Идегей

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

О том, как Нурадын прибыл к отцу, и о походе Идегея совместно с Аксак-Тимиром на хана Токтамыша.

За струёю — речная струя,

За рекою — река Сыр-Дарья,

За волною бурлит волна.

Пёстрого вплавь пустив скакуна,

Через жёлтую Сыр-Дарью

Переправился Нурадын.

Он скакал средь гор и долин,

Стала грива коня сухой,

Веки сделались твёрже льдин,

Белой пеной покрылось седло.

Сорок дней и ночей прошло,—

Увидал Самарканд Нурадын.

До ворот доскакал крепостных,

И как будто бы сквозь туман

Увидал украшенья на них,

Увидал у ворот часовых.

Страже сказал, кто его отец.

Въехал в город и, наконец,

Увидал Идегея дворец.

Пред отцом предстал Нурадын.

«Ты ли это, мой милый сын?» —

Отрока вопросил Идегей.

К сыну двинулся он стремглав.

Очи отрока поцеловав,

Лоб обнюхав, приласкав,

Отрока вопросил Идегей:

«Прибыл ли ты один, без друзей?

Ехал ли безопасным путём?

Всё ли спокойно в краю родном?

Здравы ль ровесники твои,

Родичи, сверстники твои?»

Нурадын промолвил в ответ:

«Посылает тебе привет

Наш дорогой родимый край —

Идиль, Яик, Булгар, Сарай,

Чёрные пески Нуры[59],

Уел, Кыел, Илек, Каргалы[60],—

Вся татарская наша земля!

Матушка моя Айтулы,

Город Кум-Кент и вся страна,

Что тебе навсегда верна,

Твой барашек, чья шерсть нежна,

С рогом, как молодая луна,

С выгнутым, словно кубыз[61], хвостом,

Твёрдым при этом, как кетмень,

На Сары-Тау[62], в летний день,

Твой верблюд, чьи горбы жирны,

Рёбра — необычной длины,

Этот с широким желудком верблюд,—

Каранаром его зовут,—

С пожеланием долгих лет

Посылают тебе привет!»

Так сказал тогда Идегей:

«Слышу я уста твои,

Слышавшие Идиля волну!

Вижу я глаза твои,

Видевшие родную страну!

Рот открыл ты, сказал: „Яик“,

„Сары-Тау“ сказал твой язык,

Я от этих радостных слов

Принести себя в жертву готов!»

Услыхал богатырь Идегей,

Каково житьё-бытьё.

Увидал богатырь Идегей

Шубу на сыне — рвань, тряпьё,

Жалкое снаряженье его,—

Понял, каков Токтамыш,

Понял злоумышленье его!

Дал он сыну и дом, и слуг,

Угостил из собственных рук,

Дал коня, чтоб на нём скакать,

Игрищами стал развлекать,

В честь Нурадына устроил пиры,

Были все гости к нему добры.

Много прошло месяцев-дней.

Нурадына позвал Идегей

И сказал: «Говори, дорогой».

Сын ответствовал речью такой:

«Конь, пока не споткнётся в пыли,

Не постигнет сущность земли.

Муж, пока судьба не согнёт,

Прелесть родины не поймёт.

Пока на могучей реке Идиль

Есть у меня родная страна,

Мне Тимира страна не нужна.

Здесь не светит мне небосвод,

Здесь река для меня не течёт».

Произнёс Идегей слова:

«Эй, Нурадын, мой Нурадын,

Цель твоя, скажи, какова?»

Так ответствовал Нурадын:

«Если сказать, то таков закон:

Конь стремится к земле, где трава,

Муж стремится к стране, где рождён.

И пока есть земля, где с моей

Пуповины капала кровь,

Есть Идиль — серебра светлей,

Есть к родному краю любовь,

Есть прогнавший тебя Токтамыш,

Есть прогнавший меня Токтамыш,

Деда казнивший мучитель есть,—

Есть в моём сердце жаркая месть!

Нет греха в отмщеньи святом.

О мой отец, коней повернём,

Устремимся к реке Идиль,

В кущах прибрежных раскинем стан!

И пока дополна колчан

Острыми стрелами набит,

И пока Токтамыш-хан

Не низвергнут, не убит,—

Будем стрелять, будем стрелять!»

«Эй, Нурадын, — сказал Идегей,—

Я по стране тоскую своей.

Хоть тоска в моём сердце есть,

Хоть мне дорога моя честь,—

Ты не те слова говоришь.

Не возвращусь я в ту страну,

Что такого, как Токтамыш,

Властелином своим признаёт.

Пока послушен ему народ,—

Та земля меня не влечёт,

Та вода для меня не течёт».

Так сказал тогда Нурадын:

«Эй, отец, мой отец дорогой!

Там, где над Идилем-рекой —

Города Сарай и Булгар,

Поднимаются млад и стар,

Татары твои, нугаи твои

Свергнуть злобного хана хотят.

Возглашает и стар, и млад:

„Пусть у нас правит Идегей!

Пусть нас возглавит Идегей!

Меч, молоком омытый, — вновь

Пусть омоет ханская кровь!“

Это, нагнав меня в степи,

Мне поведал булгар Бодай-бий.

Эй, отец дорогой, поскорей,

Натянув поводья коней,

Переправимся через Идиль.

В кущах прибрежных раскинем стан.

И покуда есть стрелы-колчан,

И покуда с нами народ,

И покуда земля — наш оплот,

Будем стрелять, будем стрелять!»

Так Идегей тогда сказал:

«Верно ты говоришь, Нурадын,

Вижу, — ты благороден, мой сын.

Если Сарай, если Булгар,

Если Чулман[63], если Нукрат[64],

Дети нугаев, дети татар

Свергнуть Токтамыша хотят,

Если ждёт меня мой народ,—

Будем там, где народ живёт!

Мы внемлем зову родной страны,

А мужем того лишь назвать мы должны,

Кто внемлет слову родной страны!»

Шаху-Тимиру сказал Идегей:

«Был мне Кутлукыя отцом,—

Его обезглавил Токтамыш.

Меня прогнал он, изгнал наш дом

Скитаться заставил Токтамыш.

Две реки — Идиль и Яик,

Адыр[65], где скот числом велик,

Сарай, где чеканят издавна

Множество монет золотых,

Булгар, где полна серебром казна,

Дом татар, всех близких, родных —

Покинуть мне приказал Токтамыш.

Сын у меня достойный есть.

Он для меня — светлая весть,

Нурадына изгнал Токтамыш.

По-иному ныне бурлят

Наши реки Чулман и Нукрат.

Ныне ждёт меня мой народ,

Токтамыша не признаёт.

Дай мне разрешенье, эмир,—

Я к реке Идиль поскачу,

Свой народ соберу, сплочу,

На Токтамыша стрелой полечу,

Поведу на злодея народ,

И пока моя смерть не придёт,

Буду стрелять, буду стрелять!»

Шах-Тимир Идегею сказал:

«Истину ты, Идегей, говоришь.

Кутлукыя был твоим отцом,—

Обезглавил его Токтамыш.

Он изгнал твой татский дом,

И тебя изгнал Токтамыш.

Сына, рождённого тобой,—

Нурадына изгнал Токтамыш.

Учинить задумав разбой,

В Самарканд пришёл Токтамыш.

Я жеребёнка ему подарил,—

Он ответил мне похвальбой,

Хлеб из моих получил он рук,

И, наглец, возгордился вдруг.

Лишь получил он ханство своё,

Сразу явил он чванство своё.

Если он твой корыстный враг,

Он и мне ненавистный враг!

День мой настал, победа близка,

Если такого, как ты, смельчака

Обрела теперь моя рать.

Я соберу свои войска,

Токтамыша пойду воевать,

С Токтамышем расправлюсь я,

И навеки прославлюсь я!»

Так сказал Аксак-Тимир.

Полное издёвки письмо

Токтамышу направил эмир.

Войско воедино собрав,

Полководцев поставил эмир:

Ир Каплана — на правом крыле,

Кыйгырчака — на левом крыле,

Идегея — над всеми главой.

Двинулось войско во весь опор,

Словно шумный вихрь круговой.

Из замечтавшихся тихих озёр

Рыбу на берег извлекло.

Пило воду из родника,

Замутив его слегка.

Там, где среди степи росло

Дерево с синеватой листвой,

Где текли, волна за волной,

Среброструйные ковыли,

Там, наплывая в дали степной,

Двигалось войско — волна за волной.

Там, где устраивалась на ночлег

Впереди скакавшая рать,

Утром воду пила из рек

Позади скакавшая рать,

Шумя и звеня, как саранча,

Шипя, шевелясь, как чёрный змей,

Всё живое давя, топча,

Всех сметая с дороги своей,

Иль заставляя пасть пред собой,—

Двигалось войско на грозный бой.

А полководец Идегей

Не бросает уставших людей,

Не терзает хромых лошадей.

Полноводна Инджу-река[66],

Мелководна Банджу, узка,

Над Ак-Тубе[67] склонился тростник.

Далее — река Яик.

Здесь и стал на отдых Тимир,—

Тот, кто к обману и козням привык.

Степью измученные бойцы

Воду пили из Яика —

Так, что стала мелкой река,

Отступила от берегов.

Шах Аксак-Тимир приказал

На берегу устроить привал.

И когда Идегей верхом

У Яика взобрался на холм,

Увидал Идиля струю,

Родину увидел свою,—

Спешился, землю стал целовать,

Песню сердца стал напевать:

«Здравствуй, Идиль, Отчизна-Дом!

Мир да будет в Доме родном!

Здесь, в этом доме, мой отец

Счастлив стал, как жених и зять.

Выйдя замуж, здесь моя мать

Стала невесткой, стала женой.

Здравствуй, Идиль, мой Дом родной!

Здесь, где моё началось бытиё.

Перерезали пуповину мне.

Здесь полоскали моё бельё,

Здесь я плескался в речной волне.

Здесь доили наших кобыл,

Здесь кумыс я когда-то пил.

О, мой Дом, желанный мой Дом

Между Идилем и Яиком!

О, мой Дом, где птицы звенят,

Радостно ржание жеребят,

О, мой Дом, что хлебом богат,

Дом, где дни мои были светлы,

О, города Ибрагим и Ашлы[68]

Меж городами Казан и Булгар!

Славный Дом моих предков-татар!

Что светлей на земле, чем луна,

Если безоблачен небосвод,

Что милей, чем родная страна?

Выродком окажется тот,

Кто, возвратясь, страны не найдёт.

Еду, еду, в жарком бою

Отвоюю отчизну свою!

О подсолнух в дуб высотой,

Стадо, склонённое над водой,

Листья деревьев-щитов плотней,

Серьги серебряные ветвей,

Яблоко в сердце величиной.

О не ты ль это, Дом родной,

Где я голод свой утолял?

Здравствуй, будь счастлив, родимый край!

Здесь, где рос изумрудный тугай[69],

Мы привязывали кобыл.

Здесь я со сверстниками дружил,

Здесь поудобней садились мы.

Как жеребята, резвились мы.

Здесь, ровесники, мы сошлись.

Здесь мы пили свежий кумыс.

Травы ласкали нашу гурьбу.

Здесь наполняли мы сабу[70]

Идиль-реки сладкой водой…

О мой Дом, что стало с тобой?

Каждый лист на ветвях пожелтел,

Изумрудный тугай почернел.

Токтамышем угнетена,

Чем ты стала, родная страна?

Чем стал и я, печали копя,

Я, отторгнутый от тебя?

Но пока для меня сладка

Дорогая Идиль-река,

С ней — Яик, Нукрат и Чулман

Орошают двенадцать стран,

Но пока у меня есть кров,

Дом, который с детства люблю,—

Я не сдамся, не отступлю:

Превратившего вольных в рабов

Токтамыша я зарублю.

Дом родной, отвоюю тебя,

Благоустрою, восстановлю,

Я избавлю тебя от зол,

Дом родной, я к тебе пришёл!»

И когда отдыхали полки

На берегу Яика-реки,

Хан Токтамыш увидел сон.

Он проснулся, сном потрясён.

Стал раздумывать, стал гадать.

Что же может сон означать?

Был у властелина страны

Старец, разгадывающий сны.

Хан Токтамыш его призвал.

«Эй, предсказатель, — хан сказал,—

Снов толкователь, — хан сказал,—

Сон мне приснился во тьме ночной.

Белый заяц бежал предо мной,

Но упустил я беляка.

В светлом Идиле вода глубока,

В добром Идиле на утре дня

Белого утопил я коня.

От коня избавился я,

И домой отправился я,

Домочадцев собрал и родных,

Пир-горой устроил для них.

На золотой положив поднос,

Ляжку с грудинкой я принёс,

Но получилось ни это, ни то:

Сокол-чеглок спустился вдруг,

Ляжку с грудинкой выбил из рук.

Вырос осокорь на дворе.

Рухнул осокорь на заре,

Девяносто листов разбросал.

Я к насесту орла привязал,—

Взмыл он в страхе до самых небес.

Дунул я в охотничий рог,—

Возвратить я птицу не мог,

Навсегда мой орёл исчез.

Растолкуй, о мудрец, мой сон».

Ясновидец сказал в ответ.

«Без лебедей, — таков закон,—

Лебединого озера нет.

Думаешь, — не гремит перекат

В озере, где чайки кричат?

Думаешь: твоя голова

Будет спокойна, будет жива,

Если живёт на земле Идегей?

Да тебя помилует Бог!

Если ты зайца не уберёг,

Значит, — не приведи Аллах,—

Не удержишь державу в руках,—

Ту, что тебе оставил Чингиз.

Эй, Токтамыш, судьбе подчинись!

Если родного Идиля вода

Мутною стала, — это беда.

Если коня утопил в реке,

Если видны следы на песке,—

Значит, прольётся татарская кровь!

К тяжкому горю себя приготовь:

Если ты пир устроил во сне,

То наяву, значит, быть войне.

Ляжка — это ханша твоя,

А грудинка — дочка твоя.

Если съел их сокол-чеглок,

Значит, уже Идегей недалёк.

Не обесчестил бы Идегей

Двух твоих близнецов-дочерей!

Лишней души в себе не держу,

Если же начал я речь, то скажу.

Осокорь на землю упал,

Этот осокорь — ты сам.

Девяносто листов разбросал,—

Это, поверь моим словам,

Девяносто ратей твоих,

Столько же полководцев твоих,

Столько же знамён боевых!

Улетел в испуге орёл,—

Это, пред правдой согреша,

Улетела муха-душа.

Береги, береги её, хан!»

Токтамыш, повелитель стран,

Выслушав то, что сказал старик,

Головою сперва поник

И сказал, побелев, как снег:

«Идегея ты человек,

Ты наставник его души,

Но живого ты не страши

Мёртвого волка головой.

С прахом я род сравняю твой!»

Палачам разъярённый хан

Приказал провидца схватить,

Бросить старца в узкий зиндан[71].

Слух прошёл средь тысяч людей,

Что походом идёт Идегей,

Всполошился огромный край.

Мстительный сын Камала Джанбай

К хану пришёл с советом дурным:

«Идегей был мужем таким:

Тем, кто был его старше на год,

Говорил: „Всему свой черёд,

Мы восстанем, как время придёт“.

Тем же, кто был младше на год,

„Не торопитесь, — говорил,—

Накопите побольше сил“.

Пир Галятдин, старец святой,

Идегея учителем был,

С детства — руководителем был.

Хан, вниманья меня удостой:

Не предпримет твой враг ничего

Без наставника своего.

Пир Галятдина уговорим:

Лишь приблизится с войском своим

Идегей к реке Яик,

Пусть подскажет святой старик

Чтоб Идегей повернул вспять

С грозной местью пришедшую рать.

Мы же войско своё соберём,

Учиним Идегею разгром».

Принял эти слова властелин.

Был отправлен Пир Галятдин

К Идегею в званье посла.

Вместе с ним — учёный мулла.

Там, где быстрый Яик течёт,

Там, где военного стана привал,

Им оказал Идегей почёт.

Мудрого старца поцеловал,

Выбрал барана пожирней,

Приготовить велел повкусней

Он девятиблюдный обед.

Был он для важных гостей слугой.

Вечер лёг, наступил покой,

Забелел над рекой рассвет,

Розовея, заря взошла.

Тут поднялся Пир Галятдин,

А за ним — учёный мулла.

Пиру-наставнику Идегей

Молвил, встав на колено одно:

«Так мне стоять пред вами дано,

Мудрости внять ваших речей»

Слово Пир Галятдин изрёк:

«Эй, мой сынок, эй, мой сынок,

Ты, кто с войной сюда пришёл,

Слушай, что говорит посол,

Тот, кто с миром к тебе пришёл:

„У Токтамыша, — тебе ли не знать,—

Девяностоглавая рать.

Во главе его мулл стоит

Славный потомок пророка Саид.

Если в чём-то хан виноват,

Если грех Токтамыша тяжёл,

Я прощенья просить пришёл.

Поверни своё войско назад.

От сраженья ты откажись,

К хану приди, мир возлюбя,

В Белый Дворец, сынок, возвратись,

Бием сделает хан тебя!“»

Идегей в ответ произнёс:

«Ты, посланник, что мир принёс,

С воином хорошо говоришь.

Но когда этот хан Токтамыш

Дорогому отцу моему,—

Голову Кутлукые отрубил,

Где, мой наставник, тогда ты был?

Джантимир, почтенный отец

Сыновей отважных шести,

Как и ты, мой наставник-мудрец,

Кутлукыю пытался спасти,

Он-то и есть спаситель мой,

Истинный он учитель мой!

В день, когда я в люльке лежал,

Запеленутый слабый малыш,

И меня убить приказал

Этот самый хан Токтамыш,

И дитя своё Джантимир

В люльку вместо меня положил,

И Токтамыш дитя зарубил,

Кровь младенца из люльки текла,—

Где во время этого зла,

Где, мой наставник, тогда ты был?

В дни, когда из страны родной,

Ханом, овладевшим страной,

Изгнан был мой татский род,

Столько тягот познал и невзгод,—

Где, мой наставник, тогда ты был?

В день, когда приказал властелин,

Чтоб Нурадын, мой невинный сын,

На жеребёнка тощего сел,

Шубу-рвань на себя надел

И в пустыне упал без сил,—

Где, мой наставник, тогда ты был?

В дни, когда беззащитных вдов,

Нищих, калек, сирот, рабов

Токтамыш притеснял, губил,

И когда их мольбы-голоса

Соединяли с землёй небеса,—

Где, мой наставник, тогда ты был?

Ты, желающий мира посол,

В дни, когда мира я не нашёл,

Мира-покоя в стране родной,

Где, мой наставник, тогда ты был?

Да, я воин, пришедший с войной:

День возмездья теперь наступил!

Хан Токтамыш в грехах погряз,

И за него в этот грозный час

Ты не молись, наставник мой,

К хану вернись, наставник мой!»

Речь Идегея пришла к концу,

Он отправил старца назад

И поднялся, гневом объят,

И сказал Тимиру-хромцу:

«Там, где Идиль и Яик бурлят,

Там, где Чулман, там, где Нукрат,

Там, где Булгар, что златом богат,

Чьи монеты знает весь мир,

Там, где богат серебром Адыр,

Там, где чёрных песков предел,

Там, где Уел, там, где Куел,—

Подымается мой народ.

Двинусь и я теперь вперёд.

Жизни врага кончается срок,—

Хана и я ударю разок!

Счастье своёхочу испытать,

Прикажи — поведу я рать!»

Так Тимиру сказал Идегей.

Сына справа поставил он,

Сорок слева поставил он

Воинов, подчинённых ему,

Устремился в ночную тьму.