Им помогали силы Тьмы

Глава 15 Под мышкой у черепахи

Грунтовая дорога вела на северо-восток и, пропрыгав на ее кочках и ухабах мили полторы, Грегори выяснил, что она выходит на дорогу в Розан, ту самую на которую совершила посадку и с которой взлетела «Дакота». А еще несколькими милями дальше он оказался на перекрестке с широкой магистралью, которую он помнил по карте: левая ветвь дороги направлялась к Варшаве — ему она не подходила, и он повернул направо. Покрытие дороги было хорошим, и он мог использовать своего мощного бензинового коня на всю катушку — что он и сделал, покатив на север.

Через шесть миль на его пути попалась сонная деревенька, которую он на полной скорости проскочил, а еще через двенадцать — небольшой городок Пшасныш. Там дорога продолжала идти через городскую площадь на север, но, рассудив, что он уже достаточно отклонился от Варшавы, Грегори свернул на запад.

Теперь, когда он был уже в тридцати милях от заимки Малаку, он находился на территории, которую не помнил по карте, поэтому он развернул карту, найденную в домике, и, посветив фонариком, несколько минут выбирал дальнейший маршрут. Он увидел, что проселочная дорога, на которой он сейчас находился, здорово петляла, но в общей сложности вела на запад, а через двадцать миль он должен приехать в городок Млава, там она уводила на северо-запад, проходила через две деревни и снова поворачивала на запад, заканчиваясь на железнодорожном узле Бродница.

Когда он достиг Млавы, солнце уже начинало всходить, в окнах домов зажигался свет, но улицы пока были пустынны. Часы на башне отбили пять, когда он выезжал из города. Еще в течение целого часа на дороге не было движения, но из окрестных домов выходили люди и шли на работу — день крестьянина начинается рано. В половине седьмого он был уже в Броднице, на улице он заметил немногочисленных прохожих, а на городской площади — польского полицейского, но, бросив на него опасливый взгляд, люди сразу же отводили глаза в сторону, чему он в данной ситуации был даже рад.

Из Бродницы он поехал в сторону областного центра Торунь, что лежал в сорока милях на юго-запад.

Местность здесь была гладкой как блин, кругом, куда ни кинь взгляд, простирались до самого горизонта поля, поля. Он уже совсем отчаялся, опасаясь того, что скоро не сможет управлять мотоциклом, когда в двенадцати милях от Быгдоща наконец нашел лесок.

В нескольких сотнях ярдов от магистрали он обнаружил деревянный мостик, перекинутый через речушку. Грегори слез с мотоцикла и обследовал мостик, выяснив, что с одной стороны ручья под мостом как раз достаточно места, чтобы спрятать мотоцикл, а с другой — чтобы прилечь и отдохнуть самому. Спустить по крутому бережку тяжелую машину и загнать ее во временный гараж было делом нелегким и отняло у него, последние остатки сил, но он все же сделал это, немало попотев и перечислив всех святых, а также их родительниц. Потом перебрался по мостику на другой берег ручья, там развернул портплед и использовал гражданскую одежду в качестве подушки. Растянувшись во весь рост, он перед сном подумал о том, что ему, несомненно, везет, если он уже покрыл сто шестьдесят миль и был далеко от района, где его могут искать, — и все благодаря его немецкому скакуну. Мысль о лошадях, естественно, ассоциировалась в его мозгу с Эрикой, которая будет очень огорчена, узнав о происшедшем с ним. Сейчас уже восемь тридцать утра, и она проснулась. Представив ее в постели, Грегори заскучал по ней, да так и уснул.

Когда он проснулся, часы показывали около четырех пополудни, значит, он проспал больше семи часов, что и подтверждалось общим состоянием организма, только вот левая нога… Он занялся зарядкой, немного размял ногу и одновременно обдумал, что ему делать дальше. Двух немцев, видимо, уже хватились, охота на него объявлена, и трогаться с места раньше наступления темноты не стоит: меньше шансов, что заметят номер мотоцикла и проведут логическую связь между ним и объявленным в розыске номером. А теперь лучше всего подкрепиться чем Бог послал. А послал Он Грегори половину дикой утки скромных размеров, огрызок сыра, кусок колбасы и буханку ржаного хлеба. Отложив утку и сыр на потом, он задумчиво пожевал черствую корку и колбасу, затем обследовал более внимательно содержание бумажников двух убиенных им германских воинов. Там имелись разрешения на заправку бензином, но он прекрасно знал, что если он предъявит их в гараже, номера карточек будут занесены в журнал, а ему придется расписываться от имени покойника. Обман рано или поздно раскроется, а он тем самым выдаст направление, в котором движется, и механик гаража даст его словесный портрет, что его отнюдь не устраивало. Самый главный его козырь был в его анонимности, и если только выловят Малаку — а он выдаст его с потрохами — только тогда немцы будут знать, кого искать. Следовательно, лучше добывать бензин всеми доступными способами, но не с помощью карточек.

Нашел он в бумажниках и удостоверения личности, которыми пользоваться не мог по той же причине, что и карточками на бензин. Но на нем была форма СД и останавливать его никто, кроме офицера СД, не имел права, а вероятность того, что ему повстречается такой офицер до самого Берлина, была, скажем прямо, невелика. Зато там разгуливать в форме, значки на которой свидетельствуют о том, что его часть расквартирована в Польше, будет смертельно опасно. Но и цивильное платье одевать пока рано.

Еще немного отдохнув, он завел мотор, откатил мотоцикл на холостом ходу до окраины леса, где проверил, не едет ли кто с той и с другой стороны. Ему еще оставалось до Быгдоща около двенадцати миль, а бак с бензином стремительно пустел. Он проехал медленно через две деревни, выглядывая возможные источники пополнения запасов бензина, но кроме крупных гаражей, которые его, понятное дело, не устраивали, ничего путного не обнаружил. А он уже приближался к Быгдощу, и по мере приближения к городу возрастало и его беспокойство. Но на окраине ему неожиданно повезло, он приметил солидных размеров виллу и около нее машину. Грегори остановился, подошел к автомобилю и шесть раз нетерпеливо надавил на клаксон.

Через несколько секунд из дома выкатился среднего возраста коротышка, прошел к нему по садовой дорожке и поинтересовался на немецком, что герр зольдат желает. Знакомый с повадками бандюг из СД, Грегори блистательно скопировал их манеру обращения с гражданским, потребовав бензина, на что ему было предложено обратиться за бензином в городской гараж, где господину солдату, несомненно окажут любезность помочь, поскольку сейчас было только немного больше девяти вечера. Грегори не удовлетворился подобным объяснением и отрывисто дал понять коротышке, что бензин ему нужен срочно и что срочно же он этот бензин у коротышки отберет. Тот запричитал, что он доктор, что буквально с минуты на минуту он должен выехать на машине на отдаленную ферму, что он не может поделиться своим бензином. Но когда германскому воину пытаются запудрить мозги такими неубедительными доводами, разговор обычно бывает коротким, и Грегори еще проявил своего рода гуманность, написав ему расписку следующего содержания: «Откомандировано у герра доктора такого-то семнадцать литров бензина для срочных нужд». И подписался: «Альберт Шмидт, № 4785 СД». Операция по перекачке бензина из одного вместилища в другое заняла не более десяти минут.

Пилотка у Грегори все это время была надвинута на глаза, а свет фонаря, под которым производилась эта сделка, не падал на лицо, с тем чтобы впоследствии доктор затруднился бы описать его внешность. После отрывистого «спасибо» Грегори снова вскочил на мотоцикл и поехал через весь город, стараясь не заезжать в центр, а придерживаться окраин.

Ему повезло, когда он выехал на дорогу с указателем «На Берлин», по которой он проехал шестьдесят миль, затем свернул на магистраль «Данциг — Берлин», где увидел указатель, на нем значилось, что до Берлина ему оставалось 160 километров. Он последовал указанному направлению и на хорошей скорости прокатил три четверти пути, когда впереди заметил огненное зарево, которое вставало над Берлином. Подъехав еще ближе, он понял, что на столицу совершается ночной бомбовый налет, а зарево было от многочисленных пожаров и прожекторов ПВО, которые бороздили ночное небо, ловя мириады светящихся точек-самолетов, видны были разрывы снарядов, сотнями выпущенных в считанные секунды из зенитных орудий, он слышал непрерывный грохот падавших бомб, доносившийся издалека, но когда Грегори доехал до конца аутобана, налет уже закончился, и только пламя от бушевавших в городе пожаров освещало небо.

Часы показывали половину второго. Замедлив скорость, он выглядывал место поудобнее, где бы мог избавиться от мотоцикла. Не найдя ничего подходящего, он свернул на северное ответвление дороги, где среди полей, рощиц и лугов были разбросаны маленькие заводики и ряды строений промышленного типа. Через милю с небольшим он нашел то, что искал: горбатый мостик, перекинутый через железнодорожные пути. Остановив мотоцикл, Грегори отверткой из набора инструментов за сиденьем, отвернул номера, сунул их в карман, огляделся, удостоверяясь, что никто его не видит, откатил машину подальше от дороги, отстегнул свой портплед и перекинул мотоцикл через кирпичную ограду на железнодорожное полотно, лежавшее в пятнадцати футах внизу. И утешая себя мыслью, что он сделал Германию беднее на один мощный мотоцикл — а если повезет, то и на один железнодорожный состав, — он подобрал с земли портплед. Минут через пять он уже шагал по дороге, походя закинул в высокую крапиву номера мотоцикла, упокоив их на дне придорожной канавы.

Он чувствовал себя сильно уставшим, и после получасового блуждания по пустынным улицам окраин начал заметно прихрамывать. Около двух ночи он нашел то, что искал — непритязательную на вид харчевню, старше, чем окружающие дома, с палисадником и достаточно большую, чтобы в ней нашлось несколько номеров с койками. После настойчивого стука в дверь и перезвона, который Грегори бессовестно учинил среди ночи, вниз спустился пожилой толстый трактирщик с черной повязкой на одном глазу и закутанный в поношенный домашний халат. Отсалютовав ему и крикнув «Хайль Гитлер», Грегори сказал:

— Я из Гамбурга, здесь в отпуске, приехал проведать девчонку, живущую по соседству. Но она два дня назад съехала отсюда и оставила мне письмо с новым адресом, по которому я завтра и пойду. А сейчас я уже с пяти часов на ногах, мне нужна комната, чтобы отоспаться.

— Сожалею, господин, но, как бы ни был я рад посодействовать вам, я ничего не могу поделать. Бомбежки превратили стольких людей в несчастных бездомных. Все мои комнаты заняты.

— Черт побери! — чертыхнулся Грегори. — Ну что за несчастье такое! А что же делать — я на ногах не стою, впору хоть на кушетку у вас в холле вались и спи.

Явно обрадованный такому компромиссному решению, хозяин ввел его в дом и запер наружную дверь.

Бывалый солдат, Грегори проснулся в половине шестого утра, так как перед сном назначил себе подъем именно в этот час: в холле было сыро и неуютно, но англичанин отыскал умывальник, облился до пояса ледяной водой, побрился, переоделся в гражданское и почувствовал себя окончательно проснувшимся. В баре он, руководствуясь древним принципом забирать на вражеской территории все, чем можно поживиться, осушил целую пинту пива, еще одну сунул в карман, рассовал по карманам как можно больше бисквитов и в шесть с небольшим уже вышел из дома с портпледом, набитым военной формой.

Он вошел в столицу с северо-восточной окраины, которую, в отличие от центра, знал слабо, то есть представлял себе, что лондонскому Вест-Энду соответствуют в Берлине Моабит и Шарлоттенбург и что богатые и зажиточные люди предпочитают более южные и западные районы, в основном в эксклюзивном пригороде Далем или на своей частной собственности у восточного берега продолговатой и достаточно приятно расположенной водной глади Хавеля, на дальней оконечности которой расположен Потсдам. А вот о той части Берлина, которая лежит к северу от Шпрее, он не знал практически ничего.

Теперь же, при свете дня, он находил окрестности более чем унылыми. Каждые несколько сот ярдов попадались развалины, а раз или два ему пришлось воспользоваться для обхода боковыми улочками, поскольку проход был закрыт из-за бомб замедленного действия, оставшихся от последнего налета.

Но каждый раз, сворачивая, он брал на запад и скоро оказался, на широкой Фридрихштрассе, идя по которой он дошел до моста через Шпрее. Посреди моста он остановился, поставил портплед на каменный парапет и стал задумчиво глядеть на свинцово-серую воду. Как это всегда бывает на городских мостах, несколько таких же задумчивых бездельников так же, как и он, уныло созерцали тот же объект. Наскучив этим занятием, Грегори протянул руку, чтобы забрать портплед, но вместо этого неловко опрокинул его в реку. Подошли несколько сочувствующих, но делать было нечего, портпледа не вернешь, и Грегори со скорбным выражением лица отошел от парапета. Теперь он избавился от всех вещественных улик, которые бы его связывали с охотничьей заимкой Малаку.

Пока что все шло хорошо. Но главные-то его проблемы остались: деньги и как добраться до границы нейтрального государства, то есть снова деньги. Он вышел на Унтер ден Линден, с ее импозантными кварталами и тремя шпалерами ухоженных деревьев. Грегори нашел ее поблекшей и много потерявшей в своем былом очаровании, какой он ее видел в последний раз.

Свернув у Потсдамер Плац и пройдя по Герман Геринг штрассе, он снова вышел на Унтер ден Линден в самом ее конце, где она упиралась в Бранденбургские ворота. Дальше на восток простирался Тиргартен. Здесь тоже отметины бомбовых ударов, леса зениток и установки с прожекторами. В той части Тиргартена, куда еще допускалась публика, он уселся на скамейке и задумался над своим нелегким положением. В Берлине каждый встречный мужчина и женщина для него враги, ни у кого он не может занять денег или попросить помощи, те жалкие марки, что у него остались — их хватит едва на несколько дней. Значит, остается разбой как средство пополнения своих фондов. Он вооружен, но взять банк рискованно, а залезть в чей-то дом — опасно уже по другой причине: он не был уверен, что найдет в чьем-то доме нужную сумму наличными. Тогда можно рискнуть взять кассу какого-нибудь шикарного ресторана, вроде «Хорьхера», или то же самое сделать в респектабельном отеле — так будет больше шансов скрыться с награбленным, чем из банка. «Адлон», кстати, совсем неподалеку, можно сходить туда на разведку.

Здания по обе стороны роскошного отеля практически уже не существовали, а его самого по какой-то счастливой случайности даже и не задело. Грегори поначалу остерегся появляться в этом знаменитом прибежище германской аристократии и миллионеров в поношенном костюме, но, приглядевшись, понял, что война внесла свои коррективы и в социальную сферу. Поэтому, оказавшись в огромном фойе, он с радостью понял, что в этой пестрой толпе, в которой каждый мельтешил, по своим делам, он своим видом нисколько не выделялся.

Появился он незадолго до ленча, когда люди встречались для совместных коктейлей. Подходя к дверям ресторана, он обратил внимание на женщину-кассира, сидевшую в деревянной коробке, верхняя часть которой была из зеркального стекла. Это его не слишком воодушевило, поскольку залезть рукой в низкое отверстие спереди и схватить пачку денег было непросто. А нужно еще и скрыться с этой пачкой. Тем не менее до ночи у него еще уйма времени и он успеет разведать и другие, более доступные места, например можно заглянуть в бар.

А зайдя в бар, ему показалось, что он заслуживает выпить чего-нибудь приличного, и, проклиная наценку за роскошность заведения, заказал себе большой коктейль с шампанским. Обернувшись, он обвел взглядом хорошеньких женщин, сидевших в другом конце комнаты в сопровождении ухажеров, и вдруг почувствовал, как сердце у него подпрыгнуло от неожиданности. Он узнал стройную спину одной дамы с высокой прической и несколькими очаровательными темными завитками на шее, и на память ему пришли те чудные мгновения, когда он ласкал такие же точно завитки на шее Сабины Тузолто.

Возможно ли? Рост, кажется, тот же, что и у Сабины. А если так… Он забрал у бармена бокал и прошел по комнате, усевшись таким образом, что мог наблюдать лицо обладательницы чарующих завитков в зеркале. Нет, лицо ее, миловидное и ухоженное, в данной ситуации не было столь чарующим для него, как знакомые завитки. Он почувствовал острое разочарование, но эта женщина, напомнившая ему о Сабине, просто молодец.

Хотя Сабина была венгеркой и дом ее находился в Будапеште, с той самой поры, как она приглянулась Риббентропу, жить она переехала в Берлин, поближе к своему могущественному покровителю. И если она так и осталась любовницей нацистского министра иностранных дел, тогда она, вполне возможно, живет в Берлине. Но даже если и так, Грегори не очень был уверен в том, можно ли ее считать своей союзницей.

Встретил он ее однажды вечером в казино «Дьювилль» в 1936 году, прекрасную как богиня — ей тогда едва исполнилось двадцать. Ее любовник возглавлял интернациональную банду, занимавшуюся сбытом и переправкой через границу государств контрабандных товаров, и к своим темным делишкам привлек Сабину. И ее бы несомненно арестовали, не спаси ее тогда Грегори. Он увез ее из Англии в Будапешт, где она сторицей вознаградила его рыцарский порыв и вознаграждала от всех щедрот своей души и тела несколько недель подряд. Потом им пришлось расстаться по причинам, от них не зависевшим.

А в 1942-м, летом, он снова оказался в Будапеште, и на этот раз уже Сабина выручила его, когда они спускались по Дунаю… Да, но выручила не так уж бескорыстно, как ему казалось, влюбленному идиоту: она шпионила в Англии в пользу нацистской Германии. Что ж, ее поймали и посадили в лондонский Тауэр, откуда ее вытащить представлялось практически невозможно. Но Грегори закрутил интригу с военным атташе Бессарабии полковником Каздаром и ухитрился-таки вытащить женщину и переправить в Германию с чудной дезинформацией о планах союзников в операции «Торч».

Поигрывая бокалом с шампанским, Грегори, припоминая былое, задумался о том, какова будет реакция Сабины на его появление. Если, конечно, она в Берлине и если он ее найдет. Ведь не исключено, что Гитлер, узнав, что Риббентроп подсунул ему ложные сведения, позаботился о том, чтобы канал, по которому эти сведения к нему дошли, больше не существовал.

Допив коктейль, он подошел к телефонному автомату и заглянул в справочник на фамилию Тузолто. Как он предполагал, такой фамилии там не оказалось. Единственная возможность связаться с ней, видимо, была через Риббентропа, к которому звонить не было смысла. И все-таки Грегори поинтересовался его личным телефонным номером; обнаружив, что тот все так же живет в Далеме, записал адрес рейхсминистра Риббентропа.

Выйдя из «Адлона», он зашел в Тиргартен и устроился на скамейке, всухомятку прожевав булочки и раскрошенные бисквиты, украденные у трактирщика утром. Затем подошел к ближайшей трамвайной остановке и спросил у стоявшей там женщины, сможет ли он добраться на этом трамвае до Далема. Она указала Грегори дорогу на восток, пояснив, что до Далема трамваи не ходят, но он может проехать на автобусе, если подождет час-другой.

Грегори предпочел пойти пешком и не пожалел, потому что идти по улице, где в глубине садов стояли особняки богатых людей, было легко и навевало на него приятные воспоминания. Он чуть было даже не пропустил боковую тенистую аллею, которая привела его через двести шагов к вилле Риббентропа.

Вилла представляла собой вместительное жилище довольно претенциозного вида, вроде тех, что строили себе удачливые промышленники в викторианскую эпоху. Тот факт, что Риббентроп не поменял места жительства после восхождения на политический Олимп на что-нибудь более импозантное, свидетельствовал лишь о том, что он не обладал ни вкусом, ни тщеславием Геринга. Но он наверняка обставил роскошью свою официальную резиденцию в Министерстве иностранных дел и, как Грегори подозревал, сохранил это воронье гнездо из самых сентиментальных побуждений, потому что именно здесь происходили самые первые и исторические партийные совещания, которые и привели нацистов к власти.

Открыв боковую калитку, Грегори прошел по садовой дорожке, что вела к заднему крыльцу виллы, и позвонил в колокольчик. На звонок дверь открыла служанка с кухни. Грегори спросил ее, не может ли он видеть лакея господина рейхсминистра. Она попросила его подождать, и несколько минут спустя к нему вышел пожилой и тучный человек.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, но я, видите ли, венгр, в Берлине совсем недавно. Матушка моя служила у госпожи баронессы Тузолто кормилицей, и у меня к ней имеются рекомендательные письма. Но адреса ее не могу найти, а в справочнике он не значится. Матушка говорила, что госпожа баронесса близкий друг господина рейхсминистра, поэтому я взял на себя смелость узнать, не в курсе ли кто-нибудь из домашней прислуги господина рейхсминистра, где мне ее найти.

Толстые губы лакея расплылись в довольной улыбке.

— Да-а, лакомый был кусочек, эта баронесса… Такую в постель затащить — и больше ничего на свете не надо. Была она подругой моего господина, была — а теперь он с ней вроде как и не знается. И она сюда, понятно, не приезжает. Госпожа бы такого не потерпела, ну и хозяин ее поселил тогда на чудной маленькой вилле на острове Шлахтен, прямо у входного фарватера озера Ванзе. А в добрые старые времена там все больше на лодках катались, эх, какие времена были! Ну, насколько мне известно, она там все так и живет, и катается, мать ее так! Сходи туда и узнай — может, и повезет. А мне с тобой некогда тут лясы точить.

Узнав, что вилла на острове зовется «Вид на Зе» и как туда лучше всего добраться, Грегори рассыпался в благодарностях и ушел.

Полускрытая деревьями, вилла стояла в пятидесяти ярдах от дороги. С одной стороны он приметил какое-то служебное строение, наверно, гараж с комнатами для шофера и механика наверху, но на воротах висел замок. Сама вилла была трехэтажной и, судя по габаритам, в ней было комнат десять. Муслиновые занавески на окнах верхнего этажа давали основание предполагать, что там кто-то живет, под навевающим сонливость зноем никого кругом видно не было, и Грегори решил сделать разведку.

Зайдя в боковую калитку, он прошел через кустарники и, обогнув гараж, вышел в небольшой дворик. Дальше снова начинался кустарник, и, используя его как прикрытие, он пошел дальше. Сквозь кусты он заметил, что задним фасадом вилла выходит на чудную зеленую лужайку, заканчивавшуюся озером, и с одной стороны у озера есть свой лодочный причал и сарайчик для лодок. А с ближней к нему стороны лужайки был подвешен гамак под полосатым тентом, но разглядеть, есть ли кто в гамаке или нет, он не мог, но лежавшая рядом книжка и садовый столик с бокалом наводили на подозрение, что в гамаке кто-то прохлаждается. Осторожно он приблизился к гамаку и заглянул внутрь: там спала Сабина.

Итак, удача не оставила его. Он искал ее и нашел. Но только удача ли это для него? Он пытливо вглядывался в ее черты, пытаясь прочесть свою судьбу. Эта очаровательная распутница отдавалась с одинаковой страстью и ему и Иоахиму Риббентропу. Но это все в прошлом — толстомордый лакей сказал, что Иоахим дал ей отставку. Скорее всего, из-за той дезинформации, которую он, Грегори, переслал с ней в Германию. Да, задачка: может ведь и отомстить — женщины такого не прощают. А если и простит, то ему от этого не легче.

Зная ее страстную натуру, Грегори всерьез обеспокоился за свое целомудрие. А как же Эрика? Неужели все начинать сначала? И все же, все же Сабина — его единственный шанс без особого ущерба для здоровья покинуть пределы Германии.