Гридень. Начало

Глава 8

Князь Иван Ростиславович наблюдал за тем, как его сын, его надежда, Ростислав Иванович, познавал воинскую науку. Сыну всего-то двенадцать лет, а он уже держит удар одного из лучших воинов дружины, Бранибора, старшего сотника княжеской дружины.

Завтра уже нужно выдвигаться, но сегодняшний день был посвящен тому, чтобы окончательно определиться с теми кандидатами на вступление в дружину, которых пригласили на просмотр. Вечером должны прозвучать клятвы и в путь.

Далекий путь, сложный. Нельзя идти по русским землям. На севере от Берлады Галичское княжество, нынче враждебное. Наверняка, на границе есть отряды, которые будут нести дозор, чтобы Иван Ростиславович не вернулся. Владимирко может в своих расчетах основываться на том, что три, а то и четыре сотни берладников станут на сторону беглого князя, потому Ивану Ростиславовичу не стоит рассчитывать на прорыв на земли Галича. Идти придется по спорным землям, или даже по границам половецких кочевий.

Мало у него людей. И даже из тех воинов, кого просматривали, не все будут приняты.

Если бы Иван Ростиславович гнался за количеством, а не качеством своих ратников, то мог раздуть дружину и до двух сотен, тем более, что и оружия хватало, получилось вывести кое-что из Галича. Но князь небезосновательно считал, что меньшим числом, но большим умением можно добиться многих целей.

Пока главная цель одна — Галич, на худой конец, вернуть себе Звенигород. Сложно быть князем без княжества, еще более сложным представляется считать, что имеешь право на земли, а они заняты другими. Нужно правду искать в Киеве. Это единственное место, где могут помочь.

В последнем утверждении Иван Ростиславович был не уверен. Еще не так давно, при великом князе Владимире, прозванном Мономахом, Киев играл какую-то роль. Но сейчас… Князья устраивают свару, стремятся оказаться в бывшем стольном граде Руси, но чем больше споров вокруг Киева, тем слабее и сам город и княжеская власть.

Но более некуда идти и искать правду. А бездействовать никак нельзя. И дружина не поймет, да и сам князь перестал бы себя уважать. Был, конечно, еще один путь, если не получится заручиться поддержкой великого князя Всеволода Ольговича. И пусть в Киеве навряд ли правда сыщется, но чтобы не делал Иван Ростиславович в будущем, все одно ссылаться на слово великого князя придется, какое оно бы ни было. Такая вот ситуация, когда великокняжеское решение не обязательно к исполнению, но мнение Киева знать все одно нужно.

Иван Ростиславович гнал от себя мысли о том, что у него не выйдет с Галичем, однако, все равно то и дело, но возвращался в своих думах к такой ситуации. Что делать, если в Киеве не будет поддержки? Неприятное решение, конечно, но можно стать наемником. Дружина есть, она и будет, если кормить ее вдоволь и сытно. Земельки бы взять. Но за службу многие князья дадут во временное владение землю, куда и можно будет посадить свои семьи. Это у князя вся семья — это сын, хотя Иван Ростиславович был бы не против жениться вновь, а у некоторых дружинников есть семьи и Владимирко не станет неволить баб с детьми, если те уйдут к мужьям на другую землю.

К кому уйти? Сложный вопрос. И вот его-то как раз и получилось выгнать из головы. Все решится после разговора со Всеволодом Ольговичем Киевским.

— Отец, ты доволен мной? — спросил княжич.

Ростислав подбежал к сидящему на траве князю и с нетерпением ожидал похвалы. Как каждый ребенок, ему было важно услышать одобрение у самого главного человека в жизни.

— Дурно прикрылся слева, повинен отработать оборону, — сказал Иван, встал и быстро направился к Бранибору.

Князь, словно убегал от своего сына. Иван Ростиславович был уверен, что настоящего воина, тем более будущего князя, который должен быть самым умелым, нужно воспитывать в строгости. На самом деле, отцу хотелось обнять своего наследника, может даже и пустить скупую мужскую слезу, оплакивая жену, радуясь, что она подарила такого наследника, но подобного князь себе не позволял. А когда желание быть человечнее начинало сильно довлеть, Иван сбегал.

— Что скажешь о новиках? Обузой не будут? — спросил Иван Ростиславович у Бранибора, к которому подошел, оставляя сына в недоумении.

— Трех отправил сеять жито, — усмехнулся воин.

— А сын Богояра? — задал главный для себя вопрос князь.

— Отпусти обиды, князь, не держи в себе! — сказал Бранибор.

Старший сотник был не просто соратником для князя, он был, словно брат. Они росли вместе, вместе же познавали воинскую науку, ели и пили с одной братины. Всю жизнь рядом, потому наедине князь многое позволял Бранибору. Но Иван Ростиславович не забывал, что он князь, а Бранибор старший сотник.

— Отвечай своему князю! — в полушутливой манере потребовал Иван Ростиславович.

— Медведь. Превеликий медведь ентот Влад, — охарактеризовал Влада старший сотник. — Силушки на троих хватит, а вот ловкости, да умений недостает.

— И Богояр не обучил его? — удивился князь. — Я сам видал, яко предатель научал сына.

— Да, обучал. Но прошло почитай два года, как Богояр отправил Влада. Позабыл, может отрок науку отцовскую, когда за провинность бивали, а за успехи токмо молчали. Как и ты княже, молчишь. Воздай похвалу сыну своему, отрок вельми усердно науку познает, — Бранибор решил в очередной раз попробовать убедить князя похвалить сына.

— Ты, сотник, не влезай туда, где тебе места нет! И отвечай своему князю токмо по делу! — уже с меньшей доли веселости сказал князь.

Бранибор задумался, он и сам не мог объяснить то, что увидел. Сперва главный сотник, наблюдавший за тренировкой новиков, подумал, что Влад и не обучен вовсе. Однако, чем больше отрок повторял движения, тем более становилось понятным, что обучение было, и Богояр сумел вложить в своего сына разумение воинской науки. Влад, словно забыл, как и что делать, но удивительно быстро усваивал, или вспоминал правильность и последовательность действий. Те удары и связки, которые новики демонстрировали, они ставятся не за день и даже не за месяц. Так что, да вспоминал и уже на третьем-четвертом повторе Влад делал все правильно и уверенно держал и меч, а после и после топор.

— Увалень, но зело могучий, тем паче, что еще отрок, — объяснял Бранибор.

— Он Вышату в землю головой воткнул, опосля еще возлегал на сырой земле и улыбался, — сказал князь, которого поразил рассказ одного из видоков, который видел поединок Влада и полусотника.

— Сказывал я уже тебе, князь, что Вышата лихо бьется на мечах, топором еще, но в конной сшибке слабоват и в безоружном бое такоже не годен. И научаться уже не желает. Да и поздно учиться ему, — выдал характеристику полусотнику главный, после князя, конечно, воин дружины.

— Ты вот что, друже Бранимир, поразмысли над тем, что у меня в дружине, в том, что от нее осталось, кто-то может быть и предателем. Сотник Берлады Геркул видел, как некий воин в лесостепь уходил, может и передавал вести кому. Не его то воин, так что али наш, али кто из вольников-берладников. И случилось сие, как известие пришло о немом Фомке, Владе, сыне Богояра, — решился сказать князь.

Иван Ростиславович сам себе не хотел признаваться в том, что в его дружине могут быть еще предатели. Да чего там, он до сих пор питал надежду, что и Богояр не окажется тем, кто ударил в спину. Ну не было же сотника Богояра тогда, как князь вышел из Галича на вылазку, чтобы неожиданно ударить Володимирко, но попал в засаду.

— О том поразмыслю. У меня такоже были подозрения, что есть у нас те, кто вести шлет Владимирко в Галич. Но о другом все же скажу. Вот не гневайся, княже, токмо Богояр с сыном вел себя аки и ты, ни слова похвалы, ни отеческой заботы, но любил без меры, стыдясь того. Также научал Влада тайком, словно не воинскую науку давал сыну, а волшбу. Оттого и мне не понятно, что умеет Влад, — Боромир задумался, но после непродолжительной паузы сказал. — Но скажу так… Не учуял я в нем крамолы, лжи, может токмо плутовство, но и то потому, что не принят он дружиной так, как должно. Волчонком на всех смотрит, ожидают всегда обиды, даже изготавливался отвечать на любое словно, но пока сдерживается.

— Не отвечал? Задирали его? — поинтересовался князь.

— Ато как жа! — усмехнулся Боромир.

Часть тренировки-проверки сперва, как раз, и была устроена так, чтобы Влад больше остальных работал. И он работал. Было видно, что новику наука не так просто и дается, но ни одной жалобы, а лишь упорство, достойное мужа, но редко встречаемое у отрока. А после, когда стало понятно, что большие нагрузки парня не злят, а только помогают, начали Влада задирать.

— Гаврила было и палкой по руке ударит, когда Влад не дотягивал, то по ноге толкнет, али скажет делать более иных то, что другие закончили, будто у него хуже все получилось. Ничего, все делал, как наставник говорил. Вот токмо новик Боброк сказал обиду, вот тут Гаврила мог и не поспеть. Влад с мечом уже и шаг сделал до Бобра. Но обошлось, — рассказал Боромир.

Иван Ростиславович не стал говорить старшему сотнику о своих сомнениях по поводу Влада. Если ранее он единственно чего хотел, так это использовать отрока, как приманку, дабы вынудить Богояра самого прийти до князя, то нынче… Он и не знал, как поступать. Мудрые и насмешливые глаза Влада выбивались из пониманий князя о том, как должен вести себя отрок. Пусть Иван и князь без княжества, но потомок Рюрика, да и со своей дружиной. Отроки повинны перед рядовым ратником глаза прятать, да смущаться, а тут ажнокнязь, а Влад смотрит… Нет, не как равный, а как гордец. Вот как в Берладе некоторые смотрят, без особого раболепия. И Ростиславу, княжичу, пришелся по душе такой вот могучий новик. Нет у Ростислава Ивановича друзей…

«И такого друга сыну не нужно», — подумал князь.

*……………*………….*

Спать пришлось у дерева. Спирка оказался хозяйственным малым и у него были некие изделия что-то между плащом и одеялом. Вот это постелили, подобным же укрылись и уснули.

Спал глубоким сном и не хотел просыпаться даже когда меня стали будить. Сам десятник прибыл дать пинка новику его десятка. Эх, хорошо быть солдатом! За тебя подумают, за тебя решают, а тебе только и делай, что тренируйся, да учись. И подобное познается только когда начинаешь командовать и отвечать за чужие жизни. Я пока ни за кого не отвечал, так что шел на сборище новиков с хорошим настроением и радуясь ясному, теплому утру.

— Дети в школу собирались, мылись, брились, похмелялись, — приговаривал я.

И правда, ощущение, словно в школу иду. Вот только, преподаваемые предметы тут своеобразные. Да и бьют чаще, чем в самом неблагонадежном учебном заведении будущего. Хотя… Бились мы советской в школе, да так, что со временем диву давался, как это без смертей обошлось. И тут приходится биться. А вот за парту не садят.

— Ты понять должен, что научать тебя я буду токмо потому, что так наказал князь. Сын предателя! — вот так меня встретил мой наставник, ну или инструктор.

Появилось острое желание затеять с ним спор, может и мордобой. Но что, мне со всей дружиной, кроме может только Мирона с Воисилом, драться? Да и субординация, напоминания князя про правила поведения. Пришлось смириться до поры. Если инструктор толковый, так и ладно. Нет… Тоже ладно, но до поры до времени. Освоить бы, или, точнее вспомнить, навыки боя. Богояр меня учил на славу, он, пусть и скотина редкостная, но воин был отменный. Был? Да, скорее всего, живет и здравствует, маньячина.

Не могу ничего сказать внятного про обучение новиков. На мой взгляд система отсутствовала, или же она основывалась на сиюминутных желаниях инструктора. Разминки не было никакой. И мы сразу же приступили к работе с утяжелениями. Подымали поленья, опускали их. После держали на вытянутых руках тяжести.

Между этими упражнениями была отработка всего трех ударов мечом, потом копьем, топором. И так два часа. После чего нас построили в сомкнутую линию, и повелели слажено шагать, с вытянутыми копьями, при этом на каждый шаг делать вид, что колем противника. Нет, тут я соглашусь, что все правильно и упражнения нужные, но мы же их выполняли «кто в лес, кто по дрова», но никто не прикрикнул, даже не сделал замечание. Мы просто вот так ходили по кругу.

В конце тренировки, когда руки уже не слушались, потому что потягал тяжести, копье, еще и рубился нелегким деревянным мечом, мы стреляли из луков. И я стрелял.

И пусть руки тряслись, но я, как раз был еще одним из живчиков. И, что удивительно, так пальцы сами ложились на тетиву и все я выполнял правильно. То ли мышечная память, то ли часть моего сознания, но все у меня получалось и даже лучше, чем у других. Не сразу, приходилось повторить движения, или их последовательность, делать это по нескольку раз, может совершать и десять подходов, но в итоге все получалось. И это вселяло некое забытое чувство эйфории, что становлюсь лучше, умелее, сильнее. Такое, помню было несколько раз на сборах по самбо. А, нет, когда моя команда три раза в подряд сделала команду командира в страйкбол, до того проигрывая ей.

Вместе с тем я хотел и несколько других нагрузок и упражнений. Мне мышцы и связки нужно укреплять, отрабатывать удары и комбинации, вообще увидеть свои возможности, раскрыть потаенные резервы этого тела. Уверен, что таковые есть. Несмотря на большой рост и в целом массивную фигуру, я не чувствовал затруднений в передвижении, или сравнительной, а мне все же было с чем сравнивать, грузности. Нет, я могу быть и быстрым и даже, вопреки массивности, ловким. Вот только все это нужно обследовать, понять.

И вначале тренировки с новиками я был уверен, что сразу после нее направлюсь куда в сторонку, может выйду из лагеря и начну самоподготовку, но… Я устал. Казалось, все обучение было почти статичным, но усталость за четыре часа усвоения вот такой науки накопилась и я просто, лишь перекусив хлебом и салом, уснул. Еду принес Воисил, за что ему спасибо. Я уже знал, что соленое сало тут не такой уж и дешевый продукт, особенно, что этот продукт был с чесночком и натертый какими-то травками.

Все же мне удалось вечером позаниматься самостоятельно. И это произошло после второй тренировки молодых воинственных парней, которых тут называют новиками. На этом занятии присутствовало уже меньшее количество новиков, ну или претендентов на это звание. Радовали две вещи: это то, что я прошел отбор в дружину, хотя некоторые сомнения все же оставались; ну и то, что к тренировкам тут отношение вполне серьезное, пусть и понимания очень многих особенностей человеческого организма просто нет. К примеру, разминка почти не производится, если только не считать за таковую махание круговыми движениями с топором или мечом в руке. А ведь так можно выбить суставы, повредить конечности… Без хорошей разминки нельзя!

В целом, могу сказать, что ребята, с которыми я тренировался, весьма неплохи в освоении науки убивать себе подобных. Да, среди них большинство сильно ниже меня, не такие большие, скорее приземистые люди, но они могли и уже становились юркими, да и сильными, раздаваясь в плечах.

Ну а ночью…

— Прими новик сей меч и будь братом мне, как и иным в дружине. Стань горой за правду и волю князя нашего Ивана Ростиславовича, — вещал старший сотник дружины Боромир.

— Перед Богом нашим Исусом Христом и перед нашим Батькой Громовержцем, даю клятву в том, — отвечал…

Народ встал в большой круг, и воины были заняты тем, что нарезали себе ладони. Выступавшая из ран кровь капала на землю, впитываясь в чернозем. Следом они встали в круг и взяли за руки друг друга. В центре с поднятым мечом стоял князь.

Хотелось бы сказать, что это именно я проходил обряд клятвоприношения, но нет, я от такого священнодействия освобожден. Да и делать подобный кровообмен, тоже не особо хотелось.

— Я, князь твой Иван Ростиславович принимаю клятву твою и даю свой обет ладить заботу и опекать тебя, как родного, — сказал князь.

— Принимаем клятвы! — заорала сотня глоток.

Князь поднял вверх меч в ножнах, ловким движением рук извлек клинок и торжественно поднял его на вытянутую правую руку вверх. Пафос, нет, скорее, торжественность происходящего зашкаливала. Даже я, человек из будущего, где крайне сложно уже чем-то удивить, впечатлился. И дело, наверное не в освещении, а вокруг множество воткнутых факелов создавали флер таинственности. Дело и не в словах, сказанных с огнем в глазах. Вся суть в энергетике, ею все вокруг насыщено.

Почему я не приношу клятву? Не по собственной воли я этого не делаю, а потому, что меня, оказывается, пока не принимает коллектив. Вот такая, тут вольница. Общество, своей самой значимой частью, не принимает, но и не вышвыривает к черту.

Почему на самом деле? Видимо, все еще, как карту сыграть меня хотят. А тут клятва, ее же не только давать нужно с честными намерениям, ее и принимаю честно. Так что лишнее доказательство, что я у волков. Вот только я не баран…

И я уже понимаю, к чему меня пододвигают — полному осуждению отца прилюдно, ну и по возможности, вызвать Богояра на поединок. Где, он может убить меня, и тогда сотник-предатель явно расстроится. Все-таки большинство, чье мнение довелось услышать, склонялись к тому, что отец любил меня, пусть и делал это так, что можно подумать о ненависти.

И получается, что он убивает меня и тем самым уже свершается месть Ивана Ростиславовича. Или же Богояр сам погибает, что по мнению большинства, крайне маловероятно. Вместе с тем, со смертью Богояра, так же месть свершается. Идеальный план возмездия, нарушить который могу только я своим отказом в нем участвовать. Но… тогда мне точно нет места и в этой дружине, да и в другие ходу нет, потому как, наверняка история с отцом и сыном, должна разлететься по всей Руси. Это своего рода, для местного населения, как очередная серия мегапопулярного сериала в будущем. Пропустить сюжет нельзя.

И тогда зачем какие-то клятвы? Нет, мог бы и я принять эту своеобразную клятву, тем самым несколько ее обесценив, но князь, или те, кто ему шепчет на ухо, решил прикрыться обществом и даже не мне, а через десятника Мирона сообщить, что клятвы не будет, но в дружине я остаюсь. Так сказать, у меня на новом месте работы будет испытательный срок.

Теперь понятно, почему Иван Ростиславович первым делом спросил меня о годах. Условно, конечно, но совершеннолетие тут приходит именно в шестнадцать и в этом возрасте происходит инициация в молодые дружинники. Получается, что я самый молодой в дружине, могу без клятвы до шестнадцати лет спокойно считаться новиком. Так что я и дружинник и не стеснен клятвой. Хотелось сказать, что сотрудник на удаленке, но, нет, самое, что ни на есть близкое общение.

— Братина! Братина! — закричали вокруг.

На середину поляны, окруженную множеством факелов, где и была произнесена клятва выносили большие котлы с чем-то сильно пахнущем и не так, чтобы вкусно, запах отдавал ячменем и житом.

— Кто такой этот Батька, которому клятву дают? Неужто то Пер… — я не успел договорить, обращаясь к Спиридону, как он прикрыл мне рот своей тщедушной рукой.

— Не произноси имя его! — прошептал, оглядываясь по сторонам, Спиридон.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! Неужто поганого бога воины поминают? — усмехнулся я.

— Много воев чтят Батьку заступника, в День Ильи Святого даже в храмах жгут лучины во славу Батьки. Не все, но поминают. Вои же, тут у них свои правила. Но поминают токмо при своих и тот, кто захочет, без принуждения, — сказал Спирка.

Не укладывалось у меня в голове такое вот странное двоеверие, но, как погляжу, местные хроноаборигены вполне себе принимают одновременное поклонение Исусу Христу и Батьке, это так Перуна называют. Имя произносить нельзя, поклоняться, стало быть, можно. Выверт сознания, но тут это норма.

— Ну, Владка, чего смурной? Али клятву не дозволили произнесть? Мо недостоин? — обратился ко мне Боброк, во всю веселясь.

— Зубы покажи, зверек? Полено погрызть дать? — это уже я отвечал.

Вокруг засмеялись, что удивительно и сам Боброк улыбнулся. У парня, ставшего только что полноценным дружинником, были особо развитые передние верхние зубы. Вероятно, что при рождении парня звали иначе, но когда прорезались зубки, у будущего дружинника князя Ивана Ростиславовича уже не было вариантов — Бобр, он и есть бобр.

На утренней и вечерней тренировке Боброк задевал меня, то словом, то и какой подлостью: попробует подножку подставить, или будет мимо проходить и так, случайно, заденет деревянным мечом. Когда гарцевали на конях и у меня выходило откровенно не очень, Боброк с меня смеялся. Вот только смех был настолько наигранным, неестественным, что становилось понятным: Боброк выдавливает из себя и насмешки, да и подлянки совершает не по своему умыслу.

Заказали меня. Так и было, что его попросили, скорее приказали, меня задевать.

Ну да в эту игру играют вдвоем и уже скоро моих подначек, или «случайностей», после которых Боброк дважды оказывался на сырой земле, где уже стоптали весеннюю траву, стало сильно больше, чем тех, что адресовались мне. Гаврила, наш инструктор, молчал, но до поры, пока не стало понятно, что я своими «ответками» скорее зарабатываю авторитет у воинственных подростков, чем его теряю. Вот тогда он каким-то образом приказал Бобру перестать заниматься ерундой.

А так, на самом деле, не все были настроены против меня. Было бы иначе, то не нашлось бы мне места в дружине и в любом статусе, пусть и без клятвы. Молодежь, не только новики, но и молодая дружина, те, кто рядовые ратники, не десятники и не пожилые, так и вовсе приняли меня за своего. Им, видимо, было не столь и важно, чей я сын и что сделал мой отец.

Старший сотник дружины, Боромир, появившийся на второй тренировке и ставший со мной в круг на деревянных мечах, так же казался индифферентным к моему происхождению. Он просто показал мне, что не стоит зарываться и чуть отбил бока, живот и ноги. Деревянный меч, он, конечно не боевой, но бьет чувствительно. И вот этот бой, почему-то несколько сплотил наш коллектив новиков. Мне сочувствовали, а я не проявил ни трусости, ни сдавался, а бился и когдаБоромир стал уже откровенно меня избивать. Был момент, хотел я уже войти в боевой режим и начать просто на смерть драться, но соперник что-то почувствовал и опытный сотник закончил бой.

Это был хороший урок. Нужно понимать, осознавать, что я не Царь Горы, что есть куда расти. И, чтобы стать вот таким матерым волком, как этот Боромир, нужно постараться. Нет, я стану лучше, если будет получаться комбинировать знания и навыки из будущего. Вот это преимущество и даст мне путевку в новую жизнь.

И вот что я скажу… А мне здесь, вот вопреки всему негативу, всем лишениям и ужасной еде… Нравиться!