Идегей

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

О годах, как Нурадын, вернувшись, прогнал отца, и о том, как Идегей ушёл в казаки[95].

Нурадына прогнал Идегей,

И страна его стала слабей,

И тогда на ханский престол

Идегей Шадибека возвёл.

Вызывая жалость людей,

Вдалеке от отчизны своей,

Нурадын скитался в степи,

Одинок, метался в степи.

То к Тимиру он путь держал,

То в тоске в Сыганак[96] въезжал,

А оттуда скакал в Сарайчык[97],

Миновав его — в Аждаркан[98],

В Актубу, потом на Яик,

Гнал коня на Кырык Чулан[99],

А оттуда — на Иремель.

Обошёл он много земель,—

До Нуры[100] и до Иртыша.

Без отчизны томилась душа.

Путь изгнанника был тяжёл.

Он с отцом разругался седым,

Он с народом расстался родным,—

Лучшего на земле не нашёл.

Он пристал к толпе кочевой,

Он кочевников стал главой,

Степь да степь — вот его удел,

Успокоить душу хотел.

Так неспешно текли день за днём:

О Джанбае речь поведём.

Где-то долго скрывался хитрец,

К Идегею пришёл наконец,

Молвил слово Камала сын:

«Идегей, ты — солнца восход,

Но чего ты стóишь один,

Если войско придёт-нападёт?

Будешь сломлен врагом лихим!

Сыном был Нурадын неплохим,

Стань и ты хорошим отцом,

Повернись к Нурадыну лицом».

Отвечал ему Идегей:

«Да, ты правду сказал, злодей,

Хорошо ты сказал, змея:

Да чего буду стоить я,

Если войско придёт-нападёт?

Или гибель в битве найду.

Или в плен врагам попаду.

Я согласен со словом твоим:

Сыном был Нурадын неплохим.

Да, ты прав: я с ним помирюсь,

Я к нему лицом повернусь».

Нурадын в степи далеко.

День сменялся тягучим днём.

Идегей вздыхал глубоко,

Говорил о сыне своём:

«Если тень чернеет вдали,

Напрягаю свои глаза:

Эта тень — мой сын, мой мурза!

Если снег белеет вдали,

Напрягаю свои глаза:

То в снегу — мой сын, мой мурза!

Если ростом с верблюда огонь

Полыхает мне прямо в глаза,

На глаза надвигаю ладонь:

Тот огонь — мой сын, мой мурза!

Чем в изгнанье султаном быть,

Лучше там, где родной порог,

Быть подстилкою для сапог.

Чем на небе звездою быть,

Лучше жить в родной стороне,

Щукой плыть в речной глубине.

Где скитаешься ты, Нурадын?

По тебе я тоскую, мой сын!»

Идегей страдал-горевал.

Он отцов державы созвал.

Много мудрых выслушав слов,

К Нурадыну отправил послов:

Пусть отца, что его взрастил,

Воспитал, не жалея сил,

Он отцом своим признаёт,

Пусть утешит бедную мать,

Ибо надо отцов прощать!

Нурадына в степи нашли

И такую речь повели:

«Знай: Камалом рождённый Джанбай,

И Субра, чей отец — Саргантай,

И Кара Куджа, и Булат,

И Мирза, что годами богат,

И Худайберды, сей мудрец,

И твой сильный, свободный отец,—

Нурадын, тебе говорят:

„Возвращайся, — просьба к тебе,

Возвращайся, внемли мольбе.“

Говорим о тебе: „В небосвод

Пусть он сокола властно взметнёт,

Пусть напиток клятвы мужской

Он из чаши испьёт золотой,

Пусть он светится светом добра

На бровях луны, как Зухра,

Пусть он ярко сияет всегда,

Как Чулпан — рассвета звезда.

Пусть, отныне к миру влеком,

Смоет кровь с меча молоком.

Пусть, сойдя с коня, воздаёт

Поседелым мужам почёт,

На одно колено встаёт,

Пусть отца, что его взрастил,

Воспитал, не жалея сил,

Он своим отцом признаёт,

Пусть утешит бедную мать,

Ибо надо отцов прощать“.»

Так ответствовал Нурадын:

«Пусть Камалом рождённый Джанбай,

И Субра, чей отец — Саргантай,

И Кара Куджа, и Булат,

И Мирза, что годами богат,

И Худайберды, сей мудрец,

И мой сильный, свободный отец,

Признаваясь в своей вине,

Обращаются с просьбой ко мне,—

Не вернусь я назад, не вернусь,

Нет, с отцом я не помирюсь!

Для обиды уста я замкну,

В небо сокола я не взметну,

Пить не буду из чаши златой

Я напиток клятвы мужской.

Я с коня своего не сойду,

На колено не припаду,

И почёта я не воздам

Поседелым знатным мужам.

Дух мужчины — китайский шёлк:

Не развяжешь, коль свяжешь узлом.

Вес его на весах не поймём,

Ни в какой сосуд не вместим».

Так сказал он послам седым,

Отвечал ему Пир Галятдин,

И внимал Нурадын мулле:

«Хуже худшего что на земле?

Отрицанье, что Бог — един.

Хуже худшего что на земле?

Отрицать, пребывая во зле,

Что последствий нет без причин.

Хуже худшего что на земле?

О бессмертье души позабыть.

Хуже худшего что на земле?

Без родни девицею быть.

Хуже худшего что на земле?

В раннем детстве осиротеть.

Хуже худшего что на земле?

Сыном быть, а отца не иметь.

Хуже худшего что на земле?

Лить сиротские слёзы во мгле.

Хуже худшего что на земле?

Потерять государство вдруг,

Чтобы выскользнуло из рук.

Хуже худшего что на земле?

Словно птенчик, плакать в тоске,

Как красавица Ханеке

Без надежды на мир глядеть

И на норковой шкурке сидеть.

Льются слёзы, болеет душа,

Выступает холмиком грудь,

Что как лилия хороша».

Убедил его Галятдин,

И вернуться решил Нурадын.

Изменить он решил судьбу

И взобрался на скакуна

С белой звёздочкою на лбу,

Лишь отца своего и мать

Он решил своими признать,

Остальных — чужими признать.

Пред отцом повиниться решил,

Ибо понял, что грех совершил.

Идегей его встретил светло,

Приласкал, целуя чело.

Он сказал, уже не грустя:

«О родное моё дитя,

Воин, знатный мурза, мой сын!

Дорогое моё дитя,

Рослый, статный мурза, мой сын!

Аргамака продолживший род,

Жеребёночек белый, мой сын!

Доброты и покорства оплот,

Богатырь загорелый, мой сын!

В небе шесть парят лебедей,—

Ты взлетел высóко, мой сын.

Ликом с ангелом схож, мой сын!

Башня сторожевая моя,

Ты мой дом стережёшь, мой сын!

Если в шёлк оденешься ты,

Всех сразишь красотой, мой сын.

Выше золота ценишься ты,

Твой колчан — золотой, мой сын!

У тебя светла голова,

Ум державный, — мурза, мой сын!

Словно золото, даришь слова,

О мой славный мурза, мой сын!

Коль учёных собрать прикажу,

Всех на чашу весов положу,

На другую чашу — тебя,

То окажешься ты тяжелей

Именитых учёных мужей,

Златоравный мурза, мой сын!»

Услыхав, что сказал Идегей,

В смысл вникая этих речей,

Сын решил, что на ханский трон

Будет он отцом возведён.

Но отец ему ханства не дал,

Да и сам он ханом не стал.

Нурадын горел как в огне.

Он сказал Идегею в ответ:

«То, что ты говорил обо мне,—

Это истина, спору нет.

Но не сделал ты мой удел

Столь высоким, как я хотел.

Сбруи нет у меня золотой,

Снаряжён я, как воин простой.

Кто я? Бия подвластного сын,

Ибо ханом не стал Нурадын.

Чем от подданных, вспомни сейчас,

Отличается властелин?

Для того, кто придёт после нас,

Я не сделаюсь образцом.

Хочешь быть мне добрым отцом?

Или ханом себя утверди,

Иль меня на престол возведи!

Или жизнь отними ты мою,

Или сам я тебя убью.

Уходи от моей руки,

Уходи, уходи в казаки!»

Нурадыну сказал Идегей:

«Не пойму я цели твоей,

Там, где я родился и рос,

В той стране как с кошкою пёс,

С Токтамышем ссорились мы.

Дрался с ним, как голодный волк,

Ибо в этом я видел свой долг.

У Барака, что был именит,

Я забрал таможенный мыт[101],

Токтамыша, чей предок Чингиз,

С трона ханского сбросил вниз,

Головы лишился злодей.

Я возглавил отважных людей,

Я вершины достиг золотой,

Воедино собрал народ,

Слил его я с Белой Ордой.

Отмечал я тех, кто храбрей,

Возвеличил богатырей.

Тех, кто бился, себя не щадя,

Тех, кто ведал дело войны,

Я поставил по праву вождя

Знатным бием иль ханом страны.

Даже дуб, если он одинок,

Человечьим не станет жильём,

Как бы ни был широк и высок.

Одинокий не станет джигит,

Если даже он смел и силён,

Знатным бием, — таков закон.

Ханом стать, мой сын, не мечтай,

Славолюбием не страдай.

Ты — один без народа, один!

Ты не лезь в вельможную знать.

Не могу я тебя понять:

Что за цель у тебя, Нурадын?»

Идегею ответствовал сын:

«Вижу я твой ангельский лик,

Что б ни делал, — всегда ты велик,

Что б ни делал, — всегда мне отец!

Почему оскорбляешь меня?

Почему унижаешь меня?

Оскорбления не потерплю,

Унижения не потерплю!

Я родился в буранный год.

Если перцем набьёшь мне рот,

Не заплачу я никогда.

Сладость сахара сердцу чужда

Да и горечь перца чужда.

Я острей, чем булатный нож.

Молоком меня обольёшь,—

А не сделаюсь я белей.

Кто я? Лев! Не свалишь меня,

Я свирепей, яростней, злей

Необузданного коня.

Не затянешь арканом, петлёй,

Я быстрей, чем скакун удалой.

Нет, со мной не справишься ты.

Смерть твоя — на моём копье,

От неё не избавишься ты!

Или ханом себя утверди,

Иль меня на престол возведи:

А не то уходи с моих глаз,

Уходи в казаки, уходи!»

Зазвенел Идегея глас,

Грянул гром семи небес,

Был ответ Идегея таков:

«Я ореховых выше древес,

Я до самых расту облаков,

Урагана я не боюсь:

Не сломает, не свалит меня.

Я как ясное лето смеюсь,

Я как молния полон огня.

Нурадын, если я рассержусь,

То заснуть я не дам тебе.

Если я с тобой поборюсь,

Одолею тебя в борьбе,

А поспоришь в беге со мной,—

Побежишь за моей спиной.

Нурадын, Нурадын, смирись,

К невозможному не стремись,

Ты не спорь, судьбе вопреки:

Не гони меня в казаки.

Если я тебя прокляну,

То и камни проклятье пронзит,

Небеса мой вздох поразит

И земли возмутит глубину!»

Тут вздохнул он, громкоголос.

Нурадын зашатался, упал,

Искривились и рот, и нос.

Сын Камала Джанбай произнёс:

«Нурадын — твой единственный сын.

Не сердись на него, Идегей,

Пощади его, пожалей».

И свой гнев Идегей одолел,

Пощадил его, пожалел.

Ожил сын и начал вставать.

Нос и рот распрямились опять,

И сказал он с гневом в глазах:

«Кто я? Облако в небесах!

И пока я дождём не прольюсь,

В небесах я не растворюсь!

Я от матери чёрным рождён:

Будет мылом мыть меня мать,—

Не сумею белым я стать.

От отца я отдельно рождён:

Пусть меня обучал ты с пелён,

Чтоб в большую попал я знать,—

Не дано мне чванливым стать.

Я из тучи вышел кривым:

Как ни будешь меня ломать,

А не сделаюсь я прямым.

Или ханом себя утверди,

Или в ханы меня возведи,

А не то — исчезни из глаз,

Уходи в казаки сейчас!»

Так ответствовал Идегей:

«Если неслух — единственный сын,

Это страшной войны страшней.

Если на душу, Нурадын,

Взял ты грех — с Джанбаем дружить,

С тем, кто души привык душить,—

Этим душу свою не спас:

Зложелатель в урочный час

До твоей доберётся души!

В день, когда я Калтая рубил,—

Чингиз-хана потомком он был,

А усы у него пучком

Надо ртом торчали торчком,

Крепость нашей страны он губил,—

Ты в степи стал ратным вождём,

Чтоб разрушить мой мирный Дом.

Град и крепость, что я воздвиг,

Ты задумал завоевать,

Ты привёл кочевников рать.

Но наступит судьбы поворот,

И другое войско придёт,—

Голове твоей не сдобровать!

Лишь тому, кто в пути, видна

И понятна дороги длина.

Тот, кто познал близь и даль,

Кто и радость познал, и печаль,—

Всем во благо, там, где пройдёт,

На пути своём град возведёт,

Пожирающий огонь сотворит,

Да рождающий злой в нём сгорит!

Плюнешь раз, — от плевка одного

Не получится ничего,

Плюнешь множество раз, — тогда

Мутным озером хлынет вода.

Ты запомни, мой сын, навсегда:

Там, где множество, — там беда!

Эй, Нурадын, Нурадын!

Хорошо дела мои шли

В дни, когда от отчизны вдали

Я, лишённый родимой земли,

Убежавший в чужой предел,

Под рукой Тимира сидел.

Хорошо дела мои шли

В дни, когда я пятьсот убивал,

Десять сотен сражал наповал.

Великана, исполненный сил,—

Я Кара Тиина сразил.

То, поверь, был сам Газазил[102]!

Дочь Тимира, един и благ,—

Акбиляк мне вручил Аллах.

Жеребёночек мой, сынок,

Будешь ты без меня одинок.

Хатам-Тая[103], мой сын, ты щедрей,

Льва стремительней и быстрей,

Ты — Хамзы[104] отважней, добрей,

Ты и сына Али храбрей

На отца совершил ты набег,

А взгляни: белее, чем снег,

Твоего отца голова.

Одарён ты отвагою льва,—

Вот каков мой мурза, мой сын!

Валишь пальцем одним наповал

Всех врагов, — мой мурза, мой сын!

В правой битве наотмашь бьёшь,

Плоть родная, мурза, мой сын!

Слитки золота раздаёшь,

Не считая, — мурза, мой сын!

Словно ястреб, жертву когтишь,

На коне вороном летишь,

Побеждая, — мурза, мой сын!

Ты отнёсся ко мне как к врагу,

Что ж, гони, а я побегу:

Прах дрожит, — о мурза, мой сын!

На исходе мои года:

Пусть, как я, от тебя всегда

Враг бежит, — о мурза, мой сын!

В дни, когда Страшный Суд наступил

И с высоких небес Азраил

Возвестил, что близок конец,—

В белом саване твой отец

Закрывает уже глаза,—

Ты прогнал его, мой мурза!

Коль собраться решат мастера,

Чья земля — Хива, Бухара,

Хиндустан иль далёкий Ямен[105],

И без устали будут ковать,

Дни и ночи будут греметь,

Полагая, что надобно медь

Из ума твоего добывать.

То не медь они обретут:

Чистым златом воздаст им труд.

Если тот, кого гонишь ты,

Это я, — ну что ж, побегу.

Твоему пожелаю врагу

Так бежать от тебя, Нурадын,

Как теперь я бегу, мой сын!»

А затем произнёс Идегей:

«Турумтай — всех проворней, быстрей.

Жаворонок, упав с высот,

Гуся белого не возьмёт.

Знай: из лука аткы[106] — стрела

Стрелы меткие все превзошла,

Но кольчугу ей не пробить.

Ты невежде, источнику зла

Обречён ненавистником быть.

Низвергаясь, как ураган,

Одолеешь ты много стран,

Но не будет вечно твоим

Мир, который необозрим!»

Так покинул Идиль Идегей,

Так запел о судьбине своей:

«Словно волк, по горам я блуждал,

Жеребёнка, голодный, съедал.

Многодумный, бараном я стал,

Обозлясь, я шерстью оброс,

Опозорясь, лаю, как пёс».