Хочу стать генералом

Глава 16 Акты и проверки начальников служб полка

После отпуска на службу я вышел в приподнятом настроении. Доложил о прибытии из отпуска командиру дивизиона, который достаточно хмуро отреагировал на мое появление.

— У нас что-то случилось?

— Случилось. Эта змеиная тройка, которую называют «три мушкетера» твердо решило наш дивизион опустить до удовлетворительной оценки. Да и то, это максимум. По их службам одна проверка следует за другой, с одной только целью — показать, что ты Виктор Иванович, величина дутая. Придираются ко всему. Обстановка в дивизионе накалилась. Получая двойки-тройки, наши офицеры просто сатанеют. За этими придирками они видят тебя. Эта «тройка мушкетеров», выставляя двойки, обязательно добавляют «зато у вас начальник штаба очень умный. К тому же еще и чемпион». Нам надо что-то делать. Надо убрать этот пресс.

«Тройка мушкетеров» в нашем полку — это три начальника службы — связист, химик и инженер. Три майора. Все трое на своих должностях сидят давно. Все знают, передвижениям по службе и званиям они уже не подлежат. Центровым у них Партос — начальник химической службы полка, майор Сальков Петр Игнатьевич. Среднего роста, весом 140 кг, с огромным пузом. До 45 лет, то есть до возможного выхода на пенсию ему оставалось три года. Поэтому всех молодых офицеров он прилюдно унижал, придумывал для каждого какую-либо кличку. Два дня в неделю объявлял «химическими днями», получив на это «добро» от химиков дивизии и армии. В приказе даже отметили его инициативу, призывая все части последовать нашему начинанию. В эти дни все офицеры, весь личный состав должны с подъема и до отбоя ходить с противогазами. На территории установлены в разных местах три химические палатки, в которых распылялся слезоточивый газ. Химик ловил проходящие подразделения или отдельных военнослужащих и загонял на три-четыре минуты в палатку. У кого неисправные противогазы, выскакивали оттуда, обливаясь слезами. Обмундирование пропитывалось газом, поэтому при выходе из такой палатки на 15–20 минут приходилось делать перерыв. Это для Партоса его главное развлечение. Особенно он начал проявлять внимание к нашему дивизиону. Дело дошло до того, что он стал поджигать химические шашки в спальных помещениях, в комнатах, где офицеры проводили занятия. Командир дивизиона доложил об этом командиру полка, который вызвал Салькова и категорически запретил эти эксперименты в казармах. Майор Сальков не скрывал, что служба ему уже опротивела, он ждет возможности уволиться. Он все время хвалился своим тестем, который работал вторым секретарем обкома партии.

— Мне надо только уволиться на пенсию. Приличная должность мне обеспечена. Отец жены — крупняк.

Его жена Мария на девять лет моложе. Высокая, с рыжими волосами, стройными ногами и грудью минимум четвертого размера. У них сын десяти лет, который проживал с ее родителями. Ее отец и отец Партоса друзья, еще с института, а потом, породнились, поженив своих детей. Мария мужа не любила. Как мужчина Сальков уже полный ноль. В гарнизоне говорили, Мария изменяет мужу при каждом возможном случае. Мне она тоже делала открытые предложения, которые остались без ответа. Хотя женщина очень аппетитная.

Начальник связи полка майор Коваленко Сергей Викторович, кличка — Арамис. Плотный рыжеватый мужик, склонный к интрижкам, но исподтишка. Будем говорить прямо — подловатенький человек. Прослушивает служебные телефонные переговоры начальства, а поэтому в курсе всех новостей. К нам в дивизион повадился ходить проверять технику связи — радиостанции, телефонные аппараты, катушки с кабелем, которые, оказывается, не так намотаны, без бирок. Связисты очень плохо экипированы и не подготовлены. Отвечает за связь начальник штаба дивизиона, то есть я.

Начальник инженерной службы полка майор Птушников Василий Петрович. Кличка — Атос. Пьет беспробудно, но только сухое вино. Себе под мундир приспособил грелку, куда вмещается до трех литров вина. Грелка под мышкой левой руки. К пробке пристроена трубка, которая спрятана под отворотом мундира. Зайдя в любое укромное место, вставляет трубку в рот, локтем нажимает на грелку, и струйка вина попадает по назначению. Утром пришел еще трезвый, а через полчаса уже навеселе. Нужно отдать ему должное как специалисту, грамотный мужик. У его жены Алины кличка — леди Винтер. Худая, остроносая, с пепельными жидкими волосенками. Как рассказывал Атос, будучи лейтенантом, в столовой нашел официантку и пошел ее провожать. Попал к ней в постель, из которой вылез только на следующий день. Через неделю опять. Целый месяц ходил к ней на полигоне, а потом она объявила ему, что он будет папой двойни. Перед рождением детей расписались. Дети близнецы: мальчик и девочка. Птушников начал пить. Он любил ходить под кайфом целый день. В полку его жена свой нос совала везде, где только можно, и где нельзя. С великим удовольствием передавала все сплетни, а если их недоставало — придумывала, вероятно, сама. Своего вечно пьяного мужа, она терпела. Других кандидатур или претендентов на место в ее постели, она найти себе не могла и это ее бесило. Себя она считала намного лучше и красивее большинства офицерских жен.

Когда я отдыхал в отпуске, Птушников начал проверку в дивизионе. Проверял лопаты, ломы, топоры, маскировочные сети, световые ориентиры. Результаты для нас оказались неудовлетворительные. За состояние инженерного имущества нес ответственность я. Командир дивизиона показал мне десяток актов проверок за время моего отпуска, по всем трем службам. Выглядели мы плачевно.

— И что будем делать?

— Устранять недостатки, товарищ подполковник!

— Ну, давай, устраняй!

Я собрал совещание офицеров. Все сидели хмурые и злые.

— Джентельмены! Господа офицеры! Сэры и сеньоры. Я задаю вам всем простой вопрос — а на кого вы собственно обижаетесь? На трех мушкетеров? На меня? А я готов им сказать спасибо за эти придирки. Они нам показали все наши недоработки, к которым мы уже привыкли и просто их не замечаем. Давайте-ка засучим рукава, разбираем все эти рапорта и за две недели ударными темпами устраняем недостатки. Это наша работа. Начальник связи дивизиона старший лейтенант Гусев, вы не знаете, что у вас делается в вашем взводе связи и в батареях? Это вы должны мне написать такую бумагу. Если через две недели недостатки по связи не будут устранены, то ты, Гусев, получишь новое звание — лейтенант.

— А если устраню — капитаном буду?

— По итогам проверки получишь пять баллов, лично поеду к начальству и постараюсь добиться твоего назначения на капитанскую должность.

Все оживились:

— А мы?

— Ребята, быть в полной боевой готовности — наша обязанность. Я предлагаю за пару месяцев, ну скажем до Нового года, сделать два комплекта подручного имущества. Два комплекта топоров, лопат, ломов, световых ориентиров, маскировочных сетей и так далее. Один экземпляр укомплектовать в снарядные ящики, привести их в полный порядок и опечатать. Это будет показное имущество для проверок и смотров. Второй комплект — для постоянной работы. Вопрос — где взять? Во время учений, особенно с танкистами. Они, когда из обороны переходят в наступление, то бросают все, а потом ездят по полю и собирают. Там можно найти все, что угодно, даже телефонные катушки.

— Товарищ майор! Вы что? Предлагает воровать?

— Я предлагаю вам стать лучшими. Ищите, выменивайте, изготавливайте, рисуйте. Нет другого оборудования, держите свое в образцовом состоянии. Но для этого надо крутиться самим, со своими сержантами. Давайте устроим конкурс на лучшую экипировку отделения, расчета. Командир расчета поедет в отпуск. Это я обещаю. Командир взвода получит аттестацию, которую я буду пробивать по всем инстанциям. То же самое касается и командиров батарей. Давайте дивизион сделаем лучшим в полку, в дивизии. Будет служить намного легче. Конечно, рыдать над своими недостатками очень просто. Можно собираться каждое воскресенье и два часа лить слезы над дурными проверяющими. Хотите? Только что изменится. Большинство из вас мои ровесники или есть даже старше меня. Приехав из отпуска, я так же мог рыдать над придирчивостью этих проверяющих. Даже проклинать их. Но, ведь по сути они правы, эти недостатки у нас есть. Мы к ним привыкли, уже сжились. А они ткнули нас в них носом. Но мы не слабаки, а они — не сволочи. Завтра у меня на столе лежит от каждого офицера план устранения замеченных недостатков. Отдельным пунктом — план улучшения материально-технической базы.

«Три мушкетера» на совещании ждали от меня упреков в предвзятости проверок, но я им сказал:

— Спасибо. Вы нам очень помогли. Будем устранять недостатки.

Все трое захохотали:

— Мы тебе еще поможем, а догоним, то еще поможем.

Через пару дней я шел, вместе с одной из батарей, в парк боевой техники для проведения занятий. Когда проходил мимо помещения дежурного по парку, из двери вылетел взрыв-пакет, который взорвался у меня под ногами. Я влетел в помещение. Кроме дежурного по парку, там находился начальник инженерной службы майор Птушников в своем привычном состоянии.

— Вспышка слева, — заорал он, пытаясь поджечь еще один взрывпакет.

Я выбил взрывпакет у него из рук, поймал его за ворот. Сделал подсечку ногой, сбил фуражку, схватил за волосы и впечатал лицом в стол. Залез к нему подмышку, вырвал наполовину опустевшую грелку и ножом располосовал ее пополам. Из носа Атоса текли сопли с кровью.

— Ой, товарищ майор! Вы не ушиблись. Надо аккуратнее переступать через порог. Так можно руку или ребра поломать. Дежурный! Вы ничего не видели. Понятно?

— Так точно, товарищ майор.

Птушникова потрясло не разбитое лицо, а вид порезанной грелки. После обеда меня вызвал замполит полка:

— Рубин. Что произошло в парке? Что там за драка?

— Товарищ подполковник! Я понятия не имею, о чем Вы спрашиваете.

— Я спрашиваю, что случилось с майором Птушниковым?

— А что с ним случилось?

— Ладно. Разберемся. Идите.

На выходе из штаба стояли Партос и Арамис:

— Ну, ты попал, Рубин. Мы тебя с говном смешаем.

— Вот вы и ковыряйтесь в говне. Готовьте его.

Я понял, война объявлена и надо ждать крупных неприятностей. По вечерам вокруг части фонарей мало, да и горели они не все. После проверки караулов, нарядов, вечерних «отбоев» приходилось домой ходить по дорожкам в темноте. Нападений я не боялся, но геройствовать нет никакого смысла. Я нашел кусок арматуры, закрутил его в газету, вот так с газеткой в руке и ходил. Но все шло своим чередом и относительно спокойно. Зина Хонина, встретив меня, предупредила:

— Витя, что-то они затевают, но разговаривают о праздновании Нового года.

Мы с Зиной близко общались еще три раза, но потом встречи закончились. Валя Чернышева сказала мне по секрету:

— Зина ездила во Львов, в политуправление. Просила, что бы ее Борю перевели в другой полк. Подробностей не знаю, но вроде бы ей это обещали.

Так получается, что Зина забеременела? Но молчит. При встрече на улице я напрямую спросил ее об этом.

— Витенька, дорогой, я не могла доверять тебе одному это ответственное дело, поэтому подстраховалась. С тобой нет, а вот с другим — да. Поэтому ты можешь спать абсолютно спокойно. Думаю, до Нового года нас переведут. Скорей всего мы больше не увидимся. Но за попытки мне помочь, я тебе очень благодарна. На этом все наши встречи прекращены. Привет.

Она пошла по своим делам. Красивая и гордая. То, что она сказала, про другого, могло быть чистым враньем. Но могло быть и правдой. «Поживем — увидим». Наезды и проверки со стороны трех мушкетёров перешли в обычное русло. Но наши работы по созданию «показательной материальной базы» двигались полным ходом. В дивизионе я отобрал десять солдат, у которых красивый почерк. Провел с ними пять занятий. За свои деньги закупил чертежные принадлежности, цветную тушь, перья, ватман. Освободил их от нарядов и работ. Каждый день после обеда они писали новые блокноты для командиров орудий, командиров отделений, командиров взводов и батарей. Сначала к этой работе все относились с прохладцей и иронией, но потом, когда дело сдвинулось с мертвой точки, началось негласное соревнование — у кого лучше. Ирина меня познакомила с руководством химкомбината, где она работала заведующей столовой. О наших проблемах я рассказал председателю профсоюзов, который оказался классным мужиком. Ирина два раза для нас в столовой накрыла стол, за которым его профсоюзники цехов приняли решение взять шефство над нашим дивизионом. Председатель профкома предложил подъехать на комбинат в три часа для встречи с директором. В приемной у директора я услышал из-за двери:

— Это муж нашей Ирочки? Скажи пусть заходит!

У директора мы задержались пять минут. Он выразил согласие нам помочь:

— Я дам команду в столярный, малярный цеха. Художникам, отделу снабжения, чтобы они сделали все возможное. Ваша жена в столовой у нас творит чудеса. Отличный специалист, чудесный человек, красивая женщина. Мы все ее ценим и уважаем.

Мне хоть приятно, но в душе начали поскрябывать кошки. Надо почаще ее укладывать в постель, что бы она думала о сексе с содроганием. Я подал заявку в химкомбинат на ремонт нашей мебели в дивизионе, оформление Ленинской комнаты, изготовление в типографии блокнотов для своих специалистов. Заказал лопаты, топоры, ломы, кирки и еще, и еще. Список получился внушительный, но начальник снабжения сказал:

— Не стесняйся, для нас это семечки.

Командир полка дал разрешение на допуск ремонтных бригад. Работа закипела. Казарму, боксы для техники красили после ремонта. К середине декабря, наш дивизион уже не узнать. Офицеры других подразделений, которых тыкали носом во все наши свершения, просто сатанели. Я все чаще слышал за спиной, а потом и в открытую:

— Ну, ты и паскуда!

Показные ящики с документацией, бланками, инструментом полностью укомплектованы. Все помещения приведены в порядок. Командиры других подразделений кинулись на прием к директору комбината, но там разводили руками:

— Лимиты все исчерпаны. Кто первым обратился, тому мы и помогли.

Со всеми этими новшествами, я больше приобрел врагов и завистников, чем за два предыдущих года. Наш дивизион стал образцово-показательным для проверяющих и бельмом на глазу для всех офицеров полка. Конечно, некоторые офицеры, которые приходили к нам, смотрели на наши нововведения, перенимали опыт. Я для них выделял все, что мог из своих запасов, которые пополнял за счет комбината. Для меня там двери всегда открыты. Принцип взаимоотношений я установил простой: ты ко мне по-человечески, значит и я, отвечаю той же монетой. Многие очень хорошо поняли, что со мной лучше дружить. Ирине свою благодарность я высказывал каждый день и ночь в полной мере.

— У нас уже полгода медовый месяц, — шептала мне она, согреваясь в моих объятиях, — любимый, ты можешь спать абсолютно спокойно. Я люблю тебя и больше мне никто не нужен.