Хождение по углям

Глава VIII

Однажды еще при жизни родителей Анаис впервые приехала к дядюшке Анатрогу, чтобы погостить у него некоторое время в деревне Ольх. Тогда она никого не знала, чуралась каждого жителя и старалась действовать в одиночку. Ближе к вечеру она наблюдала, как деревенские заходили гурьбой в баню, а выходили оттуда красными и вспотевшими, но зато веселыми и по-настоящему счастливыми. Анаис в деревне была предоставлена сама себе, а потому никто из служащих в доме Анатрога не заботился о ее интересах больше ее самой.

Анаис тронула зависть, и она решила сходить в баню, когда никого там уже не будет. И вот на закате дня с заходом солнца, когда все, кто хотел, уже туда сходили, Анька зашла в баню. Печь-каменка все еще горела, но внутри все равно было темно. И сыро. Из глубины бани доносились звуки плеска воды в бадье. Анаис не на шутку испугалась — она не видела, чтобы кто-то еще заходил и уходил оттуда. Затем звуки воды резко прекратились, и Анаис сильно выругнулась. Послышался злобный смех и похрюкивание. Анаис закричала и бросилась к выходу. Дверь не отпиралась! Такое было ощущение, что кто-то закрыл ее снаружи и принципиально не хотел выпускать. Анаис закричала еще сильнее и истерично зарыдала, моля о помощи дверь. Смех сзади девочки только усиливался. Воздух вокруг стал жарким, парным. Дышать становилось просто невозможно, Анаис задыхалась и кричала уже из последних сил. На мгновение она обернулась и увидела сквозь дымку светящиеся фиолетовые злые глаза на том месте, где стоит печь. Анаис уже начинала терять сознание, как вдруг, наконец-то, дверь «отозвалась» на ее мольбы и открылась. Она выпала из бани и, лежа на земле, вся огненно-красная, вспотевшая, в саже с ног до головы увидела над собой худенького мальчика с большой, несоразмерной со всем телом головой, взъерошенными во все стороны волосами и по-настоящему доброй улыбкой.

— Ты чего там делала, дурочка? — спросил мальчик. — С заходом солнца нельзя заходить в баню.

— Да я уже туда никогда не зайду, думаю, — вместо благодарности буркнула девочка и, приняв его помощь, опершись о руку, Анаис встала и стряхнула с себя грязь и золу. — Ты кто?

— Я Петька. А ты кто такая, я тебя здесь не видел ни разу?

— Эх, — вздохнула девочка и, успокоившись, ответила. — Я Анаис. Можешь звать меня Анькой, меня так мой дядюшка Анатрог величает.

— Ого! — округлив глаза, произнес Петька. — Да ты племянница нашего хозяина-барина?

— Именно так, племянница, — подтвердила Анаис. — Спасибо тебе, Петька, большое спасибо! Я уж думала, мне каюк!

— Не за что, Анька. Будем дружить? — и Петька протянул ей руку.

Так у Анаис появился как новый лучший друг, который впоследствии ввел ее в компанию других таких же мальчишек, так и дикий необузданный страх перед банями, а потому омовение свое она совершала исключительно в корыте с водой. Существо, обитавшее в бане, не давало ей покоя и оставалось для нее неразгаданной жуткой тайной…

… до поры до времени.

С наступлением зимы деревню поразила эпидемия болезни, которую деревенские жители называли «Крысиным мором». Разумеется, такое название было придумано неспроста, так как связывали чуму с особой плодовитостью крыс в периоды эпидемии. С появлением беды ольховчане стали подниматься поутру и ходить регулярно на службы в небольшой храм Зрящего, возведенный в соседней деревне Любятцы. Успевшая как следует привязаться к Анаис, как к собственной дочери, Прасковья пыталась приобщить ее к этому делу; Аня из вежливости походила с ней на пару служб, но ей это быстро наскучило, и она открещивалась от походов всеми правдами и неправдами. Прасковья не настаивала. Пока…

Настоящая очередь настаивать пришла к Прасковье, когда необходимо было уговорить девочку сходить с ней уже в баню, смыть грязь, порчи и болезни. Анаис сопротивлялась, как могла, пыталась придумать различные пути отхода, но Прасковья в какой-то момент просто-напросто притащила ее к бане силком. При виде этого деревянного нелепого сооружения, с которым у нее были связаны не лучшие воспоминания, Анька сглотнула и у нее потемнело в глазах. Как будто этого было мало — из бани вышел трясущийся болезненный Петька, поддерживаемый с обеих сторон двумя тетками, охающими и ахающими всю дорогу.

Анаис остановилась у бани, как вкопанная, и, когда она все-таки решилась зайти внутрь, Прасковья ее резко остановила:

— Ты что, дурная! Разве так заходят в баню!?

— Ничего не понимаю! — удивилась Анаис. — А как надо? С прыжками, разворотом, сальто, может, сделать?

— Анечка, Анечка! — Прасковья с укоризной посмотрела на нее и вздохнула. — Ты что ж это, в бани никогда не ходила париться?

— Нет, я… — Анаис замолчала на мгновенье и сильно покраснела. — Тут что-то страшное живет! Какой-то злой дух! Он хотел меня уби…

Прасковья засмеялась и ответила:

— Ох, Анечка, ну и насмешила! Злой дух! Он злой, если только все делать не по правилам. Поэтому слушай меня внимательно и делай все, что я говорю. Во-первых, в баню нам, бабам, нужно ступать левой ногой, а вот мужикам уже правой…

— Какие-то глупости, — проворчала Анаис.

— Не глупости, Анечка! Делай, что я говорю.

Зайдя внутрь бани, Прасковья прошептала ей:

— Теперь слушай, что я сейчас скажу, и повторяй за мной слово в слово, — затем она уже громко произнесла. — Доброго здравия тебе, банный дедушка! Изволь попариться у тебя в бане!

— Ээээ, — неуверенно произнесла Анаис. — Доброго здравия… эээ… банный дедушка! Изволь… эээ… попариться в бане!

Наступила гробовая тишина, лишь издалека из самой бани были слышны оживленные разговоры и смех.

— Ээээ, — начала Анаис. — Нас не пускают?

— Тсссс, — резко прошипела Прасковья, отчего Анаис съежилась. — Идем, Анечка! Ты молодец!

Они зашли в предбанник, где уже лежали чьи-то сарафанчики, тулупы и валенки. Прасковья спокойно начала раздеваться, пока Анаис стояла, как вкопанная, и смотрела в стену.

— Анечка, просыпайся! — проворчала она. — Раздевайся давай! Или мне это за тебя тоже сделать?

Анаис вздрогнула и начала медленно раздеваться, будто бы надеясь, что еще не поздно будет уйти.

— Давай-давай, пошевеливайся, а то замерзнем тут! — поежившись, подгоняла Прасковья.

Нехотя, но полностью раздевшись, Анаис, слегка прикрывая голое тельце, вместе с Прасковьей зашли в баню. Там уже сидели одна женщина с молодой девицей. Обе они были невероятно красивы и, совершенно никого не стесняясь, гордо несли свое по-настоящему женственное тело с весьма выступающими округлыми формами. Русоволосая женщина с простыми чертами лица выглядела отнюдь харизматично; за такими бабами в деревне, обычно, выстраивается табун мужиков. Смугловатая черноволосая высокая девица отдаленно была похожа на эту русоволосую женщину, а возрастом она была где-то между двенадцатью и тридцатью годами. Чернобровая и невероятно красивая девушка над чем-то заливисто хохотала, прищурив глазки. Анаис с восхищением посмотрела на ее чудесные формы.

— Душенькаа, — манерно произнесла чернобровая красавица и подмигнула ей. — Здесь нет повода для зависти, уверяю тебя. С ними совсем неудобно.

Анаис смущенно отвела взгляд. Со своим совсем еще детским телом она чувствовала себя белой вороной среди «настоящих женщин»; ко всему прочему у нее еще оставался страх перед баней несмотря на собравшуюся здесь компанию. Анаис осторожно присела с краю ближе к выходу.

— Чернавушка, не в бровь, а в глаз! — засмеялась Прасковья. — Анечка, это Дана и ее озорная дочурка, Чернавка, если Вы еще не знакомы, конечно же.

— Не знакомы, Прасковушка, — отозвалась Дана. — У Анечки такое подтянутое, мускулистое тело, как у мальчиков. Неожиданно.

— Мамаа, — хихикнула Чернавка и бессовестно стала рассматривать Аньку с головы до ног, отчего та еще больше съежилась и закрылась. — Ведь все дети так выглядят! Не преувеличивай! Да чего ты стыдишься, Анькаа, такая девка красивая и прикрывается! Чего мы там не видели?

— Чернавка, зараза ты, конечно, — наигранно возмутилась Дана. — Это не Анька стыдится себя, а ты ее смущаешь!

Чернавка только заливисто рассмеялась.

— Ты! — послышался из-за глубины грубый скрипучий голос. По всему телу Анаис побежали мурашки, из глаз от страха потекли слезы. Мгновение — к девушкам и женщинам присоединился старый сутулый худющий дед с красной обгорелой кожей и длинной седой бородой, из рук которого выступали многочисленные березовые ветки, напоминавшие банный веник.

— О, банный дедушка пожаловал! — Чернавка улыбнулась во весь рот, хитро прищурив глазки. — Как поживаешь?

— Поживал себе хорошо, пока не увидел, что в моей бане завелась дрянь, — злобно проворчал дед. — Нечего ей здесь делать! Вон отседова!

— Прости Анечку, банный дедушка! — взмолилась Прасковья. — Она не со зла.

— Пришла как-то эта дрянная девчонка, завалилась я бы сказал, не спросила разрешения даже! При чем явилась она поздно вечером, когда я уже мылся, никакого уважения! Так она еще бранные слова выкрикивала! — вскипел дед.

— Да я один раз ругнулась! — отозвалась Анаис.

— Ну не знала она правил, банный дедушка. Она очень хорошая девочка, клянусь тебе! — продолжала настаивать Прасковья.

— Ничего не знаю, пусть валит отседова!

— Банный дедушкаа, — непринужденно вступила в разговор Чернавка. — Вот я столько здесь нарушила правил, ты же знаешь! А ты девку, которая не знала правил, клеймишь позором. Прости ее уж, она больше так не будет.

— Ты не разом все правила нарушала… — продолжал занудствовать дед.

— Но я о них знаю и знала, — перебила Чернавка. — А она нет.

Банный дедушка задумался.

— Ну прости ее, дедуляя! — кокетливо проговорила Чернавка. — Ты же добрый на самом деле…

— Ага, добрый, — проворчала Анаис, и все посмотрели на нее с укоризной. — Он меня пытался убить!

— Если б я пытался тебя убить, девка, то я бы давно уже это сделал, — злобно ответил дед. — Ладно уж, пусть остается! Только пусть обязательно выполняет все правила до единого! Иначе зажарю до смерти!

— Спасибо тебе большое, банный дедушка! — поклонилась Прасковья. — Век тебе не забудем!

— Прасковья, а правда, что Борис, алкаш местный, тебя обрюхатил, а? — подозрительно спросил банник.

— Да что ты такое говоришь, банный дедушка, неужто ты Аркашкиных бредней наслушался!? Он же брешет, как дышит! — оскорбленно воскликнула Прасковья.

— Мне все равно, кто там брешет, а кто нет, — пробурчал в ответ банник и принялся рвать на руках березовые листочки. — Надеюсь, Вы все тут знаете, что я не люблю брюхатых и нечистых баб, да и в принципе баб…

Чернавка рассмеялась так сильно, что прилегла на сидении.

— … особенно хохочущих! — злобно добавил банник.

— Да ладно тебе, дедушкаа! — отмахнулась Чернавка. — Я уверена, что ты меня любишь больше всех!

— Ах ты егоза какая! — поворчал банник в ответ. — Вся в мать. Учти, придешь ко мне как-нибудь погадать на суженого-ряженого, а я как подойду сзади, так испугаю до чертиков, что будешь потом кошмары видеть, как выходишь замуж за страшного невиданного зверя!

— Не, ты уже не сможешь меня испугать, — хитро улыбнулась Чернавка. — Ведь ты уже сам поведал о своем коварном плане.

— Хитро-хитро! — ответил банник, почесав седую голову рукой-веником. — Да только настаиваю по доброте душевной, чтоб не шутила так над нечистой силой, как твоя мать. Она-то дошутилась!

— Это правда, Чернавка, — грустно ответила Дана и плеснула воды на камни. Они зашипели, словно змеи, а в воздухе стало еще душнее и тяжелее дышать. — Лучше так не шутить!

— Ну хорошо, мамаа.

— Дедуль, я тебе гостинцев принесла: меда там, хлебушек прям с пылу с жару, — заискивающе произнесла Дана и кокетливо потерлась баннику щекой о его костлявое плечо.

— Что, опять тебе суставчики излечить да косточки укрепить? — впервые за все это время воодушевился банник.

— Схватываешь, как всегда, на лету, — произнесла Дана и легла на живот; тем временем банник принялся усердно хлестать ее спину своими руками-вениками.

— А Вы не знаете, что здесь делал Петька? Это мальчик, который был здесь до нас, — неожиданно полюбопытствовала Анаис.

— Ох-ох, бедный мальчишка этот Петька! — озабоченно запричитала Прасковья. — Так хворает сейчас, страшно подумать только!

— Мальчуган выглядел, как ходячий мертвец, — блаженно потянувшись, произнесла Дана, с каждым ударом ощущая всем телом невероятную легкость и непринужденность.

— Обречен Ваш Петька, — пробурчал в своей привычной манере банник. — Притащили его мне эти глупые тетки, мол: «Вылечи, банный дедушка, век не забудем!». Да только ничего уже не поделать. Поздно они его ко мне приволокли. Да и раньше не смог бы излечить. Я даже наказал вернуть им себе гостинцы, которые мне предназначались. Мальчугану сейчас важнее.

Чернавка, почуяв свою нужность в данный момент, незаметно пододвинулась к Анаис и нежно приобняла ее. Та слегка вздрогнула от неожиданности, но, ничего не сказав, просто положила голову на мягкое Чернавкино плечо. Анаис не плакала, но не проронила за день больше ни слова.