2204 год
– Это все что ты смогла узнать? – спросил Патрик, у моей мамы.
– Да, к сожалению, это все. Ты же знаешь, у меня нулевой уровень доступа к Провиданс. За такое длительное время, единственное, что я смогла узнать, это то, что «Лъеда», это некий генетический эксперимент. Он как-то связан с лекарствами для Правящих. Вроде…, для того, что бы слезть с этих препаратов, наконец. Не думаю, что это что-то плохое.
– Если это не что-то плохое, тогда почему четверка так тщательно скрывает эту информацию от остальных Правящих?
– Не знаю, но краем уха слышала, что этот проект будет представлен на презентации, когда будет… готов. А вот когда это произойдет, неизвестно. В любом случае, скоро все станет на свои места.
– Мам, а почему тебя не было так долго? – прервал я разговор старших.
– Я не всегда могу приходить сынок. В последнее время очень трудно приезжать.
– Ты уверена, что за тобой не следили? – сказал Патрик.
– Да…, с этим нет проблем, пока что. Я ж говорю, четвёрка целиком и полностью поглощена этим экспериментом «Лъеда», им нет до меня дела.
– Мам, я спать хочу, уложишь меня?
Мама мягко посмотрела на меня, встала из–за стола, взяла мою руку и отвела в спальню. Я разделся и нырнул под одеяло, мама уселась на краешек кровати и поглаживая меня по голове, тихо запела:
Темной пеленой укрылась земля,
Дорогу найдешь ты драгое дитя,
Ведь путь освещен алой звездой,
И я буду рядом, буду с тобой,
Мы и без света силы полны,
Ведь ночь приютила в объятья свои,
От зла нас укрыла, и сберегла,
Дала нам надежду, и силы дала,
– Никогда не любил эту жуткую повстанческую колыбельную, как можно такое петь детям? – послышался из за двери приглушенный голос Патрика. – Так, и народ тут под землей такой же, суровый, как и их песни, ну никак не свыкнусь….
Я услышал смешок со стороны мамы.
– Не думаю, что петь моему сыну колыбельные с поверхности, хорошая идея. Чем меньше людей будет знать о нем, тем меньше будет вопросов.
– Слухи итак уже ходят…, от этого никуда не деться. Но народ тут лояльный, принимает всех, не спрашивая о прошлом.
Поглаживающие руки мамы замерли, а потом крепче прижали меня.
– Сбереги его, Патрик. Прошу тебя, ради меня, сбереги.