Гримстоун

Глава 5

Реми

Дейн дарит мне пару мягких хлопчатобумажных брюк, которые были на нем во время наших первых двух встреч. Они мне слишком велики, даже после того, как я закатываю штанины и затягиваю шнурок. В нем по меньшей мере 6 футов 3 дюйма, что делает нас на целый фут разницей в росте. Вероятно и на десять лет старше, хотя точно сказать трудно. У него густые и пружинистые волосы, которые, возможно, преждевременно поседели.

Интересно, те ли это брюки, которые были на нем в тот день. И носит ли он под ними нижнее белье.

Это немного глупая мысль о человеке, который предположительно может быть убийцей, но поскольку я уже нахожусь в его доме, вероятно, не имеет значения, есть ли у меня извращенные мысли о ткани, которая, возможно, недавно касалась его члена.

Моим гормонам, похоже, наплевать на обстоятельства этой встречи. Не должно быть жарко истекать кровью на чьем-то диване, особенно когда это чертовски больно, но я думаю, мне пришлось бы потерять всю ногу, чтобы не заметить, как чертовски сексуально выглядят руки Дейна на моем теле.

Руки — это моя изюминка, они показывают все о компетентности мужчины. То, как они двигаются, то, как они прикасаются… рука правильной формы, лежащая на руле или переключающая передачи… Я могла бы кончить, просто подумав об этом.

У Дейна не просто руки хирурга, у него руки художника. Я была загипнотизирована, когда он элегантно зашил мой рваный порез в аккуратную, плавную линию.

Возможно, именно из-за боли его прикосновения были такими приятными. Жар, казалось, распространялся от его ладоней, заражая мою кровь, воспламеняя мой мозг...

Я никогда не хотела, чтобы швы заканчивались.

Это чертовски безумно, учитывая то, что я только что узнал о Дейне.

Верю ли я в это?

Ронда — старая сплетница, но это не значит, что она неправа. Если бы кому-то и сошла с рук фальсификация медицинского заключения, это был бы врач. И я была здесь всего двенадцать часов назад, обвиняя Дейна в том, что он вломился в мой дом.

Но сейчас он готовит мне выпивку и сэндвич. И я очень восприимчива к подкупу.

— Ешь, — приказывает он, как будто был хоть какой-то шанс, что я позволю хорошему бутерброду пропасть даром. — Ты потеряла много крови. И ты усердно трудилась.

— Ты наблюдал за мной?

Очевидно, так и было — он прибежал в тот момент, когда я поранилась.

И он не пытается это отрицать.

— Это выглядело так, будто ты пыталась починить весь забор за одну ночь.

— Так и было. Мне нравится доводить дело до конца.

— Тебе понадобится армия, чтобы закончить этот забор до наступления темноты.

— Я все еще могу попытаться.

— Это... немного бредово.

— Я называю это мотивацией.

Его рот забавно опускается вниз, что, по-моему, является одной из его улыбок. На опущенной щеке появляется ямочка, неожиданно появляющаяся на его холодном, застывшем лице. Это в некотором роде очаровательно.

Держу пари, его жена тоже так подумала…

О, заткнись нахуй, Ронда. Я даже не знаю, была ли у него на самом деле жена.

Да, была. Ее муж тоже так сказал…

Сплетни из маленького городка.

В маленьких городках многое замалчивается…

Я откусываю огромный кусок сэндвича. Если Дейн хотел меня отравить, он мог бы это сделать, когда ввел мне в руку какую-то хрень. Кроме того, даже если он действительно убил свою жену, я сомневаюсь, что он пристает к каждой случайной девушке, которая встречается ему на пути. Все в порядке. Со мной все будет в порядке.

До тех пор, пока я смогу перестать пялиться на его тело под этой рубашкой…

Мне больше нравилось, когда он был с обнаженной грудью, но, черт возьми, умеет же этот мужчина подбирать одежду. На нем угольно-черные брюки на несколько тонов темнее его волос и накрахмаленная белая рубашка. Или, по крайней мере, раньше она была идеально белой — теперь кровь потрясающе ярко проступает на теле и рукавах, а по штанине его брюк стекает дополнительная полоска.

Я откладываю свой сэндвич, снова чувствуя себя виноватой.

— Теперь я должна тебе еще и за одежду.

Дейн опускает взгляд на себя.

— Почему, из-за этого? Ты думаешь, я не знаю, как вывести пятна крови с одежды?

— Человек может неправильно это воспринять.

Он бросает на меня острый взгляд.

Лучше сказать это или не говорить?

Эй, у тебя когда-нибудь была жена?

И если да, то ты случайно не убил ее?

Нет, не могу этого сделать. Я слишком труслива.

Вместо этого, после неловкой паузы, я спрашиваю:

— Ты работаешь сегодня вечером?

— Через пару часов.

— Ты всегда работаешь в ночную смену?

— Мне практически приходится.

Я позволяю этому повиснуть в воздухе, пока он угрюмо не добавляет:

— У меня заболевание, которое делает меня чувствительным к солнцу.

— О, — я стараюсь не рассматривать его через призму этой новой информации. — Как вампир?

Слишком поздно я понимаю, как часто он, должно быть, слышал эту глупую шутку.

— Извини, — бормочу я.

— Не все так плохо, — Дейн пропускает это мимо ушей. — Но я получаю адский солнечный ожог, если выхожу на улицу в полдень.

— Расточительство, жить в пляжном городке.

— Я не живу в Гримстоуне, — его лицо темнеет, как будто эта идея оскорбительна. — Я живу прямо здесь.

Он глубоко в лесу, в этом доме, выкрашенном в цвет ночного неба, на всех окнах темная пленка. Деревья растут вокруг его дома еще ближе, чем у меня, создавая вечную тень. Только фруктовый сад получает полное солнце.

Теперь все это обретает смысл, в каком-то печальном смысле — я больше склоняюсь к интерпретации, что Дейн — непонятый аутсайдер, а суеверные старые бабки любят нести чушь.

— Ты всегда здесь жил?

— Да, — просто говорит он. — Я родился в этом доме. Мой отец принимал мои роды — он тоже был врачом.

— У этого дома есть название? — я люблю дома с названиями. Я планирую построить указатель для Блэклифа.

— Кто-то назвал его Полуночным поместьем, и оно прижилось, — говорит Дейн со странной, несчастной улыбкой.

Я не могла придумать более подходящего прозвища. Его дом гладкий и темный, стены и потолки выкрашены в глянцевый цвет индиго, отделка из дерева глубокого красного дерева. Его мебель более современная, чем у меня, но он сохранил старые стеклянные дверные ручки и латунные люстры.

Что я действительно ищу, так это любой намек на женское прикосновение. Как давно умерла его жена? Встречается ли он сейчас с кем-нибудь?

Еще больше глупых мыслей, потому что не имеет значения, встречается ли Дейн с кем-нибудь. Он не будет встречаться со мной, потому что ему, вероятно, это неинтересно. Потенциальный убийца, определенно склонный к принуждению, и если этого недостаточно, у нас нет ничего общего. Книги на полках и картины на стенах говорят мне, что Дейн чертовски более высоколобый, чем я. Мне нравится наливать водку в коктейль и напиваться, наблюдая за «Риком и Морти» с Джудом.

Теперь, когда я решила, что мы никогда не будем встречаться и он, вероятно, не убьет меня, я чувствую себя намного спокойнее. Достаточно, чтобы поставить пустую тарелку и начать копаться в ней.

— Ты все это прочитал? — я провожу пальцем по корешкам его книг.

Прикосновение к его вещам заставляет Дейна чувствовать себя неуютно. Он наблюдает за мной, куда бы я ни двигалась.

Мне нравится, когда он смотрит на меня, хотя я едва могу это выносить.

— Все, — сухо отвечает он.

Когда я была его пациентом, он полностью контролировал ситуацию. Он не совсем уверен, как вести себя со мной, как с нежеланным гостем в его гостиной.

Это первый раз, когда у меня было что-то вроде преимущества, и я не могу не затянуть это немного точно так же, как это сделал Дейн за железными воротами. Возможно, это как-то связано с уколом в руку, который он мне сделал, что делает это еще большей его виной — я плыву на волне злобного ликования без малейшего представления о последствиях. Я даже не чувствую под собой свою раненую ногу.

У него на полке много странных книг — вещи, которые выглядят мистическими и оккультными рядом с научной литературой.

— Это твои старые учебники? — я достаю с полки потрепанный экземпляр «Анатомии Грея» в кожаном переплете.

— Нет, — Дейн едва удерживается, чтобы не выхватить ее у меня из рук. — Это первое издание 1858 года, и оно стоит около шестнадцати тысяч, так что, если ты не хочешь драить мои туалеты до скончания веков...

— Слава богу, — я смеюсь. — Я боялась, что это то, что они раздавали, когда ты учился в колледже.

— Я не настолько стар, — его губы приподнимаются, хотя выражение его лица становится печальным. — Хотя, черт возьми, иногда мне так хочется.

— Мне тоже, — говорю я слишком честно.

Мы долго смотрим друг на друга.

Дейну кажется, что он смотрит на меня впервые, по-настоящему смотрит на меня, как на личность, а не как на препятствие. И я отвечаю ему тем же — я перестаю пялиться на его тело сквозь одежду и возиться с его вещами и по-настоящему смотрю ему в лицо, ощущая тот момент единения, когда эмоции одинаковы, даже если все обстоятельства разные.

— Что случилось с твоим братом? — он резко спрашивает. — Почему ты его опекун?

Момент испорчен. Я смущенно отвожу взгляд.

— Потому что наши родители умерли.

Дейн не задает следующий очевидный вопрос: «Как они умерли?» и я благодарна ему за это, потому что терпеть не могу, когда знакомые небрежно просят меня пережить худшую ночь в моей жизни.

Большинство людей не могут устоять перед своим любопытством.

Если бы у Дейна действительно была жена, которая умерла, я бы предположила, что он не задает этот вопрос, потому что это именно тот вопрос, который он ненавидит задавать самому себе.

Вместо этого он спрашивает:

— Сколько лет было твоему брату?

— Десять. Но на вид ему было около шести, — я улыбаюсь, вспоминая, каким маленьким и хрупким был Джуд, какими огромными были его темные глаза на крошечном заостренном личике. — В детстве он был таким милым. Он часами лежал в изножье моей кровати, пока я занималась. Он рисовал, читал или писал в своем дневнике, но никогда сам не делал домашнюю работу.

Дейн фыркает.

— Похоже на моего брата. Только последняя часть — ничего хорошего.

— У тебя есть брат?

Приятно знать, что у Дейна есть родственники, которые все еще живы.

— Ему принадлежит «Монарх» в Гримстоуне. Он получил это в наследство, а я забрал дом.

— Кому досталась более выгодная сделка?

— Мы оба получили то, что хотели. По крайней мере, так мы думали в то время.

Монарх — красивый старый отель на Мейн-стрит, единственный в городе. Его конкурентом является отвратительно роскошный отель Onyx resort, построенный на противоположном конце пляжа, ненавистный местными жителям, но, возможно, спасение для меня в том смысле, что это должно резко повысить стоимость моей недвижимости. У Дейна тоже, хотя, похоже, ему это не нужно.

— Итак, ты богат, — говорю я. — Я так и думала. Это бархатный халат — в наши дни большинство людей носят флис, не знаю, знаешь ли вы об этом.

Когда я отпускаю шутку, которую Дейн не хочет признавать, ему приходится сделать паузу и разжать челюсти. Это становится моим любимым зрелищем.

— Коветты были одной из семей-основателей Гримстоуна, — говорит Дейн, как будто он в чем-то признается, а не хвастается.

— Это вы дали ему название? Потому что, возможно, ты захочешь переосмыслить свой маркетинг... это точно не вызывает в воображении образы солнечного неба и песчаных пляжей.

Дейн приподнимает бровь.

— Ты видела наши пляжи?

— Вообще-то, нет.

Дядя Эрни ненавидел океан. Он возил нас в город, но никогда не спускался к воде.

— Давай просто скажем, что это был единственный раз, когда мои предки были честны.

— Не может быть так уж плохо, если вокруг него построили целый курорт.

Дейн странно смотрит на меня.

— Люди приезжают сюда погостить, но не остаются.

Почему нет?

— Потому что они могут почувствовать, что с этим местом что-то не так. Особенно там, внизу.

Он кивает в сторону города с его пещерами и пляжами, хотя мы уже давно не видим даже деревьев в его собственном дворе. На улице уже совсем темно, а в доме Дейна освещение лишь немного лучше. Единственная лампа в комнате больше не давала достаточно света, чтобы наложить швы на мою ногу.

Я и не осознавала, сколько света мы потеряли. Глаза Дейна из медовых стали каменными, его кожа — как мрамор. Самые темные пряди его волос черны как смоль, самые светлые — чистое серебро. В нем больше металла, чем человека.

Мне следует уйти…

Вместо этого я спрашиваю:

— Что не так с Гримстоуном?

Дейн смотрит на меня, склонив голову набок.

— Почему любое место такое, какое оно есть? Почему в Амазонии все ядовито? Люди, которые здесь растут, нехорошие люди.

— Включая тебя?

— Особенно я.

Внезапно я вспоминаю, что нахожусь в доме совершенно незнакомого человека. С ужасной репутацией.

Я облизываю губы.

— Что это значит?

— Что?

— Что ты нехороший человек?

Тишина между нами гладкая, как озерная вода — по ней можно заметить мельчайшую рябь.

Лицо Дейна ничего не выражает, в то время как тысячи мыслей мелькают в его глазах.

Если бы я могла читать их, как книгу... открыла бы я ее?

Да. Каждый гребаный раз.

— Как ты думаешь, что это значит? — говорит Дейн. — Быть плохим человеком.

— Это значит, что ты причиняешь боль людям.

Он слегка улыбается, его легкое дыхание щекочет мне руку.

— Реми... все причиняют людям боль.

— Я имею в виду намеренно. Получая от этого удовольствие.

— Имеет ли значение, сделал ли человек, который причинил тебе боль, это намеренно?

Гидеон вспыхивает у меня в голове.

— Да, — говорю я яростно.

— Я так не думаю, — Дейн стоит рядом со мной в темноте. — Я не думаю, что это вообще имеет значение, когда ты истекаешь кровью на полу.

Его слова угрожающие, его присутствие пугает, но в его глазах пляшет мрачное веселье, которое непреодолимо притягивает меня внутрь, вместо того чтобы броситься к двери.

Я вздергиваю подбородок.

— Я истекала кровью на твоем диване. Ты наложил мне швы. Мне не кажется, что это поступок плохого парня.

Рука Дейна взлетает быстро, как змея, и хватает меня за конский хвост, оттягивая мою голову назад. Его тело прижимается к моему, и он больше совсем не металлический, не холодный и не стальной — он чистый расплавленный огонь, мерцающий в его глазах, вырывающийся из его легких. Его губы обжигают край моего уха.

— Это было чисто эгоистично. Ты должна мне чертовски много работы, и я собираюсь выжать из тебя все до последнего доллара, прежде чем позволю тебе развалиться на части.

Его рот обрушивается на мой, горячий, влажный и агрессивный. Другая его рука скользит под мою рубашку и хватает мой сосок, сильно сжимая.

— Я действительно наслаждаюсь болью красивой женщины. Я наслаждаюсь тем, что это делает... физиологически, — он переплетает пальцы, заставляя меня вскрикнуть у его рта. Его губы скользят вниз по моей челюсти, и он прижимается носом к моему уху, вдыхая мой запах. — Адреналин в твоем поту... — он проводит своим горячим языком по моей шее. — То, как расширяются твои зрачки...

Он целует меня, и моя спина выгибается назад под его рукой, вся сила уходит из моих ног. Я теряюсь в головокружительном тепле его тела, прижатого к моему.

Яркая вспышка боли в моей груди возвращает меня обратно.

Боль острая и пульсирующая, она снова заставляет меня выпрямиться, кулаки беспомощно сжимаются под его рубашкой. Он безжалостно щиплет мой сосок, пригвождая меня к месту, заставляя сосредоточиться на одной пылающей точке, в то время как остальная часть моего разума пытается раствориться в мягкости его губ, тепле его рук, обнимающих меня.

— Так что, нет, я зашивал тебя не для того, чтобы помочь тебе… — шепчет он мне на ухо. — Я сделал это, потому что хочу починить свой забор... и потому что мне понравилось срезать с тебя шорты.

Последним резким движением, от которого я вскрикиваю, он отпускает мою грудь и отпускает меня.

Моя грудь в огне. Сосок пульсирует, как будто он вырвал кольцо, обжигающий жар распространяется по всей груди. Мои губы припухли и пульсируют так же сильно.

Дейн отступает, снова спокойный и собранный, поправляя запонку на своей пропитанной кровью рубашке.

— Теперь, если ты не возражаешь… Мне нужно переодеться перед уходом.

Он подходит к своей входной двери и открывает ее.

У меня дрожат ноги. Мой сосок пылает. Я не знаю, что, черт возьми, не так с этим парнем.

Но он только что отмахнулся от меня, как от собаки, и я не собираюсь уходить отсюда, как маленькая сучка.

Итак, когда я ухожу, я поворачиваюсь и останавливаюсь на пороге его дома, потная, перепачканная кровью и совершенно грязная после работы в его дворе.

— Знаешь, по твоим словам, — говорю я, — Если тебе понравилось — значит, ты считаешь меня красивой.