общества, а может и лишь волей своей, вопреки мнению ратников. Так что думать о том, что вот так после боя впечатлительные новики своим желанием смогут продвинуть меня по служебной лестнице не приходится.

— Так от меня-то что нужно? — спросил я.

— Ты нынче голова, так и думай. Кого назначит князь, так и будет, но, коли новиков оставят в одном десятке, то все станут просить князя тебя избрать десятником. А ты и будь им, — пространно объяснял Воисил, а новики только, словно болванчики, кивали.

Странное объяснение, а то, что прозвучало оно после сложного боя, когда голова плохо соображала, так и вовсе путанное выходит. Я понял только одно — меня приняли своим лидером новики, а я должен теперь оправдывать их выбор. Теперь моя проблема в том, как именно просить у князя, или доказывать ему, что я должен быть тем самым десятником.

Хочу ли я этого? Да! Тут двоемыслия быть не может. Я и вовсе хотел бы в какие бояре испомещенные попасть, если в князья не вышло. Так что даже такое потенциальное продвижение по социальной лестнице нельзя упускать.

— Много погибло? — задал я самый правильный вопрос.

— У кого? У кипчаков, али у нашей дружины? — переспросил Воисил.

Хотелось что-то грубое сказать, да сдержался. Опять и снова этот фатализм и отношение к смерти, как будто она частое явление в жизни каждого человека, а не всего лишь однократное. Воисил, видимо, что-то прочитал по моему выражению лица и понял, какие именно, прежде всего, смерти меня беспокоят. Во время боя я видел, как падали, сраженные дружинники, как некоторые проигрывали свои схватки на копьях, реже, но проигрывали поединки на клинках. Но даже приблизительные цифры потерь не могу представить. Все-таки, слышны были прямо сейчас возгласы радости победы, а при многих смертях даже при доминирующей философии фатализма, не будет радости от обильно пролитой крови со-ратников.

— Два десятка точно посекли, — заметил Воисил.

— Сто и пятьдесят половцев побили, — словно он это сделал в одиночку, заметил Боброк.

— Влад, до князя, на Круг, — кричали слева.

— Пойду, я, — сказал я не совсем уверенно, но понял, что не этого от меня ждут. — Соберите всю нашу добычу, сгрузите все в стороне и ждите меня!

Вот так. От меня ждали решений, приказом, хоть каких-то, они получили, чего хотели.

— Князь кличет, быстрее иди! — поторапливал меня один их ближних ратников князя.

Этот воин был даже не из старшей дружины, он являлся чем-то вроде телохранителя, самым близким к Ивану Ростиславовичу. Сам боец был явно раненый, прихрамывал на левую ногу.

Долго упрашивать меня не нужно было. Лишь только проблемой было встать и пойти. Боль могла бы заставить морщиться и выглядеть жалко, но я не мог предстать перед князем, и, как я понял, перед другими статусными дружинниками, сильно помятым.

— Предавать земле наших братьев станем позже, в стороне. Нельзя дозволить, чтобы кипчаки раскопали курганы и предали поруганию тела княжеских воинов. А вот их ратных оставим тут. Они вернуться, заберут своих, — говорил князь, когда я подошел к собранию.

Воины сидели вокруг Ивана Ростиславовича и его сына и внимали тому, что говорит князь-победитель. Действительно, если убрать все условности и вникнуть только в цифры, то победа оказалась достойной. Выстоять перед вдвое большим войском и победить, лишившись только двадцати воинов — это сильно. Только вот еще два-три таких боя и все, дружину нужно расформировывать, просто потому, что воевать будет некем.

— Пришел? — спросил строго князь.

Сразу было понятно, что вопрос адресовался мне, да и смотрел Иван Ростиславович поверх голов воинов именно в моем направлении. Это все вокруг сидели, я стоял, понимая, что князь должен сам пригласить присесть. Пришло понимание, что приглашение — это своего рода признание статуса. И сильно расчитывать мне на это не приходится. Вообще, пока не проясниться ситуация с моим отцом Богояром, я в дружине так до конца своим и не стану.

Признаться, я уже проникался этим братством. Сражаться бок о бок и не чувствовать единение с людьми сложно, тогда возникает много вопросов, где главный: а стоит ли вообще биться? Да и видел я в бою дружинников, не было ни одного, о ком можно говорить, как о трусе, или же хитреце, который избегал сечи.

— Ты звал меня князь и я пришел к тебе, — сказал я и поклонился.

Из-за усталости, боли в спине поклон мог выглядеть неуклюжим.

— Кто право дал тебе звать за собой моих ратных людей? Пошто порушил правду дружинную, когда новик завсегда в первом бою за спиной старшего? — посыпались неприятные вопросы.

Более всего я не любил в прошлой жизни, и это передалось и в эту реальность, когда люди, обладающие существенно более высоким статусом начинают отчитывать. Кому иному можно ответить, да и, в крайнем случае, просто послать лесом, но как послать князя, даже если хочется? Однако, и молчать потупив голову, когда меня, по существу, героя прошедшей битвы, макают в грязь, нельзя.

— Не привык, князь, да и не желаю привыкать, своих со-ратников оставлять в беде, али опасности. Я мог сделать, я сделал. Мы не дали ворогу прорваться в центре и тем старшие добили всех половцев, мы ударили по ворогу в бок, когда могли это сделать. Все, кто ответил на мой призыв, живы и нынче горды собой, а я желаю верить в то, что нам вышло спасти жизни кому из твоих людей, — отвечал я, смотря князю прямо в глаза.

Не буду я выглядеть, как подобает «лихим и придурковатым», чтобы таковым и не прослыть среди дружинников. И все, что я сказал — правильно, не может этого не понимать князь, если я, человек из будущего, лишь начинающий познавать мир, считаю себя в правде, так оно и есть.

— Что скажешь, Мирон? Ты повинен был следить за половиной из тех новиков. Отчего они сами принимали решения? — как опытный администратор, князь начал перекладывать ответственность на тех своих людей, которые не способны выкидывать фортеля.

А я, как мог подумать Иван Ростиславович, способен к выходкам, которые могут даже повлиять на статус князя. Мы, пубертатные подростки, ведомые своими гормональными взрывами, способны на многие глупости.

— Я рубился и новики были за моей спиной. К ним был приставлен Воисил. Да, князь, они увидели, что половцы могут вырваться и ударили туда. Токмо, коли ворог вырвался бы, так и так биться пришлось бы новикам, но уже с большим числом половцев. Правильно сделал Влад, и новики за ним сами пошли, — встал на мою защиту Мирон.

Я прямо-таки другими глазами посмотрел на своего десятника. В глубине сознания даже промелькнуло некое признание его, как близкого мне человека. Но это так, мальчишеское, влияние части моего сознания. Когда в отношении недолюбленного ребенка хоть кто-то проявляет заботу, внимание, тогда мальчик, а я, несмотря на то, что детина вымахал, еще даже шестнадцати лет не имею, начинает в этом защитнике видеть родственника. Нет, внутри большого тела не мальчик, но муж, пусть мое сознание и несколько изменено. Так что и Мирон для меня не родственник, но человек, временно заслуживающий признания, пока не докажет ошибочности такого моего решения.

— И что, все боевые им отдать? Все, что в бою сдобыли? — усмехнулся князь и понял, что вот тут он перегнул.

Было видно, как Иван Ростиславович окинул взглядом всех присутствующих и не нашел ни в ком поддержки. Возможно, князю нужно было проводить такой вот Круг воинов чуть позже, когда все хотя бы немного отойдут от битвы. А не так, когда еще руки трястись могли. Кстати, у меня никакого тремора не было, словно у опытного воина. Хотя, так то он о и было, моя психология все же основывалась на человеке из будущего.

Каждый признанный ратник имел заводную лошадь, часто и не одну. Передвигался воин на одной животине, а вот в бой, как правило, шел на другом коне. При этом, многие свои вещи везлись с собой и нужно было навьючить лошадь хабаром, чтобы не тащить его на своем горбу. Так что и нам, новикам, нужны были вторые кони, особенно, когда теперь у каждого есть, чем навьючить животное.

Наступила некоторая пауза, когда, видимо, князь думал, как со мной поступать. Нет, это ясно, что отдавать новикам взятое в бою придется. Может только часть нужно отстегнуть князю, а еще как-то умаслить своего десятника, если не полусотника. Но это не столь серьезные траты, так, максимум гривна будет ценой. Впрочем, ее еще нужно иметь.

Пока наступила пауза и князь думу думал, я окинул поле, чтобы посмотреть, а кто вообще собирает трофеи, когда десятники и полусотники находятся на сходке у князя. И увидел, как тут производится «контроль». На месте, где только что кипела ожесточенная схватка, ходили воины, среди которых были и знакомые мне новики, они незатейливо били раненых, причем и своих и чужих, копьями насмерть, чтобы не мучались. Появиласьнекоторая оскомина, есть у меня все-таки совесть, что кого-то я мог бы спасти, может даже зашить, но, нет, пока нельзя еще и этими знаниями светиться. Пока нельзя.

— И что, други мои, отдать всю добычу? — уже без особого скепсиса спросил князь.

— Отдай, князь, то по правде. Добро молодые ратились, — отвечали воины.

Князь слушал мнения, делал это терпеливо. Уже на шестом-седьмом ответе в пользу того, чтобы отдать новикам добытое ими же в бою, можно было заканчивать этот обмен одним единственным мнением, но каждый сказал свое слово.

— Так тому и быть. И я могу забрать все у Влада, он и клятву не дал, но не стану делать того. Коли клятва будет после, то ничего и не заберу. А пока возьмёшь себевсе, что нужно. Так ли други моя? Кто говорил, что не по чину новику два добрых коня? — спросил князь улыбаясь.

Выпутался он из положения, не показал себя неблагодарным, напротив, весь такой правильный. Но было то, что мне не особо понравилось — меня еще больше загоняли в рамки. Я и раньше мог дать клятву, но этого мне не позволили. Теперь же я пользуюсь всем тем, что мое по праву, но, опять же, не могу выйти из дружины, не лишившись уже не так, чтобы и малого скарба, капитала. Если все получу, что «набил» в бою, это это очень немало. Не мало, но не все, что должно быть моим.

— Князь, так можно тогда и коня моего вернуть? Если нынче уже можно мне иметь семь коней, то отчего доброго коня не возвернешь? — спрашивал я, а многие дружинники прямо выкрутили голову, чтобы на меня посмотреть.

Видимо, они до конца не понимали, сколько именно трофеев набили новики. Шесть коней! Да еще свой был! Очень существенный капитал. И это еще не понятно, что там с вооружением, личными вещами, которые чаще всего половцы перевозили с собой. Может быть, если бы старшие дружинники узнали, сколько всего теперь положено новикам, в частности мне, то могло не случиться единения во мнении и нашлись бы те, кто смог бы себе найти объяснения, почему нужно обмануть и забрать у молодого воина часть добытого им в бою. Многие люди алчны, это не характеристика времени, это констатация природы человеческой.

— Руки вверх дланью подыми! — вдруг, потребовал князь.

Я послушался, не чувствуя подвоха. Прошло не больше тридцати секунд и стало понятно, зачем я, превозмогая боль, стою с поднятыми руками. Грациозная птица пикировала на меня. Захотелось убрать руки, но я спрятал свои «хотелки» и стойко ждал столкновения. Оно и произошло, пусть не так болезненно, настолько я морально приготовился.

— А что, стоит сокол добрых двух коней? — спросил князь собравшихся.

Нашлись и те, кто сказал, что добрый сокол и трех коней стоить будет. В это же время, один из слуг подал другого сокола княжичу, видимо, чтобы не возникало суждения, что князь дурит меня и подсовывает сокола, который отказался прилетать на перчатку княжича. Получалось, что у князя сокол, княжича…

И у меня? Так, да, не совсем. После того случая с Ярлом, я присматривался и к обозу и к поведению некоторых воинов. Есть тут у некоторых свои соколы, любят в дружине Ивана Ростиславовича соколиную охоту. Только у Боромира и не видел птицы, а вот у Вышаты были два своих сокола.

— Приведешь одного коня мне, другий остается также у меня. Более не стребую, то моя благодарность за службу. Хотят новики, кабы ты был старшим среди них, будь, но не десятником, на то ты не сгодишься, пока клятвы не будет, тако же пока не станет понятно, что с отцом твоим, — вынес вердикт князь.

А, красиво он. Продал мне то, что мне не нужно. И я мог бы отказаться от Ярла, сказать, что мне не нужен сокол, но было что-то завораживающее у этой птицы. А еще мне льстило, что он прилетает именно ко мне.

За всеми этими разводами и кидаловом на коней, я смог заметить приход Боромира, которого ранее не было и то, как он кивком подал знак князю, мол «что-то, о чем договаривались, сделал».

— Пошли за мной! — сказал Мирон и стал подталкивать меня прочь.

Ему князь указал заняться мной. А именно, я должен был дать клятву о том, что никому и никогда не скажу, с кем была сеча, как и вообще о ней не буду говорить. Это другие руководствовались единственной клятвой дружинника, а я пока ничем не ограничен.

Тут все более-менее понятно, так как встретившись в том же Киеве с половцами, точно не стоит кричать, как крошил в капусту их соплеменников. Да и самому киевскому князю не стоит знать о том, что кто-то из русских князей нарушил наказ о том, что половцев не бити, коли они сами ратиться не станут.

Теперь нужно как-то привести себя в порядок, подумать, посмотреть гематомы, и собираться в путь. Ну а когда хоть чуть пройдет эта ноящая боль, нужно кроме общих тренировок, собирать новиков и на свои. Может быть получится начать создавать универсальных бойцов, а так же самому становиться сильнее?

От авторов: Погибший на задании офицер спецназа, получает второй шанс… Он снова молод, на дворе 1985 год, СССР. Впереди служба в Афганистане…

https://author.today/work/358750