Испытание льдом

ПЕРВАЯ ГЛАВА Ледовитые моря

1540 год, когда родился Мартин Фробишер, был зарей елизаветинской эпохи, и непреодолимая тяга англичан к морю, которая должна была вскоре привести британские корабли во все океаны, уже давала о себе знать.

Фробишера, уроженца Йоркшира, предки которого были выходцами из Уэльса, как и всех жителей Западной Англии, тянуло к морю, и он, не теряя времени, отдался любимому ремеслу. Будучи 14-летним парнишкой, он уже плавал на торговых судах к берегам Гвинеи, возможно, юнгой, но скорее полноправным матросом, ибо в те дни мальчики спешили стать мужчинами. В 1558 году, когда восшествие Елизаветы на престол придало особый отпечаток эпохе, Фробишер с энтузиазмом воспринял новые веяния. Возможно, он оказался чересчур восторженным, ибо в 1566 году его привлекли к ответственности по обвинению в явном пиратстве у берегов Гвинеи.

Впрочем, по тем временам пиратство считалось довольно безобидным баловством. Как только преходящие неприятности официального следствия остались позади, беспокойный ум Фробишера обратился к перспективам приключений иного рода и в иных широтах.

По свидетельству его современника, Фробишер пришел к выводу, что «осталась всего одна цель на свете, достигнув которой, незаурядный человек может стать знаменитым и богатым». И стремление самому достичь этой единственно достойной цели стало навязчивой идеей Фробишера. «Сначала он вынашивал свои планы в уединении, а затем стал советоваться с друзьями и показал им картосхему, из которой следовало, что плавание на северо-запад не только возможно, но, как он и брался доказать, легко выполнимо».

Фробишер был убежден, что там, где Джон Кабот и его преемники потерпели неудачи, он сумеет пройти кратким путем через ледяную шапку мира к «Катаю» [Китаю] и «Индиям».

К несчастью, слишком уж много неудач потерпели предшественники Фробишера. Да и дух его современников легче было воспламенить перспективой захвата трофеев у испанцев, чем сомнительной надеждой покорить северные льды. Поэтому-то Фробишер в течение десяти лет упорно, но безуспешно пытался найти меценатов, которые поддержали бы его предприятие. «Несмотря на его решимость совершить это достопамятное плавание, на которое он сильно уповал в мыслях своих, он нуждался в средствах, чтобы подготовить и совершить задуманное. Долгое время он вел беседы со своими близкими друзьями и посылал предложения своих услуг разным купцам нашей страны. Но, увидев, что они едва удостаивают его вниманием (ибо известно, что купцы думают о доблестных делах, только если они обеспечивают им верные, гарантированные и немедленные доходы), он обратился ко двору. Здесь замыслу его уделили известное внимание, и понемногу с немалой затратой сил и труда он собрал необходимое для морской экспедиции число искателей приключений и нужные деньги».

Долго вынашиваемый Фробишером план удалось осуществить главным образом благодаря содействию графа Уорика. Однако те «искатели приключений», которые рисковали только деньгами, но отнюдь не жизнью и здоровьем, видимо, очень скупо финансировали экспедицию, как обычно бывает в таких случаях. Для Фробишера были снаряжены два судна и пинасса[28], причем оба корабля были 30-тонными, то есть чуть побольше современной хорошей яхты для увеселительных прогулок, а пинасса — 10-тонной скорлупкой. Команды всех судов, вместе взятые, не превышали 35 человек. Отсюда ясно, что суденышки Фробишера отнюдь не были обременены излишними людьми. Судя по всему, суда были плохо подобраны и снаряжены. По своим мореходным качествам они явно уступали биреме Пифея и «драконам» древних норманнов. Неуклюжие, с малым ходом и предельно плохо приспособленные к борьбе со льдами, эти суда в глазах Мартина Фробишера все же были лучше, чем ничего.

Помещаемый ниже отчет о первом плавании Фробишера заимствован из рукописи одного из его покровителей — Майкла Лока.

О причинах, побудивших меня организовать и поддержать эту экспедицию капитана Фробишера и рискнуть такими большими деньгами, скажу вкратце.

Во-первых, я очень надеялся доказать, что наши английские моря сообщаются с морями Восточной Индии через Северо-западный проход и потому мы смогли бы достичь этих богатых стран и наладить с ними торговлю; вот главное, что меня привлекало. Во-вторых, у меня была уверенность на основе многих надежных доказательств разных путешественников и их рассказов, что в Канаде и на вновь открытых и прилегающих к ней землях проживает многочисленное население и там полно тех товаров, которые имеются в таких странах, как Лапландия, Руссия и Московия, то есть мехов, шкур, воска, сала, масла и других. Поэтому если бы даже оказалось, что вновь открытые страны простираются до Северного полюса и нам не удастся найти там морского прохода, мы могли бы развернуть торговлю в самих этих новых северо-западных странах.

Теперь что касается капитана Мартина Фробишера, экспедицию которого я здесь описываю, то он с двумя 30-тонными судами «Майкл» и «Габриэл» и 10-тонной пинассой, снабженными всем необходимым, насколько позволяли собранные средства, отплыл из Англии 19 июня 1576 года.

30 июня начался жестокий шторм, который продолжался до 8 июля и не позволил ставить паруса. Во время этого сильного шторма была потеряна из виду маленькая пинасса (на ней было три человека), и она навсегда исчезла, хотя люди не жалели усилий и делали все, что могли в такую погоду, чтобы отыскать и спасти ее.

Когда шторм прекратился, они продолжали плавание заданным курсом и 11 июля увидели неизвестную землю[29]. Они не могли подойти к ней достаточно близко, чтобы высадиться из-за поразительного изобилия огромных ледяных островов, дрейфующих вдоль берега.

Приблизившись к этой земле, чтобы исследовать ее, они увидели, что она удивительно высока, причем вдоль всего берега вздымаются высокие рассеченные скалы; некоторые ледяные острова у берега достигают такой высоты, что на их вершинах висят облака, а птицы, пролетавшие над ними, исчезали из виду.

Здесь они к великому своему беспокойству потеряли судно «Майкл», так как его экипаж, не пожелав заниматься открытиями новых земель, повернул обратно на родину в Лондон.

Тем временем упомянутый капитан Фробишер на оставшемся судне «Габриэл» до 13 июля выдерживал натиск жесточайшего шторма, который повалил судно на борт. Оно наполнилось водой так, что едва не затонуло, еле держалось на воде и не слушалось руля.

В этом бедственном положении, когда все люди на судне потеряли мужество и не чаяли выжить, капитан, проявив доблесть и отвагу, встал, прошел вдоль борта, ухватился за веревку фока и, оттягивая ее, помог кораблю выпрямиться. Чтобы облегчить судно, пришлось срубить бизань-мачту. Матросы хотели срубить и грот-мачту, но капитан не разрешил. Наконец судно выпрямилось, но, поскольку оно наполнилось водой, а на море было волнение, за борт смыло много вещей. Так они заставили судно идти дальше в шторм весь тот день и следующий. Позднее у них сломалась и грот-мачта, но ее починили.

Шторм прекратился, и, хотя теперь всякая надежда встретиться с другим судном — «Майклом» была потеряна, капитан все же решил продолжать свое предприятие и плавание, пока не исчерпает всех возможностей, и лучше принести свою жизнь в жертву и предстать перед богом, чем возвратиться, не открыв Катая, разве что к возвращению его принудят непреодолимые препятствия и крайняя нужда.

Итак, они пошли прежним курсом согласно заданию. И 29 июля сам капитан первым увидел новую землю поразительной высоты, он назвал ее мысом Елизаветы[30] в честь ее королевского величества.

Подойдя ближе, они увидели у берега массу чудовищно высоких ледяных островов и гор, влекомых ветрами и течениями, из-за чего моряки не решились приблизиться к берегу, чтобы высадиться. Тем не менее они все еще надеялись найти безопасную стоянку, и 16 дней ходили то в одном, то в другом направлении вдоль побережья, не теряя из виду этой земли, пока не дошли до места, где льды растаяли и сгинули.

19 августа в большом проливе, названном ими проливом Фробишер, они увидели небольшой остров, который им приглянулся. Капитан с шестью матросами высадился на остров и поднялся на вершину высокой горы, чтобы рассмотреть окружающую местность, и оттуда они увидели семь необычного вида лодок с людьми, гребущими к острову[31]. Увидев это, они поспешно сбежали вниз, чтобы поскорее добраться до своей лодки, и едва успели это сделать до прибытия тех семи. Капитан возвратился на судно, чтобы подготовиться на всякий случай к защите, но выслал на лодке матросов, чтобы посмотреть на странных людей и, если представится возможность, вступить с ними в беседу.

Чужеземцы знаками показали, что у них дружественные намерения, после чего согласились на том, что один из них отправится в лодке на судно, а вместо него в качестве заложника высадится на берег один из наших людей.

Очутившись на судне, чужеземец всему очень удивлялся. Капитан дал ему отведать корабельных продуктов — мяса, напитков и вина, но, судя по всему, они ему не понравились. Тогда капитан подарил ему несколько безделушек, которые тому очень приглянулись, и он взял их с собой; вскоре его высадили на берег, где забрали нашего матроса.

Капитан по поведению и разговорам чужеземцев понял, что они по природе своей склонны к буйствам и грабежу, а судно еще не было подготовлено к защите; поэтому немедленно поставили паруса и отплыли, чтобы выгадать время и подготовиться к защите.

Они перешли к южному берегу пролива и там стали на якорь и приготовились защищаться изо всех сил, если в этом возникнет необходимость; но сделать это было нелегко на таком маленьком суденышке, со столь ничтожным экипажем, к тому же истощенным за плавание непосильной работой и болезнями.

Капитан, высадившись с несколькими людьми на остров у этого южного берега, поднялся на высокую гору, чтобы обозреть все, что было возможно, — проливы, море и прилегающую местность. С горы он увидел два мыса на дальнем конце пролива и широкое водное пространство между ними. Судя по сильным приливам, оттуда надвигавшимся, они заключили, что перед ними Западное море, которым можно пройти в Катай и Восточную Индию.

Оттуда же они увидели в долине, находившейся прямо под ними, три крытые тюленьими шкурами хижины, похожие на палатки, а также двух собак. И немедленно, чтобы избежать опасности, капитан Фробишер со своими людьми спустился к лодке, стоявшей у берега, но едва они в нее сели, как увидели нагонявшую их большую лодку[32] людей этой страны, которые подавали им дружественные знаки. Однако капитан, не доверяя чужеземцам, дал знак одному из них перейти в нашу лодку, что тот и сделал. После этого наш штурман высадился на берег к этим людям, которые повели его за руку в свои дома, вернее, хижины.

Убедившись, что штурман в их руках, некоторые чужеземцы начали подавать тайные знаки дикарю-заложнику, оставшемуся в лодке, чтобы тот бросился в воду. Заметив эти знаки, капитан Фробишер, державший в руке довольно длинный кинжал, поднес его острием к груди чужеземца, угрожая жестами убить его, если тот пошевельнется.

Тем временем штурмана повели в хижины и он отведал их пищи и ознакомился с их образом жизни, показавшимися ему странными и отвратительными. Когда штурман вернулся в лодку, заложника доставили на берег и тотчас же один из чужеземцев добровольно отправился на капитанской лодке осматривать корабль. Ему подарили много безделушек, которые очень ему понравились.

Пока чужеземец находился на судне, капитан Фробишер знаками дал ему понять, чтобы он показал им путь через проливы в Западное море, на что тот согласился. Тогда этого кормчего отвезли на берег, чтобы он приготовился сам и подготовил лодку. Но, поскольку капитан сделал мудрый вывод, что этим чужим людям доверять нельзя, он приказал команде лодки высадить чужеземного кормчего на краю одной из скал у острова. Эта скала находилась в пределах видимости, так что капитан мог спасти команду, если бы на нее совершили нападение.

Однако эти глупцы (всего в лодке их было пятеро), высадив на сушу туземца в назначенном месте, немедленно, вопреки приказу капитана начали грести дальше, прошли скалу и скрылись из виду. После этого капитан их никогда больше не видел и ничего о них не слышал.

Капитан, потеряв, к своему великому огорчению, лодку с пятью лучшими людьми, весь тот день и всю следующую ночь не снимался с якоря, еще надеясь о них услышать. Но о них он больше ничего не узнал и пришел к выводу, что матросов захватили в плен и держат силой.

Поэтому на следующее утро, 20 августа, капитан поднял паруса и прошел как можно ближе к хижинам, приказав трубить в трубу и дать залп из пушки поверх хижин. Но и после этого он ничего не услышал о лодке и людях. Однако капитан услышал, как смеются над ним обитатели этой земли, и поклялся не заключать с ними мира. Он решил лучше перейти в другое место и там попытаться найти других людей, которые не знали бы о происшествии, и взять среди них пленников в отместку за своих людей[33].

Он плавал здесь три дня, но, не найдя других жителей, вновь возвратился на то место, где потерял лодку с матросами.

Прибыв сюда, он обнаружил, что все местные жители ушли, забрав с собой хижины, и это было крайне досадно, так как навсегда пропала надежда отыскать лодку и матросов.

Сокрушенный этой потерей, он совсем отчаялся в том, что сможет продолжать плавание в сторону Катая. Больше всего угнетала его мысль, что он вынужден возвратиться на родину, не привезя с собой никаких доказательств или подарков, которые свидетельствовали бы о том, где он побывал.

Так пребывал он, погруженный в тяжкие горести и печали, предпочитая смерть такой жизни, как вдруг увидел несколько лодок с людьми той страны, приближавшихся к кораблю. Это обрадовало капитана (хотя если учесть плохое состояние судна, у него было больше оснований опасаться, чем радоваться). Но он подготовил свое судно и вооружил его всем необходимым для обороны; он также закрыл клюзы и оградил ванты, и все, за что враг мог бы ухватиться, чтобы взобраться на судно. На шкафуте он поставил пушку и намеревался открыть стрельбу, потопить одну из их больших лодок (в них было до 20 человек), а спасенных взять в качестве заложников, чтобы обменять на своих людей.

Но когда большие лодки приблизились к кораблю и сидевшие в них люди увидели, какие меры защиты приняты, только один человек (тот, кто первым побывал на судне) на маленькой лодке осмелился подойти совсем близко к борту судна. Гребец непрерывно подавал знаки, показывая свои дружественные намерения. В ответ капитан также стал подавать ему знаки дружбы, одновременно продвигаясь к шкафуту судна, где стал так, чтобы у ног оказалось запрятанное оружие. Затем он велел своим людям отойти, чтобы казалось, что он стоит один и не намерен причинить зла. Капитан стал приманивать туземца всякими безделушками. Но тот долго не решался приблизиться, к немалому разочарованию капитана и всех остальных. И все же, наконец уступая любезным приглашениям капитана и соблазнившись подарками, туземец подплыл к борту судна, но держался настороже, не выпуская весла из руки, чтобы немедленно отплыть, если это потребуется. Тогда капитан Флобишер предложил ему колокольчик, но не простер далеко своей руки, и, когда туземец потянулся за подарком, капитан схватил его за запястье и внезапным сильным рывком мгновенно втащил гребца вместе с легкой лодкой на борт судна.

Там капитан и оставил пленника, не проявляя к нему никаких признаков враждебности, и тотчас же стал знаками объяснять ему, что, если он сумеет доставить пятерых людей обратно, его немедленно отпустят. Но чужеземец, судя по всему, не понял, чего хотел от него капитан, и поэтому его оставили на судне под надежной охраной.

Это все происходило на глазах остальных его товарищей, которые держались на расстоянии полета стрелы от корабля. Они пришли в изумление, тут же посовещались между собой, а затем весьма поспешно отошли к берегу, издавая громкие вопли или вой наподобие волков или иных лесных зверей.

Капитан со своим судном провел там остаток этого дня и весь следующий, но так ничего и не узнал о своей лодке и людях. После чего, оставив на судне чужеземца в качестве пленника, он посовещался с помощником и другими людьми о том, что же делать дальше. Они пришли к согласию, что, поскольку вся команда нездорова и крайне ослабела (на судне осталось всего 13 матросов и юнг, истощенных и больных после тягот трудного путешествия), продолжать плавание было бы крайне опасно; это могло привести к провалу всего предприятия.

Поэтому 25 августа они подняли паруса, держа путь обратно в Англию, и 9 октября прибыли в Лондон, где были встречены народом с радостью и восторгом. Они доставили сюда туземца с его лодкой, которым немало дивились в городе и в остальной части королевства, где узнали об этом происшествии.

Фробишер вернулся в Англию, потеряв пять человек, но привез с собой небольшой черный камень, подобранный на острове во вновь открытом проливе. Он презентовал свой камень как сувенир, а получивший этот подарок, очевидно, из беспредметного любопытства швырнул его в огонь. От жары на камне выступили яркие металлические проблески, которые в те дни, когда все жаждали золота, дали повод к нелепому предположению, что Фробишер во вновь открытой Мета-Инкогнита[34] напал на сказочно богатую золотую жилу.

Специалисты сделали анализ руды, и скептики пришли к выводу, что она не имеет ценности, но нашлись и такие, кто утверждал, что в ней много золота. Королева Елизавета, чрезвычайно падкая на золото, весьма заинтересовалась этим сообщением, и в следующем году Фробишера послали во второе плавание. Официально ему поручалось продолжать поиски Северо-западного прохода, но фактически была поставлена задача доставить в Англию как можно больше руды, считавшейся золотоносной, захватив ее столько, сколько он сможет погрузить в трюмы судов.

Автор приведенного ниже отчета о второй экспедиции Джордж Бест совершил плавание вместе с Фробишером в качестве его лейтенанта, то есть помощника капитана.

Получив один большой 200-тонный корабль ее величества, именуемый «Эйд», и два небольших барка, один, именуемый «Габриэл», и другой «Майкл»[35], и запасшись всем необходимым в плавании, упомянутый капитан Фробишер с остальной командой отправился в плавание на своих судах 25 мая 1577 года.

8 июня мы отошли от Оркнейских островов при попутном ночном ветре и, потеряв из виду землю, шли на запад-северо-запад 28 дней и видели много чудовищных рыб и неизвестных птиц, которые, думается, питаются только тем, что найдут в море.

4 июля на «Майкле» (шедшем первым) дали залп из пушки и поставили все верхние паруса, чтобы показать остальным, что они увидели землю, и около десяти часов вечера мы подошли к берегу и узнали Фрисландию[36].

Нас крайне поразило, какие здесь огромные ледяные острова и как глубоко они сидят в воде. Иногда они достигают высоты 70 или 80 саженей, не считая выступающей надводной части, и не менее полумили в окружности. Лед со всех этих островов на вкус пресный. Думается, что льдины зарождаются в близлежащих проливах или на суше вблизи полюса, а ветры и течения гонят их вдоль берегов.

Проведя четыре дня и четыре ночи в плавании вдоль этой земли и убедившись, что на берегу господствуют сильные холода и постоянные туманы, наш генерал решил не тратить здесь времени, а направиться к проливу Фробишер, названному так в его честь.

Утром 17 июля, находясь на марсе, наш генерал увидел землю. И около полудня мы подошли прямо к Северному мысу, иначе именуемому островом Малый Холл, откуда и взяли руду, доставленную капитаном Фробишером в Англию в прошлом году. К нашему прибытию все море у побережья было забито великим множеством крупных льдин, и мы решили, что единственным подходящим для него названием будет Mare Glaciale, что означает Ледовитое море.

Добравшись с благословения божьего столь удачно до этой земли, мы вошли в пролив и приблизились к берегу настолько, насколько это позволяли льды. 18 июля наш генерал, забрав с собой золотоискателей, сделал попытку на маленькой гребной пинассе высадиться на берегу островка, где найдена руда, чтобы установить, велики ли ее запасы. Но на всем этом островке он не мог найти камня величиной больше орешка.

Однако наши люди, обыскавшие соседние острова, обнаружили там повсюду большие запасы руды, и генерал, получив эти добрые вести, возвратился на корабль.

Рано утром в пятницу 19 июля генерал с группой отборных джентльменов и солдат общей численностью 40 человек отправился на берег, чтобы найти там поселение туземцев и подходящую гавань для наших судов.

Не без труда подойдя к берегу, чему мешало изобилие очень толстого льда, мы наконец высадились на остров Большой Холл.

Оставив здесь наши суда под соответствующей охраной, мы прошли около двух английских миль по суше и поднялись на вершину высокого холма, где наши люди сложили крест из груды камней и торжественно промаршировали перед ним при трубных звуках, читая молитвы. Это место было названо горой Уорик. Затем мы вернулись обратно, так как здесь не было ничего достойного дальнейшей разведки. Голая гористая земля была большей частью покрыта снегом. На пути к лодкам мы встретили нескольких жителей этой страны, которые знаками приглашали нас вернуться, издавая при этом громкие вопли, напоминавшие мычание быков. Они явно очень хотели с нами встретиться. Услышав это, генерал, теперь уже знавший, что все это означает, ответил им такими же возгласами. Услышав крики и звуки труб, они начали прыгать, смеяться и плясать от радости. В ответ на это мы стали подавать им знаки, подняв два пальца, и приказали двум нашим людям стать отдельно, чтобы те сделали то же самое. Не теряя времени, двое наших и два туземца встретились на довольно большом расстоянии от того места, где мы стояли; оружия ни у той, ни у другой пары не было.

Наши люди подарили им булавки и те безделушки, которые у них были при себе. Туземцы же в свою очередь подарили нашим футляры от лука и другие вещи, которые при них оказались. Они настойчиво добивались, чтобы наши люди посетили их, а те обещали им такой же хороший прием на своих судах, но ни одна сторона, судя по всему, не согласилась принять любезное приглашение другой стороны, не доверяя ей.

Проведя таким образом день с пользой, мы поспешили к лодкам, собираясь немедленно начать на берегу поиски подходящей гавани для своих судов. Мы беспокоились о том, что корабли все еще вынуждены стоять между двумя мысами, постоянно подвергаясь большой опасности от плавучих льдов.

Когда туземцы увидели, что мы уходим, они стали настойчиво призывать нас обратно, провожая почти до самых лодок. Генерал и его штурман подошли к двоим, намереваясь захватить их и силой доставить на корабль, а затем одного одарить игрушками и безделушками и отпустить, соблюдая все правила учтивости, а другого оставить в качестве переводчика.

Генерал и штурман подошли к двум дикарям и внезапно их схватили. Но почва была скользкой, они не могли крепко держать добычу, и она ускользнула. Туземцы быстро добежали до своих луков и стрел, запрятанных неподалеку за скалами.

Хотя дикарей было всего двое, они так ожесточенно, отчаянно и с такой яростью напали на генерала и штурмана (совсем безоружных), что преследовали их до самых лодок и угодили генералу стрелой в ягодицу.

Солдаты, которым ранее было приказано оставаться в лодках, теперь увидев, в какой опасности находятся наши люди, и услышав, что они просят открыть стрельбу, быстро бросились на помощь. Услышав выстрел из кулеврины, дикари разбежались. Но слуга лорда Уорика, по имени Николас Коньер, нагнал одного. Будучи корнуэльцем и хорошим борцом, он показал на своей жертве такой корнуэльский прием, от которого у того болели бока еще месяц спустя. Итак, захватив этого дикаря, мы взяли его с собой на судно, а другой убежал.

И вот со своей новой необычной добычей наши люди вернулись к лодкам и перешли на маленький островок, где порешили остаться на всю ночь, так как на море разыгрался такой сильный шторм, что они никак бы не могли возвратиться на суда.

Теперь все немного перекусили, ибо целый день ничего не пили и не ели. Но не зная, сколько будет длиться шторм, как далеко в море может отнести корабли и сумеют ли они вообще возвратиться на суда, расходовали провизию весьма экономно. Они ведь знали — лучшее, что может им предложить эта земля, — золотоносные руды и камни (не очень-то сытная пища!), а туземцы, казалось, склонялись к тому, чтобы съесть их самих, а уж никак не накормить. Оставаясь все время начеку и выставив охрану, они пролежали всю ночь на твердых скалах, покрытых снегом и льдом, промокли, продрогли и испытали всяческие муки.

Пока отряд на суше подвергался этим лишениям, судам в море грозила не меньшая опасность. Не прошло и часа с момента отплытия генерала, как утром по вине кока, раскалившего печку, и нерадивого рабочего, сделавшего плохую трубу, на «Эйде» начался пожар, который мог бы причинить всем большие неприятности, если бы, по счастью, юнга сразу не заметил огня, что позволило нам с большим трудом и с божьей помощью его потушить.

В этот день не раз налетали шквалы, а к девяти часам вечера шторм достиг чудовищной силы и продолжался до утра. Наши корабли подвергались совсем нешуточной опасности, окруженные со всех сторон горами плавучего льда. Некоторые льдины задевали за борт корабля, другие, по счастью, проносило мимо, но удар даже самой маленькой ледяной горы был так же опасен, как если бы мы налетели на скалу; от такого удара мог бы расколоться на части самый прочный корабль в мире. И всем матросам на борту, как лучшим, так и худшим, работы хватало: руками тянуть тросы, глазами высматривать, где опасность.

На следующее утро, 20 июля, по воле божьей шторм прекратился и генерал, увидев суда, благополучно возвратился на борт, после чего от северного берега мы пошли к южному.

21 июля мы открыли залив, который глубоко вдавался в сушу и, судя по всему, был подходящей стоянкой для судов. Наш генерал отправился туда с лодками, чтобы проверить, так ли это, взяв с собой рудознатцев для поисков золота. Здесь весь песок и скалы так блестели, что, казалось, состояли из чистого золота, но после проверки все это оказалось всего-навсего черной рудой. Так подтвердилась пословица: «Не все то золото, что блестит».

22 июля мы зашли дальше в пролив Фробишер и стали на якорь, считая себя в надежном убежище. Но вскоре мы подверглись большой опасности: дрейфующая льдина ударилась о корму судна с такой силой, что мы опасались, не отбила ли она руль. Мы были вынуждены спешно перерезать трос, чтобы избежать опасности, и нам пришлось поставить фок, чтобы пройти дальше по довольно узкому проходу.

На маленьком островке, названном нами Смит («кузнец»), потому что наш кузнец поставил там свой горн, мы нашли месторождение серебра, но отделить руду от породы удавалось с большим трудом. Здесь же наши рудознатцы опробовали руду, найденную на Северном мысе, и обнаружили, что четыре ее сорта содержат значительное количество золота.

На другом маленьком островке мы нашли огромную мертвую рыбу, вмерзшую в лед. Она была длиной около 12 футов, а из ее рыла или ноздрей торчал рог в два ярда, витой и прямой, похожий на восковую свечу. По всей вероятности, это был морской единорог[37]. Этот рог, по повелению ее величества королевы, будет храниться, как драгоценность, в ее гардеробе.

Во вторник 23 июля джентльмены попросили у генерала разрешения 20–30 человекам пройти в глубь страны на 30–40 лиг, чтобы разведать ее и сослужить службу родине. Но генерал, боясь, что у него не хватит времени, и зная, с каким вожделением ждали барыша на родине, свел всю их затею к поискам месторождения, удобного для погрузки руды на наши корабли, а разведку с божьей помощью решил отложить на будущее.

Поэтому 26 июля он отправился с двумя барками на северный берег, оставив «Эйд» в проливе Джекмена.

В ту же ночь барки стали на якорь в проливе у Северной земли, где было такое быстрое течение и так часто появлялись дрейфующие льдины, что суда подвергались большой опасности. Здесь нашли очень богатое месторождение и добыли до 20 тонн руды, как вдруг 28 июля в пролив, где стояли барки, набилось столько льда, что судам угрожала серьезная опасность. У «Габриэла», стоявшего в кильватере за «Майклом», обломком плавучей льдины была порвана цепь, и он потерял еще один якорь. Судно осталось всего с одной цепью и одним якорем (два якоря оно потеряло раньше), а между тем лед сносило в его сторону. Но с божьей помощью его надежно защитил от опасности большой ледяной остров, севший на мель прямо перед ним. Я убежден, что, не случись этого, судно было бы выброшено льдом на скалы.

«Майкл» причалил к этой большой льдине на подветренной стороне. Но около полуночи под тяжестью собственного веса и приливов льдина со страшным треском внезапно раскололась.

К утру мы подняли якорь и пошли дальше по проливу, оставив на месте добытую руду.

Здесь, на одном из маленьких островков, мы нашли погребение, где лежал человеческий скелет, и спросили знаками нашего дикаря, не его ли соплеменники убили этого человека и не они ли съели его мясо. Он жестами это отрицал, показывая, что того съели волки и другие дикие звери.

Здесь же был найден спрятанный под камнями большой запас рыбы, а также различная утварь, принадлежавшая местным жителям, как то: сани, упряжь, котелки из рыбьей кожи, костяные ножи и другие вещи. Взяв в руку упряжь, дикарь поймал одну из наших собак и ловко ее запряг, как мы это делаем с лошадьми, а потом с бичом в руке начал учить собаку тянуть сани, как тянут у нас лошади карету. Туземцы используют собак, как мы — лошадей. А позднее мы узнали, что собак более мелкой породы они откармливают и держат, как скот, в своих палатках, чтобы потом их съесть.

29 июля примерно в четырех лигах от пролива Бир мы открыли бухту, которая оказалась подходящей стоянкой для наших судов, и это было самое дальнее место в проливе, которого мы достигли в этом году. От мыса Королевы, возвышающегося у входа в пролив, место это отстоит не более чем на 90 миль.

На этом острове нашли значительные запасы руды, в которой после промывки были отчетливо видны следы золота. И тут было решено, что разумнее нагрузить суда здесь, чем продолжать поиски лучшей руды и тратить время, играя с опасностью. Тут наш генерал послал рудокопов на работу и первым на собственном примере показал, что значит быть усердным работником и хорошим капитаном. Тогда все по мере своих способностей стали работать изо всех сил, охотно помогая другим.

На следующий день 30 июля «Майкл» ушел в пролив Джекмена за «Эйдом» и его командой, чтобы привести их сюда.

На материке против острова Графини Уорик мы обнаружили и с превеликим изумлением осмотрели жалкие пещеры и хижины туземцев, которые служат им зимними жилищами. Они были расположены на глубине двух саженей по кругу с лазами, как в лисьих норах.

Наземная часть возводилась из китовых костей (ибо там нет леса), искусно соединенных сверху и покрытых тюленьими шкурами. Эти шкуры заменяют черепицу, защищая от дождя. В каждой хижине было всего по одной комнате; одна ее половина, вымощенная широкими камнями, была на фут выше другой. Камни устилают мхом, на котором и спят. Питаясь, подобно зверям, туземцы невероятно загрязняют свои хижины и остаются на одном месте до тех пор, пока зловоние не заставит их переселиться. Они, несомненно, рассеяны по большой территории и кочуют, как татары. Насколько можно судить по нашим отрывочным наблюдениям, туземцы живут ордами или стойбищами, не имея постоянных поселений.

Здесь наш пленник, которого мы забрали с собой на берег, чтобы он показал нам назначение увиденных предметов, оставшись один, выложил по кругу пять маленьких палочек, одну за одной, а в центре положил маленькую косточку. Когда это заметил один из наших людей, он позвал нас посмотреть, что тот делает. Ему показалось, что туземец занимается чародейством или колдовством. Но самой правильной догадкой было, пожалуй, что он хотел напомнить своим соплеменникам о судьбе наших пяти человек, предательски захваченных ими в прошлом году, и покапать, что его самого поймали и держат в плену.

Когда мы обратились к туземцу за разъяснением, он жестом дал нам ясно понять, что ему известно о пленении пяти наших моряков в прошлом году. Но, когда мы опять-таки знаками спросили его, не были ли они убиты и съедены, пленник с негодованием это отрицал и жестами показал, что ничего подобного не случилось.

1 августа капитан Йорк на «Майкле» вошел в пролив Джекмена и сообщил нам, что прошлым вечером он стал на якорь в бухте, где на берегу наткнулся на палатки туземцев. Сойдя с группой моряков на берег, капитан зашел в палатки и убедился в том, что обитатели их исчезли, судя по всему, опасаясь визита англичан. В числе многих удивительных вещей, которые они нашли в палатках, было сырое мясо недавно забитых неведомых зверей, скелеты и кости собак и еще всякая всячина. Они обнаружили также, к своему величайшему изумлению, парусиновый камзол английского покроя, рубашку, пояс, три башмака на разные ноги и разных размеров и с полным основанием предположили, что это одежда и обувь пяти наших несчастных соотечественников, захваченных этими туземцами в прошлом году.

Выслушав его рассказ, мы приняли решение немедленно начать поиски. Йорк во главе 30–40 человек на двух малых гребных пинассах направился к тому месту, где нашел палатки, и высадил здесь часть людей на берег, чтобы окружить дикарей с этой стороны, а капитан со своими судами должен был отрезать им путь с другой стороны. Высадившись наконец там, где находились раньше туземцы, наши люди обнаружили, что палатки исчезли. Несмотря на это, они направились дальше в глубь суши, перешли через две-три унылые горы и, случайно увидев в долине несколько палаток, устремились к ним, намереваясь захватить людей, если им это удастся. Но дикари (их было 16–18 человек), заметив нашу группу, быстро спустили на воду одну большую и одну маленькую лодку и ушли в море, едва избежав плена.

Тогда солдаты на берегу дали по ним залп и стали их преследовать, рассчитывая, что на судах, стоявших в море, услышат выстрелы и пошлют на это место лодки с матросами. Так оно и случилось: туда подошли наши матросы на лодках и заставили дикарей повернуть обратно к береговому мысу. Матросы так энергично преследовали дикарей, что те не смогли ускользнуть. Пристав к берегу, они тотчас сломали весла, думая, что тем самым не дадут нам увести их лодки. Затем туземцы отчаянно набросились на наших людей и мужественно сопротивлялись их высадке, пока хватало стрел и дротиков. А когда их запасы истощились, они стали собирать выпущенные по ним стрелы и даже вырывали их из своего тела. Они снова и снова вступали в бой и оборонялись, пока не потеряли и оружие и жизнь. Чувствуя себя смертельно раненными (и не зная, что значит пощада), туземцы в предсмертном порыве ярости бросались вниз головой со скалы прямо в море, вероятно, чтобы враг не съел их трупы (ведь они считали нас людоедами).

В этой стычке был опасно ранен стрелой один из наших и простились с жизнью пять-шесть дикарей. Остальным туземцам, за исключением двух женщин, удалось бежать и скрыться среди скал. Одна из женщин была так стара и безобразна, что матросы приняли ее за дьявола или ведьму и отпустили. Другая, молодая женщина, которой мешал бежать грудной ребенок, висевший за ее спиной, притаилась за скалами. Здесь ее обнаружил один из наших и, приняв за мужчину, выстрелил. Пуля, пройдя через волосы матери, пробила руку ребенка. Увидев это, мать закричала, и ее захватили. Наш врач приложил к ранам мази, чтобы вылечить руку. Но женщина, не будучи знакома с таким способом врачевания, сорвала повязку и начала лизать рану языком (не отличаясь в этом от собак), и ей удалось залечить руку младенца.

Только теперь, увидев, как туземцы стремительно убегают от матросов и как отчаянно они сражаются, мы начали подозревать, что никогда ничего не узнаем о наших людях, предательски захваченных в прошлом году. Учитывая также прожорливость и кровожадность туземцев, готовых есть любое сырое мясо или самую вонючую падаль, можно прийти к выводу, что они убили и съели наших людей. Кстати, в камзоле, найденном в палатках, было много дыр от стрел и дротиков.

Теперь, захватив женщину, мы свели пленников вместе, чтобы наш дикарь не скучал. Всем хотелось посмотреть, какой будет их первая встреча, и она оказалась гораздо интереснее, чем этого можно было ждать. Они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова, только цвет и выражение лица у них все время сильно менялись, как будто горе и унизительность плена лишили их дара речи. Затем женщина первая отвернулась и затянула песню, как будто думая о чем-то постороннем. Когда же их снова свели, первым нарушил молчание мужчина, который серьезно и торжественно обратился к женщине с речью, и она внимательно его выслушала. Позднее, когда они познакомились поближе, вряд ли кто-нибудь из них сумел бы выжить без помощи другого. И все же, насколько мы могли заметить, находясь постоянно вместе, они никогда не жили, как муж с женой. Женщина занималась уборкой каюты и выполняла все необходимые работы, положенные хорошей хозяйке. Когда мужчина страдал от морской болезни, она ухаживала за ним, убивала собак, снимала с них шкуру и готовила мясо для еды. Я считаю необходимым отметить, что мужчина никогда не раздевался, не попросив сначала женщину выйти из каюты, и каждый из них проявлял исключительную стыдливость, боясь пуще всего, чтобы интимные части тела не увидел спутник или кто-либо из посторонних.

В понедельник 6 августа лейтенант, взяв всех солдат для надежней охраны рудокопов, разбил палатки на острове Графини Уорик и как можно лучше укрепил это место. И вот в самый разгар работы они заметили на вершине холма группу людей, размахивавших флагом и издававших громкие крики, чтобы привлечь их внимание. Они были из той же группы, которую мы недавно повстречали и, судя по всему, пришли, чтобы посетовать на понесенные потери и попросить вернуть им женщину с ребенком. В ответ на это генерал, захватив с собой дикаря и приказав отвести женщину на самое высокое место на острове, откуда ее можно было лучше всего видеть, отправился на переговоры.

Наш пленник, увидев впервые после разлуки друзей, так разрыдался, что долго не мог выговорить ни слова. Наконец, преодолев слабость, он начал разговор со своими собратьями и раздарил им полученные от нас игрушки и безделушки. Это показало нам, что у туземцев очень добросердечные отношения и они сильно переживают разлуку с друзьями.

Наш генерал жестами потребовал возвратить пятерых матросов, захваченных в минувшем году, и обещал не только отпустить пленников, но и вознаградить их щедрыми дарами и нашей дружбой. В ответ на это один из дикарей показал нам знаками, что наши люди живы, их нам возвратят и мы должны написать им письмо.

На следующий день, 7 августа, они рано утром пришли за письмом и, когда им его вручили, поспешно уехали, показав на солнце и подняв вверх три пальца; это означало, что они рассчитывают возвратиться через три дня.

Я счел письмо капитана достойным запоминания и поэтому повторяю здесь его текст таким, каким он был написан в спешке.

«Во имя бога, в которого мы все веруем и который, как я уповаю, сохранил вас невредимыми телом и душой среди неверных, пишу вам это письмо. Я буду рад принять все предложенные вами меры, чтобы вызволить вас силой или выкупом в обмен на любые имеющиеся на корабле товары, которых я для вас не пожалею, или любым способом, который в моей власти. У меня в плену их мужчина, женщина и ребенок. Я готов отпустить их в обмен за вас, но человек, которого я увез отсюда в прошлом году, умер в Англии. Более того, вы можете заявить им, что если они вас не освободят, я не оставлю ни одного живого человека на их земле. Итак, я поспешно вручаю вас богу, которому, я надеюсь, вы служите, и мы будем ежедневно возносить ему молитвы за вас. Написано утром во вторник 7 августа 1577 года.

Ваш до предела моих сил

Мартин Фробишер

Посылаю вам с подателями сего перо, чернила и бумагу, чтобы вы написали ответ, если не сможете лично прибыть сюда, а мы могли бы убедиться, в каком вы состоянии».

В субботу 11 августа туземцы снова показались и вызвали нас, стоя на противоположной стороне холма. Генерал с приятной надеждой услышать о своих людях направился к ним. На виду их было только трое, однако гораздо больше людей пряталось за скалами, и наши люди, проявляя законное недоверие, держались настороже. Тем временем те из нас, кто стоял на острове Графини Уорик, увидели, что несколько дикарей подкрадываются за скалами к нашим, и генерал тотчас же повернул обратно, так и не получив известий о пропавших. Больше мы о них никогда и ничего не слышали.

Теперь наша работа быстро шла к концу. Хотя у нас было всего пять не слишком умелых рудокопов, которым оказывали помощь несколько джентльменов и солдат, мы за 20 дней погрузили на корабль почти 200 тонн золотоносной руды. И вот в среду 21 августа мы полностью закончили всю работу. Теперь настала пора отправляться в путь, так как все люди были истощены, обувь и одежда обветшали, днища корзин прохудились, инструменты поломались, а суда были уже основательно нагружены.

Некоторые люди, не щадя себя, получили опасные увечья: одни надорвались, другие захромали. И примерно в это время начался ледостав; по ночам лед примерзал к бортам судна, и это убедительно доказывало, что солнце начинает склоняться к югу. Тогда мы решили поскорее собираться домой.

Прибытие на родину трех судов с грузом руды вызвало приступ золотой лихорадки. Майкл Лок, видимо, особенно верил в то, что все участники предприятия уже нажили состояние, и содействовал сооружению печей для выплавки относительно больших партий руды. И действительно, золото выплавили в порядочном количестве или по меньшей мере его откуда-то получили. Рудники Мета-Инкогнита возбудили безграничный восторг, и Фробишер стал героем дня. Этот ажиотаж привел к практическим результатам. Была снаряжена флотилия из 15 судов, которой предстояло на следующий год отправиться к рудникам.

Бест снова сопровождал Фробишера в качестве командира судна «Анн Франсез» и составил отчет об этом плавании, который мы помещаем ниже.

Получив задание, мы вышли в плавание из Харуича 31 мая с флотилией из 15 судов. 6 июня мы наконец подошли к берегу Ирландии у мыса Клир, где начали преследовать маленький барк, заподозрив, что это пират или корсар. Но на самом деле оказалось, что это несчастные моряки из Бристоля, которые, на свою беду, повстречались с французами. Те ограбили всех и перебили многих, оставив остальных столь тяжело израненными, что они неизбежно должны были погибнуть в море, не имея ни сил, чтобы оказать себе помощь, ни провизии, чтобы наполнить свои голодные желудки. Наш генерал хорошо сознавал долг солдата и англичанина. Он прекрасно знал также, что такое бедствие на море. Поэтому, горячо сочувствуя лишениям этих несчастных, он послал к ним врачей с мазями, чтобы облегчить их страдания, а также мясо и напитки, чтобы придать им бодрость. Некоторые из них (как мы узнали) уже много дней не имели во рту ничего, кроме оливок и протухшей воды. Сделав это доброе дело, мы с попутным ветром легли на наш курс.

В последний день июня «Саламандра», которая шла под полными парусами, наскочила носовой частью на большого кита с такой силой, что судно остановилось и не могло двинуться ни взад, ни вперед. Животное издало сильный и неприятный звук и, взметнув туловищем и хвостом, ушло под воду. А через два дня мы увидели огромного мертвого кита, плававшего на поверхности, и решили, что это именно тот, на которого наскочила «Саламандра».

2 июля рано утром, когда мы встретили великое множество льдин, нам открылся мыс Королевы. Одно из судов нашей флотилии, а именно 100-тонный барк «Деннис», отыскивавший путь среди льдов, с такой силой столкнулся с ледяной горой, что тут же затонул на глазах у всей флотилии.

Но с «Денниса» успели оповестить об опасности, дав залп из большой пушки, и другие суда так быстро подошли на помощь, что всех людей удалось спасти.

Тут перед флотилией открылось более грозное зрелище. Когда льды окружили суда со всех сторон, на юго-востоке внезапно разразился чудовищный шторм, который гнал на нас все льдины. Итак, нам уже не удалось снова выйти в открытое море.

Оказавшись окруженными со всех сторон, люди на судах стали по-разному искать наилучший способ спасения. Те суда, которым удалось найти более свободное от льда пространство, убрали паруса и легли в дрейф. Другие причалили к большому ледяному острову и держались на подветренной стороне. И все же некоторые суда были так скованы, что им не оставалось ничего иного, как положиться на милость беспощадного льда. Матросы, чтобы укрепить борта судов, навесили на них мотки канатов, койки, мачты, доски и тому подобное, чтобы получше защитить от натиска и ударов льда. Другие, держа в руках пики, куски шпангоута и весла, стояли на вахте почти беспрерывно днем и ночью, отбивая натиск льдов. Они так мужественно боролись с большими трудностями и опасностями, что на них нельзя было смотреть без восхищения. Если бы не это, льдины, несомненно, не раз нанесли бы пробоины бортам судов. И все же многие суда, даже большой грузоподъемности, выталкивало льдами из моря на фут выше ватерлинии, отчего прогибались и ломались кницы и шпангоуты у борта.

В этот грозный час одни боролись, чтобы спасти суда и свою жизнь, а другие, менее стойкие, думая о спасении души, обращались с молитвами к всевышнему.

В таком состоянии вся эта великолепная флотилия и попавшие в беду люди, не имевшие, казалось бы, никаких шансов спастись от катастрофы, оставались здесь всю ночь и часть следующего дня.

7 июля, не дойдя еще до полного отчаяния, мы направились к земле и вскоре подошли к мысу, который некоторые ошибочно приняли за место стоянки в проливе Фробишер. Но более опытные мореходы удивлялись тому, как могли они вдруг попасть в этот далекий пролив. Они не допускали мысли, что сделали такую грубую ошибку в расчетах и так плохо управляли судами. Между тем многие моряки обнаружили, что приливное течение здесь гораздо быстрее того, которое они наблюдали в прошлом году. И действительно, мы были поражены неслыханным шумом прилива и его натиском. Он наступал с такой силой, что порой наши суда вертело, как в водовороте, а рев волн был слышен не на меньшем расстоянии, чем у Лондонского моста[38].

10 июля все еще было пасмурно и темно, и несколько судов, потеряв в тумане из виду адмирала[39] и остальную часть флотилии, блуждало, не зная, что делать: отыскивать ли путь к открытому морю через громадные ледяные поля, следовать ли неведомым курсом в таинственное море, залив или пролив, либо держаться вдоль берега. Но здесь, у берега, в густом тумане они не заметили бы такой страшной опасности, как скалы или подводные камни, часто встречающиеся в этих местах.

Одни надеялись спастись вплавь на сундуках, другие решили прочно связать крышки люков судна и накрепко привязать себя к ним, рассчитывая на то, что их будет буксировать лодка, в которой иначе разместилось бы не более половины команды. Но если этим способом им и удалось бы благополучно добраться до берега, они погибли бы там от голода или стали жертвой прожорливых, кровожадных людоедов, обитателей этой земли.

Бо́льшая часть флотилии следовала за генералом, который прошел около 180 миль по этим неведомым водам, видимо проливу, неизменно имея сушу с правого борта и открытое море перед собой.

Некоторые матросы утверждают, что в этом предполагаемом проливе они видели сушу с левого борта в 60 лигах от нас. Она показалась им более плодородной и обильно поросшей травой. Там можно было встретить больше оленей, медведей, зайцев, песцов и дичи, например куропаток, жаворонков, чаек, глупышей, кайр и соколов, чем в любом другом месте, открытом нами до тех пор. Один из наших джентльменов Льюк Уорд вступил в торг с местными жителями, обменивая ножи, колокольчики, зеркала и т. п. на птицу, рыбу, медвежьи шкуры и иные продукты этой земли. Здесь они также обнаружили самые крупные в этой местности лодки, вмещающие до 20 человек.

И вот после того, как генерал провел здесь много дней, подвергаясь немалым опасностям, он повернул обратно. Идя вдоль берега (это была задняя сторона предполагаемого Американского континента), он обнаружил большой пролив, ведущий к проливу Фробишер. Тогда направился он к этому проливу, считая, что наступило самое подходящее время вновь посетить ту гавань, где он был в прошлом году, и нагрузить суда рудой.

Но на флотилии уже распространились слухи об опасностях, которым подвергались разные суда, и это наряду с воспоминанием о пережитых мытарствах и ожиданием новых бед вселило немалый страх в сердца многих людей. Тут некоторые начали исподтишка роптать на генерала за его своевольные действия. Одним хотелось найти поблизости гавань, чтобы пополнить запасы провизии и подремонтировать свои поврежденные суда, дожидаясь, пока северные и северо-западные ветры разгонят лед и облегчат плавание. Другие, забываясь, вели еще более недостойные речи. Они заявляли, что им все едино, висеть ли на виселице по возвращении домой или погибать здесь, отыскивая проходы среди льдов без надежды остаться в живых.

Пока флотилия стояла у подветренного берега и на судах царили сомнения относительно того, что же предпринять, внезапно к югу-юго-востоку от нас разразился сильнейший шторм и лед с поразительной быстротой начал собираться вокруг нас.

Увидев это, каждый стал применять тот способ спасения, какой счел наилучшим в минуту бедствия.

Бо́льшая часть судов флотилии, зашедших дальше в глубь пролива, последовала за генералом. Там убрали паруса и, оставшись среди льдов, переждали бурю. Но тем, которые пошли к открытому морю, пришлось дольше выдерживать жесточайший шторм.

26 июля во время шторма шел такой густой снег при холодном резком ветре, что мы почти не видели друг друга и с трудом открывали глаза, крепя тросы и паруса. На крышках люков толщина снежного слоя превысила полфута. Наши несчастные моряки так промокли, что даже у тех, кто пять-шесть раз сменил одежду, не осталось сухой нитки на спине. От сырости, холода и чрезмерного перенапряжения сил среди льдов немало матросов флотилии заболело. Многие моряки совсем пали духом, ибо ничего подобного им ранее не доводилось испытывать, и все решили, что там, где даже лето столь сурово, зима неизбежно будет лютой.

Генерал, невзирая на сильный шторм, не изменил принятого решения и пытался любой ценой дойти до той гавани, где он побывал в прошлом году. Обнаруживая разводья, он быстро проскальзывал по ним и так отважно шел впереди, побуждая другие суда флотилии следовать его примеру, что после неописуемых трудов и опасностей мы в конце концов пробились сквозь льды. 31 июля генерал после многих неудачных попыток, когда нас не раз оттесняло льдами, наконец вошел в гавань и поставил судно на якорь в проливе Графини Уорик. Однако при входе в пролив (как раз когда генерал счел, что все опасности уже позади) он встретил огромный ледяной остров, который нанес «Эйду» такой удар, что лапой якоря пробило под водой борт судна в носовой части. Пробоина была так велика, что только ценой громадных усилий удалось спасти судно от потопления.

Пока моряки приводили в порядок и ремонтировали суда, рудокопы занялись своим делом — добычей заданного количества руды.

17 августа капитаны со своими командами охотились и убили большого белого медведя, который сам набрел на них и с яростью напал на 20 вооруженных людей. Мясо убитого зверя в течение многих дней было для них лакомым блюдом.

В середине месяца генерал с двумя судами и множеством матросов отправился в пролив Бир, рассчитывая встретить или захватить людоедов. Последние время от времени там появлялись, как будто давая понять, что хотят встретиться с нашими людьми, немалое число которых работало тогда, добывая руду. Но, увидев, что приближаются наши суда, дикари совсем исчезли из виду.

30 августа каменщики построили на острове Графини Уорик дом из извести и камня, чтобы на следующий год выяснить, не будет ли он завален снегом, разрушен морозами или растащен местными дикарями. А для того, чтобы эти грубые, невоспитанные люди стали учтивее к нашему возвращению, мы оставили в доме ряд безделушек, вроде колокольчиков и ножей (которыми они особенно восхищались), а также свинцовые фигурки мужчин и женщин, статуэтки всадников, зеркала, свистки и трубки. В доме была выложена печь и оставлен испеченный в ней хлеб, чтобы туземцы могли его увидеть и отведать.

Мы закопали в землю лес для форта, который намеревались построить, а также много бочек с горохом, мукой, зерном и другой провизией, заготовленной для тех, кто раньше собирался остаться здесь на зимовку. Позднее от этого намерения пришлось отказаться из-за потери части строевого леса, затонувшего с барком «Деннис». Вместо всего этого мы наполнили суда рудой, которую считали более ценным грузом.

Получив приказ трогаться в обратный путь, в последний день августа вся флотилия вышла из пролива Графини Уорик, за исключением судов «Джудит» и «Анн Франсез», оставшихся, чтобы запастись пресной водой, и двух барков, «Майкл» и «Габриэл», задержавшихся вместе с «Буссом» из Бриджуотера для погрузки руды.

1 сентября я отправился на своей пинассе в пролив Бир, чтобы забрать на борт людей, оставленных на берегу. Но ветер после нашей высадки внезапно так усилился, что суда в море оказались в большой опасности, и мы боялись, что они вообще погибнут. Суда не смогли бы долго выдержать, находясь между громадными скалами с одного борта и дрейфующими ледяными островами с острыми краями с другого, а нашим малым пинассам не удалось бы их спасти.

Генерал приказал мне вместе с командой перейти на «Бусс», а сам взял на себя команду обоими барками, куда перевел всех остальных людей. На следующее утро шторм усилился, море разбушевалось и флотилия исчезла из виду. Это вселило в нас еще большую тревогу, так как «Бусс», наиболее тяжело груженное судно, держался так далеко к подветренной стороне от устья гавани, что мы не могли поднять паруса и выйти в море, опасаясь сесть на камни.

Утром генерал вышел в море на барке «Габриэл», чтобы разыскать другие суда флотилии («Джудит» ушла раньше, оставив позади «Бусс» и «Майкла»). «Майкл» поднял паруса и последовал за генералом, не оказав «Бусс» никакой помощи, в которой это судно крайне нуждалось.

Я был поставлен перед трудной задачей выбрать меньшее из двух зол: либо положиться на «Бусс», хотя были все основания сомневаться в том, что ему удастся выбраться, либо идти на своей маленькой пинассе, которую будет буксировать «Майкл» по бушующему морю. Ведь на этом барке нельзя было разместить тех людей, которые были со мной.

Решив положиться на милость бога и моря, я прошел много миль с великими трудностями на буксире у барка, пока наконец не увидел с подветренной стороны «Анн Франсез», капитан которой, полностью сознавая свой долг по отношению к генералу и капитану, честно следовал этим опасным путем всю ночь, тогда как остальные суда флотилии ушли. И едва мы приблизились вплотную к этому судну и люди перешли на его борт, как пинассу встряхнуло и она развалилась на куски, затонув с имуществом несчастных матросов.

Всего за этот шторм флотилия потеряла до 20 лодок, несколько моряков смыло за борт волной, и они погибли. И все же, благодарение богу, вся флотилия благополучно прибыла в Англию около 1 октября. Прибыл даже брошенный другими «Бусс». На этом судне у людей уже осталось мало надежды вернуться домой, и они были вынуждены прокладывать путь на север по неизученному фарватеру, что было весьма опасно.

Всего в этом плавании погибло не более 40 человек, то есть не так уж много, если учесть, сколько судов было во флотилии и какие необычайные испытания нам довелось пережить.

Ни Фробишеру, ни кому-либо из его спутников не было суждено еще раз побывать в Мета-Инкогнита. Вскоре после их возвращения на родину, было сделано неприятное открытие, что в привезенной руде мало настоящего золота, хотя много ложного. Что произошло с организаторами экспедиции, не выяснено, но, несомненно, они навлекли на себя немалый гнев Елизаветы, и их судьба, думается, была невеселой. Куда делись доставленные в Англию 1300 тонн руды, оставалось неизвестным до самого недавнего времени, когда при дноуглубительных работах в одном из английских портов было найдено большое количество пиритов с Баффиновой Земли.

Даже географические открытия этой экспедиции были утеряны для потомства. По неведомой причине географы и картографы того времени переместили залив Фробишер на юго-восточное побережье Гренландии, и он занял свое законное место только после зимовки здесь молодого американца Чарлза Холла (1860/61), который нашел там следы экспедиции Фробишера и услышал от эскимосов самый достоверный рассказ о схватках их предков с белыми людьми. Холл доказал, что пролив Фробишер по существу представляет собой глубоко вдающийся в сушу залив. В настоящее время этот залив играет важную роль в Канадской Арктике. Там находится город Фробишер-Бей и большой аэропорт, используемый современными воздушными лайнерами, совершающими трансполярные перелеты между Европой и Северной Америкой.

Холл раскрыл также тайну пятерых пропавших участников первой экспедиции Фробишера. Эскимосы подробно рассказали ему о том, как пятеро белых людей в конце концов возвратились на остров Графини Уорик и там, используя материалы, оставленные третьей экспедицией, построили небольшое парусное судно. Холл позднее обнаружил веские доказательства того, что такое маленькое суденышко было действительно построено. Нет никаких оснований сомневаться в правдивости рассказа эскимосов, утверждавших, что эти пятеро белых вопреки добрым советам туземцев, с которыми они прожили четыре года в мире и согласии, сделали попытку вернуться в Англию, причем отправились в путь слишком рано, в самом начале открытия навигации. Они все же отплыли на родину и на этот раз исчезли бесследно и навсегда.

Что же касается самого Фробишера, то он в дальнейшем добился удачи. Поступив на морскую службу, он начал так быстро продвигаться, что к тому времени, когда испанская Армада угрожала Англии, уже был командиром одного из трех крупнейших английских кораблей, который вместе с кораблями Джона Хокинса и Френсиса Дрейка возглавил исключительно успешное нападение на испанцев. За это Фробишер был возведен в рыцарское достоинство, и популярность его была так велика, что он в этом отношении соперничал с Дрейком. Вплоть до 1594 года Фробишер неоднократно проявлял воинскую доблесть, и в том же году возглавил успешный налет на испанский флот под Брестом, где был смертельно ранен. В метрической книге приходской церкви святого Андрея в Плимуте имеется следующая запись, подводящая конец полной замечательных приключений жизни этого морехода.

«22 ноября (1594) Мартин Фробишер, рыцарь, участвовавший в деле у форта, построенного осаждавшими Брест испанцами, сегодня скончался в Плимуте, внутренности его захоронены здесь, а тело увезено для погребения в Лондон».