Им помогали силы Тьмы

Глава 3 Проверка

По мере того как высокая плоскогрудая женщина приближалась к его столику, Грегори бессознательно отметил про себя, что ее одежда, когда-то приличная, даже шикарная, теперь выглядела поношенной и висела мешком. И вообще ее вид вызывал впечатление какой-то неухоженности и полного равнодушия к своей внешности, что лишь убедило его в том, что ее скоропалительно выпустили из концлагеря и подослали к нему. Он собрался и принял решение. Необходимо приложить все старания, чтобы убедить ее: он офицер, приехавший в бессрочный отпуск, здесь он с единственной целью порыбачить и подлечить нервы, поправить свое здоровье. А то, что поганые наци используют своих евреев как наживку для разведчиков — так этот их подлый прием давно уже не нов, только они недооценивают противника. Как же, черт подери, ему выдумать в такой короткий срок достаточно правдоподобную легенду о недавней службе в Швеции, ведь они очень быстро и эффективно могут проверить, соответствуют ли его утверждения действительности, или это не более чем наглая ложь? И еще. Если они подослали эту еврейку и в их руках письмо к фрау фон Альтерн, значит, среди людей за соседними столиками есть их агенты в штатском, только и ждущие от него какого-то неверного шага или движения.

Грегори поднялся, щелкнул каблуками, поклонился женщине в лучших армейских традициях пруссаческого юнкерства и отрывисто представился: «Боденштайн».

Внимательно разглядывая его огромными светло-серыми глазами, хранившими серьезное выражение, она протянула руку, которую он галантно поднес к губам, пробормотав:

— Фрау фон Альтерн, рад познакомиться с вами и выразить мою глубочайшую признательность за то, что вы сочли возможным скрасить одиночество солдата и согласились принять мое приглашение на ленч.

— Рекомендации наших общих знакомых было достаточно для меня, — ответила женщина. — И разве это не долг любой из нас — сделать все от нас зависящее, чтобы наши храбрые воины не скучали во время отпусков. Но, как мне показалось, вы были несколько удивлены, когда увидели меня, так сказать, во плоти, не так ли?

Голос у нее был низкий, грудной, по-немецки она говорила с заметным акцентом, поэтому Грегори сказал вполне открыто:

— Что для меня было полной неожиданностью — так это ваша внешность. Я… я не предполагал, что вы иностранка.

— Странно, очень странно, — заметила она, опускаясь на стул, который он вежливо предложил. — Странно, что наши общие знакомые не сказали вам, что я турчанка и вышла замуж за Ульриха фон Альтерна тогда, когда он служил при посольстве в Анкаре. Должно быть, вам также неизвестно, что мой горячо любимый супруг пал смертью храбрых на Восточном фронте полгода назад.

То, что сам фон Альтерн уже не может служить препятствием на его пути к разрешению загадок Пенемюнде, было для Грегори приятной новостью. Да и то, что германский офицер во время службы в Турции женился на турчанке, тоже не было чем-то из ряда вон выходящим. Кстати, объяснялась и ее восточная внешность, хотя в Западной Европе ее легко можно было принять за представительницу семитского племени. А раз она турчанка, то можно было определенно рассчитывать на то, что ее не подослало гестапо — уф-ф, сразу от сердца отлегло, обрадовался Грегори и подозвал пожилого хромого официанта, осведомившись у дамы, что бы она предпочла выпить перед ленчем.

Она быстрым и каким-то нервным движением извлекла из сумочки пачку сигарет, закурила и произнесла:

— Водка и бренди.

Грегори ничем не выдал своего удивления от ее странного выбора и только еще внимательнее стал приглядываться к ней. При ближайшем, рассмотрении она оказалась помоложе, чем издали, — лет тридцать пять — тридцать шесть. На лице никакой, косметики, цвет кожи нездоровый — изжелта-бледный, а под светлыми, лучистыми глазами так и вовсе черные круги. Выбившаяся из-под косынки неопрятная прядь волос говорила о том, что женщина от природы рыжая. Должно быть, молоденькой девушкой она выглядела очень миловидной.

«Теперь самое важное, — подумал Грегори, — убедиться в том, что именно она послала то донесение об испытаниях нового секретного оружия в Пенемюнде». Поэтому, выразив сочувствие по поводу постигшей ее тяжелой утраты, он продолжал, осторожно прощупывая ее:

— Мы не можем сомневаться в мудрости решений нашего фюрера, но нельзя не признать и того, что жертвы, приносить которые он нас призывает, становятся все тяжелее и непереносимее для простых смертных.

— Да-да, вы абсолютно правы, господин майор, — с горечью согласилась она. — Погибни мой муж во время триумфального шествия германского вермахта по развеселой Франции — это одно дело, а замерзнуть в необъятных просторах России — совсем другое. Фюрер клялся и божился, что Германии никогда больше не придется воевать на два фронта одновременно, но и здесь он обманул немцев, нарушив клятву.

Заявлять о том, что фюрер предал свой народ, и к тому же в присутствии совершенно незнакомого человека, было неслыханным безрассудством и дерзостью, из чего Грегори сделал вывод, что она идет ему навстречу и первый шаг решилась сделать сама — если, конечно, это не провокация чистейшей воды. Поэтому он сказал:

— То, что Гитлер начал войну с Россией, не покончив предварительно с англичанами, — это грубый просчет с его стороны, который может закончиться нашим поражением в войне. Я лично придерживаюсь мнения, что чем скорее мы освободимся от нацистской чумы, тем меньше придется претерпеть народу Германии, пока она не покрылась руинами и могилами честных немцев.

Это был уже открытый вызов к государственной измене, адресованный человеку, которого он совсем, можно сказать, не знал. Окажись она не тем самым отправителем письма с секретным донесением и ее слова — лишь эмоциональным всплеском, вызванным потерей супруга, она запросто могла выдать его гестаповцам.

Его фальшивые документы хорошо служили при обычной рутинной проверке, но никогда бы не выдержали настоящего расследования. Немцы, известные своей аккуратностью и скрупулезной точностью, в два счета разоблачили бы его, выяснив, что никакого майора Гельмута Боденштайна никогда и в природе не было. Сдай она его в полицию, его миссия была бы закончена, так по-настоящему и не начавшись. Но ему не оставалось ничего другого, как рисковать.

Какое-то мгновение глаза ее оставались непроницаемыми, затем она тихо произнесла:

— Значит, я не ошиблась, когда предположила, что вы желаете встречи со мной не только для того, чтобы проконсультироваться насчет рыбалки, не правда ли?

Он кивнул.

— Да, здесь, в Померании, есть и другие вещи, которые меня интересуют. И вы, возможно, в состоянии просветить меня.

В этот момент к их столику подошел официант и поставил заказ. Она одним глотком осушила наполовину свою рюмку и спросила:

— И это?..

— И это, к примеру, то, что вы послали несколько недель назад с польским офицером в Швецию.

Женщина аж задохнулась от неожиданности и нервно оглянулась вокруг — не прислушивается ли кто-нибудь к их разговору.

— Откуда… откуда вам это известно?

— Через каналы одного небезызвестного посольства.

— В своем письме, господин майор, вы упоминаете о своих знакомых в Турецком посольстве в Стокгольме, но ведь не через них же к вам поступила эта информация, не так ли?

— Нет, конечно, этих знакомых я выдумал на тот случай, если письмо попадет не в те руки, чтобы обеспечить и вам, и себе какое-то прикрытие.

Вытащив из пачки другую сигарету и прикурив ее от первой, она глубоко затянулась, потом произнесла почти шепотом:

— Так, значит, вы английский агент?

Грегори подтвердил ее догадку, утвердительно кивнув.

— Да. Я послан сюда специально для того, чтобы наладить с вами контакт и раздобыть с вашей помощью более точные и достоверные данные об этих… гм-м… длинных сигарах.

Женщина быстро опрокинула остаток бренди и промолвила:

— Закажите мне еще одну порцию. Мне надо хорошенько все обдумать.

Встретившись взглядом с официантом, Грегори указал на пустые рюмки. Затем повернулся к ней и негромко заговорил:

— Здесь наши с вами интересы полностью совпадают. Вы не можете не желать скорейшего окончания войны, пока миллионы немцев не погибнут на полях сражений или под обломками разбомбленных домов, а я, естественно, не могу допустить, чтобы миллионы англичан, безвинных женщин и детей были стерты с лица Земли с помощью этого дьявольского секретного оружия. Если обе стороны будут вести войну до победного конца и последнего солдата, то скоро ни там, ни здесь уже никого и ничего не останется.

— Да, я знаю, — тихо сказала она, — но как раздобыть нужные вам сведения, ведь это сопряжено со смертельным риском?

— Разумеется. Но я, к счастью, обладаю определенным опытом в такого рода вещах, а что касается риска, то я основную его часть приму на себя. Все, что я бы желал получить от вас, — так это чтобы вы дали мне какую-то наводку, путеводную нить.

Подошел официант и поставил на стол две рюмки. Женщина жадно схватила одну из них и проглотила половину ее содержимого. Выдохнув, она наконец сказала:

— Мне бы хотелось вам помочь, но сейчас не могу ответить положительно — мне надо посоветоваться с отцом.

Он наградил ее самой обаятельной из своих улыбок.

— Благодарю вас. И когда же я могу рассчитывать на ваш окончательный ответ?

— Бензин у нас теперь стоит дорого. Приехав сюда, я не могу упустить возможность пройтись по магазинам и закупить сигарет. Однако если мой отец ответит согласием на вашу просьбу, то чем раньше вы покинете Гриммен, тем будет лучше для всех нас. Поэтому я как можно скорее вернусь в Сассен, переговорю с отцом и позвоню вам, сообщив его решение.

Она допила вторую рюмку, и они вошли внутрь кафе, чтобы перекусить. За ленчем он узнал, что поместье фон Альтернов занимает несколько тысяч акров. До войны им управлял кузен ее мужа. Но когда его призвали в армию, ей пришлось взять на себя обязанности главного управителя, в чем ей помогает один из фермеров-арендаторов.

Грегори несколько раз пытался перевести разговор на подробности ее семейной жизни, но она не слишком распространялась о себе. Все, что ему удалось вытянуть из нее, — это что она вышла замуж за фон Альтерна в первый же год его службы в Турции, что, к великому ее огорчению, детей у них так и не было, что ее отец — доктор и приехал жить к ним вскоре после начала войны. Но разговор их большей частью не выходил из русла обсуждения ситуации на фронтах.

Что-то после двух часов дня Грегори проводил свою гостью до гостиничной двери и с полупоклоном распрощался с ней.

Послав за Купоровичем, он поведал ему о своей встрече и попросил никуда не отлучаться вечером из отеля, потом, прихватив книжку, расположился в вестибюле в ожидании звонка фрау фон Альтерн.

Она позвонила лишь в половине шестого:

— Отец очень на меня рассердился за то, что я не привезла вас к нам сразу же, — сказала она. — Он говорит, что совершенно недопустимо оставить старого друга моего мужа жить в какой-то гостинице, и настаивает на том, чтобы вы жили у нас столько, сколько захотите. Мы сможем обсудить с вами ваши планы насчет рыбалки. Пожалуйста, постарайтесь за час собрать вещи, и в половине седьмого я приеду в Гриммен и отвезу вас вместе со слугой к нам.

Грегори для приличия поломался, сказал, что не желает стать для нее обузой, но в итоге согласился провести денек-другой у них в поместье. На том они и порешили. Потом он вызвал верного Купоровича, и они отправились наверх, чтобы собрать багаж. Теперь у них было уже три чемодана: один взял в свое распоряжение Купорович, в другом разместили радиоаппаратуру, а в третьем — вещи Грегори. В двадцать минут седьмого Грегори заплатил за проживание, и они вышли на улицу.

Долго ожидать им не пришлось. Как только грузовичок остановился, Грегори шагнул вперед, отдал честь и поклонился фрау фон Альтерн. Сделав небрежный жест рукой в сторону Купоровича, он произнес:

— А это мой денщик Януш Сабинов. Он по национальности западный украинец, но по-немецки говорит сносно.

Русский отвесил неуклюжий поклон, закинул чемоданы в кузов фермерской колымаги и залез туда сам. Грегори уселся рядом с хозяйкой, и они тронулись в путь.

Как только они покинули пределы городка и поехали по извилистой дороге, тянувшейся между широкими плоскими полями, женщина встрепенулась и, обращаясь к Грегори, сказала:

— Я думаю, имеет смысл рассказать вам еще кое-что о нашем семействе. Кузен моего покойного мужа, Вилли фон Альтерн, который управлял до войны нашим хозяйством, в 1940 году вернулся с фронта. Во время французской кампании его сильно контузило, кроме того, он потерял ногу, и хотя у него протез, передвигаться он в состоянии, но роль управляющего хозяйством ему уже не по плечу. Он никогда особенно не жаловал меня и отца, поэтому, если бы он ненароком прознал о наших настроениях в отношении нацистов, и если бы его голова могла бы верой и правдой служить ему, как раньше, он бы обязательно выдал нас властям. Но, к счастью, в нынешнем состоянии он на это не способен.

— Я все понял и обязательно буду вести себя в его присутствии осторожно, — откликнулся Грегори.

— Что ж, это разумная предосторожность, — согласилась она. — Мы с отцом также соблюдаем ее. Стараемся не говорить ничего лишнего в присутствии слуг и наемных рабочих. Все они из крестьян, все как один преданы нашему семейству, но для них, как и для большинства немцев, Гитлер — это Бог. Лучше не критиковать его при них. Я в большей степени имею в виду не вас, а вашего слугу, которому придется общаться с ними довольно часто.

— На этот счет можете быть спокойны. Мы с Янушем отнюдь не новички в подобных делах и отлично знаем, что, если не держишь язык за зубами, рискуешь собственной шеей.

— Вот и прекрасно, что вы люди опытные, бывалые, — с облегчением вздохнула женщина. После некоторой заминки она продолжила: — И наконец, последнее, о чем я бы хотела вас предупредить: господин Герман Гауфф. Он не живет у нас, однако частенько наведывается в замок. Он арендует большой участок земли в нашем поместье, а также выступает от нашего, имени во всех судебных разбирательствах, представляет нас в тех случаях, когда мне не под силу действовать самой. Он очень хитер и честолюбив. В этих местах он был одним из первых местных жителей, вступивших в нацистскую партию, поэтому уже долгие годы возглавляет местный партийный комитет, имеет чин штурмбаннфюрера СС. Большинство видных нацистов занимаются только партийной работой, но, поскольку заботиться о хлебе насущном с начала войны стало задачей номер один, он, с согласия начальства, активно занимается еще и фермерством. А для нас иметь такого влиятельного нациста, арендующего у нас землю, чрезвычайно удобно. Именно ему мы обязаны тем, что наши сельскохозяйственные продукты продаются по высоким ценам, получаем намного больше удобрений, чем положено по площади обрабатываемой земли, прибавьте сюда еще жмых для скота на зиму, тот факт, что никто не сует свой нос в наши дела и не устраиваются проверки, чтобы выяснить, какое количество мяса, масла, яиц и всего прочего мы оставляем для себя.

— Очень ценный друг, особенно в наши времена, — сухо заметил Грегори. — И он что же, все это делает лишь из любви и преданности к вашему покойному мужу?

— Нет, не только, — едва слышно ответила она. — Он все это делает потому, что надеется жениться на мне.

— Тогда поздравляю вас с этой победой. — В голосе Грегори не было даже намека на сарказм, но она мгновенно уловила то, что было недосказано:

— Будь я лет на десять моложе, вы бы могли иметь основания говорить о том, что я одержала какую-то победу в этом смысле, но теперь подозревать меня в чем-то подобном просто нелепо — ведь я не обманываюсь насчет того, как я нынче выгляжу. Нет, Герман хочет жениться на мне, чтобы стать полновластным хозяином Сассена.

— Извините, я не знал, — пробормотал виновато Грегори. — Вам в вашем положении, должно быть, несладко приходится.

— Ну, в настоящий момент пока терпимо. У него, видите ли, уже есть жена. Но когда он от нее все же избавится, и она не будет связывать его по рукам и ногам — тогда мне и вправду придется туго.

— То есть разведется с ней, вы хотите сказать, или…

Она кивнула.

— Его жена — инвалид и поэтому целиком находится в его власти. А эти нацистские главари уже давно потеряли всякое понятие о чести и совести. Для них это уже стало делом привычным: ничего не стоит, например, подвергнуть жесточайшим побоям какого-нибудь несчастного еврея или просто человека, который им чем-то не понравился, и в результате такой обработки жертва почти всегда умирает от увечий. Очень удобно — никаких следов. Человеческая жизнь для них ничего не стоит — так чего уж тут толковать о такой обузе, как надоевшая жена, и инвалид к тому же.

— Да, понимаю. Но вы, кажется, говорили, что ваш отец по профессии врач, а в таком маленьком местечке, как Сассен, наверное, нет больше ни одного другого доктора, следовательно, он лечит и фрау Гауфф. А он-то обязательно установит причину смерти, если этот негодяй, скажем, даст ей слишком большую дозу лекарства или что-нибудь в этом роде. А ведь даже убежденным нацистам не дано безнаказанно умерщвлять своих жен.

— Отец не занимается регулярной практикой. Он по натуре что-то вроде отшельника, затворника, выходит лишь два раза в неделю, чтобы подлечить кого-либо из местных. Его в, деревне очень уважают, и не только потому, что он очень хороший врач, но и за то, что он лечит всех бесплатно. На дом он к пациентам не ходит — разве только в крайних случаях, когда дело серьезное и необходимо оказать срочную медицинскую помощь.

Несколько минут они молчали, потом она сказала:

— Вы должны произвести на Гауффа хорошее впечатление, просто обязаны завоевать его расположение. Льстите ему без зазрения совести, упомяните между делом о своих влиятельных друзьях в Берлине, которые могли бы обеспечить ему продвижение по службе, если вы замолвите за него словечко. Как все нацистские свиньи, он непомерно тщеславен и хвастлив. А когда выпьет, так просто теряет над собой контроль и, случается, бывает неосторожен в высказываниях. Всем известно в округе, что на Пенемюнде расположен испытательный полигон и что на нем в последнее время замечается активность. Но эта зона охраняется очень тщательно, поэтому никто доподлинно не может сказать, над чем там колдуют ученые и специалисты. А вот Гауфф как-то проболтался мне про ракеты, когда здорово поднабрался и начал хвастать.

— Обязательно последую вашему совету, — с готовностью согласился Грегори, — а поскольку я встречался и с Герингом и Риббентропом, надеюсь, мне не составит особого труда убедить господина Гауффа в том, что они мои добрые друзья.

Минут через десять они были уже на окраине деревеньки Сассен, проехали через нее и завернули во двор. В дальнем конце двора располагался сам «замок», как кичливо его называли в округе. В действительности же это было большое двухэтажное здание, построенное, наверно, более двух с половиной веков назад по образу и подобию всех типовых прусских юнкерских родовых гнезд.

Они прошли в большую комнату с низким потолком и стенами, обшитыми деревянными панелями, на которых красовались изрядно попорченные молью оленьи и лисьи головы. Фрау фон Альтерн позвонила в медный колокольчик, на зов явился старый и плешивый слуга, которому она сказала:

— Фридрих, это наш гость господин майор Боденштайн, о котором я тебя уже предупреждала. Чемоданы господина майора отнесет его денщик. Проводи их в комнату господина майора, а затем покажи помещение, где будет жить денщик.

Старый слуга пошел исполнять приказание, за ним ушел и Купорович, а хозяйка отвела Грегори в длинную, с низким потолком жилую комнату. Она открыла сосновый шифоньер и сказала:

— У нас как раз достаточно времени на легкий аперитив перед ужином.

Выбор напитков оказался не богат: бренди, шнапс и настойка из пастернака, поэтому Грегори предпочел ограничиться бренди с минеральной. Она едва успела наполнить бокалы, как в комнату хромая вошел мужчина лет тридцати пяти с соломенного цвета волосами, мускулистыми руками и тем безличным и туповатым выражением лица, которым славятся тевтонские красавцы. Его галантерейную красоту портил ужасный шрам, рассекающий лоб.

Грегори догадался, что перед ним, очевидно, Вилли фон Альтерн. Когда их представили друг другу, Вилли, морща изуродованный лоб, медленно произнес:

— Старый товарищ моего кузена? Нет, боюсь, я вас не припомню. Но так или иначе, мы всегда рады вам, раз вы знавали моего кузена.

Взгляд его светло-голубых глаз переместился на хозяйку дома. Он сделал мучительную гримасу, видимо, стараясь вспомнить, по какому же делу пришел, наконец вспомнил и разразился гневной тирадой:

— Хуррем, опять ты за старое: пьешь, пьешь и вечно опаздываешь к ужину. Все уже давно собрались, только тебя и ждем. За день люди хорошо потрудились, наломались по хозяйству, проголодались. А теперь извольте ее ждать, пока она пьет свой бренди. Пойдем!

Фрау фон Альтерн в ответ лишь пожала худыми плечами, но спорить не стала, осушила бокал, подождала, пока Грегори справится со своей порцией спиртного, потом повела их по длинному коридору с пятнистыми от сырости потолком и стенами. Они оказались в большой столовой. Около дюжины женщин, трое пожилых работников и несколько безусых юнцов стояли по обе стороны длинного, крепко сколоченного обеденного стола. Хозяйка села во главе стола, предложив Грегори сесть по правую, а Вилли — по левую от нее руку, наскоро пробормотала перед трапезой молитву, и все, кроме самых молодых работниц, которые побежали на кухню за едой, уселись за стол. Работницы вскоре вернулись с блюдами, нагруженными дымящейся снедью.

Пища была подана простая, но вкусная и обильная; блюда с лучшими кусками сперва предлагались сидевшим во главе стола. Вилли навалил себе на тарелку целую гору мяса и овощей, в течение всего ужина он хранил молчание, расправляясь с этой гигантской порцией. Хуррем фон Альтерн едва притронувшись к тому, что лежало у нее на тарелке, рассеянно беседовала с Грегори о надеждах на урожай этого года, делилась своими сельскохозяйственными заботами и невзгодами, которые выпали на ее долю.

Позже он узнал, что Хуррем по-турецки означает «радостная, счастливая», и это имя на редкость ей не подходило, оно никак не вязалось с ее мрачной серьезностью. За исключением Грегори и Купоровича, все сидевшие за столом были как на подбор нордического типа, и смуглая кожа Хуррем резко контрастировала с наливными, румяными щеками, голубыми глазами и золотистыми косами всех присутствовавших женщин.

Когда они закончили ужин, Вилли отрывисто пожелал им спокойной ночи и ушел. Хуррем извинилась перед Грегори за то, что время не позволило ей предложить ему помыться перед ужином, и отвела его наверх, где показала огромную ванную комнату.

Купорович уже распаковал его багаж, Грегори лишь оставалось проверить, хорошо ли заперт чемодан с рацией; убедившись, что запоры на чемодане надежные, он взял банные принадлежности и пошел в ванную комнату, чтобы принять холодный душ.

Приняв душ, он спустился вниз и присоединился к Хуррем, сидевшей в длинной комнате с низкими потолками. Она включила граммофон и слушала симфоническую музыку Бетховена, поэтому, не желая мешать, он тихо сел в кресло, стоявшее напротив. В руке у Хуррем был неизменный стакан с бренди. «Нормальная женщина, — подумал англичанин, — давно бы уже опьянела от такого количества бренди. Видимо, состояние легкого опьянения для нее уже стало привычным — иначе и не объяснить этот загадочный феномен».

Ему, кстати, показалась странной еще одна деталь: сначала она специально поехала, чтобы посоветоваться с отцом, согласен ли он приютить их, а затем, когда родительское благословение на это было получено, она даже не удосужилась познакомить гостей с таинственным оракулом этого юнкерского «замка». Но, кажется, она что-то говорила о том, что доктор — нелюдимый затворник и не любит общества, должно быть, поэтому он предпочитает ужинать в одиночестве, а вечера проводит в кабинете, где его никто не беспокоит.

Все складывалось как по маслу, и Грегори решил не форсировать вопрос знакомства с мистером турком, а послушать хорошую музыку, расслабиться под вечер, пока не придет время отправляться баиньки.

Но, видно, судьба распорядилась иначе, неожиданно Хуррем встала, выключила граммофон, с минуту постояла, словно прислушиваясь к какому-то неведомому голосу, и затем сказала:

— Мой отец хочет увидеться с вами и вашим другом.

Не дожидаясь ответа, она позвонила медным колокольчиком — вошел лакей, и она приказала ему позвать Купоровича. Тот не заставил себя долго ждать, и они прошли в холл. Хуррем распахнула входную, дверь и подала им знак следовать за ней. По дороге она объяснила, что идут они к старому замку, где фон Альтерны жили до того времени, пока не построили помещичью усадьбу. Замок находится в запущенном состоянии; однако отцу нравится одиночество, и в старом замке несколько комнат привели в относительный порядок, чтобы он мог там жить. За ним ухаживает его личный слуга, преданный ему душой и телом.

Луна еще не успела взойти, но по мере того, как они подходили ближе, можно уже было разобрать у дороги чернеющий на фоне вечернего неба рваный и неправильный по форме силуэт разрушенной башни и еще ниже — неровные крыши строений. Пройдя немного по дороге, они свернули на извилистую тропинку, петлявшую среди высокого кустарника, тропинка вывела их на поляну, на которой виднелись развалины замка. Света едва хватило, чтобы различить низкую дверцу посередине между двумя стрельчатыми щелями в стене. Подойдя к дверце, Хуррем дернула за веревку колокольчика. Тяжелая кованая дверь почти сразу же открылась, и на пороге показалась фигура смуглолицего горбуна, возраст которого определить было невозможно. Горбун красноречивым жестом пригласил их войти в дом.

Хуррем повела их по слабо освещенному, выложенному каменными плитами коридору и в самом его конце открыла еще одну массивную дверь. В первое мгновение они были ослеплены ярким светом единственной газовой лампы. Лампа стояла на большом письменном столе, за ней угадывался силуэт сидящего мужчины, но лицо его невозможно было рассмотреть из-за яркого света. Но вот он поднялся из-за стола, и они увидели, что он высок ростом, худ, лет за пятьдесят. Хуррем очень была похожа на отца, только волосы его были черные с проседью, нос более горбат и не так мясист, как у нее, лицо более смуглое, губы свидетельствовали о чувственной натуре. Глаза под приспущенными веками были черны, но улыбка оказалась даже приятной, когда Хуррем представила его гостям:

— Господа, перед вами мой отец, доктор Ибрагим Малаку.

— Майор Боденштайн, — дружеским жестом протянул ему руку доктор, — я поздравляю вас и мистера Сабинова с благополучным прибытием в нашу несчастную страну. Мы счастливы приветствовать таких храбрецов, которые пришли к нам на помощь, чтобы мы все вместе смогли перехитрить этих негодяев, в чьих руках сейчас находится судьба и будущее великой Германии.

После того как он пожал им руки, а Грегори произнес ответную любезность в патетическом духе, Малаку предложил им присесть и продолжил:

— Моя дочь известила меня о том, что наше донесение о секретных испытаниях на Пенемюнде попало именно в те руки, кому и было адресовано. Сразу признаюсь, что задача у вас необыкновенно сложная и почти невыполнимая, но я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы помочь вам справиться с ней. Несмотря на то что я веду отшельнический образ жизни, в моем распоряжении находятся некие средства, недоступные для многих влиятельных и могущественных персон, с помощью которых я могу облегчить вашу задачу. Во-первых, у меня есть крупномасштабная карта района, которым вы интересуетесь, более подробная, чем те, которые вам уже приходилось изучать. Надеюсь, благодаря этой карте-схеме вы узнаете много для себя полезного для выполнения вашей миссии.

Закончив тираду, доктор Малаку встал и, обернувшись, указал на стену у себя за спиной. Грегори уже обратил внимание, что везде по стенам комнаты были расставлены стеллажи с книгами — везде, кроме самой дальней стены, на которую указал доктор: там висели две большие карты. Разведчики поднялись и подошли вместе с доктором к этим картам. Хуррем осталась сидеть у стола. Доктор, молча, как бы собираясь с мыслями, постоял, а затем начал:

— Та, что слева, — собственность фон Альтернов, а справа вы видите карту северной оконечности острова Узедом. Вот здесь, между прочим, обозначены места бродов, по которым во время отлива можно пересечь пролив и перейти на Большую землю. Одну минутку, сейчас я сделаю свет поярче, чтобы вы смогли рассмотреть карты подробнее.

Пока они разглядывали карты, доктор пошел к столу и неожиданно ошарашил их резким и властным окриком:

— Не двигаться! Вы у меня под прицелом! Руки за голову! Мне уже приходилось иметь дело со шпионами, так что я буду стрелять без промедления при малейшей вашей попытке сопротивляться. Хуррем, они наверняка вооружены. Обыщи их и отбери все оружие, чтобы они не пытались играть с нами в кошки-мышки.