Из воспоминаний

Загадка Абрама Терца и Николая Аржака

Еще в 1958 году на Западе опубликован на русском, а затем и на английском языках весьма острый рассказ-пародия «Говорит Москва» – о «дне открытых убийств», объявленном якобы в СССР. Как вели себя в Москве граждане страны и писатели в этот день? Имя автора – Николай Аржак – было явно придумано, но по многим признакам можно было сделать вывод, что это литератор, который живет и работает в Москве. В 1959 году тот же автор опубликовал в Нью-Йорке еще один рассказ, «Руки», также с весьма гротескным сюжетом. В это же время во Франции стали появляться рассказы и повести некоего Абрама Терца. Некоторые из них публиковались и на французском языке. Абрам Терц был более плодовитым автором: в 1959 году опубликован сборник его рассказов и повестей, а также теоретический трактат «Что такое социалистический реализм?». В начале 60-х годов в Париже вышла в свет повесть Абрама Терца «Любимов» и рассказ «Квартиранты». Публикации А. Терца и Н. Аржака вызвали немалый интерес на Западе, но почти не комментировались в СССР. В начале 60-х годов движение диссидентов еще не начиналось. Всеобщее внимание привлекали публикации в журнале «Новый мир», а не в американских или французских изданиях.

Вполне возможно, что и в органах КГБ никто не обратил бы особого внимания на публикации А. Терца и Н. Аржака, в которых не было элемента сенсации. Однако положение дел изменил начавшийся в советской печати скандал, связанный с присуждением Нобелевской премии по литературе за 1958 год Борису Пастернаку за роман «Доктор Живаго». Этот роман издан еще в 1957 году в Италии, но до конца 1958 года советская печать хранила о нем полное молчание. Успех «Доктора Живаго» на Западе привел к тому, что некоторые западные издатели стали искать в Советском Союзе новые и пока еще неизвестные публике литературные шедевры. Напротив, в СССР все литературные и не совсем литературные организации получили строгую директиву – пресечь возможную передачу на Запад «антисоветских материалов». В такой ситуации публикации А. Терца и Н. Аржака не могли не вызвать самого пристального внимания советских спецслужб. Однако усиленные поиски этих таинственных авторов не приносили в течение нескольких лет никакого результата.

Неудача поисков стала понятной много позже. Николай Аржак, или Юрий Маркович Даниэль, был в 1958 году мало кому известным переводчиком и поэтом, и опубликованные на Западе рассказы – его первые прозаические произведения. Даниэль не был и членом Союза писателей. Абрам Терц, или Андрей Донатович Синявский, принят в Союз писателей в 1961 году как литературовед. Его кандидатская диссертация посвящена поэзии первых лет революции, позднее он стал соавтором книги о Пикассо и автором вступительной статьи к сборнику стихов Бориса Пастернака. Опубликованные во Франции повести и рассказы также были его первыми прозаическими произведениями. Так что экспертам из КГБ не с чем было все это сравнивать.

О том, как все же были раскрыты псевдонимы Абрам Терц и Николай Аржак, существует несколько версий. Евгений Евтушенко рассказывал позднее в мемуарах, ссылаясь на покойного Роберта Кеннеди, что это была тайная операция двух спецслужб – американской и советской. Как писал Е. Евтушенко, в ноябре 1966 года в своей штаб-квартире в Нью-Йорке Роберт Кеннеди «повел меня в ванную и, включив душ, конфиденциально сообщил, что псевдонимы Синявского и Даниэля были раскрыты советскому КГБ американской разведкой. Это был, по мнению Кеннеди, весьма выгодный пропагандистский ход, так как у мировой общественности тема американских бомбардировок во Вьетнаме отодвигалась на второй план, а на первый план выходило преследование интеллигенции в Советском Союзе».

Евтушенко передал эти сведения представителю СССР в ООН Николаю Федоренко. Они вместе составили и отправили шифровку в Москву, не упоминая имени Р. Кеннеди. Это стало причиной шантажа со стороны двух агентов КГБ в Нью-Йорке, угрожавших убить поэта, если он не перестанет клеветать на органы и не сообщит источник своей информации. Спасло Евтушенко только хорошее знание русского мата. «Из меня, – писал он, – прорвался шквал великого, могучего русского языка, накопленного мной на сибирских перронах и толкучках, в переулках и забегаловках Марьиной Рощи, да такой шквал, что мои преследователи ошарашено замолчали и, переглянувшись, вышли». [80] Этот рассказ не кажется мне достоверным.

По другой версии, один из экспертов КГБ обратил внимание на явное знакомство Абрама Терца или Николая Аржака с неопубликованными письмами Ленина к Инессе Арманд, которые хранились в секретном фонде Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Знакомиться с подобного рода текстами можно было лишь по особому разрешению, и все, кто мог в недрах «спецхрана» получить для просмотра тот или иной документ, проверялись и регистрировались. Таких читателей за пять лет набралось всего двадцать человек, и все они были тщательно допрошены, а их связи и знакомства изучены. Таким образом удалось выйти на А. Синявского, за которым, как позднее и за Ю. Даниэлем, было установлено самое плотное наблюдение.

И хотя речь шла о художественных произведениях, которые трудно было даже определить как «антисоветские» (Синявский говорил позднее, что у него с советской властью были только «стилистические разногласия»), работа, проведенная КГБ, была столь велика, что и Синявского, и Даниэля было решено арестовать и судить. О дальнейших событиях, превративших скромных советских литераторов во всемирно известных писателей и общественных деятелей, говорить нет необходимости. С протестов по поводу ареста, а потом и суда над Синявским и Даниэлем началось движение диссидентов 60-х годов.