Истории приграничья

I

…Когда люди соскакивали с замедлившихся возов, баба в красном головном платке с криками вцепилась в пожитки.

— Енто всё, что за душой есть! — голосила она. — Не можно енто бросать!

— Заткни её немедля, — прошипел ратник по имени Урдан мужу расшумевшейся женщины. — Коли кочевые намотают на копья ваши кишки, барахло без надобности будет.

— Дык, как мы без скарбу-то? — растерянно забормотал мужик. — Тама и одёжа, и всякое…

— Сам хуже бабы, — сердито обронил ратник, сжимая кулак.

— Молчать, смерды! — Ван-Ваэн, поравнявшись с телегой, презрительно оглядел спорщиков. — Станете задерживать нас — собственноручно головы отрублю.

Мужик посерел, устрашившись не столько угрозы, сколько равнодушного тона: он более всего выдавал, что рыцарю и впрямь ничего не стоило прикончить мешкавших простолюдинов.

— Слыхала, дура?! — поспешно развернулся он к жене. — Кидай узел, покуда живота не лишились!

Женщина, давясь рыданиями, упрямо помотала головой и ещё пуще вцепилась в грубую ткань.

— Да шоб тебя демоны утянули! — мужик в сердцах ухватил бабу за ворот верхнего платья и рванул, намереваясь сдёрнуть её с повозки.

Ткань затрещала, расползаясь. В дыре показалась нижняя рубаха.

— Что ж ты на глазах у людёв-то! Срамишь меня! — ещё громче закричала женщина, стягивая вместе разорванные края одежды.

— А ну, заткнись, стерво! — подскочивший Урдан наотмашь врезал по пухлой физиономии. — Щас все из-за тя подохнут!

Баба повалилась на дно телеги. Привстала, ошалело хлопая глазами и сдавленно мыча. Из уголка рта потекла кровь: то ли от разбитой о зубы щёки, то ли от прикушенного языка. По круглому лицу лились слёзы, в правой ноздре повисла длинная сопля.

— Вон из телеги, — страшным голосом скомандовал воин.

Баба, всё ещё цепляясь за пожитки, перекинула ногу через низкий бортик. Урдан нетерпеливо схватил её за руку, резко потянул. Потеряв равновесие, переселенка всем телом тяжко шлёпнулась на землю. Следом выпал узел. Ратник с искажённым лицом пнул мягкий ком, загоняя в заросли придорожных лопухов.

— В лес, живо!

Люди покорно подчинились.

— Молт, веди их в чащу, — распорядился Каркси Дуб.

Сам он, обнажив меч, затаился в кустах возле дороги. Неподалёку с топором в руках устроился Урдан.

Шум, сопровождавший движение обоза, отдалился и постепенно затих. Некоторое время слышался только шепчущий шелест листвы. Где-то через пятьдесят-семьдесят ударов сердца, на дороге показались кочевники. Полтора десятка верховых неторопливо проехали мимо затаившихся эмайнцев, негромко переговариваясь и почти не глядя по сторонам.

Когда глухой топот копыт умолк, ратники с облегчением переглянулись — пронесло.

— Шибче, шибче! — подгонял Молт, настороженно поглядывая назад, в сторону дороги.

Напуганные люди торопливо шагали по упругой слежавшейся листве. В лесном сумраке напряжённые лица мужчин выглядели злыми и уродливыми. Бледные женщины с трудом сдерживали рыдания; одна, быстро шевеля губами, молилась.

Почти невидимый в бороде рот воина скривился: переселенцы шумели, будто выводок диких свиней. Добро, что бабы хоть причитать перестали. Сразу надо было крикучей по уху дать — такие лишь так разуметь починают.

Ратник в очередной раз оглянулся. Куда Каркси с Урданом запропастились? Звуков драки вроде не слыхать — ни теперь, ни прежде. Неужто кочевники исхитрились обойти их, а сейчас настигают беглецов?

— Шибче! — вновь подогнал Молт переселенцев. — Шибче, коли сгнить в энтом лесе не хочете!..

Урдан с Каркси шли меж деревьями споро, но тихо. Потому идущих впереди услыхали раньше, чем нагнали.

— Шуму от них — до самого Фумина, — досадливо сказал Урдан. — Кочевые, видать, в конец тугоухие, раз не почуяли эдаких телепней.

— Сплюнь, шоб не сглазить.

Настигнув беглецов, Каркси заметил, как просветлело лицо Молта. Ободряюще кивнув ему, Дуб занял место впереди. Обоих ратников отправил в конец вереницы:

— Поотстаньте чуток и сторожите отряд сзаду.

— Да какой энто отряд, — сплюнул Урдан. — Распоследняя пьянь в «Огоньке» смекалистей и тише будет.

— Помаются в приграничье чуток — обтешутся да выучатся, коли жить хотят, — спокойно ответил десятник. — Всяко должны мы ныне не судить-рядить, а довесть их в невредимости, как господин Ук-Мак наказывал.

— Ну, помогай нам владыка Ильэлл, — вздохнул Молт.

Покуда эмайнцы продвигались вглубь леса, на дороге вновь появились кочевники. Пятеро верховых направлялись в ту же сторону, что их соплеменники. Из-за малочисленности чувствовали они себя не так уверенно, потому помалкивали, внимательно зыркая по сторонам.

Приметив что-то среди зелени, молодой воин направил лошадь к краю дороги. Чуть склонившись в седле, ткнул копьём вниз. Потревожив широкие листья, поднял груз и окликнул спутников. Остановившись, те уставились на узел, повисший на острие вытянутого листовидного наконечника.

Самый старый в группе воин подъехал ближе, повелительно протянул руку. Молодой послушно склонил древко, передавая находку. Распоров ткань ножом, кочевник по одной доставал вещи: войлочную шапку, женскую накидку из грубой шерсти, яркий платок, безрукавку из овчины… Приблизившись, остальные всадники возбуждённо загомонили. Небогатые наряды пошли по рукам, кое-что исчезло в седельных мешках.

Покуда остальные делили добычу, молодой кочевник спешился и вернулся туда, где обнаружил узел. Согнулся, разглядывая землю и листву. Потом и вовсе встал на четвереньки. Будто большой пёс, осмотрел заросли, опад, кусты на границе леса.

Вернувшись к соплеменникам, заговорил, то указывая в сторону чащи, то демонстрируя растопыренную пятерню. Умолкнув, товарищи выслушали его. Заспорили. Троим, включая молодого следопыта, хотелось поискать тех, кто недавно ушёл в лес. Старший настаивал, что нужно ехать дальше, то и дело поминая босоркану. Ещё один колебался, разрываясь между чувством долга, охотничьим азартом и жадностью.

Наконец, старший сдался. Махнув рукой, отъехал к обочине, легко соскочил на землю. Ведя коня в поводу, зашагал в лес. Следом потянулись остальные.

Привязав лошадей к деревьям там, где их не было видно с дороги, воины гуськом двинулись по следам переселенцев.

Прислонившись плечом к стволу вяза, Молт ковырял пальцем в носу. Со скучающим видом вытер грязный ноготь о грубую бороздчатую кору.

— Ну, ты чё там? — вполголоса позвал товарища. — Подох от натуги?

— Закройся, — Урдан, поправляя истёртый ремень, выступил из высокого кустарника. — Ходу.

Молт отлип от дерева, сделал шаг и вдруг замер, повернув голову влево.

— Чаво… — второй ратник осёкся, увидев предупреждающий жест. Присел, всматриваясь в зелень.

Молт вновь нырнул под прикрытие древесного ствола. Осторожно выглядывая, задержал дыхание, чтобы лучше слышать. За негромкими лесными звуками ему чудился едва уловимый шум движения и воин силился понять, крадётся то зверь или шагает человек.

Шедший впереди кочевник остановился. На обветренном, красно-коричневом от загара лице застыло сосредоточенное выражение. Вытянув шею и подняв повыше нос, воин потянул воздух. Пригнувшись, снова засопел, принюхиваясь.

Четвёрка позади остановилась, не издавая ни звука.

Старший постоял в задумчивости, пронзая взглядом пространство между стволами. Резкими взмахами обеих рук приказал спутникам рассыпаться. Те сноровисто исполнили команду. После двинулись вперед медленно, то и дело припадая к земле, точно лисы, подбирающиеся к лесной куропатке.

Кочевника выдала легонько качнувшаяся веточка. Урдан, замерев, уставился туда, где всё ещё покачивались листья, напоминающие чуть вытянутые сердечки. И тут же появился силуэт, скользнувший от куста к дереву поблизости.

Ратник покосился на товарища, желая узнать, заметил ли тот врага. Молт во все глаза смотрел в направлении кочевника. Будто почувствовав взгляд Урдана, чуть повернул голову, опустил и поднял веки.

Урдан ткнул указательным пальцем в сторону чужака, после провёл большим поперёк горла. Молт помедлил, изучая окрестности. Затем кивнул.

Урдан, потихоньку двинулся вбок, намереваясь подобраться к кочевнику справа. Его спутник поначалу наблюдал за лесом, а потом отвлёкся на товарища, скрытно приближавшегося к цели. Кочевник тоже не стоял на месте. Осмотревшись, тенью проскользнул к другому дереву. Глянул вперёд. Затем неожиданно для эмайнцев, перевёл взор туда, где находился Урдан, и застыл прислушиваясь.

Мысленно бранясь, Молт протянул руку и легонько качнул гибкую ветвь куста. Кочевник тут же уставился на трепещущую листву.

Воспользовавшись моментом, Урдан одним прыжком преодолел оставшееся расстояние, в броске занося над головой топор. Среагировав на звук, кочевник резко повернулся, неосознанно вскинул согнутую руку, точно надеясь защититься от мощного удара.

Носок топора, рассекая кожу и пробивая кость, вонзился в лицо воина, чуть наискось разрубив переносицу. С шумом ломая низовую поросль, кочевник упал. Брызнув сорвавшейся с лезвия кровью на древесную кору, ратник ударил снова.

Между деревьями поодаль мелькнул силуэт — к Урдану бежал ещё один варвар. Издавая воинственные крики, он грозил изготовившемуся к бою ратнику мечом. Но прежде чем воин добрался до пограничника, из-за деревьев прилетела стрела, пробив Урдану правую щеку и выйдя из левой. Ратник с невнятными звуками пошатнулся. Подоспевший кочевник с мечом попытался обезглавить воина. Удар оказался недостаточно точным и сильным: лезвие скользнуло по низкому вороту кольчуги и глубоко порезало шею. Обливаясь кровью, Урдан рухнул. Тогда кочевник, ухватившись за рукоять обеими ладонями, проткнул ратнику живот, налегая на меч всем весом.

Молт, кинувшийся было к товарищу, увидел, как из-за деревьев к месту схватки спешат другие чужаки. Пригнувшись, ратник юркнул назад. Прислушиваясь к возбуждённому говору кочевников, стоявших над телом соплеменника, начал понемногу пятиться. Затем повернулся и, осторожно ступая, скрылся в чаще.

— Скоко их? — сосредоточенно глядя перед собой, уточнил Каркси.

— Четверых видал, — дыхание Молта всё ещё не успокоилось. — Окромя того, что Урдан изничтожил.

— Мыслишь, больше их там?

Молт уверенно кивнул:

— Энти паскуды помалу не бродят. Как есть, цельной ватагой нас сослеживают.

— Как прознали об нас? — хмуро размышлял Дуб. — Тихо ж с дороги улизнули.

— До лесовиковой задницы мне энти «как?» да «пошто?», — Молт через шаг озирался. — Ты нонеча за главного, гри, как быть, шоб на корм волкам да лисам не пойти.

— Токмо бежать что есть мочи. Не засадку же с бабами устаивать…

— Ох, сгинем мы тута, — сплюнул Молт.

— Утихни, — негромко приказал Каркси. — Прослышит бабьё с мужиками, накладут в штаны, да такое устроят, что кочевые мигом нас разыщут.

— Шоб демоны сожрали энту шушваль, — пробурчал Молт, в мыслях кляня свою долю и люто завидуя тем, кто отправился в Радовник.

Как ни старались ратники увести селян, кочевники понемногу настигали.

— Вдокон близко, — вполголоса докладывал Молт, вернувшись из разведки. Воин выглядел угрюмо. — Хучь не торопются, сторожко идут, а все ж нагоняют.

Каркси, хмурясь, смотрел под ноги.

— Значица, прибавим.

— Мы-то влёгкую, а оберёмки наши — нет. Особливо та, шо с дитятей плетётся.

Разговаривая, воины вышли к месту, где стало чуть светлее. Остановив людей, порубежники вдвоём отправились выяснять, что к чему. Несколько шагов — и они уставились на пустошь, раскинувшуюся вправо и влево, насколько хватало взора. Противоположного конца прогалины было не видать из-за тумана, густевшего прямо на глазах.

Каркси недоумённо оглядел небо с редкими лёгкими облачками, чья светящаяся белизна резала глаза, привыкшие к лесной тени. После принялся рассматривать землю под ногами. Ратнику казалось, будто боги отделили каменистую равнину от леса ножом невероятных размеров — такой ровной и резкой была граница между растительностью и голой землёй. Лишь в нескольких местах чёткую линию смазывала нанесённая ветром сухая листва.

— Чудное местечко, — сказал, наконец, Каркси. — Но, мабудь, и хорошо, што вышли мы сюда. По ровному и идти легше, и в тумане скроемся. От он какой густой.

Молт не разделял его чаяний. Он с подозрением и опаской пялился на неподвижную белёсую муть.

— Ежли энто то, об чём слыхал вдавне, негоже нам тама шаболдаться. Дурное место. Погибельное. Сказывают, кто туды зайдёт — тому не жить.

Каркси, не ожидавший подобного от спутника, да ещё в такой момент, осерчал. Длинный шрам на его лице потемнел от прилившей крови.

— Толкуешь, будто страшливый мужичок из пришлых! Туману в лесу напужался. Всем нам помереть, коли от кочевых не уйдём.

Молт часто закачал головой:

— Не разумеешь, шо несёшь, Дуб. Ты как знашь, а я туды не полезу.

— Молт, — понизив голос, предостерегающе произнёс Каркси, — супротив приказу идёшь. Сам ведаешь, што за эдакое будет.

Вместо ответа, Молт развернулся и быстро зашагал вдоль кромки пустоши, понемногу заходя в лес. Когда он скрылся в зарослях, Каркси скверно выругался и направился к ожидавшим переселенцам.

Ободряюще улыбнувшись встревоженным людям, сказал:

— Не робейте, боги на нашей стороне. Щас схоронимся в тумане — ни один кочевой вовек не сыщет!

Кочевники вышли к пустоши немногим позже того, как вереница мужчин и женщин скрылась в клубящейся пелене. Услыхав отдалённые отголоски шагов, молодой воин кинулся было следом, но его удержал старший, вцепившись в рукав выше локтя. На нетерпеливый вопрос соплеменника самозваный вождь покачал головой. Раздражённо дёрнув плечом, молодой кочевник высвободился из хватки. Шагнул к ровному краю, где подлесок без перехода упирался в поверхность, усеянную плоским тёмными, будто опалёнными камнями. По колено вошёл в заколыхавшуюся невесомую взвесь. Встал прислушиваясь. Поспешно обернулся, уловив слова ещё одного кочевника, показывавшего старшему что-то в стороне. Приблизившись к ним, молодой присел, принялся изучать согнутые стебли и примятые листья. Исполнившись убеждения, что совсем недавно тут кто-то прошёл, сообщил старшему.

После недолгого совета, трое воинов отправились по следу. Старший остался на месте, мрачно глядя на скрытую туманом пустошь. В правой руке воин держал обнажённый меч. Ладонь левой с чрезмерной силой сжимала болтавшийся на загорелой шее амулет.

Ушедшие в лес кочевники вернулись вдвоём. Один тащил на спине тело молодого соплеменника. Другой сильно хромал, опираясь на подобранную в чаще длинную кривую палку. Бедро его правой ноги перехватывал ремень, неспособный остановить кровь, сочившуюся из глубокой рубленой раны. Глядя на неё, старший с непроницаемым выражением лица подумал, что до целителя воин доехать не успеет. А если чудо и случится, ногу всё равно не удастся сохранить.

Стараясь не кривиться от боли, раненый подал старшему пропитанный кровью мешок. Приняв его, тот раскрыл горловину, вынул за волосы голову Молта. Оглядел бледное лицо с закатившимися глазами и отвисшей челюстью. Размахнувшись, швырнул в туман. Приказав спутникам возвращаться к лошадям, торопливо вошёл в лес, не особо скрывая стремление сбежать подальше от странного места.

Люди брели сквозь туман, покуда хватало сил. Клубящаяся завеса вокруг сгустилась настолько, что вытяни руку вперёд — и едва разглядишь кончики пальцев. Видимость ухудшали ещё и сумерки, быстро распространившиеся вокруг беглецов. Десятник поначалу думал, что наступает ночь — но время летело, а освещение не менялось. Разве что почти полностью пропали цвета и оттенки, кроме серо-зелёного, отчего мужчины и женщины стали походить на призраков.

— Мо́чи боле нету идтить, — тихонько заскулила какая-то баба. — Щас помру…

Остановившись, Каркси прислушался. Кроме шаркающих шагов, до него не доносилось других звуков. Да и те казались странно глухими и расплывчатыми.

— Всем стоять, — скомандовал ратник.

Следовавшая за ним вереница помаленьку подтянулась, шаги стихли. Десятник обошёл людей, находя чуть ли ни на ощупь. Все выглядели понурыми и измотанными. Да и сам воин чувствовал себя выбившимся из сил.

— Привал, — скомандовал он. — Отдохнём чуток.

Переселенцы уселись на голую землю. Никто не разговаривал: все только потерянно озирались.

Оставшийся стоять десятник глядел на тёмные очертания мужчин и женщин в смутном беспокойстве. Возя пальцем по жёстким усам, Каркси силился понять, что его донимает. Догадавшись, принялся поспешно пересчитывать людей, ходя меж ними. Из-за тумана сбившись со счёта, начал сызнова. А когда сосчитал, покачал головой, огляделся. И вновь обошёл переселенцев, загибая пальцы.

Тринадцать да ребятёнок на руках у матери. Где ещё четверо? Неужто отстали? Или сидят в сторонке, а он углядеть не в силах?

— Эй, мужички да бабоньки, — обратился к отдыхавшим селянам десятник. — Все ли тут? Подайте голос! Да по имени назовитеся.

— Лиур здеся, — послышался басовитый голос. — И супружница со мной.

— Скрив тако же, — казалось, говорит тот же человек, что прежде — так похожа была речь. — И моя Кирна при мне… Руян, брательник, ты жа тута?

— А то ж! — отозвался кто-то невидимый в стороне. — И сеструх здеся.

Каркси не различал в тумане отвечавших, но сразу вспомнил. В лагере это была самая большая, прыткая и шумливая компания. Три брата — невысокие, чернявые, с густыми курчавыми волосами и бородами — сразу видать: одной породы. Сестра, Рунка, им под стать: широкая в кости, с толстой косой и по-семейному массивной нижней челюстью. «Разе што без бороды, как у братьёв», — пошутил кто-то из ратников перед выездом. При старшем и младшем были жёны — обычные селянки, не красавицы и не уродки. Средний, Руян, лишился супружницы минувшей зимой, но ничуть не горевал. Напротив, бахвалился, что найдёт в приграничье новую — справную да работящую.

Вслед за братьями подали голоса и другие переселенцы. Все говорили негромко, осторожно, точно опасаясь, врагов, прячущихся в густой влажной мути. А может, просто сказывались усталость и страх перед неизвестными местами.

После переклички, выяснилось, что куда-то запропастились четверо мужичков, с самого начала державшихся особняком. Из разрозненных фраз переселенцев десятник узнал, что потерявшиеся — выходцы из одной деревни где-то возле Гроссэ; батраки, которым опостылело пахать на хозяев. В приграничье подались в надежде обзавестись собственной землёй — таких в здешних краях уже осело изрядно.

В другое время Каркси попытался бы найти отставших. Но не в этом тумане, да ещё и бродящими где-то кочевниками. Сейчас следовало довести до безопасного места оставшихся переселенцев.

С этой мыслью ратник уселся, давая, наконец, роздых ногам. Снял конический шлем, сдвинул назад пропотевший суконный подшлемник. Чуть повернув голову, вслушался в тишину. Не уловив ничего, кроме тихого перешёптывания людей рядом, досадливо наморщил лоб. Будь он хотя бы не один!.. Что ж, пропавшие — мужики крепкие, уж должны ведать, как в лесу уцелеть. Посчастливится — выйдут к остальным. Нет — помогай им Ильэлл. Приграничью живую душу забрать — как тучке дождиком пролиться.

Ощущение беды грызло десятника изнутри, будто угодившая в мешок ласка, пытающаяся выбраться на волю. Слишком уж долго они шли — люди буквально с ног валились. А лесной опушки всё не было — только равнина с твердокаменной голой землёй, усеянной чёрными, как от жара, булыжниками. Неужто они заблукали в тумане и бродят кругами? Да ещё и ночь не приходила. Как была неясная сутемь, так и держалась.

— Храни нас Ильэлл и все пресветлые боги, — едва слышно пробормотал воин, припомнив слова Молта о гиблом месте. — Отрази, владыка, мечом сияющим тёмные напасти и дозволь воротиться домой во здравии…

Потеряв счёт времени, беглецы бродили в сумрачной мути, покуда один из мужиков, расхрабрившись от отчаяния, не обратился к десятнику:

— Господин Каркси, када мы ужо дойдём? Ино помрём тута — без водицы да яды́.

От тумана отделились фигуры остальных, молчаливо обступили ратника. Неловкие позы и опущенные глаза выдавали робость, какую селяне всегда испытывают в присутствии воинов. Но Каркси догадывался, что изматывающий страх, усиленный голодом и жаждой, подвинул людей к границе, за которой начинаются бунты. У него и самого во рту слюна вначале сделалась густой пеной, а после и вовсе пересохла. Но он-то привычный, а эти… С пустым брюхом ложиться, наверняка, не впервой, а вот от жажды подыхать, поди, в новину…

— Ежли кочевые нас по сю пору не соследили, стало быть, отвели боги беду, — уверенно заговорил десятник. — Энто самое наиважное. А туман, — воин небрежно махнул рукой, — погадка мушиная супротив вражин диких…

Оглядев едва различимые в полумраке лица, он продолжил:

— Сами видали — пустошь не столь велика. Вот-вот окажемся мы в лесу. А тама и родники, и валежник для костерка, и дичи изобильно… Покамест же станем тут, дух переведём, а то и подремлем чуток. Вот ты, — Каркси ткнул пальцем в мужика. — У тебя вроде в баклажке плещет што? Глядишь, всем по глотку и достанет.

Даже в тумане воин разглядел, какой кислой стала физиономия селянина: ему явно не хотелось делиться с прочими.

— И я свою воду дам, — подтверждая слова действием, десятник снял кожаный бурдюк, служивший ему флягой, вынул пробку и протянул сосуд молодухе с ребёнком: — На вот, отхлебни и дитятю тож напои. Сама не усердствуй, а для малого воды не жалей. Опосля другим передай.

Женщина жадно прильнула губами к жёсткой, резко пахнущей выделанной кожей горловине. Ратник, тем временем, сунул руку в поясной мешок.

— У меня и вифды чуток припасено. — Он извлёк засапожный нож. — От пуза не накушаемся, дык хоть червячка заморим. Пусть и малый кус на зуб попадёт — всяко лучше, чем слушать, как пузо поёт…

Когда чуть приободрившиеся люди устраивались на отдых, Каркси обошёл всех с проверкой. Заодно предупредил мужиков, что придётся караулить, покуда остальные спят.

— Я первым сторожить стану, — объявил он. — После разбужу другого, тот третьего… Коли кто чего заслышит — шуму не поднимать, поперву меня будить. Усекли?.. И это, — тише добавил он, — в дозоре ножи под рукой держите. Ежли чего — в ход пускайте без раздумьев. Тута вам не родная деревня, и́наче не можно…

В неизменном сумраке пустоши Каркси не удавалось следить за течением времени. Здесь свет не вытеснял тьму, а тьма не одолевала свет — день и ночь словно застыли в равновесии. Непроницаемый туман скрывал звёзды — если они были на небосклоне. Не слышал десятник и звуков, кроме тех, что исходили от спящих. Он бы определил утро и день по птичьему щебету, а ночь по стрекоту цикад, уханью филина и волчьему вою. Но уши улавливали только похрапывание, чей-то невнятный жалобный стон да шорох одежд.

Воин изо всех сил старался не уснуть. Он вспоминал старые песни, что слыхивал от товарищей и менестрелей. Сунув большой палец в рот, до боли кусал. После встал и начал тихонько прохаживаться, стараясь не издавать ни звука.

Когда силы окончательно покинули измотанного воина, он начал засыпать на ходу. Споткнувшись и чуть не упав, Каркси встрепенулся, замер, прислушался.

— В энтом тумане нас никто не отыщет, — пробормотал он. — Разе зверь учует.

Отыскав старшего из трёх братьев, десятник растолкал его. Лиур приподнялся, ошалело таращась во мглу.

— Твой черёд сторожить, — едва слышно сказал пограничник. — И не вздумай задрыхнуть!

Мужик сидел с приоткрытым ртом и остекленевшими глазами, точно всё ещё видел сон. После слов десятника, словно нехотя кивнул. Каркси хлопнул его по плечу, отошёл и растянулся на камнях. Сердце не успело ударить дважды, как он уже спал.

…Вытянув вперёд руку, ратник вслепую двигался сквозь густую мглу. Заслышав позади звук, похожий на хлопок знамени на ветру, быстро развернулся, вытягивая меч из ножен. Позабыв о висящем за плечами щите, подозрительно уставился на возникший в тумане проход. Узкий коридор, свободный от клубящейся взвеси, тянулся вдаль, постепенно теряясь в темноте. Держа клинок наготове, Каркси вошёл, поражаясь, как чётко и далеко видит: блуждая в тумане, успел отвыкнуть от открытого пространства.

Поверхность стен, меж которыми он шёл, выглядела удивительно гладкой. Осторожно ткнув в одну из них мечом, воин не ощутил сопротивления. Лезвие погрузилось в серую хмарь и потревоженный туман обвил сталь тонкими невесомыми завитками. Удостоверившись, что с оружием ничего не произошло, Каркси попытался прикоснуться к поверхности стены рукой. Пальцы беспрепятственно пронзили то, что казалось твёрдой плоскостью. Воин поднял голову, надеясь увидеть небо, но на высоте в полтора человеческих роста расплывчатым сводом клубился туман. Помянув Ильэлла, десятник двинулся дальше.

Коридор привёл ратника в круглый зал, напоминавший опрокинутую гигантскую чашу. Под расплывчатым серым куполом, в самом центре площадки, на груде чёрных камней сидел человек. Заслышав тихие шаги Каркси, он вскочил и направился навстречу, приветственно раскинув руки.

— Ах, вот и ты! — зычным голосом ярмарочного зазывалы воскликнул он. — Наконец-то порадовал меня своим появлением! Проходи, проходи! У меня для тебя кое-что припасено!

Десятник остановился, с подозрением разглядывая незнакомца.

Не высокий и не низкий, скорее худой, чем упитанный. Мосластый. Не старый — зим тридцать от силы. С хитрой вытянутой физиономией, обрамленной спутанными волосами тускло рыжего цвета. Одет неброско, шагая, припадал на правую ногу. Оружия не видать.

Опустив меч, Каркси требовательно спросил:

— Кто таков?

— Мог бы сказать, что хозяин этого места, — противно осклабился рыжий, — да, увы мне, это не так. Здесь я узник… Зато ты можешь стать свободным.

— О чём толкуешь? — не уразумел воин.

— Ужели не ведаешь? — вздёрнул левую бровь рыжий. Хромая, прошёлся, широким жестом указывая на стены из тумана. — Неужто не хочешь выйти? Вывести людей?

— Почто кличешь себя поимником? И как нам вызнать дорогу?

— О-о! — рыжий вновь растянул тонкие губы в неприятной улыбке. — Путь сам отыщется. Вам нужно лишь услужить мне.

— Кончай лясы точить! — сердясь, прикрикнул Каркси. — Укажь дорогу, коли знашь, скоморох навозный! И́наче я…

— В ином случае позабавился бы я с тобой, — оскалился рыжий: на сей раз усмешка выглядела угрожающей. — Да только вы раньше помрёте без воды, не сделав необходимого. Потому дам тебе время поразмыслить о настоящем и грядущем. Заодно приглядись к спутникам: кто из них более всего тебе не по нраву?

При последних словах всё вокруг начал заволакивать туман. Десятник кинулся вперёд, намереваясь ухватить рыжего за одежду, но рука цапнула пустоту. Ругаясь, Каркси метался во густеющей мгле, все меньше понимая, где находится он и где стоит смеющийся рыжий колоброд…

— Господин Дуб! Подымайтеся! — Ратника осторожно теребил за плечо сухонький пожилой мужичок.

— Кто? Что?! — разом уселся десятник, хватаясь за кинжал.

Старик отпрянул:

— Милосердствуйте, господин Дуб! Я ж без зла да со всем почтением…

Приходя в себя, пограничник разглядел в мутном полумраке короткую белую бородёнку, того же цвета кустистые усы и тёмную на их фоне загорелую кожу лица.

— А, это ты, — выдохнул Каркси, пытаясь вспомнить имя мужика. — Ртищ, вроде?

— Он самый, господин Дуб, — закивал тот. — Окромя вас все ужо на ногах… итить хочут. Водицы ни капли — ежели не наищем, как есть подохнем.

Ратнику вдруг вспомнились слова рыжего про воду. Каркси провёл ладонью по лицу и бороде: как наяву было… Встал, скомандовал всем приблизиться, назваться. Покуда люди перекликались, припоминал сон. Качнул головой: не к добру такое привиделось…

Женский визг будто иглами пронзил туман, заставляя Каркси встрепенуться, схватиться за меч.

— А ну, заткнуться! — воин ринулся назад, на голос.

— Пасть захлопни, шлёнда! — грозно повторил он, добравшись до крикуньи.

Баба, та самая, что на дороге не могла расстаться с пожитками, продолжала орать, пялясь куда-то под ноги. Вокруг собрались остальные, раздался вскрик, побежал встревоженный говор.

— Заткни супружницу, покамест я её не порешил, — десятник грубо отпихнул бабу в сторону мужа, раззявившего рот и тупо хлопавшего глазами.

Сам присел, рассматривая причину переполоха.

На тёмных камнях ладонью вверх лежала рука со скрюченными пальцами, один из которых был сломан. Каркси почесал бороду: похоже, баба наступила.

— Стоять всем! — приказал он. — И ни писку!

Наклонившись, ратник шагнул вдоль руки, желая взглянуть на мертвеца. Тихо выругался, обнаружив одного из потерявшихся батраков — в пропитанной кровью рубахе и торчавшим в груди ножом. Приметив уходящие прочь подсохшие лужицы крови, последовал по ним влево от убитого. И почти сразу нашёл ещё одного отставшего. Этот лежал ничком на подогнутой под туловище руке. Земля вокруг была тёмно-красной.

Перевернув тело, Каркси несколько ударов сердца рассматривал искромсанное ножом лицо. С дюжину глубоких порезов виднелись на груди и животе.

Встав, десятник уставился в туман, прислушиваясь. Но, кроме бубнящих голосов переселенцев, ничего не разобрал.

Вернувшись к ожидавшим людям, Каркси, ничего не объясняя, бросил:

— За мной!

И вновь направился туда, куда шёл до переполоха, поднятого толстой дурёхой.

— Господин Дуб! А, господин Дуб! — нагнав, рядом с ним зашагал Ртищ. — Что енто твориться?

— Не ведаю, — коротко ответил ратник. — И не кличь меня Дубом, пришибу.

Он мог сносить кличку от равных ему воинов, но не от чумазого пахаря.

— Како же звать, коли шо? — всерьёз озадачился мужик.

— Каркси.

— Агась, как скажете, господин Каркси… Господин Каркси, мы енто… Того так и кинем?

— А ты жаждешь рыть ему могилу? Ногтями? — поинтересовался ратник, утаив, что мертвец не один.

— И то верно, — подумав, отозвался Ртищ.

Он продолжал идти рядом с пограничником.

— Ты бы шёл к своим, — с лёгким раздражением кинул десятник, когда ему вконец обрыдло слушать сипловатое дыхание и постоянные покашливания мужика.

— Агась, господин Каркси, — покладисто согласился Ртищь, продолжая вышагивать подле ратника.

Пограничник насупился, сдерживая желание пнуть назойливого селянина.

— Тута вона какое дело, господин Каркси, — вдруг заговорил тот тихим голосом. — Надысь привиделося мне престранное… Вроде и сон, а с явью не различишь. Мыкался, я значица, в тумане, и на — разошёлся он предо мной. Иду, глядь — на булыжинах чёрных мальчонка сидит. Рыженькой, хроменькой… Обрадовался он мне, грит, поведаю, како из хмари сей вылезть. Пожертвование, мол, совершить до́лжно…

Ртищ умолк, а через время добавил вообще едва слышно:

— Одного из вас принесть.

Затормозив, Каркси бешено схватил его за рубаху на груди, прорычал зло, но негромко, чтобы других не привлечь:

— Чего несёшь, негораздок?!

Тощеватый мужичок качнулся, не пытаясь сопротивляться. Испуганно и возбуждённо выпучившись, затараторил тихонько:

— Я ж… оно как… и не поведал бы. Но дело такое… Сыну моёму, Саверу, то же привиделося… токмо не мальчонка, а господин знатный. Рыжой, да на ногу увечный. И сноха, Маланка, созналась, что, покуда дремала, говорила с мужиком незнамым. Волоса у няго тожа рыжои, будто солома порченая, и на ногу хром. И тако же твердил: шоб из туману вылезть, жертва потребна…

— Рот прикрой и не сказывай боле ни единой душе, — мрачно наказал Каркси, выпуская некрашеную сермягу.

— Но како же…

— Закройся!

Поотстав, обескураженный Ртищ растворился в сумраке. Десятник, сжав челюсти, обдумывал услышанное. Он не знал, что за злую волшбу подкинуло приграничье. Лишь одна мысль билась заполошным ночным мотыльком: в дурное место угодили, ох и дурное…