Гридень. Начало

Глава 18

— Помогите! Дом горит! — кричала женщина, бросившаяся в ноги князя.

Иван Ростиславович был с каменным лицом, явно не собирался помогать. Он небрежно оттолкнул женщину, но она вновь бросилась в ноги князя. Часть купеческих усадеб горели, рядом с иными слышались звуки борьбы. Чуть в стороне на коленях стоял мужик и истово молился Богу. Он что-то выкрикивал, но даже звуки от потрескивающих в огне бревнах построек перебивали воззвания молящегося.

Остатки нашей дружины заняли круговую оборону, но особо никто не стремился нападать на нас. Скорее всего это было вызвано тем, что киевляне знали о нас и о том, что мы не со Всеволодом Ольговичем, а сами по себе. Ну и вид вооруженных и готовых убивать воинов явно отрезвлял.

Голова начинала кружиться, появлялась слабость и подташнивало, но состояние было пока не критичным. Уже взгромоздившись в седло, я смотрел на лежащего в луже крови Воисила. Зачем? Почему он так поступил? Я не понял. У многих дружинников Ивана Ростиславовича оставались родственники в Звенигороде, но никто из них не стал… И теперь этот воин, отдавший дружине много своих лет, вот так закончил свой путь, быть убитым моей рукой.

В Киеве начиналась сущая вакханалия. Не без моей помощи сегодняшний день войдет в историю. Летописцы обязаны будут написать о том, что твориться прямо сейчас в стольном граде. Жалко только, что горит Брячиславово подворье — очень красивый комплекс из теремов и гриденных палат. Главные уличные бои вместе с пожаром разгорались именно в этом месте, почти что в центре Киева.

— Встать всем в строй! — отдал приказ наш князь.

Воины выстраивались в колонну по два. Впереди и сзади расположились самые опытные и умелые воины. Авангардом командовал сам князь, а старший сотник Боромир возглавил ратников в конце колонны. Очень помогал тот факт, что обоз нашей дружины все-таки был выведен за пределы Киева и располагался в лесу шестью верстами севернее стольного града. Все-таки Иван Ростиславович услышал меня, а может быть прислушался к доводам десятника Мирона или полусотника Никифора. Телеги и заводные кони сильно бы нас замедляли и усложняли выход из бунтующего города.

— Замест Мирона его десятком и десятком новиков командует Влад, — отдал очередной приказ князь и растянувшиеся метров на двести наша кавалькада пришла в движение.

Его ближние гридни оттянули зареванную бабу, и небрежно отшвырнули ее подальше от дороги. На данный момент только она стояла на нашем пути, чтобы уходить из города, оказавшегося столь негостеприимным, агонизирующим. Молящийся в сторонке мужик было дело встал с колен, рванул в нашу сторону, но направленное на него копье, вразумила киевлянина. Тут ему помощи не будет. Война диктует свои ответы на вопросы о морали, сейчас нужно спасать дружину. Это не совсем наша война.

Часть дружинников отправилась вместе с обозом из города еще вчера, иначе те сто человек, которые были в дружине, могли растянуться и на пол версты, заполняя улицы Киева.

Бросив последний взгляд на Воисила, его труп, я с немалым огорчением вздохнул воздуха, уже наполненного угарным дымом и направил своего коня в сторону Софийских ворот Киева. Я поверил Богояру, что этот проход на Владимиров город и далее Покровские ворота будут свободные на выход. Не говоря от кого информация, я убедил князя именно туда направиться. Начиналась операция по нашему бегству из оказавшегося чужим и враждебном городу. Лишь только маленькая грустинка то и дело сжимало мне сердце. Рахиль…

Днем ранее

— Ты не забыл, отрок, сын предателя, что с тебя долг? — когда я делал разминку, специально для того проснувшись рано утром, чтобы отправиться к Арону, мне начал портить настроение Вышата.

— Кому я должен, всем прощаю! — заявил я, заставляя полусотника напрячься, чтобы понять сущность сказанного.

— Твой отец… — начал было Вышата, но я не был настроен с ним пикироваться.

— Иди к Богояру и ему о том говори! А у меня есть свои старшие, чтобы я слушал их, но не тебя, полусотник! Или без оружия покружимся? — решительно говорил я.

— Знай, что я слежу за тобой, знаю, что к купцу ходишь, не отдашь долг, найду как покарать и твой полусотник Никифор не поможет, а Мирон, так и подавно, — зло ощерился Вышата и пошел прочь.

Следит за мной? А вот это уже плохо. Я несколько неправильно расценил обстановку, когда после боя посчитал, что конфликт с Вышатой полностью исчерпан. Понимал же, что полусотник будет искать момент, чтобы отомстить мне за то, как я ранее воткнул его в землю прогибом. Но после битвы никаких особых претензий он не выставлял. Сейчас же, когда, видимо его длинный нос учуял запах серебра, которое достается мне по итогам сражения и удачной торговой сделки, решил вновь рэкетом заняться.

В моих планах сегодня очень много таких дел, о которых не нужно знать никому. Потому… Пора убрать Вышату со сцены начинающегося спектакля. Я быстро оделся и направился к Ивану Ростиславовичу. Уже не секрет, что к нему приходила делегация из горожан. Вопросы у киевского князя могут быть, очень серьезные вопросы. Нас просто не выпустят из города, если будет хоть какое подозрение в участии в бунте.

Князь встречал меня нехотя. Каждый дружинник мог обращаться к Ивану Ростиславовичу напрямую, чем я и воспользовался. Нельзя мне бездействовать.

Я смотрел на князя и видел в нем растерявшегося человека. Когда сильный мужчина, вдруг, а такое все же бывает, дает слабину, начинает хандрить, ему кажется, что кто-то посягает на его авторитет. Особенно болезненно протекает любое снижение статуса, даже если снижение не реальное у тех, кто обладал или обладает властью. Так что свою долю выволочки я получал с неким своим особым философским взглядом на происходящее. Пусть для князя это станет психологическим тренингом.

— Кто тебе дозволил говорить от моего имени с киевлянами? По стопам родителя своего идешь? Или в сговор с ним вступил? — кричал Иван Ростиславович.

А я и подумывал, а не совершил ли ошибку, когда выбрал сторону князя в конфликте. Вон как он напрягает голосовые связки, чтобы только сорваться на мне. Но резкий тон Ивана Ростиславовича нужно воспринимать так, что он не знает, что делать. Оказаться в центре вероятных событий — это выбор.

— Я не вступал в сговор, князь, но ты сам знаешь, какая опасность нависла над нами. Уходить из города нужно, Иван Ростиславович, быстро уходить, но лучше это делать в тумане войны, — говорил я, отмечая, что мои слова не находят отклика.

— Что ты желаешь мне этим сказать? — спросил князь.

— Нам нужен бунт в Киеве, чтобы уйти, возможно прихватив с собой что-то полезное, — сказал я и был почти уверен, что сейчас польются слова про честь и все такое, но Иван Ростиславович молчал.

Пауза затягивалась и становилась неловкой. Но я не спешил давить на князя, говорить про то, что времени нет, нужно решать.

— Если начнется бунт, то нас первыми… — высказал свои мысли вслух князь.

— Нет, будет чем заняться великокняжеским дружинникам, особливо, если ты скажешь Всеволоду, что не принял сторону, — привел я свои аргументы.

Есть метод, чтобы собеседника чуть больше к себе расположить и создать больший уровень доверия. Рассказать какую-нибудь тайну.

Еще раньше я сильно сомневался в том, говорить ли князю о моих подозрениях, что полусотник Вышата и есть предатель. Разные причины были тому, главная из которых состоит в том, что я думал поступить иначе и шантажом, иными способами, но сделать из Вышаты своего человека, который иногда, но поддакивал мне, когда я стану говорить. Пусть и дальше бы предавал, но под моим контролем.

И только утренний разговор с полусотником окончательно убедил меня в том, что Вышата не тот человек, который станет думать рационально и пойдет на сделку со мной. Даже, если будет реальная угроза того, что я расскажу князю о его предательстве, полусотник, скорее, рванет на меня с мечом, а после удариться в бега, чем начнет служить мне. Почему-то он меня слишком ненавидит. Наверное, Богояр так смог надавить на Вышату, чтобы тот стал предателем, что теперь полусотник томится желанием отыграться на мне. Вот и планы мои может порушить.

— Богояр предал, теперь Вышата! — возмущался Иван Ростиславович. — Кто нынче клятву держать умеет?

— Князь, я не могу быть тем, кто со всеми в соре. Я рассказал тебе о Вышате, так как должен был, — сказал я.

Не стоило бы вовсе мое имя вспоминать в связи с изменой Вышаты.

— И еще… Князь, уходить нужно. Всеволод Ольгович благоволит половцам, за то, чтобы не было с ними войны, готов будет и тебя им отдать, — продолжал я напирать. — Нам бунт киевлян нужен, чтобы уйти. Ты не желаешь уходить до круга, так уйдем из Киева, когда тут будут пылать пожары. Нас должны выпустить. Всеволод не станет связываться, чтобы мы не усилили восставших, а восставшие не станут трогать, чтобы не получить еще одну силу супротив тебя.

— Смотрю на тебя и думаю, что говорит со мной… Как ты отрок приходишь ко мне и указываешь? — последние слова вновь были князем выкрикнуты.

— Не указываю, князь, и я слышал слова торговцев, потому и знаю. Посмотри! Сколь много народу покидает город! Завтра Пасха, а они уезжают! — привел я один весомый аргумент, добавляя второй, несколько преувеличенный. — В Киев уже въехал один отряд половцев, под городом стоит другой. Они по наши души!

Даже, если дело будет не в половцах, то все указывает на то, что в Киеве назревают очень даже существенные дела. Арон кое-что рассказал, иное я додумал. После Пасхи в стольный град пребывает Игорь Ольгович, брат нынешнего великого князя. Горожане, понимают, что с такой передачей власти они окончательно попадут под Ольговичей, которых в городе уже ненавидят. Приход Игоря создаст дополнительные проблемы, так как у него не менее четырех сотен дружинников, а это, в купе с великокняжеской дружиной, очень даже сила. Так что весьма вероятно в городе готовится восстание.

Я по этой реальности, периоду, не так, чтобы много знаю. Вот и про еврейские погромы услышал только тут. И я не знал про восстания киевлян в этом времени, по крайней мере, самостоятельные, когда не стоял за спинами горожан какой-то князь. Насколько я понял, столичные бунтари даже не определились с тем, какого именно князя звать на княжение в случае удавшегося восстания. Большинство голосов у двух кандидатов: Юрия Владимировича, князя Ростово-Суздальского княжества и у Изяслава Мстиславовича Переяславского.

Есть еще Вячеслав Владимирович, более старший сын Владимира Мономаха, чем Юрий, но Вячеслав пассивный и доживает свои года во чревоугодиях и молитвах, чтобы Бог простил ему этот грех.

У Юрия Владимировича прав больше, но Изяслав, сдерживающий Степь, управляя самым южным русским княжеством, Переясвлавским, популярнее Долгорукого. Во-многом, именно на контрасте дружественного отношения Всеволода Ольговича к половцам и непримиримого у Изяслава, переяславский князь кажется оплотом православия и защитником Русской Земли. Хотя, мне понятно, что тут все не так однозначно.

— Ты не забывай, что еще новик. Я при дружине сказал, что сделаю тебя десятником, но когда выйдем из Киева. И я услышал тебя и твои предостережения. Дружина останется в Киеве, пока не пройдет Круг. О Вышате никому ни слова. Ты предложил распространить слух по Киеву, что Изявлав Мстиславович выдвинулся из Переяславля? Я отправлю весточки кому нужно об этом предложении. И будь острожен, коли кто прознает, что ты замешан в таких делах, то от своих слов откажусь, а тебя сам убью!

На этих словах юный Ростислав, сидящий по правую руку от князя, на чуть меньшем стуле, вздрогнул, и со страхом в глазах посмотрел на своего родителя. Ничего, Ростик, привыкай к «реал политик». Так политика и делается. И даже большой обиды у меня на князя нет, так досада, все равно подобные слова слышать неприятно. Но и я на месте Ивана Ростиславовича поступил бы похожим образом: избавился от возмутителя и раздражителя.

— Сам-то куда ходишь, какой уже день? — спросил князь, возможно стараясь сменить сложную тему для разговора.

Понятно, куда хожу. Молодой организм никак не насытиться, а Рахиль оказалась, может и слишком темпераментной и сексуально озабоченной. При этом, меня используют, как осеменителя. Прерываться Рахиль не дает, зажимает бедрами… Последнее наше с ней близкое общение было жестким. Нет, не в плане всяких там «оттенков извращений», а жестким был разговор. Я вырвался тогда от нее и высказал, что думаю. Был момент, что чуть не ударил. В этом времени такое вполне даже допустимо, «бьет, значит любит».

— Молчишь? Может потому ты еще именно нынче про Вышату поведал мне, что он рассказал о твоем блуде? — князь усмехнулся, что показывало, что он не так, чтобы радеет за мораль в своей дружине.

А у меня прибавилось причин топить Вышату. Вот же пакостник? Разузнал же. Мои новики проболтались? Нужно позже разбираться.

— И еще. Мы не станем участвовать в бунте, но я не буду рассказывать о нем великому князю. Совет горожанам дам. А ты… Будь осторожен, иначе я тебя не знаю, — принял решение князь.

Плохо, что упертый Иван Ростиславович не хочет просто избежать проблемы. Ему достаточно уйти из города и все, искать покровительства какого-нибудь другого князя. В иной реальности, каким-то образом Берладнику удалось выйти из Киева и найти в Смоленске прибежище.

Что не так в нынешней реальности? Что изменилось? Во-первых, князь отказывается уходить из Киева потому что слово давал, о Круге сговаривался. Во-вторых, не будь меня тут, многое могло не произойти. По крайней мере, интерес Богояра к дружине Ивана Ростиславовича был был намного ниже, он не стал бы дожидаться князя-Берладника, ушел бы из Киева. Да и князь, получив отказ от киевского правителя, так же должен был уйти. Не было бы дуэли, скорее всего.

Так что свою «бабочку» я раздавил, и весьма вероятно, что история Руси пойдет чуточку по-иному. Теперь нужно найти ту поляну, где летает как можно больше бабочек и начать давить самых красивых из них. Менять в пока еще Богоспасаемых русских землях нужно многое.

А пока я сказал князю все, что должно. И мне есть чем заняться

— Что услышали в граде? — спрашивал я у своих новиков. — Удалось слухи помножить?

С самого утра девять молодых воинов и один «недодьяк» были мной направлены на прогулку по городу. Я сказал им на что обращать внимание. Чаще всего восстания совершаются не спонтанно, а те, кто при деньгах в городе всячески пытаются уберечь свои капиталы. Тогда дорожают продукты питания, которые люди начинают закупать впрок. Пропадает из свободной продажи оружие, или же ценники на любой нож взлетают до небес.

А еще люди… Большинство не умеют скрывать эмоции. Да чего уж там, элементарно держать язык за зубами. В городе, где готовятся массовые выступления и протесты всегда витает напряженность. Это мы и выяснили.

А еще они просто говорили всем подряд, что, дескать, слышали, что Изяслав Мстиславович идет на Киев, прознав, что киевляне за него. Так что очень скоро у мятежников будет помощь. А еще, что половцы прибыли в Киев, чтобы поддержать Всеволода, они язычники, да на православный праздник пришли. Кощунство! Свою лепту в события я уже вносил.

— Что делать будем? — спросил Боброк, который и сам, прогуливаясь по лавкам и побывав на Подоле, уверился, что горожане готовятся воевать.

— Еще раз все перескажем Мирону. Пусть он пробует убеждать князя. Нельзя оставаться в городе. Или же обоз нужно убрать из города, чтобы бежать, али воевать, было сподручнее, — сказал я.

— Мирон будет первым, кто скажет против бегства. У него уже завтра Круг. Это будет, словно десятник от Богояра бежит, — резонно заметил Лис.

— Тогда нужно рассказать полусотнику Никифору, — предложил Ефрем.

— Через голову десятника не хорошо. Нужно обоим рассказать, но первому Мирону-десятнику, — сказал я. — И быть готовыми. Я иду к Арону, буду говорить с ним.

— Знаем мы почему ты к Арону… — попробовал поддеть меня Боброк, но я так посмотрел на его, что молодой воин не стал испытывать свою судьбу.

— Ты? — на входе в купеческую усадьбу встречала меня Рахиль.

— Я. Отец твой где? — просил я, не реагируя на ставшую часто вздыматься женскую грудь.

— Скоро будет, — растеряно отвечала Рахиль. — А что с тобой?

— Рахиль, я не бычок, что телку для приплоду кроет, я быть таким не хочу и не буду, — отвечал я.

Но как же она хороша…

— А я уже и не заради дитяти, по нраву ты мне, — чуть ли не плача, отвечала, потупив глаза, Рахиль.

Стол… Задранный подол… Стоны и выкрики… Прощальная страсть… И чуть грязноватый пол…

— Изяслав Мстиславович вышел на Киев. Наш князь идет! — с такими словами ворвался в трапезную Арон, когда Рахиль-Ирина поправляла свое платье.

— Откуда знаешь? — спросил я.

Арон явно не ожидал меня видеть тут, да еще и со свидетельствами явного пользования его дочери.

— Да все уже в Киеве знают, — растеряно сказал купец.

Да, ожидаемые, желанные слухи и сплетни разлетаются с небывалой быстротой. Киевляне хотели Изяслава? Так я дал им надежду. Теперь точно будет серьезный бунт.

— Увози Рахиль, или я найду тебя, коли выживешь и сам убью, — зло сказал я, посмотрел на девушку, улыбнулся уголками губ и ушел.

Все, что нужно, я узнал, свое слово сказал. Уже завтра намечен бунт, завтра же состоится Круг до смерти между двумя людьми, так или иначе, но связанными со мной, завтра история изменится.

Я спешил обратно, в расположение. Предстояло сделать все, чтобы обезопасить себя. Вывезти наши вещи из города, оставить себе только оружие, наметить пути отхода и выхода из города.

— Пришел? В Круг, акаем! — кричал Вышата, когда увидел меня, возвращающимся от Арона.

Сам полусотник был привязан к столбу. Но рот кляпом не закрыт. Такой себе бультерьер на привязи. Подойдешь, руку протянешь, того и гляди, откусит. Но на вызов нужно ответить, унижать Вышату я не хотел.

— В круг в стрясную неделю, перед Воскресеньем? Побойся Бога, полусотник! — отвечал я, стараясь не ухмыляться. — Давай на третий день Пасхи в Круг?

— Ты меня предателем назвал? — не унимался Вышата. — Это опосля твоей встречи князь осерчал. Я не предатель!

— Третий день Пасхи! — сказал я и поспешил уйти. — И не называл я тебя никем. Князь разберется.

Ни в коем случае я не отказываюсь от того, чтобы биться с Вышатой, вот только этот поединок не вовремя. После разговора с Ароном, я как-будто многое увидел. В городе прямо наэлектризовалась атмосфера. Все встречные смотрели друг на друга исподлобья, зло. Достаточно просто даже какому половцу ударить православного священника, такое начнется…

Вопрос с Вышатой решился через пять минут после того, как он предложил мне поединок. Его повели в подвал усадьбы. Меня несколько поедала совесть. Скорее, она была вызвана эмоциями не человека из будущего, а того самого Владки, который сильно опасался, что полусотник взят под стражу несправедливо. Даже если так, хотя рыльце у Вышаты в пушку, это точно, полусотник мешался под ногами. А вот с другой стороны, с поля зрения пятидесятидвухлетнего человека, посвятившего себя войне, Вышату жалко не было от слова «совсем». Если он предатель, то из-за его действий вся дружина под ударом.

Раздав нужные приказы своим новикам, поставив в известность Мирона, через некоторое время я наблюдал, как уходят три телеги и четырнадцать коней нашего молодого десятка, имущество которого уже сравнимо с тем, что имеют старшие воины. А еще мы накупили солонины, соленого же сала, всяких моченых груздей и рыжиков, зерна.

А дальше, как и днем ранее, я тренировался с Мироном, понимая, что уровень владения десятником меча недостаточен, чтобы иметь превосходство над Богояром.

Бился на деревянных мечах с Мироном, а то и дело, но думал о Рахиль, гнал мысли, но подростковые гормоны так шалили, что выкинуть из головы образ обнаженной чернявой девушки было крайне сложно. Просто этим нужно переболеть. Как человек, обладающий сознанием пятидесятидвухлетнего я умею отличать влюбленность от настоящих долгосрочных чувств. Мое молодое тело получило то, чего так долго жаждало. Теперь нужно успокаиваться и работать.

На всенощную сходил так, чтобы показаться в храме и под шумок уйти. Пасха — это хорошо, но нужно поспать, чтобы во время событий быть в нормальном состоянии.

Уснуть перед важнейшим днем было сложно. То Рахиль, то некоторые мысли о вероятном будущем. Думал, сопоставлял, как угрозу половцев, булгар, венгров и ромеев. Как это часто бывает, ни к каким четким выводам, которые бы перекрывали ранние рассуждения, не пришел и заснул преступно поздно.

— Воисила видел, — по-заговорчески, шепотом, сообщил мне Спиридон, вырывая из сна.

На удивление, я чувствовал себя достаточно бодро.

— Я тоже его видел, — усмехаясь сказал я. — Когда-то.

— Ты не понял, я видел его, когда он возвращался со всенощной службы, в храме его не было — сообщил Спирка.

В таком ключе информация была уже важной. Я сам ушел из храма, но я пошел спать, а Воисил не приходил в усадьбу, или пришел сильно поздно.

— Богояр был в храме? — спросил я.

На этот вопрос Спиридон не отвел, да и он все лишь человек, чтобы иметь способность выслеживать всех и каждого.

Посоветовав Спирке все же чуть поспать, хотя бы час, я направился в дом, где расположились все старшие ратники из нашей полусотни. Предчувствия начали меня обуревать, когда Воисила не оказалось в его горнице. Не было его и в трапезной. Оставался лишь один вариант — он в кладовой, или вовсе в подвале. Это Вышату закрыли в подпол другого Гостиного двора, а наш был просто подперт.

Максимально, насколько позволяло громоздкое мое тело, я шел бесшумно, переступая, скорее перекатываясь с пятки на носок. На подходе к подвалу я услышал шебаршение и остановился. Как же хорошо, когда хозяева плохо смотрят за своим зданием, когда щелей порой больше, чем самой двери. Тут, в подвале такого не было, но щели, позволявшие рассмотреть, что именно происходит внутри, были.

Там был Воисил, стаявший спиной к двери и отмерявший из маленького глиняного сосуда какую-то жидкость. Далее он влил ее в один из кувшинов и стал прятать остальные сосуды с чем-то, наверняка это или пиво, или мед, вряд ли дорогое вино.

В голову от чего-то пришло понимание, что это для Мирона готовится напиток. Первым делом я подумал о том, что Воисил каким-то образом помогает десятнику, подсыпает чего-то, что придаст бодрости Мирону, которому уже днем выходить против моего отца. Как-то все это нелепо, неправильно. Но сколько же неправильного окружает нас на протяжении нашей жизни.

Я поспешил уйти, чтобы не быть замеченным. Мирона уже не было в усадьбе. Он, наверняка, вместо того, чтобы спать, молился Богу и не только восхвалял Всевышнего, но и просил у него. Не могу сказать, что зря. Психологическая накрутка очень важна в бою. Если Мирон будет умеренно верить в то, что с ним Бог, это поможет. Главное следовать поговорке: на Бога надейся, а сам не плошай.

Сделав немудренный комплекс упражнений, в том числе и для того, чтобы успокоиться, я отправился в Путятин двор, откуда нужно отправляться на Круг. Поединок должен был состояться на Глебовом дворе, рядом с ним и с Брячиславовым двором. Там была поляна, впрочем, мне не совсем понятно выбранное место. Объяснение одно — тут не было людей и до ближайшего храма, у Ирининского монастыря, относительно далеко. Киевский князь не хотел публичности и обвинений, что в такой праздник устроил Круг.

К Мирону было не подступиться. Я посчитал своим долгом подойти, ободрить его. Во время наших тренировок я еще больше проникся к этому человеку и был близок к тому, чтобы назвать его своим другом. Но приходилось держаться чуть в стороне. Действо происходило уже во дворе Путятиной усадьбы, у ворот.

— И помни, Мирон, что с тобою и честь моя княжеская, и честь всей дружины. Не должно тебе проиграть, — громогласно вещал князь.

Все-таки наш князь не самый лучший психолог. Десятник и так знает и понимает всю ответственность. На кону стоит его жизнь. Как по мне, так мотивации сражаться в полную силу более чем достаточно. А Иван Ростиславович еще больше нагнетает обстановку.

— Спаси Христос и охрани тебя грозный Батька, Иван Ростиславович, — отвечал Мирон.

Он поклонился князю, после присутствующим, словно прощался со всеми.

— Испей меду, воин, он не сильно хмельной, но придаст тебе бодрости, — сказа Воисил, предоставляя медный кубок десятнику Мирону.