Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

Сейчас он должен зайти и услышать решение сидящих там людей. Его утвердят прямо на Секретариате, как и полагается в подобных случаях. Он чувствовал волнение. Пожалуй, впервые в свои тридцать два года он испытывает волнение от назначения на такую невероятно высокую должность. Сейчас его позовут, и он услышит, что его, наконец, утвердили.

Эльдар Сафаров стоял рядом с остальными приглашенными и ждал, когда начнут рассматривать его вопрос. Он приехал в Москву только три дня назад и еще жил в постоянном представительстве своей республики, ожидая вызова на Старую площадь. Высокий, моложавый – он сам знал, что выглядит моложе своих лет, ему редко давали его тридцать два. Очевидно, это генетика – его отец в шестьдесят выглядит пятидесятилетним. Около него нетерпеливо мерил шагами коридор какой-то генерал в милицейской форме. Очевидно, его тоже должны были утверждать. Он был выше среднего роста, подтянутый, достаточно молодой, не больше сорока. Генерал заметно волновался, брови его нервно подергивались.

– Не нужно так волноваться, – посоветовал ему Сафаров. – Может, вам выпить воды, успокоиться?

– Ничего, – ответил генерал, – это у меня после ранения лицо дергается. После контузии.

– Вы были в Афганистане?

– Нет, – ответил генерал, – в Нагорном Карабахе. Под нашей машиной сработала мина. Двое, которые сидели впереди, погибли, двое на заднем сиденье остались в живых. Я был из второй двойки. Так и не узнали, кто поставил мину – азербайджанцы или армяне.

– Вы там служили? – помрачнел Эльдар.

– Был в служебной командировке, – пояснил генерал. – Извините, я не представился. Сергеев. Виктор Константинович Сергеев.

– А я – Эльдар Сафаров.

– Вы, наверное, из Баку, – понял Сергеев.

– Да, перевели в Москву. Вот, жду теперь назначения.

– Тогда все понятно. Я был в Карабахе с общей проверкой. Не думайте, что я участвовал в каких-то карательных операциях, – признался генерал.

– Я и не думаю. Кем вас утверждают?

– Первым замом в городском управлении. Считают, что после ранения эта должность мне подойдет, – невесело усмехнулся Сергеев. – Я ведь почти три месяца провалялся в больнице. А вас?

– Берут инструктором в административный отдел, – ответил Сафаров.

– Понятно. Значит, будете нашим начальником, – кивнул Сергеев, – административный отдел курирует правоохранительные органы. Вы раньше кем работали?

– В административном отделе ЦК партии Азербайджана. Заместителем заведующего отделом. А до этого – в органах прокуратуры.

– Значит, вы юрист по профессии? Выходит, что мы коллеги. Я тоже юрист. Только уже шестнадцать лет в МВД, в уголовном розыске начинал. – У него опять дернулась бровь.

Мимо них прошел солидный мужчина с большой папкой в руках. Он подозвал стоявшего у дверей невысокого мужчину в темном мешковатом костюме и о чем-то спросил его, передавая ему папку.

– Как вы думаете, там будут задавать какие-нибудь вопросы? – спросил Сергеев.

– Не знаю. Я здесь в первый раз. Сказали, что позовут. Может, и будут.

– А сам Хозяин будет? – шепотом осведомился Сергеев.

– Понятия не имею. – Эльдар хотел добавить, что, по слухам, сам Горбачев уже давно не ходит на заседания Секретариата, но передумал. Его могут услышать, а обсуждать самого Генерального секретаря в стенах ЦК КПСС, еще не будучи утвержденным инструктором, по меньшей мере глупо.

– Я плохо слышу левым ухом, – признался Сергеев, – боюсь, что могу не услышать их вопросов. И тогда скажут: какой ты генерал, если плохо слышишь? Правда, врачи обещают, что со временем слух восстановится.

– Генерала недавно получили? – понял Сафаров.

– Только пять месяцев назад. И сразу отправили в командировку. До этого служил в Фергане, еще в прошлом году. Там тоже было не совсем спокойно.

– Представляю, – пробормотал Сафаров. – А меня решили перевести сюда еще летом, но каждый раз что-то откладывалось. Я уже решил, что они передумали, но, наконец, все-таки вызвали.

К ним подошел мужчина невысокого роста с папкой в руках.

– Я сейчас проверю по списку всех присутствующих, кто приглашен на Секретариат, – громко сказал он, открывая папку. – Товарищ Аверьянов.

– Я здесь, – ответил высокий светловолосый мужчина, стоявший в конце коридора.

– Анатолий Николаевич, – с явным подобострастием обратился к нему говоривший, – вы пройдете первым. Вас утверждают заведующим сектором отдела пропаганды.

– Да, я знаю, – усмехнулся Аверьянов. Как будто можно оказаться здесь, не зная, по какой причине тебя вызывают.

– Товарищ Сафаров Эльдар Кулиевич, – услышал Эльдар свою фамилию. – Вас утверждают инструктором административного отдела.

– Спасибо, – кивнул Сафаров, словно его уже утвердили или впервые сообщили эту новость.

– Теперь остальные товарищи, – с явным пренебрежением продолжил говоривший. – Сергеев, Мурадханян, Вергинец, Лукашов, Попов. Пожалуйста, вы пройдете во второй группе, когда я вас позову. Товарищ Сергеев, вас будут рекомендовать к назначению на должность. Мы сейчас не утверждаем, а предлагаем к назначению. Все ясно, товарищи? И учтите, что вопросы желательно не задавать, а если вас спросят, отвечайте кратко и четко.

Аверьянов еще раз усмехнулся. Очевидно, он хорошо знал этого инструктора из общего отдела. Эльдар посмотрел на него и подумал, что и здесь можно будет встретить нормальных и понимающих людей. Словно услышав его мысли, Аверьянов подошел к нему и протянул руку.

– Рад познакомиться. Вы из Баку?

– Да, – ответил рукопожатием Сафаров.

– У меня там много друзей. После утверждения мы с вами обязательно поговорим.

– С удовольствием, – согласился Эльдар.

Все прошло слишком буднично и просто. Сидевший во главе стола мужчина с одутловатым лицом даже не посмотрел в сторону утверждаемых. Когда назвали фамилию Аверьянова, он сразу кивнул и тихо произнес:

– Есть предложение утвердить.

Проголосовали единогласно. Когда прозвучала фамилия Сафарова, председательствующий на миг поднял голову, посмотрел на нового инструктора административного отдела и согласно кивнул головой:

– Есть предложение утвердить.

На заседаниях Секретариата редко бывали какие-либо споры. Сам Генеральный секретарь уже давно не появлялся на таких рутинных мероприятиях, и руководил здесь всем его заместитель. Эта должность была введена специально, чтобы разгрузить Горбачева, ведь он был одновременно и Президентом Советского Союза, избранным на эту должность в марте 90-го года. Заместителем Генерального секретаря назначили бывшего первого секретаря ЦК компартии Украины Ивашко, который пунктуально и аккуратно проводил все заседания.

Сафаров уже видел свой кабинет, выходивший окнами во внутренний дворик, – небольшую комнату, в которой он должен был сидеть вместе с Михаилом Алексеевичем Журиным, работавшим в административном отделе уже больше десяти лет. Журин из тех сотрудников, кто исправно тянет свою лямку, не рассчитывая на выдвижение или особые преференции на службе. Он курировал органы прокуратуры, попав в административный отдел еще при Брежневе, в начале 80-го года, как раз перед Олимпиадой. И хотя с тех пор в ЦК партии сменилось четыре генеральных секретаря, Журин оставался на своем месте, как символ неизменности политики партии.

В кабинете Эльдара уже ждал Журин. Сорокавосьмилетний коллега был старше Сафарова на шестнадцать лет. Редкие седые волосы, всегда уставшие, немного воспаленные красноватые глаза, крупный нос.

– Поздравляю, – поднялся он с кресла, – теперь ты наш. Надеюсь, не возражаешь, если мы сразу перейдем на «ты»?

– Только я буду обращаться к вам на «вы», – предупредил Сафаров.

– Чтобы подчеркнуть мой возраст? – усмехнулся Журин. – Нет, так нечестно. Иначе мы с тобой не подружимся. Вот твои стол и сейф. Ну, это я тебе уже показывал. И учти, что твой предшественник, уйдя в МВД СССР, сразу получил полковника. У тебя какое звание было в прокуратуре?

– Я там проработал только семь лет, – сообщил Эльдар, – юрист первого класса.

– Значит, капитан... Тоже неплохо. Отсюда уйдешь или полковником, или генералом. Может, тебя вернут в Баку заместителем министра внутренних дел или даже министром.

– Я об этом не думал, – признался Эльдар.

– А ты сразу думай. Сейчас время такое, все больше думают о своей карьере. Новое удостоверение получишь завтра утром. А пропуск у тебя есть?

– Да, мне выдали одноразовый.

– Не забудь отметить. Чтобы печать и подпись поставили, иначе не выпустят из нашего здания, – улыбнулся Журин, – Как у вас там, в Азербайджане?

– Ничего хорошего, – честно ответил Эльдар, – все время пытаемся хоть как-то исправить ситуацию. После января 90-го года у нас десятки тысяч людей вышли из партии...

– Не нужно об этом вспоминать, – приложив палец к губам, Журин взглядом показал на потолок. – Не забывай, что у нас административный отдел, и здесь говорят об особо секретных вещах. Дальше по коридору сидят наши армейские кураторы. Мы ведь курируем все административные и правоохранительные органы страны. Мне известно, что там у вас произошло. Некоторые коммунисты просто поспешили выйти из партии, поддались эмоциям. – Он еще раз приложил палец к губам, а потом неожиданно спросил: – Ты женат?

– Нет, пока холостой.

– Тогда будет легче. Ты где сейчас остановился?

– В нашем постпредстве. Здесь недалеко, можно пройти пешком. Во дворе Моссовета.

– Знаю, там рядом постпредство Украины. Тебе нужно пройти в Управление делами и зарегистрироваться, чтобы поставили в очередь на квартиру. Это одна из немногих наших привилегий – квартиру нам дают почти сразу, буквально через несколько месяцев. Потом нужно встать на учет в нашей поликлинике. И учти, что они сразу заставят тебя пройти диспансеризацию. Это Чазов давно придумал. Ну, тебе пугаться нечего, ты у нас молодой и здоровый. А некоторые бегают от этой диспансеризации, чтобы не сдавать анализы. У нас здесь при прежних генсеках правили бал старики, пятидесятилетние считались очень молодыми, поэтому многие и пытались избежать проверок любым путем. С заведующим уже говорил?

– Сейчас пойду.

– Зайди обязательно. Он тебя поздравит. А потом – ко всем заместителям. Должностная этика, так полагается.

– Я уже там был, когда проходил собеседование. И наш заведующий сидел на заседании.

– А теперь зайди снова, уже как полноправный инструктор. Ему будет приятно.

– Хорошо, – согласился Сафаров.

– И учти, что наш прежний заведующий отделом стал теперь самим Председателем Верховного Совета Советского Союза, – торжественно напомнил Журин. – Мы с ним много лет вместе работали. Анатолий Иванович Лукьянов до сих пор черпает из нашего отдела свои кадры. Не забывай об этом.

Эльдар устроился за своим столом и начал выдвигать пустые ящики. На столе уже лежало несколько папок.

– Это твои документы, с которыми ты будешь работать, – пояснил Журин. – А сейчас иди по кабинетам. Не забудь, что ты обязан всех обойти. Только не заходи в соседний кабинет, он у нас особо секретный. Они вечно запирают свой кабинет на ключ, словно здесь по коридорам бегают вражеские шпионы. Там у нас кураторы органов госбезопасности сидят, самые подозрительные товарищи среди наших сотрудников – Коломенцев и Мягков. Ну, ты еще с ними познакомишься.

Поход по кабинетам занял около двух часов. Каждый пытался дать новичку ценный совет, рассказывал о традициях отдела, подчеркивал, какая честь для провинциала вознестись столь высоко и попасть в Центральный Комитет правящей партии. К вечеру Эльдар вернулся уставший от обилия многочисленных советов и разговоров.

– Это только начало, – с сочувствующей улыбкой посмотрел на него Журин. – Завтра в десять у нас совещание. Постарайся не опаздывать. А уже завтра тебе нужно поехать в Министерство внутренних дел. При Щелокове всегда было сложно с ними работать. Как же, личный друг Брежнева, его заместитель Чурбанов – зять Генерального секретаря... Сам понимаешь, что не только инструктор, но даже заведующий отделом не могли ничего им сказать. Сейчас совсем другое время. Даже при Бакатине все было нормально, а теперь там и вовсе сидит Пуго, настоящий «латышский стрелок», с которым тебе будет легко работать. И учти, что у тебя есть еще много начальников, которые будут советовать тебе, как себя вести.

В этот вечер Эльдар ушел с работы в девятом часу. Было уже темно, скользко. Вокруг здания снег убирали снегоуборочные машины и многочисленные дворники, а вот дальше идти пришлось мимо неубранных сугробов. Ему нравился маршрут, позволявший проходить мимо кремлевских стен, – мимо гостиницы «Россия» на Красную площадь, дальше по Тверской – к гостинице постпредства.

Эльдар возвращался к себе, полный впечатлений от увиденного и услышанного, может, поэтому не услышал сигнала позади себя. А может, услышал, но не придал ему значения. Он сделал еще несколько шагов дальше и в этот момент почувствовал сильный удар в бедро. Его даже немного подбросило, и он отлетел на тротур, почувствовав сильную боль в ноге.

Машина резко затормозила. Он приподнял голову, увидел, как из салона автомобиля кто-то быстро выходит, и невесело вздохнул. В первый же рабочий день в Москве его сбила машина. Такое глупое невезение...

Ремарка

«Уходящий год был одним из самых нелегких в нашей истории. На условиях жизни сказались кризисные явления в экономике, снижение личной безопасности людей, ослабление порядка и дисциплины. Да, мы провожаем исключительно трудный для всех нас год. Конечно, трудности в переходный период неизбежны, особенно когда к новому разворачивается такая гигантская страна, как наша. К этому добавились ошибки и просчеты уже последнего времени. Ошибки руководства страны, наши с вами недостатки...

Будущий год – особый. На него падает решение вопроса о судьбе нашего многонационального государства. Для всех нас, советских людей, нет более святого дела, чем сохранение и обновление Союза, в котором вольно и хорошо жилось бы всем народам...

В мире высоко оценивают наш вклад в оздоровление международных отношений, искренне желают успеха перестройке. Мы это воспринимаем как солидарность с нашим великим делом и шлем всем народам искренние пожелания благополучия и счастья».

Из новогоднего обращения Президента СССР М. С. Горбачева к советскому народу

Он подошел к окну и долго стоял так, словно пытаясь разглядеть нечто, недоступное взгляду его собеседника. Президент Советского Союза – такой должности никогда прежде не было в истории этой страны. Она была введена только в прошлом году, когда на съезде Верховного Совета был избран первый президент самой большой страны в мире. Сегодня, 1 января 1991 года, он вынужден был приехать на работу, в свой кремлевский кабинет, чтобы обсудить один из самых важных вопросов, который требовал его личного вмешательства.

Только две недели назад на IV съезде народных депутатов СССР хотели поставить вопрос о недоверии президенту СССР. С таким предложением выступила депутат Умалатова, и многие в зале готовы были ее поддержать. Он понимал всю опасность того, что президент, избранный съездом, мог быть, соответственно, этим же съездом и отозван со своей должности. Нужно было идти на прямые выборы, но тогда ему казалось, что так будет лучше.

Не выдержав напряжения, свалился с инфарктом миокарда Председатель Совмина Рыжков, подал заявление об отставке с поста министра иностранных дел Шеварднадзе.

«Вот так начинаются девяностые», – невесело подумал он. Правда, многие считают, что 90-е начинаются тогда, когда на календаре появляется девятка. Газеты пишут, что XXI век наступит 1 января 2000 года, тогда как на самом деле он наступит только через год.

В прошлом году обстановка была не лучше. Тогда назревали бакинские события, и он послал в Баку Примакова, чтобы тот разобрался с ситуацией. Бакинские события закончились трагически. Через несколько дней туда отправились министр обороны, министр внутренних дел, заместитель председателя КГБ и другие ответственные чиновники. А потом в город вошли войска, и началась бойня. Сто тридцать погибших, почти тысяча раненых, лучше об этом даже не вспоминать. Он нахмурился. Конечно, все сразу стали обвинять именно его. А до Баку были грузинские события, когда погибли люди и также шли персональные упреки в его адрес. Неужели они не понимали, что он меньше всего хотел подобных трагедий. Именно он, человек, недавно получивший Нобелевскую премию мира, за которой не смог поехать только потому, что в его собственной стране к этой награде отнеслись неоднозначно. Он и не поехал. Сегодня же необходимо принимать не менее трудное и ответственное решение.

Горбачев резко обернулся. Стоявший в его кабинете Болдин терпеливо ждал. Это был один из самых близких и доверенных лиц президента. Раньше он возглавлял общий отдел ЦК КПСС, а сейчас был помощником президента страны и руководителем его аппарата. Он даже вошел в Президентский совет, куда его ввел сам Горбачев.

– Все так не вовремя, – недовольно сказал Михаил Сергеевич. – Товарищи уже собрались?

– Да, они ждут, – доложил Болдин. – Все, кого вы пригласили.

Горбачев медлил. Он понимал, что сейчас должен будет принять не просто важное решение. После событий в Тбилиси и Баку ему уже не удастся убедить других, что он не знал о готовящихся событиях. Более того, именно эти объяснения и вызвали самое сильное раздражение у его оппонентов. Глава государства обязан быть в курсе того, что происходит в его стране, были убеждены многие. Тбилисские события застали Михаила Сергеевича в Великобритании, и решение принималось без его участия, но с подачи грузинских властей, уверял президент. Тогда на заседании Верховного Совета даже зачитали телеграмму первого секретаря ЦК компартии Грузии. Зачитал Лукьянов и намеренно пропустил несколько фраз, которые меняли смысл самой телеграммы. Но созданная парламентская комиссия под руководством Собчака вынесла заключение о безусловной вине Центра и армии, незаконно применивших спецсредства для разгона мирной демонстрации. В Баку получилось сложнее. Армия бездействовала, пока в январе в двухмиллионном городе шли погромы армян. Более того, у погромщиков оказались точные адреса даже там, где смена квартир проходила буквально накануне. Демократические силы в самом Азербайджане были убеждены в провокации. Тысячи людей спасали своих соседей и друзей, преграждая путь погромщикам. Общими усилиями местных правоохранительных органов и добровольцев удалось остановить погромы и спасти более ста тысяч человек. Но пятьдесят шесть погибли. Все громче раздавались голоса о смене руководства республики, неспособного справиться с решением Карабахского вопроса. И это на фоне румынских событий, когда буквально накануне были казнены Чаушеску и его супруга... Вошедшие в город советские войска давили танками не только оппозицию, но и стреляли по любой движущейся мишени. В результате погибли дети, старики, женщины разных национальностей. Тогда он почти искренне возмущался, что в этой операции были задействованы тысячи резервистов с Северного Кавказа.

Но сейчас уже 1 января 91-го года, и надо принимать решение, возможно, самое трудное из тех, которые он до сих пор принимал.

– Не вовремя, – снова повторил он, – все так не вовремя... Пригласи их, пусть войдут. И сам тоже останься. Ты все-таки член Президентского совета.

Президентский Совет состоял из семнадцати человек, не считая самого Горбачева. В последние месяцы он почти не собирался. Входившие в него писатели и ученые могли долго рассуждать о демократизации общества, не предлагая конкретных путей к исправлению ситуации. Чингиз Айтматов и Валентин Распутин были прекрасными авторами, их книгами зачитывались миллионы. Но политиками оба автора оказались не просто слабыми, они вообще не разбирались в ситуации и ничем не могли помочь. Горбачев был разочарован в этой структуре, оказавшейся лишь очередным сборищем болтающих интеллектуалов. К тому же некоторые члены Совета вызывали очевидную ненависть его оппонентов. Пришлось пойти на уступки в конце прошлого года, когда он постепенно удалил из своего окружения Яковлева и Медведева. А уже потом в отставку подал и Шеварднадзе. Критика в адрес министра иностранных дел была особенно острой. Третьего октября прошлого года объединилась Германия, и в Европе снова появилось самое мощное государство после Второй мировой войны. В личную вину Шеварднадзе ставили многочисленные уступки американцам, разрешение на объединение Германии и ее вхождение в НАТО, развал коалиции стран Варшавского договора, уход из Афганистана. Умные люди понимали, что за подобной внешней политикой государства стоит сам Горбачев, но Шеварднадзе был очень удобной мишенью. Абсолютно не подготовленный к миссии дипломата, грузинский политик оказался жалким подобием тех грузинских политиков, которые были в истории Советского государства. Он плохо говорил по-русски, не понимал всех тонкостей дипломатической работы, не умел слушать и слышать, привыкший к тому, что в родной Грузии его мнение было единственно правильным.

Имидж демократа, который прикрепился к Шеварднадзе, сыграл с ним дурную шутку. Будучи слабым дипломатом, он, очевидно, считал, что многочисленные уступки свидетельствуют о его демократизме и «новом мышлении», тогда как сами американцы или немцы с восторгом, изумлением и недоверием следили за внешнеполитическими шагами Горбачева – Шеварднадзе, не веря в собственные успехи. Американцы напоминали наивных шахматистов из васюкинского клуба, одному из которых «гроссмейстер» Бендер пожертвовал ферзя, после чего он собирался немедленно сдаться, чувствуя ловушку, и только усилием воли заставил себя продолжать, в конце концов объявив мат своему сопернику. Американцы продолжали переговоры вопреки всему и в конце концов просто добились всего, чего хотели. Шеварднадзе чувствовал, как давление на него усиливается с каждым днем, и понимал, что ему самому необходимо уйти. Слишком много громких внешнеполитических провалов он допустил лично, оказавшись не просто слабым министром, а невольным заложником исторических событий и не совсем понимая, какую роль в них сыграл. Готовящийся ввод войск в Прибалтику, можно сказать, помог ему и позволил ему сделать эффектный жест – заявить о готовящемся повороте вправо и отказаться от своего поста. Через некоторое время он вернется в Грузию и уже в новых условиях потерпит полное фиаско в родной стране, где его вынудят уйти в отставку бывшие ученики и выпестованные им политики.

Но Шеварднадзе хватило ума понять, что во всех провалах внешней политики обвинят именно его. К тому же после трагических событий в Грузии, происшедших в апреле 89-го, ситуация резко изменилась. В самой Грузии к власти пришел бывший диссидент Звиад Гамсахурдиа, самый непримиримый оппонент Шеварднадзе, мечтавший о том, чтобы его республика вышла из состава Союза. Партийная верхушка и военные тоже не скрывали своей ненависти к человеку, сдавшему все позиции их страны на международной арене.

В кабинет вошли несколько человек. Горбачев не стал здороваться с каждым по отдельности, как это обычно делали его предшественники. Он не любил фамильярностей, хотя привычно обращался ко всем подчиненным на «ты». Сказывались долгие годы, проведенные в провинции, и возраставшее с годами самомнение. На прием к президенту пришли министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, министр внутренних дел Борис Карлович Пуго, Председатель Комитета государственной безопасности Владимир Александрович Крючков. Кроме них были приглашены член Президентского совета академик Евгений Максимович Примаков и советник президента маршал Сергей Федорович Ахромеев. Вместе с Болдиным их было шесть человек. Шесть человек, севших за стол только после того, как сел в свое кресло Горбачев.

Он подумал, что уже практически сформирован Совет по национальной безопасности, который должен утвердить Верховный Совет. Кроме присутствующих здесь людей в него должны войти будущий Председатель Совета министров, министр иностранных дел и... неожиданно вспомнив о следующей кандидатуре, чуть не улыбнулся. Конечно, нужно включить в этот Совет и вице-президента страны. Он с таким трудом протащил кандидатуру Янаева – депутаты упрямо не хотели за него голосовать. Бывший профсоюзный лидер вызывал у них непонятное отторжение – и тем, что был почти не известен большинству, и своей мешковатой фигурой, и косноязычием, вызывавшим еще большее недоумение у депутатов. Они не хотели понимать, что Янаев нужен был Горбачеву, чтобы оттенять превосходство президента. В Политбюро ЦК КПСС он уже сумел протащить подобного человека, сделав Ивашко заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, специально ввел эту должность, которой раньше никогда не было. Ивашко оказался еще более стертой фигурой, чем Янаев, без амбиций и собственного мнения, готовый во всем соглашаться с Генеральным секретарем. Он так недолго пробыл на Украине и так гордился своей новой должностью, что его можно было смело считать надежным сторонником в политбюро. Но в состав Совета национальной безопасности заместителя Генерального секретаря можно не вводить. Он не обидится, а если даже и обидится, тоже не беда. После того как Горбачев ошибся с Ельциным, он больше не позволял себе подобных ошибок. Поэтому все кандидатуры были бесхребетные и неамбициозные. Янаев, Ивашко – патроны из одной обоймы. А новым министром иностранных дел рекомендовали Бессмертных. Похоже, его придется утвердить. Трусливый, осторожный функционер, готовый выполнять любые распоряжения президента. Это не Шеварднадзе, который мог позволить себе иногда высказывать какие-то замечания. Этот будет молчать при всех обстоятельствах. Нужно поскорее его утверждать, в таких условиях нельзя тянуть с назначением министра иностранных дел.

– Вы все прекрасно знаете, зачем мы сегодня собрались, – начал Горбачев, – хотя начинать нужно было не с этого. Но ситуация очень тревожная. Из Литвы приходят все новые и новые сигналы. Просят помощи. Мне рассказывали, что там уже открыто нападают на наших военных... – Он посмотрел на Язова, но тот не понял его взгляда. Тогда повернулся к Крючкову.

– Они оскорбляют наших офицеров, называют их оккупантами, – быстро отреагировал Крючков. – Многие жены офицеров просто умоляют им помочь. Республика полностью прекратила выделение жилья для офицеров, в больницах им отказывают в обычной медицинской помощи.

Язов тяжело вздохнул, поняв смысл взгляда президента.

– Обстановка тяжелая, – подтвердил он. – Люди не понимают, как им себя вести. Мне каждый день звонит командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник Кузьмин. Спрашивает, как быть, что ему делать?

– А ты как считаешь, Борис Карлович? – обратился Горбачев к Пуго.

Несколько месяцев назад он намеренно заменил своего соратника Бакатина на Пуго. На Бакатина жаловались многие республики, поступали даже коллективные письма от рабочих, требовавших увольнения министра внутренних дел за развал, который царил в стране. Но прежде всего нужно было наводить порядок в Прибалтике. Бывший руководитель КГБ и бывший первый секретарь Латвии Борис Пуго был идеальной кандидатурой на должность нового министра внутренних дел.

– Нужно принимать решительные меры, – ответил Пуго. – Взять под полный контроль все административные здания Литвы, защитить коммунистов. Вы же знаете, что в Литве уже действуют две коммунистические партии. Одна стоит на твердых интернациональных позициях и поддерживает нас, в отличие от партии Бразаускаса. Они уже отошли от линии нашей партии и официально переименовали себя в Демократическую партию труда.

– И они еще смели называть себя коммунистами! – возмутился Горбачев. – Вы все помните, как я во время своего прошлогоднего визита пытался повлиять на Бразаускаса и его товарищей. Но они не захотели прислушаться к моим доводам.

– По вашему поручению я с ним недавно еще раз разговаривал по телефону. Он пытается повлиять на ситуацию, понимая всю сложность момента, но он вошел в правительство Литвы только как вице-премьер.

– Там сейчас не он все решает, а Ландсбергис, – вставил Болдин.

– Этот музыкант просто фанатик, – сообщил Крючков, – один из самых радикально настроенных в литовском руководстве. Я бы советовал его изолировать до того, как мы начнем действовать.

– Нет, – возразил Горбачев, – так нельзя. Ты представляешь, что начнется в мире, если мы его арестуем? Сразу вспомнят тридцать седьмой год. Нет, пусть он сидит у себя в Верховном Совете. Все равно он один ничего не сможет сделать.

– Да, – согласился Крючков, – вы правы. Литовское правительство скоро уйдет в отставку, и у нас будут развязаны руки.

Сидевшие за столом удивленно посмотрели на Крючкова, даже Пуго и Язов. Многоопытный Примаков усмехнулся, Ахромеев хранил молчание. Болдин покачал головой, словно возражая, и напомнил:

– Они могут не уйти. Там мадам Прунскене, – напомнил он.

– Уйдет, – уверенно сказал Крючков.

Горбачев кивнул. Только он и Председатель КГБ знали, о чем говорит Крючков. Премьер Литвы Казимира Прунскене была агентом госбезопасности, завербованным несколько лет назад, и именно поэтому смогла сделать такую головокружительную карьеру, став премьером в новой Литве. Но об этом не следовало говорить даже в таком узком составе.

– Значит, решено, – резюмировал Горбачев. – С завтрашнего дня берем под охрану все административные здания Литвы.

– Разрешите, – вмешался маршал Ахромеев.

– Слушаем тебя, Сергей Федорович.

Горбачев искренне уважал маршала и за его твердые позиции, и за его безусловную честность. Министра обороны Дмитрия Язова он уважал гораздо меньше. Язов видел, как в течение нескольких минут сняли его предшественника из-за полета Руста над Красной площадью, и на всю жизнь запомнил, как из-за одной ошибки может рухнуть карьера маршала. Поэтому он старался не допускать подобных ошибок, добросовестно выполняя все поручения руководства.

– Нужно, чтобы на этот раз наши газеты и телевидение снова не нападали на армию, – попросил Ахромеев. – Необходимо провести идеологическую подготовку к нашим действиям в Литве.

– Правильно, – согласился Горбачев, – мы об этом подумаем. Но ты сам знаешь, как сейчас нам мешает новое российское руководство. В пику нам они во всем поддерживают противоправные действия прибалтов.

– Я понимаю, – кивнул маршал, – но нужно сделать все, чтобы еще раз не подставлять армию.

Горбачеву не понравились слова «еще раз», и он раздраженно отодвинул от себя папку с бумагами. В этих словах был упрек и в его адрес.

– Мы подумаем, – повторил он, – но нам нужно действовать. В рамках наших законов. Демократия не означает анархию. Мы не допустим развала нашего государства! Вы слушали мое вчерашнее обращение к народу? Нужно сохранить наш Союз, наполнив его новым экономическим и политическим содержанием.

Даже здесь, в кругу своих самых близких соратников, президент не мог удержаться от привычной риторики.

– Американский «Ньюсуик» опубликовал карту нашей страны к концу века, – сообщил Болдин, чтобы поддержать своего патрона. – Там указан вольный город Калининград и отпавшие от страны Украина, Белоруссия, республики Прибалтики и Грузия.

– Где это опубликовано? У них? – быстро спросил Горбачев.

– В сегодняшней «Комсомолке» перепечатали. Я уже позвонил их главному и сказал все, что думаю об этой провокации. Он извинялся, объяснял, что они только перепечатали.

– А потом эти перепечатанные карты экстремисты используют в своих целях, – разозлился Горбачев. – Вот поэтому мы все время отстаем.

Он посмотрел на Примакова. Этот академик, в отличие от многих болтунов в его окружении, был человеком дела – прекрасно разбирался в тяжелых ситуациях, давал дельные советы, умел разговаривать с людьми. Горбачев ценил опыт и профессионализм Примакова, направляя его в самые горячие точки.

– У нас следующий вопрос по Ираку, – напомнил президент. – Вы все знаете, что Эдуард Амвросиевич ушел в отставку, и сейчас на его место мы рекомендуем другого кандидата. Евгений Максимович уже несколько раз бывал в этом регионе, лично встречался с Саддамом Хусейном и разбирается в ситуации лучше других. Как ты считаешь, чем закончится конфликт в Кувейте?

– Полагаю, что Саддам Хусейн не пойдет на уступки, – ответил Примаков. – Он считает Кувейт одной из провинций Ирака и не собирается уходить. А американцы готовы на все, чтобы его оттуда выбить. Я думаю, что встреча Бейкера с Тариком Азизом в Швейцарии ни к чему не приведет. Американцы настроены очень решительно.

– Значит, будет война? – уточнил Горбачев.

– Американцы сами втянули Саддама Хусейна в эту авантюру, – продолжал Примаков. – Их посол дала понять иракскому лидеру, что они не будут возражать против взятия Кувейта, и фактически спровоцировала иракцев на этот захват. А теперь они требуют вывода войск и выставляют себя защитниками арабов.

– И ты считаешь, что война может начаться уже в этом месяце?

– Да, – ответил Примаков, – они развернули свои силы и, похоже, готовы приступить к операции. Но нужно учесть, что Саддам Хусейн тоже не будет сидеть сложа руки. Он обещал начать обстрел Израиля. А это вызовет ответный удар уже со стороны израильтян и может привести к большой войне между арабским миром и Израилем. Хотя он никак не ожидал, что арабские страны пойдут на сотрудничество с Западом против него. Это был его явный просчет. Он даже не думал, что Саудовская Аравия пустит на свою территорию войска союзников. А еще он очень рассчитывал на нашу помощь, считал, что мы в любом случае наложим вето на решение Совета Безопасности ООН. Но ни мы, ни Китай вето не наложили. Это тоже его серьезный просчет.

– У нас сейчас приоритет «нового мышления», – не очень уверенно напомнил Горбачев. – А что западные страны? У них единая позиция?

– Не совсем. Некоторые считают, что можно выбросить Саддама из Кувейта и на этом успокоиться. Но некоторые политики, в том числе и бывший премьер Великобритании Маргарет Тэтчер, считают, что нужно окончательно добить Ирак и сломать хребет Хусейну. Хотя многие аналитики понимают, что после Саддама там может начаться общий развал.

– Я не знал о такой позиции Тэтчер, – нахмурился Горбачев.

– Но я думаю, что союзники в Ирак входить не будут, – успокоил его Примаков.

– Как считает наш Генеральный штаб? – обратился президент к министру обороны. – Что там сейчас происходит?

– Союзные войска уже прибыли на место, – сообщил Язов, – и там будут не только американцы. Англичане и французы тоже готовы их поддержать. Намечается очень сильный удар, но нам кажется, что война может затянуться. Иракская армия имеет боевой опыт почти десятилетней войны с Ираном, и их сухопутные силы смогут сдерживать атаку американцев. Они развернули на юге шестьдесят дивизий. Мы прогнозируем затяжную войну и большие потери у американцев.

Горбачев взглянул на Ахромеева. Тот отрицательно покачал головой.

– Маршал Ахромеев не согласен, – сказал президент.

– В Генеральном штабе есть и другое мнение, – сказал Ахромеев. – Несмотря на мощную группировку иракских войск на юге страны, они не смогут эффективно противостоять атаке союзных войск, особенно если подключатся подошедшие американские авианосцы и авиация. Техническое превосходство союзников будет бесспорным и очевидным.

Президент снова нахмурился. Затяжная война означает большие проблемы у американцев. На фоне событий в Литве этим можно воспользоваться. Опять Ахромеев не согласен со своими коллегами. Он не знает всех деталей этой войны, и хорошо, что не знает. Горбачев взглянул на Примакова.

– А как вы считаете?

– У Саддама очень сильная армия, – осторожно начал Примаков, – но у него в тылу курдские повстанцы, а на юге живут шииты, которых он безжалостно преследует и которые всегда готовы ударить ему в спину. Когда Израиль воевал с арабскими странами, он за несколько дней разгромил армии, во много раз превышающие его численность. Это такой хрестоматийный пример. Каждый солдат или офицер Израиля был намного более образован и подготовлен, чем его арабский противник. Американцы гораздо лучше подготовлены к войне, чем армия Саддама. Но они, конечно, будут ожесточенно сопротивляться.

– Наш Генеральный штаб имеет другую точку зрения, – возразил Язов. Ему было обидно, что эти двое не согласны с его мнением и высказывают в его присутствии столь спорные тезисы.

– Посмотрим, – неопределенно произнес Горбачев. Он не мог сообщить даже самым близким соратникам, что предстоящая война напрямую связана с экономическим положением их собственной страны. Если война затянется, то рухнувшие за последние годы цены на нефть могут снова подняться, что решит многие экономические проблемы.

– Завтра, – продолжил президент, – завтра начинаем. Нужно проявить максимум внимания и осторожности, чтобы на этот раз все обошлось без жертв. Литва – не Грузия и не Азербайджан. Там люди поспокойнее, и, надеюсь, все пройдет нормально. – Он взглянул на Крючкова.

– Если литовское правительство уйдет в отставку, нам будет гораздо легче работать с Литвой.

– Они уйдут, – твердо пообещал Крючков.

Горбачев посмотрел на маршала Ахромеева и подумал, что не стоит спешить. Лучше оставить его Советником президента, а в Совет национальной безопасности выдвинуть гораздо более сговорчивого Вадима Бакатина. Через несколько дней так и надо сделать. А пока самое важное – навести порядок в Литве.

Ремарка

«Итак, IVсъезд народных депутатов позади. Что принес он больному, раздираемому конфликтами, распадающемуся обществу? Разумеется, нельзя было ожидать, что съезд в один присест решит продовольственную проблему, ликвидирует межнациональную вражду, обеспечит нам нормальную и безопасную жизнь. Так не бывает. Но общество было вправе ожидать, что наши избиратели, собравшись вместе с руководством страны в столь критический момент, попытаются серьезно проанализировать причины углубляющегося кризиса, наметить программу его преодоления, сформировать власть на основе национального и социального согласия. «Если и были ожидания, то они оказались напрасными, – пожимают плечами многие. – Съезд ничего не решил». Хочу поспорить – съезд народных депутатов решил многое, и весьма однозначно. Это не означает, что на нем не было споров. Важно то, какой лейтмотив звучал в этом разноголосом хоре. Вначале о причинах кризиса. Вот позиция по этому вопросу наших руководителей. Да, полустыдливо признают они, были допущены ошибки. Но – в реализации курса. Основные же наши беды – результат деятельности «деструктивных», «черных сил», «необъявленная война республик против правительства», «экономический саботаж». Из зала, правда, были предприняты попытки всю ответственность за кризис возложить на президента. Но съезд выразил ему доверие. Тем самым можно предположить, что большинство депутатов поддержали официальную версию истоков кризисного состояния общества.

Какой же путь его преодоления нам предлагается? Вот он – «жесткие меры», «чрезвычайные полномочия», «борьба с политическим противником». Прислушайтесь и к совсем искреннему, из глубины души идущему вздоху: «Пусть уж лучше будет царь или император. Когда мы, наконец, остановимся с этими реформами?»...

Вовсе не хочу преувеличивать роль IV съезда народных депутатов в том повороте, который происходит – уже произошел! – в советском обществе. Соответствующая тенденция развивалась давно. Но так случилось, что именно в конце 1990 года она вышла на поверхность. Съезд ознаменовал собой конец одного этапа в развитии общества и начало другого. Так что же он вообще завершил? Если коротко, то перестройку...

«Демократическая волна захлебнулась в центре, – возражают некоторые. – В республиках прорыв произошел». К сожалению, это далеко не так. Многие из патриотических движений и их лидеры являют собой чуть ли не готовую основу для национал-демократических режимов...

Так что же, неужели все складывается в пользу силового варианта развития? А ведь к нему, видно, готовится не только Центр, но и некоторые республики, лидеры которых призывают население к гражданскому неповиновению. Что же нас ожидает в этом случае? Не будем обольщать себя надеждой, что, возможно, обойдется чем-то не очень болезненным. В крайнем случае, провозглашением чрезвычайного положения по типу того, какое в свое время ввел в Польше генерал В. Ярузельский. Не стоит, однако, забывать, что после этого относительно мягкого авторитаризма страна отходила десять лет. В условиях же нашей вражды и непримиримости, а подчас и просто варварства, сама ломка сильной власти может повести гораздо дальше, даже вопреки желанию ее инициаторов. В этом случае в обществе возможно возникновение режима, по сравнению с которым «брежневизм» будет выглядеть вполне демократичным».

Швецова «Откат». Послесловие к IV съезду народных депутатов СССР

На улице Воровского, пятьдесят два, было основное здание Союза писателей СССР. В этих кабинетах появлялись Горький и Фадеев, Симонов и Федин, Пастернак и Леонов, Шолохов и Твардовский, Булгаков и Платонов. Даже Солженицын появлялся здесь до того, как попал в опалу и был исключен из Союза. Какие жаркие баталии здесь разыгрывались, какие страсти кипели. Здесь осуждали Пастернака и исключали Синявского с Даниэлем! Здесь чинили расправу над участниками альманаха «Метрополь», здесь появлялись уже ставшие известными Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Рождественский, Ахмадулина...

Он подходил к зданию, испытывая некоторое волнение. Пройдя ограду, вошел во двор, увидел памятник Льву Толстому. Ему уже успели рассказать, что этот дом Толстой использовал в своем романе как дом Ростовых. Во дворе были многочисленные отделы и редакции Союза писателей. С правой стороны висела вывеска, извещавшая всех, что здесь находится журнал «Дружба народов». С левой стороны была иностранная комиссия Союза писателей. Она занималась не только иностранными гостями, но и посылала за рубеж многочисленные писательские делегации. В такие командировки посылали только проверенных и идеологически выдержанных писателей. Им выдавали довольно приличные командировочные, организовывали встречи с зарубежными коллегами, поселяли в хороших отелях, помогали с заключением договоров. Правда, бо€льшую часть валюты государство оставляло себе, но писатели были довольны – ведь книги членов Союза выходили на родине гигантскими тиражами, и они получали очень приличные гонорары, часто равнявшиеся средней зарплате инженера за десять или пятнадцать лет беспрерывной работы. При этом никого особенно не интересовало, продавались эти книги или нет. В условиях тотального дефицита умудрялись продавать даже такие «опусы», среди которых выделялась так называемая «секретарская» литература. Секретари Союза писателей СССР и союзных республик считались прижизненными классиками. Им платили особые гонорары, выдавали особые командировочные, их книги вставляли в тематические планы, выбрасывая остальных.

Во многих республиках секретари Союзов были приравнены к высшим чиновникам, имея ранг почти министерский. Они были депутатами Союза и республик, лауреатами всех существующих премий, прикреплялись к правительственным магазинам и поликлиникам, их обслуживали государственные машины с водителями, в кабинетах им устанавливали правительственные телефоны, а предупредительные секретари и референты делали все, чтобы их патронов не отвлекали по пустякам.

Официально он считался в отпуске и приехал в Москву по личным делам, собираясь зайти в издательство, а затем уехать в Юрмалу, где давно мечтал побывать. Ему уже оформили путевку в дом отдыха, и он собирался провести в Латвии ближайшие три недели.

В двадцать девять лет его избрали секретарем Союза писателей Азербайджана. Он был членом Союза не больше года, когда на бюро Центрального Комитета партии было решено «укрепить» руководство Союза и отправить его секретарем по организационным вопросам. Обычно такие должности занимали отставные генералы из Комитета государственной безопасности. Его забрали из отдела пропаганды, решив, что он сможет обеспечить линию партии в Союзе. К тому времени у него уже вышли две книги, которые довольно быстро разошлись. На обложках стояло его настоящее имя, а не псевдоним – Мурад Керимов. Первая книга была как потрясение, вторая сделала его популярным. Он помнил, как приехал сюда в первый раз больше года назад, и, чувствуя нарастающее волнение, прошел в кабинет самого Юрия Верченко.

Это был всевластный повелитель Союза, секретарь по организационным вопросам. Напротив находился кабинет председателя, но ставший после Маркова руководителем Союза писателей Герой Советского Союза, фронтовой разведчик Владимир Карпов – слишком мягкий и добродушный человек для руководства такой огромной структурой. Союзу подчинялись десятки журналов и газет по всей территории страны, в его структуру входили свои издательства, свои поликлиники, свои дома отдыха. И конечно, Литературный фонд, формально независимый, но подчинявшийся Союзу и аккумулировавший на своих счетах огромные средства. Можно смело сказать, что Союз писателей советских времен был настоящей союзно-республиканской министерской структурой со своим бюджетом, часто превышающим бюджеты многих министерств и ведомств. Не говоря уже о том, что ни в одной другой структуре Советского Союза не было и не могло быть столько Героев Социалистического Труда, лауреатов всех возможных премий, депутатов всех возможных уровней и вообще известных людей.

Верченко помогали справляться с огромным хозяйством три заместителя. Первый – Сергей Колов, был достаточно молодой и энергичный организатор, направленный в Союз, очевидно, решением партийных органов. После ухода Верченко он стал исполняющим обязанности секретаря, надеясь, что на предстоящем съезде писателей его утвердят секретарем по организационным вопросам. На всякий случай он не форсировал события и не переезжал в кабинет Верченко, чтобы не вызывать ненужного раздражения у писателей.

Мурад вошел в здание. Здесь еще не было ни охраны, ни вахтеров. Он разделся в раздевалке, повесил пальто и шапку на вешалку и поднялся наверх. На первом этаже находились кабинеты секретарей и консультантов. Каждую союзную республику курировал свой консультант. У Азербайджана консультантом был молодой, но уже абсолютно седой Валех, который радостно приветствовал Мурада, когда тот вошел в его кабинет. Худощавый, среднего роста, в очках, он мог бы выглядеть гораздо моложе своих лет, если бы не седина. Ему было около сорока, Мураду – на десять лет меньше. Высокого роста, темноволосый, с запоминающимся строгим и мужественным лицом, какое бывает на старых персидских миниатюрах, где изображают сражающихся воинов, Мурад успел отслужить в Афганистане, где был тяжело ранен. В двадцать лет он вернулся в Баку и поступил заочно на исторический факультет университета. Попутно работал в комсомоле, куда его рекомендовали сразу после возвращения из госпиталя. Через пять лет он стал уже заведующим отделом республиканского ЦК комсомола. Вскоре его взяли инструктором в отдел пропаганды горкома партии, откуда он перешел в ЦК, а уже затем утвердили секретарем Союза писателей.

– Пошли вниз, – сразу предложил Валех, – посидим в нашем кафе, выпьем кофе.

Из основного здания нужно было спуститься по лестнице и пройти подземным коридором в здание ЦДЛ, где находилось кафе, столь любимое писателями, и ресторан, еще более любимый всеми творческими деятелями. Ресторан ЦДЛ был легендой не только благодаря своей кухне или уютному дизайну. За полвека своего существования здесь выпивали почти все классики советской литературы. Здесь иногда случались дикие сцены с рукоприкладством и ссорами, нелепыми обвинениями и обидами. Сюда приводили практически всех иностранных гостей. Стены ресторана помнили такое обилие гениальных поэтов и писателей, что он мог бы стать своебразным музеем, если бы каждый из посетителей оставлял надпись на этих дубовых панелях.

Конечно, никто не разрешал пачкать стены в зале, зато в мужском туалете писатели и поэты развлекались вовсю. Они оставляли там свои четверостишия или пару фраз, которые вызывали гомерический хохот у всех случайных посетителей. Самую запоминающуюся надпись, по слухам, сделал Евтушенко, который якобы вывел: «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено. Среди г...на вы все поэты, среди поэтов вы г...но». Правда, сам Евтушенко отказывался от авторства, но молва упрямо приписывала ему этот опус.

Валех пригласил Мурада в кафе, где сразу заказал коньяк и две чашки кофе, благо цены в этом заведении еще не успели подняться.

– Ты не слышал, говорят, скоро деньги менять будут? – спросил Валех.

– Не знаю, – равнодушно ответил Мурад, – у меня лишних денег все равно нет. На сберкнижке только четыре сотни осталось. Даже если пропадут, особо грустить не буду.

– Тебе хорошо говорить, – вздохнул Валех, – ты холостой, можешь жить, как хочешь. А у меня жена, сын... Нужно думать, вертеться, деньги зарабатывать. Ты знаешь, какие деньги сейчас кооператоры зарабатывают? Не поверишь даже. Некоторые миллионерами стали.

– Ну и пусть становятся, – пожал плечами Мурад, – сейчас время такое. Разрешили кооперативы открывать, деньги зарабатывать. Мы тоже в комсомоле разные идеи предлагали. Но тогда, в начале 80-х, нам не разрешали об этом даже думать. А сейчас все можно, даже рестораны и магазины открывают.

– Это все копейки, – пренебрежительно махнул рукой Валех. – Знаешь, на чем сейчас все делают основные деньги? На компьютерах. Привозят и продают компьютеры, даже подержанные. Говорят, что можно заработать четыреста или пятьсот процентов. Чего ты улыбаешься?

– Вспомнил Маркса. Кажется, он говорил, что, обеспечь капиталу пятьсот процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое бы он не пошел.

– Не смейся. Сейчас Маркс у нас не в моде, – ответил Валех, – сейчас другое время. Можно делать большие деньги. Ты ведь у нас секретарь Союза. С помощью твоего правительственного телефона можно такие дела проворачивать...

– Какие дела? – не понял Мурад.

– Договориться с местной таможней. Ввести товар и продать его по рыночной цене. Сделаем большие деньги.

– Я в такие игры не играю, – отмахнулся Мурад, – мне моих денег хватает.

– Тогда понятно. Ты у нас идейный, Маркса почитаешь, и лишние деньги тебе не нужны. Юра, иди к нам! – закричал Валех, увидев вошедшего в кафе мужчину лет сорока, с помятым лицом, немного сонными глазами, свернутым на сторону носом. Мужчина был одет в кожаную куртку и серые брюки. Он подошел и церемонно поклонился.

– Юрий Музаев, – представил его Валех, – самый известный литературный критик Москвы.

– Очень приятно, – поднялся Мурад, протягивая руку.

– А это – Мурад Керимов, наш секретарь и мой начальник, – хмыкнул Валех.

– Мне тоже приятно, – кивнул Юрий, усаживаясь за столик, – только непонятно, почему вы заказали две такие маленькие рюмки коньяка? Я угощаю. Давайте закажем бутылку.

– Только не сейчас, – попросил Валех, – я сегодня пустой.

– Зато у меня появились деньги, – радостно сказал Юрий, хлопая себя по карману. – Наконец выплатили гонорар за мои две статьи в «Дружбе народов».

– Опять кого-то ругаешь? – добродушно осведомился Валех.

– Наоборот, хвалю. Очень интересная подборка современных прибалтийских поэтов. Я написал обе статьи еще в прошлом году. Но тогда не пропускали. Баруздин мне говорил, что пока не время. Я ведь его прекрасно понимал, они тогда объявили, что выходят из состава Союза. Нельзя в такой момент давать мои статьи о литовской и латышской современной поэзии. У них ничего хорошего быть не может, если решили отделяться. Так думали наши функционеры, и кто-то из секретарей запретил Баруздину печатать мои статьи. А сейчас разрешили. Наверное, опять какой-то умник решил, что нужно немного ослабить вожжи. Я так обрадовался, мне даже Чаклаис звонил из Риги, благодарил. А сегодня опубликовали сообщение, что в Вильнюсе взяли под охрану внутренних войск все административные здания города. Теперь ты представляешь, в каком я дурацком положении? Я ведь там и критиковал некоторых поэтов. Получается, что я человек с имперским мышлением. Хвалить глупо – они все равно нам не поверят, а критиковать подло. Вот поэтому эти деньги нужно пропить. Так будет правильнее всего. – Он поднялся и пошел за коньяком.

– Прекрасный критик, – негромко проговорил Валех, – но пьет безбожно.

– У нас тоже хватает своих «критиков», – улыбнулся Мурад. – Еще древние говорили, что истина в вине. Вот поэты и ищут эту истину на дне своей чаши. Только я пить не буду, у меня еще важная встреча в издательстве.

– В каком издательстве?

– «Советский писатель». Обещали выпустить мою книгу.

– Не беспокойся. Они наверняка знают, что ты секретарь Союза, так что твою книгу поставят в план и выпустят в первую очередь. Юрий прав. Сейчас пытаются заигрывать с местными кадрами, чтобы не развалить Союз окончательно. Хотя он фактически уже развалился. Прибалты больше не хотят иметь с нами ничего общего. Сначала говорили о конфедерации, а теперь вообще заявили о самостоятельности. Вот так. И ничего с ними не сделаешь.

Вернулся Музаев с бутылкой коньяка и тремя большими бокалами.

– Сейчас Галочка принесет нам бутерброды, или, как модно нынче говорить, – сэндвичи. – Он разлил коньяк в бокалы, поднял свой. – Сколько лет мы с тобой знакомы, Валех?

– Семь... нет, уже восемь лет, – вспомнил Валех.

– Значит, восемь. Солидный срок. Вот что я вам скажу, ребята. Все, что сейчас происходит в Литве, – это настоящий фашизм. Вы меня понимаете? Просто фашизм. Нельзя атаковать омоновцами безоружных людей, подавляя их свободу. Хорошо, что пока нет крови.

– У нас такое уже было в прошлом году, – напомнил Мурад. – Тогда в январе в город вошли армейские части и убивали всех без разбора, даже детей и стариков.

– Знаю. Мне Валех все рассказывал, – кивнул Юрий. – Вот это и есть настоящий фашизм. Вместо обещанного коммунизма мы пришли к этому фашизму. Вместо перестройки – к перестрелке. Выпьем, ребята, за нас. Чтобы порядочных людей было больше. – Он залпом опустошил свой бокал.

Мурад только пригубил коньяк. Пить действительно не хотелось.

– Вы меня извините, – сказал он, – но у меня сегодня важная встреча.

– Это тебя все равно не извиняет, – усмехнулся Юрий. – Если не хочешь пить, то и не нужно. Только сиди и молчи, сделай вид, что выпиваешь. Нам так будет удобнее, и тебе хорошо. Как будто сидишь в компании и пьешь вместе с нами. Сейчас все делают вид, что им хорошо. Горбачев, который с трудом удерживается на своем месте. Ельцин, который только и мечтает его оттуда выкинуть, и мы все, которые сидим по уши в дерьме, но делаем вид, что это и была наша цель – заплыть поглубже и нырнуть, чтобы с головой и целиком. Чтобы никогда не отмыться. Ваше здоровье, ребята!

Мурад все-таки сделал два глотка и поставил бокал на столик. Он еще не знал, что этот день станет таким важным в его жизни.

Ремарка

«Под Новый год корпункт в Минске оглушили звонки со всех концов республики. Как сговорившись, люди задавали один и тот же вопрос: как распределяются подарки, присланные из-за рубежа с целью хоть как-то смягчить результаты чернобыльской катастрофы? Дойдут ли соки, медикаменты, одежда до детей, больных, престарелых?

В городе Пинске, к примеру, дошло до абсурда – два немецких автофургона разъезжали по городу и буквально выбрасывали в толпу продуктовые наборы, велосипеды, женские сапоги. Возникла потасовка, а «благодетели» благополучно скрылись.

Неорганизованность, невнимание правительства к распределению подмоги из-за рубежа привели к тому, что на Комаровском рынке в Минске торгуют импортными витаминами по рублю за штуку. Однако витамины, хоть по рублю за штуку, купить можно. Перед праздниками всех потрясло выступление в республиканской печати известной белорусской гимнастки Ольги Корбут, которая рассказала, как во время поездки в США ей была передана большая партия редких благотворительных лекарств на очень крупную сумму. Но возникла маленькая загвоздка – несколько сот долларов требовалось для холодильной камеры, иначе препараты просто не доехали бы до Белоруссии. Этих денег у наших представителей в Нью-Йорке не нашлось. Пусть, мол, заплатят американцы, они же богатые. В результате лекарства испортились.

Стране помогали, помогают и будут помогать. Щедро. Несмотря на все наше хамство, разгильдяйство и спесь. Нужно смотреть реально, дожили мы до времен, когда без этой подмоги, без всех этих Санта-Клаусов просто невозможно, хотя бы потому, что нельзя без импортных лекарств, без импортных витаминов, без импортной техники лечить чернобыльцев».

О. Егорова «Комсомольская правда», 1991 год

Он пытался подняться, чувствуя боль в левой ноге. К нему подскочила молодая женщина, протягивая руку.

– Какой ужас! Вы не ушиблись? Почему вы не реагировали, я ведь вам сигналила?

Эльдар что-то проворчал в ответ, все еще пытаясь самостоятельно подняться. И застонал от боли. Не хватало еще сломать ногу в первый же день выхода на работу.

– У вас сломана нога? – тревожно спросила незнакомка.

Она была в короткой дубленке, в темных вельветовых брюках, в белых сапожках, на голове светлая норковая шапочка. На вид не больше тридцати пяти. Ее «Жигули» стояли в нескольких метрах от них. Он снова попытался подняться и, опираясь на ее руку, сделал один шаг. Было так больно. Он прикусил губу, чтобы не застонать.

– Наверное, вы все-таки сломали ногу, – сокрушенно заметила женщина. – Давайте пройдем к машине, я отвезу вас в больницу. – Она открыла дверцу и отодвинула переднее кресло назад, чтобы он мог удобнее устроиться. – Поедем сразу в больницу. Пусть вам сделают рентгеновский снимок.

Эльдар согласно кивнул головой. Здесь не было милиционеров, вообще никого не было. Уже поздно и достаточно темно. В этом небольшом переулке она могла проехать дальше, даже не остановившись. Но, почувствовав удар, затормозила и вышла из салона, чтобы ему помочь.

– Как вас зовут? – спросила незнакомка.

– Эльдар, – ответил он.

– Красивое имя, говорят, что персидское.

– Почему персидское?

– Не знаю, но я так слышала. Как вы себя чувствуете?

– Кажется, нога уже меньше болит, – признался Эльдар.

– Дай бог. – Она сняла шапочку, бросив ее назад, и тряхнула длинными светло-каштановыми волосами. И вообще, она была очень красивой без этой шапочки, делавшей ее похожей на Снегурочку.

– А как вас зовут? – спросил он.

– Светлана, – ответила незнакомка и, немного подумав, добавила: – Светлана Игоревна.

– Очень приятно, – Эльдар тяжело вздохнул. – Может, вы меня высадите по дороге и я сам доберусь до больницы?

– Ни в коем случае! – возразила она. – Здесь рядом есть больница, и у меня там много знакомых. Я вас прямо туда отвезу.

Он согласно кивнул. Спорить не хотелось.

– Хорошо, что мы быстро отъехали, – озабоченно проговорила Светлана, оглядываясь назад. – У меня могли быть неприятности из-за этой аварии. Как вы себя чувствуете? – снова спросила она.

– Уже нормально, не беспокойтесь. Может, вы меня лучше отвезете домой? Я действительно чувствую себя лучше.

– Сделаем снимки, потом отвезу. Сейчас вы можете не почувствовать, а потом возможны осложнения. Знаете, как обычно бывает? А где вы живете?

– Во дворе Моссовета.

– Где?!

– Недалеко от памятника Юрию Долгорукому. Нужно въехать во двор и проехать метров триста или четыреста.

– Хорошее место, – несколько удивленно произнесла Светлана, внимательно приглядываясь к нему. – Вы не беспокойтесь, я вас потом туда отвезу. Это же совсем близко.

Через несколько минут она мягко затормозила.

– Сможете пройти или вызовем санитаров, чтобы помогли?

– Сначала постараюсь пройти сам, – пробормотал Эльдар, пытаясь выйти из салона. Когда он опустил ногу на землю, острая боль едва не свалила его с ног. Он снова прикусил губу, чтобы не застонать.

– Обопритесь на меня, – предложила Светлана, подходя к нему. Ему было неудобно опираться на женщину, поэтому он попытался запрыгать, но споткнулся и упал на землю.

– Что вы делаете! – бросилась она к нему.

– Давайте, я вам помогу, – рядом откуда-то появился санитар. Наверное, через стекло увидел и выбежал из больницы. Он обхватил Эльдара за талию, и они осторожно дошли до дверей. Внутри было уже проще. Ему сразу прикатили инвалидное кресло, посадили в него, не слушая возражений, и повезли на рентген.

Через несколько минут Эльдар узнал, что у него нет сотрясения мозга, что он получил сильные ушибы грудной клетки и левого бедра, а серьезные повреждения, перелом или трещина у него отсутствуют. Ему выдали специальный крем, чтобы он смазывал ушиб, второй тюбик врач передал Светлане, на всякий случай, и она бросила его в сумочку. Потом его снова посадили в инвалидное кресло и отвезли к машине.

– Вызовем лучше такси, и я уеду, – предложил Эльдар.

– Ни за что! – возразила она. – Теперь я вас точно никуда не отпущу. Слава богу, что вы целы и невредимы. Я так перепугалась, когда вы ударились о мою машину. А почему вы сказали врачу, что вы не москвич? Вы же говорили мне про свой дом во дворе Моссовета.

– Я там живу, но это не мой дом, а гостиница постпредства, – пояснил Эльдар.

– Значит, вы командировочный, – улыбнулась Светлана. – Тогда все понятно. Хотя для гостя вы слишком хорошо говорите по-русски.

– А я должен говорить с акцентом? – спросил он, уже самостоятельно поднимаясь с кресла и пересаживаясь в салон машины.

Светлана села за руль и мягко тронулась с места.

– Просто я привыкла, что все грузины обычно говорят с акцентом. У нас был друг семьи, Эльдар Гурабанидзе, он сейчас работает в Африке.

– Эльдар – часто встречающееся имя не только у персов или грузин, но и у других народов. Например, есть известные кинорежиссеры Эльдар Рязанов и Эльдар Шенгелая. Но я – азербайджанец, из Баку.

– Тогда понятно. Земляк Муслима Магомаева, моего любимого певца. Вы даже чем-то на него похожи. Приехали погулять в Москву?

– Нет, работать.

– Хотите устроиться на работу, – кивнула Светлана. – Сейчас трудно найти работу по специальности, особенно в Москве. Да и платят не очень много. Боюсь, что ничего приличного вы не найдете. Плохие времена...

– Ничего, – улыбнулся Эльдар, – я уже нашел место в одном приличном учреждении.

– Тогда вам повезло, – кивнула она, посмотрев на часы. – Ой, кажется, я опаздываю. Какой кошмар! Можно я на секунду остановлю машину и позвоню из автомата?

– Конечно звоните, я никуда не тороплюсь, – согласился Эльдар. – Вы ведь потратили на меня целый час.

Она остановила машину и побежала к телефону-автомату. Там уже разговаривал какой-то мужчина, и она замерла, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Он впервые подумал, что Светлана – очень красивая женщина. Словно угадав его мысли, она оглянулась, слегка улыбнулась и продолжала терпеливо ждать, когда наконец освободится автомат.

Через минуту мужчина ушел, и она поспешила к телефону. Очевидно, услышанные ею новости оказались не очень приятными. Было заметно, как дернулось у нее лицо, как она несколько раз что-то переспросила, потом растерянно повесила трубку и отошла от автомата. У нее было такое отрешенное выражение лица, что Эльдар уже собирался выйти к ней из машины, но она приблизилась, медленно уселась на свое место и посмотрела на него.

– Простите, Эльдар, но, кажется, я не смогу отвезти вас домой. Вы не беспокойтесь, я сейчас поймаю для вас такси. Если у вас нет денег...

– У меня есть деньги, – прервал ее Эльдар. – Объясните, что случилось?

– Нет, ничего, – как-то растерянно произнесла Светлана. – Ой, какой кошмар! – Она неожиданно положила голову на руль и заплакала.

Он сидел ошеломленный, не зная, что именно следует делать, только еще раз попросил:

– Скажите, что случилось. Может, я смогу вам чем-то помочь?

– Нет, – подняла она голову, – нет, нет. Извините, что я так глупо себя веду... Но... но погиб мой брат. Я сейчас говорила с его женой. Он два дня не отвечал на звонки, а ее не было в городе. А когда вернулась домой, то нашла его... нашла его убитым в своей квартире.

– Где он жил?

– Здесь, недалеко. Около Белорусского вокзала. Я сейчас поеду прямо туда. Они уже все там. Он был... понимаете, он был очень известным человеком. Извините, сейчас поймаю такси.

– Поедем вместе, – решительно проговорил Эльдар. – Может, я понадоблюсь...

– Для чего? Его уже убили. Там работают следователи прокуратуры и сотрудники милиции. Спасибо за сочувствие, но, извините, сейчас я просто не могу разговаривать. – Уже немного успокоившись, Светлана достала из сумочки пудреницу и посмотрела на себя в зеркальце.

– Поедем вместе, – настойчиво повторил Эльдар, – мне нужно увидеть, что там произошло. Возможно, моя помощь пригодится.

– Чем можно помочь в такой ситуации? – вздохнула она.

– Я семь лет работал в органах прокуратуры, расследовал более сотни тяжких и особо тяжких преступлений. Поедем вместе, скажете, что я ваш знакомый.

– Вы действительно работали в прокуратуре? – удивленно посмотрела на него Светлана.

– Не похож?

– Мне казалось, что вы недавний выпускник. Только закончили институт и приехали сюда, чтобы найти работу. Вы же сами мне говорили...

– Я не говорил, что приехал устраиваться. Я сказал, что приехал сюда работать. Ну, что, поехали?

Светлана ничего не ответила, и машина, набирая скорость, помчалась в сторону Белорусского вокзала.

– Может, лучше я сяду за руль? – предложил Эльдар. – Не беспокойтесь, я не студент, и у меня есть права. Могу их вам показать.

– Не нужно, – улыбнулась сквозь слезы Светлана. – А сколько вам лет?

– Тридцать два.

– Странно. Очень странно. Обычно кавказские мужчины выглядят старше своих лет, а вы – гораздо моложе.

– Этот недостаток проходит со временем, – невесело заметил Эльдар. – Не будет большим хамством, если я спрошу, сколько вам лет?

– Не будет. Мне тридцать девять.

– Я думал, меньше.

– Хватит, – грустно улыбнувшись, попросила она, – я сейчас не готова к вашим комплиментам.

– Чем занимался ваш брат?

– Он был пианистом, народным артистом. Может, слышали, Вячеслав Томин? Его выступления часто передают по телевизору. По второй программе.

– Может быть. Я обычно не обращаю внимания на имена исполнителей, когда слушаю музыку.

– Ну, да, как и все остальные.

– Значит, вы – Светлана Томина?

– Нет, – ответила она, – я Светлана Скороходова, по мужу.

– Муж тоже пианист? – уточнил он.

– Нет. Он дипломат. Сейчас работает нашим послом в Берне.

– Тогда все понятно. Много времени проводите за границей?

– В последние десять лет – много. Но это не всегда так хорошо, как некоторые полагают. Мы были и в Африке, и в Латинской Америке. А там не везде нормальные условия для проживания.

– А сколько лет было вашему брату? – спросил Эльдар.

– Сорок три. Он старше меня на четыре года. В последнее время много пил, у него тряслись руки. Это не нравилось его жене, поэтому они часто ссорились. Последние несколько дней он был один, а она жила на даче. Поэтому мы все волновались, что его телефон не отвечает. А сегодня вернулась жена и открыла дверь своим ключом... Представляю, как она переживает. И наверняка вызвала своего брата, он у нас большой начальник в милиции.

– Кем он работает?

– Заместителем министра внутренних дел России.

– Тогда расследование проведут достаточно оперативно, – согласился Эльдар. – А как его зовут?

– Ванилин. Георгий Николаевич Ванилин. Слышали о таком?

– Нет, не слышал.

– Он раньше служил в Молдавии, лет десять или двенадцать. А потом его перевели в Москву. Его сестра – взбалмошная особа, вечно ругалась с моим братом. Хотя ее тоже можно понять, он много пил в последнее время. Как будто в нем что-то сломалось. Сама не понимаю, почему я вам все это рассказываю. Вы действительно работали в прокуратуре?

– Работал, – подтвердил Эльдар.

Они доехали до вокзала, и она, повернув машину налево, пробормотала:

– Кажется, я сделала глупость. Нужно было высадить вас на Горького. Сама не понимаю, почему я вас сюда привезла. Но я была в таком состоянии...

– Не волнуйтесь, – успокоил ее Эльдар, – я только постараюсь помочь, если смогу.

Они въехали во двор, где уже стояли сразу три милицейских автомобиля и машина «Скорой помощи». Собралась небольшая толпа соседей. Светлана припарковалась и поспешила к подъезду. Затем, вспомнив про Эльдара, обернулась. Он медленно вылез из машины и сделал несколько шагов. Было больно, но терпимо.

Она взяла его за руку, и они вместе вошли в подъезд. У кабины лифта стоял сержант милиции. Посмотрев на них, он отвернулся, очевидно решив, что это пара из соседней квартиры. Они поднялись на четвертый этаж. У дверей стоял еще один сотрудник милиции. На этот раз он перегородил им дорогу.

– Я – сестра Вячеслава Томина, – твердо сказала Светлана, – а это мой друг. Пропустите нас.

Милиционер посторонился, пропуская их. Войдя в квартиру, Светлана сразу бросилась в кабинет, где на полу лежало уже накрытое простыней тело ее брата. В соседней комнате сидела его супруга, женщина лет сорока, со злым и уставшим лицом. Увидев Светлану, она покачала головой.

– Я всегда знала, что этим все и закончится.

Светлана отвернулась. Она боялась, что снова расплачется. Эльдар осмотрел комнату. Очевидно, неизвестный убийца был знаком с погибшим. Все окна закрыты, дверь не взломана. Рядом с убитым расплывалось небольшое пятно крови – значит, погибшего застрелили. Увидев незнакомца, молодой следователь нахмурился и тихо спросил:

– Кто вы такой?

– Я друг его сестры, – пояснил Эльдар, – хотел посмотреть, что здесь произошло.

– Убийство. Только выйдите, пожалуйста, отсюда, не мешайте работать.

Эльдар осторожно вышел из кабинета. В соседней комнате появился неизвестный мужчина в штатском. По его уверенному голосу и манерам было понятно, что он чувствует себя здесь хозяином. Мужчине было лет сорок пять. Короткая прическа, грубые черты лица, светлые глаза. Он подошел к супруге погибшего.

– Успокойся, Изольда. Успокойся и осмотри весь дом. Нужно понять, что у вас пропало. Нам важно получить от тебя полную опись пропавших вещей. – Мужчина обернулся, увидел Светлану и хмуро произнес:

– Здравствуйте, Светлана Игоревна. Вот видите, что здесь произошло. Никто такого не ожидал. Но вы не волнуйтесь. Мы найдем мерзавцев, которые это сделали.

– От этого мне не легче, – вздохнула Светлана.

Ванилин перевел взгляд на Эльдара.

– А это кто такой? Что ты здесь делаешь? Кто тебя пустил?

– Он со мной, – быстро ответила Светлана.

– Это ваш водитель?

– Нет, это мой знакомый... мой друг, – поправилась она.

– Не нужно приводить друзей в такие места, – недовольно выговорил Ванилин, – здесь не цирк и не театр. Покиньте помещение, молодой человек. Зачем вы его привезли, Светлана Игоревна?

– Он раньше работал в прокуратуре.

– Наверное, стажировался, – усмехнулся Ванилин. – Но нам стажеры не нужны. Я вызвал профессионалов, сейчас подъедут сотрудники МУРа и заместитель начальника ГУВД города. А вы немедленно покиньте помещение, – сказал он, не глядя на Эльдара.

– Я не стажировался, – попытался объяснить Эльдар, – я работал в органах прокуратуры больше семи лет.

– С чем вас и поздравляю, – отмахнулся Ванилин. – Тогда тем более вы должны знать, что посторонним нельзя присутствовать на месте преступления. Вы только помешаете следователю и экспертам осматривать квартиру.

– Он пришел со мной, – повысила голос Светлана.

– Все равно он должен выйти, – упрямо повторил Ванилин, проходя в кабинет.

– Упрямый осел, – пробормотала Светлана и виновато посмотрел на Эльдара: – Извините, что все так получилось. Здесь недалеко. Я спущусь с вами и поймаю вам машину.

– Не нужно, – улыбнулся он. – А вы мужественный и красивый человек. Вам никто об этом не говорил?

– Мужественный, наверное, потому, что сбила вас на своей машине, – тихо сказала она, отводя глаза.

В этот момент в квартиру вошли трое сотрудников милиции. Один был в генеральской форме, двое других в штатском. Увидев вошедшего, Ванилин радостно протянул ему руку.

– Здравствуй, Виктор, спасибо, что так быстро приехал.

– Меня сегодня в ЦК вызывали, – сообщил генерал. Это оказался Сергеев, с которыми Эльдар познакомился в Секретариате ЦК.

– Утвердили?

– Рекомендовали утвердить, – кивнул он.

– Поздравляю. А у нас, видишь, какие неприятности происходят. Уходите, – повернулся он к Эльдару. – Я же сказал, чтобы вы отсюда вышли. Сколько можно просить? Или вывести вас с милицией? Сержант, – обратился он к стоявшему у дверей сотруднику милиции, – выведите отсюда этого молодого человека.

– Здравия желаю, товарищ Сафаров, – вдруг козырнул генерал Сергеев.

Ванилин от изумления раскрыл рот. Остальные замерли.

– Добрый вечер, – ответил Эльдар.

Ванилин, все еще думая, что его разыгрывают, переводил взгляд с прибывшего Сергеева на молодого человека. Эльдар обернулся и увидел расширенные от любопытства и изумления глаза Светланы.

– Кто вы такой? – прошептала она, подходя ближе.

– Познакомьтесь, – представил его Сергеев. – Это новый куратор нашего министерства из административного отдела ЦК КПСС Эльдар Кулиевич Сафаров. Сегодня его утвердили в этой должности.

Ремарка

«Утвержден бюджет страны на 1991 год. Дефицит составляет 26 663 149 000 рублей. При обсуждении различных статей бюджета депутаты неоднократно возвращались к теме колоссального дефицита в проекте бюджета. И всякий раз министр финансов страны напоминал парламентариям печальную истину – для выполнения принятых самим Верховным Советом программ по повышению жизненного уровня малообеспеченных слоев населения в казне нет нормальных денег. Поэтому, принимая этот чрезвычайный бюджет, требовалось найти и реализовать законодательные источники пополнения бюджета. Пятипроцентный налог с продаж и есть тот самый способ «сброситься» всем народом для поддержки малоимущих».

«Известия», 1991 год

Ремарка

Внешняя задолженность СССР растет. К такому выводу пришли специалисты из Всемирного банка, одного из крупнейших международных финансовых учреждений Запада. По их данным, опубликованным в немецкой газете «Вельт», уже в конце 1989 года внешняя задолженность СССР составляла 54 миллиарда долларов, а в 1990 году увеличилась еще на 4,2 миллиарда. А по данным Генерального директора Австрийского контрольного банка Хельмута Хашека, обязательства Советского Союза перед Западом выросли в 1990 году до 68,8 миллиарда долларов. Причем только 40% этой суммы составляют долгосрочные, то есть наиболее выгодные и льготные обязательства.

Высока и норма обслуживания этого долга. В 1991 году на это уйдет 8,3 миллиарда долларов, или 21% всех экспортных поступлений СССР. Причем в минувшем 1990 году Советский Союз одолжил на мировых финансовых рынках и у отдельных государств намного меньше, чем в предыдущие годы. Однако произошло это не потому, что улучшилось финансовое положение СССР, а потому, что в этом году мы попали в разряд сомнительных должников и нам весьма неохотно ссужают деньги.

Конечно, в разочаровании западных кредиторов немалую роль играет и политическая нестабильность в СССР. В итоге если еще в 1988 году СССР считался первоклассным заемщиком, то в 1990 году один из главных наших кредиторов, немецкие банки, уже, как правило, не желали предоставлять нам займы, если их на 90 или даже на 95% не гарантировало правительство ФРГ. И при этом еще многие считают, что заключают рискованные сделки. Именно поэтому Вильгельм Кристианс, председатель наблюдательного совета «Дойче банк» – одного из главных наших партнеров на Западе, совсем недавно подчеркнул, что без гарантий его банк не даст больше СССР взаймы ни одной марки.

Он работал с документами, когда позвонил его пресс-секретарь Игнатенко. Горбачев ценил этого толкового журналиста за чувство юмора, оригинальность мышления и интеллект.

– Слушаю тебя, – сказал он, поднимая трубку.

По сложившейся практике нельзя было звонить вышестоящему лицу, пока он сам не захочет с тобой разговаривать. Но, очевидно, произошло нечто исключительное, если Игнатенко решился позвонить сам.

– Извините, что беспокою вас, Михаил Сергеевич, – начал пресс-секретарь, – дело в том, что у меня очень важная новость.

– Что случилось? – нахмурился Горбачев, привыкший в последние дни только к плохим новостям.

– Только что по каналам ТАСС передали заявление Марлина Фицуотера, пресс-секретаря президента США, который заявил, что ваша встреча может быть отложена, – сообщил Игнатенко.

– Так, – сказал Горбачев, чувствуя, как в нем нарастает раздражение. – Значит, хотят отложить встречу в верхах... Как они это объясняют?

– Пока он сказал только, что такая возможность есть. У меня должен быть брифинг, и меня обязательно спросят об этом заявлении Фицуотера.

– Понятно. Что ты собираешься им отвечать?

– Что такая «возможность» не исходит от Москвы. Мы считаем, что любая встреча может сорваться по независящим от нас причинам, но настроены на реальное продолжение сотрудничества.

– Хорошо, – одобрил Горбачев, – так и скажи. Это будет правильно. Что еще?

– Мне подготовили список вопросов, которые могут интересовать зарубежных журналистов. Почему десантники отлавливают призывников, что происходит в Литве, как прошла ваша последняя встреча с Ельциным, что будет с Шеварднадзе? Это основные вопросы, которые их будут волновать. Я хотел согласовать с вами ответы на них.

– Ты заранее знаешь, какие вопросы тебе будут задавать, – невольно улыбнулся Горбачев.

Игнатенко был не только толковым сотрудником, но и профессиональным журналистом. Он работал заместителем генерального директора ТАСС и главным редактором журнала «Новое время». А в перерыве между этими двумя должностями почти восемь лет занимал место заместителя заведующего отделом международной информации ЦК КПСС и хорошо знал свою работу. Через два года, когда он будет во главе агентства ИТАР-ТАСС, в его ведомство ворвутся вооруженные оппозиционеры, которые потребуют передать на весь мир сообщение о низложении Ельцина и передачи власти Руцкому. Внешне интеллигентный, мягкий, даже какой-то гуттаперчевый, Игнатенко проявит настоящее гражданское мужество и откажется передавать подобную информацию под дулом направленных на него автоматов. Глупые люди иногда принимают интеллигентность за слабость, не понимая, что она и есть настоящая сила.

– Мы всегда готовимся к нашим пресс-конференциям, – пояснил Игнатенко.

– Очень хорошо. Насчет Ельцина можешь сказать, что мы не смогли договориться. Пусть все знают, нам скрывать нечего. В Литве идут сложные процессы, но мы пытаемся держать ситуацию под контролем. А десантники помогают военкоматам. Нельзя, чтобы призыв этого года полностью сорвался. Не только в Прибалтике, но и в Грузии, и Армении отказываются призывать парней в армию. Так мы развалим нашу армию. Что еще?

– Вопрос Шеварднадзе, – терпеливо напомнил Игнатенко.

– Можешь сказать, что пока мы ищем его преемника и мы регулярно с ним встречаемся. Что-то в этом роде.

– Понятно. Я вам позвоню сразу после приезда.

– Хорошо. – Горбачев положил трубку и подумал, что, если Буш отменит встречу, это будет совсем некстати.

Перед ним лежал список с фамилиями литовских политиков. Это был список кабинета Казимиры Прунскене, которая терпеливо ждала в приемной, когда он ее примет. Два вице-премьера – Бразаускас, бывший первый секретарь ЦК компартии Литвы, и Озалас, недавно вышедший из партии. Литератор. Горбачев нахмурился. Все эти писатели и музыканты начинают требовать независимости в первую очередь, как будто им так плохо жилось в Союзе. Министр экономики Навицкас, министр внутренних дел Масюконис, министр иностранных дел Саударгас, министр финансов Сикорскис, министр культуры Куолис... Хорошо, что у них хватило ума не назначать министра обороны. Хотя Ельцин, кажется, собирается назначить генерала Кобеца министром обороны России. Интересно, как он себе это представляет? Российская армия против советской. Бред какой-то! Он еще раз просмотрел список министров. Из Комитета госбезопасности прислали справку на каждого министра. Здесь были их склонности, привычки, недостатки, достоинства. Все равно он никого из них не знает, кроме Бразаусказа, и считает его надежным и спокойным человеком.

Горбачев помнил, как разговаривал с Бразаускасом перед его назначением в 88-м году. Тогда, проработавший одиннадцать лет секретарем ЦК по промышленности и строительству, Бразаускас казался идеальной кандидатурой на должность лидера республики. Он во всем соглашался с Горбачевым, молча выслушивал его наставления. Кто мог подумать, что уже через год все так повернется? Кто мог поверить, что Литва, а вслед за ней и другие прибалтийские республики захотят выйти из состава СССР?

– Скажите товарищам, чтобы зашли, – нажал он кнопку селектора.

Кроме премьер-министра Литвы, в приемной находились министр финансов Павлов и вице-премьер Маслюков. Все трое вошли в кабинет Горбачева по очереди. Мужчины пропустили даму вперед. Горбачев пожал ей руку, с любопытством глядя на женщину, взвалившую на себя нелегкое бремя в такое сложное время. Потом пожал руки остальным и пригласил за стол. Прунскене села с левой стороны от него, двое других – справа, словно не решаясь садиться рядом с ней.

– Я хотел встретиться с Казимирой Данутовной, чтобы узнать позицию Литвы, – начал Горбачев. – Вы знаете, что со второго числа административные здания республики охраняются сотрудниками МВД и Министерства обороны СССР. Мы хотим избежать любых провокаций. – Он хотел добавить «товарищ Прунскене», но, подумав, сказал «госпожа Прунскене», что явно не понравилось Маслюкову. Тот даже нахмурился, но не решился возразить.

– Мы тоже хотим избежать любых провокаций, – Прунскене говорила по-русски хорошо, но с заметным литовским акцентом, – но союзное правительство полностью перекрыло нам все экономические связи. В республику не поступает продукция, нет поставок сырья, электроэнергии, других ресурсов. При продолжении подобной блокады мы не сможем нормально функционировать.

– По-моему, Литва хотела отделиться от Союза, а не Союз от Литвы, – напомнил Горбачев. – Я говорил, что мы должны быть вместе, а теперь, когда сорваны поставки в вашу республику, вы упрекаете нас в надуманной блокаде. Но это вы приняли законы о национализации своего банка, о сохранении налогов в республике, о нефинансировании коммунальных служб воинских частей, расположенных на территории республики, и военкоматов, осуществляющих призывы в армию.

– Это было решение Верховного Совета нашей республики, – попыталась объяснить Прунскене.

– У товарища Павлова есть все документы по Литве, – показал на министра финансов Горбачев, – он может вас с ними ознакомить.

– Он мне их уже показал, пока мы ждали в приемной, – сказала Прунскене, – но это не объяснение. Мы должны выводить нашу республику из экономического кризиса и собираемся...

– Из политического кризиса, – резко подчеркнул Горбачев, перебивая свою собеседницу, – который возник по вине литовской стороны.

– Мы хотим провести реформу нашей экономики. Я приехала в Москву как хозяйственник, а не как политик, – примирительно произнесла Прунскене.

– А я говорю с вами как политик, – оборвал ее Горбачев. – Мы потратили на ненужные разговоры целый год, вы так ничего и не поняли. Я хочу вам сразу сказать, что Литва должна отменить все законы, принятые за последние два года, начать сотрудничество во всех областях – перечисление налогов в Центр, финансирование коммунальных служб всех воинских частей, дислоцированных на вашей территории. Только при этих условиях мы сможем двигаться навстречу друг другу.

– Но наш парламент не согласится на такие условия, – возразила Прунскене.

– Тогда пусть выбирают другой парламент. У вас в республике есть здоровые, крепкие силы, на которые ваше правительство может опереться. – Он помнил абсолютно секретную информацию Крючкова, поэтому позволял себе разговаривать именно в таком тоне. Она все равно должна уйти, чтобы спровоцировать кризис, разрешением которого должны заняться другие люди.

– В сложившейся обстановке мы не сможем ничего сделать, и мое правительство просто вынуждено будет уйти в отставку, – в голосе Прунскене прозвучали нотки возмущения.

– Это ваше право, – сказал Горбачев, поднимаясь и давая понять, что разговор закончен.

На прощание он никому руку не пожал. Когда Маслюков последовал за Прунскене, задержал Павлова, тоже собиравшегося выйти:

– Валентин Сергеевич, ты можешь остаться.

Павлов повернулся и согласно кивнул головой. Закрыл дверь за ушедшими и вернулся к столу.

– Я ей все объяснил, – сказал он, усаживаясь на место, – никаких поблажек больше не будет. Или они соблюдают все наши законы, или пусть пеняют на себя.

– Только не перегибайте палку, – предупредил Горбачев, – там тоже живут наши, советские люди.

– Именно поэтому мы и хотим помочь нашим, – ответил Павлов.

Он уже несколько дней знал, что президент собирается предложить ему место заболевшего Рыжкова.

– Я буду вносить твою кандидатуру на должность председателя Совета министров, – сообщил Горбачев, – как я тебе раньше и говорил. Конечно, нужно было немного подождать, пока мы проведем твою реформу, но у нас просто нет времени, Николай Иванович так неожиданно заболел... Что у нас по реформе?

Павлов огляделся, словно его могли здесь подслушивать, придвинул стул к столу и, раскрыв свою папку, сообщил:

– У нас все готово, деньги напечатаны. Мы разошлем конверты с указанием, когда их вскрывать, как обычно делают в таких случаях. И затем начнем реформу...

– Считаешь, что нам нужно на это пойти?

– Обязательно. В стране слишком много неучтенных денег. Слишком много налички, которая давит на нашу экономику. Я уже не говорю о национальных республиках, каждая из которых вводит свои собственные ограничения и препоны для нормального функционирования денежной массы. Наша реформа просто необходима.

– Когда думаешь проводить?

– Через несколько дней.

– Сначала мы утвердим тебя председателем Совета министров, а потом ты проведешь реформу, – предложил Горбачев. Он подумал, что в любом случае виноват будет Павлов. При любом исходе денежной реформы люди поймут, что именно этот чиновник виноват в непродуманной денежной реформе. А если все пройдет нормально и экономика заработает, все плюсы припишут президенту страны. Да, нужно поскорее утверждать Павлова. – Я поговорю с Лукьяновым, чтобы тебя утвердили как можно быстрее, – пообещал он.

– Спасибо, – кивнул Павлов. Он не сказал, что будет изо всех сил стараться оправдать доверие партии и лично ее Генерального секретаря. Это Горбачеву не понравилось. С другой стороны, Павлов был толковым финансистом, и об этом говорили все окружавшие президента советники.

– Что у нас с Геращенко? – спросил Горбачев, невольно понизив голос.

– Все в порядке. Завтра утром он вылетает в Саудовскую Аравию через Иорданию. Они полетят втроем с двумя нашими сотрудниками. У них частные визы, и никто не знает о цели их визита, – подчеркнул Павлов.

– Хорошо, – сказал после недолгого молчания Горбачев, – никто и не должен узнать.

Эта была самая большая тайна, которая скрывалась многие годы. После нападения Ирака на Кувейт Советский Союз неожиданно изменил свою позицию, поддержав в Совете Безопасности ООН санкции, введенные против Саддама Хусейна, и даже ультиматум в его адрес. Подобного иракский лидер явно не ожидал. Даже в страшном сне Хусейн не мог представить, что его предадут бывшие союзники. Советский Союз к концу 90-го года находился на грани экономического коллапса. Денег в казне почти не было, экономика работала с большими сбоями, привычные связи между регионами были нарушены, производство и валовый продукт падали ужасающими темпами. Во многих республиках и областях реальностью становился голод и холод жителей. Именно поэтому в этих условиях руководство Советского Союза пошло на беспрецедентный шаг – согласилось принять деньги от шейха Кувейта и короля Саудовской Аравии в обмен на свое молчаливое согласие возможной войны союзников против Ирака. Конечно, с нравственной точки зрения руководство СССР поступало дурно. Но с точки зрения практической и прагматической все было нормально. СССР получал довольно большие деньги за свое понимание ситуации, отказавшись поддержать явного агрессора. Потом это назовут «новым мышлением». Геращенко полетит в арабскую страну, где получит адреса банков, куда будут переведены деньги.

Через несколько дней президент Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев внес на рассмотрение Верховного Совета СССР кандидатуру Валентина Сергеевича Павлова на должность председателя Совета министров. Утверждение прошло довольно спокойно – Павлова знали и уважали как толкового финансиста.

На следующий день вернувшаяся в Вильнюс Казимира Прунскене выступила с речью в парламенте своей страны. Она честно рассказала о своем разговоре с Горбачевым, отметив всю тяжесть ситуации в экономике республики. «Я сделала все, что смогла, – скажет она в заключение и повторит еще раз: – Всё». После этого Прунскене объявила о своей отставке. Многие журналисты передавали, что в этот момент на устах Председателя Верховного Совета Ландсбергиса мелькнула улыбка. Премьером был рекомендован Альбертас Шименас, считавшийся умеренным центристом. Этот политик просидел в своей должности всего четыре дня. Как только в Вильнюсе начались столкновения, он исчез из города вместе со своей женой и тремя сыновьями. Нельзя было требовать от обычных людей героических поступков. Не каждый готов был выдержать подобное давление.

Ремарка

«Президент Советского Союза Михаил Горбачев по итогам опроса общественного мнения, проведенного в Уругвае институтом Гэллапа, признан самым популярным политиком уходящего года».

Сообщение Эн-би-си

«Для наведения порядка придется принимать много непопулярных мер, проводить довольно жесткие решения по их реализации. Считать, что все это будет под аплодисменты, вряд ли целесообразно».

В. Павлов, Председатель Совета министров СССР

«Горбачев как человек не поведет нас к диктатуре. Его характер, склад его ума не ориентированы на это. Уверен, что он привержен демократическим преобразованиям и реформам в экономике. Но сейчас вокруг него группируются силы, которые подталкивают его на какие-то жесткие методы».

Н. Назарбаев, Президент Казахской ССР

«Горбачев нас предал и теперь идет на дно. Его политика полностью обанкротилась».

В. Алкснис, народный депутат СССР

«Мы можем выражать сожаление по поводу новой политической стратегии Горбачева. Но было бы легкомысленно не учитывать тех обстоятельств, которые привели к этой стратегии. Короче говоря, сейчас вопросов больше, чем ответов, относительно тех судьбоносных перемен, которые происходят в Советском Союзе.

Ситуация куда сложнее, чем можно представить себе, если ориентироваться на частые ссылки, на то, как резко меняются в Америке настроения относительно Советского Союза. Тут нет ничего нового. Но если «горбимания», которой были отмечены 80-е годы, была попросту глупой, то «горбифобия» 90-х опасна...

Из всего этого не следует, что Горбачев не ошибался. Следует только то, что он вошел в историю великим реформатором и – если учитывать события в Восточной Европе – освободителем. Что касается будущего, то для того, чтобы реформы, начатые Горбачевым, принесли успех, понадобится в конечном итоге уже другой лидер, иного типа. Но нет пока убедительных свидетельств того, что такой лидер вышел уже на центр сцены или что его время настало».

Стивен Коэн, профессор-советолог Принстонского университета

Мурад вышел из здания ЦДЛ, направляясь в сторону Калининского проспекта. На другом конце улицы Воровского находилось здание издательства «Советский писатель», где должны были выпустить его новую книгу. Он дошел до голубого здания и решил зайти в издательство. Поднялся на второй этаж к директору. Секретарь сухо сообщила, что директор занят. Когда Мурад сказал, что он секретарь Союза писателей, секретарь мгновенно скрылась в кабинете своего шефа, и через секунду оттуда выскочил сам директор, рассыпаясь в любезностях и извинениях. Потом Мурад долго выслушивал комплименты в адрес своей книги, хотя по лицу директора было понятно, что этой книги он не читал. Секретарь позвонила и сообщила, что приехала журналист Геворкян, о встрече с которой они заранее договаривались. Но директор отмахнулся, сказав, что сейчас занят. Секретарь перезвонила через десять минут и доложила, что Геворкян ждет. Директор раздраженно заметил, что она может подождать. Мурад поднялся первым. Он уже понял, что его книга будет издана. Директор любезно предложил выписать аванс, который можно было получить немедленно в бухгалтерии издательства. Мурад был ошеломлен – такого приема он явно не ожидал. Выйдя в приемную, он прошел мимо сидевшей на стуле журналистки. Молодая женщина подняла голову, но увидела только его спину.

В бухгалтерии Мураду сообщили, что на его имя выписано четыре тысячи рублей. Таким был аванс за его книгу. Он расписался и получил три пачки денег, одна из которых была в десятирублевых купюрах, вторая – в пятирублевых, а третья – в пятидесятирублевых. Он взял деньги, рассовал их по карманам. Теперь можно было уходить. Он спустился вниз и, выходя из здания, услышал за спиной негромкий женский голос:

– Мурад!

Он обернулся. Этого не могло быть! Этого просто не могло быть! Перед ним стояла Карина. Его одноклассница Карина, с которой он просидел за партой все десять лет, пока они учились в школе. Карина Саркисова из 189-й бакинской школы. Его первая любовь, и первая девочка, с которой он тайком целовался. Она стояла перед ним, как-то странно улыбаясь, сильно изменившаяся, похудевшая, немного другая. Стильная короткая стрижка, модное полупальто. У нее изменились даже глаза. Раньше они были лучистыми, добрыми, мягкими, сейчас стали острыми, цепкими, внимательными. Но остались такого же волнующе карего цвета.

– Карина, – прошептал он, – ты здесь?

– Я увидела, как ты выходишь от директора, – улыбнулась она, – и не сразу поняла, что секретарь Союза писателей Мурад Керимов – это тот самый Мурадик, с которым я просидела десять лет за одной партой. Ты стал большим начальником.

– Нет, – возразил он, – меня послали в Союз из партийных органов. Я пока лишь автор двух книг.

– Жаль, что я не знала. Ты, оказывается, пишешь книги. – С ее лица улыбка не сходила, но сейчас она была другой, как будто давалась ей с некоторым усилием.

– Пишу, – отмахнулся он. – Значит, ты теперь Карина Геворкян?

– Да, это фамилия моего мужа.

– Мне говорили, что ты вышла замуж, – вспомнил Мурад. – Это было, кажется, тогда, когда я лежал в госпитале.

– Неправда, – быстро возразила она, – это случилось, когда ты уже вернулся.

– Может быть, – согласился он. – Я очень рад тебя видеть, Карина. Значит, теперь ты живешь в Москве и стала известной журналисткой Кариной Геворкян. Я иногда читаю твои статьи в газетах.

– Спасибо.

Они стояли в вестибюле, не обращая внимания на людей, которые, проходя мимо, каждый раз толкали их и даже не извинялись.

– У тебя есть время? – неожиданно спросил Мурад. – Может, мы где-нибудь посидим?

– Сейчас трудно попасть в какой-нибудь ресторан без предварительной записи, даже в наш Макдоналдс на Горького стоят огромные очереди.

– Ты забываешь, что я секретарь Союза писателей, – напомнил Мурад. – Пойдем в ресторан ЦДЛ, если, конечно, у тебя есть время.

– У меня есть время, – кивнула она.

Они вернулись к зданию ЦДЛ. Его удостоверение творило чудеса, и в ресторане сразу нашли свободный столик. Народные писатели и секретари Союзов обслуживались вне всякой очереди. Они сидели в уголке и продолжали разговаривать, не замечая никого рядом с собой, даже официанта, периодически возникающего перед ними с очередным блюдом. Вспоминали время безмятежного детства, когда оба учились в школе рядом с базаром, на котором всегда происходили какие-то невероятно смешные и забавные истории. Они жили в домах, стоявших напротив друг друга, и по утрам встречались у базара, чтобы вместе дойти до школы. Каждое утро, в течение десяти лет, они улыбались друг другу. Потом Карина поступила на филологический факультет университета, а Мурад не прошел по баллам на юридический факультет, куда невозможно было пробиться в середине 70-х, почти все места заранее распределялись и определялись. На юридический факультет могли поступать только дети крупных партийных чиновников и прокуроров. Кончилось все тем, что руководство Азербайджана приняло специальное постановление, запрещавшее детям юристов учиться на юридическом факультете, чтобы остановить эту вакханалию заранее определенных студентов.

Он пошел работать в институт вахтером, чтобы лучше подготовиться к новому поступлению. Они встречались с Кариной, но ее отец, главный редактор газеты, выходившей в Баку на армянском языке, был против этих встреч, считая, что молодой человек, не сумевший поступить в университет, не может быть равноценной парой его дочери. А в 79-м году Мурада призвали в армию. Через несколько месяцев, в конце 79-го, советские войска вошли в Афганистан. Часть Мурада перебросили туда весной 80-го. И уже осенью того же года он был тяжело ранен, и его привезли в Ташкент в состоянии комы. Три месяца врачи боролись за его жизнь. Он вернулся в Баку летом 82-го и узнал, что Карина встречается с молодым парнем, который уже сделал ей предложение.

Мурад не стал ей звонить и что-то выяснять, считая, что так и должно быть. Через два месяца он узнал о ее замужестве. Потом поступил заочно на исторический, начал работать в комсомоле, написал две книги, был принят в Союз писателей, продвинулся по партийной линии и в конце концов оказался в кабинете секретаря Союза.

В 88-м началось противостояние в Нагорном Карабахе. Сначала в Аскеране погибли двое азербайджанских юношей. Потом началась депортация азербайджанцев из Армении. Прибывающие беженцы создали критическую массу, готовую вспыхнуть в любой момент. Вспыхнуло в Сумгаите, где во время массовых беспорядков погибли двадцать шесть армян и шестеро азербайджанцев. Потом правоохранительные органы выяснят, что среди погромщиков и налетчиков было много криминальных элементов, словно нарочно стянутых в город.

В ответ началась массовая депортация почти двухсот тысяч азербайджанцев из Армении. К концу 88-го, когда там почти не осталось азербайджанцев, произошло страшное Спитакское землетрясение. Тысячи погибших и обезумевшая от горя Армения, казалось, давали идеальный шанс на примирение. Азербайджан предложил свою помощь. Как напишет потом в своей книге Раиса Максимовна Горбачева, она была потрясена тем, что в Армении отказались от помощи Азербайджана даже в такой сложный момент. А самолет, посланный из Баку с добровольцами на помощь пострадавшим от землетрясения, разбился в горах, и почти восемьдесят человек погибли.

Новый виток противостояния начался в 89-м, когда в Нагорном Карабахе ввели особое управление под руководством Вольского. Обе стороны начали спешно вооружаться на фоне полного бездействия Центра. На этот раз беженцы из Нагорного Карабаха стали прибывать в Баку, и на фоне полного развала и всеобщей дестабилизации начались армянские погромы 90-го. В них погибли пятьдесят шесть человек, но главное – эти погромы взорвали самый интернациональный город в стране. После него десятки тысяч армян покинут навсегда город, за ними потянутся тысячи евреев, эмигрирующих в Израиль. Хотя справедливости ради стоит сказать, что евреи начали уезжать еще задолго до этих событий.

– Значит, ты живешь теперь в Москве, – повторил Мурад. – Давно переехала?

– Мне повезло. Еще в 86-м году, до всех этих событий, – сказала Карина. – Мы переехали вместе с мужем и дочерью.

– У тебя только один ребенок?

– Да, моей дочери уже восемь лет.

– Как ее зовут?

– Аида.

– Красивое имя, – кивнул он. – Только объясни мне, почему вы так любите все эти трагические имена – Аида, Джульетта, Дездемона, Офелия, Макбет, Гамлет, Ромео, Отелло – полный набор всех шекспировских героев?

– Наверное, потому, что в нашей истории было слишком много трагических страниц, – ответила Карина, – отсюда и наша склонность к подобным именам.

– Что случилось с твоими родными? Они остались в Баку или успели уехать?

– Ты правда хочешь это знать? – спросила Карина, помрачнев и отводя глаза.

– Да. Хочу. Я тогда приехал к вам домой и увидел только сломанную дверь. В квартире никого не было, но видно, что там успели поработать мародеры.

– Папу умер еще в 89-м. Не выдержало сердце. Все эти события на нем очень плохо отразились. Он ведь до последнего жил в Баку, не хотел уезжать. Проповедовал идеи интернационализма в своей газете. Когда многие сотрудники-армяне сбежали, он оставался в Баку, выступал, пытался помочь обеим сторонам лучше понять друг друга, писал обращение к армянам Нагорного Карабаха. В какой-то момент сердце просто не выдержало.

– А твоя бабушка, тетя Айкануш? Что стало с ней?

– Она едва не погибла в январе прошлого года. Ее хотели убить, – голос Карины предательски дрогнул. – Ты, видимо, приехал слишком поздно.

– А твоя мама?

– Она живет здесь, со мной. С ней все в порядке. Наши соседи вывели ее еще до начала погромов.

– Что случилось с бабушкой?

– Я тебе расскажу. Помнишь дядю Сулеймана, нашего соседа? Инженера из какого-то закрытого конструкторского бюро? Помнишь, конечно. Он ведь жил в нашем доме. Знаешь, что он сделал? Когда увидел, что рядом с нашим домом появились чужие, он вышел к ним. Один и без оружия. И сказал, что они не посмеют тронуть живущую здесь старую женщину. И представь себе, они остановились, не решаясь пройти мимо него. А потом другие наши соседи стали выходить из своих квартир и вставать живой стеной между нападавшими и квартирой моей бабушки. Понимаешь, что там произошло? Они не посмели тронуть мою бабушку. Она сама рассказала мне об этом.

– Она жива?

– Ей уже за восемьдесят, и она все прекрасно помнит. А в прошлом году к нам приезжал дядя Сулейман. Он всегда относился к нам по-особенному тепло, дружил с нашим отцом. Он приехал к нам со всей семьей, и они оставались у нас два дня.

– Это взаимное ожесточение сделало нас такими, – пробормотал Мурад. – Я встречался с отцом двоих детей, которых заварили в трубу в Гюмри, в присутствии секретаря райкома и прокурора района. А отец выжил и не сошел с ума даже после тяжелого ранения. Но приехал в Баку с одной мыслью о мести. Я иногда думаю обо всем этом и не понимаю, как мы могли дойти до такого варварства? Два соседних дружественных народа...

– Ты веришь в эти сказки про заваренных детей? – нахмурилась Карина. – Неужели ты действительно ему поверил? Может, это был какой-нибудь провокатор или ненормальный?

– Он стал таким после перенесенных страданий, – возразил Мурад. – Я иногда думаю, что это проклятое противостояние никогда не закончится. Как будто мы обречены на сто лет вражды.

– Я не думала, что, когда мы встретимся, будем говорить о подобных вещах, – призналась Карина.

– Я тоже. Мне было тогда так обидно, что ты не дождалась меня. Я ведь попал в госпиталь с тяжелым ранением и провалялся несколько месяцев. А когда приехал, узнал, что ты выходишь замуж.

– Что я должна была делать? – смутилась Карина. – Я два года писала тебе письма, но ты мне не отвечал. А потом я еще три месяца, каждую неделю отправляла тебе по письму. И ты снова мне не отвечал. Что я должна была подумать? Отец настаивал, чтобы я вышла замуж. А ты не ответил ни на одно...

– Но я не получал писем, – ошеломленно пробормотал Мурад, – ни одного.

Они посмотрели друг на друга.

– В какую часть ты их отправляла? – спросил он после недолгого молчания.

– Я помню наизусть. Двенадцать триста четырнадцать, – ответила Карина.

– У меня была – тринадцать двести четырнадцать, – вспомнил Мурад. – Я ведь отправил тебе сразу четыре письма, как только прибыл в свою часть.

– Я их не получила, – вздохнула Карина. – Бедный папа, наверное, это он прятал твои письма. Ему так не хотелось, чтобы мы встречались. Я ведь несколько раз уточняла адрес у твоих родителей.

– Значит, и мои родители были с ним заодно, – понял Мурад. – Они тоже считали, что армянка не будет женой их сына. В данном случае совпали интересы обеих семей. Он прятал мои письма, а мои не давали тебе точный адрес... Подожди, но в госпитале со мной все время были мой старший брат и сестра. Они дежурили по очереди. Значит, они получали твои письма.

– А ты еще говоришь, что мы обречены на варварство, – напомнила Карина. – Вот видишь, как получилось. Еще задолго до всех этих событий, – она невесело усмехнулась. – Прямо по Шекспиру: наши семьи не хотели нашего счастья, и мы не смогли соединиться. Армянская семья не хотела зятя-азербайджанца, а азербайджанская семья не могла принять в дом невестку-армянку. Через это им трудно было переступить.

– И ты стала Кариной Геворкян, – проговорил Мурад. – Теперь я все понимаю. И поведение моих близких, и как они уговаривали меня забыть тебя. Теперь все понимаю. Скажи, ты хотя бы счастлива со своим мужем?

– У тебя есть сигареты? – неожиданно спросила Карина.

– Я не курю. Сейчас попрошу официанта принести. – Мурад поднял руку, подзывая официанта, и попросил его принести пачку сигарет.

– У нас остались только болгарские, – сказал официант.

– Давайте болгарские, – согласилась Карина.

Когда принесли сигареты, она закурила. Мурад терпеливо ждал, но в конце концов не выдержал и напомнил:

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Мы уже два года как разведены, – сообщила она, затянувшись, – но фамилию я оставила, так как большинство моих репортажей было опубликовано именно под этой фамилией. Но все равно уже ничего не изменишь. А завтра утром я уезжаю в Вильнюс. Ты знаешь, что там ушло в отставку правительство Прунскене и каждый день может что-то произойти. Все административные здания уже взяты под контроль силами внутренних войск МВД СССР.

– Там может быть опасно, – заметил Мурад.

– Это моя работа. Я ведь журналист или ты забыл об этом?

– Не хочу вспоминать. На соседней улице находится наше постпредство. Я сейчас там живу. Ты можешь прямо сейчас подняться и пойти вместе со мной.

– Это предложение? – улыбнулась она.

– Можешь считать так. Ты пойдешь?

– Не думаю, что это будет правильно, – тихо ответила она, отводя взгляд.

– Почему?

– Нам уже по тридцать. Детские игры давно закончились, Мурад. Не забывай, что у меня уже взрослая дочь, она ходит во второй класс. И я никогда больше не смогу вернуться в Баку. Как и ты не сможешь появиться в Ереване. Нас разлучили не только наши семьи, но и эта война, которая встала между нами.

– Никто не может разлучить людей, если они хотят любить друг друга, – с каким-то ожесточением возразил Мурад. Разве может она знать, сколько раз во сне он обнимал ее, сколько раз вдыхал аромат ее волос, сколько раз признавался ей в любви?..

– Все осталось в прошлом, – грустно произнесла Карина.

– Сейчас это неважно. Я всегда тебя любил. Еще когда мы в первый раз поцеловались в девятом классе.

– Ты до сих пор об этом помнишь? – улыбнулась она.

– Конечно, помню. И еще до того, как мы отсюда уйдем, я хочу сказать, больше тебя не отпущу. Я так долго тебя ждал.

– Я завтра уезжаю в Вильнюс, – напомнила Карина, – у меня важная командировка.

– Значит, так. Я официально нахожусь в отпуске, и мы поедем с тобой в Вильнюс вместе, – предложил Мурад.

– Это глупо. Ты сам сказал, что там опасно.

– Именно поэтому мы и поедем вместе. Я уже однажды потерял тебя и не хочу терять во второй раз.

Он подозвал официанта, чтобы расплатиться.

– Подожди, – попробовала возразить Карина. – Ты забыл, что я армянка. Как я войду в азербайджанское постпредство? У тебя могут быть неприятности.

– Ничего, – улыбнулся Мурад, – как-нибудь выкрутимся.

Ремарка

«Все, что изображено на снимке, – результат моего одночасового похода по магазинам в стране, которая, как говорят, голодает. Я купил свинину, гуся, торт, коньяк и водку – продукты, упоминание о которых в сегодняшней России вызывает голодный обморок. При этом в очереди мы не стояли. Мясо купили в магазине для московской элиты – членов парламента и их друзей.

В этот же день огромный магазин на Красной площади был закрыт, чтобы члены советского парламента могли беспрепятственно отовариться... Мы побывали на закрытых базах, существование которых правительство держит в секрете, опасаясь налетов простых изголодавшихся граждан. На одной из них мы увидели сто тысяч коробок «несуществующего» масла из Финляндии. На другой рабочие признались, что у них хранятся тонны масла, огромное количество ветчины, салями, рыбные консервы и фрукты. Все лежит сегодня на одной из баз, куда прибывают поезда с продуктами из всего Советского Союза и из Европы.

Многие люди остаются напрямую зависимы от разваливающейся государственной системы. Стариков и немощных этой зимой ожидает голод или даже голодная смерть. Дети болеют рахитом и замедленным ростом из-за прекращения поставок молока и свежих фруктов».

Гарольд Брау, «Тудэй», 1991 год

Ремарка

Как сообщает «Постфактум», постановлением сессии городского Совета от 26 декабря 1990 года «О льготном обслуживании продовольствием в городе Томске» с 1 февраля 1991 года в столах заказов прекращается обслуживание Героев Советского Союза и Социалистического Труда, многодетных матерей, заслуженных деятелей искусств и персональных пенсионеров.

Ремарка

По сообщению агентства Рейтер, поставки продовольствия в Советский Союз из стран Западной Европы будут продолжаться. Вместе с тем обращает на себя внимание и тот факт, что поставляемые товары часто не доходят до обычных людей, оставаясь на складах или на закрытых базах. Представители Германии уже выразили свое недоумение сложившейся ситуацией.

Ремарка

«В городе сложилась критическая ситуация со снабжением населения мясопродуктами, – говорится в письме первого заместителя председателя Моссовета Сергея Станкевича на имя премьер-министра Валентина Павлова. – Остаток мяса в холодильниках города составляет 40 тысяч тонн, что значительно ниже уровня 1990 года. Как сообщил агентству «Постфактум» сотрудник пресс-службы Моссовета, «за январь 1991 года недополучено 48 тысяч тонн мяса, в том числе 22 тысячи тонн по импорту».

На следующий день многие газеты напечатали некрологи по поводу трагической смерти народного артиста республики Вячеслава Томина. Самое поразительное, что его жена не обнаружила в доме ничего пропавшего. Все было на месте, даже ее драгоценности, лежавшие в комоде. Словно убийца или убийцы, вошедшие в квартиру, решили дважды выстрелить в пианиста, а потом исчезнуть.

Нужно было видеть лицо заместителя министра, когда ему сообщили о том, кем является молодой человек, которого он принял за водителя или помощника родственницы своей сестры. Ванилин долго извинялся, пытаясь загладить свое хамство подобострастными извинениями. Светлана с грустной улыбкой смотрела на этого типа, так мгновенно изменившего свой тон и поведение.

На следующий день Эльдар позвонил ей.

– Как вы узнали мой телефон? – удивилась она.

– Вы забываете, что я теперь куратор Министерства внутренних дел. Значит, к моим услугам вся советская милиция, – пошутил Эльдар. На самом деле совсем нетрудно было узнать домашний телефон посла Скороходова.

– Честное слово, я не ожидала, что вы такой большой начальник, – призналась Светлана.

– Я всего лишь рядовой инструктор, – пробормотал он. – Хочу вам сказать, что я возьму на контроль убийство вашего брата и не успокоюсь, пока убийцу не найдут.

– Надеюсь, что его найдут, – вздохнула Светлана.

– Насколько я понял, там ничего не пропало. Неужели он мог кому-то мешать?

– Кому мог помешать пианист? – горько спросила она. – Я сама ничего не понимаю. Но мне сказали, что он сам открыл дверь, значит, хорошо знал своего убийцу. Мне даже страшно подумать, кто это мог быть. Но в его окружении таких людей нет. Там все музыканты, пианисты, дирижеры. Нет, нет. Они, наверное, ошибаются. Этого просто не может быть!

– Я хотел бы снова с вами увидеться, – признался Эльдар.

– Зачем? – удивилась Светлана. – Этого не нужно делать. Вы занимаете очень ответственный пост, несмотря на свой возраст. А я – супруга посла и скоро вернусь к нему в Швейцарию. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди. И такая безумная карьера в вашем возрасте.

– А вы исключаете себя из числа молодых?

– Конечно. Мне уже тридцать девять, почти сорок. Для женщины более чем серьезный возраст.

– Не знал, что существует подобная градация. Теперь буду знать.

– У вас все еще впереди, – вздохнула она. – Как ваша нога?

– Нормально. Врачи были правы, это всего лишь сильный ушиб.

– Вы смазываете ногу кремом, который вам дали в больнице?

– Конечно. Поэтому ничего и не болит. Можно, я буду вам иногда звонить? В этом большом городе у меня нет близких знакомых. Хотя мы и встретились при таких трагических обстоятельствах...

– Можно. Мне даже интересно с вами разговаривать, – разрешила Светлана.

Через два дня Сафаров вместе с заведующим отделом Савинкиным приехал в министерство, где его представили руководяшему составу Министерства внутренних дел. Некоторым явно не понравилось, что их куратором будет приехавший из провинции нацмен. Но в присутствии латыша Пуго никто не мог даже намекнуть на свое недовольство. Это была новая политика руководства. Все знали, что нынешний министр внутренних дел России Виктор Петрович Баранников два года проработал первым заместителем министра в МВД Азербайджана, а заместитель Пуго Виктор Федорович Ерин был два года первым заместителем министра МВД Армении. Такая практика сложилась достаточно давно, когда толковых офицеров отправляли на стажировки в самые опасные и горячие точки страны.

Пуго принял нового куратора довольно радушно. Он вообще хорошо относился к партийным работникам, будучи сам выходцем из партийной среды. Савинкин и Сафаров сидели у него в кабинете, когда позвонили из Вильнюса. Пуго долго слушал сообщение, затем, сказав несколько коротких фраз, положил трубку.

– В Вильнюсе дела плохи, – коротко сообщил он сидевшим в его кабинете Савинкину и Сафарову. – После того как Прунскене ушла в отставку, они назначили нового премьера, и противостояние только ожесточилось.

– Что еще там случилось? – мрачно спросил Савинкин.

– Создан Комитет национального спасения, – мрачно объявил Пуго, – они хотят взять штурмом здание Литовского телевидения.

– Когда?

– Сегодня ночью. Я позвоню Михаилу Сергеевичу. – Пуго поднял телефон прямой линии с президентом.

Все напряженно ждали. Наконец Горбачев ответил.

– Говорит Пуго, – представился министр внутренних дел. – Сегодня несколько десятков активистов сформированного Комитета национального спасения попытались проникнуть в парламент Литвы, но их избили и прогнали. Есть раненые.

– Значит, здоровые силы в Литве пытаются выправить ситуацию, – сказал Горбачев, – и не все литовцы готовы поддержать авантюристический курс Лансбергиса и его группы.

– Нам нужен ваш приказ, Михаил Сергеевич. Как нам быть, если начнется противостояние? – спросил Пуго.

– Никаких противостояний! – воскликнул Горбачев. – Вы должны понимать, что события в Литве могут всколыхнуть весь мир. Нельзя допускать жертв. Ни в коем случае!

– Они попытаются взять здание Литовского телевидения, – устало повторил Пуго. – Как нам быть? Сотрудники ОМОНа ждут моих указаний. Без нашей помощи невозможно взять телецентр.

– Нужно обеспечить порядок и безопасность советских граждан в Литве, органы внутренних дел должны прежде всего думать об этом.

– Понятно. Я дам такие указания, – Пуго положил трубку. По его лицу было заметно, как он волнуется. – Не думал, что мне сразу придется принимать такие ответственные решения, – признался министр.

– Может быть, будет правильно, если кто-то из ваших сотрудников полетит прямо сегодня в Вильнюс? – предложил Савинкин.

– Мы так и сделаем, – согласился Пуго. – Только не из министерства, чтобы не было лишних разговоров. Там ведь есть отряд московского ОМОНа. Пошлем туда генерала Сергеева, он может поехать с инспекторской проверкой.

– Пусть отправится туда с нашим Сафаровым, – поддержал заведующий отделом. – На месте разберутся с ситуацией.

– Правильно, – одобрил его Пуго, – только получите разрешение секретаря ЦК.

– Я доложу обо всем Олегу Семеновичу Шенину, – пообещал Савинкин.

Через два часа Сафаров и генерал Сергеев вылетели в Вильнюс на встречу с членами Комитета национального спасения Литвы. Еще через час они уже разговаривали с секретарем ЦК Вячеславом Шведом и Альгимантасом Науджюнасом. Швед был мужчиной среднего роста, коротко остриженным, энергичным, волевым, эмоциональным. Рассказывая о событиях в Литве, он не скрывал своего негативного отношения к Ландсбергису и «Саюдису», считая, что их планы независимости являются гибельными для Литвы. Эльдар слушал его, не перебивая. Этот человек готов был драться за свои принципы и не уступать оппонентам.

Сафаров подумал, что ему понятна логика действий Ландсбергиса и его команды, как понятна и обеспокоенность его политических противников. Подобное противостояние не может быть решено ни при каких обстоятельствах. При любом исходе будут победители и будут побежденные. Потом, уже через некоторое время, победители превратят побежденных в беспринципных карьеристов, желающих зла своему народу, коллаборационистов, предателей и отщепенцев. Тогда как оставшиеся верными интернациональным традициям коммунисты Литвы будут считать Ландсбергиса и ему подобных разрушителями, националистами и авантюристами. На самом деле истина лежит посередине.

Ландсбергис и Бразаускас искренне думали, что счастье литовского народа – это обретение потерянной независимости и суверенитета. Каждый по-своему видел процесс выхода из Советского Союза, но в твердом намерении выйти из состава большого государства и создать новую республику они были едины.

Противостоящие им силы литовских коммунистов также искренне были убеждены в том, что счастье литовского народа может быть достигнуто только в едином союзе народов, и выход Литвы из состава союзного государства представлялся им национальной катастрофой. По большому счету это было самое настоящее гражданское противостояние, с той лишь разницей, что первых поддерживало большинство литовского народа, а за вторыми стояло явное меньшинство. Но именно это меньшинство поддерживал союзный Центр, с его армией и внутренними войсками. В таких условиях столкновение было неизбежным.

Сафаров и Сергеев находились в здании ЦК еще около часа, затем встретились с руководством литовского МВД и командованием частей внутренних войск, прибывших сюда в начале месяца. Обе стороны выдвигали абсолютно противоположные версии происходящих событий. В литовском Министерстве внутренних дел считали, что созданный Комитет национального спасения и его лидеры провоцируют обстановку, призывая военных вмешаться, тогда как командиры присланных подразделений внутренних войск были убеждены, что главные провокаторы сидят в Верховном Совете республики. Оба гостя оставались в городе до самого вечера, пока им не сообщили, что они обязательно должны вернуться в Москву сегодня вечером. Их посадили на последний самолет, отбывавший в столицу, который задержали специально из-за них, и они улетели в Москву. Во время полета Сергеев, сидевший рядом с Сафаровым, наклонился к нему и тихо спросил:

– Вы поняли, почему они нас так срочно выставили?

– Не совсем, – признался Сафаров.

– Здесь нет прослушивающих микрофонов, – усмехнулся генерал, – если вы не хотите говорить.

– Я действительно не знаю, что говорить, – признался Эльдар. – У каждого из них своя истина, и каждый будет драться за эту истину до конца. Вы же видели, какие они убежденные коммунисты. Сейчас таких мало осталось. А с другой стороны – Ландсбергис, который тоже убежден в своей правоте.

– Они пойдут ночью на приступ телецентра, – очень тихо сказал Сергеев, – мне сказали об этом перед самым вылетом. Сегодня ночью. Сотрудники МВД и военнослужащие Министерства обороны. Вызовут даже танки из дивизии под Каунасом. Они уже двигаются в сторону Вильнюса и будут здесь к полуночи.

– Вы расскажете об этом своему министру?

– Теперь уже и не знаю, что мне делать. Может, они не хотят, чтобы я сегодня говорил им об этом. Борис Карлович невероятно порядочный и честный человек, но все остальные... Они будут настаивать на силовом варианте. А вы сами доложете о нашей поездке?

– Кому? – спросил Сафаров, взглянув на часы. – Уже одиннадцатый час. Это у вас в МВД можно звонить начальству в любое время суток. У нас так не принято. Я не могу позвонить даже заместителю заведующего отделом. Он просто не возьмет трубку в такой поздний час. Не говоря уже о заведующем, секретаре ЦК КПСС или еще выше. Они просто не будут разговаривать со мной, даже не поймут, кто им позвонил.

– Они начнут через три часа, – мрачно напомнил Сергеев, – мы все равно не успеем никого предупредить. По-моему, нас отправили нарочно, чтобы сделать из нас виноватых в случае провала операции. В наше время всегда нужно быть готовым к подобному повороту.

Самолет приземлился через сорок минут. Их уже ждала машина Сергеева. Эльдар сел на заднее сиденье вместе с генералом, и его подвезли к гостинице постпредства. Он попрощался с Сергеевым и поднялся к себе в номер. Немного подумав, подошел к телефону и набрал уже знакомый номер. На часах было без двадцати двенадцать.

– Здравствуйте, Светлана, – сказал он, услышав ее голос.

– Добрый вечер, – удивленно произнесла она. – Что случилось?

– Я только что прилетел из Вильнюса.

– Говорят, что там совсем плохо, – пробормотала она, – я слышала последние сообщения Би-би-си. Сегодня в Литве некоторых оппозиционеров не пустили в здание парламента.

– Вы слушали передачу по-английски?

– Да, я знаю английский и испанский, я ведь лингвист по профессии. Как ваша нога?

– У меня закончился крем, – неожиданно даже для самого себя пробормотал Эльдар.

– Что? – не поняла Светлана.

– У меня закончился крем, – повторил он. – Кажется, вам выдали второй тюбик.

– Да, – сказала она после недолгого молчания, – второй тюбик у меня.

– Можно приехать и забрать его?

– Сейчас?

– Еще не так поздно, – смутился Эльдар.

– Нельзя быть таким настойчивым, – рассмеялась она, – это уже выглядит обычной наглостью.

– А если у меня действительно закончился крем и теперь из-за вас у меня будут отеки на ногах? – спросил он.

– Молодой человек, ложитесь спать, – посоветовала Светлана. – Завтра утром я пришлю вам этот крем.

– Завтра утром все будет иначе, – возразил Эльдар.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Светлана.

– Ничего. Просто говорю, что все может измениться. Иногда в одну минуту. – Он думал о своем, а она, очевидно, вспомнила о своем погибшем брате и грустно произнесла:

– Да, это правда.

– Можно, я приеду к вам прямо сейчас? – попросил он. – Только возьму крем и уеду.

– Я не одна, – предупредила Светлана.

– Муж вернулся? – помрачнел Эльдар.

– Вы недогадливы. Нет, он еще в Берне.

– Ваши дети?

– У меня уже взрослый сын. Ему шестнадцать, и он сейчас тоже в Берне, вместе с отцом.

– Неужели любовник?

– У вас скудная фантазия, – рассмеялась Светлана. – А я думала, что на вашу должность попадают люди с оригинальным мышлением.

– Если бы у нас на всех должностях сидели люди с оригинальным мышлением, все было бы не так плохо, – пробормотал Эльдар.

– Это правда, – согласилась она. – Послушайте, мне не нравится ваш голос. Что-то случилось?

– Назовите адрес, – снова повторил он уставшим голосом, – чтобы я приехал. Обещаю, что возьму крем и сразу уйду.

Она молчала. Пять секунд, семь, десять. Затем спросила:

– И вам неинтересно, кто находится рядом со мной?

– Интересно. Но я не собираюсь с ним разговаривать. Только заберу свой крем. В конце концов, вы просто обязаны мне его вернуть, ведь именно вы сбили меня.

– Хорошо, – сказала она после недолгого молчания, – только учтите, что я передам вам крем, и мы сразу распрощаемся.

– Конечно, – согласился Эльдар.

– Записывайте адрес. Мы живем на Гоголевском бульваре, совсем недалеко от вас.

– Очень хорошо. Какой дом и квартира?

Она назвала номер дома и квартиры. Он бросился в другую комнату, чтобы переодеться, и уже через несколько минут ловил попутную машину. Ровно через двадцать две минуты он позвонил к ней в квартиру. Открывшая дверь Светлана была в белых брюках и белом свитере, волосы перетянуты светлой лентой. В таком одеянии она выглядела совсем другой, гораздо моложе своих лет.

Он стоял, не решаясь войти.

– Входите, – предложила она, – иначе я поверю, что вы действительно приехали за кремом.

– Я не хотел вас беспокоить, – признался Эльдар, – простите. Сам не знаю, что на меня нашло.

– Идите на кухню, – тихо прошептала она, – и не шумите. В спальне спит дочь моего брата. Ей только двенадцать. Изольда в таком состоянии, что не сможет сейчас за ней смотреть. Я решила взять пока девочку к себе.

Эльдар прошел на кухню. Здесь было тепло и уютно. На холодильнике висели смешные магнитики, очевидно, привезенные из Швейцарии или Франции. Светлана вошла следом за ним, включила кофейник, уселась напротив.

– Я почувствовала, что вы вернулись опустошенным, – сказала она. – После смерти брата я как-то сразу чувствую состояние других людей. Наверное, потому, что сама нахожусь в подобном состоянии. Что у вас случилось?

Он посмотрел на часы – первый час ночи. Совсем скоро в Вильнюсе начнутся события, о которых завтра утром узнает весь мир.

– Боюсь, что сегодня там начнутся столкновения, – признался Эльдар. – Мы были в Вильнюсе. К городу уже подошли танки. Они собираются взять штурмом здание телецентра. – Он подумал, что уже можно говорить. Осталось не так много времени, и она все равно не успеет никому рассказать об их разговоре, а утром о событиях в Вильнюсе узнают все.

Светлана ничего не спросила, налила две чашки кофе, поставила их на столик, рядом с сахарницей и небольшим фарфоровым кувшинчиком с молоком. И только потом заговорила:

– Все к этому шло. Было понятно, что рано или поздно такое может произойти. Пейте кофе, пока он не остыл.

Эльдар взял чашку и взглянул на женщину.

– Я подумал, что мне нужно кому-то рассказать. С кем-то встретиться. Оставаться одному было невозможно, я бы просто задохнулся. А у меня в этом городе никого нет.

– Я вас понимаю, – Светин голос дрогнул. – Мы однажды прилетели в Сенегал, и ночью мужа срочно вызвали в посольство. А дом, в котором мы оставались, находился довольно далеко. Он позвонил и сообщил мне, что срочно улетает в соседнюю страну, где произошел очередной военный переворот. Представьте мое состояние. Я сижу абсолютно одна с маленьким сыном на руках и даже не знаю, куда мне позвонить и как вообще быть. Чувство вселенского одиночества, что ты никому не нужна и никому нет до тебя дела. И еще нужно ждать, пока рассветет. Всю ночь я не спала. А потом еще два дня ждала, когда муж вернется. В нашем посольстве даже не подумали позвонить мне. Я их понимаю. Зачем звонить? Обстановка в стране нормальная, я живу в своем доме с сыном, что еще нужно? А я просто сходила с ума и не знала, что мне делать.

– Так иногда бывает, – кивнул Эльдар. – Мне, наверное, нужно было с кем-то увидеться, поговорить, поделиться. Эта такая информация, которую особо никому не расскажешь...

– Значит, вы выдали государственную тайну, – улыбнулась она.

– Уже нет, – посмотрел на часы Эльдар. – Совсем скоро об этой тайне узнает весь мир. Мне просто не хотелось оставаться в этот момент одному.

– Ну, и правильно сделали, что приехали. Хотя крем я вам все равно приготовила. И потом, завтра воскресенье, вам все равно не нужно отправляться на работу, а я смело могу посидеть с вами еще немного. У нас разница с Берном в два часа, и у меня внутри еще швейцарское время. И наконец, самое главное – сегодня Старый Новый год по православному календарю. В Швейцарии он наступит довольно скоро. Значит, мы с вами можем встретить этот Старый Новый год вместе.

Они улыбнулись друг другу. Он просидел у нее еще часа полтора. Если бы их спросили, о чем они говорили, они бы наверняка не вспомнили. Говорили ни о чем и обо всем. В два часа ночи Светлана открыла бутылку шампанского и разлила его в высокие бокалы.

– За Новый год, – улыбнулась она.

– За Новый год, – поднялся Эльдар. – За вас!

Потом он ушел, забыв забрать крем. Уже после его ухода она обнаружила тюбик на полке в прихожей и улыбнулась.

Ремарка

Сообщение ТАСС. 13 января. 12 часов дня

В час ночи по местному времени (в два часа по московскому) подразделениями десантников и милиции занят телевизионный центр республики. Круглосуточно дежурящие у здания телецентра сторонники «Саюдиса» пытались препятствовать им. К несчастью, в ходе происшедших столкновений имеются жертвы. По предварительным данным, убиты два человека и ранены двадцать два.

В местных средствах массовой информации, правда, называют другие цифры – естественно, бо€льшие. Откуда такие расхождения? Те, кто заинтересован в преувеличениях, обычно включают в статистику всех погибших и умерших в этот день, а также оказавшихся в больницах по разным причинам. Естественно, что в их числе оказываются и люди, не имеющие никакого отношения к данным трагическим событиям.

Бо€льшая часть людей пострадала в результате давки, возникшей после предупредительных выстрелов прибывших к зданию телецентра тяжелых танков. От оглушительного грохота возникла паника. Напор толпы едва сдерживали автоматчики. Чтобы устоять, они стали стрелять в воздух, однако из-за агрессивного поведения группы боевиков пришлось применить гранаты со слезоточивым газом. В ответ полетели камни, раздались выстрелы. Один из офицеров убит, личность другого убитого устанавливается. Солдаты были вынуждены открыть ответный огонь.

Нет сомнений, что эти жертвы полностью лежат на совести руководства Литвы, «Саюдиса» и лично Ландсбергиса. Именно они в течение нескольких последних дней призывали людей собираться и круглосуточно дежурить у зданий парламента, правительства и ряда государственных учреждений.

С просьбой разъяснить ситуацию корреспонденты ТАСС обратились к одному из представителей руководства Комитета национального спасения Литвы. Он сообщил, что Комитет неоднократно обращался к руководству республики, работникам радио и телевидения с просьбой прекратить антисоветские передачи и искусственно нагнетать напряженность. Однако с их стороны никаких мер принято не было. Тогда Комитет направил к зданию телецентра дружинников – рабочих предприятий города, чтобы они уговорили «саюдистов» разойтись по домам. И только когда эта попытка решить вопрос без применения силы была сорвана, Комитет национального спасения Литвы обратился к МВД и войскам Вильнюсского гарнизона с просьбой оказать помощь по установлению контроля над телевидением и радио.

Ни о каком свержении законно избранного парламента и правительства Литвы не может быть и речи, особо подчеркнул представитель Комитета. Наша задача – успокоить народ, организовать работу предприятий и передать законному правительству всю полноту власти.

«Мы вынуждены были пойти на эту крайнюю меру, поскольку Верховный Совет Литвы не контролирует ситуацию», – заявил представитель Комитета. Он заверил, что в ближайшее время радио и телевидение возобновят свою работу. В связи с создавшимся в Вильнюсе положением введен комендантский час. Он вводится также и в Каунасе. Комендантом Вильнюса назначен начальник гарнизона города генерал-майор Усзобчик Владимир Николаевич. В городе вводится особый режим выезда и въезда.

Ремарка

Сообщение Би-би-си. 13 января. 12 часов

Сегодня в столицу Литвы введены войска и танки, которые взяли штурмом здание телецентра. По последним данным, тринадцать человек убиты и более пятидесяти ранены. Председатель Верховного Совета Литвы Ландсбергис призвал народ к проведению 14 января политической забастовки. Президиум Верховного Совета Российской Федерации заявил, что обострение ситуации в республиках Прибалтики, и особенно в Литве, обусловлено в значительной степени действиями советского руководства. Это еще более осложнит формирование нового Союза суверенных государств.

Ремарка

Сообщение ТАСС. 13 января. 13 часов

В здании ЦК компартии Литвы состоялась пресс-конференция с участием членов бюро ЦК. Они подчеркнули, что в последнее время руководство Литвы развернуло оголтелую антисоветскую пропаганду. В рупор дезинформации и клеветы было превращено Гостелерадио республики, что вызвало гнев и возмущение многих трудящихся. Вчера стачкомы и Комитет национального спасения попытались вручить протест руководителям Гостелерадио и парламента, но были избиты людьми Ландсбергиса. Рабочие дружины заявили о своей готовности взять под свой контроль Гостелерадио. Комитет национального согласия попросил подразделения войск МВД сопровождать их. По пути к зданию в рабочих полетели бутылки с зажигательной смесью, раздались взрывы. Как выяснилось, в телебашне засели полторы тысячи вооруженных лиц из департамента охраны края, был даже подведен шланг с бензином, чтобы поджечь здание в случае необходимости. Во время столкновения был убит двадцатилетний офицер – предательским выстрелом, по-фашистски, в спину. Обнаружен еще один неопознанный труп. За медицинской помощью обратились 32 человека.

Ремарка

Сообщение Би-би-си. 13 января. 13 часов

Сегодня ночью советские войска с помощью тяжелых танков попытались взять штурмом здание Гостелерадио. Им противостояли невооруженные люди, пытавшиеся защищаться с помощью камней и палок. Однако в ходе противостояния был убит один офицер. По данным литовских властей, число убитых и раненых превышает сто человек. Председатель Верховного Совета Ландсбергис сообщил, что вместе с семьей исчез премьер-министр республики Шименас. Его местонахождение в настоящее время неизвестно. Постановлением Верховного Совета Литвы назначен новый премьер-министр, депутат Вагнорюс.

Ремарка

Сообщение ТАСС. 13 января. 14 часов

Сегодня в республику прибыла делегация Совета Федерации СССР. Сразу по прибытии состоялась встреча делегации с членом Комитета национального спасения секретарем ЦК А. Науджюнасом и членом бюро ЦК профессором Ю. Ермалавичюсом. В ходе беседы делегация из Москвы была проинформирована о критической ситуации, сложившейся в республике. Затем в Верховном Совете Литвы делегация имела встречу с В. Ландсбергисом.

Ремарка

Сообщение Би-би-си. 13 января. 14 часов

Министр здравоохранения Литвы Ю. Олекас заявил по республиканскому телевидению, что, по официальным данным, погибли тринадцать человек и сто двенадцать человек были ранены.

Ремарка

Сообщение ТАСС. 13 января. 15 часов

В Министерство обороны СССР приходит немало писем и телеграмм из Прибалтики. Поступили, например, телеграммы из Клайпеды от гражданских комитетов судостроительного завода «Балтика» и объединения «Литрыбпром». В них выражается гневное осуждение действий амбициозных политиков, которые привели к возникновению кризисной ситуации в республике, а также горячее одобрение мер, направленных на восстановление законности и порядка. В ход пущены прямое искажение и фальсификация фактов, распространение слухов о «жестокости» и «бесчеловечности» десантников, о переодетых военных, массовом использовании танков и другие недостойные приемы.

Ремарка

Сообщение Би-би-си. 13 января. 15 часов

Президент Горбачев заявил, что о случившемся в Литве узнал только сегодня утром. Министр внутренних дел Пуго подтвердил, что президент страны не отдавал приказа о применении оружия в Литве, хотя там и были многочисленные случаи нарушения Конституции СССР. Министр обороны маршал Язов считает, что начальник гарнизона имел право принять самостоятельное решение. По заверению Язова, танки в Вильнюсе не стреляли. По последним данным, число раненых увеличилось до ста сорока четырех человек.

В эту первую ночь они вели себя как неопытные дети. Привыкали друг к другу, смеялись, шутили, забавлялись. Им было весело и хорошо вдвоем. Карина позвонила и сообщила матери, что сегодня уедет в Вильнюс, и они провалялись в постели до полудня. Вставать не хотелось, уходить тоже не хотелось. Наконец решили, что можно уехать поездом вечером, и оставались в его номере еще несколько часов. Словно не было этих долгих двенадцати лет, разделивших их друг с другом. Словно между ними не стояли его тяжелое ранение, ее замужество, родившаяся дочь, развод, их потерянные и неполученные письма, конфликт в Нагорном Карабахе, кровь, пролитая с обеих сторон, бегство ее родственников из Баку. Все это словно отошло на второй план.

Она провела пальцем по его груди и заметила:

– У тебя уже появились седые волосы даже на груди, а тебе только тридцать лет.

– Уже целых тридцать, – улыбнулся Мурад. – Когда тебе нужно быть в Вильнюсе?

– Хотя бы завтра днем. Там в любой момент может произойти все, что угодно.

– Я позвоню в Союз и попрошу забронировать нам билеты на сегодня. Там есть женщина, которая творит чудеса. Она делает всем гостиницы и билеты. Все писатели Союза ее хорошо знают. Потрясающая женщина!

– Тогда почему ты остался здесь, а не в «России» или «Москве»? – спросила Карина. – Обычно классики твоего ранга получают полулюксы или люксы в этих двух гостиницах.

– Мне удобнее оставаться здесь. Говорят, что напротив живет сам Эльдар Сафаров, который переехал сюда несколько дней назад.

– Кто это?

– Очень важная шишка, – пробормотал Мурад. – Работал у нас заместителем заведующего административным отделом и попал сразу в ЦК КПСС инструктором. Говорят, что ему выделили в курацию всю милицию страны. Можешь себе представить? Я его немного знаю, очень толковый и умный работник.

– Значит, вы все время пытаетесь протолкнуть своих земляков на большие должности в Москве? – усмехнулась Карина. – Готовите свое азербайджанское лобби.

– Ничего мы не пытаемся, как раз наоборот. Из наших никто не попал сюда за последние пять-шесть лет. А из соседней Армении взяли шестерых. Вот такие пропорции. Мне говорили, что в самом ЦК работают больше десяти твоих земляков и только двое моих.

– Ты все никак не можешь забыть об этом конфликте, – нахмурилась Карина.

– И ты не сможешь забыть, – пробормотал он. – Это такая трагедия, которую мы все не скоро забудем. Посмотри на часы, кажется, мы не успеем и на поезд. Нужно срочно звонить Пашкевич и заехать в ней, чтобы взять бронь.

Все получилось, словно они заранее планировали свою поездку. Пашкевич была на месте, выделила им бронь на два билета в спальном мягком вагоне, и вечером они уже тряслись в поезде, заперев купе сразу, как только вошли в вагон. Им отчасти повезло – в этот январский день было не так много пассажиров, желающих отправиться в столицу Литвы.

Этой ночью они опять не спали, перебираясь по очереди с полки на полку друг к другу, благо оба места были внизу. Такие вагоны считались фирменными, и за них брали обычно на двенадцать рублей больше обычного. Им было о чем вспомнить и что рассказать. Заснули они только в пятом часу утра, а уже в полдень стояли на привокзальной площади города Вильнюса. И сразу погрузились в противостояние, которое, казалось, витало в воздухе. По вокзалу ходили усиленные наряды милиции. Причем сразу было видно, кто из них – прибывшие в командировку омоновцы и десантники, а кто – сотрудники из местного департамента защитников края.

Они старательно избегали общения, но нельзя было не заметить, какие взгляды они бросали друг на друга, эти противостоящие пары. При этом местные защитники принципиально говорили по-литовски, даже если среди них были русские, поляки или белорусы. А противостоящие им сотрудники милиции и ОМОНа также принципиально говорили по-русски, хотя и среди них были литовцы. Карина и Мурад поймали такси и поехали в Центральный комитет на пресс-конференцию. Ее проводил секретарь ЦК Компартии Владислав Швед, мужчина среднего роста и возраста, с ежиком коротко остриженных волос, излагая причины недовольства литовских рабочих предприятий, требовавших наведения порядка.

– Это неправда! – вскочил кто-то из литовских журналистов. – Вы хорошо знаете, что все это неправда, и большинство народа вас все равно не поддерживает.

– Не будем говорить от имени народа, – усмехнулся Швед, – пока поговорим от своего имени.

– Скажите, господин Швед, кто, кроме секретарей ЦК вашей партии, входит в этот Комитет национального спасения? – уточнил латышский журналист.

– Много честных людей. Но я не хотел бы сейчас подробно останавливаться на их фамилиях.

– Господин Швед, еще один вопрос, – подняла руку Карина.

– Какой?

– Вы понимаете, что если ваши последователи и друзья попытаются взять штурмом телецентр, они наткнутся на сопротивление сторонников «Саюдиса»?

– Мы пойдем не одни, – раздраженно ответил Швед, – у нас есть еще законы, государство, большая армия, службы МВД и КГБ.

– Нельзя рассчитывать на КГБ и МВД, чтобы бороться с собственным народом, – не унималась Карина. Мурад даже толкнул ее в бок, чтобы она успокоилась и села. Он вообще больше всего волновался только за нее.

Пресс-конференция продолжалась еще около часа. Когда она закончилась, Карина убрала диктофон в карман и взглянула на Мурада.

– Теперь поедем в Верховный Совет к Ландсбергису. Посмотрим, какие сказки расскажет нам он.

Они поехали в здание Верховного Совета, где дежурили добровольные защитники из «Саюдиса» и других полувоенных организаций. Было сразу понятно, что с такой организацией охраны нападающим будет трудно пробиться сюда без многочисленных человеческих жертв. Ландсбергис оказался мужчиной с круглым лицом и редкой растительностью. Он долго говорил об оккупации Литвы в 40-м году, о последующей ликвидации любых зачатков свободы в 44-м, когда Литву освобождали от фашистов. И под конец сообщил, что в нынешнем положении Литва находится в фактическом состоянии необъявленной войны с Советским Союзом, чем развеселил журналистов, которые сразу спросили, как именно собирается побеждать Ландсбергис Российскую армию и при помощи какого оружия.

– Мы не хотим побеждать, – сразу ответил председатель Верховного Совета Литвы. – Мы только хотим, чтобы нас оставили в покое. Разве непонятно, что мы больше никогда добровольно не вернемся в этот Союз и будем изо всех сил добиваться признания нашего суверенитета и независимости? – по-русски он говорил даже лучше Прунскене.

Пресс-конференция Ландсбергиса закончилась в пятом часу вечера. Потом Карина и Мурад отправились ужинать в какой-то небольшой ресторанчик, где, кроме них, почти никого не было. Ресторан оказался кооперативный, и цены в нем явно не соответствовали их зарплатам, но Мурад получил аванс за свою книгу и мог позволить себе такой ресторан, как и самый дорогой номер в лучшей гостинице, где они сняли роскошный люкс. Ночью их разбудил рев проходивших мимо танков.

– Тяжелые танки, – выглянув в окно, пробормотал Мурад, – что они здесь делают?

Такие машины он видел только в Афганистане, на войне. Танковая колонна шла в направлении телецентра. Рядом угрюмо тянулись десантники в полном вооружении – автоматы, по два боекомплекта, пуленепробиваемые жилеты и каски.

– Вставай быстрее! – крикнул он Карине. – Посмотри, что здесь творится. А еще лучше, прямо сейчас позвони в свою газету и сообщи, что к телецентру выдвигаются танки и группы десантников. Боюсь, что сегодня ночью они будут штурмовать телецентр.

– Нужно идти туда, – загорелась Карина, – у меня есть с собой фотоаппарат. Пойти прямо сейчас и все увидеть своими глазами.

– А если танки начнут стрелять? – спросил Мурад. – Или десантники забудут о том, что находятся в мирном городе? Можешь себе представить, что тогда будет? Я тебя туда не пущу. Дай твой фотоаппарат, я сам сделаю нужные снимки.

– Не говори глупостей! Если танки откроют огонь, начнется самая настоящая бойня. У защитников нет ни танков, ни противотанковых орудий, ни своих гранатометов. Они ничего не смогут сделать.

– Именно поэтому они и нападут, зная, что им невозможно ответить, – возразил Мурад.

Они оделись и быстро вышли из гостиницы. Многие в эту ночь не спали. Ночь Старого Нового года, с 12 на 13 января, когда, по традиции, отмечают эту дату во многих семьях бывшего Союза. Ночь 12 января была субботой, но, несмотря на выходной день, рядом с телецентром уже бушевала более чем тысячная толпа защитников здания. Подходившие с ревом танки и новые десантники только усиливали всеобщий страх и возбуждение. Они молча располагались вокруг здания уже вторым кольцом, окружавшим первое с его защитниками. Среди военных было немного штатских людей, не похожих на обычных рабочих, пришедших сюда с предприятий и фабрик.

Казалось, напряжение с каждой минутой достигает своего апогея. Десантники нервничали, танки разворачивались для выбора позиций, защитники телецентра собирали камни и палки и пытались укреплять свои ненадежные баррикады. В свете фар и уличных фонарей все эти люди, танки, баррикады расплывались, превращаясь в какие-то непонятные очертания двух накатывающихся друг на друга валов.

В половине первого ночи появился представитель военной комендатуры майор Варварин, среднего роста мужчина в непонятной, немного помятой военной форме. Фуражка сидела на нем смешно, словно была на несколько размеров больше. Он выступил вперед, взял громкоговоритель, чтобы его все услышали, прокричал по-русски:

– Уважаемые товарищи и друзья. Дамы и господа! Прошу всех соблюдать спокойствие. Не дергаться и не бросать камни.

– Уберите танки! – крикнул кто-то из толпы.

Майор оглянулся на стоявшие за его спиной машины, словно хотел удостовериться, что они никуда не уехали, и снова поднял свой мегафон.

– Прошу всех проявить понимание ситуации и разойтись по домам. Нам нужно войти в здание телецентра.

Он подозвал к себе молодого старшего лейтенанта, очевидно, литовца. Тот взял громкоговоритель и уже на литовском обратился ко всем присутствующим, пытаясь убедить их мирно разойтись.

В ответ полетели камни, толпа заволновалась. Их не пугали речи майора, и многие возмутились переводом литовца, который, по их мнению, не имел права ходить в форме офицера «оккупационной армии» и вообще помогать оккупантам. Майор жалобно оглянулся. Приказ коменданта гласил, что толпа должна разойтись, а десантники войдут в здание телецентра и прекратят вещание каналов. Но пока танки и вооруженные солдаты стояли у дверей, толпа защитников телецентра продолжала расти, несмотря на поздний час.

Среди защитников было много совсем молодых людей, даже школьников старших классов. Пока Карина делала снимки, Мурад оглядывался по сторонам, все еще надеясь, что военные не применят силу. Ровно в час ночи от военных отделилась небольшая группа людей в штатском, которая демонстративно попыталась прорваться сквозь человеческий заслон в здание телецентра. Их не пропустили, некоторых закидывали камнями, и они оказались просто заблокированы при подходе к импровизированным баррикадам.

И тогда взревели танки. Они начали угрожающе наступать прямо на баррикады, ломая все стоявшие на их пути преграды, как спичечные коробки. Автоматчики дали залп в воздух. Тут же последовал второй. А после этого они стали забрасывать стоявших у телецентра защитников гранатами со слезоточивым газом. Началась давка, паника, раздавались крики, тонувшие в общем гуле.

– Будь осторожна! – заорал Мурад, когда Карина едва не попала под танк.

Танки не стреляли. В этом не было никакой необходимости, ведь перед ними стояла всего лишь толпа людей жалким подобием баррикад, которые любой танк мог легко раздавить или разбросать. Десантники пошли вперед, и в этот момент из толпы прозвучало несколько выстрелов. Один из офицеров, обернувшийся к своим, получил пулю в спину. Его успели подхватить люди в штатском, стоявшие рядом с ним. Выстрелы разозлили остальных десантников, и они, уже не раздумывая, дали залп по столпившимся у дверей людям. Несколько человек упали.

– Они стреляют в безоружных людей! – в ужасе закричала Карина, продолжая делать снимки.

Десантники смело пошли вперед, уже не стесняясь применять оружие. Люди, не выдержав такого давления, побежали. Некоторые бросились в сторону танков, продолжавших свои маневры. Мурад с ужасом увидел, как танк разворачивается прямо на маленькую худенькую девочку, не успевшую отбежать в сторону и зачарованно смотревшую на стальную махину.

– Беги, – изо всех сил закричал Мурад. – Беги!

Но девочка не успела. Танк сбил ее с ног и проехал по ее худому телу. Мурад только увидел, как дернулись ее ноги, и заколотил по танку:

– Стой! Стой, сволочь!

Он нашел валявшуюся рядом небольшую трубу, очевидно оброненную кем-то из оборонявшихся, и продолжал колотить по холодному металлу. Машина, наконец, замерла, и Мурад бросился под гусеницы, пытаясь вытащить несчастную девочку. Ему помогал какой-то пожилой мужчина.

– Будь они прокляты, эти фашисты! – сказал он на чистом русском языке. Было непонятно, кого именно он называет фашистами – то ли националистов Ландсбергиса, то ли приведший войска Комитет национального спасения.

Они с трудом вытащили девочку из-под гусениц. Ноги ее превратились в сплошное месиво, и она уже даже не стонала.

– Срочно в больницу! – крикнул Мурад.

Карина, стоявшая рядом, с ужасом смотрела на него. Он держал на руках умирающую девочку, оглядываясь по сторонам. Из люка танка высунулся молодой парень, очевидно, только недавно призванный на службу, и с каким-то наивным удивлением смотрел на них.

– Посмотри, что ты наделал! – закричала ему Карина.

– Это не я, – испугался танкист – мы не стреляли. Честное слово, это не я.

Мурад посмотрел по сторонам, увидел стоявшую в стороне машину. Это был брошенный «Запорожец» какого-то инвалида. Он подбежал к машине, сломал стекло, осторожно положил девочку на переднее сиденье и попытался напрямую завести машину, обрывая провода.

– Что ты делаешь? – подбежал к нему какой-то краснолицый мужчина лет семидесяти, очевидно, владелец автомобиля.

– Сколько стоит стекло? Только быстро!

– Что? – растерялся мужчина.

– Вот тебе триста рублей. Верну машину на это же место. Где у вас ближайшая больница?

– За углом. Отсюда недалеко, – показал мужчина, возвращая деньги Мураду. – Езжай быстрее, мне твоих денег не нужно.

Мурад развернул руль и отъехал. До больницы он девочку не довез. Она скончалась у него в салоне машины. Позже он узнает, что среди погибших была тринадцатилетняя Асанавичюте, но так никогда и не узнает, была ли эта та самая девочка, или он пытался спасти другую.

Ремарка

ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

Депутат А. Эйзан: «Я прошу, если вам известно, назвать все-таки фамилии тех лиц, кто стоит во главе Комитетов национального спасения прибалтийских республик. Вам они известны?»

Министр Б. Пуго: «Мне они известны, но считаю сейчас этот вопрос некорректным».

Депутат А. Эйзан: «Почему?»

Министр Б. Пуго: «Потому что не следует этого делать. Эти товарищи обратились ко мне с соответствующей просьбой, основываясь на том, что есть опасность для их жизни. И сейчас я называть их не буду».

Депутат Ю. Боярс: «Сколько среди убитых гражданских лиц в Литве были с оружием?»

Министр Б. Пуго: «Вы задаете странный вопрос. Трупы с оружием. Честно говоря, этим вопросом сейчас занимается прокуратура».

Депутат А. Шамихин: «Я хочу выразить свое возмущение действиями Председателя Верховного Совета РСФСР Бориса Ельцина, выступившего с осуждением событий, происшедших в Литве».

Депутат А. Крайко: «Действия военных в Вильнюсе были спровоцированы. И в результате итоги этого противостояния оказались на руку нынешним руководителям Литовской Республики, престиж которых в последнее время резко упал».

Депутат Т. Пупкевич: «Демократия в прибалтийских республиках просто не состоялась. Нынешние депутаты прибалтийских государств обманули ожидание своих избирателей. Необходимо принять меры к разоружению всех незаконных вооруженных формирований».

Министр Б. Пуго: «По нашим данным, около тысячи человек в Литве получили автоматы, присягнув на верность руководству своей республики».

Депутат Д. Кугультинов: «Необходимо принять постановление, запрещающее с этого дня применение оружия. А танки вывести из города».

Министр Д. Язов: «Я уже отдал приказ вернуть танки на места своих постоянных дислокаций в военные городки».

Депутат Ю. Болдырев: «Очевидно, в нашей армии уже нет централизованного руководства, если решения принимают коменданты на местах».

Министр Д. Язов: «Комендант имел право на объявление чрезвычайного положения и ввод войск. Но из Центра он никаких приказов не получал».

Депутат А. Терентьев: «Читали ли вы Конституцию Российской Федерации, где сказано, что парни из России несут службу в своей республике и не должны участвовать в военных конфликтах за пределами России?»

Министр Д. Язов: «Конституцию России я не читал, и армия ей не подчиняется».

Аплодисменты в зале. Часть депутатов покинула зал заседаний.

Президент М. Горбачев: «Сегодня утром около сорока депутатов обратились ко мне с возмущением по поводу заявления Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина о необходимости формирования собственной российской армии. Это грубейшее нарушение Конституции СССР. Вчера я встречался с Председателем Верховного Совета Латвии Горбуновым и Председателем правительства Годманисом. Обсуждали, как складывается ситуация в Латвии. Я им сразу сказал, что для меня события в Литве, которые развернулись в такую острую фазу, просто неожиданность».

Рано утром он приехал к себе в кабинет, приказав найти и вызвать к нему Александра Николаевича Яковлева. По дороге звонил Язову.

– Как там в Вильнюсе? Что твои передают?

– Они не понимают, почему мы отменили чрезвычайное положение, – угрюмо доложил маршал. – Столько людей погибло, а мы сразу отменяем чрезвычайное положение... Можно немного подождать?

– Не нужно, – резко оборвал его Горбачев, – пусть похоронят людей. Не надо их еще больше раздражать. Посмотри, какая реакция в мире на события в Литве. Скажи своим генералам, чтобы сидели спокойно.

– Обязательно передам, – ответил Язов.

В кабинете Горбачев просмотрел лежавшие на столе бумаги. Ему дали краткий обзор вчерашних газет. Все в один голос осуждали действия руководства СССР. Казалось, весь мир больше волнуют события в Литве, чем начавшаяся война в Персидском заливе. По линии МИДа сообщили, что Исландия готова признать Литву суверенным государством и они готовят ноту протеста. Он тяжело вздохнул. Вместо того чтобы вместе найти приемлемое решение, они пытаются разорвать страну на куски. Похоже, Ландсбергис упрямо не хочет ничего понимать. Как только у них получится отделиться и их признает хотя бы одно государство в мире, сразу консерваторы в Центральном Комитете и в Верховном Совете сметут его с обоих должностей – и в партии, и в государстве. Вот тогда все эти ландсбергисы поймут, что они наделали. Вместо него появится новый Пиночет или, не дай бог, новый Сталин, и все эти демократы и либералы отправятся прямым рейсом на Магадан. Интересно, кто бы мог его заменить?

Он задумался. Конечно, не Янаев и не Ивашко. Эти двое вообще никуда не годятся. Ведь новому лидеру нужно будет справиться со всеми республиками, ввести чрезвычайное положение, обуздать неистового Ельцина. Нет, он не видит в своем окружении таких людей. Язов – типичный служака, не потянет власть. Может, Павлов? Он умный, амбициозный, хорошо разбирается в экономике. Но его не признают республики, а после денежной реформы возненавидит весь Союз. Да, похоже, реального кандидата не существует. Загорелся сигнал селектора из приемной. Очевидно, уже приехал Яковлев.

– Пусть войдет, – разрешил Горбачев, когда ему доложили о приезде Александра Николаевича.

И на пороге кабинета тут же появился Яковлев. У него было странное лицо, больше похожее на раскатанный блин, серые кустистые брови и темные волосы, которые он старательно подкрашивал. Хотя скоро ему стукнет семьдесят, он старается выглядеть моложе. Его карьера в каком-то смысле уникальна. Участник войны, вернувшийся в родную Ярославскую область, он сразу был взят на партийную работу, где оставался до смерти Сталина, и только потом его перевели в центральный аппарат. Здесь он неспешно делал свою карьеру, пройдя за двадцать с лишним лет путь от инструктора до заведующего сектором и первого заместителя заведующего отделом. Затем стал послом в спокойной Канаде, где работал еще десять лет. И уже в пенсионном возрасте был отозван в Москву и назначен на должность директора Института мировой экономики и международных отношений. Его карьера могла на этом и закончиться. Но он близко сошелся с набирающим силу Горбачевым, особенно тогда, когда тот вел заседания секретариата ЦК КПСС, заменяя вечно больных Андропова и Черненко. Уже сразу после того, как Горбачев стал Генеральным секретарем, карьера Яковлева резко пошла в гору. В 85-м он стал заведующим отделом, а через год был выдвинут секретарем ЦК КПСС. В январе 87-го стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а уже через шесть месяцев и членом Политбюро. Такой стремительной карьеры не делал ни один человек из окружения Горбачева. В 90-м году Горбачев даже ввел Яковлева в состав Президентского совета. Но в партии Александра Николаевича не любили, его часто ловили на неточностях, двойных манипуляциях, мелких обманах. Он делал все, чтобы сохранить имидж главного либерала страны, в отличие от главного консерватора Егора Лигачева. Поэтому все силы консервативно настроенных аппаратчиков и депутатов были направлены в первую очередь против Яковлева.

Нужно признать, что он поддерживал либеральную прессу, давал разрешение на публикацию самых смелых статей в журналах и газетах, поощрял журналистов на откровенные интервью и репортажи. Но, сам того не замечая, сознательно или бессознательно, работал на развал собственной страны, которую защищал во время войны. Тенденциозные статьи уверяли читателей, что в истории Советского Союза были только позорные и черные страницы, а руководители страны и партии были параноиками, психопатами, карьеристами и приспособленцами. Никто не хотел задать себе вопросы, как при подобных руководителях страна стала второй супердержавой в мире, одержала победу в самой страшной войне, вышла первой в космос?

Это с подачи Яковлева был запущен подлый тезис о войне, выигранной за счет горы трупов советских солдат, штрафных батальонов, стоявших в тылу армии, и реабилитированных полководцев, которые спасли Советский Союз от гибели. И это была часть правды, но не сама правда. Горы трупов действительно были, особенно в первый период войны, когда обученная немецкая армия, уже воевавшая два года, застала врасплох неподготовленные и часто плохо вооруженные части Красной Армии. Штрафные батальоны тоже были, но за счет подобных батальонов невозможно победить в такой войне, это было понятно любому военному аналитику. И реабилитированные полководцы действительно прекрасно воевали. Вышедший из лагерей маршал Рокоссовский спасет вместе с Жуковым Москву в 41-м и станет командовать парадом Победы в 45-м. Генерал Мерецков, которого будут избивать несколько месяцев в застенках Берии, станет командующим фронтом и внесет свою лепту в общую Победу. Все это было. Но они шли и сражались во имя своей Родины и во имя своей партии, в которую они верили.

Особый спор всегда вызывала полемика о Сталине. Что только не было написано в конце 80-х об этом человеке. Выходили книги и фильмы, лживые автобиографии и клеветнические статьи. Его сделали почти маньяком, замучившим собственную жену, отдавшим сына на растерзание врагу, не любившим никого и ничего, виноватым в ошибках начала войны. Самое главное обвинение заключалось в репрессиях 30-х годов, когда были расстреляны его политические противники, верхушка армии и партийная элита. И это тоже часть правды.

Сталин действительно был лично ответственен за то, что произошло в конце тридцатых годов. Но точно так же за подобные репрессии были ответственны и окружавшие его люди – Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов, Хрущев, Жданов, Берия. Каждый из них, безусловно, являлся очень одаренным и энергичным человеком, каждый сделал многое для защиты своей родины и восстановления ее потенциала. Но и каждый лично виновен в массовых репрессиях 30-х. И главным виновником этого маховика террора был, конечно, Сталин. Отрицать это – наивно и глупо. Но также наивно и глупо отрицать выдающийся вклад Сталина и окружавших его людей в самую великую Победу советского народа. Это была не просто война на уничтожение. На Советский Союз напала не армия агрессора, а отборная армия, лучшая в мире, с прекрасными полководцами, выносливыми и дисциплинированными солдатами, обученными и подготовленными офицерами. Армия, вооруженная превосходной немецкой техникой, гением ее конструкторов и ученых, с их истребителями и бомбардировщиками, артиллерией и танками. Победить такую армию можно было только на пределе человеческих возможностей, отдавая все силы и немного больше.

Массовый героизм стал нормой. Люди, не задумываясь, закрывали своими телами амбразуры пулеметов, бросались на танки, поднимались в атаку под кинжальным огнем. Стоявшие у Москвы двадцать восемь панфиловцев – всего лишь один небольшой эпизод этой гигантской войны. И лозунг «Коммунисты, вперед!» был священным для каждого, кто воевал на передовой. Он заставлял подниматься с земли лучших, тех, кто готов был отдать свои молодые жизни во имя победы. И крики «За Родину, за Сталина!» тоже были. Их не вычеркнуть из истории.

Снимавший фильм «Двадцатый век» режисер Бернардо Бертолуччи уже через много лет после войны покажет итальянскую деревню 45-го года, в которой жители, вооруженные топорами и вилами, бежали на врага с криками: «За Сталина!» Вряд ли итальянский режиссер получал указание идеологического отдела Голливуда о подобных съемках. Он просто снимал правду.

Но правда – всегда опасное оружие. В Лондоне поставят скамейку в виде своебразного памятника победителям Второй мировой войны, где будут только Черчилль и Рузвельт. Они, безусловно, внесли огромный личный вклад в разгром фашизма, а Черчилль справедливо считается выдающимся политиком XX века. Но ради той же исторической справедливости стоит сказать, что Сталин сделал не меньше, если не больше, обоих политиков, вместе взятых, чтобы эта победа над фашизмом состоялась. И когда из истории пытаются вычеркнуть его личность – это вызывает только недоумение и удивление. История такова, какой она была. Не лучше и не хуже. И ничего вычеркнуть из нее невозможно.

Ни репрессии 30-х годов, ни расстрелянных наркомов и командармов, ни сосланных в лагеря членов семей изменников родины, ни миллионы погибших в начале войны. Ничего нельзя вычеркнуть из истории. Но из нее нельзя вычеркнуть и парад 7 ноября 41-го года, когда Сталин стоял на трибуне Мавзолея, прекрасно сознавая, что в нескольких километрах от него находятся немецко-фашистские части, и его выдающийся личный вклад в победу советского народа над врагом, и смерть его старшего сына, которого он отказался обменивать на фельдмаршала Паулюса. Нельзя вычеркнуть и то, что, приняв разрушенную, голодную, обескровленную страну в начале 20-х, он ценой неимоверных усилий, большой крови, жертв сделал ее великой супердержавой, с мнением которой вынужден был считаться весь мир.

Сталин оказал куда большее влияние на историю цивилизации, чем любой из политических лидеров XX века. Оценивать его со знаком плюс или минус было бы непростительной ошибкой. Но благодаря Яковлеву началось общее очернение советской истории. Над подвигами Зои Космодемьянской или Николая Гастелло стали издеваться, превращая героев в примитивных придурков, одурманенных лживой советской пропагандой. Маршал Жуков выглядел садистом, не жалевшим солдат. Он действительно не жалел солдат и не был добрым человеком. И часто его успехи, особенно на первых порах, достигались кровью и жизнями тысяч людей. Но именно Жуков был одним из тех героев войны, благодаря которым страна победила. И выдающимся полководцем, которому справедливо поставили памятник.

В некоторых республиках под влиянием этой пропаганды даже отменили празднование 9 мая. Пришедшие в Азербайджане к власти «демократы» отменили этот праздник, как не относившийся к их собственному народу. Поразительно, что отец Президента Азербайджана Абульфаза Эльчибея погиб на этой войне, но он недрогнувшей рукой подпишет указ, отменяющий празднование Дня Победы. Через год уже новый президент Гейдар Алиев вернет этот праздник тысячам ветеранов. А в Грузии лидер демократов Михаил Саакашвили прикажет взорвать памятник победителям, стоящий в Кутаиси, и это будет вызовом прежде всего самому грузинскому народу, чьи сыновья и дочери так героически сражались в Великой Отечественной.

Яковлев сыграет свою отрицательную роль и в нагорно-карабахском конфликте. После того как Президиум Верховного Совета СССР рассмотрит этот вопрос, будет вынесено решение о невозможности передачи области из состава одной республики в другую, так как это может привести к переделу границ в рамках всего Союза и кровавым межнациональным столкновениям. В Политбюро поддержат это решение. Прибывший в Баку на пленум местных коммунистов Егор Лигачев объявит, что границы республик нерушимы и не могут быть изменены без их согласия. В этот же день другой член Политбюро Александр Яковлев примет армянскую делегацию и объявит, что право народов на самоопределение является приоритетом политики Москвы. Начнется ожесточенная война между двумя соседними народами.

Карабах станет первым взрывом, разрушающим большую страну. За ним последуют конфликты в Осетии, Абхазии, Приднестровье, ингушско-осетинский конфликт, киргизо-узбекский и многие другие. Лучшего способа придумать, как взорвать страну изнутри, было невозможно. Именно межнациональные конфликты станут непреодолимым препятствием для сохранения единой страны.

Яковлев сыграет свою печальную роль и в опубликовании пакта Молотова – Риббентропа, который будет считаться символом аморальной политики сталинского руководства. Конечно, сам пакт был, и этот договор отодвинул угрозу войны на два года, разделив Восточную Европу между Германией и Советским Союзом. СССР не только оттянул время, но и значительно отодвинул свои границы на Запад. Интересно, что молдавские националисты, ставшие благодаря этому договору союзной республикой за счет присоединения Бессарабии, никогда об этих подробностях не вспоминают. Как не вспоминают литовские патриоты о том, что получили обратно свою столицу – Вильнюс, отнятую у поляков. И сами поляки не хотят вспоминать, что благодаря победам Советского Союза, потерявшего при освобождении их страны шестьсот тысяч своих солдат, Польша оказалась одной из крупнейших стран Европы, когда ее границы были значительно расширены за счет стертой с лица земли Пруссии и восточных немецких земель. И Румыния тоже не вспоминает, как получила обратно Трансильванию, отнятую у Венгрии. Украина не собирается вспоминать, что ее западные области были присоединены именно тогда, в 39-м.

Но вспоминать подлинные исторические факты просто невыгодно. Все должно было работать на развал и распад страны, словно сам Яковлев и ему подобные люди задались определенной целью – оболгать историю своей Родины, посеять презрение к собственному народу, опрокинуть и уничтожить свою страну. Возможно, некоторые из них даже не понимали, что именно они делают. Как сказал с горечью один из вернувшихся диссидентов, «метили в коммунизм, а попали в Россию».

Часто вставал вопрос, почему Яковлев вел себя подобным странным образом? Участник войны, человек, всю свою сознательную жизнь проработавший в партийных органах, занимавший престижный и комфортный пост посла Советского Союза в Канаде, ученый, доктор наук. Как он мог так переродиться, превращаясь в символ разрушительных сил, стремившихся опрокинуть собственную страну? С подачи Комитета государственной безопасности появится тезис об «агентах влияния», одним из которых якобы и был Яковлев. Конечно, это неправда. Американская разведка могла бы только мечтать о таком агенте. Тогда почему? В чем истоки подобного перерождения? Очевидно, сказалась обида, когда на взлете карьеры его отправили послом в Канаду, не сделав заведующим отделом. Целых десять лет он был оторван от реальной власти. А вернувшись, получил унизительный пост директора института, уже без шансов вернуться в большую политику. С другой стороны, он ловко подыгрывал Горбачеву, понимая, чего хочет Генеральный секретарь, став проводником его либеральной политики. А уже затем и заложником собственного имиджа. Немного позднее, уже в новой России, его предложат руководителем Первого канала, и буквально через очень короткое время практически все работавшие с ним сотрудники единогласно вынесут ему вотум недоверия. Это уже не идеология, это психология и характер самого человека.

Яковлева ненавидели настолько сильно, что Горбачев был вынужден убрать его из Политбюро и Центрального Комитета, переведя в Президентский совет. Теперь, когда нужно было формировать Совет национальной безопасности, вводить туда Яковлева означало «дразнить быков». И Горбачев не стал включать его фамилию в этот список, понимая, что его протеже может просто не пройти процедуру голосования в Верховном Совете. Они знали друг друга уже много лет и были на «ты». Хотя в присутствии других людей обращались друг к другу на «вы».

– Добрый день, – сказал вошедший Яковлев, протягивая руку.

– Здравствуй, – поздоровался Горбачев, – садись, мне нужно с тобой поговорить.

Яковлев взял стул и сел у приставного столика, стоявшего рядом с большим столом президента.

– Ты знаешь, что у нас происходит в Литве, – начал Горбачев.

– Слышал, – помрачнел Яковлев, – об этом уже сообщили все газеты и телеканалы.

– Вот, вот, поэтому я тебя и позвал. Нужно неформально собрать главных редакторов и переговорить с ними. Объяснить, что мы находимся на таком этапе перестройки, когда больше не имеем права ждать, иначе деструктивные силы просто растащат нашу страну на части. Ты, наверное, слышал, что некоторые республики объявили 7 января праздником в связи с православным Рождеством. Это как понимать? Российский Верховный Совет делает все, чтобы еще больше дестабилизировать обстановку. А в Татарстане праздник отменили и объявили, что 7-е будет считаться рабочим днем. Вот такие новые противоречия. Я еще понимаю, когда Ельцин совершает подобные глупости, но остальные тоже решили объявить седьмое нерабочим днем. Зато в Латвии сейчас начали наказывать людей, которые 7 ноября не вышли на работу. Там отменили этот праздник постановлением своего Верховного Совета.

– Я поговорю с главными редакторами, – пообещал Яковлев. – Но только учти, что литовские события их всех очень взволновали. Многие так и говорят, что это откат назад.

– Никакого отката назад не будет, – раздраженно проговорил Горбачев, – ты прекрасно знаешь мою позицию. Но как мне быть, когда, с одной стороны, Ельцин давит своими постановлениями Верховного Совета, а с другой – все эти прибалтийские республики, готовые развалить Союз? И еще прибавь сюда очень сложную обстановку в Грузии. Даже не знаю, что мы там будем делать.

– С прибалтами нужно договариваться, – сказал Яковлев, – а вот с грузинами я не знаю, как быть. Все говорят, что Гамсахурдиа просто неуправляемый тип.

– Я уже хотел позвонить Шеварднадзе, – признался Горбачев, – посоветоваться с ним. Может, ты ему сам позвонишь? Он на меня до сих пор обижен, что я не стал уговаривать его остаться. А как я мог его оставить? Все военные против него. Они считают, что все наши последние договора были ошибкой. И еще депутаты на съезде против него выступили. Ты же сам слышал, что они говорили.

– Они будут всегда говорить, – возразил Яковлев, – но я ему позвоню. Мы с ним уже несколько раз говорили на эту тему. Он тоже считает, что Гамсахурдиа тянет Грузию в пропасть.

– Правильно, в пропасть. Мы же не можем везде вводить свои войска. А Верховный Совет России принял постановление, что граждане ее республики не имеют права принимать участие в различных военных операциях за пределами России. Это какую чушь придумали! Тогда для Литвы нам нужно набирать литовский легион, а для Эстонии – эстонский? И как мы потом сможем на них положиться? Ельцин делает все, чтобы общая ситуация еще больше ухудшилась.

– Он готовится к выборам, – напомнил Яковлев. – Выборы президента России не за горами. А Полозков не пройдет, это уже сейчас всем ясно.

Полозков был руководителем Коммунистической партии России. На выборах Председателя Верховного Совета он немного уступил Ельцину, но на общих президентских выборах у него совсем не было шансов. Социологи считали, что он может набрать не больше пяти или шести процентов от общего числа избирателей.

– Про Полозкова я даже не думаю, – отмахнулся Горбачев. – Я тут советовался с товарищами и думаю, что лучше всех подойдет Николай Иванович Рыжков. Он уже полностью пришел в себя после инфаркта, врачи считают, что уже через неделю его можно будет выписывать. В народе его знают, ценят, даже любят. Может, он подойдет?

– Ему не победить Ельцина, – честно ответил Яковлев. – Сейчас Борис Николаевич считается таким своеобразным Робин Гудом – защитником бедных и угнетаемых. Все уверены, что Ельцин победит уже в первом туре.

Горбачев нахмурился. Он лучше других знал реальную ситуацию и настроение людей. Из КГБ ему ежедневно присылали статистические данные с возможными результатами Ельцина на выборах президента. Он тоже понимал, что Ельцина обязательно изберут. Но нужно было сделать все, чтобы это не произошло в первом туре. В прошлом году противостояние в Верховном Совете длилось два дня, пока Ельцина, наконец, не избрали. Значит, нужно сделать все, чтобы он не победил в первом туре, иначе последствия этой громкой победы будут очень неприятными. В июне прошлого года, сразу после своего избрания, он настоял на принятии Декларации о государственном суверенитете России. Подавляющим большинством голосов Декларация была принята. Тогда «за» проголосовали 907 человек, «против» только 13, и девять человек воздержались.

– Ты поговори с редакторами, – еще раз повторил Горбачев, – пусть прочувствуют серьезность момента. В Кувейте война идет, вот пусть они об этом и пишут. А про Прибалтику пока не нужно... Слишком больная и важная тема.

– Я все сделаю, – согласился Яковлев, – соберу всех уже сегодня. Только ты своим тоже скажи, чтобы не очень зверствовали. Язов даже танки вызвал в центр Вильнюса. Для чего? С кем он собирается воевать? Да и Пуго хорош. Его только назначили, а он уже показал, на что способен. Омоновцы людей избивают, а он говорит, что они демократию и перестройку защищают.

– С Шеварднадзе тоже не забудь поговорить, – напомнил Горбачев. – И вообще, нам нужно что-то решать, дальше так продолжаться не может. Вот проведем, наконец, референдум и тогда посмотрим, сколько людей хотят остаться в Союзе.

– Литва теперь не станет голосовать, – возразил Яковлев, – все прибалтийские государства откажутся принимать участие в референдуме после случившегося в Вильнюсе. А еще могут отказаться Молдавия, Армения, Грузия...

– Зато не откажется Россия, – сказал Горбачев. – Я думаю, Ельцин пойдет на референдум. Казахстан, Белоруссия, Украина, Азербайджан тоже проголосуют. А это уже абсолютное большинство. Да и все остальные республики Средней Азии будут голосовать.

– В Азербайджан вернулся Гейдар Алиев, – заметил Яковлев, – там тоже могут быть проблемы.

– Никаких проблем, – мрачно ответил Горбачев. – Я разговаривал с Муталибовым; он заверил меня, что республика примет участие в референдуме. Мне кажется, он сам понимает, насколько опасным для него может стать вернувшийся в Баку Гейдар Алиев. У нас здесь и так хватает проблем с прибалтийскими республиками, да еще Ельцин все время давит. А мне еще нужно формировать Совет национальной безопасности и проводить его через Верховный Совет.

Яковлев ничего не сказал, только кивнул головой. Он понимал ситуацию и хорошо представлял, что президент не сможет предложить его в создаваемый Совет национальной безопасности. А Горбачев, в свою очередь, знал, что его собеседник прекрасно осознает эти обстоятельства, и не хотел касаться столь щекотливого вопроса. Так что оба старательно избегали говорить на эту тему, словно ее и не существовало.

Ремарка

Как стало известно редакции газеты «Известий», к полудню на Манежную площадь стали подходить люди, обеспокоенные развитием ситуации в Прибалтике. Пришла группа народных депутатов СССР, среди которых Г. Попов, С. Станкевич, Т. Гдлян. К ним присоединились сторонники лидера Демократического союза В. Новодворской. Лозунги у собравшихся были разные, в том числе и явно экстремистского характера.

Всего на площади и в прилегающих к гостинице «Москва» улицах и переулках скопилось до двух тысяч человек. Но митинга не получилось из-за несовпадения позиций, демонстранты разделились на отдельные колонны и разошлись. Четырнадцать человек во главе с В. Новодворской задержаны за нарушение общественного порядка.

«Известия» , 1991 год

Ремарка

Живет ли С. Станкевич в квартире Косыгина?

Как известно, не все телеграммы, адресованные лично А. Лукьянову и другим руководителям государства, доходят до адресатов. Для этого существуют различные службы. Но эта телеграмма попала в руки Анатолия Ивановича: «С возмущением узнал, что зампред Моссовета С. Станкевич недавно вселился в огромную квартиру, которую занимала ранее семья А. Косыгина. Прошу принять меры против самозваных демократов, нарушающих закон, и провести незамедлительно депутатское расследование. Н. Голубев. Москва».

Председатель Верховного Совета СССР наложил резолюцию: «Считаю, есть смысл в депутатской комиссии по привилегиям». Сергей Станкевич дал ответ Н. Голубеву. «Вольно или невольно, вы распространили грубейшую клевету в адрес народного депутата СССР, совершив преступление, предусмотренное Уголовным кодексом РСФСР. Не обращаюсь в суд для наказания клеветника только по одной причине – судя по всему, вас самого обманули».

Сергей Станкевич еще раз сообщил, что проживает с семьей из трех человек в двухкомнатной квартире в Черемушкинском районе Москвы, в которую въехал двенадцать лет назад. Можно надеяться, что теперь вопрос исчерпан.

С. Ступарь «Комсомольская правда» , 1991 год

Утром в понедельник его вызвал заведующий отделом Савинкин.

– Как у вас там прошло в Вильнюсе? – хмуро спросил он.

Эльдар изумленно взглянул на него. Ведь уже со вчерашнего дня весь мир знает, что именно произошло в Литве. Зачем он спрашивает? Или это большая игра, в которую обязаны играть все работники Центрального Комитета?

– Мы встречались с руководителями местной Коммунистической партии, – доложил он. – Они настаивали на применении силы для разгона митингующих и захвата телецентра.

– Это нам известно, – быстро перебил его Савинкин. – Расскажите о работе литовской милиции. Мне интересно ваше мнение.

– Достаточно профессиональные и компетентные люди, – честно ответил Сафаров, – но, боюсь, оказались в сложном положении. С одной стороны, как граждане Литвы они внутренне готовы поддержать Ландсбергиса и его команду. А с другой, как офицеры, обязаны выполнять свой долг...

– Вас не просили оценивать их внутренний мир, – недовольно перебил его Савинкин, – я спрашиваю, насколько профессионально и компетентно они работают?

– Они настоящие профессионалы, – ответил Эльдар, – но в таких условиях им сложно работать...

– Вы опять не поняли, о чем вас спрашивают, – снова перебил его заведующий. – Насколько профессионально они действовали в городе накануне всех этих событий?

Эльдар вздохнул, поняв, наконец, что именно хотят от него услышать.

– Мы улетели из Вильнюса поздно вечером, – начал он, – но сотрудники местной милиции вели себя очень грамотно. Они изо всех сил пытались предотвратить столкновения между гражданскими людьми и военнослужащими. Делали все, чтобы этого не произошло. Насколько я понял, министр внутренних дел республики распорядился, чтобы сотрудники милиции не препятствовали военнослужащим брать под охрану административные здания, и тем самым предотвратил столкновения между местной милицией и вооруженными силами.

Савинкин нахмурился и покачал головой.

– Вы еще очень молоды. Не скрою, что, когда вас рекомендовали ко мне в отдел, я не сразу согласился. У вас прекрасные характеристики, вы очень хорошо работали в прокуратуре, но этого мало. Если хотите остаться с нами, у вас должна быть четкая гражданская позиция. Нельзя быть нейтральным там, где необходимо проявлять принципиальность. Вы меня понимаете?

Эльдар кивнул. Он все понял – его доклад заведующему не понравился. Нужно было отметить недостатки местного МВД, сотрудники которого делали все, чтобы избежать любых столкновений. Но такая правда никому не нужна.

Он вышел из кабинета заведующего с тяжелыми мыслями.

– Получил по мозгам, – понял Журин, когда Эльдар вернулся к себе. – Ничего страшного, первый блин всегда комом. А наш Савинкин – мужчина с головой и характером. Он может такую взбучку устроить, только держись. Зато потом будет отстаивать тебя везде, где только можно. Если поймет, что ты не виляешь и не пытаешься ему понравиться.

– Ему не понравился мой отчет, – признался Сафаров.

– Конечно, не понравился, – кивнул Журин. – А теперь сядь и напиши официальный отчет о своей командировке. И обязательно укажи, что обстановка в Вильнюсе просто требовала вмешательства вооруженных сил.

– Зачем?

– Так нужно. Сейчас весь мир пишет о танках в Вильнюсе. Твой отчет будет документальным подтверждением правоты наших действий. Теперь понял?

Эльдар промолчал. Конечно, он все понимал. Каждая сторона имела свое право на истину. И он должен придерживаться определенной линии партии, если был послан в Литву как ее представитель. Это был первый урок, который он получил.

После перерыва Эльдар позвонил генералу Сергееву.

– Добрый день, Виктор Константинович.

– Здравствуйте, – обрадовался Сергеев. – Ну, как прошел ваш отчет? Рассказали о нашей поездке?

– Рассказал. Наверху не понравилось, – честно ответил Эльдар.

– Мой доклад тоже не понравился, – успокоил его генерал, – только мне немного легче. В российском министерстве меня похвалили, а во всесоюзном пообещали объявить выговор.

– За что? – удивился Сафаров.

– За потерю политической бдительности, Эльдар Кулиевич, – рассмеялся Сергеев. – Слушай, давай перейдем на «ты». Надоело называть друг друга по имени-отчеству.

– Давай, – согласился Эльдар. – Я хотел у тебя узнать, какие новости по делу убийства Томина?

– У нас это дело под контролем самого Баранникова, – признался генерал. – Создали специальную группу. Непонятно, почему его убили. Он никому не мешал, никаких криминальных связей не имел. В последнее время гастролей было меньше, но это и понятно, сейчас обстановка плохая. И еще, он начал сильно выпивать в последнее время. Ну, это тоже не преступление. Похоже, что убийца вошел туда с единственной целью – застрелить Томина. Два выстрела – один в сердце, другой в голову. Очень профессионально.

– Я тоже об этом подумал, – согласился Сафаров, – и похоже, что он сам открыл дверь.

– Сейчас отрабатывают все его связи, всех его возможных знакомых, – сообщил Сергеев, – хотят понять, кому он мог открыть дверь. Но ты же знаешь, если человек все время находится в не совсем адекватном состоянии, то у него могут быть любые знакомства и непредсказуемая реакция. А его жена говорит, что он иногда срывался и уходил в запой. Я специально интересовался, за последнее время он сорвал две гастроли – в Новосибирск и Алма-Ату. В декабре был только в Перми, где остался еще на два дня неизвестно почему, попросив администратора разрешения остаться. И еще был в октябре в Харькове, но там тоже чуть не обмишурился.

– А его жена? Почему она за ним не следила?

– Не знаю. Она ведь сестра нашего Ванилина. Ей явно не нравилось поведение мужа. Ванилин мне рассказывал, что они часто ссорились.

– У нее есть алиби?

– Считаешь, что она убила своего мужа, а мы не можем раскрыть это преступление потому, что она сестра нашего заместителя министра, – рассмеялся Сергеев. – Если бы все было так просто. У нее часто случаются приступы мигрени. В тот день она была на даче, вызывали врачей, с ней была ее младшая сестра. Весь день. У нее абсолютное алиби, я специально попросил проверить. А ближе к вечеру она приехала вместе с сестрой домой. Их подвозил водитель сестры. Поднялась домой, открыла дверь и обнаружила убитого мужа. Насколько я понял, он был убит часов за семь до ее появления.

– Ясно, – разочарованно произнес Эльдар. – Может, у них были другие ценности, какие-нибудь инструменты, картины?

– Ничего не пропало. Она говорит, что ничего не пропало, – ответил Сергеев.

– Ладно. Спасибо, Виктор Константинович.

– Опять? Мы договорились.

– Да, правильно. Спасибо, Виктор. Если будут подробности, сразу сообщай.

– Обязательно, – заверил его генерал.

Эльдар перезвонил Светлане. Она сразу взяла трубку, словно сидела у аппарата.

– Добрый день, – поздоровался он, услышав ее голос.

– Здравствуйте, – явно обрадовалась его звонку Светлана. – Как ваша нога?

– Уже забыл про нее.

– Вы забыли и про крем, который оставили у меня в прихожей. Мы так разговорились, что, кажется, забыли обо всем на свете.

– Да, верно. Получается, что я вас обманул. Мне даже неудобно.

– Ничего. Я сразу так и подумала, что вы меня обманываете. Просто не хотели оставаться один в эту ночь. Я все слышала и все знаю. Теперь я понимаю ваше состояние.

– Спасибо. – Об этом не следовало говорить по телефону, поэтому он сразу сменил тему. – Я узнавал насчет дела вашего брата. Генерал Сергеев заверил меня, что там работают лучшие специалисты.

– Надеюсь, что они хотя бы узнают, почему его убили, – вздохнула она.

– Девочка с вами?

– Олечка? Да, конечно. Я хотела даже увести ее с собой в Швейцарию. Посмотрим. Если Изольда не будет возражать.

– Насчет Изольды. Мне сказали, что у нее бывают приступы мигрени.

– Да, бывают. И уже давно. А почему вас это интересует?

– В тот день она была на даче вместе со своей младшей сестрой. Все правильно?

– Да, правильно.

– А потом сестра привезла ее на своей машине домой.

– Вы действительно были следователем, – удивилась Светлана. – Да, так все и было. У ее мужа есть служебная машина, он один из руководителей Госбанка. Я даже думаю, что Изольда поэтому так дергается. Ее сестра вышла замуж за банкира, брат сделал карьеру и стал генералом милиции, а я вышла замуж за посла...

– Ваш брат тоже сделал неплохую карьеру, стал народным артистом республики, – напомнил Эльдар.

– Ей этого было мало. Знаете, раньше по-другому они жили. У него была ставка сначала доцента, потом профессора. Он часто гастролировал... в общем, все шло нормально. А в последние годы... Вы же понимаете, какая разница в доходах. Что сейчас получают профессора музыки? Гроши, копейки, если на франки или доллары переводить. Банкир, посол и генерал милиции ушли далеко вперед, а народный артист превратился... ну, стал как бы вторым сортом, так она все время говорила. На этой почве у них в последние годы происходили скандалы, она вообще предлагала ему бросить свою музыку и пойти работать в кооператив...

– Даже так?

– Представьте себе. Поэтому он и начал пить. Ведь он действительно был талантливым человеком. Но в последнее время перестал ездить на гастроли. Там платили смешные деньги; он говорил, что на консервы даже не хватает, вот и не выезжал никуда. Я подозревала, что все это закончится трагически, но не думала, что у него могут быть враги. Он был добрым и слабым человеком, но не настолько плохим, чтобы его могли так убить.

– Понятно, – пробормотал Эльдар. – Можно мне с вами увидеться?

– Опять приедете ночью за кремом? – пошутила Светлана.

– Нет. Где-нибудь в ресторане. Я, правда, не знаю, где в Москве можно встречаться.

– Можно на Краснопресненской, в Международном центре. Там обычно встречаются дипломаты.

– Давайте там и встретимся. Сегодня, часам к восьми.

– Эльдар, вы помните, сколько мне лет? – спросила Светлана. – По-моему, в моем возрасте уже нельзя так себя вести. Тем более встречаться с молодым человеком, который на десять лет моложе. Это даже немного смешно.

– На семь, – поправил он. – Вы же все равно скоро уедете.

– Да, – согласилась она, – это правда. Через несколько дней. Если бы не смерть Вячеслава, я бы уехала еще вчера. Хорошо, я приеду. Ровно в восемь часов. До свидания.

Он положил трубку и, подняв голову, увидел насмешливый взгляд Журина.

– Идет охмуреж, – сказал тот, – значит, уже нашел себе подружку. За одну неделю. Ты у нас просто молодец. Успел познакомиться с руководящим составом МВД, съездить в командировку, получить нагоняй от заведующего и найти женщину. Если будешь двигаться вперед такими темпами, скоро станешь заведующим сектором.

– Я не тороплюсь, – улыбнулся Эльдар.

– А ты торопись, – посоветовал Журин, – а то превратишься в такую старую калошу, как я. Мне уже два раза предлагали перейти на работу в прокуратуру, куда-нибудь прокурором области. Только я все время отказывался. И знаешь, почему? Не хочу никуда переезжать. Детей у меня нет, с единственной женой живу уже тридцать лет. Привык и к ней, и к своей работе, и к своему положению. Если бы я был немного помоложе, может, и ухватился бы двумя руками за это предложение. Сам понимаешь, прокурор области, должность высокая, хорошая зарплата.

Эльдар показал на потолок, словно напоминая, что их могут подслушать.

– Они тоже прекрасно знают, что наши прокуроры не бедствуют, – усмехнулся Журин. – И потом, ты не слышишь, что именно я говорю? Я отказался пойти работать прокурором области. И не хочу получать деньги в конвертах. Не хочу становиться прохиндеем на старости лет, не хочу менять обстановку, уезжать с женой из Москвы в какую-нибудь тьмутаракань. Просто не хочу. И пусть об этом все слышат.

Сафаров улыбнулся. Ему нравился циничный и ироничный Журин. Дверь открылась, и в кабинет вошел высокий мужчина с красиво уложенными каштановыми волосами и породистым лицом, похожий на артиста.

– Роберту Андреевичу мой персональный привет, – поднял руку Журин. – Неужели ты решился выползти из своего убежища?

– Опять твои дурацкие шутки, Журин, – недовольно сказал вошедший, подходя и протягивая руку Эльдару. – Коломенцев, я сижу в соседнем кабинете.

– Сафаров, – вежливо представился Эльдар.

– Заведующий сектором и куратор органов КГБ, – торжественно провозгласил Журин, – сам великий и недоступный Коломенцев.

– Когда ты станешь серьезным? – покачал головой Коломенцев и обратился к Эльдару: – Я слышал, что вы были в субботу в Вильнюсе.

– Был.

– Ночью тоже оставались?

– Нет. Поздно вечером нас отозвали обратно.

– Кого, «вас»?

– Меня и генерала Сергеева из московского управления.

– Понятно, – вздохнул Коломенцев. – Можете потом зайти к нам в кабинет. Мы составляем справку для секретариата по положению в Вильнюсе. Ваше мнение будет нам очень важно.

– Зайду. Когда мне у вас быть?

– Минут через тридцать, – посмотрел на часы Коломенцев.

– И вы пустите его в свой кабинет! – всплеснул руками Журин. – Я бы не пускал. Его, конечно, сто раз проверяли, но все равно. Только недавно приехал из Баку, а там работает и турецкая, и иранская разведки. Вдруг окажется шпионом?

– Хватит, – поморщился Коломенцев, – у нас своих шпионов хватает. Зачем нам приглашать их еще из Баку? В общем, жду вас через полчаса. – Он повернулся и вышел.

– Очень перспективный кадр, – нравоучительно произнес Журин, – советую с ним подружиться. Насколько я знаю, он в хороших отношениях с самим Владимиром Александровичем.

– С кем? – не понял Эльдар.

– Сразу видно, что ты провинциал. Работать в административном отделе ЦК и не знать имя и отчество председателя КГБ СССР... С самим Крючковым, которого мы любим, ценим и уважаем. – Журин поднял голову, потом улыбнулся. – Он еще и член Политбюро, и вообще мировой мужик. Правда, жутко подозрительный. Считает, что у нас каждый второй либо шпион, либо «агент влияния». Значит, из нас двоих кто-то шпион. Ну, за себя-то я ручаюсь... Он даже Яковлева все время называл «агентом влияния» американцев. А вот Коломенцева просто обожает. Говорят, что Роберт Андреевич скоро перейдет к нему на работу. Сразу членом коллегии и начальником пятого управления. Знаешь, чем занимается пятое управление?

– Знаю. Но, говорят, его уже ликвидировали.

– Говорят, что в Москве кур доят, а коровы яйца несут, – пошутил Журин. – Ты в эти глупые разговоры не верь. Просто управление теперь называют иначе. Если Коломенцев уйдет, здесь начнется такая драчка, даже представить себе не можешь.

– Почему?

– Коломенцев был креатурой самого Лукьянова. Как только он стал заведующим административного отдела и одновременно секретарем ЦК КПСС, так сразу и выдвинул Роберта на эту должность. Лукьянов тогда считался одним из самых близких к Горбачеву людей. Как только Горбачев стал Генеральным секретарем, он заведовал общим отделом, потом перешел к нам. Уже позже Михаил Сергеевич рекомендовал Лукьянова своим первым заместителем в Верховный Совет, а затем сделал его председателем. Я с ним работал и могу тебе сказать: умнейший мужик. Все просчитывает на несколько шагов вперед, все заранее знает. Большая умница. И между прочим, доктор юридических наук.

– А почему начнется драчка?

– Как это, почему? Лукьянова уже нет, а на место куратора органов госбезопасности каждый захочет протолкнуть своего человека. Вот наш инструктор Мягков, который сидит вместе с Коломенцевым, и занимается пограничниками и правительственной связью – это креатура заведующего. А есть еще другие кандидаты. Коломенцев уже несколько раз бывал на докладе у Шенина, и один раз даже у самого Горбачева. Я здесь пережил четырех Генеральных секретарей, и меня ни разу никуда не вызывали, даже когда утверждали новых Генеральных прокуроров. Я отдавал документы в орготдел, и они там уже трясли кандидатов по полной. Вот так.

Эльдар улыбнулся. Он думал о предстоящей встрече со Светланой Игоревной. Конечно, он помнит и о разнице в возрасте, и об их необычном знакомстве, и о ее замужестве, и о своем положении. Но в ту ночь, когда они беседовали на кухне, ему впервые в жизни было так хорошо и спокойно, словно он находился рядом с очень близким человеком. Эльдар даже не предполагал, во что выльется это знакомство и какие тайны они узнают, расследуя обстоятельства смерти ее брата.

Ремарка

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ Б. ЕЛЬЦИНА

Оценивая ход событий в Литве, Ельцин сравнил их с «тбилисским сценарием». По его словам, такой вывод позволяют сделать, в частности, заявления президента СССР и министра обороны, что от них не поступала команда применить оружие. На мой вопрос Д. Язову, мог ли такой приказ быть отдан на месте, сказал Борис Николаевич, министр обороны ответил: «На месте могли», что аналогично тбилисским событиям.

Председатель Верховного Совета РСФСР выразил удивление, что министр обороны СССР не знаком с российскими законами, где сказано, что призывники с территории России должны нести службу на территории своей республики и не принимать участия ни в каких действиях против мирного населения при решении конфликтов, подобных литовскому. Ельцин зачитал журналистам свое обращение к солдатам, сержантам и офицерам, призванным в армию с территории России и находящимся в Прибалтике, в котором им предлагается не соглашаться с отведенной им ролью и не вмешиваться во внутренние дела суверенных республик.

Во время визита Ельцина в Таллин было подписано соглашение между руководителями четырех республик – России, Эстонии, Латвии и Литвы, где сказано, что стороны признают суверенитеты друг друга и готовы оказать конкретную поддержку и помощь в случае возникновения угрозы их суверенитету. (При этом Ландсбергис подписал договор по телефону, он не принимал участия во встрече.) На вопрос, в чем конкретно может выражаться эта помощь, Ельцин ответил, что необходимо посоветоваться с Верховным Советом РСФСР и Президиумом, поскольку это слишком серьезно.

Отвечая на вопрос, как, по его мнению, события в Прибалтике могут сказаться на подписании Союзного договора, Ельцин сказал, что последние события нанесли серьезный удар по этим планам, «поскольку среди руководителей республик уже не найдется желающих подписывать такой договор с петлей на шее». Да и мы, заметил он, подумаем, нужен ли России такой договор, когда нам диктуют сверху, как поступить.

Далее Ельцин проинформировал журналистов, что четыре крупнейшие республики Союза – Россия, Украина, Казахстан и Белорусия решили, не дожидаясь Союзного договора, заключить четырехсторонний договор по всем позициям.

На пресс-конференции был задан вопрос – готовится ли российское руководство к защите своего суверенитета, если понадобится. Ельцин ответил, что для этого необходимо немедленно принять меры по выполнению постановления внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР о переподчинении органов безопасности на территории республики российскому парламенту. Кроме того, заявил он, мы все приходим к мысли, что защитить наш суверенитет без Российской армии, видимо, не удастся. Но это, конечно, нужно обсудить на заседании Верховного Совета РСФСР.

Ельцин уклонился от ответа, считает ли он лично ответственным за литовские события президента СССР М. Горбачева, сославшись на недостаток информации. Но сказал, что, по его мнению, на президента оказывается очень серьезное давление справа. «Мне кажется, что руководство страны, под давлением определенных сил, решило, что демократическим путем трудно решить наши проблемы, и нужно поворачивать к жесткой руке», – сказал Ельцин.

Он также проинформировал журналистов о своей беседе с послом США Мэтлоком, которого принял по его просьбе наутро после начала вильнюсских событий. Я сказал, заявил глава российского парламента, что, по сложившемуся у меня впечатлению, руководство США не представляет себе в полной мере, что происходит в нашей стране. И самой крупной стратегической ошибкой американцев является игнорирование процессов суверенитетов республик и перемещения центра тяжести, в том числе и демократических процессов, в республики.

Пресс-конференция Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина, посвященная его поездке в Прибалтику

В эту ночь он не спал. Во втором часу ночи позвонил новый министр иностранных дел, утвержденный Верховным Советом по его предложению. Это был бывший посол СССР в Соединенных Штатах – Александр Александрович Бессмертных. Ему так не хотелось начинать свою работу с подобного ночного звонка, но он был обязан это сделать. Ему позвонил государственный секретарь США Бейкер, который сообщил, что через час начнется война за освобождение Кувейта. Горбачев прошел в свой кабинет и приказал министру иностранных дел связаться с российским послом, выйти на иракского лидера и сообщить ему о возможном начале войны. Он понимал, что многие в мире не забудут, как Советский Союз молчаливо позволил начаться этой войне, даже не попытавшись вмешаться или хотя бы наложить вето. Предупреждая Саддама Хусейна о начале войны, он пытался хотя бы таким образом сохранить зачатки прежних отношений своей страны с арабским миром.

Саддам отвергал все предложения уже несколько месяцев. Он был уверен, что союзники не смогут разгромить его закаленную в десятилетней войне армию, которая не только громила отборные иранские соединения, но и легко овладела Кувейтом. Он был уверен, что американцы и их союзники не вынесут больших потерь и не будут воевать за небольшой Кувейт. Но в этом был его стратегический просчет.

Всю ночь поступала оперативная информация. Министерство иностранных дел, Министерство обороны, Комитет государственной безопасности словно наперегонки высылали самую оперативную информацию по происходившим событиям. В прямом эфире впервые в мировой истории войну показывал канал Си-эн-эн.

В эту ночь Горбачев так и не заснул. А утром ему по телефону подтвердили, что союзные войска уже ведут активные военные действия. Он положил трубку, ничего не спросив. Спрашивать было не о чем. В прежнем биполярном мире считалось, что арабские режимы, наполовину диктаторские, наполовину социалистические, были друзьями Советского Союза, все эти многолетние несменяемые президенты и, конечно, лидер Ирака Саддам Хусейн, который считался другом их страны. Когда он начал десятилетнюю войну с Ираном, ему одновременно помогали не только Советский Союз, но и американцы, опасавшиеся теократического режима в Иране гораздо больше диктаторских замашек Саддама Хусейна. Десять лет кровавой, изнурительной и долгой войны почти не выявили победителя. Стороны остались «при своих», потеряв миллионы загубленных молодых жизней. При этом Саддам Хусейн всегда помнил, сколько шиитов живут в его стране, а ведь он – мусульманин-суннит и воевал с шиитским государством Иран. Только жестокими преследованиями и тотальным страхом можно было не допустить восстания шиитов в тылу, тем более что почти половина армии состояла из них. Была еще другая, не менее опасная проблема – курдская, которую Саддам Хусейн решал не только с помощью обычных вооружений, но и запрещенного химического оружия, истребляя мятежников целыми деревнями, за что его двоюродный брат получил прозвище Химический Али.

В этот день Президент СССР вышел из дома гораздо раньше обычного. Он приехал в свой кремлевский кабинет, где Болдин уже положил ему на стол заготовленное заявление, с необходимыми визами Министерства иностранных дел. Бессмертных в своем кабинете ждал дополнительных указаний президента, проведя всю ночь в своем служебном кабинете. Горбачев долго и внимательно читал текст заявления. Затем вызвал Болдина.

– Я прочитал твой текст, все нормально, у меня нет возражений. Только один вопрос. Когда были события в Литве, я не выступал с таким заявлением. Нашим либералам это может не понравиться.

– Нашим либералам уже ничего не нравится, – жестко ответил Болдин. – Текст заявления мы согласовали с Александром Александровичем. Он считает, что крайне важно указать нашу реакцию и ваше последнее предупреждение Саддаму Хусейну, чтобы убедить арабский мир в нашей последовательной политике.

Горбачев посмотрел на заявление, еще раз внимательно перечитал текст и поднял телефонную трубку.

– Александр Александрович, ты внимательно просмотрел все заявление?

– Конечно, Михаил Сергеевич, наши сотрудники работали всю ночь, – быстро ответил министр.

– Считаешь это заявление правильным? – уточнил Горбачев.

– Безусловно. Мы послали его и Евгению Максимовичу, – сообщил осторожный министр, – он тоже согласен с нашим текстом, не сделал почти никаких поправок.

Все было решено. Не прощаясь, Горбачев положил трубку, поставил подпись и передал бланк заявления Болдину. Тот поспешно покинул кабинет.

«Война, – подумал он, закрыв глаза. – Сейчас там рвутся снаряды, летают самолеты, погибают люди...»

Он помнил войну, когда, будучи мальчишкой, впервые услышал это слово. И крики людей, и плач женщин, словно предчувствие страшных потерь. Ему было тогда восемь лет. Июнь 41-го... И потом эта война продолжалась четыре года. Сколько похоронок получили соседи, как часто после ухода почтальона, однорукого старика дяди Степана, в домах раздавался отчаянный крик и плач. Сколько людей тогда погибло. Четыре года... Он открыл глаза. А в Афганистан они вошли еще при Брежневе и на целых девять лет завязли в этой стране. У него хватило решимости прекратить эту бессмысленную и изнурительную войну, вывести войска. А теперь его ругают и за это.

Он никогда не вспоминал о своем детстве, проведенном в Ставропольском крае. Иногда казалось, что он даже стесняется его. Как молодой механизатор он даже получил орден, которым в те годы очень гордился. Орден и помог ему поступить в девятнадцать лет в МГУ. Он приехал в столицу, только недавно отменившую карточную систему, где интенсивно шло строительство новых высотных зданий. Это были годы подлинного перелома в стране и в мире. Он помнил гнетущую обстановку в университете, связанную с начинающимся делом врачей, когда преподаватели-евреи старались не обсуждать подобные темы вслух и ждали новых арестов. Помнил смерть Сталина, небывалые очереди и давки на похоронах, многочисленные жертвы. И арест Берии, который они обсуждали вместе с однокурсниками. Менялась эпоха, менялись люди. Казалось, что страх постепенно исчезает. Он уедет из Москвы в 55-м, вернется в Ставропольский край, но его тоже можно было смело причислить к шестидесятникам, так как влияние ХХ съезда партии скажется и на его судьбе.

К этому времени он уже работал первым секретарем горкома комсомола и вполне мог осознать масштабы тех перемен, которые попытался произвести в стране новый глава партии Никита Хрущев. Дальнейшее продвижение Михаила Горбачева по служебной лестнице было стремительным. Уже через три года он – первый секретарь крайкома комсомола, а еще через четыре – первый секретарь горкома партии. В тридцать девять лет он становится первым секретарем крайкома партии. Это один из самых больших и важных регионов в стране.

Потом недалекие журналисты и биографы будут рассуждать о том, как быстро Горбачев переехал в Москву, благодаря тому, что в его крае находились многочисленные курорты Северного Кавказа, где любила отдыхать всесоюзная элита, и особенно Юрий Владимирович Андропов, который якобы благоволил молодому протеже. Все это не совсем правда. Конечно, сказывались и многочисленные визиты кремлевских «старцев», и хорошее отношение Андропова. Но сам Юрий Владимирович был опытным аппаратчиком и понимал, что не имеет права вмешиваться в партийную жизнь, находясь на посту Председателя КГБ СССР, даже будучи членом Политбюро. Андропов вообще стал демонической фигурой из-за своей должности на посту Председателя КГБ, но, прежде всего, он был лояльным партийным чиновником, выполняющим абсолютно все распоряжения партии. И в ЦК вернулся секретарем после смерти Суслова, когда потребовалась кандидатура возможного преемника уже окончательно одряхлевшего Леонида Ильича Брежнева.

Горбачеву помог несчастный случай. В нелепой автомобильной катастрофе погиб секретарь ЦК КПСС и член Политбюро Федор Кулаков, курировавший сельское хозяйство, после чего было принято решение заменить его на этом посту молодым сорокасемилетним секретарем из Ставрополя. Уже через год он становится кандидатом в члены Политбюро, а еще через год – и членом Политбюро. Секретарь по сельскому хозяйству занимается самым важным в стране вопросом и просто обязан быть по должности членом Политбюро.

Конечно, ему не хотелось возвращаться в провинциальный Ставрополь после блестящей Москвы. Но он поехал туда и прожил двадцать три года, чтобы вернуться в столицу уже одним из руководителей советского государства. Подобное испытание было бы трудно выдержать в одиночку. Но здесь ему невероятно повезло. Он начал встречаться с молодой Раисой Максимовной. Она уже пережила к этому времени личную драму, разорвав отношения с прежним другом, для которого она оказалась слишком провинциальной, и эта обида, очевидно, подсознательно будет сидеть в ней всю жизнь.

Она станет не просто супругой Михаила Сергеевича Горбачева. Она станет его «альтер эго», его второй и самой главной половинкой. В провинциальном Ставрополе выпускница философского факультета МГУ была одним из очень немногих людей, с кем он вообще мог найти общий язык, посоветоваться, обсудить важные вопросы. Он понимал, что в его окружении мало кто имеет подобный уровень образования и культуры, поэтому прежде всего общался именно с ней, советуясь по любым вопросам. В будущем это сыграет и свою позитивную, и свою негативную роль. Она будет рядом с ним в период самых тяжких потрясений, но она же и начнет вызывать глухое раздражение у населения собственной страны своим громким, хорошо поставленным менторским голосом, своими манерами, своими нарядами.

Она станет первой женой лидера страны, которая позволит себе публично появляться рядом с ним и выглядеть не кухаркой, управляющей государством, а женой первого лица. Но быть первым всегда сложно. И ее одновременно будут и обожать, и ненавидеть, считая, что она не должна так откровенно вмешиваться в дела своего мужа. Однажды во время зарубежного визита Горбачева спросят, какие вопросы он обсуждает со своей женой, и он честно ответит «все». Разумеется, этот вопрос и этот ответ будут вырезаны из репортажа советских журналистов, но на Западе его покажут много раз.

Однако, попав в столицу относительно молодым человеком, Горбачев понимал, что ему необходимы терпение и выдержка. Он все еще не чувствовал себя достаточно уверенно даже после смерти Андропова, когда его сменил больной и недееспособный Черненко, хотя многие телеканалы передавали, что следующим преемником почти наверняка станет Михаил Горбачев.

Но такой уверенности у самого Горбачева не было. Кроме того, ряд влиятельных членов Политбюро не скрывали своего раздражения этим молодым выскочкой. Влиятельные Гришин и Романов очень хотели заменить Черненко, а старая гвардия готова была их поддержать. Горбачев понимал, что это, возможно, его последний шанс. Гришин и Романов, в отличие от Черненко, достаточно здоровы и могли продержаться еще десять или пятнадцать лет.

К тому же Горбачева активно подталкивал к возможным переговорам бывший посол СССР в Канаде, ставший директором Института международных отношений, Александр Николаевич Яковлев, который помнил, как его убрали из Центрального Комитета за вольнодумство, когда его статья не понравилась самому Суслову. При этом всесильный идеолог уточнил, кто именно писал статью за Яковлева, и, узнав, что автор написал ее сам, был неприятно поражен.

По предложению Яковлева, Горбачев через сына Громыко вышел на одного из самых авторитетных и влиятельных членов Политбюро – министра иностранных дел. Казалось, что просидевший двадцать восемь лет в кресле главы внешнеполитического ведомства Андрей Андреевич Громыко являет собой типичного служаку и не мечтает о дальнейшем карьерном росте. Но оказалось, что это совсем не так. Еще в 83-м году, когда после смерти Андропова членом Политбюро стал Гейдар Алиев, его назначили первым заместителем председателя Совета министров. Другой первый заместитель, Архипов, не являлся даже кандидатом в члены Политбюро, и никто с ним всерьез не считался. И тут Громыко показал, что называется, «зубы». Он не хотел быть министром при таком первом вице-премьере, то есть фактически его подчиненным. И тогда Андропов согласился сделать самого Громыко третьим первым заместителем.

Потом снова будут легенды о том, что именно Андропов благоволил Гейдару Алиеву, решив забрать его в Москву. Все это не совсем соответствует истине. На самом деле благоволил Алиеву не только Андропов, но и сам Леонид Ильич Брежнев, который хотел забрать руководителя Азербайджана к себе секретарем ЦК. Но Андропов переиграл назначение, решив, что при престарелом председателе Совета министров Тихонове должен появиться энергичный и волевой руководитель. Однако, чтобы не обижать Громыко, у Тихонова появляются сразу три первых зама. При этом Тихонов и сменивший его Рыжков, уходя в отпуск, оставляли вместо себя не Алиева, а Архипова, что, конечно, было болезненным и несправедливым ударом по самолюбию Алиева.

Горбачев неожиданно узнал, что Громыко хочет стать председателем Президиума Верховного Совета СССР, то есть фактически главой государства, при этом уступая Горбачеву место Генерального секретаря. Даже больной, плохо соображающий и плохо двигающийся Константин Черненко, не говоря уже об очень больном, но вполне соображающем Юрии Андропове и престарелом Брежневе, который в последние годы лишь номинально являлся лидером огромной страны, – все они занимали одновременно должности Генерального секретаря партии и главы государства. Но отказывать Громыко было опасно, его голос мог оказаться решающим. И Горбачев вынужден был пойти на этот компромисс, пообещав Громыко новую должность.

Позже эта конформистская позиция сыграет с ним злую шутку. Он каждый раз будет пытаться договориться, найти возможный компромисс, примирить непримиримые интересы, не понимая, что постепенно его склонность к компромиссам превращается в беспринципность и отсутствие четкой позиции.

Громыко первым предложит кандидатуру Горбачева. Потом пустят в ход красивую легенду о том, что на заседании Политбюро должна была развернуться настоящая борьба и был организован заговор, чтобы не пустить опоздавшего из Америки лидера Украины Щербицкого. И якобы помощники Гришина уже напишут для него инаугурационную речь. Все это неправда. С самого начала все знали, что лидером может быть только Горбачев, который уже вел заседания секретариата в отсутствие Черненко. Но сам Горбачев решил подстраховаться. Он не мог даже предположить, что Громыко переполнен амбициями и попросит такой пост, но после недолгих колебаний он согласился, чем полностью переиграл старого дипломата, искренне считавшего, что новый пост даст ему какие-то рычаги власти.

Получивший это назначение в семьдесят шесть лет, Громыко провел на посту почти три года и ушел на пенсию по состоянию здоровья, уступив место Горбачеву. Когда он умрет, на его похороны не приедет ни сам Горбачев, ни преемник Громыко на посту министра иностранных дел Эдуард Шеварднадзе. Резонанс получится достаточно громким и неприятным, ведь Громыко формально был главой государства, хотя и вышедшим на пенсию. Горбачев приедет домой к его супруге и спросит, нет ли у нее каких-либо личных пожеланий. Она попросит, чтобы мужа хоронили не в Кремлевской стене, а рядом с матерью на Новодевичьем кладбище, что и будет сделано.

Но этого мало. Горбачев сумеет разгромить Центральный Комитет партии, чего не мог сделать даже Сталин, несмотря на все массовые репрессии конца 30-х годов. В течение нескольких лет он фактически полностью разгонит все прежнее Политбюро, и не просто заставит уйти их в отставку, а многих будут снимать с работы и выводить из состава Политбюро с формулировками «за недостатки, допущенные в работе». Многие подвергнутся травле уже после снятия с работы, когда будут опубликованы обличительные и обвинительные статьи против Кунаева, Щербицкого, Алиева, Романова, Гришина. Но и этого мало. На апрельском пленуме 1989 года сразу сто десять человек членов и кандидатов в члены ЦК КПСС подадут заявления с просьбой вывести их из состава ЦК в связи с уходом на пенсию либо по болезни. Такого в истории партии не было никогда. И все эти заслуженные и опытные руководители покорно подпишут подобные заявления. Похоже, секрет 30-х годов, когда десятки высших партийных функционеров подписывали разоблачительные признания, не является таким уж большим секретом. Каждый из них считал себя «солдатом партии» и полагал, что так будет правильно в интересах самой партии.

Только один человек не смирится. Он попросит слова и, выйдя на трибуну, скажет, что считает все выдвинутые против него обвинения надуманными и ложными. Это будет вызов Горбачеву со стороны персонального пенсионера Гейдара Алиева, но тогда казалось, что это всего лишь жест отчаяния человека, удаленного из верховного ареопага и пытавшегося оставить по себе хоть какую-то память. Уже через год Алиев вернется в Азербайджан и вскоре станет руководителем автономной Нахичеванской республики, а еще через несколько лет – и президентом своей страны, так и не забыв и не простив Горбачеву свое увольнение и организованную травлю.

К 90-му году прежнее грозное и всемогущее Политбюро превратится в полуформальный орган ничего не решающих и часто беспомощных лидеров своих республик. Прежние руководители были удалены. Затем удалили тех, кто пришел на их место. А уже по третьему кругу их заменили на руководителей коммунистических партий всех республик Советского Союза, при этом многие из них были руководителями уже проигравших партий, которые ничего не решали даже в собственных республиках, вызывая презрение и насмешки своих соотечественников.

Горбачев явно тяготился своим положением в партии, где нарастающая критика, казалось, рано или поздно сметет его с должности Генерального секретаря. В партии уже откровенно говорили о неспособности лидера справиться с экономическими трудностями, политическими катаклизмами и межнациональными конфликтами. Произошло невероятное. Человек, получивший в 85-м году власть над фактической половиной мира, потерял все, что имел. Сначала были сданы интересы страны в развивающихся странах и в Афганистане, откуда выводились советские войска. Через несколько лет вошедшие в столицу талибы зверски замучили друга СССР – Наджибуллу и его сторонников, и после пыток и издевательств вывесили труп бывшего руководителя страны на главной площади.

Затем были сданы все союзники некогда великой страны, когда Горбачев и Шеварднадзе позволили не просто развалиться восточному блоку. В Германии объединение обеих стран прошло полностью по западному сценарию, и единая Германия вошла в блок НАТО. Тысячи восточных немцев обращались с просьбами к Горбачеву защитить их от мести западных победителей. Он не ответил ни на одно письмо. Несколько особо ценных и уважаемых восточных немцев были вывезены в СССР. Среди них – тяжелобольной Эрих Хонеккер и бывший глава восточногерманской разведки Маркус Вольф. Но после августа 91-го года Вольф был вынужден вернуться в Германию, где его арестовали и судили, не сумев доказать его вины. А тяжелобольного Хонеккера выдало новое российское руководство. При этом российские врачи умудрились «не заметить» онкологического заболевания последней стадии у бывшего немецкого лидера. Хонеккера выдали властям новой Германии, но немецкие врачи сразу заявили, что в таком состоянии человека нельзя судить, и его отпустили в Чили, чтобы он мог там спокойно умереть.

Через несколько лет, уже при новом руководителе России, из Германии начнут торжественно выводить российские войска. Они вступали туда в 45-м году под грохот орудий, прокладывая своими жизнями дорогу к победе. Вывод войск превратится в чудовищный фарс, когда пьяный президент России будет танцевать и дирижировать оркестром под хохот немецких официальных лиц. Это будет оскорблением памяти миллионов погибших на самой страшной войне, фактическим поражением страны, происшедшим через полвека после великой победы.

В Румынии произойдет скорая расправа над Чаушеску и его супругой. Чехословакия распадется на две части. В Югославии начнется затяжная гражданская война, в которой безжалостно погибнут тысячи людей. Восточный блок официально прекратит свое существование в середине 91-го года.

После сдачи своих союзников Горбачев сдаст и свою партию. Ту самую партию, членом которой он был с 52-го года на протяжении почти сорока лет. Он даже не сделает попытки хоть как-то защитить миллионы людей, честно и добросовестно трудившихся все эти годы, защищавших страну в годы самой страшной войны, восстанавливающих государство после тяжелейших потерь.

И, наконец, он сдаст собственную страну, поклявшись защищать ее целостность и независимость как первый и последний Президент Советского Союза. Ради справедливости стоит признать, что Горбачев меньше всего хотел подобных результатов своей деятельности. На первых порах он, безусловно, мечтал о реформировании государства и партии, пытался что-то сделать, изменить или улучшить. Все разговоры о том, что сама система была косной и не поддавалась реорганизации, – всего лишь обычная ложь людей, заинтересованных в развале великой страны. Китайский опыт доказал, что даже при наличии всех коммунистических догм и социалистических идей даже в такой нищей и необразованной стране можно произвести модернизацию производства и экономические преобразования. У Горбачева не хватило на подобную перестройку ни сил, ни опыта, ни умения. Уже при жизни его будут называть «великим освободителем», «демократом», «человеком, давшим свободу миллионам людей». А правда состоит в том, что он просто не справился со своими задачами, развалив все, что ему поручали, и невольно став заложником грандиозных исторических перемен. Величайший исторический парадокс – самого большого неудачника в мировой истории считали гениальным провидцем или освободителем. Но история рано или поздно всегда расставляет все по своим местам.

Ремарка

Среда. 16 января. 23 часа 40 минут по Гринвичу. В небе над иракской столицей раздались разрывы снарядов и ракет, выпущенных артиллерией и противовоздушной обороной. Слышны сильные разрывы. Си-эн-эн начал вести прямой репортаж из Багдада.

Четверг. 17 января. 0 часов 07 минут по Гринвичу. Соединенные Штаты и их союзники атаковали Ирак. Об этом официально сообщено в Вашингтоне. «Освобождение Кувейта» началось ровно в 0.00 часов по Гринвичу. В Вашингтоне было 7 часов вечера, в Багдаде 3 часа ночи. Об этом заявил пресс-секретарь Президента США Марлин Фицуотер. По его словам, вооруженные силы коалиции, участвующие в операции «Буря в пустыне», атаковали стратегические объекты на территории Кувейта.

Четверг. 17 января. 0 часов 55 минут по Гринвичу. Подразделения вооруженных сил Великобритании подключились к боевым действиям против Ирака, официально сообщило Министерство обороны Великобритании.

Четверг. 17 января. 1 час 20 минут по Гринвичу. Корреспонденты Си-эн-эн отмечают из Багдада, что город подвергается бомбардировкам каждые пятнадцать минут. При этом удары наносятся очень точно.

Четверг. 17 января. 1 час 35 минут по Гринвичу. Американская телевизионная компания Эн-би-си заявила, что на этот момент разрушены почти все химические и ядерные объекты Ирака.

Среда. 16 января. 9 часов вечера в Вашингтоне. Прямая трансляция выступления Президента Соединенных Штатов Америки Джорджа Буша, который заявил, что его страна и союзники начала войну за освобождение Кувейта и полны решимости разгромить агрессора.

Четверг. 17 января. 2 часа по Гринвичу. Иракская ракета упала в окрестностях Эр-Рияда. Пострадавших нет.

Среда. 16 января. 9 часов 40 минут вечера в Вашингтоне. Выступление в прямом эфире министра обороны США Ричарда Чейни, который заявил, что в операции «Буря в пустыне» принимают участие вооруженные силы США, Великобритании, Саудовской Аравии и Кувейта.

Среда. 16 января. 11 часов вечера в Вашингтоне. Американские телекомпании, со ссылкой на источники из Пентагона, сообщили, что уже через четыре часа после начала военных действий была уничтожена почти вся иракская авиация. Ни один самолет межнациональных сил не пострадал.

Четверг. 17 января. 7 часов 30 минут в Багдаде. Президент Ирака Саддам Хусейн обратился к гражданам своей страны по радио. Он сообщил о начале военных действий и пообещал, что иракский народ победит всех «нечестивцев и их союзников».

Четверг. 17 января. 8 часов утра в Багдаде. По сообщениям источников из Пентагона, уничтожены элитные подразделения республиканской гвардии Ирака, дислоцированные на юге страны.

Четверг. 17 января. 5 часов утра по Гринвичу. По сообщениям Би-би-си, все сорок пять истребителей-бомбардировщиков «Торнадо» принадлежащих вооруженным силам Великобритании и принимавших участие в воздушных налетах на Ирак, возвратились без потерь на свои базы в Саудовской Аравии и Бахрейне.

Четверг. 17 января. 7 часов 30 минут утра по Гринвичу. Огнем иракской артиллерии поражены пустые нефтехранилища в нейтральной зоне между Саудовской Аравией и Кувейтом, передает агентство Рейтер. Пока нет достоверных подтверждений, сумел ли Ирак запустить хотя бы один «Скад» или применить свое химическое оружие. Что касается Израиля, по которому Ирак обещал нанести свой первый удар, то, как заявил министр обороны Израиля М. Аренс, хотя самолеты союзных сил и уничтожили нацеленные на Израиль ракеты, опасность нападения со стороны Ирака остается.

Четверг. 17 января. 9 часов утра по Гринвичу. Агентство Франс Пресс передало, что сухопутные войска союзников начали общее движение в сторону границы. По данным, поступающим из Пентагона, в результате начальных действий ВВС США и других стран, а также ракетных ударов уничтожены арсеналы оружия массового поражения Ирака, взлетно-посадочные полосы и база иракских ВВС, пусковые ракетные и радарные установки.

Четверг. 17 января. 10 утра по Гринвичу. Иракской военной авиации больше не существует. По данным израильского радио, полностью выведен из строя ядерный центр близ Багдада, разрушены военные заводы и хранилища с горючим. В самой иракской столице разбомблены все командные пункты управления войсками.

Четверг. 17 января. 11 утра по Гринвичу. Тегеранское радио сообщило о полном уничтожении иракского укрепленного района у Басры, куда были стянуты отборные части армии и элитные подразделения национальной гвардии.

Четверг. 17 января. 12 часов утра по Гринвичу.

Министерство иностранных дел Израиля официально заявило, что Израиль никоим образом не вовлечен в боевые действия против Ирака.

Они остались в потрясенном и погруженном в траур городе. Через два дня состоялись похороны погибших. Военное командование было вынуждено снять чрезвычайное положение, танки начали выходить из города. Мурад и Карина ходили по притихшему городу, беседуя с разными людьми. Большинство категорически осуждали применение силы. Карина передавала репортажи в газету прямо по телефону, все факсы были заняты прибывшими в Литву корреспондентами западных агентств.

В день похорон из города исчезли военные – очевидно, им был отдан приказ вернуться в казармы. Затем постепенно начали уходить и внутренние войска. Поздно вечером, после похорон, Мурад и Карина вернулись в гостиницу. Оба были в мрачном настроении. Поужинав, поднялись в свой номер, включили телевизор, по которому шел какой-то веселый концерт.

– Как они могут! – взорвалась Карина. – Здесь траур, столько погибших и раненых, а в Москве показывают веселые передачи. Или они уже не считают погибших в Литве своими гражданами?

– После событий в Баку по центральному телевидению шли концерты и смехопанорамы, – угрюмо вспомнил Мурад. – Тогда только Татьяна Доронина, выступая, спросила: как же так можно? Столько людей погибло, а мы веселимся. Но никто не обратил на ее слова никакого внимания. Этот процесс уже начался. Теперь понятно, что он был не случаен. Ни в Тбилиси, ни в Баку, ни в Вильнюсе.

– И сколько это будет продолжаться?

– Пока не закончится, – вздохнул Мурад, – либо большой гражданской войной, которая вызовет полный распад, либо переворотом, когда уберут всех, кто сейчас у власти, и заменят на наших местных пиночетов. Думаю, что таких тоже будет много.

– Ты с ума сошел? Что ты говоришь? Снова вернут 37-й год?

– Нет. Может быть даже хуже. Введут военное положение по всему Союзу и начнут арестовывать. Мне наш мэр в Баку по большому секрету сообщил, что уже готовятся какие-то списки. Видимо, бардак надоел всем.

– Ты говоришь это таким тоном, словно поддерживаешь подобный план, – возмутилась Карина.

– Да, – подумав, кивнул Мурад, – может, и поддерживаю. Последние несколько лет ты живешь в Москве и не представляешь, что творится в республиках. Случай с твоей бабушкой, которую спасли соседи, – это всего лишь эпизод. Эпизод из того массового безумия, которое началось на просторах одной шестой части суши. Между Азербайджаном и Арменией идет настоящая война. Насилуют женщин, убивают стариков и детей. Ожесточение достигло своего предела.

– Только не говори, что в этом виноваты армяне. Это вы начали убивать нас в Сумгаите, – разозлилась Карина, – а потом убивали в Баку и везде, где только можно.

– Не кричи, – устало попросил Мурад. – Первые двое погибли в Аскеране. Потом сто восемьдесят тысяч азербайджанцев были изгнаны из Армении. Некоторые погибли, пока переходили горы, некоторых убили. А затем началось изгнание армян из Азербайджана как ответная волна. Я очень хочу быть объективным. После того, что видел в Афганистане, я ненавижу любую войну. Но эта – самая подлая, самая страшная. Здесь подонки воюют с мирным населением. Это война на уничтожение.

Карина нахмурилась, но не стала спорить.

– Если мы не остановимся, то ожесточимся до такой степени, что наши внуки будут остервенело ненавидеть друг друга. И эта вражда станет передаваться из поколения в поколение, – продолжал Мурад. – Кто-то должен встать между двумя народами и сказать: «Хватит! Остановитесь, не убивайте друг друга». Как ваш сосед, дядя Сулейман. Но если это не могут сделать республики, то обязан сделать Центр. Для начала навести порядок, остановить войну.

– Значит, во всем виноват Горбачев? – с вызовом спросила Карина. – Я подозревала, что ты у нас консерватор. Ты ведь проработал в комсомоле, а потом на партийной работе. У тебя это сидит уже в крови.

– Если бы ты увидела то, что увидели мы в Баку в январе 90-го, ты бы сейчас так не говорила. По всему городу лежали трупы убитых, растрелянных и раздавленных людей, – сказал Мурад. – Все задавали только один вопрос: как мог глава государства допустить, чтобы в его стране в мирное время происходили подобные трагедии? И этот вопрос сейчас задают тысячи литовцев. Он сказал, что узнал обо всем только утром. Если врет, то очень плохо – значит, он беспринципный человек и готов на все, чтобы удержать свою власть. А если говорит правду, еще хуже. Значит, он вообще не контролирует ситуацию. Нужен ли такой лидер в огромном государстве, где люди так неистово ненавидят и убивают друг друга? В Литве сегодня не проблема Горбачева, а проблема противостояния.

– Значит, убивать азербайджанцев нельзя, а армян можно? – злым голосом уточнила Карина. – Или ты забыл, что у вас в Баку убивали армян?

– У нас, – поправил ее Мурад, – это был и твой город, Карина.

– Это уже не мой город, и ты прекрасно об этом знаешь.

– Ты в нем родилась и выросла. А убивать вообще никого нельзя. Я тебе об этом и говорю. Как ты не хочешь меня понять? Нельзя никого убивать в государстве, где есть власть, правоохранительные органы, президент. И если тебя избрали главой такого государства, если тебе доверили такой важный пост, будь добр отвечать за все, что происходит. Ну, посмотри, все время повторяется одна и та же ситуация – в Тбилиси он не знал, в Баку не знал, в Вильнюсе не знал... Тогда какой он президент?

– Я не хочу его оправдывать насчет Литвы, – сказала Карина, – но насчет Тбилиси и Баку я точно знаю, что там просили о помощи местные партийные органы.

– Здесь тоже был свой Комитет национального спасения. А из Грузии действительно пришла телеграмма, где просили о помощи. Только там был еще один абзац, который Лукьянов не прочел на съезде народных депутатов, чтобы свалить все на самих грузин. Они указывали там, что Центру необходимо решать, как быть в этих обстоятельствах, то есть просили о помощи Центра и ждали его указаний.

– Откуда ты знаешь?

– Собчак написал об этом в газете, – ответил Мурад. – И вообще, давай прекратим спорить. Это бессмысленно. Если в стране в мирное время погибают люди от вошедших в город танков и военных частей, это ненормальная страна. Ты хотя бы с этим согласна?

– Согласна. Значит, прибалты правильно делают, что хотят сбежать из такой страны.

– Я не уверен, что это самый верный путь. Все равно такие небольшие страны должны быть в орбите каких-то объединений. Вот западноевропейские страны сейчас объединяются, говорят, что через несколько лет у них будет безвизовое пространство, не говоря уже о том, что у них давно общий рынок. Литовцы могут уйти из Советского Союза, но тогда им нужно вступать в этот союз европейских стран, иначе просто невозможно выжить.

– Там их не будут убивать и давить танками.

– Нужно сделать так, чтобы и в этой большой стране всем жилось достаточно комфортно. Чтобы никого не убивали и не давили танками, – убежденно произнес Мурад и посмотрел на часы. Уже двенадцатый час. – Когда тебе нужно возвращаться в Москву? – спросил он.

– Я не хотела тебе говорить, – призналась Карина, – редакция попросила поехать еще и в Ригу. Там тоже не очень хорошая ситуация. Есть убитые. Кажется, четыре человека. Рижский ОМОН взял штурмом здание МВД республики.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Я узнала об этом только сегодня. Все новости только о начавшейся войне против Ирака, а про Латвию никто не хочет вспоминать. Но ты можешь улететь, мне неудобно тебя задерживать. Твоя путевка может пропасть.

– Значит, буду с тобой путешествовать, – решил Мурад, – если наши идеологические и национальные споры не разорвут и наш союз.

– А что потом? Погуляем по Прибалтике и вернемся в Москву, чтобы снова расстаться? – спросила она.

Он промолчал. На этот вопрос у него не было ответа.

– Вот видишь, – горько произнесла она, – ты не знаешь, что мне сказать. И я не знаю, что ты должен сказать. У меня тоже нет готового ответа.

В эту ночь они спали каждый на своей половине большой двухспальной кровати, словно опасаясь прикасаться друг к другу. За завтраком оба молчали. Он отправился на вокзал, купил билеты на поезд. А когда возвращался домой на попутной машине, в них врезалась черная «Волга» какого-то корреспондента, торопившегося на очередной брифинг. Сразу появились сотрудники литовского ГАИ, словно ожидавшие именно этой аварии. Пришлось долго объяснять им, почему он оказался в машине и как произошла авария.

Мурад вернулся в гостиницу через полтора часа и сразу увидел сидевшую в холле Карину с заплаканным лицом. Она мгновенно вспыхнула от радости, бросилась к нему и крепко обняла, шепча на ухо:

– Только больше не уходи, только не исчезай, пожалуйста. Не делай мне так больно, очень тебя прошу. Лучше скажи мне честно, что уходишь.

– Я никуда не уходил. Вот билеты. Я попал в аварию... – пытался объяснить Мурад, но она сжимала его в объятиях и, как заклинание, повторяла, чтобы он не уходил.

Уже позже, в вагоне поезда, Карина признается ему, что испугалась, когда он так долго не возвращался. Сначала решила, что он просто сбежал. Но его вещи остались в номере гостиницы, и тогда она испугалась по-настоящему, что с ним произошло что-то страшное. Она не знала, кому звонить, куда бежать. Так и просидела в холле отеля, пока он не появился.

На следующий день они прибыли в Ригу и сразу узнали, что нужно бежать в банк, чтобы обменивать деньги. В стране объявили о денежной реформе. Именно сейчас, сразу после литовской, а потом и латышской трагедий, решили менять деньги, словно для того, чтобы отвлечь людей от ненужных мыслей. В сберкассах стояли в очередях тысячи людей, пытаясь сдать имевшиеся у них средства. Мурад вспомнил про полученный в издательстве гонорар. Нужно было что-то делать, ему не разрешат здесь его обменивать. Он отправился в комиссионный магазин и выбрал золотое кольцо. За старые деньги его не хотели продавать, но он убедил продавца, добавив еще триста рублей сверху. Протягивая кольцо Карине, он честно признался:

– У меня могли пропасть деньги, а так у тебя сохранится память о нашем путешествии.

– Дурак ты честный, – с явным сожалением проговорила Карина, разглядывая кольцо. – Мог бы придумать другую историю. – Он увидел, как заблестели и повлажнели ее глаза, и радостно улыбнулся.

Ремарка

Во вчерашнем номере газеты «Известия», в корреспонденции под названием «У десантников – потерь нет», рассказывали о лейтенанте-десантнике Викторе Викторовиче Шатских, который погиб при штурме Вильнюсского телецентра.

Однако командование военно-воздушных войск и Министерства обороны утверждает, что лейтенант под такой фамилией у них не числился. Так кого же представлял в Литве погибший лейтенант? Как сообщили в Центре общественных связей КГБ СССР, лейтенант В. Шатских – сотрудник КГБ СССР и был направлен в составе небольшой группы в Вильнюс, чтобы в пределах своей компетенции оказать содействие в стабилизации обстановки в городе.

«Известия», 1991 год

Ремарка

Министр внутренних дел Латвии Алоиз Вазнис в своем интервью заявил, что, по словам Бориса Пуго, тот не давал команды на действия ОМОНа у здания МВД республики. Он осудил трагический конфликт. Даны указания Прокуратуре СССР на проведение расследования. Б. Пуго гарантировал, что ОМОН до его окончания будет находиться на своей базе.

Уточнена личность погибшего. Им оказался восемнадцатилетний школьник. В тяжелом состоянии находится оператор Гвидо Звайгэне. Спасая ему жизнь, врачи сделали уже несколько операций. Отец Гвидо Звайгэне обратился ко всем по телевидению:

– Люди добрые, опомнитесь, неужели вы не понимаете, что делаете? Неужели нет силы, ни Божьей, ни людской, чтобы вас остановить?

«Известия», 1991 год

В тот вечер она приехала в ресторан в каком-то немыслимом черном наряде – очевидно, одно из тех платьев, в которых она должна появляться на протокольных мероприятиях. Эльдар заранее заказал столик и нетерпеливо ходил по внутреннему пространству отеля, дожидаясь приезда Светланы. Он никогда не был в этой гостинице, и ему понравилось необычное помещение с таким большим пустым пространством внутри. Его удостоверение сотрудника ЦК КПСС вызвало у официанта насмешливую улыбку, зато двадцать пять рублей убедили оставить свободным один столик для гостей. Эльдар с ужасом подумал, что его зарплаты не хватит на походы в такие рестораны. Самое поразительное, что место, где он работал, уже не считалось столь престижным, как раньше. Если бы в 70-е или 80-е годы здесь появился инструктор ЦК КПСС, его бы встречал сам директор, стараясь при этом не дышать, чтобы слышать каждое слово гостя. А сейчас это было даже немного смешно.

Светлана, наконец, приехала, и они устроились за столиком в углу. Пили вино, которое она сама выбрала, и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Ему было так легко и так просто с ней, будто они были знакомы тысячу лет. Правда, в отличие от нее, он успел побывать только в Дании, Германии, Чехословакии и Польше. А она рассказывала ему о своих поездках во франкоязычную Африку, о командировке мужа в Перу, о двух годах, проведенных там. Ему было интересно ее слушать, а ей было интересно ему рассказывать. Она не хотела признаваться даже самой себе, что ей приглянулся этот молодой мужчина с серьезными и умными глазами, который так ненавязчиво пытался завязать с ней хоть какие-то отношения.

Она знала, что через несколько дней улетит и ничего между ними не может произойти. Может, поэтому чувствовала себя так раскованно и свободно в его присутствии, словно наконец позволила снять с себя маску, которую носила долгие годы. Ведь каждый человек примеряет на себя ту или иную маску, разговаривая с посторонними людьми. А однажды с удивлением замечает, что маска прикрепилась к нему навечно и он уже не может ее ни снять, ни заменить на другую, ни обходиться без нее.

Ближе к десяти Эльдар проводил ее до дома. Пожал руку на прощание, потом, немного подумав, словно решая, не будет ли это слишком большим вызовом, наклонился и поцеловал ей руку. Светлана улыбнулась, с трудом удерживаясь, чтобы не поцеловать его в голову. Но это могло его оскорбить.

– Я скоро уеду, – сказала она, – у меня билет на следующий вторник.

– А как ваша племянница? Она полетит с вами?

– Нет. Она вернется к своей матери, – ответила Светлана. – До свидания. Спасибо за чудесный вечер.

– Это вам спасибо. Я могу еще раз вам позвонить?

– Конечно. Пока я в Москве, можете звонить в любое время. – Она помахала ему кончиками пальцев и вошла в подъезд.

В постпредство он возвращался пешком, благо, морозы в эту ночь были достаточно сносными. На следующий день, когда уже сидел в своем кабинете, ему позвонил генерал Сергеев.

– Добрый день, Эльдар, как наши партийные дела?

– Работаем.

– Очень хорошо. Я насчет дела погибшего Томина. Один из его знакомых вспомнил, что давал ему в долг двести рублей. Томин обещал вернуть, но все время забывал.

– Творческий человек. Такое часто случается.

– Я тоже так подумал. Но этот музыкант сказал нам, что как раз незадолго до смерти Томин вернул долг. Все двести рублей.

– Значит, был порядочным человеком, – пробормотал Эльдар. У него было много работы, и он не хотел говорить об этом Сергееву, продолжая изучать документы.

– А жена говорит, что у него не было никаких денег, – продолжал генерал. – Тогда откуда двести рублей? Но самое главное, что он вернул деньги сторублевыми купюрами. Ты меня слышишь? Двумя сторублевыми купюрами. И музыкант, который давал деньги, уверяет следователя, что у погибшего была пачка таких купюр. Вот такие дела. Выходит, это было все-таки ограбление.

– Откуда у него деньги? Может, что-то продал из дома?

– Нет. Жена уверяет, что ничего не пропало. И никакие гонорары он не получал, и со сберкнижки ничего не снимал. Да там ничего и не было. Интересная загадка?

Эльдар отодвинул свои бумаги и задумался.

– Все-таки его ограбили, – уверенно произнес Сергеев. – Нужно искать среди этой публики.

– Два выстрела, из которых один – контрольный, – пробормотал Эльдар. – Грабители так не стреляют.

Весь день он трудился над бумагами, думая о звонке генерала. А когда наступил следующий, сообщили об обмене 50 и 100 рублевых купюр. В кассе Управления делами даже возникла очередь, которой никогда раньше не бывало. Оказалось, что у многих есть припрятанные дома деньги. Эльдар ходил спокойным. У него оставалось всего четыреста рублей, и все мелкими купюрами, которые можно было не менять.

Журин принес из дома сразу пять тысяч рублей и попросил Эльдара пойти с ним в кассу, чтобы часть денег записать на него. Пока они стояли в очереди, к ним подошел Коломенцев. С ним вместе был мужчина небольшого роста, тихий, спокойный, даже с каким-то сонным взглядом.

– Познакомься, – толкнул его в бок Журин, – это Миша Мягков. Самый спокойный человек в нашем отделе.

Мягков поднял глаза на Сафарова и протянул ему руку, пробормотав нечто нечленораздельное.

– Представляю, сколько могли получить жулики, если бы заранее узнали об этом обмене, – заметил Журин. – Мне звонили ребята из прокуратуры и сказали, что в некоторых коммерческих банках эти старые сторублевые банкноты продавали утром по восемьдесят рублей, а после перерыва даже по двадцать. Представляете, какие деньги?

– Для этого нужно было иметь своих людей в Перми, на фабрике Гознака, или здесь у нас быть другом Геращенко, – пошутил Коломенцев.

Эльдар замер. Очевидно, в его лице что-то изменилось, так как Журин сильно толкнул его в бок.

– Что с тобой происходит? Ты как будто испугался. Не беспокойся, это мои законные деньги.

– Я не об этом подумал, – сказал Эльдар. – А фабрика Гознака находится в Перми?

– Да, – кивнул стоявший впереди Коломенцев. – Самая большая там, а есть еще в Москве и в Ленинграде. Ну, тебе об этом знать необязательно. Туда все равно никого не пускают. Охрана, как на самых секретных военных объектах. Даже с нашими удостоверениями не пустят.

Эльдар кивал головой, думая о своем. Он забрал половину денег Журина, выдавая их за свои, с которыми якобы приехал в Москву, а затем вернулся к себе в кабинет. Журин поехал домой, отвозить новые деньги, и он остался один. Привычно взял лист бумаги, чтобы сосредоточиться. Это привычка осталась еще со времен работы в прокуратуре. Итак, Пермь. Город, куда, вопреки ожиданиям, поехал погибший Томин. Он не просто туда поехал, а даже задержался на несколько дней. Первый вопрос. Найти администратора и узнать подробности. Эльдар почувствовал лихорадочное возбуждение, будто снова вернулся в прокуратуру на следовательскую работу.

Потом – эта пачка денег. Откуда, почему? Ничего не продавал, нигде не выступал, гонораров не получал. А деньги были. Пермь... Что там произошло? Он ведь никуда не хотел ездить. А поехал и даже там остался. И пачка денег, пачка денег. Если бы банкиры узнали, то заплатили большие деньги. Так. Нужно все продумать.

Когда вернулся Журин, Эльдар что-то чертил, словно решая для себя сложную геометрическую задачу. Он отпросился у Савинкина, придумав какую-то причину, и вечером позвонил Сергееву.

– Виктор, мне срочно нужна твоя помощь.

– Это моя прямая обязанность как коммуниста помогать товарищу из вышестоящих партийных органов, – пошутил Сергеев.

– Брось... Фамилия человека, которому он был должен. Ты можешь узнать фамилию и номер телефона? Или его адрес?

– Конечно.

– И еще узнай, кто был администратором у Томина. С кем именно он ездил в Пермь. Сумеешь?

– Решил сам провести расследование? – засмеялся Сергеев. – Хочешь вспомнить молодость?

– Просто подумал, что смогу помочь.

Виктор перезвонил через полчаса.

– Администратора зовут Эммануил Иосифович Лернер, а должника погибшего – Автандил Маргвелидзе. Он, между прочим, тоже народный артист и работает в филармонии. Если хочешь, запиши их телефоны и адреса.

– Спасибо, – обрадовался Эльдар, – ты мне очень помог.

Утром он отправился в филармонию, чтобы найти нужных ему людей. Сначала хотел переговорить с администратором. Эммануил Иосифович оказался пожилым мужчиной с большой копной седых волос, спадавших на плечи, солидным животом и мясистым лицом. Одет он был в темно-синий велюровый костюм и белую водолазку.

– Здравствуйте, Эммануил Иосифович, – протянул руку Эльдар. – Можно с вами переговорить?

– С кем имею честь? – церемонно спросил Лернер, протягивая руку в ответ.

– Эльдар Сафаров, – представился он.

– Простите, но ваше имя мне ничего не говорит. Возможно, будет правильно, если вы назовете свою должность или место работы. А может, вы пришли договориться насчет концертов? Тогда скажите, что именно вас интересует.

По-русски Лернер говорил с характерным одесским говорком.

– Я – сотрудник административного отдела ЦК КПСС, – достал свою книжку Эльдар.

Эммануил Иосифович в ужасе замахал руками.

– Не может быть! Никогда не думал, что живьем увижу человека из Це-Ка Кэ-Пэ-Эс-Эс. Это невозможно! Как если бы я встретил марсианина. И вы сами явились ко мне... Вам достаточно щелкнуть пальцем, и наш министр культуры Губенко вместе с министром культуры России Соломиным окажутся перед вами. А вы пришли ко мне. Послушайте, может, у вас удостоверение поддельное? Не может быть, чтобы вы сами спустились оттуда, – поднял палец вверх.

– Может, хватит паясничать? – разозлился Эльдар. – У меня к вам важное дело.

– Теперь верю. – Лернер спокойно застегнул пиджак. – Поверил, как только услышал начальственный окрик. А то вы мне казались слишком молодым. Что именно вас интересует?

– Вы ездили в Пермь с погибшим Вячеславом Томиным?

– Да. К большому сожалению, да. Это был именно я. Мы были знакомы со Славиком Томиным уже одиннадцать... нет, четырнадцать лет. Какой срок, сами подумайте. Вы знаете, как он начинал? А как он играл Листа! Уверяю вас, в нашей стране таких исполнителей можно было сосчитать по пальцам одной руки.

– Но он начал пить.

– Да, – печально согласился Эммануил Иосифович, – но это все проклятые деньги. Раньше он даже не задумывался об их существовании. В тридцать четыре года стал профессором, в тридцать шесть – народным артистом. Такая перспектива, такая карьера... И вдруг начинается «перестройка». Пардон, надеюсь, я могу высказаться критически по поводу всего происходящего?

– Можете, – согласился Эльдар.

– Ну, вот тогда все и началось. Денег становилось меньше, а амбиций у Изольды Николаевны – все больше и больше. Вот он и не выдержал, сломался, начал пить...

– Понятно. Но в Пермь согласился с вами поехать.

– Сначала нет. В последние несколько месяцев он все время отказывал. И здесь тоже отказал, уехал на дачу. А потом оттуда позвонил и сообщил, что готов с нами поехать. Я его чуть не расцеловал. Мы уже и новые афиши заказали. И вы знаете, он сыграл. Сыграл так, что в зале стояла мертвая тишина. Я бы даже сказал, что так он никогда не играл. И к спиртному не притрагивался, ни капли не позволил. А когда концерты закончились, он вдруг заявил, что хочет остаться в городе еще на два дня. Я его долго уговаривал, предлагал поехать с нами в турне по Сибири, но он отказался.

– Что было потом?

– Потом он вернулся в Москву. И мы с ним больше не виделись. А потом его убили... Грустная история. Такого великолепного артиста... Наверное, грабитель не знал, на кого поднимает руку.

– Почему вы думаете, что это был грабитель?

– Ну а кто еще? Посторонние к нему бы не пошли. И зачем стрелять в музыканта? Помните самый популярный лозунг Гражданской войны? «Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет».

– Он с кем-нибудь встречался в Перми, не можете вспомнить?

– Конечно, нет. Мы сразу уехали, а он остался. Но если он с кем-то встречался или к нему кто-то приходил, вы легко можете об этом узнать по выданным пропускам.

– Каким пропускам? – не понял Сафаров.

– Мы остановились в гостинице, которая раньше принадлежала обкому партии – почти режимный объект, как космодром Байконур, только со своими клопами и тараканами. И конечно, к вам никого не пускают, если вы не оформите пропуск. Иначе точно не пропустят. Поэтому на каждого посетителя оформлялся пропуск, и каждого отмечали в книге гостей. Все это можно легко проверить.

– Спасибо, – поднялся Эльдар, – вы мне очень помогли.

– Не знаю, зачем ваша солидная организация интересуется музыкантом Томиным. Он, кстати, был беспартийным.

– Тем более спасибо. Вы мне очень помогли. До свидания. – Эльдар протянул руку на прощание.

– Вот теперь у вас точно будут большие проблемы, – усмехнулся Лернер. – Два раза пожали руку человеку, у которого проблемы в пятой графе... Вас выгонят с работы.

– Не выгонят, – убежденно ответил Эльдар, выходя из помещения.

Через несколько минут он уже сидел в гримерке Автандила Маргвелидзе. Войдя в комнату, назвал себя по имени-отчеству, но не стал показывать своего удостоверения, а только представился сотрудником прокуратуры, входившим в группу по расследованию убийства Вячеслава Томина.

– Изумительный был человек! – эмоционально воскликнул Маргвелидзе. – Вы бы видели, как он играл. Такой талантливый человек.

– Вы говорили, что он должен был вам деньги перед смертью, – напомнил Эльдар.

– Зачем об этом вспоминать? – отмахнулся Автандил. – Уже целая неделя прошла. Не нужно об этом говорить.

– Нужно, – твердо проговорил Эльдар. – Значит, он вам должен был большие деньги?

– Когда я ему давал, это были настоящие деньги, – угрюмо ответил Маргвелидзе, – а сейчас они превращаются в фантики, благодаря вашим обменам, танкам и бардаку, который царит повсюду.

– Я пришел к вам не спорить, – возразил Сафаров. – Когда он вам вернул деньги? Прямо в Перми?

– Нет, не там. Мы уехали, а он остался. А через несколько дней вернулся в Москву. Потом позвонил мне, и мы с ним встретились у него дома. Я как раз заехал к нему, и он вернул долг. Меня еще очень смутило, что он вытащил эти две купюры из большой пачки денег. Я подумал, что он был на других гастролях или получил гонорар за свою книгу, которую давно собирался написать.

– И вы ничего не спросили?

– Нет. Про деньги не спросил. Сейчас понимаю, что допустил ошибку, нужно было все узнать. Но я вернулся домой и только вечером позвонил ему. Телефон не отвечал. Я перезвонил на дачу, трубку взял муж Анны, младшей сестры Изольды. Мы немного поговорили, и я повесил трубку. В тот день у меня была важная встреча, и я не стал уточнять, куда делся Вячеслав. А через два дня узнал, что его убили.

– Понятно. – Эльдар поднялся со стула. – Спасибо, что вы мне помогли.

На улице было холодно. Он прошел к телефону-автомату и набрал номер генерала Сергеева.

– Виктор, извини, что снова тебя беспокою. Но у меня к тебе есть еще одна маленькая просьба.

Ремарка

ХРОНИКА ОДНОГО ОБМЕНА

Декабрь 1990 года

Читатель задает прямой вопрос: «Правда ли, что купюры достоинством в 50 и 100 рублей будут изыматься из обращения?»

Ответ начальника Московского управления Сбербанка Г. Солдатенкова: «Слухи об изъятии данных купюр беспочвенны».

Разумеется, для народа, приученного читать между строк, заметка прозвучала сигналом. Уже в конце декабря один из наших корреспондентов, возвращавшихся поездом из Батуми, остался голодным, поскольку официанты наотрез отказывались принимать пятидесятирублевую купюру.

«Аргументы и факты» 10 января 1991 года

Будущий премьер-министр Павлов, доживающий последние часы в должности министра финансов, заявил, что никакой подготовки к реформе не ведется. Руководство Пермской фабрики «Гознак» подтвердило высказывание министра – никаких «новых» денег фабрика не печатает.

14 января 1991 года

Еженедельник «Коммерсант» сообщил, что в сберкассах страны резко увеличились поступления вкладов в «обреченных купюрах». Это явно свидетельствует о том, что информация о грядущем обмене (обмане) дошла и до дельцов «теневой экономики». Кстати, в январе многие предприятия, включая центральные издательства, выдавали зарплату бумажками по 50 и 100 рублей. Деньги мафии приплыли и к журналистам.

18 января 1991 года

«Правительственный вестник» публикует отчет о «круглом столе», проведенном экономистами и чиновниками Минфина под красноречивым заголовком «Минфин СССР предупреждает – денежная реформа опасна для нашей экономики».

22 января 1991 года

17 часов 30 минут

На столе редактора отдела новостей «Комсомольской правды» появляется заметка из Саранска. «В городе началась паника из-за возможного обмена 50– и 100-рублевых ассигнаций. По заявлению местных официальных лиц, предстоящий обмен не что иное, как сплетни». На заметке виза – «Материал устарел». Через несколько часов советский народ узнает, что сплетни распускало советское правительство.

Павловская денежная реформа оказалась не просто быстрой, но и невероятно эффективной. За новыми деньгами в очередь выстроились все – требующие суверенитета прибалты, неспокойные кавказские республики, наполовину оппозиционная Молдавия. Одним словом, новые деньги были нужны всем. И хотя Павлов докладывал, что не все прошло достаточно гладко, тем не менее, получая информационные сводки КГБ и Госбанка с разных мест, Горбачев с радостью убедился, что единый рубль тесно связывал все республики Советского Союза в едином экономическом пространстве.

Хотя критики, как всегда, было очень много. Говорили об обмане людей, многие жаловались, что не успели обменять свои деньги, начали поступать письма в ЦК. Но самое главное, что денежная реформа состоялась и теперь Павлов мог спокойнее работать над экономическими реформами, которые могли еще больше сплотить республики. Глядя на его усилия и энергичную работу, Горбачев в который раз думал, что все сделал правильно, предпочитая более молодого и агрессивного политика.

В мире все крутилось вокруг начавшейся войны в Кувейте. Советское руководство было неприятно поражено подавляющим преимуществом союзных войск. Уже в первые несколько часов американцы просто разгромили иракскую армию, почти полностью уничтожив авиацию, ракетные и радарные установки, национальную гвардию Саддама Хусейна.

В этот день он собирался встретиться с Евгением Максимовичем Примаковым, чтобы еще раз отправить его в Багдад на встречу с иракским лидером. В Москве беспокоились, что под влиянием своих легких побед американцы и их союзники решат не только освободить Кувейт, но и свергнуть неугодный им режим Саддама Хусейна, а это могло резко изменить геополитическую ситуацию в регионе. Тем более что иракский лидер, словно провоцируя мировое сообщество, пускал последние оставшиеся у него ракеты не в сторону своих противников, а в сторону Израиля, надеясь спровоцировать его на ответный удар.

Если бы подобная провокация удалась, весь арабский мир поднялся бы на защиту Ирака против израильской агрессии. Но подобный план легко просчитывался Израилем. Даже когда одна из ракет разорвалась в Тель-Авиве и погибли три человека, а больше ста были ранены, и тогда Израиль не стал отвечать на удар иракцев, понимая, насколько важно сохранить в этой ситуации выдержку и терпение.

Горбачев уже выходил из дома, когда к нему подошла супруга. Начальник охраны Медведев стоял в дверях. Увидев его, она прикрыла дверь, чтобы он не услышал, о чем пойдет разговор. При людях она называла мужа по имени-отчеству, не позволяя себе никаких панибратских обращений. Умная Раиса Максимовна считала, что авторитет мужа начинается и с уважения его ближайшего окружения.

– Мне не нравится твое настроение в последнее время, – начала она. – Тебя что-то тревожит?

– Не знаю. В Ираке непонятно что происходит, и у нас все одно за другим... Теперь все зависит от нашего референдума. Мы уже объявили, что он состоится в марте. Если проиграем его, мне придется уйти.

– Я уверена, что все проголосуют за сохранение Союза, – убежденно сказала Раиса Максимовна, – вот увидишь. Обязательно проголосуют. Люди понимают, как много ты сделал. Они тебя поддержат.

– Посмотрим. Самое главное, чтобы Ельцин опять не выкинул какую-нибудь петрушку. Если Россия проведет референдум, остальные три республики тоже не будут возражать – Казахстан, Украина, Белоруссия. Это уже подавляющее большинство.

– Они все тебя поддержат, – снова повторила Раиса Максимовна. – Думаю, он тоже проголосует за сохранение Союза. Вот увидишь, они все проголосуют как нужно. – И она сама открыла мужу дверь.

Человеку редко везет в жизни встретить свою вторую половину. Идеальный союз – вообще явление довольно редкое. Человек по природе своей существо индивидуальное, и гармония почти недостижима, учитывая степень различия жизненного опыта, ранней юности, собственного развития души и различия эмоциональных подходов. Но иногда возникает невероятный союз двух людей, словно слитых воедино и рожденных друг для друга, когда переплетаются эмоции, страсть, рассудок, характеры, одинаковые взгляды на политику, экономику, воспитание детей, жизненные обстоятельства.

Таким был союз Михаила Сергеевича Горбачева и Раисы Максимовны Титаренко. Они встретились студентами МГУ и осенью 53-го года поженились. Позже Раиса Максимовна будет вспоминать, что ей преподавали Асмус, Лурье, Рубинштейн, Ойзерман, Нарский, Леонтьев. Получившая подобное образование и имевшая таких преподавателей, Раиса Максимовна будет резко выделяться среди окружающих ее женщин не только в Ставрополе, но и в Москве. Студент Горбачев заработал деньги на новый костюм и платье невесты, работая летом комбайнером, но на новую обувь для невесты денег уже не хватило, и Раиса одолжила ее у кого-то из своих подруг. Именно тогда, в начале 50-х, она познакомилась с Мерабом Мамардашвили, который женится потом на ее близкой подруге.

Можно себе представить, что могла чувствовать молодая женщина, выпускница МГУ, когда вместе с мужем приехала в Ставрополь, где он должен был работать в органах прокуратуры. В первые месяцы она даже не могла устроиться на работу, а ее муж проработал в органах прокуратуры только десять дней и сразу перешел в крайком комсомола. Говорят, даже в самых идеальных парах есть ведомый и ведущий. Безусловно, в этой паре ведущей была Раиса Максимовна. Горбачев обожал свою жену настолько, что писал ей письма, даже когда уезжал в командировки по Ставропольскому краю.

В 57-м у них родилась дочь. Горбачев уверенно двигался по служебной лестнице, его жена работала преподавателем, читала лекции, занималась научной работой. С 70-го года она уже стала «первой леди» огромного края, привыкшая к тому, что все обсуждают ее манеру одеваться, ее наряды, ее обувь, менторский, хорошо поставленный от многочасовых лекций голос. Она постепенно привыкала быть в центре внимания, привыкала быть первой среди остальных. Защитив кандидатскую диссертацию, Раиса Максимовна стала доцентом на своей кафедре, но когда ей предложили должность заведующей, она сразу отказалась. Ей не нужна была подобная карьера, все ее мысли связаны с мужем, который должен сделать карьеру уже в столице. Она верила, что рано или поздно они туда снова вернутся. Ей подсознательно хотелось вернуться в Москву. Спустя много лет она признается, что, приехав в Москву, они сразу отправились по знакомым местам, чтобы найти Сокольнический загс, где они регистрировались. Ей так не хватало этой столичной атмосферы – театров, музеев, библиотек. И в 78-м переезд в Москву наконец состоялся, уже гораздо позже она напишет, что это была самая большая радость не только для нее, но и для всей семьи – мужа, дочери, зятя.

В 85-м Горбачев становится Генеральным секретарем. И его супруга, соответственно, «первой леди» большой страны. Она действительно хотела соответствовать имиджу супруги главы государства. Ее наряды обсуждали теперь все женщины страны, ее высказывания цитировали газеты и журналы всего мира. Она все время находилась рядом со своим мужем. И это начало вызывать все нарастающее возмущение людей. Если бы все шло спокойно и благополучно, возможно, она вызывала бы меньшее отторжение. Но в стране происходили невероятные перемены, кровавые конфликты, падал жизненный уровень народа. И на этом фоне умная, гордая и красивая женщина воспринималась почти как личное оскорбление, а ее вмешательство в политическую жизнь страны раздражало уже многих. Горбачев не скрывал, что ценит, любит и уважает свою жену. Но особенности советского менталитета и сформировавшегося устойчивого образа жены генсека были несколько отличными от того поведения, которым руководствовалась Раиса Максимовна.

Супругой Ленина была Надежда Константиновна, его партийный товарищ и единомышленник, которую вряд ли можно было бы назвать обаятельной женщиной. Супруга Сталина – Надежда Алилуева, покончила с собой еще в 30-е годы, и все привыкли к тому, что у вождя-небожителя не может быть рядом равного ему партнера.

Супруга Хрущева соответствовала его имиджу крепкого человека из народа, волею судеб ставшего вождем огромной страны. Супруги Брежнева, Андропова, Черненко уже по традиции почти никогда не появлялись на экранах телевизоров, и люди не подозревали даже об их существовании, не зная имен своих «первых леди». Даже в Америке, где после пожилой миссис Эйзенхауэр «первой леди» стала обаятельная и красивая Джекки Кеннеди, она вызывала не только восторг, но и неприятие окружающих ее женщин. Слишком вызывающе выглядела эта француженка, слишком была красивой и слишком привлекала к себе внимание мужчин. Поэтому она тоже сполна получала не только свою порцию любви, но и свою порцию ненависти.

Принцесса Грейс, принцесса Диана, позже Карла Бруни, каждая из них столкнется с этим поразительным свойством толпы, способной любить и ненавидеть одновременно. Вы слишком красивы и слишком счастливы – таков лейтмотив зависти и неприятия обычных людей. Неприязнь к политику они переносят и на его супругу. Достаточно появиться рядом с лидером государства незаурядной и красивой женщине, как она оказывается под пристальным взглядом своих почитателей и недоброжелателей. Так было на протяжении всей истории человечества, так было и с семейной четой Горбачевых.

Сама того не желая, она подсознательно еще больше вредила имиджу своего мужа, которого считали неспособным подкаблучником и слишком нерешительным человеком, явно не справлявшимся со своими обязанностями.

Сменившая ее позже на посту «первой леди» Наина Ельцина, напротив, оказалась идеальным спутником своего взбалмошного мужа, великолепно сыграв роль скромной и заботливой жены, мягкой и доброй женщины. Урок Горбачевой и Ельциной будет усвоен. Следующие «первые леди» не станут появляться на публике столь часто, раздражая всех своими сентенциями и нарядами. Ни Путина, ни Медведева не захотят играть непопулярную роль Горбачевой, предпочитая оставаться в тени своих мужей.

Сразу после избрания Генеральным секретарем он позвонил жене и рассказал ей о том, что заседание Политбюро прошло спокойно и его избрали единогласно. Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет, это позвонил ей, чтобы поделиться радостью. Он знал, что она с самого утра нетерпеливо сидела у телефона, ожидая его звонка.

Все последующие перипетии, конфликты, потрясения, трагедии они переживали вместе. Она была все время с ним, в самые трудные времена. Даже в Армению, обезумевшую от горя после землетрясения 88-го года, он возьмет с собой супругу. Даже в Чернобыль, куда вообще не следовало ездить ни ему, ни ей. Она все будет пропускать через себя, через свои нервы, через свое сердце. Его ошибки будут ее личными неудачами, его потрясения – ее личной трагедией, его отставка – ее личной катастрофой.

И одним из самых сильных потрясений стала октябрьская ночь 90-го года, когда он, расстроенный, приехал домой. Она увидела, как он входит на дачу, и уже по его внешнему виду поняла, что произошло нечто ужасное. Но что еще могло произойти после тбилисских событий 89-го, бакинских 90-го, после трагедий в Фергане, Оше, Карабахе, Осетии, Приднестровье? Она теперь опасалась каждого телефонного звонка, каждого неожиданного визита курьера, каждого срочного вызова. Горбачев вошел в комнату не раздеваясь, посмотрел на жену. Он только привычно снял шляпу и молча посмотрел на жену.

– Что? – взволнованно спросила она. – Что еще произошло?

– Они его убили, – выдавил он, глядя ей в глаза. В них была такая скорбь и мука, что она испугалась, и ей стало по-настоящему страшно. Кого и кто мог убить?

Она подошла к нему, взяла его за руку.

– Успокойся. Я сейчас оденусь, и мы выйдем погулять. Только скажи, что случилось? Кого убили?

– Мераба, – сказал он. – Они убили Мераба Мамардашвили.

– Как это, убили? – не поверила Раиса Максимовна.

– Довели до инфаркта, – выдохнул он. – Мне рассказал обо всем Болдин. Можешь себе представить... Они плевали ему в лицо, называли предателем. Прямо в аэропорту. У него не выдержало сердце.

– Пойдем, – позвала она мужа, быстро надевая плащ. – Пойдем погуляем. Тебе нужно немного успокоиться.

Когда он появлялся дома в особенно расстроенных чувствах, она выводила его в парк и гуляла с ним вокруг дома, снимая напряжение и выслушивая его исповеди. Он, не стесняясь, рассказывал ей обо всем. Они были знакомы с Мерабом еще в далекие 50-е годы, когда тот женился на подруге Раисы Максимовны, с которой они вместе жили в одной комнате студенческого общежития. Постепенно Мераб вырос в одного из самых известных философов XX века. Выдающийся сын грузинского народа оказался провидцем. Когда на волне после апрельских событий в Грузии лидером нации выдвинулся Звиад Гамсахурдиа, Мераб Мамардашвили произнес свою самую знаменитую и самую горькую фразу: «Если мой народ проголосует за Гамсахурдиа, я выступлю против своего народа». Такую фразу мог сказать только абсолютно честный и мужественный гражданин своей страны. Он действительно выступил против Гамсахурдиа, который приведет свою республику к национальной катастрофе и гражданской войне. Истину Мераба никто не захочет понимать или принимать. Он умрет от разрыва сердца, не выдержав неприятия и ненависти окружающих его людей. Через одиннадцать лет в Грузии ему установят памятник. Но это произойдет уже в новом веке.

В тот вечер Горбачев был по-настоящему потрясен смертью Мераба. На следующий день он встал немного позже обычного. Руководитель личной охраны генерал Медведев даже заходил в дом, чтобы узнать, как чувствует себя президент. За завтраком он долго молчал. Она сидела рядом с ним и тоже молчала.

– Я все время думаю о том, что у нас произошло, – признался Горбачев. – Может, все было напрасно? Все было неправильно? Мне звонил из Германии Коль и говорил, что благодарные немцы никогда не забудут моего вклада в объединение их страны. Что я должен был делать? Поставить танки и оставить эту проклятую стену? Чтобы в их столице по-прежнему стояла стена, разделяющая один народ друг от друга? И меня сейчас за это ругают. Говорят, что я не защитил наши интересы. Как я мог их защитить?

– Ты получил Нобелевскую премию мира, – напомнила супруга, – это признание твоих личных заслуг.

– Скажи об этом в нашем Центральном Комитете, – резко махнул рукой Горбачев. – Ты же знаешь, как они меня ненавидят. Эти – с одной стороны, а Ельцин со своими демократами – с другой. И обе стороны хотят перетянуть меня к себе, не понимают, что этим разорвут страну на куски.

– Тебе нужно успокоиться, – сказала она, положив свою ладонь на его руку, – не нервничай. Они будут только рады, увидев, как ты переживаешь. Миллионы людей во всем мире тебя поддерживают и желают тебе успехов. Не обращай внимания на тех, кто тебя ненавидит. Ты знаешь, я прочла у Эйзенхауэра очень интересную фразу: «Ни одной минуты не думайте о людях, которые вам неприятны». Забавно, правда?

– Не получается не думать, – вздохнул Михаил Сергеевич. Ее рука действовала на него почти магически. Он действительно немного успокоился.

В этот день она звонила ему несколько раз, буквально каждый час. Он приехал домой уже в шестом часу вечера, решив отложить все свои дела. И больше двух часов гулял с супругой, рассказывая ей обо всем, что накопилось у него на душе. Это были минуты самого настоящего счастья. Беседовать с человеком, который тебя понимает, поддерживает, уважает, любит. Многие ли мужчины могут похвастаться таким отношением супруги через тридцать семь лет семейной жизни? В такие минуты он был по-настоящему счастлив.

Ремарка

Из интервью председателя правления Госбанка СССР В. Геращенко

Вопрос: «Сколько купюр придется заменить?»

Ответ: «На начало года на купюры достоинством в 50 и 100 рублей приходилось 34 % всего наличного оборота».

Вопрос: «Если кто-то снял деньги для серьезной покупки и не смог ее осуществить? Некоторые пенсионеры хранят деньги в чулке. Как быть в таких случаях?»

Ответ: «Конечно, может быть множество вариантов. Сверх установленных пределов обмен будет проходить по решению специальных комиссий, созданных при районных или городских исполкомах. Если вы сумеете обосновать законность этих денег, то никаких проблем у вас не будет».

Вопрос: «Вы уверены, что представители теневой экономики не обменяли уже свои деньги? Не было ли утечки информации?»

Ответ: «В начале декабря прошлого года была отмечена определенная активность при сдаче крупных купюр. Однако она продолжалась недолго, и я уверен, что избавиться от накопленных у них средств представителям теневой экономики не удалось. Что касается круга людей, знавших о готовящейся реформе, этот круг чрезвычайно ограничен. Хотя, впрочем, об этом знали граверы, изготавливавшие матрицы, и печатники».

Ремарка

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГОСБАНКА СССР В. ГЕРАЩЕНКО

Отметив, что на 1 января в стране было 50– и 100-рублевых купюр на сумму 48 миллиардов 199 миллионов рублей, председатель Госбанка сообщил, что сдано 40 миллиардов рублей. В результате обмена удалось «отсечь» 8 миллиардов рублей, которые находились в руках представителей «теневого бизнеса». Однако отмечено, что многие организации сдали в банки гораздо большие суммы в первый день обмена, чем обычно.

Были приведены конкретные факты. Так, «Ташкомиссия» под видом остатка кассы, который определен ей в одну тысячу рублей, сдала 900 тысяч рублей. Похожий случай произошел в Молдавии с объединением комиссионных магазинов, которые сдали выручку, в четыреста раз превышающую обычную. А один парк культуры и отдыха умудрился сдать вместо положенных остатков в несколько сот рублей 21 тысячу рублей. При этом таможенниками на границе было изъято только 500 тысяч рублей, которые собирались вывезти за эти три дня. Что касается самих результатов обмена, нужно иметь в виду не только прямое изъятие средств у дельцов «теневой экономики», но и выявление множества каналов, по которым совершались незаконные операции.

Они прибыли в Москву только в конце января. Сошли с поезда и молча прошли к остановке такси. Долго стояли в очереди, хотя рядом крутились другие водители, предлагавшие за «коммерческую плату» отвести их куда угодно. Но они никуда не торопились. Просто стояли вместе. «Медовый месяц» их отношений закончился. Она собиралась поехать домой, проведать дочь, мать, бабушку. Он должен был ехать в Союз, чтобы снова найти всемогущую Пашкевич и получить бронь на место в гостинице. Или в очередной раз поехать в постоянное представительство своей республики, где была своя гостиница. Мурад понимал, что ему лучше взять номер в гостинице, если он хочет еще раз увидеться с Кариной.

Они молчали, словно уже сказав друг другу все слова, которые могли сказать за эти две недели. Наконец подошла их очередь. Они забрались в салон, и она первая назвала свой адрес. Машина тронулась с места.

– Когда мы с тобой увидимся? – осторожно посмотрев на Мурада, тихо спросила Карина.

– Когда захочешь, – ответил он, глядя перед собой. – Я оставлю тебя и поеду на Воровского, надо получить бронь в гостиницу. Возьму «Россию» или «Москву», как получится. И сразу тебе позвоню.

– Ты не можешь вечно жить в гостиницах, а я не могу все время к тебе приезжать, – печально сказала она. – У тебя скоро закончится отпуск, и тебе все равно придется уехать.

– Да, – мрачно согласился он, – придется.

– Мы можем звонить друг другу, – осторожно предложила Карина. – Ведь никто не будет знать, почему тебе звонят из Москвы. И ты тоже можешь заказывать разговоры с Москвой. Когда заказываешь номер, необязательно говорить фамилию того, кому ты звонишь. Можешь сказать, что просишь соединить тебя с человеком, который ответит. А можешь даже сам набирать мой телефон по коду.

– Я все это знаю.

К 91-му году связь уже позволяла набирать иногородний номер по коду. Раньше обычно заказывали разговор и долго ждали, пока телефонистки соединят вас с вызываемым абонентом. Любой приезжий командировочный знал, что рядом с Главным почтамтом есть здание бывшей церкви, превращенное в переговорный пункт, откуда всегда можно позвонить в свой город, используя пятнадцатикопеечные монеты. В обычных телефонах-автоматах внутри города использовали двухкопеечные монеты.

Машина, наконец, остановилась. Карина вышла из салона. Он вышел следом за ней.

– Спасибо тебе за все, – грустно улыбнулась она. – Это были самые запоминающиеся дни в моей жизни.

Она не сказала «лучшие». Было бы глупо называть лучшими дни, во время которых они присутствовали при гибели людей и похоронах несчастных жертв в Вильнюсе и Риге. Он это тоже оценил.

Она протянула ему руку, и он потянулся к ней, чтобы поцеловать на прощание.

– Нас могут увидеть из окна, – легко отстранилась Карина. – Моя бабушка любит стоять у окна. Может, ты еще помнишь.

– Конечно, – согласился он, пожал ей руку и сел в машину, уже не оглядываясь.

Приехав в Союз писателей, он узнал, что Пашкевич появится только через два часа. Поэтому оставил свои вещи в гардеробе, где дежурили доброжелательные и все знающие старые женщины, гордящиеся своей работой в таком месте. Затем поднялся в кабинет к Валеху. Там уже сидел Музаев и еще какой-то неизвестный мужчина в темном костюме и рубашке без галстука.

– Здравствуй, – обрадовался Валех, – где ты пропадаешь? Мне звонили три раза и спрашивали, почему ты не приехал по своей путевке. Я перезвонил к тебе в Баку, и мне сказали, что ты находишься в Прибалтике. Значит, решил отдыхать в другом месте?

– Я был в другом месте, – вздохнул Мурад, усаживаясь на стул.

– Привет, – сказал Музаев, – рад видеть тебя. Почему такое кислое выражение лица?

– Просто устал. Я был в Вильнюсе и в Риге.

– Набирался впечатлений для нового романа, – кивнул циничный Музаев. – Стасис, посмотри на нашего гостя. Большой человек из Баку. Секретарь Союза. И прибыл из ваших краев.

Мужчина, очевидно, литовец, кивнул в знак приветствия.

– Что ты там увидел? – спросил Музаев. – Или это государственная тайна?

– Я был там ночью 13-го, у телецентра, – сообщил Мурад, – и все видел своими глазами.

– А ты, Стасис, в это время сидел в Первопрестольной, – напомнил Музаев. – Интересно, что он там мог увидеть?

– Все, что там происходило, – ответил Мурад, – то и увидел.

– Стасис, мы вышли на золотую жилу, – улыбнулся Музаев, – у нас появился очевидец происходившего. И еще писатель. Вот тебе собеседник для «Немецкой волны». Можешь сразу наброситься на него и потрошить, как тебе нравится.

Стасису было не больше сорока. Высокий, худой, темноволосый, с вытянутым лицом, длинным носом и светлыми глазами.

– Можешь поделиться впечатлениями от увиденного? – повернулся Музаев к Мураду. – Рассказать, что именно ты там видел?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Что? – не понял Музаев.

– Не хочу говорить на эту тему, – мрачно проговорил Мурад.

– Это уже интересно. Не можешь или не хочешь?

– Могу, но не хочу. Там убивали людей. А мне принципиально не нравится, когда убивают людей.

– Мурад Рагимович – участник войны в Афганистане, – быстро пояснил Валех. – Он был там тяжело ранен.

– Значит, ты еще и герой, – иронично произнес Музаев. – Как я сразу не догадался? Кого еще могли сделать секретарем Союза в таком возрасте? Сражался за имперскую идею.

– За свою страну, – резко перебил его Мурад.

– За свою страну бьются обычно на своей земле, необязательно так далеко ехать, – пошутил Музаев.

– У нас не спрашивали. Нас туда отправили. И мы верили, что сражаемся за свою страну.

– Похвальный наивный героизм в восемнадцать лет. Но сейчас ты должен понимать, что все это было никому не нужно, кроме наших маразматических кремлевских старцев.

– Нужно, – возразил Мурад. – Тогда это было нужно нашей стране, и мы верили, что там защищаем именно ее.

– Теперь я все понял. Ты – державник и патриот. Наверное, член партии? Хотя, о чем я спрашиваю? Если секретарь, то наверняка член партии. А я вот не вступал в этот «орден тамплиеров», считал, что мне и без них хорошо. Мог выпить, когда захочу, и встречаться с любой женщиной, не опасаясь, что в самый неподходящий момент из-под кровати вылезет секретарь парткома с двумя свидетелями и с протоколом о моем моральном разложении.

Все улыбнулись, даже Мурад.

– Вы действительно были у телецентра? – спросил Стасис с характерным литовским акцентом.

– Да, – кивнул Мурад, – и видел все собственными глазами.

– И можете подтвердить, что танки начали стрелять первыми?

– Танки не стреляли, – честно ответил Мурад, – иначе там было бы месиво из людей и жертв было бы гораздо больше. Во много раз больше. А вот десантники, когда пошли на штурм, начали стрелять. Только в них тоже стреляли.

– Это были провокаторы, – сразу отреагировал Стасис. – Они нарочно прятались среди защитников телецентра, чтобы вызвать ответный огонь.

– Это не провокаторы, – возразил Мурад, – я все видел собственными глазами. Думаю, что провокаторы тоже были, не без этого. Но у некоторых защитников телецентра в руках было оружие, это я тоже отчетливо видел. И стреляли с обеих сторон, хотя понятно, что у десантников было большое преимущество.

– Понятно, – вздохнул Музаев, – все понятно. Этот свидетель нам не подходит. Уходим, Стасис, прямо сейчас.

– Почему не подходит? – спросил Валех.

– Нам нужен человек, который расскажет о зверствах десантников, о том, как танки пошли на приступ и как они убивали несчастных людей. А наш секретарь говорит, что стреляли с обеих сторон, а танки вообще не стреляли. Нехорошо. В Европе могут обидеться и не понять. Там сейчас везде создаются комитеты защиты прибалтийских народов. А тут такой свидетель, – рассудительно произнес Музаев. – А вообще, жалко. Такой идеальный типаж – писатель из национальной республики, бывший афганец. Можно было сделать конфетку, а не репортаж.

– Поэтому я должен лгать? – уточнил Мурад. – Все нормальные люди понимают, что танки не стреляли, иначе там было бы не четырнадцать убитых, а сто четырнадцать как минимум. Что касается того, как все происходило, у меня на глазах танк раздавил девочку-подростка. Вас устраивает такой факт или нужны подробности, как он ломал ей ноги?

Наступило молчание.

– Все коммуняки – злюки, – заговорил после недолгой паузы Музаев и покачал головой: – Ну, почему нужно сразу обижаться? Мы просто хотели сделать интересный репортаж.

– Вот поэтому ваши репортажи и выглядят слишком тенденциозно, – возразил Мурад. – Нужно научиться говорить правду, стараться увидеть всю картину в целом, а не выхватывать отдельные эпизоды, пусть даже и очень трагические.

– Значит, ты оправдываешь убийство мирных людей в Вильнюсе? – уже совсем другим тоном спросил Музаев.

– Нет, не оправдываю. Но я понял, что в таких кровавых столкновениях не может быть одной истины. У каждого она – своя.

– Интересная мысль. Значит, у палачей тоже есть своя истина. Может, он страдает, когда рубит голову осужденному, или не спит ночами, когда стреляет жертве в затылок? Ты это хочешь сказать?

– Нет. Думаю, что палачи как раз спят спокойно. Я о другом. Когда в стране начинается гражданское противостояние, нельзя считать только одну сторону правой, а другую – неправой во всем. У каждой появляется своя истина и свои взгляды на происходящие события, которые они готовы отстаивать изо всех сил.

– Послушайте, Мурад Рагимович, но это демагогия! – всплеснул руками Музаев, нарочно переходя на «вы». – Какая истина могла быть у десантников? Только захватить телецентр и разогнать митингующих. Это карательная акция в чистом виде.

– Я беседовал с людьми, которые были на их стороне.

– Ну, да, с их офицерами, – иронично заметил Музаев.

– Не только. Я был на пресс-конференции членов Комитета национального спасения. Слышал, что именно они говорили.

– Но это коммунисты, – возмутился Юрий, – понятно, что они могут сказать.

– Это были литовцы, – напомнил Мурад. – Не думаю, что их поддерживает большинство. Оно поддерживает Ландсбергиса и нынешний Верховный Совет. Но если все так озабочены демократией, почему не признать право меньшинства на свои суждения? Известно, что действие рождает противодействие. Граждане одной страны всегда могут сесть за стол и договориться.

– С коммунистами нельзя договориться, – вставил Стасис, – они не идут ни на какие компромиссы.

– А вы пытались договориться у себя в Баку, в январе прошлого года, когда погибло столько людей? – спросил Музаев. – Там погибло гораздо больше, чем в Вильнюсе.

– Не пытались, – признался Мурад, – и поэтому у нас тоже пролилась кровь. Погибло много людей, это ты правильно сказал. Возникло целое кладбище в центре города. Через эту кровь, через этот кошмар, мы все, жители республики, неожиданно осознали, что мы – единый народ. Нужно было видеть, как хоронили январские жертвы, когда рядом с шейхом шли православный архиерей и иудейский раввин; когда сотни тысяч людей разных национальностей выходили на улицы с цветами. И еще я тебе скажу – стремление людей к свободе остановить невозможно. Я был в Афганистане и горжусь тем, что честно сражался. Пусть даже моя страна была неправа, когда посылала меня туда. Но это моя страна и моя армия. И я видел, что такое стремление к свободе. Это когда мальчики бросаются с камнями на танки, когда люди готовы умереть, но не сдаться. Еще никому не удавалось остановить народ, решивший стать свободным. Если литовцы считают, что они должны быть самостоятельным государством, они все равно выйдут из состава Союза и будут независимой республикой. И никакие танки их остановить не смогут, это просто невозможно.

– Прекрасная речь, – согласился Музаев. – Вот об этом ты и расскажешь на «Немецкой волне». Стасис, возьми его телефон.

– Иди к черту! – беззлобно бросил Мурад. – Не буду я вам ничего рассказывать. Не забывай, что я партократ и секретарь Союза, значит, должен однозначно быть за танки и десантников.

– Можно подумать, что ты однозначно против, – заметил Юрий.

– Я уже говорил, большинство людей за «Саюдис». Это я видел своими глазами. Но есть и такие, кто выступает за сохранение Союза. Это я тоже видел своими глазами. А вам нужна однобокая правда, которую я не хочу и не могу говорить.

– Он не просто коммунист, а большевик с дореволюционным стажем, – махнул рукой Музаев. – Нет, Стасис, он нам не подходит. Нужно искать другого кандидата.

Зазвонил телефон, и Валех поднял трубку.

– Пришла Пашкевич, – сообщил он Мураду. – Пойдем, она нас ждет.

Когда они вышли из кабинета, Валех немного виновато обратился к Мураду.

– Ты не обижайся на Юру. Он хороший парень, но иногда его заносит.

– Ничего, – улыбнулся Мурад, – меня тоже часто заносит. Такое сейчас со многими происходит.

...Он не станет никому рассказывать, как сразу после январских событий в Союзе писателей состоялось партийное собрание. Выступающие гневно клеймили Горбачева и преступную Коммунистическую партию, говорили о свободе и независимости, призывая выходить из рядов этой организации. Почти все присутствующие сдали свои партийные билеты. Известные прозаики и поэты наперебой выступали с громкими заявлениями о выходе из партии. Мурад тогда не сдал своего партбилета. Когда его спросили, он заявил, что не отдаст билет, полученный на войне, в Афганистане. Его не поняли, освистали и согнали с трибуны.

Через три месяца, когда все успокоилось, подавляющее большинство «властителей дум» забрали свои партийные билеты обратно. Было невыносимо стыдно видеть и слушать, как каждый из них оправдывает свое поведение...

Пашкевич дала ему бронь в гостиницу «Россия». Он забрал свои вещи и поехал оформляться, а вечером позвонил Карине. На следующий день она приехала к нему, но на ночь не осталась. Ей трудно было бы объяснить дома, куда и почему она ездит по ночам. Так они встречались несколько дней, как любовники, которые прячутся от всех в маленьком номере гостиницы. А потом ему позвонили из Баку. Он должен был возвращаться, через несколько недель планировался очередной съезд, и его присутствие было просто необходимым. Мурад заказал билет и в последний раз позвонил Карине. Она приехала вечером. Оба понимали, что лишние слова не нужны, все давно сказано. Карина уехала в девятом часу вечера, настояв, чтобы он ее не провожал. На следующее утро он вылетел в Баку.

Ремарка

Сколько коммунистов в Грузии? На 1 февраля нынешнего года в компартии Грузии формально состояло 366 тысяч человек. Об этом говорится в опубликованных в республиканской прессе материалах. Однако отмечается, что, по крайней мере, половина из них не платит членские взносы. Реальное число коммунистов, судя по этому показателю, уменьшилось за последний год примерно на 100 тысяч человек. Как известно, Коммунистическая партия Грузии потерпела поражение на прошлогодних выборах в республиканский парламент.

Ремарка

В Удмуртии вышли из компартии больше двадцати тысяч человек

На пленуме Удмуртского республиканского комитета компартии РСФСР было заявлено, что в 1990 году численность партийной организации Удмуртии сократилась на 22 520 человек, из которых 11,2 тысячи человек вышли из партии накануне XXVIII съезда КПСС. Свыше 50% выбывших – рабочие и колхозники, сообщил «Постфактум».

Ремарка

ВЫНУЖДЕННЫЕ ОТСТАВКИ

Первый секретарь ЦК компартии Грузии А. Маргиани и секретарь ЦК компартии Грузии Г. Пацация подали в отставку, объяснив свое решение полной дискредитацией компартии.

Ремарка

ВЫГОВОР ЧЛЕНУ ЦК КПСС

Первичная партийная организация Курганского обкома КПСС объявила на своем собрании выговор бывшему первому секретарю областного комитета партии Александру Плеханову, являющемуся членом ЦК КПСС и народным депутатом СССР, «за нескромность и политическую недальновидность». Имея гараж, бывший секретарь обкома партии состоял еще в одном гаражном кооперативе, который строится в центре города. Товарищи по обкому проинформировали ЦК КПСС о выговоре. Строительство престижных гаражей для руководства прекращено, как только общественность города выразила свое возмущение, сообщил «Сибинформ».

Он выступил с очередным обращением к народу. Сколько этих обращений он уже подписал! И еще этот непонятный инцидент в Риге, который по-настоящему встревожил все руководство страны. Если события в Тбилиси, Баку, Вильнюсе проходили под контролем партийных и армейских руководителей, то в Риге все получилось совсем иначе. Можно было сколько угодно открещиваться от происходивших событий, но все понимали, что это всего лишь пустое сотрясение воздуха. Каждый раз удавалось каким-то непонятным образом доказать, что решения принимали совсем другие. Горбачев не мог не видеть, что это вызывает раздражение и недоверие у его окружения. Каждый из них все более и более отчетливо понимал, что в следующий раз могут подставить его.

После оглашения вердикта комиссии Собчака, в тбилисских событиях обвинили генерала Родионова. В бакинских событиях все искали провокаторов, организовавших армянские погромы. В литовских – оказались крайними начальник гарнизона и призывавший его на помощь Комитет национального спасения. Но в Риге все прошло спонтанно, без заранее подготовленного плана. Просто сотрудники ОМОНа решили, что им нужно взять штурмом здание МВД, чтобы освободить своих товарищей. Это был уже не просто опасный прецедент, это был сигнал, извещавший о том, что теперь на местах начнут появляться такие отряды, не подчиняющиеся никому и проводившие собственную политику, независимую от приказов руководства.

В Нагорном Карабахе, Осетии и Абхазии продолжались столкновения. Напряженная обстановка складывалась в Приднестровье. Казалось, все эти неприятные события нарастают как снежный ком. Проведенная реформа денег была признана успешной с точки зрения экономистов и провальной с политической точки зрения, озлобив большинство населения, окончательно потерявшего веру в союзное правительство. И, наконец, события в Кувейте, где войска союзников просто разгромили армию Саддама Хусейна за считаные часы и теперь могли беспрепятственно двигаться к Багдаду. Здесь пришлось задействовать все старые связи. Лидер Ливии Муамар Каддафи уже отправил письмо в ООН с призывом к союзным войскам не вторгаться в Ирак. Его поддержал король Иордании Хусейн. Его поддержка в арабском и мусульманском мире многое значила. Он считался прямым потомком пророка Мухаммеда, и к его слову прислушивались.

В этих условиях Горбачев написал свое обращение, в котором четко указал, что законная власть может быть только выбранной через Верховные Советы страны и республик, а все незаконные воинские формирования подлежат разоружению. Конечно, он думал в первую очередь о легитимности союзного парламента и своих полномочиях, но получилось, что, вольно или невольно, поддержал законные власти прибалтийских республик и отказал созданным Комитетам национального спасения в их праве на легитимность.

Еще одна существенная ошибка – упоминание о референдуме. Его готовили давно, еще с 90-го года, понимая, что иначе невозможно удержать республики в составе Союза. Рефередум позволил бы легитимизировать нежелание Центра отпускать какие-то республики из своего состава. Но его обращением сразу воспользовались прибалты. Они объявили, что проведут собственные референдумы в республиках, не дожидаясь общесоюзного, к которому они не хотели иметь никакого отношения.

Самое страшное, что колебалась Россия и ее парламент, все еще не объявивший, что поддерживает всесоюзный референдум. А без такого решения идти на референдум было просто глупо. И еще нужно было срочно утверждать Совет национальной безопасности. В таких условиях он мог заменить откровенно недееспособный Президентский совет.

Горбачев посмотрел на список – девять фамилий. Здесь не будет ни писателей, ни академиков-экономистов. В последнее время академик Шаталин позволял себе публикацию различных статей не только на экономические темы. Сколько раз его предупреждал сам Горбачев, но Станислав Сергеевич сознательно пошел на разрыв, и все это закончилось тем, что на Пленуме ЦК поставили вопрос о его исключении из партии. Теперь нечего и думать, чтобы взять кого-то из них в Совет национальной безопасности. Здесь должны быть только работающие люди. Янаев и Павлов – по должности, конечно, Крючков, Бессмертных, Язов, Пуго – тоже по должности. Это понятно. Остальные трое – Примаков, Болдин и Бакатин. Последнего можно будет выдвинуть секретарем Совета. Так будет правильно. Он человек энергичный, работоспособный.

Горбачеву доложили, что звонит Крючков, он недовольно поморщился, опять что-то неприятное.

– Здравствуйте, Михаил Сергеевич, – раздался в трубке холодный голос Крючкова. Горбачев его никогда особенно не любил, но всегда помнил, что это был самый доверенный человек Юрия Владимировича Андропова. Он переходил следом за шефом сначала на дипломатическую работу, потом в ЦК КПСС, а затем сразу в КГБ СССР, где проработал больше двадцати лет, из которых в течение десяти лет возглавлял самое элитное подразделение советской госбезопасности – Первое главное управление, разведку Советского Союза. И уже при Горбачеве стал председателем КГБ.

– Я тебя слушаю, – сказал президент.

– У меня новые сведения из Таллина, – сообщил Крючков. – Прибалтийские республики окончательно договорились идти на самостоятельный референдум.

Горбачев молчал. Сказать было нечего, после январских событий в Вильнюсе и Риге этого следовало ожидать.

– Они собираются поставить вопрос о выходе своих республик из состава Союза, – продолжал Крючков.

– Что говорят твои специалисты?

– По предварительным оценкам, они получат от семидесяти до восьмидесяти процентов голосов в свою поддержку. В Латвии немного меньше, там большой процент нелатышского населения, в Эстонии и Литве больше.

– Неужели так много? – удивился Горбачев. – Или твои сотрудники просто перестраховались?

– Мы проверили несколько раз. Ошибка может быть всего лишь в полтора процента. Они проголосуют за выход.

– Но этот референдум все равно не имеет юридической силы, пока не проголосует вся страна, – нервно заметил президент. – Они не могут немного подождать? Или им нужно обязательно еще раз продемонстрировать свою независимость?

Крючков молчал.

– А как Россия? Она примет участие в общем референдуме? – продолжил Горбачев. – Что говорят твои специалисты?

– Примет, Михаил Сергеевич. Они твердо намерены участвовать.

– Ну, и слава богу, – вырвалось у Генерального секретаря.

– Но они собираются поставить еще один вопрос.

– Какой? – насторожился Горбачев.

– О выборах президента России. Они хотят, чтобы на референдуме обсуждался и этот вопрос.

– Зачем? Они и так давно решили ввести эту должность. Пусть вводят, зачем выносить вопрос на референдум?

– Хотят проверить процент проголосовавших. Это будет вроде подготовки к избранию Ельцина президентом России, – ответил Крючков.

– Я это понимаю и без твоих специалистов, – мрачно произнес Горбачев. – У тебя все?

– Да.

– До свидания, – положил трубку президент.

Нужно как можно скорее утверждать Совет национальной безопасности и проводить референдум. Как можно быстрее! Еще до апрельского пленума. Судя по настроениям людей, там у него могут быть неприятности. Он поморщился, вспомнив, как его критиковали на последних пленумах, и особенно на IV съезде Советов. Кажется, готовы были его разорвать. Вот так и приходится работать между консерваторами, которые тебя ненавидят и считают разрушителем, и либералами, которые тебя не понимают и не хотят помочь. Горбачев вызвал Болдина.

– Передай Лукьянову, что завтра будет утверждаться состав Совета. Пусть проведут соответствующую работу и побеседуют с людьми. Нет, лучше пусть меня соединят с ним. Я сам поговорю с Анатолием Ивановичем.

Болдин молча вышел. Горбачеву импонировал этот целеустремленный, организованный и дисциплинированный человек. В последнее время он часто думал о выдвижении Болдина на самостоятельную должность, но понимал, что не сможет найти такого человека, которому он мог бы также доверять всю работу своего аппарата.

Горбачев поднял трубку прямого телефона, связывающего его с председателем Верховного Совета.

– Анатолий Иванович, здравствуй.

– Добрый день, Михаил Сергеевич.

– Я буду у вас к открытию сессии завтра утром, – напомнил президент. – Как ты считаешь, на этот раз все пройдет нормально?

– Обязательно, – заверил его Лукьянов. – Я думаю, мы утвердим Совет по национальной безопасности прямо на утреннем заседании. Всех, кого вы предложили, Михаил Сергеевич.

– Хорошо. Посмотрим. Нужно поработать с депутатами и объяснить им, что этот Совет сейчас нам очень нужен.

– Мы уже подготовили людей, – успокоил президента Лукьянов. – Можете приезжать.

На следующий день на заседании Верховного Совета должны были утвердить членов Совета национальной безопасности. Первым предложили кандидатуру вице-президента Геннадия Янаева. Горбачев нахмурился. Нужно было голосовать списком, но депутаты отказались, и Янаев опять может не набрать необходимых голосов. Хотя Верховный Совет – это не съезд народных депутатов, и здесь твердое большинство у сторонников консерваторов.

Но и на съезде тоже было твердое большинство. А там Янаев позволил себе глупую фразу – на вопрос о своем здоровье ответил, что жена на него не жалуется. Сам Горбачев был московским студентом элитарного университета и на всю жизнь получил прививку от крепких выражений и матерных слов, так часто используемых некоторыми из его окружения. Он даже пожалел, что выдвинул этого профсоюзного деятеля на такой высокий пост. Но отступать было нельзя, нужно додавить съезд, чтобы они проголосовали за Янаева. Нельзя начинать работу президентом страны с фиаско назначения своего собственного вице-президента.

Все прошло, на удивление, нормально. Янаев получил 304 голоса из 360 присутствующих, и Горбачев облегченно вздохнул. Затем на голосование поставили кандидатуру премьера Павлова. Этот получил еще больше голосов – 320. Горбачев насторожился. Получается, Павлов постепенно становится самостоятельной политической фигурой. Он пользуется большой поддержкой депутатов Верховного Совета даже после своей непопулярной в народе реформы.

Третьим предлагали Бакатина. Слово тут же попросил депутат Коган, который обвинил Бакатина в непродуманных акциях Министерства внутренних дел. Коган был депутатом от Эстонии и обвинил Бакатина в том, что тот согласился на подчинение Министерства внутренних дел Эстонии местному правительству и этим развалил органы МВД. Сразу следом за ним слово взял Собчак. Горбачев с ужасом подумал, что он начнет обвинять Бакатина в очередных грехах. Но Собчак сразу начал выступать против Когана, заявив, что тот пытается таким образом дискредитировать новое эстонское правительство. Бакатин получил 279 голосов. Против все-таки проголосовали 39 депутатов, и еще 40 воздержались.

За следующих троих Горбачев не волновался. Если кого-то из них прокатят, можно будет легко избавиться от этой фигуры, получив такой удобный повод. Но все трое успешно прошли избирательный рубикон. Поразительно, что больше всех голосов из представленных кандидатур получил Председатель КГБ Крючков – 330. Горбачев даже не поверил результату. Обвел глазами сидевших в зале депутатов. Интересно, сколько человек из них являются негласными осведомителями или штатными агентами Крючкова? Об этом он никогда не узнает. Язов тоже получил немало – 310 голосов, а вот у Пуго гораздо меньше – только 296 депутатов проголосовали за его кандидатуру. Но это все равно большинство, и можно считать, что все кандидатуры пока набрали нужное число голосов.

Следующим отличился Бессмертных, получив единогласную поддержку депутатов; никто не воздержался и не проголосовал против. Бессмертных сидел довольный и с трудом скрывал улыбку. Он был назначен министром совсем недавно и уже успел заслужить одобрение парламента. На вопрос писателя Давида Кугультинова, до каких пор наша страна будет получать иностранные подачки в виде помощи, Бессмертных гордо ответил, что великая страна не нуждается в таких подачках и может вполне обойтись без помощи со стороны, чем сорвал аплодисменты зала, словно какой-нибудь популярный актер.

Горбачев подумал, что уже можно уходить. Оставались только двое кандидатов. Но именно с ними произошла осечка. Примаков получил только 210 голосов, а Болдин – 237, и оба считались не получившими необходимого большинства.

Потом были другие утверждения. Крючков, сидевший рядом с Павловым, наклонился к нему и тихо произнес:

– Видите, что получилось? Они считают Примакова и Болдина его самыми близкими соратниками.

– Вижу, – буркнул Павлов. – Посмотрим, что он сделает.

Еще до перерыва Горбачев вызвал Лукьянова.

– Что происходит, Анатолий? Почему Примаков и Болдин не набрали нужных голосов? Ты говорил, что Верховный Совет у тебя под контролем. Это ведь не съезд, где невозможно управлять.

– Я сам не понимаю, почему они не прошли, – мрачно признался Лукьянов. Хотя прекрасно понимал, почему не прошли именно эти двое – их считали самыми близкими соратниками Горбачева и демонстрировали президенту свое неприятие его политики, демонстративно поддержав Павлова и Крючкова.

Это понимал и сам Горбачев. Он не мог позволить себе смириться с подобным результатом, не потеряв окончательно своего лица. Впереди был апрельский пленум, на котором его могли просто снять с поста Генерального секретаря. Поэтому он сразу попросил слова.

– Мне абсолютно непонятно, почему, не обсудив кандидатуры товарищей Примакова и Болдина, мы включили машину голосования и отказали им в праве быть членами Совета национальной безопасности. Товарищ Примаков – крупный ученый и политик. Он будет с пользой работать в Совете. Я буду просить вас поддержать эту кандидатуру. Процесс отбора кандидатов в такой важный орган, как Совет национальной безопасности, очень сложен, и я буду настаивать на переголосовании кандидатуры товарища Примакова.

Что касается товарища Болдина, то мы работаем вместе с ним с 81-го года. Вы понимаете, как сложно президенту страны выбрать себе толкового помощника. А он является руководителем моего аппарата. Попрошу еще раз обсудить эти кандидатуры и учесть самое главное – это люди, которым я абсолютно верю.

Объявили перерыв. Павлов вошел в комнату, где отдыхал Горбачев.

– Может, не нужно настаивать, Михаил Сергеевич? – предложил он. – В конце концов, всех остальных уже утвердили. Болдин не такая важная фигура, чтобы «терять лицо», а с Примаковым мы договоримся. Сейчас с ним говорит Лукьянов. Может, Евгений Максимович возьмет самоотвод, чтобы не подрывать ваш авторитет.

– Нет, – упрямо возразил Горбачев.

Он понимал, что подобная осечка именно сейчас будет означать окончательную сдачу всех позиций в Верховном Совете, после которой он не сможет уже проводить никакие кандидатуры. Ему нужно обязательно продавить утверждение Примакова и Болдина, иначе поражение будет сигналом для апрельского пленума, где может закончиться его карьера Генерального секретаря.

После перерыва слово неожиданно попросил Примаков. Все ждали, что скажет этот многоопытный политик. Евгений Максимович медленно вышел на трибуну, оглядел собравшихся и начал говорить.

– Во-первых, хочу поблагодарить Михаила Сергеевича Горбачева за его слова в мой адрес. Я работаю под руководством нашего президента уже несколько лет, и это были самые лучшие и счастливые годы моей жизни. Я считаю Михаила Сергеевича выдающимся руководителем. Насчет себя хочу сказать, что снимаю свою кандидатуру. Раз уже прошло такое голосование, где я не сумел набрать нужного количества голосов, прошу не выставлять мою кандидатуру на повторное голосование, даже несмотря на то, что сам Михаил Сергеевич предложил переголосовать во второй раз. Я могу работать советником или на любой другой должности. Это не значит, что я ухожу из команды. Этого не будет. Но считаю, что повторное голосование излишне.

Горбачеву не понравилось выступление Примакова, но он решил больше не высказываться. Несколько депутатов заявили, что готовы поддержать Примакова. Было предложено переголосовать обе кандидатуры, и в результате Примаков получил необходимое количество голосов. А Болдин и во второй раз не набрал нужного количества. Расстроенный Горбачев молча встал и уехал. Это была пощечина, вызов Верховного Совета, который он считал своим надежным союзником. В этот день он потерял своих последних союзников, а сидевшие в ложах вместе с ним руководители государства поняли, что Горбачев уже обречен. Рано или поздно он будет смещен со своего поста большинством голосов либо народных депутатов, либо членов ЦК КПСС.

В этот вечер Крючков впервые подумал о том, что Горбачеву придется уйти. Одновременно с ним об этом подумали Лукьянов и Павлов. Но каждый предпочел не говорить об этом вслух.

– Нехорошо вышло с Болдиным, – сказал Лукьянов, когда после заседания к нему вошли Павлов и Крючков. – Он самый близкий человек Михаила Сергеевича – и такая накладка...

– Это наши депутаты такие принципиальные люди, – усмехнулся Павлов. – Ничего, иногда даже полезно получать щелчки. – Он посмотрел на Крючкова и подумал, что позволяет себе слишком много. Поэтому быстро добавил: – Будем работать еще лучше, чтобы получить одобрение наших депутатов.

Крючков и Лукьянов переглянулись. Было такое ощущение, что оба заранее подозревали, каким будет голосование по Болдину. Но опять ни один из них не позволил себе никаких замечаний.

Ремарка

«Кто сейчас выступает за немедленное заключение Союзного договора? Республики Средней Азии. Кто отказывается? Прибалтика вкупе с Грузией. Остальные более уклончивы, хотя Россия и Украина жить общиной особо не рвутся. Самое интересное в такой разнице позиций – они воспроизводят уровни экономических потенциалов союзных республик.

Количество техники на одного занятого работника в Прибалтике почти вдвое выше, чем в Средней Азии (за исключением Туркмении). Коль скоро капиталов в европейской части больше, то и отдача выше. К примеру, произведенный национальный доход на душу населения в Латвии в три раза превышает аналогичный показатель в Таджикистане. Уровень развития (то есть доля промышленности в производстве) колеблется от максимума 45,1 % (Эстония) до минимума – 14,4 (Туркмения).

По этому же уровню экономического развития Таджикистан и Узбекистан ныне скатились к уровню развития 1960 года, а Туркмения – к 50-м годам. После 1985 года везде стало хуже, но хуже всего в трех республиках – Таджикистане, Туркмении и Узбекистане.

«Богатый Север» не хочет кормить «бедный Юг». Сегодня Россия использует для личного потребления 68 % своего национального дохода, Латвия – 79, Молдова – 87, а Таджикистан – 105 %, при этом он имеет самый низкий в стране уровень жизни. Отсталость нашего Юга была изначально запланирована, когда в эпоху всеобщей индустриализации отцы советского планирования определяли Средней Азии роль поставщика хлопка.

Как уживутся в одной союзной упряжке и тот и другой, если договор все же будет подписан? Прибалтика уже сегодня проводит независимую экономическую политику. Это продемонстрировала недавно Эстония, одновременно повысив цены и зарплату. Такая акция – не что иное, как снижение курса «эстонского рубля» к союзному. Возможно, это даже обеспечит приток товаров в республику. Только сырьевая зависимость удерживает ее от полного выхода из Союза.

Наряду с независимой Прибалтикой есть группа республик, вроде бы не отказывающихся от Союзного договора, но несогласных с вариантом Центра. Эти республики имеют и свое сырье, и свою развитую промышленность. У их руководства в ближайшее время будет усиливаться решимость покончить с перераспределением финансовых потоков в пользу «бедных родственников». В случае жесткой позиции президента страны в этом вопросе ситуация может зайти в тупик.

Каково же придется республикам Средней Азии? Сегодня они, не имея развитой индустрии, оказались в роли просителей. Если резко свернуть финансовые вливания, то местное население окажется на грани голода, хлопок вытеснил из сельского хозяйства производство продуктов питания. Голод же увеличит возможность перехода политической власти в руки неформальных групп, объединяемых по этническому и религиозному признаку. Их вполне могут поддержать многочисленные сельские жители, легко поддающиеся управлению с помощью норм шариата. Голодный бунт может быть стихийным. Трудно предугадать, кого вознесет на престол гнев народа.

Р. Нарзикулов, эксперт Центра изучения будущего «Комсомольская правда», 1991 год

Ремарка

События в Фергане и все, что произошло в последнее время, породили недоверие людей разных национальностей друг к другу. Кто все это затеял? Я сейчас однозначно говорю – центр всех этих событий находится за пределами нашей республики. Кому-то очень нужно такое подвешенное состояние всех республик в период перехода к рыночным отношениям...

Таджикистан уже заявил, что более крупная республика Узбекистан ущемляет их интересы. Конфликт, произошедший в Киргизии, разве ни о чем не говорит? История назад не возвращается. Можно и нужно говорить о содружестве в Средней Азии. Но вместе с тем у нас границы между республиками – это очень опасный вопрос. Когда-то они были проведены, можно сказать, искусственно.

Ислам Каримов, Президент Узбекистана, Первый секретарь ЦК КП республики

Сергеев в очередной раз помог. Это было несложно. Перезвонить в бывшую гостиницу обкома и узнать, кто приходил к проживающему здесь Вячеславу Томину. В Перми он встречался только с одним человеком. И это был... гравировщик фабрики «Гознак» некто Данила Петухов. Оставалось теперь найти Петухова и выяснить, о чем именно они могли говорить с погибшим Томиным. От радостного предвкушения удачи Эльдар даже не мог сидеть на месте. Он позвонил Сергееву и передал ему свою, как ему казалось, обоснованную версию. Генерал выслушал его, не перебивая, и сразу согласился.

– Ты напрасно ушел из следователей, – убежденно сказал он, – тебе нужно было продолжать карьеру комиссара Мегрэ.

– Может, меня еще выгонят с партийной работы, и я вернусь на следовательскую, – улыбнулся Сафаров.

– Еще накаркаешь, – хмыкнул Сергеев. – Ладно, я позвоню в Пермь, чтобы Петухова задержали и допросили. Если твои подозрения окажутся верными, готов поставить бутылку коньяка. Ты просто молодец, сумел раскрыть такое дело...

– Пока не раскрыл, – возразил Эльдар. – Найдите Петухова и узнайте, зачем он приходил в гостиницу к Томину и что именно ему было нужно.

– Это мы сделаем быстро, – пообещал генерал.

Но прошел час, потом второй, а Сергеев не звонил. Эльдар набирал его номер, но тот не отвечал. Журин видел, как нервничает его напарник, и пытался успокоить Эльдара. Наконец через три часа Сергеев объявился и убитым голосом начал:

– Здравствуй...

– Что произошло? – перебил его Эльдар. – Ты говоришь таким голосом, словно тебя опять посылают в Вильнюс.

– Все еще хуже, чем ты думаешь, – пробормотал Сергеев. – Мы нашли твоего Петухова. Долго искали, но нашли. Он сейчас в морге.

– Что? – не понял Эльдар. – О чем ты говоришь?

– О гравировщике фабрики «Гознак» Петухове, – устало пояснил генерал. – Он погиб несколько дней назад. Его сбила неустановленная машина...

– Когда именно он погиб?

– На следующий день после Томина.

– И ты веришь в случайность этого наезда?

– Какая, к черту, случайность! Конечно, нет. Его специально ждали, когда он выйдет на улицу, и дважды переехали. Это был не наезд, его сбили целенаправленно. Вот так. И обрубили все концы.

– Не все, – возразил Эльдар. – Нужно срочно сформировать группу из бывших сотрудников БХСС и отправить ее в Пермь на тщательную проверку всех связей погибшего и аудиторскую проверку этой фабрики. Очень тщательную.

– Мы так и сделаем. Черт побери, мы могли так легко раскрыть убийство Томина. Ты думаешь, что оба убийства связаны между собой?

– Обязательно, – ответил Эльдар, – именно поэтому так быстро убрали и Петухова. Я буду ждать новых известий из Перми. До свидания. – Он положил трубку.

– Неприятности? – спросил Журин. – Ничего не получилось?

– Похоже, – ответил Эльдар.

Итак, эта линия оборвалась. Петухов был каким-то образом связан с Томиным. Он приходил к нему в гостиницу. Теперь надо подойти с другого конца. Петухов погиб, и здесь все понятно. Но каким образом Томин мог быть связан с этим типом, если раньше в Перми не бывал? Или бывал? Нужно уточнить...

Он вообще не хотел ехать в Пермь, так сказал Лернер. Но потом передумал. Уехал к себе на дачу и... там передумал. Даже перезвонил Эммануилу Иосифовичу и сказал, что поедет. Что могло произойти на даче? Если знать точно, в какой это было день, можно сделать запрос по их телефону. Узнать, кто мог звонить Томину в этот день. Но Лернер наверняка не вспомнит. Значит, эта версия не годится. Дальше. Он поехал и остался в Перми. Черт возьми, если бы разрешили отправиться туда, можно было бы опросить всех сотрудников местной гостиницы, выяснить, как и зачем приходил Петухов, кто еще там появлялся. Предположим, пришел и что-то передал или сообщил. У Томина сразу появляются деньги. Много денег, целая пачка. А потом деньги исчезают. Но в доме убитого остались драгоценности его супруги, картины, вазы... Значит, убийце не нужны были все эти ценности, он боялся за эти деньги, раз пропала именно эта пачка.

Тогда получается, что убийцы каким-то образом узнали про деньги, вернее, испугались, что Томин их выдал. Логично? Возможно. Но тогда получается, что Томин рассказывал им о деньгах. Абсурд! Ведь убийцы – это как раз те самые люди, которые и передали Томину эту пачку денег. Зачем давать деньги, а потом убивать, чтобы вернуть их? Легче не давать и просто убить.

Эльдар почувствовал, что начинает выходить на верный след. Что это, интуиция или привычка к упорному логическому построению возможной схемы поведения жертвы и убийцы? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Получается, что неизвестные не хотели убивать Томина. Он выполнил их поручение, и они ему заплатили. У него появились большие деньги. Возможно, именно из-за этого он и задержался в Перми. Конечно, из-за этого. Задержался в Перми и заработал деньги. А потом убийцы передумали. Почему? Значит, Томин ошибся, что-то рассказал или показал. Показал... Показал свою пачку денег Автандилу... Черт возьми! Конечно! Он не должен был показывать деньги оперному певцу. Тот увидел деньги и... Нет, он не убийца. Снова не получается. Если он убийца, то не стал бы рассказывать про эти деньги. Снова никакой логики. Он мог просто вычесть двести рублей из этой суммы. Но он получил деньги и удивился, да, именно удивился, увидев большую сумму у своего друга.

– О чем задумался? – спросил Журин. – Снова думаешь, как найти убийцу? Тебя нужно рекомендовать начальником МУРа. Будешь ловить преступников.

Эльдар улыбнулся. Вот оно как! Автандил увидел пачку и рассказал. Рассказал следователю. А через два дня Томина убили. Случайное совпадение? Скорее, логическая цепочка. На следующий день убили Петухова. Так, еще раз с самого начала. Томин не хотел ехать в Пермь, но, когда Лернер позвонил на дачу, он перезвонил ему и согласился. Раз. Когда Вячеслав вернулся, он пригласил к себе Автандила и вернул ему долг. Тот забрал двести рублей, удивился, увидев пачку денег, а потом перезвонил, но не застал своего друга. Тогда позвонил на дачу. Стоп! Второй раз дача. В первый раз именно с дачи звонил Томин. Второй раз, позвонив ему на дачу, Автандил его не нашел. Случайность? Или закономерность?

Эльдар подвинул к себе телефон и набрал номер оперного певца, благо, все номера телефонов, даже семизначных, он запоминал наизусть. Маргвеладзе сразу ответил:

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте, Автандил Вахтангович, – начал Эльдар. – Говорит Сафаров, я к вам вчера приходил.

– Да, я помню.

– У меня один вопрос. Когда вы звонили на дачу и искали своего друга, вы кому-нибудь рассказывали о его деньгах?

– Нет, никому. Это ведь его деньги. Какое мне дело до чужих денег? – рассудительно проговорил Автандил.

– Спасибо. – Разочарованный Эльдар уже собирался повесить трубку, но Автандил вдруг сказал:

– Подождите, я вспомнил. Про деньги я никому не рассказывал, но у Леонида Наумовича спросил. Я ведь сразу подумал, что это он дал деньги Славику, иначе откуда они могли у него появиться? Но тот ответил, что никогда не дает денег взаймы или на благотворительность. И сразу положил трубку. По-моему, даже обиделся.

– Вы сказали ему, что у Томина видели большую пачку денег?

– Я только поинтересовался, не он ли ее давал, – пояснил Автандил, – и, кажется, что-то сказал про деньги.

– Что именно?

– Он спросил, почему я интересуюсь, и я все рассказал.

– Как фамилия Леонида Наумовича?

– Эпштейн. Он глава коммерческого банка «Эллада». Вернее, вице-президент. А вы разве не знаете?..

– Знаю. Спасибо вам еще раз. – Эльдар положил трубку и вскочил с места.

– Если я опять должен тебя покрывать, это уже свинство с твоей стороны, – иронично заметил Журин. – Сколько можно! Опять нашел очередного злодея?

– Да... нет... Мне кажется. Я не знаю. Но я должен поехать и все проверить. Прямо сейчас.

– Ну, тогда поезжай. А куда поедешь?

– К Сергееву.

– Тогда все в порядке. Это твоя непосредственная работа – контакт со своими курируемыми офицерами. Ты все делаешь правильно. Отправляйся, а я прикрою.

– Спасибо, – кивнул Эльдар, хватая пальто и выбегая из кабинета.

До Петровки ехать было совсем не долго, и вскоре он сидел в кабинете Сергеева, подробно излагая ему свою версию.

– У тебя не голова, а вычислительная машина, – кивнул генерал.

– Сейчас узнаем про твой банк «Эллада». – Он кому-то позвонил, долго искал, затем перезвонил. Потом позвонил по другому телефону и, наконец, нашел нужного человека. – Извините, Петр Трофимович, что я беспокою лично вас, – начал генерал. – Мне хотелось бы получить справку насчет одного финансового учреждения.

– Какого? – спросил его собеседник, очевидно, бывший сотрудник ОБХСС, работающий теперь в другом подразделении, занимавшемся финансами и финансовыми учреждениями.

– Банк «Эллада», – коротко сказал Сергеев.

– Лучше не говорите, – сразу начал Петр Трофимович. – Вы тоже обратили внимание на их показатели? Это просто безобразие! Нужно позвонить Войлукову, заместителю Геращенко, и уточнить цифры. Но уже сейчас понятно, что там цифры явно завышенные.

– Что вы хотите сказать? – нахмурился Сергеев.

– У нас большие сомнения именно по банку «Эллада». Госбанк попросил нас подключиться к этим проверкам, вот мы и составили небольшой список самых подозрительных коммерческих структур, которые умудрились сдать гораздо больше обычного. Они обычно имеют наличность на сумму триста – триста пятьдесят тысяч рублей, для их профиля вполне достаточно. А после денежной реформы они сдали семнадцать с лишним миллионов! Понимаете, какая разница? Почти в пятьсот раз больше. Такие цифры не могут возникнуть просто так. Значит, им было известно, когда и как пройдет денежная реформа, и они успели тщательно подготовиться. Мы сейчас выйдем с ходатайством – проверить финансовые потоки этого банка. Вырасти за месяц в пятьсот раз не может никто. Даже мыльный пузырь.

– Ясно. Спасибо за информацию, Петр Трофимович. – Сергеев положил трубку и посмотрел на сидевшего напротив Эльдара.

– Похоже, бутылку коньяка я тебе проиграл. Банк «Эллада» явно готовился к обмену. Видимо, гравировщик должен был назвать время и купюры, которые будут менять. Точного времени он не должен был знать, а вот какие именно купюры будут обменивать, знал наверняка. И они успели подготовиться. По данным Госбанка, первая волна была именно в декабре, когда неожиданно стали сдавать много крупных купюр. На это сразу обратили внимание.

– А теперь пошла вторая волна, и Автандил, получивший свои деньги, невольно спровоцировал убийство своего друга, когда рассказал одному из владельцев банка «Эллада», что видел большую сумму у Томина, – закончил за него Сафаров. – Вот все и становится на свои места.

– Поедем прямо сейчас. Возьмем его «тепленьким», чтобы не сумел отвертеться. Хотя не знаю, как он может вразумительно объяснить выросшие в пятьсот раз остатки наличности.

– Поедем, – кивнул Эльдар. Он еще подумал, что нужно позвонить Светлане, но, с другой стороны, банкир может узнать и снова подготовиться к их встрече или вообще сбежать и уехать из страны. Нужно было брать его прямо в кабинете.

Здание банка находилось на Красной Пресне в помещении бывшего филиала института. Сергеев взял с собой шестерых оперативников, которые быстро перекрыли все ходы и выходы. Узнав о том, что президент банка сейчас отсутствует и его заменяет Леонид Наумович, они, даже не спрашивая миловидную секретаршу, прошли в кабинет вице-президента.

Эпштейн разговаривал по телефону. Он был невысокого роста, с волнообразной прической каштановых волос и квадратным лицом, на котором проявлялся слой крема и пудры. Он замер, увидев незнакомых людей, вошедших без доклада. Затем положил трубку и осторожно спросил:

– Что вам нужно, товарищи? По какому делу?

– По вашему, – ответил Сергеев, – по вашему, Леонид Наумович, – и прошел к столу. – Расскажите нам, откуда взялись семнадцать с лишним миллионов лишних денег.

– Откуда вы пришли, товарищи? – поднялся со своего места Эпштейн. – Если за кредитами, то это не ко мне...

– К тебе, – сказал Сергеев. – Думаю, ты уже все понял. Мало того что ты обманул государство и наверняка всех своих партнеров, ты еще организовал убийство мужа сестры твоей супруги. И только потому, что он мог выдать ваш план.

– Что вы такое говорите?

Даже если бы Эльдар сомневался, теперь никаких сомнений не оставалось. Леонид Наумович испугался. Было видно, как он волнуется, доставая свой носовой платок. У него начали дрожать руки. Не каждый день ему предъявляли обвинение в организации убийства своего родственника.

– Вот и все, – закончил Сергеев. – Завтра вам будет предъявлено официальное обвинение в прокуратуре. А пока прошу пройти с нами.

Эпштейн покачал головой и с трудом выдавил:

– Вы совершаете ошибку, я никого не убивал.

– Возможно, вы просто заплатили за убийство, – согласился Сергеев.

– И организовали убийство сразу двоих людей, которые могли выдать вас, – вставил Эльдар. – Своего родственника Вячеслава Томина и гравера Петухова.

– Вы ошибаетесь, – повторил Эпштейн. Было заметно, как капельки пота выступили у него на лбу. – Это все неправда. Я не знаю, кто такой Петухов. Я ничего не организовывал.

– Поедем с нами, – еще раз предложил Сергеев.

– Подождите. Откуда вы приехали? Из МВД? Я хочу позвонить своему родственнику. Вы знаете, кем работает брат моей супруги?

– Не нужно звонить, – поморщился Сергеев. – Мы знаем. Заместителем министра внутренних дел России. Генерал Ванилин. Только он не догадывается, что это именно вы организовали убийство другого своего родственника – Вячеслава Томина.

– Глупости! Я любил Славика...

– И поэтому заставили его поехать в Пермь. Вы понимали, что за сотрудниками фабрики «Гознак» могут следить и появление в городе банкира сразу вызовет определенные подозрения. Зато приехавший на гастроли пианист таких подозрений не вызывал. Петухов сообщил, какие именно купюры будут обменивать. – Эльдар говорил, глядя в глаза банкиру, и видел, как в них растут страх и ужас. – А потом вы основательно подготовились к этому обмену, очевидно, решив отмыть чьи-то неправедно нажитые деньги. Вам будут предъявлены обвинения сразу по нескольким статьям, – закончил он, выходя вперед.

– Вы ничего не докажете, – прошептал банкир, – у вас нет доказательств. Я не ездил к Томину и никого не убивал.

Сергеев с интересом взглянул на Эльдара, ожидая его ответа.

– Есть еще одно доказательство, – сказал Сафаров. – Подозреваю, что вы действительно не стали бы лично убивать своего родственника. Грязная это работа, да вы и не смогли бы так хладнокровно добить его контрольным выстрелом. Вы наверняка нашли другого исполнителя. Только один небольшой факт, который вы не смогли учесть, – убитый сам открыл дверь своему убийце. Вряд ли в окружении пианиста Томина были криминальные авторитеты или убийцы. Скорее всего, вы позвонили и предупредили его о том, что к нему приедет от вас человек. И Томин спокойно открыл дверь незнакомцу. Мы возьмем распечатку городских телефонов, и там наверняка последним будет ваш телефонный звонок. И еще самое важное – сотрудники Госбанка и МВД обязательно проверят, откуда у вас в банке образовалось так много налички и именно в крупных купюрах.

Эпштейн махнул рукой, снова доставая платок. Он уже понял, что проиграл. Его волновало даже не столько обвинение в убийствах, сколько деньги, которые они сдали.

– Это наши остатки, – хрипло выдавил он.

– Боитесь, – понял Эльдар. – Значит, это чужие деньги, вы их только обналичивали. Тогда у вас будут неприятности не только с правоохранительными органами, но и с теми, кто дал вам эти суммы. А они шутить с вами не будут. Ваше единственное спасение – все честно рассказать следователю.

Леонид Наумович опустил руку с платком. Казалось, что сейчас он расплачется. Через несколько минут его вывели из здания сотрудники, приехавшие с генералом Сергеевым.

Вечером Эльдар набирал телефон Светланы до полуночи, но никто не ответил. А утром его вызвал Савинкин и приказал лететь в Южную Осетию, где уже шли ожесточенные бои местного значения между грузинами и осетинами. Его сразу повезли в аэропорт, откуда он вместе с несколькими сотрудниками МВД СССР вылетел в Осетию.

Ремарка

За прошедшие сутки обстановка в Южной Осетии оставалась сложной. По сведениям, предоставленным корреспонденту ТАСС в пресс-центре МВД СССР, сегодня ночью в больницу города Цхинвали поступили три человека с огнестрельными ранениями. Освобождены заложники осетинской национальности – один военнослужащий и пятеро гражданских лиц. В свою очередь, осетинской стороной освобождены три заложника грузинской национальности. Во время вооруженного нападения на Зиаурский РУВД неизвестными захвачено семнадцать автоматов «АКМ». Отмечены обстрелы осетинских домов в селах Андзиси и Приси.

Сообщение ТАСС, 1991 год

Ремарка

В результате совершенного неустановленными лицами вооруженного нападения в селе Авневи убиты четверо и ранены восемь человек, лиц грузинской национальности. В расположенном поблизости населенном пункте найдены «Жигули» с двумя трупами. На месте происшествия изъято семь стволов огнестрельного оружия и пять гранат. С начала конфликта в Южной Осетии погибли 33 человека, из которых 14 осетин и 19 грузин. Ранены 145 человек. По данным МВД Северной Осетии, в настоящее время в республике насчитывается 4 тысячи беженцев, из которых почти половина дети.

Сообщение ТАСС, 1991 год

Ремарка

«Порог Кремля переступлю только гражданином свободной Грузии», – заявил председатель Верховного Совета Грузии Звиад Гамсахурдиа. В предстоящем референдуме, который не будет проводиться в Грузии, каждый должен определиться сам для себя. Он уверен, что грузинский народ не примет участия в референдуме, так как уже определился, провозгласив свой суверенитет и независимость. Вместе с тем он подчеркнул, что попытка Южной Осетии и Абхазии принять участие в референдуме будет означать фактическое невыполнение постановлений Верховного Совета Грузии. Гамсахурдиа заявил, что главной опасностью остаются криминальные банды, орудующие в этих местах, а также организация «Мхедриони», созданная профессором и бывшим вором в законе Джабой Иоселиани.

Сообщение Азеринформ, 1991 год

ИНТЕРЛЮДИЯ

Он всегда старался честно выполнять свою работу. Николай Солнин. Один из секретарей Южно-Осетинского обкома партии, всю свою жизнь проработавший на советской и партийной работе. Он помнил, как уходил на войну отец, когда ему было только одиннадцать лет, как через Северную Осетию рвались на Кавказ танки фельдмаршала Клейста и как старики вечерами обсуждали положение на кавказском фронте. С шестнадцати лет Солнин работал в комсомоле, восстанавливал объекты на Северном Кавказе. Учился и работал. В тридцать он уже был комсомольским вожаком Цхинвали, в сорок два стал секретарем горкома, в пятьдесят пять – секретарем обкома.

О его принципиальности и честности знали все соседи. За всю свою жизнь он не позволил себе унизиться до взятки, сделать одолжение родственнику, словчить или обмануть ближнего. Он не считал это чем-то особенным, так жили большинство людей в их городе.

Он был счастлив в браке, с женой они прожили много счастливых лет. Родились две дочери. Одна переехала с мужем в Москву, и вскоре у них появились две очаровательные внучки. А старшая вышла замуж за прекрасного парня, грузина по национальности, работавшего агрономом в соседнем районе, и на их свадьбе гулял весь город. Какое тогда было время! Осетины, грузины, абхазы, русские, мингрелы – все жили дружно, как одна семья.

У дочери родился сын. Константин. Его гордость и надежда. У него не было сыновей, и внук стал ему вместо сына. Все в один голос говорили, что он похож на своего знаменитого деда.

Все изменилось в конце 80-х, когда появились эти новые веяния, когда к власти в Тбилиси пришел бывший диссидент и сын выдающегося грузинского писателя Константина Гамсахурдиа – Звиад. Тогда казалось, что этот человек, сам пострадавший от несправедливостей советского режима, сумеет вывести свою республику из экономического и политического коллапса, наступившего в Грузии сразу после апрельских событий.

Но все надежды оказались тщетными. В одном из своих первых выступлений Гамсахурдиа заявил, что настоящими гражданами Грузии могут быть только те, чьи предки проживали в стране до 20-го года, когда республика потеряла свою независимость. Дальше – больше. Он даже заявил, что в идеале нужно проверить всех до 1801 года, пока Грузия не вошла в состав России. И конечно, ликвидировать автономные образования осетин, абхазов, аджарцев. На этой почве почти сразу начались межнациональные столкновения. Солнин хорошо помнил день, когда дочь в слезах сообщила ему, что внуку вызывали врача.

Он вошел в комнату Константина и не поверил своим глазами. Все лицо мальчика напоминало один сплошной синяк. Дед впервые в жизни почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он потребовал объяснений. Внук, также впервые в жизни, отказался разговаривать с дедом. Потом дочь сообщила ему, что мальчика избили местные осетины, называя его грузином и оскорбляя его мать, посмевшую выйти замуж за грузина. Мальчик не сдержал обиды, ему было только семнадцать лет, и бросился на своих обидчиков.

Солнин потом долго разговаривал с внуком. Но вирус вражды между грузинами и осетинами, между двумя братскими народами, веками живущими на этой земле, был уже занесен и прочно поселился среди сел и городов Южной Осетии. А еще через несколько месяцев они услышали крики и шум драки, когда вечером у их дома сразу две группы молодых парней сошлись в ожесточенной схватке. В ход пошли ножи и обрезки труб. Еще мгновение, и ребята покалечили бы друг друга. И тогда из своего дома вышел Солнин. Его знали и уважали все в этом городе. И грузины, ведь его зять был грузином, и осетины. Он подошел к парням и выстрелил в воздух, останавливая драку. Затем прошел в центр схватки. Все замерли, глядя на него.

– Я понимаю, что не смогу вас остановить, если вам хочется убивать друг друга, – сказал он, глядя им в глаза, – и никто не сможет вас остановить. Но если в вас осталась хотя бы капля совести и немного чести, прошу вас уйти с этой площади, не убивать друг друга.

Они не захотели его слушать. Ненависть была слишком сильной. И тогда он снова выстрелил в воздух, громко крича:

– Клянусь Богом, я убью себя, если вы сейчас не разойдетесь, и пусть моя кровь будет наказанием за ваше упрямство! – И приложил пистолет к голове.

Молодые оболтусы остановились. Они знали, что он не будет блефовать. Слышали о нем еще в детстве, когда он, один и безоружный, задержал сразу двух вооруженных бандитов. В его личной смелости и готовности пожертвовать собой никто не сомневался. И тогда, бормоча какие-то ругательства, они, наконец, разошлись. Он вернулся домой, уставший и разбитый. Увидел внука, стоявшего на пороге. Убрал свой именной пистолет в ящик стола.

– Ты их разогнал? – ровным голосом спросил Константин.

– Они разошлись, – тяжело подтвердил дед, опускаясь на диван. – Кажется, мне удалось их остановить.

– Только на один день, – горько возразил внук. – Они все равно будут убивать друг друга, и ты не сможешь им помешать.

Солнин понимал, что внук прав. Но ему так не хотелось признавать его правоту.

– Может, они одумаются, – прошептал он, – может быть, хоть кто-нибудь из них.

– Не одумаются, – проговорил Константин, – и ты знаешь, что они все равно найдут место, где будут убивать друг друга. И никто их больше не остановит.

Дед молчал.

– Что мне делать, дада, – неожиданно спросил внук, – когда они снова начнут убивать друг друга? Куда мне идти? К грузинам, ведь мой отец грузин, и я ношу его фамилию? Или к осетинам, чтобы драться за тебя и мою мать? Как мне разделиться, скажи, дада?

Солнин закрыл глаза и молчал. Иногда лучше молчать, любой ответ будет неправильным. Позже он поймет, что и молчание было трагической ошибкой. Внук повернулся и ушел, не сказав больше ни слова. А потом начались настоящие военные действия, когда грузины и осетины, уже не раздумывая, убивали друг друга.

Его внук застрелился из того самого пистолета, из которого хотел убить себя сам Солнин. Константин оставил записку, попросив прощения у деда. Разорваться на две половинки он не мог и не хотел. Поэтому решил выбрать именно такой путь. Эта реальная история произошла в Цхинвали в 91-м году. Только фамилия у Солнина была немного другая. Но разве дело в фамилии?

По всем зарубежным каналам передавали сообщения о состоявшихся референдумах в прибалтийских республиках. Пока он ехал на работу, об этом дважды сообщил и «Маяк». Когда во второй раз передали эти сообщения, он не выдержал и, подняв трубку, позвонил Кравченко.

– Леонид Петрович, что происходит? Вашим журналистам больше не о чем говорить, только как об этом незаконном референдуме в Прибалтике? – раздраженно спросил Горбачев. – У нас столько проблем, впереди общесоюзный референдум, а твои журналисты каждые пять минут напоминают про Прибалтику. Может, это латышское радио или все-таки всесоюзное?

– Я понимаю, Михаил Сергеевич. Просто считается, что эти референдумы отражают...

– Они ничего не отражают. Это незаконные референдумы, которые проведены в пику нашему общесоюзному, – напомнил Горбачев. – Или это я вам должен говорить?

Сидевший впереди начальник охраны Медведев покачал головой. Этим жестом он хотел выразить свое личное отношение к подобному беспределу на телевидении и радио. Горбачев бросил трубку. Войдя в кабинет, он сразу позвонил Крючкову по прямому телефону. Тот не отвечал. Президент нахмурился. Такого не может быть. Куда мог деться председатель КГБ СССР? Или у него нет помощника?

Через секунду раздался звонок. Это был Крючков.

– Извините, Михаил Сергеевич, я как раз входил в кабинет, когда вы позвонили, и не успел дойти до аппарата.

– А где ты был?

– Утром ездил на наш объект, – ответил Крючков.

«Этот никогда не скажет, – подумал Горбачев, – старая чекистская школа. Сколько он там сидит? С 67-го года, как раз тогда туда перешел из ЦК КПСС Юрий Андропов и взял с собой Крючкова. Значит, двадцать четыре года. Почти четверть века. Любой нормальный человек может немного сойти с ума от такого обилия разной информации».

– У вас есть данные по референдумам прибалтийских республик? – поинтересовался Горбачев.

– Конечно. Пока официальные данные окончательно не объявлены, но есть предварительные. Как я вам и докладывал, самый низкий процент проголосовавших в Латвии. Там за полную самостоятельность высказалось только чуть больше 73 %. Почти четверть населения из принявших участие в референдуме сказали «нет» независимости.

– Сколько людей пришли голосовать в Латвии?

– Около 90 процентов, – хладнокровно сообщил Крючков. – Если точнее, то 87,6. Но пока это предварительные данные. По Литве «за» проголосовало больше 80 %, по Эстонии – около 80.

– И где были коммунисты этих республик? – в сердцах спросил Горбачев. – Хотя сейчас уже поздно спрашивать. Я недавно встречался и с Горбуновым, и с Рюйтелем. Нормальные, интеллигентные люди. А как только доходит до выхода из СССР, они не хотят даже слышать об изменении своих позиций.

– Сейчас общественное мнение прибалтийских республик резко поляризовалось, – доложил Крючков.

– Это я знаю и без ваших докладов. Ты мне скажи лучше другое. Если мы проведем рефендум, то сколько процентов наберем? Твои мастера ведь умеют угадывать?

– У нас есть статистические данные, которые мы все время проверяем, – сообщил Крючков. – В референдуме могут принять участие почти 190 миллионов человек, имеющих право голоса.

– И все придут голосовать? – недоверчиво спросил Горбачев.

– Не все. Три прибалтийские республики откажутся, хотя находящиеся там военнослужащие и русскоязычное население могут принять участие в референдуме.

– Кто еще?

– Армения и Молдавия отказались, но в последней многие пойдут на референдум. И еще Грузия. Хотя там тоже не все ясно. Аджария, Абхазия и Южная Осетия наверняка примут участие в голосовании.

– Остальные?

– Все будут участвовать. Средняя Азия в полном составе, Украина, Белоруссия, Азербайджан. И конечно, Россия.

– Как думаешь, они ничего не выкинут до референдума?

– Пока нет. Ельцин хочет выступить по центральному телевидению и просит дать ему время в прямом эфире. А Кравченко пока сопротивляется, ждет вашего разрешения.

– Это тебе Кравченко рассказал или Ельцин? – усмехнулся Горбачев. – Неужели ты всех слушаешь?

– Михаил Сергеевич, партия доверила мне этот участок работы, и я всегда старался оправдать это высокое доверие, – штампованной фразой ответил Крючков.

– Понятно, понятно. А если он опять что-нибудь выкинет?

– Ему важно получить согласие народа на введение в России поста президента, – напомнил Крючков, – но он может выкинуть все, что угодно. Я бы не разрешал ему выходить в прямой эфир. Пусть на всякий случай запишут его обращение.

– Посмотрим, – недовольно сказал Горбачев. Не хватает еще, чтобы председатель КГБ давал ему советы. – Значит, сколько человек может принять участие в рефендуме?

– Около ста пятидесяти миллионов человек. Не меньше.

– Хорошо. – Эта солидная цифра понравилась президенту. – А сколько из них проголосуют за сохранение Союза?

– Не меньше трех четвертей, – сразу ответил Крючков, – это мы можем гарантировать. Данные не меняются уже несколько недель.

– Три четверти из ста пятидесяти миллионов, – повторил Горбачев. – Посмотрим. Заодно проверим, как работают ваши сотрудники и можно ли вообще им доверять такие опросы. Он положил трубку.

Сто пятьдесят миллионов – совсем не плохо. Но сразу шесть республик из пятнадцати не будут принимать участие в референдуме. Это много, очень много. Нужно собрать секретарей ЦК и отправить их во все республики, чтобы поговорили с людьми, узнали их настроение, повлияли на ситуацию. В конце концов, и местные коммунисты должны сказать свое веское слово. Ему самому тоже нужно показательно куда-нибудь поехать. Выступить, обратиться непосредственно к народу. В Прибалтику он больше не поедет. Он помнил, как в прошлом году пытался уговорить литовцев хотя бы прислушаться к его доводам. Бразаускас ходил за ним мрачный и молчаливый, но было очевидно, что он поддерживает мнение большинства. Тогда ему так и не удалось убедить людей. Может, и сейчас не стоит никуда ездить? Начнутся провокационные вопросы, не дадут говорить... Нужно, конечно, тщательно подготовить его визит. Поехать по России? Нет, это неправильно. Все решат, что он задумал посоперничать с Ельциным. Не нужно этого делать, пусть говорит все, что хочет. Ему нравится быть президентом, все остальные уже стали. В республиках Средней Азии, в Азербайдждане, сейчас готовятся Грузия и Молдавия. Поразительно, как быстро им понравились эти должности – президент, премьер, спикер.

Тогда лучше в Казахстан. Назарбаев – один из немногих, кто нормально держится. Не дергается, всегда надежно поддерживает Центр, стоит на крепких центристских позициях. Да, в Казахстан можно поехать. Куда еще? Украина отпадает, там много разных элементов, которые просто могут сорвать его визит, особенно в западных областях. Остается Белоруссия. Это тоже прекрасный вариант. Там нормальные люди, всегда могут спокойно выслушать, не кричать, не выставлять ненужных требований и претензий. Нужно посоветоваться с товарищами и выбрать одну из двух республик.

Он посмотрел на лежащую перед ним папку. Это была информация в одном экземпляре, которую его аппарат готовил только для него. Сводки и сообщения всех основных министерств – МИД, МВД, КГБ, Министерство обороны, Генштаб. Кроме него, эту папку имел право открывать и смотреть, чтобы подготовить документы, только один человек – Валерий Иванович Болдин, руководитель его аппарата. Он еще в 87-м году стал заведующим общим отделом вместо Лукьянова, который перешел в административный отдел. Интересно, о чем они оба думали? Ведь заведующим общим отделом при Брежневе был Константин Устинович, который потом стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Интересно, есть ли подобные амбиции у Лукьянова или Болдина? Хотя Лукьянов и так занимает один из высших постов в стране, являясь руководителем парламента. А вот Болдина он провести не сумел... Или не захотел. Может, обычная ревность? Когда Лукьянов перешел в административный отдел, на его место пришел Болдин. Формально Лукьянов получил повышение, стал не только руководителем одного из самых важных и заметных отделов в ЦК, но и секретарем ЦК. Фактически заведующий общим отделом – это всегда правая рука Генерального секретаря, самый близкий к нему человек, с которым он видится ежедневно. Тогда Болдин удалил нескольких человек и начал реорганизацию отдела. Может, Лукьянову это не понравилось? Хотя прошло столько лет.

Горбачев вспомнил о позорном провале своего руководителя аппарата и нахмурился. Конечно, тут дело не в Лукьянове. Сами народные депутаты не захотели голосовать за Болдина, желая продемонстрировать свое неприятие курса на перестройку. Они отказывались этим поддерживать самого Горбачева, и он это отчетливо понял.

Шесть республик не примут участия, снова вспомнил он эту цифру. Так много... У каждого свои причины. С прибалтами все ясно. Они провели свои собственные референдумы, получили нужное число голосов и будут спокойно ждать, пока закончится общесоюзный референдум. В Молдавии Снегур не ладит ни с коммунистами, ни со своим парламентом. Но там есть Приднестровье, где находятся большие воинские контингенты. Они обязательно будут голосовать. Теперь Грузия. Нужно сделать все, чтобы проголосовали ее автономные образования – Абхазия, Аджария, Южная Осетия. Это будет вызов Гамсахурдиа. Ничего, пусть привыкает. Он со своей националистической позицией доведет страну до ручки. Хотя Крючков доказывал, что вооруженные отряды «Мхедриони» готовы выступить против Гамсахурдиа. Но их возглавляет такой одиозный человек, как бывший криминальный авторитет профессор Джаба Иоселиани... Вспомнив об этом, Горбачев даже улыбнулся. Только в такой необычной стране, как Грузия, лидер вооруженных полукриминальных образований и бывший вор в законе может стать профессором. Поразительные люди, с невероятным чувством собственного достоинства. Когда Гамсахурдиа спросили о Сталине, он ответил, что тот был не грузином, а тираном. Это разные вещи. С другой стороны, национализм Гамсахурдиа грозит разорвать Грузию на части. Нужно уговорить Эдуарда Амвросиевича вернуться в Тбилиси. Интересно, как тогда поведет себя Гамсахурдиа?

Остается Армения. С ними все понятно. Пока не решен Нагорно-Карабахский конфликт, это недовольство будет только усиливаться. А с другой стороны, как они не хотят понять элементарных вещей? Достаточно один раз разрешить передел границ, и откроется «ящик Пандоры». Все республики начнут вооружаться и требовать нового передела. В Средней Азии уже сейчас говорят о необходимости пересмотра границ. Тогда в этот процесс вмешаются еще и автономные образования в самой России... Нет, нельзя допускать подобного передела. Это война всех против всех. Но Армения тогда не примет участия в референдуме. У них, правда, председатель Верховного Совета Тер-Петросян достаточно разумный человек. Он был вместе с делегацией Совета Федерации в Литве, ездил туда с Борисом Олейником и проявил себя как выдержанный и осторожный политик. Он все время пытается найти общий язык с Азербайджаном, понимает, что противостояние гибельно для обеих республик. С Баку тоже не должно быть проблем. Хотя туда вернулся Гейдар Алиев, но у власти Аяз Муталибов. Он все время обижается, когда Горбачев пытается быть нейтральным по отношению к обеим кавказским республикам, и каждый раз спрашивает, почему Центр не видит разницы. Ведь он первый секретарь ЦК компартии Азербайджана, которая победила на выборах, и президент республики, тогда как в Армении у власти находятся оппозиционеры. Коммунист Горбачев не имеет права быть нейтральным в таких вопросах. Но ведь Горбачев еще и президент страны. Как сложно маневрировать в подобных обстоятельствах. Вольский все время докладывал о ситуации в Нагорном Карабахе, и обе стороны категорически требовали его отзыва в Москву. Пришлось отзывать. Но Азербайджан должен принять участие в референдуме, хотя после январских событий там может быть большой процент голосов «против».

Горбачев открыл папку. Первые сообщения были из Кувейта. Американские войска практически завершили освобождение страны. Иракской армии просто не существовало. А ведь у них была полумиллионная армия и пять с половиной тысяч танков... Горбачев просмотрел материалы, с раздражением захлопнул папку. У иракцев было столько советских танков, почти вся техника армии бывшей ГДР и советские самолеты. А американцы их расщелкали, как орехи. И находятся люди, которые не понимают важности перестройки... Оставаться с отсталой армией, такими танками и самолетами сегодня уже недопустимо.

Он позвонил министру иностранных дел.

– Добрый день, Александр Александрович. Я прочел ваше сообщение по Ираку. Ваши аналитики считают, что американцы не войдут в Ирак. Я правильно все понял?

– Да, Михаил Сергеевич. Иначе войска коалиции их могут не поддержать. В составе союзных войск есть армии Египта и Саудовской Аравии. По некоторым данным, иракцы предпочитают сдаваться именно своим арабам, а не американцам.

– Нужно все тщательно обговорить, – напомнил Горбачев.

– Бейкер мне звонил. Он хочет встретиться с вами, – сообщил Бессмертных.

– Скажи ему, что я смогу его принять сразу после референдума. Кстати, дай указание во все посольства, чтобы наши граждане активно поддержали референдум.

– Уже передали, – быстро ответил министр.

– До свидания, – положил трубку Горбачев и тут же позвонил Шенину. – Олег Семенович, я подумал, что нам нужно переговорить с Полозковым. Пусть Иван Кузьмич мобилизует своих товарищей. Ельцин опять рвется в прямой эфир. Нужно, чтобы товарищи в Верховном Совете дали ему соответствующую оценку.

– Обязательно, Михаил Сергеевич, – заверил его Шенин.

Горбачев считал его одним из самых толковых секретарей ЦК, часто поручая ему самые важные направления. Он сам выдвинул Шенина на эту должность и был уверен, что со временем его протеже займет еще более высокие посты в партии и государстве.

И только потом президент еще раз позвонил Кравченко.

– Что у тебя с Борисом Николаевичем? Не хочешь пускать его в прямой эфир?

– Он настаивает, – сообщил Кравченко, – но я не хотел вас беспокоить.

– Это не беспокойство, это твоя непосредственная работа как руководителя Гостелерадио. Как собираешься выходить из этого положения?

– Мы пока не дали разрешения, но я хотел посоветоваться с вами.

– Это легче всего – переложить ответственность на меня, – ответил Горбачев, – самим нужно решать.

– Они хотят принять специальное постановление Верховного Совета, чтобы вынудить меня дать ему прямой эфир, – заволновался Леонид Петрович, – и просят передать им контроль за вторым каналом, чтобы создать отдельный российский канал.

– Тут нужно подумать. Этот канал должен работать на благо, а не на разрушение страны.

– Так мне ему разрешить выход в прямой эфир? – сумел найти в себе силы спросить Кравченко.

– Решай сам. Но если он так будет настаивать, пусть говорит...

Горбачев даже не представлял, что именно скажет Борис Николаевич в своем телеобращении.

Ремарка

Из выступления Председателя Верховного совета РСФСР Б. Н. Ельцина 19 февраля 1991 года по Центральному телевидению

«Горбачев в первые два года после 1985-го вселил в нас надежду. Давал обещания, но, надо полагать, не очень хорошо представлял, как выполнять эти обещания. Вселив надежду в людей, он стал действовать по другим законам. Особенно это проявилось в последнее время, когда стало совершенно очевидно, что он хочет, сохраняя слово «перестройка», не перестраиваться по существу, проводить жесткую централизованную политику, не дать самостоятельности республикам, России прежде всего. Здесь и проявилась его антинародная политика. Это денежные манипуляции, готовящееся беспрецедентное павловское повышение цен, резкий крен вправо, использование армии против гражданского населения, кровь межнациональных отношений, крах экономики, низкий уровень жизни. Вот вам результат шести лет перестройки.

Тщательно анализируя события последних месяцев, я заявляю: я предупреждал еще в 1987 году, что в характере Горбачева есть стремление к абсолютизации личной власти. Он все это уже сделал и подвел страну к диктатуре, красиво называя это «президентским правлением». Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку, передачу власти коллективному органу – Совету Федерации».

Ремарка

Политическое заявление Верховному Совету РСФСР и народным депутатам РСФСР

«В своем заявлении по Центральному телевидению Борис Николаевич еще раз продемонстрировал, что он неспособен вернуть деятельность Верховного Совета на путь консолидации и созидательной работы. Народ устал от обещаний и заигрываний, от бесконечного сведения счетов с Центром. Такая борьба в конечном итоге оборачивается против России и россиян. Они ждут устойчивой дееспособной власти, которая прекратила бы развал в экономике, остановила взлет преступности.

Независимо от политических убеждений и партийной принадлежности нам необходимо проявить величайшую ответственность за судьбы народов России. Право же, они заслуживают лучшей доли. Исходя из чувства долга, стремясь остановить дальнейшее сползание к развалу и хаосу, мы считаем назревшим вопрос о безотлагательном созыве съезда народных депутатов РСФСР с повесткой дня – отчет о деятельности председателя Верховного Совета РСФСР».

С. Горячева, Б. Исаев, Р. Абдулатипов, Б. Исаков, А. Вешняков, В. Сыроватно

Ремарка

Из интервью Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина

Вопрос: «Не могли бы вы прокомментировать заявление шести, которое было оглашено на заседании Верховного Совета РСФСР?»

Ответ: «Нет, я пока прокомментировать не могу».

Вопрос: «Не кажется ли вам, что с целью стабилизации положения в стране в отставку должен уйти не только Президент М. С. Горбачев, но и вы сами?»

Ответ: «Такой вариант возможен».

Вопрос: «Во время референдума вы будете голосовать за сохранение Союза или за выход России из СССР?»

Ответ: «Конечно, я не за выход России из СССР. Это просто несерьезно и невозможно».

Вопрос: «Каким образом возможно перейти от президентской формы правления к правлению коллегиального органа – Совета Федерации?»

Ответ: «При условии добровольной отставки президента».

Вопрос: «Готовы ли вы выдвинуть свою кандидатуру на пост главы государства при всенародных выборах?»

Ответ: «Я не претендую на роль президента страны. Тот пост, который мне сегодня доверили – руководить Россией, да еще Россией в таком сверхзапущенном состоянии, – для меня это сверх головы, и больше мне не надо».

В Цхинвали стреляли. Здесь захватывали заложников, убивали и ненавидели. Заявление Гамсахурдиа о «негрузинских народах», проживающих в Грузии, и исторической справедливости ликвидации Южно-Осетинской области вызывало ответную реакцию. В Цхинвали были введены подразделения МВД Грузии. В ответ осетинское население начало вооружаться. Эльдар знал похожую ситуацию по Нагорному Карабаху, когда все воюют против всех, и каждый армянин становится врагом азербайджанца, а каждый азербайджанец врагом армянина, независимо от возраста и пола. Здесь началось подобное противостояние, когда каждый осетин видел в грузине врага, а каждый грузин, в свою очередь, должен был считать врагом каждого осетина. Народы, тысячу лет жившие вместе, неожиданно начали истреблять друг друга, словно мгновенно перенесясь в Средневековье. Ему пришлось за несколько дней выслушать массу кровавых историй с обеих сторон. Прибывающие сюда сотрудники центрального аппарата МВД СССР не могли ничего сделать, так как считалось, что они нарушают суверенитет свободной Грузии.

Через несколько дней уставшие, перегруженные тягостными воспоминаниями, недовольные, они приехали во Владикавказ и оттуда улетели в Москву. На следующий день Савинкин вызвал к себе Эльдара.

– Напишите подробный отчет обо всем, что вы там видели, – приказал заведующий. – Особо можете отметить роль наших командировочных, которые пытаются стоять между двумя народами и не допустить кровавых разборок.

– Там не так много офицеров из Центра, – возразил Сафаров, – поэтому нужно выводить войска МВД Грузии, заменяя их на присланные из Центра.

– Молодой человек, – сказал Савинкин, поправляя очки, – вы считаете, что у Центра мало проблем? Мы и так занимаемся всеми республиками, как пожарные, пытаемся тушить там, где горит. Зачем нужно, чтобы русские парни погибали еще и в Цхинвали?

– Пока это единая страна, – ответил Эльдар, – и дело не в том, чтобы погибали. Дело в том, что это война может перекинуться на другие регионы. Насколько я понял, в Абхазии тоже неспокойно. И они требуют выхода из состава Грузии. А в самой Грузии лидер Осетии Кулумбеков объявлен государственным преступником. А ведь он избран председателем Верховного Совета Южно-Осетинской автономной области.

– Напишите обо всем подробно, – мрачно посоветовал Савинкин, – только не увлекайтесь. Вы работаете в главном политическом штабе нашей страны. Никогда не забывайте об этом. В политическом, товарищ Сафаров, – подчеркнул он. – Старайтесь быть более объективным, но вместе с тем понимайте и конкретную ситуацию, которая складывается в настоящий момент. Южная Осетия и Абхазия объявили, что готовы принять участие во всесоюзном референдуме. А вот в Грузии референдум запрещен. Теперь понимаете? При таких обстоятельствах нельзя быть абсолютно объективным, как нельзя быть и нейтральным.

– И поэтому нужно принять сторону тех, кто выступает за Союз, – понял Эльдар.

– Во всяком случае, не тех, кто не готов к конструктивному диалогу с Центром, – ответил Савинкин. – И учтите, что это касается не только Грузии. Мы с вами отвечаем за одну шестую часть суши и обязаны предвидеть политические последствия принимаемых нами решений. А вы не просто инструктор ЦК, вы непосредственно отвечаете за партийные организации нашего Министерства внутренних дел. А это – большая армия коммунистов.

– Все понятно, – пробормотал Эльдар, выходя из кабинета.

Журин встретил его добродушной усмешкой.

– Ты у нас стал «постоянно командировочным», – сказал он. – Обычно такие инструкторы работают в строительном или промышленном отделах, когда нужно постоянно колесить по стране, проверять стройки, новые объекты. Да еще и нефтехимический отдел, который не вылезает из Сибири, где строятся новые трубопроводы. А ты у нас стал почти нефтяником. Тем более из Баку. У тебя нет настроения? Если будешь после каждой поездки возвращаться в таком настроении, лучше тебе никуда не ездить. – Журин показал на лежавшие на столе папки. – И это все тоже тебя дожидается. Придется брать работу на дом.

– Меня никто не спрашивал?

– Звонили из Баку несколько раз.

– А других звонков не было?

– Она не звонила, – подчеркнул Журин. – Если бы позвонила, я бы тебе сразу сказал.

Эльдар прошел за свой стол, взял трубку и набрал номер Светланы. В ответ раздались длинные гудки. Никто не отвечал. Он снова перезвонил, и снова никто не ответил. Он перезвонил Сергееву.

– Здравствуй, Виктор, как у вас дела?

– С приездом, – обрадовался Сергеев. – Я уже боялся, что придется выпить твою бутылку в одиночку. Как у вас там было?

– Не очень. Как везде.

– А у нас тут такое началось! Ельцин выступил и потребовал отставки президента. На следующий день против него выступили все его заместители в Верховном Совете. В общем, настоящий цирк. – Генерал уже не боялся говорить такие вещи даже по служебному телефону. В людях постепенно исчезал страх.

– Как у вас с делом Эпштейна?

– Лучше не спрашивай, – ответил Сергеев. – Там, оказывается, такие хищения, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Хотя Жора Ванилин на меня страшно обиделся, не хочет даже разговаривать. Считает, что я не имел права задерживать его родственника, не позвонив ему. Ну, я ему и рассказал про родственничка и про то, как он убил другого родственника. Пусть знает. Но ему все равно не понравилось. А с банком сейчас разбираются специалисты. Там ищут президента банка – он, оказывается, успел сбежать, как только узнал об аресте своего заместителя.

– Уголовное дело возбудили?

– Конечно. Сразу по четырем статьям.

– И обвинили Эпштейна в убийстве?

– Нет. Пока нет. Прокурор считает, что организация убийства не доказана. Он прав. У нас только косвенные улики, ты ведь сам должен понимать.

– Он уговорил Томина поехать в Пермь, – напомнил Эльдар, – и ему звонил Автандил, чтобы узнать про деньги. Можно еще проверить телефон погибшего.

– Уже проверили, – ответил Сергеев, – и там действительно последний звонок именно Леонида Наумовича. Но прокурор считает, что этого недостаточно.

– Может, еще найти убийцу, которого нанял Эпштейн?

– Это было бы совсем хорошо. Хотя Ванилин рвет и мечет. Обещал даже набить тебе морду, если встретит. Ну, ты можешь не беспокоиться, он никогда этого не сделает, пока ты работаешь в таком месте.

– От этого мне не легче. А сестра погибшего? Ты не знаешь, где она сейчас? Светлана Скороходова?

– Улетела в Швейцарию. Она очень переживала из-за всей этой истории. Кстати, звонила и спрашивала про тебя. Интересовалась, правда ли, что именно ты раскрыл убийство ее брата. Я подтвердил, что правда.

– Представляю, как она переживала, – пробормотал Эльдар.

– В общем, ты у нас молодец. Между прочим, я рассказал о твоем расследовании в обоих министерствах. Думаю, что Баранникову и Пуго тоже рассказали о твоих подвигах. Теперь они будут относиться к тебе вообще как к равному. Тем более что ты должен знать Баранникова, он ведь работал у вас в Баку.

– Да, мы хорошо знакомы, – несколько растерянно подтвердил Эльдар. – Спасибо тебе.

– Когда встретимся?

– Когда захочешь. Только не сегодня. – Он положил трубку и посмотрел на Журина.

– Она уехала, – понял проницательный Журин.

Эльдар кивнул.

– Вот и хорошо. Все к лучшему. Жена посла – это тебе не совсем обычная женщина. И ты сейчас на виду. Будет правильно, если вы не будете встречаться. Вообще с этой историей нужно заканчивать. Выбрось ее из головы.

– Откуда вы знаете, что она супруга посла? Я же вам ничего не рассказывал, – удивился Эльдар.

– Дорогой мой, я работаю в административном отделе уже столько лет. Было совсем не трудно узнать, кем является сестра погибшего Вячеслава Томина, расследованием убийства которого ты занимался с таким рвением. А узнав фамилию, сразу становится понятно, супругой какого посла она является. Уже не говоря о том, что этого мерзавца Ванилина я тоже хорошо знаю. Он отличился в Молдавии и едва не вылетел из партии. А потом его перевели сюда, так сказать, с повышением.

Эльдар ничего не ответил. Он не стал звонить из своего кабинета, а отправился в международный отдел, чтобы узнать телефоны посольства СССР в Швейцарии. Поздно вечером, уже из своего номера в постпредстве, он позвонил в посольство и попросил соединить со Светланой Игоревной Скороходовой.

– Простите, кто говорит? – спросил дежурный.

– Это из Москвы, – ответил Эльдар. – Я хочу поговорить насчет ее погибшего брата. Я расследую это преступление.

– Извините, – сказал дипломат, – но я не имею права давать вам телефон жены посла. Если вы оставите свой номер, могу передать его, чтобы она вам позвонила.

– Да, разумеется, – и Эльдар буквально пробормотал номер своего телефона.

– Кто говорит? – уточнил дежурный.

– Скажите, что Сафаров.

Потом потянулись долгие часы ожидания. Он не спал всю ночь, но так и не дождался ее звонка. Утром ушел на работу, до последней минуты ожидая, что она позвонит. Весь день был сам не свой, сдерживая себя, чтобы еще раз не позвонить в посольство. Приехал домой к восьми вечера и снова ждал. Ждал почти до двух часов ночи, а потом заснул уставший и разочарованный. Возможно, она обиделась или не хочет с ним разговаривать. Может, считала, что он не должен был находить убийцу, который оказался близким родственником. Или все гораздо прозаичнее? Она просто не может позвонить при муже? Он не знал, что и думать, но продолжал ждать. На третий день не выдержал и вечером снова позвонил в посольство. Ему ответил уже другой дипломат.

– Простите, что беспокою вас, но я хотел бы переговорить с товарищем Скороходовой, – сказал Эльдар.

– Кто говорит? – уточнил дипломат.

– Это из ЦК КПСС, – ответил Сафаров.

– Что? – изумился дежурный. – Простите, как ваша фамилия... я сейчас... конечно... обязательно.

– Дайте ее номер, – потребовал уже другим тоном Эльдар.

– Я не имею права. Извините. Я действительно не имею права. Может, соединить вас с самим послом?

– Мне нужна товарищ Скороходова, – твердо заявил Эльдар. – Запишите мой номер, и через пять минут я жду вашего звонка. – Он продиктовал номер и положил трубку. Иногда можно воспользоваться своим высоким положением. Ровно через четыре с половиной минуты ему перезвонил дежурный.

– Извините, сейчас с вами будет говорить советник нашего посольства товарищ Тимченко.

– Здравствуйте, – сразу раздался голос советника, – я вас слушаю.

– Мне нужна товарищ Скороходова. Я звоню из административного отдела ЦК КПСС. Моя фамилия Сафаров. Уже три дня не могу найти нужного мне человека. Или в вашем посольстве нет никакой дисциплины?

– Товарищ Сафаров, дело в том, что посол и его супруга сейчас находятся в Лихтенштейне, у его высочества князя. Вы, наверное, знаете, что товарищ Скороходов является одновременно послом в Швейцарии и Лихтенштейне.

– Когда они приедут?

– Сегодня вечером, часа через три. Мы обязательно передадим ваш номер телефона, – заверил его советник посольства.

Он прождал еще около часа. И, наконец, раздался звонок. Подбежал к аппарату. Поднял трубку.

– Добрый вечер, – услышал он мужской голос. – Я могу поговорить с товарищем Сафаровым?

– Слушаю вас.

– С вами говорит Николай Львович Скороходов. Мне передали, что вы звонили в наше посольство, и поэтому я вам перезвонил.

– Да, конечно, – пробормотал Эльдар. Нужно было догадаться, что на звонок из ЦК КПСС ответит сам посол. Нужно было сразу догадаться.

– Я вас слушаю, товарищ Сафаров.

– Мне нужно было сообщить вашей супруге, что расследование уголовного дела по факту гибели ее брата уже проводит городская прокуратура совместно с УВД города Москвы и нам необходимо уточнить некоторые вопросы, которые могут возникнуть в ходе расследования, – соврал он.

– Пожалуйста. Можете звонить в любое время. А почему этим делом занимается административный отдел ЦК КПСС?

– Речь идет о хищениях на сумму в четырнадцать миллионов рублей. – На этот раз Эльдар говорил правду.

– Понимаю, понимаю... Конечно, понимаю. Вы можете в любое время звонить в посольство. Если понадобится, нас обязательно найдут. По любому вопросу. А сейчас у вас какой вопрос?

– Нам хотелось бы узнать, не обращался ли товарищ Эпштейн с какими-нибудь просьбами к вашей жене.

– Нет, – ответил посол, – конечно, нет, они были не очень близки. Это такая дальняя родственная связь... Ее брат был женат на женщине, сестра которой была замужем за этим банкиром. Мы вообще с ними практически не общались и поэтому ничего не можем сказать.

«Интересно, неужели она стоит рядом и слушает всю эту лабуду? – подумал Эльдар. – Почему она не хочет взять трубку и сама со мной поговорить? Хотя зачем ей это? Так глупо, не нужно было звонить».

– Извините, – сказал он на прощание, – я все понял. Простите, что побеспокоил вас.

– Пожалуйста. Можете звонить в любое время, – любезно ответил посол, – до свидания.

Эльдар положил трубку, посмотрел на телефон и сказал:

– Вот так, что и требовалось доказать.

Ремарка

ОСОБЫЙ СПРОС НА СОЧИНЕНИЯ СТАЛИНА

На распродаже книг в научной библиотеке Томского государственного университета, сообщает «Сибинформ», пользовались особым успехом сочинения И. В. Сталина. Его «Вопросы и ответы» и «Вопросы ленинизма», стоившие в год издания по 20 копеек, продавались за 9 – 10 рублей.

Ремарка

ВЗОРВАНО ЗДАНИЕ ЛИТОВСКОЙ ТАМОЖНИ

Министерство внутренних дел Литвы сообщило, что 11 марта в районе города Шальчининкай неизвестными лицами было взорвано здание литовской таможни на дороге Вильнюс – Лида (Белоруссия). Здание, передает агентство «Балтфакс», никем не охранялось.

Ремарка

США ПРЕДПОЧИТАЮТ ЕДИНУЮ КАНАДУ

13 марта президент США Джордж Буш, встречавшийся накануне с премьер-министром Канады Брайаном Малруни, заявил журналистам, что он, разумеется, не собирается вмешиваться во внутренние дела этой страны, однако предпочел бы иметь дело с единой Канадой. Вопрос об отношении Буша к проблемам единства северного соседа США возник в связи с продолжающимися в Канаде дебатами о статусе франкоязычной провинции Квебек, стремящейся к суверенитету.

Ремарка

ПОМОЩЬ США СОВЕТСКИМ РЕСПУБЛИКАМ

Пресс-секретарь Белого дома Марлин Фицуотер заявил на брифинге: «Президент США принял решение помочь в осуществлении поставок медицинских препаратов остро нуждающимся в них Литве, Латвии и Эстонии в ответ на их просьбы и для того, чтобы продемонстрировать озабоченность США ситуацией в Прибалтике. Поставки начнутся уже на следующей неделе. Фицуотер подчеркнул, что, хотя помощь и предоставляется непосредственно прибалтийским республикам, Соединенные Штаты не стремятся к тому, чтобы это было расценено как политический шаг».