Гуру и ученик

VII. ДНИ БЛАГОДАТИ

Странник провёл со своим гуру две незабываемые недели. Это были дни безмятежности и реализации, те редкие минуты человеческой жизни, которые хотелось бы повторить вновь в полной мере, те особенные мгновения, когда осознаёшь, что живёшь на глубоком духовном уровне, для которого весь мир внешних проявлений остался позади, и ты оказываешься лицом к лицу с Реальностью[94].

Распорядок дня прост и очень гибок. На рассвете совершаешь омовение у большого колодца во дворе или в реке, протекающей примерно в километре от ашрама (правда, в марте она пересыхает — полностью или частично). В 9-10 утра завтрак. В полдень небольшая сиеста. В течение всего дня посетители из близлежащих деревень, а также паломники из отдалённых мест приходят получить даршану учителя. В один из воскресных дней поток гостей Тапованама (паломников, последователей и искателей) не прерывался с 7 утра до восьми вечера, так что гуру удалось сделать лишь один десятиминутный перерыв на обед.

Приём пищи зачастую превращался в настоящий пир. Обычно его организовывали ученики из города или аграхарама по случаю семейного торжества, дня рождения или в связи с другими событиями в качестве доказательства страстной преданности гуру и в ожидании его благословений; подношения в виде еды типичны для индуизма и его социально-религиозных устоев.

В такие дни предобеденные омовения носили подчёркнуто церемониальный характер. Свами просили встать на камень перед дверью подсобного помещения, использовавшегося также и в качестве трапезной. Ученик омывал его стопы, массируя их любящими руками и украшая сандаловой пастой. Затем он со сложенными руками обходил вокруг Свами и совершал поклон. Монашеское облачение Странника неоднократно делало объектом поклонения также и его самого[95].

Поистине, за эти дни Странник узнал столько нового! В то же время ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не совершить какую-нибудь оплошность, ведь тамильские брахманы тщательно соблюдают все правила поведения. Подобные ошибки были бы ещё более непростительными для того, кто имел дерзновение облачиться в одежду индийцев, отказавшихся от всего.

К примеру, однажды утром Шри Джнянананда принимал англичанина, и тому принесли чашечку кофе. Невежественный гость выпил её в «отвратительной» манере европейцев и жителей Северной Индии (т. е. прикоснувшись к чашке губами). После этого ни один представитель высокой касты не смог до неё дотронуться, не говоря уже о том, чтобы вымыть её. С другой стороны, француженка, преподававшая в местном колледже, во время посещения ашрама вообще отказывалась пить в течение всего дня, признавшись позднее, что ещё не освоила тамильский способ употребления напитков и хотела любой ценой избежать оскорблений со своей стороны.

Однажды мы все сидели на полу, проводя ритуал окропления пищи, лежавшей перед нами на банановых листьях. И вдруг Свами Джнянананда поднял голову и спросил гостей: «А понимаете ли вы, что делаете?» Собравшимся брахманам пришлось признать своё невежество, хотя с самого детства они проводили подобный обряд два-три раза в день и наизусть знали все мантры.

«Вам следует понимать значение того, что вы делаете, — продолжал гуру. — В противном случае, какой смысл в ваших обрядах и мантрах? Смотрите, вначале вы окропляете землю, затем лист, затем, взяв немного воды в ладонь правой руки, вы рисуете круг над едой, которую собираетесь съесть. Все эти действия символизируют, или, скорее, осуществляют — по крайней мере, в той степени, в которой вы думаете об этом и верите в это, — отделение пищи для вашей плоти. На самом деле в нашей жизни нет ничего мирского. Ни одно движение наших конечностей, ни одно действие наших чувств не остаётся незатронутым Священным, которое мы носим в себе и которое нас окружает. Вода — великий очиститель. Она очищает наши тела как от материальной грязи, так и от ритуальной нечистоты; она также символизирует внутреннее омовение, которое не менее важно. Перед совершением любого обряда мы совершаем омовение. Кто из вас осмелится пойти в храм или начать есть, не выполнив эту обязанность? Когда вы возвращаетесь домой, не должны ли вы ополоснуть ноги, прежде чем переступить порог? Это ещё один знак того, что ничто нечистое не должно войти в святилище вашего духа, и это подтверждается фактом, что по возвращении из храма или с реки омовение не требуется.

Тело — храм Бога. Именно Господу, пребывающему в нас, мы предлагаем жертву в виде пищи, которая сгорит в огне пяти жизненных потоков, праны. Не начинаете ли вы есть с первых пяти глотков, которые считаются агнихотрой Атману? Ваша пища священна, равно как и сама трапеза. Поэтому её никогда не следует готовить (и, тем более, принимать) грязными руками. Поглощать пищу, приготовленную или предложенную нечистым человеком, означает, приняв на себя его грехи, разделить с ним их последствия как в этом мире, так и в следующем; есть грязными руками, равно как и с нечистым сердцем, — путь к осквернению. Вот почему, положив пищу на банановый лист, прежде чем прикоснуться к ней, вы рисуете над ней мистический круг водой, дабы отделить её от всего мирского или нечистого и сделать её достойной напитать ваше тело. После этого настаёт очередь желудка, призванного принимать и переваривать эту пищу: он символически очищается каплей воды, которую вы проглатываете. Наконец, вы дотрагиваетесь пальцем до земли, куда упала последняя капля, как бы признавая, что все материальные благословения, даруемые Богом, приходят к нам при посредничестве Матери Земли».

Свами Джнянананда был предельно гостеприимен и зачастую приводил тех, кто готовил или приносил еду, в замешательство. Ожидается, скажем, пятнадцать гостей — Свами собирает посетителей и наслаждается посланной Богом пищей. И тут выясняется, что придут ещё тридцать или сорок человек! Однажды он обескуражил всех тем, что разозлился и принялся ругаться (что обычно ему не свойственно): оказалось, что повар (чья преданность была безграничной), будучи новичком, незнакомым с правилами ашрама, не смог накормить всех гостей. Гуру отказывался начать есть до тех пор, пока не поели все остальные (или хотя бы не сделали вид, что сыты). На следующий день повар пришёл в ашрам рано утром и, распростёршись перед гуру, спросил его, на сколько человек готовить рис. «На шестьдесят», — отрезал Джнянананда. Но когда пришло время обеда, собралось не более дюжины человек.

Вечером для «мирских» гостей вновь готовили рис. Гуру и гости-монахи съели немного фруктов и сладких шариков, которые постоянно приносили женщины из Агарама. На самом деле садху предписан лишь один полный приём пищи в день.

После обеда, как правило, из Агарама приходили брахманы, чтобы попеть свои мантры: Странник уже видел их во время своего первого визита. Кайласанадар был одним из самых преданных, а когда не нужно было идти в школу, к нему присоединялся и Шенмуган. В конце каждой сукты и санскритской литании Кайласанадар исполнял тамильские гимны Джнянасамбандара или Маникка Васагара. Как-то вечером он принёс все атрибуты, необходимые для особой пуджи, которую он хотел отслужить в святом присутствии гуру. Всегда было радостно видеть, как он проводил богослужение, и слушать его пение, ведь он вкладывал в это всю душу. Кроме того, его голос обладал удивительным резонансом и наделял все его ритуальные действия поистине впечатляющими красотой и усердием.

***

Посоветовавшись со Свами Джнянанандой, Странник решил, что во время своего пребывания в ашраме, во избежание вопросов и ненужных разговоров, большую часть времени он будет хранить молчание (естественно, за исключением общения с гуру). Разумеется, он хотел узнать от учителя как можно больше. В комнате для даршаны он, как правило, располагался подле гуру: это место принадлежало ему по праву, ведь он носил шафранные одежды. Но главное, он был счастлив просто слушать. Его лучшие беседы с учителем проходили либо в отсутствие прочих учеников, либо утром и вечером, когда рядом были лишь самые близкие к ашраму люди.

Когда в ашрам наведывались европейцы, Странник из принципа предоставлял право и удовольствие поработать в качестве переводчика одному из присутствовавших брахманов. Их перевод зачастую был весьма личной интерпретацией слов гуру, кроме того, иногда он приводил слушателя в замешательство. Переводчик воспринимал слова учителя, исходя из собственного понимания, а затем лишь малую толику действительно понятого им пытался адаптировать к тому, что считал религиозным менталитетом западного человека, который, с его точки зрения, был лишь некой размытой теософией. Более того, слова и выражения, используемые в индийских языках для передачи ведантического опыта, не имеют точных эквивалентов ни в каких других языках мира. Как же можно справиться с этой задачей тому, для кого как христианский, так и индуистский опыт — не более чем набор необработанных идей? Когда люди рассказывали Джнянананде об этих проблемах с переводом, он отвечал: «Неужели вы и вправду надеетесь передать мудрость и реальный опыт Божественного, используя европейские языки? В этих языках отсутствует шабдабрахман, божественный звук, приходящий изнутри и наделяющий слова их мистическим смыслом. Они предназначены для описания виджняны, светских наук, но абсолютно бесполезны для обсуждения джняны, мудрости, высшего знания».

И всё-таки иногда, в отсутствие переводчиков, Страннику приходилось самому переводить для Сва- ми. Многим казалось, что он передаёт мысли и наставления учителя более верно, нежели прочие, и его постоянно спрашивали о секрете такого мастерства… На самом деле вы должны слышать «слово» на духовном уровне, для которого рациональный ум закрыт… Однажды, когда он перевёл вопрос на тамильский, Шри Джнянананда спросил его: «А как бы ответил ты сам?» В ответ Странник, кажется, процитировал одну из любимых гилок Свами. «Чего же ты ждёшь тогда, — сказал учитель, — ответь на этот вопрос сам».

Как-то раз в ашрам приехал молодой ирландец по имени Питер. Как и многие другие, он путешествовал по Индии и посещал различных гуру в поисках так называемых духовных опытов. Когда-то он работал официантом в Дублине, но затем услышал зов Индии. Не долго думая, он бросил всё и отправился в Гималаи. По пути он посетил, пожалуй, всех свами и все ашрамы и наконец добрался до Тирукойилура. Набожные женщины из Тапованама с материнским теплом заботились о Питере и готовили для него вкуснейшие блюда. В один из вечеров после ужина Шри Джнянананда попросил Странника узнать у Питера, какова была цель его приезда в Индию. «Заниматься йогой», — ответил молодой человек. «Если ты хочешь заниматься йогой, — сказал гуру — сначала спроси себя, кто хочет заниматься йогой; обрети его и забудь о прочем, включая чтение, беседы, путешествия, паломничества и так далее. Вот что такое йога».

Учение Шри Джнянананды очень напоминало наставления Махарши, однако его подход и практика были иными.

Шри Рамана никогда не чувствовал ответственности за тех, кто приходил к нему. Никого не считал он своим учеником в строгом смысле слова и никогда не называл себя чьим-то гуру. Люди приходили к нему, простирались перед ним, рассказывали о своих материальных, умственных или духовных проблемах, задавали вопросы, а в ответ получали в лучшем случае несколько слов ободрения. Он почти ни с кем не разговаривал — разве что с обитателями ашрама и постоянными посетителями. Но даже когда он говорил, как правило, личные дела и мир майи играли слишком незначительную роль.

Всё это идеально подходило набожным прихожанам, считавшим себя истинными учениками и проживавшими под сенью ашрама. Утром и вечером строго в одно и то же время они приходили получить даршану Бхагавана — женщины старались выглядеть наилучшим образом, надевая многочисленные украшения и шёлковые сари. Во время дар- шаны они занимались медитацией и погружались в мистическое влияние, исходившее, по их словам, от этого человека. В гостиных проходили высокопарные беседы о духовности, и каждый за чашкой чая хвастался своим духовным прогрессом. Шри Рамана был слишком проницателен, чтобы не понимать, каким снобизмом он был окружён, но никогда не высказывался по этому поводу: не в его правилах было отдавать приказания или вмешиваться в жизнь тех, кто собирался вокруг его личности. -

Для Джнянананды в свою очередь не было характерно подобное безразличие. Он никогда не запрещал мирским людям — тем, на ком лежит ответственность за семьи и общество, — приходить к своему гуру, служить ему, просить его благословений. Напротив, он поощрял их, причём его совсем не беспокоило, что иногда и у них обнаруживались следы снобизма. Учитывая духовный уровень этих людей и невозможность-в их положении сделать больше, он чувствовал, что они на верном пути. Однако с теми, кто был свободен от обязательств и говорил, что хочет посвятить всю жизнь поиску Бога и духовности, Джнянананда был бескомпромиссен. Невозможно заигрывать с мудростью, невозможно заигрывать с Богом. У нас нет права обманывать, заявляя о том, что мы встали на путь, ведущий к Богу. О медитации не нужно рассуждать — ею нужно заниматься, отбросив всё. В отличие от самозваных учеников мы должны прекратить бегать от места к месту, рассуждая обо всём подряд и читая все книги, попадающие в поле нашего зрения. Следует остановиться и обратить свой взор исключительно внутрь. Среди постоянных посетителей ашрама оказался-таки человек, до которого Страннику от имени гуру пришлось донести все эти жестокие истины и призвать его к Реальности.

Как-то после обеда в ашрам приехала группа из Тируваннамалая. В ходе беседы Джнянананда спрашивал о разных людях, особенно о тех, кто периодически заходил к нему. Помимо прочего, осведомился он и о некой англичанке, которая месяц назад навещала его в Ситтилингамадаме. Ему ответили, что она собирается в какое-то путешествие. По всей видимости, действительно дальнее: в её маршрут входили Филиппины, Япония, Ирак, Голландия, Канада и некоторые другие страны. Джнянананда призадумался, а когда понял, о чём идёт речь, негодующе воскликнул: «Как? В её возрасте? Что это за шутки? Ей уже за семьдесят! У неё нет семейных обязанностей! У неё есть всё необходимое для жизни! Она ни от кого не зависит и никому ничем не обязана. Она говорила, что едет в Тируваннамалай, чтобы медитировать и заботиться о своей душе. И вдруг она отправляется в кругосветное путешествие! Что она получит в результате? Разве можно так играть с мудростью или Богом? Если в ней есть хоть капля искренности и она действительно стремится к духовному прогрессу, она не должна ни на мгновение отлучаться от Аруначалы, ей следует отбросить всю её пустую болтовню и развлечения и полностью посвятить себя молчанию и созерцанию!»

Конечно же, к вечеру эти ремарки дошли до самой женщины. Её это просто взбесило: «Какое этот человек имеет право вмешиваться? Совершенно очевидно, что он в отличие от Бхагавана (Раманы) не джняни. Рамана ведь никогда не вмешивался в личную жизнь людей. Он никогда не осуждал и не проклинал других. Он был настоящим джняни\»