Наши беседы с отцом Порфирием большей частью велись во время прогулок. Ему очень нравилось ходить пешком, и не только в молодости, когда он был здоров, но и тогда, когда состарился и здоровье его пошатнулось. В этом пристрастия наши совсем не совпадали.
Вместе с тем гулять с Батюшкой было приятно. Мы могли бродить с ним часами, не чувствуя усталости, а слушать его рассказы было несказанным удовольствием. Рассказчик он был замечательный! В каждом его слове заключалась особая мудрость. Он обычно начинал разговор с самых простых вещей, незаметно переходил к более сложным темам и заканчивал совсем недоступными для непосвященного глубокими духовными рассуждениями. Нередко я был вынужден просить его разъяснить ту или иную мысль. И он это делал с удовольствием, спрашивая при этом: "Ты понял, дитя мое, или мне еще раз повторить?".
Поначалу, когда я еще не знал, что Батюшка благодатью Божией читал мои мысли, я ему отвечал, что все понял. Он же, зная, что это не так, говорил: "Что-то мне кажется, что ты не все понял. Поэтому я тебе повторю, но более простым языком". И повторял все, что мне было непонятно.
Приснопамятный Батюшка был неутомим. А его настойчивость и терпение не имели предела. Его заботило лишь одно: как бы привести чью-то душу ко Христу. Только это его интересовало. Все же остальное имело второстепенное значение. Когда же он достигал своей цели, то был очень и очень счастлив и на его лице появлялась знакомая всем радостная улыбка.
Когда я спрашивал, почему он так радуется, Батюшка отвечал с удовольствием:
- Когда кается один грешник, то радуются Ангелы Божии, так могу ли я, грешный, не радоваться? Разве не приходилось тебе слышать, какая радость бывает на небесах об одном кающемся грешнике[27]? Разве есть, чадо мое, большее благо, чем спасение души? Потому какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?[28]
Однажды, когда мы с отцом Порфирием шли в сторону одной из главных площадей Афин (он собирался что-то купить), мы дошли до какого-то книжного магазина, и Батюшка предложил зайти туда. Там его приняли очень радушно, продавцы наперебой старались оказать ему услугу. Я стоял в сторонке и перелистывал какую-то книгу. Невольно я услышал разговор между Батюшкой и служащим магазина, который выражал свое сожаление по поводу того, что нужной отцу Порфирию книги в магазине не оказалось.
Когда мы вышли на улицу, я спросил его, какую книгу он хотел купить.
- "Лествицу" Иоанна, — ответил Батюшка. — Ты ее читал?
- Я даже не слышал о ней.
- Как же так, чудак?! Это очень важная книга. Но я не могу ее найти, а в понедельник, как ты знаешь, я уезжаю на Святую Гору. Я бы очень хотел приобрести эту книгу.
- Хорошо, Батюшка, вы поезжайте, а к тому времени, когда вернетесь, я ее найду. Будет случай сделать вам небольшой подарок, а то вы всегда отказываетесь, не желая от меня ничего принимать…
- Господь с тобой! Что ты говоришь? Я ведь знаю, что ты студент, к тому же безработный. Так как же ты хочешь, чтобы я от тебя что-то принял? Когда ты с Божией помощью закончишь учебу и начнешь работать, тогда сможешь сделать мне какой-нибудь подарок. Тогда я его не только приму, но и буду гордиться тем, что у меня есть подарок от тебя, моего чада!
- Если вы не примете мой подарок теперь, я пойму ваш отказ по-своему.
- Ну и что ты хочешь этим сказать?
- Что вы меня не любите.
- А ты веришь в то, что говоришь?
- Да, верю.
- Тогда прав твой отец Яннис, когда говорит, что ты упрямец. Делай что хочешь, и да просветит тебя Бог.
Я запомнил название книги и, как только Батюшка уехал на Афон, стал искать ее, нашел и купил. Это была большая книга, в несколько сотен страниц. Из любопытства я начал ее читать, так как, с одной стороны, мне было интересно узнать, о чем она, а с другой — хотелось посмотреть, какого рода книги читает Батюшка.
С первых же страниц я убедился, что написана книга достаточно сложно. Разумеется, в ней заключалось много глубочайших мыслей, но поскольку она была написана на древнем языке, то для ее понимания требовались университетские знания. Но ведь их как раз и не было у Батюшки!
Чем дальше я читал, тем труднее мне это давалось. Некоторые фразы я разбирал, прибегая к правилам грамматики, и все же понять их суть мне было нелегко. Не выдержав, я вступил в мысленный диалог с отцом Порфирием: "Ах, Батюшка, зачем тебе эта книга? Даже я затрудняюсь ее понять, имея экономическое образование и теперь вот заканчивая юридический факультет. Как же ты ее поймешь, когда ты и за партой не сидел?".
Так я думал и рассуждал, пока не закончил читать всю книгу.
Когда Батюшка вернулся, я сразу побежал к нему. Дал ему книгу без всяких комментариев. Он принял подарок с каким-то особым чувством и много раз благодарил меня, как будто я подарил ему что-то очень важное и ценное. Я же все время говорил про себя: "Читай, Батюшка, и если что-нибудь поймешь, объяснишь мне".
Так я думал и был глубоко убежден, что образование определяется красивыми дипломами, а не мудростью. Именно это маловерие и обнаружил во мне "неграмотный" представитель Бога на земле и духовный отец мой Порфирий.
При следующей же встрече он начал пересказывать мне буквально слово в слово большие отрывки из книги Иоанна Лествичника! Это было поразительно! Комментарии, которые он давал, были не только интересны, но и достаточно обширны. Из каждого слова он извлекал более глубокий смысл, чем простые объяснения на основе грамматики.
Я с большим трудом мог уследить за его мыслью. Мне было очень стыдно перед Батюшкой, что я позволил себе с такой иронией подумать, что он "малограмотный"! Я был готов припасть к его ногам! А он, словно намеренно, продолжал бомбардировать меня длинными отрывками из "Лествицы" и давал к ним такие мудрые комментарии, что я от удивления не мог вымолвить ни слова.
С другой стороны, в этом не было ничего удивительного. Именно "неграмотный" мудрец и должен был изобличить убожество моих знаний о предметах духовных. И вместе с тем меня следовало лишний раз одернуть, чтобы я не смел в будущем ставить на одну доску человеческие знания и знания, источником которых была Премудрость Святаго Духа.
После полученного мной урока мне больше и в голову не приходило не только ставить себя выше отца Порфирия, но дерзать даже на какое-либо сравнение с ним.