Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия

КРЕСТ С ЧЕСТНЫМ И ЖИВОТВОРЯЩИМ ДРЕВОМ

Милостью Божией я сподобился жить рядом с отцом Порфирием в течение многих лет. Я столько услышал, узнал и пережил вместе с ним, что сейчас мне очень трудно, почти невозможно рассказать обо всем в какой-то четкой хронологической последовательности.

Поэтому вполне вероятно, что, говоря о времени, когда происходили те или иные события, я в некоторых случаях могу ошибаться. Конечно, я не преследую этим какую-то определенную цель, но, наоборот, всячески напрягаю свою память, чтобы вспомнить не только годы, но и дни и часы описанных событий. И у меня такое чувство, что до сих пор мне это удавалось. По крайней мере, приблизительно.

В дальнейшем я намерен вести свой рассказ в том же духе. Уверен, что в этом мне поможет и сам Батюшка, который, я думаю, не только одобряет, но и поддерживает меня в попытке осветить его личность, что я и совершаю во славу Отца и Сына и Святаго Духа, то есть во славу Пресвятой Троицы, Которой приснопамятный Старец с такой верой, любовью, самоотвержением и страхом Божиим служил начиная с двенадцати лет и до самой своей блаженной кончины.

Если же читатель отыщет в моем рассказе какую-либо нелогичность, прошу приписать ее мне, многогрешному, но никак не нашему Батюшке.

В конце концов, я полагаю, не так уж важно знать, когда произошло то или иное событие, важно то, как оно произошло, с кем и при каких обстоятельствах.

Примером может послужить евангельское повествование, ибо если внимательно читать Святое Евангелие, то легко можно убедиться в том, что евангелисты, как правило, не указывают точной даты, когда совершилось чудо, или когда Христос вел ту или иную беседу, или же когда произошло какое-то событие, имевшее место в земной жизни Богочеловека. Лишь изредка они приводят день и час некоторых весьма важных событий, скажем, таких, как страдания Господа на Кресте и Его Воскресение.

Итак, если даже евангелисты не стали излагать евангельские события в хронологическом порядке, я тем более не берусь за точное изложение событий в какой-то временной последовательности.

Ибо мог ли я когда-либо подумать, что Господь сподобит меня приступить к такой работе, как описание жизни и деяний старца Порфирия — святого человека?!

Вдобавок ко всему сам Батюшка невольно оказался виновником того, что многое ушло из моей памяти. Он знал, как я его люблю. Всякий раз, когда он заболевал, я боялся, как бы он не умер, и невольно думал, что я буду без него делать, ведь нет у меня без Батюшки ни сил, ни мужества… Зная это, отец Порфирий прибегал к невинной лжи и нередко говорил мне:

- Не бойся, я скоро не умру, я проживу сто тридцать лет!

И вопреки всему я верил в это, потому что это меня… устраивало. Таким образом я спасался от постоянного чувства неуверенности в себе и в своих силах. Да, к сожалению, меня успокаивала эта невинная ложь Батюшки, которую он говорил для того, чтобы меня поддержать, но говорил он об этом весьма сдержанно.

Я делал подсчеты и на их основании полагал, что он проживет еще полвека и моя смерть наступит раньше. Следовательно, думал я, нет смысла делать какие-либо записи и вести дневник. Поэтому многого я не запомнил, а то, о чем забыл, теперь напоминает мне сам Батюшка, и даже со многими подробностями, которые порой приводят меня в изумление. И я ничуть не преувеличиваю, все именно так!

Решив написать об отце Порфирии, сначала я почти ничего не мог восстановить в памяти. Казалось, у меня настоящая амнезия. Но это меня не остановило. Понемногу я начал вспоминать и записывать. И как только занялся этой работой, все события постепенно выстроились в некий временной ряд. Этот факт я счел за одобрение и помощь моего духовного отца, старца Порфирия. Да и как иначе я мог это объяснить? В моменты, когда я был не в силах припомнить даже самые важные вещи и приходил в отчаяние, вдруг в моей памяти воскресали те или иные его высказывания, примеры из жизни, те или иные факты и, главное, — пророчества и чудеса. Я заново переживал их с такой силой, словно жив был отец Порфирий и все это он только что сам мне рассказал.

Материала было достаточно, чтобы продолжить начатую работу. Итак, надеюсь, с помощью Батюшки и благодати Святаго Духа, Которого я часто призываю, мне удастся описать хотя бы некоторые из тех событий, свидетелем которых я был, и осветить образ святого нашей Церкви — старца Порфирия.

Сам того не желая, я, быть может, несколько увлекся. Это неудивительно, поскольку я рассказываю о жизни не простого мирянина, а блаженного старца Порфирия. Полагаю, что любой человек, которому довелось хотя бы недолго, пусть несколько часов, побывать в обществе Старца, сочтет мои воспоминания недостаточными. И конечно же, такой человек будет прав, потому что обрисовать личность отца Порфирия во всей полноте невозможно. Для полного изложения всех фактов его жизни и деятельности потребовались бы сотни страниц, тонны бумаги и чернил.

Вероятно, когда-нибудь это и осуществится, если, к примеру, все его бесчисленные духовные чада пожелают сложить воедино свой опыт общения с Батюшкой и описать его, с тем чтобы, во-первых, почтить память своего духовного отца, который так много сделал для них, молясь и сострадая вместе с ними, поддерживая каждого в критические минуты жизни, и, во-вторых, чтобы их опыт стал достоянием всех верующих, чтобы все знали, каким был Батюшка, что делал, как поступал, что проповедовал и, наконец, что требовал от своих духовных чад.

Только тогда, когда все эти материалы будут опубликованы, все мы, как и каждый в отдельности, сможем отдать Батюшке должное. Ибо он, в свою очередь, никогда не обращал внимания на критическое состояние своего здоровья и, несмотря на строгие запреты врачей, отдавал нам всю свою жизнь, ведя нас ко Христу, Которому был так верен и Которого так возлюбил!

Только тогда мы сможем ему доказать, что труд его не напрасен, что семя, посеянное им, укоренилось, возросло и принесло плоды. Увидев это оттуда, с небес, возрадуется душа его!..

Однако вернемся к нашему повествованию. Событие, о котором я хочу рассказать, произошло тридцать лет назад. Отец Порфирий, вернувшись из поездки на Святую Гору и по святым местам Палестины, пожелал мне показать что-то весьма ценное, что он привез с собой. Для этого Батюшка пригласил меня в алтарь церкви Святого Герасима и, проверив, не видит ли нас кто другой, вынул из глубокого кармана большой сверток, перекрестился и три раза его поцеловал. Потом, обратившись ко мне, спросил, знаю ли я, что в этом свертке. Я ответил, что, разумеется, не знаю. Он с большим благоговением вновь перекрестился и развернул сверток.

Вдруг все наполнилось благоуханием. Это был такой аромат, которого я никогда раньше не ощущал. Когда Батюшка разворачивал сверток, я сразу заметил, что в нем был деревянный резной, очень красивый крест длиной с большую мужскую ладонь и шириной в два-три сантиметра. Такого красивого креста я никогда не видел. Как произведение искусства он был бесценен. Я молчал, пораженный.

Отец Порфирий взял крест в руки и трижды им себя перекрестил, приложился к нему истово и благоговейно, а потом начал долго меня им крестить, в то время как уста его шептали молитвы.

Когда он закончил, то дал мне поцеловать и рассмотреть крест. Я долго и внимательно его рассматривал и восхищался тонкой работой и мудростью мастера, который его сотворил. Я также пытался понять, откуда идет такой удивительный аромат. Но мне не удалось это выяснить, так как Батюшка поспешил вывести меня из состояния праздного любопытства.

- Что ты смотришь? Знаешь ли ты, что держишь в руках?

- Нет.

- Что бы я тебе ни сказал, этого будет недостаточно. Ты держишь Древо Жизни! Держишь Честной Животворящий Крест! Древо, к которому прикасалось тело Самого Бога! Древо, политое кровью нашего Христа! Древо, воскрешающее мертвых и заставляющее бежать легионы демонов! Вот почему оно издает такой аромат. Ты столько времени и так внимательно рассматриваешь и оцениваешь его внешние достоинства и не замечаешь главного. Здесь же важна суть, а не внешний вид. Как тебе пришло в голову, что я тебя позвал сюда просто для праздного разглядывания сей святыни? И если бы дело было в этом, зачем мне принимать меры предосторожности, чтобы его никто не увидел? Дело в том, что очень мало счастливцев, державших в своих руках то, что держишь теперь ты. Но самый счастливый из всех вас я, грешный. Не могу поверить, что Господь послал мне этот чудесный дар. Буди благословенно имя Его!

Теперь же, чтобы ты уверился в силе и Божественной благодати Честного Древа, я попрошу тебя сделать в точности то, что я тебе сейчас скажу. Ты будешь крепко держать Крест, затем положишь его в рот. Потом накроешь его двумя руками и крепко прижмешь к губам так, чтобы не проникал воздух. Затем ты постараешься вдохнуть как можно глубже, задержишь дыхание как можно дольше и, после того как выдохнешь, скажешь мне, что ты почувствовал. То есть ты повторишь все то, что сначала сделаю я.

И в самом деле, он показал мне, что от меня требовалось. В тот момент, когда Батюшка глубоко вдохнул, я увидел, что он совершенно изменился. Лицо его сияло! Полузакрытые глаза сверкали. Ум его, должно быть, витал где-то далеко, да и сам он, как я полагаю, был в другом мире! Я же, маловерный, как всегда, не хотел верить собственным глазам. "Вероятно, это плод моего воображения", — подумал я.

И вот наконец Батюшка, помолодевший и радостный, дал мне Крест с Честным Древом и сказал, чтобы я в точности повторил все за ним. И я действительно повторил все так, как он мне показал. Когда я закончил, он спросил:

- Что ты почувствовал?

- Ничего, — ответил я.

Это была правда. Разве я мог сказать ему неправду? Кроме того, как я уже говорил, даже если бы я захотел его обмануть, я не смог бы этого сделать, потому что Батюшка по благодати Божией знал, когда ему говорят правду, а когда лгут. Следовательно, если бы я попытался соврать, то упал бы в его глазах и Батюшка утратил бы доверие ко мне. Итак, я вынужден был сказать ему правду.

- Давай, дитя мое, повтори то же самое, — попросил Батюшка.

И я покорился. Но опять ничего не почувствовал. Затем я повторял "опыт" еще и еще раз, даже с закрытыми глазами, — и все безрезультатно.

Я был крайне огорчен. Отец Порфирий понял это и пытался сгладить мое огорчение. Однако, что бы он ни говорил, что бы ни делал, я все равно ничего не чувствовал. Этого и следовало ожидать. В тот момент я ощутил всю свою греховность, все недостатки и всю нищету моей христианской жизни, оказавшись лицом к лицу с моим духовным отцом.

Все происходящее вызывало у меня стыд и страх. Стыд потому, что я упал в глазах Батюшки, так как при нем обнаружилось мое недостоинство называться его духовным чадом. Страх же я испытывал потому, что убедился, на какой ступени святости находится отец Порфирий и как далек от него я.

Нас с ним разделяла такая пропасть, что мне не суждено, видимо, никогда перекинуть через нее мост. Я говорю "никогда", потому что именно в тот момент явилась возможность сопоставить нас, двух столь противоположных, столь непохожих друг на друга людей.

На одном краю пропасти находился отец Порфирий, то есть святой, с его глубочайшим смиренномудрием, незлобием, любовью к ближним и верою во Христа!

А на другом был я, молодой человек, каким я был тогда, обремененный непомерным эгоизмом, надменный и развращенный, не имеющий должного уважения к Богу, к тому же маловер, что уж никак не подобало сыну священника.

Итак, когда в ту минуту я сопоставил нас, двух столь разных людей, я испытал такое потрясение, что с трудом мог удержаться на ногах.

Батюшка же, который всегда проявлял понимание и доброту и находил решение там, где, казалось, его не могло быть, как только заметил мое отчаяние, сразу поспешил ко мне на помощь. Он погладил меня по голове и сказал:

- Не расстраивайся, чадо мое. Ты такой же легкоранимый и чувствительный, как твой отец. У тебя хорошая душа. То, что тебе не удалось здесь, удастся дома. Вот, сейчас я сделаю для тебя нечто такое, чего ни для кого другого никогда бы не сделал. Я дам тебе Крест с Честным Древом. Ты возьмешь его домой и будешь держать у себя, сколько захочешь. Постепенно тебе удастся сделать то, что не удалось теперь. Только прошу тебя, будь осторожен, не потеряй его, ибо это то, что не продается и не покупается! Того, чего стоит этот Крест, не стоит весь мир! Но чтобы ты знал, как я тебя люблю, я тебе его даю. И я уверен, что уже сегодня вечером ты почувствуешь то, что чувствую я, и воспримешь его благодать.

Я не верил ушам своим! Чтобы я взял Крест к себе домой? И чтобы я держал его, сколько захочу?! Матерь Божия, что я слышу? Я стоял в растерянности. Когда же пришел в себя, схватил батюшкины руки и покрыл их поцелуями. Я еще много раз горячо благодарил его, целовал его руки и его самого, наконец попросил благословения и бегом побежал домой.

Если бы меня спросили, что я чувствовал по дороге домой, я бы не в силах был ответить. Думаю, что и никто другой, находясь на моем месте, не смог бы описать свои чувства. Я в этом уверен. Переживания были слишком сильны, а чувства — в полном смятении.

С одной стороны, я парил в небесах, потому что держал в своих грешных руках Древо Жизни! Весь мир! Самого Бога, как точно сказал отец Порфирий. И мог оставить эту святыню у себя не на несколько минут, но на много дней!

С другой стороны, меня охватывал неописуемый страх, как только я представлял, что этот драгоценный Божий дар может каким-либо образом оказаться в чужих руках. Как я тогда оправдаюсь перед Батюшкой? К тому же он наказывал мне хранить его как зеницу ока, ибо это нечто такое, что не продается и не покупается.

Обуреваемый подобными мыслями и чувствами, я дошел до дома, крепко держа сверток с бесценным сокровищем. Я сразу же прошел в свою комнату и заперся там. Затем поставил Крест на ровную поверхность стола. Встал на колени и начал горячо молиться. Молился я довольно долго, и единственное, о чем я просил Господа, — чтобы Он дал мне почувствовать то, что ощущал Батюшка, когда вдыхал в себя Честное Древо.

Закончив молитву, я был уверен, что просьба моя услышана. В этом мне, конечно же, помогла и батюшкина молитва, и его обещание: "Дома ты добьешься того, что здесь тебе не удалось!".

Итак, веря в действенность своих и батюшкиных молитв и в его предвидение, я перекрестился и приступил к "опыту". И чудо произошло! С первым же вдохом я ощутил, как в мою гортань влилось животворное дыхание, которое, охватив мои легкие, далее распространилось по всему телу. Я внезапно почувствовал такой прилив сил и здоровья, какого раньше никогда не ощущал. Это было нечто сверхъестественное, нечто такое, что, признаюсь, у меня нет слов описать.

Преисполненный радости, волнения и страха Божия, еще более укрепленный в своей вере, я продолжал делать "опыты". И что удивительно, с каждым разом благодать Божия ощущалась все сильней. В конце концов я так и заснул с Крестом в руках.

На следующее утро, едва проснувшись, я отправился к отцу Порфирию. Увидев меня, он сказал:

- Видишь теперь, что ты напрасно расстраивался? Разве я тебе не говорил, что то, что тебе не удалось здесь, удастся дома? Ты почувствовал…

И он стал описывать мне именно то состояние, которое я пережил, и посоветовал мне повторять "опыт" ежедневно.

С тех пор Крест сопровождал меня повсюду. Исходящая от него благодать помогала мне на экзаменах, которые я в то время держал в институте, во всех моих делах и начинаниях, охраняя меня к тому же от множества опасностей.

Каждый раз, когда Батюшка просил, чтобы я вернул ему Крест, я находил какие-то доводы, чтобы его задержать. И он, зная о том, как я нуждался в благодати святого Креста, все время давал мне отсрочку…

Так шли дни, недели, месяцы. И как знать, если бы я проявил бóльшую настойчивость, Крест, может, и теперь находился бы в моих руках… Но как только он от меня ушел, я вновь обессилел, став немощным, как обезоруженный воин.