Гримстоун

Глава 1

Реми Хейз

🎶 Oblivion — Grimes

Когда мы остановились перед разрушенным особняком, все оказалось хуже, чем я ожидала. Джуд притворяется, что все не так уж плохо, потому что именно он настаивал на этом.

— О, да… — говорит он, вылезая из машины и разминая ноги. — Это действительно... что-то. Посмотри на все эти деревья. И, э-э… Он определенно большой.

Большой — это не преимущество, когда нам необходимо отремонтировать каждый квадратный дюйм этого места. И под нами я, конечно, подразумеваю себя, потому что Джуд едва умеет держать молоток.

— У тебя плохо получается быть оптимистом, — сообщаю я брату. — Тебе это не идет.

— Хорошо, — усмехнулся он. — Это огромная куча дерьма. И, вероятно, там водятся привидения.

Это единственная вещь, о которой мне не нужно беспокоиться — я не верю в привидения.

Но если бы в домах жили привидения, то этот был бы идеальным кандидатом.

Старинный викторианский дом выглядел зловеще. Облупившаяся краска придала ему нездоровый вид, а множество остроконечных окон, темных и закрытых ставнями, создавали мрачную атмосферу. Крыльцо зияло, как пасть чудовища, а сломанные ступени напоминали кривые зубы.

— Как ты думаешь, может быть, дядя Эрни был убийцей? — Джуд прошептал мне на ухо, заставив меня вздрогнуть.

Я оборачиваюсь и поднимаю кулак, как будто собираюсь ударить его.

— Не делай этого!

Джуд ухмыляется. Он знал, что я самая мягкотелая душа на планете. Я никогда в жизни его не била, даже когда он действительно этого заслуживал.

— Дядя Эрни был в инвалидном кресле, — напоминаю я ему. — Вероятно, именно поэтому он не удосужился подстричь траву.

Лужайка перед домом представляла собой джунгли сорняков высотой по пояс, не говоря уже о мусоре и сломанной технике. Мне понадобились бы грабли, чтобы расчистить это место — обычная газонокосилка не проехала бы и двух футов.

Я уже подсчитывала задачи, чтобы сделать это место пригодным для жизни, не говоря уже о том, чтобы превратить его в райское местечко. Тяжесть этих задач казалась огромной по сравнению с моей собственной жалкой маленькой тенью, ползущей по ступенькам крыльца.

— У тебя есть ключ? — спрашивает Джуд.

— Да.

Когда я касаюсь холодной ручки, входная дверь открывается с жутким стоном.

— Оооооо… — Джуд вздрагивает, его глаза расширяются от страха.

— Заткнись, — я отодвигаю его.

Интерьер дома темный и прохладный, сырость висит в воздухе. Свет проникает только через дыру в крыше, пропускающую дрейф мёртвых листьев и холодный дождь. Гниющие доски прогибаются под нашими ногами, словно предвещая скорый обвал.

Плесень течет по стенам, как черные слезы. На дальних стропилах я слышу трепет птицы. Или, может быть, летучую мышь.

Сырой холод и гнетущее бремя попыток исправить могли бы раздавить меня, но я так легко не сдамся.

— Ты хочешь пойти выбрать себе комнату?

Джуд втягивает носом воздух и издает рвотный звук.

— Я сплю в машине.

— Нет, не спишь.

— Ты заставила меня спать в машине в Грин-Ривер.

У меня начинает гореть шея, как всегда, когда я думаю о деньгах.

— Отель был переполнен.

— Ты могла бы проверить другой.

— Тот, другой, выглядел дорогим. Это была всего одна ночь — я сняла нам жилье в Бойсе.

— Только потому, что от тебя начинало вонять, — Джуд морщит нос.

Мой брат до смешного ханжеский. Эта ночь в машине — самое близкое, что он когда-либо делал в походе. Что ж... до сегодняшнего вечера. В зависимости от того, сколько дыр в потолке спальни, мы могли бы спать под звездами.

— Захвати сумки, ладно? — спрашиваю я. — Я собираюсь проверить электрическую панель.

Джуд возвращается на улицу, пока я осматриваю первый этаж. Я надеялась, что мне не придется открывать узкую дверь в коридоре и спускаться по ступенькам в подвал, но, конечно, это именно это и необходимо сделать.

Я поднимаю фонарик на телефоне, чтобы не сломать шею на крутой лестнице, ведущей в подвал. Эта часть дома так и не была достроена; каменные стены пропускают воду, которая скапливается на цементном полу, создавая ощущение сырости и холода.

Мой телефон освещает пространство слабым светом, из-за чего тени вырисовываются, огромные и угрожающие. Вдоль дальней стены выстроились пыльные стеклянные банки, полные неизвестных веществ. Что-то шуршит в дальнем углу, заставляя меня стиснуть зубы.

Я не люблю маленькие пространства — места без окон и без возможности сбежать. Холодный пот стекает по моей спине.

Сухие листья хрустят под ногами — или я надеюсь, что это всего лишь листья. Сугробы глянцевых иссиня-черных листьев лежат повсюду внутри особняка, сверкая, как тушки жуков. Они из рощи девятилистников, которая окружает поместье, поэтому дядя Эрни назвал свой дом — Блэклиф¹.

Я нахожу электрическую панель, но она так заросла паутиной, что я еще больше убеждаюсь, что не стоит рисковать и щелкать выключателями. Нет, пока не посмотрит профессионал.

Есть много вещей, с которыми я могу справиться сама — почти со всем, если у меня есть YouTube и сумка с инструментами. Но я не хочу рисковать пожаром.

Одна только мысль об этом вызывает резкий запах дыма в моих ноздрях. Я сильно встряхиваю головой, чтобы прояснить, мое сердце сжимается в груди.

Никаких гребаных пожаров. Я слишком хорошо знаю, что даже мокрые вещи могут гореть.

Я вызову сюда электрика. Это должно быть в рамках бюджета, потому что на ремонт этого места и так уйдет каждый сэкономленный мной пенни, плюс еще больше — тем более, что я уже потеряла 78 долларов за штраф за превышение скорости, который получила от какого-то придурковатого шерифа по дороге в Гримстоун.

Какой мудак. Он даже не притворился, что не смотрит на мою рубашку, пока выписывал штраф. Я была рада, что Джуд был на пассажирском сиденье — мне было бы неприятно думать, что могло бы случиться, если бы шериф Шейн остановил меня совсем одну на пустой дороге.

Но все это будет стоить того, если мы сможем успешно переделать это место.

В то время как одна часть моего мозга зафиксировала каждое разбитое окно и гниющую половицу, остальная часть меня отмечала нетронутые витражи в обсерватории и серебристую потолочную плитку на кухне, которые определенно можно спасти…

Этот дом мог бы быть великолепным. Это могло бы быть что-то действительно особенное — при правильном количестве смазки для локтей. И единственное, что у меня есть — это локти.

Когда я поднимаюсь на первый этаж, Джуд все еще не забрал сумки. Я нахожу его копающимся в том, что раньше было помещением для прислуги, а потом стало спальней дяди Эрни, когда он был прикован к инвалидной коляске. Он оборудовал уборную ванной, которая открывается сбоку, и металлическими ограждениями рядом с туалетом.

Его медицинское оборудование до сих пор стоит рядом с больничной койкой, на которой он провел последние месяцы своей жизни. Птица свила гнездо на аппарате ЭКГ. Я не знаю, разбросали ли пустые посудины белки или подростки, которые явно вламывались сюда хотя бы раз, чтобы оставить свои пустые банки из-под пива и использованные презервативы.

— Отвратительно, — говорит Джуд.

Я не уверена, на какую отвратительную вещь он ссылается, но да, я согласна.

— Ну, я так понимаю, тебе не нужна эта комната?

— Ни за что, черт возьми.

Я думала, он выберет главную спальню, как в нашем последнем доме, но мой брат существует, чтобы опровергать мои ожидания. Вместо этого он выбирает самую маленькую спальню рядом с библиотекой.

— Как думаешь, какие-нибудь из этих книг еще читаемы? — он достает с полки том в кожаном переплете, и он тут же разваливается у него в руках.

— Конечно… если ты не возражаешь, что обложка покрыта пылью.

— Некоторые из них могут чего-то стоить… они были задолго до времен дяди Эрни.

— Делай что хочешь. Все, что ты сможешь продать из этого дома, пойдет прямо в фонд твоего колледжа.

Джуд делает кислое лицо. Он терпеть не может, когда я напоминаю ему, что да, он на тысячу процентов точно собирается в колледж, и мы больше не ссоримся из-за этого. Потому что я действительно могу ударить его, если он попытается еще раз.

— Ты мог бы начать в январе. У меня достаточно денег, чтобы помочь тебе пережить первый семестр. И к следующей осени это место наверняка будет продано.

— Я не хочу начинать в середине учебного года. И в любом случае, тебе понадобится моя помощь.

— Оу, ты действительно собираешься помочь?

— Ха-ха, — Джуд закатывает глаза. — Если я не помогу, то откуда я узнаю, как поклеить обои или покрасить комнату, несмотря на то что я никогда не соглашался внедрять эти знания в свой мозг?

— Ты никогда не клеил обои.

— Я видел, как ты это делаешь. И я рисовал.

Он помогал мне в этом. Джуд иногда рисовал. И у него это тоже неплохо получается, как бы долго он не уделял этому свое внимание.

Мой брат великолепен во всем, за что бы он ни брался; в этом-то и трагедия. Он был чемпионом средней школы по шахматам, вундеркиндом по игре на виолончели и лучшим по всем тестам в своей престижной частной школе. Но не лучшим в классе, потому что он никогда не выполнял домашнее задание. И не занимался чем-либо дольше, чем несколько напряженных, одержимых месяцев.

Я бы убила за то, чтобы унаследовать хоть каплю его гениальности. Но у меня все на «отлично» — и это при том, что я стараюсь изо всех сил и учусь изо всех сил. Кто знает, насколько глупым я была бы без трудовой этики.

— Мне нужно съездить в город, — говорю я Джуду. — Купить продукты и все такое. Хочешь пойти со мной?

Я думала, что его ответом будет автоматическое «да», потому что я никогда ничему не учусь.

— Я останусь здесь и буду исследовать окрестности, — говорит Джуд.

— Ладно. Просто будь осторожен… некоторые из этих полов не слишком устойчивы.

— Ты беспокоишься, что пол сейчас уйдет у меня из-под ног? Боже, мне нужно дать тебе что-то реальное, из-за чего можно было бы переживать.

— Пожалуйста, не надо.

Я знаю, что он просто шутит, но мне не хочется оставлять его здесь совсем одного, его худое лицо кажется бледным в сумеречном свете, а глаза — огромными, темными и по-детски наивными. На прошлой неделе моему брату исполнилось двадцать, но он выглядит намного моложе. Он всегда был таким.

Я ерошу его волосы.

— Я скоро вернусь.

Он приглаживает их со страдальческим выражением лица.

— Не торопись.

* * *

Час езды до Гримстоуна — и вот я уже загружаю в свой древний Бронко² продукты и кое-что еще. Беглый взгляд на местный хозяйственный магазин — в ближайшие недели он станет моим главным поставщиком.

Радует появление двух новых ресторанов на Мэйн-стрит, а также нескольких бутиков в стиле бужи. Курорт процветает, и это именно то, на что я рассчитываю, чтобы превратить этот поворот из прибыльного в судьбоносный. Дом дяди Эрни больше не находится в такой глуши — для подходящего покупателя его можно было бы просто считать — частным.

Я чувствую себя довольно хорошо на обратном пути по длинной извилистой дороге в Блэклиф, пока не подъезжаю к воротам, запертым на цепь и висячий замок, которых, безусловно, не было здесь в последние два раза, когда я проезжала через них.

— Что за хрень?

Выйдя из Бронко, я подхожу к воротам, как будто это оптическая иллюзия. Пятьдесят семь минут назад я проезжала здесь по дороге в город, даже не заметив столбов ограждения по обе стороны дороги. Теперь они забаррикадированы ржавыми, но чрезвычайно прочными железными воротами высотой в восемь футов. Я встряхиваю цепь, как будто это поможет.

Это было бы проблемой, если бы не моя сумка с инструментами на заднем сиденье Бронко, в которой лежали очень большие болторезы.

Кусачки для болтов — это просто охуенно. Однако, они не превращают разрезание стали толщиной в дюйм в сущий пустяк. Я вспотела, кряхтя, и порвала футболку, прежде чем мне удалось разорвать цепь.

— Я мог бы пристрелить тебя за это.

Я роняю кусачки и цепь, издавая звук, который можно описать только как — визжание маленькой девочки.

— Ааааа, что за чертовщина?

Это мои первые слова, обращенные к мужчине, стоящему в тени дуба. Или, можно сказать, прячущемуся.

Он высокий, с копной густых темных волос, тронутых сединой. Трудно сказать, сколько ему лет. Его лицо холодное, суровое и такое бесцветное, что я думаю, он, должно быть, болен, особенно учитывая, что в два часа дня на нем халат. Но обнаженная грудь под халатом выглядит совсем не больной.

В моей голове всплывают старые деньги. Только такой богач мог стоять здесь с надменным видом в пижаме. Конечно, его бархатный халат и вышитые тапочки в десять раз лучше, чем все, что у меня есть. Я вспотевшая хулиганка в разорванной рубашке, с цепями на лодыжках.

— Незаконное проникновение на чужую территорию — одно из немногих преступлений, на которые здесь обращают внимание, — спокойно сообщает мне мужчина. — Я думаю, наш шериф действительно мог бы выбраться из своей любимой кабинки в Эмме³, чтобы провести расследование.

Мое сердце все еще колотится о ребра, но, по крайней мере, я обрела дар речи.

— Ты не можешь вторгаться на свою территорию.

Он приподнимает бровь. Это единственное, что его так сильно тронуло. Он прислонился к стволу дуба, свободно скрестив руки на бледной груди.

Рукава его мантии закатаны до локтей, демонстрируя изящную мужественную форму его предплечий и кистей. Я не хочу замечать в нем ничего привлекательного, но не замечать этого невозможно. Он суровый и поразительный, жестокий и красивый. Это вызывает у меня множество противоречивых эмоций, особенно когда он говорит.

— Блестящее наблюдение, — сухо говорит он. — Но так получилось, что мы находимся на моей земле.

Его уверенность в себе настолько велика, что я не могу ответить ему так, как планировала, а именно: «Отвали, псих».

Вместо этого я спрашиваю чуть более вежливо:

— А ты кто такой, черт возьми?

— Дейн Коветт, — говорит он. — Это мой дом. И все это… — он показывает на обе стороны от нас. — Моя собственность.

Сквозь деревья я вижу фронтоны грандиозного особняка, который находится в гораздо лучшем состоянии, чем тот, который я только что унаследовала. Все в нем — водостоки, черепица, ставни — выкрашены в темно-синий цвет. Видимые части сада выглядят нетронутыми.

Наверное, я немного завидую, когда рычу:

— Поздравляю. Дорога все еще не принадлежит тебе.

Дейн улыбается. У него ровные и белые зубы, но они не придают его лицу теплоты. Совсем наоборот.

— Неверное убеждение. Как ты думаешь, повторение этого делает это правдой? Я владелец дороги и всей земли по обе стороны от нее. Вот что значит, когда я ставлю поперек нее шлагбаум и говорю: «Не подходите, черт возьми». Но, думаю, цепи и висячий замок были слишком тонкими.

Вау. Прошло много времени с тех пор, как я кого-то так сильно ненавидела с первого взгляда.

Хотела бы я сказать что-нибудь сокрушительное, а не слегка плаксивое:

— Тогда как, черт возьми, я должна добраться до своего дома?

Он переминается с ноги на ногу, прислонившись к дереву, и слегка хмурится.

— Какой дом?

— Вон там, наверху...

Я указываю в направлении Блэклифа, который почти виден с того места, где мы стоим. На самом деле, я просто показываю на темный ореол деревьев вокруг дома.

Дейн выпрямляется, засовывая руки в карманы халата, и выглядит так, словно теперь я ему не нравлюсь еще больше.

— Ты Розмари.

Его неприязнь к моему имени почти совпадает с моей собственной.

— Реми.

— И что ты здесь делаешь, Реми?

То, как этот парень задает свои вопросы, действительно начинает выводить меня из себя.

— Я пытаюсь добраться домой. Но какой-то мудак перегородил дорогу.

— А теперь мы вернулись к этому, — он проводит рукой по волосам, отчего его халат распахивается, открывая еще немного его твердую бледную грудь. Я ненавижу его и не могу отвести от него взгляда — как от ядовитой змеи или ядовитого гриба. — Я перекрыл мою дорогу, — повторяет он, как заезженная пластинка. — К которой у тебя нет доступа.

— Тогда как, черт возьми, Эрни сюда забрался?

— Я предоставил ему сервитут⁴, — самодовольно говорит Дейн.

Я могла бы взорваться, черт возьми.

Вместо этого я запихиваю эти эмоции поглубже внутрь и пытаюсь изобразить на лице самую милую улыбку. Это похоже на попытку загнать орангутанга в чулан — моя улыбка дрожит и больше похожа на стиснутые зубы.

— Тогда, пожалуйста, не могли бы вы также предоставить мне разрешение?

Его ответ холоден, спокоен и мгновенен:

— Нет.

Никогда еще не было так важно и так разрушительно держать себя в руках. Мне так сильно хочется закричать. Но я начинаю подозревать, что у меня серьезная проблема…

Этот ублюдок может все испортить.

Просто потому, что он этого хочет.

Просто потому, что ему не нравится смотреть, как я проезжаю мимо.

Лучше бы он вышел на дорогу, чтобы поговорить. Он прячется в тени под дубом, а это значит, что мне придется сойти с дороги и присоединиться к нему под деревьями, чтобы подойти достаточно близко для вежливой беседы.

Здесь на десять градусов прохладнее и намного темнее. Я вдруг вспоминаю, как далеко мы находимся от других людей. Должно быть, проходят дни, даже недели, а по этой дороге не проезжает ни одна машина.

Вблизи Дейн выглядит и лучше, и более отталкивающе.

У него янтарные глаза, а губы — единственное, что есть мягкого в его лице. Может быть, они слишком полные и мягкие — меня бросает в дрожь при мысли о том, как они прикасаются ко мне. Но я думаю об этом.

Если моему соседу приходится быть великолепным и угрожающим, я бы хотел, чтобы он был либо тем, либо другим, а не тем и другим одновременно, потому что это ломает мне голову.

Я пытаюсь успокоиться:

— Слушай, я думаю, мы не с того начали. Блэклиф достался мне в наследство от дяди Эрни. Он умер в прошлом году…

— Я знаю, — прерывает Дейн, становясь холоднее, чем когда-либо. — Я был его врачом.

Я не могу представить этого человека врачом. Возможно, гробовщиком.

— Я этого не знала.

— Я не удивлен, — его губы кривятся. — Ты так и не приехала.

Это разжигает мой пыл. Этот придирчивый ублюдок ничего не знает о последних десяти годах моей жизни.

Красный шум, словно рой разъяренных шершней, жужжит в моих ушах. Все болезненные моменты, все, что мне приходилось делать, мои стрессы, мои страхи — они нарастают и не отпускают меня никогда…

Мои руки сжимаются в кулаки. Дейн удивленно опускает глаза, словно ему не терпится увидеть, как я теряю самообладание.

Не надо!

Я слышу это как шепот — мое лучшее «Я».

Если я сорвусь, это послужит ему отличным предлогом не пускать меня в дом.

Но если я буду сохранять спокойствие, он должен быть благоразумен. Он должен — до тех пор, пока я остаюсь спокойной.

Будь спокойна, малышка, будь спокойна…

— Эрни оставил Блэклиф мне, — повторяю я. — И я собираюсь его отремонтировать. Так что мне придется ездить по этому пути. На самом деле, часто.

— Этого не произойдет.

Этого достаточно, чтобы я потеряла свою слабую дипломатическую хватку.

— Почему, черт возьми, нет? Серьезно? Почему тебя это вообще волнует?

— Я не хочу, чтобы сюда приезжали бригады людей, чтобы ты могла превратить этот дом в какое-нибудь модернизированное чудовище и продать его за доллар.

— Здесь не будет бригад, буду только я! И, может быть, электрик, — признаюсь я.

Это заставляет его задуматься. Он снова оглядывает меня с ног до головы, задерживая взгляд на дыре на моей рубашке.

— Ты собираешься провести весь ремонт самостоятельно?

Недоверие, к которому я привыкла. Я 5 футов 4 дюйма, у меня фиолетовые волосы и пирсинг, и хотя я выгляжу не так молодо, как Джуд, я точно не кричу «ответственный взрослый». Хотя именно такой я и была дольше, чем большинство людей.

— Да, я собираюсь сделать это сама. Потому что я чертовски эффектно обращаюсь с электроинструментами.

Это вызывает у него подобие улыбки. Зубов не видно, но они лучше, чем те, что были раньше — с небольшим отрывом.

— Поздравляю, — говорит он. — Мне по-прежнему насрать.

— Пожалуйста! — я действительно в отчаянии. Нам нужна эта чертова дорога. — Что мой дядя дал тебе в качестве компенсации?

— Десять тысяч в год.

Он произносит это спокойно и буднично, как будто такие деньги для него ничего не значат. Скорее всего, это не так.

Или он лжет. Как я могу это выяснить?

Он не лжет. Это как раз моя удача.

Мое тело словно из свинца.

— У меня нет десяти тысяч.

Дейн, как всегда, не дает мне покоя.

— Тогда как ты собираешься отремонтировать дом?

— Мне нужен каждый пенни, который у меня есть, и этого все равно не хватит. Пожалуйста, здесь только я и мой брат. Я умоляю тебя! Нам это нужно.

Я жалкая, но мне все равно. Я встану на колени, если понадобится — у меня нет гордости, когда дело касается Джуда.

Дейну, похоже, это понравилось бы. На самом деле, я, черт возьми, знаю, что он получает от этого удовольствие. Иначе зачем он натягивал эту цепь и смотрел, как я ее развязываю, прежде чем что-то сказать? Почему он стоит там, засунув руки в карманы, как будто ему хотелось бы заниматься этим весь день?

Потому что он бы так и сделал.

Посмотрите на него, он наслаждается этим…

Не взывайте к его лучшим качествам, у него, вероятно, их нет.

Будьте умнее.

Предложи ему то, чего он на самом деле хочет…

Это худшая часть моих слов, но на этот раз я думаю, что это правильно.

Мы с Джудом поставили на кон все, что у нас есть, и я должна сделать так, чтобы это сработало. Все, что нужно.

— У меня нет десяти тысяч, но должно же быть что-то, что я могу сделать, чтобы заплатить тебе на твоей территории? Я не просто занимаюсь ремонтом дома. Я могу подстричь траву, вывезти мусор, я могу сделать все, что угодно...

Я намеренно перечисляю унизительные задания, потому что чувствую, что именно это больше всего понравится этому ублюдку-садисту. Ему нравится держать это у меня над головой.

И он не торопится с выводами, его взгляд скользит по моему лицу, телу, капелькам пота на губе, дыре на рубашке… Я не могу понять, испытывает ли он ко мне отвращение или хочет меня съесть.

— Хорошо, — говорит он так резко, что я подпрыгиваю. Это тоже заставляет его улыбнуться.

— Так... я могу пользоваться дорогой?

— Каждый чертов день.

— И... что я должна делать?

Эта улыбка самая ужасная из всех, потому что она самая искренняя.

— Ты сделаешь все, что я попрошу. Приходи завтра вечером и захвати с собой сумку с инструментами.