Хочу стать генералом

Глава 45 Начало серии проверок

Первым с проверкой к нам прибыл заместитель командарма по Броне-Технике генерал-майор Лукацкий, которого сопровождал зам по БТ дивизии полковник Швец. С ними рядом ходили два их начальника по вооружению. Оба шумели, возмущались, размахивали руками, пытались построить командиров подразделений, которым я сказал за три дня до этого:

— Или сейчас, или никогда. С должностей вас никто не снимет. Хватит ходить с протянутой рукой.

В конце концов, добрались они и до меня. Они мнили себя великими начальниками. Я, молча, слушал их вопли, состоящие из угроз стереть меня с лица немецкой земли. Остальное место в этой содержательной беседе занимал мат. Особенно надрывался подполковник — заместитель по вооружению из штаба армии, невысокий, лысеющий колобок. Я у него вежливо спросил:

— Ты, сука штабная, по харе когда последний раз получал? Если сейчас свою пасть не закроешь, то можешь упасть и случайно выбить себе пару-тройку зубов.

При всей этой тихой тираде, я ему улыбнулся и тыльной стороной ладони похлопал по нижней челюсти снизу-вверх. Наступила тишина, затем оба вооруженца повернулись и рванули в сторону начальства. Те, кто стоял рядом, разбежались по своим местам. Подполковники что-то возмущенно начали докладывать. Генерал-майор дал мне отмашку рукой: «Подойдите сюда». Я доложил о прибытии.

— Что Вы себе позволяете по отношению к офицерам вышестоящего штаба?

— Я не понял, товарищ генерал-майор, кого Вы имеете в виду?

— Ну, вот же, они стоят рядом с Вами.

— Если они настоящие офицеры, то пусть повторят с самого начала, что они сказали мне со всеми образными выражениями, в присутствии десятка моих подчиненных. А потом я Вам доложу, что я им сказал в ответ. Ну, давайте, товарищи офицеры! — Оба молчали. — Так у вас есть ко мне какие-то претензии по поводу нашего разговора? Вот, видите, товарищ генерал-майор, у них претензий нет.

— Ладно, я с этим разберусь потом. Что это за заявление не допустить полк к боевой стрельбе? Не слишком ли много ты, подполковник, на себя берешь? Или хочешь очередное звание «майор» досрочно получить?

— Товарищ генерал- майор, согласно Устава, приказы бывают устные и письменные. Мне достаточно будет Вашей расписки о том, что самоходки разукомплектованы, ЗИПов нет и не будет в ближайшее время, но Вы берете на себя лично ответственность за возможные ЧП. Дата и подпись. Мне Вашей расписки достаточно будет. Откажут противооткатные устройства, снаряды уйдут не туда, а может, рванет возле ствола, а тут к любой комиссии я с Вашей распиской. Пишите и тогда сразу все вопросы снимаются.

— Так. Все. Поехали, больше нам здесь делать нечего. Пусть к ним штаб ракетных войск выезжает и разбирается. — Уже отойдя шагов на десять, добавил, — он же точно контуженный.

Больше я ничего не слышал. После их отъезда Хворостов, вызвав меня в свой кабинет, сказал:

— Ну, Виктор Иванович, ты даешь. Я на такое сам бы не решился. Все службы полка получили приказ составить списки, чего нам не хватает.

— Не забудьте, нам надо отремонтировать две Бронированных Разведывательных Дозорных Машины и один топографический привязчик.

— Я им писал, у них нет разнарядки.

— Теперь уже будет. Мы не имеем права делать хоть один шаг назад.

— Замполит мучается. Не знает, к какому берегу плыть. Начальник политотдела накачал его так, что мало не покажется.

— Я врагов плодить в полку не собираюсь, но уважать нас заставлю. Им первые десять лет тяжело будет, а потом привыкнут.

— Ну, мы с тобой столько здесь не будем. Генерал от нас ошарашенный уехал. Даже сказать ничего не захотел.

— Скажите, а кто следующий к нам приедет?

— По-моему, следующий будет командир дивизии, а с ним десяток офицеров со всех уровней. Это же надо было додуматься — вооруженцу армии по челюсти стукнуть в присутствии десятка офицеров.

Командир дивизии приехал, но не только со своей командой. С ним прибыл какой-то генерал-майор из штаба Группы. Вооруженец. Он прошел по парку боевых машин, поговорил с офицерами разных уровней, забрал все наши заявки и уехал. Со мной он разговаривать не стал. Команда, во главе с командиром дивизии, осталась. Провожая генерала, все руководство стояло у штаба, а я с двумя командирами дивизионов обсуждали последние события. Вдруг, из группы возле штаба, отделился какой-то майор.

— Подполковник Рубин, ко мне.

Один из командиров дивизиона сказал: «Это начальник штаба артиллерии дивизии майор Свистунов».

Я продолжил разговор со своими ребятами. Они с интересом ожидали, что же будет дальше. Майор понял, я не подойду, поэтому направился к нам сам. Не подходя до нас метров пять, заорал:

— Подполковник Рубин, бегом ко мне!

Вся группа возле штаба внимательно наблюдала за «укрощением строптивого». Я чуть повернулся и спокойно послал майора на х… Майор рысцой добежал до командира дивизии, который повернулся ко мне:

— Подполковник Рубин. Ко мне.

Я подошел, доложил о своем прибытии.

— Рубин. Вам надо извиниться перед майором Свистуновым. Я Вам делаю замечание.

— Товарищ полковник. Я не показывал майору, на чей член конкретно идти. Я не при чем, что он выбрал именно Ваш. Меня удивляет, со времени моего приезда, что большинство офицеров Уставы просто не знают или их игнорируют. Если бы этот майор почитал на досуге в Уставах и наставлениях про свои права и обязанности, выписал их в записную книжку, то не попал бы в такое дурацкое положение. Если, с таким поведением, он появится на территории полка, я лично его за ухо выведу за проходную, а если он будет сопротивляться, то получит пинка под зад. Товарищ полковник, разрешите до всех довести информацию, что бы неприятности не повторялись вновь?

— Доводите.

— Я это рассказываю только один раз и для своих. Больше повторять не буду. За пять прошедших лет я лично убил восемь человек. Трех ножом, пятерых из пистолета. За это награжден орденом Красной Звезды и двумя афганскими медалями. Одного крупного чиновника в Союзе я основательно помял и выбросил из окна второго этажа. Одному майору я проломил голову табуретом и сломал ему руку. Второму майору дважды ломал челюсть в течение трех месяцев. С первой попытки он не понял. Двух гражданских на долгое время, за непочтение старших, я отправил на больничную койку. Это все отражено в карточке взысканий и поощрений, а также в протоколах офицерских собраний, где меня оправдали. Сейчас я после контузии. Мне бы очень не хотелось бороться с хамством такими радикальными способами. Поэтому, обращаюсь к вам всем, в независимости от званий и должностей — давайте уважительно относиться друг к другу, как отражено в Уставах. Больше я рассказывать об этом не буду. Я закончил, товарищ полковник.

Все некоторое время стояли онемевшие.

— Командир полка, Виктор Иванович, давайте на десять минут зайдем к Степану Ивановичу в кабинет.

В кабинете командир дивизии спокойно спросил:

— Так. Мы болото взбаламутили, что будем делать дальше?

— Товарищ полковник, дальше будем ждать до двадцать пятого января. А потом я позвоню в Генеральный штаб. Попробуем ударить с другого конца.

— А кому, если не секрет.

— Для Вас не секрет. Личному порученцу Ахромеева. Я думаю, Петра Васильевича им всем хватит.

— Ахромеев, по всем слухам шутить не любит.

— Он отвечает за боевую готовность Вооруженных сил СССР. Таких вещей с комплектацией он не прощает никому.

— Так мы будем требовать для техники всей дивизии.

— Простите, товарищ полковник, но я только заместитель командира полка. Если я полезу решать вопросы армии или дивизии, то в лучшем случае, меня не поймут.

— Это, конечно, правильно.

— Но те вопросы, которые, товарищ полковник, Вас волнуют, а точнее один вопрос, в свое время я смогу задать.

— Спасибо. Ну, что Степан Иванович, я тебя поздравляю с таким пополнением. Но в феврале боевые стрельбы. Не сорвите.

— В конце февраля, — уточнил Хворостов.

— Ты, давай, людей готовь. Там еще и учения.

— Все будет в порядке, — заверил его Степан Иванович.

Мы пошли его провожать на проходную.

— Это ты правду сказал? Про Ахромеева и свои подвиги?

— Да. Это все отражено в карточке взысканий и поощрений.

— Ни хрена себе. Ну, ты даешь.

— Давайте, замяли. Раньше у меня кличка была Бешеный, а вот теперь я стал — Контуженный.

Сплетни по полку разносятся моментально. Уже через два дня со мной все здоровались. На ближайшее время я стал знаменитостью. Через два дня позвонил замполит майор Щуров и попросил по возможности зайти к нему в кабинет, для решения вопросов по организации встречи Нового Года. Я зашел. В кабинете сидели все замполиты дивизионов, секретарь парткома, начальник клуба, секретарь комитета комсомола. Здесь же две женщины из женсовета. Одна из них Оксана. Она сидела без куртки, вся раскраснелась. Тонкая талия, очень большая высокая грудь. Свитер в обтяжку. Красивая прическа. Полные, чуть подкрашенные, губы. Лечь — не встать. Целый день можно любоваться. Все встали, в том числе и замполит. Я прошел возле каждого и персонально познакомился. Знал я еще не всех. Легонько стиснул пальчики Оксаны. Как вдруг почувствовал ответное пожатие. Оксана улыбалась. Вторая женщина назвалась Любою Швецовою — жена командира третьего дивизиона. Я сел напротив Оксаны, хотя Щуров пытался уступить мне место.

Договаривались о елках в подразделениях, украшениях, подарках. Кто, когда, кого поздравляет. Встреча Нового года семьями. В клубе семьи офицеров и прапорщиков решили собрать двадцать девятого. В ночь на Новый год все командиры празднуют в казармах вместе с личным составом. Плюс усиленные наряды и патрулирование. Договорились, все вопросы по празднованию Нового года, Оксана будет согласовывать со мной, чтобы не нарушать боевой готовности. Решили все графики согласовать и утвердить пофамильно. Ответственных назначать на каждый день.

— А давайте, назначим время, и Вы ко мне, по-соседски зайдете. Никто нам мешать не будет. Часа за два мы все вопросы решим.

— Я не возражаю, — ответила мне Оксана. — Давайте завтра. Щуров в четыре часа проводит итоговое совещание. Поэтому в половине четвертого я могу зайти.

— Буду очень ждать.

— И я тоже, — неожиданно услышал я в ответ.

Следующий день до обеда слишком тянулся. Командира я предупредил, что похожу по подразделениям. Появлюсь в штабе к часам шести.

— Да сделай ты себе маленький отдых. Завтра с утра встретимся.

Я заехал в немецкий магазин в городе. Купил бутылку виски, бутылку дорогого шампанского, белого и красного вина, конфет. На три часа стол на кухне уже накрыт. В комнате на столе лежали ручки, блокноты, цветные карандаши, фломастеры, разные открытки «С Новым Годом». Я надел импортный, спортивный костюм. За десять минут до указанного срока в дверь звякнули, но я оставил ее чуть открытой. Пока я шел к двери, Оксана уже зашла, закрыв за собой дверь. Так получилось, что мы вместе вошли в дверной проем, где застряли. Наши губы оказались в опасной близости друг от друга. Я не удержался. На какую-то минуту задержал ее в этом проеме, а потом легко-легко повел губами по ее щеке к ее губам. Левой рукой я взял ее за волосы, а правой за талию. Она попыталась меня оттолкнуть, но сзади у меня косяк двери. У нее тоже.

— Витя. Прошу тебя, не надо этого делать. Нам потом стыдно будет. Я уйду. Отпусти меня.

Но мои губы нашли ее губы. Мой язык раздвинул ей зубы. Своими руками она уперлась мне в плечи. Я опустил руку, расстегнул две пуговицы ее халата, вытащил свой, истосковавшийся без дела, член. Рывком спустил ей немного трусики. Мои пальцы поползли по волосикам к клитору. Оксана пыталась что-то сказать с закрытым ртом. Я чуть присел, направил своего красавца ей в раздвинутые губки. Резким движением вперед и вверх, я вошел в нее сразу на половину члена. Своей ногой раздвинул ей немного ножки, а затем начал двигаться, уже не останавливаясь. Отпустил ее губы. Сначала посыпались упреки:

— Так нельзя. Я не такая. Я все расскажу своему мужу.

Потом она начала рассказывать мне какой я подлец. Я в это время, не останавливаясь, расстегнул ей халат, потом бюстгальтер, откуда выпали два больших шедевра с темными сосками. Я обнял ее, развернул, взял за груди, зажав соски пальцами, довел до дивана, наклонил. Коленями она уперлась в диван. Я стащил с нее трусики полностью. Направил член в половую щель и вогнал на всю длину. Такого она не ожидала. Внутри что-то сразу начало оказывать сопротивление. Оксана начала в такт двигаться мне навстречу. Потом вся сжалась, прогнулась в спине, застонала, несколько раз дернулась и затихла. Я взял ее за руку, повел в спальню, раздевая полностью. Она двигалась заторможено, как во сне. Я разделся сам. Положил ее на спину. Она лежала, закрыв глаза. Рот полуоткрыт, обнажая ровные белые зубки. Я смотрел на нее, не отрываясь, любуясь и наслаждаясь этим шедевром. Плоский живот, спортивные стройные ножки, в меру широкие бедра, тонкая талия. Черный треугольник чуть влажных волос. Все картины и скульптуры бледнели перед этим произведением искусства. Я смотрел на нее и завидовал сам себе. Оксана раскрыла глаза:

— Витя, не надо больше. Давай, остановимся и будем друзьями.

Ничего не отвечая, я раздвинул ее ножки, встал на коленях между ними. Развел их в стороны. Оксана оказалась гимнасткой. Она положила ноги на кровать под углом сто восемьдесят градусов в шпагате. Когда я в нее вошел, она переместила свои ножки мне на плечи, а затем подняла мне навстречу свой таз. Я вгонял в нее хрен все глубже и глубже. Оксана стонала и двигалась ко мне, до тех пор, пока не оказалась лежать только на лопатках. Она всхлипывала, рыдала, охала.

— Не кончай в меня! Остановись, пожалуйста!

Я попытался кончить в полотенце, но она перехватила его, свалила меня на спину и забрала мой член себе в ротик, туда я и кончил. Потом встала, на кухне прополоскала рот и пошла в душ. Я вскочил и отправился за ней. Она стояла под струями лицом к стене. Я залез к ней в душ, обнял, прижался сзади. Начал целовать ее шею, щеки, плечи, губы. Повернул. Целовал губы, тело, груди. Опустился к промежности. Посадил ее на борт ванны, упер спиной в стенку. Языком зацепил клитор, потом забрал его губами. Мои пальцы в это время массировали груди и соски. Через пять минут Оксана тяжело задышала. Начала двигать бедрами, сжимая мое лицо. Схватила мой затылок руками, прижимая к себе.

— Идем. Я тебя хочу.

Она подняла меня за плечи. Мы, обнявшись, дошли до кровати.

Через пять минут я уже осторожно гулял в ней, забираясь, все дальше и дальше. Но все равно, я двигался в ней как можно осторожнее. Она кончила обильно два раза. Мы встали, опять помылись. Открыли бутылку шампанского. Выпили всю, а потом принялись за красное вино. Пили мы быстро, хотели, как можно скорее очутиться в кровати, в объятиях друг друга. Последний раз Оксана кончала бурно, пыталась меня укусить за плечо, царапала спину ногтями, за что получила увесистый шлепок по попе. Мы понимали, что надо расставаться, но очень уж не хотелось. Все- таки Оксана оделась и ушла к себе домой.

Из квартиры она позвонила, мужа еще нет, но мы дела по празднованию Нового года не закончили, поэтому надо подобрать другое время. Мы знали, наши телефоны прослушиваются телефонистами. Поэтому никаких признаний, охов, вздохов быть не должно. Возможность прослушивания квартиры я проверял у себя раньше. Здесь не Союз. Всунуть микрофоны могут каждый день. Весь вечер я находился под впечатлением от этого свидания. Я понял, если эти свидания продолжить, то наступит конец спокойной жизни. Кроме внешних данных, я же вообще про нее ничего не знаю. Влезть в крупные разборки с политработниками в моем нынешнем положении — это верх дурости. Поэтому на этой дорожке надо вешать знак «Стоп». Как говорят японцы «Не надо торопиться, не надо суетиться, не надо волноваться».

С утра до вечера я занимался на службе. Приходил на «подъем» и уходил после «отбоя». Завтракал и обедал в офицерской столовой. Находил час времени, чтобы забежать в спортзал. Тренировал поврежденную руку, которую свободно поднимал вертикально вверх с гантелью пять килограмм. Рана на животе не болела, но голова к вечеру наливалась свинцом. Жаловаться я никогда не любил, а тем более показывать людям свою слабость. Врачи в Ташкенте заверяли, при правильном режиме все придет в норму через год. Назвать свой режим правильным я могу с большой натяжкой. Но и год еще не прошел. Буду терпеть, если надо, то и два года.

Секретарь парткома майор Павлов пригласил меня сходить с ним в школу. Младшие дети до пятого класса учились здесь в городке, а старшие классы на школьном автобусе возили в школу в Лейпциг. Учителей в школе было четыре. Трое учителей начальных классов, а одна, Нина Ивановна, преподаватель немецкого и английского языков. Когда она протянула руку для знакомства:

— Я — Нина Михайловна, — то я еле-еле удержался от смеха. Маленького росточка, тоненькая, как тростинка. Она больше напоминала девочку-восьмиклассницу. Судя по всему, она привыкла, что ее принимают за школьницу и это ее обижает. — Мне двадцать шесть лет… будет через три месяца.

Светло-коричневая юбка, в цвет туфли, тонкий кремовый свитер — весь этот ансамбль подчеркивали ее стройность, изящество уже сложившейся фигурки. Под свитером вызывающе торчали две сформировавшиеся груди. Туфли на очень высоком каблуке, прибавляли ей рост, делали фигуру еще стройнее. Когда мы стояли рядом, то она практически доставала мне только до погона. Серо-зеленые глаза смотрели с вызовом. Она готова защищать свое право на взрослую жизнь. Мы осмотрели три учебных кабинета, учительскую, «комнату-музей», посвященную Советской Армии и лучшим людям нашего полка.

— Мы надеемся, Вы дадите нам свою фотографию. Мы поместим ее на стенд, — сказала директриса.

— Если заслужу, то повесите, — попытался отшутиться я, но шутка была не понята.

Начатую ею лекцию о необходимости воспитания детей, мне пришлось прервать в связи с отсутствием времени. Я обратился к Ниночке, простите, Нине Михайловне с просьбой, продумать вопрос о проведении занятий у двух групп — жен офицеров и самих офицеров, которые хотят изучать немецкий язык.

— Мы продумываем этот вопрос. С Нового года набираем такие группы, — здесь же сразу сориентировалась директриса.

Директриса и секретарь парткома стали обсуждать новогодние проблемы, а я взял Ниночку под руку, уводя ее за пределы видимости руководящих глаз.

— Нина Михайловна…

— Можете называть меня Нина, — перебила она меня, — а я Вас буду называть Виктор Иванович.

— Хорошо, Нина. Я хочу Вас просить провести ускоренный курс немецкого языка с двумя моими прапорщиками. И, конечно, гонять их, не жалея. Они служат здесь по два года. Что-то уже говорят. Им будет легче работать. Занятия четыре раза в неделю по одному часу. За Ваш труд мы заплатим.

Нина ожидала услышать что-то другое. Может, получить меня в виде ученика.

— Мне не нужно никакой оплаты. Присылайте их ко мне. После Нового года мы приступим к занятиям.

Мы еще поговорили минут десять. На прощание она попросила приходить к ним почаще.

— В школу или к Вам Нина?

Она вспыхнула румянцем, но, подняв на меня глаза, твердо сказала:

— Ко мне, в первую очередь. Может и Вы захотите учить немецкий язык.

Когда я отошел метров на десять и оглянулся назад, Нина стояла еще на крыльце и помахала мне рукой. Я развернулся, размахивая двумя руками сразу. Она такая славная мацепуська. Я ей отправил двух своих прапорщиков командиров взводов — комендантского и хозяйственного. Учить немецкий язык они согласились с радостью.

Прапорщики пришли ко мне с графиком занятий, который мною сразу же был подписан.

— Нина Михайловна передает Вам привет и напоминает, что Вы обещали к ней зайти.

— Идите, работайте, — успокоил я их. — В феврале сдаете экзамен мне. Плохо будете учиться, в мае отправлю в Советский Союз.

— А если хорошо?

— То продлю вам срок еще на два года дополнительно.

— Мы обещаем, шпрехать через полгода будем лучше, чем сами немцы!

С Оксаной мы встречались два раза в парткоме. Уточняли планы мероприятий для личного состава и программу праздничного Новогоднего бала в клубе. С нами совещалось еще большое количество людей. Остаться наедине не удавалось. Незаметно она засунула мне записку в карман: «Постарайся сегодня быть дома в шесть часов вечера». Для полной конспирации записка написана печатными буквами и без подписи. Штирлиц — Юстасу.

В указанное время я был в квартире, а дверь оставил чуть открытой. Оксана зашла и закрыла за собой дверь. Прошла на кухню и села за стол. Я подошел ее поцеловать, но она решительно отвела голову. Я сел напротив нее. Лицо бледное, губы поджаты. Даже руки на столе сжаты в кулаки.

— То, что произошло, очень неожиданно. Я просто растерялась. Врать не буду — ты меня довел до такого состояния, которого я никогда не испытывала. У меня просьба — вычеркни этот день из своей памяти. Его не существовало. Прошу запомни это. Так лучше для нас обоих.

— Оксана, этот день навсегда останется в моей памяти. Ты изумительная женщина. Ты хочешь, чтобы мы остались просто знакомыми или друзьями. Конечно же, я выполню все твои условия. Но твердо говорю — ты самая лучшая и прекрасная из всех, кого я знал. Мешать тебе жить дальше, я не буду.

Оксана встала и пошла на выход. Перед дверью я схватил ее за плечи, развернул спиной к стене. Обнял, прижался к ней всем телом и запечатал ее рот своими губами. Она охнула, а я, охватив ее руками под попу, начал двигаться так, чтобы сквозь халат она чувствовала мой член. Она уперлась мне в грудь руками. А я поднимал-задирал ей халат, запуская руки в трусики. Оксана сопротивлялась, старалась производить как можно меньше шума. За дверью могли проходить соседи. Я спустил свои спортивные штаны и плавки. Запустил свой член ей в трусы, двигаясь вперед-назад, не заходя к ней внутрь. Ее волоски стали мокрыми.

— Раздвинь ножки.

— Нет, нет. Не смей! Не надо этого делать.

Но я почувствовал, ноги она раздвинула, а потом начала отвечать своими ягодицами. Мой член уже скользкий от смазки с двух сторон, все-таки вошел в Оксану. Было такое ощущение, прокололи воздушный шар. Оксана обмякла, ее руки схватили меня за голову, ее губы искали мои. Через минуту я развернул ее лицом к стене, задрал халат, спустил трусы, наклонил вперед. Еще три минуты, и мы оба одновременно достигли оргазма, нас трясло как припадочных. Из Оксаны лилось и ее, и мое. Но мы прижались друг к другу, да так и застыли. Оксана повернулась:

— Витя. Это все. Прощальная песня. Что же ты, сволочь, со мной делаешь? Я все эти дни об этом думаю. Я хочу тебя так, что схожу с ума. Хочу мужу дать снотворное на ночь, а сама сбежать к тебе. Но сила воли у меня есть. Сегодня все кончено. Прошу, не провоцируй меня. Найди себе кого-нибудь другого. Хочешь, я тебе список дам, где ты получишь положительный ответ?

— Обойдусь своими силами. Приставать не буду. Но если ты сама придешь ко мне без трусиков, то объяснять будет ничего не надо.

— Этого не будет никогда. — Оксана открыла дверь и ушла.