Избранница колдуна

Глава 29

Со стороны я себе кажусь нашкодившей школьницей — руки на коленях сжаты в замок, голова наклонена, но спина прямая, как палка. Моей вины в произошедшем нет.

А рядом, словно цепные псы проходятся приставы, играя по известному сценарию злого и доброго полицейского.

— Посмотрите, разве это не подпись вашего отца? — в притворной сочувствующей улыбке скалится господин Роволь, тот, которой добрый. — Мы ничем не можем помочь. Лорд Торнед решил сэкономить на артефактах, и этим подставил уважаемых людей, которые доверили ему свои финансы. И к тому же стал причиной гибели стольких невинных душ.

— Отец не мог, — вздергиваю подбородок. — Он всегда покупал артефакты у проверенных мастеров. Он бы не стал менять поставщика.

— Но, тем не менее, сменил. Господина Билина задержали, как соучастника, — это сквозь зубы цедит «злой полицейский», господин Витмер.

Сжавшийся в уголке младший помощник Эфлейф старательно делает вид, что его тут нет.

— Чтобы покрыть долги и выплатить компенсации семьям погибших имущество компании подлежит конфискации и передачи банку, — вбивает последний гвоздь в крышку моего гроба господин Роволь. — Мне очень жаль, — добавляет он, как будто и правда сочувствует.

Я еще крепче сцепляю руки на коленях, стараясь выдержать эту новость достойно. Я должна. Я не смею показать слабость.

Взгляд невольно скользит по кабинету. Сколько раз тут бывала Кассия? Для нее это особое место. Для меня же одно из многих. Цепляюсь за компанию, только в попытке найти средства для существования. Ну и еще от острого чувства несправедливости. Ну не верю, что опытный и разумный Торнед в надежде обогатиться на несколько шиллингов мог рискнуть и деловой репутацией, которую он годами возводил, и благополучием собственной семьи. Овчинка выделки не стоит… Это понятно даже мне… Но факты указывают совершенно на другое, подпись отца я узнала…

— Что у меня осталось? — спрашиваю ледяным тоном.

В сторону эмоции, лишь холодный рассудок поможет выжить.

— В вашем распоряжении склад шестьдесят восемь и товары в нем, — как-то ехидно хмыкает господин Витмер.

Подозрительно прищурилась. В чем подвох? В товарах? Я не знаю, что там, но судя по реакции пристава, какой-то хлам.

— Его оформили на имя вашей покойной матушки, — добавляет Роволь.

— Но с долгами я расплатилась? — на всякий случай уточняю.

— Можете быть уверены, — чеканит Витмер. — Компания и два магазина полностью покрыли и стоимость товаров, выплат, и даже арендованного «Буревестника».

— Это же будет подтверждено? — с нажимом произношу, окидывая недоверчивым взглядом погрустневшие должностные лица.

Еще не хватало, чтоб ко мне кто-то заявился с требованием денег.

— А как же, — возмущенно краснеет Роваль. — Вот документ подписанный и заверенный. Вы чисты перед законом и банком.

Скрупулезно изучаю бумаги, пока эти двое прохаживаются по кабинету, рассматривая обстановку. Может, я и не много смыслю в этом деле, но просто так поверить на слово было бы несусветней глупостью.

И именно в этот момент, когда последние строчки развеивают мои сомнения в нечестности приставов и судебной системы, меня словно что-то толкает в солнечное сплетение. Я вскидываю голову и невольно утыкаюсь взглядом в окно, за которым по-прежнему маячит злополучная карета. Парень в ней сидит, как статуя, даже не шевелится, будто все это время неутомимо буравил меня взглядом, сверкая темными глазами.

— Кто это? — киваю подбородком на окно.

Господин Витмер поджимает губы. Зато господин Роволь сразу же выдает всю информацию.

Оказывается, бедного парня нашли в трюме одного из торговых суден — пытался зайцем пересечь море. Денег у него с собой не было, кто он и откуда говорить отказывался. Вот капитан по прибытии в порт и передал его властям. Придется теперь бедолаге, дабы оплатить проезд и штраф, поработать на благо города.

— Сколько он должен? — внезапно спрашиваю.

— Тридцать девять шиллингов, три пенса, — скороговоркой произносит Роволь.

Не моргнув и глазом, лезу в ридикюль и высыпаю на стол монеты. Спроси меня кто-то, зачем, я б не смогла ответить. Только чувствую, что поступаю правильно. И тепло, разливающееся в груди, словно маленькое солнышко, подтверждает мои догадки.

Приставы переглядываются, но от денег не отказываются. И Витмер быстренько сгребает монеты в кулак. Боится, видимо, что передумаю…

Нет, не передумаю. Хотя здравый смысл до сих пор не верит происходящему и не понимает причины моей благотворительности.

Из конторы выхожу со смешанными чувствами облегчения и глубокого затаенного ужаса — что теперь делать? Ладонь сжимает небольшой металлический ключ от склада. Его мне вручили вместе с копиями документов. На этих самых копиях настояла именно я. Ушлые приставы вначале даже и не думали отдавать второй экземпляр.

В окне конторы маячит печальный Эфлейф. Отчего-то меня не покидает убеждение, что хотя бы косвенно, а младший помощник причастен к случившемуся. Господа Роволь и Витмер следуют за мной.

— Приятно было познакомиться, леди Кассия, — целует руку Роволь.

Витмер криво усмехается.

— Вы кое о чем забыли, — хмурюсь в ответ и многозначительно смотрю на прикипевшего к окну кареты безбилетника.

— Нет-нет, что вы, — округляет глаза Роволь и едва заметно кивает застывшему на козлах кучеру. Он, поняв все без слов, тут же спрыгивает со своего насеста и идет к двери экипажа. — Сейчас вашего молодого человека приведут.

Тихо хмыкаю. Говорит так, будто я раба себе на рынке купила.

Стараюсь особо не рассматривать парня, лишь только молча указываю ему, чтоб забирался внутрь нашей кареты. Он, одетый в легкую полотняную рубаху и штаны, дрожит на зыбком весеннем ветру, как осиновый лист. Пускай в тепле немного согреется, пока я вежливо раскланиваюсь с приставами.

И лишь когда экипаж мужчин трогается с места, позволяю себе нырнуть в теплое нутро собственной кареты. И там уже натыкаюсь на вопросительный и немного воинственный взгляд своего гостя.

— Как тебя зовут? — мягко спрашиваю, устраивая ноги на нагретом у горелки кирпиче. Пальцы в ботинках буквально одеревенели от холода.

— Кадир… Кадир Саадат, — медленно произносит.

Склоняю голову набок, пристально рассматривая собеседника. Ну вот, а говорили, ничего не помнит.

— Я заплатила за тебя штраф, Кадир Саадат, — спокойно произношу. — Кому я могу сообщить о тебе?

— Сообщить? Обо мне? — удивленно вскидывает брови. — Ты меня не себе забрала?

От возбуждения его речь становится быстрее, но и непонятнее. К ней примешивается странный, незнакомый акцент.

От удивления закашливаюсь.

— В каком смысле себе?

Парень опускает взгляд и принимается рассматривать руки. На сбитых костяшках засохшая кровь.

— Ты думал, я тебя как раба купила? — уточняю.

Нога, дрогнув, соскальзывает с теплого кирпича. Пол экипажа ледяной, и по коже тут же пробегают мурашки.

Кадир молчит. Возвращаю родную конечность обратно в тепло.

— Нет, мне раб не нужен. Нет у нас рабов? Люди не могут владеть другими людьми, — начинаю возбужденно объяснять. — Я просто заплатила за твой билет. Решила помочь… Так куда тебя везти?

— Не знаю, — едва слышно шепчет Кадир. — Я ничего не помню

— Но имя ты свое мне назвал.

— Я его придумал. Кадир это первое, что пришло в голову. А Саадат на древнем языке Инохилдис означает «тот, что потерял дом», — признается мой собеседник.

Тихо вздыхаю. Вот как теперь быть? Моя бабуля в таких случаях любила приговаривать: «Нэ мала баба клопоту — купыла порося». Вот так я себя сейчас приблизительно и чувствую…

— Муго, — стучу в стену кареты.

— Да, леди, — тут же откликается кучер.

— Сворачивай к складам. Мне нужно шестьдесят восьмой найти.

Решаю вопрос с парнем отложить на время, а пока проверить, чем же мне все-таки осталось владеть.

— Как скажете, леди, — ворчит старик.

Карета резко трогается и сворачивает налево, к пристани.

Понемногу улочки становятся менее чистыми и ухоженными, а здания более низкими, пока не превращаются в череду деревянных сарайчиков без окон. А спустя несколько минут карета останавливается.

— Сиди тут, — говорю Кадиру, хотя он и так не особо высказывает желания куда-либо выходить. Пригревшись у горелки, парень, кажется, и вовсе начал клевать носом.

Выпрыгиваю из экипажа и устремляюсь к дверям склада. Они огромные, двухстворчатые, из грубых тяжелых бревен, и занимают почти весь главный фасад. На огромном чуть проржавевшем засове висит замок.

Скрещиваю пальцы на левой руке на удачу и с трудом просовываю в замочную скважину ключ. Но сил, чтоб его провернуть мне не хватает. Как я ни пыхчу, а он ни в какую не желает двигаться, ни в одну из сторон. Но внезапно упрямый кусочек металла перехватывают чьи-то гибкие длинные смуглые пальцы, мягко отстраняя мою руку. Секунда дела — и дверь, скрипнув, слегка приоткрывается. Но мне и не нужно много, хватит и такого прохода.

— Спасибо, — слегка улыбаюсь, и проскальзываю в образовавшуюся щель.

В старом, заброшенном складе давно никого не было. Нетронутый слой пыли покрывает пол и замотанные в серое полотно тюки, сваленные кучей у стен. Сразу же направляюсь к ним и принимаюсь освобождать от упаковки. Я отчаянно надеюсь, что они скрывают то, что поможет нам хотя бы на первых порах выжить. И когда вижу мотки обычной разноцветной пряжи, не могу сдержать разочарованного вздоха. Это конечно лучше, чем ничего, но шерсть в Маренай стоит дешево, и не пользуется особым спросом. Теплый южный климат делает зиму короткой и мягкой.

Но даже это лучше, чем ничего. Можно сдать кому-то на реализацию. Своих-то магазинов у меня больше нет.

Прихватив несколько клубков разного цвета, чтобы рассмотреть их дома получше, закрываю склад, и мы садимся назад в экипаж.

А ведь по приезду в особняк мне предстоит еще одно испытание — объявить домочадцам, что мне нечем платить, и уволить.