Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

Я расскажу вам эту историю так, как она произошла. Ни прибавляя ни слова, ничего не придумывая. Да это и ни к чему. Сама по себе она настолько драматична, что сочинить ее можно только в бреду. Сейчас мне даже кажется, что все произошедшее настолько невероятно, что некоторые детали я начинаю додумывать — если уж фантастика, то пусть ею и будет. Но и это зря — в жизни вероятным оказалось самое невероятное. Фатум судьбы или воля провидения, а может быть, направляющая рука Господа, в которого я начал в последнее время верить, выстроили события именно так, как они произошли. Ни больше и ни меньше.

Я расскажу вам всю историю, и только потом вы сможете все оценить полной мерой. Для этого не нужно обладать особыми качествами ума или души. Достаточно быть просто двуногим существом, которое ест, пьет, спит, размножается, поглощает кислород, выделяя углекислый газ, от избытков коего в последние годы страдает наша планета. Короче говоря, мою историю поймет самый примитивный человек, который отдает себе отчет в том, что рано или поздно разложившуюся людскую плоть отправят гнить в землю. Или, лишив червей корма, засунут в печь крематория, чтобы спасительный огонь спалил то, что ранее называлось личностью, имевшей имя и фамилию.

Нет, я не мизантроп, если вы так подумали, И не бесчувственная скотина из тех, кого в последние годы развелось слишком много. Просто я приговоренный. Тот самый приговоренный, последние часы которого уже начали отсчитывать безжалостное время. Мой срок скоро истекает. И поэтому я обязан рассказать вам всю правду — как это было на самом деле. Если вы, разумеется, готовы меня слушать.

Рассказ первый

В этот день я пришел на работу к девяти. Как всегда. И, как всегда, опоздал на несколько минут. Все точно рассчитать невозможно, а в московских пробках можно проторчать и полдня. Впрочем, у нас это не оправдание. Вот, например, Семен Алексеевич, тот никогда не опаздывает. Хотя мы живем в одном районе, почти по соседству. Может, вся разница в том, что его привозит служебная машина со специальной мигалкой, а я добираюсь на работу на своей-«девятке». Повторяю, что это не оправдание. Можно выезжать раньше и тогда вообще приезжать на десять-пятнадцать минут раньше. Правда, я до сих пор не понимаю, почему надо являться на работу раньше времени. По-моему, это полный идиотизм. Но тем не менее мы обязаны быть на службе вовремя, если, конечно, не ночью. В этом случае положены сутки отдыха.

Вы уже, наверно, догадались, где я работаю. Все правильно. Раньше я считался бывшим сотрудником Комитета государственной безопасности. Одно только упоминание этого места могло привести в ужас кого угодно. Устрашающая аббревиатура из трех букв. Когда меня брали в КГБ, я полгода ходил гордый от сознания того, что попал в сонм избранных. В такую организацию! Это было в восемьдесят третьем. Вот именно, вы правильно все просчитали. При Андропове. Слово «КГБ» тогда означало власть, силу, славу. Ну и тому подобную дребедень. Это мы сейчас так думаем, тогда «работали» другие истины, начертанные на плакатах многолюдных праздничных демонстраций, например: партия — ум, честь и совесть эпохи, а советские чекисты, как известно, составляли передовой отряд партии. Хотя, с другой стороны, известно было и другое: не все истина, что начертано на знаменах.

Я проработал в КГБ несколько лет, после чего меня перевели в девятое управление. Это было элитарное подразделение, занимавшееся охраной высших должностных лиц страны. До августа девяносто первого я успел повидать некоторых наших «высших». Зрелище, скажу честно, малопривлекательное. Скорее — мерзопакостное. На парадных портретах они выглядели такими задумчиво-мудрыми, словно только и делали, что думали о благе народа. На самом же деле были дохлыми импотентами, не способными не только мыслить, но и командовать, даже у себя дома. Жены сидели у них на шее, детишки наглели на глазах. С женами вообще проблемы были особые. По существу, мы охраняли не «члена», а его семью, в которую, кроме «самого», входила его жена, обязательно ее мама, ее родственники, дальние и близкие, дети и внуки, Причем главной в семье бывала, как правило, стерва жена, которая выматывала все жилы у нашего брата. Приходилось уже думать не об охране, а о том, как угодить очередной стерве из выбившихся в люди домработниц и ткачих.

Я к домработницам никаких претензий не имею. И к ткачихам у меня нет никакой неприязни. Но когда такую вот особу из Урюпинска перевозят в Москву и сажают на шею мне, человеку с университетским образованием, офицеру, который десять лет учился, прежде чем его допустили до охраны этой тетки и ее не самого гениального супруга, я начинал тихо звереть.

Но в августе девяносто первого все кончилось. Наше управление глупо подставилось, охрану вывели из КГБ и передали в подчинение Президента. Потом было много всякого невкусного, что нам пришлось хлебать, затем КГБ и вовсе перестал существовать. Вскоре и коммунистов запретили. Вот тогда и выяснилось, что все они дерьмо. Ни один из них на защиту своих принципов не встал, ни один не полез на баррикады. Все сидели по своим дачам и лопали свои пайки из правительственных магазинов, которые у них еще не успели отобрать. Несколько человек, правда, в тюрьму попало. Их я уважаю, у них все же были свои принципы. Пусть и непонятные для других, но все же принципы. Один даже застрелился. Меня на дачу туда повезли. Это же нужно такое учинить! Среди всех дохлятиков один герой и оказался. Да, еще маршал повесился. И несколько чиновников из окна попрыгали, словно не могли нас позвать, чтоб мы им помогли. Впрочем, думаю, что и помогли. Слишком уж они дружно из окон посыпались, как горох. Хотя я не помогал, не знаю. Может, кто-то и расскажет другую историю…

Ну, стал я служить в охране. К тому времени, когда все началось, я уже подполковника получил. Говорили, с перспективой на большее. Хотя это уже теперь в прошлом, но, может, я действительно мог бы в начальство шагнуть. Только рылом, наверно, не вышел. Да и в теннис играть не научился. Вот если бы Хозяин в шахматы играл, тогда, может, и выгорело бы с карьерой, у меня все-таки первый разряд. А Семен Алексеевич — мой непосредственный начальник. Полковника он получил, еще когда я в лейтенантах ходил. Человек он спокойный, даже флегматичный, но, главное, порядочный, не карьерист.

Забыл представиться. Меня зовут Леонидом. Мама говорила, что назвала меня в честь спартанского царя. Ей всегда нравилась эта печальная и гордая история. Все уходят из города, но триста спартанцев остались, и царь предпочел умереть, но не покориться персам. Правда, в молодости у меня были определенные проблемы. Я ведь родился, когда Гагарин полетел в космос, как раз в апреле шестьдесят первого. Представляете, как смеялись надо мной ребята в институте, считая, что я назван в честь бровастого Генсека. А он, когда я родился, вообще был никем. В нашей бывшей стране уж так повелось: если ты первый, значит, все решаешь и все можешь себе позволить. Если второй — ты ноль без палочки. Никаких у тебя прав нет. И никогда не будет. Поэтому вторые сходили с ума от зависти к первым, по возможности подсиживали их.

Второй мечтал стать первым, третий — вторым, четвертый — третьим. И так далее. Но так как первые не хотели уходить, усевшись на свои места на года и десятилетия, вторые, отчаявшись, самозабвенно интриговали и предавали их направо и налево. Но это уже о другом. А вот об имени… Я все-таки думаю, что мама действительно назвала меня в честь спартанского царя, а не смешно шамкающего Генсека, который в конце жизни уже двух слов связать не мог.

Я сидел на работе, когда раздался тот самый звонок, который все перевернул в моей жизни. Звонила моя бывшая жена. Должен сказать, что к тридцати девяти годам я успел жениться и даже развестись. Правда, едва не женился вторично, но вовремя спохватился и не совершил такой глупости. Может, потому я и опаздываю на работу, что никто меня не будит и не готовит завтраки? Но если бы мне еще кто-то готовил завтрак, я бы наверняка опаздывал не на десять, а на тридцать минут минимум.

Вообще-то Алена была неплохой женой, но несколько истеричной. Все ее раздражало, а мои постоянные ночные дежурства, особенно в начале девяностых, становились непрерывным поводом к скандалам. Она считала, что у меня есть «левая» женщина, к которой я хожу на ночь. Сколько раз она названивала мне на работу, требуя позвать к телефону! Кончилось это тем, что у меня действительно появилась знакомая, к которой я отправлялся ночевать. Потом мы поняли, что так больше продолжаться не может. И решили разводиться. К тому времени у нас подрос сынишка. Ему было шесть лет, и все эти годы я только из-за него и терпел. Но потом все как-то утряслось. Алена вышла замуж второй раз — за врача. Очень хороший парень, мы потом познакомились. И врач, говорили, толковый. Мой сынишка привык к нему, хотя никогда папой не называл. Он для него был дядя Андрей, а папой всегда оставался я. Хотя Алена злилась и требовала, чтобы он своего отчима папой называл. Так тот стал отцом его называть, но не папой. Улавливаете разницу?

Славный мальчишка. После развода прошло уже несколько лет, и сейчас он учился уже в шестом классе. Достаточно взрослый парень, чтобы соображать, что к чему. Вообще мы с ним дружили. Правда, виделись нечасто. Аленка сильно комплексовала, поэтому я не настаивал. Главное, что парень рос самостоятельным и толковым человеком, а это со стороны мне было заметно. Звали нашего сына Игорем, в честь отца Алены, умершего незадолго перед рождением внука. Хороший мужик был. Мы с ним друг друга неплохо понимали. Вполне приличная семейка могла быть, если бы не скандалы моей жены и мое нежелание долго их терпеть. Теперь же меня интересовало, как она живет с Андреем. Неужели и с ним постоянно ругается? Но у сына я никогда не спрашивал, неудобно все-таки влезать в чужую жизнь. Да и при сыне не хотелось выглядеть таким рохлей: потерял жену, а все еще интересуюсь. Но, видимо, Андрей оказался действительно неплохим мужем. У них родилась девочка, единоутробная сестренка моего сына. Именно единоутробная. Я не ошибался. Почему-то о таких детях часто говорят, что они сводные брат и сестра. Ничего подобного. Сводные — это когда вообще чужие. Каждый пришел со своим ребенком в семью. А единоутробные — родные по матери. Если по отцу, то единокровные. Мне эти тонкости один филолог объяснил, мой самый лучший друг. В отличие от меня он никогда не был женат принципиально. Считал, что семья сковывает творческие силы человека. Его звали Виталиком, и мы обожали сражаться за шахматной доской. Правда, он меня здорово обставлял. У него мастерский норматив, а у меня только первый разряд. Но иногда партии бывали чертовски увлекательные.

Виталик вообще не от мира сего — специалист по древнерусской литературе. Вы представляете, в наше время иметь такую профессию? Он получает раз в пять меньше меня, хотя уже давно защитил кандидатскую и пишет докторскую. Но, видимо, доктора наук нужны в нашей стране меньше, чем мои накачанные бицепсы охранника. Поэтому я, подполковник службы охраны Президента, получаю больше пяти докторов наук. И никто не видит в этом ничего оскорбительного.

В общем, в тот день позвонила Алена. Когда она начинала плакать, я ничего не мог понять и всегда терялся. На сей раз она не плакала. В ее голосе появились какие-то неизвестные мне нотки. Я чувствовал, что она едва держит себя в руках. И это тоже на нее очень не похоже. Обычно она не сдерживалась. Обычно она сначала кричала, потом ругалась, потом плакала, потом снова ругалась. И так, пока не доказывала свою правоту. Но в этот день она не кричала.

— Леня, — сказала она незнакомым тихим голосом, — нам нужно срочно встретиться и поговорить.

Странно, что она вспомнила, как называла меня раньше. Последние годы перед разводом она называли меня либо полным именем, либо по фамилии, когда очень злилась. Впрочем, мою фамилию она поменяла сразу, как только мы развелись.

— Что-нибудь случилось? — догадался я.

— Случилось, — отвечает она, — я хочу, чтобы ты тоже знал. Все-таки ты его настоящий отец.

— Что с Игорем? — завопил я, уже плохо соображая.

— Пока ничего. Но врачи подозревают… — Она ничего не сказала, потом как-то странно всхлипнула и попросила: — Ты можешь приехать?

Таким голосом она меня в жизни ни о чем не просила. Если бы она так всегда разговаривала со мной, мы бы никогда не развелись.

— Приеду. Прямо сейчас приеду. Ты где находишься?

— Я… — Она искала и не находила слов. Может, поняла, если назовет больницу, я все пойму. — Приезжай к нашему дому, — сказала она, — мы сейчас с Андреем приедем.

Значит, дело совсем плохо, если они вместе с Андреем приедут, понял я. Уже плохо соображая, бегу к Семену Алексеевичу с просьбой отпустить меня. Сообразив, что у меня дома что-то случилось, он молча кивнул головой. Вот за такие вещи мы его и уважали. Он всегда молчал, когда нужно, и говорил очень редко. Всегда по делу. Теперь он даже не спросил, когда я вернусь.

Я бросился к машине и едва не стукнул свою «девятку», когда выезжал со стоянки. А потом, выжимая из автомобиля все возможное, гнал к дому моей бывшей жены. Уходя, я оставил им свою квартиру, а сам снимал комнату. Потом, правда, Семен Алексеевич выхлопотал мне двухкомнатную, в которой я жил один, как король. Все девицы, которые иногда появлялись в моей огромной квартире, изумлялись ее величине — она вполне могла сойти за пятикомнатную в «хрущобах».

Я домчался на место через пятнадцать минут, хотя обычно дорога занимала минут тридцать — тридцать пять. На трассе многие сотрудники ГАИ знали меня в лицо, поэтому-то мне и удалось проскочить так быстро. Когда я приехал, их еще не было у дома. Я в нетерпении кусал губы, гадая, что именно могло произойти, но уже тогда понимал, что просто так Алена мне бы не позвонила.

Они приехали еще через пятнадцать минут. Я бросился к машине. В автомобиле, кроме Андрея и Алены, никого не было.

— Где Игорь? — заорал я не своим голосом.

— Он дома, — ответил Андрей, и я обессиленно прислонился к машине. Честное слово, я предполагал самое худшее…

— Успокойся, — сказала Алена, выходя из машины. Она, видимо, поняла мое состояние. Ведь если разобраться, у меня, кроме них, никого не было. Ну, может, еще Виталик. И больше никого — на всем белом свете. Знакомых много, есть даже такие, которых по привычке называю друзьями. Есть женщина, с которой я встречаюсь последний год. Но по-настоящему близких людей у меня не так много, это я отчетливо понял именно в тот момент у машины.

— Что случилось? — спрашиваю я, а на мне уже лица нет. Только белая маска.

— Игорь заболел, — коротко ответила Алена. Вообще она стала какой-то другой. Или я раньше ее не видел. Более четкая, более собранная, что ли. Почему я раньше не замечал, что она выросла? Мы ведь поженились, когда ей еще двадцати не было.

— Как это заболел, — не понял я, — чем заболел? Почему он дома? Где вы были? Откуда ты мне звонила?

— Нам показали результаты анализов, — твердо сказала она. — У него… — Она отвернулась, кажется, всхипнула. Но сразу взяла себя в руки. Господи, неужели должна была случиться такая трагедия, чтобы она из истеричной бабы превратилась в настоящую женщину? — У него… — Она снова не смогла найти подходящего слова. — В общем, его нужно срочно на Полное обследование. Очень срочно. Врачи считают, что ему можно помочь, если все сделать достаточно быстро. У него непорядок с сердцем.

Она ответила на все мои вопросы. Почти на все.

— Где Игорь? — спросил я.

— Дома, наверху, — она кивнула головой. Забыл сказать, что, пока мы говорили, Андрей отошел в сторону. Да, очень хороший парень, хотя и рыжий. Почему Алене понравился рыжий? Хотя я тоже не очень черноволосый. Волосы у меня русые, сейчас больше седые. Ну мне и лет побольше, чем Андрею.

— У него плохо? — спрашиваю я, чтобы больше не говорить на эту тему.

Она кивает головой и снова молчит. Черт возьми, я даже не думал, что она может так измениться. И всего за несколько лет. Она отвернулась в сторону, наверное, пыталась собраться с мыслями. К нам подошел Андрей.

— Мы уже все решили, — твердо сказал он, — мы продадим нашу квартиру и переедем к моей маме. На эти деньги мальчика можно повезти за границу. Они говорят — лучше в Германию или в Швейцарию. Можно в Израиль, сейчас там много хороших врачей, у меня немало друзей уехали туда.

— Как это квартиру? — спрашиваю я, ничего не понимая. — Ты будешь продавать квартиру? Вы переедете к маме?

— Вообще-то это твоя квартира, — смущенно говорит Андрей, — если ты не будешь возражать, конечно.

Он хочет продать квартиру, в которой живет, в которой успел сделать ремонт, поменять всю мебель, прожить с женой несколько лет. И в которой родилась их девочка. Продать, чтобы спасти моего сына. Представляете, каким подлецом я окажусь, если вдруг начну отказываться.

— Но почему продать? — все еще не понимаю я.

— Обследование очень дорогое. А если назначат полный курс лечения, это вообще большие деньги, — тихо проговорил Андрей. — Ты не думай, я все свои сбережения отдам. Машину продам. Но у меня много нет, ты ведь знаешь, мы все в ремонт ухнули. И мебель новую купили.

— У вас ведь трехкомнатная квартира, — машинально говорю я, — много не дадут.

— У нас четырехкомнатная, — возражает Андрей, — хорошая квартира. Я ведь тебе объяснил, что все деньги на ремонт ушли. Помнишь Варвару Николаевну, вашу соседку? Мы ее двухкомнатную квартиру у сына купили, когда она умерла. А потом из двух квартир сделали одну.

— Кто купил? — спрашиваю я, все еще ничего не соображая.

— Мы купили, — он даже в этот момент не говорил, что это он купил. Как он мог купить квартиру? Откуда у врача, пусть даже такого опытного, как Андрей, могло появиться столько денег?

— Я дачу свою продал, чтобы купить их квартиру, — поясняет он, словно извиняясь. И он еще спрашивает моего разрешения!

— Подожди, — говорю я решительно, — почему ты должен что-то продавать? Продам я. У меня большая квартира. За мои две комнаты дадут больше, чем за ваши четыре. У меня в центре, в самом центре. Да еще в таком здании. За нее столько денег дадут, что я пять квартир купить смогу, — говорю и понимаю, что ничего не выйдет. Никто мне не разрешит продавать квартиру в таком доме. Это ведь почти что ведомственная квартира. И получил я ее недавно. Если даже плюну на все и продам, то нужно уходить с работы. Да еще могут действительно не разрешить. Я ведь ее даже не приватизировал.

— Нет, — говорит Алена, поворачиваясь к нам, — ничего ты продавать не будешь. Мы уже все решили. И вообще, я позвонила тебе, чтобы ты все знал. Андрей настоял, чтобы я позвонила и сказала тебе все. А помощь твоя нам не нужна.

Опять она стала превращаться в стерву, которую я так ненавидел.

— Подожди, — говорю я, чувствуя, как начинаю звереть, — при чем тут моя помощь? Я обязан помочь своему сыну. И никто тебя не спрашивает. Ты вообще помолчи, пока мужчины говорят.

— Вот видишь, — говорит она, обращаясь к Андрею, — я же тебе говорила, что ничего ему не нужно рассказывать.

— В общем, так, — я действительно начинал заводиться, — сейчас я иду к сыну и забираю его на сегодняшний день. А завтра мы с Андреем будем думать, что нам дальше делать. Что бы ты сейчас мне ни сказала, я все равно сделаю по-своему. Ты меня поняла?

Она, видимо, поняла. Она знала этот мой взгляд, когда я начинал звереть. Я вообще-то был человеком терпеливым, но, когда она меня заводила на полную катушку, я срывался с цепи и начинал все крушить. Говорят, что в этом виноват мой знак. Знак Овена. Знак барана, упрямого и злого. Еще говорят, что они очень работоспособные и талантливые. Насчет первого, наверное, правильно, а вот насчет второго… У меня никаких особых талантов не проявлялось. Нельзя же считать первый разряд по шахматам особым достижением.

Она замолчала, так ничего мне и не сказав. Только когда я пошел к подъезду, она вдруг громко сказала, как будто я был полным идиотом:

— Не говори ему ничего. Он ничего не знает. Вот почему я с ней развелся. Неужели она думает, что я такая бесчувственная скотина? И прямо сразу начну обсуждать с ребенком эту тему? Я ничего не ответил, вошел в подъезд и направился к лифту.

Я этот день на всю жизнь запомнил. Потом у меня много тяжелых дней было. Очень тяжелых. И вообще все началось именно в этот день. Но первый день я запомнил из-за сына. На службу я даже не вернулся. Позвонил Семену Алексеевичу, что-то промямлил. И весь день провел с сыном. Я смотрел на него и замечал сходство со мной, двенадцатилетним. Я видел, как он смеялся, как хмурился, видел, как он разговаривал. Я следил за ним и понимал, что могу его потерять. Наверно, в какой-то момент он уловил мой взгляд и, удивленно посмотрев на меня, вдруг очень тихо сказал:

— Ты сегодня какой-то не такой.

— Какой? — спросил я. Хорошо, что я не женщина, срываться не умею, но голос у меня все равно дрогнул.

— Не такой, — сказал он и больше ничего не стал объяснять. А я побоялся спрашивать. У моего терпения тоже есть какой-то предел. Целый день мы были вместе. Если попросить меня рассказать, что именно мы делали в этот день, я наверно, не смогу. Да и какая разница! Мы были вместе в тот день. А это самое важное! Вечером я отвез его домой. Когда он выходил из машины, я чуть наклонился, чтобы его поцеловать. Но мы никогда раньше не целовались на прощание. Каким идиотом я был! Просто кретином! Я сдержался усилием воли, и он вышел из машины, кивнув, как всегда, мне на прощание. И пошел в подъезд. А я застыл, наклонившись, и заставил себя улыбнуться. Он ушел, а я все еще сидел в дурацкой позе. И точно знал, что найду деньги на его лечение. И на его операцию, если она все-таки понадобится. Точно знал, что сделаю все, что смогу.

Эпизод первый

Утром, проснувшись с тяжелой головой, он с досадой вспомнил, что это результат вчерашней вечеринки. «Нельзя напиваться до такой степени», — раздраженно подумал Резо. Голова раскалывалась от боли, как будто по ней били, как по мячу, одновременно со всех сторон. Кажется, вчера они сначала выпили коньяк, потом с девочками в баре пили текилу. Что было потом, он плохо помнил, но, кажется, потом они пили водку, заедая ее какими-то экзотическими фруктами. Кто-то из девушек захотел шампанского… Лучше не вспоминать, голова болела еще сильнее. Многие предлагают рецепты мгновенного выздоровления после любой пьянки. Одни советуют пить квас, другие предлагают опохмеляться стаканом водки. При одной мысли о спиртном его начинало мутить. Нет, спиртного на вчера было вполне достаточно.

Из столовой донеслось чье-то непонятное мычание. Резо удивленно прислушался. Кажется, девочек они к себе не привозили. Кто это может быть? Он встал и, пошатываясь, прошел в столовую. Так и есть. Никита спал на полу, положив под голову подушки, взятые с дивана в гостиной, и прикрывшись его халатом. Здорово они вчера перебрали. Свинство!

— Никита, — позвал товарища Резо, — вставай, уже полдень.

Тот крякнул, раскрыл затекшие веки, взглянул мутными глазами на Резо и снова прикрыл веки.

— Вставай, — лениво повторил Резо, — поздно.

Никита с трудом приподнял голову. Потом, опираясь на руки, сел, прислонившись к креслу. Сказал, весело скалясь:

— Здорово погудели.

Резо с отвращением посмотрел на друга. Никите шел тридцать второй год, конечно, в таком возрасте все кажется прекрасным. Небольшого роста, из тех крепышей, которые невольно внушают уважение, он был сильным, ловким, подвижным малышом. Вместе они работали уже несколько лет, их туристическая компания, занимавшаяся не только туризмом, но и разного рода посредническими услугами, процветала. На счету компаньонов скопились довольно солидные деньги.

Резо, разменявший тридцать шестой год, не без оснований слыл красивым мужчиной — высокий, с шапкой густых черных волос без признаков седины, с пышными усами, он был типичным представителем Востока. Впечатление от его внешности немного портили выпирающий живот, появившийся несколько лет назад, и расплывшиеся щеки.

Впрочем, эти детали удачно работали на удобный для него образ «чайника», приезжавшего с юга, которого легко «обштопать». Многие попадались на эту удочку, не зная, что у Резо красный диплом Московского института международных отношений и что он несколько лет уже успел проработать за рубежом в качестве дипломата, представлявшего бывшую нашу общую страну.

В середине восьмидесятых в МИД пришел Шеварднадзе, и число грузин, которые могли занять ответственные дипломатические посты, было резко ограничено. Шеварднадзе более всего не хотел, чтобы его обвинили в землячестве. И поэтому некоторые из его помощников даже переделывали грузинские фамилии на русские. Однако Резо Гочиашвили добросовестно отработал в МИДе до конца восьмидесятых, пока не понял, что пора уходить. Он ушел на год раньше министра и начал с организации туристического бизнеса в ту европейскую страну, с которой у него существовали самые надежные связи. Тогда, в конце восьмидесятых, это было еще невероятно. Советские люди начали впервые познавать вкус заграничных поездок. И Резо быстро развернулся, сумев организовать свой бизнес. Уже к середине девяностых он был вполне состоятельным и состоявшимся человеком.

Правда, когда уезжала жена и дети, он позволял себе устраивать загульчики, обычно по субботним вечерам, чтобы успеть прийти в себя до понедельника и появиться в офисе в рабочем состоянии. Раньше такое было невозможно, жена неотлучно находилась в Москве, не помышляя о поездках в Тбилиси, где сначала к власти пришел Гамсахурдиа, потом началась гражданская война, а затем грянул период нестабильности. И лишь когда положение отчасти наладилось, он разрешил жене и детям выезжать летом в Тбилиси, повидаться с родителями, сумевшими выжить в это непростое время. Отец жены не только выжил, но и стал членом правящей партии Союза граждан Грузии, поддерживающих курс Шеварднадзе. Резо не очень жаловал бывшего министра, полностью провалившего, по его мнению, работу МИДа и сдавшего все позиции. Но это была личная точка зрения Резо. В Тбилиси же Шеварднадзе делал невозможное, балансируя на грани различных интересов и медленно, очень осторожно выводя страну и свой народ из кризиса. Здесь ему не было равных, и это Резо признавал.

Он снова взглянул на Никиту. Неужели у него все в порядке?

— У тебя голова не болит? — подозрительно спросил он.

— Нет, не болит, — весело ответил Никита. — Ведь здорово гульнули, а?

— Что здорово-то?

— Да весело было, — восторженно продолжал Никита. — На что ты серьезный товарищ, но даже ты петь захотел. Хотя вместо этого просто орал диким голосом.

— Я петь захотел? — удивился Резо. — Ничего не помню. А где девочки?

— Мы же к ним поехали. И шампанское взяли. А потом ты всех облил из бутылок, и мы уехали. Уже утром.

— Я их облил шампанским? — не поверил Резо. — Когда это было? Ничего не помню.

— Конечно, не помнишь. Ты вчера сколько те килы выпил? Не считал. А я посчитал. Одиннадцать рюмок. И коньяк, мы с тобой до этого пили. Вспомнил теперь?

— Ничего не помню, — поморщился Резо. Голова по-прежнему болела нещадно. — Слушай, Никита, у тебя, наверно, печень и башка устроены как-то не так. Бочку выпьешь — и все помнишь. И как ты только умудряешься так держаться?

— А вы, грузины, значит, мало пьете? — обиделся Никита. — Ты сколько вина выпил в прошлом году, когда твои земляки приехали? Не считал? А я посчитал. Две бутылки выпил и полез за третьей.

— Вино — это вода. Источник силы. А ты водку как воду пьешь, — рассудительно сказал Резо. — Ну, вставай-ка, уже поздно. Хорошо, что жены нет дома. А то бы она нас выставила давно. Ты почему завалился в столовой? Пошел бы в гостиную на диван. Или в мой кабинет. Зачем сюда-то пришел?

— Кухня рядом была, — пояснил, улыбаясь, Никита. — Ты же меня вчера в лифте чуть не убил. Я хотел домой ехать, а ты в меня вцепился и не пускаешь. Потом на лестничной клетке орал, что не отпустишь никуда.

— Ничего не помню, — вздохнул Резо.

— Ясно, не помнишь. Кричал как резаный. Всех соседей разбудил. Я поэтому к тебе и зашел, чтобы успокоить. Да ты еще нацелился принять, я тебя не пускал на кухню. Ты клялся, что у тебя в холодильнике еще три бутылки текилы.

— А почему я в баре не взял, в своем кабинете?

— Откуда я знаю. Я поэтому подушки и принес сюда, чтобы здесь вход на кухню охранять. А потом ты прямо в одежде свалился и заснул. Ну и я решил, что немного полежу перед уходом. Ты чего так головой качаешь? Болит? Пойдем на кухню, я тебя научу, что нужно делать, чтобы голова не болела.

— Только я пить больше не буду, — предостерегающе поднял руку Резо.

— Чудак-человек, — усмехнулся Никита, — кто говорит про выпивку? Подожди немного, я тебе покажу, что нужно делать.

— Только быстро показывай, — сказал Резо, — я еще не брит и не одет. А в час дня должна прийти Надя.

— Много ты о ней вчера думал, — засмеялся Никита, — нужно было вчера ее с собой взять, так бы не напился. — Он поднялся на ноги и пошел в кухню. — Она на тебя хорошо действует.

— Ты же знаешь, у нее муж есть, — напомнил Резо. — Как я ее могу ночью куда-нибудь увозить? Скандал будет.

— Ты с каких пор стал скандалов бояться? А в четверг, когда выставил этого нахала, ты ничего не боялся.

— Наглый дурак разошелся. Начал права качать. Они хотели именно в ту гостиницу, которую заказывали из Лейпцига. А как я могу поместить их в этот отель, если идет конференция и все места уже заняты? Я поэтому и перевел их в другой отель, получше. Так он полчаса орал, что я нарушил договор. Я долго его слушал, только потом выставил за дверь. Ничего, больше к нам не придет.

— Ты нам так всех клиентов распугаешь, — крикнул Никита, открывая холодильник. — Где у тебя лед?

— Я тебе сказал, что ничего пить не буду, — недовольно буркнул в ответ Резо, отправляясь в ванную комнату. — Лучше приму таблетку аспирина.

— Ты про запрос не забыл? — спросил Никита. — Завтра ответ должен прийти. Насчет паспортов.

— Группа в Швейцарию? Нет, не забыл. Только они все равно визы сразу не дадут. Будут проверять несколько дней. Сколько ни прошу — ничего не помогает. А там еще все номера паспортов подряд идут. Я в УВИР написал, пусть разберутся, как такое произошло. Ничего мне не наливай, — крикнул Резо. — Я иду в ванную. Понял? Ничего пить не стану.

— Все будет готово через двадцать минут, — успокоил друга, появляясь в холле, Никита. — Давай быстрее заканчивай, а то действительно придет Надя, и мне придется принимать ее вместо тебя. Кстати, я не отказываюсь. Когда она тебе надоест, скажешь мне.

— Иди ты к черту! — разозлился Резо, залезая под душ.

Через десять минут он вышел из ванной и направился в спальню, чтобы переодеться. Еще через несколько минут он громко позвал Никиту:

— Иди сюда!

— Чего тебе? — спросил Никита, входя в спальню.

В спальне никого не было.

— Кончай хохмить, — недовольно заметил Никита, направляясь в небольшую комнатку рядом, служившую гардеробом супруги Резо. И там никого не было. Никита открыл стенной шкаф. Здесь тоже пусто.

— Ты где? — разозлился Никита.

— Не нашел, — довольным голосом сказал Резо, открывая дверь. В гардеробе было небольшое углубление, служившее ранее шкафом, а теперь закрытое дверцей с обоями в виде глухой стены.

— Здорово, — засмеялся Никита. — Зачем тебе этот шкаф?

— Любовниц прятать буду от жены, — засмеялся Резо. — Она еще не знает про него. Я ремонт в спальне уже после ее отъезда закончил. И вообще никто не знает, кроме тебя. Заходишь туда и закрываешь изнутри дверь. Ни единая душа не найдет. Здорово, а?

— Что, действительно для любовниц придумал?

— Да нет, конечно. Бумаги там можно держать, деньги. Как надежный сейф, никто о нем не знает.

— Ну и правильно. Только жене не говори. А то она своих любовников там прятать будет.

— Ты на эту тему лучше никогда не шути, — серьезно посоветовал Резо. — У нас таких шуток не понимают и не любят. Мужчина может делать все, что угодно. Это его право. Если есть деньги и силы — обеспечивай семью, а сам гуляй как хочешь. Но не в ущерб семье. Но это касается только мужчины. Жене о таком и подумать нельзя. На Кавказе женщина изменять не имеет права. У нас такие вещи не прощают.

— Но ты же сам изменяешь ей с чужими женами, — возразил Никита.

— Это проблема их мужей, — серьезно сказал Резо. — Но нельзя говорить об этом мужчине в лицо. Честь мужчины — это его самое большое богатство. Если женщина умная, она никогда не позволит, чтобы мужчина даже помыслил о чем-то подобном. Один мой друг, профессор, доктор наук, когда ему говорили о равенстве полов, долго слушал, внимательно, а потом сказал: «Все правильно, дорогой. Мужчина и женщина равны. Абсолютно равны. Полностью равны. Это как форточка в обе стороны. Только когда мужчина изменяет, он плюет из своей форточки, а когда женщина, то в свою. Вот и все равенство».

— Ты у нас философ, — криво улыбнулся Никита. — Ладно, выходи из своего шкафа, посмотри, что я для тебя приготовил.

И тут позвонили в дверь.

— Это Надя, — крикнул Резо, — подожди, я спрячусь. Ничего ей не говори. Пусть сама попробует найти. Только скажи, что я дома. И не подсказывай, где меня искать.

— Не беспокойся, — улыбнулся Никита. Они не могли даже предполагать, что это был их последний в жизни разговор.

Никита пошел к дверям. И даже не посмотрев в «глазок», открыл двери. На пороге стояли двое незнакомцев.

— Это квартира Резо Гочиашвили? — спросил один из них.

— Да, — кивнул Никита.

— А вы, очевидно, его компаньон? — спросил другой.

Никита не успел даже удивиться. Он только кивнул, когда человек выхватил пистолет с глушителем и дважды выстрелил. Никита отлетел в сторону, успев лишь вскрикнуть. Незнакомец подошел к нему и, подняв пистолет, выстрелил третий раз, в уже мертвое тело. И только потом обернулся. В комнату входили еще несколько человек.

— Быстро, — приказал первый, — найдите хозяина.

Резо стоял в шкафу, когда послышался крик Никиты, стук падающего тела и быстрые шаги незнакомцев. Он видел сквозь щель в зазоре между дверью бывшего шкафа, куда он влез, и стеной, как в спальню ворвался незнакомец. Пистолет в его руке не оставлял никаких сомнений в намерении. Резо замер, стараясь не дышать. Незнакомец шагнул в гардероб, постоял около него секунду, показавшуюся Резо вечностью, и, повернувшись, пошел к зеркальному шкафу в спальне. Резко открыл шкаф, толкнул костюмы. Наклонился, чтобы взглянуть внутрь. В комнату вошел кто-то еще невидимый. Был слышен только голос.

— Где он? — спросил вошедший.

— Его здесь нет.

— Ищите. Он должен быть дома. Найдите его. Он, наверное, услышал выстрелы и спрятался. И принеси сюда труп его компаньона. Чтобы у дверей не лежал.

— Сейчас, — поспешил исполнить приказ незнакомец.

«Труп, — услышал потрясенный Резо. — Они убили Никиту. Убили, как только он открыл им дверь. Ничего не спрашивая, ничего не говоря. Значит, они пришли сюда, чтобы убить и меня. Но почему они решили нас убить? Кто они такие? Откуда взялись?» Он боялся дышать, опасаясь, что убийцы услышат шум его дыхания. Он почувствовал, как пот льется со лба и падает на грудь, но даже не пошевельнулся, словно находившиеся в другой комнате незнакомцы могли услышать даже такой слабый звук.

— Его нигде нет! — крикнул кто-то.

— Он в доме, — сказал тот, кто распоряжался ими. Этот характерный голос Резо никогда не забудет. — Мы следили за домом. Он никуда не выходил. Значит, где-то прячется. Переверните все шкафы, все столы — и найдите непременно.

— Мы все посмотрели, — возразил первый голос.

Два типа втащили в спальню какой-то мешок. Резо перевел взгляд на то, что они тащили, и едва не вскрикнул. Он узнал брюки и ботинки Никиты. Его переложили на простыню и втащили в спальню как какой-то ненужный груз, оставив тело на полу. Резо замер, чувствуя, как дрожат ноги. Он увидел наколку на кулаке одного: из убийц. Синее солнце с разбегающимися лучами. И длинная черта горизонта, больше похожая на шрам.

— Посмотрите в спальне, — крикнул кто-то, — может, он под кровать залез.

— Да нету его здесь, — разозлился неизвестный с наколкой, наклоняясь под кроватью. Потом повернулся и зло сказал своему напарнику: — Не хотят признаваться, что не заметили, когда этот вышел из подъезда. Теперь из-за них мы должны торчать тут.

Второй убийца вошел в гардероб, тронул вещи висевшие на вешалках. Почему-то понюхал рукав одного платья.

— Дорогими духами пахнет, — зло бросил он, обращаясь к тому, кто остался в спальне. — Приезжают сюда «черножопые», квартиры покупают в центре и жиреют, суки. А попробуй тронь кого-то, сразу защитников найдут. Я бы их всех давил, как клопов.

— Этот уже не найдет, — успокоил его напарник, — если даже сегодня не возьмем, он все равно покойник.

— И денег нигде нет, — пожаловался первый, выходя наконец из гардероба, — куда они свои баксы прячут? Я и по шкафчикам посмотрел. Только мелочевка. А квартира богатая, деньги должны быть.

— Тише, — шикнул напарник, — а то услышат. Сам знаешь, что бывает за такие дела.

— Его нигде нет! — крикнул он. И в этот момент в дверь позвонили.

— Наверное, торчал у соседей, сука, — зло бросил кто-то из убийц, выбегая из спальни. Видимо, их было четверо или пятеро. Они тихо совещались о чем-то в холле. До Резо долетали только обрывки фраз. Он с нарастающим ужасом понял, кто мог позвонить в это время. Это пришла Надя. Он даже открыл рот, чтобы крикнуть, предостеречь ее. Но вместо этого стоял как заговоренный, не в силах даже пошевелиться. В дверь снова позвонили.

«Уходи, — молил он про себя женщину, — уходи отсюда, убегай». Но она позвонила в третий раз. Кто-то из убийц подошел к двери и открыл ее. Резо замер, прислушиваясь.

— Здравствуйте, — удивленно сказала Надя, — а где Резо?

— Его нет дома, — ответили ей, — вы к нему?

— Да, у меня к нему дело, — ответила Надя. «Уходи, — молил ее Резо, — только не входи в квартиру. Только не входи».

— Можете его подождать, он скоро придет, — услышал Резо.

— А он ничего не просил передать? — Она все еще не входила в квартиру. У нее все еще был небольшой шанс.

— Нет. Но говорил, что должен скоро прийти. Просил подождать.

— Да, конечно. А вы его знакомый? Он мне о вас ничего не говорил.

Она, очевидно, вошла в квартиру. И в этот момент дверь захлопнулась. И Резо сразу услышал женский крик:

— Кто вы такие?! Что вам нужно?!

У нее, наверное, вырвали из рук сумочку.

Она конечно, сопротивлялась, но пока было тихо.

— Дешевка, — тусклым голосом сказал мужчина, — ты его любовница?

— Уберите руки! — гневно воскликнула она, все еще не сознавая до конца, что тут происходит.

— Когда вы должны были с ним встретиться? — спросил резкий голос главного. Резо теперь узнавал его.

— Не знаю. Отпустите, — почти кричала она, — вы делаете мне больно. Отпустите! — Видимо, кто-то из нападавших переусердствовал, выворачивая ей руку.

Резо вспомнил все, что он говорил несколько минут назад о чести мужчины. Он хотел выскочить, заступиться за женщину, которая пришла к нему в дом, была близка с ним. Но какой-то дьявольский голос внутри отговаривал его. Этот голос труса и подлеца советовал ему отсидеться, переждать, пока незнакомцы уберутся. Один и без оружия он ничего не сможет сделать против четверых или пятерых вооруженных убийц. Профессиональных убийц, которые пришли сюда именно за его головой.

Воспитанный на рыцарском отношении к женщине, всегда готовый вступиться за слабый пол, он был настоящим мужчиной лишь до тех пор, пока ему не выпало вот такое испытание. Он не выдержал его, дрогнул. Его совесть подсказывала ему: выйди и достойно умри. Покажи мерзавцам, как умирают настоящие мужчины. Но другой голос продолжал командовать: затаись и молчи, убийцы скоро уйдут. Ты все равно не сможешь ей помочь. Он успокаивал себя тем, что хотя бы поможет в розыске убийц. В тысячные доли секунды в его мозгу возникали тысячи доводов, оправдывающих трусость. И он, скованный животным страхом, утратил способность слушать голос совести. Он стоял и слушал.

— Я ничего не знаю! — крикнула женщина. — Отпустите меня, мерзавцы, негодяи, подлецы!

— Спокойно, — посоветовал главный. Он один все еще обращался к ней на «вы». — Не нервничайте так. Нам необходимо выяснить, где находится хозяин квартиры.

— Я не знаю, — призналась женщина. Видимо, предводитель группы сделал знак, чтобы Надю отпустили. Резо расслышал, как она прошептала «спасибо».

— Где он может быть? — снова спросил незнакомый голос.

— Не знаю. Я действительно не знаю. Мы договаривались встретиться. А кто вы такие? Вы из милиции?

— Почти, — ответил ее страшный собеседник. — Значит, он должен прийти сюда? Или вы должны были встретиться с его компаньоном?

— Не говорите гадостей, — разозлилась она. — Ни с кем я не должна была встречаться, в вашем грязном понимании этого слова. У меня деловая встреча.

Раздался громкий удар пощечины. Резо вздрогнул. По лицу его сбегали крупные капли пота. Он стер их судорожным движением руки, жадно вслушиваясь в то, что происходило в холле его квартиры. Подленький чертик, сидевший где-то в темном уголке его души, даже радовался, что он сумел вот так ловко обмануть ворвавшихся в дом убийц, надежно спрятаться от них. Слабенький голос совести заглушал оглушающий страх и нечеловеческое, почти животное желание — жить, спастись.

— Сука, — лениво сказал предводитель, переставший играть в интеллигента, — ты еще будешь мне врать.

Очевидно, они снова схватили ее, так как опять раздалось ее жалобное восклицание.

— В воскресенье днем у него на квартире, видите ли, должно состояться деловое свидание, — продолжал убийца. — Так я тебе и поверил. Где он — спрашиваю я тебя?

— Не скажу, — с отвращением прошептала Надя.

Резо повернул голову. Воздух или волнение заложило правое ухо. Он стал слушать левым, тяжело дыша, ловя себя на мысли, что задыхается, но не от недостатка воздуха, а от ощущения надвигавшейся беды, от ужаса и кошмарности всего происходящего.

— Скажешь, — пообещал неизвестный, — ты все скажешь. И зачем пришла. И где он сейчас находится. И когда сюда придет. Хотя можешь и не говорить. Раз такая сучка, как ты, заявилась сюда, значит, скоро и кобель притащится. Ждать придется недолго.

И в эти минуты с женщиной что-то произошло. Может, она действительно любила его и решила, что сможет спасти Резо своим безумным поступком. Но скорее всего женская интуиция подсказала ей, что негодяи, схватившие ее, не дадут ей уйти живой из этого дома. Это она, наверное, прочла в глазах своих мучителей. И, рванувшись изо всех сил, она освободила руку и с силой пропахала своими острыми ногтями лицо одного убийцы, другого ударила ногой в живот и, очутившись на миг на свободе, побежала к окну — по паркету процокали ее каблучки.

— Помогите! — крикнула она, стукнув кулаком по стеклу.

— Не стрелять, — бросил главный своим характерным, с хрипотцой, голосом. Он мгновенно понял, что пули могут попасть в стекло, что привлечет внимание прохожих. Она тоже поняла, чего именно он боится, и, развернувшись к нему лицом, прильнула всем телом к окну, словно это была ее самая надежная защита. Это было большое окно в гостиной. Большое и крепкое стекло, которое она не смогла бы разбить кулаком. Модная металлопластика, с накачанным между стеклами вакуумом.

— Отойди от окна, — сказал главный.

— Нет, — тяжело дыша, ответила женщина.

— Отойди от окна, — снова повторил главный.

Видимо, в такие моменты жертвы читают свой приговор во взгляде насильника. Он уже понял, что она не в силах разбить стекло, и открыл рот, чтобы приказать оттащить ее от окна. И именно в эту секунду она рванула ручку на себя — окно открылось. Уж такая это конструкция. Разбить одним взмахом руки — ни за что не разобьешь. Но зато открывались они мгновенно, не то что вечно западающие и заклинивающие деревянные окна. Теперь окно было открыто, и преимущества оказались на ее стороне.

— Отойди от окна, — прохрипел в третий раз главный, раздосадованный своим поражением.

— Помогите! — j — свешиваясь вниз, закричала женщина.

— Тащите ее! — рассвирепел убийца. К ней бросились сразу три или четыре человека. Она покачнулась, крикнула еще раз и вдруг рухнула вниз, с девятого этажа. Она летела со страшным криком. Потом раздался тупой удар.

— Дура, — сказал главный, — уходим. Быстро. Сейчас здесь будет полно народу.

Послышались быстрые шаги, хлопнула дверь. Резо все еще стоял в своем укрытии, боясь поверить услышанному. Он попытался пошевелиться, но почувствовал, что не может даже поднять руку. Наконец усилием воли он толкнул дверцу, буквально вываливаясь из своего тайника. И сразу же увидел лицо убитого Никиты. От неожиданности он едва не вскрикнул. Потом вскочил на ноги и, чувствуя, как его выворачивает тошнота, поспешил в гостиную, откуда выпала Надя. Его все-таки стошнило прямо на ковер в гостиной, когда подходил к окну.

Надя лежала внизу, вокруг уже собирались люди, указывающие на его окно. Он осторожно посмотрел вниз. Несколько мужчин садились в два автомобиля в пятидесяти метрах от того места, где лежало тело. Один из них, коротко остриженный, седой, в кожаной куртке, вдруг поднял глаза и увидел Резо. Не понимая, зачем он это делает, Резо медленно закрывал створки окна.

— Он был там! — заорал незнакомец. — Он был там!

— Быстрее! — крикнул кто-то. — Милиция.

Седой еще раз посмотрел вверх. И вдруг Резо что-то как толкнуло изнутри. Собрав остатки мужества, он распахнул окно и заставил себя выпрямиться во весь рост. Теперь он видел лицо убийцы. Вернее, не лицо, отдельные черты различить было трудно — он видел его маску. Целую секунду они смотрели друг другу в глаза. И хотя расстояние было достаточно далеким, им казалось, что взгляды их обжигающе близки. У Резо по лицу стекала ядовито-желтая струйка, губы тряслись. Но он ничего не замечал — видел только ненавидящие глаза убийцы.

— Идиоты, не нашли, — проворчал седой, отводя взгляд от окна, — подняться бы сейчас наверх и прикончить его.

— Не получится, — резонно заметил кто-то из его людей, садясь за руль. — У него дверь — на полдня возни. Даже автоматом не прошибешь. Гранаты нужны или мины. А милиция вот-вот будет здесь.

— Возьмем его вечером. В милиции, — уверенно заключил седой. — Теперь ему крышка. Любовница из окна упала, а друг лежит убитый. Его как пить дать арестуют. Кто ему поверит?

Взглянув еще раз вверх, главный сел в машину. Оба автомобиля отъехали от дома. Вокруг лежавшей на тротуаре в луже крови женщины собрались люди.

— Ладно, — прошептал потрясенный Резо. — Значит, теперь я знаю тебя в лицо.

Рассказ второй

На следующий день я сразу же отправился к Семену Алексеевичу и рассказал ему все. По большому счету он был для нас не просто начальником. Что-то было в нем от заботливого дядьки, который занимался всеми нашими проблемами. Вот и квартиру для меня в новом доме тоже он пробивал. Семен Алексеевич выслушал меня внимательно. И внешность у него для его профессии не типичная — и не голливудский тип охранника — громилы с квадратной челюстью, в темных очках, и не наш «качок» со зверской физиономией гориллы и квадратными плечами. Чуть выше среднего роста, чем-то напоминавший изящного ужа, только худой, с большой головой и печальными, умными глазами. Многие считают, что главное в нашей работе — кулаки и бицепсы. Но мы-то знали, что отдел планирования, которым руководил Семен Алексеевич, значил для всей операции куда больше, чем даже внешнее кольцо в оцеплении.

Голова, как известно, оказывается сильнее даже мощных кулаков. Алексеич у нас был мыслителем по самому большому счету, и мы его за это очень уважали.

Выслушал он меня внимательно, помолчал немного, это у него привычка такая была, всегда помолчать какое-то время, даже глаза закрыть, а уже потом начать излагать.

— Ты не маленький, сам должен все понимать, — так он начал. — Твою квартиру ни продавать, ни сдавать нельзя. Там живут и наши сотрудники, и члены президентской администрации. В такой дом иностранца пускать негоже, никто тебе этого не разрешит. И коммерсанта обычного тоже допускать нельзя. В общем, ты эти мысли вредные из головы выбрось. А помочь, конечно, нужно. Мы сделаем так. Пусть они ничего не продают, пусть сдадут свою квартиру на три года, предположим. А сами переедут к тебе. Никто ничего не скажет, если у тебя дома будет бывшая жена с детьми жить. А ты пока поживешь на квартире. Снимешь, как раньше снимал. Вот тебе и конкретный выход.

— Думаете, им денег хватит? — спросил я. — У них все-таки квартира не в центре.

— За три года хватит, — кивнул Семен Алексеевич. — А к тому времени что-нибудь придумаем. И потом, может, вообще таких жертв не потребуется. Я поговорю кое с кем из наших бизнесменов. Дадут нужную сумму.

— Вы же знаете, что я в долг брать не люблю, — возразил я. — И никогда ни у кого не ходил в должниках.

— Ты дурака не валяй, — насупился Семен Алексеевич. — Никто тебе про долг не говорит. Это мое дело, как вопросы решать. Молод ты еще, чтоб мне указывать. В общем, ступай к себе и не дергайся по пустякам. Я сегодня поговорю с нужными людьми, найдут деньги. Половина наших чиновников не знает, куда их девать, уже не осталось в Испании или во Франции приличной виллы, которую бы они не купили. Найдем деньги для лечения твоего сына, не беспокойся. Но вдруг не найдем, тогда — как крайний вариант, я уже говорил: они переезжают к тебе. Я начальству все объясню. Но думаю, что это крайний случай. Да любому из этих гнид-толстосумов только заикнусь, они тут же раскошелятся.

— Вы ведь никогда к ним не звонили, называли паразитами, — напомнил я.

— Называл. И буду называть. Паразиты, они и есть паразиты. И если даже деньги дадут, от этого ничего не поменяется. Я ведь не для себя прошу, на святое дело беру. Одним словом, остаешься после работы, и мы решаем проблему.

Я вернулся в свой кабинет, а у самого настроение хуже не бывает. Представляю, как ему просить противно. Лучше действительно пусть они переедут ко мне. Нужно было еще вчера это предложить, как я мог не додуматься до такой элементарной вещи? Но все равно нужно было разрешение Семена Алексеевича.

Целый день я не ел ничего, только воду пил. А вечером вспомнил, что сегодня и в туалет не ходил. Я обычно не люблю ходить в общественные туалеты. Утром как пошел, так до вечера терплю. Еще и специфика работы такая: нельзя отлучиться ни на минуту. Вечером, как договаривались, я задержался в кабинете — жду вызова Семена Алексеевича. А пока отправился по пустым коридорам — в туалет.

Странная тема — туалет. Но меня она наводила в свое время на размышления. Раньше я думал, если у нас туалеты сделать платные, как за рубежом, то все сразу изменится. Ничего подобного. Порядок от денег не зависит. Только от самих людей. Мы еще мальчиками были, когда в «Иностранной литературе» появился роман Питера Бенченли «Челюсти». Нас всех тогда поразило не столько описание зверств акулы, сколько эпизод с женой шерифа. Дама собирается изменить мужу. Она приезжает на заправку, на станцию, заходит в туалет и встает босиком на полу в туалете. Вот что нас всех тогда поразило! Босиком в туалете! Этот кадр сказал нам об Америке больше, чем все фильмы, вместе взятые.

Я-то сам не москвич, вырос в Ростове. Вы помните наши туалеты в семидесятых? Да еще на бензозаправках. От них разило так, что трава вяла в радиусе нескольких километров. Во многие вообще нельзя было войти без резиновых сапог. А тут босиком. В общем, я про это вспоминал всегда, когда в наши уборные ходил. У нас, конечно, в конторе чистота американская. И еще какую-то отдушку употребляли.

Вошел я, значит, в наш туалет, прошел в крайнюю кабинку. И первый раз в жизни почувствовал, что живот болит. Ничего я в этот день вообще не ел, видимо, спазмы от вчерашнего дня живот свели. Нервное что-то. Я человек брезгливый по натуре, на общественный стульчак никогда не сяду. И даже не предполагал, что из этого выйдет. Я ногами стульчак поднял и влез на унитаз. Подробности тут нужны, чтобы стало ясно, как потом события развернулись. Только я уселся «орлом», как в туалет кто-то вошел. Вошли двое.

Сначала постояли у дверей, потом один наклонился и прошелся мимо всех дверей — видимо смотрел, нет ли там чьих-то ног. Ног не было. Пройдя до конца, вернулся к своему собеседнику.

— Все чисто, — доложил он, — никого нет.

В такое время все уходят домой.

— Единственное место, где можно нормально поговорить, — зло сказал второй, и я с удивлением узнал голос. Довольно высокопоставленный чиновник из нашей администрации. Он обычно ходил в туалет на своем этаже, а не к нам. Почему пришел именно к нам — кто знает?

— Везде понатыкали свои микрофоны, — объяснил чиновник. — Не знаешь, кто и когда тебя слушает.

— Да, здесь чисто, — сказал первый, и я подумал, что и этого знаю.

— Что у вас случилось?

— Они обратили внимание на паспорта. У всех были номера паспортов с повторяющимися номерами. Четыре номера подряд. Поэтому и отправили запрос в УВИР, решили проверить все четыре паспорта. Хорошо еще, что мы узнали своевременно.

— А как вышло с этими паспортами?

— Да в милиции все напутали. Они на наш запрос выделили четыре паспорта, и все из новой серии. Их так и выдают всегда, пачками, в новых сериях.

— Обычно мы не посылаем людей за границу, — сказал, явно нервничая, чиновник.

Теперь я уже не сомневался. Это был заместитель руководителя администрации. Что он обсуждает в такое время здесь, в туалете? Неужели действительно не нашел другого места для разговора, подумал я, когда он добавил еще одну непонятную фразу: «Нужно было сразу обратить внимание на эти паспорта».

— Они должны были вылетать в одной группе, — словно оправдываясь, сказал его собеседник. — Мы не думали, что в туристической фирме обратят внимание на такие мелочи.

— Теперь и они все знают.

— Мы решили этот вопрос. Еще в воскресенье. Там возникла какая-то техническая проблема, но Слепнев обещал снять ее сегодня. Теперь все чисто.

— Поменяйте им паспорта. Дайте из разных серий. И выберите другую турфирму, пусть оформляют. И как можно быстрее. Мы и так тянем время. Речь идет о такой сумме.

Я сижу и слушаю. Интересно, о какой такой сумме идет речь? И почему они так нервничают, отправляя людей за границу? Мы часто ездим за рубеж, сопровождаем всякое начальство. Где я только не побывал за это время — от Латинской Америки до Японии. Нам обычно выдают служебные паспорта. Или дипломатические, кто рангом повыше. Но почему они хотят отправлять людей через турфирмы?

— Я все понимаю, — сказал второй, — мы уже поменяли всем паспорта. Люди повезут деньги в следующий понедельник. Рейсом в Швейцарию. С Таможенным комитетом я уже договорился, там никаких проблем. В новой турфирме обещали документы сделать за три дня.

— Хорошо. Только учтите, что на этот раз все должно быть чисто. Без технических «трудностей», — передразнил чиновник своего собеседника.

— Не беспокойтесь. Все будет в порядке. Все сто миллионов долларов загрузят в самолет, как и договаривались, в понедельник. Поэтому и решили оформлять всех четверых через турфирму, чтобы швейцарские власти ничего не заподозрили. В последнее время они даже на наши официальные запросы сразу не отвечают, проверяют каждого, кто к ним едет. А к обычным туристам, с красными паспортами, у них вопросов меньше бывает..

— Это мы знаем. Не забудьте, что больше откладывать этот рейс нельзя. В понедельник — крайний срок..

Заговорщики вышли из туалета, а я пока остался сидеть «орлом» на унитазе. Нет, я не боялся, что они что-то узнают о свидетеле их разговора. Просто вышла дурацкая ситуация, будто я специально залез в туалет, чтобы подслушать их секреты. А с другой стороны, я ведь тоже не ребенок, ясно, что готовится крупная афера, хотят вывезти сто миллионов долларов наличными из страны. Интересно, куда и зачем вывозят деньги эти люди, для которых они оформляют паспорта в обычной туристической фирме?

Я вышел из туалета и направился в свой кабинет. Еще полчаса я обдумывал услышанное, потом меня вызвал к себе Семен Алексеевич.

— В общем, я договорился, — устало сказал он, — пятьдесят тысяч на лечение хватит. Деньги дадут через несколько дней. Переведут на счет известной немецкой клиники. Все сделают как положено. Банкир Цфасман обещал оказать спонсорскую помощь.

— Спасибо, Семен Алексеевич, — я стоял на Пороге, не зная, что еще говорят в подобном случае.

— Не за что. Я же тебе говорил, что все можно решить нормально. Иди и позвони своей бывшей жене, обрадуй ее. Если, конечно, она еще способна радоваться в этой ситуации.

Стою, топчусь на месте, уходить не собираюсь.

— У тебя еще какой-то вопрос? — удивился Семен Алексеевич.

— Нет, — мотаю я головой, но упрямо не ухожу.

— Ну, выкладывай, что еще у тебя? — понял Семен Алексеевич. — Ведь что-то хочешь сказать.

— Хочу, — ответил я глухо.

— Тогда проходи и садись, — он показал на стул рядом с собой. Я сделал несколько шагов к нему. Будь они прокляты, эти шаги! Все началось именно с них. Хотя я не знаю, с чего все началось и когда началось. Жизнь вообще вещь удивительная. Все события связаны в единую цепь, и никто не знает, какое звено потянет все остальные.

— Я сегодня слышал один разговор… — начал я нерешительно.

— Какой разговор?

И тут я начал рассказывать. Все детали, как слышал. Нужно было видеть его лицо. Маска, а не лицо, только брови сходились на переносице. Потом за сердце стал хвататься, вроде бы ему больно все это слышать. Наверное, он уже тогда знал, чем все кончится. Поэтому и хмурился, и за сердце хватался.

Я тоже обязан был догадаться, чем это может кончиться. Ведь собеседник чиновника был наш непосредственный начальник. Первый заместитель начальника личной охраны. И весь наш отдел ему напрямую подчинялся. Но я все говорил и говорил, а Семен Алексеевич мрачно кивал мне и слушал не перебивая. Когда я закончил свой рассказ, он еще помолчал минуту. Потом еще одну. Наконец спросил:

— Закончил?

Я утвердительно кивнул.

— Ты мне ничего не рассказывал, более того, я ничего не слышал, — сказал он вдруг жестко. — Это в твоих интересах, Леонид. Никому больше ни слова. Договорились?

— Понятно. — Я хотел подняться, но он покачал головой, не отпуская меня.

— Нет, — сказал он, — ты не понял. Это дело настолько серьезное, что любое твое неосторожное слово может навредить очень многим. И прежде всего тебе самому. Я не пугаю, просто предупреждаю. А твое сообщение я приму к сведению. Но только если ты больше никому ничего не расскажешь. Обещаешь?

Разумеется! Он для меня такое сейчас сделал. В этот момент я готов был вообще за него умереть.

— Конечно, обещаю, — сказал я твердо.

— Ну, вот и хорошо. — Он не улыбнулся, как всегда, на прощание, а только прикрыл на мгновение глаза. — Теперь ступай и позвони своей жене.

— Иду, — я встал со стула. И через минуту уже забыл об этом чертовом разговоре в туалете. Я бросился к телефону. Больше всего на свете меня интересовал мой сын. Я еще не знал, что все события уже завязываются в тугой узел. Все наши судьбы и даже жизни.

Эпизод второй

Когда приехала милиция, Резо уже был готов давать показания. Переодевшись, он не стал касаться убитого напарника, чтобы не спутать картину событий и чтобы следователи зафиксировали все, как оно было. Несколько раз посмотрев в «глазок», он убедился, что на лестничной клетке, кроме сотрудников милиции, находятся и соседи. И лишь после этого открыл дверь.

Его грубо толкнули, побежали к окну. Один из милиционеров открыл окно, осмотрел его, словно на нем могли остаться следы. Другой утвердительно кивнул и, обращаясь к вошедшему человеку в штатском, сказал:

— Она выбросилась из этого окна.

— Опросите соседей, — строго сказал человек в штатском, проходя в гостиную. На Резо он не обращал никакого внимания. Следователю было лет сорок. Невысокого роста, с резкими, словно вдавленными в череп чертами лица, он казался человеком, побывавшим в лапах у медведя — смятый подбородок, казалось, жевали, прежде чем натянуть ему на лицо, грубый, несимметричный нос свернут набок. «Бывший боксер», — подумал Резо. «Боксер» оказался сотрудником прокуратуры Кимелевым, который приехал на место убийства. Кимелев еще не знал, что тут произошло не одно убийство, а два. Но пока этого не знал никто.

— Всех любопытных удалите, — сказал еще один прибывший сотрудник в штатском, появившись на пороге. — Нечего глазеть, не цирк.

Этот человек был явно старше, выше ростом, грузноватый, с густыми седыми волосами. Обращали на себя внимание его уши — большие, словно специально скатанные в длинные тонкие листы, а затем прикрепленные к голове.

Подполковник милиции уже успел внизу осмотреть погибшую. Случай произошел на его территории, он был начальником уголовного розыска и теперь ждал прибытия неизвестно куда подевавшегося начальника отделения. За ним уже срочно послали. В воскресный день найти всех нужных людей достаточно проблематично. Подполковник Демидов работал в уголовном розыске около двадцати лет и знал, что неприятности всегда случаются не вовремя.

Резо услышал, как один из сотрудников, докладывая ушастому, назвал его подполковником, и решил, что он здесь самый главный.

У всей группы было испорченное настроение, словно убитая должна была подождать до понедельника, чтобы выпрыгнуть с балкона, а она сотворила все это в их дежурство.

— Документы у нее с собой были? — спросил Кимелев. Он был старшим помощником прокуратуры, по существующим законам такие дела сразу брала под свой надзор прокуратура.

— Нет, — ответил один из офицеров, — она выбросилась без сумочки.

— Вы ее знали? — спросил Кимелев, обращаясь к Резо.

Тот кивнул головой. Потом, тяжело вздохнув, тихо сказал:

— Я все видел.

— Ну да, понятно. Сама выбросилась из окна, — желчно прокомментировал Кимелев. — У вас есть документы?

— Есть. — Резо пошел за паспортом. Он лежал У него в столе, в кабинете. Достав паспорт, он вернулся к сотруднику прокуратуры, протягивая документы.

— Резо Гочиашвили, — прочел Кимелев, — вас московская прописка. Недавно получили?

— Давно. Я учился в Москве, в МГИМО, потом работал в МИДе.

— А сейчас где работаете?

— Бизнесом занимаюсь. Президент туристической фирмы.

— Президент, значит, — кивнул Кимелев, потом показал на окно. — Кто она вам была Жена?

— Нет. Знакомая.

— Знакомая, — глумливым голосом повторил за Резо Кимелев. Он ходил по гостиной, заложив руки за спину. — И ваша знакомая просто так решила прийти именно к вам в воскресенье и выброситься из окна.

— Нет, — быстро ответил Резо, — ее убить хотели. Четверо или пятеро мужчин. Они ворвались сюда и хотели ее убить. Вот тогда она побежала к окну.

— Так четверо или пятеро?

— Не знаю. Я не знаю, сколько их точно было. Я только слышал их голоса и ее крики. А потом она выбросилась.

— А вы где в это время были? Резо молчал.

— Где вы были? — спросил Демидов, явно заинтересовавшись разговором. Он стоял в стороне, не вмешиваясь в их беседу.

— Я прятался в спальне, — выдавил Резо, — они пришли меня убить. Сначала друга моего убили, а потом ее хотели…

Он недоговорил.

— Какого друга? — спросил Кимелев.

— Он в спальне лежит, — Резо показал на спальню.

Демидов взглянул на Кимелева, и они бросились в спальню.

— Зиновьев! — закричал Демидов, подзывая одного из офицеров. — Быстрее экспертов сюда. Скажи — еще один труп есть. С огнестрельными ранениями.

Кимелев, присев на корточки, разглядывал убитого. Он заметил характерное пулевое ранение на голове. Так обычно добивают жертву профессионалы — делают для верности контрольный выстрел. Он указал на рану Демидову, и тот согласно кивнул, поняв все, о чем хотел сказать его коллега из прокуратуры.

— Нужно объединять оба дела в одно, — Кимелев показал на убитого, поднимаясь с корточек. На пороге стоял Резо. Он упрямо не смотрел в сторону убитого друга.

— Кто его убил? — спросил Демидов, все еще разглядывая убитого.

— Я же говорю, что сюда ворвались убийцы. Я был в шкафу, вон там, в маленькой комнате где у жены гардероб. Там есть потайной шкаф, его недавно сделал. Я там прятался, а в это врем Никита, это мой напарник по фирме, пошел открыл дверь. Они его убили прямо в холле дверей. А потом на простыне сюда принесли бросили.

— И вы все время сидели в шкафу? — брезгливо спросил Кимелев.

— Да, сидел, — тяжело вздохнул Резо, — стыдно признаться, но я очень испугался.

— И они вас не нашли? — спросил Демидов вставая и проходя в комнату рядом со спальней где находился шкаф. Он открыл дверь и повернулся к хозяину дома.

— Не нашли, — выдавил Резо, — искали очень, но не нашли.

В комнату уже вбегали эксперты.

— Поговорим в гостиной, — предложил Демидов, — чтобы им не мешать. А еще лучше вашем кабинете. Он, кажется, рядом с гостиной.

— Хорошо, — кивнул Резо, — пойдемте.

В кабинете он сел на диван. Демидов расположился в кресле напротив. Кимелев остался стоять у стола.

— Значит, вы утверждаете, что к вам в квартиру ворвалось несколько неизвестных, которые сначала застрелили вашего напарника, а потом выбросили из окна вашу знакомую? — спросил Демидов.

— Нет, — возразил Резо, — они ее, кажется, не выбрасывали. Никиту застрелили, а ее хотели убить, но она сама выбросилась.

— Что значит — кажется? — взорвался Киселев. — Вам кажется или так было на самом деле?

— Я не знаю, — развел руками Резо, — я ведь в шкафу сидел, только слышал, как она кричала.

— И не вышли? — спросил Демидов. В его голосе не было презрения, только вопрос, но Резо опустил голову и промолчал. Ему было очень стыдно.

— Не вышел, — выдавил он из себя.

— Кто были эти люди? — спросил Кимелев. — Вы их знаете?

— Нет, никогда не видел. Но их главного я запомнил в лицо. И по голосу могу узнать. Они на двух машинах приезжали. Один джип был такой темный, а вторая машина, кажется, зеленый «Ниссан». Сверху не разглядел.

— Откуда сверху? — разозлился Кимелев. — Вы на крышу тоже успели подняться?

— Нет. Когда они ушли, я подошел к окну и увидел их. Увидел, как они в машины садились.

— Где машины стояли?

— У соседнего дома. Метров тридцать-тридцать пять отсюда.

Демидов и Кимелев переглянулись, Кимелев поднялся и вышел из кабинета, видимо, отдавать нужные распоряжения.

— Вы точно помните, что они приехали именно на двух машинах?

— Точно помню. Я подошел и всех их увидел.

— Вы вышли из своего шкафа только после того, как они ушли?

— Да, сразу же вышел. Они увидели, как она выбросилась в окно, и побежали вниз. Боялись, что милиция приедет. Хотя нет, — сказал вдруг, вспоминая, Резо, — по-моему, не особенно боялись. Просто думали, что много людей соберется.

— Давайте по порядку. Вы догадались, что они ушли, когда услышали, как хлопнула входная дверь.

— Да, по их криками разговорам. Я все слышал.

— И вы подошли к окну? — уточнил Кимелев.

— Подошел.

— И вы их сумели увидеть?

— И они меня тоже.

В это время вошел Демидов. Он успел услышать последнюю фразу. Пройдя к своему месту, он сел в уже облюбованное кресло. Кимелев по-прежнему стоял.

— Они вас увидели? — резко переспросил он.

— Да, увидели. Их главный поднял голову, а я подошел к окну. И мы стояли и смотрели друг на друга.

— По-моему, получается нелогично, — вмешался подполковник Демидов, — с одной стороны, вы говорите, что они пришли убивать именно вас. И мы хотим вам верить, но у вас на квартире, по существу, найдены два трупа. Одна выбросилась в окно, или ей помогли выброситься, а второго застрелили. Но вы в это время прятались, как вы сами говорите. А потом вы успели увидеть своих возможных убийц, и они не поднялись, чтобы вас застрелить. Нелогично. Вам не кажется это странным?

— Нет, не кажется. Я специально к окну подошел, чтобы их увидеть. И чтобы они меня увидели. Хотел их немного испугать, хоть таким образом. Но они не успели бы подняться и сломать мою дверь. У меня дверь крепкая, железная. Я бы им дверь так просто не открыл. А пока бы они ломали дверь, сюда съехалась бы вся милиция города.

— Логично, — кивнул Демидов, — тогда объясните, как они вообще попали к вам в квартиру, если у вас такая хорошая дверь?

— Никита им открыл. Наверно, даже в «глазок» не посмотрел.

— Почему не посмотрел?

— Мы ждали женщину, нашу знакомую. Ту, которая погибла… Ну он и не посмотрел. А я пошутить хотел, спрятался в шкафу.

— Как-то ловко у вас все получается, — сквозь зубы процедил Кимелев. — Ваш напарник случайно открыл дверь, вы случайно сидели в это время в шкафу, потом к вам случайно пришла ваша знакомая. И наконец, вы случайно подошли к окну и случайно заметили всех убийц.

— Я не случайно подошел, а нарочно, — упрямо сказал Резо.

— Значит, сначала вы боялись, а потом бояться перестали?

— Да, потом перестал, — с вызовом сказал Резо.

— Вы не дергайтесь, — посоветовал Демидов, — сами понимаете, такой необычный случай. В уголовном розыске всю жизнь работаю, а такого еще не слышал. И вашего напарника убили, который дома был, и ваша знакомая из окна выбросилась. А вы сами успели спрятаться и остались в живых. Если бы вы сами такую историю услышали, что бы вы подумали?

— Ничего, — угрюмо ответил Резо, — я вам правду говорю. Сам видел, как они туда Никиту несли.

— А почему они пришли именно к вам? — снова вступил в разговор Кимелев. Он все-таки прошел и сел во второе кресло. При этом спину держал удивительно прямо, словно сидел на стуле в своем рабочем кабинете, а не в глубоком итальянском кресле, располагавшем к кайфу. В отличие от него Демидов вольготно расположился в кресле, закинув ногу на ногу.

— Не знаю, — честно признался Резо, — сам ничего понять не могу. Может, они с кем-то нас спутали. У нас все нормально, на нас никто в последнее время не «наезжал».

— И все-таки они пришли именно к вам, — упрямо повторил Кимелев, — значит, были какие-то причины? Как вы считаете?

— Наверное, были. Но они ничего не спрашивали. Сразу стали стрелять. Только спросили у Никиты, кто он такой, и сразу убили. Я слышал, как он упал. Сначала не верил, думал, показалось. Но потом они его принесли… — повторил он.

— А как было с вашей знакомой? — спросил Демидов.

— Она вошла, и они спросили, кто она такая. Потом схватили ее, допытывались, где я нахожусь. Потом… — он поднес руку ко лбу, собираясь с мыслями, — потом она вырвалась и побежала к окну. Я слышал ее шаги и крики главного. Он предупреждал, чтобы не стреляли в нее. Наверное, боялся, что разобьют окно. Потом она подбежала к окну. Там у меня небольшой подоконник из дерева. Видимо, она успела на него влезть. Он несколько раз повторил, чтобы она сошла с окна. Но вдруг я услышал ее крик. Она, видимо, поняла, что они все равно ее стащут с окна и убьют… Поэтому она… — он недоговорил и отвернулся.

— Вы были с ней в близких отношениях, — вдруг тихо сказал Демидов. Он именно сказал, даже не спрашивая.

— Нет. Да. Нет. — Резо совсем запутался и под конец обреченно сказал: — Были, конечно. Но у нее муж. Не хватает только, чтобы он узнал. Хотя какая теперь разница? Он все равно узнает.

— Она пришла позже них? — Кимелев не реагировал на его душевные переживания.

— Немного позже. Они искали меня по всему дому. Все перевернули. Вы же видите, что они натворили в доме.

— Послушайте, Гочиашвили, — сказал Демидов, — я вижу, как вам тяжело. Но вы должны собраться и помочь нам. Кто это мог быть? Почему они пришли к вам в таком составе? Понимаете, какие-то алогичные убийцы. Пришли к вам домой и ни с того ни с сего убили вашего напарника, потом заставляют выброситься из окна вашу знакомую. И не находят вас, собственно, того, из-за которого они и пришли. Я уже не говорю о том, что если убийц наняли, чтобы они с вами расправились, то гораздо дешевле и проще было бы подождать завтрашнего утра, когда вы выйдете из дома, и спокойно вас пристрелить. У вас ведь нет личной охраны?

— Нет, — ответил потрясенный Резо.

— Ну вот, видите, как все нелогично. Почему убийцы врываются к вам целой командой, а потом, видя, как вы смотрите на них, спокойно уезжают? Или они приехали убить только вашего напарника? Может быть, они охотились за ним?

— Нет, — выдохнул Резо, — они меня искали. По всему дому искали.

— Кто блевал в коридоре? — снова вмешался Кимелев. — Неужели убийцы сначала застрелили вашего напарника, а потом им стало плохо? Судя по контрольному выстрелу в голову, они не новички.

— Это я не выдержал. Когда увидел Никиту на полу. Его лицо.

— У вас на все готовый ответ есть, — недовольно заметил Кимелев, — а между прочим, рядом с вами погибло два человека. Опишите людей, которых вы видели.

— Они не молодые ребята, хотя двое были молодые. Некоторым было лет по тридцать, даже по тридцать пять. Их главарю больше. Он коротко пострижен, седые волосы, седые усы. Детально черты лица я не разглядел. Только волосы заметил и усы. И еще он был одет в черную кожаную куртку.

— Это не главное, — нахмурился Кимелев. — А номера автомобилей вы не заметили?

— Нет. Отсюда нельзя было увидеть номера на машинах.

В комнату вошел один из офицеров Демидова и, подойдя к подполковнику, тихо прошептал ему что-то на ухо.

— Никто не видел машин, стоявших у соседнего дома, — мрачно сообщил подполковник. — Вы ничего не путаете?

— Я их сам видел. Нет, не путаю. Два автомобиля там было. Они должны были стоять минут двадцать, может, тридцать.

— Опросили всех соседей, никто не замечал стоявших у дома машин, — снова сказал подполковник. — И еще одна неприятная новость. Ваши соседи по лестничной клетке слышали, как вы вернулись поздно ночью и громко ругались. Так громко, что это слышали все соседи. Чем вы это можете объяснить?

— Мы выпившие были, — признался Резо, — а я сам ничего не помнил.

— Кончай валять дурака, — вдруг с ненавистью сказал Кимелев. — Все и так ясно. Поругался со своим напарником и пришил его из пистолета. А потом свидетельницу из окна выбросил. И каких-то убийц придумал, чтобы мы тебе поверили. Куда ты пистолет дел, мерзавец?

Резо открыл рот, чтобы ответить, и вдруг понял, что все против него. Все улики, все его слова, все показания свидетелей. И он сжался на диване, потрясенный осознанием этого факта не меньше, чем гибелью двоих близких ему людей. А Кимелев, поднявшись, кивнул Демидову:

— С ним все ясно. Будем оформлять задержание. На трое суток до выяснения всех обстоятельств убийства.

Эпизод третий

Они сидели за столом. Друг против друга. И хотя они были знакомы уже много лет, они чувствовали, как между ними возникло напряжение, какое случается даже между очень близкими людьми в минуты крайнего волнения. Собеседники не были близкими людьми. Даже друзьями, в том смысле, в каком трактуют это слово большинство людей. Пожалуй, они вообще не симпатизировали друг другу. Хозяин кабинета считал гостя хамом и выскочкой, сумевшим в нужный момент непонятным образом хапнуть огромную часть собственности. Гость, в свою очередь, полагал, что сидевшему напротив него собеседнику просто неслыханно повезло, он сумел стать богатым и влиятельным человеком не благодаря собственному уму или воле, а лишь по непонятному стечению обстоятельств, вынесших это ничтожество на высшие ступени власти. Оба — люди известные, лица их примелькались, часто возникая на экранах телевизоров и на первых страницах газет. Но оба собеседника в этот день меньше всего хотели, чтобы об их разговоре узнали посторонние. Когда в кабинете появился гость, его хозяин, поздоровавшись, словно невзначай нажал кнопку дистанционного управления телевизором, включая его почти на полную громкость. Он знал, что никто не получит санкцию на прослушивание его кабинета, но тем не менее решил на всякий случай застраховаться. По кривой улыбке гостя, руководителя одной из самых крупных компаний в стране, президента межбанковского объединения «Савой», было видно, что тот все понимает.

— У нас все готово, — сказал гость, — мы разработали план до самых мелочей. Осталось только увязать некоторые подробности. Мои сотрудники работали несколько суток подряд.

— Надеюсь, вы не посвящали в свои дела посторонних? — высокомерно спросил хозяин кабинета.

Гость улыбнулся. У него была какая-то хищная улыбка и такой же взгляд, которым он пронзил своего осторожного собеседника.

— Не привлекали, — сказал он, — мы все сделали сами. У нас достаточно надежных людей, чтобы ими распорядиться. Главное — знать, когда и кого использовать.

— Вы уже докладывали о своем проекте?

— Пока нет. Я ждал нашего согласованного решения, — ответил гость. — Или вы считаете, что я должен был поступить иначе?

— Я ничего не считаю. Мне интересно ваше мнение. Собираетесь ли вы докладывать об этом проекте или же решили ограничиться частными беседами?

— Полностью все будет готово через несколько дней. Мы специально выбрали понедельник. За субботу и воскресенье мы обеспечим всю сумму. Тогда и сможем приступить к осуществлению плана по полной программе.

— Вам нужно мое согласие?

— Скорее — ваша консультация. Но как точку отсчета для дальнейших разговоров я, конечно, хотел бы получить некоторые гарантии. Иначе вообще не имело смысла начинать подготовку. Мне казалось, что вы совершенно определенно высказывались по нашим мероприятиям. Или я ошибался? Мы всегда считали вас своим союзником.

«Негодяй, — внутренне передернулся хозяин кабинета, — осторожный негодяй. Хочет получить мою санкцию на всю операцию, чтобы замазать нас всех. В случае чего намерен сдать нас всех чохом, чтобы получить индульгенцию».

— Какие гарантии? — шумно задышал он, сжимая кулаки. — Это ваш план. Личный план, который вы сами взялись разработать. Я за все время еще ни разу не сказал, что буду участвовать в разработке или осуществлении вашего плана.

«Трусливый подлец, — подумал, в свою очередь, гость. — Все медлит, медлит, все выгадывает. Пытается угадать, кто победит, какие сыграют козыри. Эта лиса всегда угадывает. Поэтому и сумел удержаться на своей должности. Но без его поддержки план обречен на неудачу».

— Мы не собирались привлекать вас для разработки плана, — осторожно продолжил гость, — мы все сделали сами. Но на решающем этапе нам нужно точно знать — можем ли мы на вас ориентироваться. Если вы не гарантируете свою поддержку, прежде всего информационную и в деловых кругах, мы не станем даже начинать. У нас ничего не выйдет. Слишком многие захотят нам помешать, по нашим трупам шагнуть в новые политические лидеры. Разве это не ясно?

— Трупы могут быть весьма реальными, между прочим, — заметил хозяин кабинета. Он огляделся по сторонам. И хотя был почти уверен, что их не подслушивают, все же прибавил звук телевизора. И непроизвольно взглянул на шкаф, стоявший справа от него, где находился еще и генератор шумов, искажающий звуки, идущие из этого кабинета.

— Возможно. Но нельзя сделать дело, такое дело, — подчеркнул гость, — без потерь, тех или иных. Мы, однако, разработали план и полагаем, что можно провести всю операцию достаточно быстро и четко.

— А на ваших людей мы можем полагаться? — в лоб спросил хозяин кабинета.

— На моих — да. Но без вашей помощи успех невозможен. Нереален.

— Почему вы считаете, что я обязательно должен поддержать вас? У меня есть варианты…

Гость усмехнулся. Они избегали смотреть друг другу в глаза, но он все же поймал настороженный взгляд высокого чиновника.

— Я пришел к вам узнать ваше мнение. Мы и так уже в игре. Если вы откажетесь, мы должны будем свернуть наши приготовления. Ваши люди тоже включены в игру. Если вы сейчас откажетесь… — он помедлил минуту, — мы тоже откажемся от своего плана. На этом настаивают все наши друзья.

— Сколько людей уже знают о вашем плане? — нервно спросил хозяин кабинета.

— Мало. Очень мало. И это все надежные люди. Много раз проверенные. Никаких случайностей быть не может. Мы задействовали только самых нужных и проверенных. Все случайности исключены. Главное — у нас есть понимание важности нашего мероприятия. Все банкиры, с которыми я имел беседы, согласились с нашим планом. Нужно только ваше согласие, и мы готовы действовать.

— А если все сорвется?

Сановник ждал слов гостя, что при подобном развитии ситуации тот все возьмет на себя. Но гость, понявший, какого ответа от него ждут, молчал. Упрямо молчал. Он не согласен очутиться крайним в этой игре. Ему не улыбалась участь козла отпущения в случае провала. И он упрямо молчал, глядя в упор на хозяина. Понимая, что молчание затянулось, тот шумно вздохнул.

— Значит, говорите, вы не уверены?

— Уверены, — сжал челюсти гость, — абсолютно уверены. Но только в том случае, если вы согласитесь на наш вариант.

— С одним министром вы поговорили, а как быть с другим?

Гость незаметно перевел дыхание. Это был самый трудный момент в их разговоре. Он знал, что рано или поздно тема эта обязательно возникнет. Хотя для себя он все давно решил. И поэтому не стал медлить с ответом.

— С ним договориться невозможно, — откровенно ответил гость.

— Он уже знает?

— Нет, конечно. Но какая-то информация к нему просачивается. Или может просочиться.

— И что вы предлагаете?

— Решение вопроса по существу… — Он чуть помедлил, но все-таки сказал: — Если понадобится устранение этого элемента из игры. Физическая ликвидация, — два последних слова он произнес очень жестко и внятно.

— Так, — кивнул хозяин, — вот в какие игры вы меня тянете.

— Вам решать, — ответил гость, — все это пока на уровне кабинетных разработок. Игры для взрослых. Ничего серьезного. Пока еще нет сигнала. Если вы откажетесь, возможно, придется использовать другой вариант. Или, отказавшись от данного плана, начать разрабатывать другой. И уже с другими людьми, — с явно прозвучавшей угрозой сказал гость.

Хозяин кабинета понял все, даже без слов. Если он откажется, гость тут же отправится к другому человеку, а тот, другой, имеет не меньшее, если не большее, влияние в стране. И если тот согласится, то в случае успеха гостя и его нового сторонника ему не останется ничего другого, как только паковать свои чемоданы и отправляться на Карибские острова, купив билет в одну сторону. И это при условии, что он вообще успеет выехать из страны. Да, иного не дано, придется рисковать.

— Хорошо, — сказал он, недовольно морщась, — предположим, что я согласен. Когда вы сможете ознакомить меня с деталями вашего плана?

— Послезавтра, — гость едва заметно кивнул, не скрывая облегчения. Он многим рисковал, учитывая осторожность сановника. Если бы тот сегодня отказался, то неизвестно, чем еще закончился бы для разработчиков завтрашний день. На карту было поставлено не только его будущее, но и настоящее, которое его пока что весьма устраивало.

— И последнее, — предостерег хозяин кабинета, — должен вас предупредить: чем меньше людей будет знать о вашем плане, тем лучше. Для вас же.

— Учту, — угрюмо кивнул гость. «Он все-таки перекладывает всю ответственность на меня», — подумал он, но уже не стал ничего переспрашивать. Сегодня состоялся самый важный разговор в его жизни. Он получил согласие на осуществление своего плана. Теперь его уже невозможно остановить. Он посмотрел на часы. Отныне время работало на него. — Он перевел взгляд на сановника, сидевшего в своем кресле.

«Если все пойдет нормально, — вдруг подумал гость, — мы отправим тебя выращивать клубнику на даче. Хотя у тебя, стервеца, денег достаточно, чтобы сажать ее где-нибудь в Испании. В любом случае мы постараемся убрать тебя отсюда».

Сдержанно кивнув на прощание и не протягивая руки, он пошел к выходу. Это была его маленькая месть. Когда он вошел в кабинет, его хозяин тоже не стал здороваться с ним за руку. Теперь они квиты.

Эпизод четвертый

Его привезли в управление милиции. Демидов не стал оспаривать решения старшего помощника прокуратуры, но в душе он был не согласен с таким поспешным арестом подозреваемого. И хотя все выглядело слишком неправдоподобно и фантастично, тем не менее начальник уголовного розыска знал, как иногда на грани фантастики выглядит действительная версия случившегося и как хочется поверить в ту формулу, которую сам придумываешь.

Резо Гочиашвили привезли в милицию, начали оформлять протокол задержания. Демидов прошел в свой кабинет, куда вошел и Кимелев.

— Вы думаете, он виновен? — спросил подполковник. Он не любил фамильярностей и с Кимелевым всегда говорил на «вы», хотя был старше по возрасту.

— Уверен, — кивнул Кимелев, — все сам подстроил. Я даже думаю, что он проговорился. Сказал нам правду насчет женщины. Она действительно была его любовницей, а погибший — компаньоном. Наверное, они были влюблены в одну и ту же женщину. Из-за этого вчера и ругались. А сегодня утром застал их вместе и в порыве ревности убил, а потом выбросил женщину. Такая версия более правдоподобна, чем появление неизвестных убийц в таком количестве, да еще растворившихся в воздухе.

— Почему тогда он не застрелил их обоих?

— Не успел. А может, все происходило несколько в ином порядке. Решил избавиться от надоевшей подруги, а свалить все на своего напарника. Сначала выбросил женщину, а потом пристрелил напарника. Кстати, соседи выстрелов тоже не слышали.

— А если убийцы действительно были? Напарника добивали профессиональным выстрелом в голову.

— Нам лучше проверить, где этот Гочиашвили работал раньше. Он говорит, что кончал МГИМО. Раз он работал за рубежом, мог пройти специальную подготовку. Нужно все проверить.

— Завтра пошлем запрос, — согласился Демидов, — но вообще-то все выглядит очень фантастично.

— Поэтому я и привез его сюда. Посидит, подумает. А если он прав, ему даже на пользу пойдет. Здесь его убийцы три дня не найдут, а мы за это время сумеем выяснить, что за убийцы у него побывали и почему они так хотели убрать именно директора туристической фирмы.

— Он президент фирмы, — напомнил Демидов.

— Какая разница, — раздраженно закончил Кимелев, — пусть назовется хоть губернатором или герцогом. От этого ничего не меняется. Сейчас время такое. Все президенты или генеральные советники. Придумали себе звания. В общем, заканчивайте оформление и отправляйте его вниз. И объясните, что мы его пока только задержали на три дня.

— Объясню, — кивнул Демидов, — хотя ему это вряд ли понравится. Он будет жаловаться.

— Ну и пусть жалуется, — разозлился Кимелев, — я прокурору все доложу, думаю, он меня поддержит. Два трупа из его дома сегодня вынесли, а я должен был оставить его там одного. Может, он наш единственный свидетель. Пусть посидит, для всех полезнее. Завтра кто-нибудь из наших следователей приедет, примет уголовное дело. Вот вы с ним и работайте.

Кимелев вышел из кабинета. Демидов подумал немного, поднял трубку внутреннего телефона.

— Как там у тебя, Зиновьев, все в порядке?

— Заканчиваем уже, сейчас он протокол подписывает.

— Ты его в какую-нибудь камеру получше определи. Все-таки у него такой шок сегодня.

— В четвертую направлю. Там только бомжи сидят. И карманников двое, которых на вокзале взяли. Не обидят.

— Хорошо. И распорядись, чтобы его покормили. Он небось с самого утра ничего не ел.

Демидов отключился. Все-таки напрасно они привезли этого грузина сюда, в милицию. Нужно было оставить его дома и выставить засаду. Если все, что он сказал, правда, убийцы обязательно постараются довершить начатое. Нужно предупредить местного начальника отделения, чтобы поставил там своих людей.

В этот момент ему сообщили, что на одной из улиц совершено разбойное нападение на женщину, которая чудом осталась жива. Демидов вздохнул и приказал готовить машину в больницу, чтобы самому допросить женщину. Возможно, по горячим следам удастся взять насильника, который терроризировал район уже три месяца. Он поехал в больницу, на время забыв о задержанном. Вернулся он лишь поздно ночью. Все оказалось гораздо проще, чем он думал. Насильника нашли довольно быстро. Им оказался бывший муж женщины, который решил отомстить ей таким непонятным образом. Он подстepeг жену, когда та вышла из дома, и начал бить ее железным прутом. Экспертиза показала, что он был в состоянии крайнего алкогольной опьянения, так что сейчас говорить с ним было довольно трудно. Бывшего мужа отправили в камеру поспать и прийти в себя, а Демидов войдя в кабинет, попросил принести ему чаю. «Воскресенье выдалось довольно бурным», — подумал он. И в этот момент ему позвонили.

— Подполковник Демидов? — услышал он в трубке незнакомый голос.

— Слушаю, — устало ответил он.

— С вами говорят из Федеральной службы безопасности. Наш сотрудник хотел бы к вам приехать.

— Прямо сейчас? В половине второго ночи? — удивился Демидов. — Разве нельзя подождать до завтра?

— Можно, — ответил собеседник. — Но мы звонили вам несколько раз, и нам сообщали, что вы выехали на место происшествия. Вопрос с вашим руководством мы согласуем. Если разрешите, наш сотрудник сейчас к вам подъедет и все объяснит на месте.

— Хорошо, — обреченно согласился Демидов, уже понимая, что поспать не удастся, — пусть приедет, если так необходимо.

Теперь ему нужен хороший кофе. Он с раздражением вспомнил, что завтра, или, вернее, уже сегодня, в десять часов утра будет совещание у начальника управления. Проспать невозможно, не явиться тем более. А судя по всему, раньше четырех утра он теперь никак не заснет. Придется ночевать, как обычно, в, своем кабинете. До дома ведь еще нужно доехать, переодеться лечь спать, потом проснуться, снова одеться, побриться и приехать на работу. Гораздо удобнее остаться здесь, выспаться на своем старом диване, а утром, побрившись, явиться на совещание. Он позвонил домой и предупредил жену, что не приедет сегодня ночевать. У него была хорошая, все понимающая жена. Она только спросила, ужинал ли он сегодня, и он соврал, что прекрасно поужинал, хотя вспомнил, что еще и не обедал. Видимо, она поняла по его голосу, что он врет, но, как обычно, промолчала. Это было их давнее правило, он обманывал ее по таким вот мелочам, а она делала вид, что верит, понимая, что не должна мешать его работе.

Через двадцать пять минут в кабинете Демидова появился достаточно молодой, очень неплохо одетый, высокого роста незнакомец с удостоверением на имя майора Федеральной службы безопасности Александра Рожко.

— Слушаю вас, товарищ майор, — предложил сесть гостю Демидов. Он умышленно назвал его «товарищем», хотя тот так же умышленно называл его в ответ «господином». В некоторых элитных подразделениях разведки, контрразведки, службы охраны, службы правительственной связи такое обращение уже прижилось, но в милиции и в армии, которые были гораздо более массовыми и потому более близкими к народу организациями, подобное обращение упрямо не воспринималось. И хотя среди офицеров армии уже находились такие, кто обращался к коллегам со словами «господин», тем не менее оно было чуждо армейскому духу. В милиции все было проще всегда. Там давно разделили всех на «товарищей» и «граждан».

— Господин подполковник, — обратился майор к Демидову, — я приехал к вам по очень важному делу. Мы уже несколько месяцев разрабатываем операцию по выявлению путей переправки контрабанды наркотиков из нашей страны. У нас на подозрении была крупная туристическая фирма, имевшая налаженные контакты за рубежом. Но сегодня вечером мы выяснили, что на квартиру главы фирмы совершено нападение, несколько человек убиты, а сам глава фирмы арестован. В связи с тем, что расследование касается в первую очередь нашей службы, мы просим передать нам задержанного.

— Какого задержанного? — не сразу понял Демидов. Он все еще не понимал, о какой именно туристической компании идет речь.

— Сегодня днем вы задержали Резо Гочиашвили, — пояснил майор Рожко, — поэтому мы просим вас передать расследование дела нашему ведомству. Все необходимые документы мы вам завтра представим.

— Вы подозреваете его в контрабанде? — спросил Демидов, наконец понявший, о ком именно идет речь.

— Мы пока только проверяем, — пояснил Рожко, — но само расследование ведем давно. Завтра у вас будет наш официальный запрос и согласие вашего руководства на передачу задержанного в наш следизолятор. Вы, очевидно, знаете, что у нас восстановили следственное управление.

— Знаю, — кивнул Демидов, — но не понимаю, почему такая спешка?

По давно сложившейся практике в бывшем Советском Союзе следственные аппараты имелись в трех организациях — в прокуратуре, в милиции и в КГБ. Причем последние вели дела, относившиеся к компетенции контрразведки. После развала КГБ у контрразведки отобрали следственный аппарат. Однако жизнь доказала, что решение это было несколько непродуманным. И хотя уже лет двадцать говорили о необходимости вывода всех следователей из различных систем и сведении их либо в один следственный комитет, либо переподчинив следствие Министерству юстиции, все оставалось так, как было и десять, и двадцать, и тридцать лет назад.

— Мы должны иметь гарантии, что очень важный для нас свидетель не погибнет и даст столь нужные нам показания, — пояснил майор. — Если вы не возражаете, мы заберем его прямо сейчас. А утром я пришлю необходимые документы. Но запрос нашего отдела и расписку я вам, конечно, оставлю.

— Я не могу решать такие вопросы без согласования с руководством управления, — твердо сказал Демидов.

— Бросьте, — лениво проговорил Рожко. — Не стоит лезть в бутылку. Все и так ясно. Из-за какого-то мелкого бизнесмена никто вам ничего не скажет. И потом, вы же его не на волю отпускаете, а передаете в нашу службу.

— Без согласия начальства не могу, — твердо повторил Демидов. — Решение о его задержании принимали работники прокуратуры. Вот и получите разрешение у прокурора. Привезите его разрешение и забирайте куда хотите.

— Где мы сейчас найдем ночью прокурора? — улыбнулся Рожко. — Не будьте формалистом, господин подполковник. Это обычное дело, когда арестованного переводят из одной камеры в другую. Наши, кстати, гораздо более комфортабельны.

— Возможно, — согласился Демидов, — но речь идет не об арестованном. Он всего лишь задержанный. И поэтому без разрешения моего руководства и прокурора я ничего не могу сделать.

— Вы же понимаете, что утром мы привезем вам оба разрешения.

— Тогда и будем говорить, — стоял на своем Демидов.

— Напрасно вы так упрямитесь, — поднялся майор. — Можно было бы все решить без лишних формальностей.

— У нас такие правила, — сказал на прощание Демидов.

Майор посмотрел ему в глаза. Усмехнулся. И процедил:

— Ну-ну. Вам виднее. — И вышел, не попрощавшись.

Оставшись один, Демидов достал сигареты. Уже несколько лет он давал себе слово бросить курить. Но курил еще чаще и азартнее. Задымив, приказал себе немного успокоиться.

Майор говорил, что они ведут разработку туристической фирмы уже достаточно давно. Странно, что они не установили в таком случае наблюдение за домом подозреваемого. В контрразведке работали достаточно четко, они в таких случаях обязательно берут под контроль квартиру подозреваемого, начиняют ее аппаратурой, устанавливают наружное наблюдение. Ничего сделано не было, а такая быстрая реакция настораживает. Откуда они узнали о случившемся? Сводки с места события передаются в МУР, откуда дежурный по городу дает сводку в мэрию, руководству МВД и города. Сводки обычно составляются утром, значит, узнать по официальным каналам они не могли. Тогда получается, что у них все-таки было наблюдение за квартирой. Но как наблюдатели могли не заметить появления убийц? Или их действительно не было и Кимелев прав? Нужно проверить, где именно был подозреваемый ночью. Если он говорит правду и они много выпили, то должны быть свидетели их ночной попойки.

С другой стороны, если Гочиашвили занимался контрабандой, то этим можно объяснить и появление неожиданных убийц, и те методы, которыми они убрали сразу двух знакомых xoзяина квартиры. Но как они вышли из дома? И почему никто из соседей не видел автомобилей, стоявших у дома? Может, они ждали в другом месте и их вызвали по телефону, чтобы не привлекать внимания соседей? Тогда получается что действовали классные профессионалы.

Выстрелов никто не слышал. Значит, стреляли из пистолетов с глушителями. Стреляли с ходу, как рассказывает Гочиашвили, не дали его напарнику даже времени на ответ. Быстро и безжалостно, с контрольным выстрелом в голову. Насчет женщины они, конечно, оплошали. С другой стороны, они, наверно, перекрыли доступ к входной двери и не думали, что она побежит к окну. Женская логика вообще непредсказуема. Профессионал не может рассчитать, что женщина увидит вдруг свое спасение в окне девятого этажа, выходящем на улицу. Резо рассказывал, что их руководитель сразу все понял и предупредил, чтобы не стреляли. Еще один характерный штрих. Он сразу просчитал ситуацию. Нет, Гочиашвили не мог придумать сразу столько деталей. И наконец, самое важное. Если они его действительно увидели снизу и не поднялись, значит, рассчитывали, что сумеют потом быстро и достаточно надежно снова добраться до него. Они просчитали возможные варианты и сразу уехали.

Он продумывал до конца все детали и чем больше размышлял, тем больше мрачнел, не замечая, что пепельница уже полна окурков. И в какой-то момент он не выдержал.

— Доставьте ко мне задержанного сегодня Гочиашвили, — позвонил он в дежурную часть.

— Товарищ подполковник, сейчас четвери час утра, — удивился дежурный.

По существующим строгим правилам нельзя допрашивать подозреваемых и арестованных в ночное и вечернее время. Но сотрудники милиции и прокуратуры, работавшие по вечерам обычно нарушали это правило. Ночью, однако, арестованных обычно не тревожили. Во-первых, сами офицеры должны были отдыхать. А потом, ночные вызовы трудно скрыть. О них узнавала вся камера, и потом следовал долгий и неприятный разговор с прокурором. Демидов старался не очень злоупотреблять ночными вызовами арестованных, хотя, конечно, как и все остальные, частенько нарушал общее правило. Напомнив ему, который час, дежурный имел в виду прежде всего состояние самого Демидова, который с утра был на работе.

— Ничего, — вздохнул подполковник, — разбудите его и приведите ко мне. Скажите, что надо срочно поговорить.

— Сделаем, — согласился дежурный.

Минут через двадцать в кабинете подполковника сидел мало понимавший, что происходит, Резо Гочиашвили. Он так и не сумел заснуть в эту ночь после стольких событий, несчастий, внезапно свалившихся на его голову, с ночь своего первого в жизни ареста. Под утро он уже готов был заснуть, несмотря на переполненную камеру, на смрад, стоявший в ее ограниченном пространстве, на мокрую постель, которую он получил в самом плохом углу камеры.

— Извини, что вызвал тебя в такое время, — сказал Демидов, — но мне кажется, что нам есть о чем поговорить.

— Будете разговаривать с моим адвокатом, — упрямо сказал Резо, — завтра утром.

— Завтра тебя может здесь не быть, — вдруг сказал подполковник, — поэтому я и вытащил тебя ночью. Чаю хочешь?

Резо посмотрел на сидевшего перед ним человека. Оценил его тяжелый взгляд, заросшее, небритое, усталое лицо. И почему-то решил поверить.

— Хочу, — кивнул он, — и дайте сигарету.

— Держи, — протянул свою пачку подполковник, — сейчас скажу, чтобы нам чай организовали.

Он поднял трубку, отдал указание. Резо пожал плечами.

— Я все равно не смогу сказать ничего нового, — сказал он более примирительным тоном.

— Давай с самого начала, — вздохнул Демидов. — Собственно, мне как бы уже все равно, тебя — затребовало другое ведомство, и завтра утром тебя отсюда заберут. И я еще не был дома ужасно хочу спать. Если не хочешь разговаривать, можешь выпить чай и отправляться в cвою камеру до утра. Больше мы с тобой все равно не увидимся. Если у тебя есть что сказать, говор прямо сейчас. Через пять минут я уже могу пере думать. Да просто засну на своем столе.

— Вы действительно хотите знать правду?

— Перед тем как тебя отдать — да. Утром мне предстоит принять решение, что именно с тобой делать.

— Я рассказал вам правду, — затянуло Резо, — всю правду.

— Начнем еще раз. Зачем ты сделал это шкаф? Ты думал, что к тебе обязательно придут?

— Нет, конечно. У меня не было врагов. Я просто сделал ремонт и решил устроить для себя такой необычный шкаф. Ну как розыгрыш, что ли. Просто так, для себя, — снова повторил Резо.

— Предположим, что я тебе поверил, — кивнул подполковник. — Тогда объясни, почему именно к тебе явилась целая группа киллеров, Которые убили твоего друга, заставили выброситься в окно пришедшую к тебе женщину, и все это случилось именно в тот самый момент когда ты сидел в шкафу, сделанном просто так, для себя. Ты сам веришь в подобные объяснения?

— Но все было именно так, — со злостью сказал Резо. — Все было так, как я рассказал. И эта группа не обычные киллеры. Они не были похожи на уголовников… Они похожи на…

Демидов молча смотрел на него, пока Резо искал подходящее слово, и терпеливо ждал.

— На… — И Резо вдруг неожиданно для самого себя, потеряв осторожность, выпалил: — На сотрудников спецназа.

— Так, — кивнул Демидов, — значит, ты считаешь, что это мы сами влезли к тебе домой и устроили погром. Может быть, ты думаешь, что я лично командовал убийцами в твоей квартире?

— Нет, конечно, не вы. Того, кто командовал, я сразу узнаю. У него был такой низкий, хриплый голос. Но, поверьте, они не уголовники. Вся группа четко выполняла его команды. Может, правда, они бывшие сотрудники милиции, — нашел другое объяснение Резо.

— Почему ты все-таки думаешь, что к тебе пожаловали сотрудники милиции?

— Они странно себя вели. Во-первых, очень точно выполняли приказы командира. Так может быть в очень сплоченной группе, где все прекрасно знают друг друга и где подчиненным не нужно много объяснять. И еще — они сразу стреляли. Молча, без шума. Вроде они заранее заряжены на убийство. Пусть это не спецназ, но у них были приемы профессионалов.

— Откуда ты знаешь, как действуют профессионалы?

— Я ведь немного поработал дипломатом, видел, как действуют сотрудники госбезопасности за рубежом. Кое-что повидал…

— Понятно, — Демидов нахмурился. Резо докурил свою сигарету, потушил окурок и спросил: — Можно вторую?

— Кури, — кивнул подполковник, — и если можешь, ответь мне на три вопроса. Первый вопрос: почему соседи не видели машин, которые ждали твоих убийц? Они ведь находились у тебя минут двадцать, если не больше.

— Не меньше тридцати.

— Ну вот, видишь. Как же получилось, что соседи ничего не заметили?

— Я сам не понимаю. Но машины могли отъехать, а потом подъехать, чтобы не стоять дома.

— Тогда я должен поверить, что они заранее знали, что тебя не найдут. Ты сам в это веришь?

— Нет, — вздохнул Резо.

— И я не верю. Вообще я в дураков не верю. Если они хотели только найти тебя и ликвидировать, то на это требуется минута, даже того меньше, несколько секунд. И отпускать машины им совсем не резон. Значит, они хотели не просто убить тебя, они что-то искали. Или собирались узнать у тебя какие-то дополнительные подробности? Такое возможно?

— Откуда же мне знать! — почти закричал Резо.

— Это ты нам уже говорил. Теперь второй вопрос, что тоже вызывает недоумение: если ты смотрел на них в окно, то получается, что и они видели тебя. Почему в таком случае эти люди снова не поднялись к тебе? Судя по твоим словам, они крутые ребята.

— Да, они меня видели. Тот самый седой поднял голову и увидел меня. А я его.

— И все же они уехали…

— Да, уехали. У них было мало времени.

— И, наконец, третий вопрос. Самый главный. Почему они явились именно к тебе?

— Если бы я знал, я бы сейчас здесь не сидел.

Дежурный внес стакан чая. Поставил перед подполковником.

— Ему тоже, — кивнул Демидов на задержанного.

— И ему? — удивился дежурный. Но не стал уточнять, вышел из кабинета.

— Я действительно ничего не могу понять, поверьте мне, — повторил Резо. Демидов задумчиво смотрел перед собой. Дежурный принес еще стакан и, поставив его на стол, вопросительно взглянул на подполковника.

— Что тебе? — спросил Демидов.

— Чай горячий, — пояснил дежурный, — может, мне остаться?

В их суровой практике случалось всякое. В том числе и случаи, когда заключенный хватался за стакан кипятка как оружие.

— Не нужно, — вяло махнул рукой Демидов. За окнами уже начало светать. — Можешь уйти, — разрешил подполковник.

Когда дежурный вышел, Демидов вновь умолк. Долго молчал, что-то обдумывая.

— Сейчас столько всего происходит, что ни черта не поймешь. Я хочу тебе поверить, парень, но что-то не получается. Понимаешь, мне непонятно, почему они пришли именно к тебе. Может, все-таки расскажешь?

— Я же сказал — ничего не знаю. Если бы я хоть что-то понимал… Честное слово, не знаю.

— Может, у тебя были долги?

— Был небольшой кредит в банке. Но до конца срока еще полгода, и я исправно платил проценты. Да и в банке работает мой двоюродный брат, он бы меня предупредил, если бы что.

— Бери-ка стакан, — подполковник кивнул на стакан. — Или ты кому-то дал в долг? Сейчас давать большую сумму еще опаснее, чем ее брать.

— Не дурак, — усмехнулся Резо, — сам знаю французы говорят: если у вас берут пятьсот франков, то должник зависит от вас, но если у вас берут пятьдесят тысяч, то уже вы зависите от такого должника. Никогда не даю в долг большие суммы. И маленькие тоже не даю. Долги портят дружбу.

— Грамотный, — вздохнул Демидов, — слушай, давай кончать трепаться. Уже утро почти. Через несколько часов тебя заберут в ФСБ. Они уже приезжали ко мне, просили выдать тебя. И знаешь, почему я отказал?

— Не захотели ночью возиться со мной?

— Не угадал. Я удивился, откуда они так быстро узнали о тебе, вообще о том, что случилось в твоей квартире. Сводку мы еще передать не успели. Получается, что они знали обо всем по своим каналам. Понимаешь?

Резо, потянувшийся за стаканом чая, опустил руку, оторопело уставившись на подполковника.

— Выходит, что они либо тебя вели, либо следили за твоими убийцами. В любом случае ты вызвал их повышенный интерес.

Резо вытер ладонью лоб. Обхватил пальцами горло, словно чувствовал удавку на шее. И хрипло спросил:

— Что же мне делать?

— Говори правду, и я постараюсь тебя продержать у нас еще несколько часов, пока к тебе не приедет адвокат и все не будет оформлено как полагается.

— Я не знаю. Сам ничего не понимаю. Они позвонили в дверь и, когда узнали, что Никита мой компаньон, сразу же его убили.

— Почему? Почему они не позвали тебя? Логичнее было бы сначала найти тебя, а потом уже убирать неугодного свидетеля. Они у него что-то спрашивали?

— Нет. Только спросили, кто он такой. Хотя нет, подождите. Я слышал, как его спросили: «Вы его компаньон?», а потом услышал, как он падает. Они, видимо, стреляли из пистолетов с глушителями.

— Сразу начали стрелять?

— Да, сразу.

— Тогда выходит, что вы оба интересовали убийц. Не только ты, но и твой компаньон. Такое может быть?

— Может, вполне. Мне даже кажется, что так и было на самом деле. Они хотели убрать нас обоих, а с женщиной произошла случайность.

— Тогда тем более интересно, почему вы привлекли к себе осведомленную группу высокопрофессиональных убийц. Если учесть, что соседи не видели машин у дома, то получается, что оба автомобиля сразу отъехали, чтобы появиться через несколько минут. Когда их вызовут по телефону. Все сработано четко и аккуратно. Единственная осечка — с женщиной, но никто не мог предвидеть, что она окажется такой решительной и захочет выброситься. И все же — чем вы привлекли их внимание?

— Если бы я знал…

— Ваша фирма отправляла в последние дни какие-нибудь специальные группы? Может, к вам обращались с какими-то необычными просьбами?

— Нет, обычные группы, обычные рейсы.

Один чиновник приезжал со скандалом, чтобы его группы поместили в гостиницу, которая предусмотрена в договоре. Но мы дали гостиницу такой же категории, и инцидент был исчерпан. Нет. Ничего криминального у нас не происходило. Я вообще всегда был категорический противник разного рода криминалов.

— У вас была «крыша»?.

— Вы имеете в виду защиту от бандитов? В первое время была. Но потом их группу разгромили. Вожака арестовали, многие разъехались, двоих, кажется, убили. Нет, последний год мы никому и ничего не платили.

— Может, месть со стороны оставшихся?

— Нет. У них были трудности не с нами, а с милицией и с конкурентами. К нам, во всяком случае, никто не обращался.

Резо уже пришел в себя и даже взял стакан чая.

— Давай сначала. А если конкуренты?

— Какие конкуренты? — улыбнулся Резо. — В городе несколько тысяч туристических фирм. Думаете, все убивают друг друга?

— Я не думаю, я спрашиваю, — разозлился Демидов. — Я хочу понять, почему именно к тебе явились эти ублюдки, почему искали тебя, почему пристрелили твоего друга, заставили выброситься твою женщину? Если ты, конечно, нам не врал.

При упоминании погибшей Резо помрачнел. Он вспомнил о собственной трусости и нахмурился. Поставил стакан на стол. Отвернулся.

— Ничего я вам не врал, — устало сказал он. — Хватит меня мучить. Я ничего не знаю. Может, в КГБ больше знают, вот пусть они мне и расскажут, что там случилось.

— КГБ давно уже нет, — напомнил Демидов, — сейчас ФСБ.

— Какая разница? — отмахнулся Резо. — Все одно и то же. Как их ни называй. Может, убийцы ошиблись. Хотя у Никиты они точно спросили — он мой компаньон или нет. Значит, искали нас.

— Ничего больше не хочешь сказать? — спросил подполковник.

— Я уже все сказал.

— У тебя есть свой адвокат?

— Нет.

— Я позвоню утром одному знакомому адвокату, чтобы он приехал до того, как тебя от нас заберут. Опиши-ка мне еще разок человека, которого ты разглядел в окно.

— Среднего роста, коротко пострижен, седой. В кожаной куртке. Усы не густые, а скорее щеточка усов над губой. Мне так показалось, далеко все же было. У него резкие такие черты лица, развитой торс, может, раньше занимался спортом. Весь такой энергичный, ловкий, подвижный. Хотя лет ему никак не меньше сорока пяти. Может, даже больше. И голос хриплый. Если услышу, сразу узнаю.

— Много было в его группе людей? — спросил подполковник и осекся. — Сколько было этих стервецов?

— Человек пять или шесть, по-видимому. Они быстро сели в машины и сразу отъехали. Да, теперь я точно уверен, что это были не простые бандиты, а очень подготовленные люди. Машины развернулись вместе и сразу же отъехали. Подождите, — вдруг сказал Резо, поднося ладони к лицу. — Я вспомнил, как они говорили. Один сказал, что понаехало много черных. Это он так о кавказцах. И сказал, что не может найти деньги в квартире, не знает, где я их спрятал. А другой заметил совсем тихо: «Громко не говори сам знаешь, что за такие вещи бывает». Так и сказал. Они не были бандитами, — уверенно закончил Резо.

— Ясно, — хмуро подвел итог Демидов, — я примерно так и думал. Все сработано на высшем уровне. За исключением одного промаха с женщиной. Но я бы тоже отсекал в первую очередь входную дверь. Они не могли и подумать, что она решится выброситься.

— Что теперь? — спросил Резо.

— Иди в камеру и до утра никому ничего не рассказывай, — посоветовал Демидов. — Утром придет твой адвокат. У него немного странная фамилия — Чупиков. Евгений Алексеевич. Он немного старше тебя, но человек опытный, раньше в КГБ работал, поэтому на таких делах собаку съел. Может, он тебе поможет, раз мы не в состоянии. Возьми пачку сигарет, у меня есть еще одна.

Резо с благодарностью кивнул и поднялся, собираясь выйти, и в этот момент Демидов выдал свое последнее напутствие:

— В камере ничего не рассказывай. Целее будешь. У твоих убийц может найтись какой-нибудь знакомый и в твоей камере. Постарайся сегодня до утра вообще не спать. Очень полезно для здоровья.

Рассказ третий

В этот вечер я собирался уйти вовремя, чтобы успеть еще раз пообщаться с Игорем. Алене я уже позвонил и договорился, что на время возьму мальчика к себе. И рассказал ей о помощи Семена Алексеевича. Она сухо поблагодарила, словно ничего необычного не произошло. А ведь речь шла об очень крупной сумме. Видимо, Алена считала, что я смогу достать такие деньги. Из-за нескольких «засветившихся деятелей», которые сумели сделать свои деньги, использовав близость к политикам, нас всех считали богачами. Обидно, что так думают обо всех. Среди нас есть, конечно, подонки, но в большинстве своем мы порядочные и вполне нормальные ребята — работаем, влюбляемся, женимся, думаем о своих семьях и растим детей, иногда даже болеем. Если же верить распространенным журналистским штампам, то можно подумать, что все мы монстры и продавшиеся паскуды.

В общем, Алена отнеслась к моему сообщению довольно спокойно, возможно, слишком спокойно, и это меня немного обидело. Может, она действительно считала, что я обязан помочь ей? Во всяком случае, трубку я положил уже с испорченным настроением, но ей ничего не сказал.

Вечером я поехал и забрал Игоря. Узнав о его болезни, я совершенно изменил свое отношение к нему. Теперь он казался мне совсем другим — более взрослым, более мудрым, даже более красивым. Я, правда, не знал, как общаться с сыном. Сводить в кино или в парк? Мне казалось, что это глупо. Я решил, что мы съездим к Виталику. В конце концов, парню всегда полезно пообщаться с умным человеком. А Виталик не просто умный, а заумный — как раз то, что нужно. Он редкий эрудит и прекрасный шахматист. Когда же по телевизору начинают задавать каверзные вопросы в какой-нибудь популярной игре, он отвечает мгновенно, словно заранее знал, каковы будут вопросы. А кроссворды с ним просто неинтересно разгадывать. Я обычно решаю кроссворды сам, а те слова, которые не знаю, оставляю для него. Он берет мой кроссворд и тут же заполняет клетки, заодно и мои ошибки исправляет. У меня в отношении Виталика даже некий комплекс неполноценности возник.

Правда, квартирка у него маленькая, двухкомнатная, но зато вся забита книгами, уже в прихожей висят книжные полки. Виталику я позвонил и предупредил, что мы приедем к нему. Он молодец, не поленился и купил какое-то мудреное печенье. Я ему не стал ничего говорить, просто сказал, что приеду к нему со своим сыном. Мне было интересно, как они станут общаться.

Потом, вспоминая этот вечер, я понял, что неосознанно сделал самый правильный ход. Они и раньше знали друг друга, но почти не общались. Однако Виталик, общаясь с мальчиком, как-то сразу нашел верный тон. Он просто отнесся к нему как к равному, как к одному из моих друзей. Сначала мы вместе пили кофе, потом играли в шахматы, — причем мы играли вдвоем с Игорем против Виталика и, конечно, проиграли, хотя сражались изо всех сил. Это тоже было в стиле Виталика. Он никому не делал послаблений, не играл в поддавки. Игра всерьез — его жизненный принцип. Вот мы и продули.

Потом мы снова пили кофе, а Игорь осматривал библиотеку Виталика. И даже отобрал несколько книг, которые ему показались интересными. Я специально посмотрел, какие книги ему приглянулись. Вы не поверите, но это был Тойнби. «Цивилизация перед судом истории». Представляете, что читает мальчик его возраста? Вторая книга была «Опыты» Монтеня. А третья — фантастика Хаббарда. При виде последней Виталик чуть поморщился, и я это заметил. Но зачем же тогда он сам держит эту книгу у себя дома? А вот Монтень и Тойнби меня поразили. Недостижимые имена. Космос, в котором я никогда не побываю. Когда Игорь взял эти книги, я подумал о том, что из парня, возможно, что-нибудь получится. Видимо, также подумал и Виталик. У него был такой довольный вид, словно это его сын выбрал такие книги. Уже в машине Игорь сказал мне:

— У тебя хороший друг.

— Знаю, — кивнул я. — Мы знакомы уже сто лет.

— Он играл на выигрыш, — сказал сын, и я понял, что Игорю это понравилось.

И в этот момент зазвонил мой мобильный телефон.

— Слушаю, — сказал я. И услышал голос своего сотрудника:

— Леонид Александрович, у нас ЧП. Просят срочно приехать.

— Что случилось?

— Только что передали. Убит Семен Алексеевич.

В следующее мгновение я чуть не врезался в стоявшую у светофора машину. Затормозил свою «девятку» так, что на меня все обернулись. Посмотрел на Игоря. Потом спрашиваю своего сотрудника:

— Как это случилось?

— Так вы приедете? — ответил тот вопросом на вопрос; видимо, в отличие от меня понимал, что такие разговоры не ведут по мобильному телефону.

— Да-да, конечно. Сейчас. Прямо сейчас и приеду.

Я развернулся. Развернулся так резко, что все сидевшие в соседних автомобилях приняли меня за сумасшедшего. Я даже слышал, как некоторые из них что-то орали мне вслед. Я же дал газ, даже на несколько секунд забыл про Игоря. Потом опомнился. Взглянул на сына. И тут же вспомнил про деньги. И про Семена Алексеевича. Но про наш вечерний разговор думать не хотелось.

— Игорь, — негромко сказал я, — ты уж извини, я тебя у метро высажу. У меня на работе срочное дело.

— Все понял, — кивнул сын. — Не беспокойся. Доберусь сам. Можешь остановить у следующего светофора. Оттуда недалеко до станции метро.

— Идет. — Я прибавил газу. — Только книги не потеряй.

У светофора я остановился. Игорь вылез и помахал мне на прощание. В этот момент я даже о нем думал меньше, чем о Семене Алексеевиче. Что могло случиться? Как убили? Кому он мог помешать? Может, попал в автомобильную аварию?

Автокатастрофы — наш бич. Мы привыкли носиться по городу на диких скоростях, не обращаем внимания на светофоры и сотрудников ГАИ. Нас не останавливали, а если даже мы тормозили, отпускали тут же. С сотрудниками службы охраны никто не желает связываться. Тем более что у многих из нас имелись специальные удостоверения, запрещавшие инспекторам ГАИ досматривать наши автомобили. Мы привыкали носиться на предельных скоростях; и как следствие — чаще других попадали в аварии. Но у Семена Алексеевича была служебная машина и довольно опытный водитель.

В общем, гадал я недолго. Вошел в кабинет и почти сразу узнал, что никакой автомобильной аварии не было. Произошло обычное заказное убийство. Семен Алексеевич вошел в свой подъезд, и неизвестный выстрелил три раза. В грудь и в лицо. А потом произвел контрольный выстрел в голову. Значит, Семен Алексеевич успел повернуться и увидеть своего убийцу. Это я понял сразу.

Старших офицеров, которых удалось вызвать, собрали через пятнадцать минут у начальника службы охраны. Таким мрачным я его никогда не видел.

— Если журналисты что-нибудь узнают, голову всем оторву, — заявил он. — Труп уже увезли, там дежурят наши сотрудники. Я говорил с людьми из ФСБ, они формируют специальную группу для расследования совместно с нашей службой и работниками прокуратуры. От нас в группу расследования войдут… — Начальник немного помолчал, потом сказал: — Подполковник Литвинов.

Услышав свою фамилию, я вздрогнул. Откровенно говоря, не ожидал, что назначат меня. С другой стороны — вполне логично. Первый заместитель Семена Алексеевича должен был занять его место в отделе. Я являлся офицером в отделе, все знали, что мы дружили с покойным, более того: я всегда считал себя его учеником. Именно поэтому было логично, что меня прикомандировали к группе, которой предстояло вести расследование. Я поднялся.

— От всех остальных дел мы вас освобождаем, — сообщил начальник службы охраны. — Я сегодня доложу, что расследование уже начали. Нужно добиться максимального результата в кратчайшие сроки. Главное — выяснить мотивы убийства. Никаких коммерческих интересов, насколько я знаю, у Семена Алексеевича никогда не было. Значит, что-то другое? Если это связано с нашей работой, то почему убирают именно его? Какой секретной информацией он располагал? В общем, Литвинов, постарайтесь все выяснить. Даю вам в помощь двух наших лучших офицеров. Есть вопросы?

Все смотрели на меня. За столом сидели человек двадцать наших офицеров. Я ответил:

— Вопросов нет. Разрешите немедленно выехать на место происшествия?

— Идите. С вами поедут майор Зоркальцев и капитан Кислов. Машина ждет вас внизу. Никаких интервью, никаких комментариев, если начнут приставать журналисты. Все поняли?

— Да.

Я вдруг заметил, какими глазами смотрит на меня заместитель. И снова невольно вздрогнул, вспомнив вечерний разговор. Может быть, я поторопился? Или поторопился Семен Алексеевич? Вообще-то я человек не робкий, но все это очень настораживало. И болезнь мальчика, и случайно подслушанный разговор, и смерть Семена Алексеевича. Я смотрел на заместителя начальника службы охраны, на его огромный лысый череп, на его мясистое лицо — и молчал. Он же глядел на меня с полнейшим равнодушием. Впрочем, как и на всех прочих сотрудников. Вообще-то он был очень толковый специалист, Михаил Константинович Облонков. Прекрасный аналитик, настоящий профессионал. Если бы я собственными ушами не слышал его голос, никогда бы не поверил, что он мог обсуждать какие-то противозаконные вещи. Противозаконные? Я снова посмотрел на Облонкова. Или это совпадение? Может, именно из-за меня убили Семена Алексеевича? Но неужели он мог так глупо подставиться? Нет, на него не похоже. Или все-таки Облонков виновник случившегося?

Я вышел из кабинета с твердым намерением во всем разобраться. Разобраться и понять: как могло произойти столь чудовищное убийство? В темно-синей «Ауди» уже сидели Кислов и Зоркальцев. Я уселся рядом с Кисловым, и мы отъехали.

— Что уже известно? — повернулся я к Зор-кальцеву.

— Он вошел в подъезд, и его убили, — сообщил тот. — Было несколько выстрелов. Но никто ничего не слышал. Очевидно, убийца воспользовался пистолетом с глушителем.

— Почему он не переехал в новый дом? — вздохнул я. — Там хоть дежурит во дворе сотрудник милиции.

— Гриша, его водитель, сидел в машине и ничего не слышал, — сказал Зоркальцев. — Семен Алексеевич сказал ему, что поднимется наверх за документами. Когда он не вышел через полчаса, Гриша ему позвонил по телефону. Но там сказали, что Семен Алексеевич не приходил домой. Тогда Гриша вошел в подъезд и нашел его. Семья пока ничего не знает. У водителя хватило ума сначала сообщить нам. Приехали наши сотрудники и увезли тело. Его родным мы сообщили, что Семен Алексеевич вылетел в срочную командировку. Поэтому пока никто ничего не знает.

— Значит, нам еще предстоит сообщить о его смерти жене? — помрачнел я.

— Видимо, да, — вздохнул Зоркальцев, офицер среднего роста, уже начинающий лысеть.

— И никто не видел погибшего?

— Практически никто. Наши сразу сообщили в ФСБ и в прокуратуру. И те, и другие приехали почти одновременно. Сделали все снимки и увезли труп.

«Труп», — подумал я. Это было самое страшное. Живого человека, умницу, интеллигента, порядочного, внимательного, хорошего семьянина вдруг называют «трупом». Как-то все… глупо и непонятно получилось. Кто виноват в его смерти? Может, пристрелить Облонкова, а потом отсидеть за это десять лет? Господи, как раз срок, на который можно будет сдать мою квартиру.

— Он поднимался в кабине лифта? — спросил я.

— Нет, не дошел до лифта. Его расстреляли прямо у лифта.

— Его оружие нашли?

— Да. Убийца ничего не взял.

— Гриша видел убийцу?

— Никого он не видел, — проворчал Зоркальцев. — Машина стояла рядом с подъездом, но Гриша читал газету и не обращал внимания на входивших и выходивших.

— Многие ли выходили?

— Да не знает Григорий ничего. Ему показалось, что кто-то выходил, но он точно не помнит.

— Идиот, — невольно вырвалось у меня. Гриша мог бы заметить убийцу, если бы был повнимательнее.

— Где он? — спросил я.

— Труп? — не понял майор.

— Нет, водитель. — Я старался держать себя в руках.

— В прокуратуре. Они обещали подождать нас, чтобы допросить его в присутствии наших сотрудников.

Я молчал целую минуту. Достал сигарету. Курил и молчал. Курил, хотя давно дал себе слово бросить эту дурацкую привычку. Наконец снова спросил:

— Значит, стреляли в лицо?

— Да. Видимо, убийца прятался за шахтой лифта. Он появился неожиданно и сразу открыл огонь.

— Выходит, точно знал, в кого стреляет, — сказал я.

— Да, разумеется, — кивнул Зоркальцев. — Будете осматривать место происшествия?

— Обязательно буду. Только к нему домой я не пойду. Не смогу. Я хорошо знаю его жену и дочь. Поднимайтесь сами, если, конечно, сможете.

— Хорошо, — помрачнел Зоркальцев. Ему тоже было не очень приятно выполнять подобную миссию.

Мы подъехали к дому. Подъехали в половине двенадцатого вечера. У подъезда стояла машина. В ней находились двое сотрудников милиции и наш офицер. Заметив нас, они выбрались из автомобиля.

— Все нормально, — доложил наш сотрудник.

— Соседи знают? — спросил я.

— Двое знают. Проходили в этот момент домой. Но не знают, кого именно… Мы сказали им, что пьяный зашел в их подъезд и упал, разбился. Когда они проходили, мы накрывали тело простыней, чтобы никто не увидел лица.

— Правильно, — кивнул я. — Пойдемте. Мы вошли в подъезд. Здесь не было даже замка на входной двери. Обычный московский подъезд в старом доме. До лифта — шагов десять. Нужно было пройти площадку, отделанную кафелем, подняться на три ступеньки и, пройдя еще несколько шагов, подойти к лифту. Видимо, убийца стрелял, стоя у почтовых ящиков. Я осмотрел стену. Так и есть: следы пуль. И кровь. Видимо, не успели все замазать.

— Когда это случилось? — спросил я у Зоркальцева.

— Часа два назад, — ответил майор. — Сотрудники прокуратуры здесь все осмотрели. Нашли гильзы. Полчаса назад приехали наши, постарались немного отмыть стены и пол. Следователь прокуратуры не возражал, они уже сделали снимки, провели съемку. Патологоанатом считает, что смерть наступила мгновенно, но нужно подождать результатов вскрытия.

— Лифт работает?

— Да. Хотите, чтобы я поднялся к нему домой прямо сейчас? Я посмотрел на часы.

— Нет. Пусть проведут спокойно хотя бы эту, последнюю, ночь. Утром мы им все равно сообщим. Не нужно сейчас подниматься. Поехали в прокуратуру.

Когда мы уже садились в машину, Зоркальцев спросил:

— Вы были друзьями?

— Больше чем друзьями, — ответил я. — А вообще-то вам завтра не нужно к нему приходить. Это мой долг. Я утром сам им обо всем сообщу. Так будет лучше.

Когда мы отъехали от дома, я вспомнил про Игоря. Теперь рассчитывать на чью-то помощь не приходилось. Нужно рассчитывать только на себя. Но если Семена Алексеевича убили из-за меня… Тогда моя квартира будет долго пустовать, твердо решил я. И убийца — или тот, кто его послал, — все равно появится в том подъезде, куда я приведу его перед тем, как выстрелить ему в лицо.

Я ни на минуту не забывал об убийстве друга. Мы говорили с ним накануне, в шестом часу вечера. А убили его примерно через три-четыре часа. Но как же он так глупо подставился? Вот этот вопрос меня и смущал более всего. Семен Алексеевич — не просто мой учитель. Он был настоящий профессионал и не стал бы задавать дурацкие вопросы. Тем более не стал бы так глупо подставляться… Значит, моя история никак не связана с его убийством, старался я успокоить себя. Я обязан был верить в рассудительность и осторожность моего бывшего начальника. Тогда почему его убили? И кто это мог сделать?

В любом случае я решил вести следствие по-своему. И по своим законам покарать убийцу, если удастся на него выйти. Пока мы ехали в прокуратуру, я выкурил еще две сигареты. Зоркальцев и Кислов, видимо, понимали мое состояние и поэтому ни о чем не спрашивали, вообще ничего не говорили. И я был им очень благодарен. Вообще мужчины должны поменьше говорить. Я всегда с подозрением относился к болтунам. Может, потому, что за болтливостью всегда стоят какие-нибудь комплексы. Либо комплекс превосходства, выражающийся в желании нравиться всем и каждому, либо комплекс неполноценности, когда хочется привлечь к себе внимание. А бывает — «комплекс труса», когда просто боишься тишины. Потому что тишина чем-то напоминает смерть. Она, тишина, означает не просто молчание, а нечто большее, нечто гибельное для живых существ. Звук есть жизнь. Тишина — смерть.

Мы приехали в городскую прокуратуру уже в первом часу ночи. Зоркальцев выступал в качестве провожатого. В кабинете заместителя прокурора города продолжалась работа. Видимо, кто-то позвонил и поручил взять дело под особый контроль. То есть сам заместитель прокурора занимался расследованием. Я его не знал до этого. Но он с первого взгляда мне не понравился. Невысокого роста, плоское, как блин, лицо, широко посаженные глаза, пухлые губы, но самое главное: во взгляде абсолютное безразличие ко всему на свете. Казалось, ничто не могло вывести этого человека из себя. Потом я узнал, что он раньше работал в военной прокуратуре. Представляю, как его не любили в армии и каким дуболомом он был. Да и фамилия у него была соответствующая — Дубов. Словно кто-то в насмешку дал ему именно такую фамилию.

Руководителя группы сотрудников ФСБ, которые уже начали расследование, я немного знал. Этот как раз был неплохим парнем, хотя я сразу подумал, что он-то вряд ли способен провести подобное расследование. Подполковник Галимов работал в центральном аппарате уже несколько лет. Его перевели в Москву из Башкирии. Говорили, там он отличился, проявил себя настырным и цепким следователем. Однако в Москве это не самые важные качества. Здесь нужно знать конъюнктуру, иметь собственную агентуру и обширные связи. Галимов был высок, худощав, с монгольским разрезом глаз, по-русски говорил даже лучше Дубова. Тот был родом с Украины, и это очень даже чувствовалось. Галимов же работал в Москве уже четвертый год, но все еще оставался провинциалом в душе.

Видимо, руководство ФСБ решило немного схитрить. Если все пройдет нормально, они припишут успехи себе, если все будет не так, как нужно, то Галимов — идеальная фигура для подставки, «мальчик для битья». Впрочем, он был человеком упрямым и настойчивым. Главное — дотошным. Такой не успокоится, пока не проверит все версии. А вот следователь прокуратуры мне понравился. Очень даже понравился. Саша Лобанов. Молодой, симпатичный, умный. Я где-то читал, что после тридцати лет человек не может притворяться. То есть лицо превращается как бы в маску, которую уже не снять. Впоследствии я узнал, что Саше как раз исполнилось тридцать. Если у Николая Николаевича Дубова было непроницаемое лицо идиота, если у Галимова в глазах светилось упрямство, как бывает у хорошей охотничьей собаки, то в глазах Саши Лобанова я прочел любопытство и ум — самые важные качества для любого следователя. Умные глаза — это прекрасно, хотя девяносто девять процентов следователей имеют злющие-презлющие глаза.

Кислов остался внизу, а мы с Зоркальцевым вошли в кабинет. Вошли в тот самый момент, когда Дубов уже начал нервничать. Гриша сидел в соседнем кабинете и дожидался нас — чтобы дать показания. По существующим правилам сотрудников ФСБ и службы охраны допрашивали лишь в присутствии представителей их ведомств. Конечно, если их допрашивали как свидетелей.

Мы сидели за длинным столом Дубова, когда в кабинет вошел Гриша. Он был явно расстроен. Я представил себе, что он чувствовал, когда вошел в подъезд и обнаружил убитого. Они ведь работали с Семеном Алексеевичем уже несколько лет. К счастью, парень сдержался, не закричал, не позвал соседей. Он догадался сразу позвонить к нам, иначе убитого уже показывали бы по всем телевизионным каналам. Грише было всего двадцать шесть, и сегодняшняя ночь оказалась, наверное, самым серьезным испытанием в его жизни.

— Садитесь, — кивнул заместитель прокурора. Он решил, что сам будет вести допрос свидетеля — как самый старший по званию. Кроме того, формально именно он возглавлял следствие. Мы с Галимовым имели чин подполковника, Саша Лобанов был всего лишь младшим советником юстиции, то есть примерно майором. А Дубов являлся старшим советником, к тому же мог рассчитывать на генеральские погоны.

— Вы Григорий Чувелев? — произнес заместитель прокурора. — Сотрудник службы охраны?

— Да, — кивнул Гриша; у него был такой несчастный вид, что мне стало жаль его.

— Наши сотрудники уже успели с вами поговорить, — продолжал Дубов, кивая на Лобанова. Видимо, тот успел побывать и на месте преступления. И, конечно, успел переговорить и с Гришей. — Но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. — Дубов посмотрел на Галимова, потом на меня. Мы оба кивнули в знак согласия. — Расскажите, что случилось с вашим начальником, — сказал заместитель прокурора. — Только рассказывайте подробно, не торопитесь.

— Я уже все рассказал вашему следователю, — Гриша кивнул на Лобанова.

Похоже, увидев меня, Гриша стал еще больше нервничать. Он-то знал, кем был для меня Семен Алексеевич.

— Расскажите еще раз. — Дубов строго взглянул на водителя. — И все по порядку.

— Мы выехали без десяти девять, — начал Гриша. — По дороге заехали в магазин, он должен был купить, кажется, сыр… Точно не знаю, Семен Алексеевич вошел в магазин один. Потом подъехали к дому, и он попросил меня подождать. Сказал, что у него еще одно срочное дело. Вошел в подъезд. А я стал читать газету. Минут через двадцать посмотрел на его окна. Все было в порядке. Еще минут через двадцать я решил проверить. Он ведь никогда не опаздывал. Я позвонил ему домой по телефону, но мне сказали, что он не приходил. Тогда я достал оружие и бросился в подъезд. Семен Алексеевич лежал за шахтой лифта, на лестнице. Но его туда оттащили, потому что на стене, рядом с лифтом, были капли крови и разбитые плитки кафеля. Я даже сначала не поверил, что его убили. Стреляли в лицо и в грудь. Наклонился, хотел посмотреть, взяли ли оружие. Но потом решил позвонить нашим. Пока они ехали, я все-таки осмотрел тело и увидел, что документы и оружие на месте. Прикрыл тело брезентом из машины. Потом приехали наши… — Гриша помолчал, потом добавил: — А после них — ваши. Вот и все…..

— Мне сказали, что тело было прикрыто простыней, — заметил Галимов.

— Ее привезли наши ребята, — пояснил Гриша.

— Пока вы были в подъезде, мимо вас никто не проходил?

— Проходили. Молодые ребята. Лет по двадцать с небольшим. Оказалось, супруги. Я проверил их документы. И объяснил, что лежит пьяный, чтобы никто не знал, что произошло. Мне приказали именно так говорить.

— Кто приказал? — спросил Дубов.

— Наше руководство, — ответил за Гришу Зоркальцев.

Дубов взглянул в его сторону, однако промолчал. Галимов же спросил:

— Еще кто-нибудь проходил?

— Да, прошел еще один мужчина. На последний этаж. Он художник, возвращался от друзей. По-моему, был сильно пьян. Я проверил его документы и доложил о нем нашим сотрудникам.

— Вы видели кого-нибудь еще? — спросил Дубов.

— Нет. Я читал газету и не смотрел на подъезд. Но мне кажется, что никто не выходил. Хотя, может, я ошибаюсь. Машина стояла боком. Я никого не видел.

— Иными словами, вы хотите сказать, что убийца может до сих пор находиться в доме?

— Не знаю, — признался Гриша. — Наши сотрудники на всякий случай позвонили домой Семену Алексеевичу, но там было все в порядке. Мы сообщили им, что он уехал в срочную командировку.

Дубов посмотрел в нашу сторону. Мы молчали. Что мы могли сказать? На месте Гриши мог оказаться любой из нас. Разве он мог предположить, что в подъезде дома Семена Алексеевича ждет убийца? Разве он обязан был следить за всеми выходившими из дома? Гриша — просто водитель, хотя и числился нашим сотрудником. Более того, на его месте мог оказаться и Дубов. И кроме того, машину обычно ставили боком к подъезду, рядом с деревьями. Конечно, если нужно наблюдать за подъездом, можно чуть отъехать назад, чтобы видеть всех выходящих и входящих. Но Гриша ведь не обязан вести наблюдение, поэтому поставил машину так, чтобы она стояла как раз перед входом в подъезд.

— Значит, никого не видел? — усмехнулся Дубов.

Гриша молча опустил голову.

— Лобанов, — кивнул Дубов, — что у вас?

— Осмотр места происшествия позволяет утверждать: убийца был один, — ответил Лобанов, поднимаясь со своего места. — Он произвел несколько выстрелов. Потом контрольный выстрел. Ничего не взял. Ни денег, ни оружия, ни документов. По характеру — типичное заказное убийство. Мы уже начали отработку версий, но нам потребуется помощь сотрудников службы охраны. Во всяком случае, это не ограбление наверняка. И не случайное убийство. Убийца поджидал свою жертву. Через час или два будем иметь точные результаты вскрытия. Я приехал оттуда, там остался наш сотрудник.

— У вас все? — проворчал Дубов. — Что дал осмотр места происшествия?

— Ничего необычного. Правда, стреляли не из обычного «ТТ» или «Макарова». Мы собрали гильзы. Четыре гильзы от американского «магнума». Довольно редкое у нас оружие. Очевидно, убийца воспользовался оружием с глушителем, так как никто не слышал выстрелов. Убийца — профессионал, безошибочно выбрал место и время, видимо, знал точно. Поэтому не исключено, что имела место утечка информации из управления, где работал покойный.

И тут меня будто под дых ударили. Я тоже допускал: убийца не мог так просто оказаться в подъезде именно в этот вечер. Обычно киллеры работают утром, когда все идут на службу. А этот стрелял именно вечером, в половине десятого, словно точно знал, когда приедет Семен Алексеевич. Значит, все-таки разговор и убийство как-то связаны… И тут Дубов неожиданно спросил:

— Вы что-то хотите сказать?

— Да, — отозвался я. — Хочу спросить у нашего водителя… Куда еще они должны были поехать с Семеном Алексеевичем?

— Не знаю, — ответил Гриша. — Он мне не говорил. Приказал, чтобы я его ждал. Поедем в одно место, сказал он. Больше ничего не сказал.

— У вас есть еще вопросы? — осведомился Дубов.

— Нет, — ответил я.

— Садитесь, Лобанов, — кивнул Дубов. — А вы можете идти, — сказал он Грише. — Да… подождите в коридоре.

Гриша встал и посмотрел на нас. Потом пожал плечами и вышел из комнаты. Дубов дождался, когда дверь за ним закроется, и заговорил:

— Значит… пока мы одни… Надеюсь, мы все понимаем чрезвычайность случившегося. Мне уже звонил Генеральный прокурор. Ему, в свою очередь, звонили из президентского аппарата. К завтрашнему утру мы обязаны иметь конкретные версии и направления поиска.

— Мы остаемся здесь, — кивнул я. — Будем работать с вашим следователем.

— Да, — кивнул Дубов, — согласен. Нам без вашей помощи никак не обойтись. Идентификацию оружия мы проведем по банку данных ФСБ. У них более полная информация, чем даже в МВД. Хотя мы отправим соответствующий запрос и в МВД. Оружие не нашли? — спросил он у Лобанова.

— Нет. Только гильзы.

— Мы их проверим, — кивнул Галимов. — Хотя трудно рассчитывать, что убийца уже стрелял или будет еще стрелять из такого оружия. Сейчас все стали грамотными, все знают, как легко вычислить убийцу, если он дважды пользуется одним и тем же оружием. — Галимов помолчал, потом добавил: — Только такого убийства нам не хватало. И как раз перед выборами.

Эпизод пятый

Когда не спишь нормально двое суток, а утром тебя еще и поднимают на совещание, поневоле становишься раздражительным. Демидова подняли в девять утра, а в половине десятого ему следовало присутствовать на совещании у начальника МУРа. Совещание неожиданно назначили именно на этот день. Поручив Зиновьеву не отпускать задержанного Гочиашвили, Демидов уехал в МУР. По дороге звонил по мобильному телефону знакомому адвокату, который обычно вел подобные дела, но вежливая секретарша юридической консультации сообщила, что адвокат выступает в суде и будет только после перерыва.

«Надеюсь, они не успеют оформить все нужные бумаги до перерыва, — подумал Демидов. — Если совещание закончится быстро, успею позвонить до перерыва».

Но совещание быстро не закончилось, напротив, затянулось почти до часа дня. Вернувшись в свой кабинет, Демидов узнал, что задержанного забрали еще три часа назад. Неожиданно позвонил адвокат Чупиков. Он раньше был напарником Демидова, и они доверяли друг другу, как могут доверять мужчины, много лет не просто дружившие, а неоднократно попадавшие в опасные переделки.

— Ты меня спрашивал? — спросил Чупиков.

— Да, — отозвался Демидов. — У меня к тебе… интересное дело. Один парень, грузин… Вчера его арестовали по подозрению в убийстве напарника и знакомой женщины. Я хотел, чтобы ты взял это дело. Какие-то нестыковки получаются… Довольно странное дело.

— Ты всегда мне подсовываешь странные дела, — засмеялся Чупиков. — Ладно, приеду и посмотрю дело твоего грузина.

— Уже поздно, — проворчал подполковник. — Его утром забрали к себе сотрудники ФСБ. Но я проверю и узнаю, куда именно его увезли. А потом постараюсь тебе сообщить. Запиши его фамилию — Гочиашвили. Резо Гочиашвили.

— Уже записал. Если его обвиняют в убийстве, то, думаю, они знают, что ему положено иметь адвоката с самого начала следствия.

— Вот это ты им и расскажешь, — сказал Демидов. — И вообще, когда посмотришь это дело, поймешь, почему я тебя попросил.

Едва он положил трубку, как раздался еще один звонок. На сей раз звонил Кимелев.

— Приеду к вам, чтобы провести допрос, — сообщил он.

— Уже поздно, — ответил Демидов. — Нашего подопечного забрали.

— Как это забрали? — не понял Кимелев.

— ФСБ, — сказал подполковник. — Они считают, что это каким-то образом связано с их деятельностью.

— Каким образом? — разозлился Кимелев. — Ребята совсем рехнулись. При чем тут ФСБ? Это же типичный грабеж. Или убийство на почве ревности. Нужно разобраться, а они сразу забирают его к себе. На каких основаниях? Они вам хотя бы объяснили?

— Меня не было, когда его забирали. Но вчера ко мне приезжал их представитель. Он объяснил, что ФСБ давно ведет наблюдение за компанией Гочиашвили. Они подозревают его в торговле наркотиками. Или в контрабанде, я точно не понял. Как бы то ни было, вам теперь придется осуществлять прокурорский надзор в другом ведомстве.

— Но там было два убийства, — упорствовал Кимелев. — Это прежде всего дело прокуратуры. Даже если он контрабандист. Ведь дела об убийствах ведет прокуратура.

— В таком случае позвоните сами в ФСБ, — посоветовал подполковник. — Майор Рожко приезжал ко мне прошедшей ночью. Он же утром и забрал задержанного.

— Я позвоню, — пообещал Кимелев. — Черт знает что. Бедлам какой-то. Могли хотя бы предупредить.

Кимелев дал отбой. Демидов положил трубку и долго сидел, глядя в одну точку. Потом вызвал Зиновьева.

— Поезжай еще раз туда, — приказал подполковник. — И обойди все квартиры. Расспроси каждого соседа лично. Может, кто-нибудь все-таки видел эти машины. Или людей, которые вошли в дом. Каждого, ты меня понял? И возьми с собой еще несколько человек. Всех, кто свободен. Пусть тебе помогут.

Демидов не знал, что им движет. Сочувствие к задержанному? Желание его защитить? Или подсознание, интуиция, указывающая на возможные неожиданности в этом странном деле? А может, просто упрямство, которым он всегда славился? Что ж, в любом случае он хотел докопаться до истины.

Демидов поднялся из-за стола. Он вспомнил, что даже не успел утром позавтракать. Именно в этот момент раздался звонок городского телефона. Он был уже у двери, но тут же повернулся к телефону. Поднял трубку — и услышал невероятное.

— Он сбежал, — пробормотала трубка голосом Кимелева.

— Что?! — Подполковник не верил собственным ушам.

— Он сбежал, — повторил Кимелев. — Сбежал по дороге в ФСБ. Можете себе такое представить? Я ведь правильно предположил, что он убил своего напарника и выбросил из окна несчастную женщину. К тому же, как сейчас выяснилось, он был еще и контрабандистом.

— Нет, — выдохнул Демидов. — Не может быть.

— Вы все такой же идеалист, — сказал Кимелев. — Тем не менее он сбежал. Нужно объявлять розыск. Но это уже не наше дело. Пусть теперь ФСБ за него отвечает.

Подполковник уже не слушал — он положил трубку. Затем, вспомнив про Зиновьева, поднял другую трубку.

— Дежурный, — закричал он, — группа Зиновьева еще не уехала?! Задержите их. Я поеду вместе с ними.

Эпизод шестой

Резо даже не мог представить себе, что все произойдет именно таким образом. Утром в камеру принесли нечто среднее между столярным клеем и смешанной с песком крупой, которую почему-то называли «кашей» и предложили заключенным на завтрак. Вместо чая подали зловонную бурду. Резо с гордым видом отказался от завтрака. Но бурду все же выпил, хотя она воняла рыбой и керосином. Несчастье, обрушившееся на него, надолго отбило аппетит. Выручали сигареты, которые подарил ему ночью Демидов. Ими же пришлось откупаться от любопытных сокамерников.

А в десять утра его опять куда-то позвали. Резо был уверен, что подполковник снова вспомнил о нем, поэтому спокойно вышел из камеры.

Но его отвели совсем в другую комнату, в которой ожидали двое незнакомых людей. Милицейский офицер, державший в руке паспорт, спросил:

— Вы Резо Гочиашвили?

— Да, — кивнул Резо, по-прежнему не понимавший, почему его привели в эту комнату.

— Это он, — показал на Резо майор, отдавая его паспорт высокому незнакомцу.

— Вы поедете с нами, — сказал высокий; у него были какие-то странные неровные зубы, с дефектным прикусом, отчего голос казался немного глуховатым.

— Куда? — спросил ошеломленный Резо.

— В машине мы вам все расскажем, — ответил незнакомец.

— Я никуда не поеду. Ко мне должен приехать адвокат, — возмущался Резо.

— Он приедет к вам в другое место, — пояснил высокий. Второй незнакомец смотрел на Резо.

— Но мне обещали адвоката. Позовите подполковника Демидова!

— Сначала вы поедете с нами, — снова сказал высокий и кивнул своему напарнику. Резо даже не понял, как это произошло, — просто он вдруг понял, что ему на руки надели наручники.

— Иди! — Его грубо толкнули в спину.

— Распишитесь, — напомнил майор, указывая на какой-то журнал.

Высокий с усмешкой повернулся. Быстро расписался. Потом снова толкнул Резо в спину, вышел из кабинета. Его провели по коридору вывели на улицу. Недалеко от входа стояла машина.

«Кажется, это „Фольксваген-Пассат“», — почему-то подумал Резо, когда его подтолкнули автомобилю, в котором сидели двое: водитель и на заднем сиденье еще один. Сидевший сзади резко наклонил Резо голову, втаскивая в салон. Двое незнакомцев, забравшие его у майора, уселись следом: один рядом с Резо, другой, высокий, на переднее сиденье.

— Быстрее! — приказал высокий водителю.

Машина сорвалась с места. Резо перевел дыхание. Куда они его везут? Почему ничего не стали объяснять в милиции? Почему не разрешили встретиться с Демидовым, который так хорошо к нему отнесся? Резо ничего не понимал. Машина куда-то стремительно мчалась. Резо повернул голову. Сидевший рядом незнакомец положил руки себе на колено. Резо опустил глаза — и в ужасе содрогнулся. Он увидел татуировку — солнце, поднимающееся из-за горизонта. Это была та самая татуировка, которую он видел на руке убийцы, вошедшего в его квартиру.

Резо почувствовал позывы тошноты. Он непроизвольно икнул и схватился за живот. Ему показалось, что сейчас его вывернет наизнанку. Он застонал.

— Что случилось? — спросил тот, что сидел рядом с водителем.

— Мне плохо, — простонал Резо.

— Что с ним? — не понял высокий.

— Наверно, поел что-то в тюряге, — пришел на выручку сидевший справа охранник. — Знаете какую гадость там дают…

Резо еще крепче прижал ладони к животу. Он понял, что его тошнит от страха и вот-вот вырвет. Это, видимо, понял и высокий.

— Останови машину! — крикнул он водите-дю. — Останови у тротуара.

Но было уже поздно. Резо, все еще видевший перед собой половинку солнца, попытался отвернуться, но часть выпитого в камере «чая» вылилась на брюки сидевшего справа охранника. Тот вскрикнул и сильно ударил Резо под ребра. Машина резко затормозила.

— Мне плохо, — простонал Резо, снова чувствуя позывы тошноты.

— Вон из машины! — закричал высокий, сидевший впереди. — Проводи его, Бурый, — приказал он убийце с татуировкой на руке.

Бурый открыл дверцу и выволок Резо из машины. Тот все еще держался за живот. Водитель вышел следом. Резо почувствовал, что его сейчас снова вырвет. К счастью, на этот раз брюки незнакомцев не пострадали.

— Мне нужно в туалет, — простонал Резо.

— Не здесь! — крикнул из машины высокий. — Идите во двор!

Бурый подтолкнул Резо в спину, и они прошли во внутренний двор. Резо незаметно осмотрелся.

— Я не могу здесь, — сказал он, — мне нужно войти в подъезд.

— Там гадить будешь? — Водитель сплюнул на землю. — Ладно.

— Пошли с ним, — предложил Бурый.

— Я за ним дерьмо подбирать не должен, — разозлился водитель. — Если тебе так хочется, то иди. Тебе же все равно платят больше, чем мне.

— Тогда стой здесь, — кивнул Бурый. — Только никого сюда не пускай, пока он не закончит.

Водитель молча кивнул. Резо вошел в подъезд первым, Бурый — за ним.

— Давай, — сказал он с насмешкой. — Делай, что хочешь.

Резо глянул по сторонам. В подъезде — ни души. Резо схватился за брюки, которые с него все время сползали, потому что в камере отобрали ремень. Убийца стоял чуть в стороне, глядя на него с усмешкой. Резо сделал шаг и чуть присел, словно собирался поудобнее расположиться. И вдруг резко вскинул руки и нанес удар наручниками по физиономии своего мучителя. Тот вскрикнул. Резо ударил второй раз, третий. Бурый упал, а Резо продолжал молотить по ненавистному лицу, по лицу убийцы своих друзей. Через несколько секунд он опомнился. Оглядел себя. Он был весь в брызгах крови. Бурый лежал на полу в такой позе, что сомнений не оставалось: он не сможет подняться. Резо склонился над ним. Неужели он убил этого мерзавца? Прислушался. Уловив слабый стук сердца, облегченно вздохнул. Нет, он все-таки не убил негодяя, просто разбил ему голову.

Внезапно его снова вырвало. Он отвернулся, чтобы не испачкать раненого. Потом вытер губы. Быстро обшарил карманы Бурого, но никаких документов не обнаружил. Правда, нашел деньги, около полутора тысяч долларов. И снял с убийцы ремень. Так же изъял пистолет с глушителем и перочинный нож. Теперь следовало подумать, что делать с водителем, стоявшим на улице метрах в пяти от подъезда. Резо вытащил пистолет, надел глушитель и попытался выстрелить в наручники. Но пуля прошла почти рядом с его ногой. Нет, так ничего не получится. Стрелять должен кто-то другой. А на раздумья времени не было. Резо сунул пистолет в карман и побежал к выходу. И тотчас же налетел на водителя, молодого парня лет двадцати пяти. Водитель упал, а Резо для верности несколько раз ударил его ногой. Потом побежал в другую сторону. На его счастье, это был проходной двор.

— Стой! — закричал водитель, поднимаясь. — Стой!

Но Резо уже выбегал со двора. По улице проносились машины, поднял вверх руки, хотя на них были наручники.

— Стой! — кричали за спиной.

Рядом затормозила машина, старенькие «Жигули» шестой модели. Очевидно, водитель не приглядывался к рукам пассажира.

— Быстрее! — крикнул Резо, вваливаясь в салон. — Пожалуйста, быстрее, в центр.

К ним подбегал водитель с пистолетом в руке, но в этот момент «Жигули» тронулись с места. Резо оглянулся. Водитель смотрел им вслед, но стрелять не решался, вокруг было слишком много людей.

— Все, наконец-то, — выдохнул Резо несколько минут спустя.

И тут сидевший за рулем мужчина обернулся.

— Что у вас с руками? — в испуге воскликнул он.

Рассказ четвертый

Мы сидели почти до четырех утра. Саша Лобанов — действительно неплохой следователь и хороший парень. Но он работал в прокуратуре уже девять лет, попал туда сразу после окончания университета. И, конечно, это не могло не сказаться на его мышлении. Все предлагаемые им варианты сводились в общем к простой формуле: Семен Алексеевич так или иначе перешел кому-то дорогу, поэтому его и убрали. Но «коммерческие варианты» исключались полностью — у покойного не было никаких коммерческих интересов, об этом знали все. А другие варианты, то есть связанные с его служебной деятельностью, могли расследовать только служба охраны и ФСБ.

Тем не менее Саша добросовестно прорабатывал различные варианты и разрабатывал план совместных мероприятий на следующий день. Результаты вскрытия мы получили той же ночью. И ничего неожиданного не обнаружилось. В Семена Алексеевича стреляли четыре раза. Из трех первых выстрелов два оказались смертельными. Четвертый, контрольный, производился уже в покойника.

Уехал я из прокуратуры с тяжелым сердцем. Лишь оказавшись дома, я вспомнил об Игоре. Но звонить в пятом часу утра и узнавать, как он добрался… Некорректно, да и глупо. Представляю, что подумала бы Алена. Решила бы, что я просто издеваюсь над ней. Теперь, после смерти Семена Алексеевича, мне никто не мог помочь.

Предстояло срочно найти деньги и вытащить Алену с сыном в Германию, где врачи займутся сердцем Игоря. Как все это глупо… Сердце маленького мальчика уже начинает давать сбои. Глупо и страшно. А собственно, какая нам разница, когда у нас начинает болеть сердце?

Я полез под душ, чтобы хоть немного прийти в себя. Действительно — какая разница? Мы все равно обречены. Не понимаю, почему люди не бегают по улицам и не воют от ужаса. Словно кто-то всемогущий и безжалостный приговорил всех живущих на земле к смертной казни. Разве принципиально, когда именно случится эта смертная казнь? Все равно мы все приговоренные. Разница лишь в сроках. У одних срок этот наступит через день — например, взорвется в воздухе самолет. У других — через неделю, когда случится замлетрясение или очередная война в какой-нибудь «горячей точке» мира. У третьих — через год, эти будут умирать в мучениях от онкологической гадости, пожирающей человека изнутри. А некоторым повезет, и они умрут еще через несколько лет от сердечной недостаточности.

Чем больше я думал, тем более убеждался в том, что самая приличная смерть — смерть от СПИДа. Так хоть знаешь, какое именно преступление ты совершил и почему получил такой суровый приговор. Преступление, правда, выражено в форме греха, но это может являться хоть каким-то утешением для приговоренного. А для всех остальных? Очевидно, у нас в мозгу срабатывает какая-то пружина, заставляющая нас есть, пить, любить, гадить, убивать себе подобных и даже наслаждаться какими-то мелкими радостями, забывая о приговоре. Но приговор существует, он выносится нам в момент рождения, и никакая высшая апелляционная инстанция не сможет его отменить. Когда мне было четырнадцать-пятнадцать лет, я об этом много думал. Мне казалось, это ужасно: в один прекрасный день я умру и ничего больше не увижу, ничего не услышу, ни с кем не поговорю. Просто усну и никогда не проснусь. Ужасно. Потом я понял, что и спать не буду, а провалюсь в какую-то темную бездну. Может, поэтому я так боялся засыпать в подростковом возрасте.

Потом я повзрослел, поступил в институт, начал встречаться с женщинами, женился, стал работать. И забыл о приговоре. Замотанный дурацкими проблемами, я не вспоминал о приговоре, который выносится всем без исключения. Даже когда приходил на кладбище, где хоронили близких или знакомых людей, — даже тогда срабатывала какая-то спасительная пружинка, заставляющая не отождествлять себя с покойным. Но теперь, когда заболел Игорь, я снова вспомнил о своих детских страхах. Если я так боялся смерти, зная, что могу умереть лет через пятьдесят-шестьдесят, то что же должен чувствовать мой мальчик? Может, он кричит по ночам, может, плачет в подушку? Или будит свою мать и отчима, терзает их своими недетскими вопросами?

Я чуть не выскочил из ванной. Хотел позвонить Игорю, но вспомнил, что часы показывают пять утра. Он сейчас наверняка спит, если вообще в состоянии спать. Я вышел из ванной комнаты, шлепая босыми ногами по полу. Подошел к книжной полке, где стояли мои любимые книги. Почему-то книги меня успокаивали, словно внушали мне, что не все так страшно. Словно объясняли мне какую-то истину, которую я все равно не мог постичь.

Я вспомнил про Тойнби, которого взял мой мальчик. Значит, ему интересно читать такие книги. Значит, он все-таки меньше думает о значении собственной жизни. Собственно, что же такое жизнь? Неужели мы приходим в этот мир только для того, чтобы прожить жизнь и стать удобрением для полей? Ведь должна быть какая-то сверхзадача, которую мы не знаем. Уверен, должна быть. Откровенно говоря, я никогда не верил в Бога. Я был рационалистом и прагматиком и не мог поверить в нечто иррациональное. Если Бог обходился без моей души миллионы лет, то почему он не может обходиться без нее и впредь, рассуждал я. С другой стороны — как поверить в то, что все произошло путем эволюции?.. И кроме того: эволюция, породившая человека, — тоже своего рода чудо. То есть теория Дарвина — просто красивая сказка. Ведь ни одна обезьяна за последние несколько тысяч лет не превратилась даже в подобие человека. Впрочем, философские вопросы меня не очень интересовали, меня больше волновала собственная жизнь, вернее, жизнь Игоря.

Очевидно, смерть Семена Алексеевича сильно на меня подействовала: все мои детские страхи, загнанные в подсознание, тотчас пробудились. А может, это болезнь Игоря сделала меня психопатом и неврастеником? В общем, в ту ночь я почти не спал. Вернее, вообще не спал, хотя в половине шестого честно лег и почти два часа пытался заснуть. А может, я все-таки засыпал на короткие мгновения? Точно сказать не могу.

Утром мне предстояло самое сложное — поехать к родным Семена Алексеевича и все рассказать его жене и дочери. Когда я думал об этом, мне становилось так страшно, что хотелось отказаться от поездки. С другой стороны, я понимал: только я, самый близкий им человек и любимый его ученик, должен сообщить им ужасную новость. Может, я не спал именно из-за этого? Во всяком случае, утром я поднялся в половине восьмого и снова отправился в ванную, чтобы побриться. А в восемь услышал первый телефонный звонок.

— Леонид, — раздался в трубке высокий голос Алены, — что вчера произошло? Я звонила тебе до часу ночи. Тебя не было ни на работе, ни дома.

Где ты был?

Неужели ее действительно интересует, куда я мог поехать ночью? Говорят, есть такие женщины, которые не оставляют в покое своих мужей даже после развода. Очевидно, существуют и мужья, считающие бывших жен своей исключительной собственностью. Но мне-то было абсолютно безразлично, где ночует Алена. Лишь бы от ее капризов не страдал Игорь.

— У меня были дела, — ответил я усталым голосом.

— Поэтому ты отправил Игоря одного? Неужели ты ничего не понял? Ему нельзя было входить в метро. Ему может стать плохо по дороге, в вагоне метро.

Теперь понятно, почему она мне позвонила.

А я, кретин, решил, что она до сих пор меня ревнует.

— Извини, — сказал я.

— Мы считали, что ты повез его к своему другу, а он сказал, что на обратном пути ты довез его до станции метро. Неужели у тебя не хватает ума…

— Я очень устал, — перебил я Алену.

— Ты хотя бы меня выслушай! — она повысила голос.

— Нет уж, уволь, — не выдержал я. — Вчера убили Семена Алексеевича, когда он вошел в подъезд своего дома. Я всю ночь занимался расследованием. Еще есть вопросы?

Нужно отдать ей должное — она все поняла.

Алена всегда была сообразительной женщиной. Да, она действительно поняла, почему я высадил Игоря у станции метро. И, кроме того, поняла, что денег, на которые мы рассчитывали, уже может не быть.

— Извини, — тихо сказала она.

— Ничего, — отозвался я.

— Леня, — она давно меня так не называла, — ты извини, я ведь ничего не знала. Я все понимаю… Просто вчера из-за Игоря я взбесилась. Думала, тебе наплевать…

Я молчал. В таких случаях лучше помолчать.

— Ты не думай, — продолжала Алена, — если понадобится, мы действительно продадим квартиру. У нас уже и покупатель есть…

— Не нужно, что-нибудь придумаем.

— Мы хотим в воскресенье улететь, — сказала она. — У нас уже заказаны билеты. Сегодня пойдем получать визы. Говорят, по вызову из лечебных учреждений визу дают сразу. Ты не знаешь?

— Не знаю.

— В общем, ты не думай, — повторила она, — мы все сделаем сами.

— Посмотрим, — пробормотал я. — Вы сначала визу получите, а потом поговорим.

— Кто его убил?

— Пока не знаем. Я вам завтра позвоню, — сказал я на прощание и положил трубку.

После бритья я позавтракал, и тут снова раздался телефонный звонок. В трубке раздался голос Саши Лобанова:

— Извините, Леонид Александрович, что беспокою вас так рано. Я хотел вам напомнить, чтобы мне выписали пропуск. Нужно проверить, с кем вчера вечером общался Семен Алексеевич.

— Сейчас приеду, — сказал я. — Если хотите, поедем вместе. Могу вас подвезти.

— Может, лучше я подъеду к вашему дому? — предложил следователь.

— Тогда запишите адрес. — Я продиктовал адрес и снова положил трубку. Трудно придется Лобанову. Кто ему разрешит работать на нашей территории? В лучшем случае разрешат войти в бывший кабинет Семена Алексеевича. Да и то только с группой сопровождающих. Лучше бы поручили вести следствие сотрудникам ФСБ, им бы разрешили проводить хоть какие-нибудь действия. А работники прокуратуры вызывали у наших только смех.

Я вообще терпеть не могу, когда показывают по телевизору генеральных прокуроров. Вид у них жалкий, суетливый, никчемный. Если они такие принципиальные, пусть едут на Северный Кавказ и там качают права. На глазах у них происходят убийства, похищения, грабежи, даже войны. Я уж не говорю про чиновников, которые воруют и берут взятки нагло, в открытую. А кого из них арестовала прокуратура? Назовите хоть одного крупного чиновника, которого посадили бы следователи прокуратуры. Типичные неудачники. Вернее, их сделали таковыми. Принципиальные быстро вылетают со службы, а конформисты остаются работать. Если честно, то все успехи прокуратуры — настоящее фуфло, как говорят уголовники.

Всего этого я, конечно, Саше говорить не стал. Незачем. Он сам знает ситуацию. Знает, что работать они могут только с определенным контингентом. Если выяснится, что Облонков хоть каким-то боком имеет отношение к смерти Семена Алексеевича, то Лобанова сразу отстранят от расследования. Есть уровень, на который они выходить не могут. В таком случае уголовное дело сразу передадут другому, а потом вообще закроют. Облонкова же просто уволят, и все на этом закончится. Как всегда бывает в таких случаях. Впрочем, имелся один нюанс… Я знал, что Семена Алексеевича могли убить из-за моего рассказа. Именно поэтому я решил, что доведу расследование до конца, даже если меня потом уволят со службы без пенсии.

Уже выходя из квартиры, я сделал то, чего не делал много лет. Проверил оружие, словно меня могли поджидать за дверью.

Эпизод седьмой

Они приехали на место происшествия на двух машинах, вшестером. Демидов собрал офицеров. Щелкнул зажигалкой, закурил. Потом негромко приказал:

— Мне нужно знать, какие машины были в воскресенье днем у этого дома. Даже если они подъезжали только на одну секунду. Обойдете каждый дом, каждую квартиру… Может быть, действительно кто-то видел машины. Номера, марки, цвет, количество людей… Все, как обычно. Встречаемся здесь каждые два часа.

— Сколько нам тут торчать? — проворчал один из офицеров.

— Вечно. — Демидов нахмурился. Его подчиненный отступил на шаг — понял, что допустил ошибку.

— Пошли, — сказал Зиновьев. — Разделимся на три группы.

— Я пойду с этим умником, — показал на офицера-лентяя подполковник. — В общем, каждые два часа, ребята. Нам нужно найти хоть какие-нибудь следы.

Три группы двинулись в разные стороны. Началась изнурительная проверка, то есть обычная розыскная работа. Они обходили квартиру за квартирой, пытаясь узнать, кто именно мог видеть машины, стоявшие у дома в воскресенье. Через два часа усталые и злые спустились вниз.

— Ничего? — догадался Демидов.

— Ничего, — ответил Зиновьев, — хотя проверяем каждую квартиру, опрашиваем всех без исключения.

— Может, этот грузин врал? — сплюнул один из офицеров.

— Послушай, — разозлился Демидов, — это мое дело — верить ему или не верить. А ваше дело проверять. Продолжим. Зиновьев, свяжись с управлением и узнай, что нового. Узнай, нашли сбежавшего арестанта или нет.

Зиновьев вытащил из кармана мобильный телефон. Набрал номер. Демидов закурил и указал в сторону дома, видневшегося за поворотом. В соседнем доме жил Резо Гочиашвили.

— Может, оттуда что-нибудь видели? — сказал Демидов. — Нужно проверить там квартиры.

— Слишком далеко, — пробормотал один из офицеров.

— Все равно видно, — возразил другой.

— Его пока не нашли, — доложил Зиновьев.

— Чем они там занимаются? — разозлился подполковник. — Даже в ФСБ не могут обеспечить условия для арестованных! Как он сбежал, они хотя бы объясняют?

— Нет. Только сказали, что сбежал. Сообщение передали по всей Москве. Его фотографию уже раздают по городу.

— Они должны были оставить засаду у него на квартире, — проговорил Демидов. — Может, машины въехали со стороны двора? Вы уже успели опросить тот подъезд?

— Не успели, — ответил Зиновьев.

— Я сам проверю его квартиру, — сказал Демидов. — А во дворе ничего подозрительного не заметили?

— Нет, не заметили. Он же не дурак, чтобы домой возвращаться. Думаете, они оставят засаду у него на квартире?

— Обязательно. Уже оставили. Думаю, вы просто ничего не заметили. Ладно, продолжаем проверку. Встретимся через два часа.

Демидов перешел улицу — так, чтобы обойти дом Гочиашвили и войти со двора. Во дворе стояли несколько машин, в одной из которых сидела девушка, читавшая журнал. Демидов осмотрелся. Внешне — тишина. Но Демидов знал: засада ФСБ должна быть обязательно. Подполковник вошел в подъезд. Кивнул своему напарнику и вместе с ним вошел в кабину лифта. Зиновьев со своим напарником решили подниматься по лестнице. На этаже, где находилась квартира Гочиашвили, тоже царила тишина. Демидов подошел к двери, позвонил. Безрезультатно.

— Может, никого нет? — спросил напарник. Демидов позвонил еще раз. Внезапно послышались удары, и тотчас же открылись сразу две двери — квартиры Гочиашвили и его соседей. Из квартиры соседей вышли двое в штатском. Из квартиры Гочиашвили — также. У всех четверых в руках были пистолеты.

— Стоять смирно! — приказал один из четверки. — Не двигаться!

— Спокойно, ребята, — посоветовал Демидов. — Мы из милиции. Получили сообщение, что арестованный у вас сбежал.

— Руки! — закричал второй, стоявший за спиной Демидова. — Руки вверх!

— Мы из милиции, не валяйте дурака…

— Документы! — заорал высокий, с неровным рядом зубов.

— Стоять смирно! — закричал Зиновьев. Неожиданно появившийся со своим напарником на лестнице, он взял на прицел людей, стоявших у квартиры Гочиашвили.

— Все в порядке, — сказал Демидов. — Никто не нервничает. Иначе мы перестреляем друг друга.

Он достал свое удостоверение и протянул его высокому фээсбэшнику. Тот повертел удостоверение в руках и вернул подполковнику.

— Извини, — сказал он, убирая оружие. Подчиненные высокого последовали его примеру.

— Думаете, он может сюда вернуться? — спросил Демидов.

— Не знаю, у нас приказ, — последовал ответ.

— У вас есть документы? — спросил подполковник.

Высокий кивнул, доставая корочки. Демидов тотчас же узнал удостоверение сотрудника ФСБ. В данном случае — майора Брылина.

— Полагаю, он сюда не придет, — сказал Демидов. — Я с ним говорил. Он бывший дипломат и знает наши методы работы. Вернее, ваши.

— Может, придет кто-то из его знакомых, — резонно возразил Брылин. — Или позвонит.

— Как он от вас сбежал? — осведомился Демидов. Он заметил, как помрачнел фээсбэшник.

— Не знаю, — ледяным тоном ответил Брылин. — Это не мое дело.

— Понятно. — Демидов понял, что майор лжет, но приписал это обычному ведомственному соперничеству.

— Майор Рожко тоже в вашем ведомстве? — на всякий случай спросил подполковник.

— Да, он в нашей группе. Вы его знаете?

— Встречались. Если найдете сбежавшего, дайте нам знать.

— Хорошо, — кивнул Брылин. Но Демидов понял, что ФСБ ничего им не сообщит.

— Ладно, ребята, проверяйте дальше, — приказал Демидов своим людям.

— А что вы проверяете? — спросил Брылин. — Ведь можете спугнуть его людей, если он пошлет кого-нибудь за вещами.

— У вас своя работа, у нас своя, — возразил Демидов. — Мы же вам не мешаем.

Брылин повернулся и молча вошел в квартиру. Демидов зашел в кабину лифта.

«Странно, — подумал он, — почему они так уверены, что он обязательно здесь появится. И почему они не оставили засаду вокруг дома?»

— Пойдем в другой дом, — предложил Демидов своему напарнику. Тот с унылым видом кивнул. Старший лейтенант Кочиян, сопровождавший Демидова, не успел пообедать, и теперь его терзал голод.

В соседнем доме все повторилось. Некоторые из жильцов вообще не открывали двери. Таких приходилось убеждать, показывая удостоверения и вступая в долгие переговоры. Другие сразу заявляли, что ничего не слышали, ничего не знают и знать не хотят.

Кочиян поглядывал на часы, когда они постучались в последнюю квартиру. Дверь сразу открылась, словно их ждали. На пороге стояла пожилая женщина. Она была в темном платье и огромном пуховом платке, обмотанном вокруг того, что когда-то, возможно, называлось талией.

— Здравствуйте, — улыбнулась женщина. Демидов тяжко вздохнул. Такие дамочки иной раз хуже самых молчаливых свидетелей. Такие готовы тараторить по любому поводу, не сообщая при этом ничего существенного.

— Здравствуйте, — кивнул подполковник. — Кроме вас, кто-нибудь есть дома?

— Никого, — снова улыбнулась женщина. — Я всегда днем одна.

— Очень приятно, — сказал Демидов. — Можно войти? Мы из милиции. — Он попытался достать удостоверение.

— Не нужно, — просияла хозяйка, — я слышала, как вы стучали к соседям. Очень милые люди, правда?

— Как сказать… — пробормотал Демидов, переступая порог трехкомнатной квартиры, уютной и ухоженной.

— Идемте в гостиную, — предложила женщина. — Меня зовут Софья Ильинична. А вас как?

— Подполковник Демидов.

— Очень приятно. У меня дядя тоже был подполковником. Он погиб в Испании, говорят, выполнял свой интернациональный долг.

Они прошли в комнату. Уселись. Кочиян снова украдкой посмотрел на часы.

— Может, хотите чаю? — спросила Софья Ильинична. — У меня очень вкусные оладушки.

— Нет, спасибо, — ответил Демидов, не глядя на напарника. — Нам нужно задать вам несколько вопросов.

— Конечно-конечно. Я всегда готова помочь.

— Вы живете одна?

— Нет, с семьей сына. Но он сейчас на работе. И его жена на работе. А ребенок пошел заниматься теннисом. Сейчас, говорят, это модно. А в наше время все ходили на футбол, даже женщины…

— В воскресенье вы были дома? — бесцеремонно перебил хозяйку уставший Демидов.

— Да, конечно. Я вообще люблю оставаться дома. Наши обычно с утра уезжают на дачу. Ребенку дома одному скучно. Сейчас модно иметь одного ребенка, никто не хочет взваливать на себя бремя ответственности.

— В последнее воскресенье вы тоже были одна?

— Да, — кивнула Софья Ильинична, — наши уехали, а я осталась дома. Вы, наверное, спрашиваете из-за женщины, что выбросилась из окна? Я не видела, как она открыла окно. А когда на улице стали кричать, то сразу подошла к окну и все увидела.

— На другой стороне улицы, у последнего дома, останавливались две машины, — сказал Демидов. — Вы их видели?

— Какие машины?

— Это я у вас хочу спросить. Может, видели?

— Там было много машин. И много людей. Потом приехала милиция, ваши коллеги. И врачи. Там вообще было много людей.

— Понятно-понятно. А машины вы видели?

— Ну конечно, я видела все машины. Я как встала у окна, так и не отходила, пока все не кончилось. Знаете, в моем возрасте это единственно доступное развлечение. Иногда следить за людьми так интересно…

— Так какие же автомобили? — вздохнул Демидов. — Вспомните, у дома стояли две машины, верно?

— Стояли, — кивнула Софья Ильинична. — Я же говорю, там было много машин.

— Вспомните, — подсказал Демидов, — там стояли две машины. Одна была… возможно, такая большая, джип.

— Ну конечно, очень красивая машина. Мне ужасно нравятся эти джипы. Они похожи на кареты.

— Вы не видели такую машину в воскресенье утром?

— Видела, — кивнула хозяйка. — И не только ее. Они подъехали сразу, как только женщина прыгнула из окна. Наверное, это были сотрудники милиции. Такие молодые, в темных очках. И один седой.

— Как вы сказали?

— Седой. В темной куртке. Он, наверное, ими командовал.

— Подождите-подождите, — пробормотал Демидов. — Расскажите подробнее. Что вы видели?

— Сначала я услышала крики и побежала к окну. На тротуаре лежала женщина, но я ее сразу не увидела, вокруг уже стояло много людей. А машины приехали почти сразу. Они остановились у того дома, и я еще подумала: как хорошо работает наша милиция. К машинам подошли несколько молодых людей. Потом их командир посмотрел наверх, откуда упала женщина, и что-то спросил у своих. А потом они уехали.

— Вы точно помните, что они появились у машины сразу, как только упала женщина?

— Точно, — кивнула Софья Ильинична. — Через минуту или две. Не больше. Две машины приехали, забрали всех и уехали. Я еще подумала: почему они сразу уезжают? А потом решила, — что они будут искать преступников.

— А почему вы подумали, что они из милиции? Они были в форме?

— Нет. Но они так дружно и быстро сели в машины. Я видела такое только в кино. Это называется дисциплина, верно?

— Спасибо. — Демидов поднялся. — Вы нам очень помогли. Я пришлю завтра офицера, чтобы оформил ваши показания. Вы не возражаете?

— Конечно, нет. Мне очень приятно познакомиться с вашими людьми. В последнее время в милиции стали попадаться очень галантные кавалеры, — томно улыбнулась хозяйка.

Когда они вышли из квартиры, Демидов обернулся к напарнику.

— Значит, он не врал, — сказал подполковник. — Нужно проверить все, что у нас может быть на его фирму или на его компаньона.

— Товарищ подполковник, — пробормотал Кочиян, — а зачем нам эта проверка? Ведь его забрали в ФСБ, пусть они и разбираются. Это не наше дело.

— Не наше?.. — переспросил Демидов. — Знаешь, чем хороший оперативник отличается от плохого? Хороший всегда чувствует ситуацию, а плохой занимается только своим делом. Все понял?

— Понял, — улыбнулся офицер.

«Почему он сбежал? — размышлял Демидов. — Почему сбежал, если сказал нам правду? И как он мог сбежать из ФСБ? Может быть, кто-то инсценировал его побег? Но для чего? И если он действительно сбежал, то чего именно испугался? Сказал правду — и все же решил сбежать? Или его правда была такой страшной?»

Эпизод восьмой

Куда поехать в таком виде? Этот вопрос задавал себе Резо, когда наконец уговорил подобравшего его частника отъехать подальше от центра. Вернее, уговорил с помощью нескольких зеленых бумажек с изображением какого-то из американских президентов. Частник схватил доллары и согласился везти странного пассажира в наручниках. Передать водителю пистолет, чтобы тот прострелил наручники, Резо не решился. Но, к счастью, вспомнил про слесаря, который обычно смотрел его машину, еще когда он ездил на «девятке». Может быть, к нему. У него имелся гараж и инструменты. Он наверняка сумеет помочь.

— Поворачивай, — сказал Резо водителю. На всякий случай он положил на сиденье пистолет, поэтому теперь водитель был уверен: у него в машине сидит бандит, который может расплатиться за поездку пулей в голову, отобрав свои деньги.

Частник, маленький и тщедушный, то и дело оборачивался, опасаясь, что бандит выстрелит ему в спину, чтобы отнять машину-кормилицу. Неизвестно, чего бедняга больше боялся — нападения или угона его автомобиля. Наконец они подъехали к гаражу слесаря.

— Позови Мишу, — попросил Резо. — Не бойся, — добавил он, увидев гримасу на лице водителя, — я не угоню твою машину. В моем положении трудно угнать автомобиль. Только без глупостей, иначе не поздоровится.

Водитель поспешно кивнул и выбрался из автомобиля. Он трижды оглянулся, прежде чем исчез из виду. И только тут Резо почувствовал, как дрожат его руки. Конечно, доверять частнику опасно, но у Резо не было другого выхода. Да и не так-то просто найти в Москве водителя, который согласился бы везти вооруженного бандита.

Все получилось так, как планировал Резо.

Водитель привел Мишу, и тот согласился помочь. Уже через двадцать минут наручники валялись на земле, рядом с машиной. Миша нисколько не удивился, увидев своего бывшего клиента в наручниках. Что ж, такие настали времена… Кто-то становится миллионером, кто-то получает наручники, кто-то не выдерживает гонки за прибылью и сходит с ума или стреляется. Миша привык, что в последние несколько лет его клиенты иногда приезжали на «Мерседесах», иногда на лимузинах с многочисленной охраной, а иногда появлялись небритые, на маленьких стареньких автомобилях, напоминавших экспонаты городской свалки.

Он сделал свою работу быстро и аккуратно, не задавая лишних вопросов. При этом не стал прибегать к помощи ножовки, а сумел открыть замок наручников. Резо положил пистолет в карман, дал триста долларов слесарю и попросил водителя отвезти его в центр, намеренно не называя адрес.

— Опять туда, откуда взял? — спросил частник, опасавшийся, что добром дело не кончится.

— Нет, — улыбнулся Резо, — не туда. Куда-нибудь… в другое место. К станции метро, например.

Водитель вздохнул и согласился. Резо же думал о том, где можно спрятаться. Думал довольно долго. Если за ним охотится такое ведомство, как ФСБ, то они наверняка сделают его фоторобот и раздадут всей Москве. Так где же скрыться? Любой из близких друзей или знакомых сразу отпадал, там его будут искать в первую очередь. Семья Резо жила в Тбилиси, и он с ужасом подумал, что их могут использовать в качестве заложников. Нужно добраться до телефона и позвонить в Тбилиси, предупредить жену, чтобы не возвращалась в Москву.

Деньги находились в банке, но магнитной карточки у Резо с собой не было, ее изъяли при обыске квартиры. К тому же в любом случае его счет уже, наверное, взяли под контроль. И счета фирмы будут проверяться. Там уже наверняка все знают о его аресте и о смерти Никиты. Неужели они поверят в его причастность к смерти Никиты? Черт возьми, что же делать? И тут Резо увидел рекламу сотовых телефонов — как раз то, что нужно. У него больше тысячи долларов, и он вполне может купить сотовый телефон. Или без паспорта не продадут? Он оглядел себя. После ночи, проведенной в камере, вид у него был впечатляющий. Может, лучше позвонить на фирму? Может, они еще не успели туда приехать? Хотя они наверняка будут прослушивать все звонки… Нет, звонить на фирму нельзя. Так можно подставиться. Резо не сомневался: во второй раз ему не удастся бежать. Но почему ФСБ охотится за ним? Или они не из ФСБ? Убийцу зовут Бурым. Разумеется, кличка. Значит, бандиты? Тогда почему милиция отдала его бандитам? Их даже заставили расписаться. Здесь какая-то нестыковка…

Но где же спрятаться? Резо прекрасно понимал: спрятаться можно только у надежных друзей. Но ведь за друзьями наверняка уже следят… И все-таки кто эти люди? Из ФСБ или бандиты?

И тут Резо вспомнил, что неделю назад они сдали в автотранспортную компанию четыре тысячи долларов наличными, заказав два автобуса для поездки в страны Бенилюкса. Поездки должны были состояться в конце месяца. Значит, можно потребовать эти деньги? Но сначала нужно найти человека, который согласился бы отправиться за деньгами. Резо уже отчаялся найти такого человека, но вдруг вспомнил, что у Никиты была знакомая женщина, с которой он встречался. Вряд ли ФСБ станет искать его у знакомой Никиты. Скорее всего они начнут проверять знакомых Резо и потеряют на этом два-три дня. А в его положении важно выиграть хотя бы сутки. Теперь нужно вспомнить дом, куда они несколько раз приезжали с Никитой. Он даже познакомил Резо с этой женщиной. Кажется, ее звали Верой. Они виделись всего два или три раза. Вера только недавно познакомилась с Никитой, они встречались месяца три, не больше. Но где же находился тот дом?

— Поверни на Королева.

— Хорошо, — обрадовался водитель — наконец-то ему дали точный адрес.

Резо же нахмурился: этот тип вполне способен сообщить о нем в милицию. И сказать, где он скроется.

— Остановишь в начале улицы, — сказал Резо, решивший пройти несколько кварталов пешком.

Водитель кивнул, прибавляя газу. Когда они наконец добрались до места, он резко затормозил, оборачиваясь к Резо. Тот увидел стоявшую на другой стороне улицы машину ГАИ и усмехнулся. Частник явно не доверял беспокойному пассажиру.

— Спасибо тебе, — сказал Резо. Мужичонка вздрогнул и снова обернулся.

— И тебе спасибо. До свидания. Я тебя никогда не видел, а ты меня.

Едва Резо вылез из машины, как водитель стремительно отъехал. Резо оглянулся. Кажется, гаишники не обращали на него внимания. Он тяжко вздохнул и быстро зашагал по тротуару. Через двадцать минут Резо нашел нужный дом и снова оглянулся. Затем вошел во двор, чувствуя, как вновь начинают дрожать руки. За один день он повидал столько, сколько другие не переживают и за всю жизнь. Убийство напарника, самоубийство любимой женщины, тюремная камера, побег.

Войдя в подъезд, Резо увидел табличку, висевшую напротив лифта. Это был список жильцов. Какая же у нее квартира? Кажется, на четвертом или пятом этаже. Он стал подниматься по лестнице, надеясь, что ему попадется кто-нибудь из соседей. Но на лестнице никого не было. Два раза вниз и вверх прогрохотал лифт. Резо поднялся на четвертый. Остановился. На площадке было сразу три двери. Он подумал немного и позвонил в крайнюю. За дверью — тишина. Он позвонил еще раз. Снова тишина.

«Кажется, моему везению приходит конец», — подумал Резо и позвонил в другую дверь. Минуту спустя послышался шорох и чьи-то осторожные шаги. Затем воцарилась тишина. Он позвонил второй раз, третий. Наконец детский голос произнес:

— Бабушка, спроси, что он хочет.

— Вам кого? — раздался дребезжащий голос. Очевидно, в квартире остались внучка с бабушкой.

— Вера здесь живет? — спросил Резо.

— Кто? — спросила старушка.

— Вера. Мне нужна Вера. — Резо забыл фамилию девушки. Кажется, он ее даже не знал…

— Здесь такой нет, — ответила старушка. — А вы не знаете, где она живет?

— Здесь нет такой, — снова прокричали из-за двери.

— Спасибо. — Резо со вздохом отошел от двери. Если звонить во все подряд квартиры, он, возможно, найдет Веру, но тогда о его визите узнает весь дом. И тут из-за двери раздался детский голос:

— Вера живет над нами. На пятом этаже.

— Где она живет? — Резо бросился к двери, опасаясь, что ослышался.

— Над нами, — повторила девочка. — Ее балкон над нами. Она все время поливает свои цветы, и вода капает на наш балкон. Мама ругается и говорит, что так делать нельзя.

— Конечно, нельзя, — согласился счастливый Резо. — Спасибо тебе, моя дорогая.

Он повернулся и побежал вверх по лестнице. Остановился перед дверью, позвонил. И замер. Прошла секунда, вторая, третья… Наконец за дверью послышались шаги. Быстрые, легкие. Резо стоял, боясь пошевелиться.

— Кто там? — раздался женский голос. Ее голос, голос Веры.

— Вера, откройте, — сказал Резо, припадая к двери. — Это я, Резо, друг Никиты. Вы меня, наверно, помните.

Дверь открылась. На пороге стояла высокая светловолосая женщина в белом банном халате. С полотенцем в руках.

— Вы? — изумилась Вера. — Что случилось? Резо тяжко вздохнул. Помолчав, спросил:

— Можно войти?

Рассказ пятый

Мы приехали чуть раньше обычного. Саша, конечно, хороший парень, но уже другого поколения, из тех, что родились в конце шестидесятых — начале семидесятых. Они не помнили брежневское и андроповское время, они вообще плохо представляли, что такое Советский Союз. Последние десять лет своей жизни они жили в условиях почти абсолютной свободы, если, конечно, так можно назвать наш бардак. Но если мы, сорокалетние, более циничны, то тридцатилетним кажется, что наш мир можно изменить.

Подполковник Галимов прибыл к нам через полчаса в сопровождении двух сотрудников ФСБ. Они сразу прошли в кабинеты руководства и уже не появлялись.

Саша, напротив, расположился в моем кабинете. И сразу же познакомился с сотрудниками Семена Алексеевича. Конечно, сотрудники прокуратуры или милиции отличаются большим демократизмом, чем сотрудники «секретных» организаций, таких, как наша, ФСБ или внешняя разведка. Мы любим напускать на себя секретность, делать вид, что посвящены в некие тайны, неведомые простым смертным. На самом же деле все проще. Настоящим дерьмом занимается милиция, отчасти прокуратура. А остальные могут позволить себе надевать перчатки перед тем, как чистить унитазы. У сотрудников милиции так не получается. Поэтому они и занимаются самыми грязными делами, зверея от своей работы.

Саша добросовестно опрашивал всех наших сотрудников, пытаясь выяснить, что именно делал Семен Алексеевич в день своего убийства. Например, когда он вышел из своего кабинета, с кем говорил или встречался. На часах было одиннадцать, когда меня вызвали к шефу — руководителю службы. Я вошел к нему в кабинет, немного робея. За все время службы я бывал у него всего два раза. В кабинете, кроме Галимова, находились два его заместителя, в том числе и Облонков.

— Что там у вас? — спросил шеф.

— Проводим оперативно-розыскные мероприятия вместе с сотрудниками прокуратуры и ФСБ, — доложил я. — Вчера ночью была создана общая комиссия. Представитель прокуратуры сейчас беседует с нашими сотрудниками.

— Почему он не зашел ко мне? — нахмурился наш генерал.

— Это следователь по особо важным делам. Его непосредственный руководитель обещал к вам приехать, — доложил я.

— Руководителем группы назначен Дубов, — пояснил Галимов.

— А почему он сам не приехал? — спросил наш шеф. — Или решил, что занимает слишком высокую должность? Мы это быстро можем поправить, мигом слетит с кресла.

— У них совещание в Генеральной прокуратуре. Он обещал уйти оттуда пораньше, — снова пояснил Галимов.

— Семье сообщили? — спросил меня генерал.

— Я как раз хотел поехать, — ответил я. — Следователь тоже хотел поговорить с его родными.

— Человека вчера убили, а вы еще семье не сообщили?! — повысил голос генерал. — Бросайте все дела и отправляйтесь к нему. И выразите соболезнование.

— Слушаюсь. — Я поднялся со стула. В таких случаях лучше сразу выполнять приказы начальства, побыстрее выйти из кабинета.

Через несколько минут я нашел Лобанова и передал ему приказ нашего начальника.

— Я тоже хотел к нему поехать, — сказал Саша.

Когда мы выехали, я спросил:

— Нашли что-нибудь?

— Ничего конкретного, — ответил Лобанов. — В его бумагах мне рыться не разрешили. Говорят, там сверхсекретные материалы, нужно оформлять специальный допуск. Я посмотрел график его вчерашних встреч. Секретарь сказала, что у него были четверо сотрудников, и дважды — только один человек.

— Даже знаю, кто именно, — сказал я, глядя прямо перед собой.

— Точно. Она сказала, что вы два раза к нему заходили. И один раз — вечером. Вернее, вы были последним из входивших к нему вчера вечером.

— Правильно, — сказал я, не глядя на Лобанова. — Он меня два раза вызывал.

— Простите, Леонид Александрович, — смущенно кашлянул Саша, — Но девушка говорит, что во второй раз вы сами напросились. Он даже куда-то хотел выехать, но, когда вы пришли во второй раз, отменил свой выезд. Вы не вспомните, что именно вы ему сказали?

«Вот тебе и следователь, — подумал я с досадой. — Получается, что он сумел так много узнать за полтора-два часа, проведенных в нашем управлении. Представляю, что будет, если ему разрешат покопаться у нас несколько дней». Но говорить мне не хотелось. Ни про болезнь мальчика, ни про подслушанный разговор. Саша Лобанов был слишком молод, и не следовало рассказывать ему о том, что я случайно узнал. Я бы, пожалуй, не доверился и самому Дубову. Такие секреты нельзя рассказывать никому, кроме очень близких людей. Или чиновников, которые реально могут что-то сделать. Я хотел рас-, сказать обо всем нашему шефу, но, во-первых, у него сидел Облонков, а во-вторых, я не знал, как шеф отреагирует на мои откровения. Он вполне мог быть в курсе всех дел своего заместителя, а я бы тогда оказался дураком. К тому же под ставился бы, вызвал бы гнев очень влиятельных людей.

— Мы с ним обсуждали служебные дела, — сказал я, не вдаваясь в подробности.

Очевидно, Лобанов понял мое состояние, поэтому не стал настаивать на ответе. А потом началось самое неприятное…

Передать словами этот кошмар?.. Нет, изложу лишь в общих чертах. Мы поднялись наверх, позвонили. И выяснилось, что Елена Сергеевна, супруга покойного, уехала в больницу, к своей матери, дома осталась дочь. Она открыла дверь сразу же, девочка знала меня в лицо. Впрочем, она не такая уж девочка, невеста на выданье, двадцать лет. Я знал Ларису давно, с тех пор как познакомился с Семеном Алексеевичем. Она называла меня дядя Леня, я старше почти вдвое. Конечно, ее отец был намного старше меня, но он поздно женился.

Я вообще-то придерживаюсь вот какой теории: нельзя жениться очень молодым. В редких случаях, когда попадается умная жена, этот брак еще удается сохранить. Но если мужику тоже двадцать, брак распадается. Мужчине нельзя в таком возрасте жениться. Он еще не чувствует ответственности за семью. Конечно, бывают исключения, но они только подтверждают правило. Если парень женился в восемнадцать-двадцать, значит, он несерьезный человек. Выходит, я был несерьезным человеком, потому что рановато женился на Алене. Конечно, мне было далеко не двадцать, но все-таки следовало немного подумать, присмотреться. А вот Семен Алексеевич женился, когда ему было за тридцать. Может, это и есть идеальный возраст для мужчины? С другой стороны, обидно. Если и твои дети женятся, когда им будет за тридцать, то внуков своих ты в лучшем случае застанешь только в яслях.

Лариса впустила нас, не удивляясь нашему приходу. А мы с Сашей ничего не стали ей говорить. Минут через двадцать приехал Зоркальцев. Он тоже сел с нами за столом и сообщил мне, что Кислов ждет внизу, в машине. Лариса угощала нас чаем с пряниками. Мы вполголоса беседовали. Все ждали хозяйку. И я все время смотрел на Ларису и думал о том, как ей будет тяжело. Никто из нас не решился сказать девочке то, что мы должны были сказать. Я соврал, заявил, что мы ждем ее папу, мол, у нас срочное дело.

Нет ничего хуже подобного ожидания. Сидишь за столом и ждешь приезда хозяйки, жены твоего друга, которой ты должен сообщить о смерти мужа. Я смотрел на Ларису такими глазами, что она вдруг начала что-то понимать. Но не спросила про отца, думала о больной бабушке.

— В больнице что-нибудь случилось? Дядя Леня, скажите мне правду.

— Нет-нет, — успокоил я девочку. — Можешь позвонить в больницу и узнать, как чувствует себя твоя бабушка. Заодно узнай, выехала ли твоя мама?

Елена Сергеевна преподавала в институте, и я знал, что сегодня у нее выходной. Так объяснила и девушка. Она училась в том самом педагогическом, где преподавала ее мама. Вообще это была дружная, «показательная» семья. И по большому счету именно я ее разрушил. Когда я об этом думал, то чувствовал неистовое желание вернуться обратно на службу, набить морду 06-лонкову, выяснить всю правду и потом самому расправиться с убийцами. Обычно в американских фильмах так все и происходит. Убивают друга главного героя, и тот начинает мстить всем без разбора. Но это только в фильмах и только для зрителей. В жизни все совсем иначе. Никто не разрешит тебе пойти и набить морду начальнику. Не говоря уже о том, что он просто не захочет тебя слушать, напишет рапорт, и ты живо вылетишь со службы.

В нашей стране о многом лучше догадываться, но помалкивать. Ведь сколько заказных убийств совершается в одной только Москве? И практически всегда, я подчеркиваю — всегда, прокуроры и следователи знают, кто заказал убийство, кому было выгодно убийство. Но все дружно играют в свои игры, делая вид, что ничего не понимают.

Мы ждали Елену Сергеевну минут сорок. Она наконец позвонила, и мы сразу поднялись со стульев. Лариса открыла дверь, хотела что-то сказать матери, но та увидела мое лицо, когда я вышел в коридор следом за девочкой. А за мной вышли Лобанов и Зоркальцев. И Елена Сергеевна сразу все поняла. Поняла по нашим лицам.

— Что с ним? — спросила она, глядя мне в глаза.

Я не ответил. Только смотрел на нее.

— Нет, — пробормотала она, — нет… Но Елена Сергеевна уже все прочла в моих глазах. Я думаю, она что-то почувствовала еще ночью. Говорят, что любящие супруги — словно половинки одного целого. Одна половинка всегда чувствует, что происходит с другой.

— Он погиб, — сказал наконец я, глядя в ее расширенные глаза.

— Нет! — закричала стоявшая рядом Лариса. — Неправда!

Елена Сергеевна закрыла глаза. И отвернулась. Господи, она была очень сильной женщиной, настоящей подругой жизни. Я бы хотел иметь такую жену. Хотел бы встретить именно такую женщину.

В этот момент Лариса лишилась чувств.

— Быстрее! — закричала Елена Сергеевна. — Отнесите ее на диван, у нее пониженное давление.

Я поднял девушку на руки и отнес на диван. Саша сбегал за водой. Елена Сергеевна принесла аптечку.

— У нее обморок, — пробормотал Зоркальцев.

Лариса лежала без движения. Мать достала пузырек нашатырного спирта, поднесла к носу дочери. Девушка поморщилась, чихнула. Еще раз чихнула. Наконец открыла глаза.

— Лара, Ларочка, — проговорила дрогнувшим голосом Елена Сергеевна. И вдруг с размаху ударила дочь по щеке. Та вскрикнула — и сразу обмякла, словно ждала этого удара. Потом отвернулась к стене и разрыдалась.

— Все в порядке, — сказала Елена Сергеевна, поднимаясь с дивана. Честное слово, она постарела за несколько минут. Физически постарела. — Где это случилось?

— Когда он возвращался с работы. — Я не хотел говорить, что это случилось в подъезде их дома.

— Авария?

— Нет, в него стреляли.

Она пристально посмотрела на меня, словно не верила моим словам. Потом спросила:

— Мне можно его увидеть?

Я посмотрел на Сашу Лобанова. Тот молча кивнул.

— Да, — сказал я. — Прокуратура оформит вам допуск. Только похороны состоятся через несколько дней. Извините…

Я повернулся и направился к двери. За мной потянулись и остальные.

— Подождите, — сказала вдруг Елена Сергеевна. — Кто это сделал?

— Не знаю, — ответил я. — Мы пока не знаем.

И вдруг меня словно что-то толкнуло.

— Но мы его найдем, — сказал я убежденно. — Кто бы это ни сделал, мы его найдем.

Она кивнула, ничего больше не спрашивая. Только кивнула. И мы все трое вышли из квартиры.

— Пришлите сюда наших людей, — приказал я Зоркальцеву. — Пусть все время дежурят у дома. Мало ли что…

— Уже стоят, — ответил майор. — Вы же знаете. Со вчерашнего дня.

— Да, — ответил я, — кажется, я начинаю забывать обо всем на свете.

Лобанов удивленно посмотрел на меня. Я выглядел в их глазах по меньшей мере как идиот…

Эпизод девятый

Резо вошел в квартиру и прикрыл за собой дверь. Вера смотрела на него, все еще ничего не понимая.

— Что случилось? — испуганно спросила она, отступая.

— Вы ничего не знаете? — удивился Резо.

— Нет. Что случилось? Что с Никитой?

— Его убили.

Она коротко вскрикнула. Но не испугалась, не заплакала, не застонала. Только коротко вскрикнула, зажимая рот рукой.

— Кто его убил? — спросила она таким тоном, словно это мог сделать Резо.

— Это не я, — понял ее взгляд Резо. — Клянусь Богом, не я. Кто-то ворвался ко мне домой и застрелил его.

— А где были вы?

— Я… — Он замялся, не зная, что ответить, Потом опустил голову и честно сказал: — Я спрятался в шкафу, и они меня не нашли.

Чтобы произнести эти гнусные слова, ему потребовалось все его мужество. Но Теперь, после побега, он чувствовал себя гораздо сильнее. Не спрашивая разрешения, он прошел на кухню и сел на куценькую табуретку.

— Его убили, а вы прятались? — с презрением спросила она.

— Нет. Я спрятался, чтобы обмануть свою знакомую. Я думал, что это она пришла к нам в гости. А Никита пошел открывать дверь. И в это время ворвались убийцы. Они убили Никиту и стали искать меня. А потом пришла моя знакомая…

— Что с ней случилось? — спросила Вера.

— Она выбросилась в окно, — выдохнул Резо. — Они не успели ее убить. Они не успели…

— И вы все слышали? — поняла она.

— Да, — сказал он и вдруг неожиданно для себя заплакал. — Она выбросилась из окна, — тихо шептал он, — выбросилась, чтобы ничего им не сказать.

Очевидно, это была реакция на пережитый эмоциональный шок. Он вдруг понял, что действительно любил Надю. Вспомнил, как она бросилась к окну после слов седого о том, что они все равно дождутся Резо. Неужели она бросилась вниз, чтобы спасти его? Ему не хотелось об этом думать даже в камере. Получалось, что она готова была спасти ему жизнь, даже пожертвовав своей, а он, бросив на произвол судьбы любимую женщину, прятался. Подло прятался. Он вдруг понял, как глупо и бесчестно он поступил. Он обязан был помнить о том, что она к нему придет. Он обязан был выйти из своего укрытия, не давая ей возможности войти в квартиру. Если бы он не прятался в шкафу, а сумел вскочить на окно вместо нее, она, возможно, и увидела бы его с улицы. Правда, в таком случае он сейчас лежал бы в морге, а она оплакивала бы его в своем доме. Но ему вдруг показалось, что так было бы лучше, чем испытывать то чувство унижения, обиды, боли, которое он испытывал сейчас.

— Не надо, — твердо сказала женщина, стоявшая перед ним. — Не нужно плакать. Вы ведь мужчина.

— Не нужно, — согласился он, вытирая слезы. Ему было стыдно перед женщиной. Стыдно перед погибшей. Но еще более стыдно было перед самим собой. Он посмотрел на Веру и неожиданно для себя прошептал: — Мне нужна ваша помощь.

Он сидел на кургузой табуретке, скрестив под собой ноги. Она вдруг заметила, что по-прежнему держит в руках полотенце и стоит перед ним в халате.

— Пройдите в комнату, — предложила она, — я сейчас переоденусь.

Он прошел в комнату. Сел за стол. Закрыл глаза — сон, полудрема. И удивился, когда через секунду услышал ее голос:

— Вы спите?

— Кажется, я действительно заснул, — сразу открыл глаза Резо. — Извините меня.

Она успела переодеться. Теперь на ней были светлые брюки и длинный, почти до колен, вязаный свитер.

— У вас такой усталый и несчастный вид, — заметила Вера.

— Да, — согласился он, — я не спал всю ночь. Меня упрятали в камеру. Они не поверили, что я невиновен. А утром выдали меня ФСБ.

— И они во всем разобрались?

— Нет. Но я сбежал.

— Что? — изумленно воскликнула она.

— Я сбежал, — упрямо повторил он. — Вера, кроме вас, я никуда не могу пойти. Меня везде ищут. Они думают, что это я убил Никиту.

— Но ведь это не вы?

— Если и вы мне не поверите, я ничем не смогу доказать свою невиновность. Никита был мне как брат. Разве я мог убить своего брата?

— Чего вы хотите?

— Мне нужно позвонить, срочно позвонить в Тбилиси, чтобы семья сюда не возвращалась. Жена с детьми в Тбилиси, и я боюсь, что они, узнав о случившемся, захотят вернуться. А им сейчас возвращаться нельзя. Те схватят моих детей и заставят меня сдаться.

— Вы так говорите, словно вас ищут бандиты, а не милиция.

— Они и есть бандиты, — убежденно сказал Резо. — Когда меня группа ФСБ везла к ним, я узнал одного по наколке на руке. Это был убийца Никиты. Я наколку из шкафа видел.

— Поэтому вы и сбежали? — наконец поняла она.

— Я испугался. Я понял, что они хотят меня убить.

— Вы хотите позвонить отсюда к себе в Тбилиси?

— Нет. Они могут подключиться к моему телефону и узнать, откуда я звоню. Если разрешите, я позвоню своему двоюродному брату, постараюсь все ему объяснить.

— Звоните, — она встала, доставая телефон. — Есть хотите?

— Очень, — честно признался он, и, когда она повернулась, чтобы выйти, он благодарно прошептал: — Спасибо, Вера.

— За что? — удивилась она. — За телефон?

— За то, что поверили.

Он подвинул к себе телефон и стал набирать знакомый номер. Трижды не удавалось попасть в Тбилиси. Лишь с четвертого раза он дозвонился.

— Автандил! — закричал он в трубку по-грузински. — Здравствуй, дорогой.

— Здравствуй, Резо, — услышал он голос двоюродного брата. — Что там у тебя случилось? Все время к твоим звонят, какой-то чужой голос говорит, что ты в больнице. Жена на завтра на утро билеты взяла, возвращаются в Москву.

— Нет! — закричал Резо. — Ни в коем случае! Найди моих, объясни, что все это обман. Пусть сюда не приезжают. Объясни, чтобы никому, кроме меня, не верили. Меня хотят подставить. Не пускай детей, не пускай никого. Ты меня понял? И пусть домой вообще не звонят. И на дачу тоже пусть не звонят. Если даже приедут и скажут, что я умираю, пусть не верят. Скажи нашим, что мои деньги в голландском банке, Манана знает номер счета. Ты меня слышишь?

— Все сделаю, Резо, не волнуйся, — успокоил брат. — Мы всех предупредим. Может, тебе помощь нужна? Деньги привезти? Или наших собрать?

— Ничего не нужно. Я подумаю и вечером позвоню часов в семь. Найди Манану, пусть побудет пока у тебя. Только чтобы никому ни слова, что я буду звонить. Вроде она пришла к тебе в гости. Ты меня понял?

— Все будет, как ты скажешь. Не волнуйся, дорогой. Мы билеты сдадим, они никуда не поедут.

— Спасибо. — Он положил трубку и взглянул на появившуюся в комнате Веру.

— Вы говорили по-грузински? — спросила она, остановившись у шкафа.

— Да. Я говорил с Тбилиси. Просил, чтобы мои не приезжали сюда.

Он только сейчас обратил внимание на рост молодой женщины; пожалуй, она была на целую голову выше Никиты. Да, его бывшему компаньону всегда нравились высокие и статные женщины, Резо знал его вкус.

— Идемте на кухню. Я приготовлю для вас пакетный грибной суп. Больше у меня ничего нет. И шпроты. Вы любите шпроты?

— Обожаю, — кивнул Резо, — только покажите мне, где у вас туалет и ванная комната.

— Рядом с кухней. Там все вместе, в одной комнате.

Резо вспомнил свою огромную квартиру и тяжело вздохнул. Нужно решать, как жить дальше. Что делать? Сбежать из Москвы, прорваться в Грузию? Но это очень трудно. Без паспорта и без документов почти невозможно. Пойти к прокурору самому? Но где гарантия, что ему поверят? И в итоге не сдадут как раз тем самым сотрудникам ФСБ, от которых он бежал?

Умываясь, он посмотрел на себя в зеркало, с отвращением отметив отросшую щетину на лице. Огляделся. Увидел лезвие для чистки ног. Резо взял лезвие, потрогал его и, улыбнувшись, положил обратно. В крайнем случае придется попросить разрешения и побриться этим прибором.

Вышел из ванной комнаты, прошел на кухню. Вера уже успела высыпать в кипящую воду содержимое пакетика. Он неловко топтался на пороге кухни, вдруг ощутив голод. Со вчерашнего дня он практически ничего не ел, да еще умудрился выбросить из себя остатки пищи двухдневной давности.

— Проходите к столу, — пригласила его женщина, — я вас сразу не узнала. Вы обычно выглядели более элегантно.

Он с ужасом сообразил, в каком виде явился к ней. Посмотрел на свою одежду. Да, видок не очень располагающий к доверию. Подозрительные пятна на коленях и на животе. Весь мятый, грязный.

— Извините, — пробормотал он, проходя к столу.

На кухне, кроме маленького столика, помещался еще небольшой диванчик. Он уселся на него чувствуя, как мешает пистолет, спрятанный под пиджаком. Достал оружие и положил рядом. Вера сначала стояла у плиты, и, когда повернулась, пистолет лежал рядом с ним на диване. Она увидела оружие.

— Вы хотите меня убить? — спросила она скорее равнодушно, чем испуганно. Было даже нечто обидное в ее равнодушии, словно она не верила в его решимость предпринять хоть что-то.

— Нет, конечно, — растерялся Резо, — этот пистолет только для защиты. Меня ищут по всему городу.

— Вы что-то натворили?

— Я же вам объяснял, — поморщился он, — вы все-таки мне не верите.

— Не знаю. А вы бы поверили? Если бы к вам пришел человек в таком виде, с пистолетом в руках и сообщил, что его напарник убит. Вы бы поверили?

— Нет, — честно признался Резо. Она налила суп в глубокую тарелку, поставила ее на стол, нарезала хлеб, достала банку маринованных овощей, «Докторскую» колбасу.

— Больше у меня ничего нет, — призналась она, — есть еще творог и яблоки. И бутылка пива. Вы хотите пива?

— Спасибо, не хочу.

Он взял ложку, чувствуя, как вместе с первым глотком обжигающей жидкости в него вливаются силы. Женщина сидела напротив.

— Где он сейчас? — спросила она.

— Кто? — не сразу понял Резо.

— Никита.

— Не знаю. — Аппетит сразу пропал, он наклонил голову к тарелке, потом выдавил: — Наверно, в их морге.

— С ним можно попрощаться?

— Можно. Но не нужно.

— Почему не нужно?

— Если узнают, что вы были его женщиной, они начнут вас допрашивать, мучить расспросами, попытаются через вас выйти на меня. И вам все равно не отдадут его тело. Формально вы не его родственница. Вас могут даже к нему не пустить.

— Понятно, — спокойно сказала она. — И все только из-за того, что вы заявились ко мне?

Аппетит пропал окончательно. Он положил ложку на стол. В тарелке еще оставалось достаточное количество супа, но он больше не хотел есть.

— Да, — сказал он с вызовом, — но я появился здесь только потому, что мне некуда больше идти.

— Я только спросила. — Она поднялась и налила в чайник воды, поставив его на плиту.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал он очень спокойно.

Она повернулась к нему.

— Я должна вам помогать?

— Не должны, но у меня нет другого выхода.

— Поэтому вы выбрали именно меня?

— Да. — Он понимал ее состояние. Это была защитная реакция на смерть Никиты.

— Что я должна сделать?

— Я дам вам адрес одной фирмы. Нужно заехать к ним и взять там мои деньги.

— Большая сумма?

— Не очень. Четыре тысячи долларов.

— И это все?

— Нет, не все. Вечером я поговорю еще раз с братом. Постараюсь придумать, как вырваться из Москвы. Я пробуду у вас недолго. День, от силы два. Мне нельзя долго здесь находиться. Рано или поздно они могут меня вычислить.

— Понятно. Вы больше не хотите есть?

— Спасибо. Было очень вкусно.

Она подошла к столу, убрала тарелки, хлеб.

— Сейчас вскипит чайник. — Это она сказала, уже стоя к нему спиной.

— Вы его любили? — спросил он. Она даже не вздрогнула. Он смотрел на ее плечи. Она подняла голову.

— Он мне нравился, — сказала она, по-прежнему не оборачиваясь.

— Все так быстро произошло, — почему-то добавил он, словно мог что-то изменить.

— Может, он еще жив? — наконец повернулась она к нему. Почему он раньше не смотрел на ее лицо? Немного удлиненный овал, чуть запавшие глаза, тонкие губы. Кажется, у нее были веснушки. Или ему так показалось. «Странно, что общего могло быть у Никиты с этой женщиной?» — вдруг подумал Резо. Она была совсем другой, непохожей на его прежних подружек.

— Нет, — честно признался он, — такого быть не может.

Она снова отвернулась. Достала два стакана, заварной чайник. Он молча следил за ее манипуляциями. Только после того, как она поставила на столик стаканы и вазочку с конфетами, женщина наконец прервала молчание:

— Объясните конкретно, что именно мне делать? И куда я должна идти?

Рассказ шестой

Мы вернулись на службу. К тому времени уже успел появиться Дубов. Он сразу прошел в кабинет генерала и долго извинялся, объясняя, почему именно опоздал. Он ведь понимал, что даже Генеральный прокурор, не имеющий доступа к телу Президента, значит меньше, чем начальник службы охраны, который этот доступ имеет. Ему еще повезло, что наш генерал не уехал, иначе Дубову пришлось бы ждать в приемной довольно долго. Если учесть, что завтра генерал должен улетать вместе с Президентом, то Дубову еще повезло, что он его принял.

Сашу Лобанова сразу вызвали к начальству, а я поспешил в свой кабинет, чтобы позвонить Алене. Но ее дома не оказалось, зато дома был Андрей. Это меня удивило, обычно днем он находился в своей больнице.

— Что случилось? — спрашиваю у него. — Ты уже взял отпуск?

— Нет. Ночью у меня было дежурство, а теперь я отдыхаю дома.

— Как Игорь?

— Неплохо. Но все же чем быстрее мы его повезем, тем лучше. С сердцем в таких случаях не шутят. Алена утром была в посольстве. Из больницы придет вызов, и нам пообещали сразу оформить визу, в виде исключения.

— Это хорошо. Когда хотите лететь?

— У нас билеты на воскресенье.

— Ну и правильно. А я постараюсь до этого времени что-нибудь придумать.

— Леня, — вдруг сказал Андрей, — ты не комплексуй. Мы все сделаем как надо. И если деньги не найдешь, тоже не проблема. Я для Игоря сделаю все, он мне как родной.

— А мне тем более, — сказал я ему в тон, — спасибо тебе, Андрей. Но я постараюсь все же найти необходимое. Можешь позвать Игоря?

— Да, конечно. Сейчас позову.

— Слушаю, — сказал Игорь, поднимая трубку.

— Как у тебя дела?

— Все хорошо.

— Ты извини, я вчера тебя высадил. Было срочное дело.

— Я же все слышал. Ничего страшного, все нормально.

— Тебе вчера понравилось?

— Да, очень. Мама говорит, что уезжаем в Германию. Можно я книги с собой возьму, а когда приедем, я ему отдам. Боюсь, не успею закончить, не дочитаю до отъезда. Другие-то я успею, а вот Тойнби требует усилий.

— Конечно, можно, — разрешил я за Виталика. — Я с ним договорюсь, можешь не беспокоиться. Он тебе разрешит.

— Мы еще увидимся? — спросил меня сын.

— Обязательно, — ответил я. Хотя у меня почему-то появилось дурное предчувствие, но я изо всех сил старался отогнать его от себя. Только этого не хватало, разозлился я, так можно — сглазить собственного ребенка.

Я положил трубку и вспомнил про Цфасмана. Кажется, эту фамилию назвал мне Семен Алексеевич. Я немного знал Цфасмана, руководителя и владельца крупного банка, предоставившего кредит для строительства нашей базы. Семен Алексеевич даже ставил его в пример другим банкирам, говоря нам, что все нувориши должны работать на государство. Наверное, он предложил Цфасману быть спонсором для лечения Игоря. Что для такого банкира, как Цфасман, мелочь в пятьдесят тысяч долларов? Он небось в казино оставляет за ночь гораздо большую сумму. Во всяком случае, это даже не сумма стоимости машины, на которой он ездит. Наверняка у него «Мерседес», если, конечно, он не пересел уже на «Роллс-Ройс» или представительский «Крайслер».

Я еще раз поднял трубку, набирая номер нашего экономического отдела. Там должны знать телефон банка Цфасмана. Обычно банкиры охотно идут на контакты с нашими сотрудниками. Bo-первых, мы всегда можем оказаться полезными, так как находимся рядом с высшими руководителями страны. Во-вторых, от наших служб многое зависит — информация, полезные контакты, выход на нужных людей. Ну и мы, в свою очередь, стараемся угождать господам толстосумам, так как знаем, что в случае отставки или пенсии всегда можем найти у них убежище. Наших ребят охотно берут в любые коммерческие структуры. Столько поносили КГБ, а выяснилось, что специалисты КГБ еще долго будут нужны тем, кого мы в прежней жизни называли спекулянтами, фарцовщиками, мошенниками, расхитителями и которые в новой жизни стали хозяевами, сделав нас своим обслуживающим персоналом.

Мне довольно быстро дали телефон секретаря Цфасмана, и я набрал номер банка. Ответил довольно приятный, явно не молодой женский голос:

— Слушаю вас.

Почему прочие банкиры не понимают, что гораздо больше доверия вызывают солидные женщины? Когда смотришь на молодую длинноногую красавицу, невольно приходит на ум, что она здесь прежде всего нужна для услады хозяина. Даже если он импотент или полный идиот и не спит со своей девочкой, которая служит лишь для удовлетворения, эстетического наслаждения, такая дива все равно дискредитирует своего шефа. Любой нормальный человек, разбирающиеся в психологии, поймет, что для ее начальника работа не самое важное. Ножки стройной красавицы для него не менее важны, чем столбцы цифр, а значит, его можно обойти, обмануть, подставить. Но если вам отвечает немолодой женский голос, значит, хозяин не просто умный человек. Он очень умный человек, который умеет ценить работника за его деловые качества и отбрасывать все иные соображения. Кажется, еще умница Коко Шанель заметила, что вообще глупо выставлять напоказ кому попало свои голые колени. Это всего лишь сустав. Это высказывание супербизнесменки я прочел в одном зарубежном журнале, который нашел в салоне самолета Президента. Но это верно только на работе. А в жизни всегда приятно посмотреть на голые коленки молодой девушки. Наверное, Коко заявила это, когда ее собственные коленки уже нельзя было показывать. Известное дело, моралистом становишься тогда, когда не можешь уже быть развратником.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал я, — мне нужен господин Цфасман.

— Простите, кто говорит?

— Это подполковник Литвинов из службы охраны. Я хотел уточнить один вопрос.

— Простите, это о финансировании базы?

— Нет. По другому делу. — Извините, как вы назвались?

— Подполковник Литвинов из службы охраны. — Женщина, очевидно, мучительно думала, соединять ли меня с шефом.

— Все же по какому вы вопросу? — спросила она.

— Он сам знает, — уклонился я от ответа. Скажи такому церберу, что по личному, она сразу повесит трубку.

— Подождите минуту, — сказала она, — я попытаюсь его найти.

— Хорошо, — согласился я и секунд двадцать ждал, пока она вдруг не сказала: — Марк Александрович на проводе.

— Слушаю вас, — раздался голос банкира. Очевидно, он ехал в машине, я услышал сигнал водителя.

— Извините меня, Марк Александрович, — сказал я, даже не зная, что полагается говорить в таких случаях. — Я по поводу лечения.

— Какого лечения?

— Мальчика. С вами уже говорил Семен Алексеевич…

Едва я назвал это имя, банкир как с цепи сорвался.

— Никто со мной не говорил! Никакого мальчика я не знаю. И Семена Алексеевича не знаю. И про лечение первый раз в жизни слышу.

— Извините, — ошеломленно сказал я, — но…

— Я же вам русским языком говорю — ничего не знаю. И мне никто не звонил. Извините меня, но это недоразумение. До свидания.

— До свидания, — сказал я машинально. Меня словно током ударило. Получалось, что Семен Алексеевич мне врал, когда говорил, что договорился о спонсорской помощи со Цфасманом. Но этого не может быть! Какой смысл ему врать? Тогда получается, что врет банкир. Судя по его реакции, это вполне логично. Но почему он так испугался? Может, боится, что убийство Семена Алексеевича свяжут с его именем? Ничего не понимаю.

В этот момент я думал не столько о чувствах банкира и даже не о погибшем начальнике, сколько об Игоре, которого нужно спасать. Выход один: срочно найти человека и сдать ему мою квартиру. Хотя бы на один год. Или на два. В этом случае денег может хватить, думал я, совершенно выбитый из колеи непонятной для меня выходкой Цфасмана.

Я встал и отправился в другой кабинет, куда столько раз заходил, когда был жив его хозяин и где работали сейчас Зоркальцев и Кислов. Они тщательно обыскивали весь кабинет Семена Алексеевича, надеясь обнаружить в нем хоть какие-нибудь следы, которые могли нам помочь.

В сейфе лежали обычные материалы, о которых я знал. Вернее, они были не совсем обычными. Секретными и совершенно секретными. И ничего, что могло бы навести нас на разгадку тайны убийства. Я остановился рядом и смотрел, не вмешиваясь в работу коллег. Настроение у меня было такое паршивое, что не хотелось даже ни с кем разговаривать.

— Стоило более основательно поговорить с его женой, — заметил Зоркальцев. — Возможно, она могла подсказать нам какие-нибудь детали.

— Ты же видел, в каком она была состоянии, — возразил я ему. — Нет. Ничего нельзя было расспрашивать. Да я и не хотел. Пусть Лобанов завтра с ней поговорит.

Зоркальцев не стал возражать, продолжая осмотр. В записной книжке-календаре, которая лежала на столе, было помечено несколько фамилий. В том числе и моя. Моя была подчеркнута.

— Вы вчера заходили к Семену Алексеевичу? — спросил меня Зоркальцев, читая фамилии и поднимая голову.

— Заходил. И даже два раза, — сказал я, отходя к окну.

— Странно. Около вашей фамилии он поставил вопрос, — показал на книжку Зоркальцев. — Видимо, он что-то хотел у вас узнать. Или ему что-то было непонятно?

— Наверное, что-то было непонятно, — ответил я, поворачиваясь к нему. Подошел ближе к столу и взглянул на эту чертову книжку. Так и есть, пунктуальный Семен Алексеевич записал мою фамилию и рядом поставил большой знак вопроса. Милый, добрый человек. Он действительно хотел мне помочь и не забыл о том, что нужно позвонить банкиру. Я увидел, как от моей тянется длинная черта к другой фамилии — так и есть, Цфасман. Марк Александрович.

— И здесь есть черта, соединяющая вашу фамилию с фамилией Цфасмана, — показал мне на запись Зоркальцев.

— Может быть, вы говорили о нашей базе? — спросил Кислов, оборачиваясь к нам. Он как раз в это время вытаскивал книги из книжного шкафа.

— Нет, не помню, — быстро ответил я, снова отвернувшись. Ну не стану же я им рассказывать, как меня только что кинул этот банкир. Не хочет он давать деньги, ну и пусть ими подавится. Он ведь кинул не только меня одного, но и покойного Семена Алексеевича. Зачем я буду его память тревожить, выставлять его в таком виде? Он ведь деньги просил для лечения моего сына. А если узнают, что вообще просил деньги, то еще пойдут всякие разговоры. Формально он не имел права звонить банкиру, с которым у нас были деловые контакты, не должен был просить деньги. Это можно счесть завуалированной формой взятки. Вообще любая спонсорская помощь всегда подозрительна. Ну не объяснишь ведь каждому, что деньги нужны на святое дело.

— Секретарь дала нам список сотрудников, которые вчера к нему приходили, — продолжал Зоркальцев, — у него вчера вечером было несколько наших сотрудников.

— Сколько времени они беседовали? — спрашиваю я, уже примерно зная, каким будет его ответ, и заранее оттягивая тот вопрос, который я должен ему задать.

— Смотря кто. Некоторые задерживались, некоторые выходили сразу.

— Кто задерживался больше всех? — я обязан задать именно такой вопрос.

— Вы, — прямо отвечает Зоркальцев. Я успеваю заметить и взгляд Кислова. — Только вы заходили к нему два раза и оба раза задерживались больше чем на десять минут.

— У меня было к нему много дел, — ответил я уклончиво, стараясь увести разговор от этой темы. — А кто еще?

— Вот список, — протягивает Зоркальцев. Я взял список. Облонкова среди них нет. Впрочем, он бы и не пришел сюда, в кабинет. По своему статусу он стоит гораздо выше, и Семен Алексеевич мог только напроситься к нему в кабинет. Зоркальцев ничего больше не спросил, но мне очень не понравился его взгляд. Он так пристально на меня посмотрел, словно считал меня главным подозреваемым. Но все неприятности только начались. Откуда мне было знать, что они уже нарастали целой лавиной, которая должна была обрушиться на меня и поглотить.

— Он куда-нибудь выходил? — спросил я. — Нужно узнать, куда он выходил и на сколько. Кстати, почему Симы нет в приемной?

— Ее вызвал Дубов. Он как раз сейчас допрашивает ее вместе с Лобановым, — пояснил Кислов.

В отличие от сумрачного Зоркальцева Кислов производит более приятное впечатление. Открытое, чистое лицо, цепкий, умный взгляд. Даже волосы отпускает чуть длиннее обычных, вольнее, чем принято в нашей службе. Впрочем, он молод, а в его возрасте все простительно.

Они продолжали обыск, словно этого неприятного быстрого разговора между нами и не было. В кабинете можно было найти немало интересного, но ничего такого, что могло бы дать ниточку к истоку преступления. Если не считать той самой записной книжки, в которой моя фамилия была связана с фамилией Цфасмана. Зоркальцев и Кислов продолжали обыск, а я смотрел на лежавший теперь передо мной календарь. Получалось все же, что банкир врал. Именно его фамилия содержалась в списке дел. И фамилия, и имя-отчество.

Я уже тогда думал, что объяснять ничего нельзя. Получалось, что за счет покойного я свои личные проблемы решал. Я сидел и смотрел на эту жирную черту, соединившую наши две фамилии, и размышлял об Игоре. Меньше всего я думал в этот момент о стервеце банкире.

— Интересно, — вдруг сказал Кислов, — кто такой этот Цфасман? Вы его не знаете?

— Нет, — ответил я, продолжая смотреть на эту жирную черту. — Кажется, банкир, который финансировал строительство нашей базы.

— Точно, — кивнул Зоркальцев, — я слышал его фамилию. А почему Семен Алексеевич соединил его фамилию с вашей?

— Не знаю, — сказал я, заставляя себя не смотреть на эту запись, — не могу понять.

Я встал и снова подошел к окну, заметив в отражении переглянувшихся Зоркальцева и Кислова. Я думал об Игоре и видел черту. Черту, которую провел Семен Алексеевич, соединяя мою фамилию с фамилией Цфасмана. И этой чертой предопределил две наши судьбы.

Эпизод десятый

Когда день начинается удачно, настроение уже не могут испортить никакие досадные сбои. Позвонивший ему помощник сообщил, что все в порядке, и Марк Александрович, ничего не уточняя, положил трубку. Он знал, как важно принять участие в проекте, который сулил такие бешеные деньги. Каждый вложенный рубль оборачивался в итоге десятикратной прибылью. И когда в полдень раздался звонок по его мобильному сотовому телефону, он взглянул на трубку, чтобы узнать заранее, кто именно ему позвонит. Абонент предложил принять участие в очень прибыльном деле несколько лет назад. Теперь он же планировал новую операцию. Марк Александрович взял трубку.

— Слушаю вас, — сказал он самым любезным тоном.

— Марк Александрович, нам нужно срочно встретиться, — сказал президент крупнейшего межбанковского объединения «Савой», не просто влиятельный человек в стране, но и один из самых богатых людей в Европе.

— Что-нибудь случилось? — удивился Цфасман.

— Расскажу при встрече, — уклонился от ответа президент «Савоя». — Когда вы можете приехать?

— Когда скажете. Вы хотите, чтобы я приехал прямо сейчас?

— Да, желательно.

— Сейчас приеду. — Марк Александрович убрал телефон и поднялся, взглянув на часы. Странно, что этот звонок прозвучал именно сегодня, когда все шло так благополучно.

Он вызвал машину и, подождав, пока к подъезду подъедут два автомобиля, спустился вниз. Цфасман уже давно ездил с охраной. Во второй машине, обычно в джипе, находилось трое-четверо телохранителей. В его собственном «Мерседесе» почти всегда усаживались личный охранник и водитель.

Марк Александрович был сравнительно молодым человеком. Ему шел сорок четвертый год. Он сумел сделать свое состояние несколько лет назад, когда создавался основной капитал на разнице внутренних и внешних цен на энергоносители. Затем, приобретя огромные деньги, он начал активно внедряться в нефтеперерабатывающий и нефтедобывающий комплекс, позднее занялся банковским бизнесом, финансированием строительства, в чем особенно преуспел. Его банк быстро стал одним из самых крупных банков страны. А сам Цфасман прочно утвердился в когорте самых богатых и влиятельных людей страны. При этом он старался не выделяться, редко давал интервью, неохотно общался с журналистами и почти не появлялся на многочисленных презентациях и различного рода аукционах, которые так любили его коллеги.

Сидя в своей машине, он вспомнил, что не успел позвонить в банк, чтобы проверить сообщение помощника. Делал он это не потому, что не доверял своему помощнику. Привычка контролировать каждого человека, каждого работника, лично проверять наиболее важную информацию также выгодно отличала Марка Александровича от других банкиров.

Набрав номер, он коротко уточнил информацию, переданную ему помощником. Услышав подтверждение, он удовлетворенно кивнул и убрал телефон. На встречу со своим собеседником он приехал в закрытый клуб «Будапешт», где обычно встречались люди их уровня, скрывавшиеся от назойливых глаз журналистов, всевидящего ока спецслужб, и те, кто опасался каверз со стороны своих конкурентов. Некоторые даже утверждали, что фактическим владельцем «Будапешта» является позвонивший Цфасману владелец межбанковского объединения «Савой», и Марк Александрович отлично знал, что это не только слухи.

Стол в отдельном кабинете, где они обычно встречались, был девственно чист. На нем не стояла даже массивная пепельница, которую обычно убирали во время их встреч. Оба они не курили. А есть или тем более пить во время деловых встреч им даже не приходило в голову. Они были деловыми людьми того уровня, при котором люди не могут себе позволить расслабляться во время деловых встреч.

— Добрый день, Марк Александрович, — приветливо поздоровался хозяин «Савоя», протягивая руку.

— Добрый день, — Цфасман пожал руку своему собеседнику, усаживаясь за столик напротив. В последние годы он несколько располнел и с неудовольствием посмотрел на своего сухопарого и подтянутого коллегу. — Что-то случилось?

— Хотел уточнить, как у вас идут дела.

— Хорошо, — кивнул Цфасман, — у меня все готово. Сегодня мы закончили часть нашей работы. Как мы и договаривались. Двадцать миллионов долларов уже приготовлены. Пришлось напряженно поработать несколько дней. Это было достаточно сложно и интересно.

— Да-да, понимаю. Значит, у вас все в порядке?

— Конечно. Как мы и рассчитывали, все в полном порядке, — удивился Цфасман и тут же спросил: — А что, собственно, могло произойти? Или вы решили отменить операцию?

— Нет-нет, — успокоил его хозяин «Савоя». — Конечно, нет. Мне было важно услышать подтверждение именно от вас.

«Что-то случилось, — почувствовал неладное Марк Александрович. — Почему он спрашивает? Но что именно произошло?»

— У нас всегда все в порядке, — на всякий случай сказал он.

— Все нормально, — начал собеседник и умолк на секунду, словно раздумывая, что же сказать дальше. — Полагаю, что все пройдет благополучно. Ваш банк всегда отличался особой пунктуальностью. Это прекрасно.

— Да, — кивнул Цфасман, еще более нервничая, — мы стараемся оправдывать доверие наших друзей.

— Кстати, о доверии. Это ведь ваш банк финансировал строительство загородной базы для службы охраны? Верно?

— Да, — удивился Цфасман. — Это был обычный льготный кредит. Там имелись гарантии национального банка. Ничего особенного. Рядовой льготный кредит на строительство.

— Вы работали с их экономистами?

— Не только. Строители учитывали их рекомендации. А ко мне приезжали двое из сотрудников. Один, кажется, главный экономист или что-то в этом роде. Другой — начальник отдела. Они были у меня, кажется, два раза. А почему вы спрашиваете?

— А имя начальника отдела, который к вам приезжал… вы не помните?

— Конечно, помню. Семен Алексеевич. Очень интеллигентный человек, что довольно странно для такой организации.

— Вы его близко знаете?

— Нет, не очень. — Цфасман хотел сказать, что говорил с ним вчера, но, верный своей привычке не выдавать информации больше, чем получал сам, промолчал. Он не мог даже предполагать, что на этот раз от его молчания зависит его собственная жизнь.

— Строительство уже закончено?

— Кажется, да. Но я специально не интересовался. — Он все еще не мог понять интереса своего собеседника к строительству, не связывал его интереса к кому-то из сотрудников службы охраны со своими делами.

— И больше вы с ним не встречались? — спросил, улыбнувшись, хозяин «Савоя».

— С кем? — не понял Цфасман. Или сделал вид, что не понял.

— С сотрудником службы охраны. С этим начальником отдела.

«Похоже, тот в чем-то прокололся. Или подставился. А может, он работает на оппозицию. Или еще на кого-нибудь, — тревожно подумал Марк Александрович, — нельзя признаваться, что мы с ним разговаривали. Это могут не так понять».

— Нет, — решительно сказал он. — Нет. Я с ним никогда не встречался и никогда не разговаривал.

— Ну и правильно. А финансирование закончили?

— Кажется, да. Но я точно не интересовался.

— Правильно делали, — кивнул его собеседник, — давайте поговорим о наших делах.

Во время дальнейшего разговора Цфасман несколько раз ловил на себе осторожный взгляд собеседника, но больше они не возвращались к разговору о финансировании базы и тем более о Семене Алексеевиче, которого Марк Александрович действительно знал. Он вспомнил вчерашний разговор и просьбу начальника отдела о спонсорской помощи больному ребенку для поездки в Германию.

«Черт с ним, — ожесточенно подумал Цфасман, — не дам ни копейки. А если позвонит, объясню изменившимися обстоятельствами. Зачем мне нужно лезть в политику?»

Когда они закончили разговор и Марк Александрович, попрощавшись со своим собеседником, собирался покинуть кабинет, его собеседник вдруг на прощание сказал:

— Кстати, я забыл сообщить вам печальную новость. Ваш хороший знакомый вчера был убит у себя в подъезде.

— Какой знакомый? — похолодел Цфасман.

— Семен Алексеевич, — улыбнулся собеседник, — вы ведь его, кажется, знали.

— Нет… Да… Нет, — совершенно растерялся Марк Александрович. — Почему его убили? — нелепо спросил он.

— Подозревают какие-то финансовые махинации, — получил он ответ. — Надеюсь, у вас с ним не было общих дел.

— Нет, — испуганно пробормотал Цфасман, — никаких дел не было.

— Ну и прекрасно. Тогда вам нечего бояться. Езжайте домой и спите спокойно, как честный человек.

Марк Александрович кивнул на прощание и как-то неловко боком вышел из кабинета. Когда он ушел, откуда-то сзади раздались осторожные, бесшумные шаги.

— Вы все слышали? — спросил сидевший за столом хозяин «Савоя», не оборачиваясь.

— Слышал, — сказал голос из-за его спины.

— Нужно узнать, что их связывало. И задействовать наш резервный вариант. Я боюсь, что мы уже не сможем ему доверять, как прежде. А вы уточните по своим каналам. У вас есть всего один день. Постарайтесь успеть.

В этот момент Цфасман уже садился в свою машину, приказав возвращаться обратно в банк. Через несколько минут в салоне автомобиля раздался телефонный звонок секретаря.

— Марк Александрович, вам звонит подполковник Литвинов. Хочет с вами поговорить, — сообщила секретарь.

— Какой подполковник? — не понял банкир. — Откуда он звонит?

— Из службы охраны, — услышал он в ответ. — Вы будете разговаривать?

«Может быть, узнаю, что там случилось», — подумал Цфасман и согласился.

— Хорошо, я согласен. Соедините меня с ним.

Через несколько секунд секретарь соединила подполковника с автомобилем банкира.

— Слушаю вас, — недовольно произнес Цфасман. В этот момент идущая впереди машина резко затормозила и вполголоса выругавшийся водитель притормозил машину, просигналив впереди идущему автомобилю. Банкир мрачно взглянул на водителя, но ничего не сказал. Он услышал незнакомый голос:

— Извините меня, Марк Александрович, я звоню насчет лечения.

В первый момент он даже не понял, что именно у него хотят узнать, и переспросил:

— Какого лечения?

— Насчет мальчика, — пояснил ему позвонивший. — С вами говорил Семен Алексеевич…

Цфасман вспомнил о разговоре и разозлился. Мало того, что у него хотели взять деньги на лечение, они еще и пытались втравить его в некую темную историю. Возможно, это была просто проверка, и звонивший пытался выяснить, что именно стало известно банкиру.

— Никто со мной не говорил, — раздраженно ответил Марк Александрович. — Никакого мальчика я не знаю, — тут же добавил он. — И Семена Алексеевича не знаю. И про лечение первый раз в жизни слышу.

— Извините, — сказал его собеседник, — но…

— Я же вам русским языком говорю, что ничего не знаю, — разозлился Цфасман. — Мне никто не звонил. Извините меня, но это недоразумение. До свидания, — быстро сказал он, отключая свой аппарат.

— Сукины дети, — зло сказал банкир. «Все норовят втравить меня в какую-то темную историю, — подумал он. — Ничего я не давал и не дам. И ничего не знаю. Погиб так погиб, при чем тут я?»

Банкир еще долго нервничал по этому поводу, даже не подозревая, что его отказ предопределил не только его собственную судьбу, но и дальнейшее трагическое развитие всех событий.

Эпизод одиннадцатый

Резо сидел за столом. На экране телевизора мелькали кадры документальной хроники событий, происходивших далеко от Москвы, в Абхазии, где периодически вспыхивающие стычки между грузинской и абхазской стороной держали в напряжении чудесный край, край, созданный Богом в награду людям и превращенный людьми в ад.

У Резо было много родственников в Абхазии. Он нахмурился, глядя на эти кадры. Когда хроника кончилась, по каналу пошла веселая музыкальная передача — без перерыва, не заботясь о том, чтобы отделить только что промелькнувшие кадры хроники, показывающие страдания и боль людей, от ритмов задорных песен и веселых реплик ведущих. Резо отвернулся, взял пульт и переключился на другой канал.

На этом канале шел американский детектив. Несколько молодых людей стреляли друг в друга, умудряясь выпускать гораздо больше патронов, чем может находиться в одном пистолете, и, к счастью, ни разу не попадали друг в друга. Резо с отвращением выключил телевизор и уронил голову на грудь. Нестерпимо хотелось спать. Пистолет лежал рядом, и он на всякий случай немного отодвинул его, чтобы не мешал. После прикрыл голову руками и заснул.

Проснулся он, разбуженный шумом входной двери. Схватил пистолет, вскочил, испуганно озираясь. В комнату вошла Вера.

— Я получила ваши деньги, — сообщила она. — И, как вы просили, купила вам одежду. Только не знаю, подойдет ли вам этот костюм. Ваших размеров не было, и я выбрала такой цвет.

Резо с отвращением, смешанным с удивлением, увидел зеленый костюм в клетку. Но не стал комментировать ее выбор. Она протянула ему деньги.

— Здесь три тысячи семьсот, — сообщила она, — триста долларов я отдала за ваш костюм и купила вам рубашку, как вы просили.

— Спасибо, — поблагодарил он, — вы мне очень помогли.

— Вы, наверно, хотите спать, — догадалась она, увидев его глаза. — Идите в спальню, можете лечь там. Или здесь — на диване. Как вам удобно.

— Спасибо. Я хотел принять душ, — признался он, — но ждал вас, чтобы получить у вас разрешение.

Удивление мелькнуло в ее глазах. Улыбнувшись, она кивнула и прошла в ванную комнату.

— Идите, — сказала она через минуту, — я повесила вам чистое полотенце.

— Я только позвоню вечером в Тбилиси и уйду, — извиняющимся тоном сказал он.

— Не волнуйтесь, — у нее были странные глаза, чуть запавшие, и уголки, опущенные вниз. Грустные серые глаза. Резо в который раз подумал, что они с Никитой были очень разными людьми. Он прошел в ванную комнату, разделся. Казалось, вся его одежда пропахла тюремным запахом параши, вшей и хлорки.

— Можно я возьму ваше лезвие? — спросил он из ванной комнаты.

— Какое лезвие? — не поняла Вера.

— Ножное, — пояснил он, чувствуя, что краснеет, — я не могу не бриться.

— Конечно, возьмите. Там есть новое лезвие. А вы не порежетесь?

— Ничего, постараюсь как-нибудь приспособиться, — ответил он, глядя на себя в зеркало.

Разве мог он предположить, чтовоеобернется таким образом?

— Я положила вам свой халат, — сказала женщина, — вы можете надеть его. Я постелю вам на диване.

Возражать не имело смысла. Он снова посмотрел в зеркало. Нужно что-то придумать, думал он, рассматривая свое лицо как чужое. Побрившись и встав под горячий душ, он с запоздалым сожалением подумал, что не попросил купить ему свежее нижнее белье. Но ему было неудобно просить об этом, в сущности, малознакомую женщину.

Через полчаса он вышел из ванной комнаты и надел халат. Пистолет он завернул в старую одежду и все это сложил в пакет, в котором Вера принесла ему новый костюм. В гостиной его уже ждала постель на диване. Он хотел поблагодарить хозяйку, но она уже находилась в спальне, деликатно предоставив ему возможность улечься. Думать больше ни о чем не хотелось, и он, сняв халат, лег на диван и сразу провалился в сон, успев с удивлением заметить, что часы показывали около четырех часов дня.

Он проснулся, услышав длинный звонок, резко прозвучавший в тишине квартиры. Сначала он даже подумал, что это ему приснилось, но тут же раздался второй звонок, и он внутренне сжался, не ожидая от внезапного визита ничего хорошего. Услышал шаги Веры, ее голос:

— Кто там?

Очевидно, ей что-то сказали, а она, замешкавшись на секунду, сказала:

— Сейчас открою. Подождите, я не одета. Она вошла к нему в комнату.

— Из милиции, — сообщила Вера. Он растерялся. Неужели они смогли так быстро его вычислить?

— Не открывайте дверь, — вырвалось у него.

— Нельзя, — рассудительно сказала она. — Только вы не шумите.

— Да-да, конечно. — Он вспомнил, что положил оружие в пакет со старым костюмом. Поискал глазами пакет. Слава Богу, тот лежал рядом с диваном.

Она вышла из комнаты, а он, вскочив с постели, бросился к пакету, стал шарить, нащупывая пистолет.

Он услышал, как Вера открыла дверь, и замер посередине комнаты с пистолетом в руках.

— Что вам нужно? — спросила Вера.

— Извините, — услышал Резо незнакомый голос, — майор Рожко из ФСБ. Вот мое удостоверение.

Видимо, их было двое. Резо почувствовал, как у него дрожат руки, Он боялся даже пошевельнуться.

— Идемте на кухню, — предложила женщина, — у меня ремонт в комнатах.

По звукам шагов можно было понять, что они прошли на кухню. Отсюда трудно было понять, о чем они говорили. Резо, благо он стоял босиком, сделал несколько шагов и подошел к стене, припадая к ней ухом в надежде услышать хоть что-то.

— Вы были с ним в близких отношениях? — услышал он слова пришедшего. Очевидно, речь шла о Никите.

— Мы были друзьями, — ответила Вера. — А почему вы говорите в прошедшем времени?

— Он погиб, — сообщил Рожко, и Резо услышал, как она вскрикнула. Гораздо сильнее, чем тогда, когда он сообщил ей эту новость. Вера была еще и хорошей актрисой.

Наступило долгое молчание. Резо с ужасом чувствовал, как ей невыносимо тяжко держать паузу, как трудно играть роль. Потом он подумал, что она могла действительно любить Никиту и само известие о его смерти могло на нее сильно подействовать.

— А вы знали его компаньона, Резо Гочиашвили? — спросил Рожко.

Резо сжался, замерев от ужаса.

— Немного. Я видела его несколько раз, — спокойно ответила Вера. И тут же перешла на другое: — Где сейчас тело Никиты?

Она специально отводила разговор в сторону, чтобы не отвечать на их вопросы, понял Резо. Она была гораздо умнее, чем он мог предполагать.

— Он в морге, — сообщил Рожко. — И пока, к сожалению, доступа туда нет. Нас интересует его компаньон. Есть подозрение, что именно он был убийцей вашего друга.

«Он врет!» — хотелось крикнуть Резо, но он молчал, стиснув зубы.

— Как странно, — сказала Вера, — мне казалось, что они хорошие друзья.

— Так бывает, — продолжал Рожко, — бывший друг может стать хуже врага. Мы предполагаем, что они поспорили из-за доходов, и Гочиашвили убил вашего друга.

— Его арестовали?

— Он сбежал, — сообщил Рожко, — но мы его ищем. И хотя вероятность того, что он может появиться у вас, достаточно невелика, тем не менее мы хотим вас предупредить.

— Спасибо. Но я почти его не знала. Я не думаю, что он может появиться в моем доме. Он, по-моему, даже не знал, где я живу.

— Вот наш телефон. Если вдруг он позвонит или к вам придет кто-то из его друзей, вы сразу же сообщите нам.

— Обязательно.

Резо перевел дыхание. Гости поднялись и пошли к выходу. Очевидно, один из них свернул в другую сторону.

— Не туда! — почти крикнула Вера. — Входная дверь с другой стороны.

— Мы ошиблись, — раздался голос майора Рожко. Второй все время молчал. — До свидания.

Раздался щелчок закрываемой двери. Резо опустил пистолет, вспомнил, что стоит в одних трусах, и бросился надевать брюки. Он не успел еще застегнуть пуговицы, когда она вошла в комнату.

— Извините, — сказал он, застегиваясь.

— Вы все слышали? — спросила она.

— Почти все. Но они врут, я его не убивал.

— Это я уже поняла. Что вы думаете делать? Мне не понравился взгляд этого майора. Он, кажется, что-то подозревает.

— Да, — согласился Резо, — они могут начать прослушивать ваш телефон. И еще хуже — установить наблюдение за вашей квартирой. Мне нужно срочно отсюда уходить.

— Это не выход, — возразила она. — Они могут арестовать вас прямо на улице, перед домом.

— Мне нужно еще позвонить, — вспомнил Резо, — но от вас нельзя. У вас есть среди соседей друзья или люди, с которыми вы в хороших отношениях? Я позвоню в Тбилиси от них. Я, конечно, заплачу за разговор, но мне нужно обязательно позвонить и предупредить жену, чтобы она не возвращалась в Москву.

— Я договорюсь, — согласилась она, — только вы спрячьте свой пистолет, а то напугаете соседей. — Он согласно кивнул, доставая новую рубашку из пакета, в котором она была упакована.

Сидевший в автомобиле Рожко сказал своему напарнику:

— Мне она не понравилась. Слишком эмоционально переживала насчет гибели своего друга. А они были знакомы всего несколько месяцев. Говорит, что у нее в доме ремонт, а в холле на полу коврик лежит чистый. Получается, что рабочие у нее взлетают над этим ковриком. Нужно передать, чтобы подключились к ее телефону. Может, она все же знала этого грузина.

— Как ему удалось убежать? Там же четверо наших было? — спросил коллега у Рожко.

— Очень просто. Вошел в подъезд, попросился по нужде. Бурый пошел его сопровождать. Водителя на улице оставил, а сам вместе с ним в подъезд вошел. Что с уголовника взять? Как быдлом был, так им и остался. Вообще зачем их позвали? Сами бы справились, без них.

— Он убил Бурого?

— Лучше бы убил. Но только ранил. Схватил пистолет и прямо в наручниках убежал.

— Кретины! — зло бросил Рожко. — Но ничего. Без документов далеко не убежит. В наручниках, без денег и документов точно не убежит. Но на всякий случай нужно телефон этой дамы несколько дней на контроле подержать. Мы уже взяли на контроль телефон его семьи в Тбилиси. Теперь откуда ни позвонит, мы сразу засечем. Нам Слепнев всем головы оторвет, если не найдем грузина.

Рассказ седьмой

В кабинете Семена Алексеевича мы просидели до вечера. Позднее к нам присоединились Дубов и Лобанов. Потом пришел Галимов. В общем собрался полный комплект проверяющих. Галимов стал рассказывать, как сотрудники ФСБ и МВД отрабатывают все версии возможных причин убийства, рассказывал, как работают эксперты — баллисты, криминалисты, патологоанатомы. В общем, говорил нудно, долго, не по делу и всех только раздражал своим голосом. И под конец появился Облонков. Войдя в кабинет, сел на стул в углу и не вмешивался ни во что. Я пристально смотрел на него, пытаясь определить, знает ли он что-нибудь о смерти Семена Алексеевича. Причастен ли он к этому убийству?

Только когда мы закончили работу и Лобанов опечатал кабинет Семена Алексеевича, мы покинули управление. И я сразу поехал к Виталику.

Дело в том, что Виталик был настоящим бессребреником. Иногда еще встречаются такие чистые и порядочные люди. Деньги нужны были ему только на книги. И немного для личных нужд — на еду, одежду, квартиру, впрочем, давно не ремонтированную. Одевался он скромно, я бы даже сказал, очень скромно, в еде был неприхотлив.

У него, конечно, денег не было, и я бы даже не подумал их у него просить. Но дело в том, что в Москве жил его двоюродный брат, в отличие от своего родственника циничный человек и умелый маклер. Он работал еще в советские времена, умудряясь менять и продавать квартиры при советских законах, когда сделать это было почти невозможно. Теперь он стал руководителем крупной конторы по купле-продаже московской недвижимости. Я все время держал его в уме как резервный вариант. Но только как резервный. Во-первых, мне не очень хотелось с ним общаться. Во-вторых, я знал, что любую коммерческую сделку, даже для очень близких людей, он рассматривает как возможность заработать деньги. Но у меня к этому времени уже не было выхода.

Я приехал к Виталику и попросил его помочь. Он уже знал про Игоря и поэтому не стал задавать лишних вопросов. Просто поднял трубку и позвонил своему родственнику-кровососу. За это я и ценил своего друга. Он все понял без лишних слов и сразу позвонил. Вообще дружба — понятие круглосуточное. Это сказал кто-то из поэтов, и я согласен с таким определением. А дружба с Виталиком была для меня еще и своеобразным отдыхом. Мы часами могли говорить ни о чем или молчать. Наверное, так ведут себя настоящие друзья. Или хорошие супружеские пары, которые понимают друг друга с полуслова. Иногда я думаю, что на примере дружбы с Виталиком я мог бы понять и отношения гомосексуалистов.

Это не потому, что у меня или у моего друга были такие наклонности. Как раз нет. Виталика секс, по-моему, интересовал в самой малой степени, а я вообще был убежденным сторонником традиционной сексуальной ориентации. Но в нашей дружбе было нечто большее, чем просто хорошие отношения двух мужчин. Мы абсолютно понимали друг друга и даже заряжались энергией друг от друга. Если бы у нас были хоть какие-то намеки на «голубизну», мы стали бы верными любовниками. Но ничего подобного нам даже не приходило в голову. Необязательно спать с человеком, чтобы чувствовать духовное родство, которое роднит гораздо больше иных видов связи.

Вы бы слышали, как обрадовался родственник, которому позвонил Виталик. Дом наш был особо элитарный. Попасть туда хотели многие. Я понимал, что меня могут наказать за сдачу квартиры в аренду, понимал, что могут даже вогнать из органов. Но речь шла об Игоре, и я меньше всего думал о своей следующей звездочке. Нужно было спасать парня. Кровосос сразу заявил, что у него есть состоятельные клиенты на такую квартиру и он готов завтра показать. И даже назвал приблизительную цену. Сказал, что она будет стоить две-три тысячи в месяц. Это было гораздо больше того, на что я рассчитывал. Но, наверное, все же меньше реальной цены. Родственник-кровосос не мог быть альтруистом. Раз он давал такие деньги, значит, имел настоящих клиентов, которые готовы были ему заплатить еще больше. Я вспомнил, что завтра утром мы должны продолжить расследование.

— Утром я буду на работе, — быстро сказал я, — и вполне вероятно, что могу задержаться до восьми-девяти вечера. У нас убили начальника отдела, и вся служба поставлена на ноги. Ты не мог бы завтра зайти ко мне утром, когда придет твой родственник? Запасные ключи я утром завезу к тебе.

— Конечно, — согласился Виталик, — у меня завтра библиотечный день. Кстати, ты мог бы пожить у меня, на время, когда сдашь свою квартиру. — Не нужно, — улыбнулся я, — надеюсь, мне заплатят такие деньги, что я смогу снять где-нибудь однокомнатную квартиру.

Он промолчал, понимая, что спорить не стоит. Я уже собрался уходить, когда он вдруг сказал:

— Игорь мне понравился. У тебя растет замечательный, хороший парень. Передай ему привет.

— Спасибо! — крикнул я на прощание, подходя к двери. — Ты извини, я еще хочу к ним заехать.

Я сразу поехал к Алене. Нужно сказать, что после того, как мы развелись, я ни разу не переступал порога их квартиры. Моей бывшей квартиры. И, честно говоря, не собирался появляться там, если бы не болезнь мальчика. Я был уверен, что больше никогда не приду сюда. Признаться, я трусил, думая о том, какие чувства могу испытать там. Но все было совсем не так, как я думал. Они сделали ремонт, значительно расширили нашу старую квартиру, практически все поменяли. Вообще Алена, конечно, молодец, толковая женщина. Другое дело, что мы не могли жить вместе. Так иногда бывает. Два нормальных человека сходятся и вдруг обнаруживают, что абсолютно не переносят друг друга. И никаких видимых причин, просто взаимный антагонизм, на каком-то генетическом уровне.

У нас с Аленой, наверное, так и было. Если бы она была просто стервой, то вряд ли бы так удачно вышла второй раз замуж. Семья у них была хорошая, дружная. Я даже испытал нечто похожее на чувство зависти. Они смеялись, по-доброму шутили, не чувствовалось, что в этой семье Игорь чужой. Собственно, он и не мог быть чужим. Говорят, в Израиле национальность ребенка определяется по матери. По-моему, это правильно. Отец передает сыну всего лишь свой генетический код. А вот воспитание ребенка, его духовные качества, его идеалы в значительной степени определяет мать. И если в семье двое детей от разных отцов, но от одной матери, они всегда будут гораздо ближе друг к другу, чем двое детей от разных матерей и одного отца. Возможно, это только мое предположение, но мне оно кажется верным.

Я смотрел на Игоря и не мог понять, почему все это должно было случиться именно с ним. В нашей семье никто и никогда не страдал сердечными заболеваниями. Вообще у всех было отменное здоровье. И вот мой мальчик, у которого нашли изменения, должен почему-то ехать в другую страну, чтобы получить шансы на жизнь. Мне казалось это не просто несправедливым, но и противоестественным.

— Завтра нам обещали дать визы, — сообщил мне Андрей, когда мы с ним вышли на балкон. Он просто молодец, отлично держался. Все же в гости пришел бывший хозяин квартиры, бывший муж его жены и отец его приемного сына. Но он вел себя абсолютно естественно. Надеюсь, что и я вел себя также нормально, не ком-плексовал. Хотя один раз едва не сорвался, когда увидел, как Игорь чуть-чуть поморщился, поднимаясь со стула. Очевидно, болезнь уже давала о себе знать. Но я понимал, что обязан держаться, что не имею права срываться и психовать. Прежде всего — хуже Игорю.

— Я думаю, что завтра или послезавтра уже смогу вам помочь, — сказал я Андрею. — Мне обещали выделить деньги. Думаю, вам хватит.

— Я тоже собрал немного, — кивнул в ответ Андрей, — правда, не так много. В долг сейчас никто такую сумму не дает.

— Не нужно в долг, — перебил я его, — ничего не нужно брать в долг. Я же сказал, что найду деньги, значит, найду.

Мы поговорили еще немного, и я решил, что больше задерживаться не стоит. Андрей деликатно кивнул головой и не стал меня провожать. Алена пошла к двери. Только в этот момент я увидел круги у нее под глазами. Такое испытание — самая страшная кара для матери, подумал я. Мы, мужики, все-таки эгоисты, умеем замыкаться в себе, больше думаем о внешних атрибутах жизни, о деньгах, о своей карьере, о новых женщинах и, если так случилось, о новых детях. А вот женщины — существа иные. Для нее выношенный ребенок — это смысл ее жизни. Я подумал, что был несправедлив к Алене, считая ее истеричкой. Она столько дней держалась, не срываясь.

— Мне обещали деньги, — сказал я на прощание, — все будет в порядке.

Она вздохнула, вернее, всхлипнула. Но тут же почти спокойно кивнула мне, словно не решаясь что-то сказать.

— До свидания, — я тоже не хотел затевать какой-то разговор. Завтра утром должен был приехать кровосос и оценить мою квартиру. Я готов был сдать ее хоть на десять лет, лишь бы это помогло. И очень надеялся, что все утрясется. Даже если меня после этого выгонят с работы. Ну и черт с ней, с работой. Пойду в какое-нибудь охранное ведомство. Деньги всегда смогу заработать. С моим опытом и навыками устроиться не такая большая проблема.

Поздно вечером, приехав домой, я подумал, как все страшно смешалось в жизни, опрокинулось. Убийство Семена Алексеевича, болезнь Игоря, моя квартира в элитарном доме. Я еще не знал, что все свяжется в такой тугой узел, что не распутать, не разрубить. Каждое событие, автоматически вызывая другое и вытягиваясь в цепочку, трагически изменит не только жизнь окружающих меня людей, но и мою собственную. Спал я в эту ночь плохо. Мне снились незнакомые мужчины и женщины, приходящие и уходящие из моей квартиры. Несколько раз, просыпаясь ночью, я даже успевал запомнить некоторые лица. Но потом снова проваливался в глубокий сон, и все повторялось сначала. К утру, невыспавшийся, уставший и злой, я побрился и спустился во двор. По дороге на работу единственным приятным моментом в этот день была встреча с Виталиком, которому я отдал запасные ключи от моей квартиры. Он еще извинялся, чудак-человек. Будто, воспользовавшись моим несчастьем, хотел отнять у меня квартиру. Я отдал ему ключи и поехал на работу, не зная, что вижу друга последний раз в жизни.

Эпизод двенадцатый

Когда у тебя мало денег — имеешь свои маленькие проблемы. Когда денег много, проблем не становится меньше. Когда у тебя столько денег, что их невозможно потратить, ты уже должен опасаться за свою жизнь. А когда денег баснословно много, можно с уверенностью сказать, что они командуют тобою, а не ты ими.

Владелец межбанковского объединения «Савой» был не просто богатым человеком. Он был баснословно богатым человеком, разбогатевшим в последние несколько лет. Собственно, в его стране все очень богатые люди стали несметно богатыми в последние несколько лет. Разница была в степени циничности и жестокости, которую они пускали в ход. Самые циничные, ловкие и жестокие становились обладателями состояний, которые европейские или американские семьи составляли в течение нескольких поколений. Никого не удивлял тот факт, что в России в девяностых годах можно было стать миллиардером, ничего не производя, не владея ни одним заводом или фабрикой. Все деньги были сделаны на спекулятивных сделках, махинациях, перепродажах и самое главное — на степени близости к официальным властям, которые, собственно, и предоставляли некоторым избранным возможность сколотить подобные состояния.

Но, возносясь на Олимп богатства, каждый из «небожителей» понимал, что отныне становится не просто богатым человеком, а реальной фигурой отечественной политики, на которую будут ставить или не будут ставить другие политики. Владелец «Савоя» был не просто «небожителем». Он был одним из тех, кто определял состав постсоветского Олимпа, а значит, имел право самостоятельно чинить суд над другими людьми и полностью распоряжаться их судьбами.

Ему позвонили, когда он ехал в машине. Взяв, трубку, он посмотрел на определитель номера. Номер был ему нужен. И он включил телефон, бросив короткое:

— Ну!

— Он вчера разговаривал с сотрудником службы охраны.

— Как?

— Как только банкир ушел от вас, ему позвонил подполковник службы охраны и спросил, что он думает насчет финансирования лечения?

— При чем тут лечение? Какое финансирование? — разозлился он. — Объясните толком.

— Мы не поняли. Но он отказался.

— У вас есть пленка?

— Есть, — доложил звонивший.

— Привезите ко мне в кабинет. Я послушаю.

— Вас понял.

Через пятнадцать минут владелец «Савоя» в своем кабинете слушал запись беседы подполковника Литвинова с банкиром Цфасманом. Рядом стоял коротко остриженный седой человек в куртке.

— При чем тут лечение? — спросил хозяин кабинета, прослушав запись разговора.

— Они знали друг друга, — сказал седой, — он вас обманывал. Цфасман знал Семена Алексеевича. Видимо, он и рассказал ему об операции.

— Но зачем, — пожал плечами владелец «Савоя», — он ведь не идиот? Зачем ему рассказывать? Терять такие деньги? Все терять?

— А если он поставил на другого кандидата? Если он хочет одновременно играть за обе стороны?

— Да. Это похоже на Цфасмана. Значит, вы считаете, Слепнев, что он пытался нас обмануть?

— Безусловно. Вы видите, как он нервничает. Рожко проверил Литвинова и выяснил, что тот живет один. Никакого мальчика у него нет. Он давно разведен и живет один, — снова повторил Слепнев.

— Значит, они нас обманывают?

— А разве вы не поняли? Послушайте, что он сказал, когда разговор закончился. Мы сумели записать и эти слова. Он громко выругался. Если он действительно никого не знал, то почему так нервничал? И тем более почему выругался, отключившись? Цфасман говорил, что не знает Семена Алексеевича, а выяснилось, что знает. По-моему, вполне достаточно. Никто больше не мог рассказать об операции. Только банкир.

— Получается, так, — согласился владелец «Савоя».

Наступило тяжелое молчание. Слепнев смотрел на человека, сидевшего за столом, а тот барабанил пальцами по полированной крышке стола, словно решая нелегкую задачу.

— Да, — наконец изрек он, — очевидно, другого выхода нет.

Слепнев все понял. Ему не нужно было подробно объяснять каждое задание. Он кивнул и молча пошел к двери.

— Полковник, — позвал его хозяин кабинета. Слепнев обернулся.

— И пожалуйста, — услышал он пожелание, — без ошибок. Вы ведь, кажется, уже один раз ошиблись?

— Мы все исправили. Это милиция выдала такие номера паспортов, — упрямо сказал Слепнев.

— Вы уже нашли владельца фирмы? Грузина?

— Нет. Но мы его найдем.

— Боюсь, что у нас нет времени ждать, пока вы будете его искать. Если он догадается, почему его ищут, и расскажет все журналистам, нам будет очень трудно убедить их, что ваши сотрудники отправлялись в Швейцарию любоваться снежными вершинами Альпийских гор. Вы понимаете мою озабоченность?

— Мы его найдем.

— Думаю, что моя помощь в данном случае окажется нелишней. Я примерно знаю, что нужно предпринять при таком варианте. Они ведь всегда очень корпоративны, вы меня понимаете?

— Нет, — действительно не понял Слепнев.

— У кавказцев развито чувство семьи, чувство единения, чувство рода. Можно использовать этот момент. Он наверняка выйдет на кого-нибудь из своих земляков. У него ведь нет денег, документов, связей. Повсюду ваши люди отрезали ему пути к отступлению.

Слепнев молча слушал.

— Мне казалось, что с вашим опытом вы, полковник, должны уметь просчитывать варианты. Нужно выйти на влиятельных грузин в Москве и через этих людей найти их исчезнувшего земляка. Достаточно элементарно.

Лицо Слепнева не выражало никаких чувств.

— Вы со мной не согласны? — спросил хозяин кабинета.

— Да, — Сказал полковник, — согласен. Я могу идти?

— Идите, — кивнул владелец «Савоя». Когда полковник вышел, он зло пробормотал: — Холодный убийца без мозгов.

Подумав немного, достал из кармана записную книжку. В ней были записаны имена пятерых банкиров. Четвертой стояла фамилия Цфасмана. Хозяин кабинета достал ручку, медленно отвинтил колпачок и провел четкую, тонкую линию, зачеркивая фамилию Цфасмана. После этого, немного подумав, вписал другую фамилию и закрыл книжку, положив ее обратно в карман. И только потом потянулся к телефону.

Эпизод тринадцатый

Вечером Резо вышел к соседям, чтобы позвонить двоюродному брату. Он спрятал пистолет в пиджак, не решаясь расстаться с оружием даже на несколько минут. Вера объяснила соседям, что у нее не работает телефон, а пришедший знакомый должен срочно позвонить. Соседи любезно разрешили воспользоваться их телефоном, тем более что Вера заранее оставила одну стодолларовую купюру на столике, невзирая на энергичные протесты хозяев дома. Резо вполне оценил ее благородство. Соседи жили через три этажа. Пенсионеры, с трудом сводившие концы с концами. Разумеется, сто долларов для них были огромным подарком, но старики упрямо не хотели брать денег, перешептываясь с Верой, стоявшей в другой комнате.

Хозяин дома, располневший лысый старик, с мясистым лицом, даже дома ходил в рубашке с длинным рукавом и темных брюках с подтяжками. Его жена была в обычном старом халате, выцветшем от частой стирки, но опрятном и чистом. Волосы у нее были собраны на затылке и перетянуты резинкой. Старые дешевые очки постоянно сползали с носа, и она поправляла их привычным движением руки.

Резо набрал номер Автандила и услышал знакомый голос жены:

— Что случилось, Резо? Что у тебя произошло?

— У меня неприятности, — закричал он в трубку, — ни в коем случае не приезжай в Москву. Что бы тебе ни сказали, не приезжай. Ты меня понимаешь? Даже если тебе передадут, что я попал в больницу, даже если узнаешь, что меня арестовали. В Москву не приезжай ни под каким видом.

— Что ты говоришь? — не поняла Манана. — Почему тебя должны арестовать?

— Я на всякий случай говорю. Деньги в голландском банке. Ты номер счета знаешь. У тебя есть карточка на твое имя. Только никому номер счета не давай. И детей никуда не отпускай.

— Все поняла, Резо., Ты когда приедешь в Тбилиси?

— Посмотрим. Может, через несколько дней. Только если тебя спросят про меня, никому ничего не рассказывай.

— Ты сейчас дома?

— Нет, я в другом месте. Ты все поняла?

— Когда ты будешь дома?

— Не знаю. И ты туда не звони. Ни в коем случае не звони.

— У тебя появилась женщина? — спросила «догадливая» жена.

— Дура! — разозлился Резо. — Передай трубку Автандилу и не говори глупостей. Никуда не звони, не ищи меня. И не прилетай в Москву.

— Хорошо, хорошо. — Она передала трубку двоюродному брату.

— Автандил! — крикнул Резо. — Не пускай их в Москву. И следи, чтобы ни с кем не говорила обо мне. Ты не знаешь телефон Нодара? Он мне нужен.

— Я могу узнать. Куда тебе позвонить?

— Позвонить… — Он обернулся и позвал Веру. — Скажите, Вера, какой здесь номер телефона?

Она быстро продиктовала номер, и он сообщил номер телефона Автандилу.

— Позвони и попроси позвать меня. Или лучше продиктуй номер. А потом позвони Нодару, скажи, что мне нужна срочная помощь. Только сделай все быстро, ты понял?

— Все сделаю, дорогой, не волнуйся. Может, мне прилететь в Москву, помочь тебе?

— Нет! — закричал Резо. — Ни в коем случае не прилетай. Мне не нужна твоя помощь. Узнай телефон Нодара и сообщи мне. Если что-нибудь будет нужно, я тебе позвоню.

— Хорошо. Через пять минут перезвоню. Дядя Нодара живет через улицу. Я сбегаю и узнаю.

— Спасибо. Я буду ждать. — Резо положил трубку и вздохнул. Может, действительно удастся что-то сделать. Нодар уважаемый в Москве человек, руководитель крупной фирмы, известный меценат, коммерсант, у него в друзьях половина правительства страны. Резо несколько раз с ним встречался и знал, что у Нодара хорошие связи, в том числе и в криминальном мире. Надо выйти на него и попытаться с его помощью прорваться в Грузию или получить хоть какие-нибудь гарантии свободы и жизни.

— Вы поговорили? — спросила Вера.

— Да. Но мой брат должен сюда перезвонить, чтобы сообщить мне нужный номер телефона.

— Посидите у нас, — любезно предложила хозяйка, — выпейте чайку.

Резо взглянул на Веру и согласно кивнул. Старики жили не просто бедно. Они жили очень бедно. Резо давно уже не видел подобных семей. С другой стороны, эти двое не чувствовали себя ущербными или несчастными. Старики искренне радовались гостям. И хотя к столу были поданы лишь наколотые кусочки сахара и дешевые конфеты, тем не менее Резо неожиданно почувствовал, что давно не испытывал такого чувства тепла и благожелательности, с каким к нему отнеслись старики.

Хозяин дома, бывший главный инженер крупной строительной организации, любовно рассказывал о своем дачном участке, на который не всегда удается выехать. Старенький «Запорожец» барахлил и заводился через раз. Старик рассказывал об этом с юмором, вспоминая смешные истории, случавшиеся во время их поездок на этой допотопной «антилопе гну». Резо иногда ловил на себе взгляды Веры. Он подумал, что давно не видел такой семейной пары, такой спокойной атмосферы в доме, хотя старики отчаянно нуждались.

Как странно, подумал Резо. Можно быть счастливым, ничего не имея. Можно быть счастливым, не претендуя ни на что. Может, в этом и заключается сокровенный смысл счастья. Он смотрел на стариков, слушая их беседу, и утверждался в мысли, что именно такой жизни можно завидовать. Когда хозяин спросил его, чем он занимается, Резо рассказал, что руководит туристической компанией.

— Туристов за границу отправляете, — обрадовался старик, — мы тоже были за границей. В Болгарии. Ты помнишь, как у меня паспорт пропал и мы его два дня искали, боялись нашим рассказать? — спросил он у супруги. Та кивнула, улыбаясь воспоминаниям. — Страху-то было, — продолжал старик, — как мы испугались, как мы боялись признаться. Мы даже думали рассказать об этом на границе и написали номер моего паспорта на бумажке, чтобы показать его таможенникам.

— А откуда вы помнили номер паспорта? — спросила Вера.

— Так мы же в одной группе были, — улыбнулся старик, — и фамилия у нас одна. И первый раз мы за рубеж отправлялись. Так нам паспорта и выписали вместе. Один за другим.

— Что? — вдруг вздрогнул Резо. — Что вы сказали? — бледняя, спросил он старика.

— Оба паспорта были одной серии, — повторил испуганно хозяин дома, — и номера шли один за другим.

— Паспорт, — повторил Резо, вскакивая так, что за ним опрокинулся стул. — Паспорт, — повторял он как безумный.

Он вспомнил, о чем именно они говорили с Никитой. Паспорта. Четверо разных людей, обратившихся к ним в разное время и из разных организаций, принесли четыре паспорта с одинаковыми номерами, и они решили направить запрос в УВИР, чтобы разобраться с этими паспортами, перед тем как проставлять швейцарские визы. Паспорта с одинаковыми номерами.

Какими идиотами они были! Конечно, паспорта выдавались подряд. И выдавались именно этой группе. Как же они могли этого сразу не понять? Они еще отправили запрос в УВИР. Наверное, они нечаянно выдали какую-то тайну. Эти четверо были сравнительно молодыми мужчинами и одновременно должны были вылетать в Швейцарию. Когда вылетать? Он этого точно не помнил. Кажется, в понедельник. Нет, точно он не помнил… Как они могли так подставиться с этими паспортами? Наверняка эти четверо были связаны с ФСБ. Но почему они сами не заметили такой ошибки? Они ведь могли дать своим людям другие паспорта с разными номерами.

— Что с вами? — спросила Вера.

— Ничего, — опомнился он, — ничего. Извините меня.

И в этот момент зазвонил телефон. Хозяева смотрели на него, не понимая причин его волнения. Он подошел к телефону, взял трубку.

— Резо, это я, — сказал Автандил, — запиши телефон Нодара. Можешь передать ему привет от дяди. Он для тебя сделает все, что нужно. Это номер его прямого телефона.

— Спасибо, — сказал Резо, — береги наших. Он дал отбой и набрал номер Нодара. Один звонок, второй, третий. Наконец голос Нодара:

— Слушаю.

— Простите, батоно Нодар, — взволнованно сказал Резо, — с вами говорит Резо Гочиашвили. Мы с вами раньше встречались. У Петра Константиновича на даче. Ваш дядя просил передать вам привет.

— Спасибо. Где мы встречались?

— У Петра Константиновича. У него был день рождения. На даче.

— Да, я тебя вспомнил. У тебя, кажется, есть какая-то туристическая фирма?

— Верно. Батоно Нодар, мне нужно с вами встретиться.

— Тебе нужна помощь? — понял его собеседник.

— Мне нужен ваш совет, — чуть подумав, сказал Резо. — И помощь, — торопливо добавил он.

— Хорошо. Приезжай утром ко мне. Часов в десять. Ты знаешь, где мой офис?

Говорить о том, что он не может ждать до утра, не имело смысла. Резо оглянулся и покорно согласился.

— Конечно, знаю. Спасибо вам.

Он положил трубку и повернулся к хозяевам дома.

— Большое вам спасибо, — поблагодарил он, — вы мне очень помогли.

— У вас, видимо, немалые трудности, — сказал старик, — возьмите деньги. Мы не богатые люди, и, когда придет счет, вы сами сможете его оплатить. А сто долларов нам не нужны. Это очень большие деньги. Возьмите. Мы не хотим пользоваться вашим несчастьем.

Старик протянул ему деньги. У Резо дрогнуло лицо. Глаза неприятно защипало. Он протянул руку, взял деньги, переложил их в левую руку. И снова протянул правую, чтобы пожать руку старику.

— Спасибо, — сказал он.

Когда они вернулись в квартиру Веры, Резо сказал:

— Какие потрясающие люди.

— Да, — согласилась Вера. — Что вы думаете делать?

— Я завтра уйду, — сообщил он женщине, — если вы мне разрешите, я останусь у вас до утра.

— Оставайтесь, — кивнула она, — я не возражаю. Спать будете на диване. И без глупостей. Согласны?

— Разве я похож на подлеца? — тихо спросил Резо.

— Не обижайтесь, это я сказала глупость. — сухо призналась Вера. — Сейчас будем ужинать.

Рассказ восьмой

Утром я приехал на службу и позвал ребят. Зоркальцева и Кислова. Мы договорились, что наметим список людей, с которыми общался Семен Алексеевич, и проверим всех, кто с ним встречался в последние две недели. Каких-то коммерческих дел у покойного не было. Вдобавок мне позвонила его жена, которая спросила, когда можно забрать тело. Мне пришлось звонить в морг, потом в прокуратуру, искать Дубова, чтобы получить у него разрешение на похороны. Потом позвонил Виталик. Он сообщил, что квартира новому жильцу понравилась и он готов взять ее в аренду на пять лет. Я сразу возразил, сказав, что сдам только на два или три года. Виталик обещал передать мои слова и сообщить мне их окончательное решение.

Я так и не нашел Дубова, но зато сумел дозвониться до Лобанова. Тот обещал найти прокурора и получить разрешение на похороны. Я сразу перезвонил Елене Сергеевне и сообщил, что надеюсь сегодня же сообщить ей о сроке. И еще я подумал, что веду себя по-хамски по отношению к семье Семена Алексеевича. Не по-людски. У людей такое горе, а я занимаюсь своими проблемами. Правда, моя проблема была не такой простой, но если вспомнить, что Семен Алексеевич, возможно, погиб из-за меня, то я обязан был все бросить и поехать к Елене Сергеевне. Но вместо этого я сидел в своем кабинете и ждал звонка Виталика. Он позвонил уже в половине первого и сообщил, что клиент согласен взять квартиру на три года. И даже платит вперед за два года. Причем из расчета двух тысяч долларов в месяц.

— Но с ними нужно торговаться, — добавил Виталик, — они наверняка могут заплатить три тысячи. И за три года вперед.

— Пусть будет две с половиной. Но только за три года, — твердо сказал я, сразу просчитав, что это дает мне девяносто тысяч долларов. За налоги я не боялся. Сейчас все равно никто не платит налогов. Можно написать, что я сдаю квартиру за сто долларов, и платить из этого расчета. А если я получу девяносто тысяч, то смогу сразу отдать пятьдесят и найти приличную однокомнатную квартиру. В общем, я ждал звонка Виталика. Он позвонил еще раз через полчаса и сообщил мне, что они согласны выплатить мне две тысячи за три года.

— И еще, — добавил он, — у моего родственника есть однокомнатная квартира рядом с твоим домом. Он сдает ее тебе на три года без оплаты. Я думаю, твоя квартира стоит не меньше трех, а эта однокомнатная не больше трехсот долларов. Но на другой вариант мой родственник не пойдет. Он для этого слишком большой сукин сын.

— Я согласен, — торопливо сказал я, — пусть платят деньги. Только сегодня. Андрей хочет взять у кого-то в долг, и я хотел бы получить деньги именно сегодня.

— Нужно подписать договор, — сообщил Виталик, — только тогда они дадут деньги.

— Пусть привезут ко мне на работу. Скажут в проходной, чтобы меня позвали, и я выйду. Только сегодня.

— Может, ты посмотришь квартиру, в которой будешь жить?

— Какая разница! Если есть такой вариант, то я согласен. Не хочу даже смотреть. Пусть привозит договор. И деньги чтобы заплатили сегодня же, обязательно сегодня.

— Сделаем, — пообещал Виталик. Я сразу перезвонил Алене. Она сняла трубку, и я снова уловил в голосе некоторую истеричность.

— Алло. Кто говорит?

— Это я, Леня. Андрей дома?

— Нет, он на работе. Скоро придет. В два часа мы должны быть в немецком посольстве, для получения визы. А почему ты спрашиваешь?

— Когда он приедет, ты скажи ему, чтобы он не брал денег в долг. Ты меня слышишь? Чтобы не смел брать денег в долг. Скажи, что я уже достал пятьдесят тысяч долларов. Ты меня поняла? Скажи, что я привезу ему деньги сегодня вечером.

— Откуда у тебя деньги? — испуганно спросила она. — Откуда, Леня?

— Я привезу деньги, — не отвечая на ее вопрос, повторил я, — привезу пятьдесят тысяч. Ты ему передашь?

— Да, спасибо.

— Как Игорь?

— Все в порядке. Он смотрит телевизор. Позвать?

— Нет, — в последние дни я все время боялся сорваться при мальчике. А этого делать никак нельзя, — до свидания. Успехов вам в посольстве.

— Спасибо. До свидания.

Я положил трубку и стал ждать, когда с приходной позвонит дежурный. Я сидел в своем кабинете весь перерыв и ждал. А в два часа меня позвали к Облонкову. Я позвонил Зоркальцеву и Кислову, которые работали в соседнем кабинете, и попросил их перебраться ко мне. А сам отправился к Облонкову. Честно говоря, я не удивился, когда он меня вызвал. Он ведь заменял нашего генерала, улетевшего с президентом в зарубежную командировку. В кабинете у Облонкова сидели Галимов и Дубов. Саши Лобанова не было, и это меня сразу насторожило.

— Здравствуйте, Литвинов, — строго сказал Облонков, — проходите и садитесь. Мы хотим с вами поговорить.

Я был уверен, что они захотят. После найденного вчера календаря, где дважды была записана моя фамилия да еще жирной чертой соединенная с фамилией банкира Цфасмана, у меня просто не оставалось в этом сомнений. Но мне не понравилось, что в комнате не было Лобанова, единственного в этой компании нормального человека, который мог бы отнестись ко мне благожелательно. Но вообще-то в этот момент я меньше всего думал об этой троице. На меня и без того свалилось слишком много за последние дни. Болезнь Игоря, убийство Семена Алексеевича, разговор Облонкова, который я нечаянно подслушал. Слишком много для одного человека, и я вовсе не хотел бы встречаться с этими типами и отвечать на их вопрос. Вдобавок ко всему я постоянно помнил о том, что в проходной меня может ждать посланец родственника-кровососа, который должен привезти мне договор с богатой сволочью, которая решила арендовать мои квадратные метры. Впрочем, наверное, преувеличиваю, человек, который хотел взять мою квартиру, вряд ли был сволочью. Он ведь не знал, почему я сдаю свою квартиру. Хотя, с другой стороны, если он был такой богатый, то наверняка — сволочь. В наше время девяносто девять богачей из ста стали таковыми только благодаря мошенничеству, воровству или коррупции.

Наверное, во мне бушует комплекс неполноценности. Я ведь не сумел к сорока годам стать миллионером и теперь вынужден сдавать свою квартиру, чтобы помочь сыну. Но, с другой стороны, для чего мне эти миллионы? Жил я один, получал вполне достаточно. Имел прекрасную квартиру в центре города. Не всем же быть миллионерами. Но… Опять это проклятое «но». Почему другие могут, а я нет? Наверное, потому, что они смогли заработать приличные деньги, а я не смог. В нашей стране необязательно, чтобы миллионер был самым умным человеком. В Америке или в Европе — да, там действительно нужно обладать некоторым интеллектуальным потенциалом, чтобы сделать деньги. Вернее, там интеллект стоит денег, и чем больший интеллект, тем большие деньги получает его владелец. В нашей стране миллионерами пока становились в силу совсем других качеств. Поэтому, наверное, у нас так не любят очень богатых людей. Ведь некоторые наши шахматисты, артисты, писатели, художники, я, конечно, говорю о самых известных и самых удачливых, тоже очень богатые люди, но к ним другое отношение. Люди знают, за что они получают деньги. А вот все прочие… Когда шахтерам не платят зарплату по полгода и тут же показывают по телевидению миллионеров, строящих и покупающих дворцы, можно представить себе состояние голодных парней, точно знающих, что дворцы построены на недоплаченные им деньги. Хотя, если начнется бунт, я буду не с этими парнями. Как цепной пес, буду охранять тех, у кого больше денег, а значит, и больше прав.

В общем, сидел я перед этой троицей и думал совсем о других вещах. А на Облонкова мне и смотреть не хотелось. Я ведь с первой минуты был уверен, что он замешан в убийстве Семена Алексеевича. Я только хотел закончить все дела с Игорем, найти им деньги, отправить в Германию, а уже потом сказать подлецу все, что я о нем думаю и знаю. Но он не дал мне на это времени…

— Вы знаете, зачем мы вас позвали? — спросил Облонков. Он был на «вы» со всеми старшими офицерами и грубо тыкал младшим.

— Догадываюсь, — ответил я, — вчера нашли календарь.

— Не только. Зачем вы скрыли, что два раза заходили к Семену Алексеевичу в день убийства?

— Я ничего не скрывал. Меня никто не спрашивал. А заходил я по делам. По-моему, это нормально, когда сотрудник заходит к своему начальнику, даже два раза в день.

— Не прикидывайтесь, Литвинов, — одернул меня Облонков. — Здесь находятся сотрудники прокуратуры и ФСБ. Вы сами видели календарь Семена Алексеевича. Там значится ваша фамилия.

— Там есть много фамилий, — устало заметил я. — При чем тут календарь?

— При том, — торжествующе сказал Облонков. — Вы знаете, что там ваша фамилия соединена с фамилией банкира Цфасмана?

— Видел, — угрюмо согласился я, — лучше бы не соединял.

— И чем вы объясняете такую деталь?

— Ничем. Просто так захотелось Семену Алексеевичу. Завтра в своем календаре я проставлю вашу фамилию и соединю ее чертой с фамилией Президента. Ну и что?

— Шутите, — строго вставил Дубов, — неужели вы не понимаете, насколько все серьезно?

— Понимаю, — разозлился я. — Семен Алексеевич был моим наставником, мудрым учителем. Другом. Я его очень любил. А вы позвали меня сюда, чтобы допрашивать из-за этого… дурацкого календаря.

— Хватит! — разозлился Облонков. — Вы забываетесь, подполковник Литвинов. Здесь не базар. Извольте отвечать по существу. Чем вы объясняете, что Семен Алексеевич связал ваши фамилии жирной чертой? И рядом с вашей фамилией поставил вопросительны и знак?

Как я мог ответить на этот вопрос? Начать рассказывать все сначала? Рассказать о том, как я просил Семена Алексеевича помочь мне в решении проблемы с Игорем. Рассказать, как он звонил банкиру. Как тот потом отрекся от своего намерения, отказавшись мне помогать. Рассказать о том, как я подслушал разговор самого Облонкова. И как передал все Семену Алексеевичу. Рассказать о том, что у меня не было времени, и в проходной меня должен уже ждать посланец Виталика с договором. Я посмотрел на их лица. На суженные глаза Галимова, на тупое лицо Дубова, на ухмыляющегося Облонкова. И понял, что никогда и ничего им не расскажу. Хотя бы потому, что они ничего не поймут.

— Не знаю, — упрямо сказал я, — спросите лучше у Цфасмана.

И в этот момент они переглянулись. Странно переглянулись. Мне не понравилось выражение их лиц, не понравилось, как быстро отвел глаза Дубов.

— Значит, нам лучше все узнать у банкира? — гнусно ухмыльнулся Облонков.

— Как хотите, — я уже почувствовал неладное. Может, банкир рассказал им какую-нибудь гадость про меня? Например, сказал, что я звонил и шантажировал его? После смерти Семена Алексеевича я мог поверить в любую неожиданность. Но то, что произошло на самом деле, оказалось для меня абсолютной неожиданностью.

— Неужели вы еще ничего не знаете? — спросил Галимов.

— Нет, — ответил я, — что-нибудь случилось?

— Случилось, — разозлился Облонков, — конечно, случилось.

— Сегодня утром банкир Цфасман убит, — пояснил Дубов, — нам сообщили об этом только час назад. Теперь вы понимаете, почему нас так интересуют ваши две фамилии, поставленные рядом?

Эпизод четырнадцатый

В это утро он решил выехать на работу чуть позже обычного. Почему-то сильно болела голова, и он еще до завтрака принял лекарство, которое ему привезли из Израиля. Однако после завтрака голова продолжала болеть, и он принял еще одну таблетку, надеясь, что к моменту приезда в офис все придет в норму.

Он вспомнил, что вчера, вернувшись домой, он помыл голову и, возможно, забыл сразу выключить в своей комнате кондиционер. Вот и результат. Марк Александрович прошел в гостиную и прилег на диван, чтобы немного отдохнуть. По телевизору шел футбольный матч, и он, увлекшись, забыл о головной боли. Через десять минут, взглянув на часы, вскочил с дивана. Хотя бы к десяти надо успеть в банк. Слишком велики ставки перед выходными днями, чтобы позволить себе валяться на диване.

Он вышел из дома. Обе машины уже ждали его в конце дорожки, ведущей от дома к стоянке. По настоянию самого Марка Александровича парковку автомобилей у его дачи отнесли чуть в сторону от дома, чтобы машины не подъезжали к парадному въезду и не портили газоны и цветы, рассаженные вокруг. Его загородный дом, построенный несколько лет назад, был своеобразным шедевром архитектуры. По официальным документам, он потратил на строительство трехэтажного особняка около четырехсот тысяч долларов, тогда как на самом деле оно обошлось ему в два с половиной миллиона. Около миллиона стоила обстановка и оборудование, которые в течение нескольких месяцев еще привозили для окончательного обустройства.

Он сел в машину, кивнув водителю и телохранителю в знак приветствия. Обычно на трассе их «Мерседес» шел первым, а джип охраны следовал за ними. Но пока они выезжали из дачного поселка, джип шел первым, а за ним — его автомобиль. И лишь на трассе «Мерседес» обгонял сопровождение. Это был заранее предопределенный распорядок, который знали оба водителя. Джип выехал первым. В нем сегодня сидели трое охранников.

— Почему их трое? — спросил банкир у своего личного телохранителя, сидевшего рядом с водителем.

— Один сегодня заболел, — повернулся к нему телохранитель, — когда приедем в банк, вызовем кого-нибудь из наших охранников.

— Пусть впредь не болеет, — зло заметил банкир.

Машины выехали одна за другой. В этом элитарном дачном поселке у каждого хозяина был сравнительно небольшой участок, если соотносить его размеры с возможностями каждого. И не из-за какой-то фантастически дорогой платы за землю, это обстоятельство как раз не смущало живущих в дачном поселке людей. Но сама его территория была довольно невелика, что и ограничивало аппетиты владельцев. Поэтому машины ехали, медленно двигаясь, вдоль забора, выстроенного как внешнее кольцо всего поселка. На проходной охранник кивнул проезжающим в знак приветствия и поспешил открыть ворота.

Автомобили выехали за пределы поселка. Еще некоторое время дорога петляла между деревьями, пока машины не выехали на шоссе, ведущее в город. Здесь «Мерседес» прибавил скорости и, обойдя джип, вырвался вперед. Цфасман посмотрел на часы.

— Вы торопитесь? — спросил водитель.

— Да, но особенно гнать не нужно, — сказал осторожный Марк Александрович, доставая телефон. Работать можно начать уже отсюда, потребовав секретаря соединять его со всеми нужными людьми.

Через полчаса автомобили подъехали к зданию банка. Телохранитель открыл дверь, и Цфасман быстро вышел из машины, направляясь в здание банка. На своем лифте он поднялся наверх. В приемной уже сидели трое вызванных к приезду шефа сотрудников банка.

— Сейчас я вас приму, — кивнул Цфасман, кивая ожидавшем его людям.

Он вошел в кабинет, направляясь к своему столу. Сел в кресло и обратил внимание на стоявшую рядом с его телефонами картонную коробку.

— Что это у меня в кабинете? — спросил он, вызвав секретаря.

— Это книги, Марк Александрович. Привезли прямо из издательства, книги, которые вы заказывали.

— Я не заказывал никаких книг, — удивился он, — откуда их принесли?

Иногда он заказывал новые книги для своей библиотеки, и об этом знали все его сотрудники.

Но в последние месяцы он не делал никаких заказов. Может быть, издательство само решило прислать ему в подарок свои новинки? Он недовольно взглянул на коробку, ожидая ответа секретаря.

— Они сказали, что вы заказывали, — недоуменно протянула женщина.

— Должно быть, прислали в подарок, — сказал он, отключая селектор и протягивая руку к коробке, чтобы достать книги. Он едва успел открыть коробку и в какую-то долю секунды заметить, что внутри книг нет, а есть непонятная масса и провода, ведущие… Больше он ничего не успел осознать, так как грянул взрыв чудовищной силы. На секретаря упала входная дверь, сорванная с петель. Двое сотрудников банка, сидевшие в приемной, оказались на полу. Один, ударившись головой о батарею, потерял сознание. Секретарь стонала под грудой обломков и упавшей на нее дверью.

— Он умер! — закричал кто-то из сотрудников.

— Его убили! — закричал другой. И началась обычная в таких случаях паника. К тому времени, когда приехали сотрудники ФСБ, милиции и прокуратуры, врачи и пожарные, все уже стало более или менее ясно. Взрыв буквально разнес кабинет Марка Цфасмана, разорвав его на кусочки кровавого мяса. Тяжело были ранены его секретарь и один из сотрудников банка. Еще один сотрудник отделался ушибами. Через полтора часа о смерти известного банкира сообщили по всем информационным каналам страны.

Эпизод пятнадцатый

Подполковник Демидов был человеком обстоятельным, даже дотошным. В уголовном розыске выживают лишь два типа людей. Скрупулезные, неторопливые прагматики, которые к каждому порученному делу относятся взвешенно и рационально, видя в любом преступлении лишь свою работу, которую нужно выполнять добросовестно. И второй тип — азартных, рисковых сыщиков, увлекающихся и любящих авантюру, приключения, неожиданности. Только у этих двух типов людей есть шансы удержаться в уголовном розыске и пройти весь служебный путь от рядового оперативника до старшего офицера. Остальные, кто относится к своей службе как к надоевшей заботе или видит в ней только источник доходов, как правило, ничего не добиваются и довольно бесславно заканчивают свою карьеру. Демидов принадлежал к первому типу людей, он относился к своей службе как к работе, которую нужно делать добросовестно и честно. Именно поэтому он так тщательно проверил все квартиры у дома Резо Гочиашвили и установил, что тот действительно говорил правду про подъезжавшие машины.

Демидов позвонил в прокуратуру и попросил разрешения продолжить расследование. Но Кимелев с досадой заметил, что дело передано в ФСБ, сам подозреваемый сбежал и теперь этим делом должны заниматься следователи контрразведки, а курировать их будет прокурор, надзирающий за ходом следствия в органах ФСБ. Демидов поморщился и положил трубку. Кимелев был прав. Но что-то не давало подполковнику возможность успокоиться. Он не понимал, что именно это было. Интуиция, помноженная на его опыт? Или беспокойство, даже чувство стыда за подозреваемого, непонятно почему решившего сбежать из ФСБ? Или это было неосознанное сожаление о своих поступках в ту ночь, когда у него появился майор Рожко, решивший забрать задержанного даже без оформления нужных документов? Как бы там ни было, Демидов приказал Зиновьеву негласно проверить туристическую фирму, которую Гочиашвили возглавлял. Зиновьев сообщил, что побывавшие в офисе этой компании сотрудники ФСБ успели опечатать все помещения и забрать всю документацию.

Это еще больше раззадорило Демидова, и он разрешил Зиновьеву на свой страх и риск проникнуть в опечатанное помещение и подключиться к компьютеру в надежде что-либо выяснить о туристической фирме подозреваемого. Однако Зиновьев и во второй раз вернулся ни с чем. Вся информация из служебных компьютеров была стерта, а дискетки увезены в ФСБ.

Подполковник понял, что его опередили по всем направлениям. Тогда он приказал Зиновьеву найти сотрудника фирмы, отвечавшего за служебную переписку. Не составляло труда выяснить, что это была немолодая женщина, пятидесяти трех лет, бывший инструктор горкома партии, добросовестно работавшая в фирме Гочиашвили несколько лет. Демидов пригласил к себе женщину и в течение более чем трех часов расспрашивал ее обо всем, что касалось служебной переписки. Женщина оказалась настоящей находкой. Она не только знала, с кем и как сотрудничала их фирма, куда отправляли деньги и в какие страны направлялись группы. Она практически помнила наизусть все письма, отправленные в последнее время, помнила обо всех контрактах, заключенных их компанией.

Но дело было даже не в ее памяти. Сотрудники ФСБ, опечатавшие помещение и забравшие все документы, не тронули ее рабочей тетради, в которой были записаны все указания руководители фирмы, все письма, надиктованные или подготовленные ею для отправки в другие учреждения. Зиновьев пошел вместе с ней на квартиру, где хранилась эта тетрадь, после того как опечатали служебные помещения. Женщина была уверена, что Гочиашвили ни в чем не виноват, и сохранила тетрадь для отчета.

Демидок долго с ее помощью разбирался с письмами и поручениями, которые ей давали. Он обратил внимание на несколько писем, отправленные в последнее время. Узнал точные адреса компаний, которым выдавались наличные деньги. Подполковник понимал, что бежавшему понадобятся деньги, и на всякий случай выписал aдpeca транспортных компаний. На одно письмо он обратил особое внимание. Его отправили в какую-то экспортную контору с извинениями по поводу замены отеля во время туристической поездки в Германию. Женщина вспомнила, что к ним приходил ответственный чиновник и раздраженно кричал на руководителей фирмы, обвинив их в незаконном изменении программы. Демидов сделал для себя отметку. Вполне вероятно, что скандал мог перерасти в нечто большее и кто-то потребовал у компаньонов возвращения больших денег. Это вполне могло быть поводом для убийства.

Его привлекло внимание и письмо в УВИР, которое отправили из туристической фирмы за несколько дней до убийства компаньона Резо Гочиашвили. Женщина вспомнила, что к ним обратились четверо неизвестных, которые работали в разных организациях, с просьбой отправить их в Швейцарию в составе туристической группы. При проверке их паспортов выяснилось, что у всех четверых номера паспортов следуют друг за другом. Это вызвало обоснованное подозрение у Резо, и он решил направить письмо в УВИР с просьбой проверить данные на всех четверых. Разумеется, ни номера письма, ни номеров паспортов, ни фамилий этих людей она не запомнила. Ее память тоже имела какие-то пределы. Но она точно воспроизвела смысл и содержание письма.

Демидов сразу же позвонил в УВИР, пытаясь выяснить, где затерялось это письмо. Однако через полчаса ему сообщили, что к ним в последние несколько месяцев не поступали письма от туристической фирмы Резо Гочиашвили. Казалось, круг замкнулся. Демидов отпустил женщину и сел чертить схемы. Он решил начать проверку всех транспортных компаний, имевших дело с туристической фирмой. И уточнить, кто именно приходил скандалить в фирму. И почему в УВИРе не нашли отправленного туда письма. Эти три вопроса были главными, и он собирался начать их проверку. Но все это можно было оставить на завтра. В этот вечер у него было слишком много других дел, чтобы заниматься еще и тем, что ему не поручали. Но перед самым уходом он все же приказал Зиновьеву завтра утром отправиться по указанным адресам, проверяя все транспортные компании. Свою машину он давно отдал сыну и пользовался обычно автомобилями своей службы. Либо его подвозили ребята, развозившие обычно по ночам всех «безлошадных» сотрудников.

Он уже выходил из управления, когда ему сообщили, что несколько раз к нему звонил Чупиков. Он вспомнил, что так и не поговорил со своим другом после того, как рассказал ему о побеге Гочиашвили. Но решил, что позвонит из дома.

На этот раз Зиновьев сам вызвался подвезти подполковника. Они жили недалеко друг от друга. Часы показывали половину одиннадцатого, когда они поехали домой. Спустя несколько минут Зиновьев, все время смотревший в зеркало заднего обзора, хмуро заметил:

— Кажется, за нами следят.

— Проверь, — предложил подполковник. — Оружие у тебя есть?

— Нет, — виновато признался Зиновьев, — у меня сынишка маленький. Я пистолет всегда в кабинете оставляю, когда ухожу.

— У меня оружие с собой. Постарайся спокойно проверить.

Зиновьев сбавил скорость. Следовавший за ним «Рено» также поехал медленнее. Зиновьев резко свернул налево. «Рено» свернул следом за ними.

— Точно, идут за нами, — заметил Зиновьев.

— Может, это наша служба безопасности? — предположил Демидов. — Решили нас проверить. Хотя нет. Они бы не стали так нагло нас вести. Тем более зная, что мы можем быть вооружены. Держись ближе к правой стороне. Не гони. Впереди на светофоре тормозни, посмотрим, как они себя поведут.

Зиновьев чуть прибавил газу, оглянулся и, уже подъезжая к светофору, переставил ногу на тормоз, собираясь мягко затормозить. Рядом со светофором, в двух метрах от тротуара, стоял жилой дом. Но в тот момент, когда Зиновьев хотел уже остановиться, неожиданно из переулка на полной скорости выехал грузовик. Задержись Зиновьев хотя бы на одну секунду, и грузовик прижал бы их к стене, раздавив в лепешку.

Но Зиновьев успел переставить ногу и резко вывернуть руль в сторону. Грузовик ударил «Жигули» по бамперу. Удар был такой силы, что их машина перевернулась набок, а водитель грузовика, уже не имея перед собой преграды и не удержав на скорости свою машину, врезался в стену дома.

Раздался оглушительный удар. Закричали случайные прохожие. Демидов, тяжело дыша, вылезал из автомобиля. Он пощупал ноги, руки — все цело, саднило расцарапанный лоб. Зиновьев лежал, уткнувшись всем телом в руль.

— Что с тобой? — испугался Демидов, трогая парня. — Ты не шути тут.

Офицер лежал без движения. Подполковник достал пистолет и, озираясь вокруг, захрипел:

— Ну подходите, суки, где вы, гады, подходите! А ты потерпи, Толик, потерпи, — обращался он к Зиновьеву. Тот по-прежнему лежал без сознания.

Демидов смотрел на грузовик. Отсюда не было видно, кто там сидел за рулем. Он снова оглянулся. «Рено» стоял в переулке. В салоне находились двое. В этот момент машина тронулась. Очевидно, неизвестные хотели подъехать ближе.

— Суки! — Демидов поднял пистолет и выплюнул тягучую слюну. — Давайтё-ка ближе, посмотрим — кто кого.

И в этот момент послышался рев милицейской сирены. Рев нарастал. «Рено» остановился. Сирена приближалась. Очевидно, кто-то из соседей успел сообщить в милицию о случившемся. Или проезжавшие в машинах люди передали на ближайший пост ГАИ об аварии.

«Рено» дал задний ход и скрылся в переулке. Демидов, тяжело дыша, опустил пистолет. Подъехала патрульная машина. Из нее выскочили двое сотрудников милиции.

— Что случилось, товарищ подполковник? — узнал Демидова один из прибывших офицеров.

— Помогите, ребята, — бросился к Зиновьеву подполковник.

Они перевернули машину, вытащили обмякшее тело. Демидов припал ухом к груди парня, опасаясь худшего. Потом поднял голову, улыбнулся.

— Живой, — сказал он, — как есть живой. И в этот момент вспомнил о водителе грузовика.

— Помогите ему, — приказал он офицерам и, вытащив оружие, поспешил к кабине грузовика. Осторожно подошел, резко открыл дверцу, В кабине — пусто. Демидов провел рукой по сиденью. Оно было в крови. Неизвестный водитель успел сбежать, но, очевидно, он был серьезно ранен. — Шустрый, — зло бросил Демидов, хлопнув дверцей и возвращаясь к офицерам, которые уже суетились вокруг все еще не приходившего в сознание Зиновьева.

Эпизод шестнадцатый

Вечером она постелила ему на диване. Телевизор стоял в этой же комнате, но она о нем даже не вспоминала. После ужина он прошел в свою комнату, а она — в спальню. Он уже собирался лечь, когда к нему постучали.

— Идите пить чай. Я купила торт, когда ходила за вашими деньгами. Если хотите, можем съесть его вместе.

Он вышел из комнаты. Цвет костюма его раздражал, и он с удовольствием снял пиджак, вешая его на стул. Пистолет остался в пиджаке, но он о нем даже не вспомнил.

— Вы любите покрепче? — спросила она.

— Как хотите, — пожал он плечами. — Я вам оставлю деньги, чтобы вы могли расплатиться со стариками. Как мы и договаривались.

— У меня есть деньги, — едва заметно улыбнулась она, — я ведь модельер. У меня достаточно денег.

— Извините, я не знал.

Она разлила чай, подвинула ему чашку с изображением собаки. И спросила:

— Никита не рассказывал ничего вам обо мне?

— Нет, ничего особенного. А почему вы спрашиваете?

— Странно, мне казалось, что вы были близкими друзьями.

— Правильно. Были очень близкими. И он мне говорил про вас, что вы ему нравитесь.

Она горько усмехнулась. Подвинула к себе торт, отрезала два куска, положила один на тарелку и протянула Резо.

— А вы? — спросил он.

— Не люблю сладкого, — ответила она, — я ведь росла в детском доме. А там у нас редко сахар давали. Казалось бы, наоборот, должна любить сладкое. Но вот я не люблю его. А когда мне первый раз шоколад дали, так он мне таким горьким показался.

— Вы росли в детдоме?

— Да. Вместе с Никитой. Странно, я думала, он вам говорил.

— Нет, — изумился Резо, — я не знал, что он тоже…

— Понятно. Тогда понятно. Он стеснялся своего прошлого. Стеснялся своего детдомовского детства. Он был маленького роста, и ему всегда хотелось быть сильным и красивым. Его мучили, перед тем как убить?

— Нет. Он даже ничего не почувствовал. И, по-моему, даже не понял. Они сразу выстрелили в упор. Значит, вы знали друг друга еще с тех пор?

— Ничего не значит. Я была значительно младше. Просто случайно узнали, что выросли в одном детдоме. Поэтому он и прикипел ко мне. Стал цветы присылать. Встречались, подарки дарил. Хороший парень был. Я даже не думала, что он может стать моим мужем или, как сейчас говорят, бойфрендом. Мы были просто друзья. А потом стали встречаться, хотя встречались редко. Все получилось как-то само собой.

— Вы его не любили?

— Он мне нравился, — снова повторила она. Потом взяла второй кусок торта, положила на свою тарелку, но есть не стала. Только взяла кружку и медленно, большими глотками пила чай.

— Вы звонили жене? — спросила она через несколько секунд.

— Сначала брату, а потом и жене. Я просил их не приезжать сюда.

— Я так и поняла. Хотя грузинского не знаю. У вас странный язык, гортанный, с частыми шипящими.

— Может быть, — улыбнулся Резо, — нам он кажется таким естественным. Говорят, что ни один грузин, начавший говорить на своем языке, никогда не сможет говорить по-русски без акцента.

— Я обратила внимание. Но у вас почти нет акцента.

— Это потому, что я учился и работал в Москве.

— Вы учились в московском институте?

— В МГИМО, — кивнул Резо.

— Как интересно, — удивилась она, — а я думала, вы экономист по профессии. Значит, вы дипломат?

— Был. А потом ушел. И решил заняться туристическим бизнесом. Вот теперь вы знаете, чем это все кончилось.

Она пожала плечами, но не стала ничего больше спрашивать. Поднялась и сказала:

— Если хотите, можете взять еще один кусочек торта. Чай на плите. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он поднялся следом и пошел в свою комнату. Быстро разделся и уже через минуту крепко спал, обретя наконец долгожданный покой. Ночью он спал так безмятежно и крепко, словно не было Убийств, не было камеры, преследований. Очевидно, нервные перегрузки имели некий предел, после которого все эмоции атрофируются и человек погружается в спасительный сон, в котором он черпает силы для жизни.

На часах было половина девятого, когда он проснулся. Услышал, как Вера ходит где-то рядом, и стал быстро одеваться. Пройдя на кухню, он поздоровался:

— Доброе утро, Вера.

— Доброе утро, — обернулась она к нему. Она снова была в домашнем халате и тапочках.

— У меня к вам большая просьба, — сказал он.

— Что? — удивленно обернулась она. — Какая просьба?

— Вы разрешите мне снова побриться вашим станком для ног? — нерешительно спросил он. Она засмеялась.

— Брейтесь на здоровье, — махнула она рукой, — ничего страшного. Даже приятно.

Он прошел в ванную комнату, включил воду. Через пятнадцать минут он уже сидел за столом чисто выбритый. Она снова налила чай, положила в тарелку творог, сметану. Подвинула к нему сковородку с яичницей.

— Ешьте.

Во время завтрака они почти не разговаривали.

— У меня еще есть немного времени, — сказал он, поблагодарив за завтрак.

— А у меня нет, — улыбнулась Вера, — я должна обязательно быть к десяти на работе. Я и так вчера прогуляла.

— Извините, — сразу поднялся он, — я могу уйти.

— Не нужно. Уйдете, когда вам будет нужно. Только захлопните за собой дверь.

Она повернулась и пошла в спальню. Резо собрал тарелки, положил в мойку. Когда она вернулась на кухню, он уже успел помыть все тарелки, Она была в короткой темной юбке и белой блузке. Он почувствовал слабый аромат духов.

— Вы уже все помыли? — удивилась она. — А мне говорили, что кавказские мужчины не моют посуду.

— У себя дома не моют, — улыбнулся Резо, — но я же в гостях.

— Да, конечно. — Выходя из кухни, она крикнула ему: — Я ухожу! Он вышел в коридор.

— Спасибо вам за все, — растроганно сказал Резо.

Она чуть приоткрыла дверь. Протянула ему руку.

— До свидания. Удачи вам.

— Спасибо, — пожал он ей руку.

Вера шагнула к порогу и снова обернулась.

— Но вообще-то странно, — улыбаясь, сказала она, — если расскажу кому-нибудь, никогда не поверят. Два дня в моем доме жил мужчина, даже ночью оставался и моей бритвой для ног брил лицо. И ничего у нас не было. Ни за что ведь не поверят.

И, увидев его веселое лицо, подмигнула ему на прощание. Через час он оделся, проверил оружие и вышел из дома. На улице поднял воротник своего нового пиджака, сделал несколько шагов и остановил первую же попавшуюся машину. Пообещав водителю сто рублей, он попросил отвезти его к офису фирмы Нодара.

Там его уже ждали. Молчаливый помощник провел посетителя в пустой кабинет Нодара и без лишних слов удалился. Кабинет поразил Резо своей скромной простотой. Нодар был достаточно богатым человеком, чтобы иметь кабинет размером с футбольное поле, обставленный как лучший магазин образцов бытовой техники. Но он не любил роскоши, предпочитая работать в деловой обстановке, не отвлекающей внимания.

Резо сел на стул, ожидая, когда войдет хозяин. Дверь открылась, и он вскочил. Но вошла молодая девушка, очевидно, секретарь Нодара, и поставила на стол чашечку чая, конфеты, сахар, печенье. И вышла из кабинета, так и не сказав ни слова. Резо продолжал сидеть, не тронувшись с места. Еще через пять минут дверь снова открылась, И вошла уже другая девушка, более длинноногая, чем первая. Но первая была брюнеткой, а эта блондинкой.

— Извините, — сказала она, — Нодар Георгиевич задерживается. Он просил его подождать.

— Да, конечно, — кивнул Резо, — я подожду. Девушка тут же вышла из кабинета, а он, вновь оставшись один, тяжело вздохнул и отвернулся к окну. Через полчаса он выпил холодный чай. Еще через полчаса съел несколько сухих печений. В половине первого Нодар наконец вошел в кабинет. Холодно взглянул на Резо, сухо кивнул ему и прошел за свой стол. Резо вскочил при его появлении, да так и остался стоять, ожидая, что скажет Нодар.

— Садись. — мрачно предложил тот, показывая на ряд стульев, приставленных к длинному столу.

Резо послушно сел с краешка. Ему было непонятно, почему его так неприветливо встретили, и уже мелькнула мысль, что зря он пришел.

Но и уйти было нельзя.

— Это ты мне звонил? — спросил Нодар.

— Я, батоно Нодар, — кивнул Резо.

— Как тебя зовут?

— Резо Гочиашвили.

— Это ты был владельцем туристической фирмы?

— Да, батоно Нодар.

— У тебя ко мне просьба? Что тебе нужно?

— Мне нужен новый паспорт, чтобы отсюда уехать.

— И все? — хмыкнул Нодар. — Больше тебе ничего не нужно?

— Больше ничего.

— Давай с самого начала, — хмуро сказал Нодар. — Расскажи мне, что случилось и почему ты должен отсюда сбежать. Только расскажи правду, чтобы я мог принять правильное решение. Смотри, только правду. Ты меня понимаешь, Резо?

— Да, — кашлянул тот, — я все понимаю. — Еще до того, как он вошел в этот кабинет он прекрасно знал, что лгать нельзя. Нодар не тот человек, которому можно врать. И поэтому, собравшись с духом, он начал рассказывать о своей фирме. О найденных паспортах с одной серией и номерами, следующими один за другим. О субботней попойке. О воскресном утре. Об убийстве Никиты. О самоубийстве Надежды. О своей трусости. Когда он начал рассказывать, как сидел в шкафу, Нодар неодобрительно покачал головой, сжимая руку в кулак.

Резо рассказал о том, как его задержали. О ночи, проведенной в камере. О разговоре с подполковником Демидовым. О том, как он обещал дать ему адвоката. Об утреннем переводе в ФСБ. О наколке, по которой он узнал убийцу Никиты. О своем побеге. Больше он ничего не стал говорить, чтобы не рассказывать о Вере. Нодар терпеливо ждал, но Резо, в подробностях рассказав о своем побеге, остановился на этом эпизоде.

За время его двадцатиминутного рассказа девушки дважды вносили чай. Когда он замолчал, Нодар взглянул на гостя.

— Все? — коротко спросил он.

— Все, — кивнул Резо. — Они хотят меня убить за эти паспорта, — убежденно сказал он. — Мы узнали какую-то их тайну, и поэтому они хотят меня найти и убить. Как Никиту.

Нодар встал со своего стула. Махнул рукой гостю, веля остаться на месте. Большой человек был ниже среднего роста, с мощной квадратной формы головой, покрытой ежиком жестких волос, с мясистым, очень румяным лицом и несколько выпученными глазами. Короткая щетка усов придавала лицу некоторую лихость. Он ходил по комнате, заложив руки за спину. Резо терпеливо ждал.

— Подполковник сказал тебе, что хочет найти адвоката? — задал вдруг свой первый вопрос Нодар.

— Да, — изумленно подтвердил Резо. Он ожидал любого вопроса, но только не этого.

— Ты помнишь фамилию этого адвоката? Резо задумался. Потом неуверенно сказал:

— Кажется, Чупиков или Чепиков. Но точно не помню.

— Проверим, — медленно произнес Нодар, продолжая мерить комнату шагами. Резо не выдержал, хотя знал, как неудобно прерывать молчание старших.

— Вы можете мне помочь? — спросил он.

— Помолчи, — сурово прервал его Нодар. Потом подошел к столу, отодвинул стул и тяжело опустился на стул напротив своего гостя. Взглянув на Резо в упор, он мрачно заметил: — Я еще ничего не решил. Погоди.

— Значит, вы не можете мне помочь? — упрямо спросил. Резо.

— Не могу, — вдруг ответил Нодар. — Не могу, — тяжело повторил он.

— Извините, — Резо медленно поднялся.

— Сиди, — прохрипел Нодар, еще раз махнув рукой. — Почему вы, молодые, такие глупые, такие нетерпеливые? — Разговор шел на грузинском, слова Нодара звучали оскорблением. — Вы, как желторотые птенцы, выпавшие из гнезда, ползете навстречу змее.

— Я вас не понимаю, батоно Нодар, — сказал Резо.

— Знаешь, почему я опоздал? — спросил Нодар и сам ответил на свой вопрос: — Нас вызывал к себе очень уважаемый человек. Самый уважаемый в этом городе человек. Он сказал, что мы все, грузины, должны ему помочь. Он сказал, что сбежал Резо Гочиашвили, который украл деньги своего напарника, ограбил и убил его, а потом убил свою девушку, которая оказалась свидетелем этого чудовищного преступления, и сбежал. Он сказал, что оба убитых были русскими и дело чести всех грузин в городе найти этого негодяя. И если мы поможем этому человеку или дадим ему приют, то это будет означать, что мы пошли против всех грузин, проживающих в Москве. Нас и так не любят в этом городе, называют «кавказцами» вместе с армянами и азербайджанцами. Нельзя в этом городе убивать двоих русских людей и потом пытаться скрыться. Это навлекает гнев простого населения на головы всех грузин.

— Но я их не убивал! — закричал Резо. — Я же вам объяснил, как все было.

— Объяснил, — согласился Нодар, — но всем остальным ты ничего не объяснишь. Если узнают, что ты был у меня, а я тебя не выдал, у меня будут не просто неприятности. У меня будут очень большие неприятности, и, возможно, я должен буду вообще убраться из этого города. А мне здесь нравится. Ты меня понимаешь, сынок?

— Вы хотите меня выдать? — спросил дрогнувшим голосом Резо.

— Нет, не хочу. Но и отпустить тебя просто так я не могу. У меня трое детей, Резо. И они учатся в разных местах. Двое в Англии, один в Америке. Я не хочу, чтобы завтра с ними что-то случилось. Ты меня должен понять, Резо.

Гость молчал. Он уже понял, что кто-то сумел просчитать его возможные действия и опередить его еще до того, как он переступил порог /кабинета этого офиса. Резо зябко поежился. Если Нодара перестанут мучить муки совести, он вполне может принять решение о выдаче своего гостя.

— Что же мне делать? — спросил Нодар. — Завтра мой сын может прийти к тебе или к твоему отцу и тоже попросить помощи. Но и отпустить тебя просто так я не могу. Тебя видело слишком много людей, Резо. Это очень плохо, это плохо, сынок. Поэтому я спросил про адвоката. Я не думал, что у тебя все настолько плохо.

— Почему плохо? — Он все еще ничего не понимал. — Я могу уйти и сказать, что никогда к вам не приходил.

Нодар уставился на него своими выпученными глазами, пожевал губами, словно решая, что именно сказать, и наконец решился:

— Нельзя. Они все равно узнают, что ты у меня был. Я ведь тебя не спрашиваю, где ты был после побега, откуда звонил, где ночевал. Тебя могли заметить. Или могут узнать потом, когда тебя схватят. Я не могу обманывать таких достойных людей.

Резо почувствовал беспокойство. Он понял, что может не уйти из этого кабинета. Вполне возможно, что за дверью его уже ждут другие люди, готовые надеть на него наручники. Словно уловив его мысли, Нодар замотал головой.

— Нет. Я еще никому не сказал. Ничего пока не решил. Не могу решить. Но ты грузин, и я грузин. И я не хочу тебя выдавать. Поэтому я дам тебе шанс. Один час. Ты уйдешь от меня и постараешься скрыться. А я через час сообщу, что ты был у меня, но я тебе отказал. Но ты приезжал ко мне сегодня утром в девять часов утра. Ты меня понял?

— Да, — ошеломленно сказал Резо. — В девять часов, — машинально повторил он.

— Я постараюсь найти адвоката, про которого говорил подполковник. Может, и его тоже найду, если он тебя не обманывал. Хотя им доверять нельзя, обмануть могут. Но я постараюсь его найти. Позвонишь через два часа в приемную моей девочке. Скажи, что звонит Пятый. Ничего больше не говори. Скажи, что позвонил Пятый, и она продиктует тебе телефон этого адвоката. Больше я тебе ничем помочь не могу. Ты меня должен понять.

— Все понимаю, — медленно поднялся Резо, — ничего страшного, батоно Нодар. Я понимаю ваши проблемы. Простите меня. До свидания.

Он повернулся, сделал несколько шагов к входной двери, и в этот момент Нодар позвал его:

— Подожди. — Хозяин кабинета тяжело поднялся со своего места, прошел к сейфу, стоявшему в углу. Достал ключи, открыл сейф и вытащил пачку денег. — Возьми, — протянул он деньги, — здесь десять тысяч.

— Нет, — возразил Резо, — у меня есть деньги, спасибо.

— Не нужно меня оскорблять, сынок, — здохнул Нодар, — я сам знаю, что подлец, не нужно об этом мне напоминать. Возьми деньги.

Резо понял, что может смертельно обидеть Нодара. Он подошел к нему, взял протянутые деньги и сказал:

— Спасибо вам за все. Вы мне очень помогли.

— Не нужно, — поморщился Нодар, — я не смог тебе помочь, и ты знаешь почему. Прощай, У тебя есть один час. Потом я сообщу, что ты приходил ко мне.

Резо положил деньги в карман и вышел из кабинета. В приемной никого не было. Даже помощника и секретаря. Видимо, Нодар распорядился об этом заранее. Резо понимающе усмехнулся и вышел из приемной. У него был всего один час. Резо вдруг подумал, что никогда не сможет выбраться из этого города. Подумал и впервые после побега по-настоящему испугался.

Рассказ девятый

Когда мне сказали об убийстве Цфасмана, я сначала не поверил. Ну не бывает так плохо, сплошь плохо. Даже по статистике не бывает. Не выпадает трижды красное, если постоянно ставишь на черное. Откуда я знал, что в этот день смерть банкира будет для меня не самым страшным потрясением! Разве я мог догадаться, что роковой шарик судьбы уже обегает свой круг, чтобы снова показать мне красное и заставить поверить в некую страшную предопределенность судьбы или в игры дьявола со мной? Сначала болезнь Игоря, потом убийство Семена Алексеевича и, наконец, смерть банкира Цфасмана. Трижды мне выпадало красное, и всякий раз судьба издевалась надо мной. Представляете, что я почувствовал, когда узнал, что убит Цфасман? Это означало, что я автоматически становлюсь главным обвиняемым по делу убийства Семена Алексеевича. Иначе чем объяснишь эту нахальную, жирную черту, соединяющую мою фамилию с фамилией банкира?

— Вы хотите нам что-нибудь сообщить? — спросил Облонков, глядя на меня так, словно перед ним сидел сознавшийся в своих злодеяниях преступник.

— Нет, — коротко ответил я, — мне нечего сказать. Я не знал Цфасмана, никогда с ним не встречался.

Дубов явно хотел что-то спросить у меня, но посмотрел на своих напарников и промолчал. Галимов отвернулся, словно происходившее его вообще не касалось. И тогда Облонков изрек:

— Вы свободны. Можете идти. Но никуда не отлучайтесь с работы, вы можете нам понадобиться.

Мне так хотелось в этот момент рассказать ему все — о том эпизоде в туалете. Но я подумал, что куда умнее дождаться возвращения генерала и все рассказать ему. Сдержавшись, я молча поднялся и вышел. Когда я вошел в кабинет, Кислов кивнул на телефон.

— Звонили из проходной. Там вас ждут. И звонил ваш друг, кажется, его зовут Виталием.

— Виталик? — Я поднял трубку и быстро набрал номер телефона. Трубку взял Виталик. Он все еще был у меня дома. — Что случилось? — спросил я. — Почему ты вернулся?

— А я и не уходил, — беззаботно ответил Виталик, — послал к тебе своего родственничка-гниду с договором и вот сижу жду, когда ты подпишешь. У тебя неделя на вывоз личных вещей. Но мебель должна остаться.

— Надеюсь, мои трусы их не интересуют? — грубо спросил я.

— Нет, кажется, не очень. Что-нибудь случилось? — Он всегда тонко чувствовал, когда я нервничал.

— Ничего, ничего не случилось. Когда придет этот тип?

— Он уже давно выехал, — сказал Виталик, и тут я вспомнил слова Кислова, которые он мне сказал.

— Кто звонил с проходной? — оборачиваюсь я к нему.

Он пожимает плечами.

— Зоркальцев пошел туда, — снова повторяет он, — я же вам говорил.

— Он уже пришел, — кричу я Виталику и бросаю трубку, решив бежать к проходной. В этот момент входит Зоркальцев, который протягивает мне несколько листов бумаги.

— Вам звонили, — сказал он, — когда вы были у Облонкова, и я решил сам сходить на проходную. Для вас привезли договор аренды.

У него в глазах мелькнуло удивление, но он ничего мне не сказал, протягивая бумаги. Я машинально взял их, положил на стол. Потом посмотрел на сумму контракта. Две тысячи за три года и однокомнатная квартира, за которую я не должен платить пятьсот долларов. Меня такой договор устраивал. Я взял бумаги и молча вышел из кабинета, чувствуя на своем затылке удивленные взгляды офицеров. Уже в коридоре я подписал все три экземпляра и пошел отдавать их на проходную.

Там меня ждал родственник Виталика собственной персоной. Что бы мне ни говорили, но физиономистика великая штука. Меня ждал сутулый, невысокого роста, с прилизанными волосами тип с маленькими глазками и большим длинным носом. Типичный мелкий жулик с повадками грызуна. Нужно было видеть, как он изобразил радость при виде меня, как протягивал потные ладошки, как радовался этому договору. Вообще господин Провеленгиос был асом по квартирным договорам. Об этом я давно догадывался. Единственное, что мне было непонятно, так это его греческая фамилия. Ах да, его мать была сестрой отца Виталика, а отец — грек. Когда я вспоминаю, что народ Аристотеля и Гомера превратился в таких Провеленгиосов, то прихожу к выводу, что это самое страшное наказание, какое могли придумать боги великому народу, внесшему такой вклад в человеческую цивилизацию. Схватив бумаги, он даже забыл, что мне нужно оставить один экземпляр.

— Оставьте мне один экземпляр, господин Провеленгиос, — напомнил я ему.

Он поспешно кивнул и, достав один экземпляр, протянул мне. Затем быстро спросил:

— Вы согласны на все условия?

— Да, конечно. — Мне хотелось отвязаться от этого типа, чтобы больше никогда с ним не встречаться. Дежурный, стоявший в проходной, уже с интересом поглядывал на нас, и мне хотелось поскорее закончить разговор.

— Я выплачу вам аванс, — прошептал он, выразительно взглянув на дежурного. Я понял и, кивнув нашему офицеру, отошел с этим греком шагов на двадцать в сторону. — Вот двадцать тысяч, — передал мне кровосос две пачки денег, — остальное я привезу сюда же через час.

— Нет, — я положил обе пачки во внутренние карманы пиджака, — не нужно привозить сюда. Остальные деньги отвезите ко мне домой и передайте Виталику. Я ему вполне доверяю.

— Хорошо, — улыбнулся Провеленгиос, — я сделаю, как вы хотите. И не нужно думать, что все так плохо. Вы совершили удачную сделку.

Мне только его советов не хватало. Я повернулся и, не сказав больше ни слова, отправился к себе. С твердой надеждой, что никогда больше не увижу этой противной рожи.

Откуда мне было знать, что в этот момент Облонкову позвонили из ФСБ и сообщили, что у них есть запись разговора одного из офицеров службы охраны с погибшим банкиром Цфасманом. И этим офицером был я, подполковник Литвинов. Представляете, что испытал Облонков, услышав такую новость? Как он обрадовался! Он тут же решил, что пленка может понадобиться службе охраны. Уже через полчаса пленка была в кабинете Облонкова. А еще через час меня вызвали к нему во второй раз. Только теперь Галимова в кабинете не было. Зато там присутствовал Дубов. Это был дурной знак. Если Галимов еще пытался как-то понять меня, то с этими двумя вообще невозможно было о чем-либо договориться. И опять не было Саши Лобанова.

Я вошел в кабинет и, как положено, замер у дверей. Все-таки мы были офицерами и обязаны соблюдать некий ритуал, хотя в службе охраны не такие строгости по этой части. Наши офицеры никогда не ходят в форме и не отдают друг другу честь по той простой причине, что почти никогда не бывают в фуражках.

— Садитесь, — грозно сказал Облонков, приглашая меня к столу.

— Мы работаем… — начал я доклад, но он грубо перебил меня:

— Хватит, Литвинов, мы уже устали от вашего вранья.

— Я не понял вас, — разозлился я, — почему такой тон?

— Другого вы не заслуживаете, — сурово произнес Дубов. — Сегодня утром вы нам врали о том, что никогда не знали банкира Цфасмана. У нас есть доказательство вашей неискренности.

— Какое доказательство? — Я все еще не понимал, насколько трудное у меня положение.

— Самое убедительное! — закричал Дубов. — Вы позорите вашу службу, подполковник Литвинов.

— Не понимаю, что вообще здесь происходит! — рассвирепел я. Бесстыжие люди. Вызвали и несут черт знает что. А если учесть, что все это происходит в кабинете человека, который наверняка причастен к преступлению, то действительно свихнуться можно.

— Он не понимает, — Дубов упивался ролью прокурора. А Облонков молчал. Смотрел на меня и пока молчал. Очевидно, он начал что-то понимать. Возможно, почувствовал, что я знаю о смерти Семена Алексеевича гораздо больше, чем говорю. Или просто решил дать возможность для начала покусать меня прокурору. Он ведь понимал, что обвинение в убийстве нельзя строить только на магнитофонной записи. Тем более искусно препарированной.

— Что случилось? — спросил я Облонкова.

— Мы получили из ФСБ копию записи одного разговора. Они вели наблюдение за банкиром Цфасманом.

Я начинал понимать, что произошло. Случилось невероятное. Все разговоры банкира записывали сотрудники ФСБ. Я должен был догадаться и не звонить Цфасману. Кто-то сообщил о возможной связи Цфасмана и Семена Алексеевича. Кто-то узнал, что они разговаривали в день убийства Семена Алексеевича. И этот кто-то мог сделать вывод, что банкир знал о подозрениях Семена Алексеевича. Или, еще хуже, банкир сам был в курсе всех авантюр, а его разговор с Семеном Алексеевичем только усугубил подозрение. И мой звонок лег уже на диктофоны ФСБ, которые записали нашу беседу. Но там, кажется, ничего страшного не было. Хотя все равно я не имел права звонить свидетелю, чья фамилия была связана с моей жирной чертой. Не имел права и ни за что бы не позвонил, если бы не Игорь, ради которого все это делалось.

Но еще большее изумление я испытал, когда услышал запись. Это была копия записи моего разговора. Но не весь разговор. Сначала раздался голос банкира:

«Слушаю вас».

Кто-то рядом просигналил, негромко выругался. И в этот момент я услышал свой голос. Никогда не думал, что у меня может быть такой просительный голос.

«— Извините меня, Марк Александрович. Я звоню насчет лечения.

— Какого лечения?

— Насчет мальчика. С вами говорил Семен Алексеевич…» — У меня по-прежнему такой жалкий голос. Никогда в жизни и ни у кого ничего не буду просить, чтобы так не унижаться.

«Никто со мной не говорил, — прозвучал раздраженный голос Цфасмана. — Никакого мальчика я не знаю. И Семена Алексеевича не знаю. И про лечение первый раз в жизни слышу».

«Извините, — я все еще пытаюсь ему что-то сказать, — но…»

«Я же вам русским языком говорю, что ничего не знаю, — ставит меня на место банкир. — И мне никто не звонил. Извините меня, но это недоразумение. До свидания. — Он отключается, но запись еще работает, и я слышу его полный ненависти голос: — Сукины дети…»

Пленка кончилась. Значит, банкир Цфасман именно так назвал меня и погибшего Семена Алексеевича. И, может быть, моего мальчика. Значит, мы все сукины дети. В этот момент я даже пожалел, что он погиб. Но долго переживать мне не дали.

— Что вы можете сказать по поводу этой пленки? — спросил меня Облонков.

— Ничего. Я сказал вам утром, что незнаком с банкиром Цфасманом, и из пленки ясно, что я действительно не был с ним знаком.

— Не нужно делать из нас дураков! — закричал заместитель прокурора. — Вы сказали, что вообще его не знали и никогда с ним не разговаривали.

— Неправда, — возразил я, — утром я вам сказал, что никогда с ним не встречался и его не знаю. Это соответствует действительности. Я не сказал, что никогда с ним не разговаривал.

— Он издевается, — возмущенно заявил Дубов.

— Вы понимаете, Литвинов, насколько шатко ваше положение?! — взорвался Облонков. — Эта пленка — очень серьезное обвинение в ваш адрес.

— Какое обвинение, — не выдержал я, — какое обвинение? Я звонил этому ублюдочному толстосуму, чтобы взять деньги на лечение своего сына. Семен Алексеевич именно поэтому провел черту, соединяя его фамилию с моей. Он с ним договаривался о спонсорской помощи. А банкир от всего отказался.

— И тогда вы решили его убить? — в лоб спросил Дубов.

Вот тут я вскочил на ноги. Понимал, что нужно сдержаться, помолчать, понимал, что глупо так вести себя, и все равно сорвался. Особенно когда увидел мерзкую усмешку на лице Облонкова. Мы не любили друг друга давно. Может быть, и потому, что подсознательно чувствовали, что когда-нибудь наступит момент противостояния.

— Я никого не убивал. Знаю, что такое честь офицера. И по туалетам я никогда не прятался, чтобы устраивать заговоры. — Я видел, как вытянулось лицо Облонкова, как задрожали его губы, как побежали в испуге глаза. — Я объяснил вам все, как было на самом деле, — я обращался уже только к заместителю прокурора. — Семен Алексеевич был не просто моим наставником. Он был мне другом, учителем, вторым отцом. И я найду тех, кто его убил, чего бы мне это ни стоило. А банкир должен был помочь мне и в последний момент, узнав, что Семен Алексеевич убит, решил отказаться. И за что его убили, я не представляю. Наверное, как раз из-за подобных штучек.

— Перестаньте, — попытался остановить меня вскочивший Дубов. — При чем тут мальчик?

— Вот, — закричал я, пытаясь достать из кармана договор аренды. И совсем забыв, что у меня в кармане были деньги. Договор вылетел вместе с деньгами. Резинка, связывающая пачку, лопнула, и деньги эффектно рассыпались по комнате.

Дубов вскрикнул. Облонков смотрел на меня во все глаза, и тут я сказал свою главную, решающую фразу:

— Во всяком случае, это не те деньги, которые нужно было переправлять!

И сразу пожалел, что сказал. Я стоял, глядя на Облонкова. Дубов остановился чуть в стороне. Хозяин кабинета сидел. И наступило молчание. Гробовое молчание. Дубов смотрел на потерявшего лицо Облонкова. Тот все понял. Понял по моей последней реплике. Даже если он до этого еще сомневался, я не позволил ему оставить хоть один шанс на сомнения. Он сразу просчитал, кто сообщил Семену Алексеевичу о возможной переправке денег. Я видел, как менялось его лицо. Как осознание моего участия пробуждало в нем досаду, злость, гнев, ужас. Страх. Вся гамма ощущений читалась на его лице. Вернее, в его расширяющихся от ужаса зрачках. Мы смотрели друг другу в глаза. И оба сознавали, что знаем степень причастности каждого к убийству Семена Алексеевича. Это был момент истины, когда говорить необязательно, можно чувствовать состояние сидящего напротив тебя человека.

Даже Дубов почувствовал неладное. Он повертел головой и неожиданно тихо спросил:

— Вы можете рассказать еще что-нибудь?

— Нет, — я смотрел в глаза Облонкова, — нет. Я ничего больше не хочу сказать.

— Что будем делать? — спросил Дубов у Облонкова, и тот словно очнулся, отдирая свои глаза от моих.

— Я отстраняю вас от участия в расследовании, — тусклым голосом сказал Облонков, уже не глядя на меня. — Можете быть свободны. Соберите свои деньги, перед тем как уйдете, — добавил он.

И мне пришлось еще несколько минут униженно ползать по кабинету, собирая деньги. Если бы это происходило в кинофильме или в сентиментальном романе, наверное, очень эффектно прозвучал бы мой отказ собирать деньги и мой последующий выход из кабинета. Но в жизни так не бывает. В жизни я обязан был помнить, что деньги получены от аренды моей квартиры, которую формально я не имел права сдавать. И каждую минуту осознавать, что деньги получены на лечение Игоря и оставлять их в кабинете Облонкова не только самая настоящая глупость, но и подлость. Поэтому я ползал по полу, собирая деньги, а потом, собрав их в одну пачку, положил в карман и подошел к двери. Дубов что-то ворчал себе под нос. Облонков сидел не шелохнувшись. Наверное, ему казалось в тот момент, что он видит перед собой мою живую тень. А вернее, просчитывал варианты моего устранения. Но я не простил ему моего унижения. Уже выходя из кабинета, я повернулся и, глядя ему в глаза, спросил:

— Мне можно обратиться с рапортом к генералу?

— Это ваше право. — Он смотрел сквозь меня. Я вернулся в свой кабинет. Зоркальцева и Кислова не было. На сборы у меня ушло несколько минут. Еще двадцать минут понадобилось, чтобы написать рапорт начальнику службы и отнести его в канцелярию. Зарегистрировав свой рапорт, я вернулся в кабинет. Просмотрел все бумаги, которые были у меня на столе, и пошел к выходу. К счастью, никого не встретив, чтобы не отвечать на возможные вопросы. Мне казалось в тот момент: все, что могло случиться, уже случилось. Откуда мне было знать, что самое страшное в этот день еще впереди?

Эпизод семнадцатый

Выйдя от Нодара, он минут тридцать бесцельно бродил по улицам, словно решая, что же ему делать. Никаких вариантов не возникало. Любого из его знакомых могли вычислить в ФСБ, и тогда Резо могла ждать засада. А после того как Нодар отказался ему помочь, верить кому бы то ни было становилось просто наивным. Время стремительно сокращалось. Когда до предоставленного ему срока оставалось около пятнадцати минут, он решился. Взял такси и поехал к Вере, сознавая, что ничего больше не сможет придумать. Наручных часов у него с собой не было, и приходилось ориентироваться по уличным или спрашивать время у прохожих.

Быстро пройдя внутренний двор, он подошел к подъезду и вдруг с ужасом вспомнил, что не знает кода входной двери. А в этот раз она была закрыта. Он подергал ручку, надеясь, что дверь откроется, но она не поддавалась. Резо с тоской думал о Вере. Потом прошел к скамейке и сел, ожидая, когда у подъезда появится кто-то из жильцов. Минуты тянулись медленно, как в кошмарном сне. Он дважды спрашивал время у проходивших мимо людей. Через пятнадцать минут он уже знал, что первый час прошел и именно в эту минуту Нодар звонит его преследователям. Еще через полчаса Резо начал нервничать, понимая, что обязан дозвониться до приемной Нодара. Когда до окончания второго часа оставалось не более десяти минут, из подъезда вышла молодая женщина с коляской.

— Не закрывайте двери! — закричал Резо, бросаясь к ней. — Я в гости пришел. К Вере, — пояснил он удивленной женщине.

— Я не закрываю, — испуганно сказала она, пропуская незнакомца в дом. Он бросился бежать по лестнице, опасаясь, что может застрять в кабине лифта. Он поднимался так быстро, насколько позволяло его физическое состояние. Тяжело дыша, постучал в квартиру Веры, но никто не ответил. Он позвонил — снова никакого ответа. Значит, ее не было дома. До назначенного времени оставалось, по его расчетам, не более семи-восьми минут. Если сейчас Вера не появится и он не сможет дозвониться до приемной Нодара, — все пропало. Как глупо все может закончиться. У него нет даже часов, чтобы точно зафиксировать момент, когда он должен позвонить.

Внезапно он вспомнил о ее соседях. Еще не все потеряно. Он повернулся и поспешил на лестницу, чтобы успеть попасть к соседям.

Ему открыл дверь уже знакомый ему сосед в своих неизменных подтяжках. На этот раз на нем не было рубашки и подтяжки были надеты прямо на майку.

— Добрый день, — обрадовался старик. — Вы опять к нам? А Вера ничего не говорила.

— Она забыла, — торопливо сказал Резо, — можно мне от вас позвонить? Вы не беспокойтесь. Звонок по Москве, внутренний.

— Пожалуйста, — пригласил его войти в квартиру радушный сосед, — можете звонить куда хотите.

Резо прошел к телефону. В комнате висели большие настенные часы. Он посмотрел и облегченно вздохнул. Еще оставалось около шести минут. Он сел рядом с телефоном, продолжая смотреть на часы.

— Забыли номер телефона? — участливо спросил сосед.

— Нет, — очнулся Резо, — только я должен позвонить через несколько минут, когда мой знакомый приедет на работу.

— Добрый день, — вышла из другой комнаты супруга хозяина, — не хотите ли чайку?

— Нет-нет, спасибо, — занервничал Резо, — ничего не нужно. Мне только позвонить. Через пять минут.

— Конечно, конечно, звоните, — кивнул хозяин, — почему вы так волнуетесь?

— С чего вы взяли? — испугался Резо. — Я совсем не волнуюсь.

— Ну я же вижу, — улыбнулся старик, — не нужно так переживать. Вчера моя благоверная говорила с Верой на кухне и сказала, что вы нам с женой очень понравились. Вера призналась, что вы и ей нравитесь.

— Спасибо. — Он вытер пот тыльной стороной ладони. Снова посмотрел на часы. Четыре минуты. Как медленно идет время! Кажется, секундная стрелка подводила итоги всей его жизни.

Интересно, как они вышли на Нодара? Неужели предусмотрели возможный вариант выхода Резо на столь популярного человека, как Нодар? Или на всякий случай предупредили всех известных грузин в городе, чтобы не оказывали помощь сбежавшему, если тот обратится к ним за помощью? Но как они могли просчитать такой вариант? Если это ФСБ, то почему Нодар послушался их совета? Вряд ли Нодар мог испугаться угроз ФСБ в свой адрес. Значит, это не ФСБ. Но тогда почему приехавшая за ним группа представлялась как группа сотрудников ФСБ? Резо снова почувствовал, что здесь не сходятся какие-то концы. Если ворвавшиеся к нему в дом убийцы были группой сотрудников ФСБ, то почему они не убили самого Резо в тюремной камере или прямо во дворе управления милиции, объявив, что заключенный пытался бежать? Вместо этого они оформили все документы и взяли его в свою машину. Он почувствовал, что задыхается, мучительно размышляя над этими нелегкими вопросами. Взглянул на часы. Осталось не более двух минут.

Если это не сотрудники ФСБ, то почему его так упорно ищут? Почему используют уголовников? На Нодара мог выйти только очень крупный авторитет, которого тот должен был послушаться. Если такой человек, как Нодар, признавался, что боится за жизнь собственных детей, то получается, что угрожавший ему был не просто опасен, за ним стоят реальные исполнители, которые могли причинить зло кому угодно — даже такому влиятельному человеку, как Нодар. И почему, почему они с таким остервенением преследуют его? Неужели из-за этих проклятых паспортов? Неужели именно из-за них? Но что это за тайна, если для ее сохранения не пожалели жизни стольких людей?! Виноваты деньги, или политика? А скорее и то, и другое.

Он снова повернул голову и взглянул на часы. Время! Резо подвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер. Первый звонок, второй. Трубку взяла девушка. Голос показался незнакомым, но это было сейчас не самое важное.

— Здравствуйте, — торопливо сказал Резо.

— Здравствуйте, — удивилась она, — вам кого?

— Мне? — От волнения он вдруг забыл, что именно должен сказать, и выдавил из себя: — Мне нужен телефон.

— Какой телефон? — переспросила девушка. — Вы не туда попали.

— Подождите, — он вспомнил, что именно ему говорил Нодар, — это говорит Пятый.

— Кто? — на всякий случай переспросила она.

— Пятый, — подтвердил он.

И тогда она сказала номер телефона. Ничего не спрашивая, ничего больше не уточняя. Просто четко и аккуратно назвала номер, дважды повторив набор цифр. И сразу отключилась.

Резо вздохнул. Положил трубку, немного подумал. Тактичные хозяева оставили его одного. Резо вспомнил все, что говорил ему Нодар. Если его так обложили, иного выхода нет. И он, подвинув к себе аппарат, медленно набрал номер. Трубку долго не брали, но затем раздался уверенный мужской голос:

— Слушаю вас.

— Здравствуйте, — торопливо сказал Резо, — мне нужен адвокат Чепиков.

— Вы, наверно, перепутали, — услышал он в ответ, — здесь проживает адвокат Чупиков.

— Да, — согласился Резо, — мне нужен Чупиков.

— Тогда я вас слушаю. Кто это говорит? Резо помедлил. В эту секунду, возможно, решалась его судьба. И судьба стариков, от которых он звонил. Если Чупиков уже втянут в преступный круг и Демидов хотел подставить адвоката, чтобы тот вошел в его доверие, то участь всех троих решена. Даже четверых, так как Вера тоже будет считаться опасным свидетелем. Но сидеть дома и ждать, когда тебя убьют, еще более глупо. Демидов не стал бы врать, подставляя адвоката. Резо вспомнил лицо офицера, его голос. Нет, он не врал. И Резо решился.

— Кто говорит? — снова спросил адвокат.

— Это друг Демидова, — ответил Резо, — мне нужно срочно с вами встретиться.

— Какой друг?

— Я вам все объясню. By можете сейчас приехать?

— А вы сами не можете приехать ко мне в консультацию? Я буду там через сорок минут.

— Нет. И это не телефонный разговор. Я назову вам адрес, и, пожалуйста, приезжайте. Это очень важное дело, — стараясь говорить как можно более убедительно, сказал Резо.

— Вы друг Демидова? — на всякий случай переспросил Чупиков.

— Да. Он рекомендовал обратиться к вам. У меня действительно очень серьезное дело. Можете назначить любой гонорар, — сказал на всякий случай Резо.

— Я думаю, мы договоримся, — засмеялся адвокат, — хорошо. Я приеду через полчаса. Давайте адрес.

Резо назвал улицу и дом. Но не стал уточнять номер квартиры.

— А квартира? — спросил адвокат.

— Я вас встречу, — предложил Резо, — держите в руках газету. И скажите, как вы будете одеты.

— Обычный серый костюм. Голубая рубашка.

— Я вас узнаю, — пробормотал Резо, — до свидания.

Он положил трубку и в очередной раз бросил взгляд на часы. Может, на этот раз ему все-таки повезет?

Рассказ десятый

Прежде чем сесть в свою машину, я осмотрел ее, на всякий случай заглянул и под автомобиль. Я представлял себе, как можно устроить небольшую аварию, сделать так, чтобы моя поездка домой была последней в моей жизни. Хотя моя машина все же припаркована на служебной стоянке, и вряд ли Облонков или те люди, что стоят за ним, успели бы так оперативно сработать. А главное, устраивать взрыв там, где почти наверняка можно капитально засветиться. Запутаться так, что потом не ответишь ни на один вопрос прокуратуры. Одним словом — влипнуть наверняка.

Но я все равно проверил свою машину и выехал со стоянки спокойно. Если бы за мной следили, я бы что-то заметил. Ах, если бы они за мной следили, я бы вспомнил, что дома остался Виталик и, возможно, поехал бы туда, чтобы успеть предупредить своего друга. Но за мной никакого «хвоста» не было. Я несколько раз проверил. Все было чисто. Получалось, что я мог ошибаться относительно шагов и самого Облонкова, и тех, кто стоит за его спиной. Одного из них я знал, и Облонков должен был понимать, что если я слышал их разговор в туалете, значит, могу догадаться и о его собеседнике. Он не знал, насколько подробно слышал я их разговор. Но он уже понимал, что я о многом догадался и успел рассказать об услышанном Семену Алексеевичу. И, наконец, я мог догадаться, почему убили Семена Алексеевича. А значит — был опасным и крайне нежелательным свидетелем.

Пока я сидел в машине, пистолет лежал на переднем сиденье рядом со мной. Если они решат, что меня удобнее всего убрать по дороге домой, то явно просчитаются. Я неплохо стреляю, и им придется ловить меня на неожиданности. Или еще лучше — на светофоре. Но за мной никто не следил. И я решил, что у меня пока есть время. И поехал к Алене. Заехав в знакомый двор, я попросил соседских мальчишек последить за моей машиной и, оставив автомобиль во дворе, отправился в свою бывшую квартиру.

В последние дни я как-то стал мягче, добрее к бывшей жене. Да и она резко изменилась. Господи, почему обязательно должно случиться несчастье, чтобы люди осознали, как мало они живут на белом свете! Мы все такие хрупкие, беззащитные и так зависим друг от друга. Почему только перед лицом беды мы понимаем, как необходимо относиться друг к другу по-человечески. Наверное, это оттого, что мы много суетимся, так напряженно живем. Летим по жизни, будто обречены на вечность. А на самом деле живем-то по-настоящему всего двадцать — двадцать пять лет. Это если считать от тех лет, когда, собственно, становимся вполне взрослыми, и до пятидесяти, когда подступающие болезни заставляют нас больше думать о своем бренном теле, чем о воспарении духа и об удовольствиях, в частности, и об удовольствии общения. Я уже не говорю о том, что некоторым приходится умирать именно в этом счастливом возрасте.

Человечество, увы, заражено вирусом безразличия. Безразличия к собственной жизни, к судьбам окружающих нас людей, к судьбам нашей планеты. Мы живем как во сне. И когда приближается смерть, вдруг в последний день с ужасом понимаем, что вся наша жизнь была долгим и тусклым сном, что прожить ее надо было совсем иначе.

И вот моя собственная жизнь не стала такой. И это чудо случилось со мной из-за болезни Игоря, после которой и началась моя новая судьба, о которой я вам рассказываю.

Приехав к Алене, я узнал, что сегодня у Игоря опять болело сердце. Он лежал в своей комнате, и сестренка, сидевшая рядом, со страхом смотрела на него. Я вошел в комнату и взглянул на Игоря. Писать об этом невозможно — страшно и не нужно. У него были такие все понимающие глаза. Если хотите знать, что такое настоящий ад, — загляните в глаза больного ребенка. Вашего ребенка. А вообще лучше никому и никогда этого не видеть. Зрелище не для слабонервных! Я стоял и чувствовал, как у меня все дрожит внутри. И лицо начало дрожать. Игорь, видимо, что-то понял. Он улыбнулся и спросил:

— Как у тебя дела?

— Все хорошо, — я ответил чужим, незнакомым голосом. — А у тебя?

— Ничего, — он пожал плечами, — сердце немного болит. Но мама говорит, что все пройдет. Мы уезжаем в Германию.

— Я знаю. Все будет хорошо, — сказал я идиотскую фразу, сказал и подумал, что успокаиваю себя, а не его.

— Я еще не закончил читать книгу твоего друга, — сказал Игорь, и я вспомнил, что Виталик ждет меня дома. Наверное, его родственник-грек уже привез остальные деньги.

— Ничего страшного. — Я подошел поближе и дотронулся до его головы.

Как мне хотелось наклониться и поцеловать сына. Но я боялся, что не смогу сразу уйти. Боялся, что не сдержусь. А это было самое худшее, что я мог сделать в такой ситуации.

— Выздоравливай, — сказал я бодро и даже выдавил жалкую улыбку на дергающемся лице. — А за книги не волнуйся.

Его сестренка смотрела на меня непонимающими глазками. Малышка думает, наверное, что это такая непонятная игра, в которую мы все играем. Игорь играет в больного. А мы — в заботливых взрослых. Я выхожу из комнаты и вижу Алену. Вернее, сначала вижу ее глаза. Если мне плохо, то ей во сто крат хуже. Я все понимаю по ее глазам.

— Нам уже проставили визы, — сообщила Алена, — в воскресенье мы улетаем. Мы заказали билеты.

Андрей не вышел из кухни. Вообще он мне нравится все больше и больше. Как правильно он себя ведет! Я бы комплексовал, не разрешил бы своей жене встречаться с ее первым мужем. Идиот.

— Вот деньги. — Я достал обе пачки и передал их Алене. — Только оформите как положено. Еще лучше, если поменяете их на рубли, а потом снова на доллары. Конечно, немного потеряете, но зато будет справка. Или положите в банк на карточку. У Андрея есть пластиковая карточка?

— Есть.

— Тогда никаких проблем.

— Спасибо. — Она взяла обе пачки долларов и положила в ящик на книжной полке, прилепленной в коридоре. В этот момент деньги для нее — только лекарство для сына. Другой цены они не имеют.

— Завтра привезу оставшиеся тридцать.

— Не нужно, — твердо говорит она, — мы тоже не бедствуем. Решили кое-что продать. Вообще немного еще сумеем набрать.

— С ума сошла! — разозлился я, повышая голос. — Откуда вы наберете тридцать тысяч? Это же целое состояние. В общем, не спорь. Завтра я привезу оставшуюся сумму.

— Ты сдал квартиру, — поняла Алена.

— Это мое дело. Главное, чтобы он поправился. До свидания, Андрей! — крикнул я в приоткрытую дверь кухни.

Он появился на пороге. Вид у него был виноватый. Он, видимо, слышал наш разговор.

— Она права, Леонид, — сказал он, глядя мне в глаза, — мы должны разделить расходы пополам. Это, конечно, твой сын, но он и наш мальчик.

— Кончайте молоть чепуху, — устало бросил я в ответ, — берите деньги и уезжайте. Думаете, с операцией все кончится? Вам еще деньги понадобятся. И следить за ним нужно будет. И диеты какие-то соблюдать.

— При такой болезни диеты не бывает, — улыбнулся Андрей.

— Соки будете покупать, — решил я на прощание, — ему и себе. Только деньги обязательно на карточку положите. Сейчас в аэропортах строго проверяют. Такую сумму наличными вам вывезти не разрешат.

— Сдадим, — успокоил меня Андрей.

— Завтра я оставшиеся деньги привезу, — сказал я и вспомнил про Виталика.

Выйдя за дверь, я уже в лифте достал свой мобильный телефон и позвонил домой. Никто не отвечал. Я позвонил к Виталику. Он сразу взял трубку.

— Как у тебя дела? — спросил я его.

— Все в порядке. Получил оставшиеся деньги. И ключ от квартиры, где деньги уже не лежат. Я даже посмотрел новую твою квартиру. Должен тебе сказать, что ожидал увидеть нечто худшее. Хорошая однокомнатная квартира, неплохая кухня, встроенная мебель. И даже очаровательная соседка, которая живет одна.

— Твой родственник просто благодетель, — пошутил я.

— Какой он, к черту, благодетель, — засмеялся Виталик, — все равно кровосос. За такую квартиру, как твоя, можно было взять даже три с половиной. А он только два дает. Он внакладе не останется. Я его, гаденыша, знаю.

— Деньги получил?

— Да, все у меня. Еду к тебе. Внизу меня кровосос ждет. Он даже подвезти меня согласился. Еду к тебе и буду там ждать. Заодно и помогу собраться.

— Только скажи, чтоб твой родственничек убрался. Мне его помощь не нужна.

— Обязательно, — засмеялся Виталик. Если бы в этот момент я что-то почувствовал, если бы чувство тревоги шевельнулось в моем сердце. Но Виталик был уже на пути ко мне. Со своим двоюродным братом ехал в мой дом, который охранялся милицией и в котором проживало столько ответственных работников, включая сотрудников службы охраны. Мог ли я беспокоиться? Да и понятно, что все мои мысли занимал Игорь, его болезнь, отчасти отношения с Аленой и Андреем. О деньгах, которые должен был передать мне Виталик, я думал меньше всего. О самом Виталике, увы, тоже.

Я спустился во двор, поблагодарил мальчишек, которые присматривали за машиной. Многие уже знали, что Игорь тяжело болен, срабатывала мальчишеская «полевая почта». Они у меня ничего не спрашивали, но каждый старался мне угодить. Я кивнул им в знак благодарности, сел за руль своей «девятки» и поехал домой. По дороге я сделал два круга, проверял возможное наблюдение. Но все было чисто. Я подумал, что Облонков должен доложить по цепочке, а это займет довольно много времени. Завтра днем должен вернуться наш генерал, и мой рапорт наверняка попадет ему на стол. А там мы еще посмотрим, как Облонкову удастся свалить на меня убийство Семена Алексеевича. Главное — продержаться до завтрашнего утра.

Я подъехал к своему дому минут через двадцать пять. Уже у дома я заметил милицейские машины и «Скорую». Еще какие-то машины.

«Кому-то из моих высокопоставленных соседей наверняка стало плохо, сердце или давление, — подумал я. — Большинство чиновников страдают этими болезнями. И им ставят шунты, чтобы избавиться от последствий ожирения и малоподвижного образа жизни. А вот рабочие болеют в основном язвой и циррозом печени, что имеет свое объяснение: плохое питание и неумеренное потребление алкоголя. Конечно, есть и спившиеся чиновники, и умирающие от сердечной недостаточности слесари, но это исключение из правила».

Въехав во двор, я остановил автомобиль рядом с будкой дежурного сотрудника милиции. Пост у нас установили давно, как только сдали наш дом и в него вселилась элита постсоветских времен. Я увидел, как из дома выносят тело на носилках. Тело было покрыто простыней, но подошедший человек, очевидно, следователь прокуратуры или ФСБ, вдруг резко сдернул, простыню с лица покойного. И я чуть не упал. Виталик! Мой друг. Мой Виталик, который должен был ждать меня в моей собственной квартире. Я машинально сделал несколько шагов вперед. И в этот момент сотрудник прокуратуры обернулся, уставившись на меня.

— Вы Литвинов? — резко спросил он меня.

— Да, — сказали за меня несколько голосов: соседи, дежурный милиционер, еще кто-то из толпы.

— Его убили у вашей двери, — безжалостно продолжал сотрудник прокуратуры. — Вы случайно не знаете, кто это?

Эпизод восемнадцатый

Резо никогда не работал в правоохранительных органах. Но, как дипломат, служивший за рубежом, он знал некоторые тайны офицеров службы безопасности и смежных ведомств.

Именно поэтому, назвав адрес адвокату, он вышел из квартиры старичков, предупредив их, чтобы не открывали дверь чужим. Предусмотрительно зафиксировал в памяти код подъезда. Затем спустился вниз, вышел из дома, пересек двор и встал у гаража, расположенного по торцу дома. Проверил оружие. После отказа Нодара, его опасений можно было ожидать чего угодно.

Резо стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, когда увидел незнакомца, который вошел во двор с другой стороны. Он сразу понял, что это адвокат, о котором ему говорил Демидов. На вид лет пятьдесят, среднего роста, плотно собранный. Седоватые волосы только подчеркивали зрелую стать его фигуры. Может, этому Чупикову и чуть больше пятидесяти, подумал Резо. Адвокат явно раньше серьезно занимался спортом, держался он уверенно, с достоинством бывалого человека. В руках согласно договору он держал свернутую газету.

Чупиков не смотрел по сторонам и не оглядывался. Подойдя к дому, он точно направился к третьему подъезду, встав так, чтобы его было отовсюду видно. Резо огляделся по сторонам. Он все еще колебался. Но адвокат появился один — следом за ним никто во двор не входил. Резо проверил вспотевшими ладонями оружие. Если его попытаются задержать, он не задумываясь пустит в ход свой пистолет. Сдаваться не имело смысла. Он знает, как они умеют убивать «заложников». С другой стороны, вряд ли они захотят взять его живым. Живым он им не нужен. Скорее всего они начнут стрелять сразу же. И если Чупиков не тот, за кого себя выдает, то, возможно, стрелять первым начнет именно он.

Резо переложил пистолет из внутреннего кармана пиджака за пояс, чтобы удобнее было выхватить его в случае необходимости. И медленно двинулся навстречу адвокату. Чупиков все еще стоял к нему спиной. Когда Резо был совсем рядом, в нескольких шагах от адвоката, Чупиков обернулся и увидел его.

— Здравствуйте, — несколько резко сказал Резо, глядя на руки адвоката.

— Добрый день. — Чупиков смотрел на незнакомца, не выказывая ни страха, ни удивления.

— Зайдемте в дом, — предложил Резо, нервно озираясь по сторонам.

Чупиков, видимо понимая его состояние, кивнул. Они сделали несколько шагов по направлению к подъезду.

— Наберите код, — предложил Резо, называя набор цифр.

Чупиков удивленно посмотрел на него, но не стал спорить и быстро набрал код. Замок щелкнул, дверь открылась. Адвокат прошел первым, следом вошел Резо, напоследок оглянувшись. Все было по-прежнему спокойно.

— Поднимемся на второй этаж, — предложил Резо.

Чупиков кивнул и молча пошел первым. Если бы он стал комплексовать или задавать ненужные вопросы, возможно, Резо вообще отказался бы от идеи что-либо рассказывать адвокату. Но Чупиков вел себя сдержанно и вместе с тем уверенно. Спокойствие адвоката постепенно начало передаваться и Резо.

Они поднялись на второй этаж. Чупиков остановился на площадке, обернулся к Резо и наконец спросил:

— Кто вы такой?

— Я Резо Гочиашвили, — ответил тот. — Вам Демидов про меня ничего не говорил?

— Нет. Кажется, ничего, — удивился адвокат, — Вы сотрудник милиции?

— Я был арестован по подозрению в убийстве своего напарника по бизнесу и знакомой женщины, — объяснил Резо. — Меня арестовали и привезли к Демидову.

— Так вы тот самый грузин, который сбежал из ФСБ, — вспомнил Чупиков. — Все правильно, Демидов мне о вас говорил. Мы должны были встретиться еще там, но я позвонил и узнал, что вы сбежали. Хотя самого Демидова я тогда не нашел. Он был на задании.

— Я вам все расскажу, — шумно выдохнул Резо. — Они охотятся за мной по всему городу. По всему городу. Они перекрыли мне все каналы. Даже заблокировали моих друзей, всех моих знакомых.

— Давайте-ка по порядку, — предложил Чупиков. Он развернул газету, отделил половину, протягивая ее Резо. — Вот видите, нам даже газета пригодилась. Садитесь и рассказывайте по порядку.

— Нет, — заколебался Резо, — нас могут здесь увидеть. Лучше пройдем в другое место. У меня в этом доме живут знакомые.

— Я так и подумал, — улыбнулся Чупиков. — У вас, очевидно, здесь родственники?

— Случайные знакомые, — признался Резо. — Пойдемте к ним, и я вам все расскажу. Здесь нас все же могут увидеть.

Адвокат согласно кивнул. Они спустились вниз к лифту, когда хлопнула входная дверь. Чупиков нажал кнопку вызова кабины лифта, ив этот момент Резо увидел, как по лестнице поднимается Вера. Она тоже увидела Резо и замерла, не веря своим глазам. Он стоял и смотрел на Веру, боясь шевельнуться…

Чупиков, понявший, что произошло нечто непредвиденное, убрал руку. Кабина лифта спустилась вниз, двери автоматически открылись. Потом снова закрылись. Резо и Вера смотрели друг на друга.

— Вы вернулись, — произнесла она испуганно.

— Да, — кивнул Резо. — Мне некуда идти, и я пришел к вашим соседям.

— А это кто? — спросила она, указывая на Чупикова.

— Это мой адвокат, — пояснил Резо. — Мы хотели подняться к вашим соседям. К вашим старикам.

— Зачем? — Она медленно поднималась к нему. — Можете посидеть и у меня. Не нужно никого беспокоить.

— Я не хотел, чтобы стало известно о нашем знакомстве, — признался Резо.

— По-моему, уже поздно, — улыбнулась она, — так что идемте. Раз вам все равно некуда идти.

Вера прошла к лифту и первая шагнула в кабину. Чупиков, галантно пропустивший женщину, шагнул следом. Резо вошел последним. В кабине было тесно, и Вера с Резо невольно оказались слишком близко друг к другу. Говорить при Чупикове не хотелось, и он все время прятал глаза. Ему было стыдно, что он второй раз пришел в этот дом, второй раз подставил женщину, которая ему помогла. А ее, похоже, даже забавляла такая ситуация, и она улыбалась, никак не комментируя его возвращение.

В ее квартире все было по-прежнему. Она только успела убрать его постель с дивана, и они вместе с адвокатом устроились в той комнате, где он накануне ночевал. Потом был долгий и длинный разговор. Резо рассказал все. Понимая, что это его последний шанс, рассказал все без утайки. Он не стал скрывать ни собственной трусости, когда прятался в шкафу, ни того, как ворвавшиеся убийцы вели себя в его квартире, о чем они говорили. Рассказал о своем разговоре с Демидовым, о своем побеге. О наколке Бурого, которую он увидел на руке опознанного убийцы. Он даже не стал скрывать, что после побега провел здесь первую ночь. Только о Нодаре не стал рассказывать Резо. Он справедливо рассудил, что нельзя подставлять земляка, оказавшего ему некоторую услугу. Резо понимал, что тот не мог поступить иначе. Понимал, что его загнали в такой угол, откуда Нодар не мог выбраться без потерь. И то, что он все равно помог ему, дал денег и нашел телефон адвоката, — одно это было уже проявлением высоких душевных качеств Нодара, решившегося на большой риск.

Собственно, мужество — это не отсутствие страха, всегда помнил Резо, а при осознании опасности и реальное преодоление страха — этого постыдного чувства. Такого мужества и не хватило Резо, когда он сидел в шкафу. Ведь Нодар мог просто отпустить его, не оказав никакой помощи, мог и просто отказать. Необязательно быть героем, но порядочным человеком надо быть всегда. Нодар поступил не просто как порядочный человек и земляк, он поступил, несомненно, мужественно.

Резо закончил рассказ, когда часы показывали уже шестой час вечера. За это время Вера дважды появлялась в комнате, подавая им горячий чай. Когда Резо закончил свой рассказ, Чупиков молчал. Молчал минуты полторы, возможно, чуть больше. Наконец сказал:

— Из сказанного вами я понял, что в группе убийц, которые появились в вашем доме, были сотрудники ФСБ.

— Да, — кивнул Резо, — так оно и есть. Я ведь сразу узнал этого типа по наколке. Жаль, что я его не убил. Но у меня не было времени. А стрелять я не мог, они бы наверняка услышали.

— Кто оформлял ваши документы в милиции? Вы помните какие-нибудь фамилии?

— Нет. Там не назывались фамилии. Они приехали целой группой, взяли меня, посадили в машину и повезли. Если бы мне не стало плохо, они бы меня наверняка где-нибудь прибили.

— Это не так просто, — возразил Чупиков. — Раз они вас официально забрали, то должны были доставить по назначению. Иначе подозрения пали бы в первую очередь на них. Может быть, что они специально организовали ваш побег, чтобы потом убрать. Такое возможно, как вы считаете?

— Не думаю. Нельзя так все подстроить. И потом, это я сам попросился выйти.

— Будем исходить из того, что вам действительно повезло. В таком случае они вас наверняка будут искать. И не просто искать, а пытаться найти во что бы то ни стало.

— Я тоже так думаю, — согласился Резо.

— Значит, вы считаете, что вас пытались убрать из-за этих паспортов?

— Вполне вероятно, но я точно не знаю. Это только мое предположение.

Чупиков помолчал, потом сказал:

— Мне нужно проверить ваши показания.

— Конечно, — согласился Резо, — но только находясь в этой квартире. Раз мы сюда вошли, я вас отсюда больше не отпущу. Вы должны понимать, что я не могу никому доверять.

— Вы хотите взять меня в заложники? — улыбнулся Чупиков.

— Нет. Я хочу гарантировать жизнь этой женщины. — Резо показал на дверь. — Одна женщина уже погибла из-за меня. По-моему, вполне достаточно.

— Может, вы и правы, — согласился Чупиков. — Хорошо, давайте телефон, я позвоню своему секретарю. Хотя сейчас уже довольно поздно, и узнать какие-то подробности будет достаточно сложно. Но мы попытаемся. Кстати, в вашей «камере» кормят заключенных или вы будете морить меня голодом?

Резо улыбнулся и, поднявшись, пошел на кухню. Вера уже хозяйничала за плитой.

— У меня только суп из пакетиков, — виновато сказала она. — Я как раз начала его готовить.

— Спасибо. — Он вернулся в комнату, когда Чупиков, набрав номер, ждал ответа от своего секретаря.

— Никого не могу найти, — признался адвокат, — ни моего помощника, ни секретаря. Они, наверное, решили, что я сегодня уже не появлюсь на работе. Разрешите позвонить Демидову? Я не стану ему говорить, где именно я нахожусь.

— Позвоните, — согласился Резо. Чупиков набрал номер, Но, когда попросил позвать к телефону Демидова, ему ответили, что тот вышел. Чупиков положил трубку и озабоченно посмотрел на Резо.

— Попробую другой вариант, — сказал он. — У меня есть знакомый в их управлении. Я ведь раньше там работал.

— Вы работали в милиции? — изумился Резо.

— Четырнадцать лет. Вместе с Демидовым. Потом мне пришлось уйти. В последние десять лет реорганизации в МВД проводились слишком часто, и во время одной из них мне пришлось уйти. А почему вы так удивились?

— Теперь я понял, почему он рекомендовал именно вас.

— Мы с ним большие друзья, — признался Чупиков. — Сейчас я попытаюсь выяснить, кто именно вас забирал.

Резо снова направился в кухню. Он уже почти доверял адвокату, который вел себя так естественно, словно каждый день встречался с такими сложными клиентами. Вера улыбнулась ему.

— Скоро будем обедать, — пообещала она, — скорее ужинать, ведь уже поздно.

Когда Резо вернулся в комнату, Чупиков уже разговаривал с кем-то из офицеров милиции, попросив выяснить, кто именно из ФСБ приезжал за подозреваемым Гочиашвили и, соответственно, чья фамилия была в документах, удостоверяющих передачу. Чупиков не стал оставлять свой телефон, а пообещал перезвонить через несколько минут.

— Я думаю, что они оставили засаду и на вашей квартире, — предположил адвокат. — Мне трудно будет работать, сидя в этой комнате.

— Пойдемте пообедаем, — предложил Резо почти на правах хозяина квартиры.

За обедом он больше молчал. Говорили в основном Вера и Чупиков. Да и то перекидывались односложными репликами. Лишь один раз Чупиков поинтересовался у нее:

— Кто к вам приходил? Вы помните его фамилию?

— Помню. Майор Рожко.

— Он вам показывал свое удостоверение?

— Кажется, показывал. Да, точно показывал. Майор Рожко.

— Значит, они действительно из ФСБ, — помрачнел адвокат. — Спасибо за обед. Постараюсь все же дозвониться и узнать, кто именно забирал вас из милиции.

Он пошел к телефону. Резо не стал следовать за ним. Если даже Чупиков решится его предать, то все равно он не сможет ничего сделать. Он не просто решил довериться адвокату, ему хотелось верить этому человеку.

— Они дали вам адвоката? — спросила Вера. — Вам помогли ваши соотечественники?

— Нет. Человек, на которого я рассчитывал, не смог мне помочь. Его предупредили, чтобы он этого не делал.

— Понятно. Вы влипли в историю. — Вера вздохнула. — И снова пришли ко мне.

— Мне некуда было больше идти. Извините, я не хотел вас так подводить. Мы думали даже сначала разговаривать на лестнице.

В этот момент в комнату вошел Чупиков.

— Фамилия офицера, командовавшего группой, которая вас забрала, майор Брылин. Есть даже его подпись на документах. Итак, теперь у нас уже есть две фамилии. Брылин и Рожко. Теперь мне нужно позвонить человеку, чей телефон может прослушиваться. Поэтому я не хотел бы звонить по вашему телефону или по своему мобильному.

— У вас есть мобильный телефон? — удивился Резо. — Вы мне про него не говорили.

— А зачем? Вы бы стали меня подозревать еще больше. Поэтому я звонил только по вашему телефону. Но теперь мне нужно позвонить одному человеку, который работает в ФСБ. А его телефон вполне может прослушиваться, поэтому я не хочу звонить от вас.

— Спасибо вам за все, — поднялся Резо и протянул руку адвокату. — Вы извините, что я вам не доверял. Но вы меня, надеюсь, понимаете. Вы вполне свободны. Я буду ждать вашего звонка.

— Давайте сделаем так, — решил Чупиков, — я оставлю свой мобильный телефон у вас. И если мне понадобится, то позвоню по этому телефону. С ФСБ лучше не шутить. Они вполне могут взять на прослушивание телефоны всех подозреваемых. А хозяйку квартиры они, судя по всему, подозревают, если успели здесь побывать. На звонки по моему телефону можете отвечать, что я сейчас занят, и пусть мне перезвонят попозже, уже домой.

Резо согласился. Он только благодарно кивнул и взял протянутый телефон. Когда Чупиков ушел, он достал пистолет, проверил его и положил на стол.

— Я постелю вам на вашем диване, — усмехнулась Вера, доставая белье.

Он оценил, что она постелила ему свежее белье. Резо включил телевизор и, усевшись в кресло, постарался забыть о сегодняшних неудачах, смотрел одну передачу за другой. Она пошла принимать душ. Уже поздно вечером Вера позвала его пить чай. Снова кухня и снова уже привычный халатик.

— Я не думал, что снова вернусь к вам, — признался Резо.

— Ничего, — кивнула она, — может, это и к лучшему. Куда вам идти? Я сегодня звонила, пыталась узнать, где находится тело Никиты. Никто ничего не знает. Прокуратура посылала в ФСБ, те в милицию, а милиция вообще куда подальше.

— Сволочи, — взорвался Резо, — ведь погиб человек!

— Они спрашивают, кто я ему? Поскольку не родственница, со мной даже говорить не хотят.

— Понятно, — уныло кивнул Резо. И вдруг ни с того ни с сего заявил: — Я, наверное, так смешно выгляжу в этом костюме. Спасибо, конечно, вам большое за него, но я в нем, кажется, выгляжу как попугай.

— У вас редкий размер, — улыбнулась Вера. — Если хотите, я завтра пойду и поменяю вам костюм.

— Хочу, — кивнул Резо. — Сколько нужно денег, я вам дам. У меня теперь денег много. Мне их одолжил земляк.

— Значит, все-таки чем-то помог?

— Немного, — покраснел Резо, сообразив, что проговорился. — Вот только деньгами и помогли. И дали телефон адвоката.

— Он мне понравился, — сказала Вера.

— Мне тоже. Кажется, я могу ему доверять. Она поднялась, посмотрела на часы.

— Завтра постараюсь купить вам костюм получше, — пообещала она. — Только дайте побольше денег.

— Сколько хотите, — сказал он, благодарно глядя на нее.

Они еще сидели перед телевизором, когда раздался звонок мобильного телефона. Резо бросился к телефону. Кто-то просил позвать Чупикова. Резо ответил, что адвокат сейчас занят, и попросил перезвонить ему на квартиру через полчаса. Через некоторое время раздался еще один звонок. Когда раздался третий, Резо уже привычно поднял трубку, чтобы сообщить о том, что Евгений Алексеевич занят. И услышал голос самого Чупикова.

— У нас неприятности, Резо. Только что я узнал: кто-то пытался убить Демидова. Я еду к нему домой, позвоню попозже.

Резо опустил трубку, взглянул на Веру.

— Плохо? — поняла она.

— Очень, — кивнул Резо, — я думаю, мне нужно уходить. Они убивают всех, кто был со мной знаком.

— Кого еще убили? — испугалась Вера. — Чупикова?

— Нет. Но кто-то пытался убить подполковника Демидова. Это тот самый офицер, который мне поверил.

— Его убили?!

— Не знаю, — он упрямо замотал головой. — Мне нужно уходить. Рано или поздно они могут появиться и здесь.

Рассказ одиннадцатый

Я не слышал вопроса, который мне задали. Я смотрел на Виталика, словно ожидая, что он откроет глаза и признается, что все это глупая шутка. Но время шло, а он по-прежнему лежал неподвижно. У него было умиротворенное лицо, почти такое же, каким было в жизни. Он был вообще спокойным человеком, мой друг, которого я так глупо подставил под выстрелы убийцы.

— Вы его знали? — спросил меня сотрудник прокуратуры.

— Это мой друг, — сказал я, сумев разжать зубы.

— Видимо, его убили вместо вас, — продолжал сотрудник прокуратуры. — Извините, но вы должны поехать с нами.

— Как это произошло? — Я смотрел на лицо Виталика. Убийца не стал стрелять в лицо или в голову. Очевидно, контрольный выстрел он сделал в сердце.

— Очевидно, он поднимался по лестнице к вам домой. Убийца ждал его на лестничной клетке. Когда друг подошел к вашей двери и стал открывать ее своим ключом, убийца вышел из укрытия и трижды выстрелил.

— В спину? — спросил я механически.

— Нет. Ваш друг успел обернуться. Все три выстрела были сделаны в грудь. Из них два — смертельные. Но убийца сделал и четвертый выстрел, контрольный. И потом ушел, бросив оружие рядом с убитым.

— Какое оружие? — спросил я, не открывая глаз от Виталика.

— «Макаров», — ответил мне сотрудник прокуратуры.

«Значит, это другой убийца, — подумал я, — тот, кто убил Семена Алексеевича, стрелял из „магнума“ и свой пистолет не выбросил. Странно, что убийца стрелял из такого экзотического оружия».

— Нам необходимо все проверить, — продолжал сотрудник прокуратуры, — вы можете с нами поехать?

Я наклонился к Виталику, чтобы поцеловать его. Бедный друг, он погиб из-за меня. Убийца ждал меня, и, когда увидел, как Виталик открывает дверь, у киллера не осталось никаких сомнений. Он стрелял в хозяина дома. Убийца наверняка знал, что я живу один. Только как его мог пропустить дежурный милиционер, сидевший в своей будке у дома? Он ведь должен был обращать внимание на всех незнакомых людей. Или убийца не был незнакомым человеком? А может, еще хуже, он был человеком, который сюда часто приходил. В любом случае это должен был выяснить следователь. Но я все еще не хотел расставаться с телом Виталика. Я поднял голову, посмотрел на его закрытые глаза. И в эту секунду вспомнил, зачем именно он ко мне шел. Он ведь нес деньги.

— Вы его обыскали? — спросил я, поворачивая голову. К разговаривавшему со мной сотруднику прокуратуры подошел кто-то второй.

— Да, — сказал второй, — мы его обыскали. Нашли пропуск в институт, небольшую сумму денег, ключи, брелок…

— Какую именно сумму денег? — перебил я его довольно резко.

— Не знаю. Триста или четыреста рублей. И в этот момент я зарычал. Даже не закричал, а именно зарычал. Значит, убийца был не только киллером, он был еще и вором. Виталик должен был привезти мне деньги. Пятьдесят две тысячи долларов. Всю оставшуюся сумму. И все деньги пропали. Я почувствовал, что начинаю сходить с ума, у меня подкосились ноги, словно началось землетрясение. Я пошатнулся, и меня подхватил кто-то из сотрудников прокуратуры.

— Ему плохо, — сказал второй.

Потом тело Виталика увезли, а я сел на скамейку, и мне дали сначала воды, потом валидол, потом еще что-то. Но я сидел как в ступоре и смотрел перед собой. Они не только убили Виталика, но и украли деньги, которые я должен был получить на операцию Игоря. Значит, этому ворью мало денег, мало тех ста миллионов, из-за которых погиб Семен Алексеевич. Им нужно было еще и это. Они отобрали деньги у моего мальчика.

В тот момент, когда я увидел мертвого Виталика, я почти знал, что буду делать. Но, когда мне сказали про деньги, я вдруг почувствовал, что становлюсь совсем другим человеком. Есть какой-то предел человеческих возможностей. И когда он пройден, человек превращается в нечто другое. Он заболевает особой формой бешенства. Тогда остановить его можно, только уничтожив физически. И убивать нужно долго и надежно, чтобы он перестал дергаться. Я понял, что превращаюсь в кого-то другого — страшного, мстительного, безжалостного.

В лагерях таких называют беспредельщиками. Такие не верят ни в какие законы. Ни Божеские, ни человеческие. Даже звери подчиняются каким-то своим законам, продиктованным инстинктом, беспредельщики их не знают. Такой зверочеловек, решаясь на побег, берет с собой в качестве напарника кого-нибудь из лагерных заключенных. Когда же кончается еда, он съедает напарника. Но это, пожалуй, лагерные легенды, страшные сказки. Если человек становится людоедом, то свидетелей не оставляет. Да и сам он выжить не сможет. Срабатывает какой-то механизм — и человек погибает. От шока, от ужаса, от ненависти к самому себе.

И все же беспределыцики есть. Это сукины дети, у которых нет ничего святого. Такой готов подставить любимую женщину, готов предать лучшего друга, отречься от родных и близких. Или, наоборот, — передрать глотку любому за друга, за женщину, за свое дитя. Когда сотрудник прокуратуры поднял простыню и я увидел лицо погибшего Виталика, я понял, что становлюсь «людоедом».

Не мог я в этот момент верить в Бога. Если Бог допустил смерть Семена Алексеевича и Виталика, которые хотели помочь больному ребенку, значит, он был заодно с убийцами. Я понимал, что подобные мысли кощунственны, страшны и безумны. Понимал, что нужно успокоиться и обдумать, как и почему произошло убийство, но я не управлял собой. Я сидел на скамейке и стонал. Стонал не голосом, а сердцем. Казалось, это само сердце кричит от боли, рвется из груди, пытается рассказать всем о чудовищной несправедливости, которая обрушилась на головы самых дорогих мне людей.

Виталика увезли, сотрудники прокуратуры что-то говорили мне, потом ко мне подходили одетые в форму сотрудники милиции, потом еще кто-то. А я сидел на скамье и стонал. Потом меня повели домой. Люди поняли, что в эти минуты нельзя меня оставлять одного. И бессмысленно допрашивать. Вообще трогать. В эту ночь я постарел на десять лет. Нет, на двадцать. Или, если точнее, в эту ночь кончилась моя молодость. И я за один вечер превратился в очень пожилого человека. В другого человека, у которого была единственная цель в жизни — месть.

Меня отвели домой. Я был в абсолютном ступоре, словно меня оглушили. Говорят, что у меня были безумные глаза. Я никого не слышал, не отвечал на вопросы и ходил как механический, как робот. Меня положили на диван. Кто-то снял туфли. Принесли одеяло. Дальше я помнил, что в квартиру заходили и выходили люди. И голос Алены, неизвестно каким образом оказавшейся в моей квартире. И ее прохладные руки на моей голове. И ее голос. Голос Алены — это было единственное, что я помнил в эту ночь. Потом я провалился в какой-то страшный сон, в кошмар. Меня почему-то все время пытались скрыть, прикрыть, накрывали одеялами, обкладывали подушками, а я упрямо вылезал и кричал, задыхаясь, чтобы меня оставили в покое, будто люди действительно хотели меня удушить, а мне не хватало воздуха.

Потом снова голос Алены, прикосновение иглы. Мне делали укол, а я, провалившись в небытие, спал и, кажется, во сне кричал. А может, спал и в промежутках короткого бодрствования кричал. У меня была в эту ночь странная лихорадка — бросало то в холод, то в жар. Мир вокруг меня расплылся, размазался, окружавшие меня люди казались тенями. Неестественно выгнутыми, плывущими по стенам причудливыми тенями моей памяти.

Утром, примерно в половине двенадцатого, я открыл глаза. Открыл и посмотрел вокруг. Лихорадка прошла. Голова работала нормально. Я почувствовал боль в скулах, словно вчера я слишком сильно сжимал зубы. Поднял голову, осмотрелся. Отметил, который час, и удивился, что проспал так много. Получалось, часов четырнадцать-пятнадцать. Рядом в кресле спала Алена. Это меня удивило больше всего. Я осторожно поднялся, прошел в ванную комнату.

Через минуту я стоял у зеркала, чтобы почистить зубы. И случайно увидел свое отражение. Я медленно убрал щетку, поднял руку, словно пытаясь дотронуться до того человека, который стоял напротив. Это был не я. Это был совсем другой человек. Седой, с изменившимся вытянутым лицом и неестественным, каким-то мертвым взглядом.

Я поднял щетку, и этот человек поднял щетку. Я облизал губы, и он сделал то же. Все еще не веря в реальность такого изменения, я дотронулся до своей щеки. И увидел, как человек, стоявший напротив меня, повторил мой жест. Вот, значит, как. Вот каким я стал за эти сутки. Я смотрел на себя в зеркало, и переполнявшие меня чувства злости, мести, ужаса, страха, гнева постепенно исчезали. После утраты этих знакомых мне чувств не осталось ничего. Выжженная душа. И только разум твердил мне, что я обязан мстить, отомстить мерзавцам. Выяснить, кто это сделал, и отомстить.

— Ты уже проснулся? — услышал я за своей спиной голос и обернулся.

Эпизод девятнадцатый

Резо так и не сумел заснуть в эту ночь. Он сидел у телефона, ожидая звонка и не раздеваясь. Он сидел и ждал телефонного звонка. И когда телефон зазвонил в три часа ночи, он, нисколько не удивившись, поднял трубку.

— Слушаю, — сказал он почти спокойно.

— Это я, — услышал он голос Чупикова, — у нас все в порядке.

— Что произошло? Он жив?

— Жив. Мы приедем к вам через час. Постарайтесь незаметно выйти из дома. Мы будем ждать вас у выхода со двора.

— Кто это мы? — недоверчиво спросил Резо.

— Я и наш друг. Вам опасно оставаться в этом доме. Вы меня понимаете?

— Все понимаю. Так вы тоже приедете?

— Конечно, приеду. Мы вдвоем приедем. Когда будем у вашего дома, снизу позвоним. У нашего друга есть свой мобильный телефон. Это будет минут через сорок, через час, в крайнем случае. Вы все поняли?

— Я буду ждать вашего звонка. — Резо отключился.

В комнату осторожно постучали. Это была Вера. Услышав его голос, она вошла в комнату.

— Как у вас дела? — спросила она.

— Ничего. Уже лучше. Я, наверно, скоро смогу уйти, — сказал Резо с облегчением.

— И я не куплю вам утром костюма, — закончила за него хозяйка квартиры.

— Да, — улыбнулся Резо, — не купите.

— Значит, буду ждать, когда вы придете ко мне в третий раз, — высказала предположение Вера.

Резо рассмеялся. Ночью все казалось совсем другим. Более теплым и человечным. И даже дневные страхи отступали, будто ночью убийцы не могли ворваться в этот дом.

— Очень надеюсь, что третьего раза не будет, — вздохнул Резо. Он вдруг подумал, что сидит в присутствии женщины, и вскочил со стула.

— Сидите, — махнула она рукой, — вы ведь устали.

— Ничего. Главное — уйти отсюда, — сказал он, думая о своем.

— Вы так боитесь? — спросила она.

— Что? Нет. Я боюсь за вас. Я боюсь, что они смогут вычислить, где я нахожусь, и ворвутся сюда. И я не смогу вас защитить.

— Они не придут, — уверенно сказала Вера. — Я чувствую.

— Дай-то Бог, — вздохнул Резо. — Мне кажется, что я больше всего боюсь во второй раз оказаться трусом. Боюсь этого даже больше, чем собственной смерти.

Она сделала шаг к нему. Посмотрела ему в глаза.

— Вы так переживаете?

— Да, — честно признался Резо. — Я не имел права оставаться и смотреть, как их убивают. Не имел права. Конечно, я понимал, что от моего геройства никакого толка не будет. Понимал, что меня убьют сразу же, как и Никиту. Но я должен был выйти из этого убежища до того, как в квартире появилась Надя. Я обязан был сделать так, чтобы она не вошла в квартиру. Если бы меня убили, я бы не чувствовал себя подлецом.

— Не нужно так говорить, — возразила она. Он взял ее руку. Бережно поднес к губам, поцеловал.

— Спасибо вам за все, Вера, — сказал Резо дрогнувшим голосом. — Вы мне не просто помогли. Вы спасли мне жизнь.

— Когда вы пришли ко мне вчера, я думала, что вы — как другие… Я даже оставила у себя рядом с кроватью нож, чтобы от вас защищаться. На всякий случай, — призналась Вера, смутившись, — смешно…

— А ведь в смерти Никиты я тоже отчасти виноват…

— Вы не виноваты, — твердо сказала она, — не думайте об этом.

— Не могу. Мне кажется, что я должен был сам открыть дверь. А теперь они в морге, а я здесь.

— Когда у вас будет все в порядке, вы мне позвоните, — просто сказала Вера. — Надеюсь, что вы все-таки выберетесь из этой ситуации.

— Я тоже надеюсь, — пробормотал Резо.

Когда минут через сорок позвонил Чупиков, он был уже готов покинуть квартиру. Он ушел, взяв оружие и мобильный телефон адвоката Чупикова.

Прежде чем выйти из подъезда, он прислушался. Начался дождь, и мягкий шум даже успокаивал нервы. Он решился и резко открыл дверь. Все было спокойно. Сделал шаг, второй, третий. Дверь за ним захлопнулась, словно отрезая путь к отступлению. Он достал оружие. Руки дрожали. Но во дворе никого не было. Резо вздохнул и двинулся вперед, каждую секунду ожидая выстрелов. Но пока все было спокойно. Он пересек двор, вышел на улицу, осмотрелся. Вот и машина. Это был голубой «жигуленок». «Десятка». Чупиков так и сказал, что будут «Жигули» десятой модели. Дождь мешал рассмотреть, кто сидит в салоне.

Он подошел ближе, сжимая оружие в руках. Так и есть. За рулем сидел Чупиков, рядом — Демидов. Резо убрал пистолет и уже смело шагнул к машине.

— Добрый вечер, — сказал он, усаживаясь на заднем сиденье.

— Скорее — доброе утро, — заметил Чупиков. — Напрасно вы вышли во двор с оружием в руках. Вас могли увидеть.

— Я боялся… — признался Резо.

Автомобиль мягко отъехал от дома. Демидов повернулся к Резо. На лбу подполковника был виден свежий шрам, словно тот недавно с кем-то подрался.

— Ну, здравствуй, — сказал Демидов. — Мы, кажется, не виделись целых два дня. Надеюсь, что от меня не станешь бегать?

— Не стану, — выдохнул Резо, — некуда больше бегать.

— Знаешь уже, что со мной случилось? — спросил Демидов.

— Вас хотели убить?

— Скорее уж заставить замолчать. Ранили моего офицера. Слава Богу, остался жив, отправили в больницу… А теперь расскажи мне, почему ты сбежал и что с тобой дальше случилось. Только по порядку, ничего не пропускай, чтобы я все понял.

После того как на их машину налетел грузовик, Демидов несколько часов выяснял, откуда взялась эта машина и кто сидел за рулем. Довольно быстро выяснилось, что грузовик угнан с какой-то базы. Зиновьева отправили в больницу в бессознательном состоянии, но врачи гарантировали, что у парня есть верные шансы остаться в живых. Сам Демидов вернулся на работу и занялся розысками исчезнувшего водителя грузовика. И тут ему позвонил Чупиков.

Узнав о том, что случилось с подполковником, Чупиков решил, что обязан приехать в управление и встретиться со своим бывшим коллегой. Он понимал, что люди, организовавшие покушение на подполковника милиции, вполне могли установить и прослушивание телефонов в управлении. Именно поэтому, приехав туда ночью, он настоял на разговоре с Демидовым, но предварительно вывел его в коридор, чтобы их не могли подслушать. Рассказ Чупикова поразил подполковника. Он уже был убежден, что никогда не сможет найти этого грузина и узнать его тайну. Сообщение адвоката заставило его бросить все дела и выехать вместе с ним на встречу с самим беглецом.

Рассказ Резо он слушал с большим вниманием, только время от времени стискивал челюсти так, что желваки вздувались под кожей, а ссадина на лбу вспыхивала багровой полосой.

Когда Резо закончил свой рассказ, Демидов тяжело повернулся к нему всем телом.

— Я примерно это и предполагал. Кто-то в ФСБ решил, что ты слишком много знаешь. Я не думаю, что они все там повязаны. Иначе тебя убили бы сразу, как только вы выехали из управления. Значит, они еще используют уголовников. У офицера ФСБ вряд ли могла быть такая «солнечная» наколка, как у твоего Бурого. Сейчас я вернусь в управление и постараюсь проверить, кто такой Бурый. А вы поедете на дачу к тестю Евгения Алексеевича. И будете меня там ждать. У Чупикова есть оружие. Насколько я понял, ты тоже вооружен. Значит, если кто-нибудь полезет, сумеете дать отпор. Но лучше до этого не доводить. Звонить мне только по мобильному телефону. А еще лучше не звонить вообще. Я постараюсь все выяснить и сам сообщить вам. Только будьте очень осторожны. Мы с вами, похоже, вляпались в такую историю, после который либо дают ордена, либо делают контрольные выстрелы в голову. И боюсь, что большинство наших знакомых склонны принять именно второй вариант.

— Может, тебе лучше не возвращаться в управление? — спросил Чупиков. — Они могут повторить нападение. Чтоб ты уже не смог ничего выяснить.

— Ночью они не станут ничего предпринимать, — возразил Демидов, — они не знают, что состоялась моя встреча с Гочиашвили. Как только я узнаю что-то о Буром, я тут же постараюсь к вам приехать.

— Насчет Рожко и Брылина я все узнал, — сказал Чупиков. — Звонил Петру, ты его помнишь, раньше у нас работал?

— Конечно, помню. И что он тебе сказал?

— Они сотрудники секретариата. Там есть специальное подразделение по типу нашего отдела собственной безопасности. Больше ничего сообщить не может.

— И так достаточно много. Значит, Брылин и Рожко знают друг друга. Кстати, Брылин был в засаде в доме у Гочиашвили. Вчера я видел его именно там. Он и забирал Резо от нас.

— А Рожко приезжал к тебе, — напомнил Чупиков, — и заодно проверял всех знакомых Гочиашвили, в том числе и Веру.

— Это они, — согласно кивнул подполковник, — все сходится.

— Тем хуже для нас, — сказал Чупиков, — я не понимаю, зачем тебе проверять информацию по этому уголовнику? Если даже все подтвердится, какая разница? Главное, что офицеры ФСБ замешаны в чем-то недостойном.

— Как я смогу это доказать? Подать рапорт о своих подозрениях? Тогда меня спросят, откуда я знаю? А я объясню, что сбежавший от сотрудников ФСБ подозреваемый Гочиашвили тайно встречался со мной. Ты знаешь, куда меня пошлют? Тем более сейчас, когда в Москве началась повальная кампания против кавказцев? Мне никто не поверит. А если я найду уголовника, который был в связи с сотрудниками ФСБ, тогда у меня появится шанс убедить свое начальство, что все не так просто, как кажется.

— Но почему они решили убрать вас именно сейчас? — настаивал Чупиков. — Вспомни, что случилось с тобой вчера. И, может быть, именно из-за того, что ты видел Брылина.

— Кроме меня, его видели еще несколько наших офицеров. Что здесь особенного, если на квартире сбежавшего подозреваемого установлена засада?

— Тогда почему именно вчера, — настаивал Чупиков, — ты уточнял насчет паспортов?

— Я идиот, — сказал Демидов. — Как я мог об этом забыть! Но я не связывал все это воедино. Вчера вечером мы послали запрос в УВИР, пытаясь узнать, какое именно письмо им отправляла туристическая фирма Резо Гочиашвили.

— Тогда точно, причина в этих паспортах, — подвел неутешительный итог Чупиков. — Сначала из-за них хотели убрать случайно проникших в их тайну руководителей туристической фирмы. А теперь и тебя, который докопался до всех этих подробностей.

— Так куда они собирались ехать? — спросил Демидов у Резо.

— В Швейцарию, в Цюрих. Четыре человека. Нас насторожило, что они из разных организаций, но паспорта у всех одной серии и с последовательно идущими номерами. Как бывает, когда получают паспорта в одной организации. Обычно раньше так выписывали паспорта сотрудники организаций, отправляющих своих людей в служебные командировки.

— Паспорта, паспорта… — повторил Демидов. — А когда они должны были вылетать?

— Наша группа в понедельник утром. Самолеты ходят три раза в неделю. Понедельник, среда, пятница.

— Номера ты помнишь?

— Нет, не помню.

— А фамилии? Хотя бы одну-две?

— Кажется, фамилия одного была Семенов или Симаков. Нет, точно не помню.

— Вы отправили письмо и больше ничего не слышали об этих людях? Верно?

— Да, все правильно. Мы только хотели проверить. Зачем нам неприятности со швейцарским посольством? Туристической фирме важно иметь хорошие отношения с консульскими службами тех стран, куда мы отправляем своих клиентов. Если начинаются неприятности, то у нас сразу возникают проблемы с получением виз.

— Завтра утром я уточню, куда делось ваше письмо, — продолжал подполковник, — и завтра приеду к вам на дачу, чтобы мы наметили конкретный план действий. На звонки обычного телефона не отвечайте. А машину загони в гараж, Женя, чтобы никто не знал, что вы в доме. Предупреди близких, оставшихся в городе, что ты уезжаешь на дачу, пусть тебя не ищут.

Чупиков развернул автомобиль в сторону управления.

— Я не совсем понял, куда ты уходил сегодня утром, — решил вдруг уточнить подполковник. — Ты ведь, кажется, выходил из дома?

— Да, выходил. — Резо не хотелось говорить на эту тему.

— Давай договоримся так, — посуровел лицом подполковник, — если ты начнешь что-то скрывать, темнить, нам лучше ничего не предпринимать. Твои тайны помешают эффективной работе.

— Я ничего не скрываю. Я пошел к своим знакомым грузинам.

— Прекрасно. Этого ты нам не говорил. Что там произошло?

— Мне отказали, — нехотя признался Резо, — дали деньги. Большую сумму. Узнали для меня телефон адвоката. Но сказали, что не могут помочь.

— Почему?

— Я не могу говорить. Это не только моя тайна.

— Тайны бывают в книгах. У нас трупы, — зло заметил обернувшийся подполковник. — Почему они тебе отказали?

— Их предупредили, — нехотя сознался резо, — собрали по городу всех самых авторитетных грузин и предупредили, чтобы они не вздумали мне помогать.

— Вот это уже совсем плохо, — задумчиво сказал Демидов. — Значит, работают на высоком уровне. Это вам не Брылин с Рожко. Это совсем другой уровень, совсем другие люди.

— Хочешь отказаться? — спросил Чупиков. — Может, нам просто помочь ему уехать в Грузию и забыть обо всем?

Что-то в голосе друга не понравилось Демидову. Он хмуро взглянул на него.

— Ты сколько лет меня знаешь? — зло спросил подполковник.

— Ладно, — улыбнулся Чупиков, — я просто предложил. Считай, что я этого никогда не говорил.

— Вы думаете, у нас что-нибудь получится? — упавшим голосом спросил Резо.

— Обязательно получится, — заверил его Чупиков. — Раз сам подполковник Демидов взялся за это дело. Хотя, честно говоря, у нас пока так мало шансов, что я не удивлюсь, если сработает второй вариант.

— Какой второй вариант? — не понял Резо.

— Когда прозвучат контрольные выстрелы, — очень серьезно ответил Чупиков и прибавил скорость.

Рассказ двенадцатый

Я не поверил самому себе, когда услышал ее голос. Это была Алена. Неужели всю ночь она просидела у моей постели? Всю ночь? Я обернулся к ней.

— Ты была здесь? — спросил я ее своим чужим голосом.

— У тебя изменился голос, — сказала она, — и ты сам изменился. Сильно изменился.

— Разве можно измениться за одну ночь? — удивлённо спросил я и снова взглянул на себя в зеркало. — Кажется, ты права, — признался я, — никогда бы не поверил, что могу так измениться.

У меня поседели и будто встали дыбом волосы. Глаза стали уже, щеки отвисли вниз, нос заострился. Я другой человек. Всего за одну ночь.

— Как ты здесь оказалась? — спросил я, все еще ничего не понимая.

— Я позвонила ночью, чтобы предупредить тебя насчет оформленных документов. Но мне сказали, что тебе плохо и у тебя врачи. Они спросили, кто говорит, и я сказала, что бывшая жена. Тогда они мне все рассказали, и я решила сюда приехать. Тебе было очень плохо. Ты что-то кричал, плакал, дергался. Рядом находились врачи, которые успели к моему приходу сделать тебе успокаивающие инъекции. Я позвонила Андрею и сказала, чтобы он побыл с детьми. А сама осталась с тобой.

Она говорила это таким тоном, словно уже много раз так делала. Я вспомнил, что она никогда раньше не была в моей квартире. Вспомнил, что в комнате у меня висит большая фотография, где я снят вместе с Игорем. Раньше на карточке нас было трое, но я отдал ее фотографу, чтобы он заретушировал Алену. Во-первых, сразу после развода я не хотел даже слышать о ней. А во-вторых, ко мне иногда приходили посторонние женщины, и мне не хотелось каждый раз объяснять, кто именно изображен на снимке. Представляю, что испытала Алена, когда увидела эту фотографию.

— Ты не спала всю ночь? — спросил я, чтобы скрыть свое смущение.

— Ничего. Со мной ничего не случится. Мне нужно было съездить домой, чтобы Андрей мог отлучиться за билетами. Но его мама согласилась остаться с детьми, пока я сижу с тобой.

— Мне уже лучше, — сказал я, повертев головой. На самом деле в голове у меня стоял тяжелый гул, словно ночью меня били молотом по черепу.

— Тебе нужно лежать — сказала она, — врачи считают, что у тебя был нервный срыв.

— Мне кто-нибудь звонил?

— Нет. Иди ложись.

Я только сейчас вспомнил, что стою в одних трусах. Странно, но я испытал нечто похожее на смущение. Хотя напротив стояла моя бывшая жена, видевшая меня в таком виде не один раз. Наверно, отношения мужчины и женщины — это самое сложное, чему мы учимся всю жизнь. И чему никогда не можем научиться. Мне было стыдно, что я стою перед ней раздетый. И стыдно за фотографию, которая висела на стене, за ее спиной.

— Мне нужно уйти, — упрямо сказал я.

— В таком виде? — ужаснулась Алена. — Ты с ума сошел. Иди ложись, через час приедут врачи. И потом, тебе уже звонили вчера вечером несколько раз с работы. Наверно, позвонят сейчас еще раз.

— Кто звонил? — Я резко выпрямился и чуть не упал. В голове пошел звон.

— Не знаю. Спрашивали, где ты находишься, а я сказала, что тебе плохо. Тебе как раз в это время делали укол.

Значит, уже звонили с работы… Я перевел дыхание. Мне нельзя оставаться дома. Нельзя оставаться здесь. Нужно срочно уходить. Раз меня ждали у моей двери, значит, хотели убрать именно здесь. Виталик попал случайно. При воспоминании о Виталике у меня заныло сердце. Но я дал себе слово держаться. Когда все закончится, тогда и буду плакать. А пока нужно все это выдержать.

Я ухватился двумя руками за дверь ванной.

Медленно вышел. Я не думал, что мне будет так плохо.

— Тебе нужно лечь, — упрямо повторила Алена.

— Нет, — выдохнул я, — мне нужно отсюда уехать. Обязательно, иначе будет поздно. И ты уходи, прямо сейчас уходи.

— Леня, это даже не смешно. В тебя вкатили столько лекарств. Ты не сможешь даже выйти из квартиры.

— Уходи, — попросил я и попытался оторваться от двери. Странно, когда я шел в ванную, все было не так уж плохо. А теперь пол уплывал у меня из-под ног. Я облокотился о стенку, помотал головой. — Алена, тебе нужно уйти, — повторил я. Затем спросил: — Ты все знаешь?

— Знаю. Его убили.

— Деньги пропали, — Простонал я.

— Ничего. Ничего, — сказала она, — не переживай. Мы с Андреем что-нибудь придумаем.

— Ничего не нужно придумывать, — возразил я, тяжело дыша, — я сам. Я все сделаю сам.

— Хватит, — она, видимо, с трудом сдерживалась. Я подумал, что иногда бывал несправедлив к ней. У меня тоже характер не сахар.

— Я найду деньги, — повторил я упрямо и пошел к дивану, опираясь о стенку. С трудом сел на диван. Перед глазами плыли какие-то круги. — Кто мне звонил? Они не назвали себя?

— Нет. Звонили три раза. И каждый раз разные голоса. Два раза сказали, что с работы. Один раз не представились. Потом сотрудники прокуратуры приезжали и спрашивали, где ты был вчера вечером. Я рассказала, что ты был у нас дома. Они позвонили Андрею, все перепроверили. Дежурный милиционер тоже подтвердил, что ты не приходил сюда до того, как убили… — она не стала называть имя Виталика. — До того, как произошло убийство, — поправилась она.

— Значит, они проверяли мое алиби, — понял я, проверяли, мог ли я оказаться здесь в тот самый момент, когда убивали Виталика. Неужели они думали, что я могу застрелить своего друга у дверей собственной квартиры? Впрочем, что бы они ни думали, Алена отвела от меня главную угрозу. Я даже не подумал, что в убийстве Виталика в первую очередь могут подозревать именно меня. Но если они точно знают, где я был в момент убийства, то пока им будет не до меня.

Голова болела, меня начало немного тошнить. Интересно, какие наркотики мне вчера кололи? Или кололи что-нибудь другое? Похоже, убийцы сплоховали. Я вчера ночью был в таком состоянии, что они вполне могли подослать под видом врача своего человека, который вкатил бы мне такое снадобье, что я на всю жизнь остался бы дебилом.

— Алена, почему ты не уходишь? — твердил я свое, как будто во всех моих бедах была виновата именно она. Я взял брюки и, морщась от боли, надел их. Затем потянулся к рубашке. Она оказалась мятой.

— Подожди, я принесу другую, — предложила Алена, выходя в спальню. Через минуту она вернулась со свежей рубашкой. Обычно я сдаю их в стирку знакомой женщине, которая сама забирает и приносит белье. Но откуда Алена знала, где лежат мои рубашки? Наверно, ночью она осмотрела мою квартиру. Видимо, она угадала ход моих мыслей и, протягивая рубашку, смущенно произнесла: — Я искала там свежие простыни, чтобы постелить тебе на диване. У тебя в спальне всегда такой беспорядок?

— Спасибо, — кивнул я, надевая рубашку, оставив без внимания ее шпильку относительно моего холостяцкого порядка. — Алена, ты должна уйти, — повторил я в который раз.

— Ты опять за свое. Не волнуйся, я долго сидеть не буду. Приедет врач, посмотрит тебя, и я сразу же уеду.

— Не подумай, что ты мне мешаешь, — у меня не было сил с ней спорить, — я имел в виду совсем другое. — И вдруг стал рассказывать. Очень тихо, не повышая голоса: — Семена Алексеевича убили из-за меня. Я узнал одну тайну и рассказал ему обо всем. Его убили, а я не смог этому помешать. Я его фактически подставил. Сегодня ночью из-за меня убили Виталика. Должны были убрать меня, а застрелили Виталика. Перепутали. Я не успокоюсь, пока не найду убийц. Ты можешь возражать, кричать, даже плакать. Но я все равно оденусь и выйду из квартиры. Я должен найти убийц, и меня никто не остановит.

Я умолк и услышал тишину. Я говорил тихо, так тихо, что было слышно, как тикают мои часы. Значит, для того, чтобы тебя слушали, совсем необязательно кричать. Орать друг на друга, как часто мы это делали с Аленой. Можно говорить очень тихо, но тебя все равно услышат. Алена услышала. Вернее, она поняла, что меня сейчас действительно ничем не остановить.

— Когда ты хочешь уйти? — спросила она.

— Прямо сейчас. — Я сделал новую попытку подняться. Но у меня не было сил даже пошевелиться. С каждой минутой сил не только не прибавлялось, но, наоборот, остатки сил покидали меня. Мне ужасно хотелось спать. Но я понимал, что если засну, то врач, который приедет сюда, может сделать мне такой укол, после которого я уже не встану.

И в этот момент позвонили в дверь.

— Не открывай, — шепотом попросил я Алену, — нельзя открывать.

Она молча кивнула. Тогда я шепотом спросил:

— Где мой пистолет?

Она поднялась и вышла в другую комнату. Как быстро она сумела здесь сориентироваться! Ах, да, она вчера помогала меня раздевать и, очевидно, убрала мой пистолет. Через несколько секунд Алена вынесла мне оружие. Я взял его, голова все еще кружилась. С оружием в руках я чувствовал себя гораздо увереннее. По крайней мере хотя бы одного из этих подонков я сумею пристрелить.

В дверь опять позвонили. На этот раз более настойчиво. Хорошо, что у меня большой холл.

— Перенеси стул к дверям, — попросил я, собрав все свои силы, — помоги мне туда пересесть. А потом открой дверь и отойди.

— У тебя же ничего не выйдет, — простонала Алена.

— Поставь стул, — сказал я очень тихо. И тут раздался третий звонок, еще более настойчивый. Алена поняла, что со мной лучше не спорить. Взяла стул, перенесла его в холл. Потом помогла мне подняться и пройти к стулу. Я проверил оружие, поднял обеими руками пистолет и кивнул Алене:

— Открой дверь и сразу отходи. Только сразу, иначе мы погибнем.

Она уже не спорила. Смотрела на меня с ужасом и не спорила, понимая, что я уже все решил. Если эти подонки думают, что третий труп получат запросто, то ошибаются. Я готов был перестрелять всех. Всех убийц, которые решили этим утром исправить свою вчерашнюю ошибку. Пусть потом меня судят. Но я постараюсь их убедить, как это больно — умирать.

— Открывай, — сказал я свистящим шепотом, чувствуя, что собрал все силы. Пистолет не дрожал в руках.

Алена подошла к двери, резко щелкнула замком. И тут же шагнула назад, с ужасом глядя на меня. Я поднял пистолет. И дверь открылась…

Эпизод двадцатый

Они приехали на дачу в седьмом часу утра. Резо клонило ко сну, и он с удовольствием принял предложение Чупикова устроиться на диване. Отказавшись от завтрака, он лег и проснулся только тогда, когда солнце уже било в лицо. Резо поднял голову, огляделся по сторонам. Из кухни доносились приглушенные мужские голоса. Он бросился к пиджаку. Пистолет на месте. Это его несколько успокоило. Судя по солнцу, был полдень. Резо быстро оделся, проверил еще раз оружие и вышел из комнаты.

Дача была небольшая — всего две комнаты и кухня. Правда, обустроена основательно, в доме имелся даже камин, собственноручно сложенный тестем Чупикова, хозяином этой дачи. Дом был построен из красного кирпича и со стороны выглядел весьма респектабельно, почти как новые дачи владельцев соседних участков, сооружающих свои виллы в несколько этажей.

Резо заглянул на кухню — рядом с Чупиковым сидел подполковник Демидов. Они пили чай, о чем-то вполголоса переговаривались. Судя по их напряженным лицам, разговор был нелегкий.

— Добрый день. — Резо поздоровался и прошел к столу.

— Здорово, — буркнул Демидов, не поднимая головы.

— Садись, — Чупиков показал на свободный стул. — Чай пить будешь?

— Буду. Что случилось?

— Пока ничего. Но дела у нас не очень хорошие, — признался Чупиков. — Да ты садись, садись. Нам еще о многом нужно потолковать.

Резо ошеломленно опустился на стул. Ему казалось, что подполковник сумеет добраться до истины. В нем все еще жила какая-то наивная вера в милицию.

— В общем, я проверил все твои показания, — начал Демидов, — оба офицера ФСБ, которых мы знаем, — и Рожко, и Брылин, действительно работают вместе, в одном подразделении. Насчет уголовника Бурого я тоже узнал. Был дважды осужден, отбыл в общей сложности девять лет в колониях усиленного режима. Но дело в том, что его использовали наши офицеры для оперативной работы в колониях. А это значит, что у него есть собственные связи с сотрудниками МВД и, возможно, с ФСБ.

— Я не понимаю, — удивился Резо, — какая оперативная работа в колониях? О чем вы говорите?

— Он был агентом-оперативником, — объяснил Чупиков. — Его использовали как агента в колониях.

— Он стучал на товарищей, — понял Резо.

— Мы так не говорим, — улыбнулся Демидов, — он помогал нашим офицерам. А для нас все наши агенты — это помощники.

— Так он был вашим помощником, — хмуро уточнил Резо.

— Не только нашим. Судя по всему, потом его досье изъяли и он работал на КГБ. Вернее, мог работать, этого мне точно установить не удалось. Но он, конечно, был связан с Рожко и Брылиным, это точно.

— Теперь вы мне поверили?

— Я в таких случаях верю только фактам. Я проверил и убедился, что у тебя действительно были посторонние. Одна из жительниц соседнего дома увидела, как к твоему дому подъезжали две машины. Поэтому я уже тогда понял, что ты говорил правду. А теперь скажу тебе другую новость. Нет вашего письма в УВИРе. Нигде нет. Не зарегистрировано. Понимаешь теперь, почему вас хотели убрать?

— Как нет письма? — подскочил Резо. — Я лично его подписывал. И указал все номера паспортов.

— Его нет, — твердо сказал Демидов. — И значит, мы на верном пути. Именно из-за этого письма вас пытались убрать и именно из-за моего любопытства затем решили убрать и меня. Ты понимаешь, Резо, что получается. Если кто-то решил убрать подполковника милиции только за то, что он узнавал насчет письма туристической фирмы в УВИР, то получается, что это письмо и номера этих паспортов дороже не только жизней граждан, но и жизней офицеров милиции. А это уже не фунт изюма. Там идут на все, чтобы заставить нас замолчать, чтобы никто не узнал тайны этих паспортов. Ты не помнишь все же их номеров?

— Нет, — твердо сказал Резо. — И в жизни не вспомню. Столько дней прошло. Я даже серию вспомнить не смогу.

— А фамилии?

— Одного помню, я же говорил. Остальных нет.

— Фамилии могли изменить, — вставил Чупиков. — Люди эти наверняка поменяют документы и фамилии.

— Уж это факт, — согласился подполковник. — И когда вы должны были посылать людей в Швейцарию?

— Кажется, в понедельник. Рейс на Цюрих. Туда самолет летает только три раза в неделю.

— По вторникам нет самолетов, — многозначительно сказал Чупиков, глядя на Демидова. Тот кивнул.

— Можно проверить всех, кто вылетает в Цюрих, — продолжал подполковник, но у них теперь наверняка будут разные паспорта. Разные паспорта на чужие фамилии. Как мы вычислим этих четверых?

— С одной фирмы, — неожиданно сказал Резо, — они должны вылететь как туристы, представленные одной туристической компанией.

— Черт возьми! — стукнул кулаком по столу Демидов. — Ты прав. Можно проверить по спискам. Какая фирма брала билеты и для кого. И какие туристические группы вылетают в Швейцарию в этот понедельник.

— А если в группе двадцать человек, — спросил Чупиков, — как быть?

— Обычно туда ездят семьи с детьми, — вставил Резо. — Молодых одиноких мужчин почти не бывает. Можно проверить всех одиноких молодых мужчин, и обязательно попадут из той четверки. Если они, конечно, полетят именно в понедельник.

— Полетят, — кивнул Демидов. — Раз они так прикрывают эту четверку, значит, точно полетят. Хотел бы я знать, что у них за задание такое, если их хозяева готовы убрать стольких людей, чтобы обеспечить секретность поездки.

— Нужно найти Бурого, — напомнил Чупиков.

— Где его сейчас найдешь? — нахмурился подполковник. — По прежним адресам не живет. Связи оборваны. Последние данные о нем датированы девяносто вторым годом. После этого — ничего. Как будто вообще такого человека не существует. Где его теперь найдем? Еще хорошо, если наш горячий южный гость не кокнул его, когда бил наручниками по голове.

— Я его не убил, — убежденно сказал Резо, — он был жив.

— Нужно что-то делать. До понедельника осталось не так много дней. Если не успеем, они улетят, — заметил Чупиков.

— Я уже дал задание искать Бурого. Мне трудно было уйти с работы. У нас вовсю проводят расследование ночного инцидента, проверяют, не были ли мы пьяными. Зиновьев в себя пришел, его тоже проверили. Хорошо, что парень спортсмен, он вообще спиртного не переносит. А если бы выпили во время ужина, нас бы еще обвинили и в этой автомобильной аварии.

— Совсем плохо, — вздохнул Резо, — получается, что мы их остановить никак не можем.

— Можем! — зло сказал Демидов. — Еще как можем. Все равно дознаюсь, кто сбил нашу машину. И кто твоего напарника убил. Почему они так готовят эту четверку? Не я буду — докопаюсь.

— Нужно зацепиться за известное звено для начала, — предложил Чупиков. — Ты ведь говорил, что на квартире у Резо сохраняется засада?

— Ну да. Четверо сотрудников ФСБ вместе с Брылиным. А при чем тут засада? — не понял подполковник.

— Они сидят там уже два дня, — объяснил Чупиков, — и наверняка засаду не снимут до следующего понедельника. Найди двух-трех толковых ребят и устрой собственную засаду.

— На офицеров ФСБ? — вздохнул Демидов. — Ты знаешь, что бывает за такие вещи? В лучшем случае меня выгонят из органов. Возьмешь к себе курьером?

— Я тебе серьезно говорю, — не унимался Чупиков. — Нужно взять двух-трех лучших твоих офицеров и установить наблюдение за людьми, сидящими в засаде. Они ведь выходят из дома, наверняка закупают продукты, меняются посменно. Нужно выяснить также, кто именно направил засаду на квартиру Резо. Кто стоит за этими людьми. Если Брылин лично сидит в засаде, значит, людей у них не так много. Если Бурый приехал за Резо вместе с Рожко, а потом Рожко сам проверял все квартиры, следовательно, не так много посвященных в эту тайну. Человек десять-двадцать, не больше, раз они хотят сохранить секретность.

— Я всегда думал, что тебе следовало остаться в уголовном розыске, — отозвался Демидов. — Знаешь, мне кажется, ты прав. И хотя это самая большая авантюра в моей жизни, которую я могу себе позволить, но я думаю, что в нашем управлении я смогу найти несколько порядочных офицеров, умеющих хранить тайны.

— А я готов им помочь, — предложил Чупиков, — вспомню старые навыки и помогу твоим ребятам. Резо пусть пока поживет на даче. Тесть у меня сейчас болеет, и я предупрежу хозяев, чтобы несколько дней здесь не появлялись.

— Это не так просто, — задумчиво сказал Демидов. — Дело не в том, что у меня нет хороших офицеров. Дело в том, что я могу подставить своих ребят. Если выяснится, что офицеры уголовного розыска следили за офицерами ФСБ, все ребятки тут же вылетят с работы. А у них семьи, дети.

— А если нанять частное агентство на два-три дня? — предложил Резо. — И не говорить им, кто именно сидит в моем доме.

— Интересная мысль, — кивнул Чупиков. — Только откуда такие деньги? Частное агентство возьмет за три дня работы тысяч пять-шесть, не меньше.

— Вот здесь десять тысяч, — Резо достал из кармана пачку денег. — Найдите людей и отдайте им деньги. Если это поможет, то отдайте все деньги.

— Вот тебе и решение проблемы, — сказал Чупиков, — в конце концов необязательно, чтобы ты сам вмешивался в это дело. Я адвокат подозреваемого Резо Гочиашвили. И он заплатил мне деньги, чтобы я выяснил, кто там находится в его квартире. По-моему, все логично.

— Так нельзя, — возразил Демидов, — тогда выходит, что я ваш сообщник. Это незаконно.

— А убивать людей законно? — вскочил с места Резо. — Где есть такие законы, что из-за номеров паспортов можно столько людей убивать? Где эти законы?

— Ты не горячись, — посоветовал Чупиков, потянув его за руку, — и не нужно кричать. А то еще кто-то из соседей услышит. Сядь и успокойся.

— Не могу больше, — простонал Резо. — Из-за меня Никита погиб, женщина погибла. А я здесь прячусь, как крыса. Не могу я так жить. Возьму пистолет, вернусь к себе домой и всех перестреляю.

— В лучшем случае тебе разрешат только вытащить оружие, — строго сказал Чупиков, — чтобы у них был факт — твое нападение. А потом они тебя расстреляют. Один против четверых — ты ничего не сделаешь. Кончай бузить, сядь и послушай.

Резо, тяжело вздохнув, не стал больше спорить, опустился на стул. Демидов сочувственно взглянул на него. Потом перевел взгляд на Чупикова.

— Ты думаешь, у нас что-нибудь получится?

— Давай попытаемся. Если они с кем-то свяжутся, мы сможем узнать, на кого конкретно они работают. Частное агентство — это совсем неплохая идея. Тем более если есть деньги. Я не хочу верить, что вся наша контрразведка повязана с этими убийцами. Не хочу и не могу.

— А если повязана? — вдруг тихо спросил Демидов. — Ты ведь сам знаешь, как это бывает. Если бы все сводилось к Бурому, мы бы с тобой не сидели на даче. Кто-то предупредил всех авторитетных грузин в городе. Кто-то изъял письмо из УВИРа. Кто-то принял решение о нашей ликвидации. Ты думаешь, это могли сделать на уровне Бурого? Или на уровне Брылина?

— Хватит об этом думать, — посоветовал Чупиков. — Иначе нам с тобой просто нечего делать. Отвезем сейчас Резо в ФСБ, сдадим под расписку — и по домам. Только учти: они на этом все равно не остановятся. Раз решили тебя убрать, значит, уберут. Ты для них теперь нежелательный свидетель. Один раз не получилось, получится во второй.

— Пугаешь, Женя? — прохрипел Демидов.

— Зачем? Ты у нас не пугливый, тебя не испугаешь. Просто не хочу, чтобы нас с тобой передавили, как цыплят. Я ведь теперь тоже нежелательный свидетель.

— Ладно, поговорили. — Демидов поднялся. Резо смотрел на него, все еще не зная, что именно решил подполковник. Тот передернул плечами, сказал: — Резо остается на даче. Связь через мобильный телефон Чупикова. Я больше здесь появляться не буду. Ты, Женя, поедешь в город и будешь нашим связным. Я скажу, в какое частное агентство обратиться. Может, у нас действительно что-нибудь получится. Я знаю одно агентство, где работают очень крепкие ребята.

Чупиков подмигнул Резо, и тот понял, что у него наконец появился реальный шанс на спасение. Реальный шанс.

Рассказ тринадцатый

Дверь открылась. Я был готов ко всему. В этот момент — даже к смерти. Но то, что я увидел, ошеломило меня. Я опустил пистолет и в растерянности произнес:

— Вы?..

На пороге стоял Провеленгиос. Та самая гнида, которая так быстро сдала мою квартиру. Я убрал пистолет, вспомнив, что передо мной — двоюродный брат Виталика. Интересно, зачем он пожаловал ко мне?

— Извините, — сказал Провеленгиос, по-прежнему стоя у порога. — Разрешите войти?

— Входите. — Я почему-то развеселился. Ждал убийцу, а пришел мошенник.

Он вошел. Осторожно закрыл за собой дверь. Увидел стоявшую справа от него Алену и вздрогнул, видимо, от неожиданности.

— Идите в комнату, — сказал я, пытаясь подняться; в голове уже не так сильно шумело.

Алена подошла ко мне и помогла подняться. Мы вместе прошли в комнату, где уже находился Провеленгиос.

— Садитесь. — Я указал ему на кресло, а сам плюхнулся на диван. Именно плюхнулся, а не сел.

— Вы меня извините, — заговорил гость, усевшись на стул, а не в кресло, хотя оно стояло гораздо ближе ко мне. — Вы, наверное, уже слышали, что вчера произошло. Такое несчастье… — Честное слово, у него на глазах даже слезы появились.

— Мы не думали, что такое может случиться, — продолжал он. — Ночью нам позвонили… Я сразу поехал в морг. Какой ужас… Мне сказали, что вы вчера потеряли сознание. Я представил, каким ударом оказалась для вас смерть моего двоюродного брата. Какое несчастье… Такой молодой, такой талантливый…

Даже Алена всхлипнула, настолько на нее подействовала речь этого подлеца. Я сидел, стиснув зубы. Любое напоминание о Виталике являлось напоминанием о моей ошибке. Я обязан был помнить, что за мной следили. И должен был предотвратить несчастье. Моя ошибка стоила Виталику жизни.

— Мы вчера так хорошо обо всем договорились, — разглагольствовал Провеленгиос. — Мне казалось, все будет в порядке. Виталик даже пообещал, что поможет вам собрать вещи…

Я насторожился. К чему клонит этот стервятник?

— Для меня его смерть оказалась ужасным ударом. — Провеленгиос снова прослезился, вытащил платок. Высморкавшись, тихо проговорил: — Надеюсь, все наши договоренности остаются в силе.

Ах, вот оно что… Я невольно усмехнулся. Этого мерзавца не трогала смерть Виталика, плевал он на наши чувства. Главное для него — деньги, которые он уже заплатил, и договор, который мы уже подписали.

— Я на всякий случай принес вам ключи. — Провеленгиос достал из кармана ключи. — Это от той квартиры, которую сняли со следующей недели. Раз Виталика нет, я вполне могу его заменить. И гoтoв за свои деньги помочь вам найти людей и переехать на новую квартиру.

— О чем он говорит? — не выдержала Алена. — На какую квартиру? Куда переехать?

— Он говорит о моей квартире, — пояснил я. — Вчера я заключил договор о сдаче моей квартиры на три года. Кроме денег, согласно договору я должен получить однокомнатную, чтобы жить там эти три года.

— Ты сделал это ради нас? — Голос Алены дрогнул.

— Неважно. — Я вздохнул. — Сделал… ради Игоря.

Я старался не смотреть на Алену. Мне было немного стыдно, что все так получилось. Похоже, я слишком явно продемонстрировал свою несостоятельность, лишился денег и подставил друга. Я судил обо всем чисто по-мужски. А у Алены, разумеется, женская логика, в которой нет места рационализму. Для женщины важен сам факт — ей хотят сделать приятное. Если вы не можете купить миллион роз и покупаете только три розы на последние деньги, женщина оценит это. В глазах Алены я был почти героем. Хотя сам чувствовал себя подлецом.

— Видите ли, — вкрадчивым голосом продолжал Провеленгиос, — договор нельзя пересмотреть. Уже выплачены деньги, проставлены сроки. Говорят, что рядом с убитым ничего не нашли. Но уверяю вас, я передал ему все деньги. Он даже дал мне расписку, прежде чем отправиться к вам.

— Вы взяли у него расписку? — удивился я.

— Конечно, взял, — в свою очередь, удивился гость. — Я всегда беру расписки. Деньги любят счет.

— Он потребовал расписку у своего двоюродного брата, — пояснил я Алене.

Нужно было видеть, с каким презрением она посмотрела на этого мерзавца.

— Что вам нужно? — спросил я, чтобы прекратить этот бесполезный разговор.

— Но деньги исчезли, — сказал Провеленгиос, облизав губы. — Впрочем, это нас уже не касается. Если договор заключен, его нельзя нарушить.

И только тут я понял все. Понял, почему он пришел ко мне. Почему так долго говорил о смерти Виталика и даже поехал ночью в морг; Он думал только о договоре, только о деньгах. И пришел ко мне, чтобы узнать, когда я съеду с квартиры. Пришел подтвердить незыблемость договора.

Почему так случается в жизни? Ведь Провеленгиос не только двоюродный брат Виталика, он еще и потомок тех греков, которые погибали у Фермопил, предпочитая смерть позору отступления. А один из тех древних героев пробежал сорок с лишним километров и крикнул: «Радуйтесь, афиняне, мы победили». После чего рухнул замертво. И вот их потомок сидел передо мной, рассуждая о договоре, который нельзя нарушать. Обидно. Обидно, что он родственник моего друга и потомок великого народа. Хотя при чем тут народ? Ведь передо мной сидел конкретный сукин сын. Разве у других народов нет своих сукиных детей?

— Да, — улыбнулся я, — договор — это закон.

— Конечно. — Он не понимал, почему я улыбаюсь. И вдруг спросил: — Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше. Если я буду видеть вас каждый день, то очень быстро поправлюсь. Вы действуете на человека как хорошая пиявка.

— Спасибо. — Он не умел обижаться. — Я просто хотел предупредить, что через шесть дней в квартиру должен вселиться мой клиент. А вы можете переехать в квартиру, которую мы для вас сняли. Там очень неплохо.

— Не сомневаюсь. — Я посмотрел на Алену и улыбнулся. И она улыбнулась мне в ответ. Провеленгиос смутился и попятился к двери.

— Я вам позвоню, я вам позвоню, — пробормотал он.

— Подождите, — остановил я его, вспомнив про деньги. — Вы подвезли его к нашему дому. Или передали ему деньги у него на квартире?

— В машине, — ответил Провеленгиос. — В моей машине. Он взял деньги и расписался. У меня есть его расписка. Если хотите, я вам покажу… — Он полез в карман.

— Не нужно, — отмахнулся я. — Вы должны были передать ему пятьдесят две тысячи, верно?

— Да-да, все правильно. Точно пятьдесят две тысячи. Я ему все отдал. Все до копейки.

— Вы дали ему деньги в каком-нибудь пакете? Может, в конверте? Или он просто сунул в карман пять пачек?

— Нет-нет, в маленькой светло-коричневой сумке. Там как раз помещались все деньги. Я привез ему эту сумочку. Знаете, бывают такие удобные мужские сумочки… Так что все деньги были там. Скажите, а что, деньги… все-таки пропали?

— Пропали, — кивнул я.

— Какой ужас! — Он изменился в лице. Было очевидно: теперь Провеленгиос скорбел по-настоящему — по пропавшим деньгам. — Тем не менее договор был подписан, а все деньги выплачены, — поспешно добавил брат покойного.

Я посмотрел на Алену. Она покачала головой. Провеленгиос понял, что опять сказал что-то не то, и снова попятился к двери.

— До свидания, до свидания. Я вам позвоню, — бормотал он, пытаясь открыть замок. Открыв дверь, почувствовал себя гораздо увереннее и сказал на прощание: — И все-таки подписанный договор — это закон. Не забывайте об этом, Леонид Александрович. Ведь никто не виноват в том, что случилось.

Провеленгиос захлопнул за собой дверь с такой силой, что у меня в ушах зашумело. И я вдруг расхохотался. Очевидно, это было нечто вроде шока, возможно, нервный срыв. Глядя на меня, и Алена рассмеялась. Мы смеялись громко, с надрывом. А потом внезапно воцарилась тишина.

— Какой мерзавец! — сказала она минуту спустя.

— Да, мерзавец, — согласился я. — Хотя в каком-то смысле весьма занятный тип. Абсолютный цинизм в сочетании с его ловкостью даже вызывает уважение.

— Что будешь делать, Леня? — спросила Алена.

— Найду тех, кто убил Виталика, — ответил я не колеблясь. — И Семена Алексеевича. А потом посмотрим.

— Ты не беспокойся, — сказала Алена, — мы постараемся найти деньги. Может, продадим что-нибудь.

А я подумал о деньгах, про которые я рассказал Семену Алексеевичу. Возможно, уже тогда у меня в голове зрел некий план. Или мне просто казалось, что у меня есть какой-то план? В любом случае я твердо знал, что теперь не успокоюсь. Теперь меня уже невозможно было бы остановить. Я знал, куда идти и что делать. Я все знал и поэтому стал очень опасен…

— Леня, — услышал я голос Алены, — как ты выйдешь в таком виде?

— Поедем к вам, — предложил я. — Найди Андрея, пусть сделает мне какой-нибудь укол. Мне нельзя здесь оставаться, следующий гость может оказаться посерьезней Провеленгиоса.

— Одевайся, — сказала Алена. — Давай я тебе помогу. Где твой пиджак? И где у тебя лежат носки? Я не успела их найти.

Когда она принесла носки, я потянулся за ними, но Алена отстранила мою руку.

— Сама, — сказала она. — Ты силы береги, тебе еще нужно до такси дойти, а по дороге всякое может случиться.

Потом она помогла мне надеть кобуру. После чего я отыскал пиджак, собрал документы и взял запасную обойму.

— Только осторожно. — Я взглянул на Алену. — Поймаешь такси и подъедешь к дому. Но не подходи к моей машине. Я вчера поставил ее около будки дежурного.

— Ее уже отогнали во двор. Я дала им ключи.

— Очень хорошо. Не подходи к ней. Даже не смотри на нее. Останови машину, только не первую попавшуюся. Обязательно пропусти первую, поняла?

— Не беспокойся. Я все поняла.

— Мне ждать в подъезде?

— Может, помочь тебе спуститься вниз?

— Дойдем вместе до кабины лифта, — сказал я. — Потом ты поедешь первой, а я подожду, когда ты выйдешь, и тоже вниз.

Все получилось, как мы задумали. Мы вышли из квартиры, и Алена спустилась первой. Я дождался, когда она выйдет из подъезда, и только потом спустился вниз. Алена подъехала на такси через пять минут, помогла мне сесть в машину, и мы поехали к ним домой. По дороге я два раза просил водителя свернуть в другую сторону, чтобы проверить, нет ли за нами слежки. Мне показалось, что слежки не было. Очевидно, убийцы Виталика не ожидали, что я так быстро приду в себя. Когда мы подъехали к нашему старому дому, Алена расплатилась и помогла мне выбраться из машины. Уже в подъезде я вспомнил про фотографию.

— Алена… — сказал я.

— Что? — Мне показалось, она почувствовала, что именно я хочу ей сообщить.

— Ты меня извини.

— За что?

— За фотографию. Я там убрал тебя… Ну, ты понимаешь…

— Правильно сделал. Зачем тебе фотография чужой жены? — сказала она рассудительно. Но голос ее чуть дрогнул. Или мне почудилось?

Эпизод двадцать первый

Чупиков посмотрел на вывеску. Все верно. Частное сыскное агентство «Щит». Он вошел. На проходной сидел молодой человек в легкой спортивной куртке, в джинсах и в кроссовках. Он явно скучал.

— Куда? — спросил охранник.

— Мне нужно видеть вашего директора, — объяснил Чупиков. — У меня к нему важное дело.

— Документы есть?

Чупиков достал свое удостоверение. Парень целую минуту изучал его, при этом шевелил губами. Наконец кивнул и поднял трубку внутреннего телефона.

— К нашему Раулю пришли, — сказал он. — Адвокат пришел. Чупиков Евгений Алексеевич. Сейчас выйдут.

Парень положил трубку.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец появилась девушка в строгом темном костюме.

— Добрый день, — сказала она. — Вы Чупиков?

— Да. Я звонил вашему директору…

— Знаем. Идемте.

Они поднялись по лестнице. Прошли по длинному коридору и вошли в приемную, где сидела еще одна девушка. Она кивнула, и Чупикова провели в просторный кабинет, с панелями из карельской березы.

— Добрый день. — Директор поднялся с кресла. Он был чуть ниже среднего роста, смуглолицый, с жесткими волосами, подстриженными под ежик. Седоватая щеточка усов, резкие морщины, тяжелый подбородок… и внимательный, несколько ироничный взгляд.

Поговаривали, что раньше он работал в немецкой разведке. Точнее, в разведке ГДР. А после развала своей страны переехал к нам и получил убежище и гражданство. После распада уже Советского Союза он основал частное сыскное агентство. Чупиков слышал, что среди сотрудников Рауля — в основном бывшие офицеры элитных подразделений КГБ и МВД. Но первые впечатления были негативными, ему не понравился охранник, сидевший внизу.

— Здравствуйте, — сказал Чупиков, пожимая директору руку.

Тот указал на кресло. Девушка-секретарь внесла две чашки кофе, конфеты, печенье и даже сигареты.

— Я звонил вам.

— Помню, — улыбнулся Рауль. — Какое у вас ко мне дело?

— Мне нужны опытные люди, чтобы проследить за одной квартирой, — ответил Чупиков. — Два или три дня будет достаточно, — добавил он.

— За какой квартирой? Кто там проживает? Где находится?

— Сначала я должен убедиться, что о нашем разговоре никто не узнает.

— Разумеется, никто, — нахмурился Рауль. — У нас работают профессионалы.

— При взгляде на вашего охранника этого не скажешь, — усмехнулся Чупиков.

Рауль улыбнулся. И вдруг поднялся и нажал кнопку пульта дистанционного управления телевизора, стоявшего у него на столе.

— Посмотрите сюда, — сказал он, указывая на экран телевизора.

Чупиков не смог скрыть удивления — оказалось, что его появление в агентстве фиксировалось скрытой камерой. Более того: за ним одновременно следили несколько человек. А не понравившийся ему охранник дождался, когда клиент поднимется наверх, затем изменил выражение лица, достал из кармана очки и принялся читать книгу.

— Вы знаете, что он читает? — спросил Рауль. — Борхеса читает. Он бывший офицер правительственной связи. Когда вы подходите, он превращается в скучающего туповатого малого. Чтобы проверить вашу реакцию. Нам важно знать, с кем мы имеем дело.

— Любопытно, — кивнул Чупиков. — А я думал, что это обычный деревенский увалень. Или недоучившийся студент.

— Это его «образ». На самом деле ему уже двадцать восемь. Просто он молодо выглядит. Это к вопросу о том, какие именно профессионалы у нас работают. Кстати, насколько я знаю, вы ведь раньше работали в милиции?

— Не нужно демонстрировать мне вашу информированность, — улыбнулся Чупиков. — Я все понял и оценил. Вопросов больше нет. Квартира, за которой вам нужно проследить, находится в центре города. — Чупиков дал точный адрес. — По нашим сведениям, в ней находятся несколько человек, которые устроили там засаду. Нужно выяснить, кто они такие, с кем встречаются и чье задание выполняют. Все.

— Сколько их?

— Трое или четверо. Нам важно знать, работают они посменно, или все время дежурят одни и те же люди.

— Посменно? — прищурился Рауль. — Вы хотите сказать, что это могут быть представители официальных структур?

— Да, — нахмурился Чупиков. — Они могут быть кем угодно. Мы хотим узнать, кто они такие и чьи задания выполняют. Но учтите: у вас только два или три дня.

— По-моему, легче зафиксировать их телефоны и определить, с кем они разговаривают, — заметил Рауль.

— Нет, — возразил ему Чупиков, — мы опасаемся, что телефоны уже под контролем и дополнительное подключение к ним может быть обнаружено. Нужны другие методы слежения.

— Мы можем подключиться непосредственно к линии, тогда никакая аппаратура нас не обнаружит. Кроме специальной аппаратуры, которая имеется только у ФСБ.

— Именно поэтому мы не хотим, чтобы вы подключались, — пояснил Чупиков.

Рауль испытующе посмотрел на собеседника. Встал, затем подошел к столу и выключил телевизор. После чего спросил:

— Значит, люди из ФСБ?

— Возможно. Но мы точно не знаем.

— Мне рекомендовали вас как надежного человека, — сказал Рауль. — Неужели мои друзья ошиблись?

— Не думаю. Скорее, именно вы сейчас совершаете ошибку. Мы не можем утверждать, что там одни лишь сотрудники ФСБ. Но подозреваем, что кое-кто из них вошел в контакт с преступными группировками, чтобы сообща устроить засаду на этой квартире. Нужно проверить. Если там все чисто, у нас нет вопросов. Вы получаете свои деньги, и мы расстаемся. Если… не совсем чисто, вы выясняете, что там происходит, и также получаете вознаграждение. Но в любом случае вам не следует предпринимать активные действия. Просто наблюдайте. Этого вполне достаточно.

— Понятно, — кивнул Рауль, снова усаживаясь в кресло. Побарабанив пальцами по столу, сказал: — Наши услуги стоят дорого.

— Знаю, — усмехнулся Чупиков. — Поэтому и выбрали именно вас. Нам сказали, что в вашем агентстве работают настоящие профессионалы.

— Дилетантов не держим, — улыбнулся Рауль.

— Сколько вы просите за ваши услуги?

— За два дня? — спросил Рауль.

— Считайте за три.

— Около восьми тысяч долларов, — ответил Рауль. — Половина вперед — в качестве аванса, который не возвращается ни при каких обстоятельствах. Полный расчет — если мы выполним задание. Разумеется, вы берете на себя все расходы, связанные с выполнением заказа.

— Согласен, — кивнул Чупиков, вынимая из кармана деньги.

— Это мы потом оформим, — улыбнулся Рауль. — Уберите деньги. А теперь подробно объясните мне, что именно вы хотите и с какого числа там находятся эти люди. Кстати, чья это квартира?

Чупиков положил деньги на столик. Затем, пригубив из своей чашки, рассказал о квартире. Сообщил, что там совершено два убийства и что хозяин сбежал, когда его конвоировали из МВД в ФСБ.

Рауль слушал молча, словно раздумывал, стоит ли заниматься столь неприятным делом. Но директор понимал: мастерство его ребят можно проверить по-настоящему только в соперничестве с истинными профессионалами. Поэтому он склонялся к тому, чтобы взяться за это дело. Тем более что клиенты могли щедро заплатить.

Рассказ четырнадцатый

Когда мы с Аленой приехали на нашу старую квартиру, мне уже в кабине лифта стало так плохо, что я прислонился к стенке, хватая ртом воздух. Наверное, мне вкатили слишком уж большую дозу — так можно и в наркомана превратиться.

Я прекрасно понимал: жизнь моя висит на волоске. После того как в кабинете Облонкова, в присутствии заместителя прокурора, у меня рассыпались деньги, они вправе были меня подозревать. К тому же у них имелось и такое «доказательство», как пленка, на которой я разговаривал с погибшим банкиром. И мои нерасчетливые выпады против Облонкова не могли остаться незамеченными. Они и не остались незамеченными. Вот убийца и поджидал меня, чтобы поставить точку в этой запутанной истории. Бедный мой друг помешал им это сделать.

У банкира могли найти какие-нибудь компрометирующие меня документы. Таким образом, смерть Семена Алексеевича можно было связать с нашими именами — моим и Цфасмана., А последовавшее затем устранение обоих — с запоздавшим контрольным ударом моего начальника по заговорщикам. Выгори их план, Виталик остался бы жив, передал бы деньги Алене, и все кончилось бы хорошо…

Мое доброе имя? Да черт с ним! Только вот жаль, не смог бы я распутать все это дело с вывозом денег. А у них все было так просто и так гениально рассчитано. Но вот если я ничего не смогу сделать, то, возможно, еще и пожалею, почему я не оказался на месте Виталика.

Мы поднялись на площадку, подошли к двери, и Алена позвонила. Через минуту раздались шаги. Открыл Игорь. Увидев нас, очень удивился.

— Ты почему встал? — набросилась на него Алена.

— Скучно, — объяснил Игорь. — Все время лежать — скучно. Откуда вы приехали?

— Отцу стало плохо, и он позвонил мне, — сказала Алена.

Игорь кивнул. Мне показалось, он обрадовался моему приходу. В этот момент из комнаты вышла пожилая женщина, мать Андрея. Она оцепенела, увидев нас вдвоем. Да еще Алена держала меня за руку. При виде своей свекрови моя бывшая жена вздрогнула и отпустила мою руку.

Я же от неожиданности рот раскрыл; Свекровь сверлила нас взглядом.

— Мы приехали… домой, мама, — пробормотала Алена. — Я предупреждала Андрея, что буду у Леонида.

— Вижу, — сказала свекровь. — Ты провела там всю ночь? — спросила она с усмешкой.

Алена вспыхнула и уже собралась что-то ответить. Я знал, как Алена умеет отвечать, и мне не хотелось, чтобы она из-за меня рассорилась с матерью мужа.

— Алена пришла ко мне, — проговорил я, — потому что мне было очень плохо. У меня вчера погиб друг. Его убили… вместо меня.

Пожилая женщина пристально смотрела мне в глаза. Говорят, женщины чувствуют, когда мужчины лгут. И очевидно, чувствуют, когда те говорят правду. В конце концов она молча повернулась и ушла в комнату.

— Какого друга у тебя убили? — раздался голос у меня за спиной. Черт возьми, я совсем забыл про Игоря. Я обернулся, но не сумел посмотреть ему в глаза.

— Погиб один мой сослуживец, — пробормотал я.

— Спасибо, — сказала Алена, — ты, кажется, предотвратил серьезный скандал. Понять не могу, почему она меня так ненавидит.

А вот мне все было понятно. Ее сын женился на женщине, у которой уже был ребенок от первого брака. Вряд ли какая-нибудь мать одобрит подобный выбор. Я не говорю уж о том, что ни одна мать не останется равнодушной, если жена сына уедет на ночь к своему первому мужу. Нам еще повезло, что Андрей и его мать были довольно интеллигентными людьми. Другие в таких случаях бьют морду или устраивают немыслимые сцены с привлечением соседей.

Потом мы долго ждали Андрея, и за это время я успел даже немного подружиться с его мамой. Мы сидели на кухне и пили чай, когда приехал Андрей. Голова у меня все еще кружилась, но я чувствовал себя уже гораздо лучше. Андрей — молодец, сразу понял, что произошло, и вкатил мне два укола, после которых мне стало совсем хорошо. Конечно, не настолько хорошо, чтобы принять участие в забеге на длинную дистанцию, но держать в руке оружие я уже мог. И самостоятельно передвигаться — тоже, что в данном случае было самое важное.

— Тебе нужно отлежаться, — предупредил Андрей. — Хотя бы один день.

— Успею, — сказал я, вставая. — Если меня будут спрашивать, скажите, что не знаете, где я. Просто не знаете. Вас никто не тронет. А в воскресенье вы уедете. Первый взнос у вас есть. Остальные деньги я найду.

— Это несерьезно, — попытался удержать меня Андрей.

Он стоял у двери. Алена — у него за спиной. Она обняла Игоря, обняла обеими руками, словно прикрывая от какой-то опасности. Такими я их и запомнил.

— До свидания, — сказал я. И тут Игорь шагнул ко мне.

— Отец, — он смотрел мне в глаза, — будь осторожен.

— Буду, обещаю. — Я наклонился, чтобы поцеловать его. Все к черту, я хотел его поцеловать. Я давно хотел это сделать. Впервые за несколько лет я поцеловал сына. Наклонившись, тихо прошептал: — Держись.

— Я тебя люблю, — прошептал мальчик мне на ухо.

Я поднял голову. Еще секунда — и я разревелся бы, потому что снова находился на грани нервного срыва. Резко выпрямившись, я кивнул на прощание и вышел. Вышел, даже не попрощавшись с Андреем и не поблагодарив Алену.

Через несколько минут я остановил проходившую мимо машину. Я точно знал, куда ехать. Сначала подъехал к прокуратуре и позвонил по мобильному телефону Лобанову. Тот очень удивился моему звонку. Я попросил его выйти, сказав, что мне нужно срочно с ним увидеться.

Мы встретились в небольшом кафе недалеко от прокуратуры. И я ему все рассказал. Рассказал об Игоре, о подслушанном разговоре, рассказал о смерти Семена Алексеевича, о моей беседе с Цфасманом, о конфликте с Облонко-вым. А также об убийстве Виталика и моем нервном срыве. В общем, я рассказал все, что знал. Нужно было видеть, как менялось лицо Лобанова. Нужно было видеть, как он нервничал, слушая мой рассказ.

— Почему вы не доложили обо всем своему начальству, генералу? — спросил он наконец.

— Я написал рапорт. Но вчера ночью очень плохо себя чувствовал. Врачи говорят, что у меня был нервный срыв. Мне сделали несколько успокаивающих уколов. У меня до сих пор голова идет кругом, — признался я. — Мне нужна твоя помощь. Нужно, чтобы ты все рассказал своему прокурору. От Дубова мало толку. Он такой же упрямый кретин, как Облонков. Но ты можешь мне помочь. Расскажи все прокурору, может, он захочет меня принять. Или подаст рапорт Генеральному прокурору.

— Я попытаюсь, — проговорил он задумчиво. — А у вас есть доказательства?

— Нет, — признался я, — у меня нет никаких доказательств. Одни подозрения. Я этой ночью чуть с ума не сошел. Какие еще нужны доказательства? Они убили сначала Семена Алексеевича, а потом моего друга. Хотя у меня только подозрения, но вполне обоснованные подозрения.

— У вас особая служба, — заметил Лобанов. — Прокуратура обычно не вмешивается в ваши дела. Тем более что речь идет о заместителе вашего начальника. Наш прокурор не захочет связываться с таким делом.

— Это я понимаю. Но и ты меня пойми. У меня нет другого выхода. Если ты мне не поможешь, я даже не знаю, что делать. Поверь, я ночью чуть не рехнулся. Я не только друга лишился, но и всех денег.

— Хорошо, — сказал Саша, — я попытаюсь что-нибудь придумать. Как вас найти?

— Каждые три часа я буду включать на пять минут мобильный телефон. Ровно через каждые три часа. Телефон я отключаю, чтобы меня не могли найти. Но через каждые три часа на пять минут буду включать. Запомнишь?

— Запомню. — Лобанов протянул мне руку. — Не беспокойтесь, Леонид Александрович, я доложу прокурору, пусть он знает, что у вас творится.

Когда Лобанов ушел, я посмотрел на часы.

Стрелки показывали половину третьего. Меня, конечно же, уже искали. И сначала наверняка позвонили домой. Потом по мобильному телефону. Потом ко мне домой, рассуждал я, приедет кто-нибудь из офицеров. Интересно, кого они пошлют? И только потом объявят розыск.

Значит, нужно их опередить. Я достал телефон и позвонил.

— Зоркальцев, — сказал я, узнав голос, — это Литвинов.

— Леонид Александрович, где вы находитесь? Мы вас ищем по всему городу. Облонков приказал вас срочно найти.

«Конечно, приказал, — мысленно усмехнулся я. — Узнал о случившемся и понял, как глупо подставился. Конечно, они ищут меня с самого утра. Потому что наверняка уже узнали о вчерашнем убийстве. Но они еще не знают про деньги. И не знают, как я себя чувствую. Им, наверное, известно, что у меня был нервный срыв. Может быть, они даже рассчитывали застать меня дома. Но я опередил их всех, выскользнув из квартиры до того, как меня начали искать».

Три убийства подряд. Что ж, речь шла о такой сумме, что ради нее и на убийства пошли. Хотя на Сашу Лобанова я твердо рассчитывал, но и сам решил кое-что предпринять.

— Послушай, Зоркальцев, — сказал я, — вчера погиб мой хороший друг. Лучший друг. И я всю ночь бредил. Врачи говорят, что у меня нервный срыв. Мне сказали три дня лежать в постели. Поэтому на звонки я не отвечаю и к телефону не подхожу.

— Может, мне приехать? — спросил Зоркальцев. — Вам нужна помощь?

Я колебался. Нет. Я не имею права никому доверять. После того, что случилось, я не могу доверять никому из наших офицеров. Ни одному человеку. Любой из них может оказаться сообщником Облонкова. Может, это Зоркальцев стрелял вчера в Виталика. Или в Семена Алексеевича. Хотя нет. Так нельзя. Так я начну подозревать всех без исключения. Зоркальцев всегда был порядочным человеком.

— Спасибо тебе, — ответил я, — ничего мне не нужно. Только скажи всем, что я на бюллетене. А через три дня выйду на работу.

Через три дня наши улетят в Германию, размышлял я. За три дня многое может случиться.

— К вам хотел приехать Галимов, — пояснил Зоркальцев. — В ФСБ считают, что убийство вашего друга и убийство Семена Алексеевича, возможно, связаны. Они хотят приехать к вам, чтобы узнать кое-какие подробности.

— Через три дня, — ответил я.

— Но они приедут вечером.

— Пусть не приезжают, я поеду в больницу.

— Галимов приказал найти вас и предупредить. Им обязательно нужно с вами поговорить.

— Ничем не могу помочь, — пробормотал я.

— Товарищ подполковник, Леонид Александрович!.. — воскликнул Зоркальцев. — Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

— Об этом я и говорю. Очень плохо. И не нужно меня беспокоить.

— Они вас не подозревают. — Он, наверное, решил, что я просто боюсь. — Они знают, что вы были у своей бывшей жены. Сотрудники прокуратуры проверили ваше алиби. Они хотят узнать насчет вашего друга.

Я вдруг понял, что мы слишком много говорим. Меня вполне могли засечь. Нельзя давать им такой шанс.

— У меня кружится голова, — пожаловался я собеседнику. — Ты будь на телефоне, я тебе попозже перезвоню.

Я прервал связь. Затем остановил первую попавшуюся машину и поехал в противоположную сторону. Я знаю почти все их приемы. Теперь у меня было достаточно времени, чтобы продумать все в деталях. Сегодня вечером я встречу Облонкова. Два раза встречали наших. Сегодня я буду нападающей стороной, и пусть только Облонков попробует мне не ответить. Двое убитых и банкир. Банкира я ему прощаю, а вот двоих друзей… Пока не найду убийцу, пока не верну свои деньги, не успокоюсь. И никто меня не остановит.

Эпизод двадцать второй

Два дня Резо провел в томительном ожидании на даче. Два долгих дня он ничего не делал, лишь отсыпался после несколько бессонных ночей, проведенных в камере и у Веры. В первый день он все еще волновался, прислушивался к проезжающим мимо автомобилям, вскакивал на голоса соседей, проходивших мимо забора. Но к вечеру первого дня немного успокоился, а во второй день, набравшись храбрости, дважды выходил на крыльцо, радуясь дождю.

Два раза приезжал Чупиков, привозивший продукты и свежие газеты. Но ничего особенного он не сообщил. К Демидову приставили охрану — офицера из уголовного розыска. Раненый Зиновьев уже пришел в себя. Адвокат сказал, за квартирой Резо якобы следят опытные люди и нужно набраться терпения и немного подождать. Что Резо и делал, изнывая от безделья и скуки.

Тем временем Демидов попытался выяснить, куда делось письмо туристической фирмы в УВИР, но получил официальный ответ: подобного письма никогда не существовало и в УВИР не поступали запросы относительно чьих-либо паспортов на поездку в Швейцарию. Ответ был исполнен на стандартном бланке в стандартной форме, но Демидов понимал: его тактика — единственно правильная. Если письмо было отправлено и не дошло до адресата, значит, его перехватили и информатор работал в туристической компании. Впрочем, нет. Письмо готовил сам Гочиашвили, и оно было отослано в УВИР. Следовательно, оставалась вероятность того, что письмо исчезло уже в самом управлении.

По указанию Демидова один из его сотрудников привез списки пассажиров Аэрофлота, вылетавших рейсом 265, в Цюрих. Выяснилось, что Гочиашвили ошибался. Рейс выполнялся ежедневно, и вполне вероятно, что пассажиры могли вылететь не только в понедельник, но и в воскресенье или во вторник. Предусмотрительный Демидов приказал изъять все списки за несколько дней, начиная с воскресенья. Самолет «Ту-154» вылетал из Шереметьева-2 в десять-сорок пять ежедневно. В самолете было двенадцать мест первого класса, восемнадцать — бизнес-класса и сто два места для пассажиров эконом-класса. Таким образом, на каждый рейс могло быть продано сто тридцать два билета. Демидов приказал начать проверку всех туристических групп, вылетавших в эти дни, но внезапно обнаружил, что на понедельник и вторник выписаны билеты на две группы ежедневно. Причем коллективный билет выписывался на группу, а фамилии уточнялись только перед вылетом, с учетом предъявленных документов и проставленных виз. Демидов распорядился сделать запросы в Аэрофлот и уточнить фамилии пассажиров всех четырех туристических групп. Однако окончательное выяснение следовало отложить до субботы, когда станет ясно, кому именно были выданы швейцарские визы.

Зиновьев наконец пришел в себя, его допросили и убедились в том, что нападение на автомобиль было спровоцировано водителем грузовика. Демидов находился в своем кабинете, когда к нему приехал Кимелев. У сотрудника прокуратуры было на редкость хорошее настроение. Он вошел к подполковнику и как-то по-особенному радостно поздоровался. Присел у стола.

— Разговаривал с Зиновьевым, — сообщил Кимелев. — Он настаивал на версии покушения. Как и вы, подполковник.

Демидов, не понимавший, чему именно радуется Кимелев, нахмурился.

— Как он себя чувствует?

— Неплохо, — ответил Кимелев. — Но он, как и вы, считает, что водитель грузовика сознательно пошел на столкновение. Он не помнит, что потом было, и не подтверждает вашу версию о появлении еще одного автомобиля, который якобы к вам подъезжал.

— Почему якобы? — спросил подполковник. — Я же объяснил: нас пытались убить. Убить, Кимелев. Неужели вы этого не понимаете?

— Когда долго работаешь в уголовном розыске, становишься немного психопатом, — с улыбкой заявил Кимелев. — Не обижайтесь, подполковник, я не вас имею в виду. Но у многих сотрудников уголовного розыска бывают разные… манци. Ваш Зиновьев, очевидно, страдает манией преследования, которая отчасти передалась и вам.

Подполковник пристально посмотрел на Кимелева. Потом процедил сквозь зубы:

— Хотите сказать, что я идиот?

— Нет, конечно. Но вы поддались общему настроению. Никаких бандитов не существовало. Грузовик угнал пьяный бомж, который хотел покататься и продать машину где-нибудь за городом. Он во всем признался. Сейчас его должны привести к вам.

— Какой бомж? — спросил Демидов. — Там был опытный водитель.

— Когда его привезут к вам, можете сами с ним побеседовать, — усмехнулся Кимелев, поднимаясь. — И вообще, подполковник, поменьше слушайте своих офицеров. У них иногда разыгрывается фантазия. Кстати, как сбежавший грузин? Его нашли?

— Кажется, нет.

— В ФСБ — тоже работнички… — заметил Кимелев. — Я ведь оказался прав. Это он убил своего напарника и свою зазнобу. Я сразу так и подумал. Убил, а потом сбежал. Ну, ничего, все равно далеко не убежит. Да… пришел ответ на наш запрос. Он ни в каких спецподразделениях не служил. Обычный дипломат, интеллигент. Значит, будет прятаться где-нибудь поблизости. Вот увидите, его скоро поймают.

Кимелев стремительно вышел из кабинета. Он уже не услышал, как Демидов прошипел ему вслед:

— Индюк надутый.

Через полчаса привезли задержанного. К тому времени Демидов уже знал, что арестованный за угон машины сам признался во всем, когда его утром задержали на вокзале сотрудники отдела транспортной милиции. Задержанный Красиков рассказал, что два дня назад пытался угнать грузовик, но попал в аварию и сбежал с места происшествия. Сотрудники милиции, знавшие о поисках подобного преступника, сразу передали его в прокуратуру, где энергичный Кимелев добился признания.

Демидов распорядился, чтобы Красикова немедленно доставили к нему. Когда дежурный открыл дверь кабинета, сивушный запах ударил в ноздри. Подполковник поморщился, но кивнул, разрешая ввести задержанного. Красиков оказался тщедушным мужичонкой неопределенного возрастало помятым лицом и с клочками волос на лысеющей голове — в общем, типичный бомж. Подполковник, стараясь не обращать внимания на запах, подошел ближе.

— Садись, — он указал рукой на стул. Мужичонка в испуге озирался.

— Так это ты угнал грузовик? — Подполковник недоверчиво смотрел на задержанного.

— Ить, — икнул Красиков, — кажись, я…

— Два дня назад? — спросил Демидов.

— Ага. Я сел в грузовик и поехал… А потом… он, значит, перевернулся… И я того… Вылез и Ушел…

— Вылез и ушел? — переспросил Демидов. — С какой стороны?

— Что?

— С какой стороны вылез?

— Не помню, — удивился вопросу Красиков. — Я ничего не помню.

— Ну, это понятно. — Демидов вдруг наклонился над задержанным и сказал: — А ну-ка дыхни.

— Ты че? — икнул от неожиданности Красиков. — Че тебе надо?

— Дыхни, говорю. — Демидов ударил бомжа по лицу. Конечно, бить задержанных не разрешалось, но у сотрудников уголовного розыска свои методы и традиции. Демидов понимал, кто сидит перед ним, поэтому ударил Красикова легонько. Ударил, чтобы сбить с толку.

— Ты чего? Чего дерешься? — оскалился Kpaсиков.

— Значит, угнал грузовик? — презрительно усмехнулся Демидов. — А сколько тебе на опохмелку дали? Молчишь? Когда из запоя вышел? Отвечай сразу, быстро.

Он еще раз ударил Красикова, на этот раз сильнее.

— Вчера! — закричал Красиков. — Чего руки распускаешь?

— А деньги кто дал? Кто дал деньги?

— Откуда я знаю. Иди ты… — разозлился Красиков. В следующее мгновение, получив сильный удар по лицу, он рухнул вместе со стуком на пол. — Еще дерется… — Мужичонка неожиданно всхлипнул.

— Ладно, — примирительно сказал Демидов, протягивая Красикову руку, — поднимайся. Значит, ты вчера из запоя вышел?

— Ага.

— А деньги кто тебе дал?

Красиков поднялся, и Демидов помог ему сесть на стул. Дежурный сержант молча стоял рядом.

— Откуда я знаю? Двое каких-то мужиков. Деньги дали и сказали, чтобы про грузовик никому не рассказывал. А я про него не помнил даже.

— Но они тебе сказали, что ты его угнал? — усмехнулся Демидов.

— Нет. Они сказали, чтобы я больше не угонял грузовик. А сам я ничего не помню. Потом, на вокзале, я стал всем рассказывать, что грузовик угнал. Вот меня и забрали. А потом этот следователь пристал: расскажи, как угнал грузовик. Ну я и рассказал…

— Ясно. Значит, это ты угнал грузовик?

— Я, — кивнул Красиков.

— Вот и хорошо. Иди отоспись, потом поговорим.

Сержант толкнул Красикова в спину, и тот, поднявшись, направился к двери. Демидов подошел к телефону и позвонил в прокуратуру.

— Я видел вашего задержанного, — сообщил Кимелеву.

— Теперь-то поверили?

— Вы, кажется, не любитель спиртного? — заметил подполковник.

— Я вообще не пью, — заявил Кимелев. — У меня язва. А почему вы спрашиваете? Он рассказал мне, как угнал грузовик. Во всех подробностях.

— Он только что вышел из запоя, — сообщил подполковник. — Это же написано на его физиономии. Вы ошиблись, Кимелев. Он в таком состоянии не смог бы сесть за руль.

— Поэтому он и перевернулся, — не сдавался Кимелев. — Вы же сами говорите, что он был вдребезги пьян.

— А как он попал туда? — спросил подполковник. — От гаража до места аварии около пятнадцати минут езды. Думаете, он мог проехать такое расстояние?

Кимелев молчал. Он уже понял, что несколько поторопился с выводами.

— Вам его подставили, — продолжал Демидов. — А у наших офицеров нет мании преследования. Мы просто не любим, когда нас убивают. До свидания.

Подполковник бросил трубку на рычаг. Потом решил позвонить Чупикову. Он вышел из кабинета, прошел в конец коридора и позвонил из инспекции по делам несовершеннолетних, так как опасался, что его телефон и телефоны его сотрудников прослушивают.

— Есть результаты? — спросил Демидов.

— Кое-что, — ответил Чупиков. — Рауль обещал дать точный ответ завтра.

— Завтра уже суббота, — напомнил подполковник. — Ты знаешь, сколько у нас остается дней?

— Помню. Ты проверил группы?

— Завтра, — сообщил Демидов. — В понедельник и во вторник вылетают четыре туристические группы. По две каждый день. Наши «клиенты» уже наверняка обзавелись билетами. Завтра мы будем знать фамилии, на которые выписаны билеты.

— Завтра уже суббота, — повторил Чупиков слова Демидова. — Можем не успеть.

— Надеюсь, успеем. Ты нашего знакомого береги, — посоветовал на прощание подполковник. — Он у нас самый важный свидетель.

— А ты себя, — сказал Чупиков. — Ты у меня самый лучший друг.

Рассказ пятнадцатый

Я стоял около дома и ждал. Начинался дождь, но я не обращал на него внимания. Мне отчасти повезло. Облонков жил в старом сталинском доме, в котором не было постоянного дежурного сотрудника милиции. Если бы он получил квартиру в одном из наших новых домов, то у дома обязательно находилась бы будка дежурного. Впрочем, эта будка не спасла Виталика. Я все время думал об этом. Почему дежурный не остановил убийцу? Если он видел незнакомца, то обязан был хотя бы поинтересоваться, куда тот идет. Или, может, поинтересовался и незнакомец показал ему удостоверение? Виталика все знали в лицо. Дежурные знали, что он часто приходит ко мне в гости. А убийца? Как он прошел? Или он тоже часто приходил ко мне в гости? А если не ко мне, то к кому же он приходил? И кем был неизвестный, появившийся у нас вечером для того, чтобы выстрелить мне в спину?

Я намеревался выяснить все это, поэтому и мерз, стоя под деревьями и поглядывая на часы. По сложившейся традиции наши руководители служб и отделов уходили с работы около восьми часов вечера. И я хотел войти в подъезд, чтобы дождаться Облонкова и выяснить все, что следовало. Признаюсь, я был настроен решительно. Весьма решительно. Пистолет лежал у меня в кобуре, и я не сомневался, что в случае необходимости применю оружие. После смерти Виталика я был готов на все.

С тех пор как мы расстались с Сашей Лобановым, прошло больше шести часов. Я два раза включал телефон, ровно через три часа и ровно на пять минут. Но он молчал. И я отключался. Следующее включение должно было состояться уже поздно вечером. Возможно, у Лобанова появится какая-нибудь информация. Я просчитал все варианты и понимал, что он не сможет сразу попасть на прием к прокурору города: тот вряд ли отложил бы из-за Лобанова все свои дела.

Вспоминая тот вечер, я все больше убеждаюсь в том, что бывают ситуации, когда нам не предоставляется право выбора. Вернее, выбор наш очень ограничен. То есть такое понятие, как судьба, безусловно, существует. После всех своих приключений я стал фаталистом и теперь даже абсолютное зло рассматриваю как необходимость, нечто, способствующее развитию человеческой цивилизации.

В половине восьмого я вошел в подъезд. Меня неприятно удивили его размеры — здесь могло поместиться человек тридцать-сорок. А может, и больше. В сталинские времена дома строили с размахом, не жалели квадратных метров на разного рода «архитектурные излишества». К счастью, на первом этаже не было квартир и я мог спокойно здесь обосноваться. Но как раз в это время усилился поток жильцов, возвращавшихся с работы. Поэтому, просмотрев список жильцов, я нашел фамилию Облонкова, поднялся на лифте на одиннадцатый этаж.

Выйдя из кабины, я осмотрел лестничную площадку, на которой находились три квартиры. На одиннадцатый этаж Облонков наверняка не станет подниматься пешком. Значит, нужно исходить из того, что он выйдет из лифта. В таком случае следовало точно знать время его прихода. Я подошел к окну. Нет, отсюда ничего не углядишь. А дежурить у лифта, рискуя нарваться на соседей, — просто глупо. Следовательно, весь мой план ни к черту не годится.

Я спустился вниз, хотя мне очень не хотелось покидать теплый, уютный подъезд. На улице дождь усиливался. Я вспомнил, что Облонков обычно приезжает на работу на своем «Рено». Интересно, откуда у него деньги на такую машину? Почему до сих пор считается неприличным спрашивать у чиновников, находящихся на государственной службе, откуда у них деньги на покупку квартир и постройку загородных дач? Откуда у них деньги на отдых на шикарных курортах? На дорогие машины? И можно ли верить в сказку про акции, которые якобы имеются у некоторых чиновников? Может, все проще, гораздо проще?

Впрочем, меня подобные вопросы не очень-то волновали. Если могут, пусть делают что хотят. Мне важно найти убийцу, вернуть свои деньги и помочь Игорю. Ни политика, ни криминальная сторона дела меня не интересуют. Главное — найти убийцу и вернуть деньги.

Если Облонков приезжает на своем автомобиле, значит, он поедет на стоянку, которая находится недалеко от дома. Поэтому лучше ждать его там.

Я так и поступил. Выбрал наиболее удобную позицию для наблюдения и целый час стоял под дождем, ждал, когда он подъедет. Облонков приехал в десятом часу, я сразу узнал его машину. Он еще выруливал на стоянку, а я уже спешил к его дому. Хотя я промок до нитки, меня вполне устраивало то обстоятельство, что он вернулся так поздно: меньше людей будет в подъезде.

Поднявшись наверх, я спрятался за угол, чтобы увидеть его, как только он шагнет к своей двери. Мне было важно опередить его, заговорить с ним до того, как он позвонит.

Наконец лифт начал подниматься. При этом он как-то натужно гудел — казалось, вот-вот остановится. Но вот кабина наконец достигла одиннадцатого этажа, и двери открылись. Вытащив пистолет, я уже приготовился выйти из-за угла, но в последнюю секунду заметил, что передо мной не Облонков, а женщина, направляющаяся к двери соседней квартиры. Я убрал оружие. Вернее, просто отбросил пистолет на лестницу, когда она подошла ко мне.

— Добрый вечер, — сказал я, улыбаясь. — Вечно все у меня из рук валится.

— Здравствуйте, — ответила женщина; ей было за шестьдесят. — Вы к соседям?

— Нет, я на двенадцатый. Принес вот слесарные инструменты, а они вывалились из рук. Но ничего страшного, я подниму.

Женщина кивнула и открыла дверь своей квартиры.

На мое счастье, пистолет не выстрелил — я не стал снимать его с предохранителя, видимо, сказалась выучка офицера КГБ.

Кабина лифта опустилась, затем снова поползла вверх. Я замер в ожидании, надеясь, что на сей раз мне повезет. Но кабина остановилась где-то внизу, этаже на шестом. Потом еще дважды кабина опускалась вниз, но каждый раз не доезжала до одиннадцатого этажа. Казалось, каждый толчок лифта отдается у меня в голове. К тому времени, очевидно, действие уколов, сделанных мне Андреем, начало проходить и голова болела все сильнее. Я сжимал в руке рукоять пистолета, когда кабина снова начала подниматься. Она поднималась все выше и выше. Я уже не сомневался, что лифт остановится именно на одиннадцатом этаже. Так и случилось. Кабина замерла. Затем двери открылись, и я увидел спину Облонкова, шагнувшего к своей квартире. Он собирался позвонить, когда я негромко сказал:

— Привет.

Он резко обернулся. И тотчас же увидел пистолет в моей руке. Облонков понял, что ему не опередить меня; даже если он был вооружен, все равно не успел бы выхватить оружие — на него смотрело дуло моего пистолета. Я заметил, что он испугался. Губы его подрагивали.

— Что с вами? — спросил Облонков. — Вы заболели? Мне сообщили, что вчера у вас был нервный срыв. И что это… игра с оружием?

— Успокойтесь, — посоветовал я. — И отойдите от своей двери. Идите сюда, ближе. Побыстрее.

— Вы сошли с ума! — разозлился Облонков, Он довольно быстро овладел собой — тоже сказывалась выучка бывшего офицера КГБ, но все же сделал несколько шагов в мою сторону.

Я толкнул Облонкова к стене и приставил дуло своего пистолета к его спине. Затем вытащил из его кобуры оружие.

— В чем дело? — проворчал Облонков, когда я отступил на шаг.

— Успокойтесь, — повторил я. — Хочу задать вам три вопроса. Первый — почему вы убили Семена Алексевича?

— Вы с ума сошли, — проговорил он совершенно ровным голосом, и я понял, что Облонков выдал себя: он знал об убийстве Семена Алексеевича гораздо больше, чем я.

Но и мой собеседник понял, что его реакция была не совсем адекватной. Поэтому и разозлился.

— Что за шутки, Литвинов? При чем тут убийство Семена Алексеевича? Это вас нужно спросить, почему вы дважды к нему заходили в день убийства. И куда вы исчезли после вчерашнего убийства вашего знакомого и вашего выдуманного нервного срыва.

— Нет, не выдуманного, — возразил я, чувствуя, как раскалывается голова. — Совсем не выдуманного. У меня всю ночь врачи сидели, думали, что я сойду с ума. Только мне еще рано сходить с ума, Облонков, рано. И второй вопрос: кто убил моего друга? Ведь без вашей подачи это убийство не состоялось бы. А последний вопрос: где деньги?

— Какие деньги? Какой друг?

Вот теперь я видел, что он действительно ни чего не понимает. Очевидно, убийца действовал на свой страх и риск.

— Мне нужны деньги, — пояснил я. — Вчера в моем подъезде меня ждал убийца. И по ошибке застрелил моего друга, у которого были ключи от квартиры. После чего забрал деньги, которые предназначены на лечение сына.

— Какие деньги? — Я видел, что он по-прежнему ничего не понимал.

— Мои деньги, — сказал я. — Вчера мой друг принес деньги, которые я получил за сдачу своей квартиры.

— Служебной квартиры? — спросил он. — Вы сдали свою квартиру в доме сотрудников охраны без разрешения начальства?

Меня всегда удивляли чиновники. Даже в такую секунду он думал о нарушениях, а не о собственной жизни. Говорили, что Облонков когда-то был толковым офицером. Но теперь передо мной стоял законченный чиновник.

— Это приватизированная квартира, — возразил я.

— Но в служебном доме. Как вы могли? — Ему явно хотелось увести разговор в другую сторону.

— Стоп! — сказал я. — Моральную сторону дела обсудим потом. Я хочу знать, кто убийца и где мои деньги.

— Ну это уже ни в какие ворота не лезет, — проговорил Облонков.

В следующее мгновение я ударил его по лицу рукояткой пистолета. Сильно ударил. На скуле Облонкова обозначился синяк. Он грязно выругался при этом, первым перешел на «ты», что меня даже обрадовало.

— Теперь отвечай на мои вопросы, — продолжал я, — только без дураков. Я слышал ваш разговор в туалете. Слышал, с кем ты говорил. О вашем разговоре я рассказал Семену Алексеевичу. И он, очевидно, позвонил либо тебе, либо твоему собеседнику. А потом вечером поехал домой, где его уже ждал убийца. Кто отдал этот приказ?

В глазах Облонкова появилось какое-то странное выражение. Но это был уже не страх. И не осознание своей вины. Скорее это было изумление. Я же почему-то разозлился. И снова ударил его по лицу. На сей раз послышался хруст. Я наверняка сломал ему зуб. Он сплюнул и снова выругался.

— Кто? — спросил я, опять поднимая пистолет.

— Иди ты… Я ничего не знаю. Я не мог отдать такой приказ, это ты понимаешь? Я не имею права отдавать такие приказы. И он мне не звонил. Я не знал, что ты слышал наш разговор. И вообще ничего не знал. Узнал только про убийство на следующий день.

Это звучало вполне правдоподобно. Семен Алексеевич был опытный профессионал. Он не стал бы рассказывать о разговоре именно Облонкову. И его собеседнику бы тоже не стал, пошел бы к другим людям. К кому именно? Либо к начальнику Облонкова, то есть к нашему генералу, либо к… О Господи! Неужели он обратился к руководителю администрации? Как бы то ни было, но кто-то из этих двоих и подставил Семена Алексеевича.

— Но насчет моего друга ты все знал, — сказал я, пристально глядя в глаза Облонкову. — Это ты приказал его убрать?

— Дурак! — Облонков снова сплюнул. — Кто я такой, чтобы отдавать подобные приказы? И кем ты себя воображаешь? Тоже мне… герой-одиночка, в детектива решил поиграть. Ничего, скоро доиграешься.

— Где мои деньги? — спросил я его.

— Откуда я знаю? Я думал, ты все свои деньги в кармане носишь. И только у меня в кабинете их разбрасываешь.

— Вы говорили, что какая-то туристическая фирма узнала про паспорта, — вспомнил я. — Говорил? Как называется фирма?

— Она закрыта, — ответил Облонков. — Ее руководители куда-то уехали.

— Название фирмы, — повысил я голос, снова поднимая пистолет.

— «Галактион», — прошептал он и снова сплюнул.

Теперь нужно было задать главный вопрос. Кому Облонков рассказал о том, что я слышал их разговор. Кто был крайним? Мне казалось, что необходимо узнать ответ именно на этот, самый главный вопрос. Я уже собирался его задать, когда вдруг услышал грохот лифта. И замер, считая этажи. Так и есть — кабина остановилась на нашем этаже. Я поспешно убрал оружие. В следующее мгновение створки кабины разъехались. Я все еще надеялся, что смогу продолжить допрос. И тут кто-то бросился к Облонкову.

— Папа! — раздался крик.

Это был его сын. Господи, какое невезение! Мальчик был очень похож на Облонкова. И он тотчас же стал разглядывать лицо отца. Дети вообще гораздо наблюдательнее, чем мы думаем. Сын, очевидно, увидел синяки на лице отца. И кровавые пятна на лестнице, там, куда сплевывал Облонков.

— Папа, что случилось? — спросил мальчик. Ему было примерно столько лет, сколько и моему Игорю. Нужно было видеть, с какой ненавистью мальчик смотрел на меня. Он понял, — что у нас не просто разговор. Чутье подсказывало ему, что у нас настоящий «мужской» разговор. Мальчик встал между нами, словно защищая своего отца.

— Иди, иди домой, — растерялся Облонков. — Иди домой, я сейчас приду.

— Нет, — сказал мальчик; он держал отца за руку. — Нет, пойдем вместе.

В глазах Облонкова была такая боль, что я дрогнул. Я понял: если сейчас не отпущу его, если посмею ударить отца при сыне, то сломаю мальчику всю дальнейшую жизнь. Он никогда не забудет этой сцены. Не забудет унижения отца. И вырастет в полной уверенности, что сила решает все. Он начнет мстить всем окружающим за унижение, испытанное в детстве.

— Сколько тебе лет? — спросил я неожиданно.

— Одиннадцать. — Мальчик даже не взглянул в мою сторону. Он смотрел на своего отца и видел синяки на его лице. Облонков вздохнул. Ему тоже было не по себе.

— Твою мать… — не выдержал я. Голова у меня раскалывалась, руки дрожали. Пистолет Облонкова лежал у меня в кармане пиджака. Свой же я успел сунуть в кобуру. Но дело было не в оружии. Дело было в мальчике, который стоял между нами. Если бы он был постарше или младше, возможно, я что-нибудь придумал бы. Возможно, подождал бы, когда отец уговорит его уйти. Но он был в возрасте моего сына. И я не знал, что предпринять, ничего не мог сделать. Этот внезапно появившийся мальчик совершенно меня обезоружил.

Облонков, очевидно, расценил мое состояние как крайнюю степень нетерпения. И испугался за своего сына, решив, что я могу использовать мальчика для шантажа отца. Он подтолкнул его к двери.

— Уходи. Нам нужно поговорить.

— Нет.

— Уходи, — Облонков оттолкнул сына от себя. Оттолкнул с такой силой, что мальчик едва не упал. — Убирайся! — закричал он. — Ты мне здесь не нужен. Иди домой, я сейчас приду.

— Нет. — Мальчик глотал слезы, но не уходил. Очевидно, он понимал все гораздо лучше нас, взрослых.

И я вдруг понял: если сейчас он уйдет, если отцу удастся его прогнать, если мы останемся вдвоем на лестнице и после нашего разговора Облонков не вернется домой, то я потеряю нечто очень ценное. Я утрачу веру в людей и в самого себя. Стану таким же подлецом, как тот, кто стрелял в Семена Алексеевича и украл деньги у моего погибшего друга. Я понял, что не должен уподобляться тем выродкам, которые лишили моего Игоря денег на лечение.

— Подожди, — прохрипел я. — Подожди, не уходи, — я взял мальчика за руку.

— Он ни при чем! — закричал Облонков, пытаясь оттолкнуть меня от сына. — Он не виноват. Отпусти его, и я тебе все расскажу. Не трогай ребенка.

Я оттолкнул Облонкова к стене и, наклонившись к мальчику, спросил:

— Как тебя зовут?

Мальчик молчал, очевидно, не доверяя подозрительному незнакомцу.

— Он ни при чем, — пробормотал Облонков. — Отпусти ребенка.

До этой секунды передо мной стоял враг, которого я ненавидел и который имел мужество молчать. Но теперь я видел растерявшегося отца. Я снова взял мальчика за руку. Потом достал пистолет Облонкова.

— Нет! — закричал тот, опять бросаясь ко мне. — Ради Бога, не надо!

— Подожди! — крикнул я, отталкивая Облонкова. — Послушай меня, мальчик, — сказал я, обращаясь к его сыну. — Моему сыну примерно столько же лет, сколько тебе. И он тяжело болен. Я с огромным трудом собрал деньги на его лечение, и вчера мой друг должен был их принести…

— Не надо. — Облонков не хотел, чтобы я рассказывал обо всем его сыну. Но это был мой последний шанс. Я осознал, что не смогу ничего сделать, пока этот мальчик стоит между нами.

— Мой друг должен был принести деньги, — повторил я. — Но его убили и все деньги забрали. И теперь мне нечем оплатить операцию. А твой отец знает, кто это сделал, и не говорит мне. Понимаешь?

Мальчик не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он смотрел на меня с яростью в глазах — такой взгляд бывает только у мальчишек и фанатиков. Я понял, что проиграл, и выпустил руку его сына. Отец порывисто привлек мальчика к себе. Я усмехнулся. В этот момент мне хотелось поменяться с Облонковым местами. Пусть меня бьют по морде, пусть пинают ногами, пусть даже стреляют в меня. Лишь бы мой Игорь был со мной и вот такими же глазами смотрел на моего обидчика. Такие секунды дорого стоят. В такие секунды зарождается духовная близость между отцом и сыном.

Я смотрел на них и чувствовал, что завидую им. Я невольно сблизил их, теперь они лучше понимали друг друга, чем до сих пор. Вытащив из пистолета обойму, я протянул оружие полковнику.

— Возьми.

Он не решался взять, словно чувствовал подвох.

— Ладно, поднимешь потом. — Я бросил пистолет на лестницу.

Облонков изменился в лице. Но он меня уже не интересовал. Я посмотрел в глаза его сыну. В них была та же ненависть, но уже и любопытство.

— Из-за твоего отца, — сказал я, — мой сын… Впрочем, об этом я уже говорил.

Я повернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Облонков по-прежнему прижимал к себе сына, словно не верил, что я ухожу. Я понимал, что обязан остаться, понимал, что теряю свой последний шанс. Но я знал и другое. Если сейчас сын с отцом не вернутся домой, я убью в этом ребенке веру в справедливость, веру в чудо, веру в отца. А это гораздо хуже, чем убийство. Это травма души человеческой, рана, которая не заживет никогда.

Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Я проиграл по всем статьям. В тот момент, когда дверцы кабины открылись, я услышал за спиной голос мальчика:

— Папа, он сказал правду?

Я шагнул в кабину. И в этот миг Облонков все понял. Осознал, что, если я уйду, он остается один на один со своим сыном и с его вопросами. В эту секунду он понял, что может потерять сына навсегда, потому что тот перестанет верить отцу. И он крикнул мне в спину:

— Подожди!

Я повернулся к нему…

Эпизод двадцать третий

В субботу утром на дачу приехал Чупиков. В этот момент, во сне, Резо снова сидел в шкафу, а убийца точно знал, где именно он прячется. Внезапно проснувшись и услышав шаги во дворе, Резо потянулся к одежде, чтобы вытащить пистолет, но оружия в кармане не оказалось. Резо вскочил с постели и бросился к столу в надежде отыскать пистолет. Шаги приближались, и Резо начал испытывать тот же панический страх, который овладел им в день, когда убийцы ворвались в его квартиру. Чупиков был уже перед дверью, когда Резо вспомнил, что положил пистолет под подушку. Он бросился к постели. В этот момент адвокат отпер дверь и вошел в дом. Резо вытащил руку из-под подушки и утер испарину со лба.

— Что-нибудь случилось? — Вошедший в комнату Чупиков вопросительно посмотрел на Резо.

— Сон плохой видел, — признался Резо. Чупиков вышел в соседнюю комнату, чтобы Резо мог без помех одеться. Когда тот появился, адвокат указал на кресло.

— Садись, — сказал он.

— Завтракать не будете? — спросил Резо.

— Сейчас не до этого. Мне сегодня звонили из агентства, которому я поручил следить за твоей квартирой.

— Когда звонили? Который сейчас час?

— Уже половина двенадцатого. — Адвокат посмотрел на часы. — Мне кажется, что ты все еще не пришел в себя.

— Да, — кивнул Резо. — Мне все еще плохо.

— Они позвонили мне в девять утра, — продолжал адвокат. — Позвонил сам Рауль, директор агентства. Догадываешься, что он мне сказал?

— Нет. — Резо подумал, что уже ничто не может его встревожить.

— Они отказываются от дальнейшей работы. И даже согласны оставить себе всего лишь половину гонорара. Дело в том, что они абсолютно точно установили, кто дежурит у тебя на квартире…

Чупиков сделал паузу, но Резо молчал.

— У тебя дома дежурят люди из ФСБ, — объяснил адвокат. — И никаких уголовников там нет. Только офицеры контрразведки, которым поручено устроить засаду на твоей квартире. А это значит, что либо ты обманул нас, рассказав про Бурого и убийц, либо тебя действительно подставили. Одно из двух, Резо. И учти: твое письмо в УВИР мы так и не смогли найти. Любой прокурор может сказать, что мы с тобой придумали всю эту историю про туристов, убийц и преступника Бурого, чтобы избежать наказания за двойное убийство.

— Как я мог обмануть? — всплеснул руками Резо. — Неужели вы думаете, что я действительно убил своего компаньона и женщину, а потом сбежал от сотрудников ФСБ, придумав этого Бурого? Это же глупо…

— Понимаешь, что получается… — продолжал Чупиков. — Если за тобой действительно охотятся сотрудники контрразведки, то почему забирать тебя из милиции они приехали с уголовником? Как-то нелогично получается, ты не находишь?

— Откуда я знаю? — проворчал Резо. — Может, они специально его привезли. Чтобы меня убрать, а потом его. И свалить все на него.

— Так не бывает, — улыбнулся Чупиков. — Если хотят подстроить, то вместе не возят, чтобы исключить риск. Убивают поодиночке.

— А как с самолетами? — спросил Резо. — Пассажиров проверили?

— Проверили. Ты ошибался. Самолеты Аэрофлота летают в Цюрих ежедневно. И плюс еще летают самолеты компании «Swissair». Если учесть, что ты не помнишь фамилий людей, которые полетят, то получается задача со многими неизвестными.

— Так что же нам делать?

— Не знаю. Я уговорил Рауля не снимать до вечера наблюдение, но, сам понимаешь, им совсем не хочется связываться с ФСБ. Сейчас на твоей квартире дежурят трое. Брылин все время сидит там. Отвечает на все звонки, проверяет всю твою почту. Они, видимо, уверены, что ты рано или поздно там появишься. Или появится кто-нибудь из твоих друзей.

— Может, мне лучше пойти туда и сдаться? Пусть стреляют — и дело с концом.

— Не нервничай, — посоветовал Чупиков. — Для нас самое важное — установить, кто именно заинтересован в твоей ликвидации. И кто полетит в Цюрих, если действительно кто-то полетит.

— Устанавливайте тогда! — закричал Резо. — Сегодня уже суббота. Они улетят в понедельник — и все. Мы ничего не сможем доказать, Хотите, чтобы я стал бомжем? Без документов и без денег: Если не верите, довезите меня до границы с Украиной или Казахстаном, и я там перейду где-нибудь границу, чтобы потом улететь в Грузию. Может, так лучше будет, а?

— Если будешь кричать, вообще ничего не получится, — заметил Чупиков. — Подполковник Демидов уже неделю сидит на проверке твоего дела. Но пока ничего не выходит. Нет письма в УВИР, не можем найти следов Бурого, нет никаких доказательств того, что ФСБ хотела тебя ликвидировать.

— И не только меня, — вспомнил Резо. — Они ведь хотели убить и самого подполковника.

— Возможно, — согласился Чупиков. — А может, и нет. Потому что нет никаких доказательств.

— Вы мой адвокат или нет? — горячился Резо. — Почему вы говорите так, словно хотите меня обвинить?

— Я говорю так, чтобы ты понял всю сложность положения, — объяснил Чупиков. — Нужно искать конкретный выход, а не кричать, доказывая свою невиновность. Меня ты, положим, убедил, но нам еще нужно убедить судей и прокуроров. А это будет сложнее, если учесть, что у нас нет никаких доказательств. Абсолютно никаких.

— Да, конечно, — в растерянности пробормотал Резо. — Не знаю, что делать.

— Думать, — сказал Чупиков, поднимаясь со стула. — Да, я тебе продукты привез. Надеюсь, на два дня хватит. Самолет вылетает в понедельник утром. Или завтра утром. А может, во вторник утром. Мы не знаем точно, кто именно полетит. Хотя Демидов обещал проверить всех мужчин в туристических группах.

— По воскресеньям группы не летают, — заметил Резо.

— Точно, — согласился Чупиков, — в воскресенье нет групповых туров. Зато в понедельник полетят сразу две группы. И во вторник — тоже две.

— Может, мне дадут списки и я постараюсь вспомнить фамилии? — предложил Резо.

— Если ты сказал правду и вас решили убрать из-за этих фамилий, то ничего не получится. Раз паспорта новые, то фамилии могут быть любые. Учитывая, что ты еще жив, они могут сменить все фамилии, — сказал Чупиков.

— Лучше бы я был мертвым?

— Я этого не говорил. Я стараюсь быть предельно откровенным со своими клиентами. Не люблю показного оптимизма. Если положение серьезное, я честно предупреждаю об этом своих клиентов. Как врач, который должен говорить больному правду о его болезни. Будь здоров — и без глупостей. Не выходи из дома. Вполне возможно, что они тебя ищут по всему городу.

В этот момент во дворе послышались шаги. Чупиков посмотрел на Резо. Тот побледнел и бросился в спальню, где лежал его пистолет. Чупиков подошел к окну. Потом крикнул:

— Резо, иди сюда, это Демидов!

Подполковник, глядя по сторонам, пересек двор. Подойдя к двери, он постучал. Чупиков поспешно открыл.

— Что случилось? — спросил он, не скрывая своего удивления.

— Тебя ищут, — объяснил Демидов. — Вам нужно срочно уходить. Они знают, что именно ты заказал наблюдение за квартирой Резо. Я на машине. Нужно срочно уезжать.

— Каким образом они узнали? — спросил Чупиков.

— Мне звонил Рауль. Он выяснил, что мы работали вместе с тобой. Впрочем, мы этого никогда и не скрывали. В общем, он позвонил и просил срочно тебя предупредить. Одного из его агентов засекли, когда тот вел наблюдение.

— Я говорил с Раулем сегодня утром.

— Верно, он мне сказал. Вы с ним говорили в девять. А в десять один из сотрудников ФСБ узнал следившего за домом агента Рауля, потому что когда-то работал вместе с ним в КГБ. Рауль сразу позвонил мне. Если ФСБ сумеет все верно просчитать, то сегодня днем на даче обязательно появятся их люди. Рисковать нельзя. Нужно отсюда уезжать.

— Ты проверил списки пассажиров?

— Ничего нет. Там сто тридцать человек. В компаниях заявили, что не выписывают теперь коллективных билетов. Каждому туристу выписан индивидуальный билет, чтобы вся группа не зависела от одного опоздавшего. Как узнать, кого именно мы ищем? В понедельник в самолет сядет сто с лишним мужчин. Кто именно среди них тот, кого пытались скрыть от Резо и его партнера? И самое главное: почему пытались?

— Нужно задержать вылет и проверить весь багаж пассажиров, — предложил Чупиков.

— Никто не разрешит без веских оснований задерживать международный рейс, — возразил Демидов. — И где доказательства? Что мы знаем кроме того, что четверо неизвестных пытаются улететь в Швейцарию? Я уже не говорю о сотрудниках ФСБ. Если они прикрывают эту операцию, то нам тем более не разрешат задерживать самолет. Нет, это не выход.

— Собери вещи, — кивнул Чупиков Резо. — Мы сейчас уезжаем.

— Куда? — понурился тот.

— Что-нибудь придумаем. Давай побыстрее. Похоже, сюда действительно могут пожаловать гости. Быстрее, у нас мало времени.

Резо поспешил в спальню. Проводив его взглядом, Чупиков негромко сказал:

— Волнуется парень, нервничает.

— Я тоже, — признался Демидов. — Чем больше думаю об этом деле, тем больше нервничаю. Кажется, мы с тобой влипли в очень скверную историю. И письмо пропало. И этот уголовник Бурый. Все совпадает каким-то… странным образом. Да, я тебе не говорил? Кто-то подкинул прокуратуре бомжа, который якобы угнал грузовик и врезался в нашу машину. Но я видел, как нас ударил грузовик. За рулем профессионал сидел, а не бомж.

— Что думаешь делать?

— Сначала вас спрятать. Обоих. Потом вернусь в управление. Я записался на прием к начальнику МУРа. Сегодня вечером он меня должен принять. Хочу ему все рассказать. Если он меня поддержит, пойду напролом. Любым способом постараюсь задержать рейс самолета в понедельник и проверить всех пассажиров. Всех до единого.

— А если они вылетают во вторник?

— Не знаю, — признался подполковник. — Дважды задерживать международный рейс никто не разрешит. Будет грандиозный скандал. Но если понадобится…

— С письмом так ничего и не вышло? — спросил Чупиков.

— Ничего. Оно исчезло, испарилось, — проворчал подполковник. — Давай быстрее, а то действительно можем не успеть. Я оставил машину у забора. Могут заметить.

Резо выскочил из комнаты. Он успел надеть пиджак и собрать продукты, оставшиеся на кухне.

— Эти пакеты тоже возьмем, — предложил Чупиков, указывая на два пакета, которые он привез с собой. — Уходим.

В этот момент за забором раздался визг тормозов.

— Черт, не успели, — пробормотал Демидов. — Уходите через калитку. Я остаюсь.

— Нет, — возразил Чупиков, — мы остаемся.

— Остаемся, — поддержал его Резо.

— Ребята, сейчас не время играть в благородных ковбоев. Там приехали профессионалы. Вы ничего не сможете сделать. Уходите. А я выйду на улицу. Там они стрелять не станут.

— Если захотят тебя убрать, то станут, — возразил Чупиков. — Мы остаемся.

— Уходи! — взревел Демидов.

— Нет, — отрезал адвокат, — никуда мы не уйдем. У тебя один пистолет. И еще два у нас. Как-нибудь отобьемся.

— Я устал бегать, — заявил Резо. — И потом… почему они должны нас захватить? Может, это мы их захватим? Вы же подполковник милиции. Вы должны арестовать грабителей, которые хотят забраться на чужую дачу. А мы вам поможем.

— Знаешь, — улыбнулся Чупиков, — с такой командой нам ничего не грозит. Помнишь, как мы брали банду Боярина?

Это было много лет назад. Двое молодых оперативников — Демидов и Чупиков сумели вместе с водителем арестовать пятерых особо опасных преступников. Тогда оба получили свои первые в жизни награды. Чупиков вспомнил именно об этом случае.

— Одна машина, — заметил адвокат, — четверо-пятеро, не больше.

— Ладно, — улыбнулся Демидов. — Идите в другую комнату. И без моего сигнала не выходить. Ни в коем случае.

Чупиков кивнул, увлекая за собой Резо. Демидов же достал из кармана пистолет, проверил его и убрал в заплечную кобуру. В следующее мгновение он услышал шаги…

Рассказ шестнадцатый

Мы разговаривали, сидя на кухне. Стрелки часов показывали уже половину третьего. Сын Облонкова то и дело заходил к нам: похоже, мальчику не верилось, что все закончилось благополучно. Наконец он все же отправился спать. Дочь полковника легла в десять, перед этим пожелав нам спокойной ночи. Жена перестала заходить на кухню в половине второго. А мы по-прежнему сидели за кухонным столом.

Странно… Мы работали вместе уже несколько лет, но никогда подолгу не разговаривали. «Здрасьте, до свидания, как дела, принеси, унеси, отдай, передай…» Вот и все наши отношения. Впрочем, ничего странного… Ведь существует некий закон ТКС, как мы его называли. Закон Трудовых Коллективов Спецслужб, первый параграф которого гласил: на такой работе, как у тебя, не бывает друзей, а есть сослуживцы. Под вторым параграфом значилось: не доверяй никому. Параграфом третьим запрещалось впускать в свою личную жизнь сослуживцев. И наконец, правило четвертое запрещало посвящать в служебные дела своих родных и близких. Таков был незыблемый Закон Трудовых Коллективов Спецслужб, который мы неукоснительно соблюдали.

— Напрасно ты влез в это дело, — уже в который раз говорил мне порядком захмелевший Облонков.

Мы уже распили бутылку и оба находились в том душевном состоянии, когда ненавидят или любят друг друга.

— Я никуда не влезал, — объяснял я своему собеседнику. — Откуда мне было знать, что у вас такие секреты? Я случайно там оказался.

— Не нужно было никому ничего рассказывать. — Облонков попытался ударить кулаком по столу.

— Тише. — Я перехватил его руку. — Разбудишь детей.

— Да, конечно… — сказал он, отворачиваясь. — А Семен Алексеевич, он был очень хорошим человеком…

— Был, — кивнул я. — А вы его убили.

— Иди ты… — огрызнулся Облонков, доставая сигареты. — Да никто его не убивал! Это ты виноват, что так случилось.

— Почему я виноват? Почему я должен был молчать? Если бы ты услышал такой разговор, что бы ты сделал? Остался бы сидеть в туалете? Никому бы ничего не рассказал? А если завтра что-нибудь случится, кто будет за это отвечать?

— Уже случилось! — злился Облонков. — Ничего хуже случиться не может. Ты побежал сплетничать к Семену Алексеевичу, а он видимо, кому-то рассказал. И сам знаешь, что потом случилось…

— Значит, вы все знали про деньги??

— Конечно, знали. У нас все все знают. Чего ты полез в это дело? Не знал, где работаешь? У нас тысяча секретов может быть — так нужно обязательно бегать, ябедничать?

— Какие секреты? Это же незаконно! Вы вывозите из страны кучу денег.

— Ну и черт с ними. — Он снова попытался ударить кулаком по столу, но я и на сей раз перехватил его руку. — Черт с ними, — повторил он, вставая. — Где-то у нас еще пиво есть, две бутылки.

Облонков прошел в коридор. Долго рылся там в стенном шкафу. Наконец принес две бутылки пива.

— Забыл в холодильник положить, — померещился он. — Теплое…

— Ничего, — сказал я. — И так сойдет.

Он открыл одну бутылку, вторую. Нет на свете ничего хуже теплого пива. Особенно после водки. Но очень уж пить хотелось.

— Мы давно знали про деньги, — прошептал он, наклоняясь над столом. — Деньги нужны… — он покачнулся, — деньги нужны на избирательную кампанию.

— На какую избирательную кампанию? — Я по-прежнему ничего не понимал.

— У нас избирательная кампания… Поэтому нужны деньги. Так сказать, свободные средства, из независимого источника. А где взять деньги? Сам знаешь, как наши журналисты работают. О любом банковском переводе сразу узнают. Тут же и номер счета опубликуют.

— Ну и что?

— Ничего. Но нельзя, чтобы все знали, какие банки кого поддерживают. Нельзя. Они всегда поддерживают только одну власть — самих себя. И своих людей, которых они ставят в правительство и в Думу…

— Ты мне политэкономию не читай, — перебил я. — При чем тут банки? Почему деньги незаконно вывозите?

— Я же говорю, — проворчал Облонков. — Нужно, чтобы деньги поступали из неконтролируемого источника.

— Швейцария — неконтролируемый источник?

— Нет, — поморщился он, очевидно досадуя на мою тупость. — Там создают какой-нибудь фонд, а потом туда вывозят деньги. Наличными. Находят банкира, готового принять всю сумму и зачислить на счет. Чтобы вернуть деньги в Россию уже от имени этого фонда. На финансирование избирательной кампании. Теперь понял?

Я все понял. Понял, что у Семена Алексеевича не было шанса остаться в живых. Ни малейшего. И я понял, что охота за мной будет вестись по всем правилам. Потому что и мне нельзя оставлять шансов. Ведь речь идет об интересах государства. Хотя при чем тут государство? Когда речь идет об интересах такого множества мерзавцев, моя участь решена. Они не останавливаются ни перед чем, чтобы контролировать ту власть, которая их устраивает. И они не остановятся, пока меня не уберут.

— Кажется, начинаю понимать, — сказал я, снова потянувшись к теплому пиву. — Значит, вывозят наличные, там зачисляют на счет, а потом переводят сюда как помощь неизвестного фонда на избирательную кампанию нужных людей.

— Правильно. — Облонков допил свое пиво и с удивлением обнаружил, что кончилось и оно. Синяк на его лице к тому времени уже превратился в огромное темное пятно. — Чтобы никто не узнал, — прошептал он, наклоняясь ко мне, — они все делают так, чтобы никто ничего не узнал… Знаешь, почему они боятся?

— Догадываюсь, — буркнул я.

— Ни о чем ты не догадываешься. Они не боятся проиграть, это невозможно. Они приговорены к власти. Но главное, чтобы между ними не было никаких разногласий. Если они вместе, никто их не победит. Эта оппозиция — пшик, все для видимости, для Запада. Все давно куплено, все давно поделили. Они не могут проиграть. Они всегда в выигрыше.

Это я себе очень хорошо представлял. Механизм выборов — примерно такое же надувательство, как казино в Лас-Вегасе. У вас есть шансы выиграть плюшевую куклу. Кое у кого даже есть шанс получить тысячу или две тысячи долларов. Но основная масса игроков обречена на проигрыш. Обречена с такой же математической неизбежностью, с какой большинство кандидатов у нас на выборах обречены на избрание. Они приговорены к власти, ты понял?

— Кто убил Семена Алексеевича? — спросил я.

— Откуда я знаю? — Он поморщился. — Я ничего не знаю. Ты побежал к нему сплетничать, а потом он кому-нибудь позвонил. Может, нашему генералу, может, еще кому-то… — Oблонков поднял палец, указывая в потолок. — И сам под ставился.

— Это я его подставил.

— Ты, — согласился он.

— Наш генерал знает об этой афере?

— Все знают, — развел руками Облонков. — Конечно, он знает. А как же без него? Придет новое руководство — и его в шею. А то и посадят. Найдут что-нибудь и посадят.

— А я ему рапорт написал.

— Ну и дурак, — подытожил Облонков. — Нашел кому писать.

— Значит, ты догадывался о Семене Алексеевиче?

— Конечно, догадывался. Я думал, что это ты его шлепнул. Как его близкий друг. А потом деньги получил, которые у меня в кабинете разбрасывал.

— Ты что? — Я чуть снова его не ударил. — Думал, это я убил?

— Я так думал. — Облонков покачал головой. — Какая гадость! — Он кивнул на пустую бутылку. — А больше ничего нет. Хотя есть. В гостиной, в баре. Там есть коньяк. Подожди.

Он встал, чуть покачнулся и вышел из кухни. Через минуту вернулся с бутылкой какой-то французской гадости. После водки и теплого пива пить еще и французский коньяк — значит издеваться над собственным желудком. Но Облонков все же откупорил бутылку и наполнил коньяком наши пивные стаканы. Затем снова опустился на стул. Мы выпили — я немного, он больше. Он вообще пил больше меня. Очевидно, сказывалось его психологическое состояние. Как бы Облонков ни укорял меня в смерти Семена Алексеевича, он прекрасно понимал, что это его друзья приняли решение убрать нашего начальника отдела. Более того, он прекрасно понимал, что занимается незаконным делом и может получить вместо благодарности пулю в лоб.

Любой человек, совершающий аморальные поступки, понимает, что делает. Если, конечно, он не сумасшедший. Вероятно, человек, придумавший такую вещь, как индульгенция, придумал ее для себя. Ибо осознавал всю мерзость совершаемых им деяний.

— А кто убил моего друга? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Облонков. — Меня в такие дела не посвящают. Я когда деньги у тебя увидел, так подумал, что это ты убрал Семена Алексеевича. И специально мне про разговор в туалете рассказываешь, вызываешь меня на откровенность, хочешь проверить меня. Ну, я тут же все и рассказал.

— Кому?

Он молчал. Сидел, уронив голову на стол, и молчал. Я испугался, что он может заснуть.

— Кому рассказал? — я поднял его голову. Он попытался отмахнуться от меня, но я крепко держал его за плечи. Возможно, Облонков был не так уж пьян, просто хотел уснуть, на время забыть о том, что произошло в этот вечер. Я отпустил его. Поднялся. Затем наполнил стакан холодной водой из-под крана. И резким движением вылил воду ему на голову. Он вскрикнул, приподнялся, что-то забормотал.

— Кому ты рассказал? — спросил я. — Кому ты про меня рассказал?

— Ты чего? — Увидев бутылку коньяка, Облонков потянулся к ней, но я отстранил его руку.

— Кому ты про меня рассказал?

— Ему, — сказал он, тяжело дыша.

— Кому?

— Ему. Ты же слышал наш разговор. Ясно. Значит, Облонков рассказал обо мне своему собеседнику. И именно он, собеседник, принял решение о моей ликвидации. Или позвонил кому-то и сообщил о моей осведомленности.

Говорят, спиртное может действовать по-разному. Облонков от него хмелел и пытался заснуть. Я же зверел и чувствовал, что во мне просыпаются ранее неведомые мне инстинкты.

— И вообще, — неожиданно сказал Облонков, — брось ты это дело. Уезжай на месяц. Я тебе отпуск оформлю. С завтрашнего числа, по болезни. Выборы пройдут, приедешь. Иначе сам знаешь, что бывает… Одна туристическая фирма тоже пыталась проверить… «Галактион». Ну, и с ней быстро разобрались. Только вот президента компании найти не могут. Наши ребята подозревают, что ему один подполковник помогал. Кажется, Демидов. Но они ничего доказать не могут. А деньги все равно повезут. И ты ничего не сделаешь. И Демидов ничего не сделает. Там все схвачено. Таможня, граница, аэропорт. Так что не дергайся.

— Кто такой Слепнев? — вспомнил я услышанную фамилию.

— Тихо, — в испуге прошептал Облонков. — Слепнев — полковник ФСБ. Он отвечает за прикрытие. Ты меня понимаешь? За прикрытие всей операции. Только я тебе ничего не говорил.

Облонков опять опустил голову на руки, словно пытался заснуть. И тотчас же снова приподнялся.

— Что я тебе сказал? — пробормотал он. — Про кого ты меня сейчас спрашивал?

— Не помню.

— Про кого? — Он повысил голос.

— Тише. Мы говорили о Семене Алексеевиче.

— Ах да. Семен Алексеевич был прекрасный человек.

— Ладно, пойду, — сказал я, с трудом поднимаясь из-за стола — давал о себе знать коктейль из водки, теплого пива и коньяка.

Облонков вдруг ударил кулаком по столу. На сей раз я не успел перехватить его руку.

— Сволочи, — всхлипнул он, — такого человека убили.

— До свидания. — Я направился к выходу. Открывая входную дверь, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся. В прихожей стоял сын Облонкова. Он смотрел на меня строго и испытующе.

— Вы больше не придете? — спросил мальчик.

— Больше не приду, — пообещал я.

— Никогда?

— Никогда. — Я вышел из квартиры и осторожно прикрыл за собой дверь, невольно подумав о том, что мне удалось узнать обо всем лишь благодаря этому мальчику.

Эпизод двадцать четвертый

Шаги перед домом становились все громче. Демидов вспомнил, что дверь открыта. Он взял стул и, поставив его перед собой, сел так, чтобы иметь возможность быстро выхватить пистолет в случае необходимости. Неизвестных было двое. Странно, подумал подполковник. Если они приехали арестовывать Гочиашвили и знают, что тот вооружен, то двоих людей для ареста маловато. Но для убийства — в самый раз. В этот момент в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул подполковник, по-прежнему сидя на стуле.

Осторожно открыв дверь, незнакомцы вошли в дом. Один из них, высокий, был в кепке. Другой — поменьше ростом, худощавый, юркий, увертливый. Высокий посмотрел на подполковника и спросил:

— Ты кто?

— Хозяин дома, — ответил Демидов. Визитеры переглянулись, и подполковнику это очень не понравилось, вернее, не понравились их взгляды. Говорят, опытный оперативник — как хорошая собака, сразу чует преступников.

— А вы кто такие? — спросил Демидов, все еще сидя на стуле.

— Вы Чупиков? — спросил второй, поменьше ростом.

Высокий сделал шаг в сторону двери, ведущей в другую комнату. Демидов заметил его движение, но промолчал.

— Я же сказал: я хозяин. Что вам нужно? Но не только оперативник чувствует преступника — преступник тоже мигом распознает оперативника. Визитеры нервничали. Оба чувствовали силу, скрытую в этом невозмутимом человеке. Так волки чувствуют приближение собак.

Незнакомцы снова переглянулись.

— Где Резо Гочиашвили? — спросил тот, что был поменьше ростом.

— Не знаю такого. — Демидов не сводил с него тяжелого взгляда. — Я адвокат, а не следователь. Хотя раньше и работал оперативником. Мне не платят за поиск преступников.

— Ты бывший оперативник? — Высокий недоверчиво уставился на подполковника.

— Удивлен? — усмехнулся Демидов.

— Может, виделись раньше? — сказал высокий, и внезапно в руке его появился пистолет. — Сиди смирно, мент, иначе пришью.

Демидов тоже выхватил оружие, но и второй незнакомец мигом вытащил пистолет. На подполковника смотрели два ствола.

— Брось, — улыбнулся худощавый. — Ты у нас не сорвешься. Одного пристрелишь, но пулю все равно получишь.

— Как и ты! — раздался голос из соседней комнаты, и на пороге появился Чупиков с пистолетом в руке. Высокий взял его на прицел. Все четверо замерли.

— А это кто такой? — спросил худощавый у Демидова, кивая на Чупикова.

— Мой друг, — усмехнулся подполковник. — Чупиков Евгений Алексеевич.

— То-то я смотрю, ты веселый такой. Думаешь, я тебя не узнал. Жаль, что не сумел вас прижать, подполковник. Это ведь ты был со своим ментом в машине, верно?

— Сволочь, — процедил Демидов. — Значит, ты сидел за рулем?

— Ладно, бросай оружие, подполковник, у тебя шансов никаких. Ты ведь просто мент. А мы, сам знаешь, профессионалы мокрушники. Будешь артачиться, хуже будет, — ухмыльнулся высокий.

— Какие вы мокрушники? Слизь одна. — Демидов видел, как противники держат оружие, и понимал, что высокий прав. Но подполковник решил держаться до конца. — Давай, ребята, поговорим, — предложил он.

— В другой раз, — усмехнулся худощавый. — Бросай оружие, говорю. Иначе самому плохо будет. Мы тебе сейчас такие документики предъявим, ахнешь. Мы с напарником на другую контору работаем, более солидную. А ты дурака валяешь, представление устроил.

— Врет! — раздался голос Резо. — Они убийцы. Бандиты повернулись на голос. По договоренности с Чупиковым Резо вылез из окна спальни и, обойдя дом, встал под окнами. Высокий повел дулом в сторону окна, но Резо его опередил — спустил курок. Он произвел всего лишь один выстрел, глядя прямо в глаза высокому. Бандит пошатнулся; из-под кепки сочилась кровь. Внезапно он дернулся и, сложившись пополам, рухнул на пол. Худощавый отвернулся от окна и выстрелил в Чупикова. В следующее мгновение пуля Демидова впилась ему в руку. Бандит выронил оружие и закричал. Очевидно, пуля задела болевой нерв.

— Что ты наделал! — закричал Демидов. — Резо, почему ты стрелял?

— Это убийцы, — отозвался тот. — Я их узнал. Они ворвались ко мне в тот день. Вон тот, в кепке, — Бурый. Они убили Никиту и заставили выброситься из окна Надю. Я их сразу узнал.

Раненый стонал, схватившись за руку, катаясь по полу. Демидов подошел к убитому и, стараясь не испачкаться кровью, скинул с его головы кепку. Голова высокого была перевязана.

— Так вот почему он не снимал кепку, — пробормотал подполковник. — Не хотел, чтобы видели, как его Резо Гочиашвили отделал.

И тут раздался стон Чупикова. Он стоял, опираясь на стол. По рубашке расплывалось красное пятно.

— Ты ранен? — бросился к нему Демидов.

— Ничего страшного, — усмехнулся адвокат, морщась от боли. — Главное, что эти двое; не ушли. Будь осторожен, в машине может находиться еще и третий.

— Помоги ему! — крикнул Демидов, повернувшись к Резо. — Я сейчас вернусь.

Он выбежал из дома. К счастью, в машине никого не оказалось. «Ниссан» бандитов стоял рядом с его автомобилем.

Демидов вернулся в дом. Резо уже помог Чупикову сесть на стул. Пятно на его рубашке становилось все больше. Раненый бандит по-прежнему катался по полу.

— Едем в больницу, — решил Демидов.

— Ты же знаешь, что нельзя, — возразил Чупиков; он заметно побледнел, лоб его покрылся испариной.

— Поехали! — заорал Демидов. — Иначе мы тебя потеряем. И эту гниду с собой заберем. Подними его, Резо. Поедем на моей машине. Пока будем ехать, я вызову сюда моих людей, пусть составят протокол опознания преступника. Думаю, что и второй достаточно известная личность.

Лежавший на полу бандит громко выругался.

— Сам не знаешь, что делаешь, подполковник, — прошипел он.

— Теперь знаю, — сказал Демидов. Резо, наклонившись, поднял раненого. Тот держался за руку и тихо стонал. Возможно, пуля перебила кость, подумал подполковник.

— Нужно быстрее уходить, — морщась от боли, сказал Чупиков.

— Да, уходим, — кивнул Демидов. Он еще раз взглянул на убитого. — А ты, Резо, молодец. С одного выстрела свалил такую сволочь, как Бурый. Теперь тебя ни один прокурор пальцем не тронет. Здорово стреляешь.

— Я за эти ночи натренировался, — проворчал Резо. — Каждый раз стрелял ему в лицо, когда вспоминал, что они у меня дома сделали. И это еще мало. Я должен их главного найти. Вот тогда и успокоюсь. Стой, сволочь, не дергайся, — сказал он худощавому. — Ты у нас теперь главный свидетель.

Тот по-прежнему стонал, держась за руку.

— Пока что он никудышный свидетель, — вздохнул Демидов. — Быстрее в машину. Нужно показать его врачам.

Рассказ семнадцатый

Ночью я не стал рисковать и появляться около своего дома или рядом с домом Алены. Я понимал, что Облонков прав. В такой игре, которая началась, моя жизнь не стоила и копейки. Но я обязан был уцелеть — хотя бы для того, чтобы помогать Игорю после операции. И кроме того, мне нужно было найти убийцу. В эту ночь я отсыпался в пригородных поездах, стараясь не слишком удаляться от Москвы. В шесть утра я уже успел вернуться в город. Предстояло найти машину и ехать в Жуковку, где жил заместитель руководителя администрации, который и разговаривал с Облонковым в тот злосчастный день.

Жуковка — не просто дачный поселок. Это место отдыха нашей элиты, наших политиков. Среди них много достойных и известных людей, получивших в Жуковке дачи и дачные участки. Впрочем, нравы у обитателей поселка довольно суровые. В свое время мы расследовали пожар на даче одного из членов правительства. И не сомневались, что это был поджог. Причем поджог, устроенный его соседями. Но мы ничего не сумели доказать.

Заместитель руководителя администрации Беспалов пришел к нам работать несколько лет назад. Должен сказать, что мне он нравился. Солидный, уверенный в себе, спокойный. Иногда даже слишком спокойный. Он курировал особые дела, одно время помогал разбираться с правоохранительными органами, одно время занимался только журналистами. Словом, был мастер на все руки. Я вспомнил, что до прихода к нам он работал в крупном межбанковском объединении. Кажется, в «Савое».

Некоторые наши сотрудники уверяли, что Беспалов очень богатый человек. Если так, то богатство его не бросалось в глаза. Он приезжал на работу в обычной «Волге», положенной ему по штату. Имел личный «Пежо». Обедал обычно в нашем буфете. В общем, не старался «вытыкаться», как многие, у которых завелись деньги. Замечу: мы сразу вычисляли «упакованных». Большие деньги имеют запах. Запах дорогого парфюма, хороших кремов, шикарных галстуков, добротно сшитых костюмов.

Беспалов выглядел обычно, никаких наворотов. И в то же время слухи упорно ходили. Рассказывали, что у него есть огромная вилла в Испании, где летом живет его семья. Впрочем, мне было все равно. Я получал свою зарплату, и мне этого было вполне достаточно. Иногда я размышлял над таким феноменом, как богатые люди. Если умение делать деньги есть ум, то самыми богатыми людьми должны были стать Альберт Эйнштейн и Нильс Бор. Но богачами становились совсем другие люди. Значит, эти другие имели своеобразный склад ума и умели только одно — делать деньги.

Видимо, нельзя быть абсолютным гением, то есть гением во всем. Либо вы умеете делать деньги, либо вы прекрасно поете, либо хорошо играете в шахматы. Конечно, на Западе, если вы прекрасно поете или становитесь чемпионом по шахматам, — вы достаточно обеспеченный человек. Но это только в том случае, если вы сумели продать свой талант. Однако даже в этом случае вы всего лишь обеспечиваете себе безбедную жизнь. Банкиры и биржевые спекулянты, не прикладывая тех же усилий, умудряются зарабатывать гораздо больше. Впрочем, так, наверное, и должно быть. Каждый зарабатывает как умеет.

Я приехал в поселок и спокойно прошел мимо охраны. Мое удостоверение позволяло мне беспрепятственно проходить на подобные объекты. Теперь нужно было найти дачу Беспалова и подождать, когда подъедет его машина. Номер машины я запомнил. Сотрудники нашей службы часто приезжали в поселок, обеспечивая охрану особо важных персон, иногда появляющихся в Жуковке.

Я точно знал, что Беспалов живет один (по будням здесь появлялась женщина, которая убирала у него на даче). Поэтому не боялся кого-либо потревожить. Но входить в дом все же опасался. По закону подлости именно в эту ночь у него на даче мог кто-то остаться, и тогда я не сумел бы уйти, не привлекая к себе внимания многочисленной охраны. А если меня задержат, моя участь будет решена.

Именно поэтому я решил дожидаться, когда появится его служебная машина. Она подъехала в половине девятого — медленно катила по дорожке, направляясь к дому. Я сделал шаг вперед и поднял руку. Водитель затормозил; здесь не появлялись посторонние, и он был уверен, что ему ничего не угрожает. Похоже, водитель узнал меня. Да, так и есть. За рулем сидел Касим.

— Доброе утро, Леонид Александрович, — вежливо поздоровался он.

— Доброе утро. — Я наклонился к окошку и тихо сказал: — Вылезай, поговорить нужно.

Касим вылез из машины: он по-прежнему ничего не подозревал. С одной стороны, хорошо, что он меня знает. С другой — плохо. Если что-нибудь не так, меня будут искать по всему городу.

— Послушай, Касим, — проговорил я вполголоса, — мне нужно побеседовать с твоим шефом. Срочно, без свидетелей. На дачу к нему я войти не могу. Да и не хочу. Его можно перехватить только тогда, когда он выйдет к машине. Ты не мог бы пока сходить куда-нибудь? Например, за водой или за сигаретами?..

— Я не курю, — удивился Касим. — А у вас важное дело?

— Очень важное. И мне нужна твоя помощь.

— Хорошо. Придумаю что-нибудь. Пять-минут вам хватит?

— Вполне. Спасибо. Он сразу выходит, когда ты подъезжаешь? Или через несколько минут?

— Когда как. Вообще-то почти сразу. Он человек аккуратный, не заставляет себя ждать.

— Тогда как подъедешь, сразу оставляй машину и иди.

— Ладно, сделаю, — пообещал Касим. — Садитесь, подвезу.

— Ничего, я пройду напрямик. Здесь близко. Я поспешил к дому. Касим же поехал по окружной дорожке. Мы добрались до дома почти одновременно. Касим коротко просигналил, давая понять, что приехал. Затем вылез из машины и, хлопнув дверцей, поспешно удалился.

Теперь оставалось только ждать. Через полторы минуты дверь отворилась. На пороге стоял Беспалов с портфелем в руке. Он подошел к машине и взялся за ручку дверцы. И тут я вышел из-за столба. Заметив меня, он вздрогнул.

— Что вам нужно?

— Хочу поговорить с вами.

— Кто вы такой? Что?.. Что вы делаете? Дуло моего пистолета уперлось ему в ребра.

— Без глупостей, — посоветовал я. — И не шумите. В доме есть кто-нибудь?

— Нет. — Беспалов в испуге озирался; похоже, он не понимал, что происходит.

— Войдем в дом. — Я еще сильнее надавил на рукоятку пистолета, словно ввинчивая дуло пистолета ему в бок.

Беспалов повернулся и сделал несколько шагов обратно к дому. Я шел следом. Если бы он стал сопротивляться, я бы наверняка выстрелил. У меня не было другого выхода. Но Беспалов оказался благоразумным человеком. Мы вошли в дом. Прошли в гостиную.

— Садитесь, — я кивнул на диван. — Дайте сюда ваш портфель.

Но он явно не хотел расставаться с портфелем. Я чуть ли не силой отобрал его. Затем толкнул хозяина на диван и уселся напротив.

— Я, кажется, вас узнаю. Вы сотрудник службы охраны, — пробормотал он.

— Совершенно верно. Подполковник Литвинов.

— А, тот самый… — вспомнил Беспалов. — Вы подозреваетесь в убийстве Семена Алексеевича и своего друга.

— Ошибаетесь. Это вы подозреваетесь в этих убийствах, — возразил я.

Он заерзал, взглянул на свой портфель, лежавший на столе, однако промолчал.

— Давайте не будем терять времени, — предложил я. — Мне все известно. И про деньги, которые вы собираетесь переправить в Швейцарию, и про курьеров. И я слышал ваш разговор с Облонковым и все рассказал Семену Алексеевичу. А он, очевидно, позвонил вам и потребовал объяснений. Что было потом, я знаю. Вы сообщили о том, что произошла утечка информации. И его застрелили. Причем застрелили не совсем обычным способом. Как правило, убийца потом выбрасывает оружие. Но на этот раз стреляли из нестандартного оружия, из американского «магнума», и убийца не захотел расставаться с оружием, очевидно опасаясь, что его смогут идентифицировать..

Нужно было видеть, как он смотрел на меня. И еще на портфель. Но в основном на меня.

— И, наконец, вы узнали, что именно я сообщил Семену Алексеевичу о переправке денег. Поэтому киллер ждал меня у моей квартиры. Но случилась осечка — вместо меня застрелили совсем другого человека.

— Это провокация, — пробормотал Беспалов.

— Мой покойный друг пришел с сумочкой, в которой лежали деньги, но деньги исчезли, — продолжал я. — Деньги предназначались на лечение моего сына. И моего друга убили не без вашего участия. Беспалов молчал. Да и что можно сказать в такой ситуации? Он молча смотрел на меня.

— Мне нужны фамилии, — сказал я, поигрывая пистолетом. — И мне уже нечего терять. Вы догадываетесь, что я с вами сделаю, если вы сейчас не назовете мне имя убийцы. Немедленно.

— Я не могу… не знаю…

— Считаю до пяти. Если вы не ответите, я стреляю. Думаю, вы понимаете, что мне терять нечего. При счете «пять» я стреляю. Итак, один…

— Я ничего не знаю! — закричал он.

— Два…

— Перестаньте. Я действительно не знаю…

— Три… Мне нужны фамилии…

— Вы сумасшедший! Психопат! Они меня убьют. Убьют? — заголосил Беспалов.

— Четыре… — Я вскинул пистолет.

— Стойте! — закричал он. — Мы тут ни при чем. Это специальная группа ФСБ.

— Какая группа?

— Им поручено прикрытие всей операции. Группа сотрудников ФСБ… — пробормотал Беспалов. — Группа полковника Слепнева.

— Кто именно стрелял?

— Я не знаю. Мне неизвестны такие подробности. Никто не хотел такого исхода. Но Семея Алексеевич упорствовал, обещал пойти к руководству. Мог получиться грандиозный скандал.

— Кто возглавляет операцию?

— Не знаю. Я только выполняю данные мне поручения. Облонков и Слепнев должны были мне помогать. Облонков готовил людей, а Слепнев обеспечивал прикрытие. — Беспалов прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Но перед этим еще раз взглянул на свой портфель.

Я подошел к столу. И как раз в тот момент Беспалов открыл глаза. Он явно нервничал. Я открыл портфель и увидел пачки денег. Разумеется, это были не мои деньги. В портфеле лежало не менее ста тысяч. А может, и больше.

— Тут мои личные сбережения, — поспешно проговорил Беспалов.

— Не сомневаюсь. — Я вывалил на стол пачки долларов. Ровно двенадцать пачек.

— Зарплата честного служащего за тысячу лет непорочной службы, — перефразировал я незабвенного Остапа Бендера. Но моему собеседнику было не до шуток.

— Оставьте ваши дурацкие шуточки! — завизжал он. — Это мои личные сбережения.

— Уже не ваши. — Я отсчитал ровно пять пачек и рассовал по карманам.

— Это грабеж! — возмутился Беспалов. Кажется, он мог сдать кого угодно, лишь бы не трогали его деньги.

— Самый настоящий, — подтвердил я. — Только я забираю не все. Мне не нужны ваши грязные деньги. Я беру только те пятьдесят, которые украли у моего сына. И у моего убитого друга. Заметьте, еще две тысячи вы остаетесь мне должны.

— Я не брал ваших денег! — выкрикнул он.

— Какая разница. Их взял кто-то из ваших людей. Меня это уже не касается. Я сейчас уйду и обещаю вам, что никогда и никому не стану ни о чем рассказывать. Если вы такой идиот, что скажете кому-нибудь о моем визите, то я думаю, что в следующий раз полковник Слепнев займется лично вами. Надеюсь, вы все поняли?

Он молча отвернулся. Но по выражению его лица я понял, что он будет молчать при любых обстоятельствах, чтобы не подставляться под пулю киллера.

— До свидания. — Деньги лежали у меня в карманах, и я хотел скорее уйти.

Повернувшись, я быстро вышел из дома. Водитель уже ждал у своей машины. Я поблагодарил его за помощь и поспешил дальше. Нужно было уйти из поселка как можно быстрее.

Меня никто не останавливал. Видимо, Беспалов понял, что лучше никому не сообщать о моем визите. Я остановил проезжавшую по трассе машину и уже через полчаса был у своего дома. Мобильный телефон, который я включал каждые три часа, по-прежнему молчал. Лобанов мне не звонил, и это начинало меня тревожить. Позвонив Андрею, я узнал, что у них все готово и в воскресенье утром они вылетают в Германию. Правда, на мой вопрос о деньгах он толком не ответил. Очевидно, недостающие тридцать тысяч были для них неподъемной суммой.

— Я нашел деньги, — сообщил я. — Выходи из дома. Только не бери свою машину. Пройдешь пешком два квартала и остановишься около кафе. Я буду неподалеку. Зайди в кафе и встань у стойки, рядом с окном. Только возьми с собой мобильный телефон.

Иногда я думаю, что сегодня всех людей в нашей стране нужно учить искусству выживания. Искусству уходить от наблюдения, умению стрелять, пространственному мышлению, ориентации на местности, поведению в агрессивной среде. Мы все живем в агрессивной среде. Наши города давно стали опасными для жизни.

Все получилось так, как я ожидал. Андрей вышел из дома, и я сразу заметил «хвост», который к нему прицепился. Это меня встревожило. Если они так нагло его «пасут», то вполне вероятно, что деньги могут снова уплыть. Рисковать нельзя. Я позвонил на мобильный телефон Андрея.

— За тобой следят, — сообщил я.. — Зайди в кафе и ничего не делай. Просто войди и стой у окна. Потом выпьешь кофе и поговоришь с кем-нибудь из посетителей. Подойди к кому-нибудь и перекинься несколькими фразами. Только быстро, у тебя мало времени.

Я понимал, что наши телефоны могут прослушиваться. Но я понимал и другое. Если даже телефоны прослушиваются, то, конечно, не теми двумя наблюдателями, которые следовали за Андреем. И еще: если Андрей сделает все быстро и правильно, один из наблюдавших за ним должен будет прикрепиться к человеку, с которым он заговорит. А с оставшимся наблюдателем мы как-нибудь вдвоем управимся.

Андрей сделал все наилучшим образом. Он не просто вошел в кафе и нашел себе собеседника. Он даже вытащил из кармана записную книжку, что-то записал и, вырвав листок, передал его своему собеседнику. И только потом вышел из кафе. Один из наблюдателей, как я и предполагал, остался в кафе, второй бросился за Андреем.

Остальное было делом техники. «Номер второй» даже не понял, что произошло, когда Андрей свернул, за угол и я втащил его в подъезд. Нужно было видеть, как «хвост» пробежал мимо нас, глядя по сторонам в поисках Андрея.

— Вот деньги, — протянул я три пачки. — Только обязательно положи все на карточку.

Прямо сейчас поезжай и положи, чтобы они не пропали. А потом возвращайся домой.

— Мы вылетаем послезавтра утром, — сообщил мне Андрей.

— Отлично. Передай привет Игорю и Алене. Скажи, пусть не сердятся, если я не смогу приехать. Пока.

— Тебе нужна помощь? — спросил Андрей.

— Только если вы уедете, — признался я. — Иначе мне туго придется. Вызови такси в день отъезда. Сразу езжайте в аэропорт. Никуда не сворачивайте. У кого оставите девочку?

— Завтра отвезем к моей маме.

— Нет. Только послезавтра, — возразил я., — А еще лучше, если они останутся дома, пока вы не уедете. Иначе вас могут задержать.

— Все так серьезно? — Я молча кивнул. Потом мы расстались. На прощание я его даже обнял. Никогда не думал, что стану обниматься с мужем моей жены. Более того: мы даже расцеловались. Он не спросил, откуда у меня деньги, а я не стал рассказывать. Говорят, что на богоугодное дело нельзя брать ворованные деньги. Но я их не воровал. Если Бог действительно все видит и все понимает, то он должен был оценить мой поступок. Я взял даже меньше того, что у меня украли. Взял на лечение мальчика. И я не мог считать эти деньги ворованными. И Бог, если он видел, как со мной поступили, тоже не должен был так считать. Впрочем, прямой связи с Господом у меня не было, и я не знал, как он реагирует на мои действия.

Только после того, как Андрей уехал, я наконец позвонил Саше Лобанову. Был уже четвертый час. Лобанов сразу снял трубку.

— Что у тебя? — спросил я.

— Плохо, — ответил Саша. — Прокурор города согласился принять меня только через три дня, в понедельник. Его нет в городе. А Дубов мне не поверил. Я ему пытался объяснить, но он кричит, что Литвинов преступник.

— Так что делать?

— Не знаю. Нам нужно встретиться, чтобы вы все наговорили мне на диктофон. Это будет хоть какое-то доказательство, когда я пойду к прокурору.

— Давай, — согласился я. — Когда ты сможешь подъехать?

— Позвоните мне по обычному телефону, — сказал Саша. — Тогда и договоримся.

Ровно через час я позвонил Лобанову по обычному телефону, и мы договорились встретиться на прежнем месте, недалеко от прокуратуры. Теперь я был уверен, что все будет в порядке. Беспалов будет молчать. Облонков тоже вряд ли станет рассказывать о своих ночных откровениях. Мне нужно наговорить всю историю на диктофон, дождаться воскресенья, когда улетят наши, а в понедельник Саша попадет на прием к прокурору города — и всему конец. Афера с деньгами будет раскрыта, и виновные получат по заслугам. Я же вернусь на службу.

Саша увидел меня уже издали и, помахав рукой, бросился ко мне, перебегая улицу. Если бы я в этот момент догадался посмотреть в другую сторону, то заметил бы набирающий скорость автомобиль. Лобанов не стал дожидаться зеленого света. Маневрируя между машинами, он спешил ко мне. В следующее мгновение набравший скорость джип ударил его сбоку, подбрасывая в воздух. Сашу отбросило в сторону. Рядом резко затормозил «Мерседес». Сзади его ударила «Тойота». И еще одна машина врезалась в это скопление. Послышались крики, ругань. Я бросился к лежавшему на тротуаре Лобанову.

Джип с затемненным стеклами, набирая скорость, помчался вдоль по улице. Я не успел даже разглядеть его номер, так быстро все произошло. Я пробрался к Лобанову. Он лежал, широко раскинув руки. Рядом расплылась темная лужа крови. Кто-то наклонился над Сашей и закричал:

— Он еще жив! Врача, скорее врача!

Я смотрел на тело, распростертое на асфальте. Саша — последний, кого я подставил, твердо решил я. Последний. Теперь уже ничто не связывало меня с Законом. Они сами оборвали последнюю нить, пробуждая меня к мщению. Теперь я не верил в Закон. Теперь я верил только в себя. Только в жажду мщения. Добро должно быть с кулаками. Не знаю, кто и когда впервые произнес эту фразу. Но теперь я точно знал, что мне делать. Никуда я больше не стану обращаться. Люди, которые мне помогали, погибали так внезапно и так страшно, что я до конца своих дней буду чувствовать себя виноватым. А ведь я верил в Закон, когда рассказывал об услышанном Семену Алексеевичу. Я верил в Закон, когда просил Виталика помочь мне. Верил в Закон, когда ехал на встречу с Лобановым. С этой минуты я в него не верил. С этой минуты я доверял только своему пистолету. Довольно быстро приехала «Скорая помощь». Затем милиция. Я проводил взглядом Сашу, которого уложили на носилки и понесли к машине. Потом повернулся и покинул место происшествия. Кажется, фамилия подполковника, который также не хотел мириться с существующим положением дел, была Демидов. Так мне сказал Облонков. Остается найти подполковника Демидова и узнать, что случилось с руководством фирмы «Галактион». Если у меня появится союзник, я сумею сделать то, что задумал.

Эпизод двадцать пятый

В больнице, куда они доставили Чупикова и раненого бандита, все было вполне обыденно. Там привыкли к пулевым ранениям, часто встречающимся у раненых бандитов после разборок. У Чупикова оказалось сквозное ранение, то есть пуля прошла навылет: и адвокату разрешили покинуть больницу с условием, что он явится туда еще раз, вечером. У бандита, в которого стрелял Демидов, все оказалось гораздо сложнее: пуля раздробила кость, и хирург настаивал на срочной операции.

Демидов вызвал двоих сотрудников уголовного розыска и приказал неотлучно находиться при раненом. Забрав Чупикова и Резо, подполковник поехал на квартиру одного из своих офицеров. Тот жил на проспекте Мира, в двухкомнатной квартире, которую молодые офицеры управления иногда использовали для романтических свиданий, скрываясь от ревнивых жен. На эту квартиру и привез подполковник Чупикова и Резо, приказав обоим никуда не отлучаться. Сам же уехал в управление — следовало выяснить, какая связь была у Бурого и его напарника с группой сотрудников ФСБ, в которую входили Рожко и Брылин.

Демидов сидел у себя в кабинете, когда в дверь постучали. Подполковник удивился — все, его подчиненные обычно заходили без стука.

— Войдите! — крикнул подполковник. В кабинет вошел спортивного вида мужчина.

Широкоплечий, с пронзительным взглядом, с волевым лицом.

— Вы ко мне? — спросил Демидов.

— Вы ведь подполковник Демидов?

— Полагаю, вы сами знаете, к кому пришли.

— Я из службы охраны. Подполковник Литвинов. Вот мои документы. — Незнакомец достал из кармана служебное удостоверение и протянул подполковнику.

Внимательно изучив удостоверение, Демидов усмехнулся. В милиции не любили людей из службы охраны. Впрочем, здесь не любили и офицеров других спецслужб. Сотрудники милиции всегда выполняли самую грязную и неблагодарную работу, тогда как офицеры других ведомств считались своего рода аристократами.

— Садитесь, — сказал Демидов. — Я вас слушаю.

Литвинов сел. Осмотрелся. И неожиданно спросил:

— У вас можно говорить?

— Полагаю, что да.

— Только полагаете или знаете наверняка? — улыбнулся гость.

Демидов повернулся и включил радио на полную громкость. Потом, снова повернувшись к гостю, сказал:

— Теперь точно можно. Так о чем вы хотели поговорить?

— Вы занимаетесь расследованием убийств среди руководства фирмы «Галактион»? — спросил Литвинов.

Подполковник насторожился. Значит, вот оно как?.. Не сумели найти Резо, не смогли убрать его, Демидова, и решили действовать таким образом.

— Ничем не могу помочь, — сухо проговорил Демидов. — Этим делом занимаются в ФСБ. Обратитесь к ним.

Он протянул руку и выключил радио. Литвинов покачал головой.

— Включите радио, — попросил он. Демидов с удивлением посмотрел на гостя, однако выполнил его просьбу.

— Но я ничего не могу вам сообщить, — сказал он.

— Не торопитесь, — улыбнулся Литвинов. — Я ищу вас со вчерашнего дня. Мне сообщили, что вы пытались помочь президенту компании «Галактион».

— У вас неверная информация. Я никому не пытался помочь. Наоборот, мы его арестовали и выдали в ФСБ. Кажется, он оттуда сбежал. Больше я ничего не знаю.

— Мне нужно с ним встретиться, — заявил Литвинов. — Поверьте, это очень важно. «Провокатор», — подумал Демидов.

— Сожалею, но я ничего не могу вам сообщить, — сказал подполковник.

— Какие, к черту, сожаления! — разозлился Литвинов. — Если я сейчас уйду, они передавят нас поодиночке. Хотите я скажу, кому именно передали Резо Гочиашвили? Его передали сотрудникам группы Слепнева, верно?

«Точно провокатор», — мысленно усмехнулся Демидов.

— Я ничего не знаю, — сказал он. — Меня не интересуют такие подробности.

— Зато меня интересуют, — заявил Литвинов. — Послушай, Демидов… — сказал он, переходя на «ты». — Я со вчерашнего дня тебя искал. У нас мало времени. Только до понедельника.

Это было уже гораздо интереснее. Если гость — провокатор, почему же он говорит о понедельнике? Кто разрешил ему подобную самодеятельность?

— Я знаю, что несколько дней назад тебя едва не убили, — продолжал Литвинов, заметно волнуясь. — И я знаю, что Гочиашвили ищут по всему городу. Мне нужно, чтобы ты мне поверил. Пойми, Демидов, речь идет о секретных вещах. В том числе и о нас с тобой.

— Говори, — кивнул Демидов. — Я тебя слушаю.

— Не здесь, — возразил Литвинов. — Найди другой кабинет, и я тебе все расскажу. Расскажу в подробностях, а ты сам решишь, что нам делать. Только поверь мне. Ты — мой последний шанс.

— Ладно, пошли в другой кабинет. — Демидов поднялся. — Или давай лучше поднимемся наверх. Там у нас приемная начальника управления. Его сейчас нет, вот мы там и поговорим.

— Идет, — согласился Литвинов. Они вышли из кабинета. Несколько минут спустя Литвинов начал свой рассказ. Он говорил, Демидов хмурился, все больше мрачнел, то и дело доставал сигареты. Литвинов выложил все, что знал. Очевидно, у него возникла потребность выговориться. И в лице Демидова он нашел благодарного слушателя.

Литвинов рассказал о болезни Игоря и об услышанном разговоре. О смерти Семена Алексеевича и о своей квартире, сданной в аренду. Рассказал о гибели Виталика и о пропавших деньгах. О своих разговорах с Облонковым и с Беспаловым. О вчерашнем происшествии с Сашей Лобановым. Он рассказывал обо всем — подробно, обстоятельно, как на исповеди.

Через сорок минут Литвинов закончил свой рассказ. Демидов, ни разу не перебивший его, докурив очередную сигарету, с удивлением обнаружил, что выкурил всю пачку. Он тяжко вздохнул.

— Звучит убедительно.

— Думаешь, я все это придумал?

— Это легко проверить, — усмехнулся Демидов. Он поднялся и подошел к столу. — Прямо сейчас. Извини, друг, но я обязан тебе не верить. Уж слишком неожиданно ты появился со своей историей.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Литвинов.

— Погоди. Прежде чем дальше обсуждать эту тему, я хотел бы кое-что проверить. Как фамилия твоего мальчика? В какой больнице ему поставили диагноз?

— Проверяй, — проворчал Литвинов. — Можешь позвонить к нему в больницу. — Он назвал фамилию Андрея, которую теперь носил Игорь, и номер больницы, где был поставлен неутешительный диагноз.

— Так, — сказал Демидов. — Теперь второй вопрос. В каких районах города произошли убийства Семена Алексеевича и твоего друга? Если убийства действительно имели место, их должны были зарегистрировать. Кстати, почему тебя не ищет прокуратура? Ты ведь самый главный свидетель.

— Подозреваю, что ищет. Я уже два дня не ночую дома. Сегодня ночевал у знакомой.

— Так. — Демидов сделал отметку в блокноте и задал третий вопрос: — Где вчера сбили Лобанова?

Литвинов ответил без запинки.

— Отлично. Я сейчас все проверю, — сказал Демидов. — Кстати, я собираюсь позвонить в кассу аэропорта и узнать, значатся ли среди пассажиров, вылетающих завтра в Берлин, твоя супруга, ее муж и твой сын. Если не значатся, то сам понимаешь, нам не о чем разговаривать.

— Звони, только побыстрее, — пробормотал Литвинов. — Меня могут арестовать прямо здесь, в управлении. Я ведь сейчас главный подозреваемый и по делу Семена Алексеевича, и по делу своего друга.

— Вот ключи от моего кабинета. — Демидов протянул Литвинову ключи. — Спустись ко мне и подожди. Я проверю все за несколько минут. Если убийства действительно произошли, они регистрировались в прокуратуре и в милиции. Если нет… Тогда сам понимаешь.

— Хватит угрожать, — поморщился Литвинов. — Я буду тебя ждать. Только побыстрее. Они в понедельник улетают.

— Угу, — кивнул Демидов, направляясь к двери.

Двадцать минут спустя он снова переступил порог своего кабинета. Литвинов сидел, прикрыв глаза. Возможно, дремал.

— Э… подполковник! — позвал Демидов. Литвинов открыл глаза. — Пошли быстрее.

Литвинов не шелохнулся. Он смотрел на Демидова, словно впервые видел.

— Проверил? — спросил наконец Литвинов.

— Проверил, — кивнул Демидов.

— Убедился?

— Пошли со мной. Сам говорил, у нас мало времени.

Литвинов поднялся со стула. Уже в коридоре Демидов быстро проговорил:

— Мы все проверили, все совпало, твои завтра улетают в Берлин. Ты меня извини, подполковник, но у нас у самих столько всего произошло, что я теперь никому не верю. Только себе самому.

Они поднимались по лестнице, когда Демидова догнал один из его подчиненных.

— Можешь говорить, — разрешил Демидов.

— Мы идентифицировали отпечатки пальцев, взятые у раненого бандита, — сообщил офицер. — По нашей картотеке он проходит как Гриб — Долматов Гавриил Харитонович. Пять приговоров. Два убийства. Рецидивист. Вам показать его карточку?

— Звони в больницу, передай им эти сведения. И пошли туда подкрепление, чтобы его охраняли как нужно, — приказал Демидов.

— Вот такие у нас дела, — сказал он, повернувшись к Литвинову.

Когда они снова вошли в приемную, Демидов кивнул своему гостю:

— Садись, теперь моя очередь исповедоваться. Я тебе расскажу нашу историю. А потом мы поедем к моим друзьям.

— Ты еще кому-то доверяешь после случившегося?

— Нет. Но на квартире, которая мне известна, нас будет ждать Резо Гочиашвили — руководитель фирмы «Галактион». Тебе что-нибудь говорит это название?

— Значит… — Литвинов осекся.

— Вот именно, — кивнул Демидов. — Мы все в одной команде. Поэтому нам нужно вместе решать, что дальше делать, куда плыть.

Рассказ восемнадцатый

Мне сразу понравился Демидов. Глаза его понравились. Когда я ему все рассказывал, он меня не перебивал, умел слушать, что для сотрудника уголовного розыска совсем не лишнее качество. Не знаю, почему, но я не стал ничего от него скрывать. Может, потому, что хотел рассказать как можно больше. А может, потому, что мне просто надоело всех бояться.

Мы с Демидовым долго говорили. Очень долго. А потом он посмотрел на часы и объявил, что уже седьмой час вечера и ему нужно срочно ехать на прием к начальнику МУРа.

— Поедешь со мной, — добавил Демидов. — А после этого — вместе к ребятам. Там ждут Резо и мой бывший напарник. Чупиков Женя. Его сегодня утром ранили. Впрочем, об этом я уже тебе рассказывал.

— Все-таки не доверяешь? — спросил я. Он посмотрел на меня с удивлением и покачал головой.

— Если бы не доверял, ничего бы не рассказывал. Ты мне нужен как свидетель. Уж слишком невероятная история с этими деньгами. Сам понимаешь, в жизни так не бывает. Могут и мне не поверить. В общем, ты не обижайся. Вместе теперь будем действовать.

Мы поехали в МУР. Нужно сказать, что я никогда до этого не бывал в МУРе. Мне всегда казалось, что сотрудники милиции — сплошь хамы и дуболомы, которые говорят глухими голосами, вербуют агентов из проституток и сутенеров и мало чем отличаются от уголовников. Даже у меня, бывшего сотрудника КГБ и офицера службы охраны, сложились подобные стереотипы. А что же тогда говорить о всех прочих гражданах. Наверное, среди сотрудников уголовного розыска встречаются и хамы, и законченные мерзавцы. Наверное, не у всех высшее образование и манеры английских лордов. Но в целом мне нравились ребята, окружавшие Демидова. Нравился и сам Демидов. Копаться в дерьме и оставаться нормальным мужиком может не каждый. Демидов сумел.

А когда мы приехали в МУР, я еще больше удивился. По коридорам проходили свежевыбритые, подтянутые офицеры. Правда, большинство — в штатском. Но какие лица! Честное слово, я изменил свое мнение о нашей милиции. Словно оказался в Академии Генштаба, а не в МУРе. Потом я долго сидел в приемной начальника МУРа, пока Демидов все подробно рассказывал генералу. Наверное, целый час рассказывал. Наконец меня позвали в кабинет.

— Извините, подполковник, — сказал генерал, поднимаясь из-за стола и, протягивая мне руку. — Демидов мне о таких ужасах поведал — всю ночь не заснешь.

— Ничего. — Я пожал генералу руку и уселся напротив Демидова.

— Все эти страсти-мордасти про деньги — это правда? — спросил меня генерал.

— Правда.

— Значит, хотят вывезти сто миллионов долларов? А как они их вывезут? В контейнер поместят или повезут в карманах?

— Нет, в карманы столько не поместится, — без тени улыбки проговорил Демидов. — В один «дипломат» помещается ровно миллион долларов. Уже проверено. А в объемистый чемодан можно упаковать десять-двенадцать миллионов. Вероятно, у этих четверых будут чемоданы. Если здесь они пройдут, минуя таможню, то в Швейцарии багаж никто проверять не станет.

Они сдадут чемоданы встречавшим и улетят обратно.

— Но почему они летят обычным рейсом? Почему не спецрейсом? Ведь они везут такую сумму… — сказал генерал, уже обращаясь ко мне. — И почему их оформляют как туристов? Ничего не понимаю…

— Все правильно, — ответил я. — В Швейцарии очень строгие законы насчет наличных денег. А если перевести такую сумму из какого-нибудь банка, то можно проследить всю цепочку. Поэтому деньги везут самые обыкновенные «туристы», имеющие туристические визы. Кому придет в голову, что деньги ввозятся именно таким образом. Я думаю, их будут встречать прямо в аэропорту. Ведь такая сумма — рисковать не захотят. Весь вопрос в том, как нам задержать этот рейс.

— Значит, задержим рейс? — вздохнул начальник МУРа. — Это ведь не заурядная уголовщина. И, судя по вашей информации, к делу подключены сотрудники ФСБ и службы охраны.

— Верно, — кивнул Демидов. — Поэтому и нужна наша помощь.

— Да, политика… — поморщился генерал. — Финансируют избирательную кампанию.

— Но ведь и убийства имели место.

— Они не имеют непосредственного отношения к деньгам. Ты же сам говорил, что офицеры ФСБ, возможно, никого не убивали. Действовали уголовники — Бурый и Гриб. Вот с ними и нужно разбираться.

— Бурый в морге, — пояснил Демидов. — А Гриб в больнице, под наркозом. До понедельника остался только один день.

— Что ты мне предлагаешь? — разозлился начальник МУРа. — Задержать самолет и арестовать всех подозреваемых? С этим я согласен. А все остальное — твои домыслы. Где у вас доказательства, что сотрудники ФСБ в чем-то замешаны? Нет у вас таких доказательств. Одни только слова. Ты представляешь, что будет с нами, если мы обвиним ФСБ и службу охраны в убийствах? Обвиним и не сможем ничего доказать. Сразу вылетим из своих кабинетов.

Демидов молчал. Я тоже. Формально генерал был прав, у нас не было никаких доказательств.

— И с деньгами непонятно, — продолжал генерал, уже немного успокоившись. — Откуда такая сумма наличными? Может, все законно оформлено, а вам кажется, что это афера.

— Господин генерал, — не выдержал я, — за последнюю неделю погибли четверо посвященных в эту тайну. И ранен сотрудник прокуратуры. А вы говорите, что там все законно оформлено.

— Ладно, не объясняй, — нахмурился генерал. Он явно нервничал. — Это у вас в службе охраны все «господа», а у нас мы пока «товарищи».

— Простите, товарищ генерал, — улыбнулся я.

— Какие будут предложения? — спросил начальник МУРа, обращаясь к Демидову.

— Блокировать рейс, вылетающий в Цюрих, в понедельник утром. Проверить всех пассажиров. Всех до единого. Проверить багаж. И только потом разрешить взлет.

— Для такой акции мы должны получить согласие министра. Или хотя бы руководства МВД на транспорте.

— Верно, — кивнул Демидов. — И как можно скорее.

— Сегодня суббота. И уже вечер. Кого я сейчас найду? А завтра воскресенье.

— В понедельник утром они вылетают в Цюрих, — напомнил Демидов. — Все нужно решить до понедельника.

Генерал молчал. Я видел, что он колеблется, нервничает. Ведь это дело могло испортить ему карьеру. Могло стоить не только генеральских погон, но и доброго имени, нажитого десятилетиями честной службы. Но нам повезло. В отличие от других служб, где руководителей назначают со стороны, руководствуясь лишь принципом личной преданности, в МУРе работали настоящие профессионалы.

— Хорошо, — сказал генерал. — Я попытаюсь сделать все возможное. В понедельник утром проведем совместную операцию с управлением МВД на транспорте. Но, боюсь, в ФСБ могут узнать о нашей подготовке. Скрыть операцию такого масштаба крайне сложно. Как думаешь действовать, Демидов?

— Не сообщать никому, — предложил подполковник. — Приехать в аэропорт за полчаса до вылета. Оцепить самолет и проверить весь багаж. Для этого потребуется человек двадцать — двадцать пять, не больше.

— А если вы правы, если прикрытием операции занимается ФСБ? Ты представляешь, что произойдет в аэропорту? Представляешь, какая стрельба начнется?

— У нас нет другого выхода, — произнес Демидов.

— Да, похоже, — согласился начальник МУРа. — Значит, так… Пока что обо всем молчать. Никому ни слова. Никому. Пока об операции в аэропорту знаем только мы трое. Если все подготовим правильно, задержим рейс и проверим багаж. Но если мы ошибемся… Знаете, куда нас отправят, всех троих? В психиатрическую больницу. В лучшем случае.

— Не страшно, — сказал Демидов, поднимаясь. — Хуже, чем здесь, не будет. Там, говорят, бывает приличное общество.

Начальник МУРа посмотрел на него и расхохотался.

Эпизод двадцать шестой

В воскресенье утром Алена, Андрей и Игорь вылетели в Берлин рейсом Аэрофлота. Демидов не разрешил Литвинову поехать в аэропорт. Оба понимали, что появление в аэропорту такого свидетеля, как Литвинов, значительно осложнило бы обстановку. По указанию Демидова группа сотрудников уголовного розыска сопровождала семью до самого самолета. Лишь когда авиалайнер взлетел, один из сотрудников позвонил Демидову, сообщив, что все прошло благополучно. Литвинов так и не появился в аэропорту. Он даже не позвонил, понимая, что все разговоры будут прослушиваться.

Демидов, видевший, в каком состоянии Литвинов, ничего не мог поделать. Он понимал, как важно сохранить именно этого свидетеля, успевшего побеседовать и с Облонковым, и с Беспаловым. Именно поэтому весь воскресный день Литвинов, Гочиашвили и Чупиков провели в доме на проспекте Мира, под охраной офицеров уголовного розыска.

Литвинов не находил себе места. И не только потому, что этим утром улетал Игорь. Ему казалось, что они не сумели просчитать все возможные варианты действий оппонентов. К вечеру к ним приехал Демидов, готовивший операцию в аэропорту.

Чупиков почти все время лежал на кровати. Дважды приезжал врач, но состояние раненого не вызывало тревоги. Резо, напротив, весь день расхаживал по комнатам. После того как он метким выстрелом уложил Бурого, с ним произошла удивительная метаморфоза. Он замкнулся в себе, не разговаривал. Смерть бандита подействовала на него сильнее, чем даже смерть Никиты и Нади. Когда убивали его друга у него сработал инстинкт самосохранения, заглушивший все прочие чувства. Когда же Резо стрелял в убийцу, то им владела жажда мщения, потому он и сделал такой точный выстрел. Однако, увидев лежавшего на полу Бурого, Резо испытал шок — еще более ужасный, чем в своей квартире. Ибо он осознал, что совершил убийство. Конечно, Бурый был редкостным мерзавцем. Но убийство — оно и есть убийство.

Когда вечером приехал Демидов, решивший навестить своих добровольных пленников, Литвинов отвел его на кухню.

— Боюсь, наша операция может провалиться, — признался Литвинов.

— Почему? — удивился Демидов.

— Они знают, что я до сих пор в городе. И не нашли Резо Гочиашвили. Значит, теоретически возможно, что один из нас сумел добраться до прокуратуры или милиции и рассказать обо всем. Ты меня понимаешь?

— Не совсем.

— У них наверняка имеется запасной вариант, — объяснил Литвинов, — они не могут так рисковать. Слишком большая сумма. Обязательно должен быть запасной вариант. Боюсь, ничего не получится с нашей проверкой. Они наверняка предусмотрели такой вариант.

— Думаешь, они спрячут деньги в самолете?

— Не знаю. Но вы же не станете разбирать самолет по винтику? Он тогда вообще не улетит.

— Я буду настаивать, чтобы заменили самолет, — отчеканил Демидов. — Возможно, ты прав.

— А у меня другое предложение. Нужно на всякий случай приготовиться к любым неожиданностям. Предположим, что мы все перепутали. Предположим, что деньги не переправляют в Швейцарию, а, наоборот, везут из Швейцарии. Такое возможно?

— В принципе — да. Но как проверить аэропорт в Цюрихе? У меня нет швейцарской визы.

— Не торопись. Я все-таки бывший офицер КГБ. Нас учили просчитывать варианты. Самые невероятные, самые абсурдные. Просчитывать, чтобы знать, как вести себя в подобных ситуациях.

— У тебя конкретные предложения?

— Да. Нужно взять два билета на завтра до Цюриха. На всякий случай. Если у вас все сорвется, нужно, чтобы и в этом случае кто-нибудь полетел в Цюрих, для сопровождения пассажиров.

— Не получится, — возразил Демидов. — Самолет вылетает утром, в десять сорок пять. Ни один наш сотрудник не успеет получить визу в швейцарском посольстве до завтрашнего утра. А без визы в Цюрих не пустят.

— Пустят, — сказал Литвинов. — Только не в Швейцарию. Нужно найти людей со служебными или дипломатическими паспортами. Согласно договору с Венгрией с подобными паспортами можно выезжать без визы. Если взять билет Москва — Цюрих — Будапешт, можно сделать транзитную пересадку в Цюрихе. Вот тебе и Швейцария.

— У моих сотрудников нет служебных паспортов. И дипломатов среди нас тоже нет.

— У меня есть служебный паспорт, — сказал Литвинов.

— Вот оно что?.. — нахмурился Демидов. — Героем хочешь стать? Американских боевиков насмотрелся. Решил брать преступников в воздухе. А потом прыгнешь без парашюта и в последний момент успеешь что-нибудь придумать? Кончай фантазировать, Литвинов. Я тебя завтра вообще в аэропорт не пущу. Тоже мне, Джеймс Бонд нашелся.

— При чем тут Джеймс Бонд? Я ведь серьезно. Там не дилетанты, Демидов. Раз они решили завтра вывезти деньги, значит, рассчитают все таким образом, чтобы никакая проверка не могла им помешать. Ну пойми ты наконец.

— Я все понимаю, — проворчал Демидов. — Только тебя пускать не хочу. А паспортов у нас нет. И в УВИР обращаться не хочу. Иначе, сам понимаешь, придется объяснять им, зачем нам ночью в воскресенье нужен паспорт. Хотя нет, они ведь выдают обычные паспорта. С ними в Венгрию не пустят.

— Нужно обратиться в МИД, — объяснил Литвинов. — Прямо сейчас. Пусть выпишут на утро один служебный паспорт. Хотя бы один. И взять два билета через Цюрих до Будапешта.

— Постараюсь. Придется опять к руководству идти. В МУРе уже поговаривают, что я становлюсь любимчиком генерала. Сегодня три раза у него был. Ладно, поеду в четвертый. Только ты без глупостей. Утром я сам за тобой заеду. В шесть утра. Паспорт у тебя с собой?

— Конечно. Только возьми билет прямо в аэропорту. Очень может быть, что меня ищут по всему городу.

— На тебя информацию не давали, — сообщил Демидов. — Я проверял.

— Тем лучше. В общем, до завтра.

— До завтра. Ты за Резо следи. Он какой-то чудной стал.

— Ты бы тоже стал. Он человека убил. Я весь день за ним слежу. Он ходит по комнатам и молится. Кстати, он ведь часто вылетает за границу. У него может быть служебный паспорт.

— Только этого не хватало! — разозлился Демидов. — Ты посмотри, в каком он состоянии.

— Погоди. — Литвинов бросился в комнату. Через несколько секунд вернулся вместе с Резо. — У него тоже служебный! — сообщил он. — Заказывай два билета, Демидов. Кого хочешь снимай с рейса, но два билета закажи.

— Не пущу, — заупрямился Демидов.

— Не нужно, — сказал Резо. — Не нужно нас задерживать. И за меня вы не волнуйтесь. Я и так на этом свете за троих живу.

— Я найду сотрудников МУРа со служебными паспортами, — сказал Демидов. — Вы, видимо, сговорились.

— Но это же на крайний случай, — возразил Литвинов. — Только если ваша проверка ничего не даст.

— Ладно, посмотрим, — ворчал Демидов, выходя из квартиры.

Когда Литвинов и Гочиашвили остались одни, Резо протянул подполковнику руку.

— Спасибо, — сказал он, — вы в меня поверили.

Эпизод двадцать седьмой

В шесть утра, в понедельник, Демидов заехал за ними. За последние двое суток он осунулся, почернел, глаза запали. Подполковник понимал степень риска предстоящей операции. Сегодня должно было решиться все.

К Чупикову приехала жена, и все трое деликатно покинули квартиру, не входя в комнату, где лежал раненый, чтобы не мешать общению супругов. Демидов сел на водительское место. Рядом присел один из его офицеров. Резо и Литвинов устроились на заднем сиденье.

— Только без самодеятельности, — обернувшись, строго напомнил подполковник. — Это наша операция. Вы должны оставаться в кабинете начальника милиции, пока я вас не позову. Согласны? Если нет — возвращаемся обратно.

— Согласны, — сказал Литвинов за обоих. Автомобиль, прибавляя скорость, несся в Шереметьево-2. Всю ночь Демидов расставлял своих людей, объясняя каждому его позицию. Он был уверен, что деньги будут найдены. «Если их погрузят в самолет, то мы их найдем наверняка», — твердил про себя Демидов. Однако он учитывал опасения Литвинова. Понимал, что тот может оказаться прав. И хотя степень невероятности тут была один к тысяче, он тем не менее в пятом часу утра все же заказал два билета по маршруту Москва — Цюрих — Будапешт в надежде, что они не понадобятся. Однако оказалось, что в салон эконом-класса билетов нет.

Еще через минуту выяснилось, что нет билетов и в салон бизнес-класса. Ему пришлось заказывать билеты первого класса. Узнав стоимость двух билетов в один конец, Демидов пожал плечами. Таких денег у его сотрудников все равно не было. Кто заплатит за два билета около трех тысяч долларов? Это нереально, и Демидов решил забыть об этих билетах, твердо решив, что они не понадобятся.

В семь часов утра они прибыли в аэропорт за час до регистрации. Демидов провел своих спутников в кабинет начальника милиции аэропорта. Пока о предстоящей операции ничего не знали ни сотрудники ФСБ, ни сотрудники таможни. В половине восьмого утра о ней доложили руководству аэропорта. В восемь утра в аэропорту началась регистрация на рейс двести шестьдесят пятый до Цюриха.

Каждую минуту Демидов получал информацию от своих людей, рассредоточенных по всему комплексу аэропорта. Особое внимание уделялось багажу пассажиров. В восемь тридцать началось прохождение таможенного контроля. Именно в этот момент руководство таможенной службы аэропорта было предупреждено о возможной контрабанде большой суммы в валюте. Каждый чемодан, каждую коробку начали тщательно досматривать.

Мобильные группы, сосредоточенные на автомобилях вокруг самолета, готового к вылету, ждали условного сигнала. Демидов чувствовал нарастающее напряжение. В восемь сорок пять к самолету, готовому к рейсу до Цюриха, подъехали сотрудники аэропорта. За ними внимательно наблюдали десятки глаз.

В девять часов утра позвонил начальник МУРа. Узнав о том, что операция началась, он пожелал удачи. В девять часов пятнадцать минут у одного из пассажиров, вылетавших в Цюрих, обнаружили незадекларированные доллары. Пассажир оправдывался, заявляя, что просто забыл об их существовании. Долларов было немного, около трехсот, и ему разрешили вписать их в декларацию.

В девять часов двадцать минут объявили, что регистрация заканчивается. Литвинов посмотрел на Демидова.

— Вы взяли билеты? — спросил он.

— Нет, — зло бросил подполковник, — не взял.

Раздосадованный Литвинов промолчал, говорить что-то уже не имело смысла, В девять двадцать пять выяснилось, что через салон для официальных делегаций пройдут два российских дипломата. У них с собой груз — четыре чемодана. Демидов тревожно взглянул на Литвинова и поднял трубку телефона.

— Не пропускать, — решительно сказал он, — досмотреть, как обычных пассажиров.

Через минуту раздался телефонный звонок.

— Таможенники возражают, — доложил один из офицеров Демидова, — говорят, что не имеют права досматривать дипломатический багаж.

— Ну и хрен с ними! — закричал, не сдерживаясь, Демидов. — А я приказал никого не пропускать. Досматривайте весь багаж. Безо всяких исключений. Вы понимаете, что это приказ?

Еще раз через минуту позвонил все тот же офицер.

— Дипломаты возражают, — объяснил он, — говорят, что мы не имеем права.

— Сейчас приду. — Демидов вышел из кабинета.

Ровно через восемь минут он вернулся. Литвинов и Резо успели уже выпить чай и прослушать последние новости по телевизору, работавшему в кабинете.

— Досмотрели, — сообщил Демидов, не глядя на Литвинова, — ничего нет.

— Через двенадцать минут заканчивается регистрация, — напомнил Литвинов. — Так ты заказал нам билеты?

— Нет! — закричал Демидов. — Никуда вы не полетите. И перестань меня дергать.

— Осталось одиннадцать минут, — взглянул на часы Литвинов.

Демидов схватил рацию.

— Восьмой, — рявкнул он, сдерживая досаду, — что у вас происходит? Вы следите за самолетом?

— Так точно. Никто не подходил, ничего не грузили. В багажном отделении сортируют багаж. Там двое наших сотрудников. Все чемоданы прошли таможенный контроль. На каждом есть отметка нашей смены.

— Ничего нет?

— Нет.

Демидов отключил рацию. Вздохнул. Посмотрел наконец на Литвинова.

— Нет билетов, — сказал он с отвращением, — на этот рейс нет билетов. Остались только первого класса. Две тысячи семьсот долларов в одну сторону. У нас нет таких денег.

— Я заплачу, — решительно сказал Резо, — У меня есть деньги.

Литвинов улыбнулся. Демидов пожевал губами, поднял рацию.

— Шестой, пошли кого-нибудь ко мне. Нужно взять два билета первого класса. Да, билеты уже заказаны.

Он убрал рацию. Литвинов наклонился к нему и прошептал:

— Ты все-таки мне поверил?

— Не знаю, — раздраженно ответил Демидов, — может, ты и прав. Но это все равно глупо. Что вы будете делать в самолете? Как вы сможете их остановить?

— Посмотрим, — Литвинов так и не убрал с лица усмешку.

В девять сорок три билеты были выкуплены и зарегистрированы. В девять сорок пять кончилась регистрация. Никаких подозрительных пассажиров по-прежнему не обнаруживалось. И никакого дополнительного багажа к самолету не подвозили.

— Проклятье, — прошипел Демидов, — может, они все поняли? Разгадали нас?

В девять пятьдесят объявили о начале посадки в самолет. Команда уже заняла свои места в лайнере. Следившие за самолетом сотрудники доложили, что у двух членов экипажа в руках легкие «дипломаты», — у остальных вообще ничего. Демидов свирепо посмотрел по сторонам. Нет, в двух «дипломатах» нельзя увезти такую сумму денег. Но он все же сделал себе соответствующую отметку.

— Мы остановим самолету-твердо сказал он. — Как только все пассажиры сядут, мы оцепим самолет. Уберем всех пассажиров, еще раз проверим багаж и начнем перетряхивать все и вся. Звоните руководству аэропорта, — обратился он к начальнику милиции, — пусть готовят другой самолет.

— Я не имею права, — испугался тот, — это не в моей компетенции.

У начальника милиции была голова тыковкой и короткие усики, придававшие его лицу чаплиновское выражение. Демидов знал, что он опытный специалист, уже проявивший себя классным профессионалом.

— Я позвоню в МУР, — решил Демидов, — пусть свяжутся с руководством аэропорта.

Поколебавшись, он все же поднял трубку. После долгого тяжелого объяснения начальник МУРа все же согласился позвонить руководству Аэрофлота. На часах уже было ровно десять.

Литвинов чувствовал, как общее напряжение передается и ему. Он придвинулся к сидевшему рядом Резо и тихо спросил:

— У тебя есть оружие?

— Есть, — кивнул тот, — взял у Бурого. Я и убил его из этого пистолета.

— Хорошо. Не сдавай оружие, когда пойдем в самолет, вдруг понадобится.

В десять пятнадцать объявили, что посадка закончена. Весь багаж находился в самолете. В десять двадцать к самолету подвезли бортовое питание. В десять двадцать пять на борт поднялся один из сотрудников Демидова. В десять тридцать по сигналу Демидова самолет окружили несколько автомобилей с сотрудниками Московского уголовного розыска. Подали автобусы. По самолету объявили, что все пассажиры должны организованно перейти в другой самолет, который готовят для взлета.

Пассажиры цепочкой потянулись из самолета. Демидов, не выдержав, выбежал из кабинета и поспешил к самолету. Через двадцать минут все пассажиры вышли из лайнера. Выгрузили и багаж.

— Начинайте проверку, — приказал Демидов. — Вызовите лучших сотрудников таможни, аэропорта. Пусть объяснят, где можно спрятать груз в этом самолете. Каждый чемодан снова досмотреть. Каждый ящик, каждую сетку.

Началась проверка. Пассажиров привезли обратно в терминал. Начали готовить новый самолет. Из первого, уже готового к взлету, вышла команда, выгрузили бортпитание. Сотрудники Демидова продолжали проверку. Он вернулся в кабинет. Часы показывали десять сорок пять.

В этот момент объявили, что среди пассажиров отсутствуют двое. Пришлось еще тридцать минут проверять, пока выяснилось, что фамилии двух отсутствующих Литвинов и Гочиашвили. Демидов выругался. Все это походило на фарс.

В одиннадцать пятьдесят пять проверенный багаж начали грузить на другой самолет. Руководители аэропорта трижды звонили Демидову, давая понять, насколько они недовольны его волевым решением задержать лайнер и поменять машины для выполнения рейса.

В двенадцать тридцать объявили посадку на Цюрих. Вторую посадку. Литвинов встал, кивнул Резо.

— Мы идем, — сказал он, — мы идем в самолет.

— Да, — согласился Демидов, — идите. Похоже, мы ничего не нашли. А как вы вернетесь из Будапешта?

— Деньги есть, — усмехнулся Резо.

— Надеюсь, до этого дело не дойдет, — твердо заверил Литвинов. Он уже направлялся к выходу, когда Демидов его окликнул.

— Будь осторожен, — сказал он, — если в самолете кто-то летит из «тех», они могут тебя узнать.

— Как и я их, — сказал на прощание Литвинов.

В двенадцать сорок пять объявили, что самолет взлетит через пятнадцать минут. Литвинов в этот момент входил в самолет вместе со своим спутником.

— У вас первый салон, — улыбнулась им стюардесса, — пройдите, пожалуйста.

— Мой друг летит в вашем самолете, — сказал Литвинов, — я хотел бы посмотреть, как он устроился.

— Нет, — возразила девушка, — только после взлета. Пройдите пока на свое место, мы сейчас взлетим.

Литвинов и Резо прошли в салон первого класса. В нем летело всего несколько человек. Литвинов окинул внимательным взглядом пассажиров. Нет, он определенно никого тут не знает.

И тут Резо схватил его за руку.

— Это он, — задыхаясь, шепнул Резо, — это он. Я его узнал. Посмотри в иллюминатор.

На летном поле, недалеко от самолета, разговаривали двое. Один в темной куртке, седой, коротко стриженный.

— Это он! — закричал Резо, отстегивая ремни. — Я его узнал.

— Погоди, — придержал его Литвинов, — кто «он»?

— Тот самый, главный убийца. Который был у меня дома. Я его узнал.

— Стой. Посмотрим, что он будет делать. Седой стоял и следил глазами за самолетом.

— А ты не ошибся?

— Нет. Я его узнал.

— Он следит за нашим самолетом. — Литвинов увидел, как к лайнеру подъехала аэропортовская машина. Бортовое питание. Бортовое питание! Он вспомнил, что его уже выгрузили из первого самолета. Питание на сто с лишним человек. Контейнеры с питанием. Это новые контейнеры!

Он вскочил и бросился к выходу, который находился между салонами бизнес и эконом-класса.

— Стойте! — крикнула стюардесса. — Мы сейчас взлетаем.

— Остановите самолет! — потребовал Литвинов. — Остановите самолет!

Люк уже закрывали, когда он бросился к нему. И в этот момент увидел выбегавшего из другого салона… Кислова. Целую минуту они смотрели друг на друга, словно не веря себе. В глазах Кислова застыл ужас. Литвинов первым пришел в себя. Развернувшись, он ударил кулаком по лицу «коллеги».

— Сука! — рычал он.

Кислов отлетел к перегородке. Ударился о нее головой. Стюардесса вскрикнула. В этот момент из салона эконом-класса показался еще один человек. Литвинов его не знал. Незнакомец достал пистолет, направив его на подполковника.

— Взлетаем! — приказал он стюардессе.

— Нет! — раздался голос, и из салона бизнес-класса вылетел Резо. Он узнал второго незнакомца. Это был Рожко, майор Рожко. Но если появление Литвинова привело Кислова в состояние шока, то для Рожко появление Гочиашвили было воскрешением грузина из мертвых.

Он поднял пистолет, намереваясь сразить его выстрелом, но мгновенно среагировавший Литвинов выбил оружие у него из рук. Рожко бросился на него.

— Откройте люк! — закричал Резо. — Скорее!

Стюардесса поняла, что случилось нечто серьезное, и бросилась открывать люк. Рожко, оттолкнув от себя Литвинова, ударил девушку по лицу. Та вскрикнула, упала на пол. Из салона эконом-класса на помощь Рожко спешили еще двое. Понимая, что исход схватки решают секунды, Резо ринулся к люку, изо всех сил дернул Ручку. Люк открылся сразу.

— Помогите, — позвал он сотрудников Демидова, которые появились в проходе, соединяющем терминал с самолетом. Офицеры бросились в самолет.

— Все, — сказал Резо. — Теперь все! Он вспомнил про седого. Тот все еще стоял на прежнем месте, не понимая, почему не взлетает самолет. Резо схватил рацию одного из офицеров.

— Демидов! — закричал он, обращаясь к подполковнику. — Главный стоит на поле. Их там двое. Тот седой. Ты меня слышишь, он седой! Седой!

Офицер выхватил рацию. В салоне шло настоящее побоище. Слышались крики, что-то трещало, ухало, раздались два выстрела. Литвинов, повалив Рожко, бил его, вкладывая в эти удары всю свою силу, всю ненависть. Он узнал пистолет Рожко. Это был тот самый «магнум», перепутать который с другим оружием было невозможно.

Внезапно кто-то навалился на Литвинова. Это был Кислов, наконец-то пришедший в себя. Он попытался оттащить Литвинова, но не рассчитал и упал на противника, покатившись с ним по полу. Рожко метнулся к пистолету. Но Резо успел вовремя, он выстрелил по пистолету, оружие отлетело далеко в сторону. Рожко толкнул Кислова на Резо, тот упал, а Рожко прыжками помчался к своему оружию. Резо понял, что не успеет его остановить. Ему мешал подняться упавший на него Кислов. Рожко уже схватил пистолет, обернулся и навел пистолет на цель. И в этот момент прогремели четыре выстрела. Стрелял Литвинов. Он целил прямо в грудь своему противнику. Мстил за своего учителя, за Семена Алексеевича, ему майор не оставлял никаких шансов — стрелял в спину.

Слепнев и его напарник майор Брылин все еще стояли на летном поле. А к ним уже со всех сторон спешили машины.

— Что будем делать, полковник? — спросил Брылин. — Стрелять?

— Дурак, — сказал Слепнев, — бросай пистолет. Знаешь, сколько людей мечтает, чтобы мы с тобой героически погибли?

Рассказ девятнадцатый

Вот, собственно, и все. Я лично застрелил убийцу Семена Алексеевича. Кстати, на квартире Рожко нашли и мои деньги, которые мне до сих пор не вернули. Говорят, они нужны в качестве вещественных доказательств.

Что было потом — знает весь мир. Деньги, предназначенные для вывоза из страны, обнаружили в контейнерах питания. Скандал был грандиозный. Все газеты об этом писали. Руководитель администрации подал в отставку. Директор ФСБ был уволен с работы. Адвокатам, правда, удалось доказать, что все делалось по инициативе «сошек» — Слепнева, Брылина и членов их группы. Им впаяли довольно солидный срок. Двое банкиров, выделившие деньги, были арестованы, но их довольно быстро отпустили, говорят, не было доказательств «злого умысла». Или у них оказались адвокаты получше. Ну действительно, какой злой умысел в переводе денег в Швейцарию? Кстати, все потом начали отказываться от такой суммы, словно это была корзинка с малиной.

Беспалова посадили в тюрьму, дали, правда, какой-то смешной срок, и он вышел по амнистии. Поскольку все наши руководители отказались от этих денег, то получилось, что они вроде бы лично принадлежат Беспалову и Облонкову. Облонкова сажать не стали, просто выгнали со службы. Кстати, выгнали и меня. Заодно. Никто не поставил мне в заслугу, что это именно я помог обнаружить те деньги. Новый начальник службы вызвал меня и сказал, прямо глядя в глаза:

— Подавай-ка заявление, Литвинов, мне внутренние Пинкертоны не нужны.

Ну я и подал заявление. Сейчас работаю в некой фирме начальником службы безопасности. У Резо дела налаживаются. Он внутренне стал совсем другим человеком. Регулярно ходит в церковь. Его жена, с которой я познакомился, говорит, что он очень набожен. Семена Алексеевича и Виталика похоронили рядом. Я часто навещаю их могилы. Посадили вокруг елочки, и мне иногда кажется, что деревца тянутся друг к другу.

Чупиков довольно быстро поправился. Демидову дали полковника. Рассказывают, что это было личное ходатайство начальника МУРа. Приятно знать, что есть такие мужики, как он. А вот с Сашей Лобановым не все ладно, он так и не пришел в себя после того удара автомобилем. Парень уволился из прокуратуры и сейчас работает адвокатом вместе с Чупиковым. Говорят, что заключенные ему верят и уважают. У них ведь в тюрьме про каждого все известно. Там ничего не скроешь.

Наши политики, конечно, тоже один за другим отказывались от этих «бешеных» денег. Мне особенно запомнилось выступление руководителя межбанковского объединения «Савой». Выступая по телевизору, он назвал случившееся позором, фактом, который несомненно будет иметь весьма далеко идущие последствия. Поговаривают, что ему предложат стать премьер-министром после новых выборов. Может, он действительно что-нибудь исправит в нашей политической системе. Хотя вряд ли исправит. Мы приговорены быть избирателями, а они приговорены быть избираемыми. Таков порядок вещей. Эти сосуды не сообщаются между собой. Мы живем в разных мирах. И у каждого свой срок — срок приговоренных. К чему?

Самое главное, что все кончилось благополучно для Игоря. Немецкие врачи сотворили чудо. Алена, приехав из Берлина, привела ко мне Игоря и весь вечер проплакала, рассказывая, какая сложная операция была у мальчика. Зато теперь они обещали ему сто лет жизни. Она даже разрешила ему какое-то время побыть со мной в моей однокомнатной квартире. Именно так — однокомнатной. Я съехал со своей старой квартиры. Формально Провеленгиос был прав, я подписал договор и должен был его выполнять. Поэтому и съехал на три года со своей квартиры, поселившись в однокомнатной.

Игоря я уложил на своей кровати, а себе постелил на полу. Какая разница, где спать. Вы знаете, какое самое большое счастье на свете? Так вот: это когда Твой сын посапывает на твоей кровати, а ты лежишь рядом и смотришь на маленького мужчину, так похожего на тебя. Нет ничего в мире лучше. И никакие миллионы не стоят даже одной такой ночи. Это я теперь точно знаю.