Идегей

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

О том, как Идегей в пути воевал с Кара-Тиин-Алыпом и освободил Акбиляк — дочь Аксак-Тимира, а также сорок рабов.

Струсили девять мужей.

Ускакал от них Идегей.

В руки взял, наточил он сам

Сработанный в городе Шам

Удлиняющийся меч.

Прославленный в пламени сеч

Был единственным Идегей.

Джантимира пять сыновей

Ехать за ним сочли за честь.

Отважных несётся шесть —

Быстрее несётся весть,

К Идегею сбирает людей.

Вот летит он с дружиной своей —

Их семнадцать уже человек.

По ухабам во весь опор

Пролетает чубарый конь.

Перевалы высоких гор

Переваливает конь.

Над крутыми отрогами он,

Над глухими дорогами он

Проносится как стрела.

Ездоку не даёт удила,

Чем дальше, тем лучше бежит.

Подобно туче бежит,

Когда её гонит вихрь.

Зачем прибегать к бичу?

Даже если ты крикнешь: чу![44]

Без плети помчится он —

Крылатая птица он!

Так скакал Идегей:

У ветра медленней бег!

Не выдержали тогда

Семнадцать его человек.

Сломила усталость их,—

И сил не осталось в них.

Тут сказал Идегей:

«Семнадцать, семнадцать мои!

Если на три я вас разделю,

Не разложитесь тройками вы.

Если на два я вас разделю,

Не разложитесь двойками вы.

Если на пять я вас разделю —

Это будет затеей пустой.

Ни один из вас без меня

Другому не станет четой.

Семнадцать, семнадцать мои!

Восемнадцать вас будет со мной.

Восемнадцать — с думой одной,

Восемнадцать — с единой душой,

Восемнадцать — с целью большой.

Пусть помнит каждый из вас:

О жажде сказав, не тужи,

О голоде прямо скажи.

Ты жаждешь? Достану воды.

Голодным добуду еды.

Одежда истлеет в пути?

Клянусь я другую найти.

Погибнет твой конь? Уплачу.

Погибнешь ты сам? Поскачу,

Предам баялыч[45] огню,

Омою, как должно, тебя,

Достойно похороню.

Не умрёт в дороге джигит,

Если к цели не долетит.

Джигит не горит в огне,

Не тонет в морской глубине.

„Завтра“ — забудь! Говори: „сейчас“.

Пока я жив, не умрёшь,

Не умрёшь, не уйдёшь от нас.

Тяготы на себя не возьмёшь.

Ослабеет твой конь худой —

Бесседельного приведём.

Конину сухую найдём —

Для нас она станет едой.

Травинку сухую найдём,

Называемую сэрдой,—

Для нас она станет едой.

Найдём коренья эттик —

От них даже зверь отвык —

Для нас они станут едой.

Мы ведать не будем бед,

Ягоды мы найдём,

Наполненные дождём,—

Для нас они станут питьём,

Сладостным как шербет».

Ещё Идегей сказал так:

«Свояк — не свояк, земляк — не земляк,

Разве не все мы — одно?

Не каждому разве дано

Семнадцать верных друзей?

Семнадцать, храбрых семья,

Семнадцать, радость моя!

Умоемся на заре,

Усядемся на ковре.

В отгадчики вас я беру.

Видел я сон в эту ночь.

Если мой сон к добру,

Истолкуйте его к добру.

А если мой сон дурной,—

Когда ж не к добру мой сон,—

Семнадцать, вокруг меня

Стойте крепкой стеной!

Я ночью сегодня во сне

Сидел на белом коне,

На седле золотом:

За гриву держал я коня.

И кречетом стал я потом:

Охотничья стать была

И белые два крыла.

Взлетал я в горный предел.

Встретился мне серафим.

Поговорил я с ним

И далее полетел.

Навстречу мне — серый гусь.

Подхватываю его

И вот на Синай сажусь,

Грудинкой насытив себя…

Семнадцать! Поведайте мне

Всю правду об этом сне.

Что может он означать?..»

Семнадцать мудрых бойцов

Стали обдумывать сон.

Подходили со всех концов,

Подходили со всех сторон,

Передумали сотни дум,

Пересох у каждого ум,

А сон объяснить не могли.

Был среди них один старик.

Был он опытом умудрён,

В тайну многих вещей проник

Поднялся и молвил он:

«Эй, Идегей, Идегей!

У ребёнка палочка есть,

Значит, сумеет он

На жеребёнка сесть.

Жеребёнок в возраст придёт,—

Четырёх он достигнет лет.

Четырёх он достигнет лет,—

Ретивым станет конём.

Если поскачешь на нём

Вперёд и только вперёд,—

До цели он доведёт!

Если ты сегодня во сне

Сидел на белом коне,

Под тобой — золотое седло,—

Значит, цели достигнешь ты,

Засияет оно светло!

Если нá небо ты взлетел,

Если вышел к тебе серафим,

Если ты беседовал с ним

И была ясна его речь,—

Значит будут с этой поры

Ирены[46] тебя беречь!

Если гусь пролетел в вышине,

Если гуся поймал ты во сне,

Если сел на гору Синай,

Грудинкой насытил себя,—

Это значит: врагов погубя,

Навеки прославишься ты.

С Токтамышем, изгнавшим тебя,

Навеки расправишься ты.

Ты сравняешь с долом его,

Овладеешь престолом его

И его державой-ордой,—

Девяностоглавой ордой.

Мощь её отнимешь ты,

И опять обнимешь ты

Красавицу Айтулы!»

И сказал муж Идегей:

«Эй, семнадцать, семнадцать мои!

Поскорей оседлаем коней.

Если шумом разбудим степь,

Недоступную людям степь,—

Мы поедем дорогой степной!

Если ступающий цок-цок,

В небо взметающий песок,

Сможет, простор топча земной,

Копытами землю развернуть,

И найдёт в глуши степной

Разворачивающийся путь,—

Пустимся по тому пути!

Если взор увидит, остёр,

Огненный, огненный костёр,—

У костра накормим коней!

Если мы вступим без преград

В каменный, толстовратный град,—

Остановимся на ночлег!»

Скачут семнадцать человек,

Восемнадцатый — Идегей.

Ступающий цок-цок,

Взметающий песок,

Сумел, топча простор земной,

Копытами землю развернуть,

И нашёл в глуши степной

Разворачивающийся путь,

И поскакал по тому пути.

Огненный, огненный костёр

Прежде пылал, ездоков маня.

Но вместо огня, вместо огня

Идегей золу нашёл.

Не попал он в каменный град,

Не увидел запертых врат:

Каменную мглу нашёл,

Он страны, кружась, не нашёл,

Вóйска, вооружась, не нашёл.

И поскакал опять Идегей

Посреди безлюдных степей.

Вскоре пред ним предстал тияк[47].

Увидав этот каменный знак,

Всадник к нему поспешил.

Так в дозоре стоял сургавыл[48].

Вот что сказал Идегей:

«Эй, сургавыл, эй, сургавыл!

Разворачивающийся путь

Дрожал под копытами коня.

Огненный, огненный костёр

Сиял перед взорами коня.

И пепел нашёл я вместо огня!

Не вступил я в каменный град,

Не увидел запертых врат,

Я страны, кружась, не нашёл,

Войска, вооружась, не нашёл,

Не нашёл своего врага.

Эй, сургавыл, сургавыл!

Вижу: есть у тебя серьга,—

Где же твой народ, сургавыл?

Где твой сладкий мёд, сургавыл?

Настолько, что ли, ваша страна

Поругана, осквернена,

Что арба не хочет сюда въезжать?

Настолько, что ли, ваша страна

Немилостива и жадна,

Что путник не хочет сюда вступать?

Тияк её — здесь, где же она —

Виденная когда-то страна?

Чья вы земля? Чей вы язык?

Чьей веры здесь течёт родник?»

Так отвечал сургавыл:

«Ты слыхал о муже таком:

Ударишь его топором,—

Голова не отскочит с плеч?

Пустишь ты в дело меч,

От меча не получит ран?

Батыр батыров этот муж,

Землевладыка, великан,

Кара-Тиин-Алып-Юсунчи.

Под тобой — его земля.

Бежит река Сыр-Дарья.

За Сыр-Дарьёй — Самарканд.

Знает о нём подлунный мир.

В Самарканде сидит эмир,

Эмир Бырлас Шах-Тимир.

У него — красавица дочь,

И зовут её — Акбиляк.

Кара-Тиин — наш враг:

С шахом-отцом её разлучив,

С Белым Дворцом её разлучив,

Кара-Тиин её увёз,

Заставив алое лицо

Вянуть от горючих слёз.

Виденный тобой тияк

Кара-Тиином поставлен был…

Сорок привязав кобыл,

Сорок верблюдов погнав,

Сорок погонщиков погнав,

Сорок погонщиков-рабов,—

Сам он у зелёных трав,

Там, где светлый поток бежит,

В объятьях девушки лежит.

Кто теряет голову, тот

Следом за ним идёт.

Кто хочет сбиться с дороги, тот

Его дорогой идёт.

Кто хочет увидеть его, тот,

Увидев, смерть обретёт.

Кто не хочет увидеть его, тот,

Только тот — к цели придёт!»

И когда замолк сургавыл,

Идегей не дрогнул ничуть,

Выбрал Кара-Тиина путь…

Скакуна Идегей торопил.

Устремил внимательный взор,—

Увидел: у проточной воды

Тридцатиглавый белый шатёр

Солнцем спину свою золотил,

По земле подол волочил.

А перед станом, на лугу,

Сорок рабов, среди осок,

Верблюдов гнали: гу-гу!

Кобыл вязали: цок-цок!

Спрятав семнадцать мужей,

Среди береговых камышей,

Идегей подошёл к рабам.

Поклонившись, молвил он:

«Эй, сорок мужей, сорок мужей,

Сорок из сорока сторон!

Где ваша честь — я не пойму!

Зачем вы стали рабами тому,

Кто по сравненью с вами — прах?»

Был старик среди сорока,

Назывался Кулчурой[49].

Был таков ответ старика:

«Все мы, сорок, взяты в полон,

Сорок из сорока сторон.

Вопрошаешь ты: почему

Стали мы рабами тому,

Кто, как и мы, ничтожный прах?

Как сумею ответ держать?

Как посмеешь ты нас винить?

Одна у раба забота: сбежать.

Одна у бия работа: казнить.

Из Кара-Тииновых рук

Ни одному из рабов и слуг

Не удавался ещё побег!

Не в силах ни один человек

Голову гяуру отсечь!

Не видать нам свободы, пока

Не снимут эту голову с плеч!

Тот, кто воздвиг для бездомных дом,

Тот, кто стал для рабов вождём,

Для безлошадного стал конём,

Для заблудившегося — путём,

Для страждущего — врачом,

Для жаждущего — питьём,

Кто посохом для пешехода стал,

Опорою для народа стал,—

Есть, говорят, муж Идегей,

Но как мы его найдём?»

Плакали сорок мужей,

Когда говорил Кулчура,

Взглянул на Идегея старик

И воина жалея, поник,

И ещё сказал Кулчура:

«Волоса твои — луна в ночи,

От лица исходят лучи.

Видимо, ты — достойный джигит.

Перед тобой дорога лежит:

Кто ею пойдёт — гибель найдёт.

А кто не пойдёт — к цели придёт.

Пока ты жив и здоров,

Не стань одним из рабов

Проклятого Юсунчи!

Не знай нашей доли ты!

По собственной воле ты

Не стань рабом Юсунчи:

Берегом, низом скачи!»

Так молвил один из сорока.

Не внял Идегей словам старика.

К берегу не спустился он,

Низом в путь не пустился он.

Истинным был мужчиной он!

Поступью твёрдой и чинной он,

Мужественно, как всегда,

Направился на коне туда,

Где высился величавый шатёр,

Белый тридцатиглавый шатёр.

Остановился он у шатра,

Где были жерди из серебра,

Из кости мамонта — чингарак[50].

Перед широкой дверью лёг

Мелом выбеленный порог,

Стены украшены резьбой…

Видимо, от головы своей

Отказаться решил Идегей!

Спешился, к тополю привязал

Чубарого своего коня,

В руки меч дамасский взял.

«Увижу, каков он, Кара-Тиин

Своими глазами теперь.

Если умру — умру, борясь!»

Так подумав, толкнул он дверь,

Вступил в шатёр, никого не боясь.

Кара-Тиин в шатре возлежал.

Так возлежал в своём шатре,

Что даже Идегей задрожал!

Он возлежал подобно горе,

Сам он — железу подобен был,

Вид его страшен и злобен был,

Вид его приводил в озноб.

Как скалу, он выпятил зоб.

Брюхо выпятил, как скалу.

Голова его — в дальнем углу,

Ноги-грабли достигли дверей

У него, владельца рабов

Руки толще двух коробов.

Встанет он — будет выше звёзд.

Сядет он — скажут: горный уступ.

Грудь раскинута, будто мост,

Кисть раскинута, будто сруб.

Уши его — как два щита.

Биться с ним — одна тщета:

Перед ним и дуб — деревцо!

Прямо взглянешь ему в лицо —

Увидишь собственную беду!

Смотрит Идегей, не дыша.

В голову бросилась душа.

«Это смерть моя», — он решил.

И взглянул опять Идегей.

Он взглянул на стену с резьбой —

Увидал балдахин голубой:

Гурия восседала под ним.

Гурия заблистала пред ним!

Отрадна как слава была,

Нарядна как пава была,

Как белый лебедь бела,

Чарует она и пьянит.

Золотострунный кубыз

В руках у неё звенит.

И, рыдая, поёт она,

Золотая звенит струна:

«Мой отец был Шах-Тимир.

Я — дочерью шаха была.

И была как лебедь бела.

Но вывернул, связал гяур

Лебединые руки мои.

Бесконечны муки мои,

Наказана я судьбой:

Я гяуру стала рабой,

Гнусного старца я раба.

Мой хозяин — Алып-Бабá!»

Сказал тогда муж Идегей:

«Если отец твой Шах-Тимир,

Перед которым трепещет мир;

Если сама ты — Акбиляк,

Белорукая госпожа;

Если тебя связал гяур,

В чёрной неволе тебя держа;

Если Алып-Бабá превратил

Тебя в наложницу свою;

Если я старика убью;

Если я тебя, госпожу,

Благополучно освобожу;

Если тебя отцу вручу,—

Что я в награду получу?»

Так отвечала Акбиляк:

«Если Алыпа ты победишь,

Если меня освободишь,

Если Тимиру доставишь меня,—

Мой отец тебе даст коня,

Он тебе шубу-одежду даст,

Он тебе столицу даст,

Душе твоей — надежду даст,

Для удоя — кобылицу даст,

Край вечнозелёный даст,

Меня тебе он в жёны даст,

Тебя назначит за подвиг твой

Войска своего главой,

Всё, что ты попросишь, даст!»

И сказала ещё Акбиляк:

«Ты с волосами, как месяц в ночи.

Ты, чьё лицо — как солнца лучи!

Видимо, ты — достойный джигит!

Страшный путь пред тобой лежит:

К Кара-Тиину тебя приведёт,

Там тебя погибель ждёт.

Ты заблудился, сбился с пути.

Пока твоя голова цела,

Постарайся её спасти!»

Так отвечал Идегей:

«Есть чубарый конь у меня,—

Сесть попробую на коня.

Лук у меня упруг и туг,—

Натянуть попробую лук.

Есть у меня стальная стрела,

Она раскрашена пестро.

Хвост её — воронье перо.

Не бойся ты старика.

Спит его левая рука.

Левую руку приподними,

Медный его нагрудник открой,—

Попробую пронзить стрелой!»

Так сказав, муж Идегей

На коне очутился вдруг,

Натянул свой упругий лук,

Вставил стрелу с вороньим хвостом.

Акбиляк его поняла:

Алыпа руку подняла:

Медный нагрудник весь раскрыт!

К великану подъехал джигит,

Поспешил он лук натянуть,

Выстрелил в беловолосую грудь,

И в двенадцать обхватов стрела

Сердца достигла взмахом одним,

Сердце Алыпа насквозь прошла,

Камень проткнув, лежавший под ним.

Проснулся Кара-Тиин-Алып.

Мостом раскинутая грудь

Попыталась воздух вдохнуть,—

Не пустила стальная стрела,

Приподняться груди не дала.

Выпяченное, как скала,

Брюхо не оторвёт от земли.

Алып от боли осатанел.

Утопая в крови, почернел.

— Гай! — заорал, закричал Алып.

Выбросил ногу, топнул ногой,—

Развалился белый покой,

Войлок рассыпался, как зола.

Правой рукой стукнул Алып,—

Шестьдесят подпорок расшиб.

Крикнул: «Джигит, берегись меня,

За щиколотку возьму коня!»

Размахнулся Алып-Баба,—

Промахнулся: рука слаба!

У чубарого — длинный хвост,

Длинный хвост: до самых звёзд

Он восходит, как дым густой!

На руку хвост намотал Алып.

Конь тяжелее горных глыб:

Тащит Алып, тащит коня.

Тащит, — не сдвинет с места его!

Лицом повернулся к дороге конь.

Встал на передние ноги конь:

Тащит врага, тащит врага,

Тащит, — не сдвинет с места его!

В руках врага оставался хвост.

Грудь, раскинутая, как мост,

К чёрному камню, видать, приросла,

Не шевельнулась в груди стрела.

Сказал, утопая в крови, Алып:

«Не уходи, Идегей, подожди.

Не выслушав, не уходи.

Триста и шестьдесят лет

Я глядел на суетный свет.

Тысячи съел котлов еды.

Тысячи выпил бочек воды.

С Ирген-Куна сошёл я вниз.

Силы моей боялись враги.

Делал я лук из конской дуги,

Стебли пускал я вместо стрел.

Ни на кого я не смотрел.

Тысячи ханов разных я знал,—

Ни одного не желал признать.

Тысячи станов ратных я знал,—

Ни одну не признал я рать.

Славен сын Туйгуджи — Токтамыш.

Войско его — густой камыш.

Он воевал и владыкой стал,

Его — существующим не считал!

Много свершив прославленных дел,

Шах-Тимир владыкою стал.

Я — на дочь его глядел,

Его — существующим не считал!

Не ведая, когда и где

Уйдёт, иссякнет сила моя;

Не ведая, когда и где

Раскроется могила моя;

Не ведая, когда и где,

От кого мне будет смерть дана,—

Я призвал к себе колдуна,

Истину мне колдун предрёк:

„Если найдётся человек,

Который сможет убить меня,

Это будет муж Идегей…“

Эй, Идегей, Идегей,

Не уходи до поры!

Жили две пэри, две сестры.

Я родился от старшей сестры,

Ты родился от младшей сестры.

Подвигом не гордись, не хвались,

Поводов для гордости нет:

И я родился от пэри на свет.

И ты родился от пэри на свет:

Старшего брата ты убил!

Не уходи, Идегей, подожди,

Не выслушав, не уходи,

Слишком вина твоя тяжка!

Если бы досыта ты всосал

Материнского молока,

Ты б тогда милосердным был.

Жесткое сердце бьётся в тебе:

Старшего брата ты убил.

Ты теперь одинок, Идегей,

Камнем на грудь убийство легло!»

Тут воскликнула Акбиляк,

Алое обнимая седло:

«Батыр, великий, муж Идегей!

Месяцеликий муж Идегей!

Барсова кость, львиная грудь!

Недругов победивший в борьбе!

Руки молодые мои

Да будут подушкой тебе!

Косы золотые мои

Да будут периной тебе!

Твои да будут долгими дни!

Муху — душу мою — сохрани!

Изумивший страну батыр,

Удививший отвагой мир,

Прими в объятия меня!

Поедем к моему отцу.

Мой отец тебе даст коня,

Шубу — на загляденье — даст,

Стольный град во владенье даст,

Край вечнозелёный даст,

Он меня тебе в жёны даст,

Сделает он тебя главой

Многочисленной рати своей.

Поедем, поедем, Идегей!»

Тут рванулся ярый конь,

Вздыбился чубарый конь,—

Нет, не уйти от старика,

Сильная у него рука!

Продолжал хрипеть Алып:

«Не уходи, Идегей, подожди,

Не выслушав, не уходи:

Мылом не выбелить того,

Кто родился чёрным на свет;

Силой не выпрямить того,

Кто горбатым увидел свет;

Мучил тебя хан Токтамыш.

Если к Тимиру перейдёшь —

Свой хребет не распрямишь,

Избавителя не найдёшь.

Храни мои слова в ушах:

Страну твою захватит шах,

Выпьет кровь и разграбит дом,

Имя твоё покроет стыдом.

Он твой род поработит.

Твой народ поработит.

Он твоими руками в бою

Поработит отчизну твою.

Земли твои разрушит он.

Клятвы свои нарушит он.

Тысячи раз обманет он,—

Таким, как ты, не станет он.

И это узнав, уйди, Идегей!

Проклятье моё стрелы острей:

Камень оно пройдёт насквозь!

Оно бы и сейчас нашлось,

Но если я тебя прокляну,

Что я делать буду, батыр?

Если тебя не прокляну,

Чистым покину этот мир!

Не веришь моим словам?

Скажу примету одну:

Из приказов твоих ни один

Не исполнит твой сын Нурадын.

Ссориться ты будешь с ним,

И, поспорив, станешь кривым,

Окривеешь на правый глаз!»

Прохрипев в последний раз,

Отдал душу Кара-Тиин.

Душу выпустил он из рук,—

Хвост не выпустил он из рук,

Крепко мертвец коня держал.

Идегей бичом взмахнул.

Скакуна ногой толкнул.

Разъярился конь, задрожал,

Вздыбился чубарый скакун

И рванулся ярый скакун,—

Но с места сойти не может он

Выхватил Идегей из ножон

Удлиняющийся меч.

Размахнулся мечом с плеча,—

Конский хвост отлетел от меча,

Освободился чубарый конь.

А семнадцать батыров-мужей,

Увидев из-за камышей,

Что Кара-Тиин-Алып

От руки Идегея погиб,—

Подскакали к стану тогда.

Испугали охрану тогда.

Кара-Тиина-Юсунчи

Передние воины все,

И средние воины все,

И задние воины все,

От страха расстроены все,—

Рассыпались на конях,

Будто весь мир им тесен был!

И показались в степи

Сорок верблюдов и кобыл,

Сорок погонщиков-рабов.

Те, кто были рабами вчера,

Преклонили колени свои.

Идегею сказал Кулчура:

«Этот муж, Кара-Тиин,

Поработителем нашим был.

Этого мужа ты убил.

Слепли наши глаза от слёз,—

Ты невольникам волю принёс.

Ты, кто для страждущих стал врачом,

Ты, кто для жаждущих стал питьём,

Для заблудившихся — путём,

Для безлошадного — конём,

Братом для безродного стал,

Пищей для голодного стал,—

Оказалось, ты — Идегей!

Прахом лежа на пути твоём,

Дорожную молитву прочтём:

„Когда ты помчишься в пыли дорог,

Да будет с тобой Хызр-пророк,

Да будет открытым твой путь всегда,

Да будет беглянкой твоей — беда!“»

Так пожелали сорок мужей,—

Сорока рабов голоса.

И молитву приняли небеса,

И мужем стал джигит Идегей,

А чубарый, коней вожак,

Идегеевой рубки принял знак:

Вырос маленький хвост у коня —

Это печать Идегея на нём…

Так чубарый с этого дня

Короткохвостым стал конём.

Вынув аркан волосяной,

В сорок обхватов шириной,

Сорок кобыл Идегей привязал,

Сорок быков запрячь приказал.

Потащили они аркан:

В нём лежал Алып-великан.

Идегей у проточной воды

Вырыл могилу в земле сырой.

Вырыв могилу, похоронил,

Стала могила курганом-горой.