Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

I

Он почувствовал ведущееся наблюдение каким-то шестым чувством профессионала. Внешне все было спокойно, но тяжелый взгляд на затылке он ощущал почти физически, подсознательно отмечая и регистрируя каждую деталь в своем окружении.

Во дворе все было как обычно. У пожарной лестницы двое ребятишек играли в мяч, на ближней скамейке беседовали давно знакомые старушки. Его автомобиль стоял третьим в первом ряду. Но сегодня ему определенно что-то не нравилось. Что-то такое произошло, нарушив общую картину городского двора. Замедлив шаг, он все-таки огляделся. Никого не было видно, Однако из окон соседнего дома за ним определенно наблюдали, в этом он был убежден абсолютно. Причем, наблюдал профессионал, сумевший выбрать такое, укрытие. Сентябрьское солнце было достаточно сильным, чтобы отражаясь в стеклах соседнего дома, бить ему прямо в глаза, не давая возможности разглядеть находящегося или находящихся на лестнице наблюдателей…

Он еще раз осмотрелся. Все-таки что-то его беспокоит. Но внешне все на месте, все как обычно. Он медленнее обычного подошел к своему автомобилю. Его «шестерка» стояла на обычном месте. Вчера он сам поставил здесь автомобиль, и теперь безошибочно определил свою манеру припарковки по вывернутому влево рулю. Значит его машину не трогали. Он обошел ее с другой стороны. Никаких следов взлома или повреждений. Нет даже царапин. И все-таки его что-то сильно беспокоит.

Соседские старушки сегодня были в плащах, в Санкт-Петербурге по утрам стояла обычная осенняя погода, не смотря на яркое солнце, было прохладно.

Он достал из кармана брюк ключи от автомобиля открыл дверцу, еще раз огляделся, посмотрел направо нa соседний дом, все еще чувствуя на себе этот обжигающий взгляд и сел в машину. Уже заводя автомобиль в последнее мгновение он вдруг понял, что именно показалось ему странным. На переднем капоте автомобиля не было обычной по утрам росы. Ее кто-то старательно вытер сегодня утром. В следующее мгновение услышав характерный щелчок, он успел открыть дверцу автомобиля и профессионально рассчитанным скупым движением выпасть из машины. Еще через полсекунды раздался взрыв.

Автомобиль сильно тряхнуло, подбросила взрывная волна и перевернула на левый бок, прямо на него. Серьезно пострадали еще три стоявшие рядом машины.

Разом смолкли все голоса и в наступившей внезапно тишине еще был услышан его сдавленный стон. Затем закричало сразу несколько голосов, завопили старушки, заплакали дети.

Сила взрыва была настолько велика, что в ближайших домах вылетело сразу несколько стекол. Когда к нему подбежали, он еще успел прошептать:

— Передайте в Вильнюс полковнику Билюнасу. Билюнасу… передайте ему, что меня убили..

На четвертом этаже соседнего дома, где стекла только зазвенели, стоял высокий мужчина, хладнокровно наблюдавший за происходящим. Когда «скорая помощь» увезла раненого в больницу, он, профессионально отметив безвольно упавшую с носилок руку кивнул головой и стал спускаться вниз.

Стук в дверь он услышал даже в ванной комнате. Затем, с оглушительным грохотом в его номер ворвалось сразу трое людей.

— Он жив, — громко закричал первый из них заметив его в ванной. Двое других бросились в глубь комнаты где был сервирован стол.

— Вы наверное ошиблись номером, — негромко сказал он, — я не ждал гостей.

— Вы Кямал Меджидов? — нетерпеливо спросил первый.

— Да.

— Слава Богу, я думал, что мы опоздали, — вырвалось у его гостя.

И этот непрофессиональный возглас более всего убедил его, что ворвавшиеся к нему люди были теми, кого он ждал. Просто напряжение последних часов должно было сказаться и на настоящих профессионалах.

Потом его долго везли через всю Москву, в какой то отдаленный район. Во двор автомобиль въехал даже не просигналив очевидно, их знали. Он не увидел ни одного человека, пока его вели по коридорам небольшого трехэтажного здания. Путешествие кончилось в большой светлой комнате, где его встретили двое хозяев. Один помоложе, с уже пробивающейся сединой. Другой, лет шестидесяти, и больших роговых очках. Сопровождавшие его трое офицеров в комнату не вошли.

— Садитесь, пожалуйста, — показал ему на стул в центре комнаты первый из хозяев.

Он сел, чуть ослабив узел галстука.

— Вы не спросили, почему вас сюда привезли, — говорил все время тот, что помоложе, — это признак профессионализма, или вы предполагали, что подобно может случиться.

— Это признак усталости, — ответил он, — мне пятьдесят два года, это достаточно много, чтобы ничему не удивляться.

— Значит, вы понимали что рано или поздно вас раскроют?

— Не нужно играть со мной в эти игры. Что вас конкретно интересует? Кстати, как мне к вам обращаться?

— Меня зовут Николай Аркадьевич, — представился собеседник, — а это Вадим Георгиевич. Мы представители российской Федеральной службы контрразведки.

— Это я уже догадался. А как зовут меня, вы уже знаете.

— Это ваше настоящее имя?

— Оценил ваш юмор, — улыбнулся Меджидов, — да, это мое настоящее имя.

— Вы не могли бы коротко рассказать нам свою биографию? — впервые нарушил молчание Вадим Георгиевич.

— Я не думаю, что она так интересна. Родился в сорок втором в Баку. По образованию археолог. Специалист по древнемидийской культуре. Доктор наук. Работаю в Академии наук Азербайджана. Женат. Имею дочь. Кстати, я гражданин Азербайджана. Так что мое задержание может вызвать известный скандал, так как я приехал в Москву на конференцию по приглашению российской стороны.

— Вы, кажется, работали и за рубежом, — Вадим Георгиевич не обратил внимания на его последние слова.

— Совсем немного. В Румынии и во Франции, в начале семидесятых.

— А какое отношение имеет мидийская культура к Франции? — улыбнулся Вадим Георгиевич.

— Прямое. Я работал по контракту с ЮНЕСКО, смотрел древнекельтские захоронения. Позже писал сравнительный анализ двух культур. Это тема моей кандидатской диссертации.

— Которую вы, кажется, защищали в Москве, — уточнил Николай Аркадьевич.

— Да.

— Где именно?

— В МГУ. Это легко проверить.

— Уже проверили. У вас удивительная биография, Кямал Алиевич. Везде мы находили целую кучу справок, документов, приложений. Но почти нигде нет живых свидетелей. Например, во Франции никто не помнит вас в качестве работника ЮНЕСКО. Вас не могут вспомнить даже представители ЮНЕСКО в Париже, не знает ни один работник бывшего советского посольства в Париже А мы опрашивали очень многих, уверяю вас. Так где вы были эти три года?

— У меня официально оформленное приглашение ЮНЕСКО Оно должно быть в моем личном деле в Баку.

— Мы знаем, — кивнул Вадим Георгиевич, — но оно липовое, как и вся ваша биография.

— Вы привезли меня сюда ночью, чтобы оскорблять?

— Извините, — кивнул Вадим Георгиевич, — я не думал, что это вас так обидит. Но если серьезно, мы очень долго искали вас, генерал Меджидов.

Он молчал. Тишина повисла в воздухе, словно паутина, которую никто не решался разорвать. Минута тянулась долго, очень долго.

Первым не выдержал Николай Аркадьевич.

— Вас наверняка заинтересует, как мы вышли на вашу группу.

Он все еще молчал. Секрет, который был одним из самых охраняемых секретов бывшего Советского Союза отныне становился достоянием гласности.

Это немного огорчало, придавая беседе оттенок разочарования.

— Ваше звание? — наконец спросил он у Вадима Георгиевича..

— Генерал-лейтенант. А он генерал-майор, — показал тот на Николая Аркадьевича.

— Кто-нибудь еще в курсе происходящего?

— Полностью только мы двое и начальник ФСК. Больше никто.

— Хорошо. Очень хорошо. Что вас конкретно интересует? — деловито спросил он, сразу меняя тон.

— Вы действительно были руководителем группы «О» бывшего КГБ СССР?

— Такой группы вообще, не существовало, — улыбнулся Меджидов, — настоящее название группы «Октава», и ее вообще не было в КГБ.

— Верно, — кивнул Вадим Георгиевич, — нам пришлось много поработать, прежде чем мы поняли, что ваша группа была вне официальных структур. Вы напрямую подчинялись Председателю КГБ лично. Были, так сказать, его отборным подразделением.

— Это не совсем так, — возразил Меджидов. — Впрочем это сейчас не важно. Как вы на меня вышли?

— Дело в том, что по нашим сведениям кто-то начал интересоваться вашей группой. Уже погибли двое членов вашей команды.

— Кто — быстро спросил он. Это было эмоциональной реакцией, а значит не совсем профессионально.

— Павел Коршунов погиб в Санкт-Петербурге, успев назвать имя полковника Билюнаса. Пока наше отделение в Санкт-Петербурге разобралось, в чем дело, пока мы вышли на Вильнюс, был убит и второй.

— Как их убили? — бесцветным голосом спросил Меджидов.

— Коршунову подложили в автомобиль взрывное устройство, а Билюнаса просто выбросили из его квартиры на двенадцатом этаже.

Он был профессионалом. Но левый глаз начал непроизвольно дергаться. Павка Коршунов когда-то спас ему жизнь в Пакистане. Он помнил об этом всегда.

— И, наконец, — добавил Вадим Георгиевич, — сегодня в гостинице «Украина» пытались убить вас. Вы заказали ужин в номер, но в служебном лифте на официанта кто-то напал. Он не видел лица нападавшего, так как тот подстерег его при выходе из лифта. Затем этот неизвестный принес вам еду. По счастливой случайности вы в это время купались и не успели принять пищу вместе с ядом. Наши сотрудники, найдя у служебного лифта официанта, поняли, в чем дело и чудом успели ворваться к вам. В течение месяца два убийства и одно покушение. Вы не считаете, что это много?

— Вы можете предположить, как трудно нам было выйти на вас? — спросил Николай Аркадьевич.

— Могу себе представить.

— Даже указ о присвоении вам воинского звания «генерал» был уничтожен. В нашем особом досье на офицеров ГРУ и разведуправления кто-то изъял номер вашего приказа. Просто был пропуск. Только в журнале регистрации стояла запись о присвоении воинского звания сотруднику группы «О».

— Все правильно, — кивнул Меджидов, — мы подчинялись с момента своего возникновения только Ю. Андропову.

— Сколько лет вы в группе «Октава»? — спросил Вадим Георгиевич.

— Семнадцать, почти с самого начала. Тогда группу возглавлял другой человек.

— Вы можете назвать его имя?

— Он умер восемь лет назад. Генерал Гогоберидзе.

— Я всегда это подозревал, — кивнул Вадим Георгиевич, — ведь мы с ним работали вместе в Латинской Америке в начале шестидесятых. Потом он исчез. Ходило много разных слухов. А сколько человек сейчас в вашей группе? Точного числа мы так и не смогли выяснить.

— Вы могли бы догадаться. «Октава» — семь человек. Хотя теперь уже, Видимо, пятеро. И я не назову их адреса до тех пор, пока вы мне убедительно и доказательно не объясните, что им действительно грозит опасность. Если они нужны вам для каких-то пропагандистских трюков, то вы их не получите. Об ужасах и тайнах бывшего советского режима написано и так слишком много. Но мы с вами профессионалы. И отлично все понимаем. Государство просто обязано отстаивать свои интересы. Везде и всегда. И не пытайтесь меня убедить в обратном. Я могу вам не поверить.

— Вы не поняли, — возразил Вадим Георгиевич, — мы действительно пытаемся их спасти. И заодно установить, кому выгодна их ликвидация. Согласитесь, о случайностях говорить не приходится. Кто-то вышел на вашу группу раньше, нас. Почему вы три года не давали о себе знать?

— А что мы должны были делать? Бегать по управлениям с криками «мы из спецгруппы»? О такой группе никто не слышал. Кроме того, вспомните ситуацию августа девяносто первого. Начали все крушить, ломать. Снесли памятник Дзержинскому, собирались штурмовать здание КГБ, коммунистическую партию запретили. И в этих условиях мы должны были вылезать со своими разоблачениями? Нас немедленно отдали бы под показательный суд, как чудовищное порождение коммунистического тоталитарного режима. Разве я не прав? Кроме того, был арестован Председатель КГБ Крючков, которому мы лично подчинялись и были известны. Когда он сидел в «Матросской тишине», мы с ним связались. Он заявил, что это провокация и ни о какой группе «О» он не знает. И тогда мы поняли, что остались одни.

— Это верно, — недовольно заметил Вадим Георгиевич, — бывший Председатель наотрез отказался давать любую информацию по группе «О» Теперь я его хорошо понимаю. Видимо, могли всплыть какие-то теракты, о существовании которых никто не знал. А Крючков был убежден, что все кончено. Вот он и скрыл эту информацию. Кое-что о вашей группе знали Шебаршин и Бобков. Немного информации было и у Примакова. Но самую ценную информацию мы получили у Чебрикова. Тот, конечно, не догадывался, что мы ничего не знаем о вашей группе и в разговоре с нами обмолвился, назвав вас генералом. После этого мы удвоили свои поиски. И нам повезло. Один из полковников девятки[9] вспомнил, как в больницу к Андропову приезжал генерал Гогоберидзе. Согласитесь, более чем странный визит, если учесть, что не все Секретари ЦК КПСС могли попасть к больному Генсеку. В записных книжках Крючкова, конфискованных после его ареста и вскоре переданных нам, мы нашли ваши имена, вернее, три фамилии — Меджидов, Билюнас, Подшивалов. Только после внезапной гибели Билюнаса мы вышли на вас и следили уже несколько дней.

— Три дня, — возразил Меджидов.

— Вы обнаружили наблюдение?

— Вадим Георгиевич, я пришел в КГБ в шестьдесят седьмом. Как вы думаете, я мог их не заметить?

— И что вы подумали?

— Ничего. Решил действовать по ситуации.

— Вы запомнили в лицо своего официанта? — спросил Николай Аркадьевич.

— Думаю, да. Я даже смогу по фотороботу восстановить его портрет, хотя видел мельком, сбоку.

— Если бы Крючков рассказал о вас немного раньше, мы смогли бы спасти Коршунова и Билюнаса, — предположил Николай Аркадьевич.

— А вы не задавались вопросом, кому он должен был рассказывать о нашей группе? — разозлился Меджидов, — предателю Бакатину, выдавшему американцам секретную схему прослушивания их посольства или бывшему милиционеру Баранникову, умудрившемуся стать первым в истории КГБ Председателем, подозреваемым в коррупции. Согласитесь, в нашем ведомстве палачи были, но предатели и воры… А вы еще спрашиваете, почему он не рассказал. Я думаю, он поступил совершенно правильно решив пока не раскрывать нашего статуса. У каждого из нас была своя «легенда», своя биография, по которой мы могли жить в теперь уже независимых странах СНГ. При желании нас можно было легко собрать или найти. Достаточно дать телеграмму по известному ему адресу в Москве. А ребят наших уже не вернешь. Видимо кто-то дал сигнал. Убирают посвященных…

Первый из посвященных в тайну людей был бывший Управляющий делами ЦК КПСС. Именно за его подписью оформлялись ведомости и документы на выдачу валюты и получение других ценностей. Он и еще одна очень пожилая одинокая женщина, которая, будучи ответработником Управления делами ЦК КПСС, выполняла все технические функции. Она работала в аппарате еще с начала пятидесятых годов и сомневаться в ее благонадежности не приходилось. Управляющий знал точно, какие огромные суммы тратились на финансирование и прикрытие группы «Октава». И потому был очень опасен. Кроме всего прочего, он был фигурой политической, по должности приравненной к заведующим отделами ЦК КПСС. Его могли допросить в первую очередь. Под радостные победные возгласы демократов августа девяносто первого никому и в голову не могло прийти обеспечить его особой охраной. Казалось, что все страхи остались позади. Но люди, отвечавшие за сохранение государственных тайн, понимали, какой неудобной фигурой был бывший Управляющий. Кроме всего прочего, могла всплыть неблаговидная роль «Октавы» в румынских событиях 1989 года. А это могло изменить взгляд очень многих людей на мировую историю вообще, и на политику СССР, России в частности. Этого не хотелось допускать ни в коем случае.

С бывшим Управляющим серьезно поговорили. Ему объяснили, что деньги, переведенные в свое время за рубежи вложенные теперь в разного рода фонды и недвижимость, могут быть гарантированы от неожиданностей только в случае абсолютного молчания всех исполнителей. Нет, ему не угрожали. Просто предлагали продумать варианты.

Управляющий был немолодой, мудрый человек. Кроме того, на свое несчастье он обладал хорошей памятью и имел большую семью. Десятки тайных счетов в Бельгии, Люксембурге, Голландии, Лихтенштейне, Швейцарии, на Ближнем и Среднем Востоке, в странах Латинской Америки были известны лишь узкому кругу посвященных. И он был одним из них, случайно, по должности, попавших под свет юпитеров. Управляющий, просчитав все варианты, понял, что должен уйти в тень или исчезнуть. Но уходить было поздно. Все пути к отступлению были отрезаны. Кроме того, оставались жена дети, внуки. Во имя высших государственных интересов, объяснили ему, он должен поступить так, как велит ему его партийный и гражданский долг.

Управляющий был образцовым гражданином и верным сыном партии. Он оставил записку, в которой не намеренно, совсем немного, раскрыл смысл происходившего. «Я трус», — написал он четким чиновничьим почерком в своей последней в жизни записке. Идти каяться не имело смысла, оставаться жить было страшно. И он шагнул на подоконник Управляющий умер сразу, больно ударившись об асфальт. И это была последняя милость судьбы.

Через три часа у себя на квартире скоропостижно, от сердечного приступа умерла член КПСС с 1948 года, бывший ответственный работник Управления делами ЦК КПСС.

Еще через несколько дней, разумеется, по случайному совпадению, — повторил полет своего коллеги другой бывший Управляющий делами ЦК КПСС На этот раз, правда, не было никаких записок. Странно было не то, что он решил повторить похожий способ полетать между домами. Странно было то, что в случайную гибель обоих поверили все — правительство, пресса, разведка, контрразведка, милиция. Или сделали вид, что поверили. Обыватели, правда, достаточно долго говорили об этих полетах в элитарных домах, но слухи как-то разом прекратились и уже никто не вспоминал случайного совпадения двух похожих, почти буффонадных, переходов в другой мир. Очевидно, каждый выбирал свою судьбу сам.

— Вы сказали, убирают посвященных? — спросил Вадим Георгиевич, — значит, Коршунова и Билюнаса убрали за их осведомленность. Весь вопрос, какой именно информацией обладали эти двое. Я понимаю, что здесь возможны варианты, но для решения этой задачи нам будет нужно выделить наиболее главные, узловые моменты ваших последних операций!

— Думаю, что это невозможно, — немного подумав, ответил Меджидов, — мы обязаны были забывать об операции с момента ее завершения. Наша информация может быть чрезвычайно скудной, но проанализировать ситуацию мы сможем.

— Вы сказали, что членов вашей группы можно достаточно быстро собрать в Москве. Значит, они не живут в столице, вернее, не только в столице. И вы наверняка сможете их быстро собрать? Кстати, кто был вашим заместителем в группе?

— Их было двое. Полковник Билюнас и полковник Подшивалов, чьи фамилии вы обнаружили в записных книжках Крючкова. Полковник Игорь Подшивалов живет и работает в Москве. Это выдающийся специалист в области микробиологии, заместитель директора научно-исследовательского института. Он всегда работал очень виртуозно. Там, где требовалась безупречная смерть, он был незаменим. Достаточно сказать, что ни в одном случае вскрытие не обнаруживало ничего в трупах наших… э-э… «клиентов».

— А «клиентов» было много? — не удержался Николай Аркадьевич.

— Сколько вам лет? — спросил Меджидов, вместо ответа.

— Сорок шесть.

— Поздравляю. Довольно хорошо для генерала. Но во имя всего святого перестаньте мне задавать непрофессиональные вопросы. Или делать вид, что задаете такие вопросы. Вы же понимаете, что этого я вам никогда не скажу. Если бы кто-то считал это необходимым, нас давно заставили бы писать отчеты, чтобы подшивать их в канцелярские папки. Раз этого нет, значит, этих случаев и не было. Но учитывая, что вы мой коллега и теперь занимаетесь нашим делом, откровенно скажу — «клиентов» было достаточно. Причем упоминание о них вы не найдете нигде, тем более, что среди наших «клиентов» были не только зарубежные граждане. Вы же все отлично понимаете. Есть операции, о которых нельзя говорить никогда.

— Мне трудно понять вашу логику, — возразил Николай Аркадьевич чуть упрямо, — действительно, я недавно переведен в Москву из области, но мне казалось, я всего насмотрелся. О таком даже трудно себе представить.

— А вы спросите своего более опытного коллегу, — усмехнулся Меджидов, — он наверняка помнит времена «холодной войны». Правда, вы у себя в провинции искали настоящих шпионов и искренне верили, что можете найти их. А вот мы знали, как можно подставить друга и прикрыть врага, во имя сиюминутных выгод на каком-то этапе операции. И уверяю вас, мы все это часто делали.

— Если хотите, — продолжал Меджидов, — я могу подкинуть вам несколько удивительных сюжетов. Представьте на мгновение, что врачи, лечившие самолюбивого египетского Президента Насера или романтически влюбленного в нашу страну ангольского Президента Нетто, были нашими людьми. Или один из членов нашей группы стрелял в Индиру Ганди, вместе с террористами. Вы можете представить, как сразу меняется геополитическая ситуация в мире? Или если вдруг, разумеется случайно, всплывут материалы доказательства причастности наших или американских спецслужб к убийству Улафа Пальме.

— Бред какой-то, — не выдержал молодой генерал, — не вижу логики. Зачем нам это нужно? Я понимаю — высшие интересы государства. Но зачем убивать своих друзей, делая заведомо проигрышные ходы?

— Если вы играете в шахматы, то должны помнить об одном правиле. Иногда нужно отдать даже фигуру, чтобы сделать шах королю. Я приводил эти примеры только как возможные варианты. Но если хотите, я дам вам вполне логическое уравнение. На одном из заседаний съезда Советов бывший глава нашей страны Михаил Горбачев серьезно разругался с академиком Сахаровым. Вы, наверное, помните, как злился Горбачев, потрясая бумагами. Теперь представьте, что в автомобиле по дороге домой в присутствии начальника своей охраны генерала Медведева, Горбачев недовольно выругался, что, кстати, было на самом деле. А генерал Медведев, который такой же демократ, как я балерина, позвонил мне или Подшивалову с просьбой помочь Президенту. Разумеется, я говорю это всего лишь как предположение. И этой ночью, по странному совпадению, всемирно известный диссидент скоропостижно умирает в своей постели. Я изложил вам факты, но согласитесь, логический ряд присутствует. А вдруг это подтвердится. Представляете, какой будет скандал в мире. Но мы несколько отвлеклись. О деятельности нашей группы, которую вы не знали и не должны были знать, я ничего не скажу. Мои люди, как и мы все, выполняли приказы высшего руководства страны. В любом случае от уголовной ответственности мы должны быть освобождены.

— Вас серьезно беспокоил этот момент? — поинтересовался Вадим Георгиевич, — теперь понятно, почему вы почти три года молчали.

— Кроме всего прочего, мы устали. В последние годы нас бросали во все горячие точки. Тогда мы договорились немного подождать. У каждого была своя мирная профессия — прикрытие. Кроме того, после августа 1991 ничего не было ясно, ни в России, ни в СНГ. Но, признаюсь, такое ожидание самое трудное в моей карьере.

— Вы сможете быстро, за сутки, собрать своих людей в Москве? — спросил Вадим Георгиевич.

— Думаю, да.

— Вам что-нибудь для этого нужно?

— Только телефонный аппарат. Я просто могу позвонить всем остальным. Тем более, что их осталось всего четверо. Кстати, пока они подъедут, я сам хотел бы проанализировать материалы смерти Билюнаса и Коршунова. Это возможно?

— Конечно, — кивнул Вадим Георгиевич, — распорядитесь, — приказал он своему более молодому коллеге. Тот быстро вышел из комнаты.

— Мне нужны гарантии, — тихо сказал Меджидов, — в любом случае, это мои люди, а не ваши. Упоминание о них без их согласия категорически исключается. Кроме того, никакой ответственности за операции последних лет они не несут. Даже если они убили бабушку Ельцина или тещу Гайдара.

— Разумеется, — кивнул головой генерал, — об этом не может быть и речи, — звоните скорее.

В соседней комнате Николай Аркадьевич, слышавший их разговор, приказал двоим техникам, записывающим на пленку всю встречу:

— После каждого звонка передаете сигналы нашим группам. Все четыре группы должны быть готовы немедленно выехать. Взять под строгий контроль всех четверых. Охранять, как объекты особой важности, как высших руководителей государства. Они для нас исключительно важны.

Две скрытые камеры одновременно с обеих сторон показывали сидевших за столами Меджидова и его собеседника, Один из техников поднял трубку.

— Внимание, готовность всем группам.

Николай Аркадьевич не знал, что сидевший в противоположном конце коридора еще один человек слышал не только беседу Меджидова с двумя генералами, но и приказы его самого. Впрочем, об этом, наверное, не знал и сам Вадим Георгиевич, продолжавший свою беседу с. Меджидовым.

— Давайте для начала соберем всех четверых здесь, в Москве, — предложил Вадим Георгиевич.

— Я позвоню Подшивалову, хотя, кажется, уже первый час ночи.

Меджидов поднял трубку. Набрал номер. Набранный номер одновременно был зафиксирован в обеих прослушивающих их беседу комнатах. Почти сразу ответил заспанный женский голос.

— Слушаю вас.

— Извините, что беспокою вас так поздно. Можно будет попросить к телефону Игоря Владимировича?

— Его нет. Он вчера уехал в командировку в Дагестан.

— А когда вернется?

— Через два дня. Извините, кто его спрашивает?

— Это его друг Кямал. Если он будет звонить, передайте ему, пожалуйста, что я звонил.

— Обязательно передам.

Меджидов повесил трубку.

— Мне это не нравится, — угрюмо сказал он.

— Вы исключаете случайности. — понял Вадим Георгиевич.

— Такие почти всегда да. Мне не нравится эта спешная командировка. Попробую позвонить другим. Зачем микробиолога могут посылать в Дагестан, как по-вашему?

— Повод может быть уважительный. Там недавно была вспышка холеры. Так что волноваться заранее не стоит. Наши люди через его институт найдут Подшивалова уже завтра.

— Не уверен, — покачал головой Меджидов, — давайте попробуем следующего. — Он вспомнил код Тбилиси и быстро набрал номер. — Ваш номер набирать нужно? — спросил он у своего собеседника. Тот покачал головой.

Было уже далеко за полночь, почти без двадцати час, но трубку снял сам Теймураз.

— Да, слушаю вас, — раздался его гортанный голос.

— Теймураз, это я, — негромко сказал Меджидов, — ты мне срочно нужен, приезжай.

— У нас очень трудно стало с самолетами, — пожаловался, кажется, ничему не удивившийся Теймураз, — но я обязательно вылечу. Завтра вечером буду в Москве. Куда мне приехать?

— Он спрашивает, куда ему приехать? — спросил Меджидов, прикрывая трубку.

— Дайте ему наш телефон, — Вадим Георгиевич набросал несколько цифр на лежавшем перед ним блокноте.

— Кямал Алиевич, какая погода в Москве? — спросил Теймураз.

— Достаточно пасмурно. А как у вас в Тбилиси?

— Сегодня было тепло, у нас еще лето, Я обязательно завтра прилечу. Может даже с пересадками, но прилечу. Как у вас вообще дела, я столько времени не слышал ваш голос.

— Вот прилетишь пораньше, все будет в порядке. Будь осторожен, ничего с собой не бери, главное, прилетай. Обрати внимание на телефоны, звони только мне.

— Обязательно, — засмеялся Теймураз. Меджидов вспомнил, как они однажды в Таиланде перепутали номера телефонов. Перепутали не они, а их связной, по ошибке принявший тройку за девятку, и вместо нужного места, где их ждали, они оказались на крокодиловой ферме. Все попытки что-либо выяснить ни к чему не привели. Крестьяне просто не понимали, чего хотят от них эти господа. Потом два дня они искали своего связного. Их глупая эпопея кончилась тем, что Теймураз все-таки поймал связного и довольно бесцеремонно объяснил тому разницу между тройкой и девяткой. Когда связной появился перед Меджидовым, на его правое ухо замедляли движение автомобили.

— Здесь все нормально, — сказал он на прощание, — запиши мои телефоны и действуй в форсированном режиме.

Меджидов продиктовал номера двух телефонов и положил трубку. Один из техников, продолжающих слушать их беседу, набрал номер телефона.

— Группу в Тбилиси, — быстро сказал он, — под видом срочного дипломатического груза для посольства. Инструкции получат на месте.

Сидевший в другом конце коридора наблюдатель слышавший и этот приказ, сделал у себя отметку, продолжая внимательно следить за всеми.

К Меджидову в комнату вошел Николай Аркадьевич.

— Я распорядился, — кивнул он Меджидову, — утром привезут обе папки с материалами на Коршунова и Билюнаса.

— У нас проблема, — вместо ответа произнес Вадим Георгиевич, — в срочную командировку уехал Подшивалов. Нужно организовать запрос. Пусть выяснят где он. Жена сказала, что улетел в Дагестан. Это его домашний телефон. Как называется институт, где он работает? — обратился он к Меджидову.

Тот назвал институт, адрес, добавив.

— Там его все хорошо знают. Он работает в этом институте уже шестнадцать лет.

Николай Аркадьевич кивнул, выходя из комнаты во второй раз с листком в руках.

Один из техников снова поднял трубку.

— Вторая группа в воздух. Срочное сообщение в Махачкалу. Пусть встречают группу. Инструкции получат прямо в самолете. Фотография разыскиваемого лица будет передана по месту прибытия.

Меджидов снова поднял телефон.

Наблюдатель, подслушивающий их беседы, четко записал название института, и, подумав немного, добавил вопросительный знак.

Меджидов пытался набрать номер уже в третий раз.

— Не получается, — он повернулся к Вадиму Георгиевичу, — может, вы попросите срочно дать Харьков.

— Конечно, — он быстро набрал номер по другому, телефону и приказал: — Дайте срочно Харьков. Какой там телефон — обратился он к Меджидову Тот назвал.

Техники,[10] удовлетворенно переглянувшись, кивнули друг другу. Один из них поднял трубку.

— Третья группа на выезд. Срочный запрос в Харьков. Инструкции получите на месте.

Наблюдатель занес в свой блокнот и это сообщение. Через полминуты дали Харьков Долго никто не отвечал пока наконец на другом конце не сказали:

— Слушаю вас.

— Извините, что беспокою так поздно. Мне срочно нужен Федор Костенко.

— А кто это говорит?

— Его знакомый.

— Какой знакомый?

— Я позвоню завтра.

Он уже собирался положить трубку, когда на другом конце провода спросили:

— Кямал Алиевич, это вы? Извините, пожалуйста, я не узнал сразу ваш голос.

— Федор? У тебя тоже очень изменился голос. Что-нибудь случилось?

— У меня вчера мать умерла. Сегодня похороны были.

— Ах, как нехорошо. Я ничего не знал. Прими мои соболезнования. Сколько ей было лет?

— Шестьдесят два. Она все время жила в Гомеле. Это Чернобыль, будь он проклят. Люди до сих пор умирают, как мухи. А что вы позвонили так поздно? Что-нибудь нужно?

— Нет, нет, ничего. Я позвоню через несколько дней. Или даже лучше приеду. В общем, прими мои соболезнования.

— Спасибо большое, — расчувствовался Костенко, Меджидов положил трубку.

— У него умерла мать, — пожал он плечами, — не мог же я его вызывать в Москву в такой день.

— Да… ситуация, — кивнул Вадим Георгиевич. Он поднялся со стула и сделал несколько шагов.

— Вы всем позвонили?

— Нет еще, должен позвонить в Тулу. Там живет еще один офицер нашей группы — майор Вячеслав Корин.

Старший техник снова поднял группу;

— Четвертую группу в воздух. Срочное сообщение в Тулу. Пусть встречают на месте. Объект — Вячеслав Корин. Телефон номер, — он дождался, пока в другой комнате Меджидов набирал номер телефона и затем произнес несколько цифр.

Наблюдатель записал и это сообщение. В этот раз повезло. Корин сразу снял трубку.

— Я вас слушаю, — раздался его молодой, уверенный голос.

— Добрый вечер, — сказал Меджидов, — вернее, доброй ночи. Это Кямал Меджидов.

— Слушаю вас, Кямал Алиевич, — оживился на другом канце будто бы и не спавший ночью Слава Корин.

— Ты мне срочно нужен, — приказным тоном сказал Меджидов. — Приезжай в Москву завтра. Мои телефоны запиши на всякий случай. А еще лучше запомни. — И он продиктовал два телефона.

— Уже запомнил, — рассмеялся Корин, — завтра я буду в Москве, ждите.

— Теперь все, — удовлетворенно сказал Меджидов. — Вся группа. Кроме меня еще шесть человек. Полковник Игорь Подшивалов, подполковник Теймураз Сулакаури, подполковник Федор Костенко, майор Вячеслав Корин. И… полковник Паулис Билюнас и подполковник Павел Коршунов, убитые по еще неизвестным для меня причинам.

— Нам они тоже неизвестны, — заметил Вадим Георгиевич, — и боюсь, без вашего желания с нами сотрудничать, мы ничего не обнаружим. Нам нужно знать мотивы убийства. Кто сумел узнать о вашей группе, если даже мы не располагали всей информацией. Судя по почерку, это профессионалы.

— Мы тоже проанализируем ситуацию, — задумчиво ответил Меджидов — Меня самого мучает тысяча вопросов. Вы, имея весь аппарат бывшего КГБ и записные книжки Крючкова, смогли выйти на нас только спустя месяц после первого убийства. Теперь представьте, какой информацией нужно обладать, чтобы знать всю группу. У меня есть даже такая мысль. Вы знаете «теорию козырей»?

— Конечно. Туз больше любой карты, но козырная шестерка может побить туза, — это было самое любимое выражение Андропова.

— Вот, вот. Он очень любил это выражение. Можно предположить, что была создана не только группа «Октава» — короли и тузы этой игры, но кто-то держит в запасе еще и козырную шестерку, а может даже семерку, которые в нужный момент бьют этих тузов.

— Вы хотите сказать.

— Да. Я неплохо знал Юрия Андропова. Он вполне юг создать еще одну сверхсекретную группу для контроля над «Октавой» На всякий случай. И теперь кто-то решил, что пришел «час X». Момент, когда нужно убирать всю группу. Мы и так слишком задержались на этом свете. И обладаем слишком большой информацией. И есть еще один момент. Может быть, просто кто-то не хочет, чтобы «Октава» была выявлена или начала сотрудничество с вашим ведомством. Кому-то мы мешаем. И этот кто-то стоит совсем рядом с вами, генерал, если это не вы сами, то вполне вероятно, что вышедший отсюда Николай Аркадьевич. Я не исключаю любого варианта.

Сидевшие в соседней комнате техники переглянулись. Находившийся в конце, коридора наблюдатель вздрогнул.

— Вы меня подозреваете в убийствах? — зло спросил Вадим Георгиевич, блеснув стеклами своих очков.

— Я подозреваю, что вы на службе у государства. России группа «Октава» и ее скандальная известность нужны меньше всего. Разве я не прав?

— Может быть, но я не отдавал приказа о вашей ликвидации. Иначе, зачем мне было вас сюда привозить?

— Чтобы выявить всю группу. Напугать меня рассказами об убийствах и выйти на всю группу. Ладно, — махнул он рукой, видя, что генерал собирается ему возражать, — будем считать, что это только версия. Вполне вероятно, что играют не только нами, но и вами. Нам обоим нужно быть осторожнее, товарищ генерал.

— Да, — задумчиво сказал Вадим Георгиевич, — ваша группа, как начиненная динамитом цистерна. Одно неосторожное движение и мы все взлетим на воздух.

II

Это лето в Москве было холоднее обычного. И осень наступила достаточно быстро. Дождь и слякоть всегда вызывали у него раздражение, но сегодня оно было усилено последней встречей с Президентом.

Его достаточно давно не принимал Президент, и вот сегодня, приняв, снова обратил внимание на качественный состав его аппарата. Несмотря на все изменения, реорганизации и обновления, вы не хотите отказываться от старых методов работы, грозно заявил Президент, отметив, что в его аппарате по-прежнему много специалистов старой школы. Он же не мог объяснить, что на них держится вся работа. Президент не любил и не доверял его сотрудникам. Он слишком хорошо помнил, с каким особым рвением травили они его в конце восьмидесятых, как смыкали кольцо в августе девяносто первого, как предали в октябре девяносто третьего. Президент принимал их обоих — руководителей разведки и контрразведки. Если делами первого Президент почти не интересовался, то работу второго он всегда считал неудовлетворительной Президент, несмотря на весь свой энтузиазм, известный миру своими революционными взглядами, был тем не менее типичным представителем старой школы партаппаратчиков. Он считал правильным, если контрразведка занималась оппозицией и ее лидерами, не находя в этом ничего предосудительного.

Он искренне считал, что в любом нормальном государстве контрразведка занимается в первую очередь этими проблемами, помогая стабилизировать власть. В данном случае его власть. Он не был реакционером, или консерватором. Просто он вырос в такой системе координат, где существование политической полиции было оправданным и правильным. Кроме того, несмотря на всё чистки, в бывшем КГБ действительно сидело очень много его политических противников, считавших его лично ответственным за развал некогда великой страны. И хотя теперь ведомство называлось ФСК, Президент понимал, что на лояльность этих людей полностью положиться он не имеет права.

И потому накопившееся раздражение принимал на себя молодой Директор ФСК. Теперь он ехал в свое ведомство в мрачном настроении, сознавая, что в словах Президента слишком много истины. В приемной его ждал вызванный два часа назад генерал. Директор прошел в свой кабинет, сухо поздоровавшись и почти сразу вызвал генерала.

— Что произошло? — гневно спросил Директор ФСК. — Каким образом ваши люди могли потерять объект наблюдения?

— Не понимаю, — оправдывался генерал, — он летел в Москву с двумя пересадками. Мы принимали и провожали в обоих аэропортах. Были задействованы сотрудники областных управлений. Вчера ночью специальная группа вылетела в Тбилиси, чтобы обеспечить его безопасность. И вот такой неожиданный результат. Я не понимаю, в чем дело. Может, он заметил ведущееся за ним наблюдение.

— Надо было ему сразу объяснить, в чем дело, — недовольно сказал Директор ФСК.

— В интересах дела мы хотели, чтобы Сулакаури все рассказал сам Меджидов. Никто не думал, что так может произойти.

— Что с остальными?

— Корин сегодня прибывает в Москву. Подшивалова мы ищем. Мы установили, что он действительно был послан в командировку в Махачкалу. У Костенко умерла мать и мы, поставив наблюдение, решили пока его не трогать.

— Вадим Георгиевич, вы сами ездили в Домодедово? — поинтересовался Директор ФСК.

— Конечно. Все посмотрел на месте. Там абсолютно идиотская система прохода границы. Прибывающих из стран СНГ пассажиров направляют к лестнице, со всех сторон огражденной щитами, откуда они должны подняться на второй этаж. Там ничего не стоит просто свернуть в сторону. Сулакаури поступил по-другому. Он поднялся на второй этаж и, резко свернув, вошел в боковую дверь. Из комнаты пограничников она не видна и ведет в депутатскую комнату. Спустившись по лестнице, он вышел к туалетным комнатам депутатской. Из окна дежурного, к сожалению, тот отрезок не просматривается. Зайдя в туалет, он, очевидно, переоделся и через заднюю дверь депутатской, где выносят грузы. Потом ушел к проходной. Правда, его никто не видел. Но это наши предположения.

— Что думаете делать?

— Мы его активно ищем, но вы сами понимаете, как это сложно. В то же время мы не теряем надежды, что он позвонит Меджидову. По моей версии он все-таки почувствовал ведущееся за ним наблюдение и решил, на всякий случай, себя обезопасить. Он же профессионал.

— Как ведет себя Меджидов?

— Читает материалы расследований гибели Коршунова и Билюнаса. Внешне спокоен.

В этот момент раздался звонок. Директор ФСК снял трубку. Очевидно, сообщение все-таки вывело его из равновесия, трубку он не положил, а бросил. Накопившееся раздражение наконец нашло свой выход.

— Черт бы нас всех побрал, — зло сказал он, — не умеем работать вообще. Только что передали с Курского вокзала. Убит Вячеслав Корин.

Вадим Георгиевич ошеломленно молчал. Он снял очки, протер их платком и снова надел.

— Это моя личная вина, — очень, тихо сказал генерал.

— Потом, — отмахнулся Директор ФСК, — потом будем выяснять, чья вина. Меня сейчас волнует только один вопрос. Кроме нас никто не знал о прибытии в Москву Вячеслава Корина? Его охраняла специальная группа. И вот он убит. Николай Аркадьевич выехал на место происшествия. Это дело становится все более интересным. Один пропал, другой убит. А если Сулакаури тоже убит, что тогда? Значит, у нас в ФСК работают неизвестные нам структуры. Это не просто убийство, Вадим Георгиевич, это вызов. Всем нам. Немедленно список всех, кто знал о прибытии Корина в Москву. В список включить всех, начав лично с меня. К поискам Теймураза Сулакаури подключите генерала Савостьянова, все московское управление. Подполковника Костенко немедленно привезти в Москву. В течение суток найти полковника Подшивалова. Если нужно, арестуйте его, но привезите в Москву. За их безопасность отвечаете лично вы, генерал.

— Слушаюсь, — встал уже немолодой генерал.

— Вы понимаете, что происходит? — вдруг спросил Директор ФСК, — информация поступает из нашего закрытого Центра. Кому после этого верить, генерал? После убийства Корина нас всех надо гнать в шею из органов.

— Я понимаю, — наклонил голову генерал, — всю ответственность за развитие операции несу я один. Мы недооценили возможную опасность. Если я не смогу найти убийцу Корина, уйду в отставку.

— Это вы всегда успеете, — махнул рукой Директор ФСК, — подумайте лучше, как сильно мешают эти люди кому-то. Мы ведь обязательно установим источник утечки информации, здесь особой мудрости не нужно. Так рисковать и во имя чего? Вот второй вопрос, на который я ищу ответ. Вернее, он первый, потому что все остальные производные от него. — Когда генерал ушел, Директор ФСК, про идя в комнату отдыха, снял пиджак, развязал галстук и прямо в рубашке и брюках лег на постель.

Может, Президент все-таки прав, подумал он. Здесь мы все чужие. Это ведомство живет по своим законам и отторгает пришельцев. Его невозможно реформировать, вспомнил он слова одного из демократов, его нужно уничтожить.

В самом центре ФСК Меджидов уже третий час просматривал две небольшие по объему папки с материалами расследований по фактам гибели Коршунова и Билюнаса. После того, как по его описанию был составлен фоторобот подозреваемого в нападении на официанта лица, ему дали эти папки и предоставили отдельную комнату. Правда, жилище скорее напоминало комфортабельную камеру, но он не стал особенно протестовать, понимая, что в сложившейся ситуации это вернее всего помогало его работе.

На Коршунова было гораздо больше материалов. Показания свидетелей происшедшего, акты технической экспертизы, донесения работников МВД, проводивших первичное дознание. Показания врачей, анализ экспертов, протокол вскрытия. Все было подшито как обычно в таких случаях. И это все было о гибели Павла Коршунова, его товарища, спасшего ему жизнь десять лет назад. Вторая папка была гораздо меньших размеров. Короткое донесение о смерти, несколько протоколов на литовском языке, копии полицейских отчетов. К каждому документу были приложены переводы на русский язык с комментариями экспертов ФСК. И более ничего. На основании этих скудных данных нужно было проанализировать не только обстоятельства смерти его товарищей, но и постараться вычислить предполагаемые действия убийц. Без дополнительной информации сделать это было почти невозможно. Но Меджидов хорошо знал, как важна первичная информация в таких вопросах и потому, вот уже два с лишним часа вчитывался в каждую строчку принесенных ему документов.

В свои пятьдесят два года Меджидов сохранял подтянутую, достаточно стройную фигуру спортсмена. Он был чуть выше среднего роста, плотный, коренастый. Черты лица запоминались своей характерностью. Глубоко посаженные глаза, кустистые брови, резкие черты лица, характерные для восточных людей, и почти седая голова.

Сидя в этот день за материалами, привезенными ему в Центр, он все пытался понять, вычислить — кому и зачем нужны были эти убийства. В протоколе вскрытия Коршунова он наткнулся на одну фразу, от которой защемило сердце. Паталогоанатом обращал внимание на тяжелое ранение левой руки. Меджидов отложил документы и минут десять к ним не прикасался. Тогда в Пакистане Павел спас его, в последний момент заслонив своим телом.

Пакистанский офицер, у которого они должны были получить информацию, оказался просто двойным агентом. Получив деньги, он решил избавиться от ненужных свидетелей. И когда они, расставаясь, повернулись к нему спиной, он вытащил пистолет. У Коршунова всегда была хорошая реакция. Он успел толкнуть Меджидова и даже чуть повернуться, но получил-таки выстрел в руку.

Второго выстрела пакистанец сделать не успел. Меджидов тоже обладал неплохой реакцией и, падая, успел вытащить свое оружие. Труп они не стали закапывать, а просто бросили на съедение стервятникам.

Даже в последнее мгновение перед взрывом, сидя в заминированной машине, Коршунов успел в какие-то доли секунды разобраться, что к чему и выпасть из автомобиля. Но сила взрыва оказалась слишком велика. Павел несколько последних лет работал в паре с Билюнасом и потому его первой, естественной реакцией стала просьба сообщить обо всем Паулису. Меджидов понимал, что за Коршуновым следили достаточно долго, чтобы установить его автомобиль, график поездок на работу самого Павла и его семьи. Профессионалы не признают ненужных убийств и здесь все было рассчитано так, чтобы в машину сел один Коршунов.

Но как они могли убить Билюнаса? Этот немногословный, внешне замкнутый человек, всегда держал на дистанции любого собеседника. Как он мог довериться кому-то, настолько довериться, чтобы подпустить этого человека к себе так близко? Билюнас был профессионалом, и его не могли так просто выбросить в окно. А если он выбросился сам? Тогда должны были быть очень веские причины. Полковник Паулис Билюнас работал в группе «О» восемнадцать лет, придя в нее одновременно с Меджидовым. Он менее всего похож на даму-истеричку, бросающуюся на подоконник, чтобы напугать своего мужа. Кроме того, Билюнас был одним из двух аналитиков их группы, а значит, вообще одним из лучших аналитиков бывшего КГБ СССР Он умел просчитывать варианты и его не так просто было вывести из равновесия. Хотя Меджидов помнил один такой случай, когда это произошло.

Тогда, в восемьдесят шестом, «новое мышление» Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварднадзе только пробивалось сквозь ледяной панцирь «холодной, войны». Вдвоем, Меджидов и Билюнас, выполняя специальное задание Чебрикова, отправились в район Унейзы, чтобы привезти в СССР столь нужного советской разведке палестинца. Приказ, полученный ими от генерала Гогоберидзе, был категоричным и однозначным. «Любыми способами привезти этого человека в Москву, обеспечив его безопасную доставку». Очевидно, этот палестинец обладал очень нужной для Москвы информацией.

По версии аналитиков группы, Меджидов и Билюнас выехали как офицеры-эксперты, представители ООН. Первый выдавал себя за офицера индийских вооруженных сил, второй по документам был представителем Швеции. Их бросающиеся в глаза разномастные отличия, позволяли использовать такой психологический трюк, точно воздействующий на подсознание. Проверяющие их документы посты иорданской и израильской полиции обычно избегали ненужных вопросов. Когда два столь не похожих друг на друга человека едут в одной машине, это почему-то убеждает, что им труднее сговориться. Билюнас был высокого роста с очень светлыми волосами, голубыми глазами, являя собой облик типичного представителя скандинавских народов.

От Унейзы они направились в район холмов Эш-Шара и целый день безрезультатно ждали нужного им человека. Солнце светило нестерпимо. Пытаясь спрятаться в тени автомобиля, они обливались потом, проклиная свое руководство, палестинцев, МОССАД и весь мир. Сам Паулис оказался очень предусмотрительным человеком. Они пили спасительный чай, который Билюнас захватил на всякий случай в пяти больших термосах. Это как-то утоляло жажду и делало не столь изнурительным пребывание под сорокаградусным солнцем.

Наконец в третьем часу ночи послышался треск моторов. На подъехавшем к ним грузовике был тот самый палестинец, которого они ждали.

Его одежда была порвана, он был весь в пыли и грязи, но глаза весело блестели, он был даже немного пьян. Обменявшись паролем, они забрали его в свой джип и выехали по направлению к городу.

Видимо от пережитых волнений палестинец говорил очень много, захлебываясь от радости, что все трудности уже позади. Меджидов говорил с ним по-арабски, пока Паулис, не знавший этого языка, вел машину, напряженно всматриваясь вперед.

— Почему ты опоздал? — спросил Меджидов, обратив внимание на излишне возбужденный вид своего подопечного и его порванную одежду.

— Мы наконец смогли это сделать, — засмеялся па лестинец, — мы это сделали.

— Что вы такое сделали? — не понял тогда Меджидов.

— Была редкая возможность уничтожить семью Левина, — тонким голосом радостно сообщил палестинец, — их отец — офицер МОССАДа, и они приехали на отдых к своей сестре. Я не мог упустить такую возможность. Мы убили их всех. Не ушел никто. Ни один человек. Вся семья Александра Левина погибла. Все до единого, никто не ушел.

— Что он говорит? — спросил Билюнас, обративший внимание на возбужденный тон палестинца.

— Они убили семью одного из офицеров МОССАДа, — нахмурившись, мрачно сказал Меджидов по-английски.

— Да, да, мы сделали это, — понял слова Меджидова террорист. Он неплохо говорил по-английски, — я сам… как это на английском, трахнул его жену. Ах, как она визжала подо, мной, как сопротивлялась.

Он вдруг сказал по-арабски: — Ты не знаешь, как это сладко трахнуть еврейку, — и снова перешел на ломаный английский, — а потом мы их всех застрелили. И детей ее мы тоже убили, — он говорил почти скуля от радости, визгливым голосом, бьющим но нервам.

— Разве Аллах разрешает убивать детей? — спросил вдруг серьезно Билюнас.

— А мы не спрашиваем разрешения, — оскалился террорист, — нужно убивать своих врагов. Вы, русские, ведь не верите ни в Аллаха, ни в Христа.

— А ведь Бог есть, — мрачно сказал Билюнас.

Террорист снова засмеялся. У Меджидова начался нервный тик, а Билюнас, более не сказав ни слова, продолжал напряженно всматриваться вперед.

Они проехали еще километров десять, пока террорист все время прикладывающийся к термосу, не взмолился.

— Остановите, я выйду немного отлить.

Билюнас резко затормозил и палестинец побежал к дереву, стоявшему прямо у дороги.

— Он что-нибудь еще сказал? — спросил сквозь зубы Билюнас, не поворачивая головы.

— Говорит, что это приятно, мерзавец. Убили и жену, и детей этого офицера, — зло ответил Меджидов — будь проклята наша работа и весь мир.

Паулис посмотрел в ту сторону, куда ушел палестинец и почему-то достал пистолет.

— С ума сошел — спросил изумленный Меджидов, — у нас приказ доставить этого негодяя живым.

— Верно, — Билюнас хладнокровно проверил оружие, — но мы его не сможем спасти. Мы его не доставим в Москву, — убежденно сказал он, — никто не дает права убивать детей. И мы его не имеем права спасать.

Меджидов вдруг понял, что спорить бесполезно. Террорист, радостно повизгивая, бежал к машине, когда Билюнас поднял свой пистолет. С расстояния пяти метров промахнуться невозможно. Профессиональный выстрел прямо в лоб. Палестинец не успел даже испугаться и с радостным выражением лица упал на песок. Потом они долго ехали и молчали.

— Мне подать рапорт — наконец произнес Билюнас, уже на рассвете, когда они подъезжали к городу. Меджидов молчал.

— Иди ты к черту, — наконец выдавил он.

— Мы коммунисты, — убежденно сказал Билюнас, — мой отец погиб в апреле сорок пятого в Вене. Я его никогда не видел. Неужели он погиб за этого подонка. Не хочу верить.

— Мы не выполнили приказа, — вздохнул Меджидов — теперь нужно придумать подходящее объяснение.

— Бог все-таки есть, — убежденно сказал Паулис, — этот человек не имел права ходить по земле. Он был обречен.

Больше они никогда не говорили об этом. И никогда не вспоминали этого террориста, убитого на холмах Эш-Шара.

Вспоминая теперь об этом, Меджидов в который раз подумал, что аккуратный, предусмотрительный Паулис никогда не устраивал бы истерических полетов с двенадцатого этажа, если бы не произошло нечто исключительное. Или его выбросили другие. Второе было скорее похоже на истину.

В это время в специальном морге бывшего Комитета государственной безопасности СССР, а ныне реанимационном отделении новой российской Федеральной Службы Контрразведки генералы Вадим Георгиевич и Николай Аркадьевич пытались ответить на мучающий их вопрос — откуда убийцам стало известно о приезде в Москву майора Корина. Если предположить, что кто-то мог прослушать телефоны в засекреченном Центре ФСК, значит в их государстве действует еще одна, более компетентная служба безопасности, чем их собственная. Это признавать было невозможно. Но и не признавать очевидного факта они не могли. Оба генерала, осунувшиеся и как-то сразу постаревшие, понимали — подозрения падут именно на них, имевших основной контакт с руководителем группы «О».

Корин приехал на поезде, в сопровождении группы ФСК, и поначалу все шло как нельзя лучше. В Тулу лететь было совсем недалеко и группа была на месте через час после получения сообщения. Рано утром, когда поезд отходил в Москву, трое сотрудников ФСК вошли с Кориным в вагон, при этом один из них сел прямо напротив контролируемого объекта. В Москву они прибыли вовремя. И Корин, выйдя из вагона, даже зашел в буфет позавтракать. Двое сотрудников стояли рядом с ним и одна из них — молодая женщина — даже передала ему свою соль. Видимо, эта обыденность происходящего несколько успокоила сотрудников и когда Корин вышел на привокзальную площадь, никто из них не оказался непосредственно рядом с ним.

Когда неизвестный «шевроле» резко затормозил и раздались выстрелы, стоявший в пяти метрах от Корина сотрудник ФСК успел только сделать два шага и толкнуть уже падающего Корина. Другие не успели даже достать пистолеты. Правда, при выезде «шевроле» с площади один из подстраховывающих сотрудников успел сделать три выстрела по автомобилю, но они только усилили общую панику.

Выслушивая эти донесения, Вадим Георгиевич все время вытирал большим платком обильно потевшую, большую теменную лысину. Ему было уже под шестьдесят и при переаттестации сотрудников ФСК некоторые даже намекали ему на его возраст. На Николая Аркадьевича вообще невозможно было смотреть без сострадания. Молодой генерал понимал, что его блестящая карьера может рухнуть в связи с этими событиями и с ужасом представлял себе, что его ждет при разборе этих происшествий. Высокий, красивый, мордастый, с густой каштановой шевелюрой он нравился женщинам. А занимаемая им должность делала его значительнее в собственных глазах, придавая абсолютную значимость и убежденность его поведению.

— Мы должны установить, каким образом произошла утечка информации, — тихо предложил Вадим Георгиевич, — нужно быстро, без лишнего волнения составить список всех сотрудников, гнавших или слышавших о приезде Корина.

— Уже составили, — Николай Аркадьевич вытащил бумагу, — здесь все, кто мог даже случайно узнать.

— С кого начали? — бесцветным голосом поинтересовался старший генерал.

— Простите, Вадим Георгиевич, с вас, — виновато развел руками Николай Аркадьевич.

— Директор ФСК. Он тоже был в курсе, — устало напомнил Вадим Георгиевич.

— Вы его подозреваете? — изумился молодой генерал.

— Нет, но он сам просил включить его в список. Чтобы все поняли — никаких исключений. Значит мы трое, четверо сотрудников технического управления, трое из аналитического, знавшие о наших поисках, трое оперативников, привозивших Меджидова. Этих можно смело исключить, они ничего не знали о приезде Корина Четверо членов группы, наблюдавших за Кориным. Этих нужно проверять особенно тщательно. Как, впрочем, и всех остальных. Может, у кого-то были контакты с Кориным еще до нашего расследования.

— Мы проверяем, — кивнул его собеседник.

— Это дело принципа, нашей профессиональной чести, — вспомнил слова Директора ФСК Вадим Георгиевич, — иначе нас просто выгонят из органов, как зарвавшихся дилетантов. Как идет поиск полковника Сулакаури?

— Пока ничего.

— Задействуйте всех свободных сотрудников. Московское управление уже о нем знает. Свяжитесь с ними для более тесного контакта. Что с остальными?

— С Подшиваловым тоже… накладка, — сумел выдавить Николай Аркадьевич.

— Это я уже понял по вашему лицу. Что там случилось?

— Он позвонил домой. И жена сказала ему, что звонил Кямал. Мы сумели установить, из какой гостиницы Махачкалы был звонок, но когда туда прибыла наша оперативная группа, его там уже не было А ведь наши люди прибыли на место через минут пятнадцать-двадцать после звонка.

— Думаете, нас опять кто-то опередил?

— Невозможно, товарищ генерал. Дежурная видела, как Подшивалов быстро уходил сам. Даже сдал ключи от номера. Нет, тут что-то не так. По-моему, это был условный сигнал. Услышав имя Меджидова, он должен был немедленно скрыться. Что он и сделал. В этом нет никаких сомнений.

— Думаете, Кямал Меджидов ведет с нами двойную игру? — понял его намек Вадим Георгиевич.

— Все может быть. Уж слишком легко и быстро он согласился выдать всех своих сотрудников. За этим кроется какая-то тайна. Наши аналитики, изучив структуру личности Меджидова, пришли к выводу, что он так просто не может сдать своих людей. Он постарается сам выйти на убийц Коршунова и Билюнаса. Это его стиль. Он более замкнут, чем нам показалось вначале. Аналитики считают, что в его беседах бывает двойной, часто даже тройной пласт..

— Интересная информация, — оживился Вадим Георгиевич, — как всегда самое важное вы оставляете на конец.

— Да, — немного торжествующим голосом сказал Николай Аркадьевич, — более всего наши аналитики убеждены, что Меджидов передал какую-то информацию в разговоре с Теймуразом Сулакаури. Прямо в нашем присутствии. Анализ текста позволяет почти с абсолютной гарантией говорить о шифрованном сообщении. Эти разговоры о самолетах и погоде имели свой подтекст.

— И после этого разговора Сулакаури исчезает в депутатской комнате Домодедово, — понял вдруг Вадим Георгиевич, — нужно будет еще раз погонять наших аналитиков и, главное, быстро допросить Костенко. Здесь что-то не так.

III

Теймураз осматривал улицу уже в пятый раз. Ничего подозрительного не было. Он наконец решился и быстро прошел через двор, заходя в подъезд одного из многоэтажных домов. Затем бегом поднялся на пятый этаж. Лифт вызывать не хотелось, чтобы не привлекать внимание соседей излишним шумом. Достал ключ и отпер дверь. Чуть поколебался. В гостиной уже горел свет. Он захлопнул дверь, поставил свой чемодан на пол и пошел вглубь квартиры.

— Добрый вечер, Игорь Арсеньевич, — улыбаясь, произнес он чуть заметным акцентом.

Сидевший за столом человек, слышавший, как он вошел, убрал пистолет.

— Добрый вечер, Теймураз, дорогой. Сколько мы не виделись?

Они обнялись. Это был полковник Подшивалов. Маленького роста, с редкими волосами, в очках, он менее всего был похож на полковника КГБ, сотрудника одной из самых засекреченных групп специального реагирования бывшего Советского Союза.

Его внешний вид, одежда, поведение, напоминали скорее бухгалтера небольшой фабрики, чем суперпрофессионала, отдавшего «Октаве» многие годы нелегкой работы. Вошедший в квартиру подполковник Теймураз Сулакаури, напротив, резко отличался от Подшивалова своей психомоделью.

Высокий, темноволосый, обладатель огромных пышных кавказских усов, он был похож на одного из тысячи разбогатевших представителей «кавказской национальности». В ресторане или за рулем дорогого автомобиля Теймураз смотрелся бы как нельзя лучше. Впечатление дополняло массивное золотое кольцо на пальце, всегда служившее Сулакаури отличной маскировкой для создания облика его психомодели.

В укоренившееся сознание людей в стереотипы профессионалов никак не — вписывалось это большое золотое кольцо. И его ношение было оправдано с психологической точки зрения абсолютно. По приказу Юрия Андропова психомодели сотрудников группы «О» разрабатывались лучшими аналитиками и психологами бывшего КГБ СССР готовивших свои рекомендации 1-му Главному управлению, занимавшемуся в те годы внешней разведкой. Наиболее ценные рекомендации Андропов применил в группе «О» и сотрудников подбирали с учетом их вживаемости в образы психомоделей, с учетом всех психологических особенностей и конкретных деталей, точно воздействующих на подсознание.

Тогда же были разработаны и нормы конспирации сотрудников группы. Например, в квартиру, куда приехал Сулакаури, можно было попасть одновременно из двух разных домов, стоявших рядом друг с другом таким образом, человек, вошедший в один дом с улицы, мог выйти из другого дома, выходящего во двор и на другую улицу. Это было очень удобно, чтобы в случае необходимости оторваться от наблюдения и не привлекать излишнего внимания соседей. Просто две квартиры были соединены в одну, а стена между ними была убрана. Обе квартиры находились в крайних блоках, как бы на стыке буквы «Г».

— Вы получили известие от генерала Меджидова? — спросил Сулакаури, усаживаясь за стол.

— Мне передала жена, что звонил Кямал. Это наш условный знак. Значит, я должен все бросить и быть. Здесь немедленно. А как он нашел тебя?

— Он мне позвонил.

— Видимо, что-то серьезное, — встревожился Подшивалов, — ведь он никогда не звонит сам.

— Да, на него вышли сотрудники ФСК России. Но он беспокоится за нашу группу. Судя по всему, кто-то интересуется нами. Он так и передал: «здесь пасмурно». За мной, видимо, следили с самого Тбилиси, но хорошо следили, я их даже не мог обнаружить. Однако, в Домодедово я сделал контрольный заход и выяснил, что наблюдение все-таки есть. Пришлось отрываться. Но профессионалы были отменные, честное слово.

— Здесь проверял, делал контрольные круги?

— Конечно, несколько раз. Все нормально.

— Что-нибудь Меджидов передал?

— Два телефона. Сказал, чтобы я ему позвонил, Правда, он добавил: «ты мне нужен», значит, нужно быть очень осторожным, и он сам в большой опасности. Он сказал еще несколько контрольных фраз. «Будь осторожен» — значит, найди нашу конспиративную квартиру, «ничего с собой не бери» — будь готов к любой неожиданности ничему не удивляйся. Правда, одну фразу я не понял. Он сказал: «прилетай пораньше, все будет хорошо». Что это означает?

— Это его старый трюк. Он понимает, что разговор могут записать на пленку и попытаться расшифровать. Вот он и говорит ничего не значащие фразы, чтобы расшифровка была практически невозможной. Еще что-нибудь передал?

— «Действуй в форсированном режиме», значит, нужно найти Олега Митрофановича и Лену. А вот «действуй очень быстро», или «действуй надежно» он не сказал. Значит, Билюнас и Коршунов вне игры. Или что-то случилось.

— Видимо, пока Олег и Лена вне подозрений, — понял Подшивалов. — Нужно будет вызвать их обоих сюда. Он не говорил, что «плохо себя чувствует»?

— Нет, точно не говорил. Больше никаких сообщений. Но эти два телефона дал.

— Нужно будет выйти на встречу с ним, — предложил Подшивалов, — но не очень быстро. А вот вызвать Олега и Лену нужно немедленно. Давай, звони.

Теймураз подошел к телефону, набрал номер.

— Мне нужна больница. Извините, пожалуйста, — он положил трубку, кивнул Подшивалову, затем набрал тот же номер снова.

— Извините, но мне сказали, что это больница. Да, я звоню уже второй раз. Видимо, я ошибся номером.

Он положил трубку.

— Все в порядке, — сказал Теймураз, — она будет здесь часа через два.

— Встретишь ее на улице, — приказал Подшивалов, — обрати внимание на тот магазин, там, кажется, поменялась продавщица.

— Конечно, товарищ полковник.

— Твои фотографии могут быть разосланы по всей Москве. Мы же не знаем, что случилось конкретно. Поэтому сбрей усы, измени прическу. В общем, быстро поменяй свою психомодель. По-моему, тип 3.

— Понятно, — Сулакаури заторопился в ванную комнату. Подшивалов, перейдя в другую квартиру, тоже прошел в ванную. Через полчаса их невозможно было узнать. Сулакаури из шумного, веселого грузина вдруг превратился в какого-то хмурого, озабоченного своими проблемами типично московского жителя.

Он сбрил усы, коротко остриг волосы, специально подготовленными линзами изменил цвет глаз, сделав их светлее. Массивный перстень исчез и теперь его место заняло скромное обручальное кольцо. Он был одет в потертое пальто, на ногах были достаточно помятые туфли. Очки придавали его лицу какое-то детское выражение. Он даже стал как будто тоньше.

Подшивалов, напротив, словно вырос. Теперь он был одет в красивый элегантный костюм, излучая уверенность нового московского бизнесмена. Густые, красивые, чуть тронутые сединой волосы парика делали его моложе лет на десять. Супермодные очки фирмы «Кристиан Диор» дополняли это впечатление. На нем был шелковый галстук, стоивший не менее ста долларов, костюм от Валентина и туфли известной фирмы «Балли» никак не меньше, чем за триста долларов.

— Постараюсь выйти на Билюнаса и Коршунова, — озабоченно сказал Подшивалов. — Потом позвоню Олегу. Встретишь Лену, будь очень осторожен, не рискуй. Сделай контрольный круг, при малейшем подозрении иди на второй круг, пока не убедишься, что все в порядке.

Они вышли из квартиры с двух разных сторон. Подшивалов поймал автомобиль, попросив отвезти его на Главпочтамт. Рядом находилась станция междугородней телефонной связи. Разменяв деньги, он прошел в кабину. Набрал Вильнюс, телефон Билюнаса. Он подождал достаточно долго, но никто не подходил к телефону. Тогда, наконец, он повесил трубку. Затем, набрав код Санкт-Петербурга, позвонил Коршунову.

В этот момент в Московском управлении ФСК, в техническом отделе, где прослушивалось большинство телефонных разговоров по городу, включился сигнал на прослушивание.

— Внимание, срочное сообщение, — передал дежурный техник, — на контрольный объект кто-то звонит.

— Внимание по всем линиям, — передал второй техник, — просьба срочно установить, откуда идет звонок.

— Говорит дежурный по управлению, — передал старший техник, — просьба максимально задействовать все находящиеся резервные группы. Зона «А-С».

— Простите, — начал Подшивалов, — я только недавно вернулся из Индии. Можно будет попросить к телефону Павла Коршунова?

— Кто это говорит?

— Это его старый товарищ из Москвы.

— Срочное сообщение зоне «А-С», — передал дежурный, — установлено, откуда идет телефонный звонок. Контрольный объект находится на междугородной телефонной станции у Главпочтамта.

— Внимание всем группам.

— Группу «С» на выезд.

— Блокировать центр города.

— Оперативное наблюдение, внимание всем дежурным, подключение к соседним автоматам.

— Павел умер, — раздался глухой голос женщины.

— Извините меня, когда это произошло? — спросил ошеломленный Подшивалов.

— Почти месяц назад. Его взорвали в автомобиле. Настоящие звери, — заплакала женщина.

— Примите мои искренние соболезнования, — негромко произнес Подшивалов, быстро вешая трубку.

— Группа уже на Тверской. Особое внимание. Блокировать всю улицу. Задерживать всех подозрительных. Предполагаемые данные говорившего — среднего роста, лысоват, в очках, хромает, лет под пятьдесят. Как поняли?

— Все поняли, блокируем станцию. Группа уже на месте.

Оперативники ФСК ворвались в здание, когда Подшивалов уже подымался мимо дома Союза композиторов к Моссовету. Через пять минут, поймав попутную машину, он, сделав круг, снова проехал мимо телефонной станции, обратив внимание на заметное оживление. У ее дверей и стоявшие рядом несколько автомобилей ФСК.

Развернув автомобиль он подъехал к гостинице «Москва» и, показав удостоверение сотрудника МВД, прошел внутрь. В холле гостиницы стояли междугородние телефоны. Войдя в одну из кабин, он быстро набрал код Киева, нужный ему номер и попросил к телефону Олега Ковальчука. Подполковник Ковальчук был сотрудником группы «О», неизвестным никому, кроме ее членов. Еще через пять минут Ковальчук, получив инструкции, уже знал, что ему надлежит делать.

В оставленной конспиративной квартире загорелся свет. Сделав несколько контрольных проверок, туда пришли Сулакаури и майор Елена Суслова, также не известная ФСК член группы «О». Тридцатидвухлетняя Суслова была преподавателем по профессии. После окончания высшей школы КГБ она попала в группу «О» как необходимая психомодель для выполнения каких-то сложных заданий. Она была незаменима в тех случаях, когда нужно было подойти к контролируемому объекту вплотную, оставить подслушивающее устройство, мину или незаметно уколоть «клиента». В некоторых случаях такие уколы вызывали сон, в некоторых — безболезненную смерть.

По структуре своей личности и внешним данным она легко могла превращаться в зрелую женщину неопределенного бальзаковского возраста, и в почти хулиганствующего подростка, одетого в джинсы и спортивную куртку. Она появилась в группе «О» шесть лет назад и смогла работать на равных с профессионалами высочайшего класса, какими были остальные члены группы «О».

Квартира, куда они пришли, имела еще одно большое преимущество. Она была оборудована специальными скэллерами, исключающими возможность прослушивания разговоров.

— Что произошло? — спросила Суслова, едва Теймураз захлопнул за ними дверь.

— Меджидов задержан работниками ФСК. Видимо, сработала линия связи, как мы и предполагали.

— Когда это случилось?

— Думаю, вчера. Он мне звонил домой.

— А как остальные члены группы?

— Пока мы не имеем никаких известий. Полковник Подшивалов поехал, проверять, что с ними.

— Теймураз, ты думаешь, что-нибудь случилось серьезное? — тревожно спросила Лена.

— Пока ничего не могу сказать. Раз Кямал Алиевич позвонил сам ко мне домой, значит, случилось нечто действительно серьезное. Думаю, когда вернется Подшивалов, мы сможем узнать от него какие-нибудь подробности.

Елена Львовна Суслова попала в группу после окончания института иностранных языков и Высшей школы КГБ. Три года занятий в школе были отмечены в ее трудовой книжке, как начало педагогической деятельности в одной из сельских школ где-то далеко на Алтае. Вместе с ней, независимо друг от друга, готовились еще две претендентки. В последний момент выбрали ее. В группу «О» она попала, будучи старшим лейтенантом, и за три неполных года получила два звания досрочно — «капитан» и «майор», отличившись в Канаде, Португалии, ЮАР. Правда, однажды она едва не загубила операцию, проводившуюся в ЮАР, По легенде Меджидов и Сулакаури — богатые латиноамериканские бездельники — должны были проводить свое время в Претории, в лучших гостиницах города. И в качестве атрибутов роскошной жизни им были выписаны две красавицы из Швеции на должности «секретарей», сопровождавших состоятельных клиентов.

В тот год Советское правительство приняло решение более активно выйти на рынок алмазов, контролируемый южноамериканскими корпорациями, и группа получила специальное задание по вербовке одного из Вице-Президентов компании. Суслова полетела тогда с ними, как их переводчик. Она не скрывала своего возмущения поведением партнеров. Правда, это укладывалось в рамки ее психомодели, но Теймураз подозревал, что Лена была неравнодушна к Меджидову, обнаруживая слишком явные личные пристрастия.

Оба офицера исправно отрабатывали необходимые трюки, заказывали самое дорогое шампанское, купались с голыми девицами в роскошных бассейнах, сорили деньгами, не считаясь с расходами. Шведские дамочки, профессиональные проститутки, работающие по вызову, правда, были в тягость и Меджидову и Сулакаури. Но положение обязывало… и оба, поначалу относившиеся к своему заданию очень ответственно, через несколько дней начали откровенно халтурить, вызывая неудовольствие своих девиц.

Правда, совсем отстраняться было нельзя, это могло вызвать подозрение, и они, имитируя бурную деятельность, запускали своих девиц в огромный бассейн в костюмах Евы. Застав их однажды в номере, Лена вся в слезах убежала к себе, и Меджидову пришлось ее долго успокаивать, объясняя это высшими интересами страны.

Вернувшаяся в их номер молодая женщина по-прежнему прятала глаза, стараясь не смотреть на развязных девиц. Но работу она выполняла безупречно, и за эту операцию получила досрочное звание «капитана». Правда, после возвращения в СССР, она еще долго возмущалась и никакие доводы не могли убедить ее в необходимости подобных упражнений.

В квартире раздался шум открываемой двери и вошел Подшивалов, У него был встревоженный вид.

— Все очень плохо, — сказал он с порога, — убит Павка Коршунов, а нами, похоже, занимается весь аппарат ФСК. Ребята, по-моему, мы с вами попали в какую-то неприятную историю.

IV

Вечером привезли Федора Костенко. Как они и вычислили, тот не имел к группе «О» никакого отношения. Он вообще впервые слышал о такой группе. Он и еще два офицера были сопровождающими генерала Меджидова в сложной афганской командировке и никогда ничего не знали об «Октаве». В августе девяносто первого он и Корин ушлив отставку, а третий офицер — Евгений Семенов — продолжал свою работу в одном из управлений КГБ, будучи профессиональным снайпером. Они втроем часто сопровождали Меджидова и в его поездках по различным горячим точкам бывшего Советского Союза. Проверка быстро установила, что Семенов был убит во время октябрьских событий девяносто третьего года в Москве.

Неискренность Меджидова становилась очевидной. Все вставало на свои места. Генерал Меджидов просто подсунул работникам ФСК «куклу», как на базаре опытные мошенники подсовывают пачку нарезанной бумаги доверчивым простакам. Он оказался большим профессионалом, чем они все вместе взятые. В довершение ко всем неприятностям аналитики дали наконец квалифицированное заключение, что между Меджидовым и Сулакаури состоялась шифрованная беседа, в которой первый обращал внимание на возможные опасности и советовал предпринять какие-то меры. Шифровальщики работали над значением каждого слова Меджидова, когда стало известно о звонке на квартиру Коршунова. Выехавшая на место группа, разумеется, ничего не нашла. И не было никаких следов Подшивалова или Сулакаури, хотя проведенная идентификация голоса подтвердила, что звонил сам Подшивалов. Таким образом, к ночи стало ясно, что Кямал Меджидов по-прежнему остается единственной ниточкой, связывающей «Октаву» с их ведомством.

Кроме того, несмотря на все принимаемые меры, до сих пор не был установлен источник утечки информации, а это значило, что их переиграли по всем статьям. Именно в таком понимании дела и, соответственно, в таком настроении Вадим Георгиевич и Николай Аркадьевич приехали на беседу с Меджидовым.

Николай Аркадьевич даже проверил предположение о том, что сам Меджидов отдал приказ о ликвидации Корина, чтобы окончательно запутать всех, но следственный эксперимент, повторенный дважды, показал, что ни Подшивалов, ни Сулакаури не могли успеть так быстро добраться до Курского вокзала из Махачкалы и Домодедово. Эксперты приняли во внимание и то обстоятельство, что после звонка Меджидова Сулакаури никому не звонил, а, значит, не мог передать информацию о ликвидации, даже если таковая имелась.

Кямал Меджидов спал у себя в комнате, когда к нему вошли оба генерала. Он открыл глаза сразу, едва раздался шум в коридоре.

— Добрый вечер, — поздоровался Меджидов, приподнимаясь, — между прочим, по российскому законодательству даже заключенных в тюрьме ночью не беспокоят.

— Перестаньте паясничать, — сорвался Николай Аркадьевич, — вы боевой генерал или какой-нибудь «вор в законе»? Что вы водите нас за нос?

Вадим Георгиевич укоризненно покачал головой и, взяв стул, сел за стол. Непонятно было, кому он качал головой — не сдержавшемуся Николаю Аркадьевичу или сумевшему так ловко провести их Кямалу Меджидову.

— Вставайте, Кямал Алиевич, — предложил он, — одевайтесь. У нас к вам беседа, не терпящая отлагательств.

Меджидов встал, одел рубашку, натянул брюки и сел за стол напротив старшего из генералов. Николай Аркадьевич остался стоять в углу, возмущенно следя за Меджидовым.

— Догадываюсь, что-то у вас случилось? — спросил Меджидов.

— Вы напрасно недооценили всю опасность положения, — мягко произнес Вадим Георгиевич, — мы были действительно озабочены безопасностью сотрудников вашей группы.

— Поэтому меня держат здесь как арестованного. Даже привезли из гостиницы мои вещи.

— Для вашей собственной безопасности. Не забывайте — мы спасли вам жизнь.

— Спасибо, но если бы я оказался на воле, я бы быстрее нашел возможных убийц. Они бы вышли на меня, а там или я… или они. Уверяю вас, это более эффективно. Кстати, я мог вам не поверить. Убрать официанта вполне могли и ваши люди с тем, чтобы потом разыграть спектакль спасения. Наш разговор записывается?

— Нет, — соврал Вадим Георгиевич, чуть поколебавшись.

Двое техников, сидевших в соседней комнате, переглянулись. От Меджидова не укрылось это секундное колебание.

— А вы еще просите, чтобы я был с вами предельно откровенен, а сами беспрерывно врете. Это бывший специальный Центр КГБ СССР. Здесь все комнаты оборудованы не только подслушивающими устройствами, но и камерами наблюдения. Зачем вы делаете из разговора дурацкую игру?

— Не мы первые начали, — огрызнулся было Николай Аркадьевич.

— Хорошо, будем считать, что я вам соврал, — разозлился и Вадим Георгиевич, — но если вы знаете, где находитесь, то и не нужно спрашивать. А сами вы тоже хороши, — мстительно сказал он, — могли бы не устраивать своих розыгрышей. В результате вашей неискренности погиб еще один человек.

Меджидов сморщился, словно от зубной, боли.

— Кто? — выдохнул он.

— Вячеслав Корин, — немного злорадно ответил Вадим Георгиевич, видя, как меняется лицо его собеседника, — и эта смерть на вашей совести, генерал, — решил он окончательно добить Меджидова.

Тот сидел молча, словно обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Вы скажете нам наконец всю правду? — спросил из угла Николай Аркадьевич.

— Помолчите, — почти приказал Меджидов уже совершенно другим тоном, — я пытаюсь уяснить ситуацию.

Он молчал минуты две затем решительно поднялся.

— В силу чрезвычайных обстоятельств я буду говорить с Директором ФСК лично. Прошу меня отвезти туда немедленно, для личного доклада.

— Вы же понимаете, что это невозможно. Сейчас уже слишком поздно — возразил Вадим Георгиевич — только завтра утром. Вы можете сказать все, что хотите нам, а завтра утром мы передадим слово в слово.

— Нет, — резко оборвал его Меджидов, — достаточно гибели людей. Вы правы, генерал, если это вам доставляет удовольствие, Корин действительно на моей совести. Но так как наш разговор фиксируется я громко скажу — Ду-ра-ки! Корин не имел к группе «О» никакого отношения.

Наблюдатель в конце коридора вздрогнул.

— Вы все-таки подозреваете, что это сделали мы? — спросил Вадим Георгиевич.

— Теперь не знаю, — Меджидов шумно вздохнул кто мог знать о приезде Корина, кроме вас? А результат вам хорошо известен. Да, конечно, я виноват что вызвал Корина, решив немного потянуть время и отвлечь вас от других. Догадываюсь, Сулакаури и Подшивалова вы не нашли, иначе не сидели бы здесь так поздно. Но и вы хорошие шляпы. Откуда убийца мог знать о, прибытии Корина? Только через вас или ваших людей.

— Вы с самого начала блефовали, передавая свои условные сигналы Сулакаури и Подшивалову Что касается Костенко, то его, как и Корина, вы просто подставили, — сказал Вадим Георгиевич, и добавил, — пока еще не поздно, скажите нам, где искать ваших людей. С ними могут расправиться так же безжалостно как с другими.

— Больше я ничего не скажу, пока не увижу Директора ФСК.

— Но сегодня это действительно невозможно. Его нет в городе. Он на даче. Только завтра утром.

— Значит, будем говорить утром.

— Но это глупо генерал, и не профессионально.

— А не глупо было вообще меня сюда везти? Или убирать Корина, даже не проанализировав его роль в группе «О»? Кстати, позаботьтесь о Костенко. У него действительно умерла мать. Догадываюсь, что вы привезли его прямо сюда.

— О нем как раз можете не беспокоиться.

— Я так и думал. Оперативно. Но пока все не очень ясно. Будем ждать утра. И не пытайтесь больше меня ни о чем спрашивать. Я не отвечу ни на один ваш вопрос. После гибели Корина я просто не имею права вам доверять. Думаю, вы меня понимаете.

— Хорошо. Я сейчас же доложу о вашей просьбе Директору, Думаю, он вас примет завтра утром, — понял, что упорствовать не стоит, Вадим Георгиевич, — а у вас лично какие-нибудь просьбы есть?

— Если можно, поставьте здесь телевизор. Я все-таки не в тюремной камере. Я понимаю, что его звук может забить наши разговоры и помешать вам прослушивать их, но обещаю: как только кто-нибудь будет открывать рот, я буду выключать телевизор.

Вадим Георгиевич, не выдержав, чертыхнулся, засмеялся и, поднявшись, пошел к двери. У выхода он обернулся. — Все-таки вам нужно было сказать, где искать Подшивалова и Сулакаури. Мало ли, что.

Меджидов молчал.

Вадим Георгиевич, так и не дождавшись ответа, вышел. За ним выскочил, даже не попрощавшись, красный Николай Аркадьевич. Меджидов вздохнул и, взяв ручку, начал что-то писать. Сидевший в конце коридора наблюдатель подвинул к себе телефон и поднял трубку.

— Он хочет дать показания завтра утром. Директору ФСК лично. Говорит, имеет важные сведения.

— Этого нельзя допустить, — сказали на другом конце провода.

— Что мне делать?

— Вы все прекрасно понимаете. Он не должен встретиться с Директором. Этого нельзя допустить ни в коем случае.

— Понимаю.

— Тогда сегодня ночью, — сказали тоном, не терпящим возражений, и положили трубку.

Наблюдатель осторожно положил трубку и задумался. В эти мгновения государственную российско-украинскую границу пересекал поезд Киев — Москва. В купе одного из вагонов с развернутой газетой в руках сидел Олег Ковальчук. Доктор физико-математических наук, сотрудник одной из лабораторий Академии Наук Украины. Никто из знавших его долгие годы людей не мог даже представить себе, что добродушный, немного ленивый, малоподвижный Олег Ковальчук имел и другую, вторую жизнь, полную опасных приключений.

Подполковник Олег Митрофанович Ковальчук был одним из самых способных аналитиков в бывшем КГБ СССР. О его работе в группе «О» не знал даже Министр безопасности Украины. Последним из посвященных был Председатель КГБ Украины Голушко, ставший позднее руководителем подобного ведомства в России. Во время октябрьских событий девяносто третьего Голушко проявил себя как нерешительный и очень осторожный прагматик, за что позднее и был смещен со своей должности. Хорошо зная настроения своих людей, Голушко не решился открыто поддержать Президента, и это стоило ему карьеры.

Ковальчук, с отличием окончивший аспирантуру в Москве, был блестящим ученым и работал в группе с момента защиты своей кандидатской диссертации. Его математический выверенный анализ событий всегда бывал безупречен и очень практически нацелен, помогая группе безусловно исполнять любое поручение. Если Билюнас был больше практиком, анализирующим события по фактам, на месте происшествия, то Ковальчук был гениальным теоретиком, умело пользующимся данными своих коллег и каждый раз выстраивающий безупречную вероятностную линию поведения индивидуумов в той или иной ситуации. Иногда, опираясь на логический анализ возникшей, ситуации Ковальчук даже предупреждал об опасности и наиболее уязвимых моментах операции.

В группе «Октава» все функции между сотрудниками были заранее распределены. Теймураз Сулакаури и Павел Коршунов были «таранами», исполнителями непосредственных силовых акций. Паулис Билюнас и Кямал Меджидов считались «снайперами», т. е. офицерами, предназначенными для непосредственного воздействия на объект, без силовых методов устрашения. Олег Ковальчук и Игорь Подшивалов были аналитиками, при этом первый давал заключение, тогда как второй планировал многие операции, в том числе связанные с микробиологией. Конечно, все они были специалистами широкого профиля и при необходимости каждый мог заменить другого. Билюнас помогал в анализе материалов, а Суслова при необходимости даже подключалась к «таранам», но как правило сотрудников использовали в соответствии с их профилем.

Получив теперь срочный вызов полковника Подшивалова, Олег Ковальчук понял, что произошло нечто исключительное, как тогда, в августе девяносто первого.

В тот день утром 18 августа Председатель КГБ СССР В. Крючков читал предложенную ему накануне справку. Подробный анализ ситуации в стране, агентурные данные — из республик, из других стран. Все сводилось к одном выводу — Президент СССР М. Горбачев уже не пользуется доверием народа и западных политиков. Его кредит Доверия полностью исчерпан. И это было самое основное, что пытался отыскать в этих сообщениях Председатель КГБ.

Теперь предстояло принимать решение. В одиннадцать утра он наконец сообщил своим заместителям, что в стране будет введен режим чрезвычайного положения. Заместители поддержали его единогласно. Тут же один из них — генерал Лебедев — получил длинный список лиц, нейтрализация которых предусматривалась с момента введения «ЧП» в стране. Другой заместитель задержался в кабинеты Крючкова, когда все уже вышли.

К тому времени группа «О», извещенная заранее, уже два дня находилась на конспиративной квартире. 18 августа утром раздался звонок. Трубку снял сам Меджидов.

— Мы начинаем, — послышалось в трубке, — ваша задача нейтрализовать объект № 1 как можно быстрее. Имя в конверте, — и трубку повесили.

Меджидов достал из кармана пиджака небольшой конверт и вскрыл его. Там была только одна фамилия — «Ельцин», Он повернулся к своим сотрудникам. За столом сидели шесть офицеров, шесть коммунистов, лучшие профессионалы, собранные в его группу из всего Советского Союза. Предстояло принимать решение.

— Они приказали выехать на место и «нейтрализовать» объект-тихо выговорил Меджидов.

— Мы едем немедленно, — встал нетерпеливый Теймураз.

— Сядь, — так же тихо сказал Меджидов, — объект Борис Ельцин, Президент Российской Федерации.

— Мы должны его ликвидировать? — прямо спросил Билюнас.

— Видимо, да, как получится.

— Он законно избранный Президент, — почему-то сказал Павел Коршунов, посмотрев в окно.

— Ценное замечание, — сердито произнес Меджидов, — «Альфа» сегодня ночью выезжает в Архангельское. Ельцин прибывает в Москву вечером, из Казахстана.

— Пусть «Альфа» и берет его прямо в аэропорту, — предложил Подшивалов.

— Не получится, — покачал головой Меджидов, — им никак нельзя. Будет шум, стрельба, много крови. Мы с Олегом Митрофановичем уже прокручивали ситуацию. И пришли к выводу, что «Октава», в случае получения такого приказа, подходит лучше всех. «Альфа» — это слон в посудной лавке. Когда берут дворцы или освобождают заложников, она необходима. А когда нужно кого-то тихо убрать, она никак не подходит. Это можем сделать только мы. Незаметно, тихо, без лишнего шума и силовых действий. Лена может передать ему лично в руки письмо, пропитанное ядом. Полковник Подшивалов может при личной встрече распылить наркотик перед своим уходом. Павел может убрать его в кабинете. Мы же знаем где он сидит в Белом Доме. Можно даже незаметно войти в его кабинет и оставить нашу «колючку». Кроме него никто в кресло Президента не садится. Мы проверяли. Но нужно ли это делать, вот в чем вопрос. Я не уверен.

«Колючкой» они называли специальную иглу с введенным наркотиком, парализующим работу мышц. Смерть наступала обычно через день-два, и все выглядело, как обычный сердечный приступ.

— Я тоже, — уверенно сказал Билюнас.

— И я, — тихо подал голос Коршунов.

— Что будем делать? — впервые в жизни немного растерялся Меджидов.

— Товарищ генерал, — впервые официально обратился к нему Теймураз, — мы вообще не имеем никакого права голоса. Здесь сидят трое граждан России, пусть они решают сами. Я ведь не прошу их убирать нашего мерзавца Гамсахурдиа в Грузии. Пусть они скажут все сами.

Подшивалов молчал, глядя на свои руки.

Коршунов не сказал более ни слова, только пожал плечами.

Вдруг закричала Лена: — Вы все сошли с ума! Что вы здесь обсуждаете? Да разве можно на такое пойти. Нас ведь все проклянут. Разве такое может быть?

Она пришла в группу в восемьдесят восьмом, после начала горбачевской перестройки и еще верила в какие-то идеалы добра и порядочности. Суслова не знала, что те же самые офицеры, ее товарищи, в период правления Андропова убирали людей и внутри страны, в том числе из высшего советского руководства, выдавая это за самоубийство. Но тогда в стране была другая ситуация.

— Хватит обсуждать, — приказал Меджидов, — приказ есть приказ. Мы все военные офицеры, кстати, дававшие присягу. Кто не хочет, пусть уходит.

— Кямал Алиевич, — подал голос Ковальчук, — мне кажется, что нашей группе не следует поручать это задание. Мы не сможем его квалифицированно выполнить. Вы же можете позвонить и объяснить, ситуация — нештатная. Минус один.

Это означало, что группа не готова к выполнению задачи. Такое случилось впервые. Все понимали, как трудно будет сделать такой шаг Меджидову, и все молчали. После этого их вполне могли расформировать.

— Значит, минус один, — тяжело проговорил Меджидов. Через два часа Меджидов, нарушая все законы конспирации, позвонил по одному из телефонов. Заместитель Председателя КГБ выслушал его молча, не сказав ни слова. Просто повесил трубку.

В этот момент группа «Альфа» уже выехала в Архангельское, к даче Президента РСФСР. Группа «Бетта» Московского управления КГБ готовилась выехать в центр города. И Председатель КГБ СССР вдруг с огромным удивлением узнал, что группа «О» не совсем готова выполнить данный ей приказ. Это был шок, от которого Крючков не оправится никогда. Самая элитарная группа, любимое детище его бывшего шефа — Юрия Андропова — оказалась ненадежной в такой момент. В пять утра другая группа «Альфа» получит личный приказ Председателя КГБ СССР снять наблюдение. Группа «Бетта», уже сосредоточенная в доме им. Ф. Дзержинского, так и не выйдет на задание.

Последняя попытка будет сделана на следующий день, когда отборное подразделение снайперов займет свои позиции на крыше гостиницы «Мир», расположенной против Белого Дома. Но пустить их в дело уже никто не решится. Спустя три года Президент России напишет: «спецподразделение КГБ СССР „Альфа“ отказалось идти на штурм Белого Дома». На самом деле «Альфа» такого приказа не получала. А получив, в августе 1991 года, выполнила бы безусловно.

V

Меджидов спал тем обычным сном, который отличает профессиональных разведчиков. Он слышал любой шум и незаметный, почти неслышный скрип открываемой двери он успел услышать и проснуться. Дверь приоткрылась еще больше и в комнату вошел чужой. Он сразу понял, что это чужой, по тому, как тот осмотрелся. Затем решительно шагнул к его кровати. В руках у него был носовой платок. Меджидов понял, что убивать его будут бесшумно, с учетом последних достижений медицины, имитируя сердечный приступ.

— На что они рассчитывают, действуя так нагло, — в который раз подумал Меджидов, стараясь не выдавать своего волнения. Вошедший был уже близко, когда Меджидов, резко подняв ногу, вдруг нанес болезненный удар в пах. Пришелец согнулся от боли, но не закричал. Меджидов вскочил и двумя руками нанес еще один удар по затылку скривившегося от боли убийцы. Тот упал и как-то неловко дернулся.

Меджидов напряженно застыл, опасаясь подвоха, но вошедший лежал, очень сильно подогнув колени. Подойдя к выключателю, Меджидов решил было включить свет, затем передумал, вспомнив о камерах. Он снова подошел ближе. Убийца упал на свой собственный носовой платок, уткнувшись в него носом. Концентрация яда была столь высока, что он умер мгновенно.

Дверь была еще приоткрыта и решение принимать нужно было как можно быстрее. Очень быстро. Меджидов подошел к двери, посмотрел по сторонам в коридор, затем осторожно прикрыл ее, вернулся на свое место и, наклонившись, обыскал труп неизвестного. В карманах он нашел удостоверение на имя майора ФСК Макарова. Оружия у офицера не было, но была целая связка ключей и небольшая записная книжка. Ключи Меджидов трогать не стал, а книжку положил в свой карман. Затем, резко выпрямившись, поднял стул и внезапно бросил его в окно. Раздалось завывание охранной сигнализации, послышались крики охраны. Он сидел на кровати и ждал.

Олег Ковальчук добрался под утро на место встречи без особых происшествий. Его встречала Лена, сделавшая, как и полагалось, несколько контрольных кругов. Теперь, сидя на конспиративной квартире и получив всю имеющуюся информацию, он неторопливо пил чай, пытаясь построить из разрозненных данных логическое уравнение. Остальные трое членов группы сидели рядом с ним, поочередно рассказывая о своих предположениях или наблюдениях.

— Значит, Меджидов вышел на вас лично, — неторопливо рассуждал Ковальчук, — произошло нечто исключительное, смерть Коршунова. Нужно быстрее установить, что произошло с полковником Билюнасом.

— Мы не смогли узнать, — ответил Подшивалов, — телефон не отвечает. Но думаю, нужно быть готовыми к самому худшему.

— Думаю это правильно. Убирают членов нашей группы. Начался процесс, о котором нас предупреждал Меджидов. Весь вопрос, за что убирают. Какой информацией мы обладаем или должны, по мнению нападающих на нас, обладать, чтобы быть так потенциально опасными. Вы проверяли гостиницу «Украина»? Генерал Меджидов всегда останавливался там.

— Он проживал в гостинице до вчерашнего вечера. Вернее, номер был оплачен по вчерашнее число, — поправился Подшивалов, — в самой гостинице мы не появлялись. Это может быть слишком опасно.

— Прежде всего необходимо установить контакт с самим Меджидовым. Этим мы займемся уже сегодня утром. Давайте еще раз вспомним вашу беседу, Теймураз. Он позвонил вам лично, что не должен был делать ни при каких условиях. Уже это было сигналом опасности. Потом он сказал, что в Москве «пасмурно». Вы правильно расшифровали, что это органы контрразведки. Но почему он использовал и другие, не обговоренные заранее слова-символы. Неужели он так спасается от органов ФСК? Или операцию по нашему уничтожению начала сама контрразведка? Тогда для чего и во имя чего? Но раз он все-таки позвонил, значит и задержавшая его ФСК пытается найти выход из положения, осторожно проверяет его связи. Меджидов не вызвал ни меня, ни Лену, не хотел подставлять нас под удар оставляя до поры неизвестными никому. Игру в данном случае нужно вести очень осторожно, не пытаясь выглядеть умнее экспертов ФСК. Там много профессионалов экстра-класса. К сегодняшнему дню они должны были уже расшифровать запись беседы Меджидова с Сулакаури. Вернее, понять смысл их разговора. Теперь телефоны, которые вам дал Меджидов. Вы прогоняли их через наш компьютер?

На квартире был установлен мощный компьютер, которым пользовались все члены группы «О» Вообще их жилище было полностью подготовлено для автономного функционирования в течение нескольких лет, располагая необходимой техникой и оборудованием.

— Я смотрел, — подал голос Теймураз, — эти телефоны принадлежали бывшему Центру КГБ СССР, расположенному в районе Чертаново. Может, нам прорваться в этот Центр и вытащить оттуда Меджидова? — пошутил Сулакаури.

— Будем считать, что ты рассказал нам новый анекдот, — сухо заметил Подшивалов, старший по званию, — а потом без Коршунова и Билюнаса активные действия вести вообще невозможно.

— Центр охраняется достаточно хорошо, — словно раздумывая, сказал Ковальчук, — там всегда одновременно находится более пятидесяти человек. Силами нашей группы штурмовать Центр невозможно. Кроме того, я не уверен, что наш «штурм» обойдется без лишнего шума, а стрелять в своих будет достаточно сложно. Хотя бы потому, что после этого нас просто объявят врагами и будут преследовать, как бешеных собак.

— Я пошутил, — возразил Сулакаури.

— А я люблю рассматривать в качестве источников наших гипотез даже шутки, — не улыбнувшись, ответил Ковальчук, — вы правы только в одном, достать мы его должны. Но, конечно, не пытаясь появляться в районе Чертаново. Кроме всего прочего вообще во время операции ковбойская стрельба как в американских вестернах нам противопоказана. Мы пока не имеем информации, кто против нас и почему. Значит, надо исходить, что любой потенциальный агент, вступающий с нами в контакт, может оказаться врагом. И, соответственно, в расчете на это строить свои планы.

Спустя два часа Ковальчук и Сулакаури уже устанавливали небольшой портативный магнитофон в телефон-автомате довольно далеко от их конспиративной квартиры. Набрав номер, они попросили Меджидова, предварительно включив магнитофон. Таким образом, все, что происходило в комнате, они могли слышать. Дежурный очень удивился, услышав голос в трубке, просивший позвать к телефону Меджидова. Услышав эту фамилию, дежурный начал кричать: — Где вы находитесь? Почему не отвечаете? Кто это говорит?

По прогнозу Ковальчука дежурный должен был спокойно тянуть время, а не кричать на них после первых же слов. Они быстро отключились, благо микрофон можно было отключать дистанционным пультом. Оба офицера, достав магнитофон, быстро прошли на соседнюю улицу.

В Центре ФСК не могло быть непрофессионалов, напряженно размышлял Ковальчук. Действия дежурного офицера были не просто непрофессиональными, они были на грани эмоционального срыва, что могло привести к нарушению контакта. Значит, либо это новая игра, либо произошло нечто ужасное. На таком уровне работы дежурный просто не мог так недопустимо небрежно работать. Ковальчук принял решение попробовать еще раз.

— Боюсь, что придется повторить наш звонок уже по другому телефону, — сказал он Теймуразу, — нужно убедиться, что там нас правильно поняли. Он должен был выигрывать время, чтобы сюда успела подъехать их группа. А вместо этого он начал кричать.

— Может, новая игра, — тоже предположил Сулакаури, — или какой-нибудь трюк с целью выбить нас из равновесия.

— Не похоже. Во всяком случае, мы могли просто повесить трубку и более не звонить. Тут что-то не так.

Они прошли еще несколько кварталов и, установив свое оборудование, позвонили из другого автомата.

На этот раз трубку поднял другой офицер. Этот был более спокоен.

— Слушаю вас, — сказал он немного хриплым голосом.

— Попросите, пожалуйста, к телефону генерала Меджидова, — говорил уже известный ФСК Сулакаури.

— Кто это говорит?

— Его друг.

— Внимание. Передаем сообщение для полковника Подшивалова и подполковника Сулакаури, — дежурный все-таки немного волновался. — Прошу вас выслушать сообщение до конца и не вешать трубку. Мы действительно не пытаемся определить, где вы находитесь. На генерала Меджидова сегодня в Центре ФСК совершено уже второе покушение. Внимание группе «О». Убит полковник Билюиас. Вчера утром убит майор Корин. Внимание всей группе. Действовать по варианту номер семь. Повторяем: действовать по варианту номер семь.

— Ясно, — Сулакаури отключил микрофон и уже хотел было двинуться к автомату на противоположной стороне улицы, чтобы забрать оборудование, когда Ковальчук мягко придержал его.

— Не стоит этого делать. Они вполне могли соврать, высылая группу захвата. Быстро уходим.

— У нас осталось всего два таких микрофона, — немного недовольным голосом сказал Сулакаури, так и не пришедший в себя после ошеломляющего известия о смерти Паулиса Билюнаса.

— Они все-таки достали его, — вздохнул Сулакаури, уже когда они ехали в метро, — а кто такой этот майор Корин?

— Вы забыли, — Ковальчук, привычно ко всем обращался только на «вы», — он и еще двое офицеров были в группе сопровождения Меджидова, во время его поездок по стране. По-моему, они вместе летали и в Афганистан. Теперь я начинаю понимать, что произошло. После смерти Вилюнаса и Коршунова Кямал Алиевич решил, предупредив тебя и Подшивалова, вывести из игры нас с Леночкой, прикрывая своими офицерами. У нас в компьютере должны быть их фамилии. Вчера, по логике вещей, должен был погибнуть я или вы, или полковник Подшивалов.

— Жаль парня, я его совсем не помню, — горестно выдавил Сулакаури, — как его фамилия? Корин?

— Вячеслав Корин, я его хорошо помню. Он был самый молодой.

Ковальчук и Сулакаури одновременно встали, уступая места вошедшим в вагон двум молодым девушкам. Не привыкшие к такому обращению, девушки сильно смутились и, усевшись на скамью, стали громко перешептываться, бросая озорные взгляды на обоих офицеров.

— Вариант номер семь, — тихо пробормотал Ковальчук, — будем считать, что мы его уже начали. Ситуация почти критическая.

Высоко, в двадцати метрах над ними по асфальту в это время шли три автомобиля с вооруженными оперативниками ФСК. Они везли Меджидова в штаб-квартиру ФСК, на Лубянку.

Ночью, после того как завыли сирены, к нему в комнату ворвалось сразу восемь человек. Все возбужденно кричали, обнаруживая неразбериху и растерянность даже здесь, в Центре ФСК. Тело нападавшего узнавали, переворачивали, осматривали, снова переворачивали, осматривали, узнавали… Конец этому почти восточному базару положил приехавший Вадим Георгиевич. Он, видимо, еще даже не ложился этой ночью, так как, приехал почти сразу небритый и с опухшими красными глазами. Когда все сотрудники наконец удалились, Вадим Георгиевич взял осторожно Меджидова под локоть, вышел с ним в коридор и, показав на другую комнату в конце коридора, пошел первым. Когда они уже входили в эту, другую комнату, врачи выносили тело убитого, накрыв его белой простыней. Закрыв дверь, Вадим Георгиевич, даже не сев на стул, посмотрел в глаза Меджидову и коротко приказал:

— Теперь правду, только правду.

— Сначала я напишу сообщение для моих людей. Иначе вы снова сделаете какую-нибудь ошибку, — достаточно спокойно ответил Меджидов, проходя к столу, — вот, — он написал несколько слов, — передадите это в случае их звонка в Центр?

— Сначала вы мне расскажите обо всем сами, — очень нервно процедил Вадим Георгиевич.

— Вчера ночью вы меня не послушались. Теперь вы сами видите, чем это кончилось. Вадим Георгиевич, я такой же профессионал, как и вы. И все отлично понимаю. Возьмите сообщение. Оно не против вас, уверяю. И здесь нет никакого подтекста. Просто его обязательно должны зачитать. Иначе последствия будут еще более ужасными.

— Куда уж более, — вырвалось у генерала, — два трупа за два дня. Хуже некуда.

Он поднял трубку: — Кого-нибудь пришлите ко мне. Через несколько секунд в комнату вошел офицер в форме капитана. Вадим Георгиевич протянул ему листок.

— Сам сиди на телефоне и передай это сообщение. Когда за вышедшим офицером закрылась дверь, Вадим Георгиевич сел за стол.

— Теперь, генерал Меджидов, давайте поговорим без дураков. Вы передали шифрованное сообщение. Подшивалову и Сулакаури.

— Верно. А что мне оставалось делать?

— Сказать правду. Мы бы их смогли защитить.

— Я представляю. Вы уже защитили Славу Корина. Я уже сумел убедиться в вашей абсолютной надежности.

Вадим Георгиевич покраснел. Крыть было нечем.

— Значит, вы предвидели это с самого начала? — спросил он.

— Просто просчитал некоторые варианты. Ситуация была очень сложная. Кто-то убивает Коршунова, взорвав его автомобиль. Кстати, очень профессионально взорвав. Потом убирают Билюнаса. Причем очень необычным способом. Уверяю вас, он ни за что бы сам не выбросился, не такой был человек. Затем неудачное покушение на меня. Я решил на всякий случай подстраховаться. Костенко и Корин были моими офицерами, в группе сопровождения. Правда, они действительно не имели никакого отношения к группе «О». Гибель Корина подтвердила то, что я мог предполагать и без этой нелепой смерти. Убийцу нужно искать где-то на стороне. Все сотрудники группы знают друг друга в лицо и все отлично помнили, что такого офицера, как Вячеслав Корин, у нас не было. Но этого не знали те, кто сумел получить информацию из закрытого Центра ФСК.

Полковник Игорь Подшивалов и подполковник Теймураз Сулакаури действительно получили мои шифрованные сообщения и теперь, соответственно, выполняют мои задания. Убийство Корина подтвердило и еще одну печальную истину. Вся информация будущему убийце шла из этого Центра или из вашего центрального аппарата, это как вам больше нравится. Думаю, у погибшего майора Макарова были в Центре сообщники, поэтому идеальным был вариант полной замены всех сотрудников и их временной изоляции. Кроме того, группа «О» всегда действовала в одиночку. Это наш стиль, если хотите, и наше привычное состояние. Думаю, уже сегодня вся группа, собранная в Москве, приступила к выполнению поставленных задач.

— Вы не хотите сообщить нам имена оставшихся членов вашей группы?

— Конечно, не сообщу. Это мой резерв, если хотите. Козырные «шестерка» и «семерка». Туз, бьет любую карту, но козырная шестерка бьет туза. Мы уже говорили об этом. И потом, какие гарантии вы мне можете дать после сегодняшнего происшествия? Неужели не понятно? Кто-то бешено пытается нас убить, прикладывая для этого все силы. Если хотите скажу комплимент, вы единственный человек, которого я не подозреваю.

— От этого мне не легче, — как-то безнадежно махнул рукой Вадим Георгиевич.

— Правда, как вы говорите «без дураков». Дело в том, что за убийство Корина вам и так достанется. А за смерть Макарова и его неудачное покушение могут просто отдать под трибунал и разжаловать до рядового.

Вадим Георгиевич предпочел не отвечать. Лицо у него покрылось красными пятнами.

— И наконец, — продолжал Меджидов, — я вас лично помню по работе в ГДР. Вы меня тогда даже не знали, но я был иногда совсем близко, рядом с вами. Помните дело Штрайха? Тогда вам срочно нужно было разыскать двойного агента. Кажется, его фамилия была Кульман. И его вам вдруг привезли прямо в «Штази». Тогда все были очень довольны, что ему не удалось бежать. На самом деле его перехватили уже в Западной Германии наши сотрудники. Так что вы до сих пор наш должник.

— Я, кстати, это всегда подозревал, — кивнул, вдруг улыбнувшись, Вадим Георгиевич, — слишком уж кстати объявился тогда Кульман. Мне казалось это почти чудом, а чудес в нашем деле, как известно, не бывает. Так что вы хотите рассказать Директору ФСК?

— Не здесь, — покачал головой Меджидов, — только не здесь. Иначе кто-нибудь может не удержаться от соблазна убрать нас в дороге. Вызовите охрану, надежную охрану из ваших людей и постарайтесь доставить меня живым на Лубянку. Уверяю вас, что вам будет крайне интересно присутствовать при нашем разговоре.

— Это так серьезно, может быть мы попросим Директора приехать сюда?

— Не думаю, что это лучше. Как оказалось, ваш Центр слишком ненадежное место. Давайте лучше поедем к нему сами.

— У вас нет оружия? — сказал вдруг Вадим Георгиевич.

— Вы же знаете, что нет.

Генерал достал из внутреннего кармана пиджака оружие.

— Возьмите, Это мой личный браунинг.

— Нет.

— Возьмите на всякий случай.

Меджидов протянул руку.

— Вы мне так быстро поверили?

— Ни черта я вам не верю, — грубо ответил генерал, — но если бы кто-нибудь еще вчера сказал мне, что такое может случиться в нашем Центре, я бы рассмеялся ему в лицо. Иметь предателя в собственном ведомстве. Ведь это наверняка он передал сообщение о приезде Корина, хотя не знаю, как ему удалось об этом узнать.

— А вы уверены, что нас больше не подслушивают? Вадим Георгиевич промолчал. Потом вдруг сказал:

— Видимо, сколько бы ты не работал, всегда можешь открыть нечто новое. Я думал, в моей работе мне ясно абсолютно все. Но, кажется, я ошибался.

Спустя еще один час они в сопровождении шести сотрудников охраны мчались в центр города, на Лубянку. Директор принял их сразу, без доклада. Они просто вошли к нему, оба генерала. Меджидова перед этим проверили и он, не дожидаясь сигнала Директора, сдал браунинг. Охрана осталась дежурить в приемной.

— Доброе утро, — протянул Меджидову руку сравнительно молодой Директор ФСК.

— Здравствуйте, — кивнул он Вадиму Георгиевичу усаживаясь за стол.

— У вас, кажется, есть комната отдыха, — очень невежливо вдруг сказал Меджидов, поглядев в левый от стола угол.

— Есть, — удивился Директор.

— Давайте пройдем туда и поговорим там.

— Вы с ума сошли, — разозлился Директор, — думаете, у меня в кабинете вас могут подслушать? Здесь специальные скэллеры гасят любую волну. Это здание полностью защищено от прослушивания. Тем более мой кабинет.

— Только не от действия прямо направленного луча, — возразил Меджидов, — я хорошо разбираюсь в последних достижениях техники. Нас могут подслушивать люди, находящиеся внутри этого здания.

— По-моему, вы больны примитивной «шпиономанией».

— Товарищ генерал, — официально обратился к Директору Меджидов, — я вынужден вам сказать, что по указанию Юрия Андропова, ставшего Секретарем ЦК КПСС, мы лично прослушивали, телефоны Председателя КГБ СССР, его преемника. Почему вы считаете, что вас не могут прослушивать другие подобные группы, созданные по инициативе высшего руководства России?

В этот момент раздался телефонный звонок. Директор повернулся к стоявшему слева от него столику и поднял трубку желтовато-белого телефона, на котором был выпуклый герб России.

— Слушаю вас, — немного напряженно сказал он, — да, Александр Васильевич. Я просил проверить все линии. Понимаю. Но как это могло произойти? Понимаю. Спасибо за помощь. — Он положил трубку. Помолчал немного.

— Звонил Старовойтов,[11] — обратился он к Вадиму Георгиевичу, — говорит, что комната связи, где сидели наши техники и несколько других комнат прослушивались из кабинета Макарова, Там, оказывается, был дублирующий пульт. Вы, что, ничего не знали об этом?

— У нас столько раз меняли сотрудников Центра, — в сердцах сказал Вадим Георгиевич.

— Теперь Старовойтов дал указание проверить все комнаты.

Директор помолчал немного, затем взглянул на Меджидова.

— Значит, не хотите здесь разговаривать? Ладно, идем в мою комнату, заодно там и позавтракаем.

Они прошли в просторную комнату, где стояли кровать, шкаф, стол с двумя стульями и небольшой столик с телефонами правительственной связи и селектором. Директор лично принес еще один стул, усаживаясь на него. Гостям он предложил два других стула. Затем по селектору попросил принести из буфета завтрак и, наконец, обратился к Меджидову:

— Надеюсь, вы удовлетворены?

— Вполне, — Меджидов, сев на стул, перевел дыхание, — все дело в том, что мы неоднократно пытались выйти на руководство вашего ведомства. Но каждый раз наша информация блокировалась. Мы считаем, что линия связи искажена, или провалена в угоду кому-либо из высших чиновников России.

— Объясните подробнее.

— Хорошо. В августе девяносто первого именно наша группа получила приказ на «нейтрализацию» Президента РСФСР Бориса Ельцина. Тогда мы отказались его выполнить, сохраняя какие-то идеалы. Хотя это, наверное, странно при специфичности нашей работы. Кроме того, в группе из семи человек лишь трое были россиянами. Мы посчитали это вмешательством в чужие дела. В данном случае в сугубо внутреннее дело россиян. Через два дня мы получили другой приказ. Мы должны были вывезти из здания ЦК КПСС два ящика с названием «Особые папки ЦК КПСС». К тому времени Горбачев уже вернулся из Фороса, Крючков был арестован и Леонид Шебаршин стал Председателем КГБ на один день. Мы смогли ночью вывезти эти ящики из Москвы, и далее из России, передав их в положенное место. В дороге мы узнали, что снят со своей должности и Шебаршин. Но приказ мы все равно выполнили.

Может, как компенсацию за отказ выполнить первое поручение. Вернулись мы уже в другую страну. Не было ни КПСС, ни ЦК. В течение двух месяцев мы пытались наладить связь с находящимся в заключении Крючковым. По негласному положению, только Председатель КГБ мог лично передать нас в подчинение другому лицу. Крючков справедливо нам не поверил. Сидя в тюрьме, после августовских событий, он более всего не хотел получать к своим проблемам еще такой «динамит», как мы. И он ответил, что это провокация, он ничего никогда не слышал о группе. Тогда каждый из нас посчитал, что нужно немного отдохнуть, осмотреться, в какой стране мы живем. Группа приняла решение на время прекратить активную деятельность. К тому же, у каждого из нас была своя мирная профессия. Достаточно сказать, что в группе было четверо докторов наук, причем все специалисты достаточно высокого класса.

Потом оказалось, что спокойная жизнь не для нас. К тому же начала нервировать некоторая неопределенность. В декабре не стало вообще КГБ и СССР. Мы вдруг оказались гражданами разных государств.

В марте девяносто второго мы собрались снова. Решать было сложно. К тому времени дезинтеграционные процессы набирали обороты. Билюнасу, например, легче было попасть в Хельсинки, чем приезжать каждый раз в Москву. Мы приняли решение заморозить наши явки, спрятать документы, не трогать имеющихся у нас валютных счетов. Только зарплату, по моему распоряжению, мы выдали на год вперед. Что потом творилось в течение года, вы помните. Следующим мартом, уже девяносто третьего, мы сумели, наконец, собраться вновь, и решили, что отпуск слишком затянулся. Тогда мы приняли решение послать наш запрос уже новому Министру безопасности России Виктору Баранникову. Приняв это сообщение, Баранников видимо сразу сообразил, какой козырь он может иметь в руках, имея в своем распоряжении такую профессиональную группу. Но его политические противники, недовольные Баранниковым, тоже смогли получить эту информацию. И они тоже поняли, какая это бомба в руках Министра. На нас пытались выйти дважды, но на неофициальные контакты мы не реагировали. И вдруг, спустя три месяца, появляется статья о фирме «Сиабеко», коррумпированности Баранникова, о похождениях его жены и супруги генерала Дудаева. По мнению аналитиков нашей группы это была хорошо спланированная акция по устранению Баранникова. Я не утверждаю, что он был абсолютно чист, я высказываю лишь мнение наших экспертов.

Вошедший офицер принес бутерброды, чай, сладости. Бесшумно разложив все на столике, он вышел. Меджидов продолжал:

— В сентябре девяносто третьего на нас снова пытаются выйти, используя наши старые каналы связи. В Москве к тому времени уже гремели выстрелы. Мы, в который раз, приняли решение не ввязываться в противостояние парламента и Президента и отказались от сотрудничества, решив вновь подождать. Наконец, спустя месяц, когда страсти несколько улеглись, мы отправили новый запрос Министру безопасности Николаю Голушко. Он также не успел ничего сделать. Буквально через очень короткое время его без объяснения причин снимают с должности. Вскоре ликвидируется и само Министерство безопасности. Вы знаете судьбу «Альфы», «Вымпела», «Бетты». Лучшие профессионалы страны оказались не у дел. В то же время параллельно шло создание других структур. Но не реорганизации и революции развалили наши супергруппы сильнее, чем все зарубежные и внутренние операции вместе взятые.

Наша беда состояла в том, что по своей структуре и составу мы не могли работать в качестве обычной штурмовой антитеррористической группы. Мы всегда подчинялись только высшему руководству страны, точнее, персонально руководителю службы безопасности. Но они менялись слишком часто. Наконец в апреле девяносто четвертого мы приняли решение направить наш запрос не в только что созданную службу ФСК, а в службу внешней разведки. Ответом на этот запрос стала смерть Коршунова, затем убийство Билюнаса. Теперь по прошествии трех лет, мы понимаем, что кто-то целенаправленно выводил нас из системы ФСК, из системы контрразведки. Мы понимаем, что наши контакты с вашей службой были нежелательны для этих лиц. Мы понимаем, что кого-то не устраивает само существование нашей группы. Видимо, это связано с теми документами. О них знали бывшие Управляющие ЦК КПСС. Как вы знаете, оба выбросились из окна. Вы же отлично понимаете, что таких совпадений в жизни не бывает. А тут еще нелепая смерть Билюнаса. И тоже из окна.

Чай остывал на столике не тронутым. Бутерброды так и лежали, прикрытые салфеткой. Директор ФСК молчал. Молчал несколько минут. Затем спросил.

— Кто, по-вашему, заинтересован в получении этих документов?

— Только тот, кто мог организовать эти убийства и прослушивание в вашем Центре. Этот человек должен обладать очень мощной силовой структурой, включая целую агентурную сеть и своими исполнителями на устранение моих сотрудников. А это сделать совсем не просто. Значит, профессионалы достаточно высокого класса. Методом исключения можно назвать только пятерых.

— Достаточно, — немного удивленно, сказал Директор ФСК, — и кто эти люди.

— Первый — вы сами.

— Вы меня подозреваете?

— Нет просто перечисляю людей, имеющих реальную власть, агентурную сеть, готовых исполнителей и достаточное количество информаторов.

— Согласен. Другие четверо.

— Примаков, Ерин, Грачев, Коржаков. Реальная власть в стране принадлежит этим четверым. Только один из них мог рискнуть, убирая меня в вашем Центре. Этот человек понимал, на какой риск нужно идти. Выступить против целой структуры ФСК — для этого нужно иметь не менее, сильную структуру. Документы до сих пор лежат там, где мы их спрятали. Весь вопрос в том, кто первый до них доберется?

— Но почему тогда они устраняют ваших людей, вместо того, чтобы договориться?

— Они считают, что мы входим в руководство группы. А с остальными им будет легче договориться, — подумав, ответил Меджидов, — хотя их действия носят несколько хаотичный характер. Слишком прямолинейно меня пытаются убрать, словно я обладаю какой-то закрытой информацией.

— А вы ею не обладаете? — быстро спросил Директор.

— Я знаю очень много, — честно ответил Меджидов, — но не знаю, чего боятся эти люди. И какое мое знание опасно для них.

Директор ФСК молчал. Он вспоминал, внешне сохраняя полную невозмутимость. Он вдруг впервые вспомнил, с каким пренебрежением с ним общались Ерин и Грачев; как часто на заседаниях Совета безопасности у Президента его перебивали, не давая ему возможности выговориться. Как унизительно каждый раз он выпрашивал у Коржакова разрешение увидеть Президента, встретиться с ним. Вспомнил тяжелый, ехидный взгляд Примакова, его колкости. И вдруг понял, что у него появился шанс стать наконец одним из лидеров страны, заняв достойное место в политической иерархии.

— С чего думаете начать? — сухо спросил он Меджидова.

— С элементарной проверки. Моя группа уже действует.

— Вам понадобится какая-нибудь помощь?

— Пока нет, только ваше согласие.

— Согласие на что?

— На установление истины.

— Сильно, — усмехнулся Директор, — хорошо, будем считать, что я не возражаю, но учтите, если вы провалитесь, я первый откажусь от вас. Формально вы террористическая группа, обладающая оружием, деньгами, явками, с участием иностранных граждан. И, кстати, вы находитесь вне закона и вне рамок моей организации. Вам понятен ваш статус?

— Вполне.

— У вас есть какие-нибудь личные просьбы, пожелания?

— Да, я знаю, что вы задержали Костенко. Если можно, пусть его отвезут назад. У него умерла мать. Конечно, его нужно охранять, на всякий случай.

— Распорядитесь, — повернулся Директор к Вадиму Георгиевичу, — еще что-нибудь?

— Больше ничего. Желательно высадить меня где-нибудь поближе к метро.

— Почему вы считаете, что справитесь? — не удержался от вопроса Директор, — мы, целая армия профессионалов, не справимся, а вы — справитесь.

— У нас есть стимул. Они убили наших товарищей. Такого желания работать нет ни у кого из ваших людей. Кроме того, мы не знаем, кому из них можно доверять, — невозмутимо ответил Меджидов.

В этот момент Директор ФСК увидел глаза старого генерала, сидевшего перед ним. Вадим Георгиевич неслышно вздохнул. Директор отвел глаза, ему было стыдно.

VI

Встреча была радостной. Сделав несколько проверок, Меджидов убедился, что за ним нет наблюдения и появился наконец в квартире, где его все ждали. Рассказы и взаимные наблюдения заняли почти три часа, пока наконец Лена Суслова не позвала их обедать. После обеда обсуждение продолжалось. Каждый говорил о своих личных наблюдениях, подчеркивая экстремальный характер ситуации.

— Понимаете, — рассуждал Меджидов, — вместо получения информации они убирают членов нашей, группы. Значит, мы им уже не нужны. То есть, им не интересна наша информация.

— Думаете, они вышли на документы? — спросил Ковальчук.

— Олег Митрофанович, я беру это как гипотезу.

Если они вышли на наши документы, значит, они попытаются их получить, или, /что еще хуже, уже получили. Но из-за этого не убивают. Согласитесь, здесь что-то не сходится; Можно просто тихо забрать документы и забыть про нас. А они этого не делают. И вот я в который раз думаю, что именно не устраивает наших противников? И кто они? Ведь мы уже три года практически не ведем активной деятельности. Считать, что это чья-то месть? Глупо. Но целенаправленный характер их покушений указывает, что за этим стоят очень серьезные люди. И они сделают все, чтобы нас уничтожить.

— Вы рассказали о своих выводах Директору ФСК? — поинтересовался Подшивалов.

— Практически да. Он-то как раз вне игры. Во-первых, он пока новый человек, во-вторых, если это он, то меня бы просто не довезли до Центра ФСК, и, наконец, он не мог знать о нашем последнем сообщении в Службу внешней разведки.

— После этого все и началось, — вставил Сулакаури.

— Мы сумели проверить, что сообщения, переданные ранее в Министерство безопасности к Баранникову также шли этим каналом, — добавил Подшивалов, — а значит, основная утечка информации идет именно оттуда. Согласитесь, не может быть, чтобы в двух параллельных ведомствах одновременно сидели люди, пытающиеся отстранить нас от всяких контактов.

— Меня беспокоит не это, — снова сказал Меджидов, — дело в том, что Баранникова и Голушко вполне могли убрать из-за этих документов, чтобы они не попали к ним в руки. И связные, пытавшиеся установить с нами контакты, вполне искренне допускали наше сотрудничество. Но почему они снова не попытались с нами связаться? Почему избрали такой бесцеремонный способ объяснения своих позиций?

Группа «Октава» пользовалась специальным каналом связи, предназначенным для разведчиков-нелегалов. При этом, получающий информацию, офицер разведки не мог знать ни имени агента, ни его положения в данной стране. Такая система была принята по предложению Кимафилби, считавшего, что нелегалы засыпаются на своих связных. Отчасти это было правдой, так как большинство советских разведчиков за рубежом провалились в результате действий других людей, связных, информаторов в собственном ведомстве, просто двойных агентов. Группа «Октава» получила еще в начале восьмидесятых несколько каналов связи и пользовалась ими по мере необходимости передачи информации. Вариант «семь», названный Меджидовым, как раз и предусматривал проверку последнего канала связи с тем, чтобы установить источник утечки информации.

— Вы хотите попросить личную встречу? — спросил Ковальчук.

— Думаю, да. У нас просто нет другого выхода.

— Это значит, сразу подставить себя под пули убийцы.

— Не думаю, — возразил Меджидов, — это не пройдет, если мы продублируем сообщение и дадим знать обоим каналам, что ситуация чрезвычайная. Стрелять в меня в таком случае может только самоубийца. Он сразу себя раскроет.

— Но ведь они не побоялись, сделать это в ФСК.

— Там была другая ситуация. Никто не знал, что мой разговор о группе может прослушиваться. Никто даже предположить не мог, что задействована дублирующая система прослушивания. А значит, их человек при выполнении задания не рисковал ничем. Ну, или практически ничем, так как был всего лишь одним из пятидесяти подозреваемых. Согласитесь, шансы на его провал достаточно невелики — два из ста. А тот в другом случае, при моей встрече — это будет стопроцентное попадание, и они не решатся так просто меня убрать. Тогда придется убирать и вышедшего со мной на связь офицера, а это вызовет цепную реакцию по всем каналам Службы внешней разведки.

— Все каналы связи напрямую связаны с руководством Службы внешней разведки, — напомнил Подшивалов, — может, за всем этим стоит Примаков?

— Вполне может быть, — согласился Меджидов, — кстати, провокация с целью убрать Баранникова очень в его стиле. Тут я могу согласиться. Но вот полет из окна своего дома для Паулиса Билюнаса Примаков придумать не мог. Очень грубо. Его люди работают тоньше, деликатнее.

— Как только нам передали о варианте «семь», — начал Ковальчук, — мы стали просчитывать варианты. Мы сразу поняли, что необходима личная встреча. Но учитывая, что вы были задержаны, мы стали разрабатывать вариант встречи с учетом психомодели Игоря Арсеньевича. Выбирали место встречи, задействованность других членов группы, возможные варианты отхода, продумывали вопросы безопасности. Менять что-либо уже поздно. Сообщение было отправлено два часа назад.

— Понятно, — помрачнел Меджидов, — я думал, что на встречу пойду сам. Но раз вы уже просчитали все варианты, тогда подключайте и меня.

— Да, — оживился Ковальчук, доставая карту. — Условное место встречи состоится здесь. Игорь Арсеньевич будет стоять под аркой, на этом мы настояли. Из проезжающих на улице машин этого места не видно и стрелять тоже невозможно. Предполагаемый убийца должен выйти из автомобиля и завернуть за угол. Вот здесь мы и планируем место Сулакаури. Он оденет белый халат, снова станет усатым грузином и будет продавать всякую мелочь.

— Почему белый халат? — спросил Меджидов, — сейчас на улице торгуют чем угодно в любой одежде.

— Психологически оправдано. Он должен продавать еду. Пирожки какие-нибудь, сосиски, сладости. Белый халат внушает подсознательную уверенность, что его владелец не может оставить свой товар даже на мгновенье. Важно чувство стерильности, чистоты. Это не шампанское, около которого не обязательно стоять. Потом психомодель Сулакаури соответствует этому образу. На халате обязательно должно быть большое пятно, а деньги он будет держать во внутреннем кармане, как настоящий торговец, опасающийся подвоха. Елена Юрьевна будет идти навстречу предполагаемому месту свидания Подшивалова с представителями Службы внешней разведки. Мы должны найти ей небольшую собачку, такого карманного типа. Это действует успокаивающе на нервы. Главное — очки. У Сусловой должны быть очки с очень большими линзами. У нас есть здесь такие очки. Человек в них выглядит как почти слепой. Конечно, там нормальные стекла.

— Я это помню, — кивнул Меджидов, — мы однажды использовали этот трюк с Билюнасом в Румынии.

— Моя задача, — продолжал Ковальчук, — задержать в случае необходимости наблюдателей, дав возможность Подшивалову исчезнуть. Я должен в случае необходимости переходить улицу и столкнуться с автомобилем. Резкий визг тормозов заставит агентов отвлечься на мгновение и этого достаточно, чтобы Подшивалов вошел в блок. Там есть выход с другой стороны. Мы уже проверяли. А Суслова войдет в дом и встанет у лифта, дожидаясь, когда тот сверху приедет. К тому времени лифт, конечно, работать не будет. У нас были сложности с автомобилем. Не было четвертого исполнителя. Согласитесь, Кямал Алиевич, троим обеспечивать безопасность достаточно сложно. Нужно как минимум пятеро. Но теперь все в порядке. Вы сядете за руль автомобиля. Его можно будет угнать на соседней улице. Там три машины, принадлежащие работникам коммунхоза, стоят без сигнализации. Со двора их не видно. Обычно там сидит старушка-лифтерша, но в этот момент ее позовут к телефону. У нее дома двое внуков, я уже проверял. У вас будет всего три минуты. Думаю справитесь.

— А если его вдруг арестуют? — спросила улыбаясь Лена.

— Не арестуют, — строго ответил Ковальчук, — не впервые.

Он вдруг вздохнул. — Я так устал. Эта неопределенность хуже всего. Знаете, мои дорогие, я только недавно понял, как люблю вас, как я привык встречаться с вами. У меня очень хорошая супруга, дети, внуки. Но, когда я долго не вижу вас, мне чего-то не хватает. У вас не бывает такого чувства, Кямал Алиевич?

— Конечно, бывает. Мы привыкли к этому образу жизни, и наше вынужденное безделье нас просто дисквалифицирует.

— Вы правы, — горячо поддержал его Теймураз Сулакаури, — иногда просто хочется на стенку лезть от безделья. Вы знаете, как я обрадовался, когда услышал голос Кямала Алиевича. Хотя сразу понял: что-то произошло.

— Все, — прекратил разговоры Меджидов, — хватит лирики. Давайте ваши расчеты, проверим еще раз. Олег Митрофанович, судя по вашим словам, вы выбираете себе психомодель очень пожилого человека. По-моему, вы уже вживаетесь в образ.

— Да, — кивнул Ковальчук, — эта смерть ребят на меня так подействовала. У Паулиса умерла жена пять лет назад. Вы помните, тогда мы были в Англии. Он в этом году должен был жениться. Я даже не знаю, успел ли он это сделать.

Евгений Максимович Примаков был завербован еще в студенческие годы. Именно тогда он получил кличку «Береза» и начал свое активное сотрудничество с органами КГБ, не прекращавшееся фактически никогда. Все его последующие должности в различных академических институтах не только не мешали его «второму увлечению», но наоборот помогали и дополняли ту информацию, которой он всегда обладал. Любитель красивых женщин, хорошей жизни, вкусной еды, ценитель прекрасных вин Примаков не особенно скрывал свои связи с самым могущественным ведомством Советского государства. Надо отдать ему должное, он всегда лояльно относился к властям, получая за это право на обеспеченную жизнь. Но Примаков был не только жуиром и чревоугодником. За рыхлой, добродушной маской был очень хороший специалист по Ближнему и Среднему Востоку, обладающий массой информации, имеющий тесные связи с многими влиятельными политиками, лично знающий сотни политических деятелей по всему миру. Не афишируя свои связи. Примаков сумел к концу восьмидесятых подняться на политический «Олимп», став одним из руководителей парламента бывшего Советского Союза, кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС и ближайшим советником М. Горбачева. На вершинах власти полностью проявился и другой талант Примакова — умение принимать трудные решения, анализировать возникающие проблемы, находя из них наиболее рациональные решения. Когда это было необходимо, Примаков из всегда осторожного, подбирающего слова ученого-академика, превращался в жесткого прагматика, подчас принимающего очень непростые решения. В январе девяностого года, находясь в Баку, именно Примаков доложил Политбюро о необходимости ввода войск. Именно с его подачи Горбачев примет, это решение и в двухмиллионный город ночью двадцатого января войдут боевые подразделения Советской Армии, сметая на своем пути всех и вся. В те дни на улицах города погибнет почти двести человек. Виновниками бакинской трагедии назовут всех — Горбачева, Язова, Крючкова, Бакатина, руководителей Азербайджана. Не назовут только имени Евгения Примакова, сыгравшего главную роль в этом кровавом спектакле.

Правда, однажды его связи с КГБ окажут ему плохую услугу. Когда в августе девяносто первого, вернувшийся в Москву из Фороса Горбачев с ужасом и удивлением узнает, что почти все его министры поддержали ГКЧП, он первым делом сменит Министров иностранных дел и обороны. Реальной кандидатурой на должность руководителя внешнеполитического ведомства станет фигура Примакова. Но здесь произойдет непоправимое. Горбачев получит информацию, что его западные партнеры крайне негативно отнесутся к назначению на эту должность ставленника КГБ и друга Саддама Хусейна, Примаков не получит тогда эту должность, но вскоре Горбачев, разделивший КГБ на разведку и контрразведку, предложит ему возглавить Центральную службу разведки, на что Примаков с радостью согласится.

Сумевший в августе девяносто первого года прождать немного в тени, Примаков останется незапятнанным политиком и для Бориса Ельцина, с чьей подачи он останется на своем месте и в новой России. Осторожный, хитрый, старающийся держаться вне политических интриг и склок, Директор службы внешней разведки благополучно пересидит всех. Уйдут Бакатин и Моисеев, посадят Баранникова и Дунаева, снимут Голушко и Скокова, а Примаков, демонстрирующий полнейшую невозмутимость, будет по-прежнему сидеть в своем кресле. Впрочем, надо отдать ему должное. Он сумеет сделать из российской разведки достойного продолжателя дела ГПУ — НКВД — КГБ, внедрив своих резидентов и раскинув свою агентурную сеть по всем республикам бывшего Советского Союза. Более того, несмотря на окончание «холодной войны», Примаков уверенно будет наращивать количественные и качественные показатели, доказывая, что геополитические интересы не подвержены никаким колебаниям.

Выходили с разных сторон, чтобы не привлекать ненужного любопытства. Подшивалов сел в троллейбус. Сулакаури и Суслова поехали на метро. Меджидов и Ковальчук поймали попутные автомобили. В точно назначенное время Ковальчук, позвонив, попросил позвать к телефону старуху-лифтершу. Меджидов подошел к автомобилю и несколькими точными движениями открыл машину. Сел внутрь и почти неслышно отъехал.

Подшивалов был уже на месте. Он завернул за угол, пройдя мимо Сулакаури, спорившему о чем-то с пожилой женщиной, настаивающей на замене бутерброда с сосиской. Сулакаури, едва успевший встать на углу и скупивший, все сосиски за два квартала отсюда, уже продал три четверти своей продукции и с ужасом наблюдал, как остается вообще без товара. Столик и халат ему привез Ковальчук, заехавший по дороге в одно из московских кафе. За очень большие деньги ему дали на время этот халат и этот небольшой столик, с трудом поместившийся в машине. Для Лены собачку так и не успели найти и вместо нее Ковальчук предложил купить огромную, почти в натуральный детский рост куклу, с которой Суслова должна была появиться под аркой.

Теймураз продолжал спорить с нахальной старушкой, Подшивалов стоял под аркой. Наконец мимо спорящих прошел какой-то тип — безликий, с размытыми чертами лица, без определенных примет. Он подошел к Подшивалову. Лена достала платок. Сулакаури вытер лоб, подавая условный знак Ковальчуку. Тот осмотрелся. На улице по-прежнему все было спокойно. Из соседнего переулка выглядывал нос автомобиля Меджидова, готового выехать в любое мгновенье. Все оставалось по-прежнему. Подошедший к Подшивалову человек остановился и попросил закурить. Затем негромко спросил:

— Вы искали связи?

— Канал «Беркута», — сразу ответил Подшивалов.

— Ваше сообщение принято. Зачем вы просили о личной встрече?

— В прошлый раз мы передали сообщение о сотрудничестве. Дали информацию о группе. Но информация не дошла до вашего Центра. Кто-то ее перехватил.

— Мы знаем, — сразу сказал связной. В кармане Подшивалова был микрофон и его могли одновременно слышать и Меджидов, и Ковальчук. Оба насторожились.

— Кто-то убирает наших людей, — Подшивалов старался говорить четко, но негромко.

— Мы это знаем тоже. Коршунов, Билюнас, Корин… Хотя последний, кажется, не был членом вашей группы.

«Неужели Примаков», — подумал Меджидов.

— Мы трижды пытались связаться, — продолжал Подшивалов, — каждый раз безрезультатно.

— Мы знаем про группу «О». Нам рассказал про вас Шебаршин, давший вам приказ вывезти «особые папки» из страны. Сейчас он сотрудничает с нами. Вы могли бы вернуть эти документы в страну?

— Думаю, да, — словно раздумывая, сказал Подшивалов, сознавая, что сейчас его слышат.

— Что касается ваших преследователей, — пришелец говорил очень тихо и только высококачественная японская техника выручала слушающих этот разговор людей, — мы ими занимаемся. Но пока выйти на них не можем.

— Вы не можете установить, откуда произошла утечка информации? — спросил ошеломленный Подшивалов.

— Мы установили это давно, — терпеливо объяснил пришелец, — просто день в день с Коршуновым был убит и наш офицер, попавший под автомобиль.

Меджидов вздохнул, обрывалась и эта цепочка. Сулакаури продолжал что-то доказывать бесцеремонной старушке, пытаясь продлить их разговор. Суслова повернулась в сторону говоривших, продолжая свое наблюдение.

— Ваша задача вернуть документы в страну, а мы сами выйдем на ваших преследователей, — предложил пришелец, — если хотите, мы можем вывезти всех ваших людей в безопасное место.

— Как мне связаться с вами? — спросил Подшивалов.

— Вот мой телефон, — протянул карточку сотрудник внешней разведки, — он не прослушивается. Можете спокойно позвонить. Любую помощь мы готовы оказать. Но для нас главное — эти документы. Они все-таки принадлежат России, согласитесь, они и так слишком долго были вне ее. Генерал Шебаршин, давший вам приказ на их изъятие, дал согласие на их возвращение. Он просил вам передать, что операция «Ребус» завершается.

Меджидов удовлетворенно хмыкнул. Кроме него, членов его группы и Шебаршина о названии операции никто не мог знать. Пришелец говорил правду. Это понял и Подшивалов.

— Мы с вами обязательно свяжемся, — сказал он на прощанье. Пришелец кивнул головой, выходя на улицу. Меджидов вышел из автомобиля, закрыл дверцу. Ковальчук продолжал внимательно следить за всеми перемещениями. По-прежнему все было спокойно. Они кивнули друг другу и отправились ловить такси. Через минуту ушла Суслова, еще через некоторое время Подшивалов и, наконец, последним удалился Сулакаури, проклиная все на свете, в том числе и бутерброды с сосисками. Ему еще предстояло везти столик в кафе.

Нахальная старушка, получившая новый бутерброд, заковыляла к соседнему зданию, где стояла машина «скорой помощи», не видимая с противоположной стороны, закрытая рекламными щитами. Она села в машину.

— Кажется, они встретились, — сказала она, — нужно будет посмотреть, куда они поедут.

VII

Они, нарушая все законы конспирации, сели в один попутный автомобиль.

— Вы все слышали? — спросил Меджидов. Ковальчук кивнул головой. Оба офицера уселись на заднем сиденье. Сидевший за рулем водитель слушал какую-то мелодию популярной радиостанции «Европа плюс».

— Кажется, похоже на правду, — осторожно заметил Ковальчук.

— Значит, не он, — коротко сказал Меджидов, подразумевая Примакова.

— Значит, не он, — согласился Ковальчук, понявший, кого имеет в виду генерал.

Больше они не сказали, ни слова.

У дома они все-таки вышли на другой стороне и долго осматривались, прежде чем войти. За ними приехали Суслова и Подшивалов. Последним приехал Сулакаури, проклинавший все кафе города вместе взятые, вместе с их посетителями.

— Умоляю, — горячился он, — все, что угодно. Только не это. Одни такая старушка может отравить всю оставшуюся жизнь.

— Я видела, — засмеялась Лена. — как она с тобой ругалась.

Суслова была высокая темноволосая женщина обладавшая дивными раскосыми глазами. Когда она смеялась всем становилось немного легче, словно ее смех разряжал взвинченную обстановку их трудной деятельности. Сейчас в джинсах и куртке, она была похожа на студентку, убежавшую с лекции.

— Куда делась потом эта старушка? — вдруг озабоченно спросил Меджидов, — она ведь не сразу отошла от Теймураза.

— Да, — растерянно подтвердил Ковальчук, — но я в этот момент отвернулся. Пошел звонить владельцу угнанной вами машины, чтобы он решил, что это была обычная детская шалость. Автомобиль взяли, покатались и бросили, как обычно.

— Я ее тоже потом не видела, — нахмурив брови и закусив губу, сказала Лена.

— Психомодели, — в сердцах сказал Меджидов, — я же говорил, мы дисквалифицируемся. Связной прав, нужно быть осторожнее. Больше на эту квартиру мы не имеем права возвращаться. Нужно будет расконсервировать точку № 2. Шебаршин вполне мог рассказать и о нашей явке, она ему была известна. Хотя, судя по всему, нас преследуют не сотрудники Примакова. Это как-то радует.

— У них убрали офицера, — напомнил Подшивалов.

— Это ничего не значит, — возразил Меджидов, — вспомните наше дело в Ташкенте. Убрать могут невиновного человека, чтобы на него пало подозрение. «Мертвые всегда не правы». Этот информатор вполне мог благополучно выжить.

— Не обязательно, — возразил Подшивалов, — вы же рассказывали, что ФСК искало вас целый месяц.

— Лучше бы не искали, — в сердцах ответил Меджидов, — как только они меня нашли, на меня вышел и мой несостоявшийся палач. Откуда он мог узнать, что я живу в гостинице «Украина»? Только от наблюдателей. Теперь ясно, что это был погибший майор Макаров. Но на кого он работал, почему это не интересует нас в первую очередь? Вот чем мы должны заниматься.

Кончаем дискуссию. Подшивалов и Сулакаури немедленно на базу № 2. Вечером приедут остальные. Ковальчук, Суслова готовят все к эвакуации. Я постараюсь связаться с ФСК, узнаю, есть ли какая-нибудь информация по убийцам Корина. Хотя, конечно, надежды никакой. Возьмите вот эту записную книжку. Полистайте ее, — передал он книжку Макарова Подшивалову.

В этот момент за их квартирой уже следили из «тойоты», стоявшей во дворе их дома.

— Сколько их там? — спросил сидевший за рулем.

— Двое, трое, не знаю, — пожал плечами второй.

— Подождем «Карася» и войдем внутрь, — предложил первый.

— Думаешь, справимся? — с сомнением спросил второй.

— Не впервой. Баба и несколько стариков. Там только кавказец здоровый. Но мы его сразу повяжем.

В это время из блока показались Подшивалов и Сулакаури. Они куда-то явно спешили.

— Поедем за ними? — спросил второй.

— Зачем, нам сказано ждать здесь. Слушай, ты ребятам скажи — баба моя. Чтобы ее не обижали, Я сам ее обижу, — заржал первый, показывая крупные лошадиные зубы.

Меджидов выходил через другой вход. Выходя, он обратил внимание на Ковальчука, сидевшего за столом в одиночестве:

— Что-нибудь случилось, Олег Митрофанович?

— Нет, просто думаю. Вы, наверное, правы. Я старею. Знаете, вся эта ситуация на меня сильно действует. Когда был СССР, все было понятно. А сейчас?

Меджидов повернулся к офицеру всем корпусом.

— А сейчас всеобщий бардак, вы же видите?

— Конечно, вижу. Но разве от этого мне легче? Когда начались эти споры из-за Черноморского флота, я с ужасом думал, что могло произойти. Хорошо, что у нас победил Кучма. А если бы победил этот несостоявшийся гетман Кравчук? Что тогда? Воевать с Россией из-за Черного моря? А у меня жена русская.

— Да-а, — сказал Меджидов, — а что тогда мне говорить. Азербайджанцы и армяне воюют уже шесть лет. И не просто воюют. Вы же знаете подробности — как насилуют женщин, как убивают детей.

Суслова, вошедшая в комнату, стояла у порога, не решаясь пройти, слушая разговор обоих старших товарищей.

— У нас был город Ходжаллы, — угрюмо сказал Меджидов, — у меня там жила двоюродная сестра. Так вот весь город сожгли, женщин изнасиловали, детей передавили. С мужчин заживо сдирали кожу. Весь город погиб. В конце двадцатого века. Этот мир давно сошел с ума, Олег Митрофанович, и не нам строить иллюзии. Хотя, конечно… я никогда не говорил вам. Вы помните, лет восемь назад мы с Билюнасом должны были привезти из Палестины одного связного? Выждали нас тогда в Дамаске.

— Конечно, помню.

— И мы его не привезли.

— Да. Вас — даже наказали за это, не дав вам очередных званий. Вы, по-моему, должны были тогда получить генерала, а он полковника.

— Все правильно. Мы объяснили всем, что не смогли спасти этого связного. На самом деле мы его убили. Вернее, его застрелил Билюнас.

— Почему?

— Террорист стал хвастаться, рассказывая, как он убивает еврейских детей, насилует женщин. А мы везли, чтобы спасти его.

Суслова переводила взгляд с одного офицера на другого, с ужасом ожидая продолжения.

— Билюнас, достав пистолет, просто пристрелил его со словами: «Бог все-таки есть».

— Он так и сказал?

— Так и сказал. Мир действительно сошел с ума и может мы последние оставшиеся в здравом уме на этой планете.

— Не уверен, — пробормотал Ковальчук, — идите, Кямал Алиевич, а то я вас задерживаю.

Выходя, Меджидов забрал со стола приготовленное для него оружие. Это была новая модификация «беретты», обладающая небольшими размерами и легко помещающаяся во внутренних карманах у порога он грустно улыбнулся Сусловой.

— А что стало с вашей сестрой? — спросила она его.

— Этого я не знаю до сих пор, — тихо ответил Меджидов, выходя из квартиры:.

Со стороны двора подъехала еще одна машина. Из нее вылезли трое. Двое спортивного вида парней и один небольшого роста, лет пятидесяти, светловолосый, полный, с круглым лицом и нависшими над подбородком щеками. Он был видимо их главарем. Из первой машины, уже ждавшей их, вылезли еще двое.

— «Карась», — обратился к нему водитель первой машины, — они в доме. Два старичка и девушка.

— Хорошо, — кивнул «Карась», — только без лишнего шума.

Они впятером вошли в блок.

— Ромик, — обратился «Карась» к одному из своих парней. Ты у нас помоложе. Позвонишь в дверь, скажешь, срочная телеграмма.

— А если не поверят?

— Покажешь им какую-нибудь бумажку, — заорал «Карась», — поверят обязательно.

Они столпились на лестничной клетке.

— Встаньте с той стороны, — показал «Карась», — чтобы вас не было видно.

Меджидов звонил из телефона-автомата Вадиму Георгиевичу, трубку поднял сам генерал.

— Добрый день, Вадим Георгиевич, — просто сказал Меджидов, — хотя, кажется, уже добрый вечер. По убийству Корина есть какие-нибудь новости?

— Добрый вечер, — устало ответил генерал, — есть. Мы нашли «шевроле», из которого стреляли в Корина. И двух убитых чеченцев. Видимо, они были исполнителями. Больше пока ничего нет.

— При чем тут чеченцы, — не удержался Меджидов, — по-моему, нас кто-то обманывает. Может их трупы просто подкинули вам?

— Не думаю. Один из наших сотрудников опознал в одном из трупов водителя «шевроле», въехавшего на площадь в момент убийства. А вы что-нибудь установили?

— Мы были правы. На линии был источник информации. Служба внешней разведки считает, что это был один из ее людей. Но тот тоже случайно погиб.

Вадим Георгиевич негромко выругался. Он уже ясно представлял, что это его последняя в жизни операция. После стольких провалов его просто не оставят в ФСК. Значит, уходя, нужно было хлопнуть дверью.

— Они вам что-нибудь предлагали? — спросил он.

— Вернуть документы в Москву.

— Ну, это как раз правильно. Пока их здесь нет, могут быть всякого рода неожиданности. Еще что-нибудь нужно?

— Может быть завтра понадобятся три заграничных паспорта нового образца.

— Я распоряжусь.

— Среди связей Макарова ничего установить не удалось?

— Кажется, кое-что есть, — не удержался Вадим Георгиевич, — он раньше работал в органах МВД и был связан с рядом криминальных структур.

— Это уже кое-что, — подумал Меджидов и вслух сказал, — спасибо большое. Я завтра перезвоню.

Когда в дверь позвонили, Олег Митрофанович посмотрел на Лену.

— Открой, пожалуйста, дверь, — попросил он, — а я пройду в ванную комнату, умоюсь.

Суслова подошла к двери. Иногда такое случается даже у профессионалов. Произошло редкое совпадение, наложение двух невероятных обстоятельств. Меджидов, вышедший из другой двери, должен был вернуться со двора, и Суслова, знавшая, что он должен появиться через пять минут, просто открыла дверь. Первый из нападавших схватил ее за горло, толкнув к стене. Остальные ввалились внутрь. Она отбила руку нападавшего и сразу нанесла болевой удар в солнечное сплетение. Нападавший закричал от боли. Двое других, удивленно оглянувшись, подняли руки, и она успела еще нанести удар ногой, отбросив на пол еще одного из вошедших. Но тут третий, высокого роста, очевидно, спортсмен, улучив мгновение, сильно стукнул ее по плечу, и она упала, тогда на нее навалились стразу трое людей. Из ванной комнаты послышался шум разбитого стекла, чьи-то крики.

Ковальчук, разбивший лоб одному из нападавших, просто поскользнулся на полу, дав возможность вошедшим нанести ему ряд болезненных ударов. У Сусловой были связаны руки, разбита губа и она тяжело дышала. Ее посадили на стул, а Ковальчука, которому тоже связали руки, бросили на диван.

Трое из нападавших пострадали в этой схватке. «Карась», оглядевший поле боя, удовлетворенно хмыкнул:

— Молодцы, ребята. И зачем только я вам плачу деньги? С бабой и стариком не могли справиться. Сучьи дети.

Его громилы молчали, тяжело дыша. «Карась» аккуратно, каким-то домашним движением поправив антенну телевизора, смещенного вправо, сел на стол.

— Нехорошо, — ласково улыбнулся он женщине, — нехорошо. Мы ничего не сделали, а вы уже деретесь. Ай как нехорошо.

Суслова молчала, понимая, что нужно беречь силы. В высшей школе КГБ их готовили к разным ситуациям, в том числе и к таким, хотя психологически было очень трудно оказаться в руках мерзавцев.

— А где ваши товарищи? — спросил «Карась», — наверное, ушли через другую дверь? Вы, ребята, осмотритесь кругом, — приказал он своим шестеркам; — Втроем, а ты, «Грива», останься здесь.

Через секунду послышались крики ребят:

— Да здесь целый склад. И жратвы полно.

— А почему вы со мной не разговариваете? — спросил «Карась», — молодая красивая женщина и не отвечаете на мои вопросы. Это нехорошо.

Ковальчук поднял голову, встретился глазами с Леной, показал ей на оставленный пиджак Подшивалова. Там был выключенный микрофон. У Меджидова в кармане должен был быть второй. Она его поняла.

— Развяжи руки, паскуда, — сказала она почти лагерным тоном.

— Ай, — засмеялся «Карась», — ты из наших. Но руки я тебе не развяжу. Слишком ловко дерешься.

— Боишься, — презрительно скривила губs женщина — с такой охраной и боишься. Трус ты, тьфу, — эффект был точно рассчитан. «Грива» захохотал. Но «Карася» не так легко было вывести из равновесия. Он поднялся, сделал несколько шагов и вдруг наотмашь ударил своего шестерку по лицу.

— Ты чего? — испугался тот.

— Потом смеяться будешь, — ласково посоветовал ему «Карась», возвращаясь на место.

В комнату вернулись трое других, удовлетворенных внешним осмотром. Один нес в руках автомат Калашникова.

— Посмотри, чего нашел.

— Потом посмотрим, — «Карась» начинал нервничать, — где твои друзья? — спросил он снова.

— Развяжи руки, я устала так сидеть, — снова сказала женщина.

— Ты, сука, мне условий не ставь. Здесь условия я ставлю. Захочу и все расскажешь. Ладно, «Грива», возьми «пушку» и сядь у старичка. Если эта стерва дернется, пристрели его сразу. А ты развяжи ей руки. И без глупостей.

Ремни с нее сняли. Она помассировала запястья кисти, неслышно перевела дыхание.

— В пиджаке должно быть сообщение. Они обычно пишут, куда идут. Дай мне его.

— Посмотри, — показал «Карась» на пиджак одному из своих людей.

Тот добросовестно осмотрел карманы. — Ничего нет.

— Он не может найти, — возразила женщина. Микрофон был в виде обычной шариковой ручки.

Шестерка бросил ей пиджак. Она, схватив его, сразу незаметным движением нажала кнопку передающего сигнала и, обыскав пиджак, бросила его в сторону.

— Вон там, в серванте, — показала она в другую комнату.

Один из парней бросился туда и действительно принес карту с местом встречи Подшивалова, очерченную красным карандашом Ковальчука.

— Ты посмотри, не обманула, — немного удивился «Карась», — или обманула. Хочешь, чтобы мы туда поехали, да? А твои дружки где?

— Перестаньте говорить таким тоном, — поморщилась женщина, — выдавая себя за деревенского дурачка.

Микрофон был включен, и теперь Меджидов должен был слышать все.

Парни обидно захохотали, «Карась» был действительно деревенский и его обижало, когда вспоминали про это тягостное обстоятельство его рождения.

— Храбрая, — покачал он головой, — и смелая…

— С этим что делать? — спросил «Грива», продолжающий давить на затылок Ковальчука дулом пистолета.

— Отстань, — крикнул «Карась».

«Грива» обиженно замолчал, но оружие убрал.

— Кончай споры, — предложил «Карась», — у меня только один вопрос — где документы?

— Какие документы? — она сразу поняла, в чем дело. Но почему уголовники, почему, настойчиво билось в сознании. Это было вне всяких правил. Обычно в такие дела шпану не брали. А тут вот такая экзотика. Или может быть они выдают себя за шпану, подумала женщина. Слишком вежливы. Другие давно бы стали бить.

И сглазила…

— Значит, говорить не будешь, — улыбнулся «Карась», — не надо. Я и не прошу. «Грива», прострели старичку ногу.

Выстрел был глухой, но крик Ковальчука почти не был слышен. На лицо ему бросили подушку. Он тяжело стонал. Лена не закричала. Только прикусила губу до крови.

— Не стоит, — сумел выдавить Ковальчук.

— Коммунисты не сдаются, — удовлетворенно сказал «Карась», — давай вторую ногу.

— Не надо, — крикнула женщина, — какие документы, объясните.

— Стреляй, «Грива»! — крикнул «Карась».

— Подождите, — закричала еще громче Лена, — объясните, что вы хотите?

— Куда отвезли документики? — заулыбался «Карась», — ведь пока добром спрашиваю.

Меджидов, возвращавшийся через двор, услышал глухой шум и, достав из кармана свой микрофон, включил его.

Ковальчук покачал головой, и в этот момент «Карась» снова кивнул. Раздался второй выстрел. На этот раз подушку бросить не успели, и крик Ковальчука был слышен даже в подъезде. Не помня себя от ярости, Лена попыталась вскочить, но «Грива» сразу навел пистолет на голову Ковальчука. Тот тяжело стонал. И вдруг стоны как-то сразу прекратились.

— Кажись, сдох, — испугался «Грива», толкнув неподвижное тело. — Вниз надо было стрелять, — разозлился «Карась», вскакивая, — а ты стрелял выше колена, дурак. Вот и довел старичка.

— Ну и хорошо, — сказал другой, с большими лошадиными зубами.. — отмучился бедный. Зачем его мучили? Ты, «Карась», совсем не можешь с бабами разговаривать. Ты меня спроси. Чего она боится больше всего? Мужика. Старичок хороший был наверное, но она с ним только работала. Почему она его должна любить, как свое дитя. А вот мужика баба боится. Покажи ей мужика, и она тебе все расскажет.

— Это ты мужик? — презрительно спросил «Карась».

— А ты не обижай. Что тебе нужно? Я и так узнаю, без стрельбы. Всех соседей перепугаем.

— Хорошо, — согласился «Карась», — действуй.

В этот раз она дралась изо всех сил. Но четверо мужиков ее одолели. Один из них бросил свой автомат, а «Грива» убрал пистолет. Только тогда им удалось связать ей руки снова. А заодно и ноги.

— Нет, ребята, — сказал тяжело дышавший тип с лошадиными зубами, — так дело не пойдет. Как же я ее е… буду, если у нее ноги связаны. Сами подумайте.

— Эх, молодежь, молодежь, — огорчился «Карась», — как мы в колонии мужиков трахаем, без дозволения? А там ведь потруднее будет.

Лена собирала все свои силы, понимая, что ей еще предстоит пройти нечто ужасное.

— Два стула поставьте по краям дивана, — командовал «Карась», явно вошедший во вкус, — и ноги привяжите к стульям. И держите, держите ноги, чтобы не брыкалась.

Ее раздевали долго, очень долго. Ей казалось, что прошла целая вечность, пока с нее сдирали такие, непослушные американские джинсы, рвали блузку, трусы, лифчик.

Тип с лошадиными зубами радостно заржал, увидев ее голое тело и спустил брюки. Именно в этот момент за его спиной раздался спокойный, но чуть напряженный голос Меджидова:

— Надеюсь, я вам не помешал?

VIII

Старший лейтенант Леонид Русин сидел за рулем автомобиля ГАИ. Рядом дремал капитан Синицын. Оба офицера, уставшие после ночного дежурства, отсыпались в машине, до конца смены оставалось еще полтора часа. Русин не любил свой участок, это был самый трудный отрезок дороги, по которой перевозили грузы из Прибалтики и Скандинавских стран. Вот уже трижды здесь грабили большегрузные автомобили, высаживая водителей и забирая автомобили. Конечно, машины потом находили, но полностью разграбленными. В последний раз грабители, похитив машины, заставили водителей два дня беспрерывно пить водку. Один из них, не выдержавший такой дозы спиртного, скончался, двое других смогли как-то собраться и доползти до ближайшей деревни.

В отличие от Синицына, он не любил спать в автомобиле и теперь, зевая, вглядывался в пустую дорогу.

Издалека послышался шум подъезжавшего автомобиля. Судя по знакам, это была «иномарка». Так и есть, БМВ на большой скорости приближался к ним. Он не хотел выходить из машины. Но сидеть было вообще невыносимо. И он решил выйти.

БМВ на полной скорости стремительно летел прямо на них. Он зевнул, хлопнул дверцей автомобиля и, даже не став будить Синицына, пошел навстречу приближающейся машине. В автомобиле, кажется, сидели двое. Он даже различил их напряженные лица, подымая руку. Машина, и не думая тормозить, неслась прямо на него. Буквально в последний момент старший лейтенант понял, что автомобиль вообще не думает останавливаться и успел отскочить в сторону. БМВ промчался мимо и до него донеслись веселые крики пьяной компании. Это было уже слишком, они его даже не заметили. Русин побежал к стоявшей машине. Синицын, проснувшийся от шума, недоуменно моргал рыжеватыми ресницами.

— Что случилось? — спросил он, зевая.

— Видишь любителей, — кивнул Русин, уже садясь за руль, — сейчас догоним. Можно будет хорошие бабки с них взять. Все вдрызг пьяные.

— Давай, — загорелся Синицын, — я как раз на мели. Автомашина ГАИ, набирая скорость, ринулась за БМВ. Дорога впереди немного петляла и идущий впереди водитель просто будет вынужден чуть сбавить скорость, если он хоть что-то соображает, считал Русин. Кроме того, их автомобиль, полученный по договоренности от компании «Мерседес», был оборудован мощным мотором, позволявшим догнать практически любого любителя в считанные секунды.

Так все и произошло. Водитель БМВ чуть снизил скорость на поворотах и Русин сумел за счет своего рывка почти догнать его. Свесившаяся впереди яркая блондинка махала ему рукой.

— Привет, лейтенант.

— Вот суки, — разозлился Синицын, — еще издеваются.

— Теперь не уйдут, — сквозь зубы пробормотал Русин, еще больше увеличивая скорость.

Впереди было ровное шоссе. Оба автомобиля неслись по дороге с почти одинаковой скоростью, но опытный милицейский офицер вел машину более уверенно, и потому расстояние все время чуточку сокращалось. На заднем сиденье БМВ сидела еще одна пара. Эти были пьяны очевидно сильнее, так как их сил хватало только на идиотское хихикание и толкание друг друга.

Впереди показался трейлер.

— Осторожнее, — негромко произнес Синицын, — скоро впереди будет яма.

БМВ летел прямо на трейлер. Очевидно водитель, рассчитав на глаз расстояние, решил, что сможет разминуться. Так бы оно и случилось, если бы не яма. Машина, попав туда, вдруг словно потеряла управление, видимо водитель не ожидал столь сильного толчка. Ее немного занесло, и в этот момент огромный трейлер со всего размаха врезался в БМВ. Послышался треск металла; звон разбитых стекол. БМВ швырнуло к дороге, и он еще раз ударился об дерево. Потом все стихло. Русин успел затормозить в двадцати метрах от места происшествия.

— Все, — огорченно сказал он, — теперь работы на целый день.

— Ничего, — успокоил его Синицын, — машина дорогая, у ребят наверное были деньги. Там никто выжить не мог. После такого удара. Вот кроме этого идиота.

Он показал на водителя трейлера, который выходил из автомобиля с совершенно несчастным лицом, ошарашенный происшедшей аварией. Синицын профессиональным чутьем понял, что водитель новичок и это его первая авария.

— Прижми его, — приказал он Русину, — чтобы не дергался. Пусть даст показания. Наверное, пьяный, скажи что пьяный.

— Да они не пьют за рулем, — возразил Русин.

— А ты все равно скажи, что пьяный. Парень новичок, он сейчас все съест, все, что ты ему подложишь. Скажи, что видели, как он заехал за полосу, в общем, дави на него.

Русин понимающе кивнул, выходя из автомобиля. Потом наклонился к Синицыну.

— Ты только не очень там шуруй. А то знаешь, потом как бывает.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо ответил Синицын, вылезая из автомобиля, — это мое дело.

Он направился к покореженному БМВ. Одного взгляда на водителя было достаточно, чтобы понять все. Руль проломил ему грудную клетку, голова была размозжена и кровь залила все сидение. Сидевшая рядом блондинка почти вылетела из машины, уже от второго удара об дерево. Раскинув руки, она лежала на капоте, словно собираясь загорать в этот ненастный осенний день. Двоих других, сидевших сзади, не было видно. Синицын осторожно подошел поближе. Эти двое лежали друг на друге тоже в крови. Внизу парень, лет тридцати, сверху смуглая брюнетка. Она была почти голой, в одном купальном костюме.

Синицын плотоядно облизнул губы.

«Везет же некоторым, — с завистью подумал он, — все у них есть, и автомобили, и деньги, и дорогие бабы. А он валандается со своей Катькой вот уже двадцать лет, и за все это время трахнул только трех посторонних женщин, да и то две из них были проститутками».

У девушки на запястье был очень дорогой браслет, украшенный какими-то камнями. Одного взгляда Синицына было достаточно, чтобы понять — браслет действительно очень дорогой. Он наклонился и осторожно, чтобы не испачкать руки в крови, сорвал браслет.

— Везет, — подумал он, глядя на эту группу, — везение когда-нибудь заканчивается.

Он обошел с другой стороны и попытался открыть левую переднюю дверь. Но она не поддавалась. Он перегнулся и залез в карман погибшего водителя. Там были деньги. Немного, но были. Он нащупал несколько бумажек и достал их. Разочарованно бросил. Это были десятитысячные. Всего три бумажки. Он подумал немного и все-таки положил эти бумажки в карман, аккуратно собрав их с земли.

Затем снова обошел машину и поднял выпавшую сумочку блондинки. Там вообще не было ничего. Только флакончик духов, несколько тысячных банкнот, платок, женская косметика. Синицын разочарованно сплюнул.

«Маменькины сыночки, — подумал он неприязненно, — катаются на родительские деньги и на отцовской машине».

Он открыл заднюю дверь, пытаясь вытащить брюнетку. Неожиданно она застонала. Он бережно перенес ее к дереву.

«Что мне с ней делать, — неприязненно подумал он, — выживет дрянь этакая и потом ведь не поблагодарит. Побежит жаловаться, что браслет пропал». Синицын со злости пихнул ее нотой. «Надо будет вызвать „скорую“», — с сожалением подумал он.

Снова вернулся к машине и полез в бардачок. Под какой-то непонятной книгой, с нарисованными огромными глазами и хвостами, он вдруг обнаружил пистолет. Так и есть, пистолет. Он достал оружие, внутренне ликуя. Теперь он был чист. Пусть эта дамочка только посмеет вспомнить о своем браслете. Незаконное ношение оружия, наверняка пистолет не зарегистрирован. Он положил его себе в карман.

Посмотрел на второго парня. Тот, кажется, еще дышал. На всякий случай он полез назад и достал парня из машины, пытаясь не перепачкаться в этих кровавых лужицах. Парень почти не стонал. Он положил его на землю, быстро обшаривая карманы. Во внутреннем кармане пиджака было какое-то удостоверение. Он достал его, внутренне холодея. На красной книжке, почти такой же как у него, были написаны буквы «МВД». Он раскрыл книжку, из которой стало ясно, что ее владелец капитан милиции Хрусталев является сотрудником оперативного отдела особой инспекции. Или инспекции по кадрам, как они назывались в МВД. Синицын понял, что браслет нужно отдавать. Он сразу достал браслет, осторожно одевая его на руку громко стонавшей девушке. Затем, приподняв капитана, прислонил его к дереву. Почти бегом побежал к своей машине, где Русин уже составлял протокол.

— Что же ты наделал? — закричал еще издали Синицын на несчастного водителя, — что же ты мать твою наделал?

Он подскочил к растерянному водителю и дважды больно ударил того по лицу. В удары он вкладывал всю свою неустроенную жизнь, все свои двадцать лет с вечно грязной неряхой Катькой, несостоявшееся обогащение, возвращенный браслет.

— А… хм… гм… — мычал водитель, не в силах что-либо сказать.

— Там офицер милиции, — торжествующе закричал Синицын, показывая на раненых, — теперь меньше десятки не дадут.

— Я не… не виноват, — бубнил парень, — они сами выехали на встречную полосу.

— Мы все видели, — безаппеляционно заявил Синицын, — ты давай не отпирайся. Леня, срочно вызови «скорую помощь», нужно помочь ребятам.

Русин, кивнув головой, бросился к машине, доставая рацию.

— Срочно автомобиль «скорой помощи», — попросил он, — говорит «восьмой», у нас серьезное происшествие. Двое убитых, — он вопросительно посмотрел на Синицына и тот кивнул головой, — двое раненых. Срочно приезжайте.

Он дал данные о происшедшей катастрофе и в свое управление, прекрасно зная, что уже через пару минут сюда выедет автомобиль со следователем, расследующим транспортные происшествия. Во всех случаях смерти на место происшествия выезжали следователи МВД и работники прокуратуры. Правда, последние обычно не торопились на место происшествия, предпочитая получать рапорты от своих коллег из органов дознания. Стоявший рядом с ним водитель трейлера только теперь начал понимать весь ужас происходящего и его волнение понемногу начало передаваться работникам ГАИ. Синицын поспешил снова к раненым, пытаясь облегчить их участь. К его удивлению офицер милиции даже не пострадал, во всяком случае, он не обнаружил явных признаков тяжелой травмы или раны. Кости были целы, на голове нигде не было ни шишки, ни царапины. Только лицо было залито кровью, и со лба был сорван лоскуточек кожи. Правда, на правой ноге была рваная рана, обильно кровоточившая, но это не вызывало опасения за жизнь сотрудника особой инспекции.

Машина «скорой помощи» появилась почти одновременно с дежурным следователем из их управления. Все остальные действия заняли почти три часа, и когда уставшие Синицын и Русин возвратились на работу, был уже полдень. Оставив машину, они уже собирались идти на отдых, когда Синицын вспомнил о найденном пистолете. Он пошел в дежурную часть сдавать оружие, искренне полагая, что это номерной табельный пистолет Хрусталева. Дежурным оказался известная «язва» Борис Гритченко. Он не мог просто принять пистолет, зарегистрировать его и отпустить ребят. Вместо этого он передал номер оружия по центральному компьютеру МВД для проверки, как было положено во всех случаях обнаружения неизвестного огнестрельного оружия.

— С ума сошел, — разозлился Синицын, — раненый — офицер особой инспекции. Это их пистолет. Зарегистрируй и выдай нам справку.

— Сейчас придет ответ, тогда и выдам, — сказал рассудительный Гритченко.

— Ты совсем сошел с ума на своей работе, — засмеялся Русин, — что может показать твой компьютер? Это нужно, когда ловят бандитов, или не могут опознать их труп. А здесь все ясно — этот человек действительно офицер МВД. Кончай валять дурака.

То ли из принципа, то ли из вредности, чтобы подольше задержать уставших после дежурства офицеров, но Гритченко уперся на своем, не давая им справки и предложив подождать еще полчаса. Синицын был в ярости, он считал, что эти выпады носят глубоко личный характер.

Наконец через полчаса пришел ответ. Русин торжествующе закричал, увидев, как заработал компьютер. Но ответ ошеломил не только Русина и Синицына, но и самого Гритченко. По данным компьютерного центра МВД этот пистолет исчез на Северном Кавказе, в районе Назрани и два дня назад из него было совершено убийство. Синицын громко выругался, это было слишком много даже для такого, как он, невезучего. Буквально через пять минут примчались эксперты-баллисты и дактилоскописты. Еще через десять минут появился сам начальник управления. Через полчаса в ГАИ приехало очень большое начальство. Во всяком случае, заместитель начальника городского управления, сам генерал, уступил дорогу другому сотруднику из ФСК, что указывало на явно генеральский чин и последнего. Немного напуганные, смущенные и потерянные Русин и Синицин ждали вызова на ковер. Даже Гритченко, чья излишняя бдительность стала причиной такого переполоха, был явно смущен, предлагая чай обоим офицерам.

Первым вызвали Русина, который добросовестно рассказал обо всем, решив, что истина — лучшее спасение в данной ситуации. Он, правда, не рассказал о некоторых высказываниях Синицына, уже после аварии, но они были, наверное, не интересны генералам.

Следом на ковер вызвали капитана Синицына, который подтвердил показания Русина, благо у них было время все обговорить. Про браслет не было сказано ни слова, а вот найденный пистолет интересовал их более всего. У Синицына взяли отпечатки пальцев, на всякий случай взяли их и у Русина. Спустя еще полчаса экспертиза однозначно подтвердила, что кроме Синицына пистолет был в руках у самого Хрусталева. Торжествующий генерал ФСК поднял трубку, попросив соединить его с Вадимом Георгиевичем. Было от чего радоваться. Благодаря настойчивости Гритченко, забывчивости Синицына и настырности Русина, а в общем, благодаря случайности, ФСК уже через двое суток после убийства вышли на пистолет, из которого было совершено преступление. Торжествующий Николай Аркадьевич уже предвкушал, как его будет поздравлять сам Директор ФСК.

Полученные им инструкции были очень строгими. Раненого предстояло срочно отправить в Лефортовскую тюрьму, выставив надлежащую охрану в тюремной больнице. Радостный Николай Аркадьевич даже не обратил внимания, что приказ, полученный им, предписывал строжайшую секретность. Сидя в кабинете начальника управления ГАИ, он вызвал группу и врачей из Лефортово, приказав транспортировать раненого в тюремную больницу. К этому времени о ранении Хрусталева и найденном оружии знали уже десятки офицеров ГАИ, следователи, двое участковых, инспектора уголовного розыска, эксперты, сотрудники ФСК. Наконец, один из сотрудников ФСК позвонил в отдел, где работал Хрусталев, чтобы сообщить, согласно существующему положению, о его ранении и задержании. Если бы Хрусталев был офицером другого подразделения, очень возможно, что его начальство довольно долго бы не имело информации о своем офицере, но он был представителем особо элитарного подразделения — особой инспекции, и в данном случае работники ФСК вынуждены были информировать обо всем его начальство.

Неприятности начались почти сразу. Начальнику управления. ГАИ позвонил подполковник Корженевский, руководитель отдела, где работал Хрусталев. И хотя начальник ГАИ был генералом, а Корженевский всего-навсего подполковником, генерал чувствовал себя очень неуютно. Немного помогало и присутствие в кабинете другого генерала из ФСК. Корженевский кричал на генерала, требуя объяснить, как могли задержать его сотрудника, даже не спросив у них разрешения. Все объяснения он отвергал с ходу пока наконец трубку не взял Николай Аркадьевич. Он мог не бояться этого подполковника и теперь перевес был на его стороне. Внушительным голосом он потребовал прекратить истерику и грозно заявил, что сам дал разрешение на арест Хрусталева. Он так и сказал «на арест», окончательно выбивая почву из-под ног Корженевского. Тот как-то сразу сник, попросив только проинформировать свое начальство.

— Это ваше дело, подполковник, — жестко сказал на прощанье Николай Аркадьевич, положив трубку, — зажрались, — добавил он, обращаясь к генералу ГАИ. Тот сочувственно покивал. Он боялся особой инспекции больше всего на свете.

Врачи сообщили, что Хрусталев вполне транспортабелен и во время аварии почти не пострадал. Тогда обрадованный Николай Аркадьевич приказал привести офицера прямо в здание ГАИ, решив брать быка за рога. В случае раскрытия убийства Корина, да еще в течение суток, ему могли простить его провинционализм и недостаток умения в деле с Кориным. Раскрытие убийства одним ударом реабилитировало его, сделав настоящим профессионалом.

Хрусталева привезли перебинтованного, но все-таки уверенно стоявшего на ногах. Его провели прямо в кабинет начальника управления, и генерал ГАИ, вообще опасавшийся вмешиваться в игры ФСК, тем более связанные с особой инспекцией, попросил разрешения удалиться.

Николай Аркадьевич нетерпеливо мерил шагами большой кабинет начальника ГАИ. В приемной сидело несколько экспертов, уже давших свои заключения, Синицын, Русин, дежурный следователь, двое врачей, оперативники из МВД и ФСК. В комнате кроме генерала и Хрусталева была еще секретарша, стенографирующая их беседу.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Николай Аркадьевич демонстрируя правила хорошего тона.

— Спасибо, — измученно ответил Хрусталев, так и не понявший, почему его подняли с больничной койки и привезли прямо сюда, в кабинет начальника ГАИ.

— Вы были в автомобиле со своими знакомыми?

— Да. Мы отмечали день рождения моего друга.

— Где вы сидели?

— В «Метрополе», потом в «Арлекино», — Хрусталев называл самые фешенебельные места города. Он вдруг поморщился, — все-таки голова болит, — пробормотал он.

— Хорошо еще, что остались живы, — назидательно сказал генерал, — могло кончиться хуже.

— Моему начальству уже доложили об аварии?

— Конечно. Вы были абсолютно пьяны, — не удержался Николай Аркадьевич.

Хрусталев помрачнел. Он начал понимать, что от этого разговора ничего хорошего ждать не приходится.

— Вы сообщили им обо всем?

— Почти обо всем, — кивнул генерал, — кроме одного.

— Про девушек тоже сказали?

— Про все сказали, кроме вашего пистолета.

— Ах, этот, — засмеялся Хрусталев, — его я взял только вчера вечером. Он мне даже не был нужен. Просто положил в бардачок на всякий случай. Сейчас в городе такое творится, лучше иметь оружие при себе..

— А где ваше табельное оружие? Вам же разрешается его носить?

— Дома. Я стараюсь обходиться вообще без оружия.

— Тем не менее этот пистолет вы взяли?

— Взял, — весело, подтвердил Хрусталев, — слушайте, какое у вас звание?

— Я генерал, — важно ответил Николай Аркадьевич.

— Товарищ генерал, вам видимо не совсем правильно все объяснили, — почти ликуя, произнес Хрусталев, — и вы напрасно тратите свое время на мой допрос. Я вполне мог бы не отвечать вам. Я офицер особой инспекции.

— Это я знаю, — усмехнулся Николай Аркадьевич, — что же, в таком случае давайте знакомиться. Я действительно генерал, только не ГАИ, а Федеральной Службы Контрразведки России. Слышали про такую?

Хрусталев удивлено посмотрел на него.

— Конечно, но не понимаю, почему я вас так интересую?

— Нас интересует ваше оружие, — терпеливо напомнил Николай Аркадьевич.

— Господи, — Хрусталев схватился за голову, — я же объяснил, что это оружие случайно оказалось в машине. Слу-чай-но.

— Все правильно, — ответил генерал, — за исключением одного момента. Я не совсем понимаю, что такое «случайно». Он что, с неба свалился? Откуда вы его взяли?

— Мне его дали, — чуть поколебавшись ответил Хрусталев.

— Кто именно? — спросил генерал.

— Мой знакомый, — выдавил Хрусталев.

— Вы же офицер, — возмутился Николай Аркадьевич, — учитесь отвечать на вопросы четко и точно. Так кто дал вам этот пистолет?

— На конспиративной квартире, — чуть поколебавшись, ответил Хрусталев, — я встречался там с нашим агентом «Гвоздикой». Но тот почему-то не пришел на встречу. Вместо него приехал капитан Скосырев и передал мне это оружие.

— Он сказал, что оно в розыске?

— Конечно, нет, а оно действительно в розыске?

— Два дня назад из него был убит сотрудник ФСК, — Сухо сообщил генерал.

— Не может быть, — Хрусталев почувствовал, как кружится голова, — но мне ничего не сказали.

— Зачем вам передали оружие?

— Через два дня у нас предполагалась операция по изъятию наркотиков у… — Хрусталев все-таки заколебался, — … у некоторых работников МВД.

— Это мы еще уточним, — пообещал генерал, — сейчас мы поедем в Лефортово, и вы все напишете мне, как рассказали. Это единственный шанс. Иначе мы просто передадим ваше дело в прокуратуру, обвинив вас в смерти нашего сотрудника.

— Господи, как у меня болит голова, — он схватился за голову и вдруг вспомнив, спросил: — А как остальные. Они живы?

— Ваш товарищ погиб, его девушка тоже, — генерал старался говорить спокойным будничным тоном, более всего действующим на нервы Хрусталева, — ваша девушка кажется останется жива, но возможно будет инвалидом на всю жизнь. Повезло только вам одному.

— Видимо, я был сильно пьян, — смущенно кивнул Хрусталев, — и потому упал вниз первым. А вы еще меня подозреваете, — вдруг улыбнулся он. — Вот вам и мое алиби. Вчера я весь день пил, а позавчера уезжал в Орехово-Зуево. Меня там видели десятки людей. Они могут подтвердить.

— Не сомневаюсь, — мрачно ответил генерал, — но до этого городка не так далеко. Тем более с Курского вокзала, откуда идут поезда в этом направлении. Вы вполне могли совершить убийство, сесть в поезд и поехать добывать себе алиби.

— Вы что, правда не нашли тех, кто стрелял? — поинтересовался Хрусталев, — или просто морочите мне голову.

— Мы их нашли. Это чеченцы. Два брата. Но их застрелили еще вчера рано утром, бросив на дороге в автомобиле.

— У вас есть их фотографии?

— Конечно.

— Мне нужно их посмотреть. Агент «Гвоздика» тоже был чеченцем.

— В Лефортово вам привезут их фотографии, — вставая, сказал генерал, — я приеду к вам через два часа.

— Я арестован? — понял Хрусталев.

— Скорее задержаны. По подозрению в убийстве. Это даже не смешно. Просто я убежден, что с вашей помощью мы можем выйти на настоящих убийц. И это очень важно для всех нас.

IX

Когда раздался этот уверенный голос, она поняла, что все кончено. Увлеченные предстоящим актом совокупления все пятеро, даже «Карась», не заметили, как в квартиру бесшумно вошел Меджидов. Теперь в руках у него была «беретта», и Лена знала, что из пяти выстрелов он не промахнется ни разу. Видимо, это поняли и державшие ее ноги шестерки. Они испуганно замерли, не решаясь шевельнуться. Тип с лошадиными зубами так и остался стоять со спущенными брюками, а «Грива», державший ее руки, уже привязанные к верхним стульям, даже не подумал достать свое оружие. Только «Карась» метнул было взгляд на автомат, но понял, что тот слишком далеко. И сразу успокоился. Словно что-то решил для себя. Все замерли.

Ей вдруг стало стыдно. Стыдно не этих подонков, только что раздевавших ее и пытавшихся изнасиловать. Она стыдилась Меджидова, увидевшего ее в таком виде. Он, понимавший ее состояние, старался, по возможности, не смотреть на нее, находящуюся среди четырех других тел, за которыми он внимательно следил.

— Некрасиво, — убедительно сказал Меджидов, не опуская оружия — ты же «вор в законе», — обратился он к «Карасю», — а разрешаешь такие вещи. Очень некрасиво.

Он вдруг улыбнулся. И эта улыбка как-то сняла напряжение, словно все поняли, что он не будет стрелять. И заулыбались. Лошадиные зубы попытался поднять свои брюки, когда прозвучало два характерных щелчка. На «беретте» Меджидова уже был надет глушитель. Стоявшие у ее ног двое парней, так и не успевшие понять, что произошло, рухнули на пол с простреленными головами. Меджидов был лучшим снайпером группы. Он стрелял точно в лоб. «Грива» от страха икнул. Лошадиные зубы даже не пытался больше поднять свои брюки. Только «Карась» отвернулся.

— Развяжи ее, — приказал Меджидов «Гриве». Тот трясущимися руками развязал руки женщине, его била крупная дрожь. Ковальчук по-прежнему лежал без движения.

— Кто его? — спросил Меджидов.

Суслова показала на «Гриву» и вдруг встав, как была голая, подошла к своему будущему насильнику и резко ударила его ниже пояса. Послышался хруст. Она вложила в удар весь свой стыд перед Меджидовым, весь свой позор.

Лошадиные зубы заорал на весь дом.

Меджидов с сожалением выстрелил еще раз, чтобы прекратить эти крики. Насильник как-то странно дернулся и стукнувшись головой об пол упал, словно подрубленный.

— Так и будешь стрелять? — спросил «Карась», холодея от собственной смелости.

— Почему? — Меджидов старался говорить как можно спокойнее, хотя вид раненого Ковальчука бил по нервам, — с тобой мы будем говорить долго. Тебя я убью последним.

«Карась» промолчал. Только облизнул пересохшие губы и вновь посмотрел на автомат.

— Нужно уходить, — предложил Меджидов Сусловой, наклонившейся над тяжело раненным Ковальчуком.

— Он еще жив, — сказала женщина.

— «Грива», — приказал Меджидов, — брось свой пистолет.

Оружие полетело на пол. Меджидов подошел к телефону.

— Вадим Георгиевич, это снова я. У нас случилась трагедия. Наш друг тяжело ранен. Нет, вы его не знаете. Здесь есть убитые, поэтому пусть сюда быстро приедут ваши люди. И ваши врачи. Сейчас я продиктую адрес.

Затем он положил трубку.

— У нас просто не было другого выхода, — тихо сказал он, обращаясь к женщине, — иначе мы его потеряем. Ты одевайся поскорее, мы уезжаем отсюда.

Женщина вышла из комнаты.

— Значит, стрелял? — обратился к почти обезумевшему от страха «Гриве». Тот судорожно кивнул головой.

— Надо, чтобы ты почувствовал, как это больно, — почти участливым тоном сказал едва сдерживаясь от бешенства Меджидов. Первый выстрел был прямо в колено. Дикий крик «Гривы» казалось потряс все здание.

— Через пять минут здесь будет ФСК. Можешь кричать на здоровье, — мстительно сказал Меджидов, поднимая пистолет для следующего выстрела.

«Грива» орал, как резаный. В этот момент раздался еще один выстрел, и он умолк. Пуля попала прямо в сердце. Меджидов оглянулся. На пороге стояла Суслова с оружием в руках.

— Не надо, — сказала она, — это действительно больно.

Меджидов перевел взгляд на «Карася». От кровавой каши, устроенной в квартире, того просто мутило. Он вдруг судорожно дернулся и, наклонившись, вырвал. Брюки у него были совсем мокрые.

— Теперь твоя очередь, — просто сказал Меджидов, оглянувшись на Ковальчука, все еще не приходившего в сознание.

— Не надо, — от былой храбрости «Карася» ничего не осталось, — только не это, — он рухнул на колени, прямо в собственную блевотину, — я все расскажу, все.

— Откуда вы про нас узнали?

— Следили, следили, по поручению подполковника Корженевского. Он из особой инспекции, из МВД. Я ничего не знаю, — его просто трясло от страха, и он говорил, захлебываясь.

— В Ленинграде вы взорвали машину?

— Да, да, наши люди. И в Вильнюсе тоже были мы.

— Что там случилось?

— Мы взяли жену этого типа, Ви… Пилюнаса…, — от страха «Карась» уже плакал, — и предложили ему добровольно ехать с нами. А он вместо этого выбросился в окно.

На лестнице уже раздавались многочисленные шаги.

— Что за документы вы ищете?

— Мы сами не знаем. Нам приказано убить всех наводящихся в квартире, людей, но прежде изъять документы…

В дверь уже стучали.

— Что вы сделали с женой Билюнаса? — строго спросил Меджидов.

— Мы… вы… они… — в таком состоянии человек просто не может говорить неправду, как на исповеди…, — «Карась» заикался от волнения. — Ее изнасиловали все вместе, но потом отпустили, честное слово, отпустили… — закричал он.

Меджидов выстрелил. «Карась» в последний момент дернулся и пуля только скользнула по лбу. Он вскочил на ноги и следующий выстрел свалил его навсегда. Меджидов достал пустой магазин из пистолета, вытер оружие, подошел к Ковальчуку.

Суслова уже открыла дверь и вокруг были люди.

Олег Митрофанович вдруг открыл глаза.

— Бог все-таки есть, — прошептал он, увидев Меджидова и попытался улыбнуться.

К ним подошел взволнованный Вадим Георгиевич.

На работу в органы милиции он пришел двадцатилетним пар нем. Молодой казанский юноша с тех пор на всю жизнь связал свою судьбу с органами МВД. Только в восьмидесятом году, спустя двадцать лет, ему удастся выдвинуться на очень незначительную должность — начальником одного из отделов управления БХСС МВД СССР. Для того, чтобы сделать карьеру, Виктору Ерину нужен был трамплин. И он его получает в виде двухлетней должности первого заместителя министра внутренних дел Армении. Укоренившаяся на Кавказе манера дорогих подарков и роскошных угощений быстро делает его очень популярным в коридорах власти союзного МВД, и уже через два года он неожиданно становится заместителем министра внутренних дел СССР.

После трагической смерти Бориса Пуго, когда министром внутренних дел СССР становится его коллега из Азербайджана Виктор Баранников, Ерин передвигается на его место первого заместителя министра. В декабре девяносто первого года, когда по чьей-то бредовой идее Ельцин предлагает создать Министерство безопасности и внутренних дел Российской Федерации, Ерин назначается первым заместителем того же Баранникова.

Но Конституционный суд, признав неправомерность такого указа, вновь разделяет органы контрразведки и МВД, и Ерин, в пику бывшему министру внутренних дел РСФСР Дунаеву, недостаточно сильно, по мнению многих демократов, поддержавшего Ельцина в августе девяносто первого, назначается министром внутренних дел России.

Правда, пока его положение довольно сложное и обвальный рост преступности грозит свалить его с этого кресла. Именно на его период приходится начавшийся беспрецедентный рост преступности, повальная коррумпированность в органах МВД, и по-существу состоявшаяся криминальная революция, когда запуганное население многих российских городов с наступлением темноты не решается показаться на улице.

Преступность захлестывает страну, бандиты перестали даже прятать свои лица, не опасаясь наказания. Они грабят банки и страховые компании, универмаги и универсамы. В мае девяносто третьего не способная справиться с этим ростом преступности милиция тем не менее демонстрирует свою готовность, устроив грандиозное непрофессиональное побоище митингующих, но тогда Ерину удается уйти от ответственности, свалив все на московские власти.

В октябре девяносто третьего года деморализованная милиция фактически сдает город вооруженным отрядам бывшего Верховного Совета РСФСР.

Только после введения войск органы МВД сумеют оправиться от шока, нанесенного у Белого Дома, и вот тут они возьмут настоящий реванш.

Массовые избиения ничего не подозревающих и ни в чем не повинных горожан знаменуют собой триумф вооруженной милиции над собственными гражданами. Ерин, впервые в мировой практике, получает звание «Героя России» за массовую гибель собственных сограждан.[12]

Он перешагивает через трупы сотен людей, стараясь не вспоминать происшедших событий. Его независимость и незаменимость достаточно сильно проявятся в тот момент, когда взбешенная убийством своего депутата Государственная Дума России почти единогласно примет решение о его снятии с занимаемой должности. Вопреки мнению большинства депутатов Президент оставит Виктора Ерина на своем посту. Справедливости ради, необходимо отметить, что профессиональный милиционер Виктор Ерин сделает чрезвычайно много для поднятия престижа и авторитета органов МВД, постепенно становясь одним из наиболее близких Президенту Ельцину людей.

— Вы можете внятно объяснить, что здесь произошло — спросил изумленный Вадим Георгиевич, — здесь как будто состоялось целое сражение.

— Все в порядке, генерал, — перевел дыхание Меджидов, только сейчас обнаруживший, что у него дрожат руки. Все-таки пятый выстрел он смазал. Быть палачом было очень трудно, — это бандиты, ворвавшиеся к нам в дом. Кличка одного из них «Карась», — он, кажется, «вор в законе», проверьте по картотеке, остальные его люди. А этот тяжелораненый — наш сотрудник. В больнице у него обязательно должна быть своя охрана.

— Конечно. Но как они узнали о вашей квартире?

— Потом, Сейчас, если можно, разрешите нам уехать.

Суслова вышла из другой комнаты уже одетая, внешне спокойная и с чемоданчиком в руках. Вадим Георгиевич с интересом посмотрел на нее.

— Она тоже ваш сотрудник?

— Да. Кстати, теперь вы знаете всех семерых. Тот раненый тоже наш сотрудник. У него прострелены обе ноги. Нужна срочная операция. И еще одна просьба — пока здесь ничего не трогайте. Просто увезите трупы и закройте дверь.

— Я выставлю охрану.

— Как вам будет удобно А сейчас разрешите нам уехать.

Суслова подошла к Меджидову.

— Я отключила компьютер, стерла всю информацию, — просто сказала она, — все документы у меня с собой, — молодая женщина избегала смотреть в глаза Меджидову, словно происшедшее как-то скомпрометировало ее. Но говорила спокойно, голос почти не дрожал. Он понял, каких сил стоило ей это спокойствие. И подивился ее профессионализму. Даже в такой ситуации она не забыла отключить компьютер и взять документы.

— Мы уезжаем, — просто сказал он, взяв чемоданчик из рук Сусловой, — до свидания, — сказал он на прощанье генералу.

— Вам не кажется, что вы ошиблись? — спросил его уже вслед Вадим Георгиевич. — Решив бороться в одиночку. Теперь вы повторяете свою ошибку. Может, все-таки останетесь?

— Мы не ошиблись, — упрямо ответил Меджидов, — если бы мы сидели у вас, все было бы действительно спокойно, и эти подонки у вас, конечно бы, не появились. Но тогда бы мы многого не узнали. Нет, генерал, мы были правы. Всего хорошего.

На лестнице уже толпились соседки, зеваки, провожавшие каждое тело испуганными восклицаниями. Впрочем, особого удивления не было. За последние три года москвичи привыкли к разборкам между бандитами и стрельбе на улицах города.

Внизу на улице начинался дождик. Меджидов взял женщину за руку и осторожно перевел на другую сторону улицы. Поднял руку, останавливая попутную машину. Взвизгнули тормоза.

— В отель «Балчуг», — негромко попросил Меджидов. Женщина удивленно взглянула на него, но ничего не спросила.

Через десять минут они были у гостиницы. Меджидов протянул деньги, пригласил женщину выйти. Они прошли в холл гостиницы. Видимо, измученный вид Меджидова и несчастное лицо Сусловой не произвели на портье должного впечатления. Она неприязненно посмотрела на «лицо кавказской национальности».

— Что вам нужно?

— У вас есть свободные апартаменты?

— Да. Вы знаете, сколько они стоят.

Меджидов раскрыл чемоданчик, достав конверт с имеющейся валютой. Там было около тысячи долларов.

— Пожалуйста, на один день, — попросил он, уплатив за номер. — И пришлите к нам официанта из ресторана.

Суслова по-прежнему ничего не спрашивала. Они вошли в лифт, поднялись на свой этаж, отказавшись от портье, сами прошли по коридору и открыли дверь. Суслова вошла в номер и села на диван. Она по-прежнему ничего не спрашивала.

Меджидов подошел к телефону, набрал номер.

— Добрый вечер. Это говорит Кямал. Скажите, это библиотека? Извините, я кажется ошибся номером.

Термином «библиотека» обозначалось вынужденное опоздание. Сказав свое имя, он обратил внимание Подшивалова на опасность. В дверь постучали. Вошел прыщеватый молодой официант.

— Вызывали?

— Принесите что-нибудь поесть. И бутылку вина — попросил Меджидов.

— Шампанское будете?

— Нет я же сказал — вино. Два салата, закуски, горячее. И быстро.

Официант, не решившийся больше переспрашивать, почти сразу исчез за дверью. Меджидов сел на диван, взяв руки женщины в свои. Они были холодные и какие-то безжизненные. Он подул на них.

— Все хорошо, — улыбнулся он, — все в порядке.

И здесь она не выдержала. Накопившаяся боль, разочарование, стыд, испытанный страх, пережитое внезапно взорвалось в ней и она разрыдалась.

Меджидов, осторожно обняв женщину за плечи, привлек ее к себе.

— Ничего, ничего, — бормотал он, обнаружив, что у самого трясутся руки. Так они и просидели двадцать минут в ожидании официанта. Тот, войдя, вкатил столик, быстро сервировал стол и, получив свои деньги, удалился.

— Садись за стол, — предложил Меджидов.

Она покачала головой: — Я не хочу есть, — тяжело вздохнула, — пойду умоюсь.

Оставшись один, он снял пиджак и вдруг обнаружил, что нестерпимо хочется курить. Он бросил курить двадцать лет назад и с тех пор никогда не испытывал такого желания, а сегодня вдруг почувствовал нестерпимую тягу. Он даже подошел к телефону, чтобы попросить принести ему сигареты в номер, но в последнее мгновение чудовищным усилием воли сдержался.

Суслова вышла из ванной в банном халате, заранее приготовленном для посетителей. Она собрала волосы. И выглядела еще моложе своих лет. Туфли она не надела, предпочитая вышагивать босиком.

— Кажется, я проголодалась, — застенчиво улыбнулась она, усаживаясь к столу.

Он прошел в другую ванную комнату, помыл руки, умылся, снял галстук и вернулся в комнату, усаживаясь напротив.

Бутылка вина была уже открыта, и он разлил его в бокалы.

— За тебя, — просто сказал он.

— За тебя, — ответила она, впервые за шесть с лишним лет обращаясь к нему на «ты».

Ужинали молча, словно боясь нарушить хрупкое равновесие. Только еще дважды он разливал вино, дважды они пили друг за друга.

Затем они долго сидели почти в темноте, не решаясь включить свет.

— Как твой сын? — спросил Меджидов, знавший, что у женщины есть восьмилетний мальчик.

— Ходит в школу.

Муж Сусловой погиб семь лет назад в Афганистане, после чего она приняла решение перевестись в особую группу «О», вернее, еще ничего не зная о группе, попросила свое руководство направить ее на самый трудный участок. Тогда руководители КГБ посчитали, что она может пригодиться в группе Меджидова. Кямал видел фотографию ее убитого мужа. Открытое, запоминающееся лицо. Парень чему-то улыбался, еще не зная, что впереди его ждет Афганистан.

— У нас в группе были две женщины, — вдруг начал рассказывать Меджидов, — ты никогда не интересовалась, что было до тебя.

Женщина насторожилась, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, слушая Меджидова.

— Мы никогда не говорили об этом, — продолжал тот, — первая из них была из Молдавии. Мы работали вместе пять лет, пока она не погибла в Ирландии. Случайный выстрел какого-то экстремиста попал точно в спину. Она была еще жива, когда Билюнас пытался тащить ее на себе. Потом она умерла. Вторая была из Одессы. Примерно твоего возраста, но более темпераментная, разговорчивая. Ее труп мы оставили в Колумбии, когда пытались оторваться от преследующих нас боевиков — торговцев наркотиками. Она была снайпером, и она осталась сдерживать их. Позднее мы узнали, что она уничтожила пятнадцать человек и последнюю пулю пустила себе в висок. А я, оставив ее, молодую красивую женщину, оставив одну прикрывать меня, уходил в горы, спасая необходимые документы. И не мог остаться, потому что связной знал только меня в лицо.

Суслова молчала. Сидела, слушая его, закрыв глаза. И ничего не говорила. Он различал в темноте неясные контуры ее лица.

— У нее в Одессе осталось двое детей, — глухим голосом говорил Меджидов, — и нам, даже мне, не разрешили поехать в Одессу, увидеть, утешить ее детей. Даже не дали их адреса, посчитав, что это будет нарушением конспирации. Вот так я и живу с тех пор. Живу за себя и за мать этих двоих детей. Поэтому я был против твоей кандидатуры, решительно против. Когда я узнал, что у тебя погиб муж и остался сын, я представил на мгновение, что и ты можешь остаться где-нибудь, в Колумбии или Ирландии, и тогда твой ребенок будет совсем один А это очень страшно — быть совсем одному.

Она поднялась со стула и подошла к нему, касаясь губами его волос.

— Вы никогда не рассказывали об этом — вне стола ей трудно было обращаться к нему на «ты».

Он взял ее руку, поцеловал. — Это моя боль. Иногда трудно о ней говорить вслух.

Она понимала, что он привез ее сюда, чтобы она как-то отошла, успокоилась после таких потрясений. И вместе с чувством благодарности росло новое, какое-то неиспытанное чувство любви к этому седому, много страдавшему и много знавшему человеку. Словно пережитое сблизило их, породнив каким-то неведомым образом их души.

— Останешься здесь, — тихо сказал Меджидов, — закрой дверь и постарайся заснуть. Никому не открывай. Я повешу табличку на дверь, чтобы не беспокоили. Вот мой пистолет на всякий случай.

— Вы уходите? — спросила женщина.

— Я быстро вернусь. Хочу еще кое-что проверить. Она не решилась возражать, понимая, что это действительно необходимо.

— Возвращайтесь, — попросила она, — возвращайтесь поскорее. Простите меня за мои слезы и за все остальное.

Она просила прощение за свою слабость, обнаруженную ею на той квартире, за свой выстрел в «Гриву», за свой удар насильнику. Подсознательно она просила прошение и за свою наготу, словно ее обнаженное тело было проявлением слабости, не свойственной профессионалам. Еще глубже, где-то очень глубоко, ей было просто стыдно, как молодой женщине, показавшейся нагишом перед посторонним понравившимся ей мужчиной. Этот атавистический страх сидел во многих женщинах, считавших, что обнажение тела почти сродни обнажению души. Может быть проституция начинается тогда когда женщина дерзает отделить душу от тела, сознательно раздеваясь перед любым встречным. Но даже такая женщина не сможет механически скинуть с себя платье, оставшись в комнате с человеком, который ей нравится. Ибо в таком случае душа прилипает к телу и их очень трудно разъять.

— Ничего не было, — просто сказал Меджидов, вставая. Он положил свой пистолет на столик, проверил магазин, прошел в другую комнату, завязал галстук, надел пиджак и уже выходя, добавил — Заодно узнаю, как себя чувствует Олег Митрофанович.

— Спасибо вам за все, — она не смогла удержать набежавшую слезу.

— Иди отдохни, завтра будет тяжелый день. Он вышел из номера, захватив с собой табличку «не беспокоить». Повесил ее на дверь и зашагал по коридору. Внизу он довольно быстро поймал такси и, отъехав несколько кварталов, позвонил Вадиму Георгиевичу. Тот, несмотря на глубокую ночь, по-прежнему сидел в кабинете. Уже третьи сутки.

— Это я, — просто сказал Меджидов, — у меня к вам срочное дело. Кажется, мы вышли на след.

— Приезжайте поскорее, — предложил генерал. — У меня к вам тоже есть вопросы. Заодно узнаете некоторые новости.

— Как наш товарищ?

— Плохо, — честно ответил генерал, — врачи считают, что необходима ампутация. Он слишком долго пролежал без медицинской помощи. И потерял слишком много крови. Кроме того, у него, кажется, было больное сердце. Кстати, как его зовут.

— Ковальчук Олег Митрофанович. Он из Киева.

Меджидов положил трубку, затем поднял ее снова. И снова позвонил. На другом конце ответил Подшивалов.

— Что-нибудь случилось?

— Олег Митрофанович тяжело заболел, — ответил Меджидов. — Лена сейчас отдыхает в гостинице «Балчуг», в апартаментах. Пусть Теймураз приедет и подежурит у ее номера.

По старой привычке он не назвал номера комнаты по телефону, справедливо рассудив, что это можно узнать и в самой гостинице.

— Помощь нужна?

— Пока нет. Я еду к Вадиму Георгиевичу. Кажется что-то вырисовывается. Еще, — не удержался вдруг Меджидов, — скажи Теймуразу, что долги за Павку и Паулиса я уплатил. С хорошими процентами.

— Спасибо. Обязательно передам.

Меджидов повесил трубку.

Дождь обрушился на город каким-то неистовым ливнем.

Он поднял голову и впервые за этот день улыбнулся, Впереди была долгая ночь.

Х

Внутрь здания его пропустили сразу, внизу ждал уже выписанный пропуск. Меджидов поднялся на четвертый этаж и через минуту уже сидел в кабинете Вадима Георгиевича. На генерала жалко было смотреть. Он сильно сдал за эти несколько дней, побледнел, осунулся. Сознание собственных ошибок тяжким грузом давило на пожилого генерала, не привыкшего к такой экстремальной нагрузке. Соответственно к этой нагрузке не могли привыкнуть многие контрразведчики, ибо в отличие от прошлых «застойных» лет, когда действительно шпионов приходилось придумывать, а вся борьба была нацелена против открыто выступающих диссидентов, теперь приходилось бороться сразу на несколько фронтов, ликвидируя многочисленные террористические и фашистские группы, пытаясь бороться с организованной преступностью и имея в стране действительно мощные разведсети западных стран. В довершение ко всем бедам контрразведку трижды реорганизовывали за три года, пять раз меняли ее руководителей, отправляя наиболее способных на пенсию. Теперь приходилось работать за себя и ушедших профессионалов, которые, несмотря на все издержки системы КГБ, все-таки были, составляя законную славу этой организации. Вадим Георгиевич был профессионал, но уже пожилой профессионал, большая часть жизни которого прошла совсем в других условиях. И теперь, отлично сознавая это, он с горечью признавал превосходство Меджидова, понимая, что тот привык действовать в экстремальной ситуации, и гораздо лучше ориентируется в нынешних обстоятельствах, чем он сам.

— Как наш товарищ? — уже с порога спросил Меджидов.

— Пока ничего утешительного, — протянул ему генерал, показывая на стул рядом с собой, — но врачи считают, что будет жить. Судя по тому, как вы его оберегали, он ваш аналитик. В Киеве он известен как блестящий специалист, безупречное логическое мышление, аналитический ум. Я прав?

Меджидов кивнул головой.

— Здесь установлены скэллеры? — спросил он. Скэллеры исключали возможность записи беседы, но не могли помещать прямому подслушиванию с помощью направленного луча. Кабинет генерала выходил во двор и использовать другую технику, кроме элементарных «жучков», было довольно сложно.

— Конечно, — Вадим Георгиевич как-то растерянно оглянулся, — никогда не думал, что буду беспокоиться об этом в своем кабинете.

— Какие-нибудь новости есть? — спросил Меджидов, не обращая внимания на последнее замечание генерала.

— Есть, — оживился Вадим Георгиевич, — мы, кажется, нашли оружие, из которого был убит Вячеслав Корин.

— Эксперты уже произвели идентификацию? — быстро спросил Меджидов.

— Дважды, — торжествующе ответил генерал, — никаких случайностей быть не может. Владелец оружия уже арестован. Сейчас Николай Аркадьевич занимается им в Лефортово.

— Кто он?

— В том-то и все дело, — оживился генерал и, выждав эффектную паузу, произнес, — мы нашли его у офицера милиции.

— Подполковник Корженевский?

— Нет, — удивился генерал, — капитан Хрусталев. Он из особой инспекции.

— Быстро сделайте запрос, — попросил Меджидов, — связаны ли хоть как-то между собой подполковник Корженевский и Хрусталев. От скорости наших действий сейчас многое зависит.

Генерал нажал кнопку селектора.

— Немедленно установить, работает ли в отделе капитана Хрусталева подполковник Корженевский.

— Да, товарищ генерал, — раздался громкий голос сотрудника ФСК, — он уже звонил в Московское управление, требовал отпустить его сотрудника, грозился доложить обо всем министру.

Меджидов разочарованно покачал головой. Заметив его раздражение, Вадим Георгиевич разозлился еще больше. Он считал, что арест Хрусталева был огромной победой. Теперь выяснилось, что и это было просчетом.

— Откуда, — заревел он, — откуда подполковник мог узнать об аресте Хрусталева? Я же приказал засекретить всю информацию. Кто разрешил?

— Извините, товарищ генерал, — послышался смущенный голос его сотрудника, — информацию никому не давали. Просто по инструкции в случае ареста сотрудника особой инспекции мы должны сообщать его непосредственному начальнику. А непосредственный начальник капитана Хрусталева подполковник Корженевский. Вы же знаете их статус.

Генерал со злостью отключил селектор. Его сотрудник был абсолютно прав. Вообще, любое задержание офицера милиции должно быть известно его начальству, но если этот закон еще как-то обходили, то в случае с особой инспекцией или инспекцией по кадрам делать такого было нельзя. Это подразделение МВД считалось элитарным, своего рода контрразведкой внутри самого МВД, и при любом контакте с представителями этого отдела необходимо было докладывать своему руководству. Положение строго обязывало работников ФСК обращать внимание на особый статус офицеров особой инспекции. Если, не считаясь со званиями и регалиями других офицеров, ФСК могла проводить операции против них, даже не поставив в известность их непосредственного начальника, часто даже более коррумпированного, чем сотрудник, против которого проводились оперативные мероприятия, то с особой инспекцией все было по-другому. И генерал это отлично знал.

Минутное замешательство прошло, Вадим Георгиевич взял себя в руки, доказывая, что он все-таки профессионал.

— Быстро, — нажал он снова кнопку селектора, — найдите данные на подполковника Корженевского. Используйте свои каналы, при необходимости подключитесь к компьютеру МВД.

Это был самый большой секрет контрразведки. В нужный момент, в случае необходимости чекисты выходили на компьютеры параллельных органов — МВД, Министерства обороны, разведки. Правда, они уже давно смутно догадывались, что и все другие ведомства — особенно Главное Разведывательное Управление Министерства обороны охотно подключаются и к их компьютерам. Службы часто соперничали друг с другом и не видели в этих подключениях ничего криминального.

— Технический отдел, — приказал генерал, нажимая другую кнопку, — адрес подполковника Корженевского из особой инспекции. Немедленно подключитесь к его телефону. В минимально короткий срок. Как только сделаете, доложите.

На этот раз никто не говорил о регламентации правил и положений. Его поняли сразу и через пятнадцать минут из технического отдела доложили, что подключение прошло успешно. Разумеется, санкции прокурора, как полагалось в таких случаях, никто не получал.

Еще через пять минут поступили данные самого подполковника. Найти их было труднее обычного, информацию о своих сотрудниках особая инспекция хранила большом секрете.

Дежурный офицер принес данные компьютера.

В ожидании документов генерал спросил у Меджидова:

— Как вы на него вышли?

— Нападавшие получили задание лично от него.

— Ясно, — нахмурился генерал, — кстати, мы установили их личности. «Карася» вообще давно искала вся милиция бывшего Советского Союза. Он действительно «вор в законе». Теперь понятно, почему его так долго не могли найти. У остальных тоже целый букет преступлений. Но… — он развел руками, — вы же все отлично сознаете. Пять трупов… В общем, прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти этих негодяев. Вам придется давать объяснения.

— Вы дадите мне три дня?

— Я уже договорился с прокуратурой. Три дня вас есть, — генерал посмотрел на окно, — скоро рассветает. Как там у Николай Аркадьевича — Он снова нажал кнопку селектора.

— Николай Аркадьевич не вернулся из Лефортово?

— Еще нет, товарищ генерал.

— Как вернется — ко мне.

В этот момент дежурный принес данные на Корженевского. Генерал, читая две странички текста, покусы вал губы. Судя по биографии подполковник был выдающимся офицером, одним из лучших специалистов в системе МВД. Ему было всего тридцать пять лет, но он уже имел целый букет благодарностей министра МВД, приказов по Министерству, дважды ему досрочно присваивалось следующее воинское звание. Генерала особенно заинтересовало сообщение о том, что Корженевский имел тесные контакты с представителями его собственного ведомства. Среди офицеров, с кем по долгу работы мог встречаться Корженевский, был и погибший в центре ФСК майор Макаров.

Генерал протянул листки Меджидову:

— Прочтите.

Тот добросовестно просмотрел их, возвращая назад..

— Все встает на свои места.

— Значит все-таки Ерин, — вздохнул генерал, покачав головой, — они там полностью разложились. В этот момент раздался звонок селектора.

— Товарищ генерал, Николай Аркадьевич звонит по городскому телефону.

Генерал быстро поднял трубку.

— Что случилось? Слава Богу, я уже подозревал, что мы потеряем и его. Сейчас я вышлю усиленную охрану, привозите его к нам. Да, если надо, пусть сидит в своем кабинете. Целее будет, это и в его собственных интересах.

— Очень интересно, — оживился Вадим Георгиевич, — как фамилия этого капитана? Скосырев? Сейчас я дам запрос и на него.

Он снова передал кому-то поручение.

— Срочно досье на капитана Скосырева, он работает в одном отделе с капитаном Хрусталевым.

На взгляд Меджидова он пояснил:

— Этот офицер передал Хрусталеву оружие.

— Что еще? — спросил Вадим Георгиевич в трубку. — Значит ничего не знает? У него есть алиби? Понимаю. Как он вообще себя чувствует? Транспортабелен? Тогда обязательно везите его ко мне.

Меджидов вдруг подумал, что это чудовищное напряжение последних дней измотало не только Вадима Георгиевича. Он почти физически ощутил, как волнуется другой генерал, передающий сейчас сообщения. Меджидов хорошо понимал состояние обоих. У них фактически под носом неизвестные убийцы, получив информацию из закрытого Центра ФСК, убрали контролируемого оперативниками из контрразведки наблюдаемого подопечного.

Такие вещи не прощаются. И удача последних часов была, пожалуй, наградой за их целенаправленный поиск.

— Сейчас его привезут, — положил трубку Вадим Георгиевич, — быстро на выезд оперативную группу. Усильте ее ребятами из комендатуры, — приказал он своему секретарю, — в Лефортово их ждет Николай Аркадьевич.

— Товарищ генерал, — раздался голос по селектору дежурного офицера из технического отдела. — Между контрольным объектом и неизвестным только что состоялась беседа.

— Срочно запись ко мне в кабинет, — распорядился генерал.

Через минуту доставили магнитофон с кассетой.

Сначала раздался звонок, Трубку почти сразу сняли. Красивый мужской голос ответил:

— Слушаю вас.

— Это я.

— Да, — чувствовалось, как напрягся хозяин квартиры.

— Что там произошло?

— Автомобильная авария. Он увлекся.

— Его взяли?

Звонивший обладал характерным глуховатым голосом.

— Да.

— Где он сейчас?

— В Лефортово.

— Туда привозят всех совершивших автомобильную аварию?

— А ты не издевайся.

— Я спрашиваю.

— Не знаю. У него что-то нашли в автомобиле.

— Что нашли?

— Кажется незарегистрированные «игрушки».

— Они были чистые?

— Конечно.

— Врешь, дурак. Ну смотри, тебе же хуже будет.

— А ты не пугай.

— Твоего «Карася» поджарили. Об этом слышал?

— Нет, — растерянно произнес Корженевский.

— И вообще сварили хорошую уху из всей этой рыбешки. Твоя идея была их послать?

— Они всегда справлялись.

— В этот раз не получилось. С утра могут тебя пасти.

— Почему?

— Твой болтает много.

— А что мне делать?

— Отрежь ему язык.

— Ладно, кончай пугать.

— Я не пугаю, просто говорю. Ну смотри сам. Больше ко мне не звони. Я сам тебя найду.

— Ладно.

— Ты с этим «мешком» ничего не имел?

— Ничего.

— Ну, ну, смотри, — говоривший положил трубку.

— Кто это был? — спросил Меджидов, когда разговор закончился, — они смогли это установить?

— Вы установили говорившего? — позвонил в технический отдел генерал.

— Конечно, товарищ генерал. Это Ринат Моторин, он владелец ресторана «Красный петух» на Пресне. Оперативная группа сейчас выезжает на место, чтобы взять, объект под наблюдение.

— Откуда он знает про «Карася»? — спросил Меджидов, — опять утечка? И про Хрусталева. Для хозяина поваров и официанток он знает слишком много.

— Это мы проверим; Сейчас главное привезти Хрусталева, — недовольно произнес генерал.

В отдельном приложении были отмечены и личные качества подполковника: смелый, инициативный, целеустремленный. Успешно завершил порученные ему операции по ликвидации преступных групп, сросшихся с органами МВД в Астраханской, Волгоградской, Тверской областях.

Хрусталева привезли прямо в кабинет Вадима Георгиевича под охраной. На него, правда, не надели наручников, но в кабинет вошло сразу трое людей, помогавших кааитану МВД передвигаться. Тот тяжело ступал, правая нога была забинтована, на лице еще виднелись свежие царапины и кровоподтеки.

Вадим Георгиевич отпустил всех, попросив остаться лишь Николая Аркадьевича. Тот, входя в комнату, недружелюбно кивнул Меджидову и, взяв стул, сел рядом.

Хрусталев понял, что его привезли к очень значительному лицу, если приехавший генерал ФСК будет отчитываться перед хозяином этого кабинета. Несмотря на гул в голове он внутренне собрался, понимая, что этот визит может обернуться крупными неприятностями в будущем.

— Добрый вечер, вернее, доброе утро, — посмотрев на окно, сказал Вадим Георгиевич, — извините, что беспокоим вас в такой неурочный час, капитан, но это в интересах вашей собственной безопасности. Я уже все знаю про аварию, но меня интересует главный вопрос — это оружие. Почему капитан Скосырев дал вам его?

Николай Аркадьевич уже успел по телефону сообщить фамилию офицера, передавшего Хрусталеву пистолет.

— Не знаю, — растерянно проговорил Хрусталев, — обычно мы получаем оружие до встречи с агентами.

В этот момент, вспомнив что-то, Вадим Георгиевич снова вызвал дежурного по селектору.

— Я просил данные на капитана Скосырева, — строго напомнил он.

— Простите, товарищ генерал, — раздался виноватый: голос, — мы ищем, но даже в компьютере нет на него данных.

— Их и не будет, — оживился Хрусталев, — Скосырев на нелегальном положении, руководит нашей агентурой в кунцевской группировке. Он там пользуется большим авторитетом.

— Он выполняет специальное задание, — понял Вадим Георгиевич, — подождите, как вы сказали? Кунцевская группировка?

Он снова соединился с дежурным.

— Проверьте, в какую группировку входила банда «Карася».

Хрусталев ничего не понимал. К тому же хотелось спать, и даже немного принять перед сном, на опохмелку, подумал капитан.

— Можно у вас попросить воды? — он уже понял что его не будут наказывать за аварию, погибших ребят и ночную пьянку в «Метрополе». Это здесь никого не интересовало.

— Принесите нам чай, — распорядился Вадим Георгиевич, — и посмотрите, есть ли что-нибудь в буфете.

— Вы не ответили, — продолжал он, — зачем вам дали это оружие?

— Как обычно, — немного удивился Хрусталев, — наши нелегалы обычно снабжают сотрудников оружием для успешной работы. Пистолеты обычно бывают незарегистрированные и мы в свою очередь передаем их другим агентам, для выполнения своих заданий.

— Я понял, — усмехнулся генерал, — вам просто нужно «чистое» оружие. Но на этот раз Скосырев вас подвел. Это не совсем «чистое» оружие. Два дня назад из него был убит наш сотрудник.

— Я уже знаю, — упавшим голосом ответил Хрусталев, — мне говорил товарищ генерал, — показал он на Николая Аркадьевича.

— Скосырев работает под своей фамилией? — спросил Вадим Георгиевич.

— Кажется, да.

— Как его имя, отчество?

— Валентин Андреевич.

Генерал снова вызвал своего офицера по селектору:

— Проверьте просто по адресным данным. Скосырев Валентин Андреевич. Где работает, где живет, где находится в данный момент.

— Хорошо, товарищ генерал. У нас уже есть данные по группе «Карася». Они действительно входили в кунцевскую преступную группировку. «Карась» был одним из «паханов» этого объединения.

— Очень хорошо, — нажал кнопку селектора Вадим Георгиевич, и уже обращаясь к Меджидову, сказал:

— Все сходится, Кямал Алиевич, все сходится.

— Вы понимаете, — раздался виноватый голос Хрусталева, — я не имел права раскрывать Скосырева. Просто товарищ генерал сказал, что это очень важно.

— Не волнуйтесь, капитан. Здесь присутствуют три генерала Федеральной Службы контрразведки. И ни один из нас болтуном никогда не был.

Меджидов отметил, что Вадим Георгиевич занес его в свой список. Отметил это и Николай Аркадьевич, слегка нахмурившись. Он невзлюбил Меджидова, так быстро обнаружившего его провинциализм.

Из приемной доложили, что принесли завтрак.

— Николай Аркадьевич, — попросил генерала Вадим Георгиевич, — пусть наш гость заночует в вашем кабинете. И в приемной пусть на всякий случай сидят наши сотрудники. Покормите заодно и их. А капитану, я думаю, лишние сто граммов не помешают.

— Спасибо, товарищ генерал, — попытался вытянуться Хрусталев.

— Идите, — усмехнулся генерал.

Когда они вышли, он посмотрел на Меджидова.

— Кажется, что-то проясняется.

— Почему все-таки он дал ему это оружие? — спросил Меджидов. — Здесь что-то не сходится. Этот пистолет не должен был попасть к нам в руки никоим образом. А он попал слишком быстро и слишком легко. Вы верите в такие удачи?

— Бывают совпадения, но вообще-то вы правы. Я об этом тоже подумал. Может, хотели подставить Хрусталева?

— Для чего? Выяснить все можно за десять минут. Мальчишка, видимо, попал в МВД по протекции, а в особую инспекцию тем более.

— Я начинаю вас побаиваться, — рассмеялся Вадим Георгиевич, — его дядя заместитель Ерина.

— Это было видно с самого начала. Пьяный кутеж офицера особой инспекции, да еще с девицами. Он должен был иметь своего покровителя. И потом, слишком молод для капитана и для сотрудника особой инспекции.

— Тогда для чего передали это оружие? — задал вопрос уже Вадим Георгиевич.

Ответа они так и не нашли. За окном уже наступил рассвет следующего дня.

XI

Адресных данных на Скосырева так и не нашли. За квартирами Корженевского и Моторина было установлено тщательное наблюдение, к телефонам подключились специалисты ФСК, оперативники собирали данные на обоих лиц и их окружение.

За подполковником приходилось следить очень осторожно. Сотрудники особой инспекции имели блестящую подготовку и свою собственную разведку, вполне располагающую возможностями обнаружить скрытое наблюдение. Кроме того, телефон Корженевского был защищен от обычного прослушивания вставленным реле и пришлось использовать прямые лучи и подключения к телефонной сети через Центральные линии. До утра ни один из объектов никому более не звонил, а утром оба выехали на работу. Подполковник поехал в министерство в половине девятого, Моторин через час отправился на своем «вольво» в свой ресторан, где уже поработали оперативники ФСК, сумевшие обмануть сторожа и установить по всему периметру подслушивающие устройства, задействовав не только кабинет Моторина, но и несколько других, соседних кабинетов.

Потом было несколько незначительных телефонных звонков, не представляющих для наблюдателей никакого интереса.

Меджидов позвонил в «Балчук» уже проснувшейся Сусловой Сулакаури провел всю ночь в коридоре и только после десяти рискнул постучать в номер. Сейчас его сотрудники завтракали, готовясь уйти сразу после этого на квартиру где их ждал Подшивалов.

В половине одиннадцатого утра Моторин вышел из своего ресторана и, сев в свой автомобиль, поехал по направлению к центру. Три машины с наблюдателями шли за ним следом. У Белорусского вокзала он едва не столкнулся с «жигулями», неправильно повернув направо. Не доезжая до гостинцы «Пекин», он остановился у одного из жилых домов, вышел из автомобиля и, оглянувшись заспешил в блок. Для таких экстренных случаев были разработаны свои варианты. Одна из машин резко затормозила у блока и следом за Моториным в подъезд вбежала молодая девушка с трехлетним сынишкой на руках. Детей, правда, приходилось менять каждые два часа, они уставали, начинали капризничать, плакали. Но психологически это было абсолютно оправдано. Трудно заподозрить агента ФСК в сопровождении малолетнего ребенка.

Девушка успела вскочить в лифт вместе с Моториным.

— Вам куда? — весело спросила она.

— Шестой, — ответил он, улыбаясь симпатичной соседке. Ребенку он подарил жвачку.

После того, как Моторин вошел в одну из квартир, девушка с ребенком спустилась вниз и вышла из подъезда. Вместо нее в блок вошел пожилой старичок, лет семидесяти, с авоськами в руках. Это был дежурный техник. Поднявшись на шестой этаж, он быстро обследовал состояние стен, дверей соседних квартир. Оперативники тем временем установили, что слева от квартиры, в которой находился Моторин в настоящее время находится целая семья, а вот правая квартира почти пустует. Там жили какие-то иностранцы.

Почти сразу по отработанному сценарию, к ним поднялись двое работников Мосгаза. Показав свои удостоверения бдительной супруге, как оказалось, болгарского гражданина, они прошли к стене, разделяющей квартиру темпераментных болгарских соседей и место где находился Моторин, и незаметно установили прослушивающую аппаратуру направленного действия.

Моторин в квартире сидел один, ни с кем не разговаривая. Только что-то напевал. Примерно через полчаса к дому подъехал «мерседес», из которого вышла сидевшая за рулем женщина лет сорока пяти. Даже не посмотрев по сторонам, она величественно прошла мимо двух старушек, сотрудниц ФСК, уже посаженных на скамью, и поднялась прямо в квартиру к Моторину.

— Любовница, — разочаровались сотрудники ФСК, потратившие столько сил на установку аппаратуры.

Такое случалось достаточно часто. Контролируемый объект уходил от наблюдения, менял машину, путал всех преследователей, а потом оказывалось, что у него банальное любовное свидание и сотрудникам технического отдела приходилось в очередной раз записывать сексуальные мычания их подопечных. Иногда, правда, это приносило определенную пользу, при необходимости можно было использовать эти материалы в качестве шантажа, что с удовольствием делали сотрудники ФСК и МВД в интересах дела.

Вошедшая женщина, судя по всему, не собиралась устраивать очередной «секс-фильм» для сотрудников ФСК. Разговор в квартире был достаточно серьезный. Уже с первый слов стало ясно, что Моторин приехал сюда не для любовных утех.

— Элеонора Алексеевна, — приветствовал он женщину, — я просил вчера о срочной встрече с Меликянцом.

— Мы знаем, — у женщины был неприятный резкий голос, — но его нет в Москве. Скажите мне, что вы хотите.

— Кажется, у нас произошла небольшая накладка.

— У вас опять нет денег? — даже наблюдатели уловили презрение в голосе.

— Нет, — очень нервно ответил Моторин, тоже уловивший это презрение, — и вообще, не надо со мной так разговаривать. Я вам не шестерка.

— Что вы хотите? Зачем вы просили о встрече?

— Этот молодой капитан Хрусталев, он остался в живых. Видимо, там что-то не рассчитали. Теперь его увезли в Лефортово.

— Это не наше дело.

— Но он может рассказать, откуда взялся пистолет, а из него… Вы же понимаете… Мы планировали совсем не такое.

— Ринат, у меня мало времени. Скажите, что вы хотите, и я уеду. А то старушки, сидящие внизу, решат, что я ваша любовница.

— Было бы совсем неплохо.

— Что вы сказали?

— Ничего, я пошутил. В общем, нам нужна помощь. Я уже звонил Олегу, чтобы он ничего не предпринимал. Его группа завалилась. Теперь могут выйти и на него.

— Это так серьезно?

Оперативники в это время проверяли по картотеке, кому принадлежит «мерседес» приехавшей женщины.

— Я ничего не знаю.

— Когда узнаете подробнее, сообщите. Если больше ничего нет, я ухожу. Это ваши проблемы, Ринат. Вы просто не умеете ничего делать. Кстати, я была у вас в ресторане. Там довольно плохо кормят. Вы все делаете очень скверно. Мы дали вам Макарова, вы его подставили. Мы дали вам Корженевского, теперь вы подставили его. С вами просто опасно иметь дело. Нужно было не полениться и нанять профессионалов. А вы посылали повсюду своих уголовников. Ну, один раз получилось, ну второй. Так не могло все время продолжаться. Их что арестовали?

— Их всех перестреляли, как куропаток.

— Я же говорю, нужно было брать профессионалов. Вы вообще обладаете каким-то редким даром все проваливать. В общем, выпутывайтесь сами, это не наше дело.

— Хрусталев может рассказать, откуда у него пистолет.

— Не надо было так глупо все устраивать. Вы, видимо, насмотрелись американских фильмов, решив, что вы крутой профессионал. Давайте прекратим этот разговор, он мне неприятен. Меликянц приедет завтра, и я ему доложу о ваших проблемах. Больше ничего сделать не могу. Вы сами все придумали, сами и расхлебывайте свою кашу.

— Мне нужны деньги, — грубо бросил Моторин.

— Ну вот, как обычно. Все ваши проблемы связаны только с деньгами. Мы, кажется, договаривались в последний раз, что вы получаете аванс. После сделанной работы вы получите всю сумму. Но работу вы завалили. Кстати, вы еще должны вернуть аванс. От вас требовалось тихо, без лишнего шума убрать семь человек. А вы стали взрывать автомобили и насиловать их жен. Не удивляйтесь, я обо всем знаю. Как это грубо. Дайте мне сигарету, у меня кончились.

Она щелкнула зажигалкой, молча затянулась.

— Мне нужны деньги для работы, — попытался оправдаться Моторин.

— Оставьте. О какой работе идет речь? Тех, кого мы просили убрать, вы уже не найдете. Кроме того, они теперь все знают и ваши уголовники вам явно не помогут. С пистолетом у вас вышла такая накладка. Теперь вы попытаетесь подставить Корженевского. Мы вам этого не позволим. Он хороший офицер, отличный работник. Не вмешивайте его в свои грязные махинации. Макаров уже погиб из-за вас.

— Хватит, — разозлился Моторин, видимо, все время прикладывавшийся к рюмке во время разговора, — я вам не шестерка, — снова повторил он. — Ты кто такая, что меня учишь?

— Теперь вы уже хамите, — хладнокровно сказала женщина, — все, разговор окончен.

— Подождите, — испугался Моторин, сразу пришедший в себя, — просто у меня нервы…

— Лечитесь, — холодно посоветовала женщина, — как мне всегда неприятно с вами разговаривать, Моторин, вы прямо классический тип негодяя. Вдобавок ко всему вы еще и мошенник. Последний раз я дала вам пять тысяч долларов для Корженевского, а вы передали ему только четыре. Это нехорошо кончится, Ринат, вас будут презирать и знакомые, и друзья.

— Не читайте мне нотаций. Так вы дадите деньги?

— Сколько и для чего?

— Десять тысяч. Аванс профессионалу, вы же сами хотите.

— Договорились. Деньги завтра привезут к вам в ресторан. В следующий раз будете встречаться с Меликянцом Мне просто физически противно находиться в одной компании с таким типом как вы.

Хлопнула дверь.

— Сука, — громко сказал Моторин, — строит из себя умную женщину, а сама дешевка, за десять рублей брала минет.

Он разбил рюмку и, подойдя к телефону, позвонил в свой ресторан.

— Слушай, Марек, — сказал он своему помощнику, — меня сегодня не будет. Пришли ко мне девочек, я у Жанны. Ну, кого-нибудь — двоих, троих. И скажи, чтобы привезли выпивку, здесь ничего нет.

Он бросил трубку.

— Сука, — закричал он изо всех сил. Подбежал к двери открыл ее и заорал на весь подъезд: — Сука.

Элеонора Алексеевна уже сидела в своем автомобиле, заворачивая за угол.

Через час распечатку разговора получил Вадим Георгиевич. Они с Меджидовым не спали нормально уже третьи сутки, но оба с интересом слушали разговор Моторина с приехавшей женщиной.

— Вы были правы, — удовлетворенно кивнул генерал — пистолет был специально подброшен. Нужно попросить ГАИ сделать более тщательную экспертизу разбившейся машины. Может, там что-нибудь обнаружат. Еще раз допросить работников ГАИ.

Он вызвал дежурного офицера, давая ему указания.

— Теперь мы знаем, что эта дамочка, — начал Вадим Георгиевич, — отдала распоряжение убрать членов группы «Октава». Сейчас наши люди пытаются установить ее связи, место работы, адрес. Наблюдение за ней ведут все имеющиеся у нас в резерве сотрудники. Но почему вы ей так помешали? Это очень интересно.

— Это не Ерин, — тихо сказал Меджидов.

— Что? Да, вы правы. У него в МВД бардак, но он не имеет к Корженевскому никакого отношения. Видимо, тот и Макаров выходили на этого Моторина. Вообще странное у нас государство. Помните, Кямал Алиевич, во всех газетах писали о разговорах Генерального прокурора России Степанкова с этим, ну как его Якубовским. Тот говорил со Степанковым, как пахан с шестеркой. Пойми после этого что-нибудь.

— Кто такой этот Меликянц?

— Пока устанавливаем. Ничего толком еще не знаем.

— Интересная ситуация, — словно рассуждая вслух, произнес Меджидов, — кто-то организует против нас целую банду убийц, координирует деятельность офицеров милиции, ФСК, разведки. Вы не считаете, что этот кто-то очень могущественный человек?

— Я уже думал об этом.

— Его люди везде. Он умудряется узнать разговоры Центре ФСК, подставлять офицеров особой инспекции, убирать на глазах ваших сотрудников майора Корина, наконец, он умудряется узнать состав нашей группы, являющейся самым большим секретом вообще в нашем бывшем государстве. Наконец, этот человек знает про документы. Вы не подозреваете никого?

— На что вы намекаете?

— Логически рассуждая, это не может быть ваш Директор. Если бы он хотел меня ликвидировать, ваши люди не привезли бы меня в Центр, где сделать это гораздо труднее. Кроме того, убийство Корина больной щелчок по носу всему ФСК, а этого ваш руководитель не допустил бы ни при каких обстоятельствах. Правда, может быть, это сделано специально как раз для таких выводов, но тогда он не разрешил бы вам так активно включиться в эту операцию. Значит, он отпадает. Примаков мог бы устроить всю эту заварушку и это очень в его стиле — убирать уже ненужных офицеров КГБ. Но ему очень нужны эти папки, а значит, нужны живые сотрудники группы «Октава». После того как Шебаршин рассказал ему обо всем, ликвидировать нас не имеет смысла. Значит, отпадает и он. Наконец, Ерин. Уголовный мир — его стихия. Он вполне мог послать по нашему следу «Карася» и его ребят. Кроме того, чтобы избавиться от дяди Хрусталева, могли подставить и его племянника. В свое время Ерин очень тонко подставил вместе с Баранниковым не нравившегося ему, слишком самостоятельного Дунаева. Но если это так, почему приказы начальнику отдела особой инспекции отдает какой-то Ринат Моторин? Почему не сам. Ерин?

— Может, не хочет открыто проявить себя? — предположил Вадим Георгиевич.

— Не получается. Если это Ерин, вы не довезли бы Хрусталева даже до Лефортово. Министр позвонил бы лично к вам или к Директору, и Хрусталева увезли бы люди Ерина. Но этого не произошло. Более того, Корженевский, очень возмущавшийся, наверняка пока не доложил своему начальству.

— Верно, — кивнул Вадим Георгиевич; — мы ждем, когда, наконец, он это сделает.

— Кроме всего прочего, этот трюк с пистолетом сильно бьет по престижу МВД. Если это Ерин, зачем он подбрасывает пистолет своему офицеру? Чтобы того подозревали в убийстве? А если Директор ФСК расскажет обо всем Президенту? Какой скандал! Офицер милиции убивает офицера контрразведки. Значит, нам никак не подходит и Ерин.

— Остаются двое, — тихо сказал генерал.

— Правильно. Грачев и Коржаков. Значит, один из них. Кто-то из них стоит за этими событиями. Только один из этих двоих мог провести такую широкомасштабную операцию, подставляя поочередно ФСК и МВД. Только один из них.

Раздался звонок селектора.

— Слушаю, — нажал кнопку генерал.

— Мы сумели найти Скосырева. Сейчас к нему на квартиру выехала оперативная группа. Товарищ генерал, вы разрешите его брать?

— Ни в коем случае. Даже рядом не показываться. Он нелегал, и вы можете испортить всю операцию МВД., А что, если он порядочный человек? Сейчас он, рискуя жизнью, налаживает отношения с бандитами, а вы хотите его забрать. Нас и так достаточно ругают, что мы часто срываем работу нелегалов МВД. Ни в коем случае. Найдите какой-нибудь приемлемый способ незаметно пригласить его к нам. Очень незаметно.

— Хорошо, товарищ генерал. Я понял.

— Правильно, — согласился Меджидов, — может, действительно этот офицер не при чем?

Вадиму Георгиевичу была приятна похвала такого профессионала, как Меджидов. Он вдруг спросил его:

— А что вы будете делать потом?

— Когда потом?

— После завершения всех наших операций.

— Поеду домой и высплюсь, — улыбнулся Меджидов.

— А после того, как выспитесь?

— Я понял. Вы спрашиваете, не вернусь ли я на работу в КГБ, простите, ФСК? Нет, это уже не для меня.

— Я предложу вам место моего первого заместителя.

— Мне уже много лет, Вадим Георгиевич. Да, я знаю, я на десять с лишним лет моложе вас. Но поверьте, я очень старый человек. И мне трудно будет менять свой образ жизни. Кроме того, я люблю свой город и не собираюсь никуда уезжать оттуда. В довершение к моим недостаткам — я гражданин другой страны и не могу быть генералом контрразведки вашей страны.

— Да ладно вам, — махнул рукой генерал, — другой страны.

— Это реальности нашей жизни. Нет, серьезно, большое спасибо. Но это не для меня. У меня уже есть внук. Ездить, выполнять какие-то отдельные задания я еще могу, а сидеть целый день на работе я уже не смогу. Чиновника из меня не получится.

— Спасибо, — обиделся Вадим Георгиевич, — я, по-вашему, чиновник?

— Я не имел в виду ничего обидного. Кто-то должен руководить, готовить операции, контролировать, координировать деятельность оперативных групп. Это очень важная задача. Но она не для меня. Поймите меня правильно.

— Я думаю, мы еще вернемся к этому разговору, — сказал Вадим Георгиевич, — точку пока ставить рано.

— Я беспокоюсь за Олега Митрофановича, — Меджидов посмотрел на часы, — может, операция уже закончилась?

— Да, конечно, — генерал поднял трубку, — соедините меня с больницей. Здравствуйте. Говорит Вадим Георгиевич. Как там наш раненый?

Видимо, что-то случилось, понял Меджидов, заметив, как генерал плотнее прижал трубку.

— Хорошо. Все понятно. Я понял. До свиданья. — Он положил трубку, не глядя в глаза Меджидову.

— Что? — спросил Меджидов, уже чувствуя настроение генерала.

— Он будет жить, — замялся Вадим Георгиевич, — но… в общем, ему ампутировали обе ноги выше колен.

В кабинете повисло молчание.

Меджидов резко встал, подошел к окну. Растрепанный воробей сидел на подоконнике, весело поглядывая на обоих генералов. Он вспомнил, как они гуляли однажды по Парижу.

— Знаете, — сказал тогда Ковальчук, — в нашей работе может быть любая неожиданность. Как уравнение со многими неизвестными. Но все равно это так интересно. Ради этого стоит жить. Мы работаем с вами достаточно давно, Кямал Алиевич, и вам я могу сказать. Если бы я был только ученым, таким кабинетным червем, то, наверное, не ощущал бы всей полноты жизни. Вы не считаете, что нам немного повезло?

Теперь, вспоминая эти слова, он представлял добродушного интеллигентного Ковальчука, лежавшего без обеих ног, и пытался успокоиться, сжимая кулаки.

За его спиной раздался звонок. Трубку поднял Вадим Георгиевич.

— Значит, подтвердилось. Да, теперь все ясно. Большое спасибо. Мы так и думали.

Меджидов обернулся.

— Звонил начальник ГАИ, — просто сказал генерал, — техническая экспертиза установила, что в автомобиле Хрусталева кто-то специально ослабил тормоза. Это была самая настоящая диверсия. Хрусталев чудом остался жив.

За окном воробей по-прежнему лукаво посматривал на двух мрачных мужчин, смотревших друг на друга.

XII

Задействовав всех имевшихся в наличии людей, работники ФСК смогли выйти к вечеру на конкретные результаты. Оба генерала немного поспали, по очереди, прямо в кабинете Вадима Георгиевича. Элеонора Алексеевна на самом деле была Анной Никитиной, бывшей проституткой, хорошо известной швейцарам многих гостиниц. После тридцати пяти она остепенилась. Некоторые подозревали, что она сводничает, но конкретных доказательств не было. После девяносто второго ее дела явно пошли лучше — она стала ездить в лучшие магазины, покупать украшения и шубы в «Джиндо Рус», очень дорогом и престижном магазине, приобрела «мерседес» последней марки. Источников дохода, конечно, она не указывала, но участковый был убежден, что она имеет богатого «спонсора». В прошлом году Никифорова открыла два своих магазина в центре города, видимо, намереваясь расширять свое дело. Опасных связей у нее было так много, что их даже не пытались анализировать, просто поставив оба ее телефона на контроль и взяв под наблюдение ее магазины, квартиры, дачу.

Среди ее знакомых был и Артур Меликянц, глава известного в столице банка, член правления многих акционерных компаний и фондов. Настораживало то обстоятельство, что в свое время, десять лет назад, Меликянц оказывал определенные услуги ГРУ Министерства обороны СССР. По рекомендации Главного Разведывательного Управления ему выдавались паспорта через Общество дружбы или Комитет защиты мира для его поездок за рубеж. Обе организации всегда были «запасной базой» агентов КГБ и ГРУ, предпочитавших отправляться за рубеж через эти общественные, формально независимые учреждения.

Очевидно, выполняя какие-то специфические задания, Меликянц побывал в Ливане, Ливии, Тунисе, Франции, США. Каждый раз оформление документов через КГБ не вызывало проблем, так как были звонки резидентов ГРУ, отмеченные в документах как «служебные командировки».

После девяносто первого года Меликянц, очевидно, прекратил свое сотрудничество с ГРУ, во всяком случае, предпочитая теперь выезды по туристической визе на Канарские острова или на Кипр. Полгода назад он купил на Кипре довольно большую виллу за полмиллиона долларов, оформив ее на имя своего брата. Сотрудникам ФСК удалось установить даже имя любовницы Меликянца — некой Эльзы Шернер, в свое время отсидевшей три года за незаконные валютные операции и вышедшей на свободу по амнистии. Эльза была немка по родителям и уже подала документы на выезд из России, собираясь возвращаться на «свою историческую Родину».

Получив данные на Меликянца, Вадим Георгиевич особо подчеркнул сообщения о связях последнего с представителями ГРУ. Меджидов также обратил внимание на эти факты, отметив, что Меликянц и Никифорова начали свое стремительное восхождение за последние три-четыре года.

Хотя в этом не было ничего удивительного для непосвященных людей. Именно за последние несколько лет после крушения великой империи, словно на дрожжах начали расти новые российские миллионеры, уже не опасавшиеся контроля всевластной Коммунистической партии. Продавалось все — нефть, золото, леса, хлеб, минералы, дома, кредиты, недвижимость за рубежом, танки, самолеты — словом, все, что можно было продать, в том числе и собственная совесть. Это, правда, был товар дешевый, оптовый, так как по прошествии трех лет выяснилось, что очень трудно, сохранять собственную совесть на голодный желудок. Страну грабили, насиловали, вырывали целыми кусками, отдавая на откуп иностранцам. Но в данном случае настораживал тот факт, что оба компаньона, не связанные никаким общим делом, начали богатеть одновременно. И оба — бывший стукач ГРУ и бывшая проститутка — стали респектабельными людьми, не декларируя своих доходов, словно начали богатеть неизвестно на чем. Тщательная проверка показала, что ни магазины Элеоноры Никифоровой, ни банк Артура Меликянца не могли дать денег на покупку виллы на Кипре или квартиры на Тверской. Меджидов обратил внимание еще на одно странное обстоятельство. За последние три года Меликянц четырежды побывал в Бельгии. В совпадения Меджидов не верил давно. Он показал на это сообщение Вадиму Георгиевичу.

— Все-таки здесь есть связь с нашими документами.

— Почему вы решили?

— Они в Бельгии, — тихо ответил Меджидов, — мы вывезли их тогда, в августе девяносто первого.

— Вы должны лететь немедленно, — понял генерал, — я распоряжусь, чтобы вам готовили документы.

— Нет, — возразил Меджидов, — документы мы подготовим сами. Управимся за сутки. Опять может произойти искажение информации, тем более в отделе виз МВД. Там куплен каждый первый. Мы полетим вдвоем с Сусловой. Единственная просьба — помочь с деньгами. У нас валюта на зарубежных счетах в Австрии и Голландии, и я не хотел бы переводить деньги в Москву Прохождение счета могут зафиксировать и это вызовет определенные трудности.

— Согласен. С деньгами мы вам поможем. Завтра сумеете вылететь?

— Послезавтра. Согласитесь, что быстрее не управилось бы даже Министерство иностранных дел.

— Тогда езжайте прямо сейчас. Я вызову машину.

— Я поеду на метро.

— Да, конечно, — вспомнил генерал, — я действительно очень вымотался за последние дни. Кто будет поддерживать с нами связь?

— Полковник Подшивалов. Он приедет вечером к вам.

— Я закажу ему пропуск.

— Он приедет завтра, — подумав, сказал Меджидов, — сегодня он может не успеть. Закажите пропуск на девять утра, только спустите вниз заявку ровно без одной минуты. Чтобы новости не успели распространиться.

— Вы думаете, у них еще есть свои люди?

— Я в этом убежден. Макаров был слишком мелкой сошкой для такой игры. Может, восьмеркой. Должны быть дамы, короли, тузы.

— Вас все время тянет на эту карточную философию.

— Это жизнь. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. У кого-то козыри, у кого-то на руках пустышки. Пока нас обыгрывают и обыгрывают серьезно. Нужно попытаться отыграться, чтобы не остаться в дураках. Или не играть вообще. Как говорил Юрий Владимирович: «лучше быть святым, но это невозможно». Что-нибудь про Скосырева известно?

— Думаю, к вечеру найдем, — ответил Вадим Георгиевич, — он пока не пришел на ту квартиру, где живет. Группа уже на месте.

— Он, кажется, вообще не ночевал там. Вам не кажется это странным?

— Думаете, его убрали после этого случая?

— Все может быть.

— Пока у нас нет поводов к беспокойству. За Корженевским установлено тщательное наблюдение, под контролем Меликянц и Никифорова. В случае любых контактов этой троицы мы будем знать первыми, — сказал генерал.

— Да, самое главное, на кого они выходят. На кого работают, А как Ринат Моторин?

— Пьянствовал вчера целый день. Мои сотрудники уже устали от их криков. — Пригласил к себе двух девиц и заливает свой страх. Он, по-моему, всего боится. И нас, и этих, и других, И от этого хамит, ругается, словом, ведет себя неадекватно ситуации.

— Я вам позвоню, — протянул ему руку Меджидов.

— Всего хорошего. И берегите себя. Кажется, за вами действительно охотятся целой стаей. Но ничего, мы их пока попридержим.

— А я не боюсь, — ответил на прощанье Меджидов, — кроме этого у меня к ним долги. «Карась» был только первым, кого я им вернул. Они свой ход уже сделали, теперь моя очередь.

Капитан Скосырев любил свою работу. Он был артистом в душе и каждый уход в нелегалы доставлял ему почти эстетическое удовольствие. Кроме того, он был настоящим мастером своего дела. Наблюдение у дома он сразу заметил еще вчера, но, решив не появляться у себя на квартире, где он снимал комнату, все таки не ушел. Что-то в этих людях его привлекало. Уголовники обычно так не ведут себя. Сотрудники ФСК следили за его квартирой, а он следил за ними. Уже к утру он твердо решил, что это его коллеги по МВД. Среди нелегалов таких случаев было много, когда вынужденные активизироваться, чтобы привлечь внимание преступного мира, они вместе с тем привлекали пристальное внимание и своих коллег, не знавших об их задании. Были случаи арестов нелегалов и даже убийства. Это был тот риск, когда тебя преследовали только свои. И когда помощи ждать было нельзя ни от своих, ни от чужих Скосырев решил проверить. Один из автомобилей, дежуривших у его дома всю ночь, отправился утром обратно, а его заменил другой. Скосырев, поймав такси, поехал следом. Каково же было его удивление, когда машина въехала в Московское управление ФСК.

— Только этого не хватало, — разозлился капитан, понимая, что ему могут помешать проводить операцию в качестве нелегала. Он отпустил такси и позвонил в свой отдел подполковнику Корженевскому.

— Добрый день, — просто сказал он, — это я.

Корженевский очень обрадовался.

— Нам нужно срочно увидеться, — попросил он.

— Все-таки там что-то произошло, — подумал Скосырев, — где и когда? — спросил он.

— Сегодня в три, на Киевском вокзале. В обычном месте, — Корженевский повесил трубку.

Его услышал не только Скосырев, но и работники ФСК, вот уже второй день следившие за ним и прослушивающие все его телефоны. На Киевский вокзал выехало сразу двенадцать человек. Задача была простая — найти Скосырева раньше Корженевского. В противном случае капитан мог не уйти живым после этой встречи.

Конечно, поиски были безрезультатными. Найти профессионала, который не хочет, чтобы его нашли, очень трудно. Две группы продолжали наблюдение за Корженевским, Подполковник сел в свою «волгу» и поехал к Киевскому вокзалу в половине третьего дня.

Оставив автомобиль на стоянке, рядом с вокзалом, он пошел пешком, легко растворясь в толпе. Оперативники ФСК ринулись за ним почти всей группой, боясь упустить его, потерять из виду.

Корженевский вошел в подземный переход, поднялся с другой стороны и пошел к стоявшим на площади многочисленным торговцам зелени, мяса и другой снеди. Оперативники, опасаясь совершить какую-либо оплошность, рассыпались по всей площади. Внезапно Корженевский исчез, словно провалился на ровном месте. Все ринулись туда, где видели его в последний раз. Он, нырнув в одну из будочек и кивнув знакомой продавщице, прошел в небольшой закуток, отделявший основное пространство магазина от маленькой раздевалки. Там его уже ждал Скосырев.

— Что случилось? — спросил Корженевский, — почему ты позвонил?

— За мной следят, — просто сказал Скосырев. — Это сотрудники ФСК, Передайте им, пожалуйста, чтобы не портили мне операцию.

— С чего ты взял — испугался Корженевский.

— Я проверил.

— Тебя видели, когда ты шел сюда?

— Абсолютно точно нет. За мной никого не было.

Подполковник чуть перевел дыхание. Этот Моторин был прав. Мальчишка Хрусталев все выболтал контрразведке. Нужно что-то срочно предпринять. Он понимал, что от правильного решения зависит не только его дальнейшая карьера но и вообще вся судьба.

— Вы с Хрусталевым встречались? — спросил он.

— Да, — подтвердил Скосырев, — я передал ему оружие которое мне привез «Карась» По вашему поручению, как вы приказывали.

Последние слова не понравились подполковнику. Очень не понравились.

— Разве я приказывал? — зло спросил он.

— Конечно, — спокойно подтвердил капитан, — взять пистолет у «Карася» и отдать его при встрече Хрусталеву. А в чем дело? Разве что-то не так?

— Нет, все правильно, просто мне нужно было узнать. Из этого пистолета, оказывается, убили человекам сотрудника ФСК, вот почему я беспокоюсь.

— Это «Карась» передал, мне оружие. Увижу его яйца оторву, — мрачно пообещал Скосырев.

— Да, да, конечно. Но вот поэтому они тебя ищут.

— Ну вы позвоните им.

— Конечно, позвоню, конечно, — Корженевский понял, что отступать дальше некуда. В конце-концов, по официальной версии, Скосырев — нигде не работающий бомж, занимающийся к тому же рэкэтирством. Он незаметным движением руки нащупал под мышкой оружие.

«Неужели придется стрелять?» — с ужасом подумал он, ясно понимая, что никакой альтернативы у него нет.

Оперативники ФСК начали паниковать, врываясь во все магазинчики. Скосырева и Корженевского нигде не было.

— Вы придумайте какое-нибудь оправдание, — говорил Скосырев, не обращая внимания на волнующегося Корженевского.

Сотрудники ФСК ворвались в их магазин. Подполковник достал оружие.

Продавщица испуганно вскрикнула, увидев сразу троих ворвавшихся людей.

Скосырев обернулся.

Профессиональная подготовка способна решить все. Корженевский был начальником отдела, все последние годы просидевший в Министерстве.

Скосырев был нелегалом, все последние годы ходивший по лезвию бритвы.

Подполковник достал оружие быстрее, но перед тем как нажать на курок, замешкался.

Скосырев мешкать не стал. Вернее, не умел. От этого часто зависела его жизнь. Кроме того, он слишком хорошо знал, как глупо нелегалы гибнут от рук своих товарищей.

Когда в интересах операции нужен убийца, а его нет, сойдет любой труп, даже нелегала, лишь бы закрыть это дело.

Скосырев достал пистолет позже. Но выстрелил мгновенно, еще не обхватив как следует, рукоятку оружия Корженевский, застонав, опустился на пол. К ним ворвались сотрудники ФСК, продавщица громко закричала, Корженевский пытался улыбнуться, но на губах была кровавая пена.

Скосырев растерянно оглянулся.

Один из сотрудников ФСК осторожно отобрал у него пистолет. Другой наклонился над подполковником.

— Готов, — поднялся он, — кажется, умер.

И вдруг Скосырев понял, что его импульсивное решение было верным, и никто не будет наказывать его за этот выстрел. Что-то такое действительно произошло, потому что окружавшие его люди даже не смотрели на подполковника, похлопывая его по плечу.

Меджидов, добравшийся до квартиры, служившей запасной базой, вполне благополучно, слушал Подшивалова, проработавшего весь день на компьютере. Полковник, введя блок данных, обратил внимание, что среди лиц, имевших к «Октаве» косвенное отношение, был майор Никитинский, дважды выезжавший вместе с другими офицерами для сопровождения наиболее ценных грузов «Октавы». Разумеется, ни он, ни другие офицеры ничего не знали о характере груза, задании группы и предполагаемом маршруте. Но они все-таки сотрудничали когда-то и это нужно было проверить. Кроме того, он обратил внимание, что из трех офицеров сопровождения Меджидова кроме убитого Корина не было в живых и другого — Евгения Семенова. В компьютерных данных он значился, как погибший. Никаких других подробностей установить не удавалось. Настораживал и тот факт, что Никитинский совместно с Семеновым работал ранее в одной из групп обеспечения Главного Разведывательного Управления Министерства обороны. И оба ушли оттуда почти одновременно. Никитинский перешел в управление личной охраны Президента, а Семенов — в штурмовой отряд снайперов ФСК, еще до того, как само слово ФСК стало аббревиатурой контрразведки, носившей название Министерства безопасности России.

Суслова, подошедшая ранее вместе с Теймуразом, уже рассказала Подшивалову все обстоятельства нападения на их первую базу и ранения Ковальчука. Полковник понял, что отныне в их сильно поредевшей группе ему придется взять на себя и некоторые обязанности Ковальчука. Теперь они сидели все четверо за столом, обмениваясь информацией. Точнее, говорили по очереди Меджидов и Подшивалов, а остальные слушали.

Задачи на ближайшие дни были предельно ясны. Меджидов и Суслова вылетали в Бельгию. В качестве прикрытия с ними должен был лететь Сулакаури. Подшивалов оставался для связи с ФСК, Теперь предстояли некоторые технические трудности. Достав имевшиеся на базе заранее заготовленные бланки дипломатических и служебных паспортов, Подшивалов начал оформлять документы, благо все печати и подписи давно были проставлены. В последний раз документы на группу оформлялись по личному указанию Крючкова в июле девяносто первого, после его визита на Кубу и, выданные на пять лет, они вполне соответствовали срокам.

Теймураз и Лена должны были завтра, раздельно друг от друга, заехать в бельгийское посольство для получения виз. Как правило, на дипломатические паспорта визы получались быстро, в течение одного-двух дней. Билеты должен был оформлять Меджидов в одном из тех частных агентств, которые появились в городе за последние несколько лет. Подшивалов, хорошо знавший город, предложил заехать на Петровку, где напротив Госбанка России было одно такое агентство.

По документам Меджидов и Суслова были супругами, причем, если первый был татарином «Фаткулиным», то вторая имела почти схожую фамилию «Сизова». Правда, имена были те же, чтобы не спутать в случае обращения друг к другу. Сулакаури получил один из своих документов на имя Ардзинбы. Это его почему-то развеселило.

— Не могли другую фамилию подобрать, — заулыбался он, — еще бы написали Шеварднадзе. Если в Тбилиси когда-нибудь узнают, что у меня была фамилия этого абхазца, меня выгонят из города.

— Это случайное совпадение, — сухо пояснил Подшивалов, — ты же отлично знаешь, что подбираем сходный с тобой восточный тип. А кто, как не абхазец, ближе других стоит к грузину?

— Хорошие слова, дорогой, — вздохнул Теймураз, — так было раньше. Сейчас они лютые враги. Будь прокляты те, кто поссорил два наших народа. Игорь Арсеевич, дорогой вы мой. Какие там были места! Сказка! Теперь все лежит в развалинах.

— Еще восстановят, — пообещал Подшивалов.

— Конечно, восстановят, — согласился Сулакаури, — но сколько людей погибло, сколько детей. Кому нужны были независимость Абхазии или Грузии, купленные такой ценой? Кому?

— Теймураз, — обратился к нему Меджидов, — мы уже говорили с Олегом Митрофановичем на эту тему. Ты прав — произошла трагедия твоей солнечной Грузии. Но это наша общая трагедия, общая боль. У меня на Родине до сих пор идет война.

— Вот, вот, — оживился Сулакаури, — кому нужны эти войны? Что в них можно доказать? Где человеку жить? Разве можно птице указать ее место, разве можно убивать другого только потому, что он абхаз или грузин? У меня мать из Сухуми. Какой город был, генацвале, — от волнения он даже отвернулся. — Дом ее сестры сожгли, внуков убили. Кому нужна была такая свобода? Простите, Кямал Алиевич, мы давно не виделись.

— Знаю я все, — со злостью проскрипел Меджидов, — и про Грузию, и про Абхазию, и про Сухуми, — он закрыл глаза, немного помолчал. — Если бы ты видел Баку в пятидесятые-шестидесятые годы. Знаешь, я не сентиментальный человек, но это был город мечты. Какой-то карнавальный город, где праздник никогда не кончался. Все беспрерывно шутили, смеялись, радовались. Когда в конце шестидесятых сборная КВН Баку победила в абсолютном первенстве в финале одесскую команду, в Баку был праздник. Мой знакомый кебабчи обещал всегда кормить капитана команды Юлика Гусмана бесплатно, за счет заведения. А несколько дней назад я узнал, что один из самых молодых людей той команды, талантливый композитор Леонид Вайнштейн, он, кстати, дядя Гарри Каспарова, умер от разрыва сердца. Ему не было еще пятидесяти. Это тоже жертва нашей карабахской войны. Ведь сколько можно воевать — уже шесть лет.

Суслова, протянув руку, положила свою ладонь на его.

— Я ведь старше тебя, Теймураз, и видел больше. По воскресеньям мы ездили в Тбилиси или Ереван, чтобы посидеть в ваших чудных ресторанчиках, послушать вашу музыку, выпить настоящее грузинское вино или настоящий армянский коньяк. А как жили в Баку люди! Можно было пройти с девушкой через весь город, мимо самых страшных кварталов, на глазах у самых отъявленных хулиганов. Тебя бы никто не тронул, ибо честь девушки была превыше всего. Потом, правда, могли побить, когда возвращался один, но это уже было не так больно. Хотите, я расскажу вам один случай, который произошел у нас в Карабахе? Эту историю рассказал мне бывший командир агдамского ополчения.

Несмотря на войну армяне и азербайджанцы по ночам встречались друг с другом, обменивались списками захваченных в плен, выдавали трупы погибших, даже доставляли необходимые продукты или медикаменты. С нашей стороны принимал участие этот агдамский ополченец. Фамилия его была Багиров. С другой стороны на встречу приезжал командир аскеранского ополчения, бывший бакинец. Отношения у них были самые дружеские, несмотря на войну. И вот однажды этот армянин просит Багирова:

— Слушай, дорогой, я могу достать для вас что угодно. Любого заложника приведу без выкупа, в качестве подарка. Но с одним условием.

— С каким? — насторожился азербайджанец.

— Отвези меня в Баку, — просит армянин, — не могу так больше жить. Мне бакинский бульвар снится по ночам. Хотя бы один раз увидеть. Потом можно спокойно умереть. Ночью, тайком отвези. Иначе просто умру от тоски.

— Вот такая история, — закончил Меджидов, — а весь мир говорит — война, не замечая этих простых людей.

— Он его отвез? — спросил Сулакаури.

— Он погиб через два дня. Подорвался на мине.

Суслова сжала ему руку.

— Да-а, — протянул Сулакаури, вставая, — пусть будет Ардзинба. Может действительно когда-нибудь все это кончится.

XIII

Скосырев давал показания в ФСК почти три часа. Все совпадало, как они и предполагали. Действуя через «Карася», давно работавшего на МВД, подполковник Корженевский попросил передать это оружие Скосыреву для последующего вручения Хрусталеву. Провокация была рассчитана почти идеально. Найдя у трупов незарегистрированное, не табельное оружие, любой следователь должен проверить пистолет, обнаружить, что Хрусталев имеет отношение к убийству Корина. В связи со смертью первого ФСК будет искать его связи, очерчивая круг его знакомых. Пустив по ложному следу ФСК, организаторы этой акции очевидно надеялись выиграть время для последующих активных действий.

Показания Скосырева пришлось отправлять в МВД, по факту смерти подполковника Корженевского. Узнавший обо всем, министр Ерин был сильно взволнован, но с Директором ФСК говорил спокойно. В конце концов паршивая овца бывает в каждом стаде. Ерину рассказали только часть правды, объяснив, что Корженевский и Корин были членами преступной группы, не поделившей доходы, в результате чего подполковник руками уголовников убрал своего напарника и подбросил пистолет Хрусталеву. Министр принял эту версию внешне спокойно. Все-таки Корин был из другого Ведомства.

Меликянц, вернувшийся в Москву, ни с кем не встречался, а Никифорова выехала на субботу-воскресенье к себе на дачу. Правда, все портил Моторин. Узнав о смерти Корженевского, он впал в какое-то странное состояние, предпочитая буйствовать и напиваться в одиночку.

Так продолжалось пять часов, пока наконец Моторин, пришедший в себя, не поехал на дачу к Никифоровой. Та жила в роскошном двухэтажном особняке, имея при себе целый штат обслуги — шофера, сторожа, горничную и кухарку. Бывшая проститутка, ставшая респектабельной дамой, была требовательной хозяйкой.

Моторин въехал во двор, едва не сломав ворота. Бросив автомобиль, он побежал по лестнице на веранду.

— Где твоя хозяйка? — заорал он на кухарку.

Та испуганно шарахнулась, показав на беседку б глубине сада.

Моторин побежал вниз.

У Элеоноры Алексеевной было хорошее настроение. Сегодня она узнала, что ее дочь, принятая летом в один 13 самых лучших колледжей Великобритании, довольно успешно начала свое обучение. Дочь была единственным человеком, которому она прощала все. Но хорошее настроение испортил мерзавец Моторин, ворвавшийся ней в беседку.

— Его убили, — закричал он еще издали. Сотрудники ФСК слушали их беседу с помощью нацеленных на беседку приборов «фрази», позволяющих слышать даже на расстоянии нескольких километров.

— Что случилось? — недовольно спросила Элеонора Алексееевна, — объясните толком.

— Его убили, — заорал еще громче Моторин, плюхавшись на скамью рядом, — они убили Корженевского.

— Кто они? — не поняла женщина.

— Бандиты. Какой-то рэкэтир, он выстрелил в подполковника на Киевском вокзале. Мне все рассказал Марек, мой помощник. Его брат там торгует сигаретами.

— Какой ужас, — немного равнодушно вздохнула женщина.

— Его убили, — снова закричал еще не пришедший в себя после попойки Моторин.

— Вы что, опять напились? — строго спросила Элеонора Алексеевна, — не смейте приезжать ко мне в таком виде.

— Идите вы к черту, — внезапно тихо сказал Моторин, успокаиваясь. — Скажите, пусть мне принесут сто граммов на опохмелку.

— Здесь вам не ресторан, — возразила хозяйка дома.

— Да ладно тебе, Элеонора, — грубо ответил Моторин, — можно подумать, что ты такая аристократка. «Анка-пулеметчица» была. Весь город с тобой трахался, а ты сейчас дурака валяешь. Скажи, пусть принесут.

Никифорова побледнела, возмутившись так, словно все это была наглая ложь.

— Вон отсюда, — коротко приказала она, — никаких денег больше не получишь.

— Слушай, — очень тихо сказал Моторин, — это серьезно. Его действительно убили. Может это связано с тем делом? Сначала «Карася» и его команду, теперь Корженевского, Может мы поменялись местами, и они теперь охотятся на нас?

— Не говори глупостей, — испугалась женщина, оглядываясь.

— И Макаров погиб, — словно сейчас вспомнил Моторин, — а может следующим будешь ты или я.

— Боишься? — презрение было явным.

— А ты не боишься? Скажи своим, пусть вытаскивают нас. Нужно уезжать, Элеонора Алексеевна; нужно срочно бежать. У меня в Казани уже было такое чувство. Тогда всех взяли, а я успел сбежать.

Женщина молчала.

— Скажи, пусть принесут водку, — осмелел Моторин. На этот раз она крикнула сторожу, попросив принести бутылку.

— Что будем делать? — спросил Моторин.

— Я поговорю, — подумав немного, ответила женщина, — но пока ничего не предпринимай.

— А чего я могу сам? Ты сказала, я передал. Я только почтовый ящик.

— А деньги ты получал как целое отделение связи, — съязвила она.

— А ты не дразнись. Деньги за свою кровь получал, за риск. Он того стоит.

Девушка-горничная принесла бутылку водки и две рюмки.

— Нужно было стакан, — пробормотал Моторин, — ладно. — Он налил сразу две рюмки, залпом опорожнив их. Затем спросил у хозяйки:

— Налить?

— Не нужно. Езжай домой и проспись. Я поговорю с кем надо. Ты точно знаешь, что подполковника убил какой-то бандит?

— Да, точно, точно. Марека брат все сам видел. Этого убийцу весь район знает. Он рэкэтир из Кунцево.

— Тогда все не так страшно. Езжай домой, выспись. Я тебе позвоню.

— Деньги вчера не привезли, — напомнил Моторин.

— Привезут, — пообещала женщина, — все получишь сполна. И больше не пей за рулем. Сдохнешь ведь.

Моторин поднялся.

— Ладно, позвони мне, как только, что-нибудь узнаешь.

— Хорошо. И не приходите больше ко мне в таком виде, — снова вошла в роль Элеонора Алексеевна.

— Не приду, — он пошел к автомобилю. Она, подумав немного, попросила принести ей телефон в беседку.

— Артура Ашотовича, пожалуйста, — попросила она секретаршу Меликянца, — да, это Никифорова.

Трубку взял Меликянц.

— Слушаю вас.

— У нас несчастье.

— Что-нибудь случилось?

— Убили нашего друга Корженевского. Прямо на Киевском вокзале какой-то бандит.

Сотрудники ФСК записывали каждое слово.

— Откуда вы знаете?

— Приезжал Ринат, там все это видел брат его помощника.

— Сам видел?

— Да.

— Я вам перезвоню, — Меликянц положил трубку. Теперь сотрудники ФСК следили за обоими аппаратами.

Меликянц набрал чей-то номер.

— Здравствуйте, — сказал он, — это Меликянц.

— Зачем вы позвонили? — спросил недовольный голос.

— Случилось ужасное. Убит Корженевский.

— Когда?

— Точно не знаю. Его застрелил на Киевском какой-то бандит. Есть свидетели. На другом конце молчали.

— Кто об этом знает? — наконец спросил незнакомец.

— Моторин и Никифорова.

— Увидимся через два часа, — на другом конце положили трубку.

Сотрудники ФСК лихорадочно обрабатывали данные. Дежурный техник растерянно щелкал клавишами, пытаясь что-то сообразить. Такого телефона не существовало вообще: Меликянц звонил в пустоту. Или другой телефон был блокирован и закрыт так надежно, что даже компьютеры и техники ФСК не могли к нему подключиться. Наконец через полчаса, подключив дополнительных техников, удалось установить телефон абонента. Это был закрытый телефон резидентуры бывшего ГРУ Минобороны СССР.

Данные немедленно доложили Вадиму Георгиевичу.

— Значит, Грачев, — подумал генерал.

Еще со времен гражданской войны должность министра обороны или главы военного ведомства считалась одной из наиболее важных в насквозь милитаризированном государстве. На праздничных парадах, выстраивающиеся на трибуне Мавзолея серые шляпы и золотые фуражки, давали очень ясную картину, кому принадлежит власть в государстве.

Тем не менее, запуганная после неслыханных репрессий тридцать седьмого года армия никогда не пыталась взять реванш и всегда исправно служила системе, ставившей глобальную конфронтацию во главу угла.

Возглавлявшие данное Министерство полководцы действительно были незаурядными личностями, часто выдающимися военноначальниками, широко известными в армии и народе. Такими были Жуков и Ворошилов. Ряд выстраивался достаточно солидный, особенно после войны, когда ведомство возглавляли по-настоящему боевые офицеры — Малиновский, Гречко, Соколов, Язов. Даже выпадающий из этого ряда Устинов был выдающимся организатором военной промышленности, в тридцатилетнем возрасте отвечавшим за поставки целой отрасли на фронт, и немало сделавший для укрепления престижа и авторитета армии. Продолжателем этих традиций становится боевой, заслуженный генерал Павел Сергеевич Грачев. Нужно отдать ему должное. В Афганистане он не прятался за спинами своих подчиненных. Проигравшие войну политики Горбачев и Шеварднадзе позднее попытаются списать все просчеты на военных. На самом деле армия проявит себя в Афганистане достаточно мобильным, сильным организмом, успешно решающим поставленные боевые задачи. А генералы Громов, Грачев, Руцкой докажут на деле что страна, пославшая их в адское пламя этой войны, может рассчитывать на их боевую выучку.

Грачев оказался в Афганистане после окончания Военной Академии им. М. В. Фрунзе. Там он действовал решительно и твердо, запомнившись своей рассудительностью в сочетании с личной храбростью. Генерал Грачев был замечен и отправлен в Военную Академию Генерального штаба, после чего стал первым заместителем командующего воздушнодесантных войск СССР, позднее возглавив эти элитарные подразделения.

Во время августовских событий девяносто первого года именно его двойственная позиция уберегла Белый Дом и лично Бориса Ельцина от крупных неприятностей. Именно генералу Грачеву было предложено развернуть военную технику в Москве.

Грачев сделал все, чтобы объективно саботировать это мероприятие. Формально подчинившись, он вывел танки, но прекрасно зная, что они идут без боекомплектов, дал об этом знать другой стороне. Осведомленные люди стали воспринимать танки у Белого Дома, как смешной камуфляж неудавшегося путча.

В ответ на личную просьбу Ельцина он обещает прислать роту охраны, но на всякий случай решает обезопасить себя, докладывая своему непосредственному начальству в Министерство обороны (генералу Моисееву) о посылке в район Архангельского роты десантников. Разумеется, об этом становится известно и Председателю КГБ В. Крючкову. Рота действительно развернется в Архангельском, но во главе ее будет стоять переодетый подполковник КГБ Зайцев.

Почувствовав настроение людей, своих офицеров, не склонных идти на штурм Белого Дома, Грачев очень терпеливо выжидает, решая, кто именно победит в августе девяносто первого года. В Белый Дом посылается генерал Лебедь, однокашник Грачева по Рязанскому десантному училищу. В случае приказа Лебедь самостоятельно будет осуществлять блокирование здания Белого Дома. Прямолинейный военный, генерал Лебедь откровенно заявит Ельцину, что в случае штурма их оборона не продержится и десяти минут.

Но среди руководства ГКЧП нет единства, нет лидера и, кроме того, они бездарно упускают время, теряя инициативу. Двойственная позиция самого Горбачева не дает возможности действовать смелее, без оглядки на Президента СССР. Вскоре обстановка начинает меняться. Так и не решившиеся что-либо предпринять путчисты вылетают к Горбачеву в Форос, где их и задерживают.

Двадцать первого августа, когда самолет Горбачева возьмет курс на Москву из Фороса, Грачев окончательно сделает свой выбор, перейдя на сторону Ельцина. Уже в мае будущего года он будет назначен министром обороны России. Но пока он еще не всесильный министр, не тот человек, который на глазах миллионов телезрителей может опаздывать на встречу с Президентом, демонстративно показывая на свои якобы отстающие часы.

Его звездный час наступит в октябре девяносто третьего года. Он попытается снова повторить свой трюк, выжидая, кто победит я стараясь не предпринимать активных действий. Пока в Останкино будет идти настоящий бой, пока в мэрии будут избивать работников МВД, он станет уверять Президента, что вверенные ему войска движутся к центру города. Только под утро разгневанный Президент догадается, что Грачев просто блефует. Позвонив начальнику ГАИ, Президент узнает, что в городе вообще нет никаких войск. И тогда он отправится на коллегию Министерства обороны, требуя немедленного ввода войск. Генералы его явно не поддержат, а Грачев потребует письменного приказа.

После сильных колебаний Ельцин его наконец подпишет и этим окончательно развяжет руки своему министру. Правда, для этого придется посадить офицеров в танки, выдавая им неслыханные премиальные. На глазах всего мира военные начнут расстреливать здание законно избранного парламента страны, выполняя приказ министра обороны.

После этих событий Грачев становится одним из тех, кто определяет официальную политику Российского государства, хорошо сознавая, что Ельцин, дважды обязанный ему своим спасением, не посмеет его тронуть. Вместе с тем, как типичный советский генерал, он не будет претендовать на расширение объемов своей власти, понимая, как смешон он будет в политике. К достоинствам Грачева следует отнести разработку военной стратегии России, создание мобильных, вполне боеспособных, отвечающих последним достижениям науки и техники, армейских частей, возрождение традиций армии.

Но после октябрьских событий в этой огромной армии отныне будет распоряжаться только один человек — генерал Павел Грачев.

Конечно, в Шереметьево должен был ехать Подшивалов. Он был единственный, кто не улетал вместе с ними и потому единственный, кто мог иметь при себе оружие. В отличие от большинства аэропортов мира Шереметьево-2 не было оборудовано специальной контрольной системой при входе в здание аэропорта. Практически можно было пронести все, что угодно — взрывчатку, оружие, наркотики. Контроль действовал только при пересечении границы. И потому Подшивалов должен был провожать их в аэропорту, страхуя всю группу.

Первыми прошли паспортный и таможенный контроль Меджидов с Сусловой. За ними прошел Сулакаури. Только когда он вошел между стойками пограничников, Подшивалов спокойно отправился в центральное здание ФСК, на встречу с Вадимом Георгиевичем. Он не знал, да и не мог знать, что в аэропорту Брюсселя каждый прибывающий из Москвы самолет будут встречать двое незнакомцев. В руках у них будут фотографии Меджидова.

Полет прошел нормально и, первым миновав паспортный контроль в столице Бельгии, вышел Сулакаури. Он сразу обратил внимание на эту странную парочку, расположившуюся слишком профессионально для простых встречающих. Они стояли так, что могли видеть любого выходящего гостя, оставаясь практически невидимыми. Теймураз сумел обнаружить их, лишь вернувшись обратно. От него не укрылось, как оживились эти двое, заметив Меджидова и его спутницу.

Поймав такси, Меджидов и Суслова поехали в отель «Шератон», в уже заказанный номер. Начавшаяся «капитализация» России принесла свои видимые плоды хотя бы для разведчиков. Если раньше нелегалы, изображавшие советских людей, жили во второразрядных номерах третьесортных гостиниц, то теперь «новые русские» уверенно заказывали себе люксовские номера в самых лучших отелях мира.

По своей легенде Кямал Фаткулин и Елена Сизова должны были останавливаться только в «Шератоне», ведь глава семейства был совладельцем одной из крупнейших компаний России. Правда, никто в этой компании никогда и не слышал о таком человеке, но это были уже детали, на которые можно было не обращать внимания. Конечно, если бы Меджидов пытался закрепиться для работы в Бельгии, его биография была бы продумана до мелочей. Даже последний курьер в этой компании слышал бы историю о Фаткулине, умном или глупом, смелом или трусливом, смотря по легенде, но так как пребывание в столице Бельгии в перспективе должно было занять всего несколько дней, можно было рискнуть, воспользовавшись и такой биографией.

Взяв большие апартаменты, приехавшие гости поднялись в свой номер в сопровождении портье. Оба следовавших за ними незнакомца расположились в холле гостиницы, обложившись местными газетами. Следивший за ними Сулакаури пытался вычислить, какое ведомство представляют эти «ракеты».

На работников посольства они явно не тянули. Местную безопасность Сулакаури отбросил сразу, у ребят были слишком советские затылки. На представителей Примакова тоже никак не походили, служба внешней разведки просто не позволила бы им сидеть так открыто рядом друг с другом. Это могли быть либо представители ГРУ, либо представители какой-либо другой организации, занимавшейся вопросами специфического характера за рубежом.

Он позвонил в номер Меджидова, предупредив его контрольной фразой о начавшейся охоте. Меджидов положил трубку, обернувшись к Сусловой.

— Все в порядке. Нас уже «встретили».

— Позвонил Теймураз? — поняла женщина.

— Да, их двое. Но он видимо не знает, из какого они ведомства. Может быть из ФСК, прислали для надшей охраны, может «ракеты», которые должны перекрыть нам доступ к документам.

— Что будем делать? — спросила Суслова, — какой у нас вариант действий?

— Нулевой, — засмеялся Меджидов.

Она ничего не поняла, недоумевающе посмотрев на него.

Он переоделся, затянул новый галстук, купленный в аэропортовском «фри шопе», причесался и, подмигнув женщине, пошел к лифту. Настроение у него было прекрасное.

Своих наблюдателей он засек сразу. Недалеко сидел Сулакаури. Он подошел поближе к незнакомцам. Оба усиленно делали вид, что читают газеты.

— Ну что, ребята, — громко сказал Меджидов, — все следите, следите. И не надоело вам этим заниматься?

Оба одновременно посмотрели на него испуганно и враждебно.

— Никаких документов нет, — засмеялся Меджидов, — все это чистый блеф.

XIV

Утро следующего дня не обещало тех неприятностей, которые случились в этот день. Вадим Георгиевич встречал его вместе с Подшиваловым. Ему сразу понравился этот немногословный, спокойный полковник, умело анализирующий ситуацию. Незнакомец, на которого так и не смогли выйти эксперты ФСК, не позвонил Меликянцу. Закрытый телефон бывшего ГРУ мог принадлежать кому угодно и теперь методом исключения весь технический отдел определял место, где мог находиться этот незнакомец.

С развитием техники стало возможным не только мгновенно определять любое место, откуда шел звонок, связываясь практически с любой точкой мира, но и блокировать информацию, искажая компьютерный код, при котором рассеянный луч со спутника не давал возможности четко зафиксировать место нахождения абонента. Именно такая суперсовершенная техника была применена в случае с хозяином Меликянца и теперь, терпеливо отделяя ложные зерна, эксперты искали одно единственное. Генералу доложили, что уже к вечеру можно надеяться на успех.

Моторин, вернувшийся в свой ресторан, продолжал обманывать посетителей, Никифорова находилась на даче, а Меликянц в своем офисе. Все ждали дальнейшего развития событий. И они не замедлили последовать.

Вечером, когда Моторин выходил к своему автомобилю, наблюдатели обратили внимание, что всегда мывший его машину сторож ресторана исчез, и автомобиль был довольно грязным. Это сразу заметил и Моторин, взбешенный таким невниманием к своей машине. Вместе с тем автомобиль был отогнан от своего обычного места и стоял во внутреннем дворике ресторана. Торговавшие на углу бананами сотрудники ФСК обратили внимание и на другой странный факт — сторож исчез еще утром, до того как автомобиль перегнали во двор.

Моторин долго кричал у автомобиля, осыпая ругательствами всех своих работников. Затем, отведя душу, он наконец сел в машину и завел мотор. Взрыв был такой мощный, что загорелись близлежавшие постройки — кухня и сарай. Прибывшие пожарные с трудом потушили уже начавший распространяться огонь.

Вадим Георгиевич сразу понял, что противник нанес ответный удар. В офис к Меликянцу и на дачу Никифоровой выехали дополнительные оперативные группы для срочного ареста. За обоими следили достаточно мощные группы наблюдателей, но когда оперативники ворвались на дачу Никифоровой, она сидела в беседке бессмысленно улыбаясь. Снайпер прострелил ей аккуратно висок, причем сделал это мастерски, использовав шум двух самосвалов, утром привозивших песок для дачи.

Сообщения этого дня вызывали нарастающее раздражение руководства ФСК. К Артуру Меликянцу поехало сразу пятеро оперативников, с радостью убедившихся, что он еще жив. Его окружили и почти понесли, бережно охраняя от возможного выстрела. Через полчаса он был в кабинете Вадима Георгиевича.

Генерал попросил Николая Аркадьевича и полковника Подшивалова присутствовать при их разговоре. Николай Аркадьевич, относившийся к Подшивалову гораздо лучше, чем к Меджидову, охотно согласился.

Меликянц, уже догадавшийся, куда его привезли, был мрачен и задумчив, не сказал ни слова во время своего принудительного этапирования.

— Добрый вечер, господин Меликянц, — начал генерал, — вы понимаете, куда вас привезли?

— Конечно, понимаю, — кивнул тот, — и даже, как видите, не особенно возмущаюсь, вспоминая о наших демократических правах.

— Это вы правильно делаете. Вы ведь опытный человек. Давно сотрудничаете с органами. Поэтому не будем играть с вами. Нас очень интересует ваше сотрудничество с Никифоровой, Моториным, Корженевским. Думаю, вы все поняли.

— Уже давно. Но именно поэтому я вам ничего не скажу. Если бы был менее опытный, понадеялся бы на вашу защиту — такая слава. А теперь нет, ничего не скажу.

— Это уже кое-что. Значит, вы считаете, что наше учреждение не сможет вас защитить, даже со своей славой? — не удержался от сарказма генерал, — дешево цените.

— Нет, товарищ генерал. Я сотрудничаю с органами разведки много лет и все отлично знаю. Выжатый лимон, уже не лимон, говорят на Востоке. Это засохшая корочка. А я хочу еще немного остаться лимоном, даже в вашей тюрьме.

— Значит, у нас нет никаких шансов?

— Простите, никаких.

— Разрешите мне? — попросил Подшивалов, обращаясь к генералу. Тот кивнул головой.

— Господин Меликянц, — спокойно сказал Подшивалов, — вы профессионал и я буду говорить с вами как с профессионалом. Так вот, вы должны знать, что существует масса психотропных средств, под влиянием которых вы расскажете все. Все абсолютно, вспомнив даже ваши детские комплексы. Или вы об этом никогда не слышали?

Меликянц облизнул внезапно пересохшие губы.

— Вы будете меня пытать?

— Не так патетически, — внушительно ответил Подшивалов, — вам просто сделают один укол. И все. Это даже не больно. Но вы расскажете все, абсолютно все, уверяю вас, — снова повторил полковник, хорошо зная, как важно воздействовать на психику допрашиваемого.

— Вы не посмеете, — упрямо возразил Меликянц.

— Почему? — разозлился Николай Аркадьевич, понявший игру Подшивалова, — еще как посмеем.

Меликянц замолчал. Он думал, взвешивая все плюсы и минусы своей беседы.

— Мне все равно не жить, — сказал он немного обреченно, — и в том и в другом случае.

— Почему вы не верите в нашу способность защитить вас? Это становится интересным, — поинтересовался Вадим Георгиевич.

Лысоватый Меликянц достал платок, вытирая лоб, машинально поправил редкие волосы, высморкался.

— Купили за пять копеек, — угрюмо произнес он, — будем считать, что я попался на вашу дешевую уловку. Что вы хотите знать?

— Недавно вы звонили незнакомцу, сообщив, что Корженевский убит. Кто это был?

— Так вы нас прослушивали? Поэтому он не позвонил. Я ведь чувствовал, что-то не так.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Это был майор Никитинский. Мы работали с ним еще в Главном Разведывательном Управлении Министерства обороны. Он тогда был еще молодым лейтенантом. Мы вместе ездили в Ливию и Тунис.

— Он сейчас тоже работает в ГРУ?

— По-моему, да, но, во всяком случае, я видел пару раз его в форме.

— Вы получали от него инструкции и через Никифорову передавали их Моторину?

— Не всегда. Иногда передавал лично, когда было дело, не терпящее отлагательств. Вообще Никифорова и Моторин — это, так сказать, камуфляж. Они ничего не представляют из себя, просто связные. Моторин глуп и к тому же в последнее время начал злоупотреблять спиртным. А Никифорова, строящая из себя светскую львицу, просто бывшая проститутка. Вы же знаете, как это бывает. Они пригласили к себе на дачу одного из самых известных поэтов, а в разгар его выступления умудрился заснуть, всхрапнув на весь зал. Столько было хохота, впрочем, это типично и для других купчиков. Им нужны книги для маскировки, чтобы прикрывать их дурь. У них огромные библиотеки стоят заполненные никогда не раскрытыми книгами.

— Кто входил в вашу преступную группу? — поинтересовался Николай Аркадьевич.

— Не надо так громко — преступная группа. Никто не входил. Я вообще был шестеркой, сказал, отвалил. Мне поручали, я передавал. Все делали другие. Вот как, например, уже упомянутый вами подполковник Корженевский. Кстати, его действительно убил какой-то бандит или его убрали вы?

— Это был несчастный случай, — ответил Вадим Георгиевич.

— Спасибо. Так вот, я продолжаю. Мое дело было передать.

— Подождите, а что, они сами не могли встречаться без посредников?

— А деньги, — хищно улыбнулся Меликянц, — а откуда бы они брали деньги?

— А откуда их брали вы?

— Лицензии. Мне помогали получать лицензии на вывоз ценных металлов, нефти, леса. Я, разумеется, финансировал все их… гм, так сказать проекты.

— И много денег уходило на эти проекты?

— Порядочно. Уверяю вас — лучше бы я платил все налоги. Но спорить было бесполезно. Поэтому, если вы считаете меня организатором и вдохновителем, то напрасно, я всего лишь обычный связной.

— Кто еще входил в вашу группу?

— Кому еще я передавал сведения? — уточнил Меликянц, — больше никому.

— Если вы будете врать по мелочам, мы решим, что вы врете постоянно, — строго напомнил Вадим Георгиевич, — вспоминайте скорее.

— Еще был один офицер из разведки, но он погиб полгода назад.

— Как его фамилия?

— Кажется, Бахтин.

— И все?

— По-моему, все.

— А майор Макаров?

— Это меня не касалось, — сразу заявил Меликянц, — даже не моргнув глазом, — он, кстати, был из вашего ведомства.

— Вы все время врете, — строго заметил Вадим Георгиевич, — а могли бы говорить правду, хотя бы из чувства благодарности.

— За то, что вы меня сюда привезли? — быстро пошутил Меликянц.

— За то, что мы спасли вашу жизнь. Сегодня убиты Моторин и Никифорова.

Меликянц побледнел.

— Вы шутите.

— Вот фотографии.

Генерал бросил ему на стол пачку фотографий, уже привезенных оперативниками ФСК.

Меликянц, обливаясь потом, дрожащими руками перебирал фотографии. Затем закрыл лицо руками.

— Они меня убьют, — тихо произнес он, — они меня найдут и убьют. А ведь жена говорила — давай останемся на Кипре. Зачем нам возвращаться в Москву?

— Убить, кстати, могут и там. Вернее, чем в Москве.

— Это я знаю, — вздохнул Меликянц, — но можно было продать там виллу и уехать в Австралию или Новую Зеландию. Там бы не нашли.

— Кто это они, вы можете объяснить?

— Я не знаю, я действительно ничего не знаю. С Никитинским я связан давно. Знаю, что он очень, очень влиятельный человек. Через него можно получить любую подпись любого должностного лица. Он выходит на самых высших чиновников государства. Но кто конкретно за ним стоит, я не знаю. Может, Шумейко, он несколько раз подписывал нам необходимые документы. Может, еще кто-нибудь из высших руководителей, я, правда, не знаю и боюсь знать.

— В Вильнюсе и Санкт-Петербурге недавно погибло двое бывших сотрудников КГБ. Вы об этом знали?

— Конечно, знал. Сам передавал сведения и их адреса. У Корженевского была своя группа. Все уголовники, шпана всякая. Но работали хорошо. Эти убийства их рук дело.

— А майору Макарову? Кто ему передавал сведения?

— Тоже Никитинский. Часто совсем необычные поручения передавались через Никифорову. Например, несколько дней назад было такое: «Уберите болтуна ночью в Центре». Какого болтуна, какой ночью, какой Центр я не знаю и знать не хочу. Просто исправно отрабатываю свои гонорары.

— Из-за вас погибло столько людей, — тихо произнес Вадим Георгиевич, — на вашей совести десятка два людей.

— Только не надо меня винить. Это не на моей совести. А на совести, во-первых, тех, кто отдавал приказ, во-вторых, тех, кто убивал. Я всего лишь был связным.

— Опять начали. Примеры Никифоровой и Моторина.

— Очень сильно. Именно поэтому я настаиваю — ничего не знаю, ничего не видел. И знать не хочу. Прошу, кстати, учесть, что я добровольно сотрудничаю с вами.

— Вы умный человек, Меликянц, и не надо выдавать себя за мелкую сошку, — заметил генерал. — Может, вы все-таки скажете, кто может за этим стоять?

— Да. Умный человек. Это так высоко… Тот, кто стоит за Никитинским, летает так высоко… Даже вам его не достать. И потом, это только мои предположения.

— Как вы думаете, Никитинский по-прежнему работает в ГРУ?

— Вы уже спрашивали. Раньше точно входил, сейчас не уверен.

— Кому могла понадобиться смерть Моторина и Никифоровой?

— Господи, да дураку ясно. Вы ведь наверняка прослушивали все мои разговоры после приезда. Кстати, сообщение Макарову передавал не я. Никифорова получила его от Никитинского и передала через Моторина. Я тогда был на Кипре. Просто, потом покойная, какой ужас, Элеонора Алексеевна мне все рассказала.

— Как вы вышли на Корженевского и Макарова?

— Через Никитинского, мне дали их телефоны и сказали, как с ними связаться еще несколько лет назад.

— Вы знали что-нибудь о людях, которых убивали в Вильнюсе и Санкт-Петербурге?

Николай Аркадьевич насторожился. Подшивалов подвинул стул ближе. Меликянц сразу почувствовал общий интерес.

— Они были из какой-то засекреченной группы. Какая-то темная история. И потом, у них оказались документы, которые очень хотелось изъять шефу Никитинского. Он просто требовал от меня поскорее передать это сообщение Корженевскому.

— Но если они знают что-то про документы, не лучше ли этих людей оставлять в живых?

— Конечно, лучше. Но вашу логику, логику специалистов секретных служб, иногда очень трудно понять. Вернее, невозможно.

— Название группы упоминалось? — спросил Подшивалов.

— Кажется, нет. Впрочем, я могу вспомнить, По-моему, группа «О». Что-то связанное с деньгами за рубежом. Они вывозили в августе девяносто первого какие-то документы с номерами зарубежных счетов и названиями зарубежных банков, где лежали деньги ЦК КПСС.

В этот момент генералу доложили, что шифровальщики и специалисты из компьютерного центра ФСК завершили свою кропотливую работу. Удалось установить имя абонента, который беседовал с Меликянцом Это был бывший сотрудник ГРУ Министерства обороны России майор Никитинский. Генерал выслушал сообщение молча и положил трубку. Он решил не говорить пока, до конца допроса, что первоначальные действия его товарищей, участвующих в допросе, были правильными и информация, даваемая Меликянцом, если не на все сто, то на пятьдесят процентов уже соответствовала действительности.

Разветвленная сеть, в которую входили сотрудники ГРУ ФСК и МВД, могла быть создана только под покровительством исключительно важного лица в окружении Президента либо премьера России. Это отчетливо понимали оба — генерал и полковник Подшивалов. Но если для первых это было почти непреодолимое препятствие, то для второго дополнительный стимул узнать имена убийц его товарищей. Перед тем как заехать в Главное здание ФСК, где сидел Вадим Георгиевич, полковник Подшивалов положил на всякий случай в карман маленькую иголку, из тех, которыми они пользовались за рубежом, предварительно смазав ее особым составом.

Внешне оставаясь спокойным, он представлял, как этот тип, строящий из себя саму невинность, отдавал приказы о ликвидации его товарищей. Ковальчук после операции уже начал поправляться, но на всю жизнь остался инвалидом, у него были ампутированы ноги. И теперь, сидя напротив Меликянца и видя столь зримое воплощение зла, Подшивалов делал вид, что его совершенно не задевает эта беседа, столь мучительная для него в других обстоятельствах.

Но самое большое потрясение он испытал после следующих слов Меликянца:

— Мы знали, что эти самые документы находятся в Бельгии. И теперь там постоянно дежурит целая команда людей Корженевского. Они ждут руководителя этой группы, у них должен быть его портрет, переданный Макаровым. Так мне, во всяком случае, сообщила Никифорова.

— Значит, если руководитель этой группы «О» появится в Бельгии, он попадет в засаду, — уточнил встревоженный Вадим Георгиевич.

— Я думаю, у него не будет шансов, — не раздумывая, ответил Меликянц.

XV

Обе «ракеты» сидели словно приваренные к своим местам Меджидов сел напротив.

— Нужно было для такого дела ехать, за нами из самого аэропорта. Могли бы сказать еще там. Никаких документов давно, нет. Все уже в России.

— Вы ошиблись, — неуверенно сказал один из незнакомцев, помоложе, лет двадцати пяти.

— Конечно. Поэтому вы здесь. Только хочу вас предупредить, чтобы не теряли зря времени.

— Мы просто ждем здесь своего друга, — снова сказал молодой. Другой, постарше, напряженно молчал. Было почти слышно, как со скрипом работают его мозги, пытавшиеся понять, почему Меджидов вместо того, чтобы прятаться от них, ведет себя так нахально.

— Все кончено, ребята, — махнул рукой Меджидов, — хотите выпить? Оба молчали.

— Не хотите, не надо. Просто я должен был сказать, что все кончилось. Меня еще в Москве предупредили о вашей встрече в аэропорту. Раньше это действительно было важно. А сейчас нет. Если не верите, позвоните в Москву, узнаете. Это так просто. Говорю вам — все закончилось.

Иногда неожиданный маневр может спасти всю операцию. Нахальство Меджидова могло не сработать, будь тут люди Примакова или Ерина. Но перед ним сидели профессионально подготовленные уголовники, которые вполне допускали, что человека, еще вчера взятого в оборот, сегодня могли оставить в покое. Привыкшие к предательству, они не видели ничего дурного в том, что объект, за которым они охотились, мог переметнуться на сторону их хозяев. С их точки зрения это был как раз здравый поступок. И потому они были в некотором замешательстве — верить или не верить Меджидову. Времени на размышления он им не давал.

— Мы ничего не знаем, — решительно заявил старший, — вы ошиблись.

— Тогда извините, — Меджидов встал, посмотрев на часы, — на вашем месте я все-таки выяснил бы, говорю ли я правду. Позвоните в Москву, все узнаете.

С этими словами он ушел, а оставшиеся двое громил долго спорили, пытаясь сообразить, говорил ли он правду. Наконец приняли почти компромиссное решение. Тот, что помоложе, остался сидеть в холле, другой, постарше, отправился звонить. Сулакаури незаметно последовал за ним.

Звонить из «Шератона» незнакомцу явно не хотелось. Здесь были свои понятия об экономии. На этом и строился весь расчет Меджидова. Ошеломленные его натиском, они и подумать не могли, что кто-то в свою очередь следит и за ними. Профессиональные разведчики знали, что за группами наблюдения всегда идут контрольные группы. Человек, за которым наблюдают, может быть не один, вернее, если это профессионал, его может страховать кто-то из его помощников. И тогда группа наблюдения в свою очередь становится объектом наблюдения уже со стороны других лиц. Для этого и существует контрольная группа, все ставящая на свои места и убирающая ненужных свидетелей. История разведки полна таких случаев, когда наблюдение велось перекрестными методами по второму, третьему, четвертому кругу.

Напротив гостиницы был небольшой бар и вошедший туда незнакомец попросил разрешения позвонить. Бармен кивнул головой, протягивая телефон. Незнакомец, заказав двойную порцию виски, стал набирать номер. Сулакаури сумел почти идеально определить номер телефона, благо аппарат был с диском и пока тот крутился, можно было просчитать цифры.

— Это я, — сказал незнакомец, — наши гости прибыли. Их двое. Он и она. Выдают себя за мужа и жену и живут в «Шератоне». Нет, с ними больше никого не было. Конечно, проверяли. Но этот типчик говорит, что все кончено. Да, так и сказал — все кончено. Документы, мол, отправлены в Москву, а он сам о нас все знает. Нет, мы ему ничего не сказали. Нет, он нас видеть не мог. Понимаю. Тогда мы подождем ребят и потом уедем. Да, обязательно вернемся сразу.

Незнакомец положил трубку, заказав еще один виски. Сулакаури понял, что руководитель этой группы принял единственно правильное в таких случаях решение — заменить этих двоих, уже засветившихся агентов, на двух других, новых. При этом русские лица, стриженые затылки, неумение и нежелание говорить на иностранных языках сразу выдавали подопечных подполковника Корженевского.

Незнакомец вернулся в отель, и Теймураз, благоразумно державшийся чуть сзади, вернулся следом. Через полчаса приехала другая пара и, коротко поговорив, они разъехались. Поймав такси, Сулакаури последовал за первой парой. Ехали довольно долго, пока, наконец, выехав на окраину Брюсселя, не оказались перед небольшим домом. Незнакомцы позвонили, и им отперли дверь, затем раскрыли ворота, давая возможность автомобилю въехать во двор.

В «дипломате» Сулакаури уже лежал прибор «фрази», позволяющий подслушивать на дальних расстояниях. Он настроил прибор на окна дома, подошел поближе, почти вплотную к дому.

— Он блефует, — говорил уверенный сильный голос, — документы должны быть здесь, в Бельгии.

— А если он говорит правду?

— Я уже заказывал Москву, там никто не отвечает.

— Надоело здесь жить, — пожаловался чей-то молодой, почти мальчишеский голос, — ждали, ждали. А он вот приехал и говорит, что все кончилось. Откуда он знает про нас? Раз ему сказали, может, действительно, документы уже в России.

— Какого черта, — рявкнул характерный начальствующий баритон, — это нас не касается. Может, наши ребята засветились, а он начал пылить. Нужно все спокойно проверить. Я уже звонил в Москву, никто не отвечает.

— Может, он сказал правду?

— Узнаем из Москвы, тогда решим. Но наблюдение снимать не будем. Чтобы на нас не думали. Еще решат, что эти документы нужны были нам, и все. Раз, два и в покойнички.

— Типун тебе на язык, — сказал другой голос, — на шел о чем говорить. Если понадобится, скорее мы уберем эту парочку, чем они обманут нас. Это только в кино разведчики бывают умными, а в жизни они часто абсолютные идиоты.

По раздающимся голосам Сулакаури понял, что в доме находится человек пять-шесть.

Он вернулся на трассу, поймал автомобиль, поехал в город. Теперь все детали операции были ясны. Весь следующий вечер, устроившись в гостинице «Брэдфорд», расположенной недалеко от «Шератона», он разрабатывал схему проникновения в дом. Поздно ночью к нему присоединился Меджидов, сумевший незаметно уйти из отеля. Лена заказала ужин в номер, и когда пришел официант, он ушел вместе с ним, спустившись на кухню и уйдя через другой вход. В это время Лена, спустившись вниз и не обращая внимания на две другие «ракеты», обратилась к портье с громким вопросом:

— Мой муж спрашивает, не было ли ему почты?

— Нет, — успокоил ее портье, — никакой почты пока еще не было.

«Ракеты», слышавшие этот обмен репликами, спокойно сидели за столиком в холле гостиницы. Объекты были на месте и это было самое важное. Воспользовавшись чемоданчиком Сулакаури и купив некоторые необходимые детали, Меджидов и Сулакаури уже чувствовали, что этот тур пройдет в их пользу.

В третьем часу ночи они выехали по направлению к дому, где скрывались «ракеты». Конечно, никакого наблюдения выставлено не было. Жизнь в Бельгии, на лоне природы, имея полные карманы денег, может расслабить и не таких сильных людей. А тут были типы, ни разу в жизни не выезжавшие за рубеж. Свалившуюся на них командировку они рассматривали как легкое времяпрепровождение, не сознавая, что столкнуться им придется с наиболее подготовленными офицерами бывшего КГБ СССР. Силы были явно неравны. Шесть бывших уголовников, пусть даже и натасканных на наблюдение и оперативную деятельность и два супер-профессионала, занимающихся этой работой всю свою жизнь. Силы были неравны и были в пользу группы «Октава».

Открыв ворота, они прошли во двор и незаметно вышли к заднему входу в дом, через кухню. Дверь, конечно, была закрыта, но открыть ее было делом нескольких минут. Уверенные в своей безнаказанности, бандиты даже не закрыли внутреннюю дверь, отделявшую кухню от квартиры. Им и в голову не могло прийти, что кто-то может попытаться залезть в дом, где находятся шестеро (а в другие дни — восемь) человек, умеющих драться и не боящихся человеческой крови. Первого они увидели в коридоре, выходившего в туалет. Он был усыплен при помощи обыкновенного эфира и связан за полминуты. Второй, спавший на диване перед телевизором, даже не пошевелился, когда в комнату вошли офицеры. Он был мертвецки пьян. На него эфир действия не оказал, и они просто связали его, попросив не кричать. Правда, в качестве весомого аргумента Сулакаури закрыл ему рот носовым платком. Еще двоих повязали в спальне. Этим, правда, пришлось прикладывать эфирные платки и долго ждать, пока они успокоятся. Достав оружие, офицеры двинулись дальше по коридору, и вскоре пятый член банды был связан и усыплен. Правда, на этот раз случайный шум все-таки был. Бандит, падая, задел ногой небольшой столик с вазой, которая, слетев на пол, разбилась.

Правда, нигде не было руководителя этой группы. Меджидов обратил внимание, что во дворе не было ни одного автомобиля, даже того, на котором приехала первая пара. Видимо, шеф группы отсутствовал, реши позволить себе небольшой отпуск. Они остались eго ждать. Это был единственный человек, который их интересовал.

Резкий телефонный звонок прервал все их мысли.

Звонили долго, но они не поднимали трубку, сидя друг против друга. Через полчаса к дому подъехал автомобиль. У ворот он остановился, требовательно просигналив. Не дождавшись, когда ему откроют, сидевший за рулем человек вышел из машины и, сильно хлопнув дверцей, открыл двери сам, загоняя машину во двор.

Он осторожно начал подниматься по ступенькам, ведущим в дом. Меджидов обратил внимание на его походку, решив, что перед ним не обыкновенный бандит.

Тот вошел в здание, чуть поколебался и направился в столовую, не издав при этом ни единого звука. Вошел в комнату, сел за столик и достаточно громко сказал:

— Генерал Меджидов, где вы?

Эффект был сильным. Счет стал равным. Это был профессионал.

Меджидов вышел из укрытия, с оружием в руках, уже понимая, что оно не понадобится.

— Здравствуйте, — почти весело сказал хозяин дома, — вы генерал Меджидов?

— С кем я говорю?

— Полковник Пашков, — улыбнулся хозяин дома, — мне пришлось поломать голову, прежде чем я разгадал ваш план. С вами приехал еще кто-то?

Сулакаури стоял в коридоре, слыша каждое слово, но не входя в комнату.

Меджидов сел напротив Пашкова.

— А как вы думаете?

— Этот ваш трюк с узнаванием наружного наблюдения был удачным, — засмеялся Пашков, — впрочем, это старый трюк. И мы на него не попались.

Меджидов почувствовал, что у Пашкова есть какие-то козыри, которые он держит в кармане, не решаясь вытащить.

— Откуда вы меня знаете? — спросил он.

— Я работал в ГРУ и еще тогда ходили легенды про группу «О», — заулыбался Пашков. Вернее, двигались его губы. Глаза оставались такими же бесстрастными, как у Меджидова.

— Никто вас никогда не видел, но все считали, что вы существуете, выполняя особые поручения бывшего советского руководства, — Пашков протянул руку, взял стоявшую на столике бутылку коньяка и налил немного в стакан. — Хотите?

Меджидов покачал головой.

— Не пью.

— Как хотите, — Пашков чуть пригубил коньяк, — работа за рубежом имеет свои плюсы, — улыбнулся он, — что вы сделали с моими людьми? Пристрелили их?

— Конечно, нет. Они все здесь — живые и невредимые. Нам не нужны неприятности с бельгийской полицией.

— Оперативно, — Пашков поставил стакан на столик, — класс впечатляет. Но боюсь, что счет равный.

— Что вы хотите сказать?

— Ваша супруга. Сейчас она в руках моих людей, — чуть усмехнулся Пашков, — разве можно оставлять надолго такую хрупкую женщину с двумя настоящими бандитами?

— Вы ее взяли в гостинице? — понял Меджидов Пашков просчитал варианты, как настоящий профессионал, нанес ответный, весьма болезненный удар.

— Разумеется. Я мог бы и раньше догадаться, едва увидел вас на фотографии. Мы были вместе в Афганистане. Тогда вас сопровождали трое офицеров — Корин, Костенко, Семенов. С последним я работал довольно долго, с восемьдесят восьмого по девяносто третий. В октябре, во время событий в Москве он погиб, но очень хороший парень был.

Меджидов вспомнил компьютерный анализ Подшивалова.

— Вас потом тоже было трое, — медленно сказал он. — Вы, Евгений Семенов и… майор Никитинский.

Пашков захохотал.

— Вот это работа. Неужели сейчас вспомнили? Гениально, просто гениально.

— Что вы хотите? — оборвал его смех Меджидов.

— Документы. Они нам очень нужны.

— Кому это «нам»?

— Нам, это новой России. Можете не сомневаться, я патриот своей страны, хотя и использую здесь всякую шваль. Такие документы, такие архивы должны быть на территории России. И, простите, их не должны охранять литовец Билюнас, грузин Сулакаури, азербайджанец Меджидов и украинец Ковальчук. Вы не находите?

— Когда мы их вывозили, мы все были советскими гражданами.

— Тогда да, сейчас нет. Это существенная разница.

— Документы уже в Москве, — тихо произнес Меджидов.

— Что? Только не надо блефовать.

— Я не блефую. Мы сдали их людям Примакова. А сюда мы прибыли как наживка. Наживка на дурака, посчитав, что вы обязательно клюнете, заинтересовавшись нами. И через вас мы выйдем на ваших хозяев.

Пашков вдруг понял, что это может быть правдой.

— Если это так, вы не сможете уйти из Бельгии. Вы не сможете вернуться в Россию. У вас нет никаких шансов.

— Давайте, я сначала поговорю со своей женой.

— Она действительно ваша жена?

— Это не ваше дело.

— Как хотите, только сначала я поговорю сам.

Пашков быстро набрал номер, опасаясь подвоха. Трубку подняла Лена.

— Мадам Сизова, — приторно-сладким голосом спросил Пашков, — как вы себя чувствуете?

— Ничего, — очень тихо ответила женщина.

— Я передам трубку вашему мужу.

Он передал трубку Меджидову.

Зачем я ее взял, с болью подумал Меджидов. После стольких потрясений опять такая драма. Ведь должен был ее оставить в Москве. Должен был понимать ее состояние. После такого потрясения везти ее в Брюссель. Она все-таки женщина. Ах, какой я дурак, упрекал себя Меджидов. Никогда себе не прощу, если что-нибудь с ней случится. Но этот Пашков хоть и мерзавец, производит впечатление человека благоразумного. Надеюсь, с ней ничего не произойдет. Он вспомнил вдруг ее голое тело, вырывающееся из рук бандитов и почти застонал.

— Лена, — быстро сказал он, — как ты себя чувствуешь?

— У вас все в порядке? — спросила она. В такой момент!

— Да, да, как ты? Они тебя не обижают?

— Да уже целых семь минут беседуем. Нет, пока не обижают.

— Ты не волнуйся, мы тебя…

До него вдруг дошло, что она сказала.

— Сколько времени вы беседуете? — спросил он, еще не веря в такую удачу.

— Семь минут, — радостно подтвердила она, — целых семь минут.

Число «семь» на их сленге обозначало абсолютную, безусловную победу. Он не верил своим ушам. Теперь не было необходимости притворяться.

— Можешь сказать обо всем сама полковнику Пашкову, — радостным голосом попросил ее Меджидов.

— Хотите говорить?

Полковник, недоуменно посмотрев на него, взял трубку.

— Полковник, — обратилась к нему Лена просто так, — вы не только предатель, вы еще и дурак. Вам удалось застать меня спящей и поручить охранять двум вашим кретинам. Вы, правда, считали, что они со мной справятся в ваше отсутствие?

— Что случилось? — прохрипел Пашков.

— Ничего. Они оба лежат на полу. Их оружие у меня. В следующий раз не врывайтесь ко мне без стука.

Пашков понял все. Вместе с двумя своими подручными он мог захватить Суслову, спавшую в постели. Он даже мог ее оставить в номере, дожидаясь Меджидова. Но самоуверенность подвела полковника. Захватив женщину довольно легко, он был убежден, что двое вооруженных мужчин также легко смогут удержать ее. Он забыл только об одной вещи, Елена Суслова была таким же профессионалом, как и он сам. Ферзь против ферзя, игра идет на равных. Ферзь с двумя пешками имеет преимущество. Но две голые пешки против ферзя не могут продержаться ни при каких обстоятельствах. Что и произошло в номере отеля «Шератон». Он застыл с трубкой в руках, чувствуя, как немеют его ноги.

XVI

Никитинского арестовали прямо на улице. Перекрыв всю дорогу, сразу двадцать человек — лучших сотрудников ФСК — принимали участие в этой операции. Нужно отдать должное майору, он пытался сопротивляться, даже вытащил оружие. Но через полминуты он уже сидел в машине, мчавшейся к зданию на Лубянке.

По дороге он снова пытался оказать сопротивление и когда его ввели в кабинет Вадима Георгиевича, на губах у него была свежая ссадина.

Подшивалов с интересом смотрел на этого человека, судя по всему, и планировавшего убийство его товарищей. Если Меликянц, «Карась», Корженевский и другие были отвратительными исполнителями, пешками в этой сложной игре, то, судя по вырисовывающейся картине, Никитинский был важной фигурой. Николай Аркадьевич, вошедший вслед за ним, как-то победно взмахнул рукой, возбужденно заявив:

— Мы его взяли.

Майор сел напротив генерала, не спросив разрешения, затем демонстративно полез в карман, доставая сигареты и зажигалку. Щелкнул зажигалкой, закурил. Молчание продолжало нарастать.

— Мы хотели с вами побеседовать, — просто начал Вадим Георгиевич.

Никитинский презрительно скривил губы.

— Я ничего не скажу. Вы должны отпустить меня немедленно.

— Почему? Разве вы депутат Госдумы?

— Я работаю в личной охране Президента, — невозмутимо парировал Никитинский, — вам это может стоить ваших погон, генерал.

Вадим Георгиевич промолчал, но Николай Аркадьевич, видимо, растерялся. Он вдруг подумал, что Никитинский вполне может служить в личной охране Президента и тогда его разбитая губа будет скандалом побольше убийства Корина, Подшивалов просто с интересом смотрел на майора.

— У вас есть документы? — спросил Вадим Георгиевич.

— У меня их отобрали ваши люди. Но там есть все. Николай Аркадьевич заглянул в лежавший перед ним конверт. Там было удостоверение и деньги. Удостоверение было действительно на майора Никитинского, сотрудника управления личной охраны Президента.

Генерал почувствовал, что придется возвращаться в провинцию.

— Вы больше не работаете в ГРУ? — спросил Вадим Георгиевич.

— Уже целый год. Я перешел в охрану с ноября девяносто третьего.

— Мы об этом не знали, — очень спокойно сказал генерал.

— Я просто этого не афишировал, — улыбнулся Никитинский, — лучше нужно работать, товарищ генерал.

— Вы не хотите отвечать на мои вопросы?

— Вы же знаете наш статус. Только в присутствии Коржакова или Барсукова,[13] — гордо заявил Никитинский, понимая, что ни первого, ни второго в ФСК пригласить не решатся.

— Вам придется ответить на наши вопросы, — вдруг произнес пожилой генерал.

— Вы с ума сошли, — разозлился Никитинский, — какое вы имеете право?

— Вы обвиняетесь в организации убийства нескольких людей, в связях с преступной группой. Вы будете отвечать на наши вопросы?

— Какие убийства, какие группы? Не буду ничего говорить.

— В таком случае вы можете быть задержаны в соответствии с новым указом Президента на срок до тридцати суток.

— Перестаньте молоть чушь, — закричал взбешённый Никитинский.

Вадим Георгиевич чуть кашлянул.

— Господин Никитинский, я старше вас намного и по званию, и по возрасту. Будьте добры вести себя как полагается.

Никитинский умолк, тяжело дыша.

— Вам ясны ваши права? — строго спросил генерал. Майор, бросив сигарету, отвернулся.

— У вас будет очная ставка с неким Артуром Меликянцом, получавшим от вас задания по организации террористических действий. Нас интересует только один вопрос — кто ставил перед вами эти задачи?

Никитинский снова молчал.

— Считайте себя разжалованным, — убежденно сказал он.

— Это даже хорошо, — парировал генерал, — посижу с удочкой на пенсии. Давно мечтал.

— Вы, видимо, не совсем понимаете, — попытался взять себя в руки Никитинский, — я сотрудник специального отдела личной охраны Президента. На все вопросы я могу отвечать только в присутствии своего начальства, согласно моему статусу.

— Мы информируем ваше руководство, — холодно пообещал генерал, — больше ничего не хотите добавить?

— Больше ничего.

Вадим Георгиевич нажал кнопку селектора.

— Уведите арестованного.

Никитинский изумленно посмотрел на генерала.

— Задержанного, — поправил он.

— Я сказал правильно, — упрямо возразил генерал, — вы арестованы по подозрению в совершении тяжких преступлений. Уведите его.

Когда Никитинского увели, Николай Аркадьевич, стараясь не глядеть на Подшивалова, спросил у генерала:

— Может, не так строго? Все-таки личная охрана Президента.

— Он убийца, — твердо сказал Вадим Георгиевич. В этот момент раздался телефонный звонок. Из Брюсселя звонил Меджидов.

— Нас здесь радушно встретили, — доложил генерал Меджидов, — даже попытались залезть к нам в номер. Мы смогли их всех взять. Всю группу возглавлял полковник Пашков, он раньше работал в ГРУ, а теперь работает в какой-то ассоциации. Нужно задержать Никитинского.

— Уже арестовали. Пашков дает показания на Никитинского?

— Еще какие. Все организовывает этот майор. Пашков ему только помогал. Но самое главное, Пашков рассказал об убийстве Семенова. Запишите: Евгений Семенов, его застрелил Никитинский в октябре девяносто третьего года. Сам лично, на глазах у Пашкова. Они искали документы по приказу представителя личной охраны майора Никитинского. Все показания мы уже записали на пленку. Арестованных выдадим бельгийской полиции, нам они в посольстве ни к чему. — Вы просто молодцы, — не удержался Вадим Георгиевич, — вы нас здорово выручили. Наше посольство уже получило соответствующие инструкции. Срочно доставьте Пашкова к нам на Лубянку. Кажется, мы все-таки распутали этот клубок.

— Да. Теперь уже нет никаких сомнений. Вся деятельность координируется несколькими офицерами личиной охраны. Догадываетесь, кто за этим стоит?

Вадим Георгиевич испугался. Впервые в жизни.

— Да, — хрипло сказал он, — догадываюсь.

Настоящий процесс становления начался довольно давно, когда Борис Ельцин еще был в опале. Бросив скандально ославленного партийного функционера, карьеристы и аппаратчики даже не подозревали, какой промах они совершают. Но в истории Советского государства такого прецедента никогда не было. Как не могло быть вообще опальных министров. В тридцатые годы людей убирали целыми семьями, в семидесятые мирно отправляли на пенсию, в безызвестность. У Ельцина все получилось совсем иначе. Опальный министр, назначенный на свою должность уже после эффектного остракизма, коему его подверг Горбачев на Пленуме Московского горкома, он был избран депутатом парламента, а затем спикером российского парламента. И на всех этапах его нелегкой борьбы с Михаилом Горбачевым за спиной Ельцина незримо стояла фигура Александра Коржакова, будущего начальника личной охраны Президента.

Нет сомнений, что на первоначальном, этапе Коржаков был по-своему предан Ельцину и искренне привязан к нему, понимая, что его дальнейшая судьба напрямую зависит от успешной карьеры самого Ельцина.

Но с течением времени Коржаков из простого начальника личной охраны превратился в самую зловещую фигуру российского руководства. Как профессионал, Коржаков ничем себя особенно не проявил, и после отставки Ельцина с поста Первого секретаря Московского горкома, он также был отправлен отдохнуть, на пенсию. Оставшийся не у дел Коржаков на добровольных началах осуществлял охрану Ельцина, понимая, что перспектив в коммерческих структурах у него нет никаких.

Специалистом-психологом, каким и должен быть начальник личной охраны, Коржаков оказался ниже среднего. Он был только хорош в качестве рядового сотрудника личной охраны. Именно он в августе девяносто первого разрабатывал бредовые планы переодевания Ельцина, заказывал ему накладные усы и бороду, как в дешевых американских детективах, для последующего бегства, в случае необходимости, из Белого Дома. Трудно себе представить неузнанного Ельцина, даже с накладной бородой, тем более, что Президент имел ярко выраженный физический недостаток, который вообще невозможно было скрыть. Отсутствие двух пальцев левой руки и сама фигура Президента делали любую маскировку не просто наивной, но и смешной.

Правда, уже в августе девяносто первого проявятся те тенденции, которые потом дадут кровавые всходы в октябре девяносто третьего. Уже тогда Коржаков создает личную охрану Президента, не подчиняющуюся формально никому, кроме него самого.

Для того, чтобы убрать Ельцина в августе девяносто первого достаточно было одного снайпера, даже просто сотрудника КГБ, умеющего стрелять. Охрана бездарно допускает участие Ельцина в митинге у Белого Дома, где почти двухметровый Президент влезает на танк, представляет собой почти идеальную мишень, как в тире. Разумеется он был в безопасности не благодаря своей личной охра не, а вопреки ей, так как никто всерьез не готовил «ликвидацию» Бориса Ельцина после отказа групп «Октава» и «Альфа».

Вскоре Коржакову подчиняют охрану Кремля во главе с генерал-лейтенантом Барсуковым, т. е. охрану стратегического центра России, а после октябрьских событий в подчинение Коржакова переходит охрана всех (без исключения) наиболее важных объектов высшей государственной власти, в том числе парламента и Совета Министров.

По существу Коржаков незаметно становится важнейшим политическим деятелем новой России. В отличие, скажем, от генерала Власика и Медведева, являвшихся лишь приставленными от НКВД — КГБ офицерами личной охраны Сталина и Брежнева. И пока соратники Ельцина выясняют в полемическом задоре, кто оказывает наибольшее влияние на Президента — Бурбулис, Гайдар, Полторанин, Шахрай или Шумейко, Коржаков уверенно завоевывает все новые позиции.

Под его негласным контролем оказываются практически все силовые структуры страны. После октября девяносто третьего Ерин и Грачев также становятся наиболее видными фигурами политического «Олимпа», когда лично обязанный им Президент подсознательно помнит об их участии в этих кровавых событиях. Но с руководителями разведки и контрразведки Ельцин старается не считаться, предпочитая общаться через Коржакова, им он не обязан ничем.

Участие Коржакова в октябрьских событиях девяносто третьего года до сих пор нигде и никем не исследовано. Между тем именно он стал главным действующим лицом развернувшегося в Москве, на глазах миллионов потрясенных телезрителей кровавого спектакля. Коржаков готовится к этому трудному дню заранее. Именно с его подачи задолго до октябрьских событий из окружения Президента изгоняются Секретарь Совета Безопасности Скоков и руководитель администрации Президента Петров, слишком самостоятельные фигуры в политическом раскладе, и заменяются — вялыми, невзрачными фигурами интеллектуалов Филатовым и Батуриным, ставшим помощником Президента по национальной безопасности и по собственному признанию мечтающим только о хорошем сне.

Третьего октября вечером становится ясно, что практически город постепенно переходит в руки сторонников парламента. Деморализованная, полностью коррумпированная милиция не пытается даже попытаться навести порядок. Стражи закона большими группами просто бегут со своих постов, предпочитая оставлять добропорядочных граждан один на один с разбушевавшимися боевиками. У Президента к тому времени полный паралич воли, и он пытается придти в себя после очередного застолья, вновь отнявшего у него способность здравого рассуждения.

Армейские части, к помощи которых хотят прибегнуть в окружении Ельцина, оказываются неспособными решать хоть какие-нибудь задачи. Министр обороны Грачев, пользуясь моментом и плачевным состоянием Президента, просто обманывает его, уверяя, что танковые колонны уже идут по Москве. Наконец Коржаков догадывается позвонить начальнику ГАИ, через которого выясняет, что Грачев весь день просто виляет дурака, подставляя Президента и его команду.

Разгневанный Черномырдин приезжает в Министерство обороны России и лично проводит коллегию. Благодаря усилиям Коржакова Ельцин находит в себе силы отправиться вслед. В нарушение всех правил, в присутствии Президента, еще не пришедшего в себя окончательно, коллегию продолжает вести премьер. Здесь происходит сам по себе возмутительный акт, который все принимают, как должное. Поддерживающий Ельцина Коржаков просто проходит на коллегию и бесцеремонно рассаживается рядом со своим хозяином.

Это не просто возмутительный факт, это нарушение всяких норм поведения, когда начальник личной охраны осмеливается присутствовать на коллегии Министерства обороны, где находятся Президент и премьер страны. Дальше — больше.

В ответ на суровую критику Черномырдина генералы молчат, не решаясь предлагать что-либо. И здесь (!) в который раз, в нарушение всех норм поведения, слово берет Коржаков (?). Грачев и его генералы отлично сознают, что любое их слово может остаться в истории, когда в случае изменения политической обстановки в России они будут преданы суду как палачи, расстрелявшие законно избранный парламент Коржаков, в отличие от них, таким комплексом не страдает. Он поставил на карту все. И теперь, поднявшись, он поучает Президента, премьера и всю коллегию Министерства обороны, объясняя им, как можно взять Белый Дом. В подтверждение своих слов он приводит одного из своих сотрудников и полковник (!) Захаров[14] втолковывает лучшим генералам страны, как удобнее идти на штурм.

Тут, наконец, не выдерживает даже очень осторожный Грачев.

Не глядя на Коржакова, он обращается к Президенту, попросив у того письменную санкцию на применение оружия в Москве, на ввод танков.

И Президент молчит. Оставив растерявшихся генералов, так и не ответив на вопрос Грачева, Ельцин уезжает с заседания коллегии. Через два часа под нажимом своего окружения он присылает письменный приказ Грачеву лично возглавить операцию. Хитрый Грачев, уже сумевший вывернуться в августе девяносто первого, когда он поочередно предавал то одних, то других, решает уступить пальму первенства другим, благо кандидатов и так слишком много.

Но тут происходит главное «ЧП». Группа «Альфа», на которую возлагаются основные надежды, отказывается штурмовать Белый Дом, как раньше, в августе девяносто первого. Дежурный офицер Никитинский[15] передает сообщение Коржакову, от которого это печальное известие попадает к Грачеву.

Министр обороны тут же предлагает отказаться от штурма. Но Коржаков, Барсуков, Захаров и Никитинский выезжают в расположение группы «Альфа» Путем долгих переговоров им удается убедить трех офицеров «Альфы» присоединиться к ним, якобы в качестве наблюдателей. Это майор Бибанаев, капитан Проворов и младший лейтенант Сергеев.[16]

Посадив на танк трех офицеров, Коржаков и Барсуков везут их к Белому Дому. Другой сотрудник личной охраны — Никитинский — в это время получает задание проверить снайперов, окруживших здание парламента.

При подъезде к Белому Дому танк внезапно тормозит, якобы увидев раненого. На мостовой, ближе к другой стороне улицы, действительно лежит человек весь в крови. Младший лейтенант Геннадий Сергеев, сотрудник «Альфы», бросается оказать ему помощь. Сверху за ним наблюдают Никитинский и уже выведенный на боевую позицию снайпер Евгений Семенов.[17]

Сергеев наклоняется, чтобы оказать помощь, и в этот момент следует выстрел. Снайпер бьет точно под бронежилет. Первый же выстрел оказался роковым. Сергеев убит прямо на месте. Через мгновение, конечно, случайно, погибает Семенов. Никитинский спускается вниз с крыши здания, а труп Сергеева грузят на танк и возвращаются в распоряжение группы «Альфа».

Точно рассчитанная провокация удается на все сто процентов. Возмущенная группа принимает решение идти на штурм Белого Дома, который лично возглавляет (?) начальник личной охраны Президента Александр Коржаков. Правда, в этот раз удалось далеко не все. «Альфа» оказалась слишком профессиональной группой, чтобы допустить следующие жертвы. Вопреки всем ожиданиям — Хасбулатов, Руцкой, Макашов, Баранников, Ачалов, Дунаев — все остались живы и арестованы. «Альфа», не потеряв более ни одного человека, не застрелив ни одного из руководителей другой стороны, обеспечила четкое и быстрое выполнение поставленной задачи.

Разгневанный Коржаков лично (!) на БТР и БПМ доставляет арестованных в Лефортовскую тюрьму. Но главное свершилось. Парламент прекратил свое существование. После этого Коржаков становится всевластной фигурой в Кремле. Отныне доступ к Президенту регулирует только он один. Отныне его подразделения и подчиненные ему отряды по эффективности и многочисленности не уступают, а кое в чем и превосходят, другие силовые структуры. Теперь практически все силовые министры — ФСК, службы разведки, обороны, внутренних дел — будут зависеть только от этого человека, ибо простым кивком головы он может, сделать то, чего не смог сотворить даже Председатель КГБ В. Крючков в августе девяносто первого — одновременно арестовать всех высших чиновников России, благо их безопасность поручена исключительно Коржакову.

В истории еще не было подобных примеров безграничной власти телохранителя над всеми высшими чиновниками страны. Генерал Власик, к примеру, подчинялся самому Берии, генерал Медведев считался сотрудником Андропова. Но и Берия, и Андропов при всех своих недостатках, были политическими лидерами великой страны. Коржаков, не будучи политической фигурой, превратился в таковую благодаря своей близости к Президенту. Теперь всесильный начальник охраны даже решал: пустить к Президенту Директора ФСК или отправить его обратно. Покойный Берия перевернулся бы в своем гробу, узнай он, что его доступ к Сталину будет регулировать какой-то Власик.

Вечером, когда самолет с группой «О» и арестованным Пашковым уже взял курс на Москву, Вадиму Георгиевичу позвонил Директор ФСК.

— Что у вас произошло с этим майором Никитинским — недовольно спросил он.

— Мы проверили, товарищ генерал. Он обвиняется во многих преступлениях, — официально доложил Вадим Георгиевич.

— Каких преступлениях? — Директор был недоволен.

— Целый букет. Это он организовал убийство Билюнаса, Корина, Коршунова, нападение на квартиру группы «Октава». По его приказу убрали чеченцев, стрелявших в Корина, убили Никифорову, Моторина. Этот человек преступник. Завтра утром у меня будут все доказательства.

— А сейчас их у вас нет.

— Есть показания Меликянца.

— Это мелкий мошенник. И на основании этих данных вы арестовываете представителя личной охраны Президента?

— Он убийца. В октябре девяносто третьего года он на глазах у полковника Пашкова застрелил, офицера Семенова.

— У вас есть доказательства?

— Пашков дает показания.

— Пашков еще не в Москве. Он может наговорить в Бельгии все, что угодно.

— Но он будет скоро в Москве.

— Это не аргумент.

Вадим Георгиевич начал понимать.

— Что я, должен сделать, товарищ генерал? — официально спросил он.

— Можно отпустить пока этого офицера под расписку о невыезде. В конце-концов, он же не бандит какой-нибудь.

— Он убийца, — горько ответил Вадим Георгиевич.

— Вы еще этого не доказали, — разозлился Директор ФСК. Упорство старого генерала раздражало его еще сильнее, чем собственная беспринципность. Полчаса назад ему позвонил сам начальник личной охраны Президента.

— Ты уже арестовываешь моих людей, — с явной угрозой в голосе сказал Коржаков, — забыл, как стал Директором?

— Он преступник. На него есть целое досье.

— Это на тебя есть целое досье. В общем так, отпустишь его, а мы здесь разберемся.

Формально Коржаков был даже прав. С офицером личной охраны должен был разбираться он сам, во избежание всяческого искажения информации.

Теперь Директор, слушая возражения Вадима Георгиевича, думал о том, как трудно ему будет отныне работать с этим старым генералом.

— Вы мне приказываете? — тихо, очень тихо спросил Вадим Георгиевич.

— Да, можете считать, что это приказ. Через час прибудет автомобиль с сотрудниками личной охраны. Сдадите Никитинского им под расписку. Все. Выполняйте.

Директор повесил трубку.

В кабинете Вадима Георгиевича стояла тишина.

— Что случилось? — спросил Подшивалов, — его забирают?

Генерал кивнул в ответ.

— Этою можно было ожидать, — невозмутимо заметил полковник, — нам не дали бы его раскрутить ни при каких обстоятельствах. А если он действительно убил этого Семенова? Судя по показаниям Пашкова, это случилось во время октябрьских событий прошлого года. Значит, здесь вполне могут оказаться замешанными и другие лица. Вы же все понимаете, товарищ генерал.

Вадим Георгиевич снова поднял трубку.

— Слушаю, — уже раздраженно прокричал Директор.

— Я подам заявление об отставке, — предложил старый генерал.

— Как вам будет угодно, — с облегчением заметил Директор и повесил трубку.

— Это не выход, — возразил Подшивалов.

— У меня трое внуков, — ответил генерал, — я хочу смотреть им в глаза, ничего не стесняясь.

До приезда сотрудников личной охраны они просидели молча, не сказав более друг другу ни слова.

В приемной послышался шум и в кабинет без доклада бесцеремонно вошел человек.

— Полковник Рогов, — представился он, — где наш майор?

— Сейчас его доставят, — генерал нажал кнопку селектора, — арестованного Никитинского ко мне.

— Вы смелый человек, генерал, — нагло заявил полковник, — арестовываете наших офицеров. А мы считали, что тридцать седьмой уже кончился.

— Он еще впереди — заметил Вадим Георгиевич.

— Что? Что вы сказали?

— Пока такие офицеры, как Никитинский, будут в вашей службе, опасность тридцать седьмого всегда висит над нами.

— Да ладно вам, — махнул Рогов, — я знаю Никитинского давно. Хороший офицер, верный товарищ. Может что-то сделал не так. В нашей работе чего только не бывает. А вы сразу хотите его к стенке. Так нельзя.

В кабинет ввели Никитинского.

— Можно идти? — спросил дежурный офицер.

— Идите, — разрешил генерал. Никитинский откровенно торжествовал:

— Я вам говорил, товарищ генерал. Напрасно вы все это затеваете.

Вадим Георгиевич не сдержался. Впервые в жизни.

— Вы подлец, Никитинский. Вы позор нашего народа. Такие как вы не могут быть российскими офицерами.

— Громкие слова, — махнул Никитинский, — это все я слышал много раз.

Его красивое молодое лицо светилось торжеством. Рогов поднялся вслед за ним.

— Все, майор, — строго сказал он, — спор окончен. Мы вас забираем. Вот расписка, — отдал он генералу бумагу.

Почему-то поднялся и Подшивалов.

— Простите меня, — немного смущенно попросил он Никитинского, — я видел, как вы держались здесь, будучи арестованным. Я вами просто восхищен. Позвольте пожать вашу руку.

Ошеломленный Никитинский молча протянул руку Подшивалов ее пожал, сказав на прощание:

— Я думаю, вы не такой человек, каким вас все считают.

— Подлизываетесь, — решил Никитинский, гадливо улыбаясь. Он, не сказав более ни слова, повернулся и вышел, не попрощавшись. За ним вышел и Рогов.

Вадим Георгиевич удивленно посмотрел на Подшивалова.

— Что с вами, происходит, товарищ полковник?

— Зло должно быть наказано, — вздохнул Подшивалов, — нельзя ждать только Божьего суда.

В глазах генерала мелькнуло понимание подозрение.

— Вы сейчас его…

— Я просто с ним попрощался.

— Но это убийство. В моем кабинете, Игорь Арсеньевич.

— Это возмездие, — возразил Подшивалов, — не волнуйтесь. Он проживет еще несколько дней, если, конечно, проживёт. Боюсь, что в его собственном ведомстве тоже не любят провалов. У него и так было мало шансов.

XVII

Пашкова увезли в Лефортово. Сулакаури и Суслова отправились отдыхать. Подшивалов впервые после начала всей операции направился к себе домой. Ковальчук наконец пришел в себя, попросил супа.

Меджидов сидел у генерала.

— Я здесь последний день, — сказал Вадим Георгиевич, глядя в глаза своему собеседнику, — больше не могу здесь находиться. Вы сделали большое нужное дело. Пока все следили за вами, люди Примакова привезли документы в Москву. Они действительно представляют большую ценность. Евгений Максимович звонил, благодарил. Кстати, он тоже просил вас зайти к нему, догадываюсь, будет уговаривать остаться.

— Этот вопрос уже закрыт.

— Может вы и правы. Думаете вернуться в Баку?

— Конечно. У меня там семья, любимая работа.

— Значит, группа «О» прекращает свое существование?

— После того, что случилось. Я так перепугался в Брюсселе за Лену Суслову, а она доказала, что настоящий профессионал. Одна, без оружия, уложила двоих вооруженных бандитов. И этим ударом выиграла наш спор с Пашковым.

— Мужественная женщина. По-моему, она в вас влюблена, — заметил Вадим Георгиевич, — вчера она так смотрела на вас.

— Я уже слишком стар для таких забав, — махнул рукой Меджидов. — А она еще молодая, красивая женщина. У нее вся жизнь впереди.

— Что это вы так заговорили? А я ведь старше вас и ничего — держусь.

— Это только кажется, что мы держимся. Мы реликты ушедшей эпохи, товарищ генерал. Мы обломки рухнувшей империи. Теперь время других людей. Никифорова из проститутки превратилась в даму света, бывший стукач Меликянц стал главой акционерного общества, бывший шулер и карточный вор Моторин — владельцем ресторана, а убийца Никитинский вышел на свободу.

— Говорят, он может почувствовать себя плохо, — возразил Вадим Георгиевич. — После рукопожатия с Игорем Арсеньевичем.

— Это единственно положительный момент в пашей операции, — усмехнулся Меджидов, — давайте прощаться, генерал.

Вадим Георгиевич встал, протянул небольшую бумажку:

— Это мой адрес. Приезжайте ко мне будущим летом вместе с семьей.

— Спасибо. Обязательно приеду, — он взял бумагу. Они обменялись крепкими рукопожатиями, затем вдруг обнялись.

— Я еще не успел поблагодарить вас за Кульмана, — вдруг вспомнил Вадим Георгиевич.

— Это было в другую эпоху, — возразил Меджидов, — до нашей эры.

Он вышел из здания, сдав свой пропуск. Через дорогу был книжный магазин и он вспомнил, что за столько дней в Москве так ни разу и не вошел в него. За последние три года Баку не получил ни одной книги из России. Меджидов вдруг вспомнил, как однажды торжествующий министр печати, националист по убеждениям, стукач по призванию и дурак от рождения, радостно заметил, что в Баку стало меньше русских книг. Меджидов тогда не стал спорить, грустно посмотрев на этого чиновника.

Переход был довольно далеко и пришлось обходить построенные специально для нерадивых пешеходов металлические ограждения. Он улыбнулся, вспомнив лицо Пашкова, когда тот узнал о победе Сусловой. И заторопился в магазин. Из-за поворота показался грузовик. Меджидов спешил в книжный, предвкушая радость встречи с неизвестными книгами. Грузовик набрал скорость. Он был уже почти рядом, когда генерал обернулся. Последняя мысль была о семье. Потом была темнота.