Гуру и ученик

VIII. Единственный путь

Для Шри Джнянананды дхьяна, медитация, была главной и единственной духовной практикой, царским путём, самым эффективным способом осознания Присутствия в собственных глубинах. Тот, кто действительно хочет достичь его, должен пожертвовать всем ради молчаливого созерцания, в зависимости оттого, насколько он свободен от семейных или социальных обязанностей. Обеспечив самые базовые потребности тела в еде, гигиене и сне, своей единственной целью и занятием он должен сделать медитацию в глубине своего существа.

Когда Джнянананду вынуждали дать более подробные объяснения значения дхьяны, он отвечал короткими ритмичными стихами на тамильском, которые никогда не пытался воссоздать или дополнить впоследствии.

Однажды в Тапованам прибыл молодой тамил. Он проделал долгий путь и хотел найти комнату в городе, чтобы регулярно приходить и получать наставления гуру, а также медитировать под его руководством. Объяснив свою программу Свами, он добавил, что хотел бы, пользуясь возможностью, изучить санскрит. Джнянананда сразу же оборвал его:

«Не беспокойся о поиске комнаты или гостиницы. Ты можешь жить и питаться здесь. Ты можешь медитировать столько, сколько захочешь. Что же касается санскрита, послушай меня. Говорят, в мире существует более полутора тысяч языков. Ты начнёшь изучать санскрит, а потом захочешь перейти к маратхи и бенгали, выучить китайский и так далее. Твой родной язык — тамильский, не так ли? Должно быть, ты читал Тируккурал. Не содержат ли его стихи (Свамиджи цитирует) всё необходимое для духовной жизни? На тамильском написаны Теварам, Тирувасакам и множество других произведений, оставленных нам святыми ушедших дней. Даже сама веданта переведена на тамильский. Всё, что может привести тебя к истинному знанию, написано на твоём собственном языке. Зачем тратить время на изучение массы ненужных вещей, когда важно лишь одно? Если ты действительно хочешь достичь дхьяны, а не узнать что-то новое, необходимо действовать наоборот: всё, что ты узнал раньше, должно уйти и больше не возвращаться».

Как-то раз Странник задал вопрос о тапасе (аскезе): не важен ли он хотя бы в деле помощи подлинной дхьяне? «Возьмём, к примеру, вашу жизнь, — сказал он. — Ваше уединение, пост и всё остальное, что вы испытали в горах Кашмира и позже, во время странствий от одного города Индии к другому. Ведь жить в бедности и нестяжательстве, согласно традиции, — долг санньяси. Разве нет?»

«Только дхьяна имеет значение, — ответил Шри Джнянананда. — Всё остальное — будь то тапас, уединение, молитвы, пост или нестяжательство — вторично и напрямую с „самоосознанием“ не связано. Что действительно важно, так это освободиться от всего, что не даёт тебе полностью и безвозвратно посвятить жизнь молчаливому внутреннему созерцанию. Даже санньяса сама по себе не важна. Эта шафранная одежда, которую мы носим, в большей степени предназначена для окружающих, нежели для нас самих. Цвет кави играет роль непосредственного свидетеля, напоминая всем, что тот, кто в него облачился, отделил себя от мира, так что не следует отвлекать его внимание на мирские разговоры — напротив, необходимо всячески способствовать его жизни в одиночестве и его тесной связи с Богом. Форма надевается для окружающих. Портье или кондуктор автобуса могли бы работать и в обычном белом дхоти, как все остальные. Однако специальная форма демонстрирует людям, что к ним можно обратиться по тому или иному поводу. То же самое касается и одеяния санньяси, к которому люди могут обратиться за помощью в делах духовных. Полицейская форма заставляет потенциального преступника держаться на расстоянии, остановиться и подумать. Не оказывает ли одежда садху похожий эффект?»

В другой раз, когда очередная группа пришла на его даршану, Шри Джнянананда прочитал своё любимое стихотворение: «Там, где нет ничего…» Гости принялись давать свои педантичные комментарии на тамильском и санскрите: кто-то предложил перевести «ничего» как «пустота», объяснив Джнянананде, что английское слово «пустота»[96] соответствует санскритскому понятию «шунья». «Но почему, — ответил он, — вы непременно хотите дать имя тому, что по определению не может быть названо? Как только вы дадите имя не-сущему, тому, чего нет, вы автоматически превратите его в сущее. Как только вы назовёте место, где нет ничего, „пустотой“, — там что-то появится, и всё начнётся заново».

Позднее, вспоминая тот разговор, Странник осознал, что никогда ранее не понимал учение Будды о необходимости медитации для последующего очищения. Нам нужно отнять место у мысли, затем у радости, затем у мира; на более продвинутом уровне мы должны оставить позади все отрицания, которые мы использовали как инструменты для отбрасывания одного этапа за другим, вплоть до выхода за пределы любых утверждений, равно как и отрицаний, и проникновения в состояние абсолютного молчания, в котором достигший этой стадии теряет и осознание самого своего молчания — он оказывается в акаше сердца, в «сверхпространстве», которое нельзя более ограничить или локализовать.

Кто-то спросил Шри Джнянананду о контроле дыхания, пранаяме — полезна ли эта практика? Он, как и многие другие, согласился, что пранаяма полезна, однако напомнил, что нельзя путать пранаяму с техникой задержки дыхания. Всё это лишь подготовка, призванная успокоить и задать ритм движениям тела и, в результате, «волнам» ума. Он разделял взгляд Раманы Махарши о том, что контроль дыхания — это прежде всего очень простое, но непрерывное сосредоточение на самом дыхании, на вдохах и выдохах.

Шри Джнянананда объяснял этот механизм так: «Место, где зарождается вздох, идентично месту, в котором зарождаются мысли. Важно пребывать в этом месте, в этом источнике бытия, и следить за тем, чтобы его тишина и чистота никогда не загрязнялись, не давая себе отвлечься от него или покинуть его. Когда появляются мысли — а этот процесс никогда не прекращается, — вместо того чтобы позволять им унести вас прочь, необходимо следовать за каждой из них к её источнику, погружаясь в самое сердце этой волны, влекущей вас к берегу. Нужно обнаружить, кто думает, ибо такова фундаментальная мысль у истока всех мыслей. Так вы придёте к месту вашего происхождения, к месту, в котором растворяются все прочие места, к Я, в котором исчезают все прочие „я“ (эго). Сосредоточение на дыхании способствует интериоризации. Следуя за дыханием, возвращающимся к его источнику, вы также возвращаетесь к своему собственному источнику».

В тот день среди посетителей был искатель мудрости, «перепробовавший» множество ашрамов и свами. Он был очень искренним и обладал безусловной верой в наставления своих гуру. Однако как только гуру начинал настаивать, чтобы он принял окончательное решение посвятить хотя бы несколько лет молчаливому созерцанию в полном одиночестве, — для него это было слишком. Не проще ли гуру дать непосредственный опыт сердца, о котором столько говорится, одним взмахом волшебной палочки, воспользовавшись удивительными силами (сиддхи), несомненно, ему присущими? В конце концов, в Индии есть пример Вивекананды, которому Рамакришна подарил немедленное просветление; подобное случалось и в его собственной традиции (он был христианином) — например, в жизни Павла из Тарса, который исполнился благодати у ворот Дамаска. Но ведь все они были полностью и в самых глубинах души преданы Богу, их не могли остановить ни гордыня, ни леность; как только последняя завеса, скрывавшая от их глаз Реальность, поднималась, они изо всех сил устремлялись к Ней.

Постепенно этот ученик завёл разговор о милости Ишвары, Господа, и Его представителя, гуру. «Гуру, — сразу же подхватил Джнянананда, — появляется, когда обретено это место, сокрытое в сердце. Чтобы достичь его, нужны личные усилия и настойчивость, в основе которых должно лежать единственное устремление, направляющее все силы вашего существа в одном направлении. Единственное устремление, единственная цель, абсолютная преданность поиску Атмана — таковы условия, необходимые для духовной реализации.

Вы, вероятно, видели этих юных ныряльщиков в морских портах, ждущих, когда пассажиры бросят в воду мелкие монеты. Атман подобен монете, упавшей на дно моря. Чтобы отыскать её, нужно прыгнуть прямо вниз, задержав дыхание и выпрямив подобно стреле спину. Море — это ум, манас. Волны — вритти, постоянные колебания ума, наши собственные мысли. Подыскивая подходящее для прыжка место, необходимо учитывать спокойствие волн… Чтобы обнаружить местопребывание Атмана, нужно успокоить мысли. Чтобы успокоить мысли, следует найти их причину, понять, откуда они приходят. Таким образом, мы должны найти внутри себя место, где они зарождаются и откуда распространяются во всех направлениях. Когда вода станет спокойной и прозрачной, найти монету будет очень просто».

«И, — добавил он с улыбкой, — ум даже может стать столь же спокойным и неподвижным, как замёрзшая вода».

«Милость гуру, милость Бога подобны семени, посаженному в почву. Ни один человек, кем бы он ни был, не лишён этого семени. Но достаточно ли просто посадить семя? Не нужно ли готовить, рыхлить и поливать почву? И как только семя взошло, не следует ли продолжать поливать, полоть, бороться с сорняками? Всё это — усилия, которых никому не избежать и без которых благодать не сможет делать своё дело.

Можно ли разжечь костёр из свежих веток? Вы должны нарубить дров, а затем высушить их. Лишь после этого они загорятся. Итак, огонь — это благодать, а подготовка дров — садхана, усилия, предпринимаемые теми, кто хочет достичь успеха.

Вы должны поставить перед собой лишь одну цель. Вы спрашиваете о цели, но как только цель наметилась, нет никакого смысла обсуждать её вновь и вновь. Следует просто двигаться в заданном направлении.

Какой смысл бегать от учителя к учителю? Какое благо может принести чтение и вопрошание о различных методах? Чтение и беседы подобны изучению карты и расписания. Если вы хотите прибыть в место, указанное на карте и в расписании, вам следует сесть на поезд. Поезд, а не расписание, привезёт вас в Мадрас или Бомбей. План необходимо реализовывать, в противном случае он бесполезен. Когда вы идетё на вокзал или на рынок, спрашиваете ли вы дорогу у каждого встречного? Останавливаетесь ли вы у каждого указателя, определяя свой маршрут? Если да, то, скорее всего, вы прибудете на вокзал, когда поезд уже уйдёт, или на рынок, когда все магазины уже закроются.

Тот, кто действительно жаждет чего-либо, — жаждет всем своим существом, жертвуя всем, чтобы заполучить объект своего вожделения. Вам знакома эта ведантическая притча: когда ваша одежда горит, а неподалёку находится пруд, вы бежите к нему, не думая и не останавливаясь ни на мгновение, а когда добегаете — с головой бросаетесь в воду. То же самое верно и в отношении любого, кто действительно хочет найти жемчужину, сокрытую в глубине сердца. Он не тратит время на разговоры о ней.

Какой смысл пробовать все плоды на дереве? Один — переспелый, другой — недоспелый. Мне понятно это сравнение, однако кое-что меня смущает: вроде бы это наставление не имеет недостатков, и всё-таки… Тот, кто действительно голоден, не тратит время на выбор наилучшего манго — он срывает первый попавшийся плод и съедает его».

Ученик, к которому обращался гуру, ответил: «Случается, что люди, погружающиеся в созерцание, сходят с ума».

«Если ребёнок моего соседа умер, значит ли это, что и мне теперь не следует жениться?» — остроумно отреагировал Джнянананда.

«Допустим, у меня есть поле. Мне нужно соорудить систему ирригации. Я начинаю копать и натыкаюсь на горную породу. Что же мне теперь, остановиться и стоять сложа руки? Я голоден и мне нужен рис, а значит, и поле, на котором я буду его выращивать, вода, которой я буду его поливать. Так или иначе, я не успокоюсь, пока не найду воду».

Ученик продолжал спорить: «А нельзя ли просто остановиться и ждать, когда „это“ случится? Когда вы раскладываете фрукты на солнце, они зреют сами собой».

Ответ гуру не заставил себя ждать: «И всё-таки их нужно выложить на солнце. Это и есть садхана».

В другой раз кто-то поинтересовался: «Какова ценность обрядов, молитв, гимнов или повторения божественного имени (джапы)? Нужны ли они, полезны ли для достижения духовной реализации?»

«Для того, кто следует путём дхьяны, они не только не полезны, но и являются препятствием. От них следует полностью отказаться[97]. Только дхьяна действительно важна и абсолютно необходима. Пуджа, джапа, обряды, литании и прочее принадлежат к сфере внешнего, к миру проявлений, и не имеют ничего общего с Реальностью. Привязываться к ним, наслаждаться ими, тщательно их придерживаться, считая их эффективным путём достижения реализации, — фундаментальная ошибка, уводящая садхаку от его цели. Они имеют ценность лишь для новичков, ещё не услышавших внутренний зов, а также для женатых людей, имеющих мирские обязанности и неспособных к стабильной медитации. Вспомните горькую иронию Мундака Упанишады, адресованную тем, кто умножает молитвы и жертвоприношения, рассчитывая достичь „небес“. Они, несомненно, отправляются туда, однако рано или поздно вынуждены вернуться на землю для того, чтобы в конечном итоге найти Брахман, не имеющий ничего общего ни с какими небесами».

«Однако, допустим, я обязан совершать их, — продолжал гость, — например, в связи с моей социальной или профессиональной деятельностью?»

«Тогда делай это, не привязываясь к ним, как учит Гита. Вы служите другим людям, а не себе. Для вас всё это суть часть проявленного мира, но для тех, кто просит вас об этом, всё это действительно необходимо, учитывая их духовные и материальные условия. Проводите все обряды, которые им нужны, совершайте пуджу и пойте мантры, которые сделают их счастливыми. Но сами не вовлекайтесь в этот процесс: на самом деле для вас это и невозможно. Попадается ли фокусник в ловушку собственных трюков? Он прекрасно знает, что в них ничего нет и что всё это чистый обман. Итак, общаясь с людьми, находящимися на уровне проявления, говорите на их языке. Тот, кто во сне голоден, должен во сне и пообедать, даже если он лёг сытым. Взгляните на детей, играющих на улице: они строят дома, продают, покупают, организуют свадьбы. На экране демонстрируется кинофильм: остаётся ли от него хоть след по окончании картины? То же самое можно сказать и о том, кто знает, что должен-действовать на уровне проявления и по мере возможности помогать тем, кто привязан к этому уровню и ещё не получил откровения Реальности.

Важна лишь дхьяна. Услышав однажды этот внутренний зов, зов Реальности, следует каждое свободное мгновение посвящать медитации. Лишь утвердившись в ней, можно вновь вернуться к ежедневному контакту с миром».

Кто-то из присутствующих задал ещё один вопрос: «Следует ли поститься и обходиться без сна?»

Джнянананда снова ответил, что это совершенно не важно. «В духовной практике ничто не имеет самостоятельной ценности. Вы просто должны понять, что способствует, а что препятствует созерцанию. Определяя режим питания и сна, вы должны руководствоваться исключительно этим соображением, хотя, конечно же, верно, что ночные часы лучше всего подходят для медитации».

Спрашивали его и о различных видах самадхи. С точки зрения индийской духовной традиции самадхи — финальная стадия практики дхьяны — экстаз, который также является энстазом, энстаз[98], который также есть экстаз, ибо на этом уровне нет ничего «внешнего» (экс-таз), что не реализовывалось бы и во «внутреннем» (эн-стаз), и нет ничего внутреннего, что не охватывало бы всё существо.

Джнянананда объяснил, что существуют три типа самадхи:

«Первый называется савикальпа самадхи, при котором остаётся некоторая степень осознания себя как отличного существа, некоторая „память“ о себе.

Второй — нирвикалъпа самадхи, при котором не остаётся ничего ни внешнего, ни внутреннего, ни себя, ни иного. Ничто больше не оказывает влияния ни на уровне физических чувств, ни на уровне ума. Вы более не можете ни думать, ни чувствовать. Люди могут дотрагиваться до вас, передвигать вас, поднимать вас, но вы не будете этого осознавать. Такова полнота, блаженство, исчерпывающая радость, нераздельная всеохватная полнота и счастье; блаженство Брахмана, блаженство истинного Я, блаженство Атмана, в высшей степени чистое блаженство и радость, абсолютное блаженство и радость — пурнам, анандам, пурнанандам, брахманандам, ат- манандам, акханданандам…» Надо было видеть, как Свами выражал слова, отбивая всем телом ритм при провозглашении каждого «анандам».

«Однако наиболее возвышенный вид самадхи — сахаджа самадхи, когда вы достигаете изначального состояния, или, скорее, отправной точки себя — изначальной, так как в-рождённой (присущей, сахаджа), или, лучше сказать, „нерождённой", ибо существует ли начало у истинного бытия? Здесь вы выходите за пределы как энстаза, так и экстаза. Различия где бы то ни было перестают восприниматься. Джняни живёт в мире подобно остальным; он есть, пьёт, спит и ходит, как и любой другой человек. Однако в то время как большинство людей видят прежде всего различия, джняни видит все предметы в единстве. Обретя своё истинное Я, он видит его и себя во всём. Эго, которое прежде стояло между „ним“, „ним самим" и другими людьми, а на самом деле между его восприятием себя и его истинным бытием, исчезло. Ничто больше не препятствует восприятию реальности как она есть».

Учительница математики, речь о которой шла выше, вернулась одним воскресным днём. Она призналась гуру, что её смущают пространственные символы, им используемые.

«Все они, — ответил он, — лишь картинки, от которых мы можем получить лишь временную помощь, они суть указатели или знаки. Они не обладают никакой ценностью. Когда ребёнок просит вас показать ему луну, вы указываете на неё с помощью пальца или палки. Однако это не есть истинное место. Точно так же и акаша, пространство в вашем сердце, есть бесконечное пространство, которое невозможно ограничить или каким-то образом локализовать. Точно так же в сфере слышимого вы можете начать со звуков или слов, произносимых и слышимых, затем вы придёте к ОМ, лежащему в основе всех звуков, далее перейдёте от слышимого ОМ к тому ОМ, которое ни одно ухо, даже самого духовного человека, уловить не может. Очень важно иметь точку отсчёта, которую ум может использовать в качестве основы для своего внутреннего поиска, трамплин, с которого можно отправиться в путешествие за пределы поверхностного я. Кроме того, эта точка поможет уму освободиться от блуждающих мыслей. Дыхание, звук, точка, ощущение Я (настолько чистое, насколько это возможно) — всё это вспомогательные инструменты, но они носят временный характер и направлены на обретение видения бытия.

Однако, приняв решение пойти этим путём, вы должны утвердиться во „внутреннем“, понимая, что в конечном итоге даже саму идею „внутреннего" придётся отбросить. На этом внутреннем следует сосредоточиться, в него войти и в нём утвердиться, ныряя всё глубже и глубже, пока вы не исчезнете, как пишет тамильский поэт:

Если мысли по-прежнему появляются, — продолжал Шри Джнянананда, — они должны, подобно птицам и другим летающим существам, скользящим по небу, парить в акаше, пространстве вашего сердца, не находя твёрдой почвы, на которой стоите вы сами.

Видите ли, главное — создать внутри себя твёрдую и неподвижную обитель, куда невозможно зайти, где никто не сможет найти и потревожить вас. Пусть ваши „внутренние покой” будут закрыты абсолютно для всех. Охраняйте их так же тщательно, как мы охраняем наши кухни в Тамил-Наду. Как вы все знаете, место, где горит огонь и готовится пища, — наиболее священно и наиболее охраняемо. Никто, кроме членов семьи, и, в некоторых случаях, представителей той же касты, не может проникнуть туда. Гостям мы выносим пищу на веранду или во двор. Вы должны оберегать своё сердце от контакта со всем тем, что может осквернить его, не менее усердно, чем вы блюдёте домашний очаг».

Странник воспользовался случаем, чтобы напомнить гуру очень важный для него стих из Чхандогъя Упанишады:

«Бог нераздельно, а-кханда, пребывает везде, — говорил Шри Джнянананда. — Сердце — это зеркало, в котором Его можно увидеть. Наблюдая Его во Вселенной, мы видим Его диверсифицированную, множественную форму — бхеда, двайта. Наблюдая Его в зеркале сердца, мы видим Его в Самом Себе, неразделённым, а-кханда, за пределами любых ограничений и представлений о „другом", в недвойственности бытия.

Погрузитесь в себя и созерцайте в зеркале сердца».

Вот размышления, которые Джнянананда передал Страннику:

«Прежде всего „я“ воспринимается в связи с внешним миром, в отношении с тем, что не является мной. Пока человек познаёт себя исключительно таким способом, через внешние вещи и своё отношение к ним, говорить, что он действительно знает себя, нельзя. На этом этапе то, что я называю „собой", состоит лишь из бесконечных реакций (чувственных или умственных) — моего биологического и психологического центра, возникающих в ответ на внешние раздражители. Именно по причине этой нестабильности Будда отказывал личности в субстанциальном существовании, определявшемся Им как Атман.

Тот, кто хочет познать себя раз и навсегда и достичь своего истинного бытия, должен нацелиться на Я в его неизменной идентичности и суверенной свободе. Несомненно, это Я выражает себя в действиях восприятия (как внешнего, так и внутреннего), но трансцендентно по отношению к ним и в своей внутренней сути абсолютно независимо от них, являясь Непреходящим Чхандогья Упанишады. Оно точно так же истинно существует в отсутствие всего восприятия, как и тогда, когда его влияние распространяется и проявляется через такую деятельность. Этот факт доказывается состоянием глубокого сна, которому не свойственно осознание чего бы то ни было, хотя очевидно, что личность продолжает существовать. Как говорит в Бхагавадгите Кришна, „все вещи пребывают во Мне, но Я не пребываю ни в чём“[103].

Я нельзя считать истинно познанным до тех пор, пока оно не познано в себе самом; так же и Бога нельзя считать истинно познанным, пока Он не познан в Самом Себе. В противном случае, я не существовал бы вне моих отношений со Вселенной, а Бог не существовал бы вне Его отношений с миром. Такова метафизическая проблема единственности и множественности, идентичного и отличного, проявленного и неспособного проявиться, не подлежащего низведению до некоей категории мышления, ибо „кто может размышлять о Мыслителе“? Даже рефлексивное мышление лишь предполагает наличие мыслителя и его мысли в форме идеи, т. е. косвенным образом. Необходимо пробиться сквозь скорлупу череды абстракций и прийти к центральной точке, которую невозможно ни локализовать, ни низвести на уровень идей.

Никто никогда не достигнет истинного Я иначе, как через самого себя и в глубине себя. Как говорит

Гита, „атмани атманам атмана“[104] я видит себя в себе через себя. Ни одно существо, каким бы оно ни было, не может сделать более, чем довести вас до дверей святилища, пригласить вас войти, а затем совершить поклон и удалиться. Ничто изменяющееся не может пресуществиться в неизменное. Индуктивным, даже чисто рефлексивным путём получения знания невозможно достичь Бытия во всём Его величии.

Нет никаких сомнений в том, что наиболее эффективный метод достижения „внутреннего“ — „внутренний путь“. Но даже в этом случае, по достижении цели, путь растворяется. Пока вы идёте по „внутреннему пути“, он — всё ещё идея, а любая идея подразумевает двойственность и отличия, неизбежный результат которой — отдаление от цели, ведь она разделяет я искателя от Я искомого. Пока я осознаю, что Я пребывает во „мне“, я ещё не пребываю „внутри“… По достижении же осознания и искатель, и искомое исчезают, или, точнее, исчезает представление о них как о различных и разделённых объектах. Не остаётся ничего, кроме истинного Я, Бытия, чистого джйоти, неразделённого и бесконечного света, абсолютного света, славы Бытия, присущего сияния Я, видения в этом Я Бытия в Самом Себе, полноты радости, блаженства того, кто ЕСТЬ[106].

Конечная цель духовного поиска — разрешить это абсолютное различие между целью и путём, между целью и тем, кто стремится к ней. Мы должны преодолеть ужас, охватывающий того, кто в поисках себя прибывает в то место, которое он считает последним изгибом дороги. Он осознаёт, что должен окончательно и безоговорочно отречься от всего того, что, как ему казалось, составляет само его существование, бытие, самоопределение. В бездне сердца, куда его неодолимо влечёт, ему больше не за что зацепиться, чтобы спастись от падения, там нет твёрдой почвы, на которую он мог бы встать, свежего воздуха, чтобы сделать вдох. Там — лишь акаша, бесконечное пространство, лишённое каких бы то ни было маркеров, не ограниченное никакими горизонтами, одинаковое во всех точках; там больше негде искать местопребывание — тот, кто ищет его, лишь уносится прочь в неограниченную бесконечность и одиночество… Как часто напоминают нам Упанишады, мы должны разрубить „последний узел сердца“, хридайя грантхи[107], верёвку, которая привязывает Я к временной и материальной обусловленности и не даёт ему достичь его природы, его высшей свободы».

Точно так же учил и Рамана Махарши: именно мысль о «я», отличном от истинного Я, пусть и случайно воспринятую, нужно неустанно преследовать, заставить её обратиться в бегство и в конце концов исчезнуть, как вора, который, будучи пойманным на месте преступления, убегает со всех ног. Джнянананда, вслед за Раманой, очень любил этот пример.

«Разумеется, это не значит, что мы должны преследовать одну идею другой идеей — такой подход

Прямой метод осознания этой истины — дхьяна, основанная на вере в гуру и всё большем и большем молчании ума и чувств.

Мне следует отказаться от мысли, что я — тот, кто осознаёт истинное Я и получает даршану Атмана.

Мне следует отказаться от мысли, что я — тот, кто испытывает радость созерцания Бога и обладания Им.

Нет больше собственной радости для того, кто приобрёл видение бытия и созерцает внутренний свет. Ибо нет больше „я“, в котором можно наслаждаться и радоваться (равно как и страдать) в связи с чем бы то ни было. Есть лишь одна радость — радость Бытия, радость Бытия в Себе Самом. „Бог есть всё во всём“ в Себе».

Однажды Джнянананда подытожил все свои наставления Страннику в собственном стихотворении:

был бы просто-напросто игрой, лицемерной и поверхностной. Наша цель — не убедить себя в том, что различий не существует, что никто ничем не связан, что Атман — внутреннее измерение нашего существа. Всё это — рассуждения и фантазии. Культивировать их — значит бесконечно ходить вокруг горы, вместо того чтобы пойти по единственной крутой тропе, ведущей на вершину. Многие популярные руководства по веданте советуют садхаке думать: „Я — вечное, нерождённое, недвойственное сознание, бесконечное блаженство“. Но всё это бесполезно: на самом деле этот путь абсолютно неверен для уровня осознания, на котором находится садхака. Отбросив любую идею „я“, он должен стремиться к интуиции вечного, нерождённого и прочего, и никакая идея не сможет привести его к этой интуиции. Размышления никогда не приведут его к этой истине, но лишь эта истина может принести спасение. Истина не может прийти извне или изнутри путём умственных усилий. Она просто рождается из глубин нашего существа. Она — заря света во славе Бытия, восходящая в сердце.

Однако этот восход постигается лишь в момент его опытного восприятия, поскольку в самом опыте становится очевидным, что в реальности никакого восхода Бытия (как в своём Я, так и в других существах) никогда не было и не будет. В истинном Я, равно как и во всём, в каждой точке пространства и времени, а также за пределами пространства и времени, Бытие просто ЕСТЬ. Солнце встаёт лишь для тех, кто отправляется встречать его.