Хочу стать генералом

Глава 58 Трускавец. Валерий Школьный и Николай Иванович

За работой и тренировками незаметно подошел отпуск. Мы с Ирой приехали в Винницу, а я на следующий день через аэропорт Одессы самолетом полетел в Астрахань. В самолете на меня запала стюардесса. Обалденно симпатичная. Очень высокая, но стройная как тростиночка. Со стрижкой — под мальчика. Наташа, как она представилась, предложила мне место в первом ряду возле иллюминатора, учитывая мой рост. Она большую часть времени проводила возле меня. Кресло возле меня она оставила свободным. Экипажу объяснила, что мы долго встречались, но потом нам пришлось расстаться. Самолет прилетел в Астрахань после обеда. Я ее подождал, а потом мы вместе поехали к ней. Сначала ужинать в ресторан, а затем в ее однокомнатную квартиру. Наташка оказалась с повышенным уровнем сексуальности. Всю ночь мы доказывали один другому, кто больше соображает в интимных отношениях. Победила дружба. Домой я попал только утром. Моя мама понимающе подсмеивалась надо мной. Вырвался на свободу. Что же тут непонятного.

У Наташи на пять дней освобождение от полетов. Все эти дни мы провели вместе. До обеда она участвовала на каких-то занятиях в аэропорту. Я в это время общался с мамой и родственниками. А после пяти вечера мы ходили с Наткой гулять по набережной, заходили в кафе, рестораны. После прогулок и активного ужина, шли к ней на пятый этаж. Наталья сидела на какой-то диете. При росте 175 сантиметров она весила меньше 50 кг. Когда раздевалась, то наиболее выпуклыми частями тела выделялась ее грудь третьего размера и тугая попка. Всю ночь я с огромным удовольствием ползал по ее костям. Я даже не ожидал, что будет так вкусно. С внутренней стороны добирался к ней до пуповины. Наташа в результате моих проникновений орала как будто ее резали. Приходилось ей затыкать в этих моментах чем- то рот. Но в девять утра я, как штык, уже дома возле матери. В течение часа она меня ругала и пилила. Но потом, мать есть мать. Она для моих походов выделила пятьсот рублей из тех денег, которые я ей прислал.

— Мама, ты пойми. Из двенадцати месяцев я дома бываю четыре месяца. Мы едем в отпуск. Жена меня отпускает, а сама со мной не едет. Денег выдает в обрез. А я здоровый мужик. Мне хочется любви и женской ласки. Я понимаю, что подлец. Но жизнь берет свое. Может кто-то может сдерживать себя, а я не хочу. Я жене сказал: «Хочешь, чтобы я не гулял — выжимай из меня все жизненные соки». Она этого не делает. А когда я буду сексом заниматься? На пенсии что ли? Или мне надо начать заниматься онанизмом. Но я этого не хочу.

— Ты уже взрослый и самостоятельный. Я тобой горжусь и люблю. Делай, как знаешь. Но я же переживаю, когда по ночам ты болтаешься неизвестно где. Может ты уволишься, приедешь сюда и женишься на Наташке. Твоя Ирина, откровенно говоря, мне не очень нравится.

Эту же идею развивала и Наташка. Увольняйся, жить есть где. На жизнь мы себе заработаем. Через неделю я попрощался со своими родными, попрощался с Наташей. Она откровенно грустила и не хотела расставаться. Провожала меня до трапа самолета, еле сдерживала слезы. Через день я уже оказался в Виннице. Ира купила четыре путевки в Трускавец. Два отдельных номера. Вода меня не интересовала, хотя все дружно заставляли меня ее пить. Процедуры и прогулки меня тоже не увлекали, но меня водили туда и сюда на моцион. Умные беседы с родителями Ирины меня утомляли. Когда я начал высказывать свое мнение о жизни и смерти наших вождей, политике партии, тесть посоветовал мне больше молчать, чтобы в тюрьму не замели меня и их дорогую дочку. А тут еще за последний год Ирина превратилась в благовоспитанную девушку. «Так нельзя. Так мне стыдно. Так никто не делает. Ты прям ненасытный. Я же не секс машина». Так что, если кто хочет, может меня осуждать. Но надеюсь, большинство, меня все-таки поймет и оправдает. Если не оправдает, то проживу остальную жизнь весь такой виноватый и не прощенный.

За три дня, совместно проведенных с родителями Ирины, разница во взглядах на жизнь, превратилась в пропасть. Я тяготился их обществом, страдал от тех часов в течение суток, которые надо быть вместе с ними. Тесть, как он рассказывал о себе, в течение двадцати пяти лет работал председателем колхоза в Воронежской области, а теща там же в этом селе — директором школы. Тесть чужих мнений не воспринимал. Его суждения и высказывания абсолютно правильные и обсуждению не подлежат. Теща голос не повышала. Мужу только поддакивала, но напоминала кобру перед нападением. Ирину они считали верхом совершенства и красоты. А после того, как она рассказала о своей работе в Ужгороде, а особенно в Германии, ее авторитет в их глазах вырос до небес. Я стал хилым придатком к их изумительной дочери. Ирина просто купалась в тех похвалах и восторженных комментариях, когда она рассказывала о себе, своей работе, учебе, общественной деятельности. Эту тему они могли жевать, пережевывать с новыми подробностями сутками. Вся боевая подготовка артиллерийского полка являлась придатком к активной деятельности женсовета, который поднялся на такую высоту благодаря круглосуточной работе их дочери.

— Ира, мы надеемся, пока ты в отпуске, там все не развалится. Люди наверно дни считают до твоего приезда.

Мне откровенно смешно, а их это злило.

На четвертый день возле водопоилки с кружкой в руке ко мне подошел полноватый мужчина, лицо которого мне показалось знакомым.

— Вы Рубин? Извините, не помню Вашего имени и отчества, но помню звание — подполковник.

Я утвердительно кивнул головой.

— Я, Школьный Валерий Михайлович, подполковник. Доктор медицинских наук. В госпитале в Ташкенте, первые десять дней после доставки, наблюдал Вас я. Вытаскивал из комы. А потом меня забрали в Москву. Я часто звонил врачам в Ташкент. Интересовался Вашей поправкой. Для меня ваш случай очень интересен. Двойная контузия. Несколько суток без сознания. Кома. Вы знаете, Ваш организм уникальный по живучести. Вы еще служите?

— Меня зовут Виктор Иванович. Я еще служу. Сейчас в ГСВГ. Вас я практически не помню. Готов общаться и отвечать на любые Ваши вопросы полностью и откровенно. Хоть каждый день в течение 25 дней моего пребывания здесь.

Есть такие люди, которые с первых минут общения, вызывают симпатию. Валерий Михайлович как раз из этой категории. Подошла Ирина. Я их познакомил. Валерий Михайлович сразу же взял инициативу в свои руки.

— Ирочка, я надеюсь, что Вас очень интересует здоровье вашего мужа. Я здесь в командировке на месяц. В настоящее время работаю в Кремлевской больнице в Москве, а здесь сопровождаю очень-очень руководящего товарища. У Вашего мужа уникальный случай контузии головы. Его периодически надо наблюдать. Здесь есть закрытая клиника. Мне очень хотелось бы получить от вас обоих согласие и за эти двадцать дней провести полностью новое обследование. Это надо вам. Надо мне для моей научной работы. Вас сюда сам Бог послал. Дело еще в том, что последствия, самые неожиданные, проявляются, как правило, через 3–5 лет. Вы же не заинтересованы в том, чтобы Виктор стал полностью инвалидом. Ночевать он будет с Вами. Воду пить по составленному мной графику. Принимать пищу только под моим контролем. При вашем отъезде, я могу дать обоснованные рекомендации и даже спрогнозировать дальнейшее течение заболевания. Ира, не верьте ему, что у него все здорово и замечательно. Его надо очень тщательно обследовать. Таких условий диагностики вы не найдете нигде.

Ирина долго не раздумывала. Раз есть такая возможность, то ее нужно использовать. Валерий Михайлович записал мои данные.

— Это для проверки и получения разрешения. Вам придется общаться с Николаем Ивановичем. Нормальный мужик. Подобострастия не любит. Но любит выступать и особенно спорить. Думаю, что мы темы для общения найдем. Просьба. Если не возражаете, давайте перейдем на «ты».

Я не возражал. Очень много для меня непонятного, а от этого становилось только интереснее. Что за обследование? Кто такой Николай Иванович? Зачем я нужен Валерию Михайловичу? Где это закрытая клиника? Но все это намного интереснее, чем общаться с Ириной и ее родителями. Мы договорились с Валерием Михайловичем встретиться завтра в девять на этом же месте.

Целый день и вечер мне устраивали перекрестный допрос. Итог подвел тесть:

— Личности явно подозрительные. Верить им нельзя. Возможны какие-то медицинские опыты. Лучше отказаться. Это какие-то мошенники.

А вечером, после опроса ими медицинского персонала, сделан вывод: «На территории Трускавца закрытых зон, лабораторий, больниц, поликлиник нет. Никаких больших начальников на территории санатория нет. Какой из этого проходимца доктор медицинских наук, да еще из Кремля? Что-то здесь не так. Надо быть большим идиотом, чтобы добровольно на это соглашаться». Но мне очень хотелось быть «большим идиотом». Кроме всего, я еще на целых двадцать дней освобождался от их общества и от общения с ними. Это просто подарок судьбы.

Новый этап отдыха начался, как и планировали. Валерий Михайлович сказал, отзывы обо мне пришли положительные. Добро на допуск меня в закрытую территорию получено. Мы пошли за постройки «Хрустального дворца». Подошли к небольшому одноэтажному зданию. Справа и слева выкрашенный зеленой краской забор с большими воротами, куда вела широкая асфальтированная дорога. За забором видны только деревья. Мы зашли в дверь. Передо мной добротная проходная, оборудованная кинокамерой. Встречал нас крупный мужик ростом под 190 см, а весом не менее 130 кг. Смотрел он неприветливо. Жестом показал мне, надо поднять руки. Охлопал в поисках оружия. Подвел к кинокамере и, как я понял, меня сфотографировали. Проверил удостоверение, которое я захватил по просьбе Валерия. Выписали данные.

— Пропуск получите вечером. Вы мастер спорта по стрельбе? Это только в тире или действительно?

Меня это задело:

— Можем посоревноваться или слабо?

— Я с любителями не соревнуюсь. Разве только дать Вам пощелкать без патронов, чтобы не подстрелили кого-то.

— А может, попробуем?

— Руками, ногами махать умеешь?

— Ему нельзя, — вмешался Валерий, — он после сильной контузии.

— Понятно. Поэтому он и прыгает. Немного выпендривается.

Мне очень хотелось ответить ему что-то, погрубее. Но начинать знакомство с грубостей неправильно. Я промолчал. Мы с Валерием прошли на территорию.

— Это начальник охраны. Звать Николай. Звание майор. Очень замкнутая личность. Силен физически необыкновенно. Охраняет этот заповедник. Мы после знакомства с Николаем Ивановичем перед обедом прогуляемся по территории, а заодно и поговорим. Кстати, ты в преферанс играешь? Отлично. Будешь третьим. Но это не часто. Все правила здесь диктует Николай Иванович. Предупреждаю, если ты ему не понравишься, то тогда все. Будет только обследование. Подлизываться не надо, угодничать тем более. Спокойно вызывай его на спор, высказывай свою точку зрения, возражай, но постарайся обоснованно. Откровенно говоря, ему здесь скучно. Одни и те же лица. Но, самое печальное, что все боятся возражать. А вдруг, что-то не так. Конец карьере. А тебе бояться нечего. Да, я его еще предупредил, что твое поведение может быть не стандартным. Его это обрадовало.

Постучавшись, мы вошли в большую комнату, где в кресле с книгой в руках сидел мужчина с густой седой шевелюрой лет шестидесяти, Одетый в красивый спортивный костюм. Он поднялся нам навстречу, протянул мне руку. Властное лицо с крупными чертами. Тонкие, сжатые губы. Чуть выдвинутый вперед подбородок. Прищуренные глаза. Высокий лоб. Полноватая фигура, но движения резкие и уверенные. Где-то я встречал его портреты.

— Николай Иванович.

— Виктор Иванович.

Он засмеялся:

— Не будете возражать, если я буду называть Вас Виктор и на «ты». Для меня так будем удобнее.

— Да ради Бога. Без проблем.

Мой ответ по форме изложения его удивил. Так ему не отвечали. А меня повело. Он что хочет? Марионетку на веревочках? Так марионетка из меня никакая. Николай Иванович показал на стул, возле небольшого стола. Мы втроем сели. Он начал расспрашивать меня о семье, как я стал военным. Николай Иванович оказался тонким психологом. Наша беседа шла по тому руслу, которое он запланировал. Я отвечал четко, не вдаваясь в лирику. Его замечания, комментарии, его интерес к моему рассказу убрали тот ледок, что у меня появился в самом начале. Я уже не просто рассказывал, как мы жили впятером в коммунальной комнате на 14 квадратных метров, как отец, уволенный по второй группе инвалидности из армии в 37 лет, вынужден торговать на рынке, почему я пошел в училище. Не осознавая того, я размахивал руками, даже хлопал ладонью по столу. Николай Иванович то подначивал меня, то смеялся, то обрисовывал всю эту ситуацию в эти годы по всей стране. Это оказался просто великолепный слушатель и собеседник. Конечно, про свои приключения с женщинами я не рассказывал, да это для него не интересно. А вот взаимоотношения и проблемы в офицерской среде его интересовали. Я, ну самую малость, чуть-чуть красуясь, рассказал о взаимоотношениях с «тремя мушкетерами», а Николай Иванович присвистнул.

— Я все думал, а почему же ты не попал в академию? Просто и очень умно эти трое остановили твое движение вперед, лишив возможности стать генералом. А ты, надув щеки, как индюк, повелся и дал возможность себя спалить.

Вот такого вывода и такой своей оценки я не ожидал, что я и немедленно ему высказал:

— Да чепуха это все. Просто так сложилось.

— Ты, Виктор, недооценил этих ребят. Они сидели на тупиковой должности. Движения вперед по служебной лестнице у них нет. А тут рядом баловень судьбы. Если ты вместо соревнований отправился в академию, то командир полка тебя бы не понял. Но ты выполнил данное слово. Похвально. А ребята с завистью поняли, что тебя надо «посадить в лужу» любым способом. Они спровоцировали тебя на скандал два раза, чтобы наверняка. Ты повелся, а там дальше дело техники. Партийное взыскание. Академия и генеральские погоны скрылись за горизонтом. Значит, это они оказались намного умнее, чем ты думал. Даже намного дальновиднее тебя.

Этот анализ абсолютно неожиданный, заставил пересматривать мои поступки.

— Ты шел в училище, чтобы двигаться вперед. Ты совсем не прислушался к народной мудрости: «Если ты будешь бросать палки и камни в каждую, лающую на тебя, собаку, то никогда не доберешься до намеченной цели». Умные в данном эпизоде они, а не ты. Но самое печальное, что выводов ты так и не сделал. Несмотря на изменения в твоей жизни, ты так же продолжаешь жить по инерции позавчерашнего дня. Но ты сильно не переживай. У нас 99,9 % народа такие. Уже перспектив нет никаких, а они живут все по тем же законам и меркам, а точнее по инерции. Надеясь на чудо.

В это время зашел мужчина с предложением пойти пообедать. К моему великому изумлению, с момента нашего прихода прошло четыре часа.

— Никаких разговоров, кроме гастрономической темы и обсуждения меню на ужин и завтрак. Виктор, готовить умеешь?

— И говорят, не плохо.

— А мы рисковать не будем, а вот критику в адрес поваров можно послушать. А то мне неудобно. Получается, я их давлю своим авторитетом. Со мной у них спор не получается. А тут вдвоем с Валерием вы уже можете что-то пожелать или сделать замечания.

Две официантки в коротких юбочках, прозрачных кофточках, расстегнутых на три пуговицы, подобраны с большим вкусом. Вместо созерцания приготовленных блюд, глаза невольно обращались к высокой груди, округлым коленкам, обаятельным личикам. Николай Иванович наблюдал за мной с усмешкой, но без замечаний. Перед обедом мы выпили по 100 грамм очень холодной водки из графина, но водка точно не отечественного производства. Стол накрыт красиво, но без выкрутасов. Соленые огурцы, помидоры, капуста, грибы, селедка. Свежие овощи и разные салаты. Хороший борщ, отбивные по-французски с корочкой, картофельное пюре. В графинах соки, морсы, минеральная вода. По желанию чай, кофе. Все приготовлено качественно. Мы поблагодарили поваров от всей души. Николай Иванович отпустил нас с Валерием на два часа, а сам пошел разбирать свою почту.

Мы прошли по территории, которая начиналась достаточно большой рощей с небольшим озером и фонтаном. Красивые скамейки. Две беседки, пять одноэтажных домов, кроме того двухэтажного, где мы обедали. По пути Валерий расспрашивал меня довольно подробно о моих ощущениях в различных ситуациях дома, на службе, утром, вечером. Болит ли голова и когда больше. Взаимоотношения с Ириной, товарищами, сослуживцами. Он предупредил меня сразу «о даче ложных показаний»:

— Говори правду или совсем не говори.

Если честно говорить, то мое физическое состояние меня самого очень интересовало. В некоторых случаях на меня нападало бешенство и мне стоило огромных усилий себя сдерживать. Иногда очень болела голова и тогда «здравствуй, бессонница». Бывали и случаи полного пофигизма, безразличия, когда все и всех хотелось послать на хер, что в 50 % случаев я и делал. Мучил вопрос: со временем это все пройдет или еще больше усилится.

— Чтобы ты знал, — сказал Валера серьезно, — ты Николаю Ивановичу очень понравился. Очень, очень редко он нового человека приглашает на ужин, а тем более для вечерней беседы. У него весь день расписан. На втором этаже команда из трех помощников сидит на почте и телефонах круглосуточно. Смотри не облажайся. Он дал разрешение на твое полное обследование.

— А что, без его согласия, ты этого делать не мог?

— Без его согласия сейчас даже птички на эти деревья не садятся, — очень серьезно ответил Валерий Михайлович.

Мы вернулись в приемную. Николай Иванович еще отсутствовал, но в комнате горел огонь в камине, которого я раньше не заметил. На столике лежали свежие газеты и журналы. Минут тридцать мы сидели одни, пролистывая газеты и обсуждая новости. Пришел Николай Иванович. Мы продолжили разговор про Афган, про действия наших войск и артиллерии в пределах моей осведомленности и компетенции. Выслушав мой рассказ о взрыве мины, Николай Иванович вдруг спросил о цели моей поездки к комбригу.

— Отвечать честно. Что ты забыл в боевой машине, что полез обратно в люк?

Эти два вопроса меня ошарашили. Про возвращение я ничего не говорил, но ответил честно:

— Мы договорились с комбригом, что, когда будет передышка, выпить за дружбу и его день рождения по сто грамм. Я прибыл на наблюдательный пункт, вылез из машины, когда вспомнил, что свой планшет с картой и флягу с водкой не взял и полез опять на броню в люк. Все это заняло минуту.

— А время полета мины, судя по всему, 25–40 секунд. Наблюдательный Пункт душманами засечен, данные подготовлены, цель пристреляна. Если бы ты не полез обратно, то сегодняшняя встреча не состоялась бы.

— А, я — то думал, что эта мина прилетела случайно.

— Да нет. Тебя ждали. Ну, не конкретно тебя, а крупную рыбу, которая с брони будет слезать не торопясь, а может, еще задержаться для дачи особо ценных указаний.

Я с минуту переваривал в своем сознании то, что услышал. Уже дважды Николай Иванович ставил меня в тупик.

— Виктор, расскажи, а как ты стал племянником Ахромеева?

Удар за ударом. Уже и это знает. Кто мне может сказать, а что он еще знает? Я рассказал про Любу, про приезд Ахромеева, про телефонные звонки его помощника.

— Ну, а дальше домыслы начальников, которые решили, что лучше перебздеть, чем недобздеть. Один выдумал, а другие подхватили.

— А ты, Виктор, не возражал?

— Возражал, Николай Иванович. Но, чем больше я это отрицал, тем больше они все считали, что мне приказали это не афишировать.

— Главное, в этой истории, что ты повел себя достаточно скромно. Нигде не выпячивался, ничего не просил, кроме Волги у командира корпуса. Ладно. Не оправдывайся. Не переходишь черту, значит молодец.

За этим столом я чувствовал себя очень неуютно. Валерий Михайлович молчал, переваривая услышанное. Я понял, что пора прощаться и уходить. Судя по всему, мне здесь больше делать нечего.

— Николай Иванович, — я поднялся со стула.

— Ну-ка, сядь на место, — засмеялся он, — я еще тебе про генералов Шеина и Малинина не рассказал. Хотя я считаю, что ты Малинину сказал хоть и грубо, но правильно. Он, кстати очень переживает подлец за свою карьеру. Ну, пусть попереживает. Это пойдет ему на пользу. А мне еще доложили, что ты большой специалист по соблазнению замужних и незамужних женщин.

Валерий Михайлович тоже решил, что ему надо встрять в разговор:

— Николай Иванович, это последствия контузии. В результате ушиба мозга резко обостряются функции гипофиза, начинается вырабатываться избыточный тестостерон. Ему, на бессознательном и сознательном уровне, все время хочется женщину. Если только жена со всей страстью и пылом не отдается утром и вечером, то это на сто процентов ведет к семейным изменам. Винить его нельзя. Это сбой функций организма.

— Вот-вот. У моего сына тоже был такой сбой, но только без контузии. Ты знаешь, Виктор, что очень напоминаешь мне моего сына. Вы ровесники. Одинакового роста, комплектации, цвета волос. Вы одинаковые в суждениях, манере разговаривать, удивляться, улыбаться. Он погиб вместе со своей матерью, моей женой. Разбился самолет, на котором они летели. Я каждый день их вижу во сне и наяву. А тут вот Валерий Михайлович привел тебя, за что я ему очень благодарен. Я очень хочу, чтобы ты приходил к нам на завтрак и оставался с нами до 10–11 часов вечера. Судя, по моим сведениям, горячей любви у тебя с родителями жены нет. Мне очень интересно с тобой общаться. Как я понял, отца у тебя нет, он умер. А у меня нет сына, он погиб. На моей работе такой отдушины у меня не будет никогда.

Я встал:

— Николай Иванович. Я не могу подобрать слов для благодарности своей судьбе, которая мне подарила возможность узнать Вас, общаться с Вами. За сегодняшний день я получил столько неожиданных впечатлений и эмоций. Я не представляю, что я могу дать Вам кроме любви, уважения, благодарности. Вы для меня возможность набраться мудрости, найти свой путь в жизни.

— Ну, все. Хватит друг друга хвалить. Давайте просто жить и общаться. Свои советы и выводы я тебе откровенно скажу после того, как Валерий Михайлович проведет полное обследование твоего организма. Самое полное. Как ты своей семье будешь объяснять свое отсутствие в эти дни, придумывай с Валерием Михайловичем. Хотя у тебя есть выбор. Быть или не быть. Сомнения есть?

— Сомнений нет и быть не может.

Зашел помощник Николая Ивановича и пригласил нас на ужин, где нас обслуживали уже другие официантки, но ничуть не хуже предыдущих. Помня об аналитических способностях Николая Ивановича, я старался, по возможности, на девчат не смотреть, чем очень развеселил Валерия и Николая Ивановича.

— Что естественно, то не безобразно. Уже совсем в паиньку не превращайся. Это тебе не идет. Красивые же девчата. Вот и любуйся. Но без пошлостей.

Перед ужином опять сто грамм очень холодной водки. Тот же набор закусок. Из предложенного меню я выбрал жареную рыбу. Принесли семгу с каким-то замысловатым гарниром. Все съедобно и все вкусно.

— Валерий Михайлович сказал, что ты играешь в преферанс?

Я кивнул.

— Ну, что же, тогда сыграем. Распишем пулю на пару часов, но играем на деньги. Пуля без денег — потакание хулиганам. Готов? Деньги у тебя есть?

Я опять кивнул. Мы перешли в игровую комнату. Там стоял отличный стол для биллиарда, столик для шахмат, столик с нардами, столик для преферанса, который уже приготовлен. Обговорили условия. Игра началась осторожно. Рядом накрыли столик с водкой, коньяком, кофе. Порезанные апельсины, киви, лимоны, блюдце с сахаром. Николай Иванович с Валерой дымили по правилу: «Кури больше, противник дуреет». По ходу игры пили по чуть-чуть коньяк. Я в преферанс играл много и достаточно неплохо. Офицеры в командировках, на полигонах по вечерам играют по 3–5 часов и почти каждый вечер. Мой авторитет игрока возрос, когда я по очереди завалил их обоих на раскладах, когда эти расклады им казались не убиенными, а потом легко выскочил сам из довольно сложной ситуации. За то и другое выпили по 50 грамм. Потом за сыгранный мизер. Потом за не сыгранный мизер. Николай Иванович начал горячиться, рисковать, но влетал еще больше. Валера мне делал тайные знаки. Но меня охватил азарт игры с хорошими партнерами, и очень захотелось показать, что и я чего-то стою. При подсчете Николай Иванович проиграл около 50 рублей, а Валера — 20 рублей. Мой выигрыш составил около 70 рублей. Я попытался под любым предлогом отказаться от этих денег, но они уперлись, карточный долг — это долг чести. Они поклялись, что больше такого не будет, и они меня в следующий раз (завтра) обдерут, как липку. Николай Иванович сообщил Валере, что если он еще раз будет делать мне знаки или передавать сигналы, то он отправит его в спарринг к Николаю для бокса на пару раундов. Причем будут драться по-взрослому. Валеру такая перспектива явно не устраивала. Он клятвенно заверил, такого не было и никогда не повторится. Николай Иванович, после такого заверения, весело засмеялся. Мы еще выпили «на посошок». Валера проводил меня на проходную, где Николай вручил мне пропуск.

В номер я пришел около десяти вечера. Тесть пригласил к себе в номер для собеседования и отчета где был, с кем пил, что делал. Я их успокоил, что это будет каждый день с 8 утра до 10–11 вечера. Подробный отчет они получат в поезде, не раньше. Больше сказать ничего не могу. Ирина осталась обсуждать с ними эти события, а я пошел спать.

Но заснуть не удавалось. Я снова и снова прокручивал события сегодняшнего дня. Ту оперативность, при которой выявили даже такие подробности, которые я уже забыл и не придавал им большого значения. Докопались ли они до всех событий в Ужгороде? Тут же стоит большая загадка о смерти Ксении и Валентины. Что он знает об этом? Так кто же, на самом деле, Николай Иванович, если ему информацию выдают с такими подробностями за такие сжатые сроки? Причем с любого места моей службы. Все отношения по службе и за ее пределами. И даже догадаться нельзя, какие козыри у него припрятаны в рукаве. Вот это я попал. Но отказываться, сбежать ну никак нельзя. Надо идти по этой дороге с ними до конца отпуска. Может в преферанс не выигрывать? Так поймет же. Он аналитик, каких я не встречал. Как он вычислил про забытую флягу? Я этому значения вообще не придавал, да и вообще про флягу забыл.

Пришла Ирина. Выключила свет. Легла рядом. Я попытался ее обнять, но она гневно меня оттолкнула:

— Ты мне можешь объяснить, что происходит?

— Иринка, не могу. Но могу сказать, это очень важно для меня и для нас обоих. Считай, меня забрали на месячные курсы повышения квалификации. Кое-что я тебе смогу рассказать, но после окончания отпуска.

Я встал. Показал ей пропуск на месяц.

— Меня обыскивают при входе и выходе. Везде стоят камеры наблюдения. Территория полностью закрытая. Чтобы не говорили твои родители, я этот курс пройду до конца.

Пробормотав: «Делай, что хочешь», Ирина повернулась ко мне спиной. Разрешение получено, поэтому я смело полез к ней под ночную рубашку.

— Нет. Только не это!

Но остановить себя я уже не мог. Говорят, что есть статья в Уголовном кодексе за изнасилование своей жены. В эту ночь я подпадал под эту статью полностью, без смягчающих обстоятельств. Бить, я ее не бил. Спаси Господи. Но скрутил так, что двигаться она могла только в заданном направлении. Почти неделя воздержания превратила меня в обыкновенного самца. Ирина еще полчаса плакала после окончания процесса, пришептывая при этом, какая я скотина, а не муж и как ей со мной плохо. Чтобы ей стало хорошо, я еще раз ее оттрахал по полной программе, предупредив, что при продолжении истерики, мне придется пойти на третий воспитательный круг. Всхлипывания, стоны прекратились, а через пять минут я уже спал, освободившись от своих застоявшихся сперматозоидов.

Рано утром, приведя себя в порядок, я поцеловал свою жену, пожелал ей хорошего спокойного дня и напомнил, что ей исполнение супружеских обязанностей никто не отменял.

— Ладно, ладно. Иди уже. Раз надо, значит надо, — и она протянула мне навстречу свои губы.

Я посмотрел на часы, но на проведение с ней утренней разминки времени не оставалось, а жаль. Все-таки надо просыпаться раньше.

На проходной я предъявил свой пропуск. Меня охлопали на предмет оружия. На скамейке уже ждал Валера. Мы вместе зашли к Николаю Ивановичу. Он еще не пришел. Помощник пригласил нас зайти в столовую, но мы отказались, а сели просматривать свежие газеты. Хозяин задержался минут на двадцать, немного поворчал, что могли бы начать завтрак без него. Но мы дружно заверили — без него никогда не сядем. Или мы вместе, или сидим голодные. Николай Иванович засмеялся, но стало видно, ему приятно. За столом мы начали обсуждать статью в газете «Известия» о докторе, который перенес клиническую смерть, вышел из тела, наблюдая за собой и своими сотрудниками из-под потолка. Николай Иванович сказал, что у него есть сейчас полчаса свободного времени, и мы можем эту статью обсудить, но по окончании завтрака. По чашке кофе нам принесли в гостиную. Мы сели в кресла, после чего начался спор о возможности покидать собственное тело. На ранги уже никто внимания не обращал. Через пять минут сошлись во мнениях, что это «движение души». Тогда вопрос: «Что же такое душа в жизнедеятельности человека? Да и что же такое человек»?

В тот момент мы даже не подозревали, как эта тема нас захватит и этот спор с перерывами затянется до конца моего отпуска. Вероятно, что в свободные минуты у Николая Ивановича с Валерием спор будет продолжаться и дальше. Хотя, может, я и ошибаюсь. Начало полемики положил Валера, а мы не возражали. Ведь он доктор медицинских наук. Его диссертация напрямую связана с деятельностью мозга, травмами, контузиями, прочими заболеваниями всей центральной нервной системы. Начал он издалека — как произошел человек и для чего он нужен в природе.

— Мошки, червячки, личинки служат кормом для всякой живой мелочи. Эта мелочь служит пищей для средних особей, средние для крупных, которых мы считаем «санитарами». Сильные пожирают слабых. Все они в результате удобряют землю испражняясь или умирая. Закон размножения сформулирован так, что если кто-то вырывается вперед, то сразу же увеличивается количество тех, кто этот рост ограничивает.

Мы единогласно отвергли теорию Дарвина о происхождении видов, а тем более превращения человека из обезьяны. Николай Иванович заметил, что как вариант, к теории об Адаме и Еве это можно рассматривать. В Библии определенный период времени не упоминается об других женщинах. Только Ева. Ну не могли же сыновья домогаться матери в присутствии Бога. Поэтому, у них альтернатива — самки обезьян. Вот Дарвин и разделил человечество на тех, кто произошел от Адама и Евы, а кто от связи сыновей Адама с обезьянами. Но на этот вариант решили не тратить времени. Теперь о времени с начала процесса размножения, исходя из возможностей женщины. За свою творческую жизнь женщина за 30 лет теоретически может родить где-то 50 детей, т. е. поколение идет в среднем до пятидесяти-шестидесяти лет. Это в наших условиях. А раньше — эпидемии, стихийные бедствия, войны, гибель на охоте сокращали численность населения. А для того, чтобы люди расселились по всей земле с севера на юг, через моря и океаны, нужны не тысячи лет, а сотни тысяч лет. Если разделение на белых и черных можно объяснить климатическими условиями, а остальные отличия, чем объяснить? Хотя придумать можно все, что угодно. Доказывают ученые мира, что одомашнивание животных происходило 5000–6000 лет тому назад. Но почему этот процесс остановился? Мы такие умные и грамотные за эти годы не смогли сделать ни одного из видов животных домашними. Да, отдельно опыты есть. А целый вид — слабо. Почему вдруг народы потеряли память на изобретения, которые состоялись 5000 лет назад? Взять технологии изготовления и строительства пирамид. Мы многое повторить не можем. Почему 90 % документов, манускриптов, папирусов написаны не очевидцами событий, участниками, созидателями, а спустя 300–600 лет после? Вот любой из нас ничего точного и конкретного описать о событиях 1400–1700 года нашей эры не может. Эти мудрецы, философы, так называемые «святые», черпали свои сведения или из старинных книг, или из собственных догадок, размышлений, где истины не более одного процента. Но следующие поколения выбирали эти постулаты, какие кому нравились, и громоздили дальше свои выдумки. Кто на что горазд. В угоду толпе или тем, кто их кормил и содержал.

Мы все трое были коммунистами, вооруженные передовой марксистско-ленинской теорией. Но при внимательном рассмотрении, эта теория разваливалась как карточный домик. Чтобы ей верить, надо быть слепым, или полностью за политизированным. Николай Иванович посмеивался, слушая наши доводы, не опровергая их. Только однажды в пылу сказал:

— Надо гнать метлой из партии, таких, как мы трое. Слишком уж умные. От таких, вреда больше, чем от наших врагов.

Именно не нас двоих, а всех троих. В итоге мы пришли к выводу, что человечество или прибыло на землю извне, или создано высшим разумом для проведения эксперимента на выживаемость. Изучения законов развития и размножения, сбора и передачи информации от миллиардов существ, называемых людьми. Человек — это создание божье, то есть Высшего разума. Является биологической машиной, которая способна к размножению, своему ремонту (врачеванию), самообучению. Для своего жизнеобеспечения человек прямоходящий, имеет руки и ноги для передвижения и добывания для организма продуктов питания. Зубами, руками, языком, слюной перерабатывает пищу в состав, удобный для пищеварения. Для этих целей служат многие органы человека. Через рот, нос, кожу поступает необходимое количество газов, в том числе и кислорода, которые обеспечивают поступление в кровь в необходимом количестве питательных веществ. Все эти процессы нужны, для обеспечения работы мозга. Два полушария работают в трех режимах. Один режим руководит сознательной деятельностью: смотрит, нюхает, слышит, отбирает, анализирует, планирует, творит, фантазирует, изобретает и т. д. Второй режим регулирует бессознательную деятельность — дыхание, сердцебиение, работу различных органов (желудка, селезенки, печени, почек), кровоток. Третий режим пока скрыт за семью печатями. Но он есть. Всего перечислить невозможно, а споров по этому поводу идет бесчисленное множество. Мозг, управляя человеком, определяет маршруты движения, развития, собирает информацию. Самое ценное откладывает в активный участок, а все остальное в пассивный участок (на запасные полочки). Это мы называем памятью. В случае долго невостребованных сведений, память их стирает. Мозг человека генерирует за день больше электрических импульсов, чем все телефоны мира вместе взятые. Для того, чтобы наш спор был достаточно обоснован, Николай Иванович дал команду привезти различную литературу по человеку и его душе.

Валера до обеда таскал меня на обследования. Просмотрели и проверили меня с головы до ног такой аппаратурой, о существовании которой я и не догадывался. Магнитно-резонансная терапия, кардиоаппарат, который показывает все участки сердца по срезам. Аппараты по проверке импульсов всей нервной системы. И прочее, прочее. Все эта информация собиралась в папку истории болезни.

Через неделю Валера сказал, все закончили, но предупредил, что все анализы придется сдать через десять дней повторно, а также повторить кое-какие обследования.

— Мне нужна динамика. Обещаю закончить раньше на пять дней до установленного срока твоего отъезда.

Если у нас оставалось время до обеда, мы разбирали все статьи о человеке и его душе. Каждый отдельно, но кое-что конспектировали, а потом кратко рассказывали Николаю Ивановичу. По его замечаниям мы понимали, он тоже просматривает отдельные статьи. Не исключено, что его помощники подыскивали для него наиболее интересное.

В преферанс мы играли через день, но я четко помнил основное правило: «не выигрывай все время, потеряешь партнеров». Поэтому я довольно часто рисковал, но не хулиганил. Валеру я не щадил, он свой. Николай Иванович не любил проигрывать. Хотя кто это любит. Но проигрыши били по его самолюбию. Поэтому игра проходила всегда на равных, но происходили случаи, когда карта ему «шла», а вот тогда у него было великолепное настроение на пару дней. Он над нами подшучивал, с удовольствием разбирал наши промахи и просчеты.

В середине недели он объявил нам, что на два дня уезжает. Вызвал к себе начальника охраны Николая и поручил ему меня на эти два дня для специальной тренировки, но без больших перегрузок и соблюдением мер безопасности. Николай кивнул головой, что понял.

— Свободный час после завтрака (работа с литературой), потом до обеда тренировка, после обеда — час работы с литературой, а затем продолжение тренировки. Во время тренировки не допускать амбиций или обид.

— В субботу после обеда — сауна вместе с ужином и прочими мероприятиями.

Что за «прочие мероприятия» Николай Иванович не уточнил. Вечером мы расписали «пулю». Николай Иванович выиграл, а я впервые «залетел» почти на двадцать пять рублей. Это мой самый большой проигрыш за все дни. Они вдвоем радовались, что подраздели «везунчика», а я ликовал, что все так удачно получилось.

В номер я вернулся в прекрасном настроении, на что сразу же отреагировала Ирина. Очень осторожно начала выпытывать, чем же мы еще занимаемся, кроме медицинских обследований.

— Изучаем устройство человека и определяем, какую роль играет его душа во время жизни и после смерти.

Ирина обиделась, развернулась и ушла в номер к родителям. Ее родители и так здоровались со мной сквозь зубы, а теперь, после этого разговора с Ириной стало ясно, что наши отношения не улучшаются. Но все эти дни я Ирине по вечерам и утрам отдыха не давал. Поэтому и этот вечер не стал исключением. Ира уже начала привыкать к неизбежности по принципу: «Если ты видишь, что тебя все равно поимеют — расслабься и получи удовольствие». Как бы то ни случалось, но сам процесс ей нравился. Моя задача ее разгорячить, а дальше она забывала о ссорах, обидах, отдавалась со стонами, всхлипываниями, жаркими объятиями и страстными поцелуями. Кого она представляла в своих объятиях, меня не волновало. По утрам секс заменял мне комплекс утренней физзарядки. Ирина сначала не хотела просыпаться, затем хмыкала, капризничала, но потом процесс входил в привычное русло.

Я не догадывался, что за тренировку устроит Николай, но судя по его выражению лица, понял — пощады не будет. Поэтому в этот день я поднялся с утра пораньше, привел себя в порядок. Вернулся обратно в кровать и устроил тренировку Ирине. Еще сонная, она не ожидала нападения, а когда пришла в себя, то сопротивляться уже поздно. Раззадорил я ее по полной программе, да и она сама вошла в азарт. Когда мы оба обессиленные свалились рядом, она спросила:

— Витя. Это как понимать? Ты же сказал, что уйдешь сегодня пораньше.

— Вот так надо засыпать и просыпаться каждый день, мое солнышко.

— Я только за, — ответила Ира, не задумываясь.

— Я тебя за язык не тянул.

— Нет, действительно. Мне надоело с тобой ссориться, на тебя дуться. Ведь нам всегда было хорошо.

— Ирочка, я об этом мечтаю. Даже вчера я тебе сказал правду. То, что я делаю — очень важно не только для меня, но и для тебя тоже. Когда мы отсюда уедем, то по дороге я тебе расскажу все, что мне будет позволено. Сегодня вечером постараюсь освободиться пораньше.

Ира утомленная, осталась лежать в кровати, а я рванул навстречу неизвестности.