Гринвичский меридиан

Глава 12

Во сне я вновь парила над землей. А проснувшись, долго лежала и думала: да было ли это на самом деле? А потом как-то сразу поняла — было. Я боялась открыть глаза и встретить взгляд Пола, от которого мне и скрывать-то было нечего, а вот поди ж ты — веки мои не желали подниматься.

Было похоже, что он еще спит: наверное, опять полночи что-то писал. Один раз я сунула нос в его тетрадь, попыталась перевести хоть какую-нибудь фразу, но дальше слова "я" не продвинулась. Во сне Пол становился мягким, как любимая игрушка, и мне нестерпимо хотелось прижать его, но я боялась разбудить.

Режиссер сказал вчера, что надо просто взглянуть в глаза самым страшным вещам. Я не могла себя заставить взглянуть в глаза Полу. Неужели он стал вызывать у меня страх? Он, изгонявший все мои страхи?

"Это не страх, это стыд," — вдруг осенило меня. Но я тут же запротестовала: "Стыд за что?!" Нечего мне стыдиться. Ничего предосудительного не было между мной и Режиссером. Ничего?

…Он отступал, перешагивая с зубца на зубец, высокий и стройный, и даже не глядел под ноги. Он манил меня за собой своей странной улыбкой, от которой мороз пробирал по коже и которую снова хотелось увидеть. "Я поведу тебя на самую высоту!" — вдруг закричал он, запрокинув голову. Его густые волосы распушились и стали похожи на нимб. Только на темный нимб.

"Куда уж выше?" — попыталась отшутиться я, и в самом деле испугавшись, что он потащит меня куда-нибудь еще.

Но Режиссер спрыгнул на крышу и потянул меня за руку:

"Все, хватит! Посмотри мне в глаза".

Я притворилась: "На тебе же темные очки!"

Его лицо быстро передернулось: "Это ничего. Никто не видит меня настоящего. Смотри же! Отныне высота не будет тебя пугать. Ты мне веришь?" Я честно ответила, что не знаю. Зато знала, что если б он сейчас предложил мне еще раз пройти по самому краю, я сделала бы это. Особенно, если б Режиссер опять пошел впереди. Какая-то сила исходила от него, одновременно пугающая и влекущая за собой. Видит Бог, я ни секунды не думала о нем как о мужчине, поэтому мне нечего было стыдиться Пола. Режиссер казался мне чем-то иным. То ли большим, то ли просто состоящим из другой плоти и крови.

На прощание он вдруг предложил: "Хочешь, я сделаю тебя "звездой" кино?"

Я вспомнила слова Пола и ответила: "Для моего друга я и так звезда".

Режиссер внезапно вышел из себя: "Да отвлекись ты от своего друга! Я предлагаю тебе карьеру артистки. Мне нужна девушка с таким лицом, как у тебя. Ты, конечно, не особенно красива, но в тебе есть нечто…"

Задетая его словами, я ответила довольно резко: "Я не люблю кино. И мне никогда не хотелось быть актрисой".

Он выжидающе склонил голову и едва слышно спросил: "А кем?"

— Пол, как ты думаешь, кем бы мне стать?

— Что? — он, как младенец тер заспанные глаза тыльной стороной ладони и, похоже, еще не понимал меня.

— Ну, кем-то же мне надо быть! Художницы из меня не вышло. В институте я не доучилась… Но я ведь не могу до старости выгуливать чужих собак!

Он опять откинулся на подушку и сонно промычал что-то вопросительное. Я осторожно потрясла Пола за плечо, и его рука тотчас заползла мне под спину и перекатила меня на него.

— О, — застонал Пол, прижавшись щекой к моим волосам. — Как хорошо.

— Пол, давай поговорим! — я сползла на свое место и настойчивее потеребила его серебристую щеку. — Ты должен мне что-то посоветовать.

От слова "должен" он сразу проснулся и, проморгавшись, удивленно переспросил:

— Я должен — что?

— Посоветовать мне, какую выбрать специальность.

— Зачем? Я говорил… У меня есть деньги.

"Так сделай же мне предложение!" — в отчаянии подумала я, а ему ответила:

— Да не в деньгах дело! Я ведь должна чем-то заниматься в жизни. Чувствовать, что и от меня есть какая-то польза.

— О, от тебя есть польза, — нахально отозвался он и опять попытался сцапать меня.

Я вырвалась и села ему на ноги.

— О! — Пол оживился и ухватил меня за согнутые колени. — Выше. Пожалуйста.

— Нет уж, теперь ты не проймешь меня этим своим жалостливым "пожалуйста"! Знаешь, что тебе помогает? Что с твоим акцентом все слова звучат удивительно трогательно. Но я-то уже успела к нему привыкнуть, так что этот номер не пройдет.

— Ты не любишь меня?

— Пол! Если я в кои века хочу просто поговорить, это вовсе не значит, что я тебя не люблю. Да я смотреть на тебя спокойно не могу, во мне все так и сжимается! А ты говоришь — не люблю…

Он рывком сел и судорожно стиснул меня. Иногда, забывшись, он делал мне больно, потому что физически был сильным человеком. Но в этой боли я находила наслаждение, ведь еще никто не выплескивал на меня столько страсти.

Нам удалось поговорить только после душа, когда я отправилась готовить завтрак, а Пол сразу уселся за стол и виновато спросил:

— Что ты хотела сказать?

— Вспомнил! Я уже и сама забыла.

— Работа, — подсказал он.

— Ах да. Нет, правда, Пол, мне же надо как-то определиться… Какая-то польза от меня должна быть. Для чего-то же твой Бог меня создал!

Не моргнув глазом, Пол ответил:

— Для меня.

Я замерла, ожидая, что он заговорит о браке и о нашем будущем, но Пол то ли не понимал, к чему я клоню, то ли сознательно избегал этого разговора. "Ты же не думаешь, что он женится на тебе", — прозвучал в памяти Юрин голос. Оттолкнув его, я обернулась к Полу, ища поддержки, но он заговорил совсем о другом:

— Ты можешь учить в Англии русскому языку.

Я едва не выронила нож:

— В Англии?!

— Ты едешь со мной?

"В качестве кого, черт бы тебя побрал?!"

— Да.

— Да?

— Да. Хоть на край света. Знаешь такое выражение?

Пол задумчиво поморгал:

— Край света… Это… конец земли?

— Именно.

— О…

— Конечно — "О"!

Он удивился:

— Ты дразнишь?

И вдруг, изловчившись, хлопнул меня сзади. Я так и подпрыгнула:

— Что это значит?! Ты меня ударил?

— Нет! Нет! — испугался он. — Не ударил. Нет. Я…

Когда ему не хватало слов, а волнуясь, Пол забывал последние, его лицо принимало такое страдальческое выражение, что я немедленно бросалась на выручку.

— Я пошутила, Пол! Я знаю, что ты меня не ударишь.

— Никогда!

— Все-все… Да что ты так расстроился?

— Я вспомнил. Какой я был молодой…

— Ужасный, я знаю. Ты мог ударить женщину?

— Мог, — удрученно признался Пол.

Я присела перед ним и заглянула в глаза. В ясных озерах отразилось пасмурное небо.

— Но сейчас-то ты не такой!

Пол промолчал, но в этом молчании мне почудилось что-то недоброе. Я подняла его все еще небритое большое лицо и спросила как можно ласковее:

— Что, милый? Ты так часто погружаешься в меланхолию… Совсем, как я в детстве.

Он с подозрением нахмурился:

— Ты называешь меня стариком? Я знаю, старики бывают дети.

— Впадают в детство? Нет, это другое. То радостное помешательство, а то тебя что-то тяготит.

— Ты лучше всех! — неожиданно произнес он с чувством.

— Так тебя это давит?

— Нет. Я сам… давлю.

— Зачем? Ты не можешь без этого?

— Это любовь, — ответил Пол.

Меня словно окатили холодной водой. Я и не подозревала, что наша любовь столь мучительна для него. Чтобы скрыть растерянность, я отошла к плите и зачем-то перемешала яичницу. Пол проследил за моими безотчетными действиями и вдруг радостно сказал:

— Я придумал! Мы будем делать пикник. Я пойду в школу, а ты будешь готовить, да? А потом мы уйдем в лес. Или на остров. Куда?

— На остров! — загорелась я. — Хочется посидеть у воды. Да и лес наш уже, наверное, наполовину вырубили…

Он согласился:

— На остров.

Мы наспех позавтракали, и Пол, наконец побрившись, отправился в лицей. Как ученица я больше не представляла для него интереса. Почему-то он даже не пытался учить меня каким-нибудь выражениям, хотя, по его словам, жить нам предстояло в Англии.

У меня уже все было готово для пикника, когда Пол вернулся. Но выглядел он таким измученным, словно участвовал в сражении. Я настояла, чтобы он ненадолго прилег, решив, что "очень циничный" ученик опять приставал к нему с вопросами. Пол согласился лечь, но попросил сесть с ним рядом и положил голову мне на колени. Волосы у него не торчали "ежиком", а прилегали к голове. Я погладила их, потом помассировала виски и лоб. Он только блаженно постанывал и слегка поворачивал голову.

— У тебя совсем мало морщин, — сказала я, надеясь, что ему будет приятно. — Если б ты не поседел так рано, то вполне сошел бы за…

— Двадцать лет, — вставил Пол и залился смехом.

Я щелкнула по загорелому носу:

— Ну, это уж слишком! Хочешь быть моложе меня?

— Я хочу быть совсем маленьким. Чтобы ты дала мне грудь.

— Пол, у тебя одно на уме! — возмутилась я. — Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме секса?

Он серьезно возразил:

— Это не секс.

— А что же это?!

— Любовь. Секс — это… с чужой женщиной.

Я не сдержала смеха:

— Интересно! Значит, в детстве я неправильно уяснила эти понятия. И полтора года в медицинском — коту под хвост.

— Куда? — Пол опять затрясся от смеха.

— Именно туда.

— О! Леди так не говорят, — он с притворной укоризной зацокал языком.

Я с гордостью напомнила:

— Ты сам говорил… Я не леди. Я — звезда.

И тут же вспомнила Режиссера.

— Пол, как ты думаешь, из меня вышла бы артистка?

— Нет, — не колеблясь, ответил он.

Я обескураженно переспросила:

— Нет? Почему ты так уверен?

— Ты… как это? Открытая. Ты не умеешь лгать. Играть. Артистка должна уметь.

— Разве этому нельзя научиться?

— Зачем? Ты будешь хуже.

Я забросила еще один пробный камень:

— Зато я стану знаменитой. Разве ты не хочешь иметь знаменитую жену?

Меня саму обожгло последнее слово. Я почему-то все время забывала, что Пол так и не сделал мне предложение. И, вместе с тем, все время думала об этом.

— Не знаю, — безразлично ответил Пол, не заметив моей оплошности. — Я хочу тебя. Без денег и призов…

Он сел и сам растер себе виски, недовольно выпятив губы. У него была такая привычка — выпячивать губы, одновременно ухитряясь их растягивать, отчего рот сразу становился на поллица.

— Голова такая… — пожаловался он.

— Тяжелая?

— Да. Тяжелая.

— Ничего, на воздухе все пройдет. Ты, наверное, понервничал?

Он посмотрел на меня со странной тревогой и ничего не ответил. Я встала и протянула ему руки:

— Пойдем, Пол. Ты сядешь на берегу и будешь смотреть на воду. Знаешь, как это успокаивает!

— А ты?

— Я буду хранительницей очага. Хотя нет, очаг — это в доме.

— У тебя будет очаг, — как бы между прочим пообещал Пол.

Может, он ждал, что я сама заговорю о свадьбе? Но разве я могла диктовать условия человеку, который был вдвое старше меня? Хотя когда он переоделся в джинсы, белую майку и надел бейсболку, то стал совсем молодым.

Мы добрались до Каменного сердца, как прозвали в народе этот остров, когда день уже оседал на воду едва заметной дымкой. Пока мы переходили по понтонному мосту, Пол держал меня за руку, словно опасался, что я проскользну между едва скрепленными перекладинами.

"Он все время страхует меня, — думала я, сжимая его теплую ладонь. — А Режиссер заставил бы пробежать бегом или пропрыгать на одной ножке, чтобы я перестала бояться…"

Ни на берегу, ни на острове не было ни души, но в тишине камни так громко захрустели под нашими ногами, что я невольно огляделась — нас было слышно за тридевять земель. Мы перешли заросшую ивами тенистую середину острова, где даже в самый солнцепек было прохладно. На узких листьях зависли тягучие пенистые выделения, похожие на слюну. Капля упала на руку Пола, и он весь передернулся от брезгливости.

— Отвратительно, — с трудом выговорил он, вытираясь платком.

— Это природа, Пол. Она не может быть отвратительной.

Он задумчиво посмотрел на меня и возразил:

— Может. Человек может быть… таким.

Мы вышли к острому мысу. Пол сразу положил пакет с провизией и, не говоря ни слова, пошел к воде. По привычке приподняв лицо, он стоял и смотрел на незаметно опускавшееся солнце, и я вспомнила, что как раз в той стороне находится его милая Англия.

— Ты скучаешь по дому? — спросила я, прижавшись к его плечу.

— Я не могу говорить… здесь. Я как немой. Я ничего не могу тебе сказать.

— Пол, ты все говоришь руками.

Он скосил на меня серый глаз и горделиво усмехнулся:

— Это я умею, да?

— Лучше всех.

— О нет! Я не лучше всех. Я… не очень хороший.

— Теперь у тебя приступ самобичевания? Ты — неврастеник, Пол, как и я.

— Ты? — удивился он. — А… Но это было давно.

— Ты же знаешь, ничто не проходит бесследно. Рецидив всегда возможен… Но ты ведь убережешь меня от сильных потрясений?

Пол вдруг отшатнулся и посмотрел на меня с ужасом:

— Я… я.

Договорить он не успел, потому что в отдалении послышался разнобой шагов. Пол рванулся ко мне, обнял и простонал:

— О нет! Я не подумал.

— Что, Пол? Что?

Он отстранил меня и закрыл собой. Мне даже не удалось как следует разглядеть тех троих, что уже подошли к нам вплотную. Стоило мне чуть высунуться из-за плеча Пола, как он тотчас задвигал меня назад.

— Загораете? — раздался сиплый голос, и я, вытянув шею, увидела крупную бритую макушку.

— Отдыхаем, — невозмутимо ответил Пол, но майка на его спине прилипла от пота.

— А мы тоже хотим, — сказал другой. — Подвинешься?

У Пола дернулось плечо:

— Остров большой.

— Ты — американец? — сиплый явно заинтересовался, но это еще ни о чем не говорило. У нас принято бить даже тех, кого любишь.

— Англичанин.

— Ух ты! Фунты есть?

— Я не взял бумажник.

— Зря. Зато девочку взял. Сколько ей платишь?

Пол высокомерно ответил:

— Это моя жена.

— Ну ясное дело! А вчера чьей была?

Я успела схватить его сзади за локти, потому что он весь так и рванулся вперед.

— Что вы хотите? — Пол все еще владел голосом, но я-то слышала, что он — на пределе.

— Да так, — неопределенно отозвался бритый.

Другой уточнил:

— Скучно. Поразвлечься б малость…

— Как? — спросил Пол.

— А ты как предлагаешь?

Повернув голову, Пол спокойно сказал:

— Иди домой.

— Пол! Я никуда не уйду! Даже не думай.

— Иди, пожалуйста. И не надо… Стресса не надо. Все хорошо.

Бритый подхватил:

— It's all right, baby!

— О! — непроизвольно вырвалось у Пола.

В тот же миг сиплый ударил его так, что Пол от неожиданности упал. Сухая галька так хрустнула, будто у него надломились все кости.

— Пол! — взвизгнула я и бросилась к нему, но меня отшвырнули.

— Бумажник не взял, говоришь? — заорал третий, самый худосочный из них. — Будешь брать!

Пол попробовал встать, но его пнули в живот, и он опять повалился. Меня все время отбрасывали то один, то другой, как я не пыталась прорваться. Солнце металось перед глазами ослепляя, а мне хотелось, чтобы ослепли эти трое и потеряли Пола. Они пинали его и орали что-то, но слов я не разбирала, только видела оскаленный от боли любимый рот, зажмуренные глаза… Пол закрывал руками голову, но даже не пытался увернуться от ударов. И ни разу не закричал.

И вдруг они оставили его в покое. Так же, как напали без малейшей на то причины. Как будто им просто наскучило очередное развлечение, и они продолжили поиски. Все это продолжалось не более двух минут.

Я упала на колени рядом с Полом и приподняла его голову. Лицо почти не пострадало, только из носа шла кровь. Я так и взвыла от жалости.

— Бедный мой, любимый, — бормотала я, промакивая кровь краем своей рубашки. — Сейчас все пройдет, сейчас… Как же это?.. Лежи, лежи! Приди в себя.

Он с трудом выговорил:

— Тебе стыдно?

— Ды что ты?! — поразилась я. — О, мой милый… Нет, нет, нет! Ты мне веришь?

— Да, — выдохнул Пол.

— Мне за свою страну стыдно, — с отчаянием призналась я. — Ты ее так любил…

— Эти… не Россия.

— А кто же? И они, и я, и мои родители, и твои ученики — все это Россия. Просто она разной бывает… Как и человек.

— Да, — повторил он и громко сглотнул кровь. — Как человек.

Пол часто задышал, наверное, что-то заболело у него внутри, потом шепнул:

— Я хочу домой.

— Сейчас мы пойдем! Ты полежи чуть-чуть. Они уже ушли, не бойся.

— Я не боюсь.

— Нет, конечно. Я имела в виду — не волнуйся. Я ведь знаю, что ты больше за меня волновался. А я почему-то даже не испугалась.

— Нет? — Пол недоверчиво приподнял брови. Одна из них была испачкана кровью, но не разбита. Послюнив палец, я отерла ее.

— Нет, только разозлилась… Вот странно! Я ведь такая трусиха.

— Ты храбрая, — сказал он, как в тот, первый, день, когда я бросилась ему на помощь. — Очень храбрая.

Пол начал подниматься, хватаясь за меня, и все пытался продохнуть, а у него никак не получалось. Я встревожилась, что Полу могли сломать ребро, и тогда ему еще долго будет больно. А ведь у него до сих пор ныла нога. Сколько я его знала, он все время жил в состоянии боли и относился к этому так стоически, словно к другому и не привык.

Распрямившись, Пол с каким-то изумлением огляделся, будто опять попал в другой мир, и мне показалось, что он думает: "Каким ветром занесло меня сюда? И как же теперь выбраться?"

— Жаль, что ты не умеешь летать, как ваша Мэри Поппинс, — сказала я. — Ты мог умчаться от них вместе с ветром и уже был бы в Англии. Он дует с востока.

Пол удивленно посмотрел на меня и оскорбленным тоном ответил:

— Ты думаешь, я могу улететь один? Нет.

— Нет?

— Нет.

Я не спросила: почему. Но Пол ответил:

— Потому что я не хочу жить, если тебя не будет.