Из воспоминаний

Ростропович в Париже. Солженицын в Цюрихе

В самом конце 1974 года мы с женой оказались в Париже на конференции в институте геронтологии. По обычаю я зашел и в редакцию газеты «Русская мысль», где иногда печатался. Главный редактор газеты, княгиня Зинаида Шаховская, сразу спросила меня, знаю ли я Ростроповича? Я ответил утвердительно. «Поезжайте к нему обязательно, у него большие проблемы с визой в Англию, может быть, можно помочь. Он в гостинице “Кинг Джордж”». Я хотел сначала позвонить, но Шаховская отговорила. «Поезжайте сразу, он не выходит из номера, он все время в гостинице!» Я взял такси, заехал за женой, и мы примчались в гостиницу. Это был пятизвездный отель недалеко от Булонского леса. Мстислав Ростропович, которого почти все после первой встречи называли просто Славой, был необычайно рад, увидев нас. Последовали объятья, поцелуи, и первый вопрос Славы был: «Жорес, что случилось с Саней?» «Саней» Ростропович и многие близкие называли Солженицына.

«А в чем дело?» – спросил я.

«Да вот звоню им в Цюрих. Подходит Аля. Позови Саню, я в Париже… “Он занят, – говорит она, работает, подойти к телефону не может”. Вчера звоню снова, опять он занят, к телефону не подходит.

Сегодня утром то же самое. “Звони, – говорит, – Слава, звони, всегда рада слышать твой голос…”» Я дал ей мой телефон в Париже, думал, позвонят, но пока никаких звонков».

Время было уже вечернее.

«В чем дело? – спросил я. – Солженицын к телефону обычно не подходит, так было и раньше».

«Но мне срочно, у меня большая проблема, а главное – нет денег, я хотел у него занять».

Я, конечно, сразу руку в карман, вынимаю бумажник. Из Лондона я всегда выезжал с некоторым резервом.

«Спасибо Жорес, – остановил меня Ростропович, – мне нужно много, у вас столько нет!»

«Увы, действительно нет», – подтвердил я, услышав названную цифру.

Ростропович немного успокоился, сел на диван, и к нему подошел огромный пес породы сенбернар – это крупные собаки с коричнево-белой длинной шерстью, имя я не помню. Ростропович его очень любил. Номер в гостинице состоял из двух или трех комнат. Постепенно он рассказал свою историю. Ростропович и его жена Галина Вишневская и раньше часто ездили за границу, и иногда надолго. Но после 1970 года, когда Растропович поселил на своей даче в Жуковке Солженицына, его поездки за границу почти прекратились, «не пускали» – контракты на концерты за границей даже музыканты этого калибра должны были заключать через какое-то советское государственное агентство.

Теперь, когда Солженицын жил за границей, Ростропович смог снова заключить несколько контрактов, и первые концерты у него были в Лондоне и в других британских городах, обычно с сопровождением местных оркестров. Ростропович и Вишневская решили на этот раз уехать надолго, по крайней мере на два года. Поэтому Ростропович поехал первый, жена с двумя дочерьми должна была приехать недели через две, после того как Слава нашел бы в Лондоне подходящий дом для семьи. В Англии у Ростроповича было много друзей среди музыкантов и композиторов, и он прилично говорил по-английски. Поэтому своей главной базой он выбрал Лондон. Из Ленинграда он отправил по морю свой микроавтобус «Мерседес», – он и сам часто водил машину при поездках из города в город. В автобус загрузили виолончели, ноты и многое другое, и он прибывал на днях в один из портов в Англии. В Лондоне Ростроповича ждали. Сам же он полетел из Москвы самолетом, вместе с собакой. Ее держали в каком-то особом отсеке, пассажирам первого класса это разрешалось.

В Лондоне, в аэропорту Хитроу Ростроповича пропускают через таможенный контроль, а собаку не пропускают. В Англии, мол, собаки должны пройти сначала карантин, – это Слава рассказывал с возмущением. «Но я Ростропович! У меня на днях концерт в Лондоне», – объяснял Ростропович таможенникам. – «Мы вас не задерживаем, но собаки у нас проходят карантин». – «Как долго?» – спросил Ростропович. – «Шесть месяцев», – был ответ. – Но вы можете посещать вашу собаку», – объяснили ему. – «В клетке?» – «Не обязательно, – опять объяснили музыканту, – условия будут зависеть от оплаты. Содержание собак в карантине оплачивает хозяин». Это правило, вернее, даже закон, распространялся на всех домашних животных и был введен более ста лет назад для предотвращения собачьего бешенства. С тех пор этой болезни в Великобритании не было.

Так и не договорились. Ростропович не захотел расстаться даже временно с собакой и возмущенный улетел в Париж. Теперь он был во Франции с собакой, но без денег и без инструментов. Но особую боль и разочарование у него вызывала прежде всего невозможность поговорить с Солженицыным.

Мы пробыли в гостинице с Ростроповичем около двух часов, объяснив ему некоторые проблемы эмиграции. Выход с финансами был вскоре найден – заключен контракт со студией записи музыки и с выплатой большого аванса, причем наличными. Во Франции тогда кредитные карточки и чеки не были еще популярны, расчеты велись наличными деньгами. В последующем, уже по телефону, я узнал, что «Мерседес» с инструментами был доставлен в Париж. В Лондон Ростропович приехал, наверное, только через год. Свою основную квартиру Вишневская и Растропович купили в Париже. Смогли они, в конце концов, посетить и Солженицыных в Цюрихе. Но близкого общения между «Славой» и «Саней» после Жуковки уже не было, так как Солженицын ни в Цюрихе, ни впоследствии в Вермонте по телефону ни с кем не разговаривал. За двадцать лет ссылки, по его собственным словам, он подходил к телефону только пять раз. Один раз такого разговора удостоился Борис Ельцин во время одного из своих приездов в США.