Художник каменных дел

Глава IX Один в трех лицах

Яркая составилась в его воображении картина: фрагмент стены обрастет живой плотью каменного узорочья. Он сделает все, на что способен современный зодчий, чтобы восстановить памятник мужества наших предков. То, что не дают ему сказать на Куликовом поле, он скажет здесь.

Земля Волыни, упокоившая развалины храма Святого Василия, входила в Киевскую епархию отца Флавиана. К нему-то и направился Алексей Викторович, чтобы сделать его сторонником своей идеи. Умело используя данные ему Археологическим обществом полномочия, Щусев даже не прибегнул к какому-либо давлению на руководство киевского духовенства. Он с большим подъемом рассказал ему о планах строительства в Овруче. Этого было достаточно, чтобы все согласились с ним.

Обдуманный дипломатический ход открывал Алексею Викторовичу путь к самостоятельности. Так, во всяком случае, ему казалось. Святые отцы были польщены, что столичный архитектор советуется с ними, и обещали ему полную поддержку. Они ничем не рисковали, но при этом могли получить построенную на средства Синода большую современную церковь на месте священных руин.

Всю зиму проработал Щусев над проектом храма в Овруче и к весне представил на суд Археологического общества проект пятиглавой мощной церкви в духе традиций русской классики, органично вплетя в него сохранившиеся детали.

Неожиданно вокруг проекта разразилась буря. От разноголосицы мнений, горячих споров, страстных выступлений «за» и «против» Алексей Викторович просто не знал, куда деваться. Казалось странным, что простоявший в развалинах семь веков храм может так взбудоражить общественность, и не только художественную, но и людей, к искусству не причастных.

Ему писали письма скромные чиновники, мещане, даже ремесленники. Алексей Викторович поражался, до чего же, оказывается, высока художественная культура народа, как бережно и страстно относится он к своей истории! Казалось бы, откуда всем этим людям знать, что пятиглавие не было характерным для Киевской земли XII века? Но все просили «уважаемого господина архитектора А. В. Щусева чутче прислушиваться к старинным заветам предков и сохранить родовую память народа».

Киевские же церковники, желая скорее получить «даровую» церковь, отстаивали щусевский проект в изначальном виде.

И вот тогда, в разгар дебатов, Щусев совершает неожиданный шаг: в своих газетных статьях и выступлениях он призывает провести среди всех слоев русского общества детальное обсуждение проекта, просит смело высказывать свои мнения и советы, желательно обоснованные и детализированные.

Архитектор полагал, что простой прямоугольный храм с одной лишь главой сейчас не способен стать носителем высокой общественной и художественной идеи. Он хотел выразить эту идею через живописность и пластику. Но чем больше он раздумывал над судьбой овручского проекта, тем более удалялся от первоначального замысла осовременить храм. Постепенно он пришел к мысли, что ответы на терзающие его вопросы дадут лишь сохранившиеся постройки XII века.

Псковские Паганкины палаты, Псково-Печерская лавра, древние памятники Новгорода Великого снова стали предметом его пристального изучения. Он едет в древние города, пишет этюды, пытаясь уловить почерк древнерусских зодчих, понять и разгадать секрет их воздействия на сердца. Вглядываясь в глубины русского зодчества, он настойчиво ищет решение. Постепенно приходило понимание, что внести свой вклад в сокровищницу отечественной культуры не только великая честь, но и огромная ответственность перед историей. Он стремился выразить в камне свои мысли легко и свободно.

Он уже давным-давно понял, что видимая легкость, с какой создается вдохновенный образ, на самом деле выжигает душу дотла, что священный огонь творчества озаряет лишь истинного труженика в пору высшего напряжения сил и фантазии.

Сколько бы раз Алексей Викторович ни приезжал в Новгород, неизменно чарующе действовал на него скромный Рождественский собор Антониевого монастыря. Из всего обилия новгородских памятников, известных миру, этот упрятанный за монастырские стены собор хранил некую тайну, прикрытую гордым равнодушием. На закате под скупым северным солнцем на его стенах начинали играть тени, скользя по его белым стенам, прорезям узких окон, и тогда Алексей Викторович слышал тихую музыку камня.

В тот момент, когда ему казалось, что он уже нащупывает путь к решению многих вопросов, пришел срочный вызов в Киев. С трудом оторвался Щусев от своих поисков, но работа в душе не прекращалась на протяжении всей дороги, не оставила она его и в Киеве.

Как это ни странно, отец Флавиан сдержал свое обещание.

Среди плодородных полей Западной Украины, на Тернопольщине, в крохотном городишке Почаев, стоял на высоком холме монастырь — Почаевская лавра с высокой Успенской церковью и златоглавой колокольней, видимой на десятки верст окрест. К монастырю вела ровная как стрела дорога с пирамидальными тополями в матовом серебре листвы. Бричка ехала вперед, но казалось, что купола монастыря застыли на месте, лишь усиливалось их золотое сияние.

Монастырскую гору окружал ухоженный яблоневый сад, в котором с утра до вечера трудились послушники и монахи. Деревья изнывали под тяжестью плодов. Монахи, путаясь в рясах, гонялись за мальчишками, ворующими фрукты. Между деревьями лениво гуляли свиньи, пожирая падалицу.

Вспомнились детство, отцовский сад, и Алексей Викторович забыл тревогу. Он приближался к месту своей первой самостоятельной работы. Ему дано задание возводить здесь храм.

Дорога завиляла, взбираясь на холм, расходились бока лошадей, завертелся на козлах кучер.

За высокими монастырскими стенами ярко зеленела трава. На южной стене построенной в классическом стиле Успенской церкви была написана благообразная богоматерь с младенцем, несомненно срисованная с местной молодайки: ее благообразие не имело ничего общего с библейским. Там, где должны были кончаться ее ноги, широко расползлось по стене грязное пятно. «Должно быть, прихожане зацеловали стопы богоматери», — подумал Алексей Викторович.

Обойдя монастырский двор, весь утопающий в зелени, скрывающей монастырские кельи и хозяйственные постройки, Щусев убедился в том, что задачу ему отец Флавиан дал такую, что и врагу не пожелаешь. Одна лишь величественная трехъярусная колокольня при церкви стоила, пожалуй, в десять раз больше, чем ему было отпущено на сооружение нового Свято-Троицкого собора. Соседство предполагаемого собора с храмом Успения Богородицы, который строился двенадцать лет и был завершен в 1783 году, то есть в эпоху торжества классицизма, не сулило ничего хорошего. Изысканная и зрелая архитектура храма, его мощная колоннада и богатые фризы могли затмить даже самое совершенное произведение. У кого угодно здесь опустились бы руки.

Уже в который раз судьба ставила Щусева в безвыходное положение.

День закладки Троицкого собора был определен, отступать было некуда — первый камень должен лечь в основание 11 мая 1906 года.

Холодное совершенство и мощь храма Успения Богородицы требовали подле еще более мощного сооружения. Так рассуждал бы каждый зодчий, но Щусев мыслил иначе. Он задумал невозможное: пусть существующая архитектура станет некиим фоном, рамкой, куда он вставит алмаз, который будет играть своими гранями, пленяя взоры.

Образ новгородского Рождественского собора помог Алексею Викторовичу услышать первые ноты собственной песни. Там, в Новгороде, — лишь тихий напев, здесь же должна зазвучать кантата. Ее мелодия должна стать слышна и понятна всем.

Разрабатывая образ Свято-Троицкого собора, Щусев больше всего бился над органичной компоновкой, добиваясь гармонии масс, как бы обнажая ту впечатляющую выразительность древнерусской архитектуры, которую наши предки часто скрывали за узорчатыми деталями. Чистая, внешне наивная изысканность силуэта достигалась через прочувствованную пластичность объемов, ясную игру линий и гармонию пропорций.

Сначала собор ошеломляет, заставляет остановиться и вобрать в себя весь его образ целиком. Образ этот вызывает чувство чего-то родного, но несправедливо забытого. Потом невольно начинаешь читать его по частям, как нотную грамоту. Простой шлемовидный купол, под ним широкий барабан, прорезанный стрелами узких окон. Его объем свободно перетекает в круглую лестничную башню с ничем не украшенной крышей и притопленным куполом. Здесь зодчий как бы дает нам на секунду отдохнуть, чтобы потом снова поразить свежестью красоты портала и притененного фриза над изысканно вылепленной аркой входа.

Чуть нарочитая приземистость храма выгодно «работает», усиливая впечатление монументальности этой удивительно скромной трехъярусной постройки. Кроме лепного орнамента по верхнему поясу барабана храм украшен мозаичным фризом. Строение скульптурно в самой своей основе, в пластике перетекания одного объема в другой, в прорисовке как бы небрежно вкрапленных в белые стены окон.

Одинокая шлемовидная глава Свято-Троицкого собора подчинила себе сложный силуэт церкви Успения Богородицы.

Едва проект Щусева оказался на Петербургской выставке современной архитектуры, как критики тут же поставили его в ряд самых ярких явлений современности. В художественных кругах и в прессе заговорили о щусевском направлении в архитектуре, объявив архитектора основоположником неорусского стиля.

Так к Алексею Викторовичу нежданно-негаданно пришла громкая слава. Он отнесся к этому совершенно спокойно.

Вожделенная свобода творчества... Он давно был готов к тому, чтобы жизнь выдвинула перед ним задачи такой сложности, какие всколыхнут его творческую фантазию.

Он прилагал огромные усилия, чтобы не отступить от привычного правила: сооружение в натуре должно быть ярче и красивее, чем в проекте.

Разрабатывая удачно найденный образ, Щусев шлифует детали, применяет давно забытые приемы новгородского строительства XI — XII веков. Современными художественными средствами он добивается огромной выразительности.

Встретив на выставке Николая Константиновича Рериха, Алексей Викторович несказанно обрадовался: Рерих был в восторге от его проекта. Щусев знал, что Николай Константинович не способен лукавить. Его художественный вкус был безупречен, а об его уме, обаянии, интеллигентности знали все.

Алексей Викторович с удовольствием показывал своему бывшему однокашнику эскизы деталей почаевской постройки, просил совета.

А Рерих говорил:

— Здесь, Алеша, ни прибавить, ни убавить!

Эскиз мозаичного панно для южного портала Рерих рассматривал долго.

— Сами рисовали? — наконец спросил он.

— На кого же мне еще полагаться?

— Я бы решил это панно иначе, — задумчиво сказал художник.

— Так и договоримся: вот вам мой эскиз, принесите мне завтра свой.

Вместо эскиза Рерих принес почти готовое полотно. Под глазами у художника легли тени, но весь его вид показывал, что он доволен.

С эскиза скорбно смотрели испуганные синие глаза богоматери. Ее бессильно склоненная набок голова, покрытая простым платом, как бы покоилась на головке младенца. Детская головка прилипла к плечику. Глаза младенца глядели по-взрослому твердо.

Щусев сильными руками обнял художника и долго не отпускал.

— Позвольте мне надеяться на вашу помощь, Николай. Мне так никогда не сделать. Какой вы удивительный живописец! — говорил Щусев, не в силах оторваться от полотна. — Я сумею убедить этих святош: будете делать мозаику!

Перед отъездом в Киев Щусев уговорил Рериха сделать еще один эскиз — для западного портала. Несмотря на то что работы вышли одна лучше другой, Алексею Викторовичу удалось добиться для Рериха подряда лишь для южного панно. Над западным порталом пришлось работать самому. За сметой расходов следили неотступно.

С момента закладки Щусев забрал все бразды стройки в свои руки и не выпускал из поля зрения самой малой мелочи. Даже скобяные детали делались по его эскизам. Образцы ручек, дверных петель, кованых фонарей и других деталей сделали для него в одном экземпляре петербургские кузнецы, которые когда-то выковывали решетки для памятника генералу Шубину-Поздееву, а позже изготовляли поковки для нового фасада дома графа Олсуфьева.

Дружбой с мастерами Алексей Викторович дорожил, как самым ценным богатством, а уж расплачивался с ними всегда сполна. В Почаеве местные монастырские кузнецы выковали по образцам требуемое количество скобяных деталей.

Аскетически строгий и в то же время полный поэзии храм медленно обретал плоть. Щусев пестовал свое детище заботливо, тревожась о каждой детали, придирчиво следил, чтобы ни один белокаменщик ни на йоту не отступил от шаблона, беспощадно рушил содеянное даже при самом пустяковом огрехе. Здесь не должно было быть ни одной фальшивой ноты.

Вскоре дела на стройке пошли как по маслу. У Щуева появился надежный помощник — прораб Нечаев. Вдвоем обсуждали они каждую деталь постройки, вместе искали, каким способом добиться большей выразительности.

Тогда Алексей Викторович позволил себе небольшое отвлечение от стройки. И причина тому была исключительной. В Ницце умерла собирательница и хранительница богатой коллекции художественных ремесленных изделий русского Севера Шабельская. ШЩусев всегда восхищался ее энтузиазмом и любовью к русской старине. С какой настойчивостью искала она необычное, интересное, с каким усердием составляла описи и «родословные» своих находок! Скромной данью памяти этой удивительной женщины стал щусевский проект памятника-часовни на ее могиле в Ницце.

Три тщательно прорисованные декоративные главы создают тонкий образ часовни. Как растения, вырастают они из стен, изукрашенных рельефными узорами, созвучными владимиро-суздальской белокаменной резьбе. Пренебрегая архитектурной основой сооружения, Щусев намеренно усиливает впечатление рисованности. Это дает новое чтение архитектонике: каждый, кто подойдет к часовне, должен почувствовать, что она посвящена натуре глубокой, увлеченной.

Вырастающие из цоколя цветы, весь растительный орнамент часовни сами собой сливаются с пейзажем юга Франции, хотя каменные цветы эти сродни и тем, что издревле украшали повседневные предметы русского обихода.

Стремительно растущая слава Щусева подтолкнула Археологическое общество и Комиссию по увековечению памяти победы на Куликовом поле вновь обратиться к нему. В свое время Археологическое общество предусмотрительно оставило за собой право вернуться и к щусевскому проекту реставрации овручского памятника и теперь не замедлило этим правом воспользоваться.

20 мая 1907 года Алексей Викторович получил разрешение начать в Овруче восстановительные работы под наблюдением академика П. П. Покрышкина. Щусеву повезло — вдумчивый исследователь и великолепный практик реставрации пришел ему на помощь.

В то лето Алексею Викторовичу всего лишь дважды удалось вырваться в Почаев посмотреть, как идут строительные работы. Но даже в Почаеве мысли об Овруче не оставляли его. Новая для него область — реставрация — оказалась и наукой и искусством одновременно. Эта область художественной деятельности не терпела дилетантства, скороспелых решений, полагаться здесь на одну лишь интуицию и художественное чутье было не только опасно, но и пагубно. Подлинный реставратор поклоняется лишь знанию и факту истории.

Докладная записка Щусева Археологическому обществу о проведенных в Овруче работах дает ясное представление о том, в какого практика реставрации он вырос.

«В мае месяце 1907 года, 20-го числа, был положен под северо-восточным пилоном краеугольный камень закладки Васильевского храма в Овруче...

Здесь я последовательно опишу общий ход раскопок, шедших по тем стенам, которые были намечены в плане реставрации. Глубокие раскопки до материка 4-х пилонов, намеченных в плане реставрации, обнаружили на тех же местах древние фундаменты пилонов, сложенные из неправильных кусков красного кремнистого местного песчаника, просто залитых раствором. Древний фундамент шел прямо до материка, т. е. на глубину 3 аршин от линии предполагаемого древнего пола.

Чрезвычайно важно определить настоящую линию пола; для этого последовательно были сняты наносные пласты земли, которые обнаружили в пролете северных дверей часть красной плиты, заделанной одним концом в стену. Разница найденного уровня пола от намеченного на реставрационном чертеже оказалась незначительной — всего на 0,08 метра выше предполагаемого уровня.

Очистив место от наносного грунта и свалив последний в овраг, прилегающий к развалинам с западной стороны, благодаря чему площадь перед западным входом увеличилась (овраг, по словам старожилов, образовался всего 60 лет назад, ранее его не было, а потому засыпка его помогла только реставрации), приступили к выемке земли под новые фундаменты, намеченные реставрацией, а именно — южной стеной и западной, а также и к подводке фундаментов под существующие развалины.

Подводить фундаменты под столь непрочные стены было делом опасным и трудным, особенно при наличности очень плохих каменщиков, не имевших совершенно понятия о подобной работе.

Программа работ была следующая: вынимать через каждые три часа по куску древнего фундамента шириною два аршина, начиная с юго-восточного угла апсид, подделывать новый фундамент из бута же (местного красного кварцита на цементе) и, подходя фундаментом под древнюю стену, подбивать под нее бетонную массу железной трамбовкой. Такой фундамент не должен был дать осадки, а поэтому древние стены должны на него сесть, не давши трещин.

Подвигаясь рвом к юго-западному углу, на глубине полтора аршина от линии древнего пола наткнулись на круглый столб, окопавши который вокруг нашли фундамент по кругу...

Все найденное тщательно обмерено и нанесено на чертежи. Фундамент башен на 12 вершков мельче обычного фундамента.

Найденный фундамент башни на юго-западном углу храма заставляет предположить таковую же на северо-западном углу, что раскопками подтвердилось.

Найденные остатки фундаментов башен, остатки древней кладки, одновременной с кладкой храма, дают очень интересное освещение архитектуры храма.

Он имел на углах западного фасада две древние башни, подобно собору в Чернигове. Конечно, предположение о его пятиглавии тогда само собой падает, ибо не могло быть такого количества глав на столь небольшом храме, имеющем еще две башни.

...К приезду (повторному) Покрышкина мною была раскопана площадь по склону к югу от храма, непосредственно прилегающая к фундаменту. На эту сторону главным образом и упали стены башни и были покрыты с течением времени слоем наносной земли. Раскопки площади обозначили ясно все места упавших стен, и башни их хорошо было различить и находить детали, способствующие выяснению фасада реставрации.

Приехавший Покрышкин решительно разрыл часть упавших стен и нашел интересную деталь арочного карниза, а под ним два ряда кирпича в елку. Положение точно определяется найденной под ним перемычкой окна, а потому на фасад он наносится на вполне определенное место.

Части арочного карниза и ранее были найдены при раскопках.

Ввиду того что проект реставрации, благодаря обнаруженным раскопками находкам, должен будет измениться, было решено в нынешнем строительном сезоне только ограничиться подводками фундаментов и выведением части новых фундаментов под пилоны и южную стену до башни, а также продолжать кладку четырех пилонов до высоты парусов в куполе и кладку части южной стены, что и было сделано и чем и закончены были работы в конце сентября 1907 года.

Со своей стороны, желая осветить и для себя, и для общества такое интересное дело восстановления древнего памятника, я в конце июля обратился с письмами в некоторые видные газеты и журналы с описанием обнаруженных раскопками интересных частей храма и предложением лицам интересующимся приехать взглянуть на раскопки; кроме того, обращался с письмами к некоторым ученым. К сожалению, никто не приехал, и было бы желательно, чтобы к началу строительных работ лица, стоящие во главе дела реставрации, постарались бы со своей стороны пригласить на место в Овруч некоторых видных археологов и ученых для подробного изучения раскопок с разных сторон.

В течение же зимы сего года мною предложено разработать самый проект реставрации сообразно выяснившимся данным.

Архитектор Алексей Щусев».

Это сообщение, зачитанное и утвержденное на заседании президиума Археологического общества, совершенно успокоило ученых. Они целиком доверили зодчему весь комплекс работ, включая историографическую часть.

Итак, архитектор, археолог, строитель. Один в трех лицах. Самостоятельность, о которой Щусев так мечтал, он наконец получил. И он не преминул ею воспользоваться.

Вооруженный археологическим знанием, которое Алексей Викторович в буквальном смысле слова выкопал из-под земли, он призвал на помощь весь свой талант художника-архитектора. Высота сооружения, купола башен и венчающей храм главы оставались для археологов загадкой. Здесь могли помочь лишь художественная интуиция, чувство пропорции и профессиональное мастерство зодчего.

Возвращение храма XII века в сегодняшнюю жизнь должно было соответствовать современным представлениям о старине, иначе он просто будет неузнанным, непонятым широкой массой людей, а станет лишь достоянием узкого круга специалистов. Щусева это не устраивало: он хотел быть понятным для простого народа, потому что именно для него и работал.

Знал ли он, что в храме Святого Василия не могло быть деревянного тяблового иконостаса? Конечно же пал. Но сознательно спроектировал и построил его, потому что видел в нем отголосок древних языческих обрядов: вспоминалась деревянная статуя Перуна, что стояла на днепровской круче.

С той же целью — усилить эффект восприятия древности — Щусев обносит постройку крепостным тыном из грубо заостренных деревянных плах, украшает ограду декоративной резьбой. Звонница из крепких бревен вырастает на огромных валунах, точно таких же, на каких в селах ставят набат, сзывающий народ «на круг». Сказочная романтика антуража создает необходимый настрой, который помогает зрителю сердцем проникнуть в каменную летопись народа.

В этой работе Щусева вдохновляло напутствие его великого земляка Николая Васильевича Гоголя: «Архитектура — тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни и предания и когда уже ничто не говорит о погибшем народе. Пусть же она, хоть отрывками, является среди наших городов в таком виде, в каком она была при отжившем уже народе, чтобы при взгляде на нее осенила нас мысль о минувшей его жизни и погрузила бы нас в его быт, в его привычки и степень понимания и вызвала бы у нас благодарность за его существование, бывшее ступенью нашего собственного возвышения».

Каждый камень поднимал бережно из праха веков архитектор со своими помощниками, пытаясь по возможности точно определить его прежнее местоположение. Все глыбы основания, каждый кирпич получали свой номер, чтобы потом встать на только ему предназначенное место. Раскопанные остатки башен и фрагменты стен после тщательных обмеров и визуальных прикидок занимали исконное свое положение. Эту кропотливость переняли у Щусева его помощники архитекторы Л. А. Веснин и Б. Н. Максимов. Письма академика П. П. Покрышкина из Петербурга содержали лишь благодарственные слова и пожелания новых успехов.

«Как хирурги, — вспоминал Щусев, — мы подняли по кирпичикам стену, замерили ее и поставили на прежнее место. Таким образом, удалось северную стену и значительную часть южной стены реставрировать точным методом».

Об упорстве и страсти, с какими работал Щусев в ту пору, можно судить по тому, что утвержденный в марте 1908 года новый проект реставрации был осуществлен уже к осени 1909 года. Сроки строительства по тем временам невиданные. При этом качество работ было выше всяких похвал.

Кладка недостающих фрагментов осуществлялась из нового кирпича, хотя были все возможности подделки под старину и Алексей Викторович знал секреты древнего обжига, старая же кладка сознательно не замазывалась раствором. Добавления получились иного цвета, чем «родные» камни и кирпичи храма.

«Благодаря этим приемам, — сказано в одной из книг по реставрации, — здание, несмотря на значительный объем восстановленных заново частей, не выглядит произведением новой архитектуры в стиле древней. Оно дает радостное и высокое чувство сознания, что перед тобой действительно древний, неискаженный и нетронутый фрагмент замечательного произведения зодчих давно ушедших веков».

Вместе с этой постройкой рождался и мужал реставратор-творец, приемы которого потом вошли в сокровищницу мировой реставрации.

В первом томе «Истории русского искусства» академик И. Э. Грабарь писал: «Реставрация этого древнейшего храма, воздвигнутого в половине XII века, представляет совершенно исключительный интерес как по приемам, впервые в этой области примененным, так и по тем научным данным, которые явились в результате раскопок и строгих обмеров, предшествовавших началу самих строительных работ. Реставратор поставил себе целью включить существовавшие развалины стен в тот храм, который должен был явиться после реставрации, при этом в новые стены ему удалось включить не только остатки стоявших еще древних стен, но и все те конструктивные части их — арки, карнизы и даже отдельные группы кирпича, которые были найдены в земле иногда на значительной глубине».

1908 год отмечен небывалым взлетом творческого гения зодчего. Непосредственное участие в строительных работах сразу на двух объектах — в Почаеве и в Овруче — выжало бы из другого все соки, а здесь произошло обратное. В деревянной ограде-тыне храма Святого Василия Щусев проектирует женскую обитель для сирот. Казалось, она должна резко контрастировать с древним храмом массивными белокаменными стенами, крутыми ступенями высокого крыльца. Однако инородные по стилю строения составили чарующий ансамбль, в котором звучит ясная полифония с заданной древнерусской темой.

В том же году Алексей Викторович проектирует храм-музей в Натальевке Харьковской губернии, который, несмотря на небольшие размеры, поражает огромным куполом-луковицей. Богатое каменное узорочье фасада, искусно выполненное скульптором С. Т. Коненковым, замысловатый перелом кровли, прижавшаяся к музею-храму стрельчатая колокольня на глыбообразном цоколе — все подчинено тому, чтобы уравновесить мощную главу, посаженную на узкообжатый барабан. Постройка получилась органичной, свежей и радостной, и этому в немалой степени послужили скульптурные детали С. Т. Коненкова.

Вдохновленный псковско-новгородской архитектурой, Алексей Викторович беспощадно перерабатывает в 1908 году и свой проект памятника на Куликовом поле. Он уже не идет на ощупь, он четко знает, как передать в камне русский былинный эпос. Подняв по камешкам храм в Овруче, он получил знание, которое позволило ему добиться глубокого художественного осмысления традиций древнерусского зодчества.

Казалось бы, всеми признан его творческий почерк, его художественной манере начинают подражать, новый проект памятника единогласно принят Комитетом увековечения памяти битвы на Куликовом поле. Для одного лишь графа Олсуфьева он остался просто архитектором, которому граф может диктовать свою волю. В том, как опасен спор с сильными мира сего, Алексею Викторовичу пришлось убедиться на собственном опыте.

Сначала граф сердечно поздравил зодчего с разрешением комитета приступить к строительству и пообещал дружескую помощь, но не прошло и месяца со дня закладки краеугольного камня на Куликовом поле, как ближайший друг и советчик Щусева Петр Иванович Нерадовский получил от графа такое письмо:

«Дорогой Петр Иванович!

Убедительно прошу Вас оказать влияние на Щусева (купола, кривизна и майоликовая приторность у входа).

Я жду со дня на день прибытия его помощника Нечаева, который преисполнен старых (прошлых) вкусов и тенденций Щусева. Он только и мечтает, как бы получше скривить окна и неправильно сложить стены! Необходимо, чтобы Щусев, сам отказавшийся от «рационалистического архаизма», внушил бы то же и своему помощнику.

Пожалуйста, продолжайте оказывать влияние на А. Викт., ибо оно крайне благоприятно».

Петр Иванович Нерадовский, искренне влюбленный в творчество Щусева, не оправдал графских надежд. Ему очень понравился новый проект памятника, он даже включил его в экспозицию Русского музея и, чтобы не расстраивать Алексея Викторовича, умолчал о письме графа. Тем временем Щусев, окрыленный разрешением на постройку, посылает П. И. Нерадовскому благодарственное письмо. «Очень рад, что понравился эскиз церкви, я много обдумывал идею и доволен, что она принята всеми», — пишет он.

Едва граф убедился, что его письмо к Нерадовскому не возымело действия и что помощник Щусева Нечаев горячо взялся за осуществление щусевских идей, он отстранил Нечаева от дел, приказав покинуть территорию своих владений и впредь здесь не появляться.

Граф проделал все это в отсутствие Щусева, а архитектору представил дело так, что Нечаев обиделся на осторожное вмешательство графа в ход постройки, вспылил и, не дождавшись приезда Алексея Викторовича, отбыл восвояси. Граф не преминул добавить, что такого поведения он Нечаеву не простит.

Из последующих писем Щусева к Нерадовскому становится ясно, что зодчий все больше теряет доверие к графу, атмосфера на стройке накаляется, и Щусеву приходится прилагать огромные усилия, чтобы довести работу до конца.

«Что касается Куликовской церкви, — пишет Алексей Викторович, — то она выходит по архитектуре очень хорошо. Я изменил верх второй башни. Вместо купола — шлем. Так очень понравилось Юр. Алекс. Оставить обе башни одинаковыми — это ложноклассично, робко...

Что же касается разрыва с Нечаевым, то он мне непонятен и крайне вреден для постройки, так как я не имею, кем его заменить.

Юр. Ал. нравятся люди тихие и кроткие, но в деле стройки такие люди не могут быть полезны так, как энергичный Нечаев. Вообще, я думаю, Ю. А. не следует вмешиваться, кто будет моим помощником, так как это лицо при заканчивании отделки церкви роли играть не будет и уедет среди будущего лета. Следует его (графа) уговорить отказаться, так как Нечаев в курсе дел и хорошо закончит архитектуру».

Стройка продвигается споро, она целиком на плечах Алексея Викторовича. Видимо, он смирился бы с этим, если бы не граф Олсуфьев. В конце концов барский норов перешел границы, и даже вежливый Щусев возроптал: «Вообще приемы сдачи заказов без моего совета со стороны Ю. А. мне крайне не по душе... Надо мне первому показывать исполненные вещи, а не Ю. А., который вовсе не хозяин дела, так как и строит не на свои деньги».

Бестактное вмешательство графа в ход стройки временами доводит Щусева до отчаяния. Лишь одно обстоятельство удерживает его в Монастырщине. «Это мой первый творческий опыт, где я шел по иному пути использования русской архитектуры, далекому от сухих академических схем», — пишет он. Он всем сердцем любит свое детище и борется за него.

Но ему еще предстояло до конца испить горькую чашу.

Осенью 1908 года о нем неожиданно вспомнил Михаил Васильевич Нестеров, который пригласил Щусева навестить его по чрезвычайно важному делу.

Кончился сезон, строительные работы в Монастырщине были заморожены до следующей весны, и Алексей Викторович с легким сердцем покинул стройку.