Гримстоун

Глава 9

Дейн

Если я не сплю, я слышу каждую машину, проезжающую по моей дороге. Я мог бы быть в коме и все равно слышать грузовик Тома Тернера. Я выглядываю сквозь поляризованное стекло и наблюдаю, как он с ревом проносится мимо, его загорелая мускулистая рука покоится на открытом подоконнике.

Вспышка ревности, которая пронзает меня, когда я вижу, как он направляется к дому Реми, стремительна и тревожна. Я едва знаю эту девушку, и мне должно быть насрать на тех, кто навещает ее, но я не смог выбросить ее из головы.

Она — причина, по которой я просыпаюсь так рано, после лихорадочных снов о нагретой солнцем плоти и пирсинге сосков, холодных, как кусочек нетающего льда.

Она вытягивает из меня агрессию, которая, как я думал, давно прошла.

До того поцелуя я едва жил внутри своего тела. Я был заперт в своем мозгу, измученный мыслями, в то время как остальная часть меня двигалась холодно, как автомат.

Теперь я снова живу, дышу, хожу, полный импульсов и странной новой цели.

Проснувшись, я съел чудовищный завтрак: полпачки бекона, омлет и тост с маслом.

Я ел прямо у окна, глядя на сад за домом. Днем он совсем другой, скучный и непритязательный. Но для меня он всегда прекрасен, потому что я сам посадил каждый его кусочек. Этот сад спас меня. Я скорее сожгу весь свой дом дотла, чем потеряю его.

В моей голове мелькает мысль показать это Реми. Как человек, который работает руками, который что-то строит, у меня такое чувство, что она оценила бы это.

Видеть ее вчера в моем доме было... странно приятно. Никто, кроме моего брата, не переступал порог этого дома уже много лет. Женщины, которых я трахаю, почти исключительно отдыхающие. Я подхожу к ним в местном баре и отвожу обратно в их собственные гостиничные номера, когда мне вообще этого хочется…

У меня не было такого желания уже несколько месяцев. Может быть, даже год. Время — вор и лжец — пока не появилась Реми, я не осознавал, что Эрни мертв уже три года. Насколько это трогательно? Моим самым близким другом был больной лунатик, который случайно жил по соседству.

Черт, я скучаю по нему. Мозг Эрни работал примерно в десять раз быстрее, чем у кого-либо другого. Он говорил со скоростью миля в минуту, тысяча идей, шуток и связей, перескакивая с темы на тему слишком быстро, чтобы за ним угнаться. Он бы сам провел весь разговор, с обеих сторон, озвучивая каждого говорящего разными голосами, делясь впечатлениями о людях в нашем городе, политиках, знаменитостях, персонажах своего собственного изобретения. Он населял мир в шести дюймах перед своими глазами, и когда он возвращался ко мне, он задыхался и потел, а я смеялся так сильно, что у меня болели бока.

Реми забавная. Не похожа на своего дядю, но и немного похожа на него в том, как она говорит прямо из головы, рассказывая вам то, чего на самом деле не должна.

Мысль о том, что Том Тернер у нее дома, вероятно, полупьяный, украдкой поглядывает на ее феноменальную задницу, приводит меня в мрачное настроение.

Он помогает ей работать? Обменивается молотками?

Я никогда не думал, что могу завидовать этой маринованной репе. Боже, посмотри, как далеко я зашел.

Ему даже не придется выпрашивать ее номер телефона, потому что он у него уже будет.

Он пригласит ее на свидание, это само собой разумеющееся.

Скажет ли Реми «да»?

Хотелось бы думать, что у нее вкус получше, но я видел ее одежду.

Она не вернется к работе над моим забором еще два дня.

Я бы таскал ее сюда каждый чертов день, но я хочу трахаться с ней, а не разорять ее. Ей и так потребуется чудо, чтобы успешно перестроить этот дом.

Бьюсь об заклад, у Тома есть для нее много хороших советов…

Мысль о том, что этот заурядный ублюдок добивается ее расположения своими строительными талантами, сводит с ума. Поменять розетку — это, наверное, единственное, что он может сделать в этой вселенной, чего не могу я.

Это, и сводить ее на пляж в июльский полдень.

Ну, знаешь что — я не хочу брать ее с собой на пляж, и уж точно, черт возьми, не хочу переделывать ее розетки.

Что я хочу сделать, так это подвесить ее в своем подвале и отхлестать эти крошечные сиськи, пока они не станут розовыми, как яблоки, а потом я хочу перевернуть ее и проделать то же самое с ее пышной задницей. Я хочу наслаивать на нее удовольствие и боль слоями, пока она не начнет потеть, дрожать и умолять, пока малейшее движение ее соска не доведет ее до слез, а прикосновение моего языка к ее клитору не заставит ее выкрикивать мое имя, пока у нее не пересохнет горло.

Мысль о том, что Том-гребаный-Тернер наложил свои лапы на то, что я уже утверждал, заставляет меня хотеть делать ужасные вещи.

Ему и, возможно, Реми также за то, что она разрешила ему проехать по моей чертовой дороге, чтобы увидеть ее.

Они, вероятно, сейчас одни. Брат еще более ленив, чем признается Реми.

Играет ли у них музыка? Том заставляет ее смеяться? Как они будут праздновать, когда он включит у нее свет?

Есть только один способ узнать.

Я надеваю туфли и выхожу через заднюю дверь, стараясь держаться под деревьями, чтобы избежать лучей послеполуденного солнца.

* * *

Я слышу их голоса еще до того, как добираюсь до границы владения Реми, и ныряю в березовую рощу, зная, что было рискованно приходить днем, а не ночью.

Похоже, они только что спустились с чердака — Реми щурится на солнце, вся в пыли, в волосах паутина.

— И это все, что нужно, — говорит Том.

— Проще простого! — Реми смеется.

— Ага, — Том ухмыляется. — Всего лишь сто часов быстрой работы.

Сто часов? Я так и знал. Этот ублюдок тянет время как можно дольше, чтобы неделями шнырять по ее дому.

— На самом деле это не займет так много времени, не так ли? — брови Реми озабоченно приподнимаются.

— Нет, если ты сможешь мне помочь. Сегодня жарко, — замечает Том, приподнимая поля кепки, чтобы вытереть пот со лба тыльной стороной ладони. — Хочешь выпить?

Он запрыгивает в кабину своего грузовика, таща вперед большой и грязный холодильник. Он щелкает защелкой и достает две бутылки пива.

— Спасибо, — Реми берет напиток и резко ударяет пробкой от бутылки о ворота грузовика, так что она отрывается и летит в некошеную траву.

— Ура, — Том чокается своим пивом с ее.

Каждый из них делает большой глоток, капли растаявшего льда скатываются по коричневым стеклянным бутылкам.

Солнце позднего сентября золотистое, в воздухе плавают частички плевел. Загар Реми отливает бронзой, ее черные брови забавно изгибаются, когда она болтает с Томом.

Ленивая улыбка Тома становится шире. Он прислоняется спиной к своему грузовику, положив руки на ворота. Он снял свою клетчатую рубашку, чтобы показать майку под ней и свои смуглые, покрытые веснушками руки.

Это момент, который я никогда не смог бы разделить с Реми, и не только потому, что мое лицо стало бы таким же красным, как волосы Тома, если бы оно было на солнце. Реми выглядит спокойной и расслабленной, чего никогда не бывает у людей рядом со мной. Даже половина моих пациентов меня боятся. Наверное, больше половины, но после 18:00 у них не так много вариантов.

В большинстве случаев именно так мне и нравится.

Но прямо сейчас, когда Реми сияет, как закат, золотистая кожа и фиолетовые волосы, серебряные искорки в носу и на полной нижней губе, когда она запрокидывает голову и издает свой кудахчущий смех, этого почти достаточно, чтобы мне захотелось поменяться местами с Томом.

Особенно когда она позволяет своей руке на мгновение задержаться на его руке.

Почти, но не совсем — потому что Том гребаный идиот, и я собираюсь получить от Реми именно то, что хочу.

Я решаю это наверняка, прямо здесь, в этот момент.

Я собираюсь снова попробовать этот рот на вкус. Я собираюсь почувствовать ее крепкое маленькое тельце в своих объятиях. И я собираюсь заставить ее реагировать на меня именно так, как я хочу.

И Реми — мое неряшливое, упрямое, бунтарское маленькое лакомство — будет смотреть мне в лицо с гораздо большим, чем просто спокойствием. Она будет смотреть на меня с таким желанием, от которого у нее подкашиваются ноги и мысли улетучиваются из головы.