Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

Вместо вступления[5]

Почему мужчины так плохо ко мне относятся? Почему они меня презирают? Ведь все должно быть наоборот. У женщин я неизменно вызываю симпатию, тогда как мужчины, которые пользуются моими услугами, откровенно считают меня ничтожеством. Вот и сейчас этот тип протягивает мне деньги с таким видом, словно брезгует даже находиться со мной в одном помещении и вообще дышать одним воздухом. Может, мне из-за его брезгливости переехать куда-нибудь на Марс? Этот невысокий лысоватый сукин сын еще полчаса назад радостно кудахтал в компании двух моих девочек. А я сидел в соседнем номере и охранял покой этого мерзавца. Ведь я не просто сводник. Или сутенер, как говорят французы, знающие в таких делах толк. Я в некотором роде профессионал. И должен не только поставлять девочек, но и обеспечивать их безопасность. Как и безопасность клиента.

Мои ребята всегда со мной. Они сидят в машине перед отелем и в случае необходимости готовы немедленно вмешаться. А я пью свой любимый джин-тоник и жду, когда наконец мой клиент позволит девочкам уехать. Он продержал их больше трех часов. Тогда как мы договаривались только на два. Конечно, он должен заплатить за лишний час, но этот ублюдок не заплатит. Он смотрит на меня так, как смотрят на вошь, на гниду, которую он случайно обнаружил в своем номере. Ненавижу получать деньги с этих мерзавцев после их грязных забав. Деньги нужно получать всегда до того, как клиент начнет общаться с девочками. Так я учу и новичков-охранников, которые выезжают с девочками на «вызовы».

Когда мужчина распаляется при виде моих девочек, когда у него все звенит от напряжения (хотел написать другие слова, но, думаю, вы понимаете, в каком состоянии бывает мужик, когда хочет бабу), вот тогда и нужно получать деньги. Тогда мы для него — настоящие благодетели. Можно сказать, источники его наслаждения. Тогда любой самец готов выложить огромную сумму за право обладать моими девочками.

Но сейчас все по-другому. Все совсем по-другому. Он уже остыл. Иссяк. Он получил все, что хотел. Теперь он испытывает чувство опустошенности и брезгливости. Я ведь таких тысячи видел. Сначала умирают от желания, а после того, как получили удовольствие, начинают воротить морду от дамы, которая это удовольствие им и доставила. Может потому ко мне женщины нормально относятся, что у меня они никогда не видят такого выражения лица. И никогда не увидят. Может, они это чувствуют?

Для меня любая женщина — это нормальный человек, вне зависимости от того, чем она занимается. Если согласна со мной сотрудничать — превосходно, значит, она мой товарищ, коллега по совместному бизнесу. Если не хочет, все равно неплохо, значит, у нее сохранились моральные принципы. В наше время это немало. Мне, правда, это в убыток, но ради торжества морали я готов пойти даже на некоторые издержки. Конечно, не в том случае, когда какая-нибудь прошмандовка начинает качать права. Вот тогда я бываю и строгим, и очень принципиальным. А в остальных случаях любая женщина точно знает, что на меня можно положиться.

Знаете, почему я не взял деньги с клиента заранее? Почему привез этой плешивой гниде лучших своих девочек? Почему сидел в соседнем номере, охраняя его покой? Да все потому, что мне за него уже заплатили. Гораздо больше, чем он сейчас сует мне со скучающе-брезгливой миной. Что я могу получить за двух девочек, даже самых лучших? От четырехсот до двух тысяч баксов. Для меня это давно уже не деньги. Мне за плешивого заплатили двадцать тысяч! Двадцать тысяч долларов, чтобы я привез к нему лучших своих девочек.

Думаете, кто-то решил сделать ему подарок? В моей практике бывало и такое. Но как бы не так! На самом деле этот плешивый — министр одной из среднеазиатских республик. Заместители, зная его слабости, решили подставить своего шефа таким паскудным образом. Мне это до лампочки. Свои деньги я все равно получил. Он еще не знает, что скоро ему будет не до веселья. Со мной в номере находился оператор, который снял всю сцену на видео. Теперь пленка будет дорого стоить. Я сам такими вещами никогда не занимаюсь — репутация стоит дороже. Но его заместители сами нашли оператора и оплатили работу. Мне оставалось только помочь дураку-министру остаться наедине с моими девочками.

Поэтому я и не взял с него деньги заранее. Сейчас он бросил деньги на стол, отвернулся, словно ему противно на меня смотреть. Напрасно. Если бы не отвернулся, то увидел бы улыбку на моем лице. Я ведь прекрасно знаю, что вскоре произойдет. Я могу предсказать его будущее. У плешивого оно очень нерадостное. Впрочем, он не просит меня выступать в роли оракула. А я не собираюсь посягать на лавры бабушки Ванги. Мое дело забрать деньги, которые он бросил на стол, и уйти не попрощавшись. Пусть почувствует, что я обиделся. Впрочем, нет. Я с ним прощаюсь. Униженно кланяюсь, говорю «до свидания». Он даже не соизволил мне ответить. Нужно видеть это надменное и гордое лицо! Ему, видите ли противно разговаривать с каким-то сводником! Я его понимаю. И поэтому улыбаюсь еще шире.

Оператор уже уехал. Все кончено. Пленка начала свою самостоятельную жизнь. Лицо у моего клиента опухшее, под глазами мешки — видимо, ведет нездоровый образ жизни. Думаю, что обширный инфаркт или внезапный инсульт, когда он узнает об этой пленке, ему гарантирован. Напрасно он со мной не попрощался. Напрасно. Я ведь человек принципов. Может, я сумел бы договориться с оператором и предложил бы самому министру купить эту пленочку. За вполне подходящую цену. Они ведь сейчас хапают деньги, как «независимые» республиканские министры. Они все теперь «независимые». Могут действовать без оглядки на Москву. Представляете, как они теперь живут? Они и раньше были далеко не бедными людьми, а сейчас превратились в миллионеров. Но я думаю, что после такой пленки мой плешивый клиент на своем месте не усидит.

Но это меня уже не колышет. Девочки исправно отработали три с лишним часа, я получил свои деньги, мое дело исчезнуть. Конечно, потом он будет пытаться меня найти, конечно, он будет нервничать и даже угрожать. Но все это будет напрасно. Есть пленка с его телодвижениями, а все остальное только слова без доказательств. И все-таки, почему мужчины меня так не уважают? Мне всегда бывает обидно, когда я смотрю на их довольные рожи. Словно заодно с моими девочками они использовали и меня, а теперь им не хочется платить за полученное удовольствие. Или мне это только кажется?

Может, у меня какие-то комплексы? Может, подсознательно я ощущаю свою работу позорной и поэтому мне кажется, что каждый клиент готов плюнуть мне в рожу? Да нет, пожалуй, нет. Я ведь циник и знаю, как нужно мужику почувствовать хорошую женщину. Хорошее женское тело. И чтобы она еще умела с ним поговорить. И чтобы она тебя пожалела голенького, имитировав неподдельный интерес. И чтобы обсосала тебя, вонючего ублюдка, чтобы восторгалась запахом твоего немытого тела. Ведь большинство мужиков считают, что перед встречей с проститутками мыться необязательно. Что это можно сделать и после. Если, конечно, встреча не происходит в сауне. Если бы мои девочки попали в Японию, они бы переплюнули любую гейшу.

Знаете, как легко определить отношение мужчины к женщине? Спросите, когда он моется. Если до встречи — значит, будет встречаться с любовницей, если после — значит, с моими девочками. А если не моется вовсе — значит, с женой. Вот вам типичный образец скотины, которая гордится тем, что он двуногий самец.

Только не думайте, что я не люблю мужчин! Просто я знаю настоящую цену и мужчинам, и женщинам. Думаете, женщины лучше? Даже королева в постели может вести себя, как обычная дура, думать о своем, быть невнимательной и нетактичной. Умные женщины — это не всегда те, у которых регалии и звания. А умные мужчины — это не только большие деньги и власть. В нашем содружестве стран, оканчивающемся на большую букву «Г», все по-другому. Здесь большинство богатых людей — это циничные сукины дети, успевшие хапнуть свою долю, когда общий дом начал рушиться. В Средней Азии и Закавказье есть еще одна распространенная категория очень богатых людей. Это родственники политиков. Их дети, племянники, братья, дяди, мужья сестер и тому подобная дребедень. Я их называю «родственничками». Вот эти — совсем дураки. Пока их сановитые родственники воруют и обирают собственные народы, прикрываясь националистической фразеологией, они, пользуясь моментом, гуляют на миллионы, собранные родными. Нужно видеть их пустые лица и буйные фантазии. К счастью, в последнее время подобных клиентов все меньше. В основном они либо переходят на наркотики, либо ездят отдыхать в другие страны, куда моим девочкам сложно добраться.

Что касается женщин, то я со своим опытом могу сказать, что умные женщины — это те, которые понимают мужчин. Мужчина может быть умным человеком и совсем не понимать женщин. Гениальные примеры — это Наполеон, Александр Македонский. Не удивляйтесь, что я о них слышал, у меня высшее образование, хотя и не совсем высшее и даже совсем не образование. Я заочно закончил институт искусств. Но в моем нынешнем деле диплома не требуется. Здесь нужна сноровка и интуиция. А опыт нарабатывается.

Мужчина не может самовыражаться в чувствах, для этого он чересчур брутален, нетерпим, больше животное, чем женщина. А вот ей нужен ум для понимания.

Умная женщина рядом с сильным мужчиной — это такая страшная пара, что ее и динамитом не прошибешь. Я все знаю, я уже много лет зарабатываю деньги на человеческих страстях. Уже много лет поставляю «живой товар». Вы думаете, я занимаюсь только девочками? Как бы не так! Сейчас в мире уже другая мода, другие взгляды. Знаете, сколько «голубых» нынче развелось? Если я однажды опубликую список своих клиентов только в Москве, то вызову настоящий правительственный кризис. Им ведь тоже нужны свои «друзья». А сколько всяких других, которые тоже нуждаются в моей помощи! Импотенты, свингеры, садисты, мазохисты, извращенцы, вуайеристы, унисексуалы, бисексуалы, транссексуалы? Все они нуждаются в моей опеке. Вот поэтому я и существую.

Только одним делом я запретил для себя заниматься. Раз и навсегда. Это работать с детьми. Никогда и не за какие деньги не позволю себе посылать детей к разного рода извращенцам. Тебе хочется группового секса? Пожалуйста. Ты хочешь извращений? На здоровье. Ты хочешь, чтобы тебя избивали? Я найду тебе сладострастных садисток и садистов. Тебе нравится самому бить людей? Будь готов принять парочку мазохисток. Кого угодно. Я даже посылаю иногда здоровых мужиков, чтобы доставляли удовольствие разбогатевшим дамочкам. Но детей — никогда. Это не мой профиль. Помните как в «Крестном отце»? Он — глава мафиозного клана, но он не разрешает торговать наркотиками рядом со школами. Это невозможно. У каждого негодяя свой кодекс чести. И у меня свой. Я могу найти даже животных для удовлетворения, встречаются и такие клиенты, но детей — никогда.

В последнее время некоторые придурки «западают» на девственниц. И мне пришлось несколько снизить планку моей принципиальности. До шестнадцати лет. Ниже я не опускаюсь. Хотя, честно говоря, это предельный возраст. Некоторые кретины получают удовольствия от возни с девственницами. Но где в наше время можно найти шестнадцатилетнюю девственницу? Приходится искать в деревнях или небольших городках. В столице это уже редкие экземпляры. Нет, конечно, встречаются еще великовозрастные девственницы, но это те, которые приезжают в частные школы на машинах с охранниками. С такими связываться — себе дороже. Их папы тут же тебя вычислят и оторвут все пять конечностей. Это в лучшем случае. В худшем тебя разрежут на мелкие кусочки.

Эти записки — моя исповедь. Я расскажу вам о своей работе, о своем бизнесе, о своих отношениях с людьми. А вы можете меня судить. Каждый человек испытывает некую потребность высказаться. Я слишком долго молчал. Наконец могу все рассказать.

Рассказ первый

Когда с самого утра встретишь паршивого человека или поговоришь с ним, то и дела весь день идут не так, как хотелось бы. Утром раздался звонок. Было десять часов утра. Вообще-то я просыпаюсь довольно поздно. Это «издержки» нашей работы. Обычно клиенты начинают звереть по ночам, после обильного приема алкоголя, когда душа хочет «добавки». Поэтому в ночное время я, как заботливая мама, обеспечиваю этих сучат своими девочками, рассылая их по нужным адресам.

Нет, конечно, я не дешевый сутенер, который работает на дому, сидя у телефона. Моей записной книжке может позавидовать любой министр. Но по ночам мои клиенты становятся такими же людьми, как и другие. Хотя справедливости ради стоит отметить, что мои клиенты не любят суетиться и обговаривают все детали заранее, за сутки до встречи.

Если вы думаете, что на меня работает несколько тысяч женщин, то ошибаетесь. Это совсем не так. Несколько тысяч истеричных, суетливых, озабоченных своими проблемами, страдающих массой комплексов женщин не выдержал бы даже большой концлагерь. Это невозможно. Но мне и не нужно такого количества. Во-первых, я элитный сутенер, которого знает вся Москва. Спросите Петю Лютикова — и любой состоятельный мужчина мечтательно улыбнется. Моя работа — это высший класс. А женщин в запасе у меня — миллион. Готовых броситься ко мне по первому сигналу, работать на меня в любое время суток и выслушивать любые пожелания моих клиентов. Если только я гарантирую оплату.

Поэтому с резервом у меня проблем нет. Причем не только в Москве. У меня целая группа работает по поиску «талантов». Причем отбор идет настоящий, как в элитарный вуз. Я эту группу создал еще пять лет назад, когда понял, что брать кого попало нельзя. В моей группе есть психолог, врач, даже гипнотизер, словом, работаем на научной основе. Группа выезжает в какой-нибудь город и обрабатывает его так, что другим там делать нечего. Мы заранее объявляем либо конкурс красоты, либо набор в какую-нибудь зарегистрированную иностранную фирму. Отбоя от желающих нет. Глупые мамаши сами приводят своих дочерей. Конечно, очень важны внешние данные девочки, но и плюс масса других факторов, которые не учитывают уличные сутенеры. Во-первых, девочка должна быть без комплексов. В нашем деле это очень важно. Иначе нарвешься на такую, которая после первой встречи с изощренным мужиком в больницу попадает с диагнозом «приступ шизофрении». Во-вторых, девочка не должна иметь назойливых родственников и женихов, нам проблем и без того хватает. У нее не должно быть вредных привычек. Наркотики там всякие или алкоголь. Если баба садится на иглу, то спасти ее практически невозможно. Мужчину еще можно сломать, женщину же нужно только убивать. Поэтому всякие разговоры про одурманенных наркотой девочек — это для дураков. Такие девочки дежурят в подворотнях, и красная цена им — пятьдесят долларов. Если начала колоться, то дорога вниз ей обеспечена. И наконец, наши девочки должны уметь многое такое, чего не умеют и лучшие проститутки Амстердама или Гамбурга. Ну про это я потом расскажу. А сейчас о звонке.

Позвонил Славик. Он ведь знает, что в десять утра я еще в постели, но звонит, сукин сын, чтобы подчеркнуть свою близость. И ничего ему нельзя сказать. Он мне очень нужен. Иногда таких клиентов поставляет, что целый капитал получаешь. Но вообще-то паскудный тип. И стукач. Я это точно знаю, уже дважды проверял. В общем он мне позвонил и сказал, что Дипломат хочет со мной встретиться. В гробу я видел этого Дипломата. Нет, это не только его кличка. Он действительно дипломат и даже какой-то очень большой чин. Только у него фантазии дикие, поэтому ему нужен такой специалист, как я. Отказывать в таких случаях нельзя — обратится к конкурентам. Я, мгновенно проснувшись, спрашиваю Славика, что нужно этому типу. Он отвечает, что клиент сам все растолкует. Дипломат жил несколько лет в Европе, видимо, приобщился к чему-то новенькому. Говорит, что сейчас у этого Дипломата целая сеть магазинов в нашей стране. И теперь он «богатенький Буратино». Так мы называем своих особо обеспеченных клиентов.

Сон у меня сразу прошел, и я назначил встречу на одиннадцать. Квартира у меня хорошая, целых пять комнат. Но дома я принципиально никогда никого не принимаю. Никого. Ни женщин, ни мужчин. Ни клиентов, ни своих сотрудниц. Я их так называю, и в этом, кажется, нет ничего обидного. За последние годы слишком много известных людей погибло у себя в квартирах. И все потому, что смешивали дело с работой. Это не одно и то же. Как говорят англичане в подобных случаях: «Мой дом — моя крепость». Моя квартира находится в элитном доме, здесь есть охрана и установлены телекамеры. Мои соседи — респектабельные семейные люди. Все убеждены, что я торгую нефтью. Не могу понять, почему воровство государственных природных ресурсов считается более престижной работой, чем сутенерство. Ведь ущерб людям они приносят гораздо больший. Мне всегда жалко нефтяников, которые вкалывают, добывая нефть. Знали бы они, сколько людей сидит на их шее, получая с качаемой на Запад нефти прибыли. Знали бы они, какой «процент с копейки» они получают, если доход всех этих прилипал приравнять к ста рублям. Но это не мое дело, и поэтому я даже не езжу домой на своей машине. Только пешком, только один. Для друзей у меня есть мобильный телефон.

А моя рабочая квартира — на Кутузовском. Вернее, там у меня куплено две квартиры. Одна — четырехкомнатная — для приемов. Там есть спальня, где особо нетерпеливые могут встретиться с моими «сотрудницами». Но они, конечно, не подозревают, что здесь у меня две квартиры. Вход в них из разных подъездов, но они соединены общей дверью за шкафом и оборудованы видеокамерами. Из соседней квартиры просматривается и записывается все, что происходит в основной. Это моя страховка на всякий случай. И сидит там у меня сын моего двоюродного брата, единственный родственник, который у меня остался и которого я опекаю с самого детства.

В общем, я назначил встречу на одиннадцать. И через сорок минут был у себя на Кутузовском. Клиент появился пять минут двенадцатого. У них, дипломатов, разрешается опаздывать ровно на пять минут. Это знак хорошего тона. Он появился у меня, и я сразу его невзлюбил. С одной стороны, он дипломат, ему должны быть известны правила хорошего тона. Но он не протянул мне руки, а только холодно кивнул, словно мы уже были в состоянии холодной войны. Ему противно со мной здороваться, хотя зачем-то я ему нужен. С другой стороны, он делец, и я видел, как он оглядывал мою «рабочую квартиру». Явно соображал, сколько ему придется заплатить. Но здесь ему со мной не тягаться. Обстановку, мебель, технику подбирал наш психолог именно для подобных случаев. У меня роскошная кожаная мебель за сорок тысяч долларов. А техника вся из компании «Банг оф Олафсон», знаете, наверно, такую. Самая дорогая техника в мире. Там такой дизайн, что клиент сразу готов выложить не одну тысячу долларов. И наконец, картины, мебель. Все подлинное, все без обмана. Клиент должен понимать: здесь работают солидные люди, а не шантрапа, которая ловит клиентов на улице.

— Мне рекомендовали вас как специалиста по некоторым… проблемам… — Он выразительно смотрит на меня, а я молчу. В подобных случаях говорящему нужно дать закончить фразу. — По проблемам… сексуального характера, — поясняет он, выжидательно глядя на меня.

— Может быть, — весело соглашаюсь я, — но сначала мне нужно знать, какие именно проблемы вы хотели бы со мной обсудить. Нет, нет, не обсуждать, — тут же поправляюсь, потому что он смотрит на меня, как удав на кролика.

Но напрасно он меня гипнотизирует. Это я ему нужен, а не наоборот. Интересно, чего он хочет? Ему лет под шестьдесят. На вид это крепкий мужчина. Какие-нибудь извращения? Не похоже. Он бы нашел себе женщину и занимался с ней любовью, как захочет. При его деньгах это не проблема. Нет, нет, здесь что-то другое. Поэтому он и обратился именно ко мне.

— Я пришел сюда не обсуждать проблему, — поясняет мне посетитель, — я пришел к вам за помощью. За конкретной помощью. И я полагаю, что вы можете мне помочь, а я готов соответственно оплатить все ваши расходы.

— Конечно, — вот это другое дело, сейчас я ему буду баки заколачивать. — Вы можете на меня положиться.

— Не сомневаюсь, — он чуть улыбнулся, и это мне уже не понравилось. Он знает чуть больше, чем следовало. Ну Славик, сукин сын, я тебе устрою!

— Дело в том, — говорит Дипломат, — что мы с женой долгие годы жили и работали за рубежом. Там привыкаешь к разным мелочам, появляются свои слабости, в общем, иногда позволяешь себе расслабиться. Вы меня понимаете?

«Чего он хочет, — лихорадочно думаю я, — чего такого, что нельзя купить за деньги? Тем более, за большие деньги?»

— Может, вы конкретно изложите мне, какие слабости вы себе позволяли? — спрашиваю я этого типа.

— Дело в том, что мы с женой были членами клуба свингеров, — пояснил Дипломат, и я едва не упал со стула.

Всего-то! Я уж подозревал, что он тайный садист или убийца. А они, оказывается, свингеры. Если бы сегодня было первое апреля, я бы решил, что Славик меня разыгрывает. Тоже мне порок. Клубы свингеров сейчас даже в Москве есть. Это когда вы приходите со своей женщиной в клуб, а там меняетесь партнершами. Ну и что здесь такого? Обычный разврат, только разрешенный обеими сторонами. Почти все мужики и без того изменяют своим женам, а те делают вид, что ничего не замечают. Но дураки-мужья и не подозревают, что больше половины их жен тоже имеют «друзей» на стороне.

— Значит, вы были членами клуба свингеров, — говорю я противным голосом.

Здесь все ясно. Больше тысячи долларов из него не вытащить. От силы две. Его должен был принимать мой родственник. Кстати, его фамилия — не Лютиков, так как его отец — сын моей тетки. Фамилию мальчика я не назову. Хотя сейчас мог бы сказать, ему все равно уже никто не сможет навредить. Хотя нет, лучше не причинять лишней боли его родным. Парня звали Алексеем. Я еще подумал, что Алексей мог бы встретиться с Дипломатом, чтобы он не отнимал у меня время.

— Да, мы иногда посещали этот клуб, — поясняет мне Дипломат. — Дело в том, что я женат вторым браком. И моя жена на двадцать лет моложе меня. Поэтому мы считали членство в клубе свингеров обычным делом. Вы меня понимаете?

«Конечно, понимаю, — думаю я, — она моложе тебя на двадцать лет. Значит, сейчас ей под сорок. А когда вы поженились, она была еще моложе. Если ты был дипломатом в Советском Союзе, значит, не меньше десяти лет назад. Представляю, как тебе было сложно. Пятидесятилетний замордованный сотрудник дипломатической миссии, который боится парткома, КГБ, доносов, стукачей, проверяющих, провокаций, иностранных разведок и контрразведок, и вдобавок молодая жена, которую нужно каждый день удовлетворять. Тут поневоле придется выбирать. Либо жена будет изменять без твоего ведома и ты узнаешь о своих ветвистых рогах из сдавленных смешков за спиной, либо ты сам отведешь ее в клуб, где атлет-красавец практически у тебя на глазах начнет доставлять ей удовольствие. Не знаю почему, но психологи считают, что свингерство укрепляет браки. Непонятно, каким образом, но не мое дело обсуждать такие вещи. Может, потому, что измена — это всегда обман, а здесь обмана нет. Ведь не протестовали веками крепостные крестьяне против „права первой ночи“ их барина. Там все было правильно, без обмана. Может, поэтому свингеры такие жизнерадостные люди?»

— Я вас отлично понимаю, — тихо и вежливо отвечаю я своему гостю.

Он потерял для меня всякий интерес. Тоже мне извращенец. Для таких у меня есть специальные пары. Три пары ребят. Парни и девочки. Парни — рослые, красивые, накаченные, мускулистые. Один блондин, другой брюнет, третий лысеющий шатен. Смотря кто нужен, на какой вкус. Девочки тоже разные. Конечно, пары можно варьировать в зависимости от вкусов клиентов. Словом, полный сервис. Этот Дипломат может взять свою молодую жену и приехать туда, куда я ему укажу. Конечно, там бар закроют и никого больше не пустят. И конечно он оплатит все расходы. В небольшом баре будут только мои девочки и ребята. Они с женой могут выбрать себе любого из них. Она — для себя, он — для себя. Их проводят в общую спальную, и они смогут получать там удовольствие, сколько захотят.

— Нет, — вдруг говорит этот тип, — вы меня не совсем правильно поняли. Мы с женой свингеры, и нам нужна другая пара.

— Я понимаю, — похоже, этот кретин решил проверить на прочность мои нервы, — у меня бывали клиенты-свингеры, и я знаю, что им нужно. Мы разрешим вам пройти в наш клуб, и каждый из вас выберет себе пару по вкусу.

У него сразу стало такое выражение лица, словно он впервые услышал о моей профессии. Не люблю, когда мужчины смотрят на меня так презрительно.

— Вы не поняли, — сказал он, чуть нахмурившись, — нам не нужны ваши пары. Нам не нужны подставные девочки и мальчики, которые будут изображать из себя пары, — этот тип явно знал нашу специфику, — ваши пары нас не интересуют. Дело в том, что мы уже выбрали себе пару.

«Кажется, он ненормальный, — подумал я. — Зачем тогда он пришел ко мне?»

— Мы уже выбрали себе пару, — упрямо повторил Дипломат, — но сами они об этом не знают.

Хорошо, что я сидел, иначе бы уж точно пошатнулся. Чего только в своей жизни мне не пришлось выслушать, но такого… Такого я никогда не слышал.

— Эта пара не из клуба свингеров? — на всякий случай уточнил я.

— Нет. Дело в том, что моя жена бывает в косметическом салоне, и там работает очень симпатичная молодая женщина, которая обычно делает ей укладку. Мы с ней давно обратили внимание на эту женщину, но только недавно узнали, что ее супруг работает в Институте физкультуры. Он преподает там гимнастику. Молодой человек раньше был гимнастом. Ему двадцать семь лет. Он сломал в автомобильной катастрофе ногу и поэтому был вынужден перейти на тренерскую работу. Очень красивая пара, я взял с собой их фотографию.

— Ну и что?

— Нам нравится именно эта пара. Моей жене — этот молодой человек, а мне — его жена. И было бы хорошо, если бы они согласились на подобный обмен.

— Извините меня, — осторожно сказал я, — но вам не кажется, что гораздо лучше, если вы сами скажете об этом этим молодым людям? Тем более что ваша супруга имеет возможность достаточно часто видеть эту молодую женщину.

— Вы меня не поняли, — холодно сказал Дипломат, — вам, очевидно, не совсем точно объяснили, каков мой социальный статус. Я не просто бывший дипломат, я лицо, достаточно известное в стране. Мои статьи иногда появляются в центральных газетах, на одном из каналов телевидения я веду аналитическую рубрику. У меня большой круг знакомств, и мы с женой не имеем права рисковать своим положением. Как вы себе представляете ситуацию? Моя жена говорит своему парикмахеру, что она нравится ее мужу? Или я должен отправиться в Институт физкультуры и попросить молодого человека переспать с моей женой? Неужели вы не понимаете, каковы наши проблемы? Мы поэтому и обращаемся к вам, так как нам порекомендовали именно вас как настоящего специалиста в этой области.

— Разумеется, я понимаю ваши трудности, — начал я оправдываться.

Черт бы побрал этого кретина! Почему я должен стараться работать за его несчастные доллары?! Вполне может получиться, что бывший гимнаст набьет морду моему человеку, только за одно предложение обменяться своей женой с каким-то стариком. Нет, так дело не пойдет. Нужно поскорее выпроводить этого типа. Славик явно промахнулся, послав его ко мне. Алексей, наверно, сидит в своей комнате и, глядя на нас, улыбается. Он лучше других понимает, в какое дурацкое положение я попал.

— Мы постараемся сделать для вас все, как вы просите, — говорю я, уже твердо зная, что никогда больше не увижу этого Дипломата. В гробу я его видел, в белых тапочках! Зачем мне нужно подобным образом зарабатывать несчастную тысячу долларов?…

Миллион раз убеждал себя, что спешить не нужно. По знаку гороскопа я «скорпион» и, значит, должен обладать изрядным запасом терпения. На этот раз я глупо ошибся. Не учел того факта, что он уже не только дипломат, но и крупный бизнесмен. А такие люди знают цену деньгам. И цену оказанной услуги. Они знают, сколько и за что нужно платить. Дешевый товар не бывает хорошим. Это абсолютная истина.

— Я понимаю ваши проблемы, — спокойно произнес Дипломат, — и поэтому предлагаю десять тысяч долларов в качестве гонорара. Первые пять тысяч, задаток, вы можете получить немедленно. Плюс к этому я готов оплатить все ваши побочные расходы. Но нас интересует именно эта пара, вы меня поняли?

За такие деньги я его отлично понимаю. Десять тысяч долларов — это очень достойный гонорар, и я готов попробовать поработать с этой парой. В конце концов, каждый человек в глубине души ищет приключений и разной экзотики. А гимнаст, успевший повидать мир и оставшийся в институте после аварии, наверняка захочет более острых ощущений. Их услуги можно будет достойно оплатить. Может, у них проблемы с деньгами? Сколько сейчас может получать преподаватель физкультуры?

Только не говорите, что я бессовестный человек. Это я и сам знаю. Главное в подобных вариантах — не задавать себе лишних вопросов. Если две пары действительно хотят встречаться, то почему я не должен им помочь? Как там у классика? «Если один благородный дон будет сечь другого благородного дона»… Кажется, что-то в этом роде. В нашем варианте одна пара очень хочет, а у другой мы еще не узнавали. Значит, нужно сделать так, чтобы и вторая пара захотела того же. Это сложно, но возможно. Очевидно, сумма гонорара повлияла на выражение моего лица. И Дипломат это заметил.

— Мы сделаем все, что сможем, — заверил я его. — Оставьте мне их адрес и телефон.

— Я оставлю вам номер телефона косметического салона. Женщину зовут Ольгой, а ее мужа Андрианом. Такое редкое, красивое имя. Вот здесь все написано. Можете переписать, но бумагу верните мне.

— Конечно, — я достаю ручку и старательно переписываю все данные.

Дипломат явно осторожничает. Он не хочет, чтобы у меня остались записи, сделанные его рукой. Старая кагэбэшная школа. Я вернул ему бумажку и поднялся, чтобы попрощаться. Он достал деньги. Пачку денег. Сто пятидесятидолларовых купюр. Осторожно положив ее на столик, посетитель медленно поднялся.

— До свидания, — кивнул он мне на прощанье и вышел из квартиры.

Руки он мне, конечно, не протянул. Очевидно, человек, любящий меняться своей женой с другими партнерами, полагает, что я недостаточно порядочен для рукопожатия. Впрочем, это его личное дело.

Проводив Дипломата, я сразу достал телефон и позвонил Никитину. Это моя «правая рука». Сема Никитин — незаменимый человек. Без него мне бывает очень трудно. Иногда ему приходится куда-то уезжать, и тогда я чувствую себя почти одиноким. Сема сразу понял, что именно нужно, и пообещал приехать через полчаса. Едва я положил трубку, как раздался тот самый звонок. Господи, ну почему я тогда не послал Славика к черту. Почему я поднял трубку? Ведь я уже выходил из квартиры. Впрочем, все это лишь отговорки. Славик бы меня все равно нашел по мобильнику, и я бы ему не отказал. Ведь казалось, что это наше обычные дело. И все будет, как всегда. Если бы я заранее знал, как именно будет! Если бы я мог предположить, что именно произойдет. Но я поднял трубку и сказал Славику:

— Я вас слушаю…

Интерлюдия

Совещание затягивалось, когда секретарь в очередной раз напомнил про делегацию из Великобритании. Она должна была прибыть сегодня на переговоры в Белый дом. Вице-премьер правительства Владислав Николаевич Лепин взглянул на часы. До встречи с делегацией оставалось около пятнадцати минут. Нужно было заканчивать совещание. Он коротко кашлянул. Выступавший министр взглянул на вице-премьера и, уловив его решительный жест, согласно кивнул головой — понял, что пора закругляться. Министр начал говорить энергичнее и через две минуты закончил доклад.

Лепин взглянул на него с благодарностью. Этот человек всегда был сообразительнее других. Он поднялся, чтобы закончить совещание. До встречи оставалось еще достаточно времени, чтобы из зала заседаний вернуться в свой кабинет и даже поговорить с премьер-министром. Он коротко перечислил основные моменты, на которые нужно было обратить внимание, и объявил совещание закрытым, к удивлению некоторых министров, ожидавших очередного разноса.

Выйдя из зала, Лепин быстро прошел в свой кабинет. До встречи с делегацией оставалось десять минут. Он уже собирался позвонить премьеру, чтобы доложить ему о результатах совещания, когда раздались гудки телефона правительственной связи. Лепин покосился на аппарат. С президентом и премьером у него были телефоны прямой связи. Но по этому аппарату мог звонить только ограниченный круг лиц — вице-премьеры, некоторые министры, руководитель аппарата президента. Лепин взглянул на телефон с ненавистью, словно опасаясь, что он отнимет у него много времени.

Лепину шел сорок пятый год. Он относился к той категории мужчин, которые нравятся женщинам. Высокого роста, с красивыми, всегда аккуратно подстриженными седеющими волосами, он раньше активно занимался горнолыжным спортом и легкой атлетикой, что благоприятно сказалось на его фигуре. У него было слегка вытянутое, продолговатое лицо, широко расставленные глаза, сильный, волевой подбородок. Еще раз взглянув на часы, Лепин поднял трубку:

— Я вас слушаю.

— Здравствуй, Владислав, — раздался ненавистный голос.

Лепин поморщился. Он больше всего не хотел услышать именно этот голос. Позвонивший был известным банкиром. По статусу подобный телефон был ему не положен, но по степени своего влияния он был равен вице-премьеру и даже считался одним из тех, кто способствовал назначению премьера на должность.

— Здравствуйте, — Лепина бесило уже одно то, что банкир обращается к нему на «ты», а он вынужден был говорить ему «вы», хотя последний был старше его всего на несколько лет.

— Говорят, ты не разрешил продажу энергоресурсов через Украину, — банкир не спрашивал, он утверждал.

Конечно, ему все известно, ведь министр экономики — его человек. Лепин поморщился. Нужно было давно убрать этого проныру из правительства. Но как это сделать без поддержки премьера? Ведь их правительство называют кабинетом банкира Тальковского. И вот теперь Тальковский сам позвонил ему — вице-премьеру.

— Это пока предварительное решение правительства, — осторожно сказал Лепин, — вы знаете, что Украина не платит нам за поставки нефти и газа. Мы пытаемся решить проблему в комплексе…

— Это ты нашему премьеру очки втирать будешь, — перебил его Тальковский, — мне про долги рассказывать не нужно. Хочешь в обход отправлять газ, через Белоруссию и Турцию? А у нас ведь обязательства есть перед австрийцами. Думаешь, мы не знаем, кто тебе это посоветовал?

— При чем тут советы? — сжал зубы Лепин. — Мы исходим из реальной экономической ситуации.

— Реальная ситуация совсем другая. Не нужно ничего менять, Владислав, это в твоих же интересах.

— Я не принимаю решений самостоятельно. Для этого есть президент и премьер.

— Хочешь быть чистеньким? Уже не получится, Владислав. Ты у нас вице-премьер. И знаешь, как трудно проходило твое назначение. Ты своему патрону скажи, чтобы не зарывался. Мы ведь не дети, все понимаем.

Лепин молчал. Он знал, о ком говорит Тальковский. Не для кого не было секретом, что правительство было сформировано на основе договоренности между представителями различных кланов. И основная часть чиновников была рекомендована Тальковским, одержавшим в закулисных интригах самую большую победу. Однако ни для кого не было секретом, что Лепин представлял другую группировку, которую контролировал руководитель объединения «Армада» Валентин Рашковский.

— Решение будет принимать премьер-министр, — упрямо повторил Лепин, — все претензии можете адресовать лично ему.

— Значит, поговорили, — Тальковский положил трубку.

Лепин закрыл глаза. Этот звонок был так некстати. В этот момент в кабинет вошел его помощник.

— Владислав Николаевич, вас ждут англичане, — напомнил он.

— Что? — Лепин поднял голову. — Да, да, конечно. Сейчас иду. Да, скажи, что я сейчас приду. Мне нужно только позвонить премьеру.

Помощник быстро вышел. Лепин взглянул на телефоны и поднял трубку аппарата прямой связи с премьер-министром. Ему пришлось прождать около двадцати секунд. Видимо, премьер был занят, возможно, с кем-то беседовал. «Может, ему позвонил Тальковский», — невесело подумал Лепин. Он уже хотел положить трубку, когда премьер наконец ответил:

— Что случилось, Владислав Николаевич? Вы закончили совещание?

— Да. Наши эксперты полагают, что мы можем подождать с прокачкой наших энергоресурсов на Запад. Не обязательно идти на условия, которые предлагает Украина. Мы можем использовать альтернативные пути транспортировки.

— Тогда мы опоздаем с поставками энергоресурсов в Австрию, — сразу сказал премьер.

«Значит, ему звонил Тальковский, — понял Лепин, — их компания получает проценты с газа, прокаченного в Австрию. Можно было догадаться и без этого разговора».

— Может объяснить австрийцам нашу ситуацию? — сделал новую попытку Лепин. — Вы ведь знаете, что Киев не соглашается на наши условия. И наши эксперты предложили использовать другие варианты экспортировки…

— Но не сейчас, — быстро ответил премьер, — я думаю, что нам нужно вместе искать приемлемое решение.

— Да, — растерянно сказал Лепин, — мы подумаем…

Премьер, положив трубку, сказал Тальковскому по другому телефону:

— Они думают, что им удастся протащить этот план. Не волнуйтесь, мы не допустим, чтобы наши поставки в Австрию были приостановлены.

— А почему Лепин так нагло себя ведет? — поинтересовался Тальковский. — Может, он не хочет больше работать в правительстве?

— Я бы его давно убрал, — признался премьер, — но вы ведь знаете, как у нас все построено. Его нельзя убрать, он человек Рашковского. А с ним мы договаривались, что Лепин будет в правительстве. Рашковский очень помог нам в прошлом году, и сам президент решил ввести Лепина в кабинет министров.

— Тогда нужно сделать так, чтобы Рашковский сам захотел убрать Лепина из Белого дома, — заметил банкир.

— Это легче сказать, чем сделать, — вздохнул премьер, — но я подумаю над вашими словами. А поставки в Австрию мы сорвать не позволим. Можете не сомневаться.

На другом конце провода молчали. Затем Тальковский, словно опомнившись, сухо попрощался и положил трубку. Премьер, вздохнув, вытер лоб носовым платком. Он всегда помнил, что был поставлен на эту должность Тальковским. Один из предыдущих премьеров враждовал с банкиром, и по городу ходили упорные слухи, что Тальковский планировал даже физическое устранение неугодного чиновника, но в конце концов решил просто убрать его с должности. Премьер не мог предположить, что в кабинете банкира, когда он поочередно разговаривал с вице-премьером и премьер-министром, находился еще один человек. И теперь, после того как Тальковский положил трубку, он молча посмотрел на банкира, ожидая его указаний.

— Этот наглец просто зарвался, — сказал хозяин кабинета, — он серьезно считает, что должен контролировать все финансовые потоки. А премьер ничего не может с ним сделать. Рашковский вряд ли хотел новой войны. Это все придумал сам Лепин. Решил, что ему все позволено. Он ведь уже вице-премьер. Нужно срочно принимать меры.

— Можно договориться с Рашковским, — осторожно предложил собеседник Тальковского.

— Каким образом? — зло поинтересовался банкир. — Приехать к нему и попросить разрешения на вывод Лепина из состава правительства? И как объяснить ему наше желание? Он сразу поймет, что мы хотим получить наши дивиденды, и потребует свою долю. На Лепина ему наплевать, но он не даст нам просто так взять наши деньги. Он потребует своей доли.

— Потребует, — согласился собеседник Тальковского, — но тогда у нас нет других вариантов.

— Никаких? — спросил Тальковский.

— Надеюсь, вы не имеете в виду физическое устранение? — спросил гость Тальковского. — Это решение проблемы, но практически невозможное.

— Конечно нет, — сразу сказал банкир, — нам нужно устроить показательную «экзекуцию», чтобы все поняли, как нужно себя вести. Физическое устранение вызовет грандиозный скандал. Он не владелец торговый палатки и не обычный бандит. А я в такие игры не играю. Кроме того, если мы попытаемся решить проблемы таким способом, то можем вызвать серьезное неудовольствие других финансовых партнеров. И при этом мы обязательно заденем еще кого-нибудь, а это нам совсем не нужно. В общем я думаю, что лучше всего принять другой план. Нужно сделать так, чтобы Лепин сам захотел уйти. Или, чтобы этого захотели все остальные.

— Он любит женщин, — неожиданно сказал собеседник Тальковского.

— Что? — не понял банкир.

— Он любит женщин, — повторил собеседник, — на этом можно неплохо сыграть.

— Интересно, — сказал банкир, — очень интересно. Думаете, мы можем использовать этот фактор?

— Он красивый мужчина, — пояснил гость, — и нравится женщинам. Можно найти профессионалок. Можно изучить его пристрастия.

— Ясно, — кивнул банкир, — я все понял. У вас есть нужные люди?

— Это не проблема… — усмехнулся гость.

— Тогда давайте продумаем именно этот вариант. Но нужно все сделать быстро и аккуратно. Чтобы об этом пока никто не знал. Желательно зафиксировать его встречу на кассету. И конечно, качество изображения должно быть отменным, чтобы у зрителя не было сомнений, кто именно главный герой этой порнозаписи.

— Сейчас есть очень качественная аппаратура, — улыбнулся гость, — это не проблема.

— Тогда договорились, — оживился банкир, — сделаем именно так. Но чтобы никто об этом не знал. Только я, вы и тот человек, которому вы поручите сделать нам запись. Это очень важно. Рашковский не должен знать, что мы пытаемся убрать одного из его людей.

— Я вас понимаю.

— Тогда договорились. И не забудьте, что мне нужна кассета не позже чем через две недели. Это предельный срок, предельный. Иначе последствия непродуманного решения Лепина могут нанести нам очень серьезный финансовый ущерб.

— Успеем, — кивнул гость, поднимаясь со стула, — сделаем все, как договорились.

Рассказ второй

Славик никогда не звонит просто так. Вот и сейчас он шепотом попросил меня о встрече. Когда он просит о встрече, значит, на него вышел очень важный клиент. У меня полгода назад был один такой. Заместитель министра внутренних дел. Упитанный боров, на котором лопался его мундир. Он улетал в отпуск на две недели в Испанию и просил найти ему девочку, которая могла бы его сопровождать. Сложность заключалась в том, что он улетал через два дня, а за это время нужно было не просто найти хорошую девочку, но и успеть оформить ей паспорт и Шенгенскую визу.

Конечно, я все сделал за два дня. И конечно, моя девочка улетела с этим боровом в Испанию. И конечно, он вел себя, как последняя скотина. Две недели он над ней измывался, будил ее днем и ночью, не давал отдохнуть, заставлял пить вместе с ним. А под конец даже уступил какому-то другу, который приехал к нему на отдых. В общем, вел себя далеко не как джентльмен. Хотя какой, к черту, может быть джентльмен из генерала милиции. Он ведь, прежде чем стать генералом, столько всякого дерьма видел, что мне и не снилось. Может, он лично преступников допрашивал, может, лично в них стрелял. Не мое это дело. Но он не заплатил мне за услуги по полному тарифу. Он должен был оплатить не только расходы из расчета пятьсот долларов в день, но и переезд девочки с ним в Испанию. Не говоря уже о том, что порядочные люди делают подарки своим девочкам. В общем, я был в убытке, куда не посмотри. Он с трудом согласился дать пять тысяч. И хотя Славик меня сильно подвел, я не считал себя в накладе. Не каждый день удается заиметь среди своих клиентов заместителя министра внутренних дел. Конечно, по пустякам он мне помогать не будет, да я и не стану к нему обращаться. Но в случае крайней необходимости, когда будет стоять вопрос о моей персоне, вот тогда я сразу вспомню о его поездке в Испанию. И он тоже обязательно вспомнит. У меня остались такие убедительные фотографии!

Я еще забыл сказать, что обычно отправляю вместе с девицей и нашего фотографа. Для гарантии. И для последующей отчетности. Некоторые клиенты выкаблучивают. Решают, что могут не платить, могут хамить сутенеру. Но ведь не все они генералы милиции. В таком случае фотографии действуют как хорошо испытанное слабительное. У них сразу исчезает запор, они готовы платить любые деньги. Ненавижу шантаж, но когда дело идет о собственных гонорарах, нужно отбросить излишнюю щепетильность.

Пока Славика не было, я попросил Алексея сбегать в магазин купить еды. Славик все равно знает о второй квартире, в которой находится мой племянник. Он вообще многое знает, и это меня иногда беспокоит. Кроме того, он обычно разговаривает со мной шепотом, чтобы я не сумел ничего записать. И похоже, он носит с собой какую-то аппаратуру, потому что записи у меня все равно не получаются. Вместо них на пленках слышится характерное шипение. Наверно, у Славика есть какой-то новый шпионский прибор, стирающий записи на наших лентах. Но он в этом, конечно, никогда не сознается.

Славик приехал через сорок минут. Я не сомневался, что у него есть прибор, стирающий записи, но на всякий случай включил магнитофон. Однако Славик — человек необычайно изворотливый гадом. Он предложил мне выйти на балкон, решив, видимо, что там я не смогу установить подслушивающее устройство. Мы вышли на балкон, и он, глядя вниз, во двор, сразу сказал мне:

— Есть конкретный заказ. Нужны три девочки.

— Ты мог бы сказать мне это и по телефону, — я сделал недовольное лицо. Нужно иногда давать ему понять, что им недовольны.

Но Славик не смутился. Он вообще не такой человек, чтобы смущаться.

— Ты не понял. Мне нужны три девочки для очень важного клиента. Такого клиента у тебя еще не было. Никогда в жизни.

— Неужели это президент? — сострил я.

— Нет, — хохотнул Славик, — не для него. Но человек очень известный. Мне нужны три девочки и хороший оператор. Можно, чтобы это был твой племянник Алексей. Кстати, он не записывает нас сейчас?

— На балконе у меня нет аппаратуры, — усмехнулся я, — а записать тебя все равно не получится. Твои друзья из ФСБ снабдили тебя какой-то машинкой, которая мешает записям. И не делай удивленное лицо, я все знаю. Алексея сейчас нет, он скоро вернется. В общем, тебе нужны девочки и отчет об этой встрече. Сам клиент попросил или его друзья?

— Друзья, — вздохнул Славик, — им зачем-то нужна такая кассета.

Если человек идиот, ему никто не сможет помочь. Если человек идет в чужую квартиру, готовый встречаться с неизвестными дамочками, да еще по предложению своих «друзей», которым нельзя доверять, то он идиот вдвойне. В таком случае он должен быть готов к тому, что видеозапись его развлечений появится сначала у его друзей, потом у журналистов и, наконец, попадет к его жене. Нужно быть чуточку осмотрительнее. И встречи безопаснее проводить на своей территории.

— Сделаем, — киваю я Славику. — Квартиру мне тоже найти или у вас есть своя?

— У нас есть своя, — улыбается Славик, — я думаю, что лучше прислать Валю с девочками.

— Валентину? — я не скрываю удивления. — Ты ведь знаешь, что она никогда не ходит с группой. Это штучный товар, Славик, не тот случай.

— Как раз тот, — заупрямился Славик, — Валентина очень даже подойдет. И двух девочек такого же класса. Тебе заплатят двадцать пять тысяч долларов за кассету с девочками, которые смогут раскрутить этого клиента.

Двадцать пять тысяч долларов — очень большие деньги. Если кто-то готов их платить, значит, дело нешуточное. Я сразу насторожился.

— Кто этот клиент?

— Тебе об этом знать не обязательно, — уклонился от ответа Славик.

Но так мне отвечать нельзя.

— До свидания, — сухо говорю я и поворачиваюсь, чтобы уйти в комнату, — ищи себе других девочек и другого оператора.

— Подожди, — он хватает меня за руку.

Ненавижу, когда ко мне прикасаются. Я бросаю на него полный бешенства взгляд. Он сразу отпускает мою руку.

— Извини, — примирительно мямлит Славик, — нужно было сразу тебе сказать. Просто меня предупредили, что случай исключительный.

Я молчу. Теперь он должен назвать имя. Славик наклоняется ко мне, зачем-то оглядывается по сторонам, словно нас могут подслушать на балконе высотного дома, и тихо, очень тихо произносит имя и должность клиента. Нужно сказать, что я сутенер со стажем. У меня имена и должности давно не вызывают никакого восторга. Тем более никакого чинопочитания. Но эта должность и имя производят на меня впечатление. Очень сильное впечатление. Я даже не считаю нужным скрывать своего изумления:

— Девочки для него?

— Да, — кивает Славик с видом победителя, — поэтому я и прошу прислать Валентину.

Валя у меня одна из лучших девочек. Она была победителем какого-то конкурса красоты. Причем настоящего конкурса, который проводился без моих ребят, а значит, без дураков. Она высокого роста, отлично сложена, заканчивает университет. Никто не догадывается, что она путана высшей категории. В университет она ездит на «Мерседесе» с личным водителем. У нее лицо интеллектуалки, которое так нравится этим богатым мужикам. Сочетание интеллекта и извращенности делает Валю просто находкой. На нее особенно «западают» политики. Один даже предлагал ей выйти за него замуж. Она берет по пять тысяч долларов за сольный выход, но работает как полагается, без всяких скидок на образование. Конечно, такая девочка подойдет нашему клиенту, но мне еще нужно уговорить Валю согласиться на групповуху. Обычно она категорически отказывается.

— Постараюсь ее уговорить, — обещаю я Славику, — но думаю, она захочет увеличить свой гонорар. Будь готов заплатить мне больше.

— На сколько? — спрашивает Славик, облизывая губы.

— Десятку прибавишь, — я внимательно смотрю на него, и он мгновенно, даже не подумав, соглашается.

— Конечно прибавлю. Только ты обязательно вызови Валентину.

Я всегда подозревал, что Славик — настоящая сволочь. Раз он так быстро согласился на мое предложение, значит, ему платят гораздо больше. Значит, его кассета тянет на все сто. Вот сукин сын! Я с этими девочками жизнь свою угробил, решаю все их проблемы, обеспечиваю всем необходимым, а он на халяву деньги получает. Впрочем, я не прав. Он ведь находит мне таких клиентов. Очевидно, на него вышли сотрудники ФСБ или кто-то в этом роде. Не знаю, зачем им нужна кассета, но догадываюсь, что эта запись будет дорого стоить.

— Ладно, — киваю я ему на прощанье, — пусть будет тридцать пять. Я сам поговорю с Валентиной и найду двух других хороших девочек. Клиент будет один или с другом?

— Я еще надеюсь, что клиент будет с другом, и тогда Валентина согласится. Она займется нашим клиентом, а две другие девочки будут ублажать его приятеля.

— Один, — ломает все мои планы Славик, — он будет один, и его нужно не просто высококлассно обслужить, но и разговорить, чтобы их разговор был записан на кассету.

— Не люблю я такие дела, — признаюсь я Славику, — очень не люблю. Вечно ты хочешь втянуть нас в какую-нибудь неприятную историю.

— Никаких неприятностей, — уверяет меня Славик, — клиент будет уже готов. Его сначала обработают где-нибудь в ресторане, а потом привезут на квартиру. Нужно, чтобы Валентина была с ним в ресторане.

— У меня такое ощущение, что ты все время пытаешься создать мне проблемы. Ты ведь знаешь, что она не любит появляться в ресторанах. Она не ходит по ресторанам.

— У них будет отдельный кабинет. Они не будут сидеть в общем зале, — поясняет Славик.

Я чуть не откусил себе губу. Конечно, это мой прокол. Человек такого уровня, о котором говорит Славик, не ездит в обычные рестораны. Ладно, будем считать, что он прав, хотя с Валей у меня все равно будут проблемы. Интересно, кого им дать для компании? Кажется, Валентина часто бывает с Луизой и Галой. Или нет? Луиза подойдет в любом случае, у них с Валей дружеские отношения. Валентина вообще сложный человек, она слишком горда, чтобы поддерживать отношения с нашими девочками. Она и с водителем не очень разговаривает. Трудно будет убедить эту дуру. И еще нужно решать вопросы этого кретина — Дипломата.

— Я все устрою, — обещаю я Славику. — Кстати, насчет этого Дипломата. Он у тебя нормальный? Пришел ко мне с таким идиотским предложением.

— Не знаю, что ему нужно, — ржет Славик, — и не хочу знать. Но он очень даже нормальный. И очень богатый. Я бы на твоем месте взял с него деньги и устроил все, что он хочет.

— Посмотрим.

Мы возвращаемся в комнату и договариваемся со Славиком, что он позвонит мне завтра утром и скажет, на какое конкретно число ему нужны Валя и две другие девочки. Тридцать пять тысяч долларов — это фантастический гонорар! Да за такие деньги я готов поработать даже официантом у этих типов. У меня нет гордости, когда речь идет о таких деньгах.

Славик давно уехал, а я все еще сижу и размышляю о своем вечернем разговоре с Валентиной. И в это время почти одновременно появляются Сема Никитин и Алексей. Первого я усаживаю за стол, а второго отправляю на кухню. Семен человек надежный, он сразу понимает задачу. Нужно всего-навсего убедить мужчину согласиться на обмен. Обычно в подобных случаях женщины охотнее идут на контакты. Мужчины же в большинстве своем консерваторы-собственники. Некоторые звереют при одной мысли, что рядом с его женой может появиться другой мужчина. Хотя, что в этом необычного, я не понимаю. Если она не захочет, то посторонний не появится. А если захочет, то изменит самому лучшему мужу, и ничего здесь не поделаешь. Нет, я не циник. Просто я реалист. И не считайте меня таким циничным сукиным сыном.

Семену долго объяснять не нужно, он сразу все понял. Сначала он все разузнает, а потом мы подключим нашего психолога — Арнольда Хендриковича. Он эстонец, но уже много лет живет в Москве, поселился здесь еще до того, как его маленькая родина стала самостоятельной, а он превратился в иностранца в собственной республике. Несмотря на то что Арнольд Хендрикович живет в Москве уже более тридцати лет, он говорит по-русски с легким прибалтийским акцентом. Я вышел на него восемь лет назад, когда искал именно такого специалиста. Он изучал истерические состояния у женщин и в качестве примеров брал проституток. Ну и, понятно, мы не могли с ним не пересечься. Нас познакомил один общий приятель, который уже умер, царство ему небесное.

Арнольд Югансон был именно тем человеком, который оказался мне нужен. Он не просто блестящий психолог. Когда нужно, он и прекрасный актер, легко выдающий себя за иностранца. Ведь он говорит с акцентом. А прибалтийскую внешность невозможно подделать. Не зря в советских фильмах иностранцев всегда играли прибалты. В них всегда было что-то несоветское. Наверно, те двадцать лет, которые они провели вне нашего общего барака, оказались для них настолько продуктивными, что в общей массе нашего народа они стали почти иностранцами. Югансон шикарно одевался еще в начале девяностых, когда в Москве были дикие очереди даже за хлебом и крупами, и в магазинах было невозможно купить импортных шмоток.

Именно тогда мы сразу почувствовали, что нужны другу другу. Югансон выезжал с нашей группой в какой-нибудь город для «охоты» на девочек. Его легкий иностранный акцент и шикарный вид действовал не только на наших будущих «пациенток» и их экзальтированных мамаш, но даже на очумевших чиновников, которые видели иностранцев только в кино. Арнольд получал тогда в своем институте четыре доллара в месяц. Нет, вы не ослышались, в пересчете именно четыре доллара. У меня же он стал получать наличными ежемесячно больше тысячи зеленых и, конечно, забросил свою работу в институте, включая докторскую, чтобы работать с нами.

Меня немного смущало, что он живет один, пока я не понял, что у него были определенные наклонности, из-за которых он и уехал из маленького Таллина, надеясь затеряться в большой Москве. Я лично не считаю это пороком, но наша консервативная мораль в этом плане однозначно осуждает подобные пристрастия. Дело в том, что Югансон любил мужчин. Молодых мужчин. Я ничего не имел против и иногда в качестве поощрения даже посылал ему некоторых мальчиков на предмет знакомства. Мы никогда с ним об этом не говорили, но он, кажется, был мне благодарен и за мое внимание, и за то, что я не задаю лишних вопросов. А специалистом он был уникальным. Глядя на женщину, он сразу определял, как она будет себя вести в той или иной ситуации и можно ли вообще иметь с ней дело.

Я думаю, что именно из-за нелюбви к женщинам он их так хорошо понимал. То есть обычным мужикам трудно объективно оценивать женщину, тем более красивую, понять ее настроение, ее желания. На них слишком давят мужские гормоны, я бы даже выразился по-другому, но боюсь, что меня могут неправильно понять. У мужчин всегда необъективный взгляд на женщину. Я где-то читал, что лучше всех понимали настроение и капризы женщин в гаремах турецких султанов евнухи. Конечно, они понимали, ведь у них отняли главный «фактор», который мешал им быть объективными. Только не улыбайтесь. Вспомните, что самые известные модельеры — от Версаче до Ива Сен-Лорана — тоже не гетеросексуалы. И это помогает им угадывать настроения женщин, их желания. Они чувствуют женщин даже гораздо лучше, чем евнухи турецких султанов. Говорят, что хорошие сутенеры тоже должны быть немного евнухами, должны уметь объективно оценивать женщин, чувствовать их желания. Не знаю, может, это и так. Я ведь не считаю себя классным специалистом. Но я не гомосексуалист и не евнух, и даже не импотент. Просто у меня, очевидно, несколько ослабленное либидо. Мне совсем не обязательно каждую ночь спать с женщиной. Мне доставляют удовольствие совсем другие вещи — книги, путешествия, хорошее вино. Может быть, именно поэтому я еще не женат и не собираюсь этого делать в ближайшие сто лет. Говорят, что нельзя умирать в одиночестве, нужно, чтобы рядом был человек, готовый подать вам стакан воды. Так вот что я вам скажу на это утверждение. Если у вас есть деньги, рядом с вами будет стоять очередь желающих протянуть вам стакан воды. А если у вас нет денег… боюсь, что вы умрете от жажды, пока доползете до своего стакана, даже имея кучу родственников.

Итак, я объяснил задачу Семену Никитину, и он поехал узнавать все про эту парочку — гимнаста и его жену. А я остался у себя на Кутузовском, чтобы проинструктировать Алексея, который должен был снимать встречу нового клиента. Если бы я знал, чем все это кончится! Если бы я только знал, что своими руками отправляю племянника на верную гибель. Если бы я мог заглянуть в будущее! Впрочем, даже если бы и мог, ничего уже нельзя было остановить. Кто-то запустил этот механизм, и он раскручивался, подминая под себя человеческие жизни. С того момента, как Славик появился у меня на Кутузовском, мы все были обречены. Все до единого. И я, и Славик, и Алексей, и Валя. Но я еще этого не знал.

Рассказ третий

Не знаю, какой я психолог, но со своими девочками легко нахожу общий язык. К каждой у меня есть свой подход, свой отдельный разговор. С одними нужно помягче, с другими пожестче. Есть настоящие дуры, есть женщины, которым нравится считать себя интеллектуалками, есть женщины-стервы. В общем, к каждой нужен особый подход, и я его умею находить. Самое интересное, что я не сплю с большинством своих девочек. Я не очень большой охотник до этого. Хотя об этом я уже говорил. Некоторые девочки портятся, когда с ними начинаешь близко общаться, они считают, что если сутенер спит с ней, то у него с ней более близкие отношения, чем с другими. Но это, конечно, глупости.

На самом деле хороший сутенер должен переспать со всеми девочками, с которыми работает. Чтобы знать их сильные и слабые стороны, чтобы уметь контролировать их эмоции, чтобы подавлять их возможные вольности в случае отклонений от нормы. С некоторыми девочками бывают проблемы, и я обязан их предвидеть. У меня нет публичного дома, который я обязан содержать. В наших условиях это не нужно. И очень накладно. Нужно будет платить за «крышу», раздавать девочек бесплатно сволочным ментам, которые обязательно полезут в такой дом в качестве второй «крыши». Нужно будет терпеть самодурство клиентов, воровство обслуживающего персонала, беспутство проституток. Я много раз замечал, что внешне спокойная женщина, даже проститутка, абсолютно теряет контроль над собой, попадая в общество себе подобных. Женщина быстрее развращается.

На основе многолетних наблюдений я заметил одну очень интересную вещь. Мужчина может купаться в грязи, опуститься на самое дно общества, оказаться в тюрьме, в дерьме, в колонии, но, выйдя оттуда, он может смыть с себя всю грязь и снова стать тем, кем был. Возможно, с потрясенной душой, но обрести некоторое равновесие. Женщине этого не дано. То есть абсолютно не дано. Если вы сломали женщину, если макнули ее лицом в грязь, если заставили пройти через испытания, то она этого никогда не забудет. Проститутка может притвориться графиней, но стать графиней она никогда не сможет. Рано или поздно прошлое даст о себе знать. У женщины происходит некий сдвиг в сознании. Может, потому, что мужчины больше скоты, чем нам кажется? И они реагируют на все иначе, чем женщины? Не знаю. Но думаю, что моя теория верна. Эти рассказы французских писателей о бывших проститутках, ставших графинями, — все вранье. Просто в том обществе графини были такими же проститутками. Им не нужно было притворяться.

С Валей я был знаком несколько лет. Никитин увидел ее на одном из конкурсов красоты и рассказал мне о ней. Что потом было, я никогда и никому не рассказывал. Но теперь можно. У Валентины был жених. Модельное агентство предложило ей неплохую работу. Но откуда девочке знать, что модельное агентство на самом деле было вербовочной конторой европейских сутенеров, которые собирались отправить девочку в Брюссель, а оттуда куда-нибудь дальше. Нет, конечно, это не публичный дом. Они действительно дадут ей работу, и она будет ходить по подиуму, рекламируя нижнее белье. А в перерывах в конторах будут сидеть наглые господа, которые имеют права совершенно бесплатно щупать девочек и пользоваться ими как они хотят. По-моему, гораздо честнее, когда господа платят.

И никто не скажет глупым девочкам, что нельзя полагаться на свои длинные ноги и смазливые мордашки. Этого добра в мире хватает. Я в таких случаях привожу статистику. В мире живет несколько миллиардов человек. Половина из них женщины. Будем считать, что на каждую тысячу женщин приходится одна красавица. Одна на тысячу, хотя такого соотношения просто не бывает. Но и тогда получается, что в мире должны быть несколько миллионов топ моделей. Несколько миллионов известных красавиц. А на самом деле сколько их в мире? Пять или десять человек. Я говорю о самых известных, которых знает весь мир. Получается, что соотношение даже не одна на миллион, а одна на сто миллионов. Или на двести. Тогда выходит, что у вас шанс стать моделью один на двести миллионов. Легко понять, что вы скорее попадете на Луну, чем станете известной топ моделью.

Я не хочу сказать, что это абсолютно невозможно. Шанс, конечно, всегда есть. Но для этого нужно иметь не только смазливую внешность. Нужно пройти через постели всех руководителей модельных агентств, через немыслимые унижения. Нужно научиться ходить, говорить, одеваться, соответствующе вести себя, нужно, наконец, чтобы вам просто повезло. И все это в течение тех нескольких лет, которые вам отпущены.

Из всего вышесказанного не вытекает, что если вы не стали моделью, вы обязательно должны стать проституткой. Если у вас обеспеченные родители, если вы можете позволить себе учиться, если вы хотите по-другому устроить вашу жизнь — это ваше право. Но если вы считаете, что можно стать топ моделью, минуя постели многих мужчин, то это типичное заблуждение.

А с Валей все получилось так, как и бывает в подобных случаях. «Модельное агентство» уступило мне ее за сорок тысяч долларов. Потом выяснилось, что у нее нет работы, поэтому она сидела дома одна. Потом Арнольд Хендрикович долго с ней беседовал. Потом она впервые согласилась поехать на презентацию какой-то чайной фирмы. Ну а потом все пошло так, как должно было идти. Сначала она ездит на презентации, потом в рестораны. Рано или поздно случается то, что должно случиться. Есть упрямые дурехи, которые долго сопротивляются. В таком случае мы их подталкиваем. Некоторое количество наркотика в стакан — и все в порядке. Утром бывает поздно сожалеть о своей уступчивости. Впрочем, во второй раз наркотики тоже можно использовать.

Мне стыдно признаться, но с Валентиной было очень трудно. Ей все казалось, что она сумеет пробиться, станет актрисой или топ-моделью. Ей казалось, что ее случайные появления на разных презентациях и фуршетах — всего лишь дань времени. Но сколько таких девочек прошло мимо меня! И все на что-то надеялись…

Я помню ее глаза, когда она впервые оказалась в постели одного «нефтяного короля». Почему-то считаются, что только в арабских странах есть нефтяные шейхи и короли. А наши воры разве делают деньги на чем-то другом? Если посчитать, сколько «королей» и «шейхов» появилось в наших странах… Хотя это не мое дело. Я дал ей тогда денег. Гораздо больше, чем она заслуживала. Гораздо больше того гонорара, который ей полагался. Денег она не брала. Только смотрела на меня такими глазами… Я положил банкноты на столик и ушел. Деньги она мне не вернула.

Во второй раз деньги ей повез Сема Никитин. И она снова взяла. Хотя во второй раз мы опять использовали наркотики. В третий раз она согласилась сама. Я специально не давал ей работу целых два месяца. Сидеть без денег в однокомнатной квартире, которую она снимала, было нелегко. Она даже продала свое колечко. Конечно, мои ребята за ней следили, и мы купили это колечко, предложив сумму гораздо меньшую, чем ей хотелось. В общем, через два месяца она сама мне позвонила.

Потом был следующий этап. Она должна была стать послушной. Пришлось в третий раз прибегнуть к наркотикам. Только не считайте меня негодяем, это было необходимо в ее же интересах. Она должна была понять правила игры. В общем, Никитин привез ее ко мне. И я с ней переспал, хотя не испытывал особого желания. Но должен сказать, что с профессиональной точки зрения она была совсем неплоха.

Утром она проснулась и долго лежала, глядя в потолок. Я даже испугался, что она чокнется. Но она долго лежала и смотрела, а потом повернулась и спросила:

— Вы использовали наркотики?

Она все поняла. Хотя мне было обидно. Получалось, что со мной нельзя встречаться ни просто так, ни за деньги. И согласие женщины я могу получить, только накачав ее наркотиками. А ведь она жила в Москве одна, приехав сюда из Харькова. У нее не было даже российского паспорта. И она никому, кроме меня, не была нужна. Вот тогда я сел напротив нее и все ей объяснил. Я умею быть жестоким, когда это нужно.

Она слушала меня внимательно, ни разу не перебила. Я объяснил ей, что могу выправить ей паспорт, что она переедет в трехкомнатную квартиру. Рассказал о том, что мы устроим ее в институт, дадим высшее образование. Выделим машину с водителем, которому будем платить зарплату. Рассказал о ее будущих возможных гонорарах. Арнольд Хендрикович оказался прав, она была очень выдержанным и мужественным человеком. Она сразу поняла и приняла все правила игры. И больше у нас с ней никогда не было проблем. Но и со мной она больше никогда не ложилась в постель. А я и не настаивал. Мне было важно сломать ее, заставить принять наши правила игры. А пользоваться на работе своим «служебным положением» всегда нехорошо.

Валентина оказалась разумным человеком. Настолько разумным, что я иногда даже пугался. Как будто она всю жизнь готовилась именно к этой работе. Она доводила клиента до исступления. Некоторые предлагали гораздо большие деньги. Она пользовалась огромной популярностью. И разумеется, росли ставки. Сейчас ей платили за ночь до двух тысяч долларов, и я был уверен, что это не предел. Конечно, больше половины денег были моими. Ведь я платил за ее обучение, купил ей квартиру, обеспечивал ее водителем и охраной, я уже не говорю про клиентов. Но и она получала совсем неплохие деньги. Из двух тысяч долларов ей доставалось чистыми около семисот, то есть тридцать пять процентов. Это было совсем неплохо.

У Валентины были светлые волосы, причем настоящие, не крашеные. Она была высокого роста, хорошо сложена, с длинными красивыми ногами. Однажды к нам приехал какой-то испанец, которого нужно было принять по высшей категории. И к нему отправили Валентину. Разумеется, встречавшие его друзья оплатили все услуги девочки. Так этот испанец вернул обратный билет. Он остался в Москве еще на несколько дней. И, уезжая, дал Валентине пять тысяч долларов. Конечно, я забрал половину, но половину оставил ей. Нужно отдать должное Вале, она никогда не обманывала с деньгами, как некоторые, всегда называла точные суммы. Это я проверял.

Я приехал к ней сразу после разговора со Славиком, уже зная, что она вернулась домой. С ее водителем я говорил по мобильному телефону, и был в курсе всех ее передвижений. Нужно было видеть, как она выходила из «Мерседеса», когда направлялась куда-нибудь в ресторан или в офис. Она казалась неприступной леди, настоящей богатой леди, к которой не подступишься. У нее всегда было надменное выражение лица. Я видел некоторые пленки, на которых она работала с разными мужчинами. Это надменное выражение лица не исчезало, даже когда она оказывалась на «разных этажах». Подозреваю, что некоторым это могло нравиться, хотя меня бы раздражало. Впрочем, у каждого свой вкус.

Свою квартиру Валя обставила совсем неплохо. На ее деньги это было несложно. Она встретила меня со своим обычным выражением лица. Она обращалась ко мне только по имени и отчеству и вообще вела себя так, словно мы были всего лишь коллегами по работе. Впрочем, меня это устраивало.

— Здравствуйте, Петр Аристархович, — кивнула мне Валя, когда я вошел. — Хотите кофе?

— Хочу, — я прошел на кухню и уселся за столик. На кухне у нее было особенно уютно.

Валя была в джинсах и короткой синей майке. Пока она готовила кофе, я терпеливо ждал, не начиная разговор. Наконец она налила кофе и села напротив.

— Когда? — спросила она, произнеся одно слово.

— Иногда ты меня удивляешь, — сказал я Валентине, — могла бы расспросить о жизни, рассказать о себе. Хотя бы ради приличия задать несколько вопросов.

— Зачем? — она смотрела на меня своим спокойным взглядом, словно мы говорили о вчерашней погоде. — О моей жизни вы все знаете. Подозреваю, что даже лучше меня самой. Вам наверняка докладывают о моих передвижениях и водитель, и ваши телохранители, которые отвозят меня в клубы. А про вас мне спрашивать нечего. Семьи у вас нет, о себе вы никогда не рассказываете. И приезжаете только в исключительных случаях, когда у нас важные клиенты. Как вы их называете? Кажется «богатенькие Буратино»?

— Может быть, — разговаривая с ней, испытываешь ощущение, будто мы поменялись местами, и она мой сутенер. — Но сегодня у нас действительно очень важное дело. И я приехал к тебе за помощью.

— Опять какой-нибудь извращенец? — поморщилась Валентина.

Можно подумать, что я нахожу ей только подонков. А все «извращение» некоторых клиентов состоит в том, что они хотят знакомиться с Валей в ресторане, а не лезть к ней сразу в постель. Она считает, что это ханжество. Нужно быстро заняться делом и уйти.

— Нет, абсолютно нормальный человек. Кстати, он готов заплатить большие деньги. Очень большие.

— Сколько?

— Это зависит от тебя.

— Можно подумать, что у меня есть выбор, — пробормотала Валя. — Когда нужно ехать? Сегодня я не смогу. У меня еще не закончились месячные.

Такие вещи я тоже должен знать. Это входит в мою работу. На лучших девочек у меня есть таблицы с указаниями их критических дней.

— Я это помню.

— Иногда мне кажется, что вы знаете обо мне все, даже о моих снах.

— Я стараюсь угадывать ваши желания, поэтому должен предполагать, что вы можете увидеть во сне.

— Вы сказали, что предстоит важная работа. Это иностранец?

— Нет, наш. Но такого клиента у тебя еще не было.

— Какой-нибудь актер или режиссер?

— Хуже, политик.

— Кто именно?

— Очень известный политик. И занимает один из самых больших постов в нашей стране. Поэтому я и приехал.

— Что ему нужно?

— Ты не знаешь, что обычно нужно мужчинам? — с иронией поинтересовался я.

— Знаю, — невозмутимо ответила она. — Но зачем вы приехали? Вы ведь могли передать ваши указания через водителя, как делаете обычно. Чего он хочет конкретно?

— Его интересуют женщины, — осторожно начал я, — но не одна… Он любит, когда их несколько…

Именно в этот момент она собиралась налить себе кофе. Но когда я произнес эти слова, она, нахмурившись, резко сказала:

— Нет.

— Что значит — «нет»? — спокойно спросил я. — Какая разница, сколько будет женщин? Ты не очень хорошо поняла, что именно я сказал. Он будет один, а вас — трое. Не обращай внимания на остальных. Я же не предлагаю тебе спать с тремя мужчинами одновременно. Хотя и в этом не было бы ничего необычного. Или тебя смущают голые женщины?

— Нет, — решительно ответила она, — я не пойду на такое дело. Мы с вами раньше договаривались. Я, конечно, проститутка, но проститутка элитная, вы сами мне об этом не раз говорили. Зачем вы делаете из меня дешевку с Тверской? Вам обязательно нужно меня унизить?

— Ну зачем ты говоришь мне такие гадости? — я отодвинул чашку с недопитым кофе. — Неужели ты думаешь, что я не забочусь о твоей репутации? Я даже девочек решил подобрать тех, кто всегда с тобой работает. Луизу и Галу. Они пойдут с тобой. Ты ведь их не стесняешься, вместе в сауну ходите, вместе ездили отдыхать.

— Это вы тоже знаете, — вздохнула Валя.

— Я знаю все, что касается моих девочек. В последние несколько месяцев вы часто ездили вместе с Луизой. Только работали в разных комнатах или в разных номерах отелей. Я не думаю, что ты будешь так уж стесняться их. Кроме того, клиент заплатит лично тебе пять тысяч долларов.

— И сколько из них вы возьмете себе?

— Ни доллара, — иногда, когда нужно, я умею быть щедрым. В конце концов, остальным девочкам я дам по тысяче долларов и из них вычту половину. А мне обещали тридцать пять.

— Пять тысяч долларов? — деловито переспрашивает Валя.

Она понимает, что это большая сумма. Очень большая.

— Пять тысяч, — подтверждаю я, — и всего за одну ночь работы.

— Кто этот клиент?

Конечно, я не имею права этого говорить. Но я уверен, что она никогда никому об этом не расскажет. Никогда и никому. В этом я абсолютно уверен. И я называю ей имя. Она вздрагивает. Она даже пугается. Потом спрашивает меня:

— Мы будем с ним. Все трое?

— Конечно. Будешь вместе с Луизой и Галиной. И больше никого.

— Галина не сможет, — вдруг неожиданно говорит мне Валентина, — она беременна.

— Что? — только этого мне и не хватало. Такие известия всегда выбивают меня из колеи. — Как это беременна? Кто отец ребенка?

— Полтора месяца назад они с Луизой ездили в Чехию, в Карловы Вары, с вашими клиентами, — напоминает мне Валентина. — Один из них никогда не предохранялся. Она его просила, объясняла, что ей нельзя, что у нее опасные дни, но он только смеялся. А потом, когда они вернулись, выяснилось, что она ждет ребенка.

— Черт возьми! Почему она мне об этом ничего не сказала?

— Не была уверена. Ждала, когда будут месячные. Но два дня назад врач подтвердил. Она сама хотела сегодня вам позвонить и рассказать обо всем.

— Рассказать обо всем…

Я подумал, что оторву Семену голову. Он обязан извещать меня о подобных случаях. Он обязан следить за нашими девочками. Впрочем, сейчас не стоит нервничать. Нужно успокоиться и подумать, что делать. Значит, Галина в любом случае не сможет пойти с ними. Жаль. Она неплохо работала на пару с Луизой.

— Когда она пойдет на аборт? — спросил я Валентину, доставая мобильный телефон.

— Уже пошла, — ответила она, — не нужно звонить. Она сегодня пошла на аборт.

— Я с нее вычту деньги за простой, — говорю я, убирая телефон.

И еще я возьму деньги с этого любителя опасного секса, вспоминаю я своего клиента, укатившего в Чехию. Кажется, это были разбогатевшие дельцы из Сибири. У них там в Сибири, может быть, презервативами и не пользуются, но с моими девочками они обязаны это делать. Хорошо работать сутенерам в Голландии или в Бельгии. Там таких проблем не существует! Если клиент отказывается надеть презерватив, проститутка вызывает полицию и выдворяет его на улицу. При этом его могут арестовать и за покушение на убийство. Там все грамотные, болеть СПИДом не хотят. А наши дурочки позволяют этим животным собой помыкать. Кстати, она наверняка взяла с него больше обычного. Ведь не за «спасибо» она пошла с ним на подобный контакт. Значит, нужно уточнить, сколько денег она от меня утаила.

— Найдем кого-нибудь другого вместо Галины, — я мучительно соображаю, кого именно можно послать.

— У Луизы есть одна знакомая, — говорит мне Валентина, — я ее знаю. Очень хорошая девочка. Если нужно идти втроем, лучше мы возьмем ее.

— Какая знакомая? — нервно интересуюсь я. — Только посторонних мне не хватало.

— Вы ее знаете. Она уже несколько раз с нами ездила. Это Кира. Вы должны помнить, что она родственница Луизы.

— Какая Кира?

Я вспоминаю молодую девочку, которую привела Луиза. Кажется, я даже не успел ее проверить. Она всегда ездит вместе с Луизой. В последний раз на эту дуреху жаловались. Она держится как деревянная, ничего не умеет. Только в паре с Луизой хорошо работает. Видимо, та опекает эту Киру. Кажется, Луиза мне говорила, что эта ее родственница — из Подмосковья. Нужно проверить эту дурочку, прежде чем пускать к такому известному клиенту. Хотя это Валентины не касается.

— Посмотрим, — бормочу я. Настроение мое было испорчено. Сначала я узнаю, что одна из моих девочек позволила себе вольности в Чехии, потом выясняется, что она отправилась на аборт, ничего мне не сказав. И наконец, об этом мне сообщает не Семен Никитин, не мои люди, а другая девочка, когда уже все решено. Я уж не говорю о деньгах, с которыми меня явно обманули. Боюсь, что Галину придется проучить. Нет, я их, конечно, не бью. Но для таких целей у меня есть нужные люди. Я поднимаюсь, чтобы уйти.

— Галина просила меня обо всем рассказать вам, — говорит Валентина, — вы ведь понимаете, что она не виновата.

— Где она делает аборт? У нашего доктора?

— Нет. Она нашла другого специалиста. Час от часу не легче.

— Как это — другого специалиста? Коновала?

Пусть только Галина вернется домой, я ей мозги быстро прочищу. Вот негодяйка! Мало того что утаила от меня беременность, так еще и отправилась к чужому врачу. У нас своей специалист имеется. А чужой коновал может покалечить девочку так, что она потом не только рожать, но и работать не сможет. Ну почему мне попадаются такие дуры? С другой стороны, один мой знакомый профессор меня всегда в таких случаях успокаивает:

— Были бы умными — не попали бы к тебе, — говорит он, — нашли бы другое место.

И хотя я с ним не очень согласен, тем не менее порой мне кажется, что он прав. Почему среди моего контингента такое количество абсолютных идиоток?! Они ведь все о жизни знают, любую ложь нутром чувствуют, все пороки человеческие изучили. Ни один мужчина в постели их обмануть не может, они лучше всяких психологов чувствуют перепады настроения. Многие девочки мне особенно часто жалуются на наших новеньких богачей. Манерам не обучены, деньги им достались шальные, вот и гуляют ребята по-дурному. Когда они хотят, они себя совершенно не контролируют, их невозможно остановить. Они и сюсюкают, и лезут целоваться, и готовы сорить деньгами. А как только получат свое — сразу меняются. На лицах брезгливое выражение, словно они моих девочек впервые видят. А как они расплачиваются! Часто бросают деньги и сразу уходят. Я уж не говорю про их охранников. Это полные кретины. Обращаются с женщинами, как со скотиной. При желании я мог бы такие страсти-мордасти описать, ни в каком «Декамероне» не найдешь. У нас ведь было закрытое общество. И не только в смысле выездов за границу, но и в смысле секса. Да и по-настоящему богатых людей не было. Ну кто мог позволить себе в Советском Союзе взять с собой во Францию или в Италию понравившуюся ему женщину? Ну разве что Брежнев, с которым летали его врачи и стюардессы. А все остальные «блюли коммунистическую мораль».

Это сейчас — гуляй не хочу. Можно заказать самолет и вывезти с собой целое стадо моих девчат. Кстати, многие считают, что наши девочки на порядок выше заграничных барышень. И правильно полагают. Там они сразу на часы смотрят: работа по минутам оценивается. А у нас с душой подходят, на часы плюют, работают сверхурочно, лишь бы клиенту понравилось. Правда, и риска у наших больше. Там какие мужчины остались? Они все быстро-быстро делают — и сразу под душ. Потом благодарят, платят деньги, как в магазине, и уходят. Хотя нет, платят деньги вперед. У них такие порядки.

А у нас? Что такое презерватив, половина мужиков знать не желает. Они, видишь ли, удовольствия от этого не получают. Вот и заражают наших девочек целыми букетами болезней. Я уж не говорю про все остальное… Ой как нашим трудно. Не передать никакими словами.

— Значит, втроем, с новенькой пойдете? — уточняю я.

— Втроем, — кивает Валентина и сразу добавляет: — Все будет в порядке, не беспокойтесь. Мы справимся.

Не нужно ей говорить, что Алексей будет снимать все сцены их свидания. Ей об этом знать не обязательно. Я и так пошел на неслыханную уступку, решив заплатить ей пять тысяч долларов без вычетов. Пожалуй, я уступаю так впервые в жизни. Но и в последний раз. Если она пойдет с группой, то уже не будет никаких преград. В следующий раз она получит гораздо меньше и будет работать с компанией женщин и мужчин. У меня полно клиентов, которые любят групповой секс. Свидания с женщинами постепенно выходят из моды. Для этого у каждого из моих клиентов есть жены и любовницы. А для совместного секса вызывают моих девочек.

— Я тебе позвоню, — говорю я на прощание и выхожу из квартиры.

Конечно, Галу я накажу, но и Валентине еще долго придется отрабатывать ее сегодняшний разговор. Я ведь не забыл, как она спросила у меня, сколько я получу. Ее тоже нужно будет наказать, но немного по-другому. С каждой у меня свои методы.

Рассказ четвертый

Вечером я вернулся к себе на Кутузовский проспект. И меня уже ждал Семен с плохой новостью. Одну из моих девочек забрали в милицию. Только этого мне не хватало для полного счастья. Я ведь уже говорил, что если женщина дрянь, то с этим ничего не поделаешь. А среди моих девочек встречаются дряни. Хотя я их всех по-своему нежно люблю. Но иногда и ненавижу. Я создаю этим стервам хорошие условия, делаю все, чтобы они чувствовали себя нормально, оставляю им до тридцати пяти процентов заработка, а они все равно позволяют себе выкидывать номера.

Эту дрянь Карину я взял буквально с улицы. Она была очаровательной девочкой и работала на уличного сутенера. Я заметил ее случайно, когда проезжал по улице. И сразу подумал, что девочка с такой фигурой и другими внешними данными не должна стоять на улице. В общем, я нашел ее дешевца и договорился с ним, чтобы он отдал ее мне. Откуда мне было знать, что она уже давно работала с клофелинщиками.

Ненавижу этих бандитов! Они подрывают наш бизнес. Благодаря им все считают, что любая проститутка хочет залезть к вам в карман. На тысячу честных проституток встречаются одна или две ненормальные особы, готовые сотрудничать с бандитами. Но именно по этим особам судят и обо всех остальных. В нашем бизнесе нельзя все получать сразу. Либо ты проститутка и зарабатываешь тем, что доставляешь удовольствие мужчинам, либо ты пособница бандитов и помогаешь им обворовывать клиентов. В первом случае у тебя есть возможность со временем накопить небольшую сумму денег и открыть собственное дело или выйти замуж. А во втором — ты преступница, которая рано или поздно попадется и окажется в тюрьме.

Я своих девочек всегда предупреждаю: не связывайтесь с бандитами и клофелинщиками. Хуже этого ничего нет. Не обязательно подсыпать разную гадость в бокалы мужчинам. Они и так часто бывают навеселе, когда идут к девочкам. И вот здесь нужно сохранять выдержку. Карманы мужчин — это святое. Нельзя из проститутки превращаться в воровку. У меня были девочки, которые возвращали клиентам их кошельки с пачками долларов. Они твердо знали, что воровать грешно. И наказуемо. У моих клиентов не должны пропадать даже носовые платки. И об этом правиле знают все девочки.

А в случае с Кариной, конечно, был виноват только я. Арнольд Хендрикович предупреждал меня: с улицы брать девочек нельзя. Их все равно не исправишь. Их воровские нравы остаются с ними на всю жизнь. Я уже не говорю об их манерах. Ведь психология девочки с улицы совсем иная, чем наших. Она стоит на улице и ждет, когда ее заберет проезжающая машина. В машине может быть психопат, извращенец, сумасшедший, группа кавказцев, которым нужна одна девочка на сто человек. Или садист, патологический убийца, импотент. Словом, все кто угодно. И они должны удовлетворять желания этих животных, не зная, чем все может кончиться. В общем, это лотерея, в которой ставкой нередко оказывается собственная жизнь.

А мои девочки — это нечто совсем другое. Состоятельные клиенты, чистые простыни, хорошая оплата, телохранители и гарантия безопасности. Если мои девочки — это гостиница категории «де люкс», то девочки с улицы — это ночлежка без душа и с туалетом в конце коридора. В общем, Югансон предупреждал меня относительно Карины. Он считал ее порочной, полной дурных наклонностей. Я же полагал, что ее наклонности можно направить в нужную нам сторону. И конечно, просчитался. Эта дрянь опоила клиента и забрала его деньги. Оказалась, что она занималась этим и раньше. Я всегда подозревал, что у нее есть какие-то связи на стороне. И оказался прав. Выяснилось, что в гостинице «Минск» была устроена засада, приключения Карины сняли на пленку, а в роли подсадного клиента оказался сотрудник уголовного розыска. Ну и, конечно, сразу выяснили, что именно я ее сутенер.

Хорошо еще, что в милиции Центрального округа меня знают. Я такими паскудными делами никогда не занимался. Поздно вечером мы поехали вместе с Никитиным в управление милиции. Конечно, заранее им позвонили и предупредили, что приедем. Там, кроме следователя, который вел уголовное дело, был мой старый знакомый. Следователь Маскульский, кажется, он был поляк или белорус. Порядочный человек, что в наши дни встречается очень редко. Денег с нас он не брал, но договоренности соблюдал. Меня он принял в своем кабинете. В отличие от Дипломата, он, как обычно, протянул мне руку и поздоровался со мной как с равным, хотя и был майором милиции.

— Непорядок у вас, Петр Аристархович, — заметил Маскульский, когда мы с Никитиным оказались в его кабинете, — я думал, что ваши девочки порядки знают. Оказывается, они клофелином балуются, травят приезжих гостей. Непорядок это.

У майора широкое лицо и пышные усы. Я слушаю его внимательно и согласно киваю. Маскульскому не обязательно знать, что его начальник уже предупрежден, а заместитель начальника управления получает с наших девочек свою долю, доходящую в иные месяцы до десяти тысяч «зеленых».

— Непорядок, — соглашаюсь я с Маскульским, — поэтому я и пришел к вам. Мне нужно знать, кто был с Кариной и кто ей помогал. Я сам накажу их. Вы их взяли?

— Нет, конечно. Вы ведь знаете, как там поставлена охрана. Мы их упустили, но ее успели задержать. Сейчас она сидит в нашем изоляторе, но показаний не дает.

— Можно мне с ней поговорить? — прошу я. — Мне она все расскажет.

— Вы же знаете, что это невозможно, — вздыхает Маскульский, — с ней может говорить только ее адвокат.

— Или ее представитель. — За эти годы я выучил Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы лучше всякого адвоката. — Я буду ее представителем.

— Тогда приезжайте утром, и мы все оформим, — соглашается Маскульский. Бедняга, он и не подозревает о коррупции, которая царит в их управлении.

— Хорошо, — говорю я, — нельзя так нельзя. А кто именно с ней был, вы не знаете?

— Нет, не знаю. Но очень хочу узнать, — вздыхает Маскульский.

— Завтра и узнаете.

Мы вышли от майора и сразу прошли к заместителю начальника управления. Полковник оказался гораздо сговорчивее. Может, потому, что ему уже позвонили. Или потому, что я положил на стол конверт с тысячью долларов. Через полчаса я был в камере у Карины. Причем в одиночной камере, куда ее доставили для свидания со мной. Хорошо еще, что туда не пустили Сему Никитина, иначе бы он изуродовал ее прямо в камере.

Нужно было видеть, как она испугалась, когда увидела меня. Сначала она долго плакала, потом клялась, что сорвалась первый раз в жизни. Потом говорила, как меня уважает. Я терпеливо ждал. В подобных случаях не нужно торопиться. Проговорив минут пять, Карина замолкла. Больше сказать ей было нечего. Да и словарный запас этой идиотки не тянул больше чем на пять минут. Она знала, зачем я пришел, и я знал, что она это знает. Поэтому терпеливо ждал, когда, наконец, она сообщит мне имена своих сообщников. Внушение ей я не делал: не место и не время. Я не нянька в детском саду, чтобы заниматься воспитанием. Если женщина не понимает некоторые вещи с первого раза, она не поймет и со второго.

— Кто с тобой был? — строго спросил я.

Карина заплакала. Она уже поняла, что допустила ошибку. Но она еще надеялась, что все можно изменить. Дурочка. Это прокурора можно разжалобить или следователя. Со мной такие номера не проходят. Я ждал, когда она ответит на мой вопрос. Но она намеренно тянула время. Дежурный уже начал звякать ключами.

— Кто с тобой был? — повторил я.

Эта ситуация начала меня злить. Карина испуганно взглянула на меня и попыталась выдавить какое-то имя.

— Быстрее, — посоветовал я ей. — Имена.

— Сум… Сум… Сумбатовы, — пролепетала она.

Я так и думал. Когда я забирал ее с улицы, меня предупреждали, что она была связана с их бандой. Они, видимо, нашли ее и решили снова использовать в качестве подсадной утки. Значит, эти братишки не успокоились. А ведь я просил их не трогать моих девочек, специально человека посылал. Значит, они тоже не поняли. Значит, решили, что можно вести себя подобным образом.

Я повернулся, чтобы уйти. Карина вцепилась в меня.

— Я не виновата, честное слово, не виновата. Я больше не буду, никогда не буду! Петр Аристархович, я вам обещаю…

Она действительно ничего не поняла. И напрасно плачет. Она еще не поняла, что будет рыдать, когда выйдет отсюда. И в ее интересах лучше не выходить отсюда никогда. Я схватил ее двумя руками за лицо и оттолкнул от себя.

— Поговорим, — пообещал я этой дуре.

Она продолжала плакать. Но она будет плакать еще горше, когда вернется домой. Начнем с того, что ей «светит» несколько лет тюрьмы, а я и пальцем не пошевелю, чтобы ее оттуда вытащить. После тюрьмы это будет «испорченный экземпляр», этакое яблочко с гнильцой. Она, конечно, попытается вернуться ко мне. Но поздно. И она снова окажется там же, где была раньше — на улице. Причем не на Тверской, а где-нибудь на трассе для дальнобойщиков, где работают за сотню «деревянных». Ей не хотелось работать со мной, клофелинщики ей дороже. Не оглядываясь, я вышел из камеры.

Еще через полчаса я был на Кутузовском. После посещения камеры так неприятно пахнешь, что ни одна сауна этот запах не смоет. Ненавижу изоляторы и колонии. Нормальный человек не должен туда попадать. Его или убивают, или вообще не трогают. Смею думать, что я нормальный человек.

Никитин сразу уехал выполнять мое распоряжение. Еще до утра братья Сумбатовы горько раскаются в том, что связались с Кариной и вообще решили использовать мою девочку. Вы думаете, Никитин поехал нанимать киллеров? Конечно, нет. Он поехал к уважаемым людям. Ведь не секрет, что весь город разделен на зоны влияния и в каждой зоне свой «папа». Да и вообще вся страна разделена на такие зоны. Мне кажется, что и мир поделен подобным образом. Просто у разных «пап» разные аппетиты и разные запросы. И не обязательно это уголовники, о которых вы подумали. Это бывают очень уважаемые люди. Им тоже неприятно, что какие-то беспредельщики действуют у них в «зоне».

Я думаю, вы догадываетесь, что к утру братьев уже не было в Москве. Их вообще нигде не было. И я не думаю, что в ближайшие сто лет их смогут где-нибудь найти. Может быть, археологи будущего наткнутся на их кости во время своих раскопок, в чем лично я сильно сомневаюсь.

А судьбой Карины теперь должен был заниматься Сема Никитин. Меня она больше не интересовала. Да, день получился тяжелый и неприятный. Сначала этот Дипломат со своими запросами, потом Славик, из-за которого мне пришлось, выдержав неприятный разговор с Валентиной, узнать об обмане Галины. И наконец, Карина. Она теперь при слове «клофелин» будет вздрагивать всю свою жизнь. Если, конечно, долго проживет. В чем лично я тоже очень сомневаюсь. На трассе долго не живут. Там быстро спиваются и либо попадают под машины, либо замерзают где-нибудь в сугробе. А жаль. Карина была хорошей девочкой, и я мог бы сделать ей карьеру. Впрочем, она сама выбрала свою судьбу.

Вообще судьба — странная вещь. Кто бы мог подумать, что я окажусь в Москве, что смогу купить здесь несколько квартир и стану сравнительно обеспеченным человеком уже к тридцати пяти годам. Вообще-то я родился в Баку. Наверно, только в этом уникальном полифоничном городе мог появиться на свет такой мальчик, как я. С такими корнями и с такой родословной. Папа у меня полурусский-полуеврей. Его мама — Сара Эпштейн — была неплохой пианисткой и в тридцатые годы встретила моего деда, Петра Александровича Лютикова, потомственного дворянина, бежавшего от революции семнадцатого года со своими родителями в Персию, затем перебравшегося в Баку под защиту англичан и осевшего здесь после апреля двадцатого, когда в республику вошла одиннадцатая Красная армия. Мой прадед, Александр Лютиков, довольно быстро умер, и это спасло его семью. Прабабушка пошла работать в какую-то контору, благо была грамотной, а два ее сына, среди которых был и мой дед, был определены в среднюю русско-татарскую школу.

Мой дедушка был, очевидно, человеком одаренным, так как уже в четырнадцать лет закончил среднюю школу и поступил в институт. После окончания вуза он пошел работать инженером в проектный институт. Оказалось, что на их улице жили несколько еврейских семей, переехавших сюда еще в начале века. Вообще еврейская тема — это всегда очень интересно и очень печально. Погромы в Молдавии и на Украине вынуждали многих иудеев переселяться подальше. В Баку и в Тбилиси им оказывали особенно радушный прием. И хотя здесь не всегда было спокойно, еврейских погромов здесь никогда не было. Может, потому, что в Баку евреи занимались не столько торговлей, сколько были учителями, врачами, адвокатами? Более того, они были самыми известными в городе адвокатами, учителями, врачами, музыкантами. И конечно, их уважали, к их мнению прислушивались.

Моя русская прабабка, мать моего дедушки, очевидно, ничего не имела против моей бабушки-еврейки, и довольно быстро, в середине тридцатых, на свет появился сначала мой отец, которого назвали старым русским именем Аристарх, а затем и его сестра, которой дали восточное имя Эльмира. Должен сказать, что дедушку я никогда не видел. Он умер за несколько лет до моего рождения, но, по рассказам бабушки Сары, человека лучше, чем он, в городе не было.

Мой отец пошел по стопам своего отца, стал даже главным инженером проектного института. Бакинцы его уважали, говорили о его порядочности и честности. В конце пятидесятых он закончил институт и получил направление в какой-то городок на границе между двумя «братскими» республиками — Арменией и Азербайджаном. Там он и познакомился с моей мамой. Сейчас, после десятилетней войны, это кажется невероятным. Война эта не была нужна ни одной из республик, в последнее столетие на Кавказе, особенно в Азербайджане, было много смешанных семей. В том числе и армяно-азербайджанских. Азербайджанцы женились на армянках, армяне брали в жены азербайджанок.

В такой интернациональной семье и родилась моя мама. Ее отец был азербайджанцем, успевшим в двадцатые годы получить образование в Германии, а мать — красавица-армянка, в которую были влюблены все мужчины от пятнадцати и старше. В результате упорной борьбы дедушка отбил у соперников мою бабушку, они сыграли свадьбу в тридцать пятом, и тогда родилась моя мать. Дедушку расстреляли через два года. Вспомнили, что он учился в Германии, жил в Европе и, конечно, шлепнули. По рассказам моей другой бабушки, Клары, это был святой человек. Я в святых не очень верю, но, очевидно, он был действительно хорошим человеком. Видел я его фотографии, спрятанные от изуверов из НКВД. Прилично одет, умные глаза, печальный взгляд. Даже в день свадьбы. Может, он предчувствовал свою судьбу? Так и получилось, что мама оказалась в семье единственным ребенком. А бабушка, поседевшая в двадцать шесть лет, всю жизнь сохраняла трогательную верность убиенному супругу. Есть ли в наше время такие люди? Или, может, просто я таких не встречал? Бабушку я всегда помню печальной и тихой. И красивой. Я родился, когда ей было под пятьдесят, и даже тогда наш сосед дядя Арам пытался к ней свататься.

Теперь вы представляете, какая у меня кровь? Смешение стольких религий и народов. Конечно, по фамилии я русский и в моем паспорте записана именно эта национальность, но это наследство от дедушки Лютикова. Кстати, интересно, почему советская власть расстреляла моего деда со стороны матери только из-за того, что он учился в Германии, и не тронула другого дедушку — потомственного дворянина? Странная у них была избирательность.

Я долго над этим размышлял и наконец понял, что к чему. Они были по-своему правы, и в их действиях просматривается четкая логика. С дворянином все было ясно. Его можно было шлепнуть в любой момент. А вот выходец из бедной семьи, мой дедушка Сеид Рагим Алиев был для них по-настоящему опасен. Он был свой, из обычной рабочей семьи, пользовался уважением соседей. И к тому же успел повидать мир. В Баку тогда жило несколько крупных меценатов, которые посылали талантливых ребят на учебу в Европу. Мой дедушка учился лучше всех, и его заметил известный меценат и промышленник Тагиев. В двадцатые годы, после учебы во Франции и стажировки в Германии, дедушка вернулся домой. Вот такого и нужно было давить в первую очередь.

Когда меня обижают, во мне вспыхивает кровь мусульманина, готового смыть оскорбление кровью. Когда я договариваюсь о делах, во мне говорят гены семьи Эпштейн — осторожность, расчет, выдержка, терпение. Когда нужно, я вспоминаю, что я — потомственный аристократ из дворянского рода Лютиковых. Говорят, что среди наших предков были и польские шляхтичи. И наконец, когда мне нужно выбрать настоящую девочку, я вспоминаю о вкусе своей армянской бабушки, которая обладала фантастическим чувством меры и красоты.

Приехав домой, я рано лег спать. День оказался очень сложным. Откуда мне было знать, что все мои неприятности только начинаются?

Рассказ пятый

На следующий день мне позвонил Никитин. Он успел съездить и посмотреть на эту парочку — гимнаста и его жену. Поженились они четыре года назад. Детей у них еще не было. Судя по всему, поженились по любви. Правда, тогда он был еще чемпионом и, наверное, нравился не ей одной. А потом, после перелома ноги, вынужден был оставить спорт. Меня немного насторожила эта история. Получается, что она его не бросила, когда он лишился всего. Нам только декабристок не хватало. Никитин был разумным человеком, он все узнал. После того как этот парень бросил большой спорт, он лечился несколько лет. Но врачи ничего не могли сделать. Это Маресьев мог летать с искусственными конечностями. Летчику все-таки в первую очередь нужны голова и руки. А когда он танцевал, то — вы наверняка помните это из книги — протезы натирали ему ноги.

Гимнаст с поломанной ногой бывает в кино, но не в жизни. Такой не может быть чемпионом мира. В лучшем случае — чемпионом области. Причем без всяких гарантий на дальнейший успех. Но она его не бросила! А ведь вы знаете, какими бывают жены у известных спортсменов. Пока он с деньгами и при славе, все в порядке. Но если начинает проигрывать или, что еще хуже, остается без денег, то чаще всего ему грозит одиночество.

Признаюсь, я немного циник. Конечно, бывают и настоящие декабристки, но в наше сложное время их становится все меньше. Мне же приходится иметь дело не с самым лучшим человеческим материалом. Словом, Никитин меня не обрадовал. Это была хорошая супружеская пара, и она не бросила мужа даже когда он потерял все. Черт бы побрал этого Дипломата с его любовными утехами! Ну как я могу заставить нормальных людей согласиться стать свингерами? В одном этом слове есть что-то от свиньи. Не представляю, что бы я чувствовал, если бы на моих глазах увели мою жену. Но у свингеров собственные пристрастия.

Теперь к гимнасту нужно послать Югансона. И тот, конечно, набьет морду нашему психологу. А если учесть, что он бывший спортсмен и руки у него сильные… Нет, пожалуй, Арнольда Хендриковича к нему посылать не стоит. Интересно, что за жена у этого Дипломата? Если ей лет сорок, то это не так уж и много. Может, спортсмен на нее и клюнет. Ну почему я должен решать такие идиотские задачи? Я мог бы найти похожих людей и загримировать их под этих супругов, если уж Дипломат с женой хотят именно эту пару. Подождав, что именно я ему скажу, Никитин в заключение сообщает, что гимнаст с женой подали документы на эмиграцию в Канаду.

— Нужно было сразу об этом сказать! — кричу я.

Он молчит. Очевидно, не вполне понимает, почему именно это нужно было сообщить в первую очередь. Никитин прекрасный исполнитель, но никчемный аналитик.

— Давай адрес их салона, — прохрипел я, — сам поеду к его жене.

Ничего другого не оставалось. Нужно самому договариваться с этой парочкой. И конечно, в первую очередь с женщиной. Через два часа я был в салоне, даже не представляя, с чего начать. Ясно, что с финансами у них не блестяще. Если она ублажает богатых дамочек в косметическом салоне, а он работает рядовым преподавателем в Институте физкультуры. Интересно, почему он не стал рэкетиром? Многие бывшие спортсмены идут в рэкетиры. Это модно и престижно, а также приносит большой доход. Если выяснится, что у него еще есть моральные принципы, то мне остается только повеситься. Или послать Дипломата куда-нибудь подальше.

Приехав в салон, я, конечно, сразу нашел Ольгу. Хозяйкой салона была моя старая знакомая. Она сразу поняла, что мне нужно поговорить с ее сотрудницей наедине. И оставила меня в своем кабинете, вызвав туда Ольгу. Только не спрашивайте, почему хозяйки подобных салонов работают с нами. У них ведь бывают разные клиенты.

Когда Ольга вошла в комнату, у меня совсем испортилось настроение. Это была женщина среднего роста, с обычным круглым лицом, большими ресницами, светлыми волосами — ничего особенного. Так я и думал. На фотографии она выглядела гораздо привлекательнее. Этот Дипломат явно не подозревает, что давно носит рога. Мне, с моим стажем, можно поверить. Это не он выбирал девочку для свингерской пары. Это его жена добивалась спортсмена для любовных утех, а мужу внушила мысль о том, что его жена красива.

— Здравствуйте, Оля, — проникновенным голосом начал я.

Когда нужно, у меня бывает очень убедительный мягкий баритон. Наверно это одна из особенностей сутенеров, нам нужно обладать этаким гипнотическим голосом.

— Здравствуйте, — ответила молодая женщина.

Она в белом халате. Усаживается на диван, рядом. Ничего особенного. Немного пухлые ножки. Теперь предстоит самый трудный в моей жизни разговор.

— Меня зовут Петр Аристархович, — представляюсь я.

— Очень приятно, Ольга, — улыбка у нее хорошая.

— Вы работаете здесь? У вас большая зарплата?

— Нормальная, — удивленно говорит она.

Какой я идиот! Она же не будет в этом кабинете жаловаться на маленькую зарплату. Но у меня нет времени на сантименты.

— Сколько вы получаете?

— Двести долларов, — говорит Ольга. — А почему вы спрашиваете?

— У меня есть для вас более интересное предложение. Поедете за границу, будете получать тысячу долларов в месяц. Нам нужен ваш тип лица.

— В каком смысле? — она улыбается. Любая женщина после подобного предложения начнет улыбаться.

— Хорошо оплачиваемая работа за рубежом. Требуются супружеские пары. Каждый из супругов получает тысячу долларов для начала. Потом гонорар будет удвоен.

С чего-то нужно начинать. Это приманка. Если она соглашается, я объясняю ей условия игры. Но это потом, через несколько этапов. Она и не подозревает, что уже попала вместе с мужем в наши сети. Она и не предполагает, на какие хитрости мы пойдем, чтобы заставить ее с мужем согласиться на свидание в клубе свингеров. За одну встречу с Дипломатом и его женой они уедут на Запад. При этом все может быть без обмана. Мы, конечно, купим им билеты и отправим куда-нибудь в Болгарию или Хорватию — для начала. И они будут там работать. Нет, нет. Совсем не то, о чем вы подумали. Никакой проституции. Они будут работать в каком-нибудь баре или в ресторане. Полгода. А потом контракт с ними расторгнут. И они смогут вернуться домой, заработав неплохие деньги. По шесть тысяч долларов на каждого. Правда, они должны будут сами платить за жилье и еду. Значит, у них останется половина. Но я же не могу сразу раскрыть ей свои карты. Если они согласятся, то у меня появится возможность еще не раз встречаться с ними, и тогда я попытаюсь уговорить их встретиться с Дипломатом и его стервой-женой.

В общем, это не альтруизм. Это чистая экономика. Они получают двенадцать тысяч долларов за полгода работы, а я — двадцать пять плюс те деньги, которые они будут получать за свою работу за рубежом. Совсем неплохо.

— Какая работа? — деловито интересуется Ольга. — В косметическом салоне? Я думаю, что мой муж не откажется.

— Ну почему обязательно в косметическом салоне? — улыбаюсь я. — Нужны молодые пары для работы за рубежом. Например, в наших представительствах, в ресторанах. Вы знаете, что на Западе есть небольшие рестораны, которые сдаются в аренду. Там нужны молодые симпатичные пары. И нам нужны такие пары.

— Вы шутите? — спрашивает она.

— Нет, не шучу. Мне нужно ваше принципиальное согласие. Мы отбираем кандидатов по всему городу. И кто-то внес ваши данные в списки. Вы ведь подавали списки на выезд в Канаду?

— Муж подавал, — она хмурит брови. Теперь она понимает, что мое предложение достаточно серьезно.

— Наше агентство занимается эмиграцией, — поясняю я ей, — если хотите, мы могли бы представлять и ваши интересы. На вас мы вышли случайно, а у нас есть как раз такой заказ.

— Спасибо, — теперь она улыбается. Она начинает мне доверять.

Для подобных случаев у нас есть небольшой офис на проспекте Мира. Нам ведь необходима какая-нибудь легальная контора, чтобы проводить конкурсы красоты и принимать родителей девочек, которые интересуются, куда именно будут отправлены их любимые чада. Если они читают эти мои записки, то пусть твердо знают: в девяноста девяти случаях из ста девочек отправляют совсем в другие места.

В общем, мы с Ольгой мило поговорили, и я уже встал, чтобы уйти. Именно в этот момент собеседник обычно расслабляется, полагая, что беседа закончена. И именно в этот момент я задаю свой главный вопрос:

— Вы очень хотите уехать?

— Да, конечно, — машинально отвечает она.

— Думаю, мы вам поможем, только нужно будет выполнить некоторые формальности.

— Мы согласны на все, — заверяет меня Ольга, — у меня муж бывший спортсмен. В составе команды был даже чемпионом страны и Европы.

— Очень приятно, — я прощаюсь с ней, понимая, что ее «согласие на все» отнюдь не включает в себя свингерство. За те деньги, которые заплатит Дипломат, мне еще нужно будет много повозиться. Но он обещал оплатить все мои расходы. Теперь нужно выбрать пару ребят и пару девочек. Девочек послать к гимнасту в институт, а ребят сюда, к Ольге. Один из молодых людей, тот, кто будет умнее и настойчивее, познакомится с молодой женщиной. Он должен быть особенно настойчивым, зная, что получит неплохой гонорар. А одна из девочек должна познакомиться с мужем Ольги. Здесь, думаю, проблем нет. Совратить мужчину не представляет особого труда. Почти любой охотно идет на контакт. Что-то есть в каждом мужчине от самоуверенного петуха. Он не видит ничего странного в том, что каждая красивая женщина готова броситься ему на шею. Мужчинам не мешало бы быть самокритичнее. Впрочем, это касается и женщин. Хотя они грешат менее охотно. В половине случаев женщины сразу отказываются. С такими нужно работать несколько дней. Некоторые любят особенно настойчивых поклонников. Через несколько дней сдается еще половина. Оставшихся приходится уговаривать куда дольше.

В итоге остается один процент стойких мужчин и пять процентов стойких женщин. И это очень большой процент! В принципе, каждый человек хочет приключений. Каждый мечтает о большой любви, о красивых романтических историях. И когда внезапно появляется красивая женщина или галантный кавалер, кажется, что судьба дарит вам шанс. Отказываются очень немногие. И вот что я вам скажу. Отказываются только очень счастливые люди. Очень счастливые, которые полностью удовлетворены своей жизнью. А таких всегда мало. Один на сто. У женщин процент выше не потому, что они все такие уж счастливые. Просто среди них больше порядочных, которые не решаются изменять своим мужьям, даже мечтая в душе о подобной встрече.

Приехав на Кутузовский, я позволил в офис на проспекте Мира. Там у нас работает наша Раечка, существо доверчивое и прекрасное. Она абсолютная дура, хотя внешне симпатичная девочка. Она искренне верит, что наш офис — это филиал большой частной фирмы, занимающейся поисками талантов. Ей тридцать пять лет, и она еще не замужем. Она, конечно, экзальтированна, как все девственницы, и доверчива, как все тридцатилетние незамужние женщин. При этом она — лучшее алиби нашего офиса. Если в нем работает девственница, значит, начальники здесь порядочные люди, которые не пристают к своим секретаршам и не позволяют создавать на рабочем месте бардак.

Кроме Раи, там сидит наш бухгалтер — Мукан Калибекович Дамкаев. Несмотря на солидный возраст, он обладает двумя преимуществами — прекрасной памятью и абсолютной неразговорчивостью. Дамкаев все знает и все понимает, но никогда не задает лишних вопросов. И идеально ведет бухгалтерию. Как настоящую, так и липовую — для проверок.

Ну и, конечно, там сидят Никитин — у него свой кабинет — и Югансон, который принимает посетителей как практикующий психолог. Мой кабинет увешан разными дипломами несуществующих ассоциаций и благодарностями неизвестных или хорошо известных фирм. Есть даже несколько фотографий, где я снят вместе с деятелями искусств. Имея современные компьютеры, сделать такие фотографии совсем несложно.

С Кутузовского я отправил двух ребят в косметический салон и двух девочек в Институт физкультуры. Им не нужно объяснять задачу. Они ее прекрасно знают. Кстати, среди мальчиков у меня очень неплохие ребята. И совсем не то, что вы думаете. Это нормальные ребята, студенты, имеющие собственные машины, прекрасные семьи. Просто они «охотники». Им нравится соблазнять женщин. А за деньги они это делают с большим удовольствием. Некоторые соглашаются обслуживать и пожилых дамочек. Хотя не все. На это идут, когда уж совсем нет денег. У пожилых дамочек часто бывают дикие фантазии.

Одной известной даме в Москве нравилось, когда ее унижали. Она просила присылать молодые пары, чтобы разыгрывать перед ними сцену унижения. Нет, дамочка была не старая, около сорока. Но ей нравилось, когда ее унижали, когда мужчина грубо обладал ею, а посторонняя женщина смотрела на это со стороны. Я не понимаю, что это за удовольствие, — мне иногда вообще трудно понять человеческую психологию.

Я отправил ребят, дав им подробные инструкции. Конечно, я принимал их парами — мужчин отдельно, женщин отдельно. Они должны знать, что существует конкуренция. Тогда они работают гораздо эффективнее. Вообще соперничество — едва ли не главная составляющая человеческой истории, так мне иногда кажется. Отправив обе пары, я остался вдвоем с Алексеем. И в это время позвонил Славик.

— У тебя все в порядке? — спросил он. — Девочки будут нужны уже завтра вечером.

— У нас всегда все в порядке, — грубо ответил я этому мерзавцу, — с утра мучаюсь с твоим Дипломатом. Я сдеру с него больше денег, чем он думает.

— Это твое право, — засмеялся Славик, — а девочек приготовь на завтра. Может, повезем их куда-нибудь за город в ресторан, если будет время. Или сразу приедут на квартиру. Ты Валентину предупредил?

— Да. Пришлось долго уговаривать. Ты мне еще пятерку должен накинуть.

— Мы же договаривались… — попробовал возмутиться Славик.

— У меня большие накладные расходы, — я ждал, что именно он скажет.

Нормальный человек в подобных случаях отказывается. Ведь мы действительно договорились, а слово нужно держать. Но с другой стороны, я точно знаю, что он меня обманывает. Значит, и я могу нарушать наши договоренности. Очевидно, все это мелькнуло и в его голове. Мы целую минуту молчали. Я терпеливо ждал, когда он сдаст свои позиции. Наконец этот сукин сын выдавил:

— Ладно. Пусть будет сорок. Только ни долларом больше.

— Договорились. — Мерзавца даже не смутил его обман. — Завтра девочки будут у тебя. Назови адрес, чтобы туда заранее приехал Алексей. Он должен осмотреть квартиру.

— Не нужно там ничего осматривать. Можете не сомневаться. Там все готово. Но если Алексей хочет, я заеду за ним пораньше. Там установлено специальное зеркало. Как в американских тюрьмах: ты все видишь, а тебя не видит никто. Очень удобное изобретение.

— Ты ведь знаешь мой принцип: работа должна быть проделана на высшем уровне. Это должна быть очень качественная запись. Или тебе нужна дешевая тряпичная копия?

Он думает. Похоже, мозгов у него нет. Он даже не понимает, зачем мне нужно заранее увидеть квартиру. Если бы Славик был умнее, он не был бы посредником, а давно стал бы настоящим сутенером. Но он может только передавать заказы, организаторских способностей у него нет. Видимо, его пугает возможность получения плохой записи, и он соглашается во второй раз.

— Хорошо, — мямлит он с явной неохотой, — пусть Алексей поедет сегодня вечером со мной на квартиру. Мы ее вместе осмотрим. Но только, чтобы он никому не проболтался.

— Кому он может проболтаться? — говорю я, едва не добавив: кроме меня. Славик ведь не догадывается, зачем мне нужна квартира, что у меня свои планы.

— Сегодня вечером мы поедем с ним на квартиру, — повторяет Славик, — а завтра твои девочки должны быть готовы. К десяти часам вечера. Завтра как раз пятница.

— Между прочим, тринадцатое число, — вспоминаю я. — Ты не веришь в такие совпадения?

— Как и ты, — он смеется и кладет трубку.

Теперь все в порядке. Сегодня вечером я буду знать, где именно они встречаются. А завтра в сумке у Алексея будет небольшой прибор, который позволит скопировать запись за минуту. Потом этот прибор и копия кассеты полетят в окно, чтобы упасть точно в руки Семе Никитину, который будет дежурить внизу. Даже если это в высотном доме, все предусмотрено. Мы снимаем квартиру выше или ниже и поднимаем или опускаем пакет с кассетой. За деньги, которые будет стоить эта кассета, мы сможем договориться с любым из соседей. В крайнем случае предусмотрен и другой вариант, при котором кассету просто заворачивают в полотенце, которое будет у Алексея, и бросают вниз. Словом, вариантов много, но главное — результат. Копия кассеты будет у меня, и сорок тысяч покажутся нам очень небольшой суммой, если речь идет о записи любовных утех самого вице-премьера правительства.

Ну откуда я мог знать, что это проклятая копия принесет мне столько страданий? Откуда я мог знать, что она будет причиной смерти стольких людей? Мне казалось естественным немного «наколоть» Славика, заставить его поделиться жирным кушем, который он собирался сорвать. Ведь, по большому счету, это несправедливо, если он получит больше половины денег. Ему как посреднику полагается двадцать — двадцать пять процентов, не больше. А он хочет нагло присвоить себе мои деньги.

Интерлюдия

На работу он приехал к десяти утра. Премьер позволял им приезжать к этому времени, учитывая, что обычно они задерживаются здесь до девяти-десяти часов вечера. Но сегодня он собирался уйти немного раньше. Премьер улетел в командировку на Урал, а замещавший его вице-премьер должен был вечером встречаться с делегацией из Совета Европы, что скорее всего затянется на несколько часов. Лепин подумал, что сегодня можно уехать раньше обычного. Позвонил Виталий Михелевич, бывший институтский товарищ, который сейчас занимал пост вице-президента одной из крупных нефтяных компаний. Они были знакомы много лет, но после института не встречались целых четырнадцать лет, пока Лепин не стал первым заместителем министра. Именно тогда они впервые увиделись с Виталиком на приеме у греческого посла. А затем встречались еще несколько раз. К тому времени Лепин был уже министром, а Михелевич получил должность вице-президента большой сибирской компании. Теперь они встречались довольно часто.

Постепенно общие воспоминания и встречи сблизили их еще больше. Михелевич успел к этому времени дважды жениться и познакомил Лепина со своей второй женой. В свою очередь, Лепин представил ему свою семью — жену и дочь. По воскресеньям они нередко выезжали вместе на охоту или на рыбалку.

В прошлом году они впервые поехали на рыбалку без жен, а после ее успешного завершения Виталий пригласил друга к себе на дачу попарится в сауне. Лепин тогда еще не знал, чем может кончиться эта сауна. Они основательно «нагрузились» после рыбалки и когда прошли в сауну, увидели в бассейне трех голых нимф. Это потом Лепин понял, что это были обычные проститутки. Но тогда ему понравилось купаться с девочками. Все кончилось прекрасно. Он забыл о жене. Разве может нормальный мужчина думать о том, что изменяет жене, когда спит с проституткой? Он лишь отправляет естественные физиологические потребности и получает удовольствие. Так думал Лепин, и так думает большинство мужчин в подобной ситуации.

Потом было еще несколько встреч. Лепину понравилось такое времяпрепровождение. У Михелевича был большой список нужных женщин. Случайные связи с женщинами бывали у Лепина и до встреч в сауне, но ему понравилось это «массовое гулянье», когда он неожиданно понял, что можно получать удовольствие, имея рядом не одну, а сразу двух или трех женщин.

Сегодня Михелевич позвонил и предложил собраться в его московской квартире. Он обещал, что пригласит лучших девочек, каких только можно найти в Москве за большие деньги. Лепин охотно согласился. Ему все больше нравились подобные встречи.

Он уехал с работы пораньше, в семь часов вечера. В популярном московском ресторане «Сирена» вместе с Виталием они выпили по две кружки пива и более семисот граммов отличной водки. После этого они добавили немного мартини и, «нагрузившись» таким образом, отправились на квартиру Михелевича. Они поехали в машине Виталия. Свой автомобиль с водителем Лепин предусмотрительно отпустил.

На квартиру они прибыли к десяти часам вечера. Лепин предупредил жену, что задержится на работе, а затем поедет ужинать с Виталием на его дачу, так как утром они собираются на рыбалку. Они поднялись в квартиру Михелевича, и тот, открыв дверь, подмигнул другу. В гостиной сидели три молодые женщины. Лепина поразило выражение лица одной из них: она смотрела на него немного снисходительно. Ему сразу понравилась эта высокая красивая женщина. Но и две другие были не хуже.

В этот момент раздался телефонный звонок. Михелевича куда-то срочно вызывали. Лепин не увидел в этом ничего необычного. Сказалось действие выпитого алкоголя и красота молодой женщины. Ему было безразлично, куда отправился Виталий и когда он вернется. В тот момент его интересовали только женщины.

Виталий уехал, а Лепин прошел в большую спальню своего друга. Там стояла огромная двуспальная кровать. Следующие несколько часов он вспоминал с удовольствием. Позволив двум женщинам ласкать себя, он целовал только третью, которая сразу понравилась ему и которая так серьезно-снисходительно смотрела на него. Правда, она долго не называла себя, а когда произнесла какое-то имя, Лепин понял, что она его обманула. Впрочем, это было не важно. Они говорили о чем-то. Ему было весело и хорошо. Встреча закончилась в пятом часу утра, когда появился Виталий. Женщины быстро оделись и, даже не приняв душа, покинули квартиру. Сколько им заплатил Михелевич, Владислав Николаевич не спросил.

В субботу Лепин и Михелевич действительно поехали на дачу и вернулись домой только поздно вечером. Заранее купленная рыба плескалась в ведерке. Все прошло нормально. У Лепина сохранились чудесные воспоминания о встрече. Все было хорошо. Он и не подозревал, что кассета уже была в кабинете Тальковского, который просмотрел ее несколько раз. Очевидно, ему тоже понравились партнерши Лепина.

Квартира Михелевича находилась на восьмом этаже. И никто не заметил, как ночью в полной тишине, из окна восьмого этажа спустили на веревке пакет, в котором была видеокассета. Основательно продрогший Никитин, забрав пакет, поднялся наверх. Через час копия видеозаписи была у Лютикова. Так в эту ночь были сделаны две копии, которым отныне предстояло жить своей судьбой, принося несчастье и смерть не только тем, кто был снят на пленку, но и большинству причастных к этому людей.

Рассказ шестой

Три дня мои ребята преследовали эту парочку. Буквально ходили по пятам. Наконец в понедельник одной из моих девочек удалось заинтересовать гимнаста. Он обратил на нее внимание и даже согласился вместе с ней пообедать. Конечно, она пригласила его в дорогой ресторан и вообще демонстрировала высший класс. Правда, она оказалось разумной девочкой и не потянула его в постель в первый же день знакомства. Но на следующий день они снова встретились. Потом увиделись в третий раз, и наконец она пригласила его в мою квартиру на Кутузовском. Там все и произошло.

Он не особенно сопротивлялся. Я в жизни видел очень мало мужчин, которые сопротивлялись, когда молодая женщина расстегивала им брюки. Неизбежное случилось, и это была первая часть нашего плана. Но нужно было исполнить и вторую. А вот здесь получилась заминка. Выяснилось, что Ольга — особа с чрезвычайно твердыми принципами. Возможно, она была так довольна своим мужем, что ни на кого другого и смотреть не хотела. Конечно, она побывала в нашем офисе, мило пообщалась с Раей, побеседовала с Арнольдом Хендриковичем. Тот объяснил, что мы ищем для их семьи такой вариант, когда работу получат оба супруга сразу. Честно говоря, я не думаю, что в Канаде они были бы кому-то нужны. У нее не было высшего образования, а он окончил Институт физкультуры. С таким багажом хорошей работы не найдется. А женщин, желающих устроиться в косметические салоны, и в самой Канаде хватает. Но Югансон очень мило врал, рассказывая о перспективах работы за рубежом.

Мои «охотники» явно терпели крах. Есть такие женщины, которым не нравятся самоуверенные мужчины. Я должен был это предвидеть. Ее муж и без того считал себя суперменом. И одного такого типа для жизни вполне достаточно. В среду я отозвал своих «охотников», заплатив им за бензин и потерянное время. Один так разгорячился, что даже предложил найти ребят, чтобы изнасиловали эту особу. Только уголовщины мне и не хватало! Я никогда в жизни не соглашусь на подобное предложение. Тем более, за жалкие двадцать пять тысяч. Если бы это было двадцать пять миллионов, я, возможно, и подумал бы.

В общем, ребят я отозвал. И разработал другой вариант. Мне нужен был актер. Югансон быстро нашел необходимый экземпляр. Вы видели фильмы про суперменов? Это был высокий, красивый, сероглазый парень с широкими плечами. Правда, он был наркоманом и бисексуалом, то есть одинаково любил и женщин, и мужчин, но это сейчас не имело значения. Мы нацепили ему на нос красивые дорогие очки, дали «БМВ» и послали в этот чертов косметический салон. Я злорадно думал: придется Дипломату покрывать все убытки.

И что вы думаете? Она «клюнула» в первый же день. Мгновенно, сразу. Как будто только и ждала этого парня. Видимо, ей не хватало нежности. Немного сочувствия, понимания — и в первый же день она позволила актеру отвезти ее домой. Он придумал историю о том, как потерял родителей в авиакатастрофе, как воспитывался у дяди, как стал зарабатывать на жизнь, работая оператором на компьютере. Чтобы получить женщину, ее нужно либо заинтересовать, либо разжалобить. Он сделал и то, и другое. Я, правда, его предупредил, чтобы он сразу не лез к ней под юбку. Самое важное в таких случаях — не торопиться. Ни в коем случае не торопиться. Нужно, чтобы она почувствовала его такт, выдержку. Если, конечно, он не сорвется на наркотики.

В четверг и в пятницу он подвозил ее до дома. А ее муж встречался с моей подставкой на Кутузовском. Я не чувствовал себя дьяволом. Я всего лишь сутенер и не виноват, что таким меня сделала сама природа. В нас слишком много животного. Я знаю, что именно предлагали Еве. Ведь она была второй женщиной, сотворенной для Адама. Сначала была Лолит, а потом Ева. Логично предположить, что и мужчин было двое. Адам и змей-искуситель, имени которого мы не знаем. Он был мужского рода и совратил несчастную Еву.

В субботу супруги вышли из дома почти одновременно. Актер повез Ольгу в ресторан, а Андриан с моей девочкой сразу отправились на Кутузовский проспект. Они освободили квартиру в пять вечера, и через полчаса туда приехал актер с дамой. Там и произошел второй акт падения. Правда, Ольга сильно колебалась, очевидно, изменяла мужу впервые. Конечно, мне нужно было более подробно рассказать эту историю, написать длинный роман об их страданиях, но все это ни к чему. Лишние слова здесь не нужны. Мне понадобилось десять дней, чтобы совратить голубков. Теперь можно было переходить к следующему этапу работы.

Дипломату я уже сообщил, что побочные расходы составили шесть тысяч восемьсот долларов. Он сразу прислал деньги. Видимо, его супруга сильно на него давила. Мои ребята засекли ее однажды около Института физкультуры. Я был прав. Это не он хотел жену гимнаста, это его жена хотела гимнаста. И делала все, чтобы его получить.

Во вторник я собирался нанести первый удар. Нужно было, чтобы оба супруга узнали о друзьях своих друзей. Вы меня не поняли. Гимнаст должен был узнать, что у его подруги был муж, с которым она еще не развелась. А жена гимнаста должна была с ужасом узнать, что талантливый сирота-компьютерщик еще не успел развестись со своей пассией. Я знаю, что это жестоко, но мне нужно было форсировать события. У меня было мало времени. В таких случаях нельзя сбивать темп, это не идет на пользу задуманному делу.

Все получилось так, как я и задумал. Во вторник потрясенная Ольга узнала о жене своего друга. А ее муж выяснил, что у богатой дамочки остался муж, с которым она уже не живет, но еще не развелась. Теперь оставался третий этап. Если учесть, что у меня к этому времени были видеозаписи встреч и Андриана, и Ольги, то третий этап должен был пройти спокойно.

Забыл сказать про копию видеокассеты, которую я получил от Алексея. Копия была прекрасной. На ней сразу можно было узнать и моих девочек, и Владислава Николаевича Лепина. Конечно, кассету я спрятал и приказал Алексею помалкивать об увиденном. Потом я несколько раз просматривал эту кассету. Ему явно нравилась Валя, которую он все время держал сверху. Луиза работала, как всегда. А вот эта новенькая, Кира, мне не понравилась. Она вела себя как-то скованно, озиралась по сторонам, смущалась и демонстрировала брезгливость. «Нужно будет с ней поработать», — зло подумал я. Хорошо, что он был пьян и его интересовала только Валентина. Но трезвый мужчина сразу бы заметил, что Кира халтурит. Конечно, я не выплатил ей тысячу долларов. Для начала она получила только триста. Но если она будет и дальше так работать, то не поднимется выше этой суммы, это я ей гарантировал.

Итак, мой план осуществлялся. Теперь у меня была интересная задача. Сделать так, чтобы супруги узнали об изменах друг друга, но при этом не разошлись. Это самый сложный этап. Важно, чтобы они отнеслись к подобным событиям с некоторой долей иронии. Ведь по моему замыслу они встречались с другой супружеской парой, не зная об этом.

Времени было мало, поэтому я торопил события. Знаете, что говорят психологи о случайных связях на стороне? Обычно это семь-восемь встреч. От силы двенадцать — пятнадцать. Конечно, если присутствует большая любовь, то муж бросает жену, а жена уходит к другому мужчине. Но это случается редко. Гораздо чаще случайные связи довольно быстро заканчиваются, и все возвращается на круги своя.

Так, наверно, и должно быть. Без связей на стороне супружеские пары распадались бы гораздо чаще. Это я говорю вам как сутенер с большим стажем. Итак, начинать нужно с женщины. Они всегда психологически готовы к изменам своих мужей. А если изменяют сами, то у них возникает комплекс вины.

Наш актер привез Ольгу, как обычно, на Кутузовский проспект. Сначала они занимались любовью. (Ненавижу это слово. Почему не сказать прямо, чем именно они занимались? Но у нас ханжеское общество, ничего так просто не скажешь.) В общем, они занимались сексом. И в самый разгар он вдруг начинает рассказывать о своей бывшей жене и неожиданно говорит, что у нее кто-то появился.

Ольга не реагирует. Тогда наш актер осторожно роняет, что друг жены — бывший спортсмен. Это ее заинтересовало, но не сильно. И тогда он добавляет, что это бывший гимнаст, входивший раньше в сборную. Вот тогда Ольга заинтересовалась. Она отодвинулась от своего партнера и нахмурилась. Потом спросила у него:

— А как зовут этого парня?

— Не знаю.

Наш актер играл великолепно. Я видел, что женщина ему не особенно нравиться. Но он изображал страсть просто здорово. Если бы я не был таким опытным зрителем или режиссером — как хотите меня называйте, — я бы крикнул: «Верю!» В общем, он играл здорово, и я подумал, что подкину ему несколько лишних сотен. Актер долго вспоминал имя, а потом сказал, что у гимнаста редкое имя.

— Андриан? — спросила, холодея от ужаса женщина.

— Кажется да, — он снова хотел ее поцеловать, но она вдруг вырвалась из его рук. Затем, взглянув на него, вдруг громко расхохоталась.

Ой, как я не люблю истеричек. А ведь Югансон говорил мне, что она уравновешенный человек. Но она, посмеявшись, вдруг уткнулась в подушку и зарыдала. Актер растерянно смотрел по сторонам. Я наблюдал за ними, размышляя, что именно можно ему посоветовать. Актер осторожно начал гладить ее по волосам. Он вообще-то молодец. Интуитивно принимает самые верные решения. Говорят, что проституток и актеров раньше нельзя было хоронить на общем кладбище. Лицедеев церковь не признавала. Может быть, и правильно делала. Как это в Библии сказано? Нельзя обманывать людей. Нельзя быть одним с собой и другим с другими. Кажется что-то в этом роде.

— Как его фамилия? — спрашивала сквозь слезы женщина. — Как его фамилия? Ты знаешь, как его фамилия?

— Нет, — ответил актер, — не знаю. Кажется, он работает в институте. Преподавателем.

— Это он, это он. Значит, он мне изменяет, — проговорила она с нескрываемой болью.

Вот тебе и реакция! Она, кажется, забыла, что находится в постели с другим мужчиной.

— О ком ты говоришь? — спрашивает актер.

— О моем муже! — кричит она. — Твоя жена встречается с моим мужем!

— Не может быть, — он сначала икает, потом смеется как-то по-ослиному.

Вот это класс игры! Честное слово, я возьму его в свой штат. Это настоящий профессионал. Наверно, догадывается, что мы с Алексеем и Семеном следим за ним. Такому лицедею нужно давать звание заслуженного артиста.

— Это он! — снова кричит она.

— Ну и черт с ней, — с ожесточением говорит актер, — это, наверно, так и должно было случиться.

— Так не бывает.

Я настораживаюсь. Это очень опасное место в их разговоре. Ведь если человек начинает трезво мыслить, он должен понять, что так не бывает. Я имею в виду не встречу чужого мужа с чужой женой. Это сколько угодно. И обмены часто случаются. И даже женятся на женах соперников. Но одновременно познакомиться и понравиться друг другу члены двух пар не могут. Это уже теория вероятности. Должна быть разница хотя бы в несколько дней. Но с другой стороны, если вспомнить про теорию, однажды в Нью-Йорке, где живет несметное множество людей, я встретил свою знакомую на Манхэттене. Вот вам и теория вероятности.

— Бывают случайные совпадения, — говорит актер. — Кстати, жена попросила у меня ключи от этой квартиры. Она предлагает мне переехать на дачу. У нее сейчас идет ремонт, и она попросила ключи на несколько дней. Может, они встречаются в этой квартире?

— Нет! — вздрагивает Ольга. — Нет. Такого не может быть. Только не это.

— Я все проверю, — успокаивает ее актер, но она очень взволнована.

— Это наказание, — шепчет она, — наказание за мой грех.

— Какой грех?

Он демонстрирует нежность, любовь и некоторую обиду. Ох, как хорошо он играет! Но она, кажется, потеряла всякий интерес к партнеру. Сейчас она думает только о муже. Если она устроит ему скандал и выгонит из дома, то испортит мне все игру. Надеюсь, этого не произойдет. Но до того, как она появится дома, ее должен успеть перехватить Арнольд Хендрикович.

— Я ухожу, — говорит она, вскакивая с постели, — я ухожу, — она нервно одевается. — И не трогай меня! — кричит она. — Не прикасайся ко мне.

Надеюсь, это у нее временное. Она смотрит на актера, и я вижу бешенство в ее глазах. Нужно, чтобы Арнольд Хендрикович поговорил с ней, постарался ее успокоить. Интересно, поедет ли она домой на «БМВ» нашего актера? Надеюсь, что нет. Мы рассчитывали, что сегодня она откажется садиться в его машину и поедет в метро.

— Я тебя подвезу, — предлагает актер.

— Нет, — кричит она, — не нужно! Сегодня не нужно.

Мне очень нравится ее поправка. Значит, она еще испытывает какие-то чувства к этому актеру. Значит, все идет нормально. Она выбегает из квартиры, успев поцеловать на прощание моего актера. Мы точно знаем, на какой станции метро она появится. Поэтому в нужном месте ее уже ждет наш психолог. Они случайно сталкиваются на выходе и затем вместе поднимаются на эскалаторе. Он рассказывает ей о предстоящей поездке, говорит, что, кроме Канады, есть еще Австралия, Новая Зеландия и другие страны. Он говорит мягким, добрым, спокойным голосом. Он ее успокаивает. Он ее гипнотизирует.

— Главное, чтобы вы выехали вместе, — говорит он, — ведь документы вы подавали как одна семья. И если вы разведетесь, придется все начинать заново. Это очень сложно…

Она его слушает. Вообще-то он говорит правду. Ведь документы они подавали вместе. И теперь, если они разведутся, это будет уже не одна семья. Он успокаивает ее долго, минут десять, пока они идут к ее дому. А потом, придя домой, она найдет своего мужа. Мы рассчитали так, чтобы сегодня он оказался дома. Если его не будет, она придет в ярость. Конечно, дома мы установили микрофоны, чтобы прослушать их разговор. В нужный момент можно будет позвонить и отвлечь их от нарастающего скандала.

Но они не скандалят. Наверно, она думает о том, как начать разговор. В этот вечер она ему ничего не говорит. Только иногда делает какие-то намеки. А он ничего не понимает. И наконец поздно вечером она решается на трудный разговор.

— В последнее время мы почти не общаемся, — начинает она издалека.

— Может быть, — он, видимо, занят хоккейным матчем, который передают по телевизору.

— Андриан, — кричит она, явно срываясь, — я хочу с тобой поговорить!

— Что случилось?

Мы с Никитиным ждем этого разговора. От него многое зависит.

— Мы не разговариваем в последнее время, — говорит Ольга. — Нужно поговорить. Я чувствую, как ты изменился.

— В каком смысле? — он явно насторожился.

— У тебя появилась женщина, — ее дипломатических талантов явно не хватает.

— Нет.

Ни один мужчина никогда не признается в подобном. И кстати, правильно делает. Ни при каких обстоятельствах нельзя признаваться. Но она узнала обо всем от своего мужчины и поверила ему безусловно.

— Мне кажется, что ты изменился, — она еле сдерживается, а он этого не чувствует.

— С чего ты взяла?

— Хватит! — кричит она. — Я устала от твоей лжи! Я устала от вечного вранья. У тебя появилась женщина. И ты обманываешь меня, встречаясь с нею. Обманываешь!

— Кто тебе сказал? Это вранье. Ни с кем я не встречаюсь. С чего ты взяла?

Он оправдывается долго и тупо. А она плачет, по-прежнему обвиняя его. Все заканчивается вялым скандалом, у нее нет сил на большое столкновение, она все еще не хочет верить в неизбежное. А он, оправдываясь, явно не собирается ее раздражать. Так проходит эта ночь. Я иногда думаю, что ставить такие человеческие спектакли могут только боги. Или дьяволы. Может быть, я, сам того не зная, пособник дьявола на земле и окажусь в аду? Или не окажусь? Не исключено, что все обстоит гораздо хуже. Ведь ад не такое уж плохое место. Там будет очень приличная компания. Среди грешников столько известных людей! А среди праведников одни придурки. Кстати, я полагаю, что ад должен быть перенаселен, тогда как в раю места хватит всем. Я ведь не встречал праведников в своей жизни.

Но, честно говоря, я согласен и на ад. Лишь бы он существовал. Лишь бы я попал туда и остался жить еще хотя бы несколько веков. Хотя бы жила моя бессмертная душа. Но души нет. А есть лишь бренное тело, которое подвержено болезням и страстям. Особенно страстям. И после нас остаются лишь остатки скелета, смешанные с землей и червями. Вот, собственно, и все. И не говорите, что я богохульник. Ведь если я пособник дьявола, я должен верить хотя бы в него. А я не верю ни в Бога, ни в дьявола. Я сутенер, а значит, материалист, верящий в торжество тела.

В общем, они слегка поссорились и легли спать. А утром следующего дня отправились на работу. Теперь предстоял день совращения ее мужа. Наша дамочка сыграла плохо. Халтурно и плохо. Нормальный мужчина давно бы ее раскусил. Но мужчина, ослепленный ревностью, всегда напоминает глупца Отелло. Как там сказал Пушкин? Кажется, трагедия Отелло не в том, что он ревнив, а в том, что чересчур доверчив. Нельзя быть слишком доверчивым.

Но он сразу рассвирепел. Не хотел даже слушать свою даму. В общем, было понятно, что она ему никогда особенно не нравилась. Мужская измена — это всего лишь приятный способ времяпрепровождения. Женская же измена — нечто более осознанное и глубокое. Поэтому у Ольги был настоящий роман с актером, а у ее мужа — всего лишь интрижка с моей подопечной. Он сразу оделся и выбежал из дома. Одного намека было достаточно, чтобы он пришел в ярость. У него были «Жигули», и нужно было сделать так, чтобы он не сразу уехал с проспекта. И мы спустили ему покрышки. Пока он, чертыхаясь, менял их, рядом появился Арнольд Хендрикович. Он полчаса успокаивал этого идиота, говорил о возможности переезда, обрисовывал перспективы.

Но успокоить Андриана было нельзя. Невозможно. Уж очень на него подействовали слова его пассии об измене собственной жены. И хотя наш психолог приложил массу усилий, ему не удалось успокоить этого ненормального. В этот вечер супруги поскандалили уже по-настоящему. Крики, шум, ругань, разбитая посуда. Но, в общем, ничего страшного. Я ожидал худшего. Дипломату я вписал в счет плату за микрофоны и за использование постельного белья в моей квартире.

Итак, они узнали об изменах друг друга и немного успокоились. Утром они еще не разговаривали, но самое главное, что не убили друг друга и не разошлись. А потом они даже засмеялись, не знаю уж почему. Может, им стало смешно, когда они вспомнили о случившемся. Или у них что-то упало одновременно. Не знаю. Но двухнедельная подготовка закончилась. Теперь можно было переходить к последнему, решающему, этапу.

Через два дня, в воскресенье, наш актер позвонил Ольге. Сначала она не хотела даже разговаривать, но потом он убедил ее встретиться. Женщины всегда испытывают какие-то чувства к своим бывшим любовникам. Они встретились в понедельник утром. Ее, конечно, отпустили с работы, а муж был очень занят: его вызвали в наш офис, чтобы рассказать о перспективах работы в Канаде. Актер сыграл безупречно и на этот раз. Он рассказал Ольге, что его шантажируют, что ему придется уехать, что у него огромные долги.

Самое интересное, что она почти поверила. Но денег у нее, конечно, не было. И, судя по всему, она не хотела больше встречаться с актером. Наверно, у нее с мужем был разговор в ванной комнате, где мы не могли их подслушать. Или на кухне, там тоже плохо слышно из-за работы холодильника и посудомоечной машины. Они ведь неплохо жили, когда он выступал на чемпионатах Европы и мира.

Стало ясно, что события нужно форсировать. В офисе Андриану объяснили, что он может немедленно выехать за рубеж, уплатив двадцать тысяч долларов. К этому времени я уже предупредил Дипломата, что его расходы увеличатся вдвое. Ровно в два раза. Нужно было видеть, в каком состоянии Андриан возвращался домой! Он, очевидно, думал, что сможет заложить свою квартиру. Но кто сразу даст такую сумму без соответствующих документов. В наше время это нереально. Ольга тоже вернулась домой в очень подавленном состоянии. Теперь оставалось только ждать. Они должны были принять решение самостоятельно. Ей нужны были деньги, чтобы помочь своему бывшему другу, а ему — чтобы вытащить их из этого дерьма. Он сразу дал объявление в газету о продаже дома. И ему немедленно позвонил мой знакомый маклер и объяснил, что деньги он сможет получить только через несколько месяцев. Такой срок необходим для оформления.

За две недели наша пара была подготовлена к встрече с семьей Дипломата. Мы хорошо поработали. Но откуда мне было знать, что в конце концов все сорвется… Я ведь и раньше проводил такие операции. Однажды ко мне обратился очень известный художник. Ему понравилась женщина, преподаватель ГИТИСа. Дело осложнялось тем, что она была замужем за его другом.

Вообще-то это мерзко. Знаете, есть такой блатной закон: не трогай жену человека, с которым пьешь водку. Ни в коем случае. Это нехорошо. Но у творческих людей, очевидно, свои представления о морали. Сам заказчик ухаживать не решался — она могла ответить отказом или рассказать мужу, а художник не хотел скандала. В общем он просил, чтобы мы создали им условия для встречи, во время которой он надеялся соблазнить эту женщину.

Нам пришлось придумать целый «фестиваль» в Греции, и отправить туда вместе с ними еще пять человек. Художник был известный, и он нам все оплатил. Все расходы. Когда они приехали в Грецию, оказалось, что двое едут на какой-то остров, а остальные будут отдыхать в другом месте. Весь «фестиваль» свелся к встречам с малоизвестными греческими художниками, которых мы искали по всем свалкам. А эта парочка — художник и жена его друга — оказались вместе на острове и, конечно, им там очень понравилось. Причем понравилось настолько, что, когда они вернулись, дамочка бросила своего мужа и вышла замуж за богатого, но нерешительного художника. Можно сказать, что я способствовал их семейному счастью. Так, что мои усилия не всегда направлены на разрушение.

В общем, все шло нормально. Я еще помню, как позвонил Славик и попросил меня найти сразу трех негритянок. Кому именно были нужны три негритянки, я не знаю, но две девочки на примете у меня были. Третью нашли в общежитии одного из вузов. А через несколько дней оказалось, что она заразила нашего клиента какой-то гадостью. Нет, не венерической болезнью, но какой-то чесоткой. Вот и посылай после этого непроверенных женщин… Я совсем забыл сказать про Карину. Против нее возбудили уголовное дело.

Я так замотался в последние дни, что забыл про подругу Луизы. Про новенькую, которую звали Кирой. Мне она не очень нравилась. Какая-то зажатая. И я все время забывал вызвать ее для беседы. Так было до понедельника, когда и начались все события. В понедельник, тридцатого числа.

Интерлюдия

После встречи на квартире у Михелевича прошло около десяти дней, но Лепин помнил красивую проститутку. Ему хотелось вновь с ней встретиться и он, найдя Виталия, попросил его снова все устроить. Виталик пообещал, но несколько дней не звонил. А на следующую среду было назначено заседание правительства по вопросу экспортных поставок. И вечером премьер собрал у себя заместителей, чтобы уточнить их позиции.

Лепин настаивал на первоначально принятом плане. Никто из вице-премьеров не спорил: они эту область не курировали. А вот премьер-министр все время хмурился, словно Лепин говорил нечто неприятное. Последний не знал, что утром состоялся разговор между президентом и премьером, в котором глава государства неожиданно поддержал проект, предложенный вице-премьером. Глава кабинета не понимал, чем было вызвано изменение позиции президента. Он и предположить не мог, что на столе у него лежал доклад службы внешней разведки, которая сообщала о реальном положении дел с трубопроводами на Украине, а также об австрийских компаниях, через которые на Запад переводились миллиарды долларов. Указывалось также, что среди основных фигурантов в этих компаниях были известные в государстве лица.

Взбешенный этой информацией, президент позвонил премьеру, и тот молча выслушал все его возражения по поводу поставок нефти и газа через Украину в Австрию. И теперь, слушая Лепина, он молчал, не зная, как правильно реагировать на слова своего вице-премьера. По итогам заседания президиума кабинета министров было принято решение поддержать предложения Лепина.

Уже через полчаса об этом узнал Тальковский. Разгневанный подобным решением, он позвонил премьер-министру.

— Что происходит? — нервно спросил банкир. — Вы решили изменить свою точку зрения? Говорят, вы поддержали предложения Лепина? Это же невозможно. Вы ведь все понимаете. Я думал, что мы обо всем договорились.

— Это решение президиума кабинета министров, — устало объяснил премьер, — и оно согласовано с президентом, — добавил он, чтобы прекратить ненужный спор.

Но Тальковского не так-то легко было остановить.

— При чем тут президент? Это ваш кабинет готовит подобное решение. Оно слишком непродуманное. Так нельзя. Мы не имеем права срывать наши поставки австрийским компаниям.

— Я все понимаю, — перебил его премьер. Он с ужасом подумал, что их могут подслушивать. Даже по телефону правительственной связи. — Но это предложение нашей комиссии…

— Которую возглавляет Лепин! — закричал Тальковский.

Наступило молчание. Премьер подумал, что ему нужно показать, что он обиделся, и положить трубку. Затем, помолчав немного, он тихо сказал:

— Они нам рекомендовали так поступить. Я ничего не могу сделать.

— А если они будут рекомендовать другой вариант? — спросил Тальковский.

— Не будут. Это решение нашей комиссии.

— Я вас спросил, — терпеливо напомнил банкир.

— Тогда я тоже изменю свое решение, — выдавил премьер, — и доложу об этом президенту.

— Хорошо, — Тальковский положил трубку. И сразу же поднял ее снова и набрал номер телефона Лепина.

— Владислав Николаевич, здравствуйте, — вежливо поздоровался банкир.

— Здравствуйте, — мрачно произнес Лепин. Он всегда нервничал, когда слышал этот ненавистный голос.

— У меня к вам важное дело, — пояснил Тальковский, — я хотел бы с вами увидеться.

— Со мной? — не поверил услышанному Лепин. — Вы хотите увидеться со мной?

— Да, я хотел бы, чтобы мы встретились с вами где-нибудь «на нейтральной территории». В каком-нибудь ресторане, если возможно. А еще лучше, где-нибудь за городом. Но я понимаю, что у вас мало времени. И поэтому лучше где-нибудь в ресторане.

— Тогда вечером, после работы.

— Боюсь, что вы меня не поняли. Нам нужно немедленно увидеться. Поймите, что речь идет о ваших интересах. В данном случае я выступаю как лицо заинтересованное в вашем благополучии.

«Интересно, — подумал Лепин, — очень интересно».

— Хорошо, — сказал он, — но у меня будет мало времени. В ресторане мы не успеем посидеть. Мне еще нужно завизировать кучу документов для завтрашнего заседания кабинета министров.

— Я знаю, — быстро произнес Тальковский. — Тогда сделаем проще. Я подъеду к Белому дому на своей машине. И мы поговорим. Обещаю, что наш разговор не займет больше десяти минут.

— Хорошо. Я спущусь вниз. Так будет лучше. Хотя вы могли бы ко мне подняться. Я выпишу вам пропуск, — добавил Лепин с некоторым сарказмом.

— Не нужно, — сказал банкир, — лучше, если мы поговорим в моей машине. Это в первую очередь в ваших интересах.

Лепин подумал, что садиться в машину банкира было бы не совсем правильно. С другой стороны, его явно заинтересовало предложение Тальковского. Ничего страшного не случится, если он выслушает предложение банкира. В конце концов, не похитит же тот его! Лепин даже улыбнулся при этой мысли. Тем не менее он позвонил своему секретарю и сообщил, что через пятнадцать минут встретится с Тальковским, который подъедет к Белому дому.

Ровно через пятнадцать минут Лепин спустился вниз и вышел из здания. Автомобиль Тальковского, огромный шестисотый «Мерседес» стоял на служебной стоянке, куда разрешали заезжать только членам правительства. Лепин поморщился. У этого банкира было слишком много привилегий. Хотя и другой банкир тоже ставил машину именно на этой стоянке. Лепин вспомнил про Валентина Рашковского. Про того говорили, что он глава всей организованной мафии в стране. Но говорили вполголоса, чтобы никто из посторонних не услышал.

Лепин подошел к автомобилю. Сидевший впереди телохранитель вышел и открыл дверцу, впуская Лепина, а затем вместе с водителем отошел метров на пятьдесят. Лепин растерянно оглянулся. В салоне был только Тальковский.

— Добрый вечер, Владислав Николаевич, — сказал банкир, — извините, что мы встречаемся с вами в такой необычной обстановке, но речь идет о столь важных вещах, что я решил немедленно с вами встретиться.

— Я вас слушаю, — холодно проронил Лепин.

— Речь идет о завтрашнем заседании кабинета министров, — быстро объяснил Тальковский, — комиссия, которую вы возглавляете, решила остановить поставки австрийским компаниям, вообще приостановить поставки энергоресурсов через Украину. Нам кажется, что это не совсем верное решение.

— Мы об этом уже говорили, — заметил Лепин.

Он был явно разочарован. Он думал, что Тальковский умнее. Они ведь уже говорили об этом. Тем более что час назад все было решено и с премьером. Лепин усмехнулся. «Банкир теряет чувство реальности», — подумал он.

— Я помню, — сказал Тальковский, — но вы не захотели выслушать наши доводы. Мне кажется, что поставки нельзя срывать. Это скажется и на имидже нашего государства, и на наших партнерских отношениях с Западной Европой. Наконец, такое решение нанесет удар по нашим отношениям с Украиной.

— Возможно, — согласился Лепин, — но решение уже принято. Комиссия не может его менять. Извините меня, но этот вопрос уже закрыт.

— Вы уверены? — тихо спросил банкир. — Мне кажется, что вы несколько поторопились. Еще есть время изменить заключение комиссии, и я уверен, что премьер с вами согласится.

— Нет. Это невозможно.

Лепин уже взялся за ручку дверцы, чтобы выйти из машины, когда Тальковский быстро сказал:

— Подождите, пожалуйста.

Лепин оглянулся на него. «Интересно, какие еще доводы остались у банкира?» — подумал он. И в этот момент Тальковский протянул ему кассету.

— Я хочу посоветовать вам посмотреть этот фильм до того, как вы примите окончательное решение. Думаю, доводы, которые содержатся в этой кассете, должны убедить вас принять более справедливое решение.

— Не думаю, — усмехнулся Лепин, — а кино я уже давно не смотрю. Мне кажется, я вышел из того возраста, когда меня больше всего интересовали фильмы.

— Этот вам понравится, — сказал банкир, — я думаю, будет правильно, если мы свяжемся с вами через полчаса. Надеюсь, у вас в кабинете есть видеомагнитофон?

— Найду, — захватив кассету, Лепин вышел из автомобиля, сильно хлопнув дверцей.

Наверх он поднимался, глядя на кассету и гадая, что именно в ней может быть. В кабинете у него нужной аппаратуры не было, и он попросил помощника принести видеомагнитофон и подключить его к телевизору. Пока помощник возился с техникой, Лепин сидел в своем кресле, глядя на кассету. Он хотел попросить помощника вставить кассету, но потом решил, что посмотрит ее в одиночестве. Когда помощник вышел, Лепин вставил кассету. И сразу услышал чей-то громкий смех.

Он пригляделся. Непонятные тени, возня. Сколько там человек? Двое, трое, четверо? И почему все голые? Кажется, этот банкир перепутал кассеты, прислав ему порнофильм. Где его доводы? И вдруг он с ужасом услышал собственный голос:

— Как тебя зовут?

Женщина молчала. Другая засмеялась. Лепин привстал со стула. Теперь он понимал, кто именно оказался на этой пленке. Он узнал не только себя, но и женщин. Вот эта, высокая, понравилась ему больше других. «Какой ужас. Как можно вести себя так по-скотски?! Как можно себя так вести…» Он застонал…

В этот момент дверь в кабинет открылась, на пороге появилась секретарша с чаем.

— Закрой дверь, — рявкнул Лепин.

Испуганная девушка едва не выронила поднос. Попятившись назад, она закрыла дверь. Лепин стоял, глядя на экран, и чувствовал, как дрожат щеки. Запись была прекрасного качества. Его сразу можно было узнать. «Черт возьми! — Значит, банкир решил его шантажировать. — Откуда он взял эту запись? Откуда?…» Он попытался вспомнить, где провел ночь с проститутками. Он подскочил к телефону и набрал номер Михелевича.

— Слушаю вас, — раздался привычный голос Виталика.

— Сволочь! — закричал Лепин, не отрывая глаз от экрана телевизора. — Грязный подонок, мерзавец, сводник…

— Что случилось? — прошептал дрожащими губами Михелевич. — Что произошло?

— Ты еще спрашиваешь! Кто сделал эту кассету? Кто ее сделал?

— Какую кассету? Я ничего не знаю… Я не знаю… Честное слово… Ничего…

— Мерзавец, — Лепин бросил трубку с такой силой, что телефон жалобно звякнул.

На экране были просто немыслимые сцены. Он подскочил к телевизору и выключил его. Достал кассету. Ему хотелось разбить, сломать, уничтожить ее. Но сделать это было нельзя. Он посмотрел на кассету. И в этот момент зазвонил телефон. Телефон правительственной связи. Лепин взглянул на него невидящими глазами. Затем поднял трубку.

— Я вас слушаю.

— Вы посмотрели кассету? — узнал он голос банкира.

Эти несколько секунд должны были вместить все. И его дальнейшую карьеру, и связи, и честь — его и семьи. И возможность отмены решения, и завтрашнее заседание… Нужно было подумать. Но сейчас он не мог реагировать спокойно. И он сделал то, что мог сделать любой человек в его положении.

— Иди ты на… — выругался он и бросил трубку.

В этот вечер он сидел в кабинете до полуночи. Перед ним лежали документы комиссии, который он должен был завизировать. Документы так и остались лежать на столе. Он уехал домой в первом часу, так ничего и не решив. Заседание было назначено на завтра, на двенадцать часов. Приехав домой, он с облегчением увидел, что жена и дочь уже спят. Он прошел на кухню и курил до утра, размышляя о своем положении. Кассету он привез домой и к утру заставил себя снова просмотреть ее. Не оставалось никаких сомнений. Если запись покажут по телевидению, ему придется уехать из страны. Или застрелиться. Других вариантов не существовало. Он не знал, что ему делать. И только утром он вспомнил про Рашковского.

«Клин клином вышибают», — подумал Лепин, доставая телефон.

В восемь часов утра он позвонил личному секретарю Валентина Рашковского. В девять часов утра они встретились в офисе руководителя компании «Армада».

Лепин приехал на встречу, захватив с собой кассету. За эту ночь он постарел на десять лет. Теперь ему требовалась помощь. В конце концов, приостановка поставок сырья в Австрию и поставки его в обход Украины были предложены компанией Рашковского, которая контролировала белорусские трубопроводы.

Владислав Николаевич вошел в кабинет, сжимая кассету в потных руках. Хозяин кабинета шагнул к нему первым, протягивая руку.

— У вас появились проблемы? — спросил Рашковский.

— Да, — непослушными губами произнес Лепин. — Мне нужна ваша помощь.

Валентин Рашковский был сравнительно молодым человеком. Ему было чуть больше сорока. В городе знали, что это не только очень богатый человек. И очень влиятельный. Ходили упорные слухи, что собравшиеся на свой сход «воры в законе» единогласно избрали банкира Рашковского своим «верховным судьей», неким главой комиссии, которая разбирала споры между крупными авторитетами. Мнение комиссии считалось окончательным и не подлежало обжалованию. Не говоря уже о том, что за словами комиссии стояли тысячи стволов и ножей бандитских банд от Дальнего Востока до границ с Прибалтикой.

— Какое у вас ко мне дело? — нахмурился Рашковский.

Они с Лепиным были очень похожи. Только у Рашковского была более благородная и красивая внешность. Его предки были польскими переселенцами, оказавшимися в ссылке в Грузии, а среди предков его матери были даже менгрельские цари, что очень помогло Рашковскому во время выборов некоронованного короля преступного мира. Не секрет, что почти половина авторитетов была из Грузии. А вместе с армянскими, азербайджанскими и северокавказскими преступными авторитетами они насчитывали почти три четверти всех известных «воров в законе».

— Вот, — выдавил из себя Лепин, протягивая кассету хозяину кабинета.

Когда Рашковский взял кассету, Лепин, тяжело вздохнув, едва не застонал. Теперь от него уже ничего не зависело. Теперь все будет решать сам Валентин Рашковский.

Рассказ седьмой

Говорят, понедельник — день тяжелый. Я много раз убеждался, что в понедельник не стоит начинать важные дела. Я и не собирался ничего начинать. Но история с Дипломатом уже неприлично затянулась. Нужно было заканчивать все наши приготовления одним решительным ударом. «Клиент созрел», так, кажется, говорил незабываемый Бендер. В нашем деле без юмора невозможно прожить, ведь на самом деле вся наша жизнь — это один сплошной балаган.

Утром я должен был встретиться с Ольгой. Конечно неприятно, что приходится прибегать к разного рода трюкам, чтобы убедить нормальную молодую пару получить удовольствие. Хотя, по большому счету, я, конечно, лукавлю. О каком удовольствии идет речь? Ей предстоит лечь в постель с гнусным стариком, у которого на ногах, наверно, жилы прорисованы, а дряблая грудь — как у резиновой куклы, из которой выпустили воздух. Ее мужу тоже вряд ли приятно встречаться с дикой стервочкой, чувствующей приближение климакса и бесящейся от сознания своей скорой неполноценности.

По моим наблюдениям, любая женщина проходит в своей жизни пять этапов. Первый этап — девочка. Все интересно, загадочно, все еще на уровне девичьих страхов и разговоров. Второй этап — когда она взрослеет и становится женщиной. Он длится примерно до тридцати лет. Молодая женщина обретает некоторый опыт, познает азы секса. Почему-то наши клиенты требуют в основном молодых девочек второго этапа, не понимая, что эти дурочки понимают в сексе столько же, сколько я в геометрии. Наконец, третий этап, самый лучший с моей точки зрения — от тридцати до сорока — сорока пяти. Настоящая женщина проявляется в полной мере именно в этом возрасте. У мужчин он наступает после сорока.

Обожаю женщин, которым за тридцать. У них уже есть опыт, выдержка, терпимость и одновременно еще молодое тело. Они умеют полностью погружаться в стихию секса. Но это только на мой вкус. Моим клиентам больше нравятся молоденькие дурочки, и если я пошлю кому-то из них тридцатилетнюю даму, то рискую нарваться на большие неприятности. Таких женщин ценят редкие эстеты, которые умеют получать утонченное удовольствие.

Наконец, четвертый этап. Он бывает не у всех женщин. Вернее, наступление четвертого и особенно пятого этапов зависит только от самой женщины.

У меня есть знакомые женщины, которые надолго остаются на третьем этапе, и хотя им уже под шестьдесят, они — настоящие женщины, о встрече с которыми будет вспоминать любой нормальный мужчина. Есть и такие, которые переходят к четвертому этапу в сорок лет. Этап этот характеризуется климаксом и паршивым характером. Они, как правило, очень плохо переносят климакс, считают, что жизнь их кончилась, и начинают вести себя неадекватно. Ну а пятый этап — это старухи. Без искры в глазах, без интереса к жизни. Причем пятый этап может начаться и в двадцать пять, когда девушка, оставшись девственницей, постепенно превращается в старую деву.

В общем, это моя собственная «сутенерская классификация», и вы можете с ней не соглашаться. Девочка, девушка, женщина, стареющая женщина и старуха… Пять естественных этапов человеческой жизни. И только от самой женщины зависит, как долго она продержится на третьем этапе.

Я отправился на встречу с Ольгой в плохом настроении. Утром Семен сообщил мне, что у Галины начались осложнения после аборта. Так я и думал. Она решила сэкономить деньги и выбрала какого-то дешевого идиота. Ну и, конечно, тот сделал ей аборт в своем необорудованном кабинете. Я так и думал. Я с самого начала так и думал. В общем, Галина теперь была бракованным экземпляром. На ней можно ставить крест. Такие стрессы просто так не проходят. Я несколько раз присутствовал при абортах. У меня работа такая — все нужно самому проверять. Скажу вам честно: это такая мерзость, так отвратительно на все это смотреть. Может, поэтому я не очень люблю секс и все, что с ним связано. Говорят, что врачи-гинекологи не бывают страстными любовниками: они знают много такого, о чем следовало бы забыть. Бальзак гениально заметил, что адвокаты, врачи и священники не могут любить и уважать людей, так как слишком хорошо знают человеческие пороки. Он, очевидно, забыл про сутенеров. Мы тоже из этой категории. Мы тоже не очень уважаем окружающих нас людей, слишком хорошо зная их пороки.

В общем, я отправился на встречу в паршивом настроении. Не нужно думать, что я чувствовал себя дьяволом-соблазнителем. Ничего подобного. Если молодая женщина изменила своему мужу один раз, она может изменить и во второй. Один муж — это всегда очень много, а двое мужчин — всегда очень мало.

Ольга могла послать моего Актера подальше и остаться верной мужу. Но она этого не сделала. Значит, я мог надеяться, что и меня она сразу не отошлет. Я мог рассчитывать хотя бы на то, что она меня выслушает.

На этот раз я появляюсь в косметическом салоне в строгом солидном костюме, в темных очках. Я просто излучаю респектабельность. Мы встречаемся в уже знакомом мне кабинете. Ольга входит спокойно, она на своей территории, она не нервничает. Ведь после первой встречи ничего страшного не произошло, наоборот, она убедились, что я действительно представляю солидную контору, которая занимается переправкой наших граждан за рубеж.

У меня немного уставшее лицо человека, привыкшего совершать благодеяния. Она не может и предположить, что вот уже две недели я смотрю «фильмы» с ее участием. Она ни о чем не подозревает, а я знаю о ней все или почти все.

— Здравствуйте, Ольга, — устало говорю я ей, — кажется, ваш вопрос почти решен.

Она благосклонно мне кивает. По-моему, на каждом рабочем месте, в каждой семье нужно вешать лозунг: «Бойся данайцев, дары приносящих». Ничего не бывает просто так. И святых давно не осталось, а тем более альтруистов, готовых помогать ближним. Каждый норовит извлечь конкретную выгоду. Ей и в голову не может прийти, какую выгоду я имею в виду.

— Вы говорите о нашем отъезде? — спрашивает Ольга.

— Почти, — я улыбаюсь ей так, как может улыбаться папа римский при виде своей паствы, — дело в том, что вам нужно внести некий залог на покрытие расходов, чтобы гарантировать себе проживание и работу в Канаде на ближайшие полгода.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — признается Ольга, — муж говорил о каком-то залоге, но мы решили продать квартиру.

— Это очень некорректное решение.

Я, конечно, мерзавец, но не законченный. Зачем лишать людей квартиры? Она им еще понадобится. Пусть она останется как страховка их будущей жизни.

— Почему некорректное? — не понимает Ольга. — Мы ведь все равно уезжаем. Зачем нам оставлять квартиру в Москве? Это глупо. У нас не так много денег. Большую часть вещей мы продали, когда Андриан сломал ногу и не мог выступать.

— Знаю. Но мне кажется, что вы совершаете ошибку, свойственную многим отъезжающим. Дело в том, что по российским законам собственником квартиры вы остаетесь в любом случае, даже если переехали на постоянное место жительства в Канаду. Никто не мешает вам оставить квартиру за собой и сдать ее в аренду, получая неплохие деньги на первое время.

— Тогда откуда взять деньги для залога? — она тяжело вздыхает.

Я помню, что она еще должна помочь своему бывшему «другу» — Актеру. И я знаю, где достать деньги, чтобы хватило на все.

— Вам нужно срочно уезжать, — объясняю я ей в очередной раз, — мы не можем ждать, пока вы продадите квартиру, получите деньги и все оформите. Вам нужно выехать уже на следующей неделе. Нет, нет. Это не будет пока выезд на постоянное место жительства в Канаду. Мы — солидная фирма и не занимаемся несерьезными проектами. Нам важно убедиться, что люди готовы жить за рубежом и могут там остаться. Поэтому мы посылаем наших клиентов на некоторое время за рубеж, где они пытаются акклиматизироваться, если хотите. Понравится — будем решать дальше. Не понравится — вернутся обратно.

— Мы можем выехать на несколько месяцев в Канаду и пожить там? — понимает Ольга. Кажется, для нее это решение всех проблем.

— Не совсем. В Канаде вам не разрешат оставаться шесть месяцев без визы. Поэтому для начала вы едете куда-нибудь в страны Карибского бассейна. Идеальный климат, прекрасные условия работы, хорошая зарплата. Некоторые выбирают в качестве «трамплина» Европу. В общем, решать вам.

— Я не совсем понимаю. Вы хотите сказать, что мы можем уехать через несколько дней куда-нибудь в Европу или на Карибы?

— Конечно. Можете поехать даже на Багамские острова. Это райское место. Мы находим вам гарантированную работу, обеспечиваем подписание контракта. Сначала на полгода. Мы должны доверять друг другу. Понравится — останетесь. Не понравится — можете вернуться в любой момент. Паспорта будут всегда с вами. Обратные билеты с открытой датой тоже. Вы имеете дело с солидной фирмой.

— Прямо как в сказке, — восторженно говорит она.

У нее расстегнуты пуговки на блузке. Не одна или две, а сразу четыре, но я не смотрю на ее выступающую грудь. Мне она нужна совсем для другого мероприятия.

— Вы можете попробовать и в Европе, — напоминаю я ей наш первый разговор, — уехать в Хорватию или Словению. Сейчас там абсолютно спокойно. Можете в Болгарию, там у вас почти не будет языковых проблем. В общем, список стран мы вам подберем. А после полугодовой «практики» можете выехать в Канаду, это ваше право.

— Когда мы должны дать ответ?

— Желательно сегодня. Вы же понимаете, какое количество людей хотят попасть на ваше место. Мы подписываем контракт, по которому вы должны получать не меньше двух тысяч долларов в месяц. В случае нарушения контракта мы возвращаем ваш залог. Это на шесть месяцев. Переезд в Канаду мы гарантируем после вашего возвращения, когда вы примете окончательное решение. Все, как видите просто. Нужно только внести необходимую сумму залога, которая нужна для оформления вашего переезда.

— Я не совсем понимаю ваше предложение, — она оказалась чуть умнее, чем я думал. — Мы платим двадцать тысяч, а потом полгода получаем по две. Итого: возвращаем себе двенадцать. Зачем нам такие условия?

— Нет, не совсем так. Вы вносите залог в двадцать тысяч. А потом в течение полугода получаете зарплату, которую можно приплюсовать к этому залогу, если вы отказываетесь от поездки в Канаду. Предположим, вы настаиваете на переезде, тогда выходит, что вы заплатили только восемь тысяч (от двадцати отнять двенадцать, которые вы получите) за возможность пожить полгода на Карибах. И плюс еще мы оформляем весь пакет документов для Канады и пересылаем их в Торонто. Должен честно вам признаться: у нас работают лучшие юристы, но мы не гарантируем, что канадцы примут вас с распростертыми объятиями. В любом случае вы ничего не теряете.

— Мы платим двадцать, — нахмурилась она, — а получаем зарплату только двенадцать. И без всяких гарантий.

— В наше время гарантий не бывает, — улыбаюсь я Ольге, — нужно уметь рисковать. У нас в конторе был ваш муж, которому мы все объяснили. Кстати, я видел его с супругой моего знакомого. Он специалист по компьютерам. Наверно, вы знакомы семьями?

Она вспыхивает. Ревность и стыд — очень сильные чувства, заставляющие забыть об осторожности. Ну как можно поверить, что в многомиллионном городе мы все случайно нашли друг друга? Как в это можно поверить? Но она верит. Она краснеет, кусает губы, ее трясет. Потом она спрашивает:

— Он приезжал к вам с этой женщиной?

— Нет, конечно, — немного испуганно говорю я, — конечно нет. Я их случайно видел вместе. Я думал, вы семейно дружите…

— Дружим, — ядовито роняет она. — Как раз семейно и дружим.

— Но они, кажется, не живут вместе, — вздохнул я, — у ее мужа сейчас такие проблемы. Ему нужно срочно вносить деньги, иначе его посадят, или еще хуже — убьют. Он связался с мафией…

— Не нужно мне об этом говорить, — она явно нервничает.

Что в данном случае сильнее? Стыд за собственное поведение или ревность к мужу? Я обязан завершить этот разговор и сделать наконец свое предложение.

— Вы его знаете? — спрашиваю я об Актере.

— Немного, — она все еще не смотрит мне в глаза.

— Извините меня, — я понижаю голос и оглядываюсь по сторонам. — Вы, очевидно, занимались свингерством?

— Чем? — она наконец поворачивается ко мне. Она явно никогда не слышала этого слова. Она не понимает, о чем я говорю.

— Извините меня еще раз. Но мне кажется, что вашего мужа связывают с той женщиной не только платонические отношения…

— Нет, — чужим голосом говорит она, пытаясь встать, — вы ошибаетесь. Давайте закончим этот разговор.

— Вы встречались с ее мужем? — я почти утверждаю, я не спрашиваю.

Это самый важный момент в нашем разговоре. Она не должна уйти. Она должна остаться.

Ольга вскакивает со стула. Она явно колеблется. Уходить не хочется. Но обсуждать подобные темы…

— Мы гарантируем тайну нашим клиентам, — объясняю я, доставая платок.

Я вытираю лицо и гляжу на нее. Она сомневается.

— Сядьте, — предлагаю я Ольге, — не нужно так нервничать из-за пустяков. Кстати, я сам член клуба свингеров, мы ходим туда с моей женой.

Она садится. Упоминание о моей жене действует успокаивающе. Она полагает, что у такого человека, как я, может быть жена.

— Что такое клуб свингеров? — наконец спрашивает Ольга.

— Обычный деловой клуб, — я начинаю перечислять известных актеров, режиссеров, политиков, которые якобы посещают этот клуб. Конечно о моих подлинных клиентах я молчу. Но она слушает меня с большим интересом.

— Это клуб, где нельзя появляться одному, — поясняю я собеседнице, — только с мужем или с женой. Очень респектабельное заведение. Бывает, что там делают целые состояния.

— Я вас не понимаю.

— Вы появляетесь в клубе с мужем и встречаете другую пару, которая вам нравится. Вы можете вместе поужинать, поговорить, вместе поехать куда-нибудь за город, вместе…

— Достаточно, — она вновь сделала попытку подняться, — какая мерзость. Неужели люди занимаются такими вещами? Я слышала, что меняются женами, но не думала, что у нас в городе…

Тоже мне, апостол морали. Я начинаю нервничать. Если она не поймет по-доброму, придется объяснять по-другому. Но я все еще не теряю надежды.

— Сядьте, — на этот раз я более категоричен, — и не нужно все время вскакивать. Если вы не хотите меня слушать, то мы можем закончить разговор прямо сейчас. Но у меня к вам деловое предложение. Очень неплохое, как мне кажется.

— Какое предложение? — было видно, как она сильно нервничает.

Ну и пусть нервничает. Я приготовился идти напролом.

— Ваш друг, с супругой которого встречался ваш муж, попал в беду. В большую беду. И вы об этом знаете…

— Предположим, что знаю, ну и что?

— Вы также знаете, что ваш муж изменял вам с женой вашего знакомого.

— Откуда вам об этом известно? Вы следили за нами?

— Нет, конечно. И не кричите, здесь тонкие стены. В общем, ваш друг — один из наших клиентов и тоже хочет выехать за рубеж. Я несколько раз приезжал к нему на Кутузовский и однажды увидел, как вы выходили из подъезда. Это не мое дело, но я подумал, что вы свингеры. Решили встречаться парами, я ведь видел вашего мужа.

— Он мерзавец, негодяй, — она явно говорила о своем муже. — Он мне изменял, а я ничего не знала…

Она замолкает, понимая, что выглядит не очень привлекательно. Я терпеливо жду. Она молчит, растерянно глядя по сторонам.

— Я не хотел вмешиваться в вашу личную жизнь, — у меня мягкий, добрый голос. Для сутенера хорошо поставленный голос очень важен. Как у актера.

— Мы уже расстались, — неубедительно говорит Ольга, пряча глаза.

— Меня это не касается, — я смотрю на часы, она должна понять, что мне не очень интересна их история. — В общем, вы знаете, что нужно делать, — объясняю я ей, — вносите залог и собирайте документы. У вас есть несколько дней. Квартиру я вам продавать пока не советую.

Теперь я пытаюсь подняться. Мне их проблемы должны быть до лампочки. Я ведь такой занятой человек.

— У вас есть такие деньги? — пытаюсь я подтолкнуть наконец ее к основной теме нашего разговора.

— Нет, — она качает головой. В глазах застыли слезы.

Я тяжело вздыхаю. Потом, словно размышляя, спрашиваю:

— Вы действительно расстались с этим парнем? — я имею в виду Актера, и она понимает, о ком я говорю.

— Почти.

— Вы могли бы помочь и ему, и себе, — неожиданно говорю я.

— При чем тут он? Каким образом? Второй вопрос мне нравится гораздо больше первого. Но я буду отвечать по порядку:

— У него долг двадцать тысяч. И боюсь, что он не сможет внести эти деньги. А вам до пятницы нужно внести залог — тоже двадцать тысяч. Вместе это сорок. Очень большая сумма. Вы ведь хотите ему помочь?

Честное слово, она кивнула головой. Она даже не подумала спросить меня, откуда я так хорошо осведомлен о делах ее бывшего друга. Впрочем, я ведь сказал, что тоже его знаю.

Она смотрит на меня и ждет. В глазах у нее надежда. Если бы не ее муж-спортсмен, понравившийся взбесившейся жене Дипломата, все было бы в порядке. Она бы никогда в жизни меня не увидела. Но у меня есть заказ, и мой «кодекс чести» требует, чтобы я его выполнил.

— Вы могли бы с мужем посетить клуб свингеров, — обрисовываю я ей решение проблемы, — дело в том, что кредитор вашего друга — очень известный человек. Вы его тоже немного знаете. Он один из владельцев клуба. Насколько я знаю, он видел вас несколько раз. И если вы согласитесь приехать в клуб вместе с мужем, он готов заплатить за вас сорок тысяч долларов.

Конечно, я все придумал. Конечно, Дипломат не даст ничего. Он заплатит мне двадцать пять тысяч. Не десять, как он планировал вначале, а именно двадцать пять, иначе сделка не выгорит. Ведь ему нужно не просто получить удовольствие, он должен найти бычка, который ублажит его жену, а это стоит дорого. Я уже несколько раз говорил со своим заказчиком, и он знает, что цену я поднял не случайно. Из двадцати пяти я готов даже оплатить переезд этих дурачков куда-нибудь на Багамы. Но без всяких гарантий. Или платить им зарплату несколько месяцев, вычитая из нее плату за жилье, налоги и все остальное. В общем, я в любом случае в накладе не останусь. А разговор про сорок тысяч нужен как приманка для дураков. Никакие сорок тысяч никто не внесет. Актеру нельзя давать большие деньги: он начнет покупать наркотики в больших количествах. И уж тем более не нужно платить моему агентству за пересылку документов в Канаду.

Документы мы, разумеется, пошлем. Здесь все без обмана. Но двадцать тысяч — это сумма невероятная. Никто не просит таких денег. Это наше маленькое ноу-хау, плата за удовольствие, которое мы предоставили гимнасту и его жене, подставив им нашу парочку.

— Сорок тысяч? — сумма действует на нее ошеломляюще. — Они заплатят нам сорок тысяч?

— Конечно нет. Но можно будет договориться с хозяином клуба об отсрочке возврата долга для вашего друга, а потом уже о том, что он гарантирует сумму залога для вас.

— Вы сказали, что это известный человек и что я его знаю. Кто он?

Вопрос, на который ловится любая женщина. Предложите ей просто так отдаться первому встречному — и она возмутится. Но скажите, что в нее влюблен один из ее знакомых, и она начнет неделями размышлять, кто именно этот мужчина. Ей приятно думать, что среди ее знакомых оказался человек, страстно желающий близости. Для мужчины важна сама близость, и он согласен переспать с первой же понравившейся ему женщиной. Для женщины важно, с кем именно она будет встречаться. Скажите ей, что среди возможных поклонников может оказаться ее знакомый, и этого достаточно, чтобы она проявила интерес.

— Ваш хороший знакомый, — повторил я, — но поймите, я не уполномочен вести подобные разговоры. Мы серьезное агентство и стараемся…

— Мы должны появиться там с мужем? — перебила меня Ольга.

Кажется, приманку она схватила и сейчас попытается проглотить крючок.

— Во всяком случае, он готов выступить вашим спонсором.

— Вы можете назвать мне его имя?

— Нет, не могу. Как не могу назвать и имя его жены.

— Там действительно бывают с женами?

— Конечно. Иначе это не свингеры. При входе проверяют паспорта. Там бывают только семейные пары.

— Мой друг бывал там с женой?

К этому вопросу я не готов. Попробуем импровизировать. Если скажу, что был, она может разочароваться. Если скажу, что не был, она, возможно, последует этому дурному примеру.

— Не знаю, — это лучший ответ, который я могу дать.

Позже, когда вечером мы с Арнольдом Хендриковичем будем анализировать запись нашего с ней разговора, он мне скажет, что я подсознательно, на уровне интуиции выбрал наилучший вариант. С одной стороны, я как бы открестился от этого клуба, а с другой, не был категоричен, дав ей возможность выбирать.

У нее могут появиться другие вопросы, не предусмотренные нашим сценарием. Поэтому я встаю и прощаюсь с ней.

— Подумайте о моем предложении, — предлагаю я ей на прощание.

— Вы действительно отправите нас в Канаду? — вдруг спрашивает она, но я пожимаю плечами. Женщины бывают так нелогичны. Или они заменяют логику интуицией?

На проспект Мира я возвращаюсь с записью нашего разговора в кармане, чтобы ее прослушал наш психолог. Я еще не знаю, что ждет меня в нашем офисе. Я не знаю, что судьба моих сотрудников предрешена.

Интерлюдия

— Интересно, — сказал Рашковский. — Интересная запись.

Они сидели в его просторном кабинете. Кроме хозяина кабинета, в нем находились еще двое — приехавший с кассетой Лепин и «правая рука» банкира — Леонид Дмитриевич Кудлин. О последнем говорили, что он перешел к Рашковскому «по наследству» от отца. Кудлин работал еще на отца Валентина Давидовича, известного цеховика и организатора подпольных производств в стране — Давида Рашковского. И уже потом, когда сын вышел на самостоятельный путь, Кудлин перешел к нему, став главным советником и поверенным в делах своего нового хозяина.

Высокий красивый Рашковский был полной противоположностью рыхлого, лысеющего, страдающего одышкой Кудлина. Помощник банкира носил мешковатые костюмы и не любил галстуков.

— Значит так, — подвел итоги Рашковский, выключая видеомагнитофон, — получается, что вас очень здорово подставили, Владислав Николаевич.

— Да, — судорожно вздохнул вице-премьер, — они меня подставили. Они сняли нас на пленку. Мерзавец Михелевич, разве я мог предположить, что он занимается такими вещами!

— Вы занимаете высокий пост в правительстве, — холодно напомнил Рашковский, — и должны понимать, что ничего так просто не происходит. Если человек после долгих лет молчания вдруг навязывается вам в друзья, то нужно соблюдать элементарную осторожность.

— Мы выпили много, — признался Лепин. — И до этого мы ездили… Я не думал…

— Нужно было думать. — назидательно произнес Рашковский. — Чего хочет от вас Тальковский? Что он конкретно хочет?

— Отменить наше решение по поставкам. Его австрийские партнеры, очевидно, требуют не прекращать поставки.

— И в результате он получит все проценты от продажи новой партии нефти, а нам придется отказаться от наших планов, — подвел итог Рашковский. — Верно?

— Да, — опустил голову Лепин, — сегодня у нас заседание правительства. Я уже должен быть там. Я не знаю, что делать, кого поддерживать.

Рашковский взглянул на Кудлина. Тот понял, что ему нужно вступить в разговор.

— Я думаю, вам в любом случае полезнее держаться прежней линии, — осторожно начал Кудлин. — Дело в том, что это классический случай шантажа. И если вы поддадитесь один раз, вас будут доить всю оставшуюся жизнь. Кассета никуда не денется, Тальковский не собирается улетать на Марс, вас тоже, насколько я понимаю, устраивает нынешнее положение. Значит, если вы уступите хотя бы раз, то попадете под их влияние и вынуждены будете работать с оглядкой на Тальковского.

«Какая разница? — обреченно подумал Лепин. — Все вы одним миром мазаны — Тальковский, Рашковский». Очевидно, Кудлин уловил что-то в его взгляде, так как продолжил монолог:

— Перебежчикам всегда не доверяют. Все знают, что вы всегда представляли интересы Валентина Давидовича, и если вы, неожиданно отказавшись от своей прежней позиции, переметнетесь на сторону Тальковского, это будет не просто непродуманный шаг, это станет концом вашей политической карьеры. С этого дня с вами перестанут считаться и в правительстве, и в средствах массовой информации.

— Что мне делать? — спросил Лепин. — Кассета у них, и они могут меня опозорить. Вы же понимаете как они могут воспользоваться этой кассетой. Что мне делать?

— Вы можете позвонить премьеру и попросить его отложить решение этого вопроса хотя бы на месяц?

— Нет, это невозможно. Вчера на президиуме кабинета министров мы обсуждали нашу позицию. Самое большое, что я могу сделать, это отложить рассмотрение вопроса на несколько дней. Ну на неделю, не больше. Да нет, это тоже не получится. Вопрос о поставках нужно решать сегодня. Только сегодня. Нет-нет, ничего не выйдет. Я не знаю, что делать, — Лепин схватился за голову.

— Не нервничайте, Владислав Николаевич, — посоветовал ему Кудлин. — Давайте сделаем так. Вы посидите в кабинете и немного успокоитесь. Думаю, мы сумеем найти с Валентином Давидовичем приемлемое решение. Если понадобится, мы пойдем на некоторые уступки Тальковскому. А вы успокойтесь.

— У меня мало времени, — простонал Лепин.

— Десять минут, — заверил его Кудлин, — я попрошу девочек принести вам кофе. Только десять минут.

Он вызвал по селектору секретаря Рашковского и попросил принести кофе для гостя. После чего они вдвоем, вместе с хозяином кабинета, прошли в другую комнату, находившуюся рядом. Здесь были личные апартаменты Рашковского. Кудлин, пропустив вперед Валентина Давидовича, закрыл дверь.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Рашковский.

— Плохо, — признался Кудлин, — если они решили прибегнуть к подобному методу, значит, чувствуют себя «на коне». Очень плохо. Но нельзя поддаваться на шантаж. Ни в коем случае. Иначе мы потеряем все наши позиции.

— Тальковскому, видимо, стало известно, что мы передали президенту информацию о его махинациях в Австрии, — предположил Рашковский. — Я думаю, что наш материал ему очень не понравился.

В руководстве Службы внешней разведки были люди Рашковского, они и «получили» информацию о действиях Тальковского и передали ее президенту.

— Если бы он был уверен, что сможет заблокировать решение кабинета министров на уровне премьера или президента, он не стал бы прибегать к подобным методам, — продолжал Рашковский.

— Верно, — согласился Кудлин, — поэтому решение все равно будет принято в нашу пользу. Нужно только исключить на время из этого процесса Лепина, чтобы не подставлять его. И конечно, разобраться с этой пленкой и с теми, кто делал запись.

— Это легче всего, — отмахнулся Рашковский. — Но что делать с Лепиным? Как-то надо вывести его из-под удара.

— Нужно, чтобы сегодня его не было на заседании правительства, — предложил Кудлин, — чтобы решение было принято без него. Пока Тальковский будет решать, что предпринять, мы найдем всех, кто участвовал в записи этой кассеты.

— Согласен, — кивнул Рашковский, — Но как мы можем не пустить Лепина на заседание правительства? Это же абсурд.

— У него случился сердечный приступ, — пояснил Кудлин, — например, ишемия или микроинфаркт. Об инфаркте говорить не нужно, из-за такой болезни его могут убрать с должности. А вот небольшой сердечный приступ, с которым он попадет в больницу, будет очень кстати. С врачами из кардиологического отделения мы договоримся, это не проблема. Пока он будет в больнице, правительство примет решение, а мы постараемся найти тех, кто нам нужен.

— Да, — согласился Рашковский, — это оптимальный вариант. Нужно объяснить Лепину, что он должен вернуться домой и вызвать «скорую помощь». Бригаду врачей мы подготовим. Я думаю, что сейчас у него сердце действительно болит. И нужно сделать так, чтобы к нему в палату никого не пускали.

— Сделаем, — улыбнулся Кудлин.

— А ты, Леонид, должен найти всех, кто организовал видеозапись, кто участвовал в съемках, всех, кто знает об этой кассете. Разумеется, кроме самого Тальковского. Нужно сделать так, чтобы они замолчали. Раз и навсегда. Ты меня понимаешь?

— Ты же сам сказал, что это легче всего, — напомнил Кудлин и улыбнулся.

Рассказ восьмой

Я вернулся в свой в офис на проспект Мира, чтобы найти Никитина и отправить его к гимнасту. С мужчинами договариваться и сложнее, и легче. Сложнее потому, что уже после первых слов он может дать вам в морду, и на этом разговор закончится. Легче потому, что если он этого не сделает сразу, то не сделает и потом, решив, что можно договориться. Для нормального мужчины одна лишь мысль о том, что к его жене кто-то прикоснется, неприемлема. Если мужчина готов обсуждать условия, то он уже немного свингер, или «ограш», так звучало это страшное слово на Востоке. Если мужчину так называли, это было неслыханным позором, после чего нужно было убить обидчика. У этого слова нет дословного перевода. Если разобраться, то это сутенер, торгующий матерью, женой или сестрой. То есть самый отвратительный тип мужчины, какой только может появиться под солнцем. Не думайте, что слово «сутенер» меня оскорбляет. Это моя работа. Но если меня назовут словом «ограш», если намекнут, что я способен договариваться о своей матери или сестре, которой, правда, у меня нет, я бы немедленно вцепился в глотку обидчику.

В общем, Семен поедет на переговоры, и уже скоро будет ясно, согласен гимнаст на поход в клуб свингеров или нет. Никитина я нашел довольно быстро, благо есть мобильный телефон, и отправил его по нужному адресу. Потом у меня появились новые проблемы. Пришли две девочки, которых мне рекомендовали для работы. Одна была очень неплохая, симпатичная, пухленькая, как персик. Вторая же меня немного насторожила. Ей было никак не больше шестнадцати, а я такими вещами не занимаюсь. Зачем мне проблемы с милицией? И тем более, зачем такие проблемы моим клиентам?

— У тебя есть паспорт? — спрашиваю я у второй девочки.

— Я забыла его дома, — нагло врет она, глядя мне в глаза.

Зачем мне такая дрянь, если она с самого начала меня обманывает.

— Когда принесешь, тогда и будем разговаривать, — жестко говорю я ей.

Дверь в кабинет плотно закрыта, и Раечка не слышит, о чем мы говорим.

Неожиданно девица начинает плакать.

— Мне еще полгода осталось, — хлюпает она, — возьмите меня. Я буду стараться, честное слово.

Что в таких случаях делать, я уже знаю. Достаю носовой платок и протягиваю его девочке.

— Родители живы?

— Только мама, — говорит она сквозь слезы.

— Где работает?

— Не работает. Она инвалид второй группы. Дома сидит.

— Понятно.

Я ведь сразу оценил и ее одежду, и ее разбитые сапожки. Конечно, ей хочется к нашим девочкам; конечно, ей хочется одеваться, хорошо кушать, иметь машину, квартиру. Она и не предполагает, какой страшной ценой будет расплачиваться за все.

— Сколько тебе лет на самом деле? Только без обмана. Скажи честно.

— Четырнадцать, — всхлипывает она. Четырнадцать лет. К серьезным клиентам возить ее нельзя. Она, конечно, не учится и не собирается учиться. А дома ей неинтересно. Голодно и тревожно. Что я должен делать? Выбросить ее на улицу? Отказать? Так она все равно будет заниматься тем, чем решила. Только на вокзалах и в подворотнях, рискуя умереть от случайной заразы, от удара ножом, от выпивки или наркотиков, к которым сразу пристрастится. По большому счету, я спасаю этих девочек, предоставляя им хоть какую-то работу.

— Ладно, не плачь.

У меня есть знакомые женщины, которых интересуют именно такие «нераскрытые бутончики». Хотя я подозреваю, что девочка, сидящая передо мной, уже имеет немалый сексуальный опыт.

— Вот тебе номер телефона, — я показал ей записку, — запомни и верни мне бумажку. Позвонишь и скажешь, что от меня. Там тебя примут.

— Спасибо, — благодарит девочка и морщит лоб.

Я понимаю. Ей трудно запомнить даже номер телефона. У нее нет таких аристократических кровей, как у меня. У нее вообще вместо крови неизвестно какая гадость. Она ведь дочь неизвестного отца и матери-инвалида. И, соответственно, там другие гены, другая наследственность. Ей трудно запомнить семь цифр. Она хлопает глазами и изо всех сил старается запечатлеть в мозгу этот номер.

— Возьми бумажку, — говорю я ей, видя как она мучается, — отдашь в квартире, куда приедешь. Там тебе все объяснят.

Ее подругу я посылаю в другое место. Той уже исполнилось шестнадцать, есть паспорт. Если немного поработать с этой девочкой, из нее может получиться пикантная особа. Если, конечно, у нее окажется хоть капля здравого смысла. Именно поэтому я так ценю Валентину. На сто моих девочек попадаются одна или две интеллектуалки. Остальные — безнадежные дуры.

Впрочем, я люблю их всех. Люблю по-своему. Это даже не жалость, это нечто другое. Я их понимаю. Я понимаю их проблемы, их сомнения. Никогда в жизни я не позволю себе обидеть кого-то из них, если они этого не заслужили. Я стараюсь заботиться о них, чтобы они не болели, не ходили к коновалам-врачам, чтобы хоть изредка чувствовали себя счастливыми.

Есть такие, которые понимают и ценят мою заботу. А есть другие, которые ничего не понимают и ничего не ценят. Вот таких я наказываю. Наказываю так, чтобы другие поняли: поблажек не будет. Или ты работаешь, или убираешься вон. А если ты провинилась, если, не дай Бог, выясняется, что ты еще и обманываешь своего сутенера… Иногда трупы девочек находят в самых разных местах, других «сажают на иглу», третьих просто выгоняют. Способы наказания различны, все решает сутенер.

Девочки уехали, а я вышел в приемную к Раечке, которая говорила с кем-то по телефону. Здесь обычно находятся Раечка и один из наших охранников. Сегодня дежурил Митя. Спокойный, несколько заторможенный бугай, здоровый как бык. Увидев меня, он поднимается со стула.

— Сиди, — разрешаю я ему.

Из приемной можно пройти в четыре кабинета: мой, Югансона, Никитина и Дамкаева. В общем, у нас «солидная контора», в которую не стыдно прийти любому «клиенту».

Раечка, увидев меня, сразу закончила разговор. Кажется, она тайно влюблена в меня, но, слава Богу, у нас очень хорошие, дружеские отношения. Иначе на работе нельзя. Тогда это не работа, а бардак. Начальники, которые спят со своими секретаршами, напоминают мне людей, которые держат собственных жен на производстве. Это примерно одно и то же. Вместо исполнительного помощника вы получаете ревнивую стерву, которая следит за каждым вашим шагом. То есть вы как бы сажаете свою жену на телефон, по которому должны говорить с другими женщинами. Мало того что это глупо, это еще и нерационально.

— Вам звонили, — заглядывая в свой блокнот, Раечка ровным голосом перечисляет звонивших.

— Очень хорошо. Это все? — я усаживаясь на стул рядом с Митей.

— Еще звонили от Славика, — улыбаясь, сообщает мне Раечка. — Хотели уточнить, где именно мы находимся.

— От какого Славика? — я сразу почувствовал неладное: Славик прекрасно знает, где именно мы сидим.

— Сказали, что от вашего знакомого…

Я достаю мобильный телефон и набираю номер Славика. Странно, телефон отключен. Славик никогда не отключает его, даже ночью. Очень странно, что кто-то звонил от его имени… Такого не было никогда. Такого просто не может быть!

Но телефон Славика по-прежнему не отвечает. Я убираю свой мобильник. Не представляю, что могло случиться. В тот момент я и не подозревал, что мои неприятности уже начались. И вдруг я получаю последнее светлое сообщение. Мой телефон звонит, и по номеру, высветившемуся на нем, я понимаю, что это Никитин.

— Я тебя слышу, — быстро говорю я Семену.

— Он согласен, — сообщает мне Никитин радостную новость, — договорились, что они сразу получат наличными десять тысяч долларов, и тогда он пойдет в клуб со своей женой. Но только один раз.

— Скажи, что один, — я опускаю руку. Почему-то мне невесело. Ведь я должен быть доволен: провернул такую сложную операцию. Но внутри меня пустота. Человеческая низость и беспринципность меня всегда пугают. Я сам служу Злу и удивляюсь, как часто Зло торжествует. Если бы Андриан отказался, если бы он попытался набить морду Семену, я бы его уважал. Впрочем, какой, к черту, отказ, если он спит с другой женщиной? Если живет с женой, которая встречалась с другим мужчиной, и считает это нормальным… Разве может такой человек отказаться? Тем более от огромной суммы денег и возможности пожить где-нибудь на Карибах? Конечно, получив десять тысяч, он не успокоится, но больше он ничего не получит. Больше я просто не смогу выжать из нашего Дипломата. У меня и так получились большие накладные расходы. Двадцать пять тысяч долларов заплатит нам Дипломат, но из них больше половины уйдет. Но в данном случае я получил некое удовлетворение от проведенной операции, в результате которой крепкая на вид семья оказалось гнилой внутри.

И вот что я вам скажу, перефразируя Толстого. Счастливых семей почти не бывает. Или встречается одна на тысячу, а может, и того меньше. А все остальные… Они только на вид счастливые, а внутри гнилые. Все гнилые семьи похожи друг на друга. Просто их счастье, что они не встретились с таким персонифицированным Злом, как ваш покорный слуга.

И все-таки интересно: кто звонил от Славика?

Интерлюдия

Они ворвались в его квартиру, как только он открыл дверь. Собственно, сначала на пороге стоял один человек, невысокого роста, худой, с вытянутым лицом и запавшими печальными глазами. Он сообщил, что пришел проверять газ, и Славик спокойно открыл ему дверь. Что мог сделать этот тщедушный тип с хозяином дома, который был выше ростом и вдвое тяжелее его? Но неожиданно оказалось, что за дверью было еще двое. Дверь стремительно распахнулась, и Славик оказался на полу.

Они его ни о чем не спрашивали. Это были настоящие профессионалы. Один из них точно ударил в солнечное сплетение, и Славик согнулся от боли. Его поволокли в спальню, залепили скотчем рот. Тщедушный тип, оказавшийся их руководителем, сел на кровать, спокойно наблюдая, как его подчиненные расправляются с хозяином дома. Связав руки Славику, один из них, также ни о чем не спрашивая, несколько раз ударил его в живот. Видимо, на руке того, кто бил, был надет кастет, так как боль была нестерпимой. Славик замычал и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он готов был сделать все что угодно, рассказать обо всем, лишь бы остановить эту чудовищную боль.

Он начал мычать, давая понять, что хочет говорить. Если ворвавшиеся грабители ничего от вас не требуют, значит, им нужно нечто гораздо большее, чем деньги или ценности, спрятанные в вашем доме. Он замычал сильнее, и тщедушный тип с печальными глазами, разрешил снять со рта скотч.

Славик тяжело задышал, обессиленно закрыв глаза. Два громилы стояли над ним.

— У меня три вопроса, — равнодушно произнес тщедушный, — только три вопроса. Постарайся ответить на них точно, иначе будешь мычать до вечера, пока мы не отобьем тебе все внутренности.

— Какие вопросы? — выдавил Славик. — Кто вы такие?

— Друзья одного твоего знакомого, — пояснил тщедушный тип. — Первый вопрос: кто поручил снимать на кассету Лепина? От кого ты получил это задание?

— Что?!

Славик ожидал все что угодно, только не это. Наверно, ему нужно было промолчать, но он растерялся и не знал, как именно реагировать на подобный вопрос. Тщедушный тип взглянул на одного из своих громил. Тот наклонился и, быстро залепив рот Славику, ударил его сзади по почкам. Тот от боли чуть не потерял сознание. Он изгибался всем телом, стараясь облегчить страдания. Он забыл обо всем на свете, почти обезумев от нарастающей боли. Через несколько секунд ему на голову вылили стакан холодной воды, и он начал снова приходить в себя.

— Успокоился? — чудовищно равнодушным голосом спросил тщедушный тип. — Итак, первый вопрос. Кто тебе поручил снимать Лепина?

Скотч со рта снова сняли. Славик понимал, что лучше рассказать всю правду, иначе просто сойдешь с ума от боли, так умело педалируемой этими головорезами.

— Меня… попросил… Михелевич, — выдохнул Славик, — Виталий… Михелевич. Он живет по адресу…

— Мы знаем, где он живет, — перебил его тщедушный человек. — Я это у тебя не спрашивал. Второй вопрос: кому ты поручил организовать съемку? Мне нужно имя сутенера или организатора этой встречи. Вспомнишь его имя или тебе помочь?

— Нет… Не нужно мне помогать… Я все помню… Я все хорошо помню. Девочек организовал Петр Лютиков. Он известный в городе сутенер. Он организовал и девочек, и оператора.

— Очень хорошо. Где его найти?

— У него офис на проспекте Мира и еще квартира на Кутузовском. Я могу дать его телефоны, все телефоны.

От испуга Славик ничего не соображал, иначе бы он понял, что после таких вопросов человека не оставляют в живых.

— Назови, — ласково разрешил тщедушный.

Славик быстро пробормотал номера телефонов Лютикова. Он еще надеялся спасти себя от новой боли и от смерти, забыв главный принцип любой жертвы — не доверять своим палачам.

— Сейчас проверим, — сказал вдруг тщедушный, пододвигая к себе стоявший на тумбочке телефонный аппарат. Он набрал номер, глядя на Славика. И когда на другом конце ему ответили, он быстро сказал:

— Я звоню по поручению Славика. Вы не могли бы назвать мне адрес своего офиса. Я знаю, что вы находитесь на проспекте Мира, но не помню номер дома. Какой? Большое спасибо.

Он положил трубку. Славик с надеждой смотрел на него.

— Ты сказал правду, — кивнул тщедушный. — Значит, Михелевич предложил, а Лютиков все организовал?

— Да. Так все и было. Они снимали на квартире Михелевича. Я ничего больше не знаю…

— Девочек поставлял Лютиков?

— Да. У него лучшие девочки в городе. Но я не знал, что они будут снимать. Я узнал это потом, — Славик решил, что такая ложь может его спасти.

— У кого сейчас кассета?

— Я отдал ее Михелевичу.

— А копию ты не делал?

— Нет-нет. Конечно нет. Ни в коем случае. Зачем мне копия?

— А кто-то делал копию?

— Наверно, тоже нет. Я не знаю, но могу все узнать.

— Ты ничего не знаешь, — задумчиво сказал, поднимаясь, его страшный гость, — и думаю, что ничего больше не узнаешь. Спасибо за откровенность, но тебе лучше остаться здесь.

Он взглянул на своих спутников. Последнее, что увидел Славик, это лицо наклонившегося к нему чужого человека. Ему снова залепили рот, затем второй палач достал пистолет с длинным стволом. Славик в последнюю секунду понял, что это глушитель. Он попытался крикнуть, но три пули, пущенные в тело, прекратили его многогрешную жизнь.

— Поехали, — кивнул тщедушный, — у нас еще много работы.

Рассказ девятый

В нашем деле очень важна оперативность. Нет, нет, безопасность, отлаженность работы, надежность — это все, конечно, нужно. Но еще и оперативность. Дело в том, что наш бизнес построен на человеческих желаниях. А они могут меняться в зависимости от настроения. У меня раньше так бывало. Звонит клиент и требует срочно девочек. Если я мешкаю или не присылаю ему их сразу, он «остывает», начинает сомневаться. С одной стороны, большие деньги, выброшенные неизвестно на что. С другой, все они немного играют в рулетку со смертью, опасаясь СПИДА или сифилиса. Я, конечно, проверяю девочек, но абсолютной гарантии не может дать никто. И клиент начинает думать, что с женой ему не так уж и плохо, а с любовницей и вовсе хорошо. И отказывается от моих услуг через час или через два. Поэтому в нашем деле важно не упускать момента. Поступил заказ — выполни его сразу, иначе рискуешь потерять клиента.

После звонка Никитина я уже знал, как мне действовать. Откладывать не имело смысла. Нужно было позвонить в бар, который действовал как «свингер-клуб» для избранных, и предупредить, что вечером у нас будут гости. Конечно, сцену мы ставили для семьи Дипломата и для понравившейся им парочки. Для начала все могут быть в масках, а потом обе парочки пройдут в одну из комнат и там могут делать все, что захотят. Если бы не этот проклятый заказ, если бы не деньги, которые мне обещал Дипломат, я бы наверняка поехал к Славику или попытался бы уточнить, кто именно от него звонил. Но я торопился, мне хотелось поскорее закончить с Дипломатом и получить с него деньги. Он ведь согласился на все мои условия. Сначала он предлагал десять, потом мы договорились о двадцати. В последний день окончательная цена была двадцать пять тысяч долларов плюс три с половиной тысячи накладных расходов. Только не думайте, что у меня базар и здесь можно торговаться. Цены могут расти только в сторону увеличения. В конце концов, за больший объем услуг нужно больше платить. Это правильно.

Я позвонил Дипломату и сообщил, что у меня все готово. Это его обрадовало. Потом я назвал цену. Это известие обрадовало его гораздо меньше. Но вообще-то я его понимаю. Платить такие деньги, чтобы какой-то гимнаст обрабатывал твою жену… Дипломат молчал несколько секунд, очевидно, обдумывая сказанное мною. Я даже забеспокоился, что он откажется в последний момент. Но он наконец произнес:

— Договорились. Мы будем вечером там, где вы скажете. Только учтите, что в клубе нас никто не должен увидеть.

— Мы посадим вас за ширму, — успокоил я Дипломата, — если хотите, проведем в специальную кабину. Там две секции. В одной будете находиться вы с женой, а во второй другая пара. Когда вы захотите меняться, ваша жена пройдет во вторую кабину, а молодая женщина оттуда придет к вам. Таким образом, вы будете видеть все, что будет происходить рядом, но вас никто не увидит. Если, конечно, вы сами этого не захотите.

— Очень хорошо, — обрадовался Дипломат, — это идеальный вариант. Моей супруге нравится, когда на нее смотрят, особенно женщины тех мужчин, с которыми она бывает. А смотреть на меня ей не обязательно.

«Она этого просто не хочет, — подумал я, — вот извращенная стерва».

— В общем, мы договорились, — сказал я, — ждем вас вечером в нашем клубе. И не забудьте, что мы принимаем только наличные.

— Надеюсь, вы не думали, что я собираюсь платить кредитной карточкой, — пошутил Дипломат, перед тем как положить трубку.

Он уже со мной шутит. Конечно, я выполнил его заказ, но руки он мне все равно не подаст и за один стол никогда со мной не сядет. Впрочем, и мне неохота садиться за один стол с подобным типом. По большому счету, это я не должен подавать ему руки. У меня честный бизнес, и таких паскудных вещей, как он, я не делаю.

Я отправился на Кутузовский, чтобы увидеться с Алексеем. Нужно предупредить его, чтобы взял камеру. Будет неплохо, если кадры с Дипломатом останутся в нашей картотеке. Бывший дипломат очень богатый человек, и такие кадры всегда можно использовать. Не говоря уже о том, что он не молод и его жена может неожиданно стать богатой наследницей. Вот тогда эти кадры вообще будут на вес золота. Поручив Никитину заниматься организацией сегодняшнего вечера, я позвонил Ольге и сообщил, что встреча назначена на вечер. Еще я сообщил, что ее муж тоже согласен. Она молчала целую минуту, а потом произнесла лишь одно слово:

— Хорошо, — и положила трубку.

Было около четырех часов дня, когда я, закончив свои дела, приехал на Кутузовский. Машину я водить не люблю, об этом я уже говорил. Достаточно и того, что у меня есть несколько автомобилей с водителями, которые развозят девочек по указанным адресам. И конечно, работают на меня, когда это необходимо. Вызвав одну из таких машин, я приехал на Кутузовский. Машину я сразу отпустил, отвезти меня домой мог и Алексей. Он единственный человек, который знает, где именно я живу. Все остальные убеждены, что квартира на Кутузовском — это именно то место, где я проживаю.

Я подошел к подъезду, набрал нужный код, и входная дверь открылась. Затем на лифте поднялся к себе. Позвонил в дверь. Никто не ответил. Я подождал секунд десять. Странно, что никто не ответил. Ведь мы договорились с Алексеем, что после двух он будет ждать меня дома. Я позвонил еще раз. Прислушался. И снова тишина. Непонятно, куда он пропал. Достав ключи, я попытался открыть дверь. К моему удивлению, дверь не была заперта на замок. Такого никогда не бывало. Ее просто захлопнули. Я немного испугался. Чуть приоткрыв дверь, я прислушался. Все было тихо. Я колебался: может быть, не входя в квартиру, вызвать милицию? С другой стороны, зачем мне милиция. Не нужно «светиться». Я открыл дверь шире. Кажется, в квартире никого нет.

На полу лежал какой-то шарф. Я присмотрелся. Это был мой зимний шарф. Я его оставлял на полке у вешалки. Почему Алексей бросил его на пол? Ничего не понимаю. Я все-таки вошел в квартиру и огляделся. В холле был полный беспорядок. Моя обувь была разбросана, коробки из под ботинок валялись как попало. Что искал Алексей? Зачем он сюда полез?

Я прошел дальше. От сильного напряжения у меня разболелась голова. Повсюду был беспорядок, вещи разбросаны, ваза разбита. Похоже, здесь побывали грабители. Непонятно только, куда делся Алексей. Здесь у меня хранилось немного денег. Неужели он решил ограбить собственного дядю, пусть даже двоюродного? Мне не хотелось так думать, но подленькая мыслишка уже не давала покоя. Неужели я ошибался в этом парне? Но почему, почему? Ведь он был устроен, накормлен, я давал ему столько денег, что он смог купить машину. Почему же он решил меня обокрасть?

Достаточно нам попасть в непривычную ситуацию, и мы готовы обвинять в наших несчастьях даже самых близких людей. Потом мне было очень стыдно за эти мысли. Я прошел в глубь квартиры. Нет, не похоже, что здесь орудовал Алексей. Даже в ванной комнате все дверцы шкафа были распахнуты. Что-то здесь искали. Но что?

Я вошел в спальню. Кто-то и здесь хорошо «поработал»: вспорол матрасы, перевернул подушки. Похоже, что здесь побывали какие-то психи! Постояв немного, я прошел в свой кабинет и, открыв дверь, замер от ужаса. Нет, я человек не очень трусливый, но то, что я увидел, заставило меня похолодеть.

На ковре, откинув голову, лежал Алексей. Очевидно, он пытался достать наш «браунинг», спрятанный в письменном столе. У меня было официальное разрешение на это оружие. Видимо, Алексей, обнаружив в квартире неизвестных, каким-то образом вырвался из их рук. Может, он их обманул. Но он успел добежать до стола и достать «браунинг». Я машинально прошел к столу посмотреть, где оружие. Его нигде не было. Значит, Алексей успел достать «браунинг», но в этот момент неизвестный или, скорее, неизвестные, его застрелили.

Я сел на диван. Мне было так плохо, так страшно. Видимо, Алексей умер не сразу. Они его успели помучить: его рука была неестественно вывернута. Наверно, ему ломали руку. На ладони были порезы. Какой ужас! Он пытался схватиться за лезвие ножа. Чего они хотели? Почему так страшно поступили с этим мальчиком? Что они искали? Кто эти мерзавцы?

Я смотрел на своего двоюродного племянника и чувствовал, как во мне закипает кровь моих предков. Сейчас я вспомню, что в моих жилах есть дворянская кровь, и я должен найти своих обидчиков. Сейчас я вспомню, что у меня есть мусульманская кровь, и я обязан найти своих «кровников». Сейчас я вспомню, что у меня есть армянская и еврейская кровь, и я обязан помнить о страданиях своего племянника столько времени, сколько нужно, чтобы найти и покарать его убийц.

А может, ничего и не нужно вспоминать? Может, нужно уйти отсюда, взять билет и улететь куда-нибудь в Европу, чтобы остаться в живых. Чтобы спастись от этих страшных людей, убивших парня. Но я не идиот. Я знаю, что на нашей планете нельзя спрятаться, если тебя хотят найти. Рано или поздно тебя вычислят. Да и куда мне бежать от моего бизнеса, от девочек, к которым я привык, от клиентов? Куда мне убегать из города, который стал для меня родным, из того единственного места, где я могу существовать?

Я смотрел на Алексея, и мне становилось все хуже и хуже. Неожиданно я почувствовал, что меня тошнит. Я вбежал в ванную комнату и едва успел дотянуться до раковины. Немного придя в себя, я почему-то вспомнил ковер в кабинете. Я мог не торопиться в ванную — ковер был безнадежно испорчен запекшейся кровью Алексея. Какой ужас: в такой момент думать о каком-то ковре! Но я думал! Я вернулся в кабинет. Несчастный мальчик. Я наклонился, чтобы внимательнее осмотреть его. Какая-то сволочь наступила ему на руку. Небольшая нога, размер сорок первый, может сороковой. Интересно, кто здесь был? Наверно, Алексей вырвался, у него даже порван карман на рубашке. Наверно, думал, что может взять пистолет и выстрелить. Бедный мальчик. Он даже представить себе не мог, как это страшно — убить человека. Похоже, он замешкался и нападавшие оказались проворнее. Для них убить человека — дело привычное. И они выстрелили в него.

Он умирал, наверно, целую минуту. Или две. Тянулся к пистолету. А кто-то наступил ему на руку ногой. И потом выстрелил еще раз, теперь уже в сердце. Скорее всего, это был контрольный выстрел. Если бы я мог знать, кто это сделал!

Моя рука машинально потянулась к телефону. Я ведь не просто сутенер. Я сутенер для элиты. И среди моих знакомых есть не только офицеры из высшего эшелона милиции или контрразведки. Эти в данном случае не помогут. Наоборот, только помешают. Среди моих клиентов есть и другие, у которых под началом тысячи ножей и стволов и которые умеют быть безжалостными. Я не прощу убийства Алексея, кто бы это ни сделал!.. Сейчас нужно успокоиться и решить, что делать дальше. Ясно, что милицию вызывать нельзя. Для начала они арестуют меня, а потом начнут проверять, действительно ли я не убивал своего племянника. Позвонить Семену? Он сейчас занят организацией сегодняшнего вечера для Дипломата. Его лучше не отвлекать. Тогда придется звонить Арчилу. Он в таких случаях незаменимый человек. Его люди быстро найдут тех, кто это сделал.

Говорят, что Арчил имеет выход на самого Валериана Гогоберидзе, лидера преступных грузинских группировок в Москве. Я так высоко никогда не прыгал. Для меня уровень Гогоберидзе — это как уровень премьер-министра. До него мне не добраться. Но Арчилу я часто оказывал небольшие услуги, присылал, когда нужно, девочек. У него с ними нормальные отношения, и я могу на него рассчитывать.

Неожиданно я вспомнил, что не запер входную дверь, и бросился туда. Хорошо еще, что никто не вошел. Хотя кто мог войти? Убийцы явно что-то искали в моем доме. Все перевернули. Интересно, нашли они деньги в сейфе или нет? Я подошел к серванту и отодвинул его. Похоже, что сейф не трогали. Я набрал нужный код, открыл дверцу. Так и есть. Из сейфа ничего не пропало. Здесь лежат деньги и несколько чистых бланков паспортов. Все в порядке. Несчастный мальчик не сказал им про сейф, а они не догадались отодвинуть сервант. Впрочем, я думаю, никто бы не догадался, что я вмонтировал сейф в стену и закрыл его сервантом. Они же не могли двигать мебель, рискуя шумом привлечь внимание соседей.

Тогда что именно они искали? Я прошел в смежную, примыкавшую к моей квартиру. Вход в нее был из соседнего подъезда. Здесь тоже все было перевернуто, но, похоже, погромщики ничего не нашли. Я достал телефон и набрал номер Арчила.

— Здравствуй, Петя, — раздался его гортанный голос.

Он, очевидно, увидел номер моего телефона на своем аппарате.

— Здравствуй, Арчил, — торопливо сказал я, — у меня неприятности. Очень большие неприятности. Ты можешь приехать ко мне?

— Конечно, могу. Куда приехать?

— На Кутузовский проспект. Только приезжай не один. Возьми с собой кого-нибудь из ребят. Пусть они останутся в машине. Я боюсь, что это может быть опасно.

— Все понял, дорогой. Сейчас приеду. Ты не волнуйся, мы с твоими проблемами быстро разберемся. Я еще хотел тебя спросить насчет той девочки, которая была в последний раз…

— Потом, Арчил, мы все обсудим. Приезжай срочно, — перебил я его, чего никогда раньше не делал.

Он, очевидно, понял мое состояние.

— Уже еду, — сухо сообщил он.

Я убрал аппарат. Нужно осмотреть обе квартиры до прихода Арчила. Что искали здесь грабители? Или это не обычные грабители? Я снова стал осматривать квартиру, прошел в гостиную. Интересно: они включали телевизор, кассеты разбросаны по полу, их вытаскивали из коробок. Кассеты? Кассеты!

Не может быть! Я бросился собирать кассеты. Руки у меня дрожали. Конечно, они просматривали все видеозаписи. Значит, они искали кассету. Или кассеты. Они хотели «изучить» мой «архив» с девочками? Да, так и есть. Пропали все кассеты с моими девочками, все записи, где те демонстрировали свои таланты. Но похитители искали еще что-то. Они искали какую-то конкретную кассету. Но какую? Некоторые, особо ценные, я держу в другом месте. Особо ценные кассеты.

Какая из записей, что мы делали недавно, могла заинтересовать налетчиков? С прокурором из Средней Азии? Но его уже сняли с работы. И потом, азиаты сразу не убивают. Они сначала торгуются, а потом, если нет возможности выкупить материал, присылают убийц. Значит, другая кассета. Недавно Алексей работал… Он снимал… он снимал… Не может быть!..

От страха я едва не пошатнулся. Неужели они искали кассету с Лепиным?! Неужели кто-то узнал, что мы сделали копию с этой записи? Если так, то у меня будут очень большие неприятности. Может, Алексей сказал им про копию? Тогда меня будут ждать на улице и вряд ли оставят в живых. Лепин как-никак вице-премьер правительства.

Я попытался навести в квартире хоть какой-то порядок, когда приехал Арчил. Он позвонил, и я вздрогнул. Сразу пошел открывать. Арчил, поздоровавшись, спросил, что случилось. Я молча провел его в кабинет, где лежал убитый Алексей. У Арчила сразу изменилось выражение лица. Он хорошо знал моего племянника и понял, какое несчастье произошло. Наклонившись к убитому, он целую минуту сидел рядом с ним и затем, поднявшись, сказал:

— Большое горе, Петр, очень большое. Прими мои соболезнования.

— Спасибо, — кивнул я ему, — мне нужно найти тех, кто это сделал. Я хочу знать, кто его убил.

— Понимаю, — ответил Арчил. — Ты можешь мне сказать, почему его убили?

— Из-за меня, — выдохнул я. — Они искали кассеты с нашими записями. Ты ведь знаешь, мы иногда записываем встречи наших клиентов. Но в данном случае у меня не осталось той копии, которую они искали. Они, видимо, не поверили Алексею и поэтому убили его.

— Что это была за запись? — спросил Арчил. Я колебался.

Конечно, нужно бы сказать правду, но как я могу доверить ему такую тайну. Я был в растерянности. Арчил уловил мои сомнения.

— Как хочешь, — равнодушно сказал он, — тогда сам ищи этих подонков, — он сделал движение, чтобы повернуться к двери, но я схватил его за руку.

— Подожди, Арчил, я тебе все расскажу. Мы ведь друзья. Это была запись… Это была запись встречи одного должностного лица с моими девочками.

— У этого «лица» есть фамилия? — мрачно осведомился Арчил.

— Есть, — я все еще тянул, хотя понимал, что сказать придется. — Есть. Это… Владислав Николаевич Лепин, вице-премьер правительства. Он был в постели с тремя моими девочками.

— Какой молодец, — сказал Арчил без всякого выражения. Потом снова посмотрел на Алексея: — Его нужно отсюда убрать. У тебя есть место, где его похоронить? Хотя бы временно. Потом купим место на хорошем кладбище, сделаем справку.

— Какое место? О чем ты говоришь?

— Мы отвезем его к тебе на дачу, — деловито сказал Арчил, — похороним там временно, пока ты нужные справки не купишь. А я попрошу ребят уточнить, кто мог к тебе приехать. Но ты сам понимаешь, что ребятам нужно будет заплатить…

— Это не проблема. Найди мне тех, кто это сделал, — твердо попросил я Арчила.

— Найду, конечно. Мои ребята в машине сидят, внизу у дома. Вызову их, чтобы труп вынесли. Завернут в ковер и положат в багажник. Только тебе нужно с ними спуститься, чтобы соседи ничего не заподозрили.

— Конечно, спущусь.

Мне было очень неприятно, что я буду хоронить Алексея, как собаку, где-то в укромном уголке дачи, но, с другой стороны, Арчил прав, нужно все сделать, как он говорит. Пока я приготовлю справки и куплю место на кладбище, Алексей должен где-то покоиться. А у меня на даче ему будет покойно. Прости меня, Алексей.

— Арчил, — вдруг сказал я неожиданно даже для самого себя, — у меня украли «браунинг». Ты можешь срочно найти мне ствол?

— Тебе нужен пистолет? — не поверил Арчил.

Он напомнил мне техасца, который стоит у нью-йоркской синагоги. Стоит и смотрит на негра, который собирается туда войти. Техасец останавливает негра и с сожалением говорит ему: «Парень, тебе мало, что ты негр, ты еще и еврей?» Если сейчас посмотреть на Арчила, то можно понять, о чем он думает. «Тебе мало, что ты сутенер, ты хочешь еще владеть и незарегистрированным оружием?»

— Мне нужен ствол, — твердо говорю я ему.

— Раз нужен, значит, получишь, — говорит Арчил с неистребимым грузинским акцентом и достает телефон, чтобы позвать сюда своих людей.

Интерлюдия

Заседание правительства началось без вице-премьера Лепина. В секретариат передали срочное сообщение для премьер-министра. Сегодня утром при выезде на работу Владислав Николаевич Лепин неожиданно почувствовал себя плохо. Он вернулся домой и вызвал машину «скорой помощи». С диагнозом «острый приступ ишемической болезни» Лепина госпитализировали. Узнав о случившемся, премьер даже обрадовался: это был лучший выход из создавшегося положения. Ведь комиссия, которой руководил Лепин, подготовила выводы, совпадавшие с мнением президента. А премьер не хотел и не мог идти против решения президента.

Он провел заседание правительства довольно четко. Одним из первых вопросов был доклад комиссии Лепина, который вместо заболевшего вице-премьера сделал министр энергетики. Решение было одобрено, и премьер с удовлетворением отметил, что оно не вызвало споров. Он вернулся в свой кабинет умиротворенным. Болезнь Лепина была очень кстати. Теперь можно было свалить на него всю ответственность. Но поздно вечером, когда он уже собирался домой, раздался телефонный звонок. Премьер покосился на аппарат. Об этом телефоне прямой связи знали всего несколько человек. Телефон прозвонил еще раз, и премьер поднял трубку.

— Правительство поддержало предложение Лепина? — услышал он яростный шепот Тальковского.

— Это были выводы комиссии, утвержденные на президиуме, — недовольно сказал премьер, гадая, откуда банкиру стал известен номер этого телефона.

— Но ведь Лепин не явился на заседание правительства. Вы могли бы отменить сегодняшнее заседание или перенести этот вопрос на другое заседание.

— Нет, не мог, — раздраженно сказал премьер, — мы и так затянули с решением этого вопроса. Я вам в прошлый раз говорил, а вы меня не поняли. Данное решение принято не только под давлением комиссии. Таково было и решение президента.

Он вдруг испугался, что их могут подслушать. Ведь это телефон обычной городской связи. И все-таки интересно, откуда банкир узнал номер его телефона.

— Лепин здоров как бык, — рассерженно сказал Тальковский, — вы ведь понимаете, что он намеренно придумал этот трюк с сердечным приступом, чтобы не появляться на заседании правительства.

— Я привык доверять своим людям, — с трудом сдерживаясь, заметил премьер-министр, — его сегодня утром госпитализировали. Не думаю, что можно притвориться до такой степени.

— Он симулирует. Вы должны были вытащить его на заседание правительства.

Премьеру было особенно неприятно слышать слово «должны». Почему этот банкир полагает, что можно вот так нагло разговаривать с премьер-министром? Он никому и ничего не должен. Но говорить об этом вслух премьер не решился. Он осторожно заметил, что не может подвергать риску своих заместителей, вызывая их из больницы. Что касается симуляции, то вряд ли можно симулировать ишемический приступ. Но затем премьер осторожно добавил, что вопрос о поставках уже решен.

— Решение правительства можно отменить, — заметил раздосадованный банкир.

— Нет, — твердо сказал премьер, — решения мы менять не будем. Извините меня, но мне кажется, вы излишне подозрительны.

— До свидания, — Тальковский бросил трубку и лишь затем громко выругался.

Следующие десять минут он сидел молча, обдумывая ситуацию. Он звонил с дачи, поэтому мог говорить только по городскому телефону. В саду никого не было, но он все-таки огляделся перед тем как набрать другой номер. И затем лихорадочно начал нажимать кнопки, набирая нужный телефон. На другом конце ответили почти сразу.

— Это я, — сказал Тальковский, — наш друг, кажется, решил немного поиграть с нами.

— Что случилось? — спросил его собеседник.

— Он оказался в больнице с сердечным приступом, и заседание правительства прошло без него.

— Они отменили решение?

— Они поддержали решение комиссии. По-моему, наш друг решил таким образом провести нас всех.

— Не нужно говорить по телефону. Я все понял. Что я должен сделать?

— Он не должен был заболеть. Даже если он действительно заболел, то сделал это очень не вовремя. Нужно показать всем его истинное лицо.

— Все ясно. Мы начнем завтра. Я поговорю с кем нужно. Думаю, они не будут возражать против показа видеозаписи. Этот ваш друг нас всех достал. До свидания.

— До свидания, — Тальковский убрал аппарат и закрыл глаза. «Посмотрим, — думал он, — как понравится премьеру скандал в его правительстве. Ведь премьер так любит говорить о моральных ценностях».

Рассказ десятый

Арчил сделал все быстро и аккуратно. Труп несчастного Алексея завернули в ковер и вынесли к машине. Затем мы поехали ко мне на дачу. Час туда, час обратно, еще полтора часа, чтобы вырыть могилу и закопать тело. В общем, в город мы вернулись поздно вечером. Я все время звонил с дачи в наш офис на проспекте Мира, но слышал лишь автоответчик. Этого не могло быть. Рая — существо исключительно дисциплинированное. Я уже начал волноваться, но Арчилу ничего не говорил. Только в девятом часу вечера, когда мы возвращались, я попросил Арчила заехать на проспект Мира.

Когда мы подъехали к офису, было уже достаточно темно. Я подошел к двери и заглянул внутрь. У нас темные тонированные стекла, поэтому с улицы практически ничего не видно. Тогда я позвонил. Митя в любом случае должен быть в офисе, он сегодня ночью дежурил. Но мне никто не ответил. Я взглянул на Арчила. Тот молча следил за моими попытками проникнуть в офис. Ключей у меня не было. Зачем носить ключи от помещения, где всегда есть дежурные? Но теперь попасть в здание я не мог.

Арчил позвал одного из своих ребят, и тот достал нож. Он возился недолго, минуты две. Наконец дверь распахнулась, и мы вошли внутрь.

Рая сидела на стуле. В голове у нее было небольшое отверстие. Не нужно было гадать, как появилось это отверстие. Очевидно, ей выстрелили в голову с порога. Митя лежал рядом с дверью в мой кабинет. Наивный дурачок, он не успел даже вытащить свой газовый пистолет. Его убили несколькими выстрелами в спину.

В моем кабинете царил такой же кавардак, что и на Кутузовском. Мы с Арчилом осторожно вошли внутрь. Арчил молча стоял рядом и старался ничего не трогать. Мы вышли из кабинета. Дверь в кабинет Югансона была закрыта. Я дернул ее сильнее. Она была закрыта на замок. Похоже, Арнольду Хендриковичу повезло больше других — он успел уйти до того, как здесь побывали убийцы. А вот Мукану Калибековичу повезло меньше. Его подвела его исключительная пунктуальность — он никогда не уходил домой раньше шести часов вечера. Он был одиноким человеком, вдовцом, и, похоже, ему нравилось находиться на работе, где всегда были люди.

Дамкаева убили не сразу. Сначала ему выстрелили в живот, а уже потом добили. Может, они добивались от него дополнительной информации? Напрасно старались. Старик был как кремень. Но с другой стороны, он ничего и не знал. А как Югансон? Что с ним? Бросившись к телефону, я набрал номер домашнего телефона Арнольда Хендриковича. Телефон не отвечал. Я набрал номер его мобильного телефона. Тот был отключен. Нужно срочно ехать к Югансону.

— Я думал, у тебя большие проблемы, — сказал наконец Арчил, — но я ошибался. У тебя не проблемы, дорогой, тебе нужно думать о том, как спасти свою жизнь. Если люди входят в офис и стреляют с порога, значит, это очень опасные люди. Очень.

— Поехали к Югансону! — закричал я, теряя терпение.

— Нужно вызвать милицию, — рассудительно сказал Арчил. — Такое количество людей невозможно спрятать. У них есть родные, друзья, близкие. Они будут волноваться.

— Поехали к Югансону, а потом вернемся сюда, — меня душили спазмы ненависти: налаженное дело было развалено из-за одной несчастной кассеты.

— Поехали, — согласился Арчил, — но потом ты вернешься сюда и сам вызовешь милицию. Нам здесь появляться во второй раз не нужно.

— Конечно, — согласился я, выходя из офиса.

Хорошо еще, что на улице было темно и вход в нашу контору находился с обратной стороны дома. Иначе нас могли заметить посторонние, и милиция стала бы искать меня и Арчила с его людьми по подозрению в убийстве моих же сотрудников.

Мы сели в машину и отъехали от конторы. Меня трясло как в лихорадке. Арчил, сидевший со мной на заднем сиденье, взглянув на меня, что-то сказал по-грузински водителю. Тот достал маленькую бутылку коньяка и передал нам. Она была наполовину пуста, но там еще оставалось граммов пятьдесят.

— Выпей, — сказал Арчил, — тебе нужно успокоиться.

Я молча сделал несколько глотков. Коньяк, однако, меня не успокоил. Меня вообще сейчас было трудно успокоить. Югансон жил на Краснопрудной. От проспекта Мира это недалеко. Мы были на месте уже через десять минут. Я посмотрел на окна квартиры Югансона. На четвертом этаже горел свет.

— Он дома, — сказал я Арчилу. — Может, и они там?

— Подожди, — сказал Арчил, — пойдем вместе.

Он что-то сказал одному из своих людей, тот полез в багажник и протянул мне коробку из-под обуви.

— Открой и возьми, — сказал Арчил, — только осторожнее, он может быть в масле.

Я открыл коробку. Там лежал завернутый в масляную тряпку пистолет «макаров». Я знал, что это «макаров». Достав носовой платок, я вытер пистолет. Теперь я чувствовал себя гораздо увереннее. Вместе с людьми Арчила мы поднялись наверх. Подошли к двери, прислушались. Я позвонил в дверь, чуть отойдя от нее, готовый встретиться лицом к лицу с убийцами. Одного я боялся: что за дверью будет молчание. Но вот послышались шаги, и я увидел, как в глазок кто-то посмотрел. Затем дверь распахнулась и на пороге появился живой и невредимый Югансон.

«Наверно, он не открыл дверь убийцам, — подумал я. — А ломать дверь они не решились. Ведь невозможно без грохота выломать стальную дверь». Арнольд Хендрикович, увидев меня, не удивился. Он не удивился и при виде остальных. Он был знаком с Арчилом и поэтому не стал спрашивать, кого я привел с собой. Кивнув головой, он предложил нам войти в квартиру.

Мы с Арчилом вошли, а двое его людей остались на лестничной площадке. Югансон прошел к дивану, сел, и только тут я заметил на его лице огромный синяк. Я пригляделся. Синяк был свежий.

— Что случилось? — спросил я нашего психолога.

— У меня были гости, — объяснил мне Югансон.

— Какие гости? Зачем вы открыли им дверь?

— Я не открывал. Я приехал с работы, поужинал, а затем спустился вниз, чтобы купить молоко и минеральную воду. Когда вернулся домой, они уже ждали меня перед дверью. Пришлось впустить их и даже побеседовать.

— И они вас не тронули? — я не очень верю в такие чудеса.

Похоже, Югансон рассказал им все, что они хотели знать.

— Как видите, тронули, — он показал на синяк, — и вообще я понял, что это настоящие садисты. С такими лучше не спорить. Человеческая жизнь для них не представляет никакой ценности, Петр Аристархович, никакой.

— Чего они хотели? — в такой момент меня меньше всего интересовали его философские воззрения.

— Во-первых, их интересовало, где находится ваша квартира. Я догадываюсь, что они поехали к вам.

— И вы им сказали?

— Конечно, сказал. В такой момент, когда нужно выбирать между кошельком и жизнью, я всегда выбираю жизнь.

— Что еще?

— Они хотели узнать, где вы прячете какие-то кассеты. Я догадался, что им нужны кассеты с записями наших девочек. И сказал, что вы храните их у себя дома. Я надеялся, что им трудно будет попасть к вам. Ведь ваш дом так хорошо охраняется…

«Он еще пытается подвести логическую базу под свою трусость», — я хотел высказать все, что думаю о нем, но промолчал. Неизвестно, как бы я поступил на его месте. Но странно, что они оставили его в живых. Ведь, получив информацию, они обязаны были уничтожить такого свидетеля.

— Что еще они хотели?

— Спрашивали, как выйти на базу данных о наших девочках.

Этого я не знал и не смог сказать. База данных есть только у вас и у Семена Никитина. Меня такие вещи никогда не интересовали.

— Что еще? Почему они не убили вас?

— Я проявил достаточное благоразумие. Но думаю, не из-за этого. Они сломали мой мобильный телефон и перерезали шнур городского. Но они были уверены, что рано или поздно вы приедете ко мне. И они просили меня передать вам буквально следующее: «Нам нужна кассета с записью и имена трех девочек, которые были сняты на пленку». Вот, собственно, и все. Поэтому меня оставили в живых, хотя дело не обошлось без рукоприкладства.

— Как они выглядели? — спросил Арчил.

— Как могут выглядеть убийцы? Двое высоких громил с пустыми глазами садистов, сильные, ловкие, здоровые, мордастые. И третий, кажется, их руководитель. Он невысокого роста, чуть лысоват, узкие плечи, глубоко запавшие глаза, острый нос. Неприятные маленькие ладони. Говорит тихим спокойным голосом. Вот, собственно, и все. По именам они друг друга не называли.

Арчил нахмурился. Я взглянул на него.

— Ты знаешь, кто это мог быть?

— Не хочу гадать. Если это те, кого я подозреваю, то положение еще хуже, чем ты думаешь, — загадочно ответил Арчил.

— Они оставили свой телефон, — показал на столик Арнольд Хендрикович.

Я подошел к столу и взял листок с номером телефона. С номером мобильного телефона. Показал его Арчилу:

— Можно вычислить по телефону, кто эти люди?

— Нет, конечно, — ответил Арчил, — телефон может быть зарегистрирован на любое имя.

— Может быть, мне вызвать милицию и показать им этот телефон? — меня уже трудно было остановить.

— Не нужно, — мрачно ответил Арчил, — если это тот человек, о котором я думаю, то милиция здесь не поможет. Она тебе не поможет, — повторил он.

— Кто это? Ты можешь сказать, кто эти люди?

— Пока не знаю. Нужно проверить. В любом случае давай позвоним, узнаем, чего они хотят. Набери номер.

— Может, записать разговор на пленку?

— Не нужно пленки, — вздохнул Арчил, — не нужно вообще суетиться. Сядь, успокойся и набери номер. А потом мы поговорим.

Я привык доверять профессионалам. Арчил был таким профессионалом. Я взглянул на него. Он как-то изменился с того момента, когда Югансон описал загадочного человека. Мне показалось, что Арчил испугался.

— Что происходит, Арчил? — тихо спросил я. — Ты сдрейфил?

— Звони, — упрямо сказал он, ничего не объясняя. Я набрал номер. Один звонок, второй. Наконец на другом конце раздался мужской голос:

— Кто это?

— Меня просили позвонить.

Я с трудом сдерживался, чтобы не выругаться. Этот убийца сегодня отправил на тот свет моего племянника и трех сотрудников. А я должен с ним разговаривать, вместо того чтобы послать к нему человека с автоматом в руках.

— Подождите, — сказал неизвестный.

Я ждал целую минуту. Наконец услышал другой голос:

— Я вас слушаю.

Очевидно, это был тот самый человек, о котором мне говорил Югансон. Невысокого роста. Это он наступил своей маленькой ногой на руку умирающего Алексея. У меня прервалось дыхание, но я держался из последних сил.

— Что тебе нужно? — прохрипел я. — Чего ты лезешь в мои дела?

— Это ты полез не в свое дело. Если ты сутенер, то и оставайся им и не лезь в политику, дурачок. В общем так. Мне нужна кассета, имя оператора и адреса трех девочек, которые там были. И учти: запись у нас все равно есть. Девочек мы найдем и без тебя. Нам нужен оператор и кассета.

Он не знает, что Лепина с девочками снимал убитый Алексей. Парень им ничего не сказал. Я почувствовал, что уже не могу сдержаться.

— Я тебя… достану, — прохрипел я, — сам зубами загрызу…

— Зубы сломаешь, — спокойно парировал собеседник, — и не нужно так грозно. У тебя есть время до утра. Потом мы за тобой придем. Нам нужна кассета, оператор и девочки. У тебя есть время до десяти утра. Если надумаешь — звони. Если нет, мы придем за тобой. Ты меня понял?

— Нет, — закричал я, — не понял! Это я приду за тобой. Это ты пожалеешь, что родился на свет. Я тебя достану из-под земли. Я тебя…

Он не стал слушать и положил трубку. Я убрал аппарат и посмотрел на Арчила. Тот с мрачным видом, отвернувшись, сидел на стуле. Югансон пожал плечами. Конечно, он трус, но что я мог ему сказать?

— Чего они хотят? — спросил Арнольд Хендрикович.

Я отмахнулся. Разговаривать не хотелось. В тишине неожиданно раздался телефонный звонок. Звонил мой телефон. Неужели убийца передумал и хочет поговорить со мной еще о чем-то? Нет. На аппарате высветился номер телефона Никитина. Только его сейчас и не хватало!

— Я тебя слушаю, — устало сказал я Семену.

— У нас все в порядке, — весело сообщил он.

— Что — в порядке? — не понял я.

В этот момент моя голова была занята совсем другими проблемами.

— Дипломат с женой уже здесь, в клубе. Им очень нравится. Он заплатил деньги. Спрашивает, можно ли сюда приходить в другое время. Гимнасту я звонил. Они с женой сейчас приедут. В общем все о’кей.

— Потом поговорим, — я отключил телефон. Сейчас я не мог думать ни о чем.

Я взглянул на Арчила. Тот понял, что нужно объясниться. Но ничего не сказал. Только поднялся и вышел в прихожую.

— Подождите меня, — попросил я Арнольда Хендриковича и вышел в прихожую следом за Арчилом.

— Что случилось? — спросил я Арчила.

— Я пока ни в чем не уверен, — признался Арчил, — но постараюсь узнать все за несколько часов и сообщить тебе. Но если подтвердится то, что я предположил, то тогда тебе нужно уезжать. Если я не ошибся, то у тебя в городе защиты не будет. Они найдут тебя в любом месте. И никто тебя не сможет защитить. Ни милиция, ни ФСБ, ни бандиты. Никто. Нужно все бросить и бежать. Куда-нибудь за границу. Лет на десять — пятнадцать. Чтобы о тебе забыли.

— Кто это был? — разозлился я.

Арчила не так-то легко напугать, но если и он испуган, значит, у этих убийц очень серьезная «крыша».

— Я все узнаю и позвоню, — сказал Арчил, — давай мы тебя отвезем обратно в офис. Тебе нельзя здесь оставаться.

Я вернулся в комнату, чтобы попрощаться с Югансоном. Тот сидел за столиком. Перед ним стояла бутылка его любимого мартини.

— Вы должны меня понять, — сказал Арнольд Хендрикович, — я не переношу физической боли.

— Конечно, не переносите, — согласился я, — до свидания. И не нужно нас провожать.

Мы вышли из квартиры, и я захлопнул за собой дверь. Век живи, век учись. Над Дамкаевым посмеивались все — и наши охранники, и девочки, и Раечка. Он коверкал русский язык, неуверенно выражал свои мысли, страдал одышкой, был добродушным и смешным старичком. Но когда наступил его смертный час, он умер, как герой, ничего не сказав, несмотря на пытки, которым его подвергли.

Югансоном все восхищались. Он всегда был одет с иголочки. Остроумный, ироничный, веселый, жизнерадостный. Даже его легкий прибалтийский акцент вызывал доверие. Он казался таким надежным, сильным. А в результате выяснилось, что он трус и себялюбец. Век живи — век учись. Я закрыл дверь и, спускаясь по лестнице в окружении людей Арчила, вспомнил голос убийцы. Я знал, что никогда не забуду этот голос. И даже если убийцу поддерживают все бандиты и все спецслужбы мира, то и тогда я до него доберусь. Такой уж у меня сучий характер. Таким я уродился.

Рассказ одиннадцатый

Арчил предложил подвезти меня к офису, чтобы я мог вызвать милицию, но я отказался. У меня были еще кое-какие дела в городе. Никто, кроме меня, о них знать не должен. Я вышел на автобусной остановке, и Арчил со своими людьми уехал, пообещав мне завтра позвонить. Я огляделся. Народу было немного. Я остановил такси и поехал к дому Дамкаева. Не знаю, какой я психолог, но человеку моей профессии нужно уметь разбираться в людях. Нужно понимать, кому можно доверять, а кому нельзя рассказать даже о прошлогоднем визите в Москву одной особы королевских кровей, которая потребовала для себя сразу несколько мальчиков. Забыл сказать, что эта особа была мужчиной.

Югансон был умница, но именно потому, что он был чересчур умный, я не доверил ему несколько своих особо ценных кассет. Умный человек начинает размышлять, как использовать доставшееся ему богатство. Умный человек начинает вычислять, что в данной ситуации может быть ему выгодно. Умный человек особенно опасен, так как может предать в любую минуту, исходя из собственных интересов, которые он легко просчитает. Может быть, поэтому все диктаторы опирались на придурков и на быдло? Ведь с ними легче иметь дело. Когда в вашем окружении есть умный человек, это всегда немного опасно. Он может просчитать любые ваши ходы.

Югансону я свои кассеты не доверил. И конечно, не хранил их у себя дома. И даже Семену Никитину, который сейчас занимается Дипломатом и его супругой, тоже не доверил. Я хранил их в квартире Дамкаева. При этом наш бухгалтер даже не подозревал, что именно я у него храню. Просто однажды я взял у него второй ключ, и мы договорились, что я оставлю у него на шкафу несколько своих кассет. Ему я объяснил, что это порнокассеты, и мне неудобно хранить их дома. Если бы его не убили… Впрочем, нет. Он бы все равно не вспомнил про эти кассеты, а они бы все равно не поверили, что копия, которую они так упорно ищут, находится в квартире Дамкаева.

Теперь очень важно, чтобы меня там никто не видел. Было уже совсем темно, во дворе никого не было. В двери подъезда, где жил Дамкаев, кодового замка не было. Он был выломан, а дверь была распахнута. Войдя в дом, я поднялся по лестнице на второй этаж, достал ключи и открыл дверь. Все было тихо, спокойно. Кассеты лежали на шкафу — там, где я их оставил. Пыльные и никому не нужные. Я бы мог их держать здесь всю оставшуюся жизнь, но уже через час здесь появятся сотрудники милиции, и мне придется давать объяснения по поводу этих кассет. Я старался ни до чего не дотрагиваться, чтобы не оставить отпечатки пальцев. Эти кассеты нужно спрятать где-нибудь на вокзале, арендовав обычную ячейку. Потом я вызову Никитина, чтобы он давал объяснения по поводу событий в офисе, а сам поеду в бар обеспечивать себе алиби.

Как только я протянул руку к кассетам, раздался громкий телефонный звонок. От неожиданности я вздрогнул. Кто мог звонить Дамкаеву? В первую секунду я не сообразил, что это звонит мой мобильный телефон. Я достал аппарат и чуть не выругался. Звонил Никитин: номер его мобильного телефона высветился на моем аппарате. Я включил телефон.

— У нас неприятности, — быстро сообщил Семен.

«Какие еще неприятности могут быть в этот день?» — мелькнуло у меня в голове, но я ничего не сказал. Подчиненные не должны чувствовать колебаний своего начальника. А в нашем деле сутенер не должен сомневаться. Он всегда поступает правильно, иначе он колеблющийся сутенер, а от таких обычно уходят.

— Что ты мелешь? Какие неприятности? — спросил я.

— С Дипломатом. Я из клуба говорю. Эта дура — жена гимнаста — все испортила…

— Подожди, — мне все равно нужно обеспечить себе алиби, и небольшой скандал пойдет на пользу. Клуб расположен совсем недалеко отсюда. — Я сейчас приеду, — сказал я Никитину и, протянув руку, забрал кассеты. И только потом добавил: — Жди меня, я через пять минут подъеду.

Из квартиры я выскочил как ошпаренный. Что еще там могли учудить? В таких делах может произойти все что угодно. Вообще-то свингерство должно быть сугубо добровольным. Не у каждого мужика выдержат нервы, когда его жену используют у него на глазах. Правда, в клубе ничего страшного случиться не должно. Там у нас ребята проверенные, да и охрана постороннего не пустит. В этот вечер там все было приготовлено для Дипломата и его жены. Интересно, что такое могла сделать Ольга, что все испортила?

Я приехал в клуб через десять минут. К этому времени обе парочки уже сидели в отдельных кабинетах. Никитин рассказал мне о наших неприятностях. Поначалу все шло нормально. Все пили, закусывали, пары танцевали. В клубе было всего пять пар, из которых три — наши «подставки». В общем, Дипломат познакомился с гимнастом. Увидев их, Ольга побледнела, но ничего не сказала мужу. Она, очевидно, узнала и Дипломата, и его жену. И видимо, сразу поняла, что не столько Дипломат интересуется ею, сколько его жене нужен ее муж. В общем, она выпила чуть больше обычного и слегка завелась. А мужу Ольги мы подсыпали в стакан немного успокаивающего. На потенцию это не влияет, а нервы успокаивает.

Потом они пошли в разные кабинки. Гимнаст и не вспомнил про свою жену. Кабинки у нас сделаны таким образом, что обе пары могут видеть друг друга через стекло. Чтобы, так сказать, «получать удовольствие». В общем, когда пары начали заниматься любовью, Ольга смотрела в сторону соседей не отрываясь. Казалось, она не замечает, как ведет себя с ней Дипломат. Но жена Дипломата, видимо, слишком увлеклась. Кончилось тем, что Ольга разбила стекло, ворвалась в соседнюю кабинку и довольно сильно поцарапала супругу Дипломата.

Ее, конечно, оттащили, но у той на лице остались следы буйства Ольги. Я вошел в комнату, где сидели Дипломат и его благоверная. Рыжая стерва лет сорока. И хотя на лице у нее были свежие царапины, для своих лет она выглядела неплохо. Тело у нее было упругое. «Наверно, следит за своим здоровьем, соблюдает диеты, ходит в тренажерные залы», — подумал я. Дипломат выглядел расстроенным, но, по-моему, он должен быть доволен, что его стерву поколотили.

— Извините нас, — проникновенно обратился я к жене Дипломата. — Мы не думали, что так все кончится. Но вы должны понять естественное волнение молодых супругов. Они впервые в жизни попали в свингер-клуб.

— Она просто хамка, — сказала высоким голосом женщина, — нельзя так вести себя в приличном месте.

— Конечно, — согласился я, сделав строгое лицо, — мы их очень серьезно накажем.

— Вы вернете все наши деньги, — грозно потребовал Дипломат.

— Не уверен, — улыбнулся я.

Здесь я был в своей стихии. Деньги уже заплачены, и теперь их не вырвет у меня даже святая инквизиция.

— Как это не уверены? Мы ведь договаривались…

— Что я организую вам встречу в свингер-клубе, — перебил я Дипломата. — Что мы и сделали. Ваша встреча состоялась, мы уговорили молодых людей приехать сюда. Они получили удовольствие. Насколько я знаю, вы тоже получили удовольствие с молодой женщиной. Никто не виноват, что ваша жена несколько… увлеклась, и у вашей партнерши не выдержали нервы. Мы можем договориться, и через несколько дней вы снова встретитесь.

Я посмотрел на жену Дипломата. Она чуть усмехнулась. Кажется, ей понравилась такая перспектива. Не исключено, что она вообще скоро станет моей клиенткой. Ей ведь так нравятся молодые мускулистые парни.

— Мы могли бы предложить вам другую пару, — продолжал я, — чтобы компенсировать ваши сегодняшние потери. Вы ведь видели, сколько в клубе семейных пар. Там есть очень неплохие ребята…

— Не нужно, — хмуро сказал Дипломат, — с нас достаточно и сегодняшнего безобразия. Я требую вернуть все деньги и…

— Подожди, милый, — прервала его супруга, — там была одна пара… Очень пикантная… Высокий молодой человек с косичкой и аппетитная брюнетка. Кажется, они пришли вместе. Мы не могли бы сегодня встретиться с ними?

Я смотрел на эту женщину даже с некоторым уважением. Какой темперамент, какая жажда наслаждений! Только что ей поцарапали лицо, увели из постели мужчину, а она готова продолжать, несмотря ни на что. Честное слово, она будет нашим почетным клиентом, я готов предоставить ей скидки.

— Я думаю, на сегодня достаточно, — сказал Дипломат, мрачно посмотрев на жену.

Ее не смутил этот взгляд. Она чувствовала себя уверенно. Эта женщина была слишком развращена, чтобы останавливаться на полпути.

— Надеюсь, нам больше не помешают? — спросила она меня томным голосом.

— Ни в коем случае, — мне она нравилась с каждой минутой все больше и больше. — Я лично прослежу, чтобы вам не мешали. Более того, я поговорю с Ольгой и надеюсь, что в следующий раз…

— Следующего раза не будет, — перебил меня Дипломат, — достаточно и того, что она сделала с моей женой…

— Ничего, милый, — улыбнулась эта потрясающая стерва, — ради тебя я готова потерпеть. Ты ведь не успел получить удовольствие, она вырвалась и, наверно, испортила тебе сегодняшний вечер. А господин Лютиков обещает нам все исправить.

— Безусловно.

Этот Дипломат даже не подозревает, что его ждет. Сейчас я пущу к нему одну из своих лучших девочек. Сейчас он у меня «получит удовольствие». И она тоже, разумеется.

— Я все сделаю, — улыбнулся я женщине. — Спасибо за понимание наших проблем.

Она вновь усмехнулась мне в ответ, даже не взглянув на мужа. Кажется, ей будет мало только «свингер-клуба». Не удивлюсь, если узнаю, что рога ее мужа уже превосходят всякое воображение.

Войдя в общий зал, я подозвал двух наших ребят. Того самого молодого парня с косичкой, на которого «положила глаз» супруга Дипломата, и его «жену».

— Идите туда и сделайте так, чтобы они запомнили сегодняшний вечер на всю жизнь, — сказал я им, прибавив пару-тройку крепких выражений. Если я напишу, как именно я посоветовал себя вести и что именно делать, меня могут посадить на пятнадцать суток за хулиганство. Я не пожалел крепких выражений. Ребята меня поняли.

Когда они ушли, я пошел к гимнасту и его жене. Кассеты были все это время у меня в руках. Я с ними не расставался.

Войдя в комнату, я обнаружил Ольгу и Андриана, сидевшими по разным сторонам комнаты, очевидно, они успели поссориться и не разговаривали друг с другом.

— Как вам не стыдно! — обратился я к Ольге. — Вы ведь интеллигентный человек. Разве можно себя так вести?

— Уходите отсюда! — закричала она. — Я не хочу здесь оставаться, это мерзко, гадко, мерзко!.. — она зарыдала в полный голос.

— Если хотите, — пожал я плечами, — то, конечно, можете уйти. Никто не будет заставлять вас делать что-то насильно. Здесь собираются приличные люди, а вы так сорвались. Можно было заранее предупредить нас о вашем нежелании.

— Уйдите, уйдите от меня прочь! — продолжала рыдать Ольга. — Я не хочу здесь оставаться, не хочу…

— Никитин, — позвал я Семена из коридора, — вызови машину и скажи, чтобы их отвезли домой.

— Мы оплатим все ваши расходы на выезд в Канаду, — проявил я благородство. — Денег вы, конечно, не получите, но расходы мы оплатим. Документы получите через две недели. До свидания.

При моих словах гимнаст поднял голову. Мужчины всегда больше скоты, чем женщины. Я сказал все, что хотел, и вышел в коридор. Мой принцип очень прост. Плату за услуги я беру вперед. Деньги, которые я должен отдать, мы отдаем после. Вот, собственно, и вся механика. В нашем деле все может сорваться из-за какой-то мелочи. Однажды солидный клиент умер при встрече с нашей девочкой от сердечного приступа. В другой раз молодой человек, которого мы вызвали для одной из дамочек, оказался не способным ее удовлетворить. Скандал был грандиозный. В общем, бывает всякое, но я готов к любым неожиданностям, кроме тех, которые произошли сегодня вечером у меня в офисе.

Когда гимнаст и его жена уехали, я позвал Никитина и рассказал ему о том, что произошло в офисе. Он был в ужасе. Испугался, понимая, что могут добраться и до него.

— Успокойся, — посоветовал я ему, — возьми кого-нибудь из ребят для алиби и поезжай туда. Сначала позвони, затем постучи, потом стучи громче, чтобы привлечь внимание. Сразу вызови милицию, чтобы все соседи знали о случившемся. Я поеду на вокзал, но телефон у меня будет включен. Если спросят, ты позвони и вызови меня в наш офис. Все понял?

— Понял. А кто это был? Что им от нас нужно?

— Это тебя не касается. Будешь меньше знать — будешь дольше жить.

Я не стал рассказывать ему ни про Арнольда Хендриковича, ни про Алексея. Этого ему знать не нужно. И милиция не должна знать, что именно случилось. Пусть ищут убийц, напавших на наш офис.

Вместе с одним из наших охранников, бывшим сотрудником милиции, Никитин поехал на проспект Мира. Я прошел к кабинкам, где должны были находиться Дипломат, его жена и наши ребята. Из кабинок доносились приглушенные стоны. Я улыбнулся. Эту ночь они запомнят на всю жизнь.

Потом я поехал на вокзал. Мне нужно было спрятать кассеты и оружие. Уже когда я был на вокзале, мне позвонил Никитин. Мое задание он выполнил. Когда я приехал в офис, там уже было полно сотрудников милиции и прокуратуры, стояла толпа соседей и любопытных.

Мрачные сотрудники прокуратуры и уголовного розыска ходили среди убитых. Меня допрашивали три или четыре раза, каждый раз, когда появлялось новое начальство. Через полтора часа приехала группа телевизионщиков, тоже вызванная Никитиным. Рано утром по телевидению прошло сообщение о трагедии на проспекте Мира.

Меня отпустили в шестом часу утра. Я не должен был появляться у своего дома. Югансон сообщил налетчикам адрес, и теперь там наверняка находятся люди, которые очень хотят со мной побеседовать. Я поехал на вокзал и взял пистолет. Кассеты я оставил в ячейке, где они и лежали. Код, кроме меня, не знал никто, и я не собирался его никому сообщать. Эти кассеты были моим «страховым полисом». Я вернулся на Кутузовский. Мне больше некуда было идти.

Набрав код, я вошел в подъезд. Все было тихо, но я на всякий случай приготовил оружие. В свою квартиру я поднимался по лестнице, тихо и осторожно. Добравшись до дверей, я огляделся и достал ключи. И вдруг услышал за спиной тихие шаги. Я бросил ключи на пол и, развернувшись, поднял пистолет, сжимая его в потной руке.

— Стой, — негромко сказал я, — не подходи. У меня пистолет. Не подходи ближе, иначе буду стрелять…

Интерлюдия

Утром следующего дня руководитель одного из телеканалов получил кассету с указанием показать ее по телевидению в вечернее время, когда у экранов собирается самая большая аудитория. Руководитель канала считал себя человеком интеллигентным, даже высокоинтеллигентным. Очевидно, он и не подозревал, что интеллигентность подразумевает нечто большее, чем общая начитанность и просто руководство одним из гуманитарных учреждений. Кассета поступила от одного из самых видных чиновников страны с конкретным указанием показать ее по каналу, сделав содержавшийся в ней материал общедоступным. Интеллигентный человек в подобных случаях подает в отставку. Чиновник-приспособленец, считающий себя интеллигентом, показывает видеозапись, а потом долго и неубедительно объясняет, почему он это сделал.

Кассета лежала на столе руководителя канала. В течение дня он несколько раз просматривал ее, понимая, что, с одной стороны, ее придется показать, а с другой, его репутации будет нанесен невосполнимый урон. Поэтому руководитель мучился сомнениями, не зная, как поступить. Тем более что на кассете была зафиксирована встреча вице-премьера Лепина с тремя проститутками, и спутать Владислава Николаевича с кем-то было почти невозможно.

Руководитель канала знал, что между Тальковским, который был против Лепина, и Рашковским, который поддерживал вице-премьера, идет негласная война. И он понимал, что, показав кассету, он раз и навсегда становится в ряды сторонников Тальковского. Одновременно он приобретает и могущественного врага, который не простит ему этого выпада. И поэтому колебался еще больше.

Вечером, часам к шести, он позвал своего заместителя, по слухам, имевшего выход на сотрудников Рашковского, и поделился с ним своими сомнениями. Ровно через десять минут после разговора о возможном показе уже знал Кудлин. Еще через пятнадцать минут об этом узнал Рашковский, к которому приехал Кудлин.

— Свидетели есть? — поинтересовался Валентин Давидович.

— Кажется, нет, — тяжело дыша, ответил Кудлин.

Он спешил сюда с другого конца города, когда ему сообщили о кассете. Понимая, что разговор по мобильному телефону может быть зафиксирован, он примчался в офис банка «Армада», чтобы лично рассказать обо всем своему патрону.

— «Кажется» — это не ответ, — нахмурился Рашковский.

— Я проверю, — пообещал Кудлин, — но, насколько я знаю, они поработали чисто.

— Значит, свидетелей нет, — подвел итоги Рашковский, — тогда нужно придумать какой-нибудь отвлекающий ход и показать запись по нашему каналу телевидения.

— Мы уже придумали, — сбивая дыхание, сообщил Кудлин. Он кашлянул, чтобы отдышаться. — Постараемся сегодня снять несколько роликов, в которых будут представлены известные исторические лица. Два или три человека в сомнительных ситуациях. И перейдем к нашим. Снимем кого-нибудь из премьеров, уже ушедших в отставку. Гримеры добьются, чтобы сходство было абсолютным. Тогда можно будет говорить, что эта кассета — подтасовка, ложь. А изображенный на ней человек загримирован и снят в целях компрометации известного лица. Ведь свидетелей все равно в живых уже нет.

— Очень хорошо, — кивнул Рашковский, — а может, нам просто выкрасть эту кассету у телевизионщиков и, таким образом, не допустить ее показа?

— У них может быть копия. Вчера мы искали другую копию весь день. Это не выход. Гораздо лучше использовать наш вариант, чтобы превратить этот показ в анекдот.

— Успеете снять свою кассету?

— Мы работаем со вчерашнего дня, — сообщил Кудлин, — надеюсь, что вечером прокрутим нашу кассету даже раньше них. И тогда их показ превратится в посмешище.

— Если не будет живых свидетелей, — напомнил Рашковский, взглянув на собеседника.

— Конечно, — согласился Кудлин. Выйдя от Рашковского, он прошел в свой кабинет и, подняв трубку, набирал номер.

— Это я, у нас несколько поменялись планы. Копия нам уже не нужна. И все, кто там был, тоже не нужны.

— Понимаю, — сказал тщедушный человек на другом конце провода, — у нас осталось совсем немного работы. Думаю, к вечеру закончим.

— До свидания, — Кудлин положил трубку. Потом снова поднял ее и, набрав другой номер, спросил: — Как идут ваши съемки? Когда будет готов окончательный вариант записи?

Рассказ двенадцатый

У меня дрожала рука. Я очень боялся сорваться. Если это один из убийц Алексея, я не сдержусь, не смогу. Но неожиданно я разглядел знакомое лицо. Молодая женщина. Где я ее видел? Черт возьми, ну конечно. Это же Кира, та самая новенькая, с которой я даже не успел толком поговорить. Она ведь заменила Галину на встрече с Лепиным.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спросил я. — Почему явилась ко мне? Что случилось?

— Они убили Луизу, — тихо сказала Кира.

Она не плакала, не кричала, только тихо сообщила об убийстве подруги. Я вообще не люблю истеричных женщин.

Я огляделся по сторонам. Все было спокойно. Открыл ключом дверь. Вошел в квартиру и позвал Киру. Она была среднего роста, с правильными чертами лица. Длинные волосы до плеч, чуть вздернутый носик. Когда она вошла, я закрыл дверь.

— Почему ты приехала сюда? — спросил я ее, едва мы оказались в квартире.

— Мне некуда идти, — пожала плечами Кира, — они ждут меня у дома.

— Пройди в комнату и сядь на диван, — приказал я ей, — только ничего не трогай.

Она прошла в комнату и покорно села на диван. Ее, кажется, не испугал бардак в квартире.

— Они были и у вас? — спокойно спросила Кира.

Почему она так спокойна? На нее несколько раз жаловались. Получается, что она слишком флегматична.

Я двигаю к себе кресло и усаживаюсь в него.

— Давай по порядку. Откуда ты знаешь про Луизу?

— Я сейчас у нее была. У меня есть ключи от ее квартиры. Они задушили Луизу. Она лежала на кровати. Я увидела ее и сразу ушла.

— Почему ты поехала к ней в пять утра? Вы вместе работали сегодня ночью?

— Нет. Я была у подруги. Мы не работаем без вашего разрешения. Луиза была послушной и никогда не работала без вашего направления. Она боялась случайных связей. Я вернулась домой поздно, к двум часам ночи. Во дворе встретила соседку, она сказала, что дома меня ждут трое мужчин. Я подумала, что они из милиции, и решила домой не ходить. Я живу на квартире, у хозяйки. Позвонила ей с улицы, она тоже сказала, что меня ждут. И в этот момент разговор прервался… Я потом несколько раз звонила, но телефон не отвечал. Тогда я решила поехать к Луизе. Поехала к ней и увидела, что она убита. Поняла, что лучше домой не возвращаться. И к подругам ехать побоялась. Поэтому решила приехать к вам и все рассказать. Какой-то мужчина утром вышел из вашего подъезда собаку выгуливать, и я воспользовалась этим и вошла в подъезд. Вот и все.

Я чуть не прикусил губу от бешенства. Я обязан был догадаться, обязан был предупредить своих девочек. Ведь убийцы искали не только копию кассеты. Они наверняка видели запись. Им нужно было уничтожить все следы. То есть не только стереть видеозапись, но и убрать всех, кто там участвовал. Я должен был догадаться! Вместо этого я занимался проблемами жены Дипломата. Меня подвела обыкновенная жадность. Погнался сразу за двумя зайцами. Я бросился к телефону и набрал номер Валентины. Она жила в хорошем доме, дверь в ее квартиру стальная, если она ее еще не открыла, значит, все в порядке. Но на мои звонки никто не отвечал. Только на четырнадцатый звонок, когда я потерял уже всякое терпение, раздался сонный голос Вали:

— Слушаю вас.

— Здравствуй, Валентина, — быстро сказал я довольный уже тем, что она жива. — Слушай меня внимательно. Никому не открывай дверь. Ни-ко-му! Даже если скажут, что пришли от меня. Ты слышишь? Даже если скажут, что от меня. Никому не открывай!

— Я вас слышу, — сонным голосом сообщила Валентина.

— Проснись, дура! — разозлился я. — Тебя сейчас придут убивать. Ты меня слышишь?

— Да, — испуганно ответила Валентина.

— Закрой дверь и никому не открывай, — приказал я ей, — если будут ломиться, сразу вызывай милицию. Никуда из дома не выходи без моего разрешения. Никуда. Ты меня хорошо поняла?

— Да, — очевидно, она уже действительно проснулась.

— До свидания, — я бросил трубку.

Взглянул на Киру. Почему этой новенькой так повезло? Говорят, что в казино обычно везет новичкам и дуракам. На дуру она не похожа.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Лимитчица? Или нет, ты, кажется, москвичка.

— Я из Твери. Я вам уже говорила.

— Может быть. Я забыл. У тебя в Твери остались родственники?

— Только тетка. У меня шесть лет назад умерла мама, и я жила у тетки. А когда кончила школу, приехала поступать в институт и не поступила. Работала в чертежном бюро курьером, потом начальник начал приставать, и я уволилась. Взяли секретарем в другую фирму. Там то же самое. К тетке возвращаться было стыдно. Подружилась с Луизой, у нее двоюродная сестра поступала вместе со мной. Ну а потом Луиза привела меня к вам.

— Ты куда поступала?

— В театральный, — вздохнула Кира.

— Актрисой хотела быть, — покачал я головой.

Все они хотят сразу получить и деньги, и славу.

— Хотела, — с вызовом сказала Кира, — хотела, но ничего не получилось. Поэтому и пришла к вам.

— Ты так говоришь, как будто пришла к дьяволу.

— А это разве не одно и то же? — вдруг сказала эта нахалка.

Я даже замер от неожиданности.

— Длинный язык у тебя, — предостерег я ее, — отрезать могут. Нельзя так разговаривать со своим сутенером. Тебе об этом Луиза не говорила?

— Говорила, а мне все равно. После смерти мамы я никому не верю. И ни во что не верю. Бога нет, есть только дьявол. Вот мы все ему и служим. А Бог давно забыл про нашу Землю. Говорят, что Земля находится где-то на краю Вселенной, может поэтому Бог и махнул на нас рукой.

— У тебя целая философия. В школе хорошо училась?

— Закончила с серебряной медалью. Золотую не дали, у меня не было никого, кто бы помог, а медаль была одна. Вот ее и получила племянница заведующей роно. А мне поставили по литературе «четверку» и дали серебряную медаль.

Сколько таких судеб у меня было. Сколько их прошло через мои руки. Потерявшие родителей, оставшиеся одни девочки из провинции. Все они мечтают стать актрисами. И никто им не говорит, что из тысячи актрис выбивается одна. Там не только талант, там еще удача, везение, случай. Вообще мне всегда жалко этих несчастных гуманитариев, или представителей творческих профессий, как их называют. Актеры, писатели, художники, композиторы — вся эта шушера безденежная. Вечно они спиваются, колют наркотики, глупо кончают свои жизни. И все рвутся в художники или в актрисы.

Сколько известных художников вы знаете? Можно пересчитать по пальцам одной руки. Сколько известных писателей, которые не подыхают с голоду, ходят в чистых костюмах и могут содержать свои семьи на собственные гонорары? Вот то-то и оно. Никто не говорит молодым начинающим талантам, что все это — адский труд и никаких гарантий на успех. Никто не объясняет статисту, что на одного преуспевающего приходится тысяча неудачников. Может, поэтому они все такие несчастные? Такие неприкаянные. Мне их всегда бывает жаль. Я ведь сам закончил институт искусств и знаю эту братию. Выпивка и наркотики — вот конечный пункт, к которому почти все приходят.

А насчет актрис. Я бы вообще запретил принимать туда девочек в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Что они еще знают о жизни? Если бы Кира знала, что в прежние времена проституток и лицедеев хоронили за пределами кладбища, может, она бы пошла поступать в какой-нибудь технический вуз? Хотя нет, наверное, все равно настаивала бы на своем, как и остальные. Из ста инженеров один бывает неудачником, один талантливым, а остальные девяносто восемь — обычные, рядовые работники, как-то устраивающиеся в жизни. Из ста актрис… девяносто девять — неудачницы. Впрочем, об этом я уже говорил.

— Значит, ты недовольна, что работаешь на меня? — спросил я Киру.

— Плачу от радости, — дерзко ответила она. — А вы как думаете? Неужели вы считаете, что я с детства мечтала заниматься именно этим? Поэтому и школу с медалью закончила? Чтобы на вас работать. Чтобы этих похабников обслуживать.

— Ты мне свою медаль в нос не суй, — мрачно парировал я.

Вообще-то я не позволяю своим девочкам так со мной разговаривать. Но здесь был случай особый. С одной стороны, она напугана случившимся, ей нужно выговориться. А с другой, у меня сегодня тоже был не очень-то легкий день, и мне тоже нужно успокоиться. Поэтому я так лениво реагирую на ее выпады.

— Умирала бы с голоду на улице, — продолжал я, — а если такая умная, могла бы мне сказать. Я бы тебе помог в институт устроиться.

— Как Валентине, — усмехнулась Кира, — чтобы машина меня на занятия возила, как честную и чистую девочку. А потом чтобы я ездила всякую жирную сволочь развлекать. Знаете, как по ночам она в подушку плачет? Она ведь ни с одним приличным парнем познакомиться не может. Ваш водитель-стукач сразу обо всем вам доложит.

— Ладно, хватит, — перебил я ее, — разговорилась тут. Я никого насильно не держу. Не хотят — на здоровье. Пусть подыхают с голода. Или тебе больше нравится начальника бесплатно ублажать?

— Если бы нравилось, я бы к вам не пришла, — вздохнула Кира. — Ничего мне не нравится. И поздно уже все менять. Вы меня извините, Петр Аристархович, просто у меня настроение сегодня не то.

Я подошел к ней, опустил руку ей на голову. Потом повернул к себе. Больно дернул за волосы. И стал расстегивать молнию на брюках. Их необходимо иногда учить.

— Не нужно, — простонала она, пытаясь вырваться, — пожалуйста, не нужно.

Конечно, это был урок. Конечно, мне не хотелось этого делать. У меня не было для этого настроения. Но я обязан учить своих девочек, иначе каждая из них решит, что может разговаривать подобным образом со своим сутенером.

Она слабо сопротивлялась. Но я не имел права разрешать ей вести себя подобным образом. Я бросил ее на пол и несколько раз довольно больно ударил по ребрам. Она терпела молча. Это мне не понравилось. Брюки у нее были узкие, ненавижу эти джинсы. Ну, в общем, я даже не стал ее раздевать. Снял ремень и несколько раз больно ударил. Потом еще больнее, изо всех сил. Вот тогда она заплакала. Громко, навзрыд. Я сразу убрал ремень. Собственно, бил я ее не столько для воспитания, сколько для шока. Если после убийства подруги она говорит такие гадости мне, своему сутенеру, значит, она дошла до предела. Здесь нужен болевой шок, нужна сильная встряска. Когда она заплакала, я принес ей воды.

Она оттолкнула мою руку, но я почти насильно заставил ее пить. Потом поднял на руки и отнес в ванную комнату. Она не сопротивлялась, очевидно решив, что я хочу продолжить ее мучения. Но, раздев, я поставил ее под контрастный душ: горячий, холодный, горячий, холодный, а потом долго растирал пушистым мохнатым полотенцем. И наконец, отнес и уложил на кровать. После чего принес ей горячего чаю.

Конечно, я сволочь и сутенер. Конечно, я эксплуатирую естественные человеческие пороки. Конечно, я должен наказывать своих подопечных. Но я должен и заботиться о них. Иначе зачем они приходят ко мне? Иначе чем я отличаюсь от обычного уличного сутенера, который имеет свою долю с одной-двух женщин, чтобы сразу отдать деньги за очередную дозу наркотика?

Я почти насильно заставил Киру выпить горячего чаю. Когда она, наконец, допила чашку, она вдруг взглянула на меня и в ее голубых глазах заплясали чертики.

— Спасибо вам, — сказала она, чуть задержав мою руку.

Это было уже лучше. Между нами должно быть доверие, иначе не может быть никакой работы.

— Отдохни, — улыбнулся я ей в ответ и вышел из комнаты.

Мне нужно было обдумать ситуацию. Сегодня меня наверняка еще раз вызовут на допрос в прокуратуру или в милицию. Никитин, скорее всего, еще там. Он про кассету ничего не знает, его убивать не станут. Их будет интересовать оператор. Если Луиза им сказала, тогда они успокоятся, ведь Алексея они уже убили. Если нет, то и тогда не станут второй раз приезжать сюда, опасаясь, что и здесь будет милиция. Я ведь вызвал милицию в наш офис. Значит, теперь они попытаются убрать Валентину и Киру. Эти две девочки им очень мешают. Нужно для начала спасти Валентину. Черт побери. Только семь утра. Арчил наверняка еще спит. Позвоню ему через час, чтобы он поехал к Валентине. Ее нужно срочно отправить куда-нибудь за границу. Лучше в Польшу, кажется, у нее есть польская виза. Я набрал номер телефона. Снова пришлось ждать несколько минут пока Валя ответила. Очевидно, она спала.

— Слушаю вас, — сонным голосом произнесла Валентина.

— Ты закрыла дверь? — спросил я.

— Конечно закрыла. На все замки.

— У тебя польская виза осталась. До какого числа?

— Еще целый месяц. Они сказали тогда, что могут пустить и по приглашению, но вы отправили мой паспорт в посольство и…

— Я все помню. Паспорт у тебя дома?

— Да.

— Очень хорошо. Тогда слушай меня внимательно. Собери свои вещи и не забудь взять паспорт. Ты сегодня улетаешь в Варшаву. Там тебя встретит Миша. Ты все поняла или еще не проснулась?

— Поняла. А как же моя учеба?

— К чертовой бабушке твою учебу. Возьмешь академический отпуск. Или декретный. Это мы потом решим. Сейчас собери свои вещи и жди моего звонка.

Я набрал номер моего партнера в Варшаве. Вы думаете, у нас нет своей сети в Европе? Наши девочки пользуются популярностью в любой европейской столице. Впрочем, их девочки тоже. Иногда клиенты хотят француженку или польку, иногда негритянку или мулатку. Сделайте свой заказ заранее, оплатите его — и в течение двадцати четырех часов вы получите удовольствие, которое оплатили. Точно так же и в других странах. Если им срочно нужны наши девочки, я сразу высылаю нужное количество туда, где уже заплачено.

Правда, западные бизнесмены не занимаются такими глупостями. Их вполне устраивают местные кадры. Это наши гуляки требуют лучших девочек из Москвы, чтобы было с кем поговорить и кому поплакаться в жилетку. Дозвонившись в Варшаву, я разбудил своего партнера. Тот сразу все понял. Ему не нужно ничего объяснять. У девочки возникли проблемы, поэтому ее нужно принять в Варшаве. Никаких вопросов, все о’кей.

Теперь нужно подождать часа полтора, пока проснется Арчил. Нужно попросить его обеспечить охрану Валентине вплоть до ее вылета в Варшаву. Когда вытащу Валентину, буду решать, что делать с Кирой. А потом уже решим, как нам поступать с убийцей. Может, действительно отдать ему кассету? Время у меня еще есть.

С другой стороны, нужно решать, что делать с Кирой. Плохо, что они так быстро всех вычислили. Наверно начали с Луизы. У той полгорода знакомых, и не узнать ее на видеозаписи было невозможно. Конечно, они вышли на других девочек через Луизу. Эта дура, наверно, перед смертью сказала, кто снимал и кто был вместе с ней. Представляю, как обрадовались убийцы. Получается, что оператора они убрали, даже не зная, что его тоже нужно было убить. Раньше это называлось «перевыполнением плана», и за такие вещи давали ордена и медали. Хотя на самом-то деле нужно было наказывать. Если из отпущенного материала вы сделали не сто предметов, а сто пять, значит, вы либо халтурили, либо крали материал. В любом случае лучше выпускать сто хороших предметов, чем сто пять с браком. В западных странах это сразу поняли, в нашей же стране не понимали целых семьдесят лет. Впрочем, я не в накладе. При Советах я бы не смог так развернуться. Тогда проституция была загнана в подполье. Я уже не говорю, что за любой гонорар в иностранной валюте автоматически пришивали статью о валютных преступлениях. Мы боялись иметь в кармане даже пять долларов. А теперь?

Я считаю, что все сутенеры некогда великой империи должны скинуться и поставить памятник Михаилу Горбачеву за то, что он для нас сделал. А если еще все воры, которые стали миллионерами, дадут деньги, то памятник можно будет отлить из чистого золота. Ему и Борису Ельцину. Это они вдвоем, на пару, разрушили старую систему. И если мы, сутенеры, получили только свободу, то государственные воры получили миллиарды долларов и неограниченные возможности воровать государственные средства. Я думаю, что девяностые годы двадцатого века войдут в мировую историю как пример невиданного «хапка». Все бросились грабить некогда богатое и сильное государство. И не только наши. В республиках нашлись свои «сутенеры». Они тоже быстро смекнули, как можно быстро разбогатеть. Ох, как они зарабатывали! Арабские шейхи — младенцы по сравнению с нашими среднеазиатскими и кавказскими бонзами. Я ведь их обслуживаю и знаю, какие деньги они тратили. В казино, на девочек, на кутеж. Миллионы долларов.

Два золотых памятника должны стоять в Москве. Я бы лично дал на это любые деньги. Ведь при старой системе я был никому не нужным театральным критиком. И мог при самом удачном варианте рассчитывать на «Жигули» шестой модели и кооперативную квартиру где-нибудь в Мытищах. А сейчас? Гуляй — не хочу. Да и с девочками вышло некоторое послабление. Раньше считалось, что с проституцией нужно бороться. А потом поняли, что бороться не следует. Кто хочет, все равно найдет себе женщину. Да и статьи такой уголовной нет. Подозреваю, потому, что большинство наших министров и депутатов — мужчины. И не просто мужчины, а мои потенциальные клиенты. Им ведь тоже нужны мои услуги.

В спальной уснула Кира, а я обдумывал, как с ней быть. Конечно, ее тоже нужно вывезти из Москвы. Конечно, ей лучше улететь вместе с Валентиной. И улететь быстро, не откладывая. Самолет на Варшаву, кажется, вылетает в одиннадцать. Эти подонки дали мне время до десяти. Они наверняка сюда больше не сунутся. Будут ждать меня на другой моей квартире. Тогда, выходит, время у нас еще есть.

Если Арчил заберет Валентину и приедет ко мне, то я успею отправить Киру вместе с ним. У меня есть бланк приглашения из Польши, заверенный по всем статьям. С этим приглашением можно вылететь в Польшу и без визы. Значит, я впишу данные Киры в этот бланк и отправлю их вместе с Валентиной. Я взял сумку Киры, чтобы достать паспорт. И не нашел никаких документов. От злости я едва не выбросил сумку. Получается, что все документы она оставила дома. Сколько раз я им говорил, чтобы брали с собой паспорта. Хотя бы для милиции. С другой стороны, она ведь была у подруги, могла и не подумать. Лицо у нее обычное, русское, никто не подумает, что она приехала, например, с Кавказа, поэтому и не остановят.

Значит, с Польшей у нас не получилось. Нужно спрятать Киру в другом месте. Может быть, у меня на даче? Про нее Арнольд Хендрикович знать не мог, я его туда не возил. И Луиза знать не могла, это точно. Значит, на даче. Так будет надежнее. Как глупо, что она пришла ко мне без паспорта.

У меня в последнее время стали возникать некоторые проблемы с брюнетками, особенно с девочками из Средней Азии. Как только менты видят темненькую, сразу пристают с проверкой документов. Они даже не подозревают, что среди женщин с Кавказа немало светловолосых. И среди чеченок бывают очень светлые. Я уже не говорю про армянок или грузинок. Даже у лезгинов и азербайджанцев можно встретить светловолосых женщин. Но наша милиция упрямо пристает к брюнеткам, не давая нам работать. Я уж не говорю про мужчин. Конечно, ко мне никто не привязывается — ведь я почти не хожу по улицам пешком. Но сколько моих клиентов и знакомых по-глупому попадает в милицию. Непонятно, как можно различать людей по цвету волос или глаз? Мне, например, все равно, кто платит. Будь он арабом или негром, американцем или китайцем. У меня настоящий интернационал. Все друг друга любим. И все друг друга ненавидим. А вот у милиции, выходит, свои пристрастия. Кстати, насчет милиции. Нужно позвонить знакомым и сказать о нашей беде. Нужно подключить всех, кого только можно, задействовать все мои связи. Сейчас именно тот случай, когда «жареный петух клюнул». Нужно вспомнить, кто сейчас может быть полезен.

Скорее бы уж было восемь часов, когда можно будет позвонить Арчилу. Звонить раньше неудобно, он наверняка спит. И позже нельзя. Арчил должен успеть вывезти и посадить в самолет Валентину до десяти утра. Да и мне пора отсюда исчезнуть. Гарантий, что убийцы не появятся здесь во второй раз, никаких. Если они нагло стреляют в центре города, значит, не боятся никого, тем более милиции.

В восемь утра я разбудил Арчила. У него был недовольный сонный голос. Я извинился и попросил его отвезти Валентину в аэропорт и посадить в самолет, вылетающий в Варшаву. Билет бизнес-класса я предварительно заказал по телефону. Его можно взять в кассе прямо перед вылетом.

— Хорошо, — сказал после некоторого колебания Арчил, — мы ее отвезем. Когда можно ее забрать?

— У тебя есть полчаса, — взглянул я на часы, — а я позвоню ей и скажу, чтобы открыла тебе дверь. Только ты скажи, что просишь разрешения позвонить от нее. Это будет нашим паролем.

— Понял. Сейчас позову ребят.

Арчил положил трубку, а я позвонил Валентине и предупредил ее, что приедет Арчил. Она знала его в лицо. Я назвал ей пароль. Он должен гарантировать ей безопасность.

Потом позвонил Семену. Он, конечно, спал. Милиция отпустила его только в седьмом часу утра. Они все еще пытались что-то выяснить. Как будто не ясно, что убийцы были со стороны. Я ждал несколько минут, пока жена Семена его будила. Наконец он взял трубку.

— Слушаю, — сказал он сонным голосом.

— Проснись, — рявкнул я, — сегодня не время спать.

— Только лег, — услышал я тяжелый вздох Семена, — работа у нас ненормированная, как у шахтеров в забое.

— В следующий раз я отправлю тебя в забой, — зло пообещал я ему, — кстати, у них как раз день строго нормированный. Вот у служащих день действительно ненормированный. И у руководства. Как там у Дипломата, узнал, чем все закончилось?

— Этой стерве понравилось, — оживился Никитин, понижая голос. — Кажется, она достает своего мужика. В общем, ей очень понравилось. И она сказала, что хочет еще раз посетить наш клуб. А муж ушел еле живой. Он, кажется, не ожидал такого. В следующий раз он вряд ли пожелает прийти, будет сачковать… Впрочем, не исключено, что он снова захочет получить такое удовольствие. И тогда заплатит больше.

— Возьмем с них двойную плату, — удовлетворенно хмыкнул я.

Хоть одна приятная новость за несколько дней.

— Возьми машину и подъезжай ко мне на Кутузовский, — сказал я Семену. — Когда въедешь во двор, встань у деревьев. Оглянись вокруг, чтобы никого не было. И мне позвонишь снизу. Все понял?

— Понял, — вздохнул Никитин. — Когда приехать?

— Через час. Прими душ и выпей кофе. Но только не засни за рулем. Мне еще автомобильной аварии не хватало.

— Приеду, — пообещал Семен.

Я знал, что могу на него положиться. Значит, Валентину вывезет Арчил, а я постараюсь спрятать Киру. После этого можно будет поговорить с этим тщедушным типом, который водит за собой убийц. Отдам я им кассету, не нужна она мне. Лишь бы не трогали меня и моих девочек.

Интерлюдия

В половине девятого темно-синяя «Ауди» подъехала к дому Валентины. В машине сидели Арчил и двое его боевиков. Сразу за ними затормозил второй автомобиль. Это была красная «Шкода», в которой было еще трое боевиков. Арчил догадывался, кто именно стоял за убийствами, и опасался, что у него могут попытаться отбить Валентину.

Выйдя из автомобиля, он огляделся по сторонам. Кажется, ничего подозрительного. Арчил приказал двоим из приехавших проверить подъезд, прежде чем он поднимется в квартиру Валентины. Они вошли в подъезд. Все было тихо. В машинах остались трое боевиков. Рядом с ними на сиденьях лежали автоматы.

Арчил поднялся наверх в сопровождении боевиков и позвонил в дверь. Когда Валентина посмотрела в глазок, он громко сказал, что хотел бы позвонить от нее. Валентина сразу открыла дверь. Эта молодая женщина всегда нравилась Арчилу. В ней было что-то особенное, она отличалась от других девочек Лютикова. Высокая, стройная, красивая, уверенная в себе, породистая — он любил таких женщин. Дважды Лютиков присылал к нему Валентину и ни разу не взял денег.

— Собралась? — спросил Арчил.

— Да, — кивнула она на сумку. — Все собрала.

— Паспорт не забудь, — напомнил Арчил и показал на сумку одному из своих людей; тот забрал ее. Они спустились все вместе, и Валентина села в «Ауди» рядом с Арчилом. Машины готовы были тронуться, когда на противоположной стороне улицы затормозил зеленый «Рено».

Арчил увидел сидевшего в нем человека и машинально потрогал оружие. Водитель, повернув к нему голову, тихо спросил:

— Что делать? Уезжать?

— Подожди, — приказал Арчил. Сидящие в «шкоде» боевики приготовили автоматы, но не стреляли, ожидая приказа Арчила. Из «Рено» вышел невысокий тщедушный человек с глубоко запавшими глазами. Подняв ладони, он медленно пошел к «Ауди». Арчил негромко выругался и вышел из машины, приказав водителю не стрелять без его сигнала.

Перейдя улицу, незнакомец приблизился к Арчилу. В его машине сидело двое. Силы были явно неравны. Пятеро боевиков Арчила только и ждали его сигнала. У тщедушного не было ни единого шанса уйти живым, если он решится применить силу и отбить молодую женщину.

— Здравствуй, Арчил, — печальным голосом сказал тщедушный.

— Здравствуй, Ивар, — кивнул в ответ Арчил, — я еще вчера понял, что это ты зверствуешь. Твой почерк вся Москва знает.

— Ты на меня не наговаривай. У тебя под началом сколько боевиков? А у меня только несколько человек.

— Мои боевики людей не режут, — раздувая ноздри от негодования, сказал Арчил, — и невинных людей не убивают. Сколько ты вчера народу положил? Я ведь сразу понял, что это был ты. Как только мне психолог обо всем рассказал. Он только не сказал, что вы с ним земляки. Побоялся, наверно.

— Мы с ним побеседовали, — равнодушно сказал Ивар, — ты ведь знаешь, чьи задания я выполняю. Мне поручили, и я делал свою работу.

Ивар был одним из тех убийц, которые нагоняли ужас на всю Москву. Его не посылали на обычные убийства. Он должен был появляться со своей «бригадой» только там, где нужно было продемонстрировать не только силу, но и неслыханную жестокость. Ивар был своего рода карателем для всех зарвавшихся бандитов и рэкетиров города. Говорили, что указание ему давал сам Кудлин, правая рука Валентина Рашковского.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Арчил.

— Отдай нам девочку. Мы как раз за ней приехали.

— Нет, не отдам. Если хочешь, можешь взять силой, — Арчил оглянулся на своих людей и хищно улыбнулся.

— Зачем силой? — грустным голосом спросил Ивар. — У тебя ведь ребята с автоматами. А у меня только двое и те с обычными пистолетами. Вы нас за секунду уберете. Мы даже не успеем пикнуть.

— Тогда разговор закончен, — решительно сказал Арчил.

— Не совсем, — так же равнодушно проговорил Ивар, — я тебя подожду здесь, пока ты вернешься.

— Не нужно ждать, — усмехнулся Арчил, — я уезжаю.

Он повернулся и пошел к машине. Трудно было заставить себя повернуться к врагу спиной, но он это сделал. Если Ивар поднимет руку, его разнесут в клочья. Но Ивар стоял и терпеливо ждал, пока Арчил подойдет к машине. И в этот момент зазвонил мобильный телефон. Нервы были так напряжены, что Арчил вздрогнул. Осторожно достав мобильник, он открыл дверцу автомобиля.

— Слушаю, — сказал он, усаживаясь в машину.

— Здравствуй, Арчил, — услышал он голос Валериана Гогоберидзе.

Если бы в этот момент позвонил умерший отец Арчила, он был бы удивлен куда меньше. Гогоберидзе был коронованным королем грузинской мафии, высшим авторитетом в среде преступных группировок, одним из тех, чье слово считалось законом на всем пространстве бывшего Советского Союза. Арчил видел этого человека лишь дважды, но его хриплый голос запомнил на всю жизнь.

— Это Валериан говорит, — услышал он. — Что у тебя за проблемы с какой-то женщиной?

— Никаких проблем, батоно Валериан, — переводя дыхание, сказал Арчил. — Мой друг попросил отвезти его женщину в аэропорт, — добавил он на грузинском.

— Друг попросил? — переспросил Гогоберидзе.

На Кавказе были свои понятия о чести, и даже «вор в законе» не стал бы их нарушать. Именно поэтому Гогоберидзе уточнил:

— Это его жена?

Врать такому человеку было нельзя, и Арчил, вздрогнув, взглянул на Валентину.

— Нет, — выдавил он, — не жена.

— Может быть, это его любимая женщина? — продолжал допрос Гогоберидзе.

Ивар стоял там, где они расстались, и молча наблюдал за происходящим. Нужно было отдать должное его мужеству: в любую секунду кто-то из боевиков мог не выдержать и разрядить автомат в его сторону.

— Нет, батоно Валериан, она не его любимая женщина, — убитым голосом признался Арчил.

— Тогда скажи мне, кто она ему? — уточнил Гогоберидзе.

Арчил взглянул на Валентину. Бедная женщина. Она и не подозревает, что разговор идет именно о ней. Или подозревает? Она смотрела в другую сторону, словно прощаясь с этой жизнью.

— Это проститутка, которую попросил вывезти ее сутенер. Простите меня, батоно Валериан, что говорю о таких вещах.

— И ты хочешь помочь этой проститутке?

— Меня попросил мой друг…

— Я тоже считал тебя своим другом. И хочу попросить тебя об одной услуге…

Арчил замер от ужаса. Он знал, о чем именно его попросит Гогоберидзе.

— Отдай эту женщину людям, которые за ней приехали. Так нужно, Арчил. Ты окажешь мне большую услугу. А другу скажи, что тебя попросил твой земляк, которому ты не мог отказать. Ты меня слышишь?

— Да, конечно, я вас слышу.

— Ты меня хорошо понял?

— Конечно, — с трудом произнес Арчил, — я все понял.

— До свидания, — Гогоберидзе отключился.

Арчил почувствовал, как тяжелая капля пота сползает с его лба. Он смахнул пот.

— Что-нибудь случилось? — спросила Валентина, увидев, как он изменился в лице.

— Нет. Ничего. Ничего, — повторил он, снова выходя из машины.

— Что нам делать? — спросил водитель.

— Ждать меня, — крикнул Арчил.

Он быстрыми шагами подошел к Ивару. Тот стоял на месте, спокойно ожидая разъяренного Арчила.

— Будь ты проклят, убийца! — гневно прошипел Арчил. — Думаешь, тебе все дозволено? Я тебя, гниду, своими руками потом удавлю. Ты теперь мой «кровник». Такого оскорбления я не прощу.

— Хорошо, — согласился Ивар. Казалось, его ничто не может выбить из колеи. — Посади женщину в нашу машину.

— Сам сажай, — прохрипел Арчил, — но клянусь, я тебе этого не прощу. Такого оскорбления…

Ивар прошел мимо него к машине. Пустые угрозы его не интересовали. Это был человек дела. Спокойно, словно в машинах не было боевиков Арчила, он подошел к автомобилю и, наклонившись, печальным голосом сказал Валентине:

— Может, вы пересядете в нашу машину?

— Ты кто такой? — ощетинился сидевший рядом с водителем боевик, но получил толчок в бок.

Подошедший Арчил молча наблюдал, как Валентина выходит из машины. Ивар шел рядом с ней. Он даже придержал ее за руку, когда из-за поворота показался микроавтобус. Они перешли дорогу и сели в «Рено» Ивара. Почти сразу из машины вышел один из людей Ивара и попросил передать вещи Валентины. Водитель взглянул на Арчила. Тот кивнул головой.

Он смотрел на «Рено» и чувствовал себя последним подлецом. Ему было горько и обидно, что с ним так обошлись. Но отказать Гогоберидзе значило не просто подписать себе смертный приговор. Это означало превратиться в изгоя, стать отверженным, подставить под удар семью, родственников, друзей… Отказать высшему преступному авторитету, своему земляку, было невозможно. И Арчил это прекрасно понимал. Он стоял и смотрел, как вещи Валентины грузят в машину. Затем автомобиль уехал. Сидевшие во второй машине боевики Арчила так ничего и не поняли. Когда «Рено» скрылся за поворотом, он достал свой мобильный телефон и набрал номер Лютикова.

— Петр, это Арчил говорит, — убитым голосом сказал он.

— Что случилось? — спросил Лютиков. — Вы уже в аэропорту?

— Нет, — выдавил Арчил, — мы в городе. Я позвонил тебе сказать, что твой друг — подлец. Трус и подлец, Петр. И ты меня пойми, если сможешь. Простить меня я не прошу.

— О чем ты говоришь? — испуганно произнес Лютиков. — Почему я должен тебя понимать?

— Я отдал Валентину чужим людям, — сообщил Арчил непослушными губами, — тем самым, которые были вчера у твоего психолога. Я еще вчера понял, кто это был…

— Как это отдал? — перебил его Лютиков. — Почему?! Как ты мог отдать им Валентину?

— Мне приказали, позвонил такой человек, которому я не мог отказать. Никак не мог.

— И ты отдал им Валентину?! — закричал Лютиков. — Ах ты, сукин сын! Что ты наделал?!

— Я не смог ее защитить. Прости меня, Петр. Я позвонил тебе, чтобы сказать об этом. И еще я хочу тебе посоветовать. Уезжай из Москвы. Иначе тебя достанут. Быстро уезжай. Я знаю, кто был у тебя в офисе. Ты его не сможешь остановить. И ничего не сделаешь, даже если пойдешь в милицию. Они придут и убьют тебя даже в кабинете министра внутренних дел. Ты меня понял, Петр?

Лютиков молчал. Он был раздавлен свалившимся несчастьем, ошарашен поведением Арчила. Только теперь он начал понимать, с каким Злом столкнулся и как зыбко его нынешнее состояние.

— Что мне делать, Арчил? — вдруг прошептал Лютиков. — Ты ведь понимаешь, что они меня в покое не оставят, даже если я уеду отсюда.

— Не знаю, — мрачно ответил Арчил. — Я ничем не могу тебе помочь. Прости меня Петр, я не смог ее защитить.

Лютиков отключился. Арчил взглянул на свой телефон и вдруг с бешенством швырнул его на землю. Куски разбитого аппарата разлетелись вокруг.

— Батоно Арчил, — обратился к нему один из боевиков, — что с вами?

— Как ты сказал? — обернулся к нему Арчил с налитыми кровью глазами. — Какой я «батоно»! Я самый настоящий сукин сын. Я подлец, предавший друга.

Для него была невыносима сама мысль, что он оказался вынужден предать друга и сдать женщину, пусть даже и проститутку. Это противоречило его пониманию чести. Для мужчины с Кавказа честь была превыше всех понятий, существующих в природе. И оказаться предателем было самым страшным наказанием. Арчил заскрипел зубами от бешенства.

— Убью, — прошипел он, вспоминая Ивара, — все равно найду и убью этого мерзавца.

Рассказ тринадцатый

Мы уже выходили из квартиры, когда позвонил Арчил. Я ожидал чего угодно, но такого… Если они смогли отнять Валентину у Арчила, значит, мое положение аховое. Арчил говорил таким убитым голосом, что я испугался. Представляю, как они на него «наехали». Я взглянул на часы. У меня оставалось не более часа. Может быть, Валентину еще можно спасти? Я вспомнил номер, который набирал вчера у Арнольда Хендриковича, и набрал его снова. Может быть, еще удастся спасти Валентину.

— Слушаю.

Я вновь услышал этот неприятный голос. У него какой-то трудноуловимый акцент. Может быть, он прибалт или европеец? Но акцент этот почти незаметный, легкий.

— Это Лютиков говорит, — торопливо говорю я, — у вас моя женщина.

— У тебя много женщин, — равнодушно отвечает убийца.

— У вас моя женщина, — повышаю я голос. — Значит так, мои условия: кассета за женщину. Встречаемся через час. Ты отдаешь женщину, я отдаю кассету. Все понял?

— Где встречаемся?

— На Белорусском вокзале. На пятом пути. И учти, ты должен стоять вместе с женщиной, иначе я к тебе не подойду. Ты меня понял?

— На пятом пути, — повторил убийца, — мы будем тебя ждать.

Я отключил телефон. Время для Валентины я выиграл. К этому времени Кира была уже одета. Мы спустились вниз и сели в машину Никитина.

— У нас очень мало времени, — сказал я ему, — позвони ребятам, собери всех, кто у тебя есть. Пусть едут на Белорусский вокзал. Там будет убийца с женщиной. Обещаю, что заплачу сегодня по полной программе. Мне нужны все ребята, кого сможешь найти. Спортсмены, охранники, рэкетиры, бандиты, словом, все. Ты меня понял?

— Я соберу всех, — кивнул Никитин.

— Пусть соберутся у Белорусского через сорок минут, — приказал я, — у тебя всего сорок минут.

Представляете, какая у меня клиентура? И сколько мне нужно иметь знакомых водителей и охранников. Если бы у меня был в запасе хотя бы день, я бы собрал тысяч пять, не меньше. Но у меня было только сорок минут. И поэтому их оказалось человек тридцать пять.

Мы подъехали к Белорусскому вокзалу, и я объяснил ребятам ситуацию. Убийца будет на пятом пути вместе с Валентиной. Бежать ему некуда. Нужно блокировать все выходы, чтобы мы остались с ним один на один. А как я буду с ним разговаривать, это мое дело. Ребята все поняли. Они решили, что приехали на обычную разборку.

Еще через двадцать минут мы были на вокзале. Никитин с Кирой находились в зале, а я пил пиво, ожидая, когда часы пробьют десять. Кассеты у меня с собой не было. Зачем нести кассету человеку, которого я собирался убить? И Арчил не прав, говоря, что я ничего не смогу сделать. Очень даже смогу.

Пять минут десятого. Никитин вышел к пятому пути. Через минуту он вернулся и кивнул мне, показывая на стоявшие поезда. Значит, все в порядке: убийца был там вместе с Валентиной. Наши ребята поспешили на перрон, чтобы блокировать выходы. Я медленно пошел за ними. Торопиться мне некуда. В кармане у меня пистолет. И я твердо решил застрелить этого гада.

Думаете, у сутенеров нет души? Думаете, мы состоим из одного дерьма? Как бы не так. Конечно, мы используем человеческие слабости, но ведь мы и помогаем своим девочкам, стараемся защитить их от мужского свинства, от любой пакости. Я уже говорил об этом, но хочу повторить еще раз. Может быть, у меня и поганая работа, но это работа, которую я делаю честно. Я не разрешаю обворовывать моих клиентов, я не обманываю их, поставляя зараженных девочек, я честно выполняю все заказы. Девочек я тоже стараюсь не обманывать. Все знают правила игры, и все стараются их соблюдать. Но когда мне плюют в душу, как эти убийцы, я не могу терпеть. Конечно, я поступил неправильно, сделав запись с этим вице-премьером, но ведь и он не был ангелом. Зачем он лезет к моим девочкам? Неужели не может найти себе любовницу? Так нет, его на «сладенькое» потянуло. Ясно, что любовница не разрешила бы ему многое из того, что он проделывал.

Я шел навстречу убийце, держа руку в кармане. Где-то позади остались Никитин и Кира. Я не оглядывался, зная, что все пути блокированы и убийца никуда не денется. Я уже видел их, оставалось совсем немного, метров пятьдесят, когда сзади раздался громкий крик Киры.

— Осторожно! — закричала она.

Я машинально оглянулся и чуть пригнулся. Это спасло мне жизнь. Стреляли из окна стоявшего на пути поезда. Убийца оказался хитрее, чем я думал. Он спрятал сообщника в вагоне поезда. Достав пистолет, я разрядил его в направлении выстрела. Вокруг поднялся крик, началась паника. Послышался звон разбитого стекла. Я увидел, что стрелявший бандит тяжело оседает. Поезд медленно тронулся. Я обернулся, чтобы разобраться с главным убийцей. Но того нигде не было. Только на асфальте лежала Валентина. Поезд уходил, набирая скорость. Значит, убийца успел вскочить в уходящий состав. От злости я чуть не заплакал. Валентина лежала, задыхаясь, хватая губами воздух. Он, очевидно, выстрелил ей в спину, а затем вскочил в уходящий поезд. Ненавижу людей, которые стреляют в спину!

Валентина умирала. Вокруг начали собираться наши люди. Ко мне подскочил Никитин.

— Уходим! Уходим! — крикнул он. — Быстрее уходим.

Он тащил меня куда-то в сторону, а я все смотрел на умиравшую Валентину. Семен буквально втолкнул меня в машину и рванул с места в тот момент, когда вокзал начала оцеплять милиция. В машине мы сидели молча. Все трое. Я, Семен и Кира. И только через полчаса, когда мы уже подъезжали к моей даче, я чуть успокоился и сказал Кире:

— Спасибо, что крикнула. Кажется, ты сегодня спасла мне жизнь.

— Я случайно увидела, как открылось окно, — призналась Кира. — У него пистолет блеснул на солнце, и я сразу закричала.

— Думаю, он больше никогда не будет стрелять, — удовлетворенно сказал Семен. — Петр Аристархович его подстрелил.

— Лучше бы я убил другого, — глухо ответил я.

Теперь ясно, что кассета им не нужна. Их интересуем мы с Кирой. Мы последние, кто знает про эту кассету. Ну, может, еще и Никитин, но он не в счет. Он ее не видел и даже не предполагает, почему на нас объявлена такая охота.

Мы приехали на дачу, и я невольно посмотрел в ту сторону, где был небольшой холмик. Там был похоронен Алексей. У меня в пистолете оставалось только два патрона, и я попросил Семена съездить в город. Нужно было купить нам еды, одежду, привезти еще патронов. Вообще-то к этому времени стало ясно, что рано или поздно они вычислят меня и на даче. Поэтому я не стал вызывать никого для охраны. Они меня все равно не смогут защитить, а сейчас главное, чтобы про нас не знали посторонние. Нужно выиграть время. Кроме Семена Никитина, никто не должен знать, где именно мы находимся.

Он уехал в город, а мы с Кирой остались вдвоем. Интересно, что до сегодняшних событий я толком не знал Киру. Я с некоторым любопытством смотрел на нее. Сегодня утром она спасла мне жизнь. Если бы она не крикнула… Наверно, сейчас мой труп лежал бы в морге и какой-нибудь патологоанатом мрачно и равнодушно резал бы меня. Кира включила чайник, а затем принесла мне чай, словно вспоминая как рано утром я обошелся с ней. Честное слово, я покраснел! Мне казалось, что я уже разучился краснеть. Или это кровь ударила мне в голову?

— Ты меня извини, — выдавил я, взглянув на Киру, — я тебя обижать не хотел. Просто ты завелась, а у меня характер такой… Да и потом тебя нужно было вывести из состояния шока.

— Вогнав в другой шок, — улыбнулась она, — я все понимаю. Хотя мне говорили, что вы никогда не бьете своих девочек.

— Правильно говорили, — кивнул я. — Зачем бить? Перевоспитывать я не умею и не хочу. Если кто-то хочет делать по-своему, пусть делает. Таким я разрешаю работать самостоятельно и умирать в одиночку.

Кира поежилась от моих слов. Потом села напротив меня и вдруг тихо спросила:

— Петр Аристархович, а какое у вас образование?

— Институт искусств закончил. А почему ты спрашиваешь?

— Книг у вас дома много было, поэтому и спрашиваю. Интересно.

— Ничего интересного, — нахмурился я, — и мое образование тут ни при чем. Я ведь тоже не москвич, приехал из Баку. В первые месяцы вообще жилья не имел. Мыкался по знакомым.

— Из Баку? — оживилась она. — Мне мама рассказывала про этот город. Она когда-то там была вместе с моим отцом.

— А где твой отец? Что с ним случилось?

— Он погиб. Был военным летчиком и погиб в Афганистане. Мы за него пенсию получали. А мама тяжело заболела. Я тогда совсем маленькой была. Мне только пять лет было. И отца я плохо помню.

— Вот тебе наше любимое государство, — зло сказал я, — если бы ты жила в другое время, то сейчас бы тебя приняли в институт без экзаменов как дочь героя. Вместо этого ты стала проституткой, чтобы зарабатывать себе на хлеб.

— Да, — Кира изменилась в лице, она все еще тяжело реагировала на это слово, — но я думаю, это ненадолго, — с вызовом продолжила она, — вот немного заработаю денег и уйду от вас навсегда. Снова будут поступать в театральный.

— Хочешь, я тебе скажу правду? — спросил я, пристально глядя на нее, и, не дожидаясь ответа, сказал: — Ничего у тебя не выйдет. За свою жизнь я повидал тысячи женщин. И почти все говорили, как и ты. «Вот заработаю немного денег и брошу». Ничего не выйдет. Это я тебе как профессионал говорю. И денег ты никогда много не заработаешь. И нас не бросишь. Просто с годами цена на твое тело будет падать, и ты будешь согласна на любые деньги, лишь бы тебе дали работу. А еще через несколько лет начнешь продавать свои вещи или сдашь купленную квартиру, если она у тебя будет. И в сорок лет заметишь, что превратилась в никому не нужную старуху. Сказки про принцев и золушек в наше время уже никто не рассказывает.

— Зачем вы так, — отвернулась она, чтобы скрыть неожиданно выступившие слезы.

— Зато честно, — сказал я, — мне ведь уже сорок, Кира, и я немного знаю, что такое жизнь. У нас в Баку слово «сутенер» было самым страшным ругательством для мужчины. И если бы кто-нибудь сказал мне, бакинскому мальчишке, что я стану сутенером, я бы убил этого человека. Просто бы убил. А сейчас я сутенер и принимаю это как данность.

— Не нужно об этом говорить, — попросила она, — вам ведь больно, — она удивительно тонко почувствовала мое состояние.

— Больно, — я резко поднялся, — иди за мной.

Мы вышли из дома, и я повел ее к тому месту, где вчера закопали Алексея.

— Из родственников у меня был только один человек: мой двоюродный племянник Алексей. Больше у меня никого не было в Москве. Мать прислала его ко мне и попросила присмотреть.

Кира молчала. Она словно чувствовала, что именно я ей сейчас скажу, и молчала.

— Вот я и присмотрел, — горько произнес я, — его убили вчера в той самой квартире, откуда мы с тобой приехали. И перед тем как застрелить, убийца наступил ему на руку своей маленькой ногой. Это был тот самый мерзавец, который сегодня стрелял в Валентину.

Кира молчала. Смотрела на землю и молчала. Вообще-то мне нравилось ее тяжелое молчание. Она, видимо, была сильным человеком. Не люблю, когда бабы истерически плачут. В этом всегда есть что-то театральное плюс шизофрения.

Мы вернулись в дом. Я выпил остывший чай. Она сидела напротив меня и задумчиво водила пальцем по столу.

— Вы кого-нибудь любили? — вдруг спросила она, взглянув на меня.

— Ты думаешь, я не могу полюбить?

— Не знаю. Мне кажется, нет. Вы немного циник и, как все циники, любите только себя.

— Опять решила говорить мне гадости?

— Нет. Я так подумала. Вы меня извините, но почему вы относитесь к нам так… — Она подыскивала слово, даже наморщила лоб, и наконец сказала: — Бездушно.

— И тебе не стыдно мне это говорить?

— Нет, конечно, вы заботитесь о девочках, но это забота пастуха о своих коровах. Он следит, чтобы они были накормлены, чтобы нагуляли мясо, дали хорошее молоко. И когда их уводят на убой, он их даже по-своему жалеет. Но растит он их не для любви, а совсем для другого.

— Тебе в МГУ поступать нужно, на философский факультет. Тоже мне, корова, — проворчал я. — Тебе не кажется, что ты слишком смело со мной разговариваешь?

— Нет, не кажется. Что вы мне можете сделать? Повторить то, что было ночью? Снова ударить? Я вас не боюсь, — вдруг сказала она, глядя мне в глаза.

Это нечто новое. Такого мне не говорила ни одна женщина в мире. Я пристально посмотрел на нее. У нее красивые глаза, но почему она на меня так смотрит?

— Я вас люблю, — вдруг сказала она, и я по-настоящему испугался.

Говорят, что нужно ударить женщину, чтобы она тебя полюбила. Сколько я знаю сутенеров, которым нравится прибегать к подобному методу, чтобы привязать к себе женщин еще сильнее. Самое интересное, что и женщинам это доставляет удовольствие. Может, побои сутенера делают их ближе к нему, словно привязывают женщин к человеку, который заботится о них? Не знаю, я никогда не прибегал к подобным методам. Я вообще старался не бить своих женщин. И первая женщина, которую я ударил, вдруг признается мне в любви.

Конечно, я спал со многими из своих девочек, конечно, в моей жизни было несколько романтических историй, но чтоб такое! Я сижу за столом — сорокалетний сутенер со стажем — и смотрю на девочку, сидящую напротив меня. Благодаря моим трудам у нее уже было мужчин двадцать или тридцать. Я видел, как она «работает», видел, как ей противны подвыпившие мужики. И вдруг она произносит такие слова… Прибавьте к этому наш сегодняшний утренний разговор. И не забудьте, что она спасла мне жизнь.

Я сижу за столом и чувствую себя не в своей тарелке. Для меня ее признание — событие даже большее, чем убийство человека. Того мерзавца, который в меня стрелял, я прикончил с удовольствием и нисколько об этом не жалею. Но сейчас я не знаю, как себя вести. Впервые в жизни не знаю, как вести себя с женщиной.

— У нас была тяжелая ночь, — сумел выдавить я из себя, — потом, очевидно, сказалась и твоя реакция. Некоторым женщинам нравится, когда их бьют. Это такой мазохистский комплекс. Кроме того, ты увидела, что я убил человека. И все это, видимо, подействовало на твою психику. Ты видишь, я разговариваю с тобой откровенно. Поэтому выбрось эти глупости из головы.

— Я не мазохистка, — упрямо говорит эта дурочка, — и мне не нравится, когда вы ведете себя, как скотина. Но когда вы застрелили мерзавца, я обрадовалась. Я испугалась, что он вас убьет.

— Прекрасно, — пробормотал я, — хорошо, что ты успела крикнуть.

— Вы никогда не любили? — она отвергает мой ернический тон.

— В молодости, — говорю я, вспоминая свою первую любовь, — это была девочка из нашего класса. Мы дружили до восьмого класса, а потом я узнал, что она тайком целуется с моим другом. И мы с ней поссорились.

— И с тех пор вы ненавидите женщин?

— Из тебя не получится последовательницы Фрейда, — улыбнулся я. — Не нужно все трактовать так примитивно, — у меня было много женщин. Просто моя жизнь сложилась так, что я стал сутенером. Иначе я не смог бы зарабатывать себе на хлеб. Когда я приехал в Москву, то довольно быстро понял, что никому здесь не нужен. И мои знания никому не нужны. Зато всем моим знакомым мужчинам нужны были девочки для свиданий. И конечно, друзья, которые могли этих девочек обеспечить. Я начал налаживать связи, выяснял адреса, организовывал встречи, снимал квартиры. В общем, постепенно втянулся и стал заниматься тем, чем занимаюсь. Поэтому Фрейд тут ни при чем. И моя первая любовь тоже не имеет к этому никакого отношения.

— Вы циник, — снова сказала она, — я это давно поняла.

— Может быть, тебе лучше вернуться к тетке? — вдруг неожиданно даже для самого себя спросил я.

— Нет, — сказала она, качая головой, — уже поздно. Я стала совсем другой. Я не смогу жить, как раньше.

Она была права. Я знал, что она права. И поэтому я молчал. Молчал и смотрел на нее. А она вдруг поднялась и спросила:

— Вы можете меня поцеловать? Или вам противно?

Какая глупость. Почему мне должно быть противно ее целовать? Но мне не нравятся эти романтические бредни. Но с другой стороны, она сегодня спасла мне жизнь. Я поднялся, шагнул к ней и осторожно поцеловал ее в губы.

— Утром вы были другим, — прошептала она.

Непонятно почему, но я почувствовал легкое волнение. Вообще-то я сам учу своих девочек изображать страсть и легкую влюбленность. Многим клиентам нравится, когда девочки в них немного влюблены. Во время встречи разыгрывается некая драма и акты следуют один за другим: встреча, влюбленность, свидание, разрыв. Но зачем ей притворяться передо мной? Она неожиданно дотронулась до меня. Я чувствовал себя как последний дурак. Я ведь насиловал ее еще несколько часов назад, причем делал это грубо, сознательно доставляя ей страдание. А сейчас она сама тянется ко мне? Может быть, Фрейд был не таким уж идиотом? Я позволил ей делать все, что она хочет. Может быть, она искала в этом спасение? Может быть, нам обоим нужно было успокоиться? На несколько часов мы забыли обо всем. Честное слово, я забыл даже о своем деле! И о том, кто именно был рядом со мной. Я обо всем забыл. Но меня заставили вспомнить.

Рассказ четырнадцатый

На часах было около восьми вечера, когда, наконец, приехал Семен Никитин. Он привез целую гору продуктов, которыми можно было накормить роту новобранцев. И еще несколько ящиков воды, солярку для мотора и автомат для меня. Когда я взял в руки автомат, то почувствовал себя гораздо увереннее. К тому же он привез три рожка с патронами и еще коробку патронов для «макарова». Кроме того, Никитин сумел где-то раздобыть гранатомет. Ну скажите мне честно, в какой еще стране за пару часов можно найти гранатомет, упакованный и смазанный маслом? Я же говорю, что Горбачеву с Ельциным нужно поставить памятники из золота. От имени всех воров и сутенеров страны. Можно к ним добавить хохлатого Кравчука и заторможенного Шушкевича. Чтобы все знали, кому мы обязаны своим «счастьем». Иначе ведь гранатометами никто не торговал бы. Никогда в жизни.

Мы с трудом внесли ящик в дом. Никитин рассказал, что ему звонили из милиции. Ищут меня. Очевидно, у них есть показания свидетелей о перестрелке на вокзале. И тем более они хотят поговорить со мной насчет нападения на наш офис. Меня не очень волнует милиция. Доказать они ничего не смогут, только время у меня могут отнять. Мне нужно продержаться до завтрашнего утра, пока не будут готовы новые паспорта. Мой и Кирин, с уже проставленными визами. Вот тогда мы отсюда уедем. И конечно, не в московские аэропорты, которые будут под контролем и бандитов, и милиции. Про паспорта я не сказал даже Семену, он и так знает слишком много. Если все будет нормально, завтра нас будут ждать на семидесятом километре загородного шоссе. Если все будет нормально…

В паспортах будут совсем другие фамилии. И мы поедем в Белоруссию. Обычные «Жигули» восьмерка стоят в гараже. На этой машине мы поедем в Минск, а уже оттуда улетим куда-нибудь в Европу. Но тоже не сразу. Мы доберемся до Киева, а потом с пересадками до Франкфурта, где сможем наконец затеряться. Шенгенская зона большая, там есть где спрятаться. Да и денег у меня на зарубежном счету хватает.

Насчет дачи я не беспокоюсь. Она оформлена на имя одного моего знакомого, и ее никто не сможет «вычислить». Если, конечно, Никитин не проговорится. Но это не в его интересах. Ведь если я доберусь до Европы живым и невредимым, то оставлю его на хозяйстве, сообщу ему все имена и адреса. Я об этом ему честно сказал, и он знает, что заработает гораздо больше на своей верности, чем на предательстве. Но всю информацию я ему дам, только оказавшись в Европе. Значит, нам нужно продержаться до утра.

Вечером Никитин уехал. Я звонил несколько раз и спрашивал о паспортах. Они должны быть готовы завтра днем. Раньше их сделать было невозможно. Вечером мы включили телевизор. По одному из каналов начали показывать какую-то дребедень, в которой в разных комических ситуациях обыгрывались исторические персонажи. А закончили показ… историей с одним из бывших премьеров. Актер был загримирован и так на него похож, что я поначалу решил, что это был сам премьер. Потом начали показывать что-то другое, и я переключился на другой канал.

Здесь шла информационная программа. А в самом конце ведущий вдруг объявил, что видеосюжет, который сейчас будет показан, детям смотреть не рекомендуется. Я, будто почувствовав, что именно покажут, вцепился в стол двумя руками. И действительно, на экране появилась наша видеозапись. Я никак не ожидал, что ее могут показать. До такого паскудства моя фантазия не доходила. Если я, сутенер, поставляю девочек клиенту, то как можно назвать людей, которые показывают такие записи по телевизору? На всю страну, на весь мир? Ох, какой памятник из золота заслужили наши бывшие вожди, превратившие страну в одну большую помойную яму!

Передача закончилась. Я сидел молча, не дыша. Кира была рядом. Она тоже была потрясена. При желании ее легко можно было узнать. Я закрыл глаза. Это был смертный приговор. И ей, и мне. Нам обоим. Приговор, не подлежащий обжалованию. Я вдруг понял, зачем по другому каналу демонстрировали полукомический эпатажный фильм. Они хотели подчеркнуть, что актера можно загримировать под любого персонажа, исторического или реального. Значит, они хотели откреститься от этой передачи. И теперь все зависит от нас двоих. Теперь кассета уже никому не нужна. Ее и так показали на весь мир. Если мы будем живы, значит, все правда, мы живые свидетели. Если нас нет — запись можно оспорить.

— Как они могли? — изумленно произнесла Кира. — Разве можно такое показывать по телевизору?!

— Можно, — сказал я, — сейчас все можно. Сейчас самые порядочные люди в стране — это сутенеры, такие как я. Ты не боишься?

— С тобой нет, — сказала она.

— Хорошо.

Я уже чувствовал, что они появятся, поэтому проверил автомат, достал гранатомет. Зарядил пистолет и показал Кире, как из него стреляют. Если за нами придут, то мы хотя бы сумеем достойно уйти. И успеем зацепить несколько гадов. В эту ночь я почти не спал, прислушиваясь к каждому шороху. И ровно в шесть часов тридцать минут у дома начали урчать автомобили.

Я осторожно посмотрел в окно. Так и есть. Убийцы приехали за мной на трех автомобилях. Очевидно, они думают, что я окружил себя охраной, боятся второго варианта событий на Белорусском вокзале. Значит, Семен в любом случае не предатель. Но как они меня вычислили? Я осторожно разбудил Киру и показал ей угол, куда она должна была ползти. Там была «мертвая зона», непростреливаемая с улицы. Она же могла время от времени стрелять, отвлекая внимание нападавших. Но как они меня вычислили?!

И словно в ответ на мой вопрос раздался телефонный звонок. Я посмотрел на аппарат и, честное слово, улыбнулся. Ну конечно, телефон. Я обязан был догадаться. Ведь они легко определили, где я нахожусь, по моему мобильному телефону. При их возможностях это не проблема.

— Кто говорит? — спросил я. — Это опять ты, гнида?

— Отдай нам девушку и можешь убираться куда хочешь, — раздался знакомый голос тщедушного типа.

Это он убил Алексея, он застрелил Валентину, он руководил убийствами в моем офисе. И он еще хочет, чтобы я с ним о чем-то договаривался.

— Бери ее, — улыбнулся я, подмигивая Кире.

Мне было хорошо. Впервые в жизни все было ясно и четко. Передо мной были убийцы. Они пришли в мой дом, чтобы отнять женщину, которой я нравился, и разрушить мир, в котором я жил. А я должен защищать и свою жизнь, и жизнь этой женщины, и свой мир, в который так нагло ворвались эти мерзавцы. Честное слово, я чувствовал себя почти суперменом. Пусть они меня убьют, но по крайней мере я умру как герой, а не как сутенер.

Кто-то перелез через ограду и открыл ворота. Во двор сразу же посыпались люди. Пять, шесть, восемь. Многовато. Кажется, их человек десять на одного. Я прицелился. Двое стояли рядом. Как хорошо, что в нашем институте искусств не было военной кафедры. Иначе бы меня не взяли на год в армию и я бы не научился стрелять из автомата.

Длинной очередью я уложил обоих. И сразу упал на пол. Они в ответ начали обстреливать дом. Куски камня и стекла летели во все стороны. У нападавших в руках были автоматы и пистолеты. Хорошо, что они не догадались взять гранаты. Видимо, они не думали, что я смогу оказать им сопротивление. Я выглянул в окно. Просвистевшая пуля едва не выбила мне глаз. Значит, за деревом сидит стрелок. Сейчас я ему покажу, как я стреляю. Интересно, почему они так уверены, что я буду стрелять из одного места. Все время стреляют в мою сторону. Неужели Семен им все рассказал и они знают, что я в доме один?

— Стреляй в дерево! — кричу я Кире, которая от страха не поднимает головы.

Она поднимает пистолет и несколько раз стреляет в сторону дерева. Нападающие переносят огонь в ее сторону. И стрелок чуть-чуть выступает из-за дерева, чтобы удобнее было стрелять. Похоже, думает, что я переполз туда. Я попадаю в него короткой очередью. Он сползает на землю. Но нападавших много, очень много. Они снова переносят огонь в мою сторону. Я отползаю от окна, изрезав руки осколками стекла.

У другого окна чуть спокойнее. Основная часть нападающих блокируется у гаража. Я даю туда длинную очередь. Конечно, не попал, но заставил их залечь. Интересно, куда делся их главный? И в этот момент слышу крики: «Прекратить стрельбу!». Ясно, что они торопятся. Ведь выстрелы наверняка слышат соседи и могут вызвать милицию. У них не так много времени. Через ворота идут сразу несколько человек. Двое незнакомцев ведут… ведут… Семена Никитина.

Как все это глупо. Конечно, они его взяли. Если меня смогли засечь по мобильному телефону, то найти его совсем нетрудно. У него ведь семья в городе, и он наверняка поехал домой. Я ему говорил, чтобы ночевал в другом месте. На лице у него свежие синяки, и идет он, прихрамывая. Бедняга, видно, ему досталось. Один из бандитов толкает его в спину.

— Петр Аристархович, — кричит Семен, — прекратите стрельбу! Им нужна только Кира. Они обещали, что оставят вас в живых. Я им сказал, что у вас только автомат и пистолет. Они знают, что в доме никого нет. Вы меня слышите?

Спасибо Семену, оказал мне последнюю услугу. Значит, про гранатомет они не знают. Он им не сказал. У меня еще две гранаты в запасе. Если они соберутся в одном месте, я им покажу. Но они не такие дураки, чтобы собираться вместе. У меня ведь есть автомат, и они об этом помнят.

— Уходи, Семен, — кричу я ему, чтобы хоть как-то облегчить его страдания, — уходи отсюда, Иуда. Сколько тебе заплатили?

— Бросай автомат! — один из бандитов приставил пистолет к виску Никитина. — У тебя десять секунд, или он сейчас умрет.

Я смотрю на Семена. У него семья, дети. Мы работали с ним много лет. И он не дурак. Он понимает, что я не должен бросать автомат. Все равно нас убьют. Всех троих. И его, и нас. Это обычная уловка бандитов. Я смотрю на него и, кажется, читаю его мысли. Он ошибся и должен заплатить за эту ошибку. И словно в подтверждение моих слов Никитин снова кричит:

— Я все им рассказал. И про автомат, и про коробку патронов для пистолета. Лучше сдавайтесь.

«Он снова не говорит про гранатомет, — думаю я. — Спасибо, Семен, я понял твой намек. Если останусь в живых, позабочусь о твоей семье. Сделаю все, что смогу».

— Подождите, — кричу я им из окна, — я сейчас выйду!

Им важно получить меня любой ценой. Но они явно не хотят лезть под пули. Два бандита переговариваются с кем-то третьим, прячущимся за гаражом. Если бы он к ним подошел! Но и двое тоже неплохо. На трех машинах приехало человек десять — двенадцать. Троих я уложил. Если сейчас погибнут еще двое…

Я осторожно достаю гранатомет из ящика. Устанавливаю прицел. Кира смотрит на меня с ужасом. Она поняла, что именно я хочу сделать, но молчит. Мне нравятся такие женщины. Она все время молчит. Даже в такую минуту, она заставляет себя молчать, чтобы не помешать мне нечаянным криком. Я поднимаю тяжелый гранатомет, чуть выглядываю в окно. Не может быть. В такую удачу я даже не верил. К стоящим рядом с Никитиным бандитам подошел третий. Он прячется за Семеном. Невысокого роста, тщедушный. Это он убил Алексея. Я убираю гранатомет и выглядываю в окно.

— Что вам нужно?

— Выходи, — с безразличным видом говорит тщедушный, — у тебя один автомат против десяти наших. Хватит играть в партизаны.

Я вижу его лицо. Эти равнодушные, пустые глаза… Смотрю на его маленькую ногу, которая наступила на руку раненого Алексея, когда тот потянулся за пистолетом. Я смотрю на бандита и понимаю, как именно я должен поступить. Семен незаметно кивает мне головой. Три жизни за жизнь Семена. Неплохо. Никитин смотрит на меня. Он уже все для себя решил.

— Я выхожу! — кричу я бандитам.

— Быстрее, — гогочут они, глядя в окно.

Они уверены в своих силах. Из-за гаража выглядывают остальные. Этот тщедушный чуть отошел от группы, все-таки боится, что я начну стрелять.

В последнюю секунду я посмотрел на Семена. Честное слово, я уловил в его глазах одобрение. Он меня хорошо знал и понимал, как именно я поступлю. Я поднял гранатомет и высунул его в окно. И увидел лицо тщедушного. Что-то мелькнуло в его глазах. Он явно не ожидал такого. Это был не страх, а скорее удивление. У остальных вытянулись лица. Выстрел. Снаряд разорвался рядом, но этого было достаточно, чтобы поднять в воздух всех, кто стоял рядом с Никитиным. Взрывная волна накрыла и Семена. Когда дым рассеялся, стало видно, что оба бандита и Семен убиты, их разорвало гранатой. Но главаря только ранило, он ползет к деревьям, видимо, осколок попал ему в ногу.

Бандиты не стреляли. Они застыли от ужаса. Ведь никто не ожидал, что у меня есть гранатомет. Теперь нужно не дать им опомниться. Я наклонился и достал вторую гранату. У меня есть несколько секунд, только несколько секунд. Они начали стрелять, когда я снова поднялся, уже закрутив гранату. И ударил по гаражу. На этот раз взрыв был куда сильнее. Это потом я понял, почему получился такой мощный взрыв. В гараже стояла машина. Очевидно, снаряд снес дверцу гаража и попал в машину. А там взорвался бензобак. Раздались крики раненых. Я не знал, сколько бандитов убито. Но нападавших оставалось еще очень много.

Я заметил, как несколько человек побежали в сторону ворот. Они беспорядочно стреляли и отходили. «Наверно боятся новых выстрелов из гранатомета», — подумал я. Кира чуть подняла голову.

— Лежи! — крикнул я ей, давая длинную автоматную очередь по убегавшим.

И в этот момент я услышал выстрелы. Стреляли за оградой. Я слышал, что там идет настоящий бой, слышал крики умирающих, но не мог понять, что происходит. Не мог понять. Может, это очередная уловка бандитов? Я слышу их крики отчаяния. И наконец наступает тишина. Потом кто-то кричит:

— Не стрелять! Не стрелять! — и во дворе появляется Арчил со своими людьми. Не может такого быть! А ведь я считал его предателем. Это же он сдал Валентину.

— Не стреляй! — кричит Арчил, и я понимаю, что все кончено.

Я опускаю автомат и медленно выхожу из дома. Кира пробирается следом. Хорошо, что шальные пули ее не задели. Я выхожу на крыльцо и молча смотрю, как Арчил подходит ко мне.

— Я подумал, что тебе нужна помощь, — говорит он мне, и мы вместе идем к дереву, где лежит тщедушный. Он умирает. Он еще жив, но истекает кровью. Арчил наклоняется к нему:

— Я ведь тебя предупреждал, Ивар.

Значит, мерзавца зовут Ивар. Какое красивое мия. Ивар… Похоже, он из Латвии или из Литвы. Может, поэтому он всегда спокоен. Я смотрю на его руку. Темные точки, характерные пятна. Он наркоман. Именно этим объясняется его флегматичное спокойствие. Он всегда немного не в нашем мире. Он всегда на грани двух миров. Вот и сейчас он лежит на земле и смотрит в небо своими большими, глубоко запавшими печальными глазами. Я намеренно наступаю ему на руку. Он кривит лицо от боли. Я поднимаю автомат.

— Подожди, — говорит Арчил, — я тебе помогу.

— Нет, — я оглядываюсь на то место, где лежит Алексей. — Я сам. Это за него. И за всех остальных.

Короткой очередью я добиваю Ивара. Вот и все. Я выполнил свой долг. Теперь мы с Кирой можем уезжать. Она выходит из дома. Все кончено. Мы победили.

Уже потом, много месяцев спустя, я вспоминал этот день и думал, каким наивным был тогда. Разве могли мы победить? Разве можно победить мафию? Разве я не должен был понять, что произойдет потом?

Мы собирали вещи, чтобы уехать отсюда навсегда. Нужно было торопиться. Я предложил Кире сесть в машину и отправился за своей сумкой. Стоявший рядом со мной Арчил все время молчал. Это меня слегка раздражало, обычно он более разговорчив, тем более после таких событий, когда мы, наконец, покончили с Иваром. Я вышел вместе с Арчилом. Он взял мою сумку. Его люди собирали оружие.

Кира разместилась в машине на заднем сиденье. За рулем уже сидел водитель. Она обернулась и улыбнулась мне. Я на всю жизнь запомнил эту улыбку. Неожиданно двое боевиков Арчила сели в машину с двух сторон, и она, быстро набирая скорость, вылетела за поворот.

— Нет! — закричал я и бросился за машиной.

Но было поздно. Арчил цепко держал меня и говорил какие-то слова утешения. Я вырывался, плакал, бил всех, кто стоял рядом. Потом мне рассказали, что меня держали сразу четверо. Арчил все время был рядом. Как мне было страшно! Как мне было невыносимо плохо! Я кричал, чтобы они меня застрелили, умолял меня отпустить, бросался вслед уехавшей машине. До сих пор не понимаю, как я тогда не сошел с ума. Или немного сошел? Может быть, я этого просто не понимаю?

Меня в полном беспамятстве увезли с дачи. Говорят, я потерял сознание и несколько дней был в состоянии шока. Постепенно я начал понимать, что происходит. И однажды ко мне пришел Арчил. На него страшно было смотреть, словно он почернел изнутри. Он подошел ко мне и положил рядом со мной пистолет.

— Ты можешь меня застрелить, — сказал он, опустив глаза. — Я узнал, что Ивар готовит нападение на твою дачу. Мне нужно было спасать тебя. И тогда я получил разрешение тебя спасти, но взамен я должен был отдать им девушку. У меня не было выхода, Петр. Они бы все равно вас нашли. Где угодно и когда угодно. Она не могла остаться в живых после показа этой пленки. Мне сказали, что речь идет об интересах очень важных людей. Если бы я отказался, они бы убили вас обоих. Я должен был выбирать, и я выбрал тебя… Можешь меня застрелить. Вот пистолет. Но я хотел, чтобы ты знал: тебя не тронут, я за тебя поручился.

Он еще что-то говорил, пытаясь оправдаться. Конечно, я должен был его понять. Он честно пытался спасти мне жизнь и сделал это. Откуда ему было знать, что он немного ошибся. Ему казалось, что он всего лишь меняет жизнь обычной проститутки на жизнь друга. Ему казалось, что жизнь Киры не стоит моей жизни. Он и предположить не мог, что у сутенеров тоже бывает душа, которая может страдать и плакать. Он не мог предположить, что, отняв Киру, он сломал мне жизнь навсегда. Навечно.

Я вернулся домой. Кассету с вице-премьером я сжег. Мне она больше не нужна. Тем более не стоит смотреть на девочек, которые там были. Мне и так слишком больно вспоминать Киру. После этих событий я сильно поседел. И превратился в того законченного циника, которого знает вся Москва. Говорят, что теперь ничто не может тронуть мою душу. Никакая душеспасительная история. Я уже перегорел. Вместо души остался пепел. Это так страшно, когда у человека вместо души пепел.

Арчил по-прежнему считает, что спас мне жизнь. Наверно, он по-своему прав. Хотя с тех пор я с ним больше не встречался. Я все равно не смогу ему ничего объяснить. И не хочу этого делать. Я даже не знаю, где похоронили Киру.

Часть заработанных денег я отдаю семье Семена Никитина. У него растут такие хорошие пацаны. Когда они будут взрослыми, я расскажу им об их отце. Расскажу, что он был настоящим героем. А может, я однажды приду к ним домой и, как Арчил, положу на стол заряженный пистолет, чтобы ребята застрелили убийцу их отца. Может быть, может быть…