Гуру и ученик

X. Праздники в ашраме

В четверг наступил экадаши — одиннадцатый день лунного месяца. С точки зрения традиции этот день — особенный: многие индусы воздерживаются от любой твёрдой пищи, или, по крайней мере, от привычного блюда из риса. Также в этот день следует посвящать больше времени молитве.

После полудня брахманы, как всегда, воспевали имена Бога, однако вскоре стали собираться последователи Шри Джнянананды из Агарама и Тирукойилура, и в четыре часа начался замечательный бхаджан, который продолжался до восьми вечера.

Вначале брахманы глубокими голосами и в очень медленном ритме пропели Тайттирия Упанишаду. Затем женщины исполнили несколько тамильских гимнов, после чего вступил Кайласанадар со стихами Маникка Васагара. Муруган Дас решил, что принять участие в бхаджане должен каждый: он запел сам, а в конце каждого куплета или воззвания приглашал людей присоединяться к нему. С каждым таким повторением их усердие и преданность возрастали.

В пандале появились изображения Шивы и Муругана. Перед ними зажгли масляные лампы и ароматные палочки, источавшие сладкий дым. Каждый вновь прибывший приносил цветы, фрукты или благовония, оставляя их перед Богами. Песни, ароматы, огни — всё это создавало чарующую атмосферу. Время от времени предлагалось арати: несколько капель горящей камфары на металлическом подносе возносились перед священными изображениями.

Многие брахманы, пришедшие на бхаджан в честь экадаши, остались в ашраме на ночь. Устав от пения и разговоров, они просто располагались в пандале и засыпали. Когда все уже умолкли, Муруган Дас продолжал исполнять гимны и воспевать имена Бога. И вдруг, эхом отвечая на воззвания Муругана, ещё один голос пронзил тишину. Его ритм и мелодия странным образом напоминали гимны тамильских христиан. Странник, очень удивившись, прислушался.

Действительно, кто-то непрерывно повторял Отче наш и Радуйся, Мария на фоне прославления Муругана. Так продолжалось очень долго, однако постепенно ритм замедлился, голоса стали едва различимы — лишь один из них с всё увеличивавшимися интервалами продолжал тянуть: Йесуве (Иисус)! Андаваре (Господь)! Муруга Тайаре (Мать)! Марийяве (Мария)! Затем наступила тишина…

Следующим утром Странник вместе с Муруганом и другими отправился на обязательное утреннее омовение. Какой-то крестьянин специально пришёл, чтобы помогать набирать воду. Он особенно заботился о Страннике, считая его недостаточно опытным, и достал для него несколько вёдер воды, щедро облив его. На его шее красовался медальон. Странник полюбопытствовал, кто он такой. Оказалось, что он был бедным крестьянином из небольшой деревушки, расположенной в 7–8 километрах от ашрама. Днём раньше он работал в Тапованаме — носил песок и кирпичи для строительства. Очень устав вечером, он решил заночевать в ашраме, тем более что утром он должен был снова приняться за работу. Оказалось, что именно он так громко молился ночью — такова была его привычка.

В ашраме Странник встретил и другого христианина — местного мальчика, ходившего в школу в Тирукойилуре и часто навещавшего гуру вместе со своими друзьями. Очень скоро Странник понял, что этот мальчик отличался от прочих: он не простирался ниц, и даже когда совершал анджали перед кем-то, старался всем видом показать, что он не индус — в его манере складывать ладони и держать их у груди было что-то необычное… Он очень хотел познакомиться со Странником, который, однако, проявлял к нему не больший интерес, чем к прочим. Однажды в полдень мальчик всё-таки нашёл комнату, в которой отдыхал Странник. Странник знаками показал, что не может разговаривать, однако гость настаивал, прося хотя бы написать ответ на бумаге. Странник показал ему, что согласится, если тот нарисует пеплом три линии Шивы у себя на лбу. Мальчик перекрестился. Странник осведомился о его имени. «Джнянапрагасам», — ответил он.

«Если ты христианин, зачем ты сюда приходишь? Неужели в твоей деревне нет священника?»

«Есть, но я хочу узнать, что такое индуизм. Я хочу читать индуистские книги. Пожалуйста, дайте мне какие-нибудь».

«Мне нечего дать тебе. Почему бы тебе не попросить у гуру?»

«Я не смею».

«Почему же ты пришёл ко мне?»

«После гуру я доверяю вам больше всех».

Странник подумал, что на этом стоит завершить разговор, и вновь, уже более решительно, направил школьника к священнику его прихода.

Через два дня после экадаши наступила незабываемая ночь Шиваратри. Каждая тринадцатая ночь убывающей луны посвящена Шиве, однако тринадцатая ночь убывающей луны месяца маси по тамильскому календарю (пхалгун в Северной Индии), приходящаяся на середину февраля — середину марта, наиболее священна. В это ночь Шива явился в форме огня на вершине Аруначалы. Её проводят в песнопениях и молитвах, служат пуджи и отказываются от ночного сна. Весь предыдущий день соблюдается строгий пост, призванный подготовить к празднику тело и душу.

Эта ночь напоминала вечер экадаши, но была ещё более впечатляющей и продолжалась с восьми вечера до четырёх утра. Ровно в полночь (наиболее благоприятный и священный час) внесли большую медную лампу. Перед тем как поставить её на землю, участок окропили святой водой, и молодая женщина нанесла на него традиционные янтры. Затем лампа была зажжена — песни и танцы вокруг неё не прекращались ни на мгновение во славу Шивы, явившегося в свете и славе.

В ту ночь среди гостей ашрама был брахман из города, который часто приходил вместе с женой и старшим сыном-по имени Сундарам, чтобы выразить почтение стопам Джнянананды. На этот раз, однако, жена не осмелилась сопровождать его. Её сердце было исполнено печали, и ничто не могло утешить её: в ту самую ночь в Ришикеше на берегу Ганги её второй сын Сандуру принимал санньясу из рук Свами Шивананды[113].

Сандуру в течение многих лет поддерживал близкие отношения с Джнянанандой и преданно служил ему. В те времена в ашраме было два особенно ревностных и очень дорогих сердцу гуру ученика (второй был родом из Кумбаконама). Оба они были готовы оставить мир, как только учитель даст им разрешение. Одному из них, тем не менее, учитель дал указание жениться. Другому, Сандуру, он посоветовал удалиться в Гималаи, чтобы полностью освободить своё сердце от семейных связей.

Сандуру провёл в Ришикеше несколько месяцев и теперь настал момент получить одеяния кави в знак посвящения жизни нищете, одиночеству и молчаливой молитве. Очень часто эта церемония проходит в ночь Шиваратри. В эту ночь он должен отречься от всего, что принадлежало ему в этом мире, символически выбросив в Гангу предметы, которые определяли его как брахмана, — священный шнур дваждырождённого и прядь волос, — а также в последний раз прочитать брахманскую мантру гаятри. Его имя, каста и семья больше не будут принадлежать ему. Он получит новое имя. Он больше не будет принадлежать к бесконечной цепи поколений людей — отныне его род — цепь духовной преемственности от гуру к гуру, цепь, к которой принадлежит риши, дающий ему посвящение. Более того, ему придётся признать, что истинный источник его бытия пребывает в его собственном сердце. Тот, кто отрекается от мира, прежде чем зачать хотя бы одного сына для продолжения рода и обеспечения необходимых обрядов в честь предков, делает это в ответ на сильнейший, непреодолимый внутренний импульс. Он отказывается от семейного очага и дома, от любых средств к существованию, кроме милосердия слуг божьих, и от обрядов, с помощью которых мирянин пытается установить отношения с Богом. Всё это возможно лишь потому, что он уже погрузился во внутреннюю бездну и хотя бы в некоторой степени прочувствовал испепеляющий огонь Реальности, так что у него больше нет иного выбора, как подчиниться этому всеохватному опыту в свободе от любых связей.

Этот юноша, которого все так любили, стал основной темой вечера. Учитель был очень доволен: несколькими днями ранее он направил своему любимому ученику благословения в качестве духовного отца. Все посетители ашрама разделяли его радость, и даже старший брат новоиспечённого санньяси сохранял спокойствие. Но для отца парня жертва была слишком тяжёлой: он так мечтал о счастливом будущем Сандуру, а теперь увидит ли он его вновь? В соответствии со строгой традицией санньяси умирает для своей семьи, а семья умирает для санньяси: кто моя мать? Кто мой брат? И всё-таки Шри Ранганатха Айяр с достоинством принимал поздравления друзей, призывавших его благодарить Бога за милость, которой Он одарил семью — ведь родиться человеком, тем более брахманом — уже несравненное благословение, каким же тогда даром является «таинство», в результате которого, разорвав все связи, можно встать на прямой путь к мокше, высшему освобождению и реализации, концу всех рождений? Для отца Сандуру мягкие слова Джнянананды и его милость значили больше, чем все утешения и поздравления друзей; однако бедная мать не могла перенести это испытание — прийти и простереться перед человеком, который похитил её сына, открыв ему царский путь. Она осталась дома, совсем одна, чтобы плакать…

Сердца отцов и матерей одинаковы в любых странах и у любых народов. Одинаково также и требование Господа в любой стране и в любом народе. Того, кого Господь хочет призвать, Он шаг за шагом учит языку Духа. Есть много звуков, которые достигают наших ушей и которые Бог использует, чтобы заставить нас слушать, в зависимости от условий нашего рождения — ведь рождение в Боге только одно. Божьему призыву, зародившемуся в глубинах, противостоять невозможно, и однажды он пронзает сердце.

Именно в те дни в Тапованаме Странник познакомился с двумя санньяси, получившими монашеское посвящение в знаменитом ашраме в Ришикеше. Один из них был исполнен восхищения перед своим гуру, другой же говорил о нём достаточно бесцеремонно. Однако то, как он познакомился с Джнянанандой, заслуживает особого рассказа.

Он несколько лет прожил в Ришикеше в ашраме Анандакутир и однажды увидел пожилого санньяси (Странник не помнил, спал ли он или бодрствовал в тот момент, согласно его рассказу), который приглашал его присоединиться к нему. Лицо садху было совершенно незнакомым, хотя в своих странствиях он пересёк всю Индию и встречался с очень многими санньяси. Этот опыт повторился несколько раз, что привело Пурнананду в замешательство. Однажды, придя в гости к Сандуру, молодому послушнику из Тирукойилура, он был просто поражён, узнав в фотографии на стене того же самого человека, который приходил к нему.

«Кто это?» — удивлённо спросил он Сандуру.

«Шри Джнянананда, мой уважаемый учитель», — ответил тот.

Пурнананда, естественно, задал множество других вопросов, на которые Сандуру с энтузиазмом ответил, а вскоре отправился в Тапованам в поисках гуру, который таким странным образом привлекает учеников.

Другим учеником Свами Шивананды был Свами Гаятриананда, который до недавнего времени жил в одном из храмов Тируваннамалая и давал лекции по философии своего учителя. Он развивал продажи трудов Шивананды и, по мере возможности, организовывал духовные кружки, действовавшие под эгидой Общества божественной жизни[114], распространявшего идеи и опыт учителя Анандакутира во многих уголках Индии. Он думал также основать филиал в Тирукойилуре. Придя в Тапованам, он рассказал о своих планах жителям ашрама, получил благословение гуру и начал проводить лекции в храме Вишну Перумала. Как потом узнал Странник, они не пользовались большим успехом, ибо, по словам его информатора: «Какой смысл во всех этих обществах и организациях? И тем более, какой смысл искать свет и вдохновение от Свами, каким бы он ни был святым, но которого вы не знаете лично, который живёт в трёх тысячах километров отсюда, причём через посредника, когда здесь с нами есть гуру, стоящий всех мудрецов Индии?»

Тем не менее Гаятриананда был прекрасным и искренним человеком. К сожалению, он страдал глухотой и мог вести разговор только через сложное устройство, один конец которого передавался говорившему, а другой он прикладывал к своему уху. Его терпение было неисчерпаемым, и люди могли повторять свои вопросы-вновь и вновь до тех пор, пока он не понимал, что они хотели сказать.

Однажды Свами возвращался в Тируваннамалай, и Странник провожал его до автобусной остановки. Они, насколько это было возможно, разговаривали с помощью описанного выше устройства. Но на этот раз Странник с трудом понимал сказанное. Гаятриананда рассказывал о каком-то свами, но о каком именно, Странник понять не мог. Временами ему казалось, что речь идёт о Шри Джнянананде, но потом становилось ясно, что это не мог быть он. «Свами сказал то-то, подумал о том-то, решил сделать то- то». Короче говоря, «Свами» намеревался построить хижину близ Тапованама, так как был убеждён, что определённое количество дней, проведённых в одиночестве и созерцании, автоматически приведут к даршане Атмана… Затем он сказал, что «Свами» срочно пришлось уехать в Кералу. В этот момент Странник не выдержал и сказал: «Вы имеете в виду, что Свами Джнянананда уезжает в Кералу? Никто не говорил об этом. Когда он едет?»

«Нет, нет, не Свами Джнянананда. Я имею в виду этого Свами». — И он указал на себя.

Странник забыл, а может, и не осознавал, что истинный санньяси утратил своё эго и погрузился в высшее Я, как же тогда он мог говорить о себе в первом лице?

Ради сохранения святой добродетели нищеты европейские монахини употребляют (или раньше употребляли) королевское «мы», говоря о своих носках или спицах для вязания. Садху также сплавляют своё «я» вниз по Ганге, получая посвящение, и говорят о себе в третьем лице. Но, увы, кто говорит о «Свами» в третьем лице?

Какими бы ни были сомнения Пурнананды и какой бы ни была безусловная преданность второго ученика, также стоит рассказать историю о Шивананде, услышанную однажды Странником.

Одним январским вечером (а это самое холодное время в предгорьях Гималаев) Шивананда медитировал в окружении гостей и учеников в одной из комнат ашрама. Они сидели на подстилках, покрыв головы плотными шерстяными платками. И вдруг тишину нарушил пронзительный звук: все открыли глаза и оглянулись: над головой гуру пронёсся нож — преступник целился в его голову, однако тюрбан остановил удар. Ученики немедленно схватили виновника и отвели в полицейский участок — им оказался молодой человек с Юга, которого Шивананда, как и многих других, со свойственной ему добротой принял в ашраме. Несмотря на советы ближайшего окружения, он надеялся, что бедняга всё-таки получит какое-то благо от духовной атмосферы ашрама.

На следующий день рано утром Шивананда пришёл в участок и попросил о встрече с парнем. Увидев его, он надел на его шею гирлянду и дотронулся до его стоп — Господь пребывает в каждой форме. Шивананда попросил одного из учеников позаботиться о нём: тот довёз его до Дели, посадил на поезд до Салема и снабдил всем необходимым для путешествия.

***

В понедельник в Тапованам, чтобы выразить почтение Шри Джнянананде, приехали юные брахманы из ведической школы Шри Рамана Ашрама. Для их приёма был сооружён большой пандал, в центре которого возвышалось сиденье гуру, покрытое тигровой шкурой, а перед ним располагались подушки и коврики для гостей.

Поскольку автобус с ребятами задерживался, Свами и Странник пришли в пандал и начали разговаривать. На другом конце пандала два-три ученика что-то читали, заговорщически поглядывая в сторону Джнянананды. Вскоре он заметил эти взгляды и спросил, что произошло. Сначала они не хотели отвечать, пытаясь спрятать листы. Джнянананда, однако, настаивал, так что ученикам пришлось показать их. Это была поэма в честь гуру, написанная на тамильском.

«Пожалуйста, прочитайте», — попросил он.

Перед Странником открылась прекрасная и уникальная возможность понять по лицу Джнянанан- ды, как он отреагирует. Гуру очень внимательно выслушал поэму, но на его лице не отразилась ни удовлетворённость, ни скука. Два-три раза он прерывал чтение и просил повторить строки, находя недостатки в их построении и давая рекомендации в отношении грамматических конструкций, но всё это сопровождалось полной отрешённостью, как будто речь шла о ком-то другом.

Наконец дети прибыли. Шри Джнянананда, пройдя мимо приготовленного для него трона, сел на первый попавшийся стул и со своей обычной добротой и любезностью принялся беседовать с каждым из ребят. Они подходили к нему один за другим, простирались перед ним, называли свои имена и семьи, прикрывая уши ладонями.

После того как все представились, молодые брахманы расселись по местам и начали петь Веды, за которыми последовал гимн Шанкары в честь Дакшинамурти. После этого они исполнили несколько сукт и завершили своё выступление гимнами Шри Раманы Махарши на тамильском и санскрите.

Затем Шри Джнянананда спросил их учителя, понимают ли они значение того, что только что пропели. «Ох, нет», — ответил он, явно смутившись. Проблема заключается в том, что, по мнению многих, изучение значения текста может повредить его запоминанию. Прежде всего, ничем не отвлекая своё внимание, изучающий Веды должен запечатлеть в памяти их слова, точное произношение, ритм, интонацию в полном соответствии с традицией. Как вежливо заметил учитель, смысл изученного они начинают постигать позднее.

«Всё это, конечно, верно, если речь идёт о Ведах, — ответил Джнянананда. — В них всё неизменно. Они не являются плодом деятельности человека. Они самопроявлены, и никто не имеет права в них что- либо менять. Сначала их нужно запомнить — понимание придёт позже. Однако наливают ли воду в колодец? Вода должна появиться в колодце сама, изойдя из его глубин. То же самое можно сказать и о гимнах, которые мы адресуем Богу. Когда вы знаете и понимаете, что произносите, молитва исходит из ваших собственных глубин. В противном случае, она будет напоминать воду, переливаемую из одного ведра в другое…»

***

До отъезда Странника из Тапованама оставалось два дня. В одной из последних бесед с Шри Джнянанандой он признался, что иногда испытывает состояние, о котором Свами неоднократно упоминал и которое на тамильском именуется «бессонным сном», а на английском — waking sleep. В отношении тела это состояние идентично обыкновенному сну — физическое тело пребывает в том же самом ритме — но сознание удивительным образом бодрствует. Это состояние простого «осознания», «пробуждённости», при котором, однако, сознание не сфокусировано на какой-то конкретной точке. Если какие-либо образы время от времени и возникают в уме, они появляются и исчезают, не имея абсолютно никакой связи с этой глубокой и фундаментальной осознанностью, равно как и сны.

«Это замечательно, — ответил гуру, — но в такие мгновения идея твоего „я“ сохраняется. Теперь её любой ценой нужно заставить уйти. Каждый раз глубже и глубже погружайся в себя, пока не останется ничего, кроме чистого сознания безо всякого следа „воспоминания“ о себе. И тогда воссияет свет, проявится Атман. Идея „я“ станет не чем иным, как тенью. Что такое тень? Обладает ли она реальным существованием? Это верно и в отношении всех прочих живых существ, всего мира. В свете Атмана все проявления состоят лишь из тени.

Атман пребывает внутри тебя, будучи основой всего, что делает и воспринимает твоё тело, всего, о чём думает и что понимает твоё ум. А ты, будучи Атманом, тот, кого ничто не может затронуть.

Ты должен осознавать всё именно в Атмане, а не в уме. В Атмане следует есть, пить, ходить, слушать, читать, писать — всё нужно делать в свете Атмана. Атман — единственная реальность во всех вещах. Всё сущее черпает свою реальность из реальности Атмана. Всё видимое видится в Его свете. Всё слышимое слышится в пранаве, ОМ, которая есть имя Атмана.

Незнание Атмана — самая серьёзная из всех болезней. Невежество относительно Реальности — гораздо более опасная лихорадка для духа, нежели малярия для тела. Однако от этой лихорадки есть лекарство, и оно пребывает в каждом из нас. Его может получить каждый — я говорю о джняне, истинном знании, знании себя, даршане, видении бытия. Это лекарство обретается путём дхьяны, молчаливого внутреннего созерцания».

Странник спросил: «Если это лекарство столь доступно, почему лишь немногие пользуются им?»

«Посмотри на детей, — ответил Джнянананда. — Когда они больны, матери готовят для них микстуру, но дети не хотят пить её. Они отбиваются руками и ногами, отворачиваются и отказываются открывать рот. Если матери как-то удаётся всунуть ложку им в рот, они всё выплёвывают. Точно также невежды отвергают мудрость.

Мудрость и истинное знание никогда не проникнут в человека против его воли. Ты должен захотеть этого, причём захотеть всем сердцем.

Допустим, ты узнал, что на той стороне реки живёт некий прославленный свами, и ты хочешь любой ценой получить его даршану. Ты отправляешься в дорогу, но на пути река. Её невозможно перейти вброд, а плыть слишком опасно. На берегу — паромщик и ты просишь его перевезти тебя на другой берег.

„Хорошо, — отвечает он, — но ты должен оставить свои вещи на берегу. Я перевожу людей, а не багаж“.

„О нет! Мои вещи! Я не могу оставить их! Как я буду путешествовать без них? В них моя еда, моё одеяло. Я также везу с собой цветы и фрукты, чтобы предложить Свами. Со мной также священные книги, которые я читаю каждый день. В конце концов, мой багаж не такой уж тяжёлый. Паромщик, будь разумен! Перевези меня со всеми моими вещами, и я заплачу полную стоимость“.

„Как хочешь, — отвечает паромщик. — Тебе выбирать. Без вещей я переправлю тебя на тот берег. С вещами — оставайся здесь. Что ты выберешь? Даршану Свами или свой старый хлам?“

Итак, отбросив наш багаж, мы переправляемся на другой берег и обретаем даршану Атмана».

В конце Джнянананда повторил свою любимую шлоку: