Хитрости

Глава 11

Элис рассказывала ему, что многих мужчин возбуждают карлицы, он об этом знал?

Паркер осознал это. Она была совершенной маленькой куколкой, со светлыми волосами и голубыми глазами, красивой грудью и хорошо очерченными ногами. На ней было зелёное платье, облегающее женственные изгибы тела, ноги скрещены, одна нога покачивается в зелёной туфельке на высоком каблуке.

Он сказал: «Я читаю много мужских журналов, вы знаете...»

«Угу», - сказала она, кивнув в знак одобрения. Напиток в правой руке, сигарета в левой.

«И там есть множество писем от мужчин, которых возбуждают самые разные женщины.»

«Угу.»

«Например, есть много мужчин, которых сексуально привлекают женщины с проблемами спины.»

«Проблемами со спиной?» - сказала Элис.

«Да. А ещё женщины, которые носят брекеты.»

«Понятно», - сказала она.

«А есть мужчины, которым нравятся однорукие женщины.»

«Угу.»

«Или даже двойные ампутанты.»

«Угу.»

«Или женщины, которые не различают цвета.»

«Цветная слепота, знаю.»

«Но я никогда не видел писем от мужчин, которые считают карлиц сексуально привлекательными. Интересно, почему? Я имею в виду, что нахожу вас очень привлекательной, Элис.»

«Ну, спасибо», - сказала она. «Но я как раз об этом и говорила. Многих мужчин возбуждают карлицы.»

«Я могу это понять.»

«Это так называемый «синдром Белоснежки».»

«Так вот как это называется?»

«Да, потому что она жила с теми семью гномами, если вы не знали.»

«Верно, я никогда об этом не думал. Если посмотреть на это с другой стороны, то это может быть грязная история, не так ли?»

«Ну, конечно. Не то чтобы гномы были карликами.»

«Нет, нет. Нет?»

«Нет. Карлики - это маленькие люди с идеальными пропорциями.»

«У вас, конечно, идеальные пропорции, Элис.»

«Что ж, спасибо. Но я хочу сказать, что так много мужчин привлекают женщины-карлики.»

«Угу.»

«Полагают, что увидят карликов в рекламе и всё такое.»

«Я никогда не думал об этом в таком ключе.»

«Я имею в виду, не хотели бы вы увидеть, как я, например, рекламирую нижнее бельё?»

«О, я бы такое поддержал.»

«Но вместо этого, если ты карлик, ты должен идти в цирк.»

«Я никогда не думал об этом в таком ключе», - повторил он.

«Вы когда-нибудь видели карлика, работающего продавцом в универмаге?»

«Никогда», - сказал он.

«Знаете, почему?»

«Потому что вы не можете видеть за прилавком?»

«Ну, это, конечно, одна из причин. Но главная причина в том, что существует затянувшееся предубеждение против маленьких людей.»

«Наверняка есть.»

««Коротышка» стало грязным словом», - сказала Элис. «Вы когда-нибудь видели низкорослую кинозвезду?»

«Ну, Аль Пачино - коротышка.»

«В моем представлении Аль Пачино - гигант», - сказала она и хихикнула.

Паркеру нравилось, как она хихикала.

«Вы когда-нибудь видели фильм, где карлики занимаются любовью?» - спросила она.

«Никогда.»

«Мы занимаемся любовью, знаете ли.»

«О, не сомневаюсь.»

«Вы когда-нибудь видели карлика-пожарного? Или карлика-полицейского?»

Он ещё не сказал ей, что он полицейский. Он задумался, стоит ли говорить ей, что он коп.

«Ну, они изменили требования, знаете ли», - сказал он.

«Какие требования?»

«Требования к росту. Раньше было пять футов восемь дюймов (примерно 1 метр 73 сантиметра – примечание переводчика).»

«Ну а какие теперь?»

«Можно быть любого роста. Я знаю полицейских, которые могут поместиться в карман жилета.»

«Вы хотите сказать, что карлик может стать полицейским?»

«Ну, я не знаю о карликах. Но я думаю, что...»

«Потому что я умею стрелять из пистолета не хуже других, знаете ли. В цирке я выступала в роли Энни Окли (урождённая Фиби Энн Моузи, американская женщина-стрелок, прославившаяся своей меткостью – примечание переводчика). Маленькая Энни Окли, так они меня называли. Это было до того, как я стала Крошкой Элис.»

«Вы маленькая», - сказал он. «Это одна из тех вещей, которые я нахожу в вас очень сексуально привлекательными.»

«Ну, спасибо. Но я хочу спросить, если бы я подала заявление в полицейский департамент, чтобы стать женщиной-полицейским, как полагаете, они бы меня приняли? Или они даже и не подумают? Понимаете, о чём я?»

«Я не считаю вас коротышкой», - сказал Паркер.

«О, я коротышка, всё в порядке.»

«Я думаю о вас как о деликатном человеке.»

«Ну, спасибо. Есть один человек, Ганс, он один из «Летучих голландцев», воздушный артист, знаете?»

«Угу.»

«Он написал мне очень горячее любовное письмо, я его запомнила. Меня заставило вспомнить о нём ваше слово «деликатный».»

«Ну, вы очень деликатны.»

«Спасибо. Хотите послушать письмо?»

«Конечно», - сказал Паркер и оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, где Пичес. Её нигде не было видно. «Смелее», - сказал он.

«Он сказал, что хочет обнажить меня.»

«Раздеть, вы имеете в виду.»

«Да. Он сказал, что хочет выбросить мои изящные деликатные одёжные вещи... вот что заставило меня подумать об этом, деликатном.»

«Да, я вижу.»

«И погладить мой пубертатный (половозрелый – примечание переводчика) холмик... это он так написал в письме.»

«Да.»

«И прощупывать мою пикантную киску, и манипулировать моими миниатюрными mons veneris (на латыни, участок плоти, покрывающий тазовые кости женщины, над её половыми органами – примечание переводчика) и карликовыми labia (половыми губами – примечание переводчика)...»

«Угу.»

«И ласкать мой компактный клитор и податливый лобок. Вот такое было письмо.»

«От одного из «Летучих голландцев», да?»

«Да.»

«Он хорошо пишет по-английски.»

«О, да.»

«Это ведь не тот парень, с которым вы сегодня? Парень, с которым вы пришли?»

«Нет, нет. Это Квентин.»

«Он не один из «Летучих голландцев», да?»

«Нет, он клоун.»

«О.»

«И очень хороший.»

«Как давно вы в городе? Я даже не знал, что здесь есть цирк, скажу вам честно.»

«Ну, мы ещё не собрались. Нас не будет до весны. В следующем месяце мы уезжаем во Флориду, чтобы начать репетировать новый сезон.»

«О, так вы просто в гостях, да?»

«Да, вроде того.»

«Вы ведь не замужем?»

«Нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет.»

Она качает головой, как маленькая кукла.

«Как долго вы пробудете в городе?»

«О, я не знаю. Почему интересуетесь?»

«Я подумал, что мы могли бы встретиться», - сказал Паркер и пожал плечами.

«Как насчёт здоровенной рыжей, с которой вы сейчас?»

«Пичес? Она просто друг.»

«Угу.»

«Правда. Я её почти не знаю. Элис, я должен сказать вам, что никогда не встречал такой нежной и привлекательной женщины, как вы, я серьёзно. Я бы очень хотел встретиться с вами.»

«Ну, почему бы вам не позвонить мне?»

«С удовольствием», - сказал он и достал из кармана блокнот.

«Вот это блокнот», - сказала она. «Размером больше, чем я.»

«Ну, знаете», - сказал он и снова задумался, стоит ли говорить ей, что он коп. Многие женщины, стоило им сказать, что ты коп, сразу же отшатывались. Они считали, что все копы на подхвате, все копы - мошенники. Просто потому, что время от времени ты принимал от кого-то небольшой подарок. «Так где я могу с вами связаться?» - спросил он.

«Мы остановимся в квартире Квентина. Мы вчетвером.»

«Кто именно вчетвером? Надеюсь, не «Летучие голландцы»?»

«Нет, нет, они вернулись в Германию, и присоединятся к нам во Флориде.»

«Так кто же вы четверо?»

«Вилли и Корки... они женаты... Оливер и я, и, конечно, Квентин, чья эта квартира. Квентин Форбс.»

«Какой адрес?» - спросил Паркер.

«Сорок третий по Томпсон-стрит.»

«В центре города, в Квартале», - сказал он, кивнув. «Двенадцатый.»

«А?»

Он подумал, не стоит ли объяснить ей, что в этом городе двенадцатый участок не называют «один-два». Любой участок от первого до двадцатого назывался своим полным и правильным именем. После этого он становился «два-один», «три-четыре», «восемь-семь» и так далее. Но это означало бы рассказать ей, что он коп, а он не хотел терять её.

«Какой там номер телефона?» - спросил он.

«Три-четыре-восемь...»

«Извините.»

Голос холодный, как второй день февраля, руки на бёдрах, зелёные глаза пылают.

«Я бы хотела пойти домой», - сказала Пичес. «Ты собираешься сопровождать меня? Или ты собираешься всю ночь заигрывать в гостях?»

«Конечно», - сказал Паркер и поднялся на ноги. «Приятно было познакомиться», - сказал он Элис.

«Номер написан в телефонном справочнике», - сказала Алиса и мило улыбнулась Пичес.

Пичес пыталась придумать язвительное замечание в адрес карлицы, но ничего не приходило на ум.

Она повернулась и направилась к двери.

«Я позвоню тебе», - прошептал Паркер и выбежал вслед за ней.

Дом был построен из белых досок и обнесён белым пикетным забором. В двадцати футах от основного строения стоял гараж, покрытый белым гипсокартоном. Оба здания находились на улице, где было всего три дома, недалеко от шоссе. Когда они подошли к дому, было две минуты пополуночи. Первый день ноября. Начало кельтской зимы. Как назло, погода стала очень холодной. Когда они въехали на подъездную дорожку, Браун заметил, что не хватало только снега, и дорога была бы забита до самой Сибири.

На первом этаже дома не горел свет. На втором этаже виднелись два освещённых окна. Мужчины были неподобающе одеты для внезапного холода. Когда они шли к входной двери, изо рта у них вырывалось тяжёлое парное дыхание. Хоуз позвонил в дверь.

«Наверное, готовится ко сну», - сказал он.

«Возможно», - сказал Браун.

Они ждали.

«Попробуй ещё раз», - сказал Браун.

Хоуз снова нажал на кнопку звонка.

Внизу зажёгся свет.

«Кто это?»

Голос Мари за дверью. Немного встревоженный. Ну, конечно, уже полночь.

«Это детектив Хоуз», - сказал он.

«О.»

«Простите, что беспокою вас так поздно.»

«Нет, всё... подождите минутку, пожалуйста.»

Она повозилась с замком, а затем открыла дверь. Она готовилась ко сну. На ней был длинный голубой халат. В V-образном вырезе виднелась кружевная оборка ночной рубашки. Тапочек не было.

«Вы нашли его?» - сразу же спросила она.

Имелся в виду Джимми Брейн, конечно же.

«Нет, мэм, ещё нет», - сказал Браун. «Мы можем войти?»

«Да, пожалуйста», - сказала она, - «извините меня», - и отступила назад, чтобы впустить их.

Небольшая прихожая, по виду близкая к убогости. Потёртый ковролин, обшарпанная и шаткая мебель под отслаивающимся зеркалом.

«Когда вы сказали мне, кто вы такой... я подумала, что вы нашли Джимми», - сказала она.

«Ещё нет, миссис Себастьяни», - сказал Хоуз. «На самом деле, причина, по которой мы пришли сюда, - это...»

«Входите», - сказала она, - «нам не обязательно стоять здесь, в холле.»

Она отступила на несколько шагов и потянулась к выключателю за дверным косяком. В гостиной зажёгся торшер. Затхлые портьеры, выцветший ковёр, диван из магазина подержанной мебели и два мягких кресла, старое пианино у дальней стены. То же ощущение убогого существования.

«Хотите кофе или что-нибудь ещё?» - спросила она.

«Мне бы не помешала чашка», - сказал Браун.

«Я сейчас поставлю», - сказала она и прошла через холл на кухню.

Детективы оглядели гостиную.

Фотографии в рамочках над роялем, Себастьян Великий, выступающий то тут, то там. Испачканные антимакассары (тканевая или бумажная салфетка различной величины и формы, чаще прямоугольной, которая кладётся на спинки и подлокотники мягких диванов и кресел, чтобы предотвратить загрязнение обивки мебели – примечание переводчика) на мягкой обивке. Браун провёл пальцем по поверхности торцевого столика. Пыль. Хоуз ткнул указательным пальцем в почву горшка с растением. Сухо. Не покидало ощущение, что дом слишком запущен, чтобы о нём заботились или что он в запустении, потому что скоро будет заброшен.

Она вернулась.

«Несколько минут, заваривается кипяток», - сказала она.

«Кто играет на пианино?» - спросил Хоз.

«Фрэнк. Иногда.»

Она уже привыкла к утрате.

«Миссис Себастьяни», - сказал Браун, - «мы хотели бы узнать, можно ли осмотреть комнату Брейна.»

«Комнату Джимми?» - спросила она. Она выглядела немного взволнованной их присутствием, но это было вполне нормально - двое полицейских, появившихся на пороге её дома в полночь.

«Посмотрим, нет ли там чего-нибудь, что могло бы дать нам зацепку», - сказал Браун, наблюдая за ней.

«Мне придётся найти где-нибудь запасной ключ», - сказала она. «У Джимми был свой ключ, он приходил и уходил по своему желанию.»

Она неподвижно стояла у входной двери в гостиную с задумчивым выражением лица. Хоузу стало интересно, о чём она думает, с таким-то лицом. Думала ли она о том, безопасно ли показывать им эту комнату? Или просто пыталась вспомнить, где лежит запасной ключ?

«Я пытаюсь понять, куда Фрэнк мог его положить», - сказала она.

Дедушкины часы в дальнем конце комнаты начали отбивать час, опоздав на восемь минут.

Один... два...

Они прислушались к тяжёлому гулу.

Девять... десять... одиннадцать... двенадцать.

«Уже полночь», - сказала она и вздохнула.

«Ваши часы отстают», - сказал Браун.

«Давайте я проверю ящик на кухне», - сказала она. «Фрэнк часто складывал в этот ящик всякий хлам.»

Снова в прошедшем времени.

Они последовали за ней на кухню. Грязная посуда, кастрюли и сковородки были сложены в раковине. Дверца холодильника заляпана отпечатками рук. Телефон на стене рядом с ним. Маленький стол с эмалированной крышкой, два стула. Потёртый линолеум. На единственном окне над раковиной - только абажур. На плите засвистел чайник.

«Угощайтесь», - сказала она. «Там есть чашки и банка растворимого напитка.»

Она подошла к ящику в стойке и открыла его. Хоуз насыпал растворимый кофе в каждую чашку и налил в них горячую воду. Сейчас она была занята тем, что искала в ящике запасной ключ. «В холодильнике должно быть молоко», - сказала она. «И сахар на стойке.» Хоуз открыл холодильник. В нём было немного. Картонный пакет молока с низким содержанием жира, кусок маргарина или масла, несколько контейнеров йогурта. Он закрыл дверцу.

«Хочешь немного?» - спросил он Брауна, протягивая ему коробку.

Браун покачал головой. Он смотрел, как Мари роется в ящике, полном всякого хлама.

«Сахару?» - спросил Хоуз, наливая молоко в свою чашку.

Браун снова покачал головой.

«Возможно, этот ключ, я правда не знаю», - сказала Мари.

Она достала из ящика и протянула Брауну латунный ключ, похожий на ключ от дома.

Зазвонил телефон.

Она была заметно напугана его звуком.

Браун поднял чашку с кофе и стал потягивать его.

Телефон продолжал звонить.

Она подошла к стене рядом с холодильником и сняла трубку с крючка.

«Алло?» - сказала она.

Два детектива наблюдали за ней.

«О, привет, Долорес», - сразу же сказала она. «Нет, ещё нет, я на кухне», - ответила она и прислушалась. «Со мной два детектива», - сказала она. «Нет, всё в порядке, Долорес.» Она снова прислушалась. «Они хотят осмотреть комнату в гараже.» Снова прислушалась. «Я ещё не знаю», - сказала она. «Ну, они... должны сначала сделать вскрытие.» Опять слушает. «Да, я дам тебе знать. Спасибо, что позвонила, Долорес.»

Она положила трубку обратно на крючок.

«Моя невестка», - сказала она.

«Я готов поспорить, что ей тяжело», - сказал Хоуз.

«Они были очень близки.»

«Давай проверим ту комнату», - сказал Браун Хоузу.

«Я пойду с вами», - сказала Мари.

«Нет необходимости», - сказал Браун, - «на улице стало холодно.»

Она посмотрела на него. Казалось, она собиралась сказать что-то ещё. Затем она просто кивнула.

«Лучше взять фонарь из машины», - сказал Хоуз.

Мари наблюдала за тем, как они выходят за дверь и в темноте добираются до места, где припарковали машину. Дверь машины открылась, в салоне зажёгся свет. Дверь снова закрывается. Мгновение спустя зажёгся фонарик. Она наблюдала за тем, как они идут по подъездной дорожке к гаражу. Они начали подниматься по ступенькам сбоку здания. Луч фонарика на двери. Отпирают дверной замок. Должна ли она была дать им ключ? Открывают дверь. Чёрный полицейский зашёл в комнату. На мгновение он задержался, чтобы нащупать на стене выключатель, затем зажёг свет, и они оба вошли внутрь и закрыли за собой дверь.

Пуля вошла в грудь Кареллы с правой стороны, пробила большую грудную мышцу, отклонилась от грудной клетки и пропустила лёгкое, прошла через мягкие ткани в задней части грудной клетки, а затем снова закрутилась и попала в одну из сочленённых костей позвоночного столба.

Рентгеновские снимки показали, что пуля прошла в опасной близости от самого спинного мозга.

На самом деле, если бы она попала на микрометр левее, то травмировала бы нервный узел и вызвала паралич.

Хирургическая операция была непростой, поскольку сохранялась опасность некроза - либо из-за механической травмы, либо из-за нарушения артериального кровоснабжения. У Кареллы была большая кровопотеря, и существовала дополнительная опасность сердечной недостаточности или шока.

Команда хирургов - торакальный хирург, нейрохирург, его ассистент и два ординатора, решили использовать заднелатеральный подход, проходящий через спину, а не через грудную полость, где может быть больше шансов занести инфекцию и повредить одно из лёгких. Разрезы делал нейрохирург. Торакальный хирург был наготове на случай, если придётся вскрывать грудную клетку. В палате также находились две операционные медсестры, медсестра-ассистентка и анестезиолог. За исключением операционных медсестёр и анестезиолога, все были в халатах и перчатках. Вдоль операционного стола стояли аппараты, контролирующие пульс и кровяное давление Кареллы. Был установлен катетер Свана-Ганца (катетер, используемый в медицине для оценки параметров центральной гемодинамики, назван в честь изобретателей, врачей лос-анджелесской клиники Джереми Свана и Уильяма Ганца – примечание переводчика), контролирующий давление в лёгочной артерии. Осциллографы мигали зеленым. В стерильной тишине комнаты раздавались звуковые сигналы.

Пуля прочно засела в позвоночнике.

Очень близко к спинному мозгу и радикулярным артериям.

Это было похоже на работу внутри спичечного коробка.

Во время сильных сентябрьских дождей река Дикс начала разливаться, и город заключил контракт на дноуглубительные работы с частной компанией, которая приступила к ним пятнадцатого октября. Поскольку в светлое время суток на реке было оживлённое движение, люди, работавшие на баржах, приступали к работе, как только темнело, и продолжали работать до самого рассвета. Установленные на баржах генераторные фонари освещали черпаки с речной слизью, зачерпнутой со дна. До сегодняшнего вечера люди, занимавшиеся дноуглубительными работами, были благодарны необычайно мягкой погоде. Но сегодня не было никакого удовольствия стоять на холоде и смотреть, как черпак опускается в чёрную воду и снова всплывает, капая всякой дрянью.

Люди бросали в эту реку всё подряд.

Хорошо, что Билли Джо Макалистер не жил в этом городе; он бы, возможно, бросил мёртвого ребенка в реку (отсылка к популярным кантри-песне и кинофильму с общим названием «Ода Билли Джо», в действительности в реку под мостом была брошена тряпичная кукла, а не ребёнок – примечание переводчика).

Черпак снова поднялся.

Барни Хэнкс наблюдал за тем, как черпак широко раскачивается над водой, и подал сигнал рукой, направляя черпак в центр баржи с уже насыпанным грунтом. Пит Мастерс, сидевший в кабине дизельной землечерпалки на другой барже, работал муфтами (сборочная единица привода машины, предназначенная для соединения вращающихся элементов привода и передачи крутящего момента без изменения направления вращения – примечание переводчика) и рычагами, наклоняя ковш, чтобы сбросить ещё полтора-два ярда (с 1 июля 1959 года длина ярда принята равной 0,9144 метра – примечание переводчика) ила и дерьма. Хэнкс поднял большой палец вверх, подавая знак Мастерсу, что ковш пуст и можно снова пускать оной по реке. В кабине Мастерс дёрнул ещё несколько рычагов, и ковш выкатился за борт баржи.

Что-то металлическое блестело на поверхности грязи в утилизационной барже.

Хэнкс подал сигнал Мастерсу, чтобы тот заглушил двигатель.

«Что это?» - крикнул Мастерс.

«Мы нашли сундук с сокровищами», - крикнул Хэнкс.

Мастерс заглушил двигатель, спустился из кабины и пошёл по палубе к другой барже.

«В любом случае, пора сделать перерыв на кофе», - сказал он. «Что значит «сундук с сокровищами»?»

«Брось мне этот крюк для захвата», - сказал Хэнкс.

Мастерс бросил ему крюк и трос.

Хэнкс забросил с намерением зацепить крюком то, что оказалось одним из тех алюминиевых ящиков, в которых носят роликовые коньки, только больше по размеру. Ящик был наполовину погружён в слизь, и Хэнксу потребовалось пять забросов, чтобы зацепиться за ручку. Он подтянул трос, освободил крюк и опустил футляр на палубу.

Мастера наблюдали за ним с другой баржи.

Хэнкс попробовал себя в роли заядлого искателя сокровищ.

«Замка на сундуке нет», - сказал он и открыл крышку.

Он смотрел на голову и пару рук.

Клинг прибыл в зону Канала в тринадцать минут пополуночи.

Он припарковал машину на углу стороны Канала и Соломон, запер её и стал подниматься пешком в сторону Фэйрвью. Эйлин сказала ему, что они посадят её в заведении под названием «Бар Ларри» на пересечении Фэйрвью и Четвёртой Восточной. По эту сторону реки город был перевёрнут. То, что на привычной стороне могло быть Северной Четвёртой, здесь было Восточной Четвёртой. Словно две разные страны по разные стороны реки. Здесь даже по-английски говорят забавно.

Бар «У Ларри».

Там, где убийца подобрал трёх своих предыдущих жертв.

Клинг планировал обследовать бар снаружи, чтобы убедиться, что она всё ещё там. Затем он скрылся бы, прикрывая место с безопасной точки обзора на улице. Он не хотел, чтобы Эйлин узнала о его присутствии на месте предполагаемого преступления. Во-первых, она устроит скандал, а во-вторых, может испугаться и сорвать своё прикрытие. Всё, чего он хотел, - это быть рядом на случай, если он ей понадобится.

Он надел старую куртку в горошек, которую хранил в шкафчике на случай неожиданных изменений погоды, подобных сегодняшней. Он был без шапки и перчаток. Если ему понадобится выдернуть пушку, перчатки не будут мешать. Тёмно-синяя куртка в горошек, синие джинсы слишком лёгкие, правда, для внезапной прохлады, синие носки и чёрные мокасины. И пистолет 38-го калибра «Детективный специальный» в кобуре на поясе. На левом боку. Две средние пуговицы пиджака расстёгнуты, чтобы можно было легко достать до кобуры.

Он подошёл к стороне Канала.

Несмотря на холод, работницы панели собрались в полном составе.

Девушки ютились под фонарными столбами, словно свет сверху давал им хоть какое-то тепло. На большинстве из них были лишь короткие юбки и свитера или блузки - скудная защита от холода. Лишь немногие счастливицы были одеты в пальто, предоставленные бдительными сутенёрами, следящими за погодой.

«Эй, моряк, ищешь компанию?»

Темнокожая девушка оторвалась от компании под угловым фонарным столбом и повернулась к нему. Не старше восемнадцати-девятнадцати лет, руки в карманах короткой куртки, туфли на высоком каблуке с ремешками, короткая юбка развевается на свежем ветру, дующем с канала.

«Может, хоть бесплатно, раз ты так хорошо выглядишь», - сказала она, широко ухмыляясь. «Это шутка, милый, но цена подходящая, поверь мне.»

«Не сейчас», - сказал Клинг.

«Ну, когда, детка? Если я долго здесь проторчу, моя киска заледенеет. Никому из нас не будет хорошо.»

«Может быть, позже», - сказал Клинг.

«Обещаешь? Просунь руку сюда, пощупай небо.»

«Я сейчас занят», - сказал Клинг.

«Слишком занят?» - сказала она, взяла его руку и провела по своему бедру. «М-м-м-м-м-м», - сказала она, «Сладкая шоколадная киска, твоя на все сто.»

«Позже», - сказал он, высвободил руку и начал уходить.

«Заходи попозже, парень, слышишь?» - крикнула она ему вслед. «Спроси Кристал.»

Он вошёл в темноту. На причале он слышал, как по сваям шуршат крысы. Ещё один фонарный столб, ещё одна компания проституток.

«Эй, блондин, ищешь развлечений?»

Белая девушка лет двадцати пяти. Одета в длинное пальто цвета хаки и туфли на высоком каблуке. Открыла ему пальто, когда он проходил мимо.

«Заинтересован?» - сказала она.

Под халатом не было ничего, кроме пояса с подвязками и длинных чёрных чулок. Быстрый взгляд на округлый живот и розовую грудь.

«Педик!» - крикнула она ему вслед и закрутила пальто так изящно, как танцовщица. Девушки с ней засмеялись. Веселье в доках.

Повернул направо на Фэйрвью и стал подниматься по направлению к Четвёртой. Впереди - лужи света на тротуаре. Бар «У Ларри». Два окна из листового стекла, в них витрины с пивом, между ними входная дверь. Он подошёл к ближайшему окну, обхватил лицо руками по обе стороны и заглянул в стекло. Сейчас не слишком многолюдно. Энни. Сидит за столиком с чернокожим мужчиной и брюнеткой с вьющимися волосами. Хорошо, хоть один запасной вариант был рядом. Там, у бара. Эйлин. С крупным блондином в очках.

Хорошо, подумал Клинг.

Я здесь.

Не волнуйся.

С того места, где Шэнахан сидел за рулём двухдверного «шевроле» на противоположной стороне улицы, он видел только крупного светловолосого парня, который смотрел через стеклянную витрину бара. Рост - шесть футов, плюс-минус дюйм, широкие плечи и узкая талия, одет в матросскую куртку в горошек и синие джинсы.

Шэнахан внезапно насторожился.

Парень всё ещё смотрел в окно, прижав руки к лицу, неподвижно, только светлые волосы плясали на ветру.

Шэнахан продолжал наблюдать.

Парень отвернулся от окна.

Никаких очков.

Возможно, это не он.

С другой стороны...

Шэнахан вышел из машины. С правой рукой в гипсе двигаться было неуклюже, но он предпочёл выглядеть калекой, а не полицейским. Парень шёл по улице. Почему он не зашёл в бар? Сменил образ действий? Шэнахан возился с замком дверцы машины, наблюдая за ним исподлобья.

Когда парень был уже на расстоянии четырёх машин, Шэнахан бросился за ним.

В баре была Эйлин, но на улице было полно других девушек. И если этот парень вдруг изменил свой образ действий, Шэнахан не хотел, чтобы кто-то из них погиб.

Эйлин не нравились эти фокусы, в которые пускался её разум.

Он начинал ей нравиться.

Она уже начала думать, что он не может быть убийцей.

Как в газетах после того, как соседский мальчишка застрелил свою мать, отца и двух сестёр. Хороший парень? Все соседи так говорили. Не могли поверить. У него всегда было доброе слово для всех. Видели, как он подстригал газон и помогал старушкам переходить улицы. Этот парень - убийца? Невозможно.

А может, она не хотела, чтобы он был убийцей, потому что это означало бы возможную конфронтацию. Она знала, что если это тот самый парень, то ей придётся встретиться с ним лицом к лицу на улице. И нож будет вытащен из его кармана. И...

Легче было поверить, что он не может быть убийцей.

Ты обманываешь себя, подумала она.

И всё же...

В нём действительно было много приятных черт.

Не только его чувство юмора. Некоторые из его шуток были просто ужасны. Он рассказывал их почти навязчиво, всякий раз, когда что-то в разговоре вызывало в памяти то, что казалось огромным компьютерным банком историй. Например, при упоминании татуировки возле большого пальца (у убийцы есть татуировка возле большого пальца, напомнила она себе), и он тут же рассказал историю о том, как две девушки обсуждали парня с татуированным членом, и одна из них настаивала, что на нём вытатуировано только слово «лебедь», а другая - что «Саскачеван» (провинция на юге центральной части Канады – примечание переводчика) (игра слов: Swan и Saskatchewan – примечание переводчика), и оказалось, что они обе были правы, что на мгновение заставило Эйлин задуматься. Или при упоминании о резкой перемене погоды, он тут же пересказал знаменитый прогноз Генри Моргана (английский мореплаватель, пират, капер, позже плантатор и вице-губернатор на острове Ямайка, проводивший английскую колониальную политику – примечание переводчика): «Сегодня - туманно, завтра - жарко», а затем перешёл к шутке о том, как на улице на холоде дрожит разносчик, а к нему подходит другой разносчик и говорит: «Не одолжите мне десять центов на чашку кофе?», а первый парень отвечает: «Вы что, шутите? Я стою здесь с голой задницей, дрожу и умираю от голода, как вы можете просить у меня десять центов?», а второй парень говорит: «Ладно, пусть будет пять центов.» Это было не очень смешно, но он рассказывал это с таким драматизмом, что Эйлин могла представить себе двух разносчиков, стоящих на ветреном углу города.

Снаружи манил город.

Ночь манила.

Нож манил.

Но здесь, в баре, с включенным телевизором и звуками голосов вокруг, мир казался безопасным, уютным и тёплым, и она внимательно слушала всё, что он говорил. Не только шутки. Шутки были само собой разумеющимся. Если ты хотела узнать о нём, то должна была слушать его шутки. Шутки были своего рода системой защиты, поняла она, его способом держать себя на расстоянии от всех. Но среди непрекращающихся шуток были и проблески застенчивого и немного ранимого человека, жаждущего контакта пока не сработает очередная шутка.

Первые двадцать долларов он израсходовал пять минут назад и теперь работал над вторыми двадцатью, которые, по его словам, должны были довести их до сорока минут первого ночи.

«А потом посмотрим», - сказал он. «Может, мы ещё поговорим, а может, выйдем на улицу - всё зависит от того, как мы себя чувствуем, верно? Послушай, Линда, мне это очень нравится, а тебе?»

«Да», - ответила она и догадалась, что имела в виду именно это.

Но он же убийца, напомнила она себе.

А может, и нет.

Она надеялась, что это не так.

«Если сложить эти двадцатки», - сказал он, - «по доллару в минуту, то получится треть того, что получает мой отец в Лос-Анджелесе: он получает сто пятьдесят баксов за пятидесятиминутный сеанс, что совсем неплохо, а? За то, что ты слушаешь, как люди рассказывают тебе, что по ним ползают клопы? Не расчёсывайте их на мне, верно? Ну, думаю, ты и сама знаешь, я уже рассказывал.»

Он не рассказывал об этом. Но внезапно, когда он извинился за то, что по ошибке счёл повторением, она почувствовала странную близость с ним. Как замужняя женщина, слушающая одни и те же анекдоты, которые её муж рассказывает снова и снова, но каждый раз наслаждающаяся ими так, словно он рассказывал их впервые. Она знала анекдот про «не расчёсывай их на мне». Но ей хотелось, чтобы он всё равно рассказал его.

И подумал, не тянет ли она время.

Интересно, не оттягивает ли она тот момент, когда нож выскочит из кармана?

«Мой отец был очень строг», - говорит он. «Если у тебя есть выбор, не воспитывайся у психиатра. Как поживает твой отец? Он строг с тобой?»

«Я никогда не знала его по-настоящему», - сказала она.

Её отец. Полицейский. В полиции его называли Папаша Бёрк. Его застрелили, когда она была ещё маленькой девочкой.

В следующее мгновение она едва не сказала ему, что именно дядя, а не отец, оказал самое значительное влияние на её жизнь. Дядя Мэтт. Тоже полицейский. Его любимый тост звучал так: «За золотые дни и пурпурные ночи.» Это выражение он постоянно слышал в радиопередачах. Недавно Эйлин услышала, как новая девушка Хэла Уиллиса использует то же выражение. Мир тесен. Ещё меньше становится мир, когда твой любимый дядя сидит не на службе в своём любимом баре и произносит свой любимый тост, а тут входит парень с обрезом дробовика. Дядя Мэтт выхватил свой служебный револьвер, и парень застрелил его. Она чуть было не сказала Бобби, что стала полицейским из-за дяди Мэтта. В тот момент она почти забыла, что сама является полицейским, работающим под прикрытием, чтобы заманить убийцу в ловушку. В голове мелькнуло слово «ловушка». А если он не убийца? - задалась она вопросом. Предположим, я его задушу, а окажется, что это не он.

И снова поняла, что её разум играет с ней.

Я вырос в мире «не делай этого, не делай того», - сказал Бобби. «Можно подумать, что психиатр знает лучше, но, думаю, это был случай детей сапожника. Поговорим о подавлении. Только моя мать помогла мне наконец вырваться. Я говорю, что это похоже на тюрьму, не так ли? Так оно и было. Помнишь анекдот о даме, гуляющей по пляжу в Майами?»

Она покачала головой.

Она поняла, что уже улыбается.

«Она видит мужика, лежащего на песке, подходит к нему и говорит: «Извините, я не хочу вмешиваться, но вы очень белый.» Мужик смотрит на неё и говорит: «И что?» Дама говорит: «Я имею в виду, что большинство людей приезжают в Майами, лежат на солнце, загорают. Но вы очень белый.» Мужик говорит: «И что?» Дама говорит: «А почему вы такой белый?» Мужик говорит: «Это тюремная бледность, я только вчера вышел из тюрьмы.» Дама качает головой и спрашивает: «Как долго вы сидели в тюрьме?» Мужик отвечает: «Тридцать лет.» Дама говорит: «Боже, Боже, что же вы натворили, что вас посадили на тридцать лет?» Мужик говорит: «Я убил свою жену топором и разрубил её на мелкие кусочки.» Дама смотрит на него и говорит: «М-м-м-м, так вы холосты?»

Эйлин разразилась хохотом.

А потом поняла, что шутка была про убийство.

А потом задумалась, стал бы убийца рассказывать анекдот об убийстве.

«В любом случае, это моя мать вытащила меня из тюрьмы», - сказал Бобби, - «и для этого ей пришлось умереть.»

«Что вы имеете в виду?»

«Оставила мне кучу денег. Знаете, что она написала в своём завещании?» Она сказала: «Это на свободу Роберта, чтобы он мог рисковать и наслаждаться жизнью.» Точные слова. Она всегда называла меня Робертом. «Свобода Роберта рисковать и наслаждаться жизнью.» Именно этим я и занимался последний год. Поцеловал отца, сказал ему, чтобы он проваливал, сказал, что буду счастлив, если больше никогда его не увижу, а затем навсегда покинул Лос-Анджелес.»

Она заинтересовалась, не выписан ли на него ордер в Лос-Анджелесе.

Но зачем нужны какие-то ордера?

«Поехал в Канзас-Сити, хорошо провёл там время; сделал там татуировку, собственно... я всегда хотел татуировку. Потом в Чикаго, там тоже жилось неплохо, денег хватало, чтобы рисковать, Линда. Этим я обязан своей матери.» Он задумчиво кивнул, а потом сказал: «Это он её убил, знаешь ли.»

Она посмотрела на него.

«О, не буквально. То есть он не втыкал в неё нож или что-то в этом роде. Но у него был роман с нашей экономкой, и она узнала об этом, и это разбило ей сердце, она уже никогда не была прежней. Они сказали, что это рак, но стресс, знаете ли, может вызвать серьёзные заболевания, и я уверен, что именно это и стало причиной, его интрижки с Эльгой. Деньги, которые мама в итоге оставила мне, она получила при разводе, и я считаю это романтической справедливостью, не так ли? Я имею в виду, что он так строго меня воспитывал, в то время как сам дурачился с этой нацистской проституткой. И вот пожалуйста, моя мать дала мне его деньги, чтобы я мог вести более богатую жизнь, чтобы я мог рисковать и наслаждаться жизнью. Думаю, это было ключевое слово, не так ли? В завещании? Риск. Думаю, она хотела, чтобы я рисковал деньгами, что я и делал.»

«Как?» - спросила Эйлин.

«О, не вкладывая деньги в «свиные животы» (имеется в виду заморозка для ожидания возрастающего летом спроса на бекон – примечание переводчика) или что-то в этом роде», - сказал он и улыбнулся. «А тем, чтобы жить на широкую ногу. Жить на полную катушку - лучшая месть, не так ли? Кто это сказал? Я знаю, это кто-то сказал.»

«Нет!» - сказала Эйлин и отступила в сторону, изображая отрицание.

«Не расчёсывай их на мне, хорошо?» - сказал он, и они оба рассмеялись.

Он посмотрел на часы.

«Осталось пять минут», - сказал он. «Может быть, тогда мы выйдем на улицу. Ты хочешь выйти на улицу? Когда закончатся пять минут?»

«Как пожелаешь», - сказала она.

«Может, так и поступим», - сказал он. «Повеселимся немного. Сделаем что-то новое и захватывающее, а? Рисковое», - сказал он и снова улыбнулся.

У него была очень приятная улыбка.

Преображавшая всё его лицо. Он стал похож на маленького застенчивого мальчика. Голубые глаза, мягкие, почти туманные, за стёклами очков. Застенчивый малыш, сидящий в последнем ряду, боящийся поднять руку и задать вопрос.

«В каком-то смысле, знаешь», - сказал он, - «это была своего рода месть. То, что я делал с деньгами. Путешествовал, веселился, рисковал. И в какой-то мере поквитался с ним за Эльгу. Нашу экономку, знаешь? Женщина, с которой он обманул мою мать. Обманывал её все эти годы. Психиатр, представляешь? Святее всех святых, а трахает эту чёртову домработницу. Это ведь моя мать устроила его в медицинскую школу. Она была школьной учительницей, работала все эти годы, чтобы устроить его в школу, а ты знаешь, как долго психиатру приходится учиться? Очень трудно поверить, что женщины могут быть настолько чёрствыми по отношению к другим женщинам. Мне очень трудно в это поверить, Линда. Я имею в виду, что Эльга вела себя как обычная проститутка... извините, я не хочу вас обидеть. Простите, правда», - сказал он и похлопал её по руке. «Но, знаете, когда слышишь все эти разговоры о сестринской заботе, можно подумать, что у неё было хоть какое-то чувство заботы о моей матери, ведь она была замужем за ним сорок лет!» Он неожиданно усмехнулся. «Знаешь, как один мужик пришёл к своей жене, они были женаты сорок лет, и он сказал ей: «Ида, я хочу сделать это по-собачьи.» Она говорит: «Это отвратительно, Сэм, делать это как собаки.» Он говорит: «Ида, если ты не будешь делать это как делают собаки, я захочу развестись.» Она говорит: «Хорошо, Сэм, мы будем делать это как собаки. Но только не в нашем квартале.»

Эйлин кивнула.

«Не понравилось, да?»

«Наполовину», - сказала она и провела рукой по воздуху.

«Я обещаю, что мы не будем делать это по-собачьи, хорошо?» - сказал он, улыбаясь. «Как бы ты хотела это сделать, Линда?»

«Вы - босс», - сказала она.

«Ты когда-нибудь смотрела снафф-фильмы (тип кинофильмов, где показываются сцены реальных убийств и изнасилований – примечание переводчика)?» - спросил он.

«Никогда», - сказала она.

Вот он и проявился, подумала она.

«Тебя это пугает?» - спросил он. «Мой вопрос о снафф-фильмах?»

«Да», - сказала она.

«Меня тоже», - сказал он и улыбнулся. «Я тоже никогда не видел ни одного.»

Изучай его, подумала она.

Но она боялась этого.

«Может, тебе понравится?» - спросила она.

Её сердце внезапно снова забилось.

«Убить кого-то, пока укладываешь в постель?»

Он глубоко заглянул в её глаза, словно ища там что-то.

«Нет, если она знает, что это произойдёт», - сказал он.

И вдруг она точно поняла, что он - их искомый мужчина, и откладывать то, что произойдет сегодня ночью, нельзя.

Он посмотрел на часы.

«Время вышло», - сказал он. «Пойдём на улицу.»