Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия

КАК БАТЮШКА СОВЕРШАЛ БОЖЕСТВЕННУЮ ЛИТУРГИЮ

Во время Божественной литургии я всегда старался быть в храме и молился в алтаре, потому что мне хотелось находиться рядом с Батюшкой, когда он совершал Бескровное Жертвоприношение.

Впоследствии я не пожалел об этом. Более того, если бы и теперь был жив приснопамятный Старец, я поступал бы так же. Потому что именно там, в алтаре, я познал все величие нашей веры! Там я пережил волнующие и непередаваемые минуты! Там я сподобился слышать тайную беседу между Ангельскими Небесными Силами и земными людьми! Там я видел Батюшку, который, словно маленький ребенок, воздевал святые свои руки к Небесному Отцу! Там я наблюдал, с каким благоговением и страхом Божиим готовился он во время проскомидии к совершению Божественной Евхаристии!

Все это глубоко волновало меня, потому что отец Порфирий сие Божественное Таинство переживал как глубочайшую реальность. Когда он держал в руках просфору, для него она была самим Телом Христовым. Каждый раз, когда он разрезал ее, душа его болела, ибо он твердо верил, что в этот момент разрезает само Тело Иисуса!

А молитвы, читаемые им обычно во время проскомидии, были столь выразительны и действовали с такой силой, что могли перевернуть даже самую черствую, неверующую, варварскую душу! Не могу забыть, как Батюшка молился за живых и усопших! Когда он произносил: "Помяни, Господи, раба Твоего…" — он просил с такой мольбой и таким состраданием, что не только всемилостивый, долготерпеливый и полный любви Господь не мог ему отказать, но даже самый отпетый преступник не сделал бы этого!

Совершая Божественную литургию, Батюшка полностью отрешался от сего суетного мира. Казалось, он не слышит, не видит и никак не соприкасается с ним. Он жил в своем духовном мире. И вот, несмотря на это, я и там не оставлял его в покое. Я все старался подойти к нему поближе, чтобы выказать ему свою любовь. И он, всем сердцем на нее отвечая, крестил мне лоб то святой лжицей, то крестом, то каким-либо другим священным предметом, который он в тот момент держал в руках.

И когда Батюшка кого-либо осенял крестным знамением, то вкладывал в него всю крепость своей веры: он с такой силой касался лба, головы или плеч, что человеку становилось больно. Однако всякий чувствовал, что это делалось для его же пользы!

Я лично много раз подвергался такому испытанию, когда находился в алтаре во время Божественной литургии, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что от чрезмерного давления святым предметом мой лоб кровоточит, хотя на самом деле никогда ничего подобного не было.

Однажды, когда я стоял у Святого престола и наблюдал за тем, как Батюшка возлагает звездицу на дискос, он меня ею перекрестил с такой силой, что мне было не просто больно, но казалось, что мой лоб разламывается на части! Я попытался вытереть кровь рукой, но, как и следовало ожидать, там не было ни малейшей царапины. Тем не менее глаза мои были полны слез от боли, которую я испытывал, и только чувство стыда удерживало меня, чтобы не расплакаться. После этого случая я уже не смел так близко подходить к Батюшке. Следил за ним, стоя поодаль.

И еще: меня в высшей степени поражало, как отец Порфирий собирал "Божественные жемчужины" (крошки от Причастия). Он делал это с таким тщанием, благоговением и страхом, что ни одна крошка не могла упасть. От сильного напряжения с него градом катился пот.

И наконец, было бы большим упущением не рассказать (хотя бы в двух словах) о том, как Батюшка пел.

Церковные гимны, исполняемые отцом Порфирием, совершенно не походили на те песнопения, которые мы слышим в большинстве святых храмов. В его манере пения не было ничего искусственного, никаких украшательств, никаких кульминаций, действующих возбуждающе на человека и так напоминающих восточные мотивы. Он пел сдержанно, тихо, молитвенно, избегая демонстрировать свои голосовые способности, хотя это вовсе не значит, что ему их не хватало.