Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

Глава 1

Уголовное дело было завершено. Он дочитал последнюю страницу, закрыл папку. Сегодня обвинительное заключение должен подписать прокурор, и тогда дело пойдет в суд. Все как обычно. Сколько таких дел он завершил, сколько расследований провел в своей жизни! И только дважды его дела возвращали на доследование. В обоих случаях судьи были куплены обвиняемыми, и он хорошо об этом знал. Но доказать подобное было невозможно. Судьи находили формальные нарушения и возвращали дела на повторное расследование, чтобы уже другой следовать мог спокойно развалить дело, не доводя его до суда. Подобные неудачи только закаляли его, он еще более тщательно и пунктуально отрабатывал все версии, фиксировал все факты и готовил настолько безупречные дела, что их даже приводили в качестве примеров студентам юридических факультетов.

К своим сорока восьми годам он был старшим следователем по особо важным делам прокуратуры республики. Дважды за эти годы его увольняли из прокуратуры, используя любую возможность, чтобы отстранить от занимаемой должности. Но каждый раз его приходилось возвращать снова на работу. Муслим Сафаров был выдающимся следователем, и это признавали даже его недруги, которых насчитывалось достаточно в системе прокуратуры. Он не вписывался в эту систему. Не умел давать взятки, никогда не вымогал денег, пытался игнорировать существующее положение вещей. Может, поэтому его не любило начальство, не понимали коллеги и ненавидели обвиняемые. Он был «белой вороной», которая профессионально делала свое дело, но не могла работать в стае.

Он работал в прокуратуре больше двадцати лет, вернувшись сюда еще в восемьдесят третьем, когда пролежал в больнице несколько месяцев после тяжелого ранения, находясь между жизнью и смертью. Может, это обстоятельство сказалось на его дальнейшей судьбе, а может, свою роль сыграло воспитание, полученное в семье родителей-педагогов. Но с первого дня своей работы в прокуратуре он проявил себя порядочным человеком и выдающимся следователем.

Если бы он научился вписываться в эту систему и умел находить общий язык с многочисленными чиновниками сначала из Центрального Комитета, а потом из президентского аппарата, если бы он научился находить компромисс, возможно, Муслим Сафаров уже давно был бы прокурором большого города или даже заместителем прокурора республики по следствию. Но он оставался таким, как есть, и не собирался изменяться.

Первый раз его уволили в конце девяносто второго. Тогда в Баку к власти пришла партия Народного фронта, которая считала, что подобные «идейные следователи» не нужны новому режиму. Он провел расследование крупных хищений, в которых были виноваты некоторые функционеры новой власти. Прокурор не подписал обвинительного заключения, потребовав изменить выводы. Сафаров отказался. Тогда его немедленно уволили. Он устроился на работу юрисконсультом на машиностроительный завод и проработал там почти шесть месяцев. К лету девяносто третьего власть поменялась, и его сразу позвали обратно, чтобы провести расследование уже новых преступлений старой власти.

Через шесть лет его уволят во второй раз, когда он начнет расследование по факту похищения людей в городе. Его выводы объективно свидетельствовали, что в злодеяниях замешаны высшие чины Министерства внутренних дел, сами организовывавшие подобные преступления. Таких выводов ему не простили. К тому же один из подозреваемых высокопоставленных сотрудников полиции оказался двоюродным братом его начальника. Сафарова уволили во второй раз и даже открыли уголовное дело. Через два месяца его руководителя сняли с работы, и Муслима Сафарова вернули на прежнюю должность. Уже через несколько лет следственная бригада Министерства национальной безопасности подтвердит выводы Сафарова и арестует группу высокопоставленных чиновников полиции, виновных в рэкете и вымогательствах.

К своим сорока восьми годам он так и остался старшим советником юстиции, не получив в отличие от своих коллег генеральского чина, которого достигли его более молодые сослуживцы. В прокуратуре все прекрасно знали, что он лучший следователь из всех, которые когда-либо работали в их системе. И все знали, что самые сложные, самые запутанные расследования поручают именно Муслиму Сафарову, но, может, поэтому его и не любили. Он был как зримое воплощение таланта служащего укором бездарностям. А его порядочность и честность вызывали раздражение не только у коллег, но и у всего руководства прокуратуры.

Неизменно выбритый, подтянутый, спортсмен, до сих пор не пренебрегающий утренними зарядками и иногда даже посещающий тренировочный зал, Сафаров появлялся на работе точно в девять часов утра, чтобы уйти одним из последних. В конце восьмидесятых он женился, но через три года развелся. Теперь его дочь была уже студенткой медицинского университета и иногда встречалась с отцом. Бывшая супруга очень удачно вышла замуж во второй раз за бизнесмена, занимавшегося поставками нефтяного оборудования. Вскоре у них родилось еще двое мальчиков. Бывшая супруга с негодованием отказалась от алиментов, которые ей причитались с первого мужа на содержание дочери. «Эти гроши нам не понадобятся», — несколько раз презрительно заявляла она. Сафаров понимал, что она права. Четвертая часть его заработной платы в девяностые годы не стоила и пары заколок, которые носила его бывшая жена. И хотя с началом нового века зарплата прокурорских работников была значительно повышена, тем не менее четверть его должностного оклада по-прежнему ничего не стоила в глазах бывшей супруги.

Они построили большой трехэтажный особняк недалеко от стадиона, купили дачу бывшего партработника за городом и даже приобрели квартиру в Москве. Сам Муслим Сафаров ездил на «Волге», которую приобрел недавно в кредит, тогда как в семье его бывшей супруги было четыре автомобиля. Он относился к этому с непонятным равнодушием. Сафаров проживал в своей двухкомнатной квартире, оставшейся ему от старшего брата, который переехал отсюда еще в восьмидесятые годы. Старший брат сделал неплохую карьеру, стал чрезвычайным и полномочным послом в одной из европейских стран и был на хорошем счету у руководства республики. Некоторые даже полагали, что со временем посол будет назначен заместителем министра иностранных дел. Отношения с братом у них были довольно натянутыми, несколько раз старший брат пытался образумить младшего, указывая ему на возможность компромисса в его делах, но Муслим неизменно оставался на собственных позициях.

В этот день он закончил очередное расследование, чтобы предъявить обвинение двоим изобличенным преступникам в совершении убийства. Сафаров отправил дело прокурору и собирался уйти сегодня несколько раньше обычного, когда раздался телефонный звонок.

— Муслим Азизович, — подчеркнуто любезно спросил заместитель прокурора республики, курирующий следствие, — вы можете зайти ко мне?

— Сейчас зайду. — Он подумал, что не всех портит власть. Заместитель прокурора республики когда-то работал у него стажером и с тех пор сохранил уважительное отношение к невероятному профессионализму и опыту Сафарова.

Ему было сорок два года. Карьеру он сделал благодаря удачной женитьбе на дочери одного партийного функционера из правящей партии. Сначала его взяли в прокуратуру, затем достаточно быстро послали прокурором района, перевели в город и в сорок два года сделали заместителем прокурора республики. Сабир Ибадов, несмотря на свою молодость, был достаточно благоразумным и понимающим человеком, чтобы ценить такого следователя, как Муслим Сафаров. Он неизменно обращался к нему на «вы», тогда как к остальным сотрудникам, даже гораздо старше его по возрасту, он обращался на «ты».

— Добрый день, Муслим Азизович, — начал Ибадов. — Я пригласил вас по очень важному делу. Садитесь, пожалуйста. Вы уже закончили свое расследование?

— Да, осталось подписать обвинительное заключение и передать дело в суд, — подтвердил Сафаров.

— Очень хорошо. Вы, как всегда, поработали просто замечательно. Сумели найти и изобличить обоих убийц. Очень хорошая работа, Муслим Азизович.

— Спасибо.

— Но я позвал вас не поэтому. У нас большое ЧП. В Санкт-Петербурге убили сотрудника нашего генерального консульства. Сейчас российская прокуратура проводит свое расследование. Среди подозреваемых есть молодая женщина, дочь ответственного сотрудника городской мэрии. Ее мать работает у самой Матвиенко. Можете себе представить? И, конечно, такое деликатное дело нельзя доверять кому попало. Российская сторона сама обратилась к нам с предложением о сотрудничестве. Мы вышлем туда своего специалиста. Конечно, расследование будет вести российская прокуратура, как и полагается по закону, но такой специалист, как вы, может оказаться очень полезным. Это большая политика, Муслим Азизович. У нас недавно избрали нового Президента страны, а в марте этого года, через несколько недель, будут избирать повторно Президента России Владимира Путина. Вы же знаете, что Путин из Санкт-Петербурга. Более того, мать этой молодой женщины работала в мэрии еще со времен Собчака и Путина. В общем, мы решили послать вас. Как представителя Министерства иностранных дел. Вы на месте разберетесь в том, что происходит, и я абсолютно уверен — сумеете точно выяснить, что именно там случилось. Но учтите, выводы вы должны доложить только мне. Или нашему прокурору республики. И никому больше. Это совсем не тот случай, когда нужно проявлять излишнюю самостоятельность. Нам нужно установить истину, но не более того. Не портить отношения с нашим северным соседом. Это большая политика, Муслим Азизович. У нас новый молодой Президент. И будет неправильно, если мы начнем наши отношения с этого прискорбного случая в Санкт-Петербурге на родине нынешнего Президента России.

— Год Обезьяны, — задумчиво прошептал Сафаров.

— Что? — не понял Ибадов.

— Ничего. Просто я вспомнил, что несколько дней назад начался год Обезьяны. Восточные календари не всегда совпадают с западными.

— Вы увлекаетесь такими гороскопами? — добродушно спросил заместитель прокурора республики. — Я не думал, что вы верите в такие несерьезные вещи.

— Не знаю, — ответил Сафаров, — просто странное совпадение. Я сам по гороскопу Обезьяна и до этого только два раза был в Санкт-Петербурге, или, как тогда называли, в Ленинграде. И оба раза в год Обезьяны. Я думал, что подобное совпадение в третий раз не может повториться. Но говорят, что такой год — это нечто кармическое. У каждого человека, ровно через двенадцать лет.

— Иногда бывают странные совпадения, — согласился Ибадов, — но это не относится к убийству, которое там произошло. Вам нужно вылететь прямо завтра утром. Заодно организуете отправку тела нашего дипломата в Баку. И не забывайте, что вы теперь сотрудник МИДа, а не следователь по особо важным делам. Сделайте так, чтобы они не поняли, кем именно вы являетесь. Хотя я думаю, что нет ничего удивительного, если сотрудник нашего МИДа будет юристом по образованию.

— Когда мне дадут документы?

— Завтра утром заедете в наше консульское управление. Они уже все знают. Заберите документы и вылетайте. В Санкт-Петербурге вас встретят. А сейчас пойдем к прокурору республики, и он даст вам личные указания. Это дело на контроле у президентского аппарата. Вам нужно только все уточнить и сделать необходимые выводы. Для себя. А потом доложить их нам. Если ваши выводы не совпадут с выводами российской прокуратуры, нет ничего страшного. Там спорить не нужно, доказывая, насколько вы лучше разбираетесь в подобных вопросах.

— Я так понял, что даже если они обвинят в убийстве другого человека и я пойму, что они совершают ошибку, то я должен им только поддакивать? — спросил Сафаров.

— Не нужно сразу так категорично, — нахмурился Ибадов, — я всего лишь прошу вас помнить, что вы профессиональный юрист и не имеете права на самостоятельное расследование. Вы иностранный гражданин и можете только наблюдать за действиями ваших российских коллег. А свои выводы оставьте для нас. В конце концов, если они даже предъявят кому-то обвинение, то и тогда это будут российские граждане. И вы при любом раскладе не можете и не должны вмешиваться.

— Теперь я знаю, почему вы мой начальник, — пробормотал Сафаров, — повернули дело так, что я обязан подчиняться закону. И нашему, и российскому. Не быть конформистом и приспособленцем, а всего лишь исполнять букву закона. Здорово.

— Хорошо, что мы поняли друг друга, — улыбнулся Ибадов, — вы меня так редко хвалите. И раньше редко хвалили, когда я был у вас стажером. Хотя, если честно признаться, я очень многому у вас научился. У нас говорят, что вы настоящий Шерлок Холмс, можете увидеть такие нюансы, какие не заметит никто другой.

— Шерлок Холмс был частным детективом и не работал на государство, — добродушно напомнил Сафаров.

— Значит, вам легче, — подхватил заместитель прокурора, — за вами стоит целое государство. И не забывайте о политической составляющей вашей командировки. И еще один момент, — он нахмурился, — дело в том, что отец погибшего довольно известный человек в Баку. Первый заместитель министра. Вы меня понимаете? Он уже полетел в Санкт-Петербург. Его брат работает в нашем Министерстве национальной безопасности начальником отдела. Это очень уважаемые люди. Вы должны будете каким-то образом их успокоить и помочь с отправкой тела.

— Как можно успокоить отца, потерявшего сына? — словно рассуждая сам с собой, спросил Муслим. — А еще учтите, что прокуратура не выдаст тела погибшего, пока не закончится предварительное следствие. Представляю, какие проблемы будут с его родными.

— Нужно решать их на месте. Это не обычный погибший, а сотрудник нашего генерального консульства. Дипломат. И поэтому мы можем настаивать на экстрадиции его тела в Баку.

Сафаров кивнул головой. Ибадов поднял трубку прямого телефона с прокурором республики.

— Вы разрешите зайти к вам? — спросил он. — Да, Муслим Сафаров у меня.

Он положил трубку, поднялся.

— Пойдемте, — предложил он. И, когда они вышли из кабинета, миновали приемную и оказались в коридоре, Ибадов, оглянувшись по сторонам, тихо пробормотал: — И учтите, что у нас сейчас есть вакансия на моего заместителя. Вы давно должны получить государственного советника и повышение по должности. После вашего приезда мы как раз будем рассматривать этот вопрос. Учитывая ваш опыт, я стану настаивать на вашей кандидатуре. Пойдемте быстрее.

Сафаров ничего не ответил. Конечно, неплохо, если его назначат на эту должность. Но за последние годы он привык к тому, что его всегда обходили более молодые и менее талантливые коллеги. У одного было нужное происхождение, у другого — нужные родственные связи, у третьего — большие финансовые возможности. Соревноваться с ними он не мог и не хотел. Поэтому и слова заместителя прокурора республики не произвели на него должного впечатления. В конце концов, ему и на своем месте неплохо. А если сейчас он уйдет на пенсию, то после недавнего очередного повышения должностных окладов он будет гарантированно получать семьсот или восемьсот долларов пенсии пожизненно. Ему одному большего и не нужно.

Когда они бесшумно прошли в приемную, секретарь показала на дверь в кабинет, разрешая им войти.

— Он вас ждет, — подчеркнула она.

Ибадов повернулся к Сафарову.

— Только насчет обезьяны не вспоминайте, — попросил он, — вы, наверно, пошутили?

— Нет, — ответил Муслим, — я сказал правду.

Глава 2

Вечером он вернулся домой несколько раньше обычного. Прошел на кухню, чтобы подогреть оставшуюся со вчерашнего дня еду. Один раз в два-три дня к нему приходила пожилая соседка, которая готовила ему еду из закупленных заранее продуктов. Они договорились, что он будет платить пенсионерке пятьдесят долларов в месяц. Для пожилой женщины это была большая прибавка к пенсии, а он получал гарантированную горячую еду дома, так как не любил ходить в рестораны.

Он разделся, подошел к зеркалу. Строгое, худощавое лицо, коротая стрижка жестких, уже седеющих волос, прямой нос, волевой подбородок. На него смотрел достаточно стройный мужчина средних лет. У них в семье мужчины всегда сохраняли стройные фигуры, несмотря на возраст. Они были высокие и тонкокостные, возможно, среди его предков были представители и других северокавказских народов. Муслимом его назвали в честь деда, который погиб на войне зимой сорок пятого, в Померании.

Сафаров прошел на кухню. Уселся за стол, собираясь ужинать. Немного подумав, достал из холодильника бутылку водки. Он не любил спиртного и очень редко его употреблял. Но сегодня решил выпить. Налил небольшую рюмку, нарезал лимон дольками. Залпом выпил, поморщился и съел дольку лимона. Затем поднялся, чтобы положить себе еду. Уже сидя за столом, он вспомнил сегодняшний разговор. Кажется, Ибадов ему действительно не поверил. Разве можно поверить в подобное совпадение? Если бы кто-нибудь сегодня утром сказал бы Муслиму Сафарову, что завтра он полетит в Санкт-Петербург, он решил бы, что это глупая шутка. И не поверил бы в подобную возможность. Но невероятное произошло. Завтра он полетит в Северную Пальмиру уже в третий раз. В третий раз, вспомнил Муслим. И два предыдуших визита тоже были своего рода «кармическими». Два его предыдущих визита. Ровно двадцать четыре года и двенадцать лет назад. Он закрыл глаза. Два визита, которые изменили его жизнь. Или наоборот, подтолкнули его к осознанию цельности своей жизни и оправданию тех принципов, которые он исповедовал.

Двадцать четыре года назад. Первый раз он попал в Ленинград летом тысяча девятьсот восьмидесятого года. Тогда все было в первый раз. А потом была зима девяносто второго года. И это воспоминание тоже осталось с ним на всю жизнь. И вот теперь, по странному стечению обстоятельств, он летит в Санкт-Петербург в третий раз.

Муслим встал, прошел в спальную, которая служила ему и кабинетом. Сел за стол. Задумался. Как все получилось странно. Три поездки в Ленинград и Санкт-Петербург с перерывами в двенадцать лет. Каждая поездка запомнилась по-особенному. Неужели и сейчас будет нечто похожее? Сколько в его жизни было значительных событий! Служба в армии, две опасные командировки, тяжелое ранение, более чем двадцатилетняя служба в прокуратуре с двумя перерывами. А сколько расследований он провел, скольких опасных преступников изобличил! Этих рассказов хватило бы на двадцать остросюжетных романов. И вот теперь третья поездка. Нужно будет выспаться перед завтрашним полетом. И постараться вспомнить старые адреса или старые телефоны. Он задумался, тряхнул головой. Столько лет прошло. Он, конечно, ничего не вспомнит и никого не найдет. Хотя можно попытаться поискать через адресный стол или через местную милицию. Но как он объяснит свой непонятный интерес к конкретным людям? Может, кто-то умер, кто-то сменил адрес или вообще уехал из страны. С тех пор произошло столько событий.

Он сидел за столом и вспоминал. Свои две предыдущие поездки и всю свою жизнь. Когда он в очередной раз взглянул на часы, оказалось, что он просидел за столом почти четыре часа. Он невесело усмехнулся, поднялся, чтобы почистить зубы и отправиться спать. И ночью во сне он видел наплывающие друг на друга женские образы.

На следующее утро он заехал в Министерство иностранных дел и получил документы и подробные инструкции начальника управления. Добросовестный чиновник, очевидно, каким-то образом сумел узнать, что старший брат Муслима является тем самым послом, которого уже давно прочат в заместители министра, и поэтому был особенно любезен. А может, он догадался, увидев фамилию и отчество Сафарова. Как бы там ни было, в МИДе все формальности были утрясены достаточно быстро, и Муслим поехал в прокуратуру получать командировочные и свой билет. Как следователь по особо важным делам, он мог бы претендовать и на билет бизнес-класса, но в его родной прокуратуре посчитали, что можно сэкономить, приобретя ему билет в эконом-класс. Такие мелочи его не очень волновали. После того как их самолет однажды сел под сильным обстрелом в Кабуле, он вообще перестал бояться летать, не обращал внимания на возможную турбулентность.

Самолет вылетел точно по расписанию. Он попросил место у иллюминатора и почти все время проспал. Проснулся он только тогда, когда по самолету объявили о посадке и попросили пристегнуть ремни. В аэропорту он прошел через государственную границу. Пока миловидная женщина-пограничник внимательно сверяла его паспорт с какими-то данными из своего компьютера, он терпеливо ждал.

«Мог ли я подумать, что когда-нибудь вернусь в Ленинград, который станет Санкт-Петербургом, и буду проходить через государственную границу, которая разделит две наши бывшие республики», — подумал Муслим. Говорят, что китайцы проклинают человека, желая ему жить в меняющемся мире. Кажется, он попал в такой изменяющийся мир.

Девушка-пограничник строго взглянула на него.

— Почему вы заполнили регистрационную карточку? — спросила она.

— В самолете сказали, что нужно заполнить эту карточку, чтобы получить регистрацию в России для иностранцев, — пояснил Муслим.

— Вам этого делать не нужно, — возразила девушка, — вас разве не предупреждали? Согласно межправительственному соглашению между Россией и Азербайджаном люди, прибывающие в командировку по служебным делам и имеющие дипломатические или служебные паспорта, не заполняют подобных карточек. А вы указали, что дипломат. И паспорт у вас выдан вчерашним числом.

— Дипломат я уже давно, просто мне поменяли паспорт, — мрачно ответил Муслим. Она была права, вот на подобных мелочах обычно он сам и ловил преступников. А теперь так глупо попался уже при первом досмотре. Нужно быть более внимательным.

— Понятно, — сказала девушка, покачав головой. — А паспорт у вас новый. И вообще вы не дипломат, а эндокринолог. Помните «Мимино»?

Он не поддержал ее шутку.

— Нет, — ответил Муслим, — не помню.

Она молча протянула ему паспорт. Он прошел через багажное отделение, миновал таможню. Когда он вышел в зал, его уже ждал молодой человек лет двадцати пяти. Чуть выше среднего роста, светловолосый, со светло-карими глазами и немного вздернутым, курносым носом. Молодой человек шагнул к нему.

— Добрый день, Муслим Азизович. Я из нашего генерального консульства. Сергей Алиев.

— Очень приятно. Куда мы едем?

— Нас уже ждут в городской прокуратуре. Мне предложили сразу повезти вас туда, если вы не возражаете.

— Не возражаю. У вас есть машина?

— Конечно. Наш автомобиль стоит у здания аэропорта на стоянке. Пойдемте, я вас отвезу.

Они вышли из здания, уселись в светлый автомобиль «Ниссан» с красными дипломатическими номерами. Сергей расплатился за стоянку, и они выехали.

— Вы давно работаете в нашем консульстве? — спросил Муслим.

— Уже второй год, — улыбнулся Сергей. — Я раньше работал в Минске, а сейчас меня перевели в Санкт-Петербург. Но я даже рад, что переехал именно сюда. У меня бабушка из этих мест, она из Павловска. Во время войны ее эвакуировали в Баку, и там она вышла замуж за геолога. А уже потом родилась моя мама. Меня назвали в честь брата бабушки Сергеем. Он погиб здесь во время Ленинградской блокады. Ему было только шесть лет.

— Понятно, — помрачнел Муслим, — значит, у вас есть русская кровь? Я так и подумал. Вы похожи на метиса.

— Скорее на квартерона, — рассмеялся Сергей, — у меня ведь бабушка русская, значит, на четверть. Хотя дедушка тоже был светлым, его родственники из Щеки. Там много светловолосых и зеленоглазых, даже попадаются мужчины с веснушками.

— Как погиб наш сотрудник? Вы с ним были знакомы?

— Конечно, я его знал. Фамиль Измайлов. Он работал здесь еще до меня. Ему было тридцать два года.

— Он был женат?

— Нет, холостой. Он окончил Киевский международный. Потом работал в нашем посольстве в Германии. Хорошо владел немецким и английским языками. Сюда его перевели три года назад. Первым секретарем генконсульства. Он как раз заканчивал свой срок. Говорили, что его с повышением должны послать в Турцию. Советником нашего посольства.

— Ясно. А как он был в работе?

— Нормально, — пожал плечами Сергей, — у нас генеральное консульство небольшое. Только пятеро сотрудников. Я имею в виду дипломатов. А еще есть секретарь, делопроизводитель, уборщица, водитель и дежурная. Но наши женщины все были влюблены в Измайлова, он умел производить впечатление.

— И поэтому вы ничего не можете о нем сказать?

— Могу. Он был опытный человек. Знал нашу работу.

— А его личные качества?

— Нормальные, — повторил Сергей, глядя перед собой.

— Это единственное слово, которое вы можете употребить для его характеристики? — поинтересовался Муслим.

— Я не знаю, что говорить, — ответил Сергей, — мы с ним лично не дружили. Он снимал квартиру на Лиговском проспекте, считал, что нужно жить только в самом центре.

— Зарплата первого секретаря позволяла ему такие траты? — усмехнулся Муслим.

— Конечно, не позволяла. У него отец работает заместителем министра в Баку. Он и помогал сыну. Вчера вечером они прилетели. Отец и дядя погибшего. Хотят забрать его тело. Они уже были в прокуратуре. Но пока следователь им ничего не пообещал. Сегодня они хотят переговорить с прокурором города. Вы же понимаете, что они не хотят его здесь оставлять.

— Как он погиб? — спросил Муслим.

— Он жил в отдельной квартире. Но соседи видели, как к нему поднималась молодая женщина. Он был холостой, и к нему часто заходили знакомые женщины. Я ничего не хочу сказать, но соседи об этом знали. Хотя вел он себя тихо, никто на шум не жаловался. А утром Измайлов не приехал на работу. Мы ему звонили, но мобильный не отвечал. Тогда мы вдвоем с нашим водителем поехали к нему. Долго звонили, безрезультатно. У нас было важное дело, документы следовало завизировать, а ключ от сейфа оказался у Фамиля. Тогда вечером мы вызвали дежурного слесаря. Вскрыли дверь и нашли его убитым…

— Вы сами были на месте?

— Да. Вместе с нашим генеральным консулом. Сразу вызвали милицию. Позвонили в прокуратуру…

— Как его убили?

— Кто-то ударил его ножом. Вот сюда, чуть ниже сердца, — показал Сергей, — потом в милиции нам сказали, что он умер от потери крови. Хотя был всего лишь один удар.

— А где был нож?

— Рядом с ним. Видимо, он сумел его вытащить и бросил рядом с собой. Так говорил следователь. И еще… Фамиль был выпившим и поэтому умер не сразу. Алкоголь сыграл роль анастезии, и поэтому он смог вытащить нож.

— Какой был нож?

— Обычный, — удивился Сергей.

— Вы меня не поняли. Это был охотничий нож? Или кухонный? Может, какой-то другой?

— Нет, нет. Обычный кухонный нож. Хорошо заточенный. И хозяйка квартиры, которая сдавала ее Фамилю Измайлову, опознала свой нож.

— Значит, могла быть обычная ссора, — предположил Муслим, — и кто-то схватил кухонный нож и ударил им вашего сотрудника. Нашего сотрудника, — недовольно поправился он.

— Следователь говорит то же самое, — сообщил Сергей.

— У погибшего могли быть враги?

— Не знаю. Я же говорю, что мы с ним не так близко общались. Но у него был большой круг знакомых. Он ведь работал здесь уже три года.

— А где вы сами живете? — неожиданно спросил Муслим.

— Далеко, — ответил Сергей, чуть помолчав. — Я недавно женился. У меня супруга и маленький ребенок. А в центре города такие зверские цены. Поэтому мы не можем себе позволить подобные расходы… У нас секретарь консула Альбина живет еще дальше. И ей приходится вставать чуть ли не в семь утра, чтобы успеть на работу.

— Значит, получается, что вечером он приехал домой после работы и у него появилась неизвестная женщина, которая, возможно, и ударила его ножом? — уточнил Муслим.

— Во всяком случае, это пока единственная версия у следователя прокуратуры. Учитывая, что погиб дипломат, расследование поручили следователю по особо важным делам городской прокуратуры Вячеславу Евгеньевичу Мелентьеву. Вы знаете, что об этом убийстве уже ходят нехорошие слухи в городе и в области. Здесь проживает столько тысяч наших земляков. И все узнали об убийстве нашего дипломата. Уже говорят, что это политический терроризм.

— Представляю, что здесь происходит, — согласился Муслим. — А кто эта женщина, которая была у него? Ее уже нашли?

— Конечно, нашли. Она не отрицает, что была в тот вечер у Фамиля Измайлова. Ее зовут Наталья Фролова, она дочь начальника управления Санкт-Петербургской мэрии Радволиной. Ее мать работала еще с самим Путиным, а сейчас сотрудничает с Валентиной Матвиенко. Наши считают, что если даже удастся доказать вину Фроловой, то и тогда никто не станет предъявлять ей официального обвинения, а мать сделает все, чтобы ее выгородить.

— Есть какие-нибудь доказательства вины этой Фроловой, кроме ее появления в квартире погибшего?

— Нет. Больше никаких.

— Сколько ей лет?

— Она студентка медицинского института. Только двадцать лет.

— И в двадцать лет она совершает такое убийство? — недоверчиво спросил Муслим. — Молодая женщина из хорошей семьи. Как нужно было ее довести, чтобы она решилась на подобное? И как она станет жить после этого? Такой шок не для каждой двадцатилетней, даже если она будущий врач. Ее появление в доме — это еще не доказательство. Она не отрицает факта своего прихода к Измайлову?

— Нет. Но она говорит, что была там не больше десяти или пятнадцати минут. А потом ушла.

— Что их связывало? Они были просто знакомыми или нечто большее?

— Этого я не знаю.

— И больше соседи там никого не видели?

— Нет. И ничего не слышали. Мы уже скоро будет в прокуратуре.

— Сколько лет Мелентьеву?

— Пятьдесят или чуть больше. Он считается одним из самых лучших специалистов.

Они въезжали в центр города. Муслим смотрел на незнакомые улицы. Как здесь все поменялось с тех пор, как он в последний раз был в этом городе!

— Красивый город, — задумчиво сказал он.

— Изумительный, — восторженно поддержал его Сергей, — но жене не нравится. Она у меня татарка из Баку и считает, что здесь все время зябко, холодно. А мне нравится. Может, сказываются мои гены, все-таки бабушка из этих мест. Он такой красивый. Я могу часами ходить по городу. И сколько здесь великолепных музеев!

— Что вы оканчивали? — спросил, улыбнувшись, Муслим.

— Восточный факультет Бакинского университета, — ответил Сергей. — Владею английским и фарси.

— И еще русским. Сейчас это тоже иностранный, даже с учетом вашей бабушки, — пошутил Сафаров.

— У нас русским владеют все дипломаты, — рассмеялся Сергей. — Вы же знаете, что у нас не считают иностранными языками русский и турецкий. А еще многие знают грузинский или армянский языки.

— Вы меня убедили. У нас в дипломаты идут только полиглоты.

— Почему только в дипломаты? — удивился Сергей. — Наш новый Президент тоже хорошо знает несколько языков. Кроме родного, он прекрасно говорит на русском. Вы же в курсе, что он окончил МГИМО и даже там преподавал. А еще он знает английский, французский, турецкий. Разве это плохо? Мне лично нравится.

Муслим согласно кивнул. Интересно, сумеет он найти своих бывших знакомых в этом городе? Нужно будет попытаться поискать через адресное бюро. Или воспользоваться помощью милиции. А может, не нужно никого искать? Кто-то из классиков сказал, что никогда не нужно возвращаться туда, где вы были счастливы. Никогда не возвращайтесь в свое прошлое, иначе разочарование будет слишком большим. Он задумался.

— Мы уже приехали, — сообщил Сергей, припарковывая машину. — Я заранее позвонил, чтобы заказать нам пропуска.

Муслим вышел из автомобиля. Огляделся. Прошло ровно двенадцать лет с тех пор, как он приезжал сюда в последний раз. Тогда он добирался до городской прокуратуры на такси. Интересно, остался ли кто-нибудь из старых знакомых среди сотрудников? Или там уже все новые лица?

— Пойдемте, — пригласил его Сергей, и они вдвоем направились к зданию городской прокуратуры.

Глава 3

Вячеслав Евгеньевич Мелентьев оказался пожилым человеком, в крупных роговых очках, с уставшим, несколько потухшим взглядом и тяжелыми, грубыми чертами лица. Мелентьев работал много лет на Крайнем Севере и перевелся в городскую прокуратуру только десять лет назад. В свои пятьдесят три он выглядел значительно старше своих лет. Может, виной тому было его лицо, изрезанное морщинами, оставшимися после северных пронизывающих ветров и суровой стужи, когда ему приходилось выезжать в самые отдаленные места по характеру своей службы. А может, потому, что он рано поседел и теперь выглядел на все шестьдесят. Или потому, что он собирался через полтора года выйти на пенсию и уже ни о чем не сожалел и не мечтал, рассчитывая поселиться на небольшой даче за городом, куда к нему будут приезжать двое внуков.

— Добрый день, — поздоровался он за руку с прибывшими дипломатами. С Сергеем Алиевым он был знаком. А другого видел впервые.

— Муслим Сафаров, — представился вошедший.

— Садитесь, пожалуйста, — показал Мелентьев на стулья. — Хорошее имя Муслим. В шестидесятые годы я был еще мальчиком, когда у нас в Ростове, где я вырос, сходили с ума из-за вашего певца Муслима Магомаева. Мать мне рассказывала, что простояла четыре часа, чтобы купить билеты на его концерт.

— Он тогда был очень популярен.

— Он и сейчас очень популярен, — сказал Мелентьев, — хотя прошло уже больше сорока лет и моей матери далеко за семьдесят.

— Меня назвали в честь деда, — сообщил Сафаров. — Кстати, Муслима Магомаева тоже назвали в честь деда, который считался одним из основоположников современной музыки в Азербайджане. Именем его известного деда названа филармония в Баку.

— Очень интересно, — согласился Мелентьев. — Что-нибудь будете пить? Чай или кофе?

— Ничего, — ответил Муслим. Он понимал, что следователь изо всех сил оттягивает начало неприятного разговора. Он взглянул на сидевшего рядом Сергея Алиева, как бы предлагая ему начать разговор.

— Наш дипломат прилетел из Баку, чтобы утрясти все вопросы, — начал Сергей, — которые могут возникнуть во время расследования этого дела. Я имею в виду и отправку тела.

— У нас вчера был очень тяжелый разговор с родственниками погибшего, — тяжело вздохнув, произнес Мелентьев. — Прилетели его отец и дядя. Отец работает первым заместителем министра, а дядя руководитель отдела в вашем Министерстве национальной безопасности. Они приехали не одни, а с заместителем начальника управления ФСБ по нашей области. Не поверите, какое давление я вчера выдержал. Меня даже вызывали к городскому прокурору. Но я не могу дать согласие на экстрадицию тела, пока не закончено наше расследование.

— Разве вам может понадобиться дополнительная экспертиза? — уточнил Сафаров. — По-моему, патологоанатомы могли составить необходимое заключение уже при первом освидетельствовании… И мы вполне можем забрать тело нашего дипломата.

— У нас возникли сомнения, — возразил Мелентьев. — Вы уже, наверно, слышали, что ваш дипломат погиб не от удара ножом, а после обильной потери крови. Я хочу провести вторую экспертизу, чтобы уточнить, мог ли он остаться в живых, если бы ему вовремя оказали помощь.

— Для чего?

— В таком случае можно будет предъявить обвинение не по статье «покушение на убийство», а нанесение тяжких телесных повреждений и оставление человека без должной помощи. Вы меня понимаете? Извините, что говорю несколько профессиональными терминами.

— Я все понимаю, — мрачно ответил Муслим, — я юрист по образованию. Но почему вы решили переквалифицировать обвинение? У вас уже появился конкретный подозреваемый? Или вы хотите априори переквалифицировать статью, чтобы не предъявлять обвинения в убийстве какому-то конкретному лицу?

— Разумеется, нет, — помрачнел Мелентьев. — Ваши земляки уже намекали на нечто подобное, увязывая мою позицию с возможным предъявлением обвинения гражданке Наталье Фроловой, мать которой занимает ответственную должность в нашей мэрии. Но это всего лишь их предположение, и, простите меня, глупое предположение. Девушка действительно была в доме, но это еще не является доказательством ее вины. Что касается удара, то повторную экспертизу я собираюсь назначить именно исходя из того факта, что роковой удар могла нанести женщина. Удар был не очень сильным, но он перерезал артерию и вызвал большую потерю крови. Такой удар могла нанести и молодая женщина. Он был не особенно сильным, но оказался роковым. Вы меня понимаете?

— Но в таком случае как раз Фролова и может оказаться под подозрением, — напомнил Муслим. — Ведь она учится на врача и могла знать, как именно нанести удар, чтобы вызвать большую потерю крови. Для этого не обязательно сильно бить, достаточно точно ударить…

— Теперь я вижу, что вы действительно юрист, — согласился Мелентьев, — но это тоже ничего не доказывает. Удар мог быть нанесен случайно. Вы же понимаете, что кухонным ножом не бьют люди, у которых бывает конкретный умысел. В таком случае убийца приносит свое оружие или хотя бы свой нож. Я уже не говорю о том, что убийца должен был унести оружие после совершения преступления.

— Или он бывал там неоднократно и знал, чем именно можно воспользоваться, — в тон своему собеседнику продолжил Муслим.

— В любом случае я предложил провести завтра вторую экспертизу, — продолжал следователь, — и мы получим результаты уже к вечеру. Если ничего неожиданного не произойдет, то уже послезавтра вы сможете начать оформление необходимых документов на вывоз тела.

— Боюсь, что для родственников это слишком долгий срок, — пробормотал Сергей. — Может, мы начнем оформлять документы и заберем тело уже сегодня вечером?

— Не уверен, что вы успеете, — сухо заметил Мелентьев, — сейчас уже четвертый час дня. Где вы остановились? Я вам завтра перезвоню.

— Где я буду жить? — уточнил Муслим у Сергея.

— В «Октябрьской», — ответил немного смущенно Сергей, словно стесняясь, что гостя поселили в такой гостинице.

— Это здесь недалеко, — кивнул следователь. — Если вы понадобитесь, я вас смогу быстро найти.

— Вы должны понимать, как переживают родственники погибшего, — напомнил Муслим, — по нашим традциям нужно предавать тело земле в день поминовения. А любые экспертизы только увеличивают страдания отца.

— Но это моя работа, — возразил следователь, — к тому же у нас пока нет конкретного подозреваемого. Мы отрабатываем слишком большой круг его знакомых. И Фролова в списке далеко не первая, хотя она не отрицает, что была в квартире Измайлова.

— У них были какие-то отношения? — спросил Сафаров.

— Судя по всему, нет. Во всяком случае, Фролова уверяет меня, что была знакома с погибшим совсем недавно. Она была у него дома только два раза. Второй — именно в тот роковой вечер. Говорит, что зашла просто с ним потолковать. Ни любовниками, ни близкими друзьями они не были.

— И двадцатилетняя девушка отправляется в дом к незнакомому мужчине поздно вечером, чтобы просто переговорить? — не поверил Муслим.

— Было не очень поздно. Около восьми вечера. Фролова — девушка довольно самостоятельная. И, между прочим, ее на улице ждал автомобиль. Служебный автомобиль ее матери с водителем. Этот факт говорит в ее пользу. Вряд ли молодая особа станет приезжать на свидание в автомобиле своей матери, чтобы водитель узнал адрес, к кому она едет, если это был ее интимный друг. Молодые люди обычно так себя не ведут. Не говоря уже о том, что убийца не станет столь глупо подставляться. Пока она поднималась и разговаривала с погибшим, машина ждала ее внизу. И номер автомобиля запомнили все соседи. Так глупо убийцы себя не ведут. Любовники тоже.

— Тогда о чем они говорили? — спросил Муслим.

— Она говорит, что приехала туда по поручению своей подруги. Но не называет ее имени, несмотря на все мои просьбы и на уговоры матери. Считает, что это не ее секрет. Во всяком случае, факт появления в квартире она не скрывает. Сейчас мы отрабатываем версию ее знакомых, пытаемся выяснить, кто из них мог знать погибшего дипломата.

— И за прошедшие два дня вы ничего не нашли?

— Пока ничего. Мы работаем, господин Сафаров. В следственном деле чудес не бывает, здесь нужно отрабатывать все версии.

«Это я знаю», — подумал Муслим.

— В таком случае подождем до завтра, — поднялся Сафаров, — и учтите, что завтра вечером мы будем настаивать на получении разрешения на вывоз тела. У вас будет не больше суток.

— Это нам решать, господин Сафаров, — мрачно парировал Мелентьев, — не нужно оказывать давление на следствие. У нас за это существует даже уголовная статья. Это у вас, в Баку, все можно решать через знакомых и свои связи; здесь торжествует закон.

Он не успел договорить, когда раздался телефонный звонок. По тому, как быстро Мелентьев схватил трубку, стало ясно, что позвонил сам прокурор города.

— Слушаю вас, Николай Алексеевич, — быстро ответил Мелентьев. — Да, я все понимаю. Сегодня ко мне приехали представители их Министерства иностранных дел. Да, мы вчера с вами об этом говорили. Но я должен завтра провести еще одну экспертизу. Уже назначили. Сегодня можем не успеть. Нужно предупредить экспертов. Да, я понимаю. Да, я все понимаю. Конечно, он дипломат. Но у нас не хватит времени. Да, конечно. Слушаюсь. Я все понял, Николай Алексеевич. Безусловно. Прямо сейчас позвоню. Да, конечно. Уже завтра утром. Все понял. До свидания.

Он дождался, пока прокурор отключится, и положил трубку.

— Кажется, ваши земляки уже вышли на президентский аппарат, — недовольно заметил Мелентьев. — Из Москвы позвонили в нашу мэрию и городскому прокурору. Я действительно не понимаю, почему подняли такой ненужный ажиотаж. В общем, я получил указание нашего прокурора. Повторную экспертизу проведем прямо сегодня, а уже завтра начнем оформлять документы.

Сафаров подумал, что будет нечестно, если сейчас он напомнит следователю его слова, которые тот произнес всего лишь минуту назад. У Мелентьева и так был понурый вид.

— Нужно понимать наши традиции, Вячеслав Евгеньевич, — мягко заметил Муслим, — и горе отца, потерявшего сына.

— Ладно, хватит, — отмахнулся Мелентьев, — вы уже добились своего. Что еще вам нужно?

— Меня прислали сюда для координации наших действий, — напомнил Сафаров, — и, пока вы не завершите расследование, я буду находиться в Санкт-Петербурге.

— Будете каждую минуту использовать свои связи, чтобы давить на следствие? — зло осведомился Мелентьев. — Вы знаете, что такое Уголовно-процессуальный кодекс?

— Немного представляю. И обещаю не использовать никакого побочного давления. Я же вам сказал, что сам юрист по образованию. Я приехал только вам помочь.

— Мы не нуждаемся в посторонней помощи, — отрезал следователь. — Надеюсь, что вы понимаете всю сложность нашего расследования. Прошу меня извинить, я должен работать.

Они поднялись.

— До свидания. — Мелентьев поднялся следом, протягивая им пропуска, но не стал пожимать им руки на прощание. Очевидно, он все-таки обиделся. Они вышли из кабинета, спустились вниз, вышли из здания.

«Я даже не успел его расспросить, — огорченно вспомнил Муслим. — Нужно узнать, где сейчас работает Артем Пармузин. Так, кажется, звали того прокурора, с которым мы работали двенадцать лет назад. Он должен быть еще молодым человеком. Тогда мне было тридцать шесть, а ему чуть меньше. Тридцать два или тридцать три. Интересно, где сейчас работает Пармузин?»

— Подождите меня, Сергей, — попросил Сафаров, возвращаясь в здание. Он показал свой паспорт дежурному. — Я только сейчас отсюда вышел, — напомнил он офицеру.

— Я помню. Но все равно нужен новый пропуск, — строго сказал офицер, — даже дипломатам.

— Нет, нет, вы меня не поняли. Я не собираюсь снова входить в здание. Мне нужно только уточнить, где работает Артем Пармузин.

— Здесь справок не дают, — ответил офицер, — извините.

— Конечно. Я все понимаю. А можно позвонить от вас Вячеславу Евгеньевичу Мелентьеву? Я только сейчас от него вышел.

— Нет. Отсюда позвонить нельзя. Извините, у нас свои правила.

Муслим вернулся к машине.

— У вас есть номер служебного телефона Мелентьева? — спросил он у Сергея.

— Конечно, есть.

— Дайте мне номер телефона, — попросил он.

Сергей протянул ему свой аппарат.

— Первый номер телефона как раз его. Можете нажать кнопку и разговаривать. Я звонил ему, когда вы прилетели, чтобы подтвердить нашу встречу. И не нужно вам звонить по своему телефону, это дорого. У меня местный тариф.

— Хорошо. Спасибо. — Он повторно набрал номер телефона Мелентьева.

— Слушаю вас, — ответил следователь.

— Извините, что я вас снова беспокою, — сказал Муслим. — Дело в том, что я приезжал сюда к вам двенадцать лет назад. И тогда встречался с сотрудником вашей городской прокуратуры — Артемом Пармузиным. Он был следователем. Вы не знаете, где он сейчас работает?

В ответ послышалось тяжелое дыхание следователя.

— Алло, вы меня слышите? — удивился Сафаров.

— Следователь Артем Пармузин был убит в ноябре девяносто четвертого года. Почти десять лет назад, — мрачно сообщил Мелентьев. — Вы хотите получить справку еще о ком-нибудь?

— Нет. Но как это произошло? Почему его убили?

— Он занимался вопросами организованной преступности, — пояснил Вячеслав Евгеньевич, — и, очевидно, перешел кому-то дорогу. Время тогда было лихое, сложное. Его застрелили, когда он подъехал к дому. Убийц так и не нашли, если это вас интересует.

— У него была молодая жена и сын, — вспомнил Муслим, — нет, даже два мальчика. У него была супруга и два сына. Я бывал у них дома.

— Возможно. Я работал с ним только полгода, и мы были недостаточно хорошо знакомы. Извините, но я сейчас занят.

— Да-да, конечно. Извините меня.

Он вернул аппарат Сергею и уселся в салон автомобиля.

— Что-нибудь опять случилось? — уточнил Сергей.

— Случилось. Хотел узнать об одном своем знакомом. Мы с ним работали вместе в девяносто втором. Оказывается, его убили десять лет назад. У него была такая чудесная жена. И двое ребятишек. Я даже не мог представить, что он уже давно погиб.

— Здесь в начале девяностых был полный беспредел, — сказал Сергей, выруливая автомобиль. — Я до сих пор не понимаю, как они вообще смогли выстоять и выжить…

— У нас было не лучше, — мрачно заметил Сафаров.

— Но у вас эта эпоха всеобщего бардака не длилась так долго, — возразил Сергей, — а здесь все девяностые годы были одним сплошным испытанием для людей. Просто чудо, что страна сохранилась. Сначала развал Советского Союза, когда отпали все республики, потом эти гайдаровские реформы. Сейчас пишут, что они были непродуманные и чудовищные по своему цинизму. Тогда в расчет живых людей просто не принимали. Все делалось по каким-то мертвым схемам. Потом этот обман с ваучерами, потом эти грабительские приватизации. «Черные вторники» и «черные пятницы». Попытка переворота девяносто третьего. Две войны в Чечне. Разгул бандитизма в девяностых, когда людей просто убивали на улице, на глазах у милиции. Позорные выборы девяносто шестого, когда Ельцина буквально протащили в президенты, хотя он был тяжело больной и не получил столько процентов, сколько ему приписали потом. И, наконец, августовский дефолт, взрывы домов в России. Я правда иногда поражаюсь терпению русских. Это такой невероятный народ! Терпеть такого президента, как Ельцин! В любой другой стране его бы давно прогнали. И вы знаете, почему я его так ненавижу? В девяносто четвертом наши войска выходили из Германии. Может, вы помните. Он тогда напился пьяным и дирижировал немецким оркестром под хохот германских официальных чиновников. Вот этого я ему никогда не прощу. У моей бабушки в блокаду Ленинграда погибло четверо братьев и сестер. Она все время о них говорила, как они умирали. И меня Сергеем назвали в честь ее младшего брата. Ему только шесть лет было. А он от голода умер. Вот здесь, в этом городе. Мы эту победу в войне так выстрадали, с таким трудом добыли. Мы все, не только русские, но и советские люди. Хотя русским досталось больше всего. А он пьяным дирижировать.

Сергей огорченно замолк.

— Это политика, — отрешенно сказал Муслим, — она всегда была грязной и непредсказуемой. Поэтому я так не люблю политиков.

Сергей несколько удивленно взглянул на него.

— А разве мы не занимаемся политикой? — спросил он. — Я думал, что как раз дипломаты этим и занимаются.

«Кажется, я снова попался, — подумал Муслим, — нужно быть внимательнее».

— Дипломат — это не политик, — возразил он. — Мы всего лишь работаем сотрудниками нашего внешнеполитического ведомства. А политики — это президенты, премьеры, министры и депутаты. Они и решают, как нам жить. И, к сожалению, не всегда решают в нашу пользу. Как раз наоборот. Чаще всего они решают в свою пользу. Но так устроен этот не совсем идеальный мир, Сергей. Поехали в наше консульство, мне еще нужно познакомиться с генеральным консулом.

— Это прямо в центре города, на Миллионной улице. Но я уже понял, что вы хорошо знаете город.

— Не так хорошо, как вы думаете, — возразил Муслим. — Первый раз я прилетел сюда только в двадцать четыре года. Это было в далеком восьмидесятом году. Как раз тогда, когда Советский Союз принимал Олимпиаду.

— Мне тогда исполнилось только два года, — улыбнулся Сергей. — Я видел эту Олимпиаду только в документальных фильмах. И вы тогда впервые сюда прилетели?

— Да. И тогда этот город еще назывался Ленинградом…

Он прилетел тогда в Ленинград на три дня. Все началось задолго до этих июльских дней. К началу восьмидесятых в Советском Союзе начали сказываться последствия войны, когда число призывников, родившихся в пятидесятые-шестидесятые годы, резко упало. Ведь это были дети поколения отцов, в основном погибших на фронтах Великой Отечественной. И второй вал подобной «демографической ямы» пришелся на этот период. Тогда было принято беспрецедентное решение — в армию начали забирать даже студентов, не давая им окончить высшие учебные заведения. Через несколько лет, поняв пагубность подобного метода, правительство отменило этот закон. В результате которого страна не получила тысячи ученых, математиков, биологов, кибернетиков. А тысячи недоучившихся солдат были слабой заменой недоучившимся студентам, они после службы в армии уже не занимались с прежним усердием, да и вообще часто забрасывали свою учебу, переходя на заочные и вечерние формы обучения.

Но в семьдесят восьмом году, когда Муслим Сафаров закончил юридический факультет, подобного новшества еще не было, и все студенты проходили офицерские сборы после учебы на военных кафедрах. Сафаров попал по распределению на работу юрисконсультом закрытого предприятия, которые тогда называли «почтовыми ящиками». А еще через полтора года его призвали в армию лейтенантом, посчитав, что он обязан отслужить офицером два года. Именно тогда, перед тем как уйти на военную службу, они вместе со своим другом Валерой решили отправиться в Ленинград.

Поездку наметил Валера. Он должен был заехать на один день в Вильнюс, где жила его бабушка. А оттуда он предложил Муслиму отправиться в Ленинград. Родственник Валеры работал в одной из гостиниц Ленинграда и обещал им сделать «люкс» на целых три дня. Молодым людям, родившимся уже в другую эпоху, невозможно поверить, что в бывшем Советском Союзе были огромные трудности с получением даже обычных двухместных номеров в гостиницах и без волшебного слова «бронь» никто поселиться просто так не мог. Иногда «бронь» заменяла обычная взятка, но откуда могли взяться подобные деньги у двух будущих офицеров, призванных в армию? К тому же через неделю должны были начаться Олимпийские игры, и не только в Москве, но и в остальных крупных городах Советского Союза все гостиницы были взяты под особый контроль.

Они отправились сначала в Вильнюс. Потом, спустя много лет, Муслим часто вспоминал эту поездку. Двенадцатого июля центр города был оцеплен, и они не могли понять, что именно здесь происходит. Бабушка Валеры охотно объяснила все своему внуку и его товарищу. В Литву прибыла делегация из Москвы, которая должна была вручить республике орден Октябрьской Революции. По невероятному стечению обстоятельств этот орден вручал кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. Он произнес яркую, проникновенную речь в честь сорокалетия восстановления Советской власти в Литве. Откуда было знать всем собравшимся в зале, что именно здесь, в Литве, через несколько лет начнется развал огромной страны, когда приехавший сюда уже Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев не сможет убедить людей в необходимости перестройки и отмены их политического решения о выходе из Советского Союза.

В президиуме торжественного собрания за спиной выступавшего высокого гостя из Москвы сидели секретари ЦК Компартии Литвы, среди которых был и Альгирдас Бразаускас, еще не ставший первым секретарем и руководителем местной компартии. Горбачев вдохновенно говорил о большом пути Литвы за последние сорок лет, о ее приобретениях и экономическом развитии. Ему вежливо аплодировали. Горбачев вручил орден и уехал из Литвы, довольный своим выступлением, еще не подозревая, что именно произойдет здесь через несколько лет. Когда он появится в Литве в следующий раз, его будут принимать совсем иначе. Никто даже не вспомнит, что сама перестройка и возможность высказывать свое мнение появились благодаря курсу нового лидера страны. Горбачев, несомненно, хотел войти в историю реформатором. Но зарекомендовал себя разрушителем и непоследовательным политиком, который не просто развалил собственную страну, но и опрокинул современное политическое устройство мира, отбросив развитие человеческой цивилизации на пятьдесят или сто лет назад.

Муслим и Валера пробыли в Вильнюсе только один день, а следующим утром выехали в Ригу, чтобы пересесть там на другой поезд и отправиться в Ленинград. Это была веселая поездка двух молодых людей, которым исполнилось по двадцать четыре года. В Ленинград они прибыли ранним утром. Город встретил их мелким, накрапывающим дождиком и проглядывающим сквозь тучи солнцем. С вокзала они отправились в гостиницу «Москва», где их ждал родственник Валеры. Он не подвел и действительно выписал обоим молодым людям «люкс» с видом на Александро-Невскую лавру. Первый час они осматривали двухкомнатные апартаменты с двумя туалетами и радовались, как маленькие дети.

Но наслаждаться подобным «люксом» вдвоем казалось обоим молодым людям верхом расточительства и глупости. Они отправились на поиски возможных спутниц в одно из лучших кафе города, которое им рекомендовал портье. Но здесь их постигла неудача, заведение было закрыто. В другом молодежном кафе они вообще зря просидели три часа. Там оказалось так накурено, что ничего невозможно было увидеть сквозь плотную пелену дыма. Разочарованные и уставшие, они пообедали в какой-то закусочной и снова отправились на поиски приключений, пока, наконец, не нашли двух местных девушек, которые любезно согласились с ними поужинать, танцевали весь вечер, заказывали шампанское и фрукты, а затем мило попрощались и уехали. Обе молодые особы были местными и не собирались никуда ездить с двумя «чучмеками», прибывшими с юга. Они всего лишь весело проводили время.

Уставшие и разочаровавшиеся Муслим и Валера вернулись в свой огромный номер. Теперь он вызывал у них только раздражение. Первый день и первый вечер были потеряны. К тому же они потратили слишком много денег на сегодняшний ужин.

На следующий день, позавтракав, они снова вышли на «охоту». В самом отеле можно было найти сколько угодно молодых женщин, согласных провести с ними время за определенную плату, но молодым парням совсем не хотелось встречаться с этими представителями древнейшей профессии. Для подобных встреч, справедливо рассуждали два молодых балбеса, не нужно снимать такой огромный «люкс». Вполне достаточно иметь комнату с двумя кроватями. Им хотелось романтических встреч с девушками, на которых можно было произвести впечатление.

Днем удалось познакомиться с двумя молодыми женщинами, которые торопились на работу, во вторую смену в больнице, и пообещали вечером перезвонить. Огорченный постоянными неудачами, Валера предложил вернуться в отель и поискать спутниц в гостиничном кафе.

— Нарвемся на проституток, — возразил Муслим.

— Если увидим, что их интересуют только деньги, сразу уйдем. Зачем нам такие дамочки? Их можно найти везде, где угодно, — парировал Валера.

Спустя много лет Муслим с улыбкой вспоминал их поиски. Времени у них было не так много, и им хотелось познакомиться с женщинами, чтобы произвести на них впечатление и весело провести оставшиеся дни. Но полтора дня поисков были явно неудачными. По какому-то непонятному закону подлости им явно не везло.

В гостиничном кафе почти никого не было. Они уселись в углу и заказали себе две чашечки кофе. За столиками сидели только две парочки. В углу ужинали несколько иностранцев.

— Нужно куда-нибудь уехать, — предложил Муслим, — и сдать этот «люкс». Зачем мы за него столько платим? Глупо…

— Первый раз в жизни у меня такой облом, — горячился Валера, — когда нужно срочно найти подходящих телок. Так обидно, ты себе не представляешь. Потом два года будем в армии вспоминать о нашем идиотизме.

— Можно подумать, мы идем на службу солдатами, — возразил Муслим, — мы же будем офицерами. У нас наверняка останется больше свободного времени. И вообще не нужно так переживать. Если даже ни с кем не сможем познакомиться. Зато мы с тобой проведем целых три дня и три ночи в таком роскошном «люксе».

— Зачем нам такой «люкс» вдвоем? — разозлился Валера.

В кафе вошла незнакомая женщина, которая прошла к стойке бара и попросила чашку кофе. Она была в строгом сером костюме. В руках была достаточно дорогая сумочка.

— Посмотри, какая красивая женщина, — восхищенно сказал Валера, показывая на незнакомку, — но явно не наш контингент. Такую даму «люксом» не удивишь.

Муслим оглянулся. Увидел женщину, чуть повернувшую голову. Отметил ее стройную фигуру, дорогой наряд.

— Очень красивая женщина, — согласился он, — но ей лет сорок или чуть меньше. Тебе нравятся такие женщины?

— Мне нравятся все красивые женщины, — отмахнулся Валера, — но ты прав, она намного старше. Хотя я бы прямо сейчас начал за ней ухаживать. Ой, посмотри. Кажется, здесь появился уже наш контингент.

В кафе вошли, неловко оглядываясь, две молодые девушки. Им было не больше двадцати. Они смущенно переглядывались, не решаясь войти. Ясно, что вошли сюда впервые. Одна была высокого роста, с несколько тяжеловатым подбородком и длинными каштановыми волосами, заплетенными в косички. Вторая оказалась чуть ниже среднего роста, блондинка с красивым, словно кукольным лицом.

Девушки прошли к соседнему столику и попросили официанта принести им две порции салата и лимонад. Валера торжествующе улыбнулся.

— Они, наверно, провинциалки, но явно не проститутки, — торжествующе заявил он.

И в этот момент в кафе вошли трое парней. Они явно были навеселе, успев уже где-то принять явно завышенные дозы алкоголя. Двое были достаточно плотными, сильными, коротко остриженными парнями лет двадцати, третий — чуть моложе, высокий и худой, с выпирающим кадыком и лохматыми волосами. Но именно этот казался самым агрессивным и наглым. Сначала они подошли к стойке бара и попросили пива. Самый молодой, увидев стоявшую женщину, хотел пошутить.

— Ой, какая красавица… — начал он.

Женщина повернулась и взглянула на него. От неожиданности он икнул и замолчал. Понял, что с такими дамами нельзя шутить. И вообще нельзя ничего говорить. Тогда, взяв пива и решив каким-то образом выплеснуть свое недовольство, он обратил внимание на двух девочек, сидевших за столом. Наметанным глазом он тоже уловил, что они провинциалки. И поэтому решительно отправился к ним. Оба его подельника пошли следом.

— Здравствуйте, девочки! — громко заявил он, подходя к столику. — Здесь свободно?

— Занято, — сказала высокая подруга, положив свою сумку на свободный стул.

— А я думаю, что свободно. — Он отпихнул сумку и плюхнулся рядом с ней. Остальные уселись напротив.

— Вы откуда приехали, девочки? — спросил этот тип. — Вы, наверно, не местные?

— Мы не хотим с вами разговаривать, — возмутилась вторая, — уйдите, пожалуйста.

— Не нужно так дергаться, — громко попросил наглец. — Вам, наверно, здесь скучно. Давайте поедем с нами. Мы как раз едем на дачу. Будет весело…

— Никуда мы с вами не поедем, — возразила первая с косичками. — И вообще уйдите. Мы хотим поесть.

— Ты нас не гони, — разозлился вожак, — ты кто такая? Это твой личный ресторан? Или твое кафе? Может, это твоя гостиница? И вообще сиди смирно. Или я тебе не нравлюсь? А хочешь, я тебя поцелую?

— Уйди, — крикнула девушка, — я не хочу с тобой сидеть. Пусти меня, мы уходим.

— Какая скотина! — громко сказала женщина, стоявшая у стойки. — Может, вы вызовете милицию? — предложила она бармену. Тот быстро кивнул и схватил трубку телефона.

Муслим поднялся первым. Он видел слезы на глазах обеих перепуганных девушек. И этого было вполне достаточно, чтобы вмешаться…

— Не стоит связываться, — попросил Валера, дергая его за рукав. — Это не наше дело. Пусть сами разбираются.

— Подожди. — Муслим подошел к столику, за которым сидела вся компания. — Ребята, — негромко произнес он, — не нужно так себя вести. Это некрасиво.

— Ты кто такой? — удивился вожак. — Еще какой-то чурка будет здесь в Питере командовать и указывать нам, как себя вести. Пошел отсюда, придурок.

Он схватил сидевшую рядом девушку за руку и больно дернул ее, потянув на себя. Она вскрикнула.

— Я же сказал, что нужно вести себя нормально, — холодно произнес Муслим, — а ты по-прежнему хамишь.

— Значит, ты у нас герой, — поднялся вожак, — значит, по-хорошему ты не понимаешь.

Он взглянул на сидевшего рядом парня. Тот поднялся следом. Он был явно здоровее Муслима. И неожиданно нанес удар. Подлый удар, по почкам, сзади. Муслим согнулся от боли. И получил второй удар. Он чудом удержался на ногах.

— Муслим, — вскочил со своего места и Валера.

Все трое нападавших оглянулись на одно мгновение, и этой секунды было достаточно. Все-таки Муслим занимался боксом достаточно долгое время. Он нанес первый удар точно в скулу нападавшего, отбросив его от себя.

— Молодец, — громко сказала женщина, стоявшая у стойки бара. Остальные посетители испуганно замерли. Второй нападавший, сжимая в руках кастет, собирался ударить, когда Муслим повернулся к нему и нанес мощный удар правой. Тот буквально рухнул как подкошенный, выронив кастет.

— Я тебя убью, — крикнул вожак, доставая нож из кармана.

Бармен испуганно крикнул. Все замерли. Вожак размахнулся. Девушки испуганно смотрели на блестевший нож. Муслим поднял стул, прикрываясь от удара. Нож попал в сиденье. Муслим бросил стул в сторону и нанес еще два удара нападавшему. Тот рухнул на пол. В кафе ворвались сразу трое сотрудников милиции.

— Стоять на месте! — закричал старший лейтенант. — Что здесь происходит?

— Они подрались! — крикнул кто-то из посетителей.

— Понятно, — кивнул старший лейтенант, подходя ближе. — Напились и решили подраться из-за девочек. Ваши документы…

Муслим достал свой паспорт.

— Из Баку, — ухмыльнулся старший лейтенант. — Решил приехать сюда и показать нам свой южный характер. Ничего, ты у меня в камере свой пыл отсудишь… Поедете со мной…

— Он ни в чем не виноват, — робко вставила высокая девушка.

— Он нас защищал, — сказала блондинка.

— Вы тоже поедете с нами в качестве свидетелей. Ты посмотри, какой герой появился. Сразу троих ребят уложил…

— Подождите, старший лейтенант, — неожиданно строго сказала женщина, подходя к ним, — я все видела. Вы напрасно обвиняете этих молодых людей. Во всем виноваты нападавшие. Они ворвались сюда, приставали к девушкам, ругались. Я все видела и слышала. Вам нужно забрать вот этих ребят за хулиганство.

— А вы кто такая? — недружелюбно спросил старший лейтенант.

Она открыла сумочку, достала удостоверение, протянула его офицеру. Тот прочел удостоверение, вытянулся и, вернув документы, тихо пробормотал:

— Извините. Я все понял. Забираем этих, — обернулся он к своим сотрудникам. — А ты завтра зайдешь в отделение милиции, — строго сказал он Муслиму, — и захвати своего товарища.

— Спасибо вам, — сказал Муслим, обращаясь к женщине. Его поразили ее красота, утонченные черты лица, аккуратно уложенные темные волосы, миндалевидные зеленые глаза.

— А вы молодец, — одобрительно сказала она, — в наше время джентльменов почти не осталось. Одни слюнтяи. Или обычные мужики, не способные даже постоять за самих себя. Как вас зовут?

— Муслим.

— Красивое имя. Вы из Баку?

— Да, — улыбнулся он. Тогда все знали, что люди с подобным именем могут быть только из Баку. Огромная страна считала своим кумиром Муслима Магомаева.

— Успехов вам. — Она повернулась и пошла к выходу.

Потом они познакомились с обеими девушками, оставшимися в кафе. Валера на этот раз не ошибся, приехали они из Мурманска в Ленинград только на несколько дней и завтра должны были возвращаться. Они остановились у своей знакомой за городом. Этот вечер и ночь они провели вместе. Было весело и немного смешно, когда они вспоминали, как Муслим последовательно отправлял в нокаут всех троих нападавших. Ни он, ни Валера, ни девушки еще не знали, что через несколько дней оба офицера получат назначение на войну, в Афганистан. Девятнадцатого июля восьмидесятого года открылись двадцать вторые Олимпийские игры в Москве, которые бойкотировали многие ведущие страны мира из-за вторжения советских войск в Афганистан.

В этот вечер все четверо были беззаботными и счастливыми. Вся будущая жизнь казалось им одним большим праздником. Муслим даже не подозревал, что следующий вечер и следующая ночь окажутся такими важными в его жизни. И Валера тоже не подозревал, что уже через два с половиной месяца его рота попадет в засаду и он будет тяжело ранен. Нет, он не погибнет в Афганистане, останется жить. Но иногда жизнь бывает гораздо хуже смерти. После тяжелого ранения и контузии он потеряет память, превратившись в человека без прошлого. И это все случилось всего через семьдесят пять дней.

Глава 4

Генеральный консул оказался молодым человеком лет тридцати пяти. С самого начала он стал вести себя не совсем адекватно. Очевидно, ему сообщили, кто именно прилетит в Санкт-Петербург под прикрытием дипломатического паспорта. И поэтому он все время улыбался, заговорщически подмигивал, соглашался со всем, что ему говорил Муслим, и даже однажды, не выдержав, сказал, что готов всегда помогать прибывшему гостю в его расследовании. Сергей, сидевший рядом, удивленно взглянул на своего руководителя.

Но долго разговаривать им не дали. Буквально через несколько минут после того, как они начали свой разговор, в кабинет вошла секретарь консула. Это была высокая девушка лет двадцати пяти с коротко остриженными волосами. Она сообщила генеральному консулу, что сейчас к ним должны подняться родственники погибшего дипломата. Он сразу вскочил, засуетился, приказал принести новую вазу с фруктами и сладостями. И, даже не извинившись перед сидевшим за столом гостем, побежал встречать приехавших.

— Это отец и дядя Измайлова, — пояснил Сергей. — Вы же понимаете, в каком они состоянии. Вот он и старается…

— Я думаю, что он больше старается не потому, что хочет поддержать людей в их горе, а потому, что один из них заместитель министра, а другой начальник отдела Министерства национальной безопасности, — холодно заметил Сафаров. — Впрочем, это не мое дело. Если он действительно смог помочь этим людям, даже в силу их должностного положения, то и тогда это совсем не плохо. А девушка, его секретарь?

— Альбина у нас вольнонаемная. Очень толковый и исполнительный сотрудник, — похвалил ее Сергей, — она скоро от нас уйдет. Поступает в этом году в аспирантуру.

Она вошла в комнату, чтобы убрать и прочистить пепельницу.

— Вам нравится здесь работать? — уточнил Муслим.

— Конечно, — улыбнулась она. — Другие даже завидуют. Хорошая зарплата, отличные ребята. У нас многие говорят, что нужно выходить замуж только за азербайджанцев.

В комнату вошли двое мужчин. Они были удивительно похожи друг на друга. Оба коренастые, среднего роста, с густой копной темных волос, несколько мордастыми лицами, темными, сросшимися бровями и крупными носами. Братья недовольно взглянули на гостя.

— Это Муслим Сафаров, — сразу представил гостя вошедший с ними консул, — я вам рассказывал о нем. А это Шамиль Измайлов, отец нашего погибшего сотрудника, и Эльдар Измайлов, его дядя.

— Здравствуйте, — кивнул им Муслим, и тут неожиданно к нему шагнул младший из братьев.

— Муслим Азизович, я вас сразу узнал. Добрый день. Но разве вы уже дипломат? Я всегда считал вас одним из лучших сотрудников нашей Генеральной прокуратуры…

Наступило неловкое молчание.

— Муслим Азизович прикомандирован к нам из МИДа, — сказал консул и, повернувшись к Сергею, что-то тихо произнес. Тот согласно кивнул и вышел. — Садитесь, — показал консул на кресла вокруг столика. — Дело в том, что мы не хотим афишировать прибытие сюда нашего следователя по особо важным делам. Пусть они считают господина Сафарова обычным сотрудником МИДа. Он может дать свое компетентное заключение по поводу ведения следствия и сделать нужные, более верные выводы.

— Это правильно, — кивнул отец погибшего. — Спасибо, что вы приехали. Это очень правильно, что вас сюда прислали.

Альбина внесла традиционный чай в грушевидных стаканчиках, расставила все на столике и быстро удалилась.

— Он самый лучший следователь в нашей прокуратуре, — восторженно добавил Эльдар Измайлов. — Ты даже не знаешь, какие сложные дела он расследовал. Можешь теперь не беспокоиться. Этой дряни, которая ударила нашего Фамиля, теперь не выкрутиться. Сафаров сделает все, чтобы точно установить, как она убила нашего мальчика.

— О ком вы говорите? — не понял Муслим.

— О той женщине, которая к нему заходила. Эта студентка медицинского института. Она думает, что ей все сойдет с рук, потому что ее мать работает в мэрии Санкт-Петербурга. Но мы это дело так не оставим. Пусть они накажут виновную…

— Почему вы решили, что именно она виновата?

— Больше там никого не было. И наш мальчик — человек осторожный, не стал бы впускать в свой дом кого попало. Наверно, она к нему приехала, чтобы выяснить отношения. Может, он с ней встречался до этого. Она даже не постеснялась соседей, приехала к дому на служебной машине своей мамаши. И ударила нашего мальчика кухонным ножом. — Эльдар Измайлов нахмурился. — Вы ведь все прекрасно понимаете. Если это такое убийство, значит, оно произошло на почве ссоры или личных неприязненных отношений. Наверно, она к нему приставала, хотела, чтобы он на ней женился. Сейчас все ищут себе состоятельных молодых людей. А он дипломат, из хорошей, обеспеченной семьи, жил в самом центре города, снимал здесь квартиру. У него был свой «Мерседес». Вот она и решила, что он лучшая партия для нее. А он наверняка отказался, понимая, что отец решил его женить в Баку, когда он вернется. И тогда она его ударила ножом и сама убежала. Он молодец, настоящий мужчина, сумел вытащить нож, но удар был слишком сильным, и много крови вытекло, пока его нашли. Бедный мальчик, он хотя бы умер так, не очень мучаясь.

Отец, сидевший рядом, тяжело вздохнул, но не стал перебивать младшего брата.

— Мы уже созвонились с городской прокуратурой, — быстро вставил консул. — Они проведут вторую экспертизу прямо сегодня, а завтра начнем оформлять документы, чтобы вы могли сразу забрать тело. Я пошлю с вами нашего сотрудника в аэропорт, и мы все оформим как полагается, можете не беспокоиться.

— Спасибо, — кивнул отец. — Вы очень уважительно относитесь к нашей семье. Я этого не забуду.

— Этот следователь Мелентьев ничего не понимает, — продолжал его младший брат, — бывают такие глупые люди. Пришлось обратиться к нашим друзьям в Москве. Вы же знаете, сколько сейчас сотрудников бывшего КГБ и ФСБ работает в президентском аппарате и в Кабинете министров. Нашли нужных людей, вспомнили старые связи. У нас свое братство чекистов, о котором мы никогда не забываем. И они позвонили сюда, городскому прокурору и в мэрию города. А они дали указания следователю, чтобы нас не задерживал.

— Да, — вежливо кивнул Муслим, — я вас понимаю.

— Но вы должны настаивать, чтобы дело передали в суд, — продолжал Эльдар Измайлов. — Нельзя, чтобы она ушла от ответственности. Пусть за все ответит. Иначе мы сами ее найдем и заставим ответить. И никакая мэрия нас не остановит. Не нужно было убивать нашего мальчика. Такой удар для его отца, для всей нашей семьи.

— Подождите, подождите, — остановил его Сафаров, — но мы же не уверены, что она убийца. Нужно все проверить…

— Уже все и так ясно. Она приехала к нему вечером домой, — напомнил его собеседник, — какая порядочная девушка поедет ночью домой к холостому парню? И понятно, что между ними была ссора. Она использовала первый предмет, который оказался у нее под рукой. Наверно, Мелентьев даже напишет, что это было убийство в состоянии аффекта. Пусть так, мы с этим тоже можем согласиться. Но она должна ответить. Как видите, Муслим Азизович, я тоже понимаю толк в этих расследованиях. Хотя всю жизнь занимался оперативной работой, а не следствием.

— Пока ее вина не слишком очевидна, — упрямо возразил Муслим, — нужно будет все проверить.

— Вот и проверяйте, — согласился отец погибшего, — раз вы такой хороший следователь. А мы будем вам только благодарны. Кто у вас куратор, Ибадов? Я ему позвоню и попрошу, чтобы он вам продлил командировку. Сидите здесь столько, сколько будет нужно, только скажите мне, кто убил моего мальчика.

— Я вас понимаю, — несколько ошеломленно сказал Сафаров.

Гости выпили чай и неспешно поднялись. Консул заверил обоих, что с оформлением документов никаких проблем не будет. Он проводил высоких гостей до машины, забыв о существовании Муслима. Затем быстро вернулся в комнату.

— Извините, — пробормотал консул, — вы же понимаете, у них такое горе.

— Конечно, — вежливо согласился Сафаров. — Куда меня определили? Мне заказали номер в гостинице?

— Конечно, заказали, — встрепенулся консул, — Сергей вас отвезет. Возьмите мой телефон, — он протянул свою визитную карточку, — можете звонить в любое время дня и ночи. И учтите, что на вас распространяется дипломатическая неприкосновенность, раз вы прибыли сюда в командировку от нашего МИДа. Вас не имеют права задерживать или арестовывать. В случае любого конфликта вы можете требовать вызова консула. Вы меня понимаете?

— Надеюсь, до этого я не доведу, — пробормотал Муслим.

— Все может случиться, — пожал плечами консул.

По дороге в гостиницу Сергей долго молчал. Наконец сам Муслим не выдержал:

— Можно, я буду обращаться к тебе на «ты»?

— Конечно, — кивнул Сергей.

— Мне кажется, что ты хочешь меня о чем-то спросить.

— Да, — кивнул Сергей, — я уже все понял. Вы не дипломат?

— Сейчас я почти дипломат. Но по своей основной профессии нет, не дипломат. Хотя об этом никому говорить не нужно.

— Вы работаете в нашем Министерстве национальной безопасности?

— Нет. Я следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры. Старший советник юстиции.

— Значит, полковник, — улыбнулся Сергей. — Я немного знаю все эти звания. Тогда понятно. Вас специально прислали, чтобы помочь Мелентьеву?

— Я не имею права ему помогать или вмешиваться в расследование, — напомнил Муслим. — Я должен только наблюдать и дать свое заключение, если увижу, что он не совсем верно ведет следствие. И свои выводы я должен изложить не ему, а своему руководству, в Баку. А они уже там будут решать, как именно реагировать. Теперь все понял?

— Понял, — кивнул Сергей. — Интересная у вас профессия. Значит, вы, как комиссар Мегрэ, расследуете разные преступления.

— Можно сказать и так. Только в реальной жизни все гораздо прозаичнее, чем в книгах.

— Это я понимаю, — кивнул Сергей. — А в Баку вы знакомы с нашим известным экспертом-аналитиком Дронго? Про него здесь, в Санкт-Петербурге, такие легенды рассказывают.

— Нет, не знаком. Хотя много о нем слышал. Ему легче, чем мне. Он не связан с государственной системой управления. Частное лицо. Может отказаться от расследования, может согласиться. Это его личный выбор. А я всего лишь чиновник, обязанный выполнять предписания своего руководства. В какую гостиницу мы едем? Судя по тому, с каким видом ты назвал ее Мелентьеву, она не самая лучшая в городе.

— В «Октябрьскую», — вздохнул Сергей. — Она действительно не очень хорошая, но мы попросили дать вам лучший номер. Хотя по категории она больше чем на две-три звезды не тянет. Но здесь в пятизвездочных отелях такие цены, что никаких командировочных не хватит.

— Это я понимаю, — улыбнулся Муслим. — А гостиница «Москва» еще сохранилась?

— Конечно. Но очень старая. Там скоро ремонт должен быть. Если пройдете по Невскому до конца, то как раз выйдете на эту гостиницу.

— Спасибо, я знаю.

— Завтра я за вами заеду, — напомнил Сергей. — Мы будем оформлять документы на вывоз тела. Нужно будет снова поехать к Мелентьеву.

— Обязательно, — согласился Муслим.

В гостинице ему быстро выдали номер на первом этаже. Высокие потолки были единственным преимуществом в номере, где его поселили. Аскетичность, обшарпанность, старая, покореженная мебель, очень маленькая ванная комната, отсутствие мини-бара. Сергей дал слишком лестную оценку этому отелю. Даже две звездочки было бы слишком роскошной форой для оценки состояния этой гостиницы. Но Муслиму было все равно. Он устал за этот длинный день и собирался рано лечь спать. Завтра предстоял трудный разговор с Мелентьевым. Судя по всему, следователь не потерпит никакого вмешательства в свои дела, что и понятно. И, конечно, не станет делиться с приехавшим никакой информацией. А без этого само пребывание Муслима в городе становится ненужным.

Он поужинал в гостиничном ресторане, быстро вернулся в свой номер. Принял душ и уже собирался лечь спать, когда раздался телефонный звонок. Он удивленно взглянул на аппарат. Уже девятый час. Кто может звонить в такое время?

— Слушаю вас, — поднял он трубку.

— Извините меня, — услышал он торопливый женский голос, — мне сказали, что вы поселитесь в этой гостинице. Я хотела бы с вами встретиться.

— Простите? — не понял Муслим. — Кто это говорит?

— Извините. Вы приехали из Баку?

— Да. А кто это говорит?

— Я Наталья Фролова. Мне нужно с вами обязательно увидеться. Вы меня понимаете?

— Прямо сейчас?

— Да. Это очень важно. Я узнала у следователя, где вы остановитесь, и решила вам позвонить.

— Где вы сейчас находитесь?

— Недалеко от вашей гостиницы.

— Хорошо, — согласился он, — приезжайте. Хотя я не совсем понимаю, о чем мы с вами должны говорить.

— Вы все поймете, — быстро произнесла она, — я вам все объясню.

— Тогда я вас жду. — Он положил трубку.

Она студентка, и ей не больше двадцати лет, вспомнил Муслим. Достаточно смелая девушка, если решается приехать так поздно вечером к незнакомому мужчине в отель. Однажды у него уже была встреча в отеле. И тогда инциативу тоже проявила женщина. Но она была намного старше его. И тогда была совсем другая ситуация. Он закрыл глаза, вспоминая события лета восьмидесятого года. Это был один из самых запоминающихся дней в его жизни…

На следующий день он отправился в районный отдел милиции. Ему пришлось прождать в коридоре около сорока минут, пока наконец его позвали к неизвестному капитану. У того было азиатское лицо с раскосыми глазами. Он сердито взглянул на Муслима.

— Это ты Сафаров? Приехал в Питер и устраиваешь драку в гостинице? Решил, что тебе все дозволено?

— Я не устраивал драки, товарищ капитан, — возразил он. — Я только хотел защитить двух девушек, которых обижали трое хулиганов. Но так получилось, что они напали на меня с ножом и мне пришлось защищаться.

— Знаю, знаю. Мне уже все про тебя рассказали. Тоже мне защитничек нашелся. Ты кто по образованию?

— Юрист. Закончил юридический факультет нашего университета.

— Значит, мы коллеги. А ты устраиваешь драку. Положил всех троих. Я с ними разговаривал. Они даже не поняли толком, что произошло. Ты боксом занимаешься?

— Да, у меня первый разряд. Но на мастера пока не тяну.

— Уже тянешь. Положил троих парней. Ты разве не знаешь, что бокс — это самое грозное оружие? С такими навыками можно запросто человека убить. Боксеры обычно люди выдержанные бывают.

— Я старался сдерживаться.

— Не нужно со мной спорить. Претензий у тебя никаких нет?

— Нет.

— Ну и хорошо. Значит, и у нас к тебе больше нет никаких вопросов.

— А что сделали с теми?

— Что с ними сделаешь? Дать им по пять суток? Для чего? Разве их можно перевоспитать? Ты и так их здорово наказал. Они больше в эту гостиницу не полезут. Мы их отпустили. Хорошо еще, что с ними все в порядке, иначе мне пришлось бы привлечь тебя за превышение пределов необходимой обороны. Такую статью помнишь, коллега?

— Помню. Но их было трое.

— А ты боксер. Перворазрядник. И они все были сильно выпившие. Ты бы их и так раскидал. Не нужно было их бить. Кто-нибудь мог упасть и получить сотрясение мозга. А тебя бы сразу посадили. Не всегда можно и нужно применять кулаки. Понял?

— Да, — кивнул Муслим и улыбнулся.

— Чего улыбаешься? — спросил капитан.

— Ничего. У меня просто хорошее настроение. Можно еще один вопрос?

— Можно.

— Кто была эта женщина, которая вчера за нас заступилась? Такая высокая красивая женщина. Она показала свое удостоверение старшему лейтенанту, и тот отдал ей честь. Неужели она тоже работает в милиции?

— Не работает, — недовольно ответил капитан. — И вообще благодари бога, что она там оказалась. Иначе мне пришлось бы задержать и тебя. Приехал с юга, устроил драку, побил местных. Но она не только вмешалась, но потом еще и позвонила, чтобы мы тебя не трогали.

— А кто она такая?

— Из Комитета государственной безопасности, — поднял большой палец капитан. — Ты знаешь, какое сейчас время? Через несколько дней Олимпийские игры начинаются. Повсюду перешли на усиленный режим работы. И наши органы, и они. Она подполковник КГБ. Вот так, парень. Иногда дуракам везет. Ты у нас, может, и не дурак, но тебе повезло, что она там рядом была. А теперь уходи. И чтобы мы про тебя больше не слышали. Ты когда из Ленинграда уезжаешь?

— Завтра вечером.

— Вот и уезжай. Чтобы мы тебя здесь больше не видели.

— До свидания. — Он вышел из кабинета, чувствуя себя почти победителем.

В гостиницу он вернулся через двадцать минут. Он уже хотел подняться к себе в номер, когда увидел в холле вчерашнюю незнакомку. Она была в темно-синем костюме, юбка и блузка. На глазах черные очки. В руках была небольшая сумочка. В этом наряде она выглядела еще более эффектно, чем вчера. Обтягивающая блузка и узкая юбка подчеркивали все достоинства ее тела. Высокую грудь, четко очерченную талию, длинные ноги и красивые загорелые руки. Очевидно, она занималась спортом и следила за своей фигурой. Он подошел к ней и вежливо поздоровался:

— Добрый день.

— Здравствуйте. — Она сняла очки. У нее действительно были красивые зеленые глаза. — Здравствуйте, Муслим. Вы уже вернулись из милиции?

— Да. Я хотел вас поблагодарить. Вы не обязаны были вмешиваться. Спасибо вам.

— Не за что. Значит, вас уже отпустили?

— Ага, — улыбнулся Муслим, — но предупредили, чтобы больше не дрался.

— Это правильно, — улыбнулась она. — Чем вы занимаетесь в Баку?

— Я юрист по профессии. Но сейчас меня призвали в армию, офицером…

Она замерла. Словно он сообщил какую-то неприятную новость. Или сказал нечто непристойное.

— Когда вас призвали? — спросила она чуть дрогувшим голосом.

— Два месяца назад, — весело сообщил он. — Я завтра уезжаю. В конце недели должен явиться в военкомат с вещами.

— И вам не сказали, где вы будете служить?

— Пока нет. Я не думаю, что меня отправят служить по моей профессии — в военный трибунал или в военную прокуратуру. Наверно, просто назначат командиром мотострелкового взвода, как нас и готовили по военной профессии. Вообще-то глупо, мы могли бы работать и по своей основной профессии.

— Успехов вам, — задумчиво произнесла она, быстро надевая очки и отворачиваясь.

— Спасибо. И вам тоже. — Он так и не понял, чем именно вызвана такая резкая смена ее настроения.

Он прошел к лифту, нажал кнопку вызова кабины. И неожиданно услышал за спиной ее голос.

— Подождите, — сказала она, — вы очень торопитесь?

— Нет, — обернулся он, — совсем не тороплюсь.

— Пойдемте со мной и выпьем кофе, — предложила она. — Вчера вы не допили свой кофе, Муслим.

— Пошли, — легко согласился он.

На этот раз здесь было довольно многолюдно. Большая делегация немцев с шумом и криками располагалась сразу за пятью столиками. Они подошли к стойке бара. Бармен, очевидно, знавший женщину в лицо, сразу угодливо подбежал к ним.

— Два кофе, — строго попросила она, усаживаясь за стойкой рядом с Муслимом. Он невольно быстро отвел глаза, когда юбка немного поднялась и он увидел ее красивые колени. Он постарался сесть так, чтобы не касаться женщины, словно боялся, что его ударит током. Она взяла свою чашку и спросила:

— Сколько вам лет?

— Двадцать четыре, — ответил он. В это мгновение он казался самому себе неслыханно, неприлично молодым.

Она усмехнулась.

— Вам кажется, что это мало? — неожиданно для самого себя спросил он.

— Нет, — ответила она, — вполне достаточно, чтобы принимать самостоятельные решения и отвечать за них. Вы вчера поступили очень мужественно. На вашем месте немногие повели бы себя так, как вы.

— Ничего особенного. Я немного занимался боксом и поэтому не боялся, что они могут меня побить.

— У одного в руках был кастет, а у другого нож, — напомнила она, — и это было нелегко. Но вы молодец Муслим, я за вас рада.

— А вы сами действительно работаете… — он оглянулся по сторонам, — вы сами знаете где…

— Да, — улыбнулась она, — работаю. И не вижу в этом ничего особенного. Я подполковник Комитета государственной безопасности, если это вас так интересует.

— Извините. — Он почувствовал себя совсем неловко. Разница в званиях была достаточно большой. Подполковником он может стать лет через десять или пятнадцать, если решит остаться в армии или пойти работать в милицию.

— Вы женаты? — неожиданно спросила она, глядя ему в глаза.

— Нет. — Он смутился окончательно. Даже немного покраснел.

Она хлопнула ладонью по стойке бара.

— Вы умеете еще краснеть. Какая прелесть. Неужели вы, общаясь с девушками в своем «люксе», тоже краснеете?

— Откуда вы знаете?.. — Он даже не понял, что именно хочет спросить, чем закончить свою фразу. «Про девушек» или про «люкс». Но он понял, что любой вопрос покажется наивным и глупым.

— Да, — кивнула она, — мне нетрудно было узнать, куда вы отправились с этими двумя дурочками. И где вы остановились. А сейчас они, наверно, вас ждут. И вы в душе проклинаете меня за то, что я здесь вас задержала.

— Нет, — возразил он внезапно пересохшими губами, — нет, не проклинаю. Мне даже интересно. — Он опять немного покраснел.

— Мне нравится ваше сочетание некоторого хамства с вашей застенчивостью, — усмехнулась она. — Интересно, вы всегда так себя ведете или только со мной?

— Не всегда, — возразил он глухим голосом, — но я еще вчера увидел, какая вы красивая женщина. Когда вы сюда вошли…

— И поэтому бросились защищать более молодых девочек, рассчитывая увести их к себе в «люкс»? — добродушно осведомилась она. — Ко мне на защиту вы не бросились.

— Вам защита не требовалась, — возразил он. — Как только они вошли, я все понял. Вы не тот человек, к которому можно просто так подойти. И эти подонки тоже все поняли. Или почувствовали. В вас есть какая-то внутренняя сила. Вас не нужно было защищать.

— Интересное наблюдение, — криво усмехнулась она, — даже не знаю, как принимать. Как комплимент или как оскорбление. А если вы вчера обратили на меня внимание, то почему не предложили мне подняться в ваш «люкс», а устроили драку за этих девочек? Молчите? Нечего сказать?

— Я бы не смог к вам подойти, — тихо признался Муслим, — и не потому, что вы намного старше меня. Вы не та женщина, к которой можно просто так подойти.

— Наверно, мне должно быть обидно, — задумчиво произнесла она, — а может, наоборот, приятно. Не знаю. Первый раз не знаю, как реагировать на слова молодого человека. И не нужно говорить, что я намного старше вас. Только на десять лет, господин Сафаров. Мне тридцать четыре года. Будет тридцать четыре только в ноябре. Интересно, кто вы по гороскопу. Давайте угадаем. Импульсивный, энергичный, готовый сражаться до конца, бесхитростный, умеющий краснеть. И не желающий признавать даже свои ошибки. Вы Овен или Лев по гороскопу?

— Я родился в середине апреля, — ответил он. — Даже не знаю, какой это знак гороскопа?

— Овен, — кивнула она улыбнувшись, — первый знак всех восточных гороскопов. А какой год?

— Пятьдесят шестой. Кажется, год Обезьяны, мне кто-то об этом говорил.

— Как интересно. — Она придвинулась к нему чуть ближе. — Значит, этот год Обезьяны — и это ваш год. Он бывает один раз в двенадцать лет. Хотя я должна была догадаться. Вам двадцать четыре. Значит, все так и должно быть.

— Что? — не понял Муслим.

— Кармический год. Не обращайте на меня внимания. Меня научили этим глупостям во Франции, где я работала два года. Не обязательно верить в эту дребедень, тем более что вы наверняка комсомолец.

— Я и не очень верю, — признался Муслим.

— И напрасно, — неожиданно сказала она, — иногда в жизни происходят невероятные вещи. Различные чудеса. Вот скажите мне: в какое чудо вы можете поверить? Прямо сейчас, здесь. Чтобы это было достаточно реальное чудо. Я не говорю о том, что вы превратитесь в лягушку или станете директором гостиницы. Но реальное чудо. У вас может быть такая мечта?

Он чувствовал запах ее парфюма. Видел ее колени, совсем рядом с собой. И неожиданно понял, что именно ему хочется сказать. И тогда он произнес:

— Да, может. Я могу, например, пожелать, чтобы вы поднялись вместе со мной в наш «люкс». И я тогда всех оттуда выгоню. — Он с трудом перевел дыхание, настолько трудно ему было выдавить эти слова. Но он их произнес.

— Это не чудо, — сказала она улыбнувшись, — но выгонять из вашего «люкса» никого не нужно. Хотя бы потому, что он прослушивается и ваши друзья не должны ничего знать. Пойдемте за мной.

Все остальное было словно во сне. Он поднялся и пошел следом за ней. Они вошли в лифт, поднялись на четвертый этаж, она достала какой-то ключ. Они долго шли по коридору. Затем она открыла дверь, пропустила его первым, затем вошла в комнату, закрыла дверь и взглянула на Муслима.

— Согласно наложению двух гороскопов, — сказала она с непонятным выражением лица, — вы не просто Овен и не просто Обезьяна. Такое совмещение называют гориллой. Дикой обезьяной, которая не останавливается ни перед чем. Покажите мне, какая вы горилла.

И она шагнула к нему первой. Потом он почувствовал на себе ее требовательные руки, потом она сама сбрасывала с себя одежду. Он впервые в жизни увидел такие колготки, которые были на ней. Очевидно, она привезла их тоже из Франции, вместе с опытом сексуальных встреч. Потом они рухнули на постель.

Это был самый запоминающийся вечер в его жизни. Многое из того, что она умела и знала, он видел впервые. Многого он вообще себе не представлял. Казалось, что она просто не может успокоиться. И арсенал ее приемов и средств был поистине впечатляющим.

Он забыл о времени, о Валере, который беспокоился по поводу его отсутствия, о двух девушках, оставшихся в их «люксе». Он забыл в этот вечер обо всем на свете. И помнил только изгибы ее тела и невероятный аромат ее парфюма.

— Как вас зовут? — спросил он во время одного из перерывов.

— Ты мог бы обращаться ко мне уже на «ты», — улыбнулась она.

— Ты… вы… черт побери, не получается, как тебя зовут?

— Марина. Марина Борисовна, если ты захочешь обращаться ко мне по имени-отчеству, — рассмеялась она.

— Ты не боишься, что нас могут увидеть или услышать? — спросил он.

— Здесь не услышат, — уверенно ответила она, — этот номер не прослушивается.

— Ты так уверена в этом?

— Абсолютно, — улыбнулась она, — точно знаю, какие номера прослушиваются. Хотя меня отозвали только на время. Я живу здесь недалеко, но на самом деле чаще бываю в других местах.

— У тебя интересная жизнь, — задумчиво произнес он.

— По сравнению с другими — возможно, — согласилась она. — К хорошему быстро привыкаешь.

— И к плохому?

— К плохому нет. Ты сильный. И выносливый. Знаешь, почему я спросила тебя, куда ты отправишься служить?

— Нет.

— Сейчас на Олимпиаду задействованы многие офицеры из внутренних войск и МВД. А офицеров запаса призывают в действующию армию, чтобы отправить на юг.

— К нам на Кавказ? — улыбнулся Муслим.

— Дальше. Гораздо дальше, — загадочно произнесла она и на ухо прошептала ему: — Афганистан.

— Говорят, что там бывает жарко, — вспомнил Муслим, — но я люблю тепло. И жару переношу спокойно.

— Дурак, — с сожалением произнесла она снова шепотом, — там идет война…

Он пожал плечами. В двадцать четыре года все кажется таким понятным и простым. К тому же о смерти и войне не хотелось думать в тот момент, когда рядом находилась такая женщина. Он сегодня узнал больше, чем знал до этого за все время своих встреч с разными женщинами, среди которых были достаточно опытные особы.

— Значит, так и должно быть, — рассудительно произнес он, почувствовав, как она сильнее обнимает его. — У тебя есть муж или дети? — спросил он во время очередного перерыва.

— Это не имеет никакого отношения к нашей сегодняшней встрече, — спокойно ответила она. — Будем считать, что у меня ничего нет. Кроме моего имени. И этого вполне достаточно.

— Но как я тебя найду?

— Не нужно меня искать, завтра ты все равно должен уезжать.

— Я останусь, — упрямо произнес он.

— Глупо, — рассудительно сказала она, глядя на него, — и нерационально. Опоздание к месту службы будет приравнено к дезертирству. И ты сломаешь себе всю дальнейшую жизнь. И погубишь свою будущую карьеру. Может, ты будешь известным криминалистом или следователем, прокурором или адвокатом. Зачем тебе здесь оставаться. Больше я в этой гостинице не появлюсь. Сегодня я была здесь в последний раз. А ты меня сам ни за что не найдешь. Тем более что я тоже уезжаю отсюда через несколько дней. Вот так, Муслим. Сегодня первая и последняя наша встреча.

Он молчал. Молчал и смотрел на нее. Затем отвернулся. Она поднялась, обхватила его за плечи.

— Ты обиделся?

— Нет, я обрадовался, — раздраженно произнес он. — Такое ощущение, что я совсем мальчик.

— Глупый, — сказала она, прижимая его голову к своей груди, — ты и есть мальчик. И дело совсем не в возрасте. Ты отправишься скоро на войну, на настоящую войну, Муслим. И детские игры навсегда закончатся. Дай тебе бог остаться там в живых. А я уеду куда-то в тихий город где-нибудь в Западной Европе. И буду жить там пять или десять лет, пока меня не отзовут обратно. Я даже сама не знаю сейчас, куда именно поеду. И не должна знать. А ты не должен спрашивать. Поэтому я и сказала, что сегодня первая и последняя наша встреча. Возможно, мы больше никогда не увидимся. Может, поэтому я решила сюда подняться вместе с тобой. Ты вчера мне понравился. Ты чем-то напомнил мне моего друга, который погиб несколько лет назад в автомобильной катастрофе. Он тоже был сильным, бескомпромиссным и смелым. Вы даже внешне чем-то похожи друг на друга.

— Но ты можешь оставить мне свой ленинградский адрес или телефон, — повернулся он к ней.

— Не нужно, — покачала она головой, — я ведь тебе уже все объяснила. Пора взрослеть, Муслим, это уже взрослая жизнь.

Через несколько часов он заснул, окончательно вымотанный и уставший. А когда утром проснулся, ее уже рядом не было. Остался только запах ее парфюма на подушке, на простынях, на его теле. Через час он вернулся к Валере, который сходил с ума от неопределенности, решив, что его друга все-таки арестовали в милиции. Он уже успел проводить обеих девушек и сто раз позвонить в милицию и в соседний морг, чтобы уточнить, куда делся его друг. Тогда не было мобильных телефонов, а Муслиму было стыдно сознаваться в том, что он провел эту ночь в одном из соседних номеров.

В этот день они уехали из Ленинграда, чтобы отправиться затем в Афганистан. Через два с половиной месяца, после тяжелого ранения и контузии, Валера вернется домой и до конца жизни останется в инвалидном кресле, отрезанный от прежней жизни и прежних воспоминаний. А Муслим получит свое первое ранение через пять месяцев, и его отправят в военный госпиталь, чтобы спасти его ногу от гангрены. Врачи сделают почти невозможное. Ногу ему спасут, и он вернется в Баку еще через полтора месяца. Сильно хромая и с палочкой, но живым и здоровым. А потом он снова отправится в Ленинград, который к тому времени будет уже Санкт-Петербургом. Но это случится ровно через двенадцать лет, уже в другую эпоху и в другое время…

Глава 5

Муслим решил встретить свою гостью в просторном холле отеля. Он терпеливо ждал, когда она наконец появится. В отель вошли две молодые девушки, которые куда-то спешили. Он услышал их смех. Затем в гостиницу вошла женщина лет двадцать пяти. Он заколебался. На студентку она не очень похожа, но, может быть, ей гораздо меньше лет. Просто она одета в очень дорогое платье. Кажется, Коко Шанель говорила, что очень дорогая одежда сильно старит молодых девушек. Он читал где-то это высказывание, и оно ему понравилось. Женщина оглядывалась по сторонам. Неожиданно к ней подбежал молодой мужчина. Они обнялись, расцеловались и поспешили к кабинам лифта. Муслим отвел глаза. Нет, этой молодой женщине было явно не двадцать лет. И она ждала совсем другого человека.

Когда Наталья Фролова вошла в холл отеля, он сразу ее узнал. Высокая, молодая, открытое лицо, рассыпавшиеся волосы почти до плеч, карие глаза, хорошая осанка. Она была в светлой дубленке и серой юбке. На ногах были сапоги, в конце февраля в Санкт-Петербурге обычно случается слякотная погода. Беспокойно оглянувшись по сторонам, она явно кого-то искала. Он шагнул к ней, но, по мере того, как он к ней приближался, она даже не посмотрела в его сторону, словно ждала кого-то другого. Он удивился, ведь они договаривались о встрече.

— Здравствуйте, — подошел он к незнакомке.

— Я жду своего друга, — отрезала она, даже не глядя на него.

— Простите, вы Наталья Фролова?

— Да. А вы кто такой?

— Мы договаривались с вами о встрече, — напомнил Муслим, не понимая, что происходит, — пятнадцать минут назад.

— Это я с вами разговаривала? — произнесла она, недоверчиво глядя на своего собеседника. — Это вы приехали из Баку?

— Я могу показать свой паспорт, — улыбнулся Муслим. — Не совсем понимаю, что вас смущает? Что вам показалось неправильным?

— Ваш возраст. Сколько вам лет? Вы выглядите гораздо моложе. Нет, этого просто не может быть. Наверно, я ошиблась. Извините меня, но это вы были сегодня у следователя Мелентьева?

— У Вячеслава Евгеньевича? Да, это был я. Что вас не устраивает?

— Ничего не понимаю, — растерянно сказала она, — как такое может быть. Фамилю Измайлову было уж тридцать два, а вам не больше пятидесяти. Вы, наверно, рано женились. В восемнадцать лет? Говорят, что на Кавказе так принято.

— Нет, я женился достаточно поздно, — улыбнулся он, — мне было уже за тридцать. Но я не совсем понимаю смысл ваших вопросов. И какое отношение имеет моя женитьба к убийству, происшедшему в Санкт-Петербурге?

— Сколько вам лет?

— Сорок восемь.

— Значит, я ошиблась, — огорченно произнесла Фролова, — значит, вы не его отец. Наверно, вы его дядя?

— Я, кажется, все понял. Вы хотели увидеть родственников погибшего? Верно?

— Да. Мне так и сказал Мелентьев, что прилетевший из Баку гость поедет в «Октябрьскую». Поэтому я позвонила и узнала, кто из сегодня вселившихся сюда гостей прилетел из Баку.

— Такие сведения обычно не выдают в гостиничных справочных, — весело заметил Муслим, — вы, наверно, использовали какой-то административный ресурс?

— Возможно, — она впервые улыбнулась, — но мне сказали, что прилетел только Сафаров, который остановился в вашем номере. Я подумала, что вы либо отец, либо дядя погибшего. Мелентьев говорил, что сегодня были у него отец с дядей. И требовали выдачи тела погибшего. Поэтому я и решилась сюда приехать. Я думала, что вы дядя и живете вместе с отцом.

— У его отца должна быть такая же фамилия, как у сына, — напомнил Муслим, — а его дядя — младший брат отца. Значит, и у него та же фамилия.

— Да, я, возможно, спутала. Не подумала об этом. Но Мелентьев тоже назвал вашу фамилию и сказал, что вы у него были.

— Я их дальний родственник, — сразу нашелся Муслим. — Но у них такое горе, что они не могут сами все оформить и попросили меня сюда срочно прилететь. Я работаю в нашем МИДе, и поэтому мне легче улаживать все возникающие формальности. Вы меня понимаете?

— Да. Значит, вы тоже их родственник?

— Безусловно. Иначе я бы сюда не приехал.

— А я увидела вас и решила, что ошиблась. Вы явно не годитесь на роль его отца. Он говорил, что они с отцом похожи. Только отец ниже ростом. А вы гораздо выше. И моложе…

— Если это недостаток, то он быстро пройдет. Пойдемте ко мне, мы сможем переговорить.

— Это удобно? — спросила она, чуть заколебавшись.

— Не беспокойтесь. В номере я живу один. И обещаю вести себя как настоящий рыцарь. Вашей безопасности ничего не угрожает.

— Этого я как раз не боюсь, — смело произнесла Наталья. — Пойдемте. Я должна с вами переговорить.

— Между прочим, у меня дочь тоже студентка-медик, — сообщил Муслим. — Как видите, я не очень молодой.

— Я думала, что вам лет сорок, сорок пять, — призналась она. — Значит, вы хорошо сохранились.

— Спасибо. Мне об этом еще никто не говорил. Но если вы сразу поняли, что я не могу быть отцом тридцатидвухлетнего дипломата, то это уже неплохо. Хотя на месте вашей матери я бы не пустил вас вечером к родственнику погибшего. Тем более что нам сообщили о единственной подозреваемой, которая есть в этом деле. И это Наталья Фролова.

— Именно поэтому я сюда и приехала, — рассудительно ответила девушка, — мне обязательно нужно было с вами увидеться и обо всем вам рассказать. Иначе вы уедете отсюда, так ничего и не узнав. А это будет неправильно…

Он открыл дверь комнаты, пропуская ее первой. Она вошла и сразу сняла свою дубленку. Он повесил ее в шкаф. На ней был серый шерстяной пуловер, который придавал ей какой-то домашний, уютный вид. Отдав ему дубленку, она прошла в комнату и села на стул, а он, войдя следом, уселся прямо на кровать.

— Слушаю вас.

— Дело в том, что я знала вашего родственника, — торопливо произнесла гостья, — и в тот вечер, когда он… когда погиб, я была у него дома.

— По-моему, об этом все знают, — заметил Муслим. — Вы приехали на служебной машине своей матери, и автомобиль долго ждал вас у дома. Все соседи имели возможность запомнить номер машины, и таким образом вас легко вычислили.

— Правильно. Только я ушла от него в девятом часу, когда он был живой. А следователь говорит, что его убили ближе к десяти. Я в это время была уже у себя дома и отпустила машину.

— Очень хорошо. Если вы сумеете убедить в этом и следователя, то он вычеркнет вас из числа подозреваемых. Но зачем вы пришли сюда? Только для того, чтобы рассказать мне эту историю?

— Нет, не только. Как у вас жарко топят, — пожаловалась она.

— Это единственное преимущество данного отеля, — спокойно заметил Муслим, — но, по-моему, здесь все равно более вольготно чувствуют себя местные тараканы, чем посетители.

Она улыбнулсь и немного поежилась, оглядываясь вокруг. Напряжение несколько спало, стало легче общаться.

— Как долго вы были знакомы? — спросил Сафаров.

— Почти полтора года. Мы часто бывали с ним в одной компании. Дело в том, что моя троюродная сестра Вика, то есть Виктория, и Фамиль некоторое время встречались. Вы меня понимаете?

— Полагаю, что да, если под словом «встречаетесь» вы имеете в виду их дружбу.

— Это я их познакомила. Вика в него влюбилась просто без памяти. Он умел ухаживать, дарил роскошные букеты цветов, французскую парфюмерию, однажды устроил поездку Вике в Хельсинки на два дня. Он не был похож на обычного дипломата, скорее на бизнесмена или сына олигарха.

— И вашей троюродной сестре это вскружило голову?

— Не нужно язвить, — попросила она. — Да, он ей очень нравился. И она была без ума от него. И они довольно давно встречались. Но они были достаточно взрослыми людьми, чтобы эти встречи проходили, как бы вам сказать… без ненужных последствий. Вы понимаете?

Она чуть покраснела.

— Они предохранялись, — понял Муслим. Столько лет работы следователем поневоле делают человека немного циничным. Она покраснела сильнее.

— Возможно, — быстро согласилась Фролова. — Но три месяца назад что-то произошло. Может быть, они как-то проглядели, возможно, просто ошиблись, но в результате Вика забеременела.

«Только этого не хватало во всей истории убийства», — с огорчением подумал Муслим.

— Я не могла рассказать об этом следователю, — сказала Фролова, — и никому не могла объяснить, что я делала вечером на квартире у Фамиля. Но они поругались с Викой, и она хотела сделать аборт. Представляете, какой ужас? И тогда я решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Я договорилась о встрече и поехала к нему. А он ничего сразу не понял, решил, что я захотела занять место Вики. Даже коньяком меня угощал, все время шутил.

— Коньяк был уже на столе? Или он его откуда-то принес?

— Бутылка стояла на столе. И рядом были рюмки. Я отказалась пить, не люблю коньяк, он такой горький. Измайлов только рассмеялся, когда я отказалась пить. А вот когда я о Вике начала говорить, он сразу изменился в лице, помрачнел и сказал, что не хочет больше о ней слышать. Вот тут меня словно прорвало. Я ему все и сказала. И про ребенка, и про состояние Вики. Она руки на себя наложить готова, а он сидит таким каменным истуканом и говорит, что не хочет ничего о ребенке слышать. Я ему все высказала. Он даже немного испугался, или мне так показалось.

— Он не знал о ребенке?

— Знал, конечно. Но он советовал ей сделать аборт. Когда мужчина говорит такие слова, я готова задушить каждого из них. Значит, получает удовольствие, спит с женщиной, а как только нужно отвечать за последствия, сразу в кусты. И говорит — сама делай аборт. Он не понимает, что у нее после этого вообще может детей не быть. Или нарочно гробит девушку, чтобы она к нему больше не приставала. А ребенок? Как можно делать аборт живому существу? Он ведь все видит и понимает. Вы знаете, у нас в Питере показывали фильм про аборты. Нам всем, студенткам-медикам, тоже показывали. Так вот, ребенок плачет, когда его хотят вытащить и убить. Он начинает чувствовать и плакать. Я когда это увидела, чуть с ума не сошла и решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Но он даже не захотел меня выслушать до конца. Тогда я сказала ему, как это называется, хлопнула дверью и вышла из квартиры. А потом долго ревела в машине. Хорошо еще, что водитель моей мамы ничего не сказал следователю, иначе тот бы точно решил, что это я зарезала Фамиля.

— Все?

— Мне больше нечего рассказать. Я просто хотела увидеть родственников Фамиля и объяснить им, что там случилось. Я его, конечно, не убивала. И ушла, оставив его одного.

— Может, после вас приехала сама Виктория и тоже решила объясниться со своим ветреным другом? А их разговор мог перерасти в ссору. А когда молодая женщина в таком состоянии, она вполне способна на необдуманные действия.

— Нет, это не Вика, — сразу заявила Наталья. — Она лежит в больнице уже вторую неделю. На сохранении. Мы ее с таким трудом уговорили. Я еще и поэтому поехала туда, подсказать, чтобы он в больницу поехал ее навестить.

— И когда вы ушли оттуда, он был жив и здоров?

— Конечно, — кивнула она. — Я и следователю так сказала. Просто не хотела рассказывать про Вику, чтобы ее не трогали в больнице. И не сообщали ей о смерти Фамиля. Ей и так сейчас нелегко.

— Следователю нужно говорить правду, — несколько назидательно произнес он.

— Какое отношение имеет Виктория и ее ребенок к этому следователю? — сразу спросила она. — Я ведь хотела ее защитить, а не угробить.

— Но теперь вы под подозрением. И если вы не скажете следователю правды, то он будет считать, что именно вы вошли последней в квартиру Измайлова и нанесли ему роковой удар.

— Его убили в десять, — повторила Фролова, — а я за час до этого уже была дома. Можно легко проверить, опросив водителя, что следователь и сделал. Зачем ему знать про Викторию.

— И вы подумали, что будет лучше, если вы расскажете эту историю родственникам погибшего?

— Конечно, подумала. Это ведь ребенок Фамиля. Представляете, как они будут радоваться, когда узнают, что от их сына кто-то остался.

— В данном случае, я думаю, они радоваться не будут, — грустно произнес Муслим.

— Вы тоже меня не понимаете, — огорчилась Наталья, — а я думала, что вы обрадуетесь. Это так здорово, что у них остается ребенок. Радоваться нужно, а вы говорите мне какие-то глупости о следователе.

— Это не глупости, Наталья, — устало возразил он. — А вы уже взрослый человек и должны понимать все возможные последствия. Он не был официально женат и уже не сможет подтвердить факт своего отцовства. Конечно, можно провести экспертизу на ДНК, но это займет много времени, а родственникам важно его похоронить как можно быстрее. Затем другие обстоятельства. Он был дипломатом и не являлся гражданином Российской Федерации. А ваша родственница наверняка гражданка России. Здесь тоже могут появиться различные мнения и толкования. Я уже не говорю о том, что вам и вашим родственикам могут предъявить обвинения даже не в убийстве Измайлова, а в угрозах и шантаже…

— Я его не шантажировала, — возразила Фролова, — я ему только сказала, что он будет негодяем, если откажется от своего ребенка и от Вики, которая его любит. Но он в ответ только рассмеялся.

— Вот видите. Он сам всерьез не воспринимал свои отношения с вашей троюродной сестрой. А вы хотите, чтобы этого ребенка приняли родственники погибшего. Боюсь, что им это сделать будет даже труднее.

— Отсталые люди, — махнула рукой Наталья, — просто «дети гор», как говорят в таких случаях. Почему вы не радуетесь ребенку, который остался после смерти Фамиля? Это такое чудо…

— Для отца чудом было бы воскрешение его сына. Но оно невозможно. Что касается ребенка, то думаю, что со временем, когда боль от потери сына несколько стихнет, им можно будет деликатно рассказать об этом ребенке.

— Вы ничего не поняли, — поднялась Наталья. — Я думала, что вы обрадуетесь и будете еще меня благодарить. А какой вы родственник Фамиля? Со стороны отца?

— Нет, со стороны матери, — соврал он.

— Давайте мою дубленку, — потребовала она. — Я больше не хочу с вами разговаривать.

Он достал из шкафа дубленку, протянул ее гостье. Она начала быстро одеваться.

— Вам помочь? — спросил Муслим.

— Обойдусь без посторонней помощи, — гневно произнесла она, надевая дубленку. — Вы такой же бесчувственный и черствый, как и ваш племянник. Или родственник, кем он там вам приходится. Ничего вы не поняли.

— Подождите, — попросил он, — а у Вики есть отец или брат?

Она остановилась, повернулась к нему.

— Вы думаете, что у нас здесь действуют ваши «кровные законы»? — гневно произнесла Фролова. — Что кто-то из мужчин Вики решил таким образом отомстить? Успокойтесь, у нас это не принято. Папа у нее умер шесть лет назад, а старший брат служит на Черноморском флоте. Уже старший помощник капитана. В нашей семье не приняты законы «вендетты», господин Сафаров.

Она хотела пройти дальше, когда он решительно схватил ее за руку.

— Зато у нас они приняты, — зло прошипел Муслим, — и твое глупое молчание только все испортило. Отец и дядя погибшего считают тебя виноватой в его убийстве. И именно тебя они будут искать, обвиняя в этом преступлении. Глупая, самоуверенная дурочка. Неужели ты думаешь, что все можно в жизни исправить? Самой все исправить. Отношения других людей, их судьбы, их жизни. Неужели ты думаешь, что все так просто? Мелентьеву ты сможешь доказать, что тебя не было в квартире в момент убийства, но как ты сумеешь оправдаться перед родственниками погибшего? Они решат, что из-за твоей высокопоставленной мамы Мелентьев закрыл это дело, чтобы выгородить виновную, в данном случае именно тебя. Представляешь, что потом начнется? Они будут считать виновной всю вашу семью. И тебя, и твою маму. И никакая мэрия вас тогда не защитит от их гнева.

— Пустите, мне больно, — прошептала она.

Он отпустил ее руку. Она вернулась в комнату, сняла дубленку, села на стул.

— Теперь на руке будет синяк, — пожаловалась она, — вы меня так сильно схватили.

— Твоя мать знает, что ты ходила к Фамилю? Или — что теперь пришла ко мне?

— Это не имеет никакого значения, — вспыхнула она, — при чем тут моя мать? Я уже совершеннолетняя. Не нужно ее трогать. Она к этой истории не имеет никакого отношения.

— Я хотел, чтобы ты все поняла.

— Я поняла. — Она осторожно вздохнула. — Все равно хорошо, что я пришла именно к вам. Теперь вы все расскажете своим родственникам, и они узнают правду. Я ни в чем не виновата, и Вика тоже не виновата. Просто так совпало. Я не знаю, кто мог его убить и кто вообще желал ему смерти. Я только знаю, что Вике теперь хуже всего, и ее мама дежурит там в коридоре по очереди со своей сестрой, чтобы никто не сообщил Вике о смерти Фамиля.

Он молчал. Если все, что она говорит, — правда, значит, этот след никуда не ведет.

— У Вики мог быть друг? Ревнивый друг, который, узнав о том, в каком она положении, решил отомстить Измайлову?

— У нее был друг. Хороший друг. Но они давно расстались, и он сейчас женат. У них маленький ребенок. Недавно исполнился годик. Такой чудесный малыш.

— А других друзей не было?

— Нет. Больше никого я не знаю. Но и этот вряд ли пошел бы убивать Измайлова. Он программист, такой настоящий книжный червь. Заумный и скучный. Я даже радовалась, когда Вика с ним разошлась. Они были слишком разными.

— Кто тогда мог желать смерти Измайлову? Может, лучше поговорить с Викой, она должна была знать его знакомых.

— Нет, нет, — испуганно произнесла Наталья, — только не это. Я же вам объяснила, что она лежит в больнице на сохранении плода. Любое осложнение может сказаться и на ее положении, и на развитии ребенка.

В дверь громко постучали. Фролова замерла, вскинула испуганные глаза на Муслима.

— Вы кого-то ждете? — шепотом спросила она.

— Нет, — ответил он тоже шепотом.

В дверь еще раз громко постучали. Он поднялся, чтобы посмотреть, кто к нему ломится.

— Наталья, — раздался громкий женский голос, — ты там? Почему молчишь? Ответь, пожалуйста.

— Это моя мама, — выдохнула Фролова.

— Понятно, — кивнул он, — я бы на ее месте тоже волновался. Сначала вы отправляетесь в гости к человеку, которого потом находят зарезанным, а сегодня вечером вы приходите в гостиничный номер к его родственнику. Есть от чего сойти с ума. Я сейчас открою, иначе она выломает дверь.

Он открыл дверь. На пороге стояла женщина. Ей было около сорока. Она открыла рот, чтобы что-то спросить, и закрыла его. Он удивленно, даже испуганно сделал шаг назад. Они молча смотрели друг на друга. Стоявшая рядом с гостьей дежурная по этажу не могла понять, почему она внезапно замолчала. Наталья поднялась и подошла к ним.

— Мама, — спросила она, — что происходит?

Они стояли и смотрели друг на друга. Он подумал, что подобных совпадений не бывает. Это было невероятно, немыслимо, невозможно. Он подумал, что это его возможный сон. Сейчас он проснется, и все встанет на свои места. Он снова будет в своей привычной бакинской квартире, а вся эта история окажется лишь мимолетным сновидением, о котором он сразу забудет. Но женщина стояла перед ним. Слишком реальная и живая. Женщина, о которой он мечтал все последние двенадцать лет и которую увидел впервые после такого долгого перерыва.

— Здравствуй, Вера, — наконец произнес он, услышав свой незнакомый голос.

— Здравствуй, Муслим, — ответила она, и все сомнения, которые еще могли остаться, окончательно исчезли. Это была она.

Девяностые годы начались в Азербайджане кровавым кошмаром, когда уже в новогоднюю ночь на девяностый год люди тревожно замирали при звуках выстрелов и криках военных патрулей. Самым сложным для всех бакинцев был год тысяча девятьсот девяностый. Он и начался кровавым январем, когда сначала по городу прокатились погромы армян, организованные провокаторами и экстремистами, а затем вошедшая в город Советская армия устроила настоящую бойню на улицах города. К началу января девяностого в городе практически не было никакой власти. На улицах столицы создавались вооруженные отряды оппозиции. В обстановке полного хаоса и беспорядков начались погромы армян, которые достигли своей кульминации в начале января. Тысячи бакинцев защищали своих соседей и друзей, не допуская погромов и убийств. Но пятьдесят шесть жертв было слишком много, даже для двухмиллионного города. К середине января удалось навести относительный порядок силами отрядом самообороны и активистов Народного фронта. Но, наведя порядок, они решили взять власть в свои руки. Противостояние с официальным руководством республики достигло апогея к девятнадцатому января, когда присланные в Баку представители Центра официально попросили о помощи. В Азербайджан срочно отправились руководители Министерства обороны, внутренних дел, КГБ, армии. В город были введены войска, тысячи вооруженных солдат и танки прошли по всему центру. Они безжалостно давили все вокруг, расстреливая каждого прохожего на своем пути.

Среди погибших были дети и старики, женщины и инвалиды, азербайджанцы и армяне, русские и евреи, лезгины и грузины, представители многих национальностей, населявших город. Тогда в прокуратуре просто не знали, против кого и как возбуждать уголовные дела и кого привлекать к уголовной ответственности. Политическая конъюнктура диктовалась конкретным моментом и подминала под собой все существовавшие нормы и законы.

К тому времени Сафаров уже работал в прокуратуре. Он попал сюда после восемьдесят третьего года, когда во время второй командировки в Афганистан был тяжело ранен. Осколок мины пробил ему легкое, и он пролежал в больнице четыре месяца. Вернувшись в Баку, он устроился на работу в прокуратуру. В девяностом он получил два выговора, но не прекратил уголовных дел в угоду начальству, доведя до суда оба дела.

В девяносто первом распался Советский Союз. Это был тоже не самый легкий год для сотрудников прокуратуры. Да и вообще для всех людей, честно исполняющих свой долг. Сначала мартовский референдум, на котором подавляющая часть населения страны высказалась за сохранение единства Союза. Затем июньские выборы, когда в России победил Борис Ельцин. Августовский путч, казавшийся единственной надеждой на сохранение страны и выродившийся в балаган, когда героями объявили троих несчастных парней, попавших под гусеницы танка. Руководители ГКЧП оказались не только слабыми лидерами, но и вообще недееспособными организаторами.

В декабре в Беловежской Пуще развал государства был официально подтвержден. Никто из троих лидеров славянских государств даже не подумал о том, какие жертвы и какие несчастья они несут своим народам этими необдуманными шагами. К чести народов, со временем все встало на свои места. Белорусский лидер почти сразу лишился своего поста, украинский проиграл первые же выборы, а российский хоть и выиграл следующие выборы с явно подтасованным результатом, тем не менее ушел из политики, проклинаемый миллионами людей, доведя собственную республику до разорения, нищеты, войны и почти полного развала. Его преемнику пришлось собирать самую большую в мире страну буквально по кусочкам.

К началу девяносто второго года развал страны был официально закреплен. Прибалтийские республики официально не вошли даже в СНГ. Туда не вошли и Грузия с Азербайджаном. В Грузии началась гражданская война. И к власти пришел вернувшийся из Москвы Эдуард Шеварднадзе. А в Азербайджане все еше чудом удерживался бывший председатель Совета министров и бывший первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Аяз Муталибов, против которого работали все. Оппозиция, армия, внешние и внутренние силы, не признающая его власти Нахичеванская автономная республика во главе с Гейдаром Алиевым, не подчиняющаяся ему Нагорно-Карабахская область, населенная армянами. Даже собственный премьер-министр интриговал против него, стараясь стать первым. А его немногочисленные союзники и друзья просто сдавали его, рассчитывая сохранить свои капиталы и недвижимость.

В этих сложных условиях Муслим Сафаров был командирован в недавно переименованный Санкт-Петербург. Лидер местных демократов, ставший городским руководителем, — Анатолий Собчак — провел быструю и успешную операцию по изменению названия города. Ленинград уже не столько связывали с Владимиром Ильичем, сколько с подвигом ленинградцев во время страшной блокады. Но Собчаку и его последователям казалось правильным пойти на полный разрыв с прошлым. Ради справедливости стоит отметить, что сами ленинградцы часто называли себя «питерцами». Но название «Санкт-Петербург» показался всем достаточно претенциозным и немного надуманным. История отомстила и этому кумиру. Он казался реальным претендентом в президенты страны. Но сначала проиграл местные выборы своему невзрачному заместителю, затем вынужден был уехать из страны. Через некоторое время он вернулся, когда его заместитель получил абсолютную власть в стране, став преемником прежнего Президента. Казалось, что судьба наконец улыбнулась Собчаку. Но испытания славой, триумфом, а затем падением, изгнанием оказались слишком сильными для его сердца. И он скончался в самом начале предвыборной кампании.

В эти февральские дни Сафаров был командирован в Санкт-Петербург, чтобы проверить на месте поступления фальшивых авизо, которые называли еще и чеченскими. На самом деле это были хорошо продуманные финансовые операции, которые практиковались по всей огромной стране даже после распада и наносили лежащей в руинах экономике еще более страшные удары. Денежные переводы заверялись и подтверждались местными отделениями банков, которые отправляли и принимали только воздух. Но, после того как крупные суммы обналичивались, кассиры часто исчезали, а банкиры разводили руками.

Муслим прилетел в город, засыпанный снегом. Зима в тот год была не очень холодной, но снега выпало гораздо больше обычной нормы. Сафаров сразу отправился в городскую прокуратуру. Там царила неразбериха, характерная для всех государственных учреждений республик бывшего Союза. Общие границы, общие деньги и паспорта были еще достоянием каждого. Это уже потом, немного позже, каждая республика начнет спешно вводить собственную валюту, свои границы, своих пограничников и свою таможню. А тогда все казалось каким-то надуманным и не совсем серьезным. Но деньги на фальшивых авизо похищали очень крупные. Его посадили в один кабинет с молодым сотрудником прокуратуры — Артемом Пармузиным. Это был смелый, молодой и радовавшийся жизни следователь. Его жена ждала второго ребенка, и они очень хотели девочку. У них уже был пятилетний мальчик.

Гостю заказали номер в «Прибалтийской». Цены были еще советские, а денег выдали достаточно на проживание в такой шикарной гостинице. Хотя к этому времени она была уже достаточно обшарпанной, но прежний лоск великолепного отеля в ней оставался. Пармузин приезжал за ним на своих «Жигулях». В машине обычно находились его беременная жена и сынишка. Сына он отвозил в детский сад, а жена работала преподавателем в институте и не уходила в декрет до самых родов.

Они приезжали в прокуратуру и начинали нудную, долгую, кропотливую работу с документами. Им в помощь даже выделили нескольких более молодых сотрудников МВД, которые помогали в этих проверках. Так продолжалось несколько дней. В один из вечеров Пармузин предложил поехать поужинать в недавно открывшийся ресторан, который назывался «Швабским домиком». Там обещали хорошее немецкое пиво и свиные ножки. От свинины Муслим категорически отказался, но не потому, что был слишком религиозен. Его организм просто не мог переварить такого количества жирной свинины. Зато он с удовольствием запивал пивом огромные порции сосисок с кислой капустой.

Они сидели в этом ресторане довольно долго, когда там появились две молодые женщины. Им было не больше тридцати. Женщины уселись за столик, находившийся рядом с ними, и Муслим мог разглядеть профиль обеих. Одной было чуть больше тридцати. Это была перекрашенная блондинка. Она была ширококостная, достаточно плотная, ярко накрашенная. Вторая, шатенка, была ее полной противоположностью. Подтянутая, молчаливая, внимательно слушавшая свою подругу. Муслима поразили глаза этой женщины. В них таилась некая затаенная боль и понимание одновременно. Женщина была красивой, ровные черты лица, тонкие губы, заметные скулы. В ней была какая-то тайна и одновременно нечто притягивающее. Ее красили необычные глаза серого цвета. Он откровенно любовался своей соседкой.

— Ты все время на нее смотришь, — хохотнул Артем. — Она действительно красивая женщина. Но для меня нет других женщин, кроме моей Аллочки. Никого, — громко заявил он.

— Ну и правильно, — согласился Муслим, — я тоже женат, и у меня есть дочь. Просто я смотрю на эту красивую женщину. Обрати внимание, что она почти все время молчит и слушает свою подругу. Почти ничего не говорит. Кажется, у нее какие-то проблемы.

— Сейчас у всех проблемы, — заметил Пармузин.

— У нее какое-то горе, — твердо сказал Муслим, — посмотри на ее глаза. Она очень красивая женщина. И очень молодая, ей не больше тридцати.

— Больше, — предположил Артем, взглянув на соседний столик, — обе они старые тетки. А ты — знаешь кто? Ты — геронтофил. Тебе нравятся старые женщины, — торжественно заявил он и первый рассмеялся.

— Мне уже тридцать шесть, — возразил Муслим, — и я совсем не молодой человек. А ей не больше тридцати, могу с тобой поспорить. Вот ее спутнице наверняка больше. А этой двадцать восемь или двадцать девять лет.

— Спорим на одну бутылку, — сразу согласился Артем.

Он поднялся и подошел к соседнему столику. Поправил галстук, пиджак, пригладил волосы.

— Извините нас, дамы, — торжественно начал Пармузин, — мы хотим пригласить вас за наш столик. Не подумайте ничего плохого. Мы всего лишь отмечаем завершение первого этапа нашей сложной работы. Поэтому решили сегодня поужинать. Мой друг — гость из южной республики, которая недавно стала независимой.

— Слишком много слов, — недовольно произнесла блондинка. — Вы видите, что мы ужинаем и не хотим с вами знакомиться.

Вторая молчала. Она смотрела куда-то в сторону.

— Легче всего нахамить незнакомому человеку, — обиделся Артем, — а мы ведь от чистого сердца.

— Иди отдохни, — посоветовала блондинка, — и дай нам тоже спокойно посидеть.

— Хорошо, — кивнул Артем, — в таком случае последний вопрос, и я ухожу. Мы с моим другом астрологи и немного увлекаемся гороскопами. Скажите нам, кто вы по гороскопам, и мы уйдем. Честное слово, я больше не подойду к вашему столику. Ну, пожалуйста, чего вам стоит?

— Астролог? — улыбнулась блондинка. — А я думала, что вы бизнесмен. Ну ладно. Я по гороскопу Рак и Крыса, а моя подруга… Подожди, ты, кажется, родилась в год Дракона. Верно?

— Да, — кивнула та.

— Она родилась в год Дракона, — сообщила блондинка, — и больше мы вам ничего не скажем. Даже как нас зовут. Уговор дороже денег. Можете возвращаться к себе.

— Спасибо, — поблагодарил их Пармузин, возвращаясь к своему столику.

— Ты победил, — огорченно сказал он, — блондинка родилась в год Крысы. Это значит, семьдесят второй год. Я точно знаю, у меня младшая сестра родилась под этим знаком.

— Не похоже. Скорее шестидесятый. Ей сейчас тридцать два, — оглянулся на соседей Муслим.

— Тогда сколько лет другой? Ты не помнишь, какой год Дракона был последним? Кажется, восемьдесят восьмой. Подожди, я точно помню, что в двухтысячном году будет год Дракона. Вычитаем двенадцать лет — восемьдесят восьмой. Сколько ей сейчас лет? Явно не четыре годика. Если она родилась в восемьдесят восьмом. Не подходит. Еще двенадцать лет назад. Семьдесят шестой. Тогда ей шестнадцать. Тоже не походит. А если выбросить еще двенадцать, то это уже шестьдесят четвертый год. И тогда ей должно быть двадцать восемь. Я так и подумал. Ты выиграл. Придется заказывать бутылку.

— Выпьем в следующий раз, — великодушно предложил Муслим.

В этот момент в зал вошли сотрудники милиции. Время было достаточно сложное, оживились криминальные элементы, оружие можно было купить почти легально, и не только автоматы и пистолеты, но и самолеты, танки, орудия. Криминальная война стала следствием развала не только страны, но и единой правоохранительной системы. Можно было путешествовать с одним паспортом по разным республикам, переезжая с места на место и пользуясь атмосферой всеобщего развала. Сотрудники милиции начали проверять документы у всех присутствующих. Они сразу обратили внимание на двух подвыпивших молодых мужчин, один из которых был явно южанин. С такого можно было взять неплохие деньги. Капитан, руководивший нарядом, подошел к ним и попросил документы.

— Нужно сначала представляться, — строго напомнил Пармузин.

— Я тебе представлюсь, — пообещал капитан, — после того как ты покажешь мне свои документы.

— Пожалуйста. — Артем вытащил свое удостоверение. Ошеломленный капитан узнал, что перед ним следователь городской прокуратуры.

— А вы? — машинально спросил он у Муслима. — У вас есть документы?

— Вот мое удостоверение, — достал из кармана документы Муслим, — можете ознакомиться. Между прочим, по званию я выше вас, капитан. Я уже младший советник юстиции, что соответствует званию майора.

— Извините, — сказал капитан, внимательно ознакомившись с его документами. Он отдал честь и отошел от них. Муслим повернулся и увидел, как на него смотрит незнакомка.

«Кажется, у меня дежавю, — подумал Сафаров, — все повторяется уже по новому кругу. Тогда меня удивила незнакомка, которая показала свое удостоверение офицерам милиции и оказалась подполковником КГБ. А теперь, наверно, мы вызываем такое же удивление у этих дамочек».

Сотрудники милиции проверяли документы у их соседок. И почти сразу отошли проверять документы остальных посетителей. Муслим еще раз оглянулся. Красивая незнакомка смотрела на него в упор. Словно не понимая, как это нервирует и раздражает. Он повернулся и посмотрел ей в глаза, выдержав ее взгляд. У нее была своебразная красота. Смесь западного с восточным. Высокие скулы и большие глаза, западный загар и тонкие губы.

— Это уже неприлично, — зашептал Артем, — ты все время смотришь на нее. Нельзя так себя вести, даже если ты гость с юга.

Заиграла музыка. Муслим заставил себя подняться. Он подошел к соседнему столику, встал перед незнакомкой.

— Разрешите вас пригласить? — спросил он.

Она улыбнулась. Да, он точно помнил, что она улыбнулась. Запомнил ее улыбку. Она согласно кивнула, поднялась. Он положил руку ей на талию, и они начали танцевать. Так началось его необычное знакомство с Верой. Кажется, тогда весь ресторан смотрел, как они танцуют. Кто-то громко произнес, что танцует самая красивая пара. Достаточно громко, чтобы услышали все присутствующие. Это вдохновило Муслима, и он немного ускорил движение.

— Вы слышали, что нам крикнули? — спросил он.

Она кивнула ему, улыбнувшись еще раз.

— Как вас зовут? — спросил Муслим.

— Вера, — ответила она, — а вас?

— Муслим.

— Красивое имя. Вы из Баку?

— Если Муслим, то обязательно из Баку? — добродушно спросил он.

— Его имя знал весь Советский Союз. Бывший Союз, — добавила она.

— Я обратил внимание на ваш столик, — признался Муслим, — мне кажется, что у вас какая-то проблема.

Она взглянула на него. У нее был такой необычный серый цвет глаз. Он понял, что попал в ее самое уязвимое место. Она даже чуть споткнулась, переставляя ноги.

— Не нужно об этом думать, — предложил он.

— Не получается, — призналась она, — хотя у каждого человека обычно свои проблемы. Кем вы работаете? Я видела, как сотрудники милиции отдали вам честь и отошли от вашего столика. Вы тоже из милиции?

— Нет, я работаю в прокуратуре. Приехал сюда в служебную командировку.

— Значит, вы прокурор?

— Только следователь. А это мой друг. Он работает в вашей городской прокуратуре, — показал Муслим на Артема.

— Ваш друг, по-моему, уже явно перебрал, — снова улыбнулась она. Зубы у нее были красивые. Ровные и белые.

— Ничего страшного. Я его отвезу домой, — ответил Муслим. — А вас кто-нибудь будет провожать?

— Если вы хотите предложить свои услуги, то напрасно. Я за рулем, — ответила Вера.

— Какая у вас машина?

— А какое это имеет значение?

— Просто интересно.

— У меня «Пежо». Темно-синий «Пежо». Но почему вы спрашиваете?

— Я же следователь, — пояснил Муслим, — должен уметь анализировать. Танцуете вы прекрасно, сумочка у вас явно куплена не здесь…

— Мне ее подарила мама. Она привезла ее из Будапешта.

— И ваша машина. В нашей бывшей большой стране было не так много людей, которые могли позволить себе купить «Пежо»…

— Верно, — рассмеялась она, — мой муж работает в «Союзвнешторге», и мы несколько лет жили за рубежом…

— Вы замужем?

— Это вас сильно огорчило?

— Удивило. Я думал, что вы свободны.

Заиграла другая музыка, но они не хотели расставаться друг с другом.

— А вы женаты? — спросила Вера.

— Да. У меня дочь.

— У меня тоже дочь, — улыбнулась она, — но на вашем месте девяносто девять мужчин из ста обязательно бы соврали.

— Зачем? — спросил он. — Я действительно женат. Но боюсь, что мой брак терпит кораблекрушение. Во всяком случае, мы с женой уже официально подали на развод. И это я говорю не потому, что танцую с вами, а потому, что так и есть на самом деле. Но разводиться через загс нам не разрешают. У нас несовершеннолетний ребенок, и поэтому нам нужно проходить процедуру суда.

Она вздрогнула. Взглянула на него, остановилась. Он почувствовал, как она напряглась.

— Давайте закончим, — попросила Вера, — вернемся к нашему столику.

— Я сказал что-то не так?

— Нет, нет, все нормально. Просто я вспоминала о своих неприятностях. Давайте вернемся, Муслим, извините меня, я, кажется, не очень хорошая партнерша.

Он проводил ее к столику. И сказал на прощание:

— Вы великолепная партнерша. Спасибо.

Он еще не успел отойти, когда ее подруга довольно громко спросила:

— Этот тип приставал к тебе?

Муслим усмехнулся. Кажется, он все-таки обидел незнакомку. Или вызвал у нее неприятные воспоминания. Он вернулся к своему столу.

— О чем вы говорили? — загорелся Артем. — Ты назначил ей свидание?

— Нет, — ответил Муслим, — мы просто танцевали.

— И ты даже не спросил, как ее зовут и где она живет?

— Нет, — немного соврал Муслим, — ничего не спросил.

Он даже не мог предпологать, что уже завтра вечером они встретятся снова. И совсем при других обстоятельствах.

Глава 6

Он стоял и смотрел на нее, не веря своим глазам. Она была в строгом сером костюме в полоску. Юбка, пиджак, белая блузка, на груди депутатский значок. Аккуратно уложенные волосы, умелый, едва заметный макияж. Он улыбнулся. Затем осторожно отступил еще на два шага назад, словно давая возможность пространству вторгнуться между ними.

— Мама, — удивленно произнесла из-за его спины Наталья, — как ты меня нашла?

— Ты звонила моему секретарю и просила ее узнать, кто приехал сегодня из Баку в гостиницу «Октябрьскую», — ответила мать, не сводя взгляда с Муслима. — Вот поэтому я и решила, что ты приедешь сюда. Ты у нас своевольный человек, делаешь все, что тебе придет в голову. Я так и поняла, что ты не успокоишься и придешь именно сюда, чтобы объяснить насчет Вики.

— Извините, Вера Дмитриевна, — сказала стоявшая в коридоре дежурная, — мне нужно вызвать службу безопасности?

— Нет, — повернулась к ней женщина, — большое спасибо. Вы можете идти. Я полагаю, что мы сами разберемся.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь, еще раз взглянула на Муслима.

— Я не думала тебя так увидеть, — призналась она.

— Это твоя дочь? — показал он на девушку, смотревшую на них удивленными глазами.

— Да, — кивнула Вера.

— Значит, ей уже двадцать лет. А тогда ей было только… только восемь, — посчитал он.

Она прошла и села на стул. На тот самый, где сидела ее дочь. Оглядела номер.

— Ничего лучше для тебя не нашли? — саркастически осведомилась она. — Кажется, за эти годы ты не вырос, не сделал себе карьеры.

— Зато ты стала руководителем управления Санкт-Петербургской мэрии, — вспомнил Муслим, — почти генерал. Сделала такую карьеру. У тебя, наверно, сотни подчиненных.

— Сорок две тысячи человек, — ответила она. — Я руковожу самым крупным управлением в городе. Или тебе ничего не сказали?

— Сказали. Значит, ты теперь Радволина? Вера Дмитриевна Радволина. Я даже не думал, что у тебя другая фамилия. Раньше ты была Клименко.

— Клименко я была по первому мужу, а Радволина — фамилия моего второго мужа.

— А почему тогда твоя дочь Фролова?

— Это фамилия моего отца.

— Мама, что здесь происходит? Вы с ним знакомы? — спросила Наталья.

— Это мой старый знакомый, — спокойно ответила мать. — Ты уже здесь все сказала? Все, что могла? В таком случае иди и сядь в машину. Леша отвезет тебя домой. Я тоже скоро приеду. Иди…

— Мама, он родственник Измайловых. Я хотела ему объяснить…

— Мы поговорим дома. Иди, — кивнула она, перебив дочь, — иди. Я скоро приеду.

Наталья взглянула на Муслима.

— До свидания, — тихо произнесла она и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Он уселся на кровать. Посмотрел на сидевшую перед ним женщину.

— Сильно изменилась? — с вызовом спросила Вера. — Наверно, постарела?

— Нет, — возразил он, — сколько тебе лет? Тогда было двадцать восемь. Значит, сейчас сорок. Тебе только сорок лет. Какая же ты старая? Это я уже постарел. Мне сейчас…

— Сорок восемь, — быстро сказала она. — Ты старше меня ровно на восемь лет. Как ты жил все эти годы, Муслим?

— Жил как все, — ответил он глядя на нее, — иногда выживал, но, как видишь, выжил.

— Мне сказали, что ты теперь дипломат? Неужели ушел со своей работы?

— Не совсем. — Он не хотел врать. И говорить правду тоже не хотелось.

— А насчет родственника наверняка соврал, — усмехнулась она. — Я уже все знаю. Его отец и дядя остановились в «Гранд-отеле». Говорят, что его отец заместитель министра…

— Первый заместитель министра…

— Тем более. А второй тоже большая «шишка» из вашего КГБ. Верно?

— Откуда ты все знаешь?

— У меня свои связи, — усмехнулась она. — Зачем ты приехал? Разбираться по поводу этого убийства? Только не говори, что ты приехал как дипломат, все равно не поверю.

— Убили нашего дипломата, — напомнил Муслим. — Наше государство обязано было кого-то прислать для проверки всех обстоятельств дела. Тем более что нужно помочь его родственникам забрать тело погибшего.

— Ответ дипломата. И больше ничего?

— Если смогу, то уточню обстоятельства гибели нашего сотрудника.

— Уже теплее, — кивнула она. — Значит, будешь все сам проверять. Как тогда, в девяносто втором?

— Нет. Ты же знаешь, что сейчас не девяносто второй год. И дело ведет ваш следователь по особо важным делам Мелентьев. Кстати, насчет этой девочки правда? Она действительно ваша родственница и ждет ребенка от погибшего Измайлова?

— Только не делай поспешных выводов, — попросила она. — Виктория действительно троюродная сестра моей дочери. Ее мать моя двоюродная сестра, а ее бабушка родная сестра моей матери. И Наташа с Викой с детства дружили. Поэтому Наташа так глупо и подставилась. Поехала домой к вашему дипломату и ничего мне не сказала. Можешь себе представить, что я потом пережила, когда все узнала. Она поехала туда на моей служебной машине, водитель ждал ее внизу, и все запомнили и машину, и номера служебного автомобиля мэрии. А вашего дипломата потом убили. Но моя бедная девочка не могла этого сделать. Она в жизни и мухи не обидела, можешь мне поверить. Она не способна на такую жестокость. Но ваши родственники погибшего считают, что раз она единственная подозреваямая, то, значит, она и убийца. Ваш консул даже откровенно говорил, что я пытаюсь помешать следствию. Какая чушь. Моя дочь просто свидетель, а не подозреваемый и тем более не обвиняемый.

— Она говорила, что у нее есть алиби.

— Конечно, есть, — несколько нервно произнесла Вера. — И вообще я точно знаю, что она не могла убить вашего дипломата. С какой стати? Только потому, что он не хотел больше встречаться с ее троюродной сестрой? За это можно дать пощечину, но не убивать…

— Она сказала, что его убили в десять, а она была у него примерно в половине девятого…

— Болтушка, — гневно произнесла Вера, — говорит все, что знает. Это тайна следствия, и я просила ее никому не говорить. Вашего молодого человека действительно убили ближе к десяти часам вечера, а Наталья была там в половине девятого. Все очень просто и очень понятно. Надеюсь, ты сумеешь подтвердить непричастность моей дочери к этому дикому убийству. Я, конечно, не боюсь, но мне неприятно, что родные погибшего будут думать так плохо о моей дочери.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал он. — Значит, ты уже начальник управления. Сделала такую карьеру за двенадцать лет.

— Что мне оставалось делать? Одинокая женщина с ребенком на руках. Если ты помнишь, я тогда тоже разводилась со своим первым мужем. Нам пришлось дважды встречаться в суде. Унизительно и обидно, когда чужие люди копаются в твоем прошлом, в твоей личной жизни, словно пытаясь тебя препарировать. Ты ведь тогда тоже проходил через похожую процедуру.

— Мне было легче, — признался он. — Судья была моей старой знакомой, и она довольно быстро нас развела. А потом моя бывшая благоверная вышла замуж за крутого бизнесмена и отказалась от алиментов. А заодно и не разрешила нам встречаться с дочерью. Вот такие дела.

— Почему ты столько лет не давал о себе знать? — спросила она. — Я думала, что ты позвонишь или приедешь. Мы тогда с тобой говорили, и ты обещал мне обязательно звонить. Или уже не помнишь?

— Я вернулся в Баку, когда там ушел в отставку Президент республики. Начался общий хаос, руководителем стал председатель парламента, бывший ректор медицинского института. Затем Президент вернулся на один день, и его снова свергли. К власти пришел Народный фронт. Можешь себе представить, что у нас творилось. Через месяц выбрали второго Президента. А еще через несколько месяцев меня выгнали с работы. Как я мог тебе позвонить? О чем говорить? Какие планы или перспективы строить на будущее? У меня не было ничего. Ни денег, ни работы, ни семьи, ни даже квартиры. Я жил у родителей. Мне было стыдно звонить тебе. Через несколько месяцев все наладилось. Меня вернули на работу, к власти в республике пришел Гейдар Алиев. Он был избран третьим Президентом и начал наводить порядок. Мой старший брат — дипломат — подарил мне свою квартиру, переехав в новую, которую строили для сотрудников президентского аппарата. И тогда я решил тебе позвонить. Но твой старый телефон долго не отвечал. А потом мне ответила какая-то пожилая женщина. Она сообщила, что ты вышла замуж и уехала в Стокгольм. Я тогда понял, что опоздал.

— Через два года после нашей встречи, — сообщила Вера. — Я уехала в Стокгольм в феврале девяносто четвертого. Это была наша домработница. Она говорила, что ты позвонил. Но меня уже не было в городе. Ты слишком долго собирался мне звонить, Муслим. Очень долго.

— У нас шла война, — печально ответил он. — Летом начался мятеж, который привел к падению режима Народного фронта, потом началось наступление наших соседей. Они захватили у нас несколько районов. Я все время был в командировках, опрашивал беженцев и вынужденных переселенцев, спал в палатках. Мы должны были все документально оформить.

— Два года, — напомнила она ему. — Ты долго не звонил, Муслим. Я решила, что ты просто меня забыл. Забыл, как обычно забывают женщину, с которой случается очередная интрижка в командировке…

— Ты ведь знала, что у нас была не интрижка.

— Тогда тебе нужно было все бросить и позвонить, — нервно произнесла она. — Думаешь, я должна была сидеть и ждать тебя? Год, два, три, пять, десять. Сколько? Ты помнишь, сколько мне было лет? Я была еще совсем девочкой. Только двадцать восемь. А в тридцать мне уже казалось, что жизнь заканчивается. Ты думаешь, я не искала тебя? Тогда не было мобильных телефонов, но я узнала через Пармузина номер твоего телефона в прокуратуре республики и все время звонила тебе. А мне все время говорили, что ты либо в командировке, либо занят. А потом сообщили, что ты уволен. И я решила, что ты нарочно все подстроил, чтобы я перестала звонить. И я перестала.

— У нас была война, — повторил он.

— Это не оправдание, — жестко произнесла Вера. — Во время войны люди тоже любят и находят друг друга…

— И ждут, — добавил он.

— Ждут, — согласилась она, — когда точно знают, что к ним вернутся. А я точно не знала. Я просто не знала.

— И тогда ты вышла замуж во второй раз и уехала в Стокгольм, — напомнил Муслим. — Твое ожидание было сполна вознаграждено.

— Не смей так говорить. Вспомни, что тогда было. Невозможно было даже нормально купить хлеб. Цены взлетели до небес, зарплаты нищенские, магазины стояли пустые… А у меня — девочка на руках, о которой я обязана была думать. И поэтому я приняла предложение моего давнего друга и уехала с ним в Стокгольм.

— Сколько ему было лет?

— Не важно. — Она нахмурилась. — Сорок пять. Он был старше меня на шестнадцать лет. Кирилл Радволин. Прекрасный человек. Он заменил Наташе отца, хотя она всегда росла с моей фамилией. Она всегда была Фроловой. А он оказался тонким, деликатным и интеллигентным человеком. В девяносто шестом мы вернулись в Питер. Тогда я устроилась на работу в мэрию. Нам очень помог тогда Владимир Путин, он работал заместителем Собчака. Через несколько месяцев состоялись выборы, и у нас появился новый мэр Яковлев, который тоже знал нашу семью. Мне предложили новую должность. Потом другую. За восемь последних лет меня шесть раз повышали в должности. И сейчас я начальник управления.

— Что случилось с твоим вторым мужем? Ты говорила о нем в прошедшем времени. С ним ты тоже развелась?

— Он умер. Два года назад. Ему было только пятьдесят три. Обширный инфаркт. Его невозможно было спасти…

— Извини.

— Ничего. Я уже привыкла. Теперь в сорок лет я женщина с большим опытом. Дважды была замужем. Даже обидно, что все так получилось. Каждый раз думала, что один раз и на всю жизнь…

— Я ничего не знал, — прошептал он, — и не хотел вмешиваться в твою жизнь. Думал, что ты меня уже давно забыла.

— Может, тебе хотелось так думать? — язвительно спросила она. — Может, так было удобнее, легче жить. Ты хотя бы сам женился?

— Нет. До сих пор хожу в холостяках. Моя жена, кажется, навсегда отбила у меня охоту к подобным «фокусам». Да и моя работа не дает мне много времени на создание семьи.

— Ты по-прежнему работаешь в прокуратуре?

Он не хотел ей лгать. Чувствовал, что не должен и не может.

— Я следователь.

— Как и тогда, — усмехнулась она. — Видимо, ты не очень хороший следователь, Муслим, если за столько лет совсем не вырос.

— Наверно, — согласился он. Не стоит ей говорить, что его представление к генеральской должности дважды откладывалось, что он уже старший советник юстиции и следователь по особо важным делам. Все это не имеет никакого значения. Она права, по большому счету он так и не сделал карьеры, если не считать сотни преступников, которых он нашел и обезвредил, если не считать сотни жертв, которым он помог, и тысячи спасенных людей, которые жили на этой земле благодаря его умению и опыту, его проницательности и профессионализму. Все это не имело никакого отношения к тому печальному факту, что они расстались с Верой ровно двенадцать лет назад и увиделись снова здесь, в этой старой гостинице.

— Что ты молчишь? — спросила она. — Неужели тебе больше нечего сказать?

— Наверно, нечего, — кивнул он. — Я постараюсь объяснить родственникам погибшего, что твоя дочь оказалась в этой квартире случайно. Она приезжала туда, чтобы попытаться помочь своей подруге и родственнице. Но ты понимаешь, что главные выводы должен будет сделать следователь Мелентьев. Именно он даст заключение о возможной причастности или непричастности твоей дочери к этому убийству.

— Ты мне не веришь?

— Конечно, верю. Но откуда ты знаешь, что могло там произойти? Почему ты так уверена, что там ничего не было? Возможно, у них была ссора. Экспертиза показала, что погибший был пьяным. Он много выпил перед приездом твоей дочери. Или когда она к нему приехала. Она красивая девушка, и он мог неправильно истолковать ее визит. Не потому, что он был таким плохим человеком. Просто в традициях южных семей невозможно представить, чтобы молодая девушка приехала поздно вечером одна к молодому человеку домой. Даже если она приехала из-за своей родственницы, которая лежала в больнице. Можно было позвонить по телефону…

— Такие вопросы не решаются по телефону, — тихо возразила Вера.

— Тогда ей нужно было взять кого-то с собой, — сказал Муслим. — Так было бы гораздо проще объяснить всем, почему она туда поехала…

— Она так и сделала, — неожиданно сказала Вера, глядя ему в глаза.

— Что? — изумился Муслим. — Что ты говоришь?

— Мы поехали туда вместе, — твердо произнесла Вера, — и я сидела в машине, ждала, когда она вернется. Она вернулась в слезах, и тогда я решила сама подняться к нему…

— И поднялась? — не поверил услышанному Сафаров.

— Да. Я поднялась сразу после того, как она вышла из его квартиры. И поэтому я уверена, что моя дочь не убийца. Я была в этой квартире сразу после нее…

— Господи, — прошептал потрясенный Муслим, — только этого нам и не хватало…

На следующий день Артем появился с мрачным видом. У него болела голова. К тому же ему досталось от супруги, которой не понравилось вчерашнее опоздание мужа домой. Да еще в откровенном подпитии. Муслим, скрывая улыбку, наблюдал за молодым другом.

— Здесь нужно будет послать запрос еще раз, — показал он один из документов Артему.

Тот согласно кивнул головой.

— Мне всю ночь снились наши посиделки, — неожиданно признался Артем, — и эта фактурная блондинка, которая сидела за соседним столиком. А ты молодец, пригласил ее подругу танцевать. Я не так хорошо танцую, чтобы решиться. Я боялся, что упаду на пол, а блондинка упадет на меня и раздавит. Такие кошмары мне снились.

— А я их не видел, — признался Муслим, — хотя все время думал о ее подруге. Она скрывала какую-то тайну, я видел, как ей было нелегко, но она старалась не думать о плохом.

— Теперь уже поздно сожалеть, — отмахнулся Пармузин, — они уехали, а мы даже имен их не знаем. И теперь мы их никогда больше не увидим. В нашем многомиллионном городе трудно найти человека, которого увидишь в первый раз. Не зная его фамилии и адреса, не зная, где его искать и кем он работает. Настоящая задача для следователя, — улыбнулся он, перебирая документы.

— А я смогу ее найти, — внезапно сказал Муслим, — даже не зная ее адреса и фамилии.

— Поедешь в ресторан и будешь опрашивать официантов? — догадался Артем. — Но это не метод. Они могли быть там в первый и последний раз. И никогда больше там не появляться. Так их невозможно будет найти.

— Я найду, — упрямо повторил Сафаров, — сегодня до вечера найду.

— Давай спорить, — оживился Пармузин, — как раз на мою проигранную бутылку. Спорим. Только сначала расскажи, как собираешься ее искать.

— Используя дедуктивный метод, — рассмеялся Муслим, — и наши возможности. Мы знаем, что она родилась в год Дракона. Это шестьдесят четвертый год. Мы знаем, что она приехала туда на темно-синем «Пежо». Я думаю, в городе не так много владельцев «Пежо», которым двадцать восемь лет. Она замужем, у нее есть дочь. Вполне достаточно. Сейчас через милицию я проверю всех владельцев синих «Пежо».

— Здорово, — согласился Артем. — Хорошо, что я с тобой не успел поспорить, иначе пришлось бы ставить тебе две бутылки.

Это был девяносто второй год. И такого количества иностранных машин, которые появятся в России уже через год, в Санкт-Петербурге еще не было. Муслим поднял трубку. Еще через несколько минут он знал, что в городе зарегистрированы сорок семь «Пежо», из которых только четырнадцать синего цвета. Еще через полчаса полная распечатка, поступившая из информационного центра МВД, была на их столе. Среди владельцев машины значилась и Вера Клименко, шестьдесят четвертого года рождения. Был указан ее адрес и телефон. Муслим торжествующе взглянул на своего друга, подвинул к себе аппарат и набрал номер. И услышал уже знакомый женский голос. Он положил трубку. Теперь сомнений не оставалось, это была она. Ее квартира находилась совсем недалеко отсюда, на Суворовском проспекте.

Вечером он вышел из прокуратуры и попросил водителя прикрепленной к ним машины отвезти его на Суворовский проспект. Он назвал адрес, и водитель отвез его точно к ее дому. Отпустив машину, Муслим начал прогуливаться вокруг дома. На часах было около семи, но темно-синего «Пежо» нигде не было. Он нашел телефонную будку и позвонил. Никто ему не ответил. Он набрал номер во второй раз. Снова длинные гудки. Очевидно, дома никого не было. Он снова решил прогуляться вокруг здания. Холодный ветер бил прямо в лицо. Он поднял воротник, решив сделать еще один круг и затем уйти. В конце концов, он не может ждать здесь вечно. И в этот момент к дому подъехала машина. Это был темно-синий «Пежо». Она вышла из салона автомобиля. Он остановился в нескольких метрах от машины. Она заперла дверь, обернулась и увидела его. Она была в изящном полушубке и лисьей шапке. Сначала она даже не поняла, кто именно перед ней стоит. Он был в верхней одежде, но без шапки. Он не любил носить шапки, даже в самые сильные холода. Она пригляделась. Удивленно прищурилась. Затем сделала к нему шаг навстречу.

— Это вы? — спросила Вера. — Но как вы меня нашли? Как вы здесь оказались?

— Вы забыли, что разговариваете со следователем, — улыбнулся Муслим. — Все очень просто. Я знал ваше имя и дату рождения. Ваша подруга сообщила, что вы родились в год Дракона. Кроме того, я знал, на какой машине вы приехали.

— Но вы не видели моего номера, — несколько ошеломленно произнесла она.

— Мне не нужно было видеть номер. Достаточно сделать запрос, чтобы выяснить, кто из владельцев синего «Пежо» может быть молодой женщиной шестьдесят четвертого года рождения.

— Как просто, — согласилась она, — а если бы я водила машину по доверенности? Если бы она была оформлена на имя мужа?

— То и тогда все данные были бы в информационном центре МВД, — пояснил Муслим, — все действительно очень просто.

— Вы меня поразили, — тихо произнесла она. — Я даже не думала, что подобное возможно. Хотя вчера вы произвели на меня впечатление. Своей искренностью.

— Вы тоже. Хотя вы не были до конца со мной искренни. Я же видел, как вы нервничали, когда я рассказывал о своих семейных проблемах. О своем предстоящем судебном разводе. Очевидно, вас ждет подобная процедура? Я угадал?

— Да, — кивнула Вера, — я тоже развожусь со своим мужем. Мне начинает казаться, что вы умеете читать чужие мысли. Или это только опыт следователя?

— Не знаю. Может, мы куда-нибудь пойдем? Я замерз, пока вас ждал.

— Представляю. Садитесь в машину. Я включу печку, — предложила она, — а там мы решим, куда нам поехать.

Он не заставил себя упрашивать. Сев в машину, она сняла шапку, тряхнула волосами, посмотрела на него.

— Неужели вы действительно искали меня и ждали рядом с домом?

— А вы как думаете?

— Не знаю. Боюсь даже подумать. Мой супруг никогда не отличался особой галантностью. Ему бы и в голову не пришло ждать меня рядом с домом. — Она помрачнела.

— Вы разводитесь?

— Да. Официально подали на развод. Мы прожили с ним слишком много. Целых семь лет. Говорят, что после семи лет совместной жизни бывает особенно сильный кризис и его нужно пережить. Вы сколько прожили со своей супругой?

— Шесть, — улыбнулся Муслим, — неполные шесть. До критического срока мы даже не дошли.

— А мы дошли, — задумчиво произнесла она, — мы вместе с ним учились в университете. Он казался мне таким ярким, начитанным, талантливым. Уже позже я поняла, что он больше позер, чем глубокий человек. Его начитанность оказалась поверхностной, его интеллигентность показной. Знаете, как говорил академик Лихачев? Можно притвориться всем, чем угодно. Но нельзя притвориться интеллигентным человеком. Не получается. Вот у моего мужа и не получилось. Его оставили на кафедре, он быстро сделал кандидатскую, а потом начали обнаруживаться некоторые дурные свойства его характера. Отец помог ему устроиться в «Союзвнешторг». Все мечтали туда попасть. Мы сразу поехали в заграничную командировку. Там вообще начали проявляться все худшие черты, которые только могли быть в мужчине. Жадность, зависть, пренебрежение к людям, откровенный цинизм. Я долго терпела. А потом взяла дочь и вернулась сюда. Сейчас мы живем одни. Сама не знаю, почему я все это вам рассказываю. Может, потому, что вы вчера рассказали мне свою историю.

— Не совсем, — ответил Муслим, — у меня было несколько иначе. Я вернулся в Баку после тяжелого ранения и познакомился с моей будущей женой. Мне казалось, что мы можем создать нормальную семью. Были, конечно, трудности, но она с ними не хотела мириться. А в последние годы у нас на все были разные точки зрения. И на воспитание дочери, и на нашу дальнейшую жизнь, и на наши отношения. Она считала, что я обязан делать карьеру. Мне предлагали поехать куда-то в сельский район заместителем прокурора. Конечно, я отказывался, а ей это не нравилось. Вот так, слово за словом, мы и решили расстаться.

— Значит, встретились «два одиночества», — грустно улыбнувшись, пробормотала Вера. — Наверно, со стороны на нас смешно смотреть.

— У вас жизнь только начинается, — возразил Муслим, — вам только двадцать восемь лет.

— Я чувствую себя уже такой старой, — пожаловалась она, — вы даже не представляете, до какой степени. Мои сверстницы, девочки из нашей группы, кажутся мне такими юными созданиями. Наверно, сказалось все. И моя неудавшаяся семейная жизнь. И наша заграничная командировка. Там быстро взрослеешь. Чувствуешь свою ответственность, особенно в капиталистических странах. Хотя у нас сейчас тоже капитализм.

— Мы пока не знаем, какой у нас строй. И какой у вас, — возразил Муслим, — пока я вижу только всеобщий развал и бардак. Что будет дальше — увидим.

Она улыбнулась.

— Вы, наверно, коммунист?

— Конечно. Иначе меня бы давно выперли из прокуратуры. Я и вступал только потому, что так было нужно. В армии вступал, после ранения. Мне сказали, что нужно написать заявление, и я написал, не придавая этому никакого значения. Потом меня быстро взяли на работу в прокуратуру, я был уже кандидатом в члены партии. Тогда только с помощью партии можно было сделать карьеру.

— Сделали?

— Нет. Как был следователь, так им и остался. Стал только следователем-«важняком», так у нас говорят про следователей по особо важным делам. Зато в январе девяностого все наши идейные прокуроры дружно вышли из партии, сдав свои партийные билеты. Через несколько месяцев состоялось собрание, и они забрали свои партийные билеты. Забрали обратно, решив снова вернуться и стать членами партии. Еще через год они снова начали сдавать свои партбилеты. Во время августовских событий прошлого года, когда в Москве объявили ГКЧП, многие бросились снова забирать свои партийные билеты в парткоме. Когда выяснилось, что путчисты проиграли, эти же принципиальные коммунисты стали в очередной раз сдавать билеты. Мне было так стыдно на них смотреть. Я не представляю, как они после этого себя чувствуют. Я никогда не был идейным коммунистом, и мне всегда было немного смешно, когда я сидел на наших партийных собраниях. Но свой партийный билет я принципиально никому не отдавал. Это мое прошлое, часть моей жизни, истории моего народа. Может, я не прав, как вы думаете?

— Не знаю. Я всегда презирала наших секретарей парткомов. Только следили за всеми и стучали в компетентные органы. Демагоги и подхалимы. Может, поэтому все и рухнуло. Никто и ни во что уже не верил. Особенно те, кто работали на Западе. Они видели, какое несоответствие между нашим существованием и жизнью в этих странах.

— У нас просто политический диспут, — улыбнулся он.

Она рассмеялась. Он чувствовал, как ему все больше и больше нравится эта молодая женщина с таким необычным взглядом.

— Вы истратите весь бензин на обогрев машины, — предупредил Муслим. — Может, куда-нибудь поедем? Вы должны знать, где есть поблизости ресторан или кафе.

— Поедем, — согласилась она, — здесь рядом есть небольшой ресторан. Там играет тихая музыка и дают хороший кофе.

Она водила машину довольно уверенно. Уже через несколько минут они припарковались у небольшого кафе «Золотая антилопа». Она оказалась права, здесь действительно было достаточно комфортно. Где-то далеко играла тихая музыка, а посетителей почти не было видно за горшками с цветами, расставленными по всему залу. Им выделили столик в самом углу.

Потом они долго разговаривали. Он рассказывал ей о своей жизни, о своих двух ранениях, о работе в прокуратуре, о событиях, происшедших в его республике за последние несколько лет. Он рассказал ей почти всю свою жизнь, за исключением того случая в Ленинграде, который произошел с ним двенадцать лет назад. Она рассказывала ему о своей командировке, о своих впечатлениях от посещения Бельгии и Федеративной Республики Германии. Рассказывала, как случайно оказалась в Восточном Берлине после объединения Германии и как испугалась разницы в уровне жизни двух половинок некогда единого города, уже успевшего снова стать единым. Им было просто интересно друг с другом. Официантка несколько раз недовольно подходила к ним, гремя посудой и давая понять, что им нужно уходить. Наконец девушка не выдержала.

— Извините, — сказала она, — уже десять минут двенадцатого. Мы закрываемся в одиннадцать.

Муслим ошеломленно взглянул на часы. Они даже не заметили, как прошло столько времени. Она грустно усмехнулась.

— Кажется, мы засиделись…

— Простите. — Муслим подозвал официантку, чтобы расплатиться. — Где ваша дочь, Вера? Вы, наверно, должны были ее забрать?

— Не беспокойтесь, — ответила она, — девочка у родителей мужа. Они ее просто обожают и часто берут к себе. У них хорошая зимняя дача. Отец моего мужа был крупным чиновником, он получил эту дачу от государства, когда ее конфисковали у какого-то валютного спекулянта. Они сейчас живут там, за городом. Мать мужа тяжело больна, и мы не говорим ей о нашем разводе, чтобы ее не волновать. Делаем вид, что все в порядке.

Он понимающе кивнул. Они вышли на улицу. Стояла ясная погода, какая обычно бывает зимой в северных городах. Искрящийся ночной снег, вкусный, холодный, обжигающий воздух и полная луна. Они снова уселись в салон автомобиля.

— Куда вас отвезти? — спросила она. — Где вы остановились?

— В «Прибалтийской». Но я вам не разрешу меня туда отвозить. Только этого у меня в жизни не было. Чтобы меня провожала женщина. Мы поедем к вам домой, и я провожу вас до вашей квартиры. А потом поймаю такси и поеду в гостиницу.

— Но это неправильно.

— Возможно. Но не забывайте, что я кавказский мужчина. У нас свои представления о приличиях. Нельзя, чтобы женщина меня провожала, я буду чувствовать себя после этого самым несчастным человеком.

— Хорошо, — улыбнулась она, — мне нравятся ваши традиции.

Они снова вернулись на Суворовский проспект. Вышли из салона. Она протянула ему руку.

— У меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно. Уже много лет, — призналась она.

— У меня тоже, — смущенно ответил Муслим, — спасибо за чудесный вечер.

— Надеюсь, что вы узнали не только мой адрес, но и домашний телефон? — лукаво спросила она.

— Да, — кивнул он.

— Звоните и не пропадайте, — пожелала она на прощание. — Когда вы заканчиваете свою работу?

— Через неделю, — ответил он с некоторым сожалением, — но, возможно, я еще немного задержусь. Слишком много работы.

— Как ваш друг себя чувствует после вчерашнего? — вспомнила Вера. — Голова не болит?

— Еще как болит. И ему досталось от супруги. Поэтому он теперь под домашним арестом. Никуда не ходит и ни с кем не общается.

Они рассмеялись. Он поднес ее руку к губам. От ее тела исходил такой чудесный запах. Где-то он читал, что люди ориентируются в своих вкусах именно на запахи. Он медленно, с чувством наслаждения поцеловал ее руку.

— Спасибо, что вы уделили мне так много времени.

— И вам спасибо. Прощайте. — Она помахала ему рукой и пошла к своему подъезду. Подходя к дому она снова обернулась и помахала ему рукой.

Он пошел по улице, чувствуя, как радость сегодняшней встречи переполняет его душу. Уже давно он не испытывал ничего подобного. Кажется, сегодня он впервые в жизни встретил женщину, с которой его вкусы совпадали на все сто процентов. У них были одинаковые взгляды на культуру, искусство, историю, человеческие отношения. Одинаковые вкусы и пристрастия, одинаковая любовь и ненависть. Он словно встретил свою вторую половинку. Неужели подобное бывает в жизни?

Он даже не заметил, как вышел на Невский проспект и повернул в сторону Невы. Пройдя еще немного, он подошел к гостинице «Москва». Остановился. Взглянул на горящие окна отеля. Двенадцать лет назад у него произошла здесь невероятная встреча с женщиной, о которой он помнил все эти годы. Он так и не узнал ее фамилии. Нет, она ему просто не сказала. Он помнил только ее имя и отчество. И эту незабываемую ночь. Муслим улыбнулся. Кажется, в этом городе сама атмосфера располагает к романтическим встречам. Или ему просто повезло. Рядом с отелем стояло несколько свободных машин. Такси в городе уже практически не было, их повсюду заменили частники. Нужно было торговаться с каждым из них. Но торговаться в эту ночь ему не хотелось. Он подошел к одному из них и, узнав цену, согласно кивнул головой.

К себе в отель он приехал во втором часу ночи. Поднялся на свой этаж, открыл двери, вошел в комнату. Долго сидел в кресле, вспоминая сегодняшний вечер. Он был как награда за все дни, проведенные в этой командировке. Затем отправился умываться. И в этот момент в дверь постучали. Он удивленно взглянул на часы и пошел открывать. Кто мог стучаться во втором часу ночи? Он даже боялся подумать о том, что это могла быть она. О подобном он не смел и мечтать. Муслим сделал несколько шагов и распахнул дверь. На пороге стояла Вера.

— Я подумала, что это нечестно, — немного запинаясь, произнесла она, глядя ему в глаза, — в конце концов, вы приезжий, а я местная. Мне нужно было вас проводить. Я приехала узнать, как вы добрались…

Было заметно, как она смущается. Он сделал шаг назад, с восхищением глядя на нее. О подобном он не смел даже мечтать. Возможно, это был всего лишь сон. Или исполнившаяся мечта.

— Я вас ждал, — прошептал он, протягивая ей руку.

Она вошла в комнату, закрыла дверь, сняла шапку. Он осторожно обнял ее, прижимая к себе.

— Только будь нежным, — попросила она, — и не очень требовательным. У меня это в первый раз в жизни. Честное слово. Кроме моего мужа, у меня никогда и никого не было…

— Я знаю, — сказал он, вдыхая запах ее волос, — я это знаю.

Глава 7

Он смотрел на сидевшую перед ним женщину и не мог поверить услышанному. Значит, она вошла в квартиру следом за своей дочерью. Этого следовало ожидать. Он должен был помнить, какой у нее смелый характер. Как она могла отпустить свою дочь к одинокому мужчине, который уже сделал ребенка ее троюродной кузине? Ни одна мать спокойно не поступила бы так. И она не отпустила. Поехала вместе с ней. А Мелентьев, похоже, дурак. Нужно было понять психологию обеих. Матери, которая в сорок лет руководит таким крупным управлением. Она привыкла брать на себя ответственность и принимать решения, отвечая за них. Она должна была поехать вместе с дочерью. И когда та поднялась, она ждала в салоне машины, когда Наташа вернется. А потом решила взять ситуацию в свои руки. В конце концов, Виктория была дочерью ее двоюродной сестры. И тогда она сама поднялась к Фамилю. Он невольно взглянул на ее руки. Кажется, она говорила, что любит теннис. У нее должны быть сильные, натренированные руки. Такая могла точно и жестко ударить молодого человека, который начал бы ей хамить или попытался что-либо сказать о ее родственницах. Такая могла сделать все, что угодно. Нужно будет поработать с ее водителем. Возможно даже, Фамиль обидел Наталью, она спустилась вниз в слезах, и тогда поднялась наверх мать. Он был уверен, что это вернулась сама Наталья. Мужчины вообще часто бывают излишне самоуверенны на свой счет, считая себя центром Вселенной. И тогда она его ударила…

— Ты долго будешь молчать? — спросила Вера. — Или так испугался, что не знаешь, как на это реагировать? Успокойся, я его не убивала. Он был жив и здоров, когда я от него уходила. И тем более его не могла убить Наташа, которая вышла до меня. Мой водитель все видел. Он работает со мной уже много лет и решил показать понимание ситуации. Поэтому следователю он рассказал только о визите Наташи. Я слишком известный человек в городе, чтобы меня приплетать. Хотя он мог бы и все рассказать. Меня все равно нельзя посадить в тюрьму даже по подозрению, у меня депутатский иммунитет.

— Зачем ты поднялась к Измайлову после Наташи? Что у вас там случилось?

— Ничего не случилось. Она спустилась вниз взволнованная, вся в слезах. Ты же видел, какая она эмоциональная. Ей казалось, что она сможет ему все объяснить, помочь Виктории, с которой они вместе выросли. А он даже не захотел с ней толком разговаривать. Можешь себе представить, в каком состоянии она была. Я решила, что мне нужно вмешаться, и поднялась к нему сама. Он сразу открыл мне дверь, даже не посмотрев в глазок. По-моему, он думал, что это Наташа вернулась к нему. А увидев меня, очень испугался. Я ему сказала, как нужно вести себя порядочным людям, и сразу ушла. Ты не волнуйся, я была там две или три минуты. И сразу вышла. Ничего не трогала, ни к чему не прикасалась. И моих отпечатков пальцев там тоже не найдут.

— Я тебя не спрашивал про отпечатки пальцев. Тебя мог кто-то увидеть, — мрачно произнес Муслим, — и сообщить об этом в прокуратуру. Ты можешь себе представить, какой скандал в таком случае разразится. Наше генеральное консульство обязательно вмешается. Все ваши газеты напишут об этом диком случае. В убийстве подозреваются мать и дочь. При этом мать руководитель самого крупного управления городской мэрии, правая рука Валентины Матвиенко. Можешь представить такие заголовки? И подробные статьи журналистов о том, как вы мстили за поруганную честь своей родственницы. Мотив известен, подозреваемые налицо. И ваши портреты крупным планом.

— Мне и так тяжело, — нахмурилась Вера, — не нужно сыпать соль на рану. Я рассказала тебе как другу. Как бывшему другу. А ты сразу встаешь в дурацкую позу, вспоминая, что ты следователь…

— Следователь другой страны, — горько напомнил он.

— Ну ладно, хватит, — она поднялась, — я пришла к тебе, не зная, что это именно ты. Мне просто не хотелось, чтобы приехавшие разговаривали с моей дочерью. Она и так недопустимо вольно повела себя и в результате попала в эту историю. Я и тогда не хотела, чтобы она разговаривала с Фамилем, но она сумела меня убедить. Ведь они были подруги, и она его достаточно неплохо знала, как ей казалось. А сегодня она вообще выкинула эту дикую выходку и решила прийти к тебе. Хорошо, что здесь оказался ты. А если бы здесь был кто-то из родственников погибшего? Представляешь, как бы он реагировал на ее появление?

— Зато я увидел тебя, — сказал он, прислоняясь к дверному косяку.

— Через двенадцать лет, — жестко напомнила она, — через двенадцать лет, Муслим. Я изменилась, разве ты этого не увидел? Я тогда была наивной, глупой девчонкой. Когда я к тебе первый раз приехала в гостиницу, мне было только двадцать восемь лет. И ты был моим первым мужчиной после мужа. Представляешь, как мне было тяжело решиться на этот шаг? Но я на него решилась…

— Дочь похожа на тебя. Она тоже сама принимает решения и действует так, как считает нужным.

— Надеюсь, она не дойдет до такого безумства, как я, — задумчиво произнесла Вера. — Это было какое-то наваждение. Такое состояние бывает только в молодости. У женщины в сорок лет оно уже не может повториться. К счастью…

— Ты говоришь так, чтобы сделать мне больно?

— Я говорю так, как думаю. — Она действительно изменилась. Стала жестче, строже, требовательнее. К себе и ко всем остальным. — Ты тогда тоже сделал мне больно, если помнишь. Уехал, ничего не объяснив и не сказав. Позвонил из аэропорта, бормоча нечто невразумительное. А потом я так долго тебя ждала.

— Мне трудно было объяснить, что там происходило, — пробормотал он. — Ты бы не все поняла. А я не все мог объяснить.

— Возможно, — кивнула она. — Теперь я понимаю, что бывают и другие обстоятельства. Я тебя не виню. Просто напоминаю о том, что было в наших отношениях.

— Что ты думаешь дальше делать? — спросил он.

— Ничего. Подождать, пока прокуратура найдет настоящего убийцу. Который ударил сотрудника вашего консульства. Возможно, это был какой-то грабитель или давний недруг Измайлова. Я не знаю точно. И учти, что наша семья пострадала более всех остальных. Молодая женщина лежит в больнице и еще не знает, что отец ее еще не рожденного ребенка уже никогда не увидится с ними. Об этом вы подумали? Я уверена, что следователи прокуратуры рано или поздно найдут настоящего убийцу.

— А если не найдут? Кроме твоей дочери, там никого не было. Во всяком случае, пока нет других данных…

— Там была я, — чуть повысила голос Вера. — И я могу дать показания в суде или в прокуратуре, подтвердив невиновность моей дочери. Этого достаточно?

— Ты человек заинтересованный. Адвокат другой стороны может обвинить тебя в том, что ты просто пытаешься спасти свою дочь.

Она на мгновение задумалась. И сразу нашла решение. Все-таки сказывался ее опыт руководства таким количеством людей. И умение быстро принимать нужные решения.

— Я потребую, чтобы меня проверили на детекторе лжи, — заявила Вера. — И вы убедитесь, что я говорю правду. Она его не убивала. Страшно даже подумать, что она могла сделать нечто подобное.

Он молча смотрел на женщину, которая ему так нравилась. Ровно двенадцать лет назад. С тех пор прошла целая эпоха. Или ему только так кажется?

— Не смотри на меня так, — отвернулась Вера, — как будто ты считаешь меня виноватой в том, что случилось. Я его тоже не убивала.

Она поправила прическу, прошла мимо него к выходу. Здесь были тесные небольшие комнаты и очень маленький коридор. Она открыла дверь, обернулась к нему:

— Ты должен знать, что ни я, ни моя дочь ни в чем не виноваты. Мы только пытались помочь. И ему, и Виктории.

— Подожди, — попросил он, — когда я могу тебя еще увидеть? Поговорить…

— Никогда, — резко отрезала она. — Говорить нужно было тогда, когда я тебя ждала. Долго ждала, Муслим. А ты решил, что можно сыграть с моими чувствами, можно держать меня в таком подвешенном состоянии неуверенности и страха. Я так долго тебя ждала. И не дождалась. Извини, но все уже в прошлом. Прощай.

Она вышла, захлопнув дверь. Он так и остался стоять, прислонившись к дверному косяку. Потом прошел в комнату, сел на кровать. Невесело усмехнулся. Собственно, на что он рассчитывал? Снова увидеть ее? Он ее увидел. Ему все время казалось, что рано или поздно он обязательно снова увидит Веру, снова вдохнет аромат ее тела, ее волос, снова будет разговаривать с ней, касаясь губами ее лица. Как часто в своих снах он разговаривал с ней. Как часто с ней общался. Разве она может понять все, что тогда произошло? Или, может быть, просто не хочет, а может, сама судьба так изощренно свела их на несколько дней, чтобы потом развести. Он не знал ответов на эти вопросы.

Двенадцать лет назад она приехала к нему в гостиницу и сама шагнула в его номер. Это было как сбывшаяся мечта, как невероятное озарение. Это была женщина, в которую он влюбился. Один раз в жизни. Ни свою жену, ни других женщин, с которыми он встречался, Муслим никогда так не любил. Он тогда впервые понял, что такое любовь. И впервые осознал, что даже секс не является закрепителем этого невероятного чувства. Он боялся сделать ей больно, боялся выглядеть грубым, неловким, нетактичным. Он едва касался ее тела, готовый целовать ее от кончиков волос до изящных ступней. Он просто наслаждался присутствием этой женщины, которая в тот момент заполняла для него все пространство вокруг. Это была ночь удивительной любви. В своей жизни он помнил только предыдущую ночь с женщиной, которая была на десять лет старше его. И которая бесследно растворилась в глубине лет. Тогда ему было только двадцать четыре. Вся будущая жизнь рисовалась в таких радужных красках, несмотря на то что его призывали в армию. Но женщина, которая была с ним тогда, оказалась мудрее и опытнее. Может, она даже знала больше, чем говорила. А может, она его просто пожалела. Она знала, куда посылают новых офицеров мотострелковых взводов, призванных с военных кафедр университетов и институтов. И представляла, что на самом деле происходит в Афганистане.

Он ей тогда не поверил. Он даже не понял, о чем именно она говорит. А потом было первое ранение, когда врачам удалось спасти ему ногу. И возвращение в строй. И второе тяжелое ранение, когда он чудом остался жив. Может, он остался жить именно для той, второй ночи с Верой, когда она пришла к нему в «Прибалтийскую». Остался жить, пройдя через ад, чтобы получить свой рай. Какой-то каламбур получается, недовольно подумал Муслим. Хотя в Афганистане действительно иногда был ад. А той ночью с Верой он на самом деле оказался в раю. Или это богохульство? Как и всякий трезво мыслящий человек, он был агностиком, понимая, что непостижимую сущность бытия человеку трудно познать.

Муслим почувствовал, что задыхается. Раньше у него никогда не болело сердце. Хотя нет, в больнице у него была сердечная аритмия, но это объясняли тем проклятым осколком, который пробил ему легкое. Сейчас опять начало болеть сердце, как тогда.

Он поднялся и быстро оделся, вышел из номера. Спустился по лестнице, выходя на улицу. Дышать все равно было трудно. Он решил, что нужно немного пройтись, и повернул направо. Было уже достаточно поздно, но на улицах сновало много прохожих. Как не похожи эти смеющиеся, раскованные люди на тех, кого он видел в девяносто втором. Тогда это были мрачные и озабоченные прохожие. Хотя это тоже не вся правда. Попадались и романтики, которые верили, что все временные трудности преодолимы, а обретенная демократия поможет новой России подняться и занять достойное место в мире. Труднее всего потом пришлось этим «романтикам». Их обманывали, предавали, продавали. Нажитые трудами нескольких поколений советских людей заводы, фабрики, шахты, нефтяные вышки, даже природные богатства были поделены между олигархами, приближенными к семье первого президента. «Романтики» ничего не получили, даже демократию, в которую они так верили. Выборы подтасовывались, журналисты покупались и перекупались, несогласных убивали, а согласных приобретали оптом, вместе с газетами. Людей фактически надолго отстранили от управления государством.

Но все это будет потом. А в девяносто втором некоторые еще верили в обретенную свободу. Муслим помнил, как Артем потащил его на какое-то собрание литераторов. Там выступал руководитель местной писательской секции с запоминающейся фамилией Арро. Как он хорошо говорил про перестройку, про новое мышление, доказывая, насколько лучше будут жить люди в новых условиях. Через несколько лет этот руководитель переедет жить в Германию, оставив своих коллег доживать в лучших условиях у себя на родине.

Фарисейство и лицемерие были нормой девяностых. Мораль заменила целесообразность, нравственность была подменена понятием рациональности, а духовные начала в людях истреблялись всеми возможными методами. В школах и в институтах, в газетах и на телевидении шла пропаганда культа денег, удачи любой ценой, культа достижения цели, независимо от любых средств, применяемых для ее достижения. Все дозволено, если нет бога, сказал классик. В девяностые годы был провозглашен другой лозунг — «Все дозволено, и все можно купить, даже бога».

Муслим помнил обстановку того времени. И помнил, почему он так быстро улетел, даже не попрощавшись с Верой. Но объяснить это действительно было невозможно. Он повернул к гостинице. Как странно все совпало. Его поселили в гостинице, которая находилась на Лиговском проспекте, прямо напротив Московского вокзала. Отсюда совсем недалеко до гостиницы «Москва», где он остановился в восьмидесятом, и до Суворовского проспекта, где жила Вера в девяносто втором. Возможно, она уже переехала в другой дом. Он вошел в гостиницу, поднимаясь по ступенькам лестницы. Прошел по коридору, доставая тяжелый ключ. Невесело взглянул на полутемный коридор.

«Может, Вера права, — вдруг подумал он, — я ничего не сумел достичь в этой жизни. И эта старая гостиница с выцветшими коврами и комнатами, полными пыли и тараканов, все, что я сумел заслужить в своей судьбе. Или было что-то еще?» Черт возьми, кажется, он впервые почувствовал, как сильно стучит его сердце. Надо попросить валидол у дежурной. Нужно быть в хорошей форме. Завтра утром он поедет на место преступления, потом зайдет к Мелентьеву и попытается найти адрес или телефон Веры Дмитриевны Радволиной. Попытается с ней объясниться. Хотя сделать это будет наверняка гораздо сложнее, чем в первый раз. Все будет зависеть от ее желания или нежелания с ним разговаривать. Нужно все-таки попросить валидол, подумал он, подойдя к своей двери. И, повернувшись, пошел обратно.

Глава 8

Утром позвонил Сергей, который пообещал заехать через полчаса. Он появился немного запыхавшийся и взволнованный.

— Вчера позвонили вечером из Баку, — сообщил он. — Нам сделали замечание за то, что мы вас поселили в такой гостинице. Генеральный консул клянется, что не знал про вашего старшего брата. Он хочет лично извиниться и пообещал сегодня перевести вас в другую гостиницу.

— Мне нравится эта, — пожал плечами Муслим. — Она очень удобно расположена. В самом центре.

— Мы найдем другую и в центре, — пообещал Сергей. — Он меня тоже ругал, почему я не узнал у вас про старшего брата. Все говорят, что скоро его отзовут и назначат нашим заместителем министра.

— Может быть, — равнодушно ответил Муслим. — Я только не совсем понимаю, какое отношение имеет назначение моего старшего брата к нашему случаю? Неужели после назначения мы сможем оживить Фамиля Измайлова? Или я в другой гостинице смогу быстрее найти настоящего убийцу? Глупо и смешно. А консулу скажите, чтобы не суетился. Я останусь жить в «Октябрьской», мне так удобнее.

— Он решит, что вы обиделись, — возразил Сергей, — я его знаю. Он всю ночь мне звонил. Все время спрашивал, как вы отреагировали на эту гостиницу, что сказали. Я его пытался успокоить, но он очень переживал.

— А если мой старший брат станет министром иностранных дел, то консул будет лично ездить в аэропорт, чтобы меня встречать? — пошутил Муслим. — Как все это забавно. Помнишь, в «Горе от ума» есть такая фраза, когда Молчалин учит Чацкого, как нужно быть со всеми в ладу. Он говорит «с собакой дворника, чтоб ласкова была». Я всегда вспоминаю эту фразу, когда пытаются мне услужить, чтобы понравиться моему брату. У азербайджанцев есть хорошая пословица: «Собаку уважают благодаря ее хозяину». Вот поэтому я и не желаю быть такой собакой. Хочу, чтобы меня уважали за мои личные качества.

— Так устроен мир, — рассудительно ответил Сергей. — Вы знаете наши традиции. У каждого есть свои родственники и знакомые. И родственники знакомых, и знакомые родственников. Всех нужно помнить, уважать и любить.

— Молодой ты еще, чтобы так рассуждать, — неодобрительно сказал Муслим. — Вчера провели повторную экспертизу?

— Наверно, да, но мы пока ничего не знаем. Утром позвонили из городской прокуратуры и разрешили начать оформление документов на вывоз тела. Отец и дядя Измайлова с раннего утра уже там, оформляют все документы. И наш генеральный консул тоже с ними поехал.

— Тогда давай сначала поедем на Лиговский проспект. Покажи мне дом, где жил погибший Фамиль. Мне нужно посмотреть, как туда можно было попасть.

— Квартира опечатана, — испугался Сергей, — нас туда не пустят. Может, нам лучше вообще там не появляться?

— Нет. Мне нужно все осмотреть. А как его личные вещи? Прокуратура не имеет права досматривать его вещи без участия сотрудников консульства.

— Они уже провели там обыск. И я там тоже был.

— А его личные вещи?

— Все забрали родственники.

— И тем не менее нам нужно туда попасть. Тогда давай позвоним сначала Мелентьеву и попросим у него разрешения на повторный осмотр. Пусть приедет сам или пришлет своих сотрудников. Я думаю, он нам не откажет, должен понимать, что нужно забрать все вещи погибшего.

— Звоните, — протянул свой телефон Сергей, — и постарайтесь с ним договориться.

Муслим набрал номер телефона следователя, посмотрел на часы. Было двадцать минут одиннадцатого. Мелентьев сразу ответил.

— Доброе утро, Вячеслав Евгеньевич, — начал Муслим. — Извините, что снова вас беспокою. Это Муслим Сафаров, мы вчера с вами встречались.

— Я помню, — недовольно сказал Мелентьев, — что вам еще нужно? Я уже дал согласие на выдачу вам тела погибшего. Сегодня документы будут оформлены, и его родные смогут забрать тело парня на родину. Больше я ничего для вас сделать не могу.

— Можете, — возразил Муслим. — В его бывшей квартире остались некоторые его вещи. Не представляющие никакого интереса для следствия.

— Какие вещи? — насторожился следователь. — Мы все проверили и описали.

— Мелочи, — соврал Муслим. — Например, зажигалка, которую ему подарил дедушка. Она очень старая и хранилась как талисман в семье. Или его старый шарф, который ему привезла тетя. Вот такие мелочи. Они для вас несущественны, а родным будет приятно их забрать…

— Я не помню там никакой зажигалки и никакого шарфа. Вчера утром квартиру осмотрели его отец и дядя. Почему они ничего мне не сказали?

— Вы же понимаете, в каком состоянии они были. Разве они могли вспомнить подобные вещи?

— Понятно, — пробормотал Мелентьев. — Хотя мне и не очень нравится этот второй визит на квартиру, но если там остались такие безделушки, то можете их забрать. Я пошлю туда нашего сотрудника. Давидяна. Он откроет вам дверь и подождет, пока вы осмотрите квартиру. Хотя нет… черт возьми, я все время забываю. Давидяна нельзя…

— Почему нельзя? — спросил Муслим.

— Он армянин. Если я его пошлю к вам, то потом ваше консульство подаст протест против использования Давидяна в этом расследовании. У меня уже был такой случай, когда я послал осетина к грузинским дипломатам. Они сразу написали на меня жалобу. Оказалось, что он российский гражданин, но все его родственники живут в Южной Осетии.

— Мы не напишем никакой жалобы, — вздохнул Муслим, — Давидян же не проводит расследования. За следствие отвечаете лично вы, Вячеслав Евгеньевич.

— Все равно не нужно. Лучше в таких случаях перестраховаться. Пока вы не заключите мир и не прекратите воевать.

— У вас неверные сведения, — сдерживаясь, сказал Муслим. — Мы уже больше десяти лет не воююем. Просто Азербайджан требует возвратить ему его земли.

— Вот-вот. Опять начнутся ваши разборки. Только этого нам не хватает. А потом вообще скажут, что это армянская диаспора в Питере убила азербайджанского дипломата. Не нужно. Я пошлю Киршанина. Он приедет через час. Можете туда подъехать. Я передам ему ключи.

Муслим вернул аппарат своему молодому напарнику.

— Несчастные мы люди, — задумчиво сказал он, — все мы бывшие советские граждане. Испорченные политикой, лицемерием и цинизмом последних двадцать лет. И нашей долгой войной с соседями.

— Что он сказал? — не понял Сергей.

— Хотел послать своего сотрудника Давидяна, но потом решил, что это слишком опасно. И пошлет к нам другого — Киршанина. Вот такие дела.

— Правильно решил, — неожиданно сказал Сергей, — иначе наша диаспорта тут же заявила бы протест. Получается, что расследование дела об убийстве азербайджанского дипломата поручили армянскому следователю. Представляете, какой скандал бы получился?

— Следователь, который ведет это дело, сам Мелентьев, — напомнил Муслим, — а Давидян — один из их сотрудников. Он не является процессуальной фигурой в расследовании этого уголовного дела.

— Все равно не нужно, — упрямо повторил Сергей, — здесь такая политика. У нас есть четкие указания от нашего посла в Москве.

— Тогда понятно, — согласился Муслим, — если есть указания, то их нужно выполнять. Поедем на Лиговский, я обойду дом, посмотрю их внутренний двор. Хочу немного походить там, до того как туда приедет Киршанин.

— Поедем, — согласился Сергей.

К дому они подъехали через пятнадцать минут. Это был старинный шестиэтажный особняк, построенный еще в начале двадцатого века. Муслим обошел дом. Во внутреннем дворе окна соседей выходили прямо на стоявшие здесь машины. Здесь трудно было припарковаться и не обратить на себя внимания. Он обошел двор, вышел на улицу. И здесь тоже трудно парковаться. Напротив большой магазин, оттуда легко увидеть, чьи машины стоят рядом с домом. Он снова вошел во двор. Отсюда можно подняться в дом. Но это так называемый «черный ход». Парадный ход был с улицы. Он вошел в подъезд, поднялся до третьего этажа, где жил Измайлов. Квартира не имела «черного хода». Это была очень хорошая по местным меркам трехкомнатная квартира в старом доме. Но единственный вход был с лестницы.

Киршанин приехал точно в срок. Он оказался тридцатипятилетним мужчиной с красноватым лицом и рыжими волосами даже на руках. Он открыл дверь, снял печати и разрешил гостям войти в квартиру. Муслим шагнул через порог и огляделся. Высокие потолки, окна, выходящие на проспект. Наверняка такая квартира стоила отцу Измайлова немало денег. Он обратил внимание на странную планировку квартиры. С правой стороны была кухня и кабинет, а с левой — гостиная, за которой находилась спальная комната. И вместе с тем спальная была соединена с кабинетом. Получался такой сквозной круговорот. То есть в каждую комнату можно было попасть с двух разных сторон. Муслим обошел все комнаты, добросовестно заглядывая в каждый шкаф. Киршанин терпеливо следовал за ним. Муслим шагнул к окнам в гостиной, посмотрел вниз. Отсюда тоже можно увидеть каждого, кто хочет войти в дом.

— Где его нашли? — спросил он у Сергея. Тот показал на пол в гостиной. — Значит, убийца должен был добежать до кухни, взять нож и вернуться сюда, — предположил Муслим, — или нож был уже здесь. Большой кухонный нож. Что ему делать в гостиной? Нет, убийца должен был добежать до кухни и вернуться обратно. Или пробежать туда из спальной через кабинет. Но зачем так далеко бежать?

— Не знаю, — ответил Сергей, — я сам ничего не понимаю.

— Может, они были знакомы, — вмешался Киршанин. — Пока хозяин квартиры ходил в спальню, его убийца проник на кухню и, когда они оба вернулись сюда, нанес ему удар. Так считают у нас в прокуратуре. Так логичнее, граждане дипломаты.

— Наверно, вы правы, — вежливо согласился Муслим, — но тогда другой вопрос. Зачем убийца ударил нашего дипломата? Из дома что-нибудь пропало?

— Ничего, — ответил Киршанин, — мы все проверили. В квартире было четыре тысячи долларов наличными и двадцать тысяч рублей у погибшего в кармане пиджака. Деньги не взяли.

— У него в шкафу лежал перстень, который стоил тысяч двадцать долларов, — добавил Сергей. — И часы у него были очень дорогие. Золотой «Ролекс». Но они лежали в спальне, в его тумбочке. Их тоже не взяли.

— Грабежа тут нет, — согласился Киршанин, — это либо месть, либо женщина какая обиделась. Другого быть не может. — Он не совсем выговаривал букву «г», как обычно произносят на Северном Кавказе и в областях, близких к Украине. И поэтому у него получалось «храбеж» и «друхого». Было немного смешно.

— Мы так и не нашли его зажигалки, — притворно вздохнул Муслим, когда они все осмотрели.

— Дорохая? — оживился Киршанин.

— Да нет. Обычная старая зажигалка. И цена ей копейка. Просто дедушка подарил, как память сохранить хотели.

— Может, в чемодане лежала? — предположил Киршанин.

— В каком чемодане? — не понял Муслим.

— У него два чемодана в спальной комнате лежали, — пояснил Киршанин, — его родные забрали. Еще вчера утром. Может, все там и было. Мы точно не проверяли.

— Но вы лично видели содержимое чемоданов? — сразу уточнил Муслим.

— Конечно, видели, — даже немного обиделся Киршанин. — Там его личные вещи были, белье разное, рубашки в пакетах новые, галстуки, носки. И много разных дисков он с собой привез в Питер. Много.

— Он особенно любил «Роллинг стоунз», — вспомнил Сергей, — и записи разных групп семидесятых годов. Часто даже в консульство приносил и нам давал послушать. Только наш консул такую музыку не любит и не принимает. Поэтому Фамиль перестал носить диски на работу.

— Правильно сделал, — кивнул Муслим. — Значит, понятно. Зажигалку унесли в чемоданах родные погибшего. Спасибо вам, товарищ Киршанин, за большую помощь.

Он протянул руку сотруднику прокуратуры. Тот улыбнулся.

— Вы напрасно так волнуетесь, — убежденно сказал Киршанин, — ничего здесь пропасть не могло. Все у родных хранится. А если мы найдем вашу зажигалку, то сразу сообщим. У нас все по строгому учету проходит, ничего не пропадает.

— Не сомневаюсь, — энергично пожал ему руку Муслим.

Когда они были уже на лестнице, Сергей очень тихо спросил у гостя:

— Я так и не понял, зачем вы придумали эту зажигалку. И почему вам так необходимо было осмотреть это место?

— Чтобы самому все увидеть, — пояснил Муслим. — Мне было очень важно увидеть и понять, что именно там могло произойти. Дело в том, что расположение комнат делает версию о причастности к убийству Натальи Фроловой достаточно проблематичной.

— Почему?

— Он принимал гостей в гостиной, — пояснил Муслим, — и наверняка там же говорил со своей гостьей. Это можно уточнить. Но тогда получается, что во время разговора с ним она выбежала на кухню, пробежав коридор, вернулась обратно с ножом и зарезала его. А он спокойно стоял и ждал, пока она его убьет, даже не сделав попытки сбежать или защититься. Похоже на правду?

— Нет, не похоже. Фамиль был не тот человек, который бы спокойно стоял. Я его немного знал. Он побежал бы за ней на кухню.

— Правильно. И тогда она могла ударить его именно там. Какого роста был погибший? Выше своего отца?

— Гораздо выше. И более плотного телосложения.

— Килограмов восемьдесят, — удовлетворенно кивнул Муслим. — Выходит, что Наталья не могла убить его на кухне и затем перетащить, не оставляя следов, в гостиную. Ей пришлось бы нести его на руках, с ножом под сердцем, чтобы не испачкать пол. А только потом он сумел вытащить этот нож. Такое возможно?

— Никогда, — сразу ответил Сергей.

— Значит, мы не напрасно сюда приехали, — подвел итог Муслим. — И еще насчет машины. Кто приехал — могут увидеть все, а кто пришел — очень немногие. Ведь существуют два входа в подъезд — с улицы и со двора. Но когда машина стоит рядом с домом, то на нее сразу обращают внимание.

— У меня складывается ощущение, что вы хотите сделать все, чтобы выгородить Наталью Фролову, — заметил Сергей, — как будто вы ее адвокат.

— Я уже тебе сказал, что я следователь. И поэтому я обязан установить истину. А обвиняя невиновную, истину установить вообще невозможно. Мне нужен настоящий убийца, а не возможный подозреваемый. К тому же за эту ночь у меня появились и другие сведения, которые делают ее алиби почти стропроцентным.

— Какие? — не понял Сергей.

— Это уже мой секрет. А теперь у тебя будет самая сложная задача за все время твоей работы в нашем консульстве. Мне понадобится узнать личный и прямой телефон Веры Дмитриевны Радволиной, матери Натальи Фроловой.

— Вы знаете, кем она работает? — сразу спросил Сергей. — Это практически невозможно. Все равно что звонить самой Матвиенко. Она не захочет даже с нами разговаривать.

— Захочет, — уверенно ответил Муслим, — ты только найди мне ее прямой телефон.

Она осталась у него в номере до утра. Когда утром приняла душ и вышла из ванной, она старалась не смотреть в его сторону. Даже одевалась в ванной комнате, старательно избегая общения. Он понимал ее состояние. Ей было стыдно за вчерашний отчаянный поступок. Она переступила некую грань, которая в ее сознании отделяла порядочную женщину от непорядочной.

Женщине всегда гораздо сложнее переступить эту грань. В своих мечтах они иногда позволяют себе увлекаться, но в жизни многие из них так никогда и не познают ни настоящего чувства, ни подлинной любви. Выходя замуж в юном возрасте, они примиряются со своим положением, полагая, что второй мужчина в их жизни будет неким разрушителем их душевного спокойствия. Что на самом деле и происходит. Мужчины гораздо легче идут на незапланированную интрижку или на возможную связь на стороне. Женщина более цельное, более организованное и более устойчивое существо. Может, поэтому сама природа мудро снабдила ее неким механизмом саморегуляции, когда любой самке приходится выбирать лучшего из самцов, а возможность репродуктивного развития четко ограничена временными рамками. Для мужчины любая встреча — это всего лишь приятное времяпрепровождение, даже для самых влюбленных. А для женщины это сама жизнь. Секс для мужчины просто наслаждение. Секс для женщины больше чем наслаждение. Может, поэтому женщины любят сильнее. Для женщины все сердце, даже голова. Для мужчины часто все голова, даже сердце.

Она торопливо попрощалась и буквально выбежала из его номера, запретив ему провожать ее до машины, которую она припарковала на стоянке гостиницы. В это утро он пришел на работу в прекрасном настроении. Артем подозрительно взглянул на него.

— Ты прямо весь светишься, — заметил Пармузин. — Что у тебя вчера было?

— Ничего. Спал в своем номере и размышлял о печальной участи моего коллеги, запертого под домашний арест, — рассмеялся Муслим.

— Ты еще шутишь, — недовольно проворчал Артем, — жена говорит, что вообще больше не будет меня никуда пускать. Вместе с тобой. Она считает, что все кавказцы выпивохи и бабники. Говорит, что вы у себя пьете вино бочками и ты легко можешь перепить любого из наших.

— Это неправда, — улыбнулся Муслим, — бочками вино не потребляем, а перепить тебя я все равно никогда не смогу…

— Ладно, ладно, — махнул рукой Пармузин, — ты не забыл, что нас сегодня в одиннадцать ждет заместитель прокурора города? Хочет узнать предварительные результаты наших проверок. Я звонил в милицию, они тоже пришлют свои материалы. Какой дурак закрыл ОБХСС, я не знаю. Понятно, что в любом обществе всегда будут экономические преступления, которые считаются самыми тяжкими, так как наносят вред самому обществу и государству. И не важно, как называется собственность — социалистическая, капиталистическая, империалистическая. Если есть воры, то должны быть те, кто их разыскивает и наказывает. Пусть отделы называются по борьбе с экономическими преступлениями. А их закрыли и только теперь преобразуют, потеряв на этом столько времени.

— Давай проверим наши данные, — предложил Муслим.

Он весь день думал о ней, представляя, как позвонит и будет договариваться с ней о новой встрече. Днем, уже после доклада прокурору, он не удержался и набрал ее номер. Ответом были долгие гудки. Затем на протяжении всего дня он несколько раз набирал ее номер. Но телефон не отвечал. Вечером, не выдержав, он поехал к ее дому. Ее машины нигде не было. Он ждал долго, очень долго. Больше двух часов. Но она так и не подъехала к дому. Он вернулся в гостиницу уставший и разочарованный. И снова беспрерывно звонил. Телефон не отвечал.

Он крутил диск до двух часов ночи. Телефон так и не ответил. На следующий день он позвонил ей в восемь часов утра. С тем же успехом. Он приехал на работу и сразу связался с милицией, попросив найти все адресные данные Веры Клименко, шестьдесят четвертого года рождения. От нетерпения он готов был сам поехать в информационный центр, чтобы получить необходимые справки. Он еще раз перезвонил туда, уточнив, что это срочный запрос. В этот день он не мог сосредоточиться, не мог нормально читать, беседовать, смотреть документы. Даже Пармузин заметил происшедшую с ним перемену, не понимая, почему его напарник стал таким рассеянным.

Ответ пришел через два с половиной часа. Вера Клименко была замужем за Николаем Клименко, который был прописан на Подольской улице. Кроме адреса самой Веры на Суворовском проспекте и адреса ее мужа на Подольской, других данных найти не удалось. Он бросил трубку. Кажется, он готов был отправиться даже на Подольскую улицу, чтобы спросить у ее мужа, где можно найти Веру. Он чувствовал, что просто сходит с ума. Днем, во время обеденного перерыва, когда все отправились в столовую, он снова подвинул к себе аппарат и машинально набрал ее номер. И услышал ее голос.

— Здравствуй, — сдерживая нетерпение и радость, произнес Муслим, — я уже два дня тебя ищу. Куда ты исчезла?

— Никуда, — ответила она, — я все время была дома.

— Как это дома? — растерянно произнес Муслим. — Я звоню тебе уже два дня. Утром и вечером, ночью и днем. И вчера проторчал два часа у вашего дома. Но твоей машины там не было.

— У меня что-то сломалось, и я поставила ее в профилакторий, — пояснила она. — Я слышала, как ты звонил. И вчера поздно ночью. И сегодня рано утром…

— Но тогда почему ты не брала трубку? Почему не отвечала?

— Не знаю. Сама не знаю, Муслим. Стыдно, наверное. Я ведь никогда не думала, что смогу себе такое позволить. Мне казалось, что это невозможно. Формально я еще замужем. Так гадко чувствовать себя падшей женщиной. Я, наверно, просто сошла с ума, если решилась на подобное. Ночью приехала в гостиницу к незнакомому мужчине, которого знала не больше суток. И осталась на всю ночь. Я даже не могла себе представить, что способна на такое.

— Что ты говоришь? — испугался он. — Какая падшая женщины? У тебя уже нет мужа, вы подали на развод.

— Все равно неприятно. К тому же я встречалась с женатым человеком. В общем, тебе трудно понять, как я себя чувствую. Мне даже стыдно было на тебя смотреть… и на себя тоже… Неужели ты не понимаешь?

— Ничего плохого не произошло, — попытался он ее успокоить, — не нужно так себя мучить.

— Не знаю. Это было первый раз в моей жизни и поэтому так непривычно. Я словно изменила самой себе. Даже не знаю, как тебе это объяснить.

— И поэтому ты не брала трубку?

— Да. Я понимала, что это ты, но не знала, как мне с тобой разговаривать. Нам лучше больше вообще не встречаться. Мне ужасно стыдно за вчерашнюю ночь.

— Я сейчас к тебе приеду, — решил Муслим, — перестань говорить глупости.

— Нет, — испугалась она, — не нужно. Пожалуйста, не приезжай. Ты должен понять мое состояние.

— Жди меня и никуда не уходи. — Он бросил трубку и ринулся в столовую, чтобы предупредить Артема о том, что сегодня уезжает раньше обычного.

Поймал первую машину и попросил отвезти его на Суворовский проспект. Войдя в ее подъезд, он вспомнил, что не спросил номера квартиры. Но внизу висел список жильцов. Он провел пальцем, просмотрел все фамилии. Клименко среди них не было. От злости он готов был закричать. В этот момент в подъезд вошла старушка, которая несла пакет с хлебом. Увидев ее, Муслим ринулся к ней.

— Извините, — сказал он, подбегая к незнакомке, — вы не знаете, в какой квартире живет Вера Клименко? Она живет в этом доме, но почему-то среди фамилий жильцов нет ее фамилии.

— А вы кто такой? — подозрительно спросила проницательная старушка. — Почему вы ею интересуетесь?

— Меня попросили ее найти и передать ей письмо, — соврал Муслим.

— Кто просил, тот пусть и адрес точный укажет, — ответила подозрительная особа, поднимаясь по лестнице.

— Подождите, — остановил ее Муслим, доставая свое удостоверение, — я из прокуратуры. Мне срочно нужна Вера Клименко.

— Так бы сразу и сказал, — усмехнулась старушка, — а то придумывает разные сказки про письмо. Я же сразу увидела, что ты мужчина деловой, куда-то торопишься. И вид у тебя официальный. Она Клименко по мужу. А живет на четвертом, квартира двадцать один. Можешь отсюда подняться.

— Спасибо. — Он побежал по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек.

У дверей ее квартиры остановился, отдышался и позвонил. Потом несколько секунд ждал каких-либо звуков за дверью. Она вполне могла уйти из дома, чтобы с ним не встречаться. Или не ответить ему. Но сначала раздались ее быстрые шаги, а затем открылась дверь. Едва взглянув на нее, он понял, как она переживала. Темные круги под глазами, осунувшееся лицо. Она переживала свою измену гораздо сильнее, чем он мог себе представить.

— Зачем ты приехал? — спросила она, не впуская его в квартиру.

— Увидеть тебя, — прошептал он.

— Увидел?

— Нет. Впусти меня в квартиру.

— Только этого нам не хватало. Между прочим, это квартира моих родителей. Ты хочешь, чтобы я тебя сюда пустила?

— Ты живешь одна?

— Сейчас одна. Мама в командировке, а муж живет в нашей старой квартире. Зачем ты приехал? Я же попросила тебя не приезжать.

Вместо ответа он вошел, закрывая дверь за собой. Она попятилась.

— Уходи, — попросила она.

— Нет. — Он шагнул к ней.

— Уходи! — крикнула она. — Я вызову милицию.

— Вызывай, — улыбнулся он, хватая ее за плечи.

— Уходи, — простонала она, — я так не могу. Мне стыдно, неудобно, это невозможно.

Он уже не слушал ее, покрывая поцелуями лицо и шею. Она откинула голову, продолжая возражать тихим голосом. Потом он поднял ее на руки и понес на диван. Он даже не совсем разобрался, где была их спальная комната. Или не хотел ее искать. Она больше не сопротивлялась. Последние полтора года они практически не жили с мужем вместе, что было достаточно сильным испытанием для молодой женщины. На этот раз она чувствовала себя более раскованно, уже не боялась и не стеснялась своей наготы. И когда их наслаждение достигло высшей точки, она вдруг заплакала. Он даже попытался остановиться, но она крикнула ему, чтобы он продолжал. И стало понятно, что это слезы радости.

Через час они лежали вдвоем на тесном диване, прижавшись друг к другу. Она положила ему голову на грудь.

— Ты сумасшедший, — убежденно сказала она. — Разве можно делать подобные вещи? И как тебя отпустили с работы?

— Я убежал, — улыбнулся он, — меня уволят за прогул.

— На их месте я поступила бы точно так же. Какой ты работник, если не спишь по ночам и все время мне звонишь.

— Почему ты не брала трубку?

— Боялась.

— Чего?

— Себя.

— Я тебя не понимаю.

— Ты хочешь, чтобы я все тебе говорила, — она закрыла глаза, — не забывай, что мне только двадцать восемь лет.

— Ты говоришь так, словно тебе шестнадцать.

— Мне на самом деле не больше шестнадцати. Я ничего не знала об интимной стороне жизни. Еще студенткой я встречалась со своим будущим мужем. Он тоже был студентом. Сначала мы целовались, потом ходили в кино. Сам понимаешь, как обычно бывает. Первые свидания были не очень впечатляющими. Мы были слишком неопытными. Ты меня понимаешь?

— Не совсем.

— Ну почему вы, мужчины, такие тупые, — с отчаянием произнесла Вера, — неужели тебе не понятно? Мы были студентами, неопытными и наивными. Не имеющими особого сексуального опыта. Ни он, ни тем более я. И я довольно быстро почувствовала, что жду ребенка. Уже через несколько месяцев после наших встреч. Понимаешь? Потом я вышла замуж и родила. У нас никогда не было таких отношений, таких встреч, как сегодня у нас с тобой. Ты меня понимаешь?

— Нет.

— Дурак, — радостно улыбнулась она, — тебе обязательно все нужно разжевать. А еще опытный старый мужчина.

— Мне только тридцать шесть.

— Ужасно. До сорока тебе осталось четыре года. Когда мне будет сорок, я буду чувствовать себя глубокой старухой.

— Ты ничего мне не объяснила.

— Как тебе еще разжевать? Я была девственницей. Он был моим первым мужчиной, отцом моей дочери. Мы, конечно, любили друг друга. Но у нас не было таких бурных проявлений эмоций. Теперь понял?

— Опять нет.

Она стукнула его кулачком по животу.

— Бессовестный. Все понимаешь и притворяешься.

— Честное слово, я ничего не понимаю. Чего ты боялась, при чем тут твой муж и ваши прежние встречи? Я правда не понимаю.

— У меня не было такого оргазма, — заставила она себя произнести и, густо покраснев, опустила голову еще ниже, — теперь наконец понял? Я боялась этого чувства, этого дикого состояния. Как будто все нарастает где-то внутри, а потом прорывается. Такое невероятное чувство. После первой нашей встречи в «Прибалтийской». Неужели ты ничего не видел? Я два раза почувствовала это состояние в нашу первую ночь. И чуть с ума не сошла. Я думала, что у меня такого просто не может быть, что я не способна на подобное. А сегодня это повторилось. Теперь ты меня понимаешь?

— Это нормально, — осторожно произнес он, — ничего странного в этом нет.

— Спасибо за ваши ценные замечания, — саркастически произнесла Вера. — Это все, что ты можешь сказать?

— Ты мне очень нравишься, — выдохнул он. — Я просто не умею говорить подходящие в таком случае слова. Но ты мне ужасно нравишься. Я думал, что сойду с ума, если больше тебя не увижу. Я помнил твой запах, твои глаза, твою улыбку, твои волосы. Я готов был даже отправиться к твоему мужу, чтобы найти тебя.

— Только этого и не хватало мне для полного счастья, — улыбнулась она.

— Я больше не уйду отсюда, — неожиданно произнес Муслим, — у меня еще есть целая неделя. Я заберу свои вещи и поселюсь у тебя.

— А я тебя не пущу. Скоро вернется моя мама и обнаружит тебя на нашем семейном диване. Нет, так не получится. Лучше я перееду к тебе. В конце концов, у тебя двухместный номер, и мне будет удобно оставаться рядом с тобой. Пока ты не уедешь в свой Баку.

— Мы уедем вместе, — предложил Муслим.

— Так не получится, — возразила она, — у меня работа, семья, дочь. И я еще официально не развелась с мужем.

— Тогда я буду ждать, пока ты разведешься. И тогда мы поедем к нам. Ты возьмешь свою дочь, и мы поедем втроем. А в Баку я познакомлю твою девочку с моей.

— Не забывай, что вы теперь иностранное государство. И я буду иностранкой. У вас говорят еще по-русски?

— Глупости, — он усмехнулся, — у нас нет в городе человека, который бы не понимал русского языка. Просто нет таких.

— Никогда не была в вашем городе, — задумчиво произнесла она.

— В нашем, — сказал он, осторожно целуя ее в голову, — и я познакомлю тебя с моими родителями.

— Сначала мне нужно развестись, — напомнила Вера.

— Мы сделаем все, как нужно, — пообещал он, — только больше не исчезай надолго. Иначе я просто сойду с ума. А сегодня вечером ты переедешь ко мне в гостиницу. Только попробуй не приехать.

— Теперь уже поздно возражать, — притворно вздохнула она, — придется подчиниться. Ты ведь южанин, а значит, восточный деспот. Я буду третьей или четвертой женой в твоем гареме.

— Единственной, — сказал он, прижимая ее к себе.

Они не могли даже подозревать, что это была их последняя встреча. Они не знали, что произойдет уже через несколько часов, когда он будет вынужден срочно улететь из города. В эти минуты они еще были счастливы и не знали, как закончится этот день.

Глава 9

Сергей сделал почти невозможное. Он сумел задействовать все свои каналы и нашел прямой телефон Веры Дмитриевны, который вручил Муслиму с торжествующим видом. Муслим достал мобильный и сразу набрал ее номер. Телефон не отвечал.

— Повторение пройденного, — вспомнил Муслим. — Нужно будет позвонить попозже. Наверно, нужно было найти и ее мобильный телефон, — улыбнулся он, — тогда бы она наверняка взяла трубку.

— Сейчас у них перерыв, — взглянул на часы Сергей, — лучше позвонить через полчаса.

— Тогда поедем обедать, — предложил Муслим, — и перезвоним через полчаса.

Они поели в каком-то небольшом кафе, и Муслим снова набрал номер ее телефона. И услышал ее голос.

— Слушаю вас.

— Здравствуйте, Вера Дмитриевна, — поздоровался Муслим.

— Кто это говорит?

— Муслим Сафаров. Я приехал из Баку…

Он замер. Это было самое решающее мгновение в их разговоре. Она могла сразу положить трубку и перестать разговаривать. Но она замерла, помолчала несколько секунд и только затем спросила:

— Что вам нужно?

— Я хочу срочно с вами увидеться.

— Это невозможно. Я сейчас занята…

— Может, мне записаться на прием? — зло спросил Муслим. — Дело касается твоей дочери.

— Я вас понимаю, — очевидно, у нее в кабинете были люди, — хорошо. Сделаем так. Позвоните мне ближе к вечеру, и я, возможно, найду для вас время…

— Нам нужно срочно поговорить, — возразил Муслим, — я могу к тебе приехать.

— Нет, — сразу отрезала она, — сделаем иначе. Я буду через два часа на Мойке, в ресторане «Юсупов». Там будет встреча с иностранной делегацией. Учтите, что у меня будет очень мало времени. Но вы можете туда подъехать к пяти часам вечера. И я найду для вас время.

— Спасибо. — Он убрал телефон к себе в карман.

— Договорились о встрече, — сообщил он Сергею. — А теперь мне снова нужно позвонить Мелентьеву. Давай твой телефон. Я, кажется, тебя разорю.

— У нас местный тариф, и за все платит консульство, — улыбнулся Сергей, протягивая телефон.

— Вячеслав Евгеньевич, добрый день, — начал Муслим.

— Это опять вы? — недовольно спросил Мелентьев. — Что вам опять нужно? Вы уже осмотрели квартиру погибшего и, насколько я знаю, ничего там не нашли. Что вам еще нужно?

— Помните, я спрашивал вас о следователе Артеме Пармузине, который погиб десять лет назад?

— Да, помню.

— Мне нужен адрес его семьи. Я хотел заехать к его жене и детям. У него остались двое детей, надо бы их навестить.

Мелентьев молчал.

— Вы с ним так близко дружили? — наконец уточнил он.

— Мы даже работали с ним вместе, — не стал лгать Муслим, — и поэтому я решил попросить вас о такой помощи.

— Хорошо, — сразу согласился следователь, — я вам обязательно помогу. Оставьте ваш телефон, я вам сейчас перезвоню. У нас должен быть его адрес. Недавно городской прокурор вручал им памятные подарки. Я прямо сейчас вам перезвоню.

Он узнал номер телефона Сергея и продиктовал его следователю.

— Он сейчас перезвонит, — сказал Муслим, — а в пять часов нам нужно быть на Мойке. Ты знаешь, где там находится ресторан «Юсупов»?

— Знаю, конечно, — улыбнулся Сергей.

— Как странно, что в честь убийцы назван ресторан, — задумчиво заметил Муслим. — Прошло почти сто лет, а в этом городе по-прежнему с ненавистью вспоминают Распутина. И именем его убийцы назвали ресторан. Какая парадоксальная человеческая память.

— Распутин был воплощением всего самого худшего, что было в царском режиме, — заметил Сергей. — Николая презирали, а его жену просто ненавидели. А Распутин считался как бы их клевретом. Но в России царская власть — это всегда немного от Бога, как и вообще любая власть. А вот Распутин, бывший мужик и из простого сословия, вызывал дикую ненависть. У всех. Я увлекаюсь историей, это так интересно, хотя и закончил восточный факультет.

Раздался телефонный звонок. Сергей взглянул на телефон позвонившего и сразу передал аппарат сидевшему рядом Сафарову.

— Они живут за городом, в Колпине, — сообщил Мелентьев, — переехали туда сразу после смерти мужа.

— Понятно, — помрачнел Муслим. — Они раньше жили где-то в центре города. Наверно, им пришлось продать квартиру и уехать туда. Далеко это от центра города?

— Довольно далеко. Но не все так плохо, как вы думаете. Ей помогли устроиться. Она сейчас работает директором школы, оба мальчика учатся в ее школе. И государство выплачивает им пенсию по случаю смерти отца.

— Вы можете дать их адрес и телефон? — попросил Муслим.

— Конечно. — Мелентьев продиктовал адрес и номер телефона. Затем, не удержавшись, добавил: — Это очень хорошо, что вы хотите их навестить. Им наверняка будет приятно, что приехал человек, когда-то работавший с их отцом. У вас есть ко мне какие-нибудь еще пожелания?

— Нет. Но я хотел бы обратить ваше внимание на расположение комнат в квартире погибшего. Там своеобразная круговая система.

— Я видел, — ответил Вячеслав Евгеньевич, — ну и что?

— Но вход в квартиру только один, — напомнил Муслим. — Это значит, что убийца, войдя в дом, так или иначе сразу проходил в гостиную, если это не кухарка. Ведь кухня находится в противоположной от гостиной стороне. И туда можно попасть, либо пройдя через кабинет из спальни, либо выйдя из гостиной.

— Я это все знаю. Зачем вы мне это говорите?

— Убийцей не могла быть Наталья Фролова, — сообщил Муслим. — Она вошла в гостиную и сразу оттуда убежала. Она бы не стала проходить через кухню, чтобы войти с другой стороны в гостиную. Но кто-то мог воспользоваться именно этим ходом.

— Тогда скажите — кто? — сразу спросил Мелентьев. — Легче всего строить умозрительные заключения. Хотя ваша версия заслуживает внимания. Я тоже об этом подумал. Но никто не обвиняет Фролову в убийстве. Это родственники вашего дипломата считают, что я ее выгораживаю. На самом деле я как раз придерживаюсь конкретных фактов.

— А если там был еще кто-нибудь?

— Пока мы этого не смогли выяснить, — ответил Мелентьев, — но мы работаем.

— На Лиговском проспекте есть несколько камер, — напомнил Муслим, — нужно проверить их записи.

— Мы уже проверяем, — сухо сообщил Вячеслав Евгеньевич. — Но как нам определить, кто и в какую квартиру поднимался? Как можно определить по человеку, входившему в подъезд, к кому именно он идет? И учтите, что в этом подъезде было два входа. Второй со двора. Именно оттуда вошла в дом Наталья Фролова, покинув машину своей матери. А во дворе никаких камер не было. Если не считать бдительной соседки, живущей на первом этаже.

— И все-таки нужно искать, — не мог успокоиться Муслим.

— Чем мы и занимаемся, — подвел итог Мелентьев. — До свидания, господин Сафаров.

— До свидания. — Он вернул телефон Сергею. — До Колпина далеко? — уточнил Муслим.

— За полтора часа точно не успеем, — взглянул на часы Сергей. — Туда и обратно, а еще вы там можете задержаться.

— Тогда поедем завтра с утра, — решил Муслим, — а сейчас давай — в наше консульство.

— Зачем? Наш генеральный консул поехал в аэропорт. Он лично оформляет все документы.

— Кто бы сомневался, — пробормотал Муслим, — и все равно поедем. Я хочу поговорить с другими сотрудниками нашего консульства. Мне важно понять, каким человеком был Фамиль Измайлов, очертить круг его возможных знакомых, интересов, пристрастий. Мне нужно понять, кто мог оказаться в тот роковой вечер в его квартире.

— Поехали, — согласился Сергей. — Но там будет только секретарь нашего консула, уборщица и наш другой атташе. Больше никого нет.

— Вполне достаточно, — решил Муслим. — Я переговорю с ними и постараюсь понять, каким человеком был погибший. Мне важны их наблюдения, их мнения. Вот если бы я попросил тебя охарактеризовать погибшего в нескольких словах, какие эпитеты ты бы выбрал? Только подумай. И без скидок на то, что его убили. Я приехал сюда как следователь, а не как его родственник.

— Необязательный, — немного подумав, сказал Сергей, — несколько поверхностный, сибарит, любил общество красивых женщин, дорогие рестораны. Правда, у него были деньги на такую жизнь.

— Что еще?

— Достаточно циничный, хотя высшая степень цинизма предполагает особую степень ума, чего о нем я бы не сказал. Умел нравиться женщинам, подать себя, к работе относился не очень добросовестно, скорее больше думал о своей возможной карьере, чем о добросовестной работе. Боюсь, что получается не очень приятный портрет. Но вы сами попросили «без скидок». А в общем, он был не самым плохим парнем. Достаточно компанейским, легко давал всем в долг, помогал, если было нужно, звонил в Баку, чтобы помочь кому-то с больницей или лекарствами. Я специально перечислил все его качества. И плохие, и хорошие. Хотя плохих было не очень много. Нормальный парень, немного избалованный и капризный. Ничего особенного, сейчас полно таких ребят вокруг.

— И все-таки поедем, поговорим, — вздохнул Муслим, — может, я узнаю что-то новое.

В консульство они приехали через пятнадцать минут. И сразу выяснили, что уборщица уже покинула здание консульства. В нем оставались Альбина и атташе. Они сразу прошли в приемную, где сидела Альбина.

— Наш гость хотел с вами переговорить, — сказал Сергей, показывая на Муслима.

— Переговорить? — удивилась она. — Со мной?

У нее были коротко остриженные волосы, обтягивающая юбка и светлая блузка. Она взглянула на гостя.

— Чаю хотите?

— Нет, — ответил Муслим, — вы хорошо знали погибшего?

Она нахмурилась. Очевидно, этот вопрос им всем задавали уже много раз.

— Мы вместе работали, — сообщила она. — Коллектив у нас небольшой, и мы все знали друг друга.

— Каким парнем он был? Вы можете дать его характеристику?

— Хорошим, — ответила Альбина, — никому плохого не делал. Всем старался помочь. У него было много поклонниц, — немного подумав, добавила она.

— Это я понимаю. А каким он был в работе?

— Он хорошо работал, но у нас было мало общих точек. Я секретарь консула, а он первый секретарь консульства. Но когда мы общались, он производил впечатление очень открытого и смелого человека.

— Как вы думаете, кто его мог ударить ножом?

— Не знаю, — ответила Альбина. — Я стараюсь даже не думать о подобных ужасах, иначе невозможно будет нормально работать.

— К нему приходила некая Фролова. Вы ее знали?

— Немного знала. Они однажды были с нами в ресторане, когда он отмечал свой день рождения. Наталья Фролова и ее родственница Виктория. Но они мне сразу не понравились.

— Почему?

— Трудно объяснить. Какие-то жеманные, немного закомплексованные. Особенно Наталья. Впрочем, нет ничего удивительно. Там, по-моему, все такие, дурная наследственность.

— Он не говорил, какие у него отношения с этой Викторией?

— Нет, не говорил. И никто не спрашивал. Он был уже взрослый человек и должен был сам решать, с кем ему дружить, а с кем не стоит водиться.

— Его кабинет находится напротив кабинета консула. Ему часто звонили женщины? Вы слышали?

— Часто, — подтвердила Альбина, — он нравился женщинам. Молодой, холостой, богатый, самостоятельный. Что им еще было нужно? Они даже нагло говорили ему, что нужно иметь таких друзей-азербайджанцев. Я всегда возмущалась, когда это слышала.

— Очевидно, кому-то понадобилось нечто большее, если его ударили ножом, не взяв даже деньги, которые были в доме, — пробормотал Муслим. — А вы как считаете?

— Не знаю. Я его деньги не считала. Это не мое дело.

— Позовите вашего атташе, — разрешил Муслим, и Сергей поднялся, чтобы позвать другого работника консульства.

Тот появился почти сразу, словно ждал за дверью. Это оказался подвижный, полноватый молодой человек с бритой большой головой. У него были короткие ноги и такие же короткие ручки. Войдя в приемную, он тяжело вздохнул и сел в углу. От Муслима не укрылось, с каким презрением посмотрела Альбина на этого дипломата. Очевидно, он не вызывал у нее других чувств. Первое впечатление оказалось правильным. Атташе не ответил практически ни на один вопрос. Ни утвердительно, ни отрицательно. Он все время юлил, изворачивался, пытался укрыться за общими словами и ничего не говорил о погибшем.

— Вы настоящий дипломат, — подвел неутешительный итог Муслим. — Спасибо вам за сотрудничество.

Когда атташе вышел, Альбина презрительно фыркнула.

— Этот тип вам все равно ничего не расскажет. Он своей тени боится. Только и думает, как поскорее закончить здесь работу и снова перевестись в Баку, где он будет обычным клерком в Министерстве иностранных дел. Но мне кажется, что он все время притворяется. Держит себя в руках и свои эмоции под постоянным контролем.

— Все настоящие дипломаты умели держать себя в руках, — назидательно напомнил Муслим, взглянув на часы. До назначенного времени оставалось около получаса.

— У нас есть еще делопроизводитель, — сообщил Сергей, — но она сейчас в отпуске.

— У нее мама болеет, и она взяла недельный отпуск, — сообщила Альбина. — Она живет далеко, за городом. Поэтому ей трудно ездить туда и обратно.

— А где живет ваш атташе? — поинтересовался Муслим.

— Тоже далеко, — улыбнулась Альбина. — У нас в центре города жил только Измайлов. И сейчас — наш генеральный консул. Остальным приходится по утрам добираться сюда на метро, автобусах и машинах. В центре города очень высокие цены на жилье.

— Альбина живет с тетей, — вставил Сергей, — и ей тоже тяжело добираться. Раньше иногда оставалась у подруги, а теперь та вышла замуж, и Альбина просто вынуждена ездить. Полтора часа в одну сторону. Даже у меня на машине получается чуть больше часа. Здесь такие расстояния.

— Я понимаю, — кивнул Муслим, — это проблемы всех больших городов.

Вместе с Сергеем они вышли из приемной, увидев стоявшего в коридоре атташе. Муслим повернулся к нему.

— Вы так и не смогли найти ни одной краски, чтобы как-то охарактеризовать человека, с которым вы столько работали. Неужели вам действительно нечего сказать?

Атташе жалобно вздохнул. Его небольшие глазки забегали. И, немного подумав, он наконец выдавил из себя:

— Он любил красивых женщин и шикарные рестораны. — Затем, подумав, что совершает слишком большую смелость, сказав такую фразу о погибшем, быстро добавил: — Но он никогда не злоупотреблял своими возможностями в рабочее время.

— Не сомневаюсь, — иронично сказал Муслим. — Он был просто образцовым сотрудником вашего генерального консульства.

Когда они сели в машину, Сергей извиняющимся тоном произнес:

— Вы должны их понимать. Альбина вольнонаемная, ей все равно. Она имеет местное гражданство, а наши дипломаты думают о том, как вернутся домой. У всех семьи, дети, родители. Все хотят получить достойное место и заработать побольше денег. Если узнают, что кто-то из них был неосторожен в разговоре с вами или слишком откровенничал, когда его допрашивали в прокуратуре, то на его карьере сразу можно будет поставить жирный крест.

— Но я приехал помогать вам, — огорченно заметил Муслим.

— Все равно. Они боятся ненужных сплетен, любой ошибки. И таким образом постепенно теряют инциативу. Но так везде. У нас говорят, что дипломаты хуже минеров. Те имеют право ошибиться один раз, перед тем как взлететь на воздух, а дипломаты не имеют права и на одну ошибку.

— Как парашютисты, — усмехнулся Муслим.

На часах было около пяти, когда они поехали на Мойку. Ресторан нашли достаточно быстро. Там еще никого не было, но официанты подтвердили, что ждут иностранную делегацию с работниками мэрии.

Сразу четыре автомобиля подъехали к ресторану через несколько минут. Из них начали выходить иностранные гости. Раздалась громкая немецкая речь. Гости проходили в ресторан по очереди, шумно переговариваясь, толкаясь и смеясь. Муслим терпеливо подождал, пока разберутся с местами все гости. Вера была вместе с ними. Она приехала в салоне первого автомобиля. И первой прошла в зал ресторана, очевидно, для того, чтобы оценить обстановку и сделать необходимые замечания.

Гости еще рассаживались по местам, когда Муслим появился в ресторане, Вера ему сразу кивнула. Она поднялась и вышла вместе с ним в небольшой коридор. На ней был серый костюм, изящные полусапожки. Цветной шарф небрежно повязан, но в этой небрежности была своя элегантность.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего. Я только хотел вам сообщить, что успел осмотреть квартиру погибшего.

— Ты решил обращаться ко мне на «вы»?

— Вы стали таким большим начальником. Я не смею…

— Перестань поясничать. Что ты там увидел?

— Она почти наверняка не могла убить Измайлова. Для этого ей нужно было сначала зайти на кухню, чтобы принести оттуда кухонный нож. Ты можешь себе представить девушку, которая сначала проходит на кухню и достает нож, а потом направляется в гостиную, чтобы переговорить с хозяином квартиры?

— Я нет. Но следователь может представить.

— Он не такой глупый, как ты думаешь. Нужно будет продолжать проверку. Теперь я поясню, почему я хотел с тобой так срочно увидеться. Ты можешь точно вспомнить, когда поднялась к нему в квартиру, вы беседовали в гостиной?

— Конечно. Где еще мы могли беседовать, — нервно произнесла она, — не в его же спальне. И не на кухне.

— Ты можешь вспомнить в деталях, о чем именно вы говорили?

— Я сказала ему, что он ведет себя неправильно. Что Наташа пришла к нему только для того, чтобы помочь Виктории. Что он обязан завтра утром отправиться к молодой женщине, которая лежит в больнице и носит под сердцем его ребенка. Он сразу начал кричать, что нужно еще доказать, кто отец этого ребенка. Такая гадость. Я сказала, что мы проведем экспертизу ДНК, и это его окончательно рассердило. Тогда я просто повернулась и вышла из квартиры.

— И больше ничего?

— Да. Больше ничего не было.

— А теперь постарайся вспомнить. Дверь в спальню была закрыта, когда ты вошла в гостиную? Или открыта? Постарайся точнее вспомнить.

— Открыта, — уверенно произнесла она. — Я еще увидела незастеленную кровать и подумала, какой он неряха. Но он подошел и закрыл дверь. Почему ты спрашиваешь?

— Мне нужно было точнее знать.

— И больше ничего?

— Еще я должен переговорить с твоей дочерью. Ты можешь дать мне ее телефон?

Она молчала колеблясь. Затем спросила:

— Ты можешь мне обещать, что с ней не произойдет ничего плохого? И ты не дашь ее телефон никому из посторонних.

— В своем начальственном кабинете ты тихо сходишь с ума, — беззлобно заявил Муслим. — Неужели ты думаешь, что я могу хоть как-то причинить вред твоей дочери? Даже подумать об этом. Я хочу вас защитить. И выяснить, кто убил нашего дипломата.

— А если эти две задачи противоречат друг другу? — сразу спросила она.

— Значит, я ничего не понимаю в людях. Или вы действительно вдвоем убили несчастного дипломата и теперь хотите всех обмануть.

— Не говори глупостей. Запиши номер ее телефона. И учти, что я буду контролировать твои действия. Однажды ты уже причинил мне боль. Очень большую боль, Муслим. Надеюсь, что с моей дочерью у тебя не получится.

— Какие глупости ты говоришь. При чем тут твоя дочь? Я только хочу выяснить у нее некоторые подробности для пользы дела.

— Как хочешь. — Она еще немного подумала и продиктовала ему номер телефона дочери.

— Ты можешь меня наконец отпустить? — недовольно спросила она. — Ты же видишь, что меня ждут люди. Целая делегация иностранцев. И ко мне сейчас должен приехать еще один человек. На встречу. Я не могу уделять тебе так много времени.

— Извини. Когда-то мы могли уделять друг другу гораздо больше времени.

— Это было давно, Муслим, совсем в другое время. Я была наивной, доверчивой дурочкой. Теперь все иначе. У меня нет времени на сентиментальные воспоминания. Извини.

— Мы сможем с тобой увидеться?

— Никогда, — твердо ответила она, — это ни к чему.

— У тебя кто-то есть?

— Глупый вопрос. В тебе говорит мужской эгоизм. Неужели ты полагаешь, что я должна сразу броситься к тебе на шею? Вот так просто, спустя двенадцать лет.

— Ты еще не поняла, что я не был виноват в той ситуации…

— Давно поняла. Но и я виновата меньше всего. Значит, так сложились наши судьбы. И не нам их переделывать заново.

— Я тебе позвоню, — повысил голос Муслим, видя, как она собирается уйти.

— Мне придется поменять номер своего прямого телефона, — задумчиво произнесла Вера, — и подождать, пока ты не уедешь. У нас с тобой ничего не может быть. Ничего не было. И ничего не будет. Все, что тогда случилось, всего лишь сон. Мимолетный и поэтому плохо запоминающийся. А наша реальная жизнь совсем другая. Ты и так задержал меня слишком долго. Извини. И до свидания.

Она быстро отошла. Он остался стоять в коридоре, словно оплеванный. Официанты, чувствуя его состояние, нарочно проходили совсем рядом, больно толкая его локтями. Муслим долго смотрел ей вслед. Затем медленно повернулся, чтобы пойти к выходу. Нужно будет позвонить Наталье, переговорить с ней и собирать вещи, чтобы уехать отсюда. Третья поездка явно не удалась.

У выхода из ресторана он посторонился, уступая дорогу даме в элегантном голубом пальто и большой аристократической шляпе, под которой не было видно ее лица. Она прошла мимо, и он почувствовал аромат ее знакомого парфюма. Или наоборот, незнакомого. Он остановился. Когда-то ему нравился этот старый парфюм. Когда-то он вдыхал его вместе с запахом тела и запомнил на всю жизнь. Но этого не может быть. Он остановился, взглянув на проходившую мимо женщину. Увидел ее лицо. Разглядел ее глаза. И произнес непослушными губами:

— Извините…

Она не услышала. Сделала еще два шага.

— Простите, — так же тихо произнес он, уже не надеясь, что она остановится и обернется. Ведь бывает много разных совпадений. И многие люди могут употреблять один и тот же парфюм. Но она услышала его. И остановилась…

Женщина обернулась. Только на одно мгновение. Но этого было достаточно, чтобы узнать ее. Этого не могло быть ни при каком раскладе, но это чудо произошло. Спустя двадцать четыре года в ресторане «Юсупов» он встретил женщину, с которой расстался июльским утром восьмидесятого года в гостинице «Москва». Она словно не изменилась. Только лицо как будто немного потемнело. Или загорело. А может, сказался специальный тональный крем, который должен был скрыть ее морщины. И глаза были не такими яркими, как прежде. Она смотрела на него и тоже не верила себе. Конечно, он изменился. Заматерел, постарел, поник, у него стало меньше волос. Но это был прежний Муслим Сафаров. Его можно было узнать, даже не глядя на сеть морщинок вокруг его глаз и две тяжелые складки, протянувшиеся от крыльев носа к самому рту.

Женщина посмотрела по сторонам. Она явно не верила своим глазам. И он тоже не верил в подобное чудо.

— Это ты? — медленно произнесла она. — Как ты здесь оказался? Спустя столько лет…

Он хотел сказать, что появился здесь случайно, хотел что-то объяснить, но слова застряли у него в горле. Он ничего не мог из себя выдавить. А судьба словно готовила ему еще большее испытание. Пока он тихо мычал, пытаясь выдавить из себя какие-то слова, в коридоре снова показалась Вера. Увидев Муслима, она нахмурилась. Ей явно не понравилось, что он еще не ушел. Муслим был потрясен встречей с неизвестной незнакомкой. Но еще б*!*о*!*льшим испытанием и шоком стали для него слова Веры:

— Ты приехала немного раньше назначенного времени, мама…

Он вернулся на работу к четырем часам дня. Причем выглядел таким счастливым и окрыленным, что даже не обратил внимания на хмурого дежурного, который, увидев его, попросил зайти к заместителю прокурора города.

«Наверно, по вопросам сегодняшнего отчета», — радостно подумал Муслим. Он все еще был там, в ее квартире, рядом с Верой. Она твердо пообещала ему, что сегодня приедет и останется вместе с ним в его номере в «Прибалтийской». От одной мысли об этом ему хотелось бегать по коридорам как мальчику и кричать изо всех сил.

Поднимаясь в кабинет, который они делили с Артемом, он встретил одного из сотрудников их группы.

— Здравствуйте, Муслим Азизович, — вежливо произнес сотрудник, почему-то отводя глаза в сторону.

— Добрый день, Степан Анатольевич, — ответил на приветствие Муслим. — Как у нас идут дела? Успеем закончить вашу проверку за оставшуюся неделю? Там нужно будет потом сверить все балансы и привлечь к проверке финансовых экспертов, желательно из Государственного банка.

— Не знаю, — как-то неопределенно ответил помощник прокурора. — Мы, конечно, постараемся и вышлем все документы, если они вам будут нужны.

— Что вы такое говорите? — удивился Муслим. — Как это «постараемся» и «вышлем»? Куда вышлете, зачем? Я приехал сюда, чтобы завершить наше расследование. И почему вы говорите «если будут нужны». Конечно, нужны. Они нам всем обязательно нужны. Эти мошенничества наносят ущерб экономикам обеих республик. Что с вами, Степан Анатольевич? Почему вы так странно говорите?

— А вы разве ничего не слышали?

— Нет. А что я должен был слышать?

— В таком случае вам все скажут без меня, — быстро произнес Степан Анатольевич и поспешил отойти от Муслима.

«Что происходит? — подумал Муслим. — Может, меня сняли с работы за трехчасовое отсутствие? Или в Москве решили вообще ликвидировать институт прокуратуры? Сейчас такое дурацкое время, когда может произойти все, что угодно».

Он вошел в свой кабинет. Увидев его, Артем поднял голову и быстро отвел глаза, словно стесняясь смотреть на своего напарника.

— Тебя искали, — коротко сообщил он, — срочно вызывают к заместителю прокурора города. Он просил, чтобы ты зашел к нему, как только вернешься.

— Что ты ему сказал?

— Доложил, что ты поехал в банк на проверку. Что еще я мог ему сказать?

— Он требует меня по нашему отчету?

— Нет. Из Баку пришла срочная телеграмма.

— Какая телеграмма? Что происходит? Что случилось за несколько часов, пока меня здесь не было? Почему Степан Анатольевич говорит какими-то непонятными фразами?

— Ты разве ничего не знаешь?

— Ты можешь мне нормально объяснить, что происходит?

— Где ты был последние два дня? Ты не смотришь телевизор, не читаешь газет?

— Какой телевизор? Я его даже не включаю у себя в номере. Что случилось?

— У вас в Азербайджане возобновились военные действия. Два батальона бывшего советского полка, которые дислоцировались в Нагорном Карабахе, перешли в наступление на ваш город Хиджалы.

— Ходжалы, — поправил он Артема.

— Ходжалы, — согласился тот. — Город практически полностью сожжен. Население частично истреблено, частично погибло, частично попало в плен. Об этом говорят все информационные компании мира. В Баку начались волнения. Оппозиция осадила парламент и требует срочной отставки президента. Полтора часа назад сообщили, что ваш президент подал в отставку.

— Не может быть, — растерянно произнес Муслим.

— Может, — кивнул Артем. — Включи телевизор и сам послушай последние новости. Из вашей прокуратуры пришла срочная телеграмма. Требуют, чтобы ты немедленно вернулся обратно в Баку, прекратив свои дальнейшие расследования.

— Но мы почти все сделали. Осталось не больше двух-трех дней. Ты ведь знаешь, как много мы работали.

— Это, видимо, сейчас уже никому не нужно Муслим, — печально произнес Артем. Он поднялся и подошел к своему напарнику. — Я не знаю, что тебе нужно сказать. Не знаю, какие слова говорят в этих случаях. Только понимаю, что у вас там происходит настоящая трагедия. Мы, видимо, все еще не скоро выберемся из этого дерьма.

Муслим прошел к своему столу, опустился на стул. «Представляю, что творится в Баку», — с ужасом подумал он. Как там родители, что делают его жена и дочь? Отсюда вообще невозможно звонить. Приходится часами ждать, пока дадут соединение. Конечно, он должен срочно возвращаться. И понятно, что все его проверки сейчас никому не нужны. Кого будут интересовать какие-то экономические преступления или фальшивые авизо, когда президент уходит в отставку и рушится само государство, когда идет война и гибнут тысячи людей.

— Я даже не знаю, что мне делать, — признался Муслим, глядя на своего друга, — просто не представляю. С одной стороны, нужно, конечно, завершить нашу работу и вернуться в Баку с конкретным материалом, а с другой — они, наверно, правы. И мое место сейчас там.

— Ты лучше не рискуй. Подумай и поступай так, как тебе указали, — посоветовал Артем. — Иначе попадешь под топор новой власти. Наверняка назначат нового Генерального прокурора после смены Президента и он захочет начать чистку. Значит, будет искать «козлов отпущения». Нужно быть осторожнее, чтобы не оказаться таким «козлом».

— Мы все сейчас немного «козлы», — зло пробормотал Муслим.

— Знаешь, что я тебе скажу? — оживился Артем. — Если не сможешь остаться у себя, то можешь вернуться к нам. Мы тебя всегда примем. Ты прекрасный следователь и хороший товарищ, Муслим. Как говорят обычно в американских фильмах, для меня было большой честью работать с вами, господин Сафаров. — Он протянул ему руку.

Это была больше чем награда. Муслим все понял. Он пожал руку своему другу. И поспешил выйти, направляясь к заместителю прокурора города. Тот немедленно его принял. Громко прочел телеграмму за подписью прокурора республики с категорическим требованием немедленно вернуться обратно. Долго говорил о российско-азербайджанских связях, словно убеждая Муслима в необходимости дружбы двух народов. Пожелал счастья и успехов в работе. Пообещал написать благодарственное письмо в Баку за работу Муслима в Санкт-Петербурге. И под конец сообщил, что билет уже куплен и самолет вылетает в семь часов вечера.

Конечно, прокурор забыл обо всех своих обещаниях уже через минуту после того, как Муслим вышел из его кабинета. Им было не до этого. Сам заместитель прокурора решал для себя нелегкий вопрос — как удержаться на своем месте и не попасть под сокращение.

— Мне нужно вылетать прямо сегодня? — не поверил услышанному Сафаров.

— Конечно, — кивнул его собеседник. — Вы обязаны быть там уже сегодня. Представляю, какая у вас сложная обстановка. Вы, наверно, слышали, ваш Президент уже подал в отставку.

— Слышал, — растерянно произнес Муслим.

— Машина вас ждет. Наш сотрудник проводит вас до аэропорта во избежание ненужных провокаций, — подчеркнул заместитель прокурора города. — Можете заехать в гостиницу и забрать свои вещи. До свидания.

Он энергично пожал руку Сафарову и склонился над своими бумагами. Муслим растерянно вышел из кабинета. Вернувшись к Артему, он несколько раз набрал номер Веры. Но она не отвечала. Он зло бросил трубку на рычаг. Машина была уже внизу. По дороге в гостиницу он смотрел на часы и молился, чтобы она оказалась дома. Поднявшись в номер, он снова ей перезвонил. И снова телефон не отвечал. На сборы ушло не так много времени. Уже выходя из номера, он еще раз набрал ее номер. И снова — длинные гудки.

В аэропорту он быстро прошел регистрацию, попрощался с сопровождающим его сотрудником прокуратуры. И бросился к телефонной будке, набрал ее номер непослушными пальцами. От нетерпения он чувствовал, как впервые в жизни дрожат его руки. И услышал, наконец, ее голос.

— Это я, — торопливо сказал Муслим. — Я звоню из аэропорта.

— Я уже научилась узнавать твой голос, — весело произнесла она. — Ты кого-то поехал встречать?

— Нет. — Он даже не представлял себе, как будет трудно сообщить ей о своем отъезде.

— Что ты там делаешь? — спросила она. — Зачем ты поехал в аэропорт? Ловите какого-то мафиози?

— Нет. Я улетаю, — выдохнул он.

— Что? — Он почувствовал, как причинил ей почти физическую боль этими словами. — Как это улетаешь? Прямо сейчас?

— Да. Прямо сейчас. Я приехал в прокуратуру, и мне выдали билет и телеграмму из Баку, предписывающую срочно вернуться обратно. Я уже в аэропорту, алло, ты меня слышишь?

— Счастливого пути, — мертвым голосом пожелала она. — Я думала, что ты хотя бы решишь со мной попрощаться.

— Подожди, — закричал он так, что на его крик обернулось сразу несколько человек, — подожди, не клади трубку! Я тебе все объясню.

— Что ты еще можешь объяснить, если ты уезжаешь?

— Подожди одну минуту. У нас в Баку происходит трагедия. Снова началась война. Сожгли наш город в Нагорном Карабахе. В отставку ушел президент. В городе волнения…

— Какое это имеет отношение к нам? — спросила она. — К тебе? Или ко мне?

— Ты не понимаешь? — в отчаянии крикнул он. — Я следователь по особо важным делам. Я обязан вернуться домой, обязан быть на работе. Неужели ты ничего не понимаешь…

— Я должна переживать из-за того, что ваш президент ушел в отставку? — осведомилась она. — Или радоваться тому, что ты меня бросаешь?

— Я тебя не бросаю, — устало выдохнул он, — так получилось. Почему ты ничего не хочешь понять? Там идет война…

— И ты не мог даже заехать ко мне и попрощаться со мной?

— Я тебе все время звонил. Телефон опять не отвечал.

— Уже целый час, как я вернулась. Ты бы мог позвонить.

— Мы ехали в машине в аэропорт. Я не мог позвонить из машины. Потом оформлял билет и багаж в аэропорту.

— У тебя на все есть готовый ответ. Все это не так важно, Муслим. Самое печальное и главное, что ты уезжаешь, а я остаюсь одна. И это после нашей сегодняшней встречи…

— Я вернусь, — пообещал он. В тот момент он искренне верил в свои слова. — Я обязательно вернусь, и мы поедем в наш город. Втроем, с твоей дочерью.

— На войну? — иронически спросила она. — Ну знаешь, я не собираюсь возить ее под бомбы и снаряды.

— Ты ничего не поняла, — тихо сказал он, — ты просто ничего не понимаешь.

— Надеюсь, что ты все-таки позвонишь, — сказала она на прощание. — Когда ты улетаешь?

— Прямо сейчас.

— Счастливого пути, — во второй раз пожелала она ему. — Мой номер телефона, надеюсь, ты помнишь. Если получится, позвони…

— Я обязательно позвоню. До свидания.

Он хотел что-то еще добавить. Сказать, как он ее любит. Но рядом стояла семейная пара, которая уже громко выражала свое недовольство его затянувшимся разговором. И он ничего не добавил.

— До свидания, — сказала она и первой положила трубку.

Откуда ему было знать, что, едва положив трубку, она опустилась на пол и начала плакать. Откуда ему было знать, что она проплакала весь вечер. Он был уверен, что перезвонит ей сразу, как только приедет в Баку.

Но события, происходившие в республике, опрокинули все его планы. В военном противостоянии двух республик — Азербайджана и Армении — оба народа несли большие жертвы. Особенно недопустимые потери были среди мирного населения. В мае бывший президент сделал попытку вернуть себе власть. Ему удалось удержаться только одни сутки, и на следующий день он снова покинул Президентский дворец. Военное противостояние продолжалось. К власти в республике пришел Народный фронт.

Он все время о ней помнил. Помнил, что должен ей позвонить. Иногда он звонил, слушая долгие гудки. Связь была плохой, приходилось часами ждать, пока ему дадут Санкт-Петербург. В городе начались перебои с электричеством, светом, газом. Его бракоразводный процесс завершился в суде. Бывшая супруга отказалась от алиментов. К этому времени у нее уже был состоятельный друг-бизнесмен. А потом его уволили из органов прокуратуры. Потом был еще один переворот, еще одна попытка переворота, еще один мятеж, сожженные города и села, беженцы и переселенцы, опасные командировки и восстановление на работе. Когда, наконец, он сумел дозвониться, выяснилось, что она вышла замуж и куда-то уехала.

Он тогда подумал, что все так и должно было быть. Она уже привыкла к той, другой жизни. К западным магазинам, к западному комфорту, к их сытости и обеспеченности. Ей было бы сложно приехать в город, в котором происходили такие потрясения в начале девяностых годов. Ей было бы сложно и неуютно. Постепенно он успокоился. Боль от расставания все еще сидела в нем уже стирающимися воспоминаниями. Он был уверен, что больше никогда не увидится с Верой. Никогда не узнает, что с ней произошло и за кого она вышла замуж во второй раз.

Две его невероятные поездки в Ленинград и Санкт-Петербург по существу стали самыми яркими воспоминаниями его жизни. Даже не Афганистан, где его дважды ранили. Даже не его женитьба и рождение дочери, даже не его двадцатилетняя работа в прокуратуре. Две невероятные поездки в Северную столицу. Встреча с неизвестной женщиной в гостинице «Москва» летом восьмидесятого и встреча с Верой Клименко зимой девяносто второго. Обе встречи произошли в кармические для него года, когда ему исполнилось соответственно двадцать четыре и тридцать шесть лет. Может, поэтому он так удивился, когда ему объявили, что он снова должен поехать в Санкт-Петербург. Может, поэтому он так охотно сюда прилетел. Третьей встречи уже не могло быть, для этого он был слишком опустошен всей своей предыдущей жизнью. Но третья встреча могла состояться, ведь год две тысячи четвертый тоже был для него кармическим. И поэтому он летел в Санкт-Петербург с неким ощущением возможного чуда. Которое и произошло, когда он встретил Веру. Но он еще не знал, что в жизни бывают и более невероятные совпадения.

Глава 10

Они смотрели друг на друга и не понимали, что здесь происходит. Не понимала прежде всего Вера Дмитриевна Радволина. Она стояла между ними и переводила взгляд со своей матери на Муслима. И обратно на мать.

— Что происходит? — спросила она. — Почему вы так замерли? Вы разве знакомы? Что случилось?

Муслим стоял, словно пригвожденный к полу. Даже если бы в помещение ударила молния и появился сам ангел с крыльями за спиной, то и тогда он был бы удивлен гораздо меньше, чем одним словом, которое произнесла Вера. Она сказала: «Мама». Эта женщина, которая стояла перед ним в таком элегантном пальто и изящной шляпке, была той самой Женщиной, с которой он встретился далеким летом восьмидесятого года. А стоявшая чуть ближе Вера была ее дочерью и той самой женщиной, которую он любил холодной зимой девяносто второго. Все смешалось в его голове.

— Это вы? — спросил Муслим, обращаясь к матери Веры. — Неужели это вы, Марина Борисовна? Сколько лет прошло с тех пор?

— Двадцать четыре, — сразу ответила она, — наша встреча произошла в год Московской Олимпиады, если вы помните. Ровно двадцать четыре года назад.

— Мама, кто этот человек? — спросила Вера Дмитриевна. — Ты можешь мне что-нибудь объяснить?

— Это тот самый мужчина, о котором я тебе рассказывала, — пояснила мать, глядя на Муслима, — тот самый молодой офицер, который должен был получить назначение в Афганистан. Мы увиделись с ним летом восьмидесятого в отеле «Москва».

— Ты говорила, что он погиб, — дрогнувшим голосом произнесла Вера Дмитриевна. — Я точно помню, что ты так говорила.

— Я наводила справки, — ответила мать. — Мне сказали, что он получил тяжелое ранение и умер в госпитале. Я даже получила официальное извещение…

— Это был другой Сафаров. Григорий Сафаров из Ростова-на-Дону, — пояснил Муслим. — Его похоронка пошла к нам домой, а мое письмо отправили его родным. Потом все исправили и разобрались, где и какой Сафаров.

— Ты никогда не говорила мне, как его зовут, — мрачно произнесла Вера.

— Зачем? — спросила мать. — Он оставался только в моей памяти. Я была уверена, что его убили.

— А он воскрес и вернулся к нам через двенадцать лет, — нервно произнесла Вера. — Если бы ты тогда назвала мне его имя, возможно, у нас ничего бы не было.

— О чем ты говоришь? — повернулась к ней мать. — Это тот самый мужчина из Баку, с которым ты встречалась?

— Да, — безжалостно произнесла Вера, — это тот самый. Если бы ты сказала мне его имя, возможно, все было бы иначе…

— Но ты тоже не говорила мне, как его зовут, — возразила мать. — Я думала, что он гораздо моложе. Но как такое могло произойти? Сколько ему было тогда лет?

— Когда мы с ним встретились, мне было только двадцать восемь, а ему тридцать шесть, — быстро произнесла Вера. — Значит, тебе тогда было уже сорок шесть. А когда вы с ним встречались, тебе было… тридцать четыре года, мама, ты была на шесть лет моложе меня нынешней. И ты, — обратилась она к Муслиму, — ты спал… с моей матерью. И после этого посмел встречаться со мной.

— Я не знал, что она твоя мать, — ответил он, чувствуя себя участником какого-то дурацкого водевиля. — Мне было тогда двадцать четыре года, — напомнил Муслим, — а когда я встречался с тобой, мне было уже тридцать шесть лет. И это был мой год. Год Обезьяны.

— И он приехал сюда снова, — ужаснулась Вера, — в третий раз, мама. И первый человек, с которым он встретился, была Наташа.

— Он с ней уже переспал? — спросила гораздо более циничная мать.

— О чем ты говоришь, мама! — повысила голос Вера. — Как вообще ты можешь предполагать подобное?

— Но ты с ним спала, — упрямо напомнила мать, — ты рассказывала мне о своем потрясении, о том, как он тебе понравился. И мы тогда ждали, когда он приедет или хотя бы позвонит.

— И не дождались, — в тон матери подхватила Вера. — А сейчас он стоит перед нами, и мы с тобой заняты глупой перебранкой, пытаясь определить, с кем и когда он встречался. Он как Вечный жид, появляющийся все время в нашей семье. На протяжении последней четверти века…

— Я думала, что он погиб, — медленно повторила мать, — и поэтому не называла тебе его имени. А когда ты сообщила мне, что полюбила молодого человека из Баку, я решила, что это судьба. У меня ничего не вышло, значит, должна была попытаться ты.

— У тебя вышло, — горько заметила Вера, — даже очень вышло. Это я ничего не получила, когда он улетел. Сидела и ждала его телефонного звонка. Как все глупо получилось. Может быть, я была под впечатлением твоих рассказов о встрече с неизвестным лейтенантом из Баку, что позволила себе увлечься именно этим человеком.

— Не нужно меня обвинять во всех смертных грехах, — возразила мать, — никто не мог даже подумать, что все так произойдет.

— Но это произошло! — повысила голос Вера. — Ты можешь себе представить, в какое положение ты меня поставила? Как глупо я теперь выгляжу?

— Не нужно утрировать, — попросила мать, — ничего особенного не произошло. Давай успокоимся и будем решать, как нам действовать дальше…

— Дальше он хочет позвонить Наташе, твоей внучке и моей дочери, — нервно произнесла Вера. — А потом может произойти все, что угодно. В нашей семье, очевидно, есть генетическая предрасположенность к этому типу. Давай закончим этот неприятный разговор, мама. Я даже не знаю, что мне делать. Не знаю, что говорить. Я пойду к гостям, мне трудно с вами оставаться.

Она повернулась и, громко стуча каблуками, прошла в большой зал. Мать проводила ее долгим взглядом и снова посмотрела на Муслима.

— Я действительно рада, что ты выжил, — призналась Марина, — как будто ты воскрес из мертвых. Это так необычно. Как ты живешь, Муслим? Где ты был все эти годы?

— Воевал. Работал. Снова воевал и снова работал. В девяносто втором вернулся сюда еще раз и познакомился с твоей дочерью. Она тогда говорила, что ты находишься в командировке.

— Верно. Меня не было в городе.

— Я могу задать тебе личный вопрос?

— Конечно, — улыбнулась она. — У меня нет от тебя никаких секретов.

— Сколько тебе лет? Сколько тебе лет именно сейчас? По моим подсчетам получается где-то под шестьдесят.

— Не нужно преувеличивать, — усмехнулась она, — это всегда неприятно, а тем более в моем возрасте. Мне только пятьдесят восемь, Муслим. Я думала, что ты меня запомнишь по той единственной ночи, которую мы провели вместе. Но ты ничего не понял. И попытался повторить подобный «трюк» уже через двенадцать лет. И нарвался на мою дочь — холодную и неприступную. Ее ты решил взять длительным измором. Узнавал, где она живет, пытался выяснить, где паркует свой автомобиль, с кем проводит время. У тебя было много возможностей, ты был уже тогда следователем по особо важным делам.

— Ты все обо мне знаешь.

— Она все мне тогда рассказала. Я видела, как она страдает, когда ты не напоминал о себе, как мучается. Но ты так и не позвонил. Через два года она вышла замуж за Радволина и уехала в Стокгольм. Вышла замуж именно потому, что я настояла на этом.

— Ты всегда отличалась решительным нравом…

— Не нужно иронизировать. Я сделала так, как считала нужным. Она вышла замуж и уехала в Швецию. Тогда это была единственная возможность покинуть город, избежать нищеты и нашей постсоветской разрухи. Потом они вернулись, и она начала довольно быстро делать карьеру в мэрии Санкт-Петербурга. Я думаю, что ей во многом помог опыт этой командировки в Стокгольм.

— И твои связи, — саркастически добавил Муслим.

— И мои связи, — согласилась она. — Но в любом случае я горжусь тем, что она не сдалась и после стольких жизненных испытаний стала руководителем такого управления в нашей мэрии. Я этим горжусь, Муслим.

— Ты считаешь, что ей нужно было пройти и через эти испытания? — разозлился Муслим. — Она осталась вдовой только потому, что ее второй муж был старше ее на пятнадцать лет.

— Не тебе ее жалеть, — отрезала Марина Борисовна, — не тебе, Муслим. Ты сделал все, чтобы сломать ей жизнь. Она тогда развелась со своим первым супругом, хотя могла и немного потерпеть. Он не хотел ее отпускать, но она настаивала. Теперь понимаю, что настаивала после встречи с тобой.

— Ты специально говоришь так, чтобы сделать мне больно?

— Нет. У меня остались самые лучшие воспоминания о нашей встрече. Как женщина я буду тебе всегда благодарна. Ты мне тогда помог обрести веру в себя. Обрести некое равновесие, которого я тогда была лишена. Мне казалось, что, если мне удастся встретиться вот с таким парнем, каким ты тогда был, честным, смелым, откровенным, я многое пойму. И внутренне изменюсь. Так и получилось. Ты мне тогда очень помог. Ты даже не представляешь, каким образом. После той ночи с тобой я стала более цельным человеком, более решительным, более настойчивым. Я поверила в себя, в свои силы, в свои возможности. И поэтому я тебе благодарна… Но как мать… Ты сделал больно моей дочери. Я знаю, что только благодаря этому она стала тем, кем сегодня стала. Сумела выстоять, закалиться, приобрела необходимую жесткость, даже жестокость. Но ты разбил ей сердце, а такие вещи матери обычно не прощают…

— Что ты от меня хочешь?

— Зачем ты приехал сюда снова? Неужели ты думаешь, что теперь можно повторить то, что произошло уже дважды? Но Наташа не такая, как мы с Верой. Она совсем другая… И ты уже стар для нее…

— Какие глупости ты говоришь. Я приехал сюда как следователь, чтобы разобраться в том, кто убил нашего дипломата. И последней там была Наташа, твоя внучка. И я уже два дня делаю все, чтобы спасти ее и не подставлять под гнев моих соотечественников. А ты считаешь, что я только и мечтаю, как переспать с твоей внучкой.

— Она не была последней, — сразу сказала Марина, — ты ведь знаешь, что она не была последней…

— Да, мне все рассказала твоя дочь. Они поехали туда вместе. Сначала поднялась Наташа, а уже потом, когда она вернулась, наверх поднялась Вера. Представляю, как она нервничала, ведь Наташа вернулась в машину вся в слезах.

— Ты все знаешь? Видимо, у вас такие устойчивые традиции, — нервно произнесла Марина, — приезжать в наш город и встречаться с нашими женщинами. Внучка моей сестры ждала от него ребенка, и Наташа поехала, чтобы все ему объяснить.

— В подобных случаях лучше не вмешиваться в отношения двоих людей, — сказал Муслим.

— Она лежала в больнице и не могла сама поехать, чтобы поговорить. Неужели ты ничего не можешь понять? Наташа выросла вместе с ней, дружила с ней, считала ее почти родной сестрой. И она поехала туда в надежде как-то образумить этого парня. А он фактически выгнал ее из своей квартиры. И тогда к нему поднялась Вера, которая сказала ему все, что нужно было сказать. И чего никогда бы не смогла сказать сама Наташа.

— Я примерно так и подумал.

— Только Вера его тоже не убивала, — сразу добавила она, — если ты подумал об этом. Она слишком известный в городе человек. Депутат, начальник управления. Одним словом, она его точно не убивала.

— Следователь не знает, что Вера Дмитриевна была в этой квартире, — мрачно произнес Муслим, — он даже об этом не подозревает. Но он может узнать, и тогда у Веры не будет никакого алиби.

— У нее в любом случае будет неопровержимое алиби в том, что она никак не могла его убить, — твердо произнесла Марина. — Как раз насчет этого ты можешь не сомневаться.

— Почему ты так уверена?

— Я знаю, что говорю. Где ты остановился?

— В «Октябрьской»…

— Паршивая гостиница, — неодобрительно сказала она, — хотя недалеко от нашего старого дома на Суворовском проспекте…

Он вдруг вспомнил ее слова из далекого восьмидесятого года. Она сказала, что точно знает, какие номера прослушиваются, и добавила: «Меня отозвали только на время. Я живу здесь недалеко, но на самом деле чаще бываю в других местах». Она тогда так и сказала, что живет недалеко, но потом, в девяносто втором, он не вспоминал эти слова. Его встреча с Мариной Борисовной казалась каким-то нереальным сном, событием, которого в принципе не могло быть, а значит, и не было. Но Вера ему понравилась. Она ему понравилась настолько, что он действительно готов был ее увезти куда угодно. Готов был забрать ее с собой в Баку.

— Неужели ты хочешь снова приехать ко мне в номер? — спросил Муслим.

— Все-таки не удержался и наговорил мне гадостей, — хмыкнула Марина. — Если я старше тебя на десять лет, то это не значит, что я уже старуха. В Германии у меня был друг, который был моложе меня на девятнадцать лет…

— Ты совершенствуешься, — не без иронии отметил он.

— Опять колкость? Я говорю тебе правду. И, конечно, к тебе в гостиницу я не приду. Ты теперь уже не мой идеал. Постарел, превратился в унылого брюзгу, кажется, у тебя даже появилась небольшая плешь. Нет, таким ты мне почти не нравишься. Только как воспоминание о прошлом.

— Зато ты хорошо сохранилась. Очень хорошо. Как будто и не было двадцати четырех лет.

— Хирургия творит чудеса, особенно немецкая, — усмехнулась она. — Это все уже не настоящее и никогда настоящим не будет.

— Ты могла бы этого мне не говорить.

— Зачем? Я не скрываю свой возраст. Мне комфортно и очень хорошо жить так, как я сейчас живу.

— А твоей дочери?

— Это вопрос ее личного выбора. В любом случае я считаю, что помогла ей сделать такую блестящую карьеру. А для женщины это совсем не плохо.

— Для женщины гораздо лучше иметь семейное счастье. Для любой женщины, Марина. И ты должна была знать это лучше других.

— Не смей говорить мне об этом. Она тебя так любила, так ждала. А ты просто ранил ее сердце. И давай на этом закончим, иначе я тоже сорвусь и наговорю тебе кучу неприятных слов.

— Я не думал, что мы так встретимся.

— А я обязана думать. Сейчас ты вернешься в отель или отправишься ужинать. А я должна думать, как успокоить Веру. Представляешь, какое для нее потрясение — узнать, кто именно был другом ее матери. Такие удары трудно пережить спокойно.

— Когда мы с тобой встречались, она училась в школе…

— Да, — согласилась Марина, — это действительно так. Ей было тогда шестнадцать. Но от этого ей не легче. К тому же не забывай, что сейчас она более всего озабочена проблемой безопасности своей дочери. Она должна не столько доказать следователю невиновность своей дочери, сколько защитить ее от возможного преследования и мести твоих земляков. А это две разные задачи, Муслим. В любом случае, чем быстрее ты закончишь это расследование, тем быстрее уедешь. И мы будем знать, что нашей Наташе ничего не угрожает.

— Я попытаюсь ей помочь, — предложил Муслим, — но я должен быть точно уверен, что твоя дочь тоже не наносила этот роковой удар.

— Ты можешь быть в этом абсолютно уверен, — несколько загадочно произнесла Марина Борисовна и повернулась, чтобы пройти в зал ресторана.

— Подожди, — остановил ее Муслим, — почему ты сама в этом так уверена?

— Я знаю, что говорю, — решительно произнесла она. — Последней в этой квартире была не моя дочь. И не моя внучка. Последней у вашего дипломата была именно я. В половине десятого. Тебя устраивает такой вариант?

Он замер, пораженный ее словами. Час от часу не легче. Значит, на квартире у погибшего были все три поколения этой семьи. Сначала внучка, потом дочь, а затем и ее мать. И с каждым последующим визитом шансы остаться в живых у Фамиля Измайлова резко падали вниз.

— Меня устраивает только правда, — выдохнул он, — и ничего, кроме правды…

Глава 11

Она оглянулась на дверь, за которой скрылась ее дочь, словно опасаясь, что та снова сможет выйти к ним в коридор.

— Я знала, что они собираются туда поехать, — быстро произнесла Марина, — поэтому я им ничего не сказала. У меня есть своя машина, которую я привезла из Германии. Мой серебристый «Опель». И навыки работы, чтобы пройти незамеченной и не попасть под камеры на Лиговском проспекте. У погибшего был проходной двор. Я остановила машину на другой улице, прошла дворами и как раз появилась во дворе, когда отъезжала машина Веры. Они были вместе с Наташей у этого молодого наглеца. Я подождала, пока уедет машина, и только потом поднялась наверх.

Он внимательно слушал, стараясь ее не перебивать.

— Я поднялась к нему наверх и долго звонила. Он почему-то мне не открывал. Я слышала, как он кричал. Наверно, ему кто-то позвонил. Потом раздался какой-то шум, как будто кто-то выстрелил. Я даже подумал, что он мог застрелиться. Но наконец открыл мне дверь и недовольно спросил, кто я такая. Я ему объяснила, что мне нужно с ним срочно побеседовать. Можешь себе представить, этот нахал спросил, нельзя ли перенести мой визит на завтра. Я твердо сказала, что нельзя. И вошла в его квартиру.

— С этого момента рассказывай более подробно, — попросил Муслим, — для меня это очень важно.

— Там не было ничего особенного. Он был в каком-то взвинченном состоянии. Я понимала, что он нервничает после нелегких разговоров с Натальей и Верой. Я прошла в гостиную и села на стул.

Я даже удивилась, когда в разговоре со мной он захотел достать носовой платок. Он подошел к дверям спальной комнаты, попытался их открыть, но у него ничего не вышло. Тогда он извинился, вышел в коридор, прошел на кухню, оттуда еще куда-то и через минуту вышел из спальни, открыв дверь с другой стороны. Я поняла, что его квартира имеет сквозные выходы из всех комнат. Но кухня и кабинет находятся в одной стороне, а гостиная и спальня — в другой. И между спальней и кабинетом тоже есть проход.

— Верно, — сказал Муслим, — я там все осмотрел. А ты молодец, что сумела так быстро все просчитать. Старая школа?

— Не говори так громко, — попросила она. — Я сейчас преподаватель в Санкт-Петербургском университете. На юридическом факультете. И между прочим — доцент кафедры криминалистики.

— Не сомневаюсь, что ты опытный специалист. С твоим стажем работы в компетентных органах.

— Хватит шутить. Я объяснила ему, что он ведет себя не совсем правильно. Кажется, он даже удивился, когда я начала говорить. А потом начал громко смеяться. Может, он уже немного был не в себе, я не знаю. Я даже сказала ему, что у меня был друг-азербайджанец и я знаю, что вы обычно люди порядочные и надежные. Конечно, я говорила о тебе. Но он так ничего и не понял. Сознавая, что ничего не смогу ему доказать, я поднялась и вышла из его квартиры. Спустилась вниз и ушла также дворами, чтобы меня никто не увидел.

— Когда это было?

— Примерно в половине десятого. Может, немного позже, как раз заканчивалась программа «Время». Минут на пять или десять.

— Понятно.

— Твои земляки считают, что его убила Наташа? Но это глупо. Она молодая девочка, ей только двадцать лет. И она студентка медицинского института.

— Которая знает, куда и как наносить удар, — напомнил Муслим.

— Не нужно так говорить. Она совсем ребенок. Бесхитростный и наивный. И она приехала вступиться за свою троюродную сестру. Она не могла убить, Муслим, ты должен это понимать.

К ним вышел официант, который недовольно взглянул на них. Они не входили в ресторан и не выходили из него, разговаривая в коридоре. Муслим протянул руку женщине, и они вышли на улицу. Вечером погода наладилась до устоявшейся и спокойной. Хотя было достаточно морозно. Он повернулся к женщине.

— Начнем с того, что я не обязан верить каждому вашему слову, Марина Борисовна, — безжалостно произнес Муслим. — Предположим, я говорю, только предположим, что роковой удар нанесла твоя внучка. Тогда мать, которая появилась в квартире Измайлова, видела эту сцену. Может, она даже помогла вытащить нож из раны, но, поняв, что ничем нельзя помочь, решила гарантировать своей дочери алиби, заявив, что была в квартире сразу после ухода оттуда Натальи.

— У тебя извращенная и чудовищная фантазия, — с отвращением заявила Марина. — Как ты можешь работать с такими странностями?

— Давай пойдем дальше, — предложил Муслим. — Если все было так, как я предполагаю, то ты поднялась туда, когда на полу уже лежал тяжело раненный. Ты увидела эту картину и решила ему не помогать. Просто захлопнула за собой дверь и ушла. В такой вариант развития событий может поверить и следователь, и мои земляки. Тем более учитывая, что я знаю и твой тяжелый характер, и нелегкий характер твоей дочери.

— Не нужно все время подчеркивать, что ты встречался с матерью и дочерью, — попросила она, — это даже нечестно. Ты ведь прекрасно понимаешь, что ни я, ни Вера в жизни не стали бы с тобой встречаться, если бы каким-то чудом могли узнать, кто ты на самом деле.

— Хорошо, что сказала хотя бы сейчас. Через двадцать четыре года.

— Не нужно обижаться. Я говорю правду. Наталья никого не убивала. И Вера никого не била ножом. Это все не для нашей семьи.

— Что ты сказала? — встрепенулся Муслим.

— Ничего. Я просто говорю, что мы не такие испорченные, как могло бы тебе показаться.

— Вы никогда не казались мне испорченными женщинами, — грустно возразил Муслим. — После встречи с тобой я тоже стал другим человеком. Можно сказать, что ты сделала меня настоящим мужчиной. До встречи с тобой я даже не подозревал, какие богатые возможности кроются в наших организмах. Что касается Веры… Это была не просто встреча. Поверь мне. Я тогда почувствовал, что просто нашел женщину, которую искал всю свою жизнь…

— Нашел, чтобы бросить, — сразу вставила она.

— Нет. Нет, нет. Конечно, нет. Я не думал, что все сложится именно так. Я даже не предполагал. Но у нее не хватило ни сил, ни ума меня немного подождать.

— Не смей так говорить. Она очень страдала…

— Так сильно, что вышла замуж по расчету. Или она полюбила этого Радволина настолько сильно, что готова была, как декабристка, последовать за ним в Сибирь… пардон, в Швецию. Это ты не смей говорить мне, как она страдала. Я все равно тебе не поверю.

— С тобой невозможно разговаривать, — разочарованно заключила Марина. — А ты изменился. Раньше ты не был таким бескомпромиссным и жестоким.

— Раньше я был мальчиком, а сейчас уже начинающий стареть мужчина. Мне уже под пятьдесят, Марина Борисовна, надеюсь, вы помните, сколько мне лет?

— Только сорок восемь, — возразила она, — и не прибавляй себе два года. Еще успеешь состариться. Поверь, что это не так приятно, как тебе кажется.

— Я должен встретиться и переговорить с твоей внучкой, — предложил он. — Мне это очень важно.

— Ни за что, — отрезала она, — я ее просто запру дома. Только этого нам не хватает. Может, ты еще расскажешь ей, как встречался с ее бабушкой и матерью? Представляю, что она про тебя подумает. Это уже даже не эдипов комплекс, а какое-то непонятное извращение.

— В таком случае следователь может предъявить обвинение именно твоей внучке. Он не узнает о том, что у Натальи есть абсолютное алиби, которое появилось после посещения квартиры твоей дочерью и появления там твоей собственной персоны.

— Все так и было, — прошептала она.

— Ты тоже могла принять участие в этом балагане. У тебя достаточно сильный удар, ты ведь когда-то почти профессионально занималась теннисом. А девочка, которая лежала в больнице, внучка твоей сестры. Вполне реальный повод, чтобы отомстить.

— Я ухожу, — разозлилась она, — и не хочу тебя больше слушать. Я должна вернуться в ресторан. Там германская и австрийская делегации. Мне нужно с ними встретиться.

— Это ты помогла своей дочери устроиться в мэрию? — понял Муслим. — Сначала рядовым сотрудником, а потом толкала ее по служебной лестнице.

— С чего ты взял?

— Университет, — пояснил Сафаров. — Ведь там работал второй Президент России. А до этого он, как и ты, работал в достаточно компетентных органах. В том числе и в Германии. Он, кажется, работал под прикрытием в Дрездене. Ты устроила ее в мэрию, потом начала проталкивать ее на ответственные должности, а когда нынешний Президент был избран, твоя дочь сразу получила новое назначение. Смешно.

— Она работала больше других. Вкалывала за пятерых. И она была достойна получить это место. Я не удивлюсь, если на следующих выборах она пойдет в губернаторы. Это ее место. И она его вполне достойна.

— Если она к этому времени еще будет работать в мэрии и на ее карьере не будет поставлен жирный крест.

— Что ты хочешь сказать?

— Наталья приехала туда на служебной машине матери. Никто не увидел Веру, когда она поднялась к погибшему Измайлову. Но машину заметили многие. И ее будут обыгрывать не в пользу твоей дочери. Нельзя уподобиться страусу и зарыть голову в песок. Просто не получится. Все газеты рано или поздно узнают о том, что случилось с нашим дипломатом и на какой машине приехала дочь Радволиной.

— Что тебе нужно от нашей семьи?

— Завтра утром я поеду в Колпино, а днем буду ждать в гостинице Наталью. И учти, что это, возможно, ваш последний шанс. Я искренне хочу помочь вашей семье. Хотя бы в знак благодарности к тебе и твоей дочери.

— Не нужно об этом напоминать, — проворчала она. — Ты видел, в каком состоянии Вера? Я ее понимаю. Встречаться с мужчиной, заниматься с ним сексом, даже полюбить его, а потом узнать, что он спал с матерью. Можно сойти с ума.

— Я ей ничего не рассказывал, — напомнил Муслим, — это вы делились своими острыми ощущениями от ваших приключений. И никто не виноват, что источником приключений оказался один и тот же человек. Я, во всяком случае, виноват меньше всех.

— Она завтра приедет, — кивнула Марина Борисовна, — но учти, что она приедет на машине своей матери, которая будет ждать ее перед вашим отелем.

— Я бы с удовольствием принял твою внучку где-нибудь в другом месте. Например, в нашем консульстве. Но ты можешь представить себе, какой прием ее там ждет. Не говоря уже о том, что родственники погибшего дипломата сегодня вывозят тело отсюда на родину. Они в таком состоянии, что вам сейчас лучше рядом с ними не показываться. Я думаю, что ты меня понимаешь.

— Ладно, — согласилась она, — завтра Наталья к тебе приедет. И еще. Я хотела сказать тебе об этом все последние двадцать четыре года. Ты был лучшим и самым забавным приключением в моей жизни. До свидания.

Она повернулась и вошла в ресторан. Он долго стоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, словно решая, как ему следует поступить. Поздно вечером Сергей отвез его в гостиницу. Муслим, чувствуя нарастающую усталость, принял душ и отправился спать.

В эту ночь ему снились кошмары. Тела сплетались в одно и снова разделялись. И у этого единого тела бывали два лица: Марины и Веры. Матери и дочери. Он несколько раз просыпался в холодном поту. Подобные картинки вызывали у него ужас. Провалявшись в постели до утра, он позвонил Сергею, чтобы узнать, как вчера закончилось оформление документов в аэропорту.

— Они все сделали сами, — коротко сообщил Сергей, — наша помощь даже не понадобилась. Отец Фамиля раздал там кучу денег, но сумел оформить все документы. Вчера ночью они повезли тело в Баку. Наш генеральный консул просто в полном восторге. Удалось решить самую важную проблему, которая у нас была.

— Скажи ему, что я сегодня вечером к вам заеду, — пообещал Муслим. — А ты приезжай ко мне, и мы отправимся в Колпино, чтобы увидеть там супругу Артема и его двух мальчиков.

— Я уже доложил консулу об этом. Он разрешил выезд.

Через час они уже находились в салоне его автомобиля, направляясь в Колпино. Дорога была достаточно приличной, автомобильных заторов почти не встречалось, и они довольно быстро добрались до нужной школы. Муслим по дороге купил большой букет цветов и две коробки шоколадного печенья. Школа была достаточно большой, в четыре этажа. У входа в здание дежурила бдительная старушка-вахтерша. Одна из тех, кто запоминает всех гостей в лицо и знает каждого родителя по имени его ученика. Не помогали никакие уговоры, никакие документы, даже прокурорское удостоверение следователя по особо важным делам. Им пришлось довольно долго убеждать дежурную пропустить их к директору школы, пока бдительная особа не вызвала завуча, который и взялся проводить их до нужного кабинета.

Директор школы Алла Савельевна Пармузина перешла сюда из педагогического института, где успела защитить кандидатскую диссертацию. Она работала в этой школе уже восемь с лишним лет, переведясь сюда через год после убийства мужа в Санкт-Петербурге. В прежней квартире все напоминало погибшего мужа, каждая мелочь.

В Колпине им выделили большую трехкомнатную квартиру, где она поселилась с двумя мальчиками. Ребятам здесь нравилось, они учились в ее школе. Старший был уже в десятом классе, младший только в четвертом. Она настороженно встретила гостей, тем более что дежурная успела позвонить и сообщить о приехавших «прокурорах». Каково было удивление и изумление Пармузиной, когда она увидела перед собой Муслима Сафарова, который несколько раз бывал у них дома и работал в паре с ее мужем в далеком девяносто втором году. Алла Савельевна даже расплакалась.

Потом они долго пили чай и вспоминали Артема. Она с гордостью показывала фотографии мальчиков, рассказывала об их успехах. Особенно радовал старший, он серьезно занимался спортом и входил в молодежную сборную страны по плаванию. Младший почти не помнил отца, а старший иногда зарывался в подушку и плакал, вспоминая своего папу. Но Алла Савельевна не стала рассказывать об этом гостям. Однако Муслим попросил позвать старшего сына Пармузиных. Мальчик появился через несколько минут. Олег был очень высокого роста, хорошо сложен, с развитой грудной клеткой, типичной для пловцов. Подросток удивительно походил на своего отца. Муслим даже вздрогнул, когда мальчик вошел в кабинет.

— Вы меня вызывали, Алла Савельевна? — спросил он свою мать, обращаясь к ней на «вы».

Они договорились с самого начала, что сыновьям не будет никаких поблажек и мать для них в школе всего лишь директор учебного заведения.

— Наш гость прилетел из Баку, — показала на Муслима Алла Савельевна. — Это Муслим Сафаров, следователь по особо важным делам прокуратуры Азербайджана. Он хотел с тобой встретиться. Двенадцать лет назад он работал с твоим папой.

Мальчик повернулся и посмотрел на гостя. Он даже смотрел так же, как Артем. Муслим почувствовал комок в горле. Он подошел к мальчику, который был почти такого же роста, как гость, обнял его за плечи, поцеловал.

— Как ты похож на отца, — пробормотал он.

— Вы знали моего папу? — спросил Олег.

— Я с ним вместе работал, — ответил Муслим.

Неожиданно ему в голову пришла идея. Он обернулся к директору школы.

— Можно, мы пройдем в класс вашего сына? — попросил он.

— Зачем? — не поняла она. — Вы можете сказать все, что хотите, в моем кабинете.

— Нет, — упрямо возразил Муслим, — мне обязательно нужно сказать эти слова в классе, перед его товарищами. Я очень прошу вас мне не отказывать. Мы проделали такой большой путь.

— Хорошо, — согласилась Пармузина, взглянув на пожилого завуча, — мы все вместе пойдем к нему в класс. Олег, ты можешь вернуться. Мы сейчас придем.

— Не понимаю, что вы придумали, — пробормотала она, когда они вчетвером, с завучем и Сергеем, прошли в класс, где учился Олег. Дети встали, приветствуя гостей. Учительница литературы испуганно замерла. Она не знала, чем вызван неожиданный визит директора школы и завуча с незнакомыми гостями. Алла Савельевна не стала ничего говорить, разрешив говорить вместо нее пожилому завучу, который был еще и учителем истории. Он вышел на середину класса.

— Садитесь, ребята, — разрешил завуч. — Сегодня у нас в гостях сотрудники прокуратуры. Я хочу представить вам следователя по особо важным делам Муслима Сафарова. Он сам попросился прийти в ваш класс. Давайте дадим ему слово.

Муслим подошел к первой парте. Тридцать пар внимательных и требовательных глаз подростков смотрели на него. Мальчики и девочки. За третьей партой сидел Олег Пармузин.

— Я хочу вам сказать, — начал говорить Муслим, — что вы многое узнаете, когда закончите школу. Кто-то решит дальше учиться, кто-то пойдет работать, некоторые ребята, возможно, отправятся в армию. Но где бы вы ни были, вы должны помнить, что ваш труд и вашу жизнь охраняют люди, которые служат в армии и на флоте, в милиции и прокуратуре, в таможне и на пограничной заставе, можно долго перечислять. Они все стоят на страже ваших законных интересов, ваших прав и свобод. И особую роль здесь играет прокуратура как высший орган надзора за законностью в России. Я пришел к вам, чтобы рассказать о настоящем герое, каким был отец Олега Пармузина — мой друг и напарник Артем Пармузин.

Он даже не думал, что сумеет так заинтересовать этих ребят. Учительница литературы подозрительно часто сморкалась. Она держала в руках платок, стесняясь своих слез. Директор школы несколько раз вытерла набегавшую слезу. Завуч стоял мрачный и молчаливый. А Муслим продолжал рассказывать. Он видел восхищенные взгляды девочек, которые смотрели на Олега, замечал завистливые взгляды мальчиков. Так и должно было быть. И не потому, что его мама — директор школы. Он — сын гражданина, погибшего на своем посту за свою страну. За ее будущее. В эти мгновения Муслим считал, что выполняет некую миссию, возложеную на него погибшим Артемом.

Он закончил говорить. Подошел к парте Олега. Мальчик поднялся, глядя на него.

— Для меня была честь работать с таким профессионалом и таким смелым гражданином, каким был твой папа, — сказал Муслим. — Никогда не забывай, каким отважным человеком был твой отец. И будь достоин его фамилии.

— Буду, — серьезно ответил подросток.

Муслим протянул ему руку и крепко ее пожал. Учительница литературы уже плакала громко, не скрывая своих слез. Алла Савельевна выбежала из класса. И только пожилой завуч, крепко сжав зубы, остался стоять рядом с ними до конца.

Когда машина поехала обратно, Сергей долго молчал, глядя перед собой. Затем неожиданно сказал:

— Трудно вам, наверно, приходилось в жизни. С такими взглядами всегда трудно жить…

Муслим пожал плечами, ничего не ответив.

— Вы сегодня сделали такое важное дело, — взволнованно сказал Сергей. — Вы обратили в свою веру тридцать подростков. Они уже теперь никогда не будут другими. У них просто не получится. Они навсегда запомнят этот урок памяти, который вы им преподали.

— Я всего лишь восстановил справедливость, — возразил Муслим. — Мальчик уже десять лет растет без отца, которого убили подонки и бандиты. Пусть эти ребята знают, что добро должно быть с кулаками, в мире есть еще много похожих негодяев. Но самое важное, чтобы они понимали, за какие идеалы и принципы погиб Артем Пармузин. Чтобы они чувствовали эту справедливость постоянно. Чтобы умели за нее драться. И тогда в мире на нашей стороне будет на тридцать человек больше. Ради этого стоило съездить в Колпино.

— А вы философ, — задумчиво произнес Сергей.

— Уже становлюсь, — улыбнулся Муслим. — Наверно, скоро придется переквалифицироваться в учителя. Буду общаться с детьми на старости лет. Оказывается, это так увлекательно. И так полезно для здоровья всего общества. Как ты считаешь?

Глава 12

Наталья приехала к нему в три часа дня. Она сидела в холле притихшая и понурая, когда он вышел к ней, чтобы провести ее в свой номер. Дежурная неодобрительно покачала головой. Наверно, ей казались странными, если не сказать больше, эти визиты молодой девушки к поселившемуся здесь гостю с юга. Но Муслим не стал обращать внимание на нарочитые вздохи дежурной. Он привел Наталью в свою комнату. Она снова уселась на свое место, чтобы начать рассказывать ему все, что его интересовало.

— Ты заранее сообщала ему о своем приезде? — уточнил Муслим.

— Нет. Мы были с мамой в больнице и оттуда решили сразу поехать к нему. Он даже не звонил Вике. Я оставила маму дома и поехала к нему на Лиговский.

— Начинается ложь, — строго осадил ее Муслим, — а мне нужна только правда. Вы сразу поехали к Измайлову, вместе с твоей мамой.

— Откуда вы знаете? — удивилась она.

— Я все знаю, — отрезал Муслим, — рассказывай дальше.

— Вам наш водитель рассказал? Леша?

— Никогда не нужно подозревать людей без особых причин. Об этом мне сообщила твоя мать.

— Понятно. Можно, я сразу задам вам один вопрос?

— Один можно. Задавай.

— Она была вашей любовницей?

— О ком ты говоришь?

— О моей матери.

— С чего ты взяла?

— Я слышала вчера их разговор. Громкие крики. Они никогда в жизни не кричали друг на друга. Они вообще никогда не спорили, никогда не повышали голос друг на друга. А вчера они кричали. И я слышала, что они говорили. Получается, что и мать, и бабушка были вашими любовницами.

— Это не совсем так, — поморщился Муслим. — Вернее, совсем не так. У нас были достаточно интересные отношения с твоей бабушкой и очень интересные отношения с твоей мамой, которую я просто любил. Тебя устраивает такой ответ?

— Нет, не устраивает. Вы ничего не объяснили.

— Другого не будет. Требуй объяснений у своих близких. А теперь давай продолжим наш разговор. Значит, он не знал, что ты можешь у него появиться. Верно?

— Правильно. Но зачем вы задаете мне такие глупые вопросы?

— Нельзя так говорить взрослым людям, — недовольно заметил Муслим. — Раз задаю, значит, есть причины. Итак, ты приехала и поднялась наверх. Позвонила в дверь. Он сразу открыл?

— Нет, не сразу. Я долго ждала. Потом он наконец открыл. И повел меня в гостиную.

— Дверь в спальную комнату была закрыта?

— Я не знаю, где у него спальная комната.

— Сразу за гостиной, — пояснил Муслим. — А теперь вспоминай. Дверь была закрыта? Или ты увидела открытую дверь и спальную комнату?

— Нет, я ничего не видела. Дверь была закрыта.

— Ты встречалась с ним несколько раз до этого. Вспомни, как он обычно разговаривал.

— Громким голосом, у него был хорошо поставленный голос. Но в тот день он говорил тише обычного.

— Ты в этом уверена?

— Да. Я даже удивилась и спросила, что с его голосом. Он сказал, что простужен.

— Что было дальше?

— Ничего. Мы с ним немного поговорили, но я поняла, что он не хочет меня послушаться и поехать к Вике. И поэтому я ушла вниз.

— А потом поднялась твоя мама?

— Кто вам это сказал? Ее вообще не было в этой машине.

— Понятно. Она вернулась довольно быстро или нет?

— Я вам не скажу, — упрямо повторила Наталья. — Ее там не было.

— Предположим, что не было. Но ты знаешь, что следом за матерью туда поднималась и твоя бабушка.

— Глупости. Никого из наших там не было. И никто из моих родственников не мог ударить ножом Измайлова. Это просто невозможно.

— Но кто-то ударил, — задумчиво произнес Муслим.

— Вы не ответили на мой вопрос, — терпеливо напомнила Наталья. — Вы были любовником моей мамы и бабушки? Это правда?

— Я ответил на твой вопрос. Ответил максимально честно и откровенно. Я не был любовником твоей бабушки. У нас с ней была случайная связь. Мы даже толком не знали друг друга. Ей тогда было тридцать четыре, а мне двадцать четыре. Потом мы расстались и никогда больше не виделись.

— А где была моя мать?

— Подозреваю, что в городе. Ей тогда было только шестнадцать. Она еще училась в школе.

— И вы с ней тогда познакомились?

— Конечно, нет. Она была еще совсем девочкой. Мы познакомились ровно через двенадцать лет.

— И стали любовниками?

— Почему ты зациклилась на этом слове? Мы просто нашли друг друга. Твоя мать как раз в это время разводилась с твоим отцом. А я разводился со своей женой.

— А где была я? Почему я вас не помню?

— Тебе было только восемь лет, и ты оставалась у дедушки и бабушки на даче. Перестань задавать глупые вопросы.

— Это не глупые, — упрямо возразила она. — Вы можете себе представить, что однажды увидите человека, в которого были поочередно влюблены два поколения вашей семьи? Я его увидела. И мне интересно знать — за какие достоинства они вас выбрали. Мама у меня очень требовательный человек, можно сказать, исключительный. Чтобы ей понравиться, нужно быть ангелом. Настоящим ангелом. А бабушка вообще железобетонная. Как вам это удалось?

— Я сломал бетон и стал ангелом, — пошутил он. — Ну, хватит говорить на эту тему. Напрасно ты подслушала их разговор.

— Они так громко кричали, что не услышать было невозможно. Причем обе обвиняли друг друга во всех смертных грехах.

— Это уже теплее, — улыбнулся Муслим, — но все равно давай закончим этот опасный и скользкий разговор. Я никогда не был их любовником. Повторяю, специально для тебя, с твоей бабушкой было лишь мимолетнее увлечение. Ты уже достаточно большой человек, чтобы все понять. А твою маму я любил. И даже готов был удочерить тебя и забрать вас вместе с собой в Баку.

— Я бы с вами не поехала, — сразу сообщила она.

— Вот видишь. Именно в силу таких дурацких проблем у нас ничего и не получилось.

— Интересно, — задумчиво произнесла она, — может, стоит попробовать.

— Что попробовать? — испугался он. — О чем ты говоришь?

— Если я сейчас здесь разденусь, вы возьмете меня? И учтите, что я сама вам предлагаю.

— Я сейчас тебя выгоню, — разозлился Муслим, — если не перестанешь молоть чушь. Или просто отшлепаю. Лучше ремнем по мягкому месту. Я тебе уже говорил, что у меня есть дочь твоего возраста. А ты говоришь мне такие глупости.

— Я хочу понять, что происходит в моей семье. Почему они были с вами столь откровенны? Почему обе рассказали о своих визитах к погибшему? Бабушка даже мне ничего не говорила. Только моей маме. А вам сообщила. Сразу. И мама тоже ведет себя странно. Она строго предупредила меня, чтобы я никому и никогда не говорила о том, кто был со мной в салоне автомобиля в тот роковой вечер. Но она вам сказала. И я хочу знать — почему? Они не те люди, которые могут открыть свои души посторонним. Значит, они не считают вас посторонним.

— Очевидно, нет, — согласился Муслим, — но все это ничего не меняет. Все наши отношения были совсем на ином уровне. Это была не дешевая интрижка, если ты об этом думаешь. Совсем другое чувство. Я вообще считал, что нашел свою половинку в лице твоей матери. Скажу больше — я был в нее безумно влюблен. Теперь все поняла?

— А переспали с ее матерью? — упрямо спросила она.

— Нет, — разозлился он, — ни с кем я не спал. Я вообще не знал, что Марина Борисовна мать твоей матери. И я познакомился с твоей бабушкой почти четверть века назад, когда она работала в КГБ и была молодой тридцатичетырехлетней женщиной. И наша случайная встреча не имела никакого отношения к моей связи с твоей матерью через двенадцать лет после этих событий. Мы познакомились с ней тоже случайно. Она была с подругой, а я был со своим другом. Потом я узнал, где она живет. Потом пригласил ее в ресторан. Потом… — Он не хотел рассказывать о том, как Вера приехала к нему в гостиницу, иначе слишком очевидными стали бы аналогии. Он просто пропустил этот эпоизод их отношений.

— Почему вы тогда не остались? — Она хотела узнать всю правду, ей было интересно.

— Не смог, — ответил он. — У нас шла война, в городе происходили перевороты один за другим, меня выгнали с работы. Все было не так просто, как ты сейчас думаешь.

— Зачем вы меня позвали?

— Я хотел уточнить те вопросы, которые тебе уже задал. А теперь скажи, когда ты входила в подъезд и выходила из него, ты не видела там никого из своих прежних знакомых?

— Нет. Конечно, не видела. И не могла увидеть. Там никого не было. Хотя подождите, нет, там шел один человек. С первого этажа. Одноногий моряк, он как раз нес две бутылки кефира к себе. Но он меня не видел, а я его увидела.

— А Виктория бывала у него дома?

— Конечно. Много раз. Он, по-моему, специально снимал квартиру в центре города, чтобы приглашать туда своих знакомых девушек, что он регулярно и делал.

— Когда там бывала Виктория, он тоже кого-то приглашал?

— Иногда да, иногда нет. Он не был моралистом в этом смысле слова. И никогда ничего не стеснялся, если вы хотите узнать об этом. Я точно знаю, что однажды он просто сдал свою спальню одной знакомой парочке с условием, что он и его гости будут наблюдать за ними. Что он и сделал. В нашей среде это не считалось особо аморальным.

— Не сомневаюсь, — зло сказал Муслим. — Но ты говорила кому-нибудь о том, что собираешься поехать к Измайлову? Ты ведь сказала еще кому-то, кроме своей матери.

— Да, — кивнула она, — своей бабушке.

— Я так и думал, — отреагировал он. — Вот теперь действительно все. Давай на этом и закончим. Пойдем, я провожу тебя до машины.

— Вас больше ничего не интересует?

— Пока нет.

— И таким образом вы хотите найти убийцу? — откровенно усмехнулась она. — Вам придется искать среди нескольких миллионов горожан. У вас так ничего не получится.

— Это мое дело. Пойдем, я обещал тебя проводить.

Она недоуменно поднялась со своего места. Посмотрела на него.

— И все-таки в чем ваш секрет? — спросила Наталья. — Почему они по очереди в вас влюблялись? Что вы им говорили?

— Я привозил с собой специальную траву, — пошутил Сафаров, — которую подмешивал им в еду.

— Не смешно. И не нужно меня провожать. Я не маленькая девочка. До свидания. Машина ждет меня у здания гостиницы прямо на улице. До свидания, господин сыщик.

Она вышла из номера, сильно хлопнув дверью. Он остался один. Подумав немного, взял чистый лист бумаги и начал чертить схемы. Затем еще один лист бумаги. Отдельно он выписывал вопросы, которые затем вычеркивал по одному. Когда вопросов больше не осталось, он решил позвонить Мелентьеву.

— Добрый вечер, Вячеслав Евгеньевич. Есть что-то новое в расследовании убийства нашего дипломата?

— Пока ничего. Работаем. Мы проверяем все камеры, установленные на улицах вокруг дома. Но пока никаких подозрительных субъектов мы не обнаружили.

— Кажется, я могу вам помочь, — сообщил Муслим. — Если завтра утром вы согласитесь приехать в наше генеральное консульство, то я расскажу вам, как произошло это убийство и кто его убил.

— Вы шутите? — не поверил Мелентьев.

— Нет. Завтра утром я вам все расскажу.

— Может, тогда предварительно расскажете о своих выводах?

— Пока рано. Но я попрошу вас пригласить в наше генеральное консульство Наталью Фролову, ее мать Веру Дмитриевну Радволину и ее бабушку — Марину Борисовну. Их водителя служебного автомобиля Лешу. Пока достаточно. Нужно, чтобы они все завтра собрались в генеральном консульстве.

— Вы гарантируете их безопасность на территории вашего консульства?

— Безусловно. Но если вы считаете, что есть конкретная опасность, то можете взять с собой несколько офицеров милиции.

— Я подумаю, — сухо пообещал Мелентьев. — И учтите, что я не люблю экспериментов. Если завтра вы не предъявите мне конкретного убийцу и не расскажете, как произошло убийство, я просто перестану с вами общаться. У меня нет времени на такие забавы.

— Договорились, — согласился Сафаров. — Только обеспечьте нам всех, о ком я просил.

Затем он позвонил по прямому телефону Вере.

— Ты опять звонишь на этот номер? — разозлилась она.

— Я закончил расследование убийства нашего дипломата, — устало сообщил он. — Завтра утром я расскажу вам, как его убили. А сегодня вечером я хочу с тобой увидеться. Поэтому и позвонил.

— Ты серьезно говоришь или шутишь?

— Разве можно шутить такими вещами? Только недавно отсюда уехала твоя дочь. Между прочим, вчера вы напрасно так глупо себя вели. И ты, и твоя мать. Она все слышала. Вы кричали так, что она все поняла. По-моему, это непедагогично.

— Ну да. Педагогично спать по очереди с матерью и дочерью, а потом пытаться спасти их внучку. Это более нравственно в твоих глазах?

— У тебя хорошая дочь, но если ты не будешь за ней следить, то она может сорваться и натворить глупостей. У вас это есть в крови. И у твоей мамы, и у тебя. Вы безумные и бесшабашные женщины, которые в результате своей силы, заметь только силы, а не слабости, оставались одни.

— Ты позвонил, чтобы сообщить мне об этом?

— Нет. Я позвонил, чтобы с тобой встретиться.

— Я не хочу с тобой встречаться.

— Хорошо. Тогда я позвоню Наталье. Кажется, она готова со мной встретиться.

— Ты с ума сошел? — шепотом спросила она. — Чем ты меня шантажируешь? Тебе не стыдно? Говорить такие чудовищные вещи?

— Абсолютно не стыдно. Она сидела у меня и все время пыталась выяснить — каким образом мне удалось понравиться двум таким сильным женщинам, как ее мать и бабушка.

— Я была против ее поездки к тебе, но мама настояла. Что ты сказал Наташе?

— Правду.

— Какую правду?

— Что с твоей матерью у нас ничего не было. Мимолетное увлечение, каприз, который позволила себе взрослая женщина. Тебе тогда было только шестнадцать. Я честно сказал, что это было всего лишь увлечение. А по-настоящему я любил в жизни только одного человека. Тебя.

— Так и сказал?

— Ты же знаешь, что это правда. Я даже рассказал Наташе, что собирался ее удочерить.

— Только этого не хватало. Я надеюсь, у тебя хватило ума не рассказывать девочке о том, как я сама приехала к тебе в гостиницу? Или тоже рассказал?

— Ума хватило. Конечно, ничего не сказал.

— И на этом спасибо. Что тебе нужно?

— Увидеться с тобой. Я, наверно, завтра улечу. В отличие от прошлого раза, я даже заранее предупреждаю. Я только хочу с тобой увидеться.

Она молчала.

— Алло, ты меня слышишь? — спросил Муслим.

— Не вижу в этом необходимости, — наконец произнесла Вера. — Прошло столько лет. Нельзя входить в одну реку дважды. Я думала, что ты это понимаешь.

— Именно поэтому я тебя и хочу увидеть. Может, это будет прощание на берегу той самой реки, в которую мы так и не вошли.

— А мне показалось тогда, что вошли, — возразила она. — Впрочем, это схоластический и глупый спор. Я просто не хочу с тобой встречаться. По-моему, более чем достаточный повод.

— Тогда все понятно, — согласился он. — Увидимся завтра в нашем генеральном консульстве.

— Я туда тоже не приду, — быстро возразила она. — У меня на завтра расписана целая куча дел. Извини, но я обычно планирую свои дела на несколько дней вперед.

— Тебе пришлют повестку, и ты обязана будешь туда явиться, — возразил Муслим. — А если не придешь, то я ничего не скажу Мелентьеву и просто уеду отсюда. А Наташа останется под подозрением. Тебе так нравится больше?

— Ты стал просто профессиональным шантажистом. Нет, мне это не нравится. И завтра я в последний раз увижу тебя и приеду в ваше консульство. Но только в последний. И на этом мы наконец поставим точку. Ты слышишь?

— Поставим точку, — уныло повторил он. — Я думал, что ты захочешь со мной увидеться.

— После того, что с нами произошло? — гневно спросила она. — После того как я узнала, кто был другом моей матери еще четверть века назад? И ты смеешь после этого вообще показываться мне на глаза? У тебя нет ни стыда, ни совести.

— И на такой высокой ноте мы завершим наш разговор? — невесело произнес Муслим.

Она бросила трубку. Он положил свой телефон на столик. Прошел в ванную комнату. Нужно позвонить Сергею и задать ему несколько последних вопросов. Нужно подготовиться к завтрашнему выступлению. И все сделать правильно.

Он вышел из ванной комнаты и позвонил в консульство.

— Сергей, — негромко сказал он, — срочно приезжайте ко мне. Я хочу задать вам несколько вопросов. И сообщить вам, что завтра вечером я улетаю обратно в Баку.

— Вы не хотите закончить расследование? — спросил Сергей. — Неужели вы решили сдаться?

— Я его практически закончил. Остались последние штрихи. Приезжайте быстрее.

Муслим положил телефон на стол и опустился на кровать.

— Надеюсь, что я не ошибся, — пробормотал он.

Глава 13

Их не удалось собрать ранним утром, и поэтому встречу перенесли на полдень. Сначала в генеральное консульство приехали Вера Дмитриевна с дочерью. Они поднялись в кабинет генерального консула и чинно уселись на стульях. Чуть позже приехала Марина Борисовна. Она показала свои документы, прошла в кабинет консула и уселась немного в стороне, словно подчеркивая свою отстраненность от этого разговора. Осторожно вошел в кабинет и уселся в углу водитель Леша. По предложению Муслима Сафарова в кабинет также пригласили Сергея, Альбину и маленького атташе, который беспрерывно ерзал и все время смотрел на часы. Приехал Вячеслав Егеньевич Мелентьев и двое его сотрудников, которые также уселись на стульях в ожидании развязки этой истории. Они недоверчиво переглядывались и вполголоса разговаривали.

Наконец появились сам Муслим Сафаров и генеральный консул.

После того как консул на правах хозяина поприветствовал всех собравшихся, он предоставил слово гостю, прилетевшему из Баку. Сафаров поднялся, видя направленные на него со всех сторон взгляды, и, опираясь на стол, начал говорить.

— Я должен прежде всего извиниться перед Вячеславом Евгеньевичем Мелентьевым и его сотрудниками. Дело в том, что меня действительно направило сюда наше Министерство иностранных дел и в этом нет никакой ошибки. Но по своей основной профессии я работаю не в этом Министерстве, а в прокуратуре республики. Работаю следователем по особо важным делам.

При этих словах Мелентьев нахмурился, атташе дернулся, словно его укололи, а Марина посмотрела в окно, как будто ее не интересовало все происходившее здесь. Но Муслим продолжал говорить:

— Меня попросили провести собственное расследование, на которое я безусловно не имел права, не будучи обозначенным процессуальным лицом в данном следствии. И все мои доказательства, которые я смог бы собрать, не имели бы юридической силы. Как и показания свидетелей или мои собственные наблюдения. Но здесь мне отчасти повезло. Дело в том, что я и раньше бывал в этом прекрасном городе. Бывал здесь дважды. В восьмидесятом году и в девяносто втором. По странному стечению обстоятельств именно так, раз в двенадцать лет, я приезжал в этот город, и каждый раз со мной происходили здесь удивительные истории.

Вера подняла голову, словно он уже собирался рассказывать об их интимных отношениях. Но Муслим улыбнулся и продолжал:

— Несколько дней назад был убит в своей квартире наш дипломат Фамиль Измайлов. Убийца не забрал ни денег, ни ценных вещей, хранившихся в доме. Из чего можно было сделать однозначный вывод, что это не убийство с целью грабежа. Как известно, Измайлов жил в доме на Лиговском проспекте, где недалеко были установлены камеры. Но характерная особенность этого дома в том, что он имеет проходной двор, в который могли въезжать автомобили. А также парадный и черный ход в подъезды дома. При этом сами квартиры не имеют второго выхода, и в любом случае в квартиры можно попадать только через одну, входную дверь. Я специально поднялся в квартиру и внимательно ее осмотрел. Там было очень интересное расположение комнат, когда слева от входной двери расположена кухня, а за ней кабинет, а с правой стороны находится гостиная и за ней спальня. При этом в спальне находится боковая дверь, ведущая в кабинет. И таким образом, все комнаты этой квартиры являются сквозными, что в немалой степени и повлияло на мою версию.

— Я не понимаю, какое отношение имеет расположение комнат к убийству нашего дипломата? — недовольно спросил генеральный консул. Ему не понравилось, что Муслим Сафаров выдал свое инкогнито и, самое главное, решил сам найти убийцу. Такого в его практике еще никогда не было.

— Итак, все комнаты были сквозными, — повторил Муслим, — и в день убийства там появилась Наталья Фролова, подъехавшая к дому на служебной машине своей матери, за рулем которой сидел водитель Алексей.

Фролова не предупреждала Измайлова о своем визите. В отличие от своей родственницы и подруги Виктории, которая часто бывала в этой квартире, Фролова стеснялась и не так часто сюда приезжала. А здесь решила появиться сама и без предварительного уведомления.

— Тоже мне лорд-аристократ, — довольно громко пробормотала Вера, наклоняясь к дочери, — его еще нужно было предупреждать.

— Наталья Фролова поднялась к Измайлову на этаж, — продолжал Муслим. — Она долго звонила, пока наконец он открыл ей дверь. Обратите внимание на этот факт. Долго звонила. Очевидно, он был не готов принять ее в своей квартире в такое позднее время. Но затем он открыл дверь. И Фролова обратила внимание на некоторые странности в поведении хозяина квартиры. Во-первых, он говорил гораздо тише и хриплым голосом, что само по себе было удивительно, так как на работе в тот день он чувствовал себя великолепно и не обнаруживал никаких видимых признаков болезни. Но как бы то ни было, он открыл дверь, говорил тихим и хриплым голосом и явно ожидал, когда его гостья наконец покинет квартиру.

При этом дверь в спальню была закрыта. Фролова пробыла там недолго. Она явно не нашла понимания у своего собеседника. Попытавшись объяснить ему, что Виктория ждет ребенка, Наталья поняла, что его совсем не волнует этот вопрос. И сбежала из квартиры, спустившись вниз, в машину, к своей матери.

— Вы хотели сказать, в машину своей матери, — поправил его Мелентьев.

— Нет, — возразил Муслим, — я сказал правильно. Она спустилась к своей матери, которая приехала вместе с ней и находилсь в своей служебной машине.

— Зачем ты это делаешь? — громко спросила Вера Дмитриевна. — Что за дешевая и глупая месть!

— Помолчи, Вера, — прервала ее мать. — Раз он так говорит, значит, так и должно быть. Не будем его перебивать.

— Спасибо, — кивнул Муслим. — Итак, в машине находились водитель и две женщины. Наталья Фролова и ее мать. Увидев, в каком состоянии спустилась вниз ее дочь, госпожа Радволина разозлилась и решила подняться наверх. Она поднялась в квартиру Измайлова и снова позвонила. На этот раз он быстро открыл дверь. Примечательно, что он сразу обрел свой голос и не закрыл дверь в спальную комнату. Она даже обратила внимание на беспорядок, который был в его спальне. И только после этого он подошел и закрыл дверь между гостиной и спальной комнатой.

— Значит, вы тоже поднимались в его квартиру, Вера Дмитриевна, — изумился Мелентьев. — Но вы об этом мне даже не говорили.

Она промолчала, решив, что ей необходимо выдержать паузу. А Муслим Сафаров продолжал:

— Она тоже пыталась урезонить Измайлова, взывая к его совести. Но все было безрезультатно. Более того, он несколько раз громко заявил, что это вообще не его ребенок, чем вызвал понятное раздражение у госпожи Радволиной.

Она решила, что нужно прекратить всякие разговоры с этим человеком, и вышла из квартиры, спустилась по лестнице. Она даже не подозревала, что об их визите к Измайлову знал еще один человек, которого предупредила Наталья Фролова. Это была ее бабушка и мать Веры Дмитриевны.

— Ты сказала ей о том, что мы туда поедем? — не поверила Вера Дмитриевна, взглянув на дочь.

Та кивнула головой, но не произнесла ни слова.

— Итак, сразу после ухода госпожи Радволиной там появляется ее мать Марина Борисовна. У нее большой опыт общения с людьми, она умеет, когда нужно, проникнуть незамеченной в дом, минуя камеры слежения и соседей, которые не должны ее увидеть. Конечно, соседи обратили внимание на служебную машину мэрии, стоявшую во дворе, и запомнили номер. Но они не видели, кто именно сидел в этой машине. А там находилась не только Наталья Фролова, но и ее мать.

— Это правда? — спросил Мелентьев, взглянув на водителя.

Тот ничего не ответил, но виновато опустил голову.

— Тебя привлекут к уголовной ответственности за лжесвидетельство, — громко предупредил следователь.

— Дайте мне сначала закончить, — попросил Муслим. — Итак, Вера Дмитриевна вышла из дома и уселась в свою машину. На часах было примерно половина десятого или около того. Но здесь рядом с домом появляется новое действующее лицо. Это Марина Борисовна, которая входит в подъезд с черного входа, поднимается наверх и снова звонит. И опять Измайлов долго не открывает дверь. При этом Марина Борисовна слышит громкие крики, как будто он разговаривает с кем-то по мобильному телефону. Он открывает дверь и впускает ее в дом. Когда им что-то понадобилось в спальне, он не может туда попасть, так как дверь закрыта. Он проходит на кухню, затем в кабинет, выходит в спальню и, отперев дверь, появляется на глазах Марины Борисовны уже с другой стороны.

Она пытается ему объяснить, как плохо он поступает. Она даже рассказывает ему о своем друге, который приехал из Баку и с которым она познакомилась двадцать четыре года назад. Но он по-прежнему остается глухим ко всем ее доводам. Тогда она понимает, что и ей не удалось достучаться до его сердца. И она покидает квартиру.

— И вы тоже поднимались к нему? — спросил Мелентьев у женщины. — Это уже не квартира, а какой-то проходной двор.

— А теперь наконец мы переходим к самому решающему акту этой трагедии, — продолжал Сафаров. — Итак, Марина Борисовна вышла, и буквально через несколько минут совершается убийство. Убийца наносит удар кухонным ножом и покидает квартиру. Несчастная жертва успевает вытащить нож и умирает от большой потери крови. Вот таковы факты.

Теперь давайте рассмотрим их несколько с другой стороны. Когда первый раз появилась Наталья Фролова, которая пришла без предупреждения, он долго не открывал ей дверь, а когда открыл, пытался говорить тихим голосом, якобы он был простужен, чтобы его не услышал другой человек, который был в это время в его квартире. Кто был этот человек?

Это не мог быть мужчина, так как Измайлов не хотел, чтобы эта женщина слышала о его возможном ребенке. И поэтому он понизил голос и старался говорить достаточно тихо, чтобы его не услышали. При этом дверь в спальню была закрыта. Затем Наталья уходит, и вместо нее появляется ее мать. Измайлов уже успел снова войти в спальню, и дверь была открыта. При этом спальня выглядит беспорядочно, кровать явно не застелена, и Вера Дмитриевна успевает увидеть этот бардак. И наконец в квартире появляется Марина Борисовна. Она слышит его крики, но это не крики человека, говорящего по мобильному телефону, а крики человека, который спорит с кем-то находящимся внутри. И спорит так громко и яростно, что захлопывает дверь, а гостье кажется, что в доме кто-то даже выстрелил.

— Да, — кивнула Марина, — все так и было.

— Он снова не хочет с ней беседовать, просит прийти в другой день, но она настаивает. Тогда он впускает ее, и она видит, что дверь в спальню закрыта. Чтобы снова попасть в ту комнату, он обходит все остальные и входит в спальню с другой стороны.

Марина Борисовна уходит, а он снова остается вдвоем с убийцей. Но за эти дни, пока я беседовал со всеми участникам этой драмы, убийца невольно выдал себя. Мне сказали, что все мечтают выйти замуж за азербайджанцев. Фраза, явно выхваченная из контекста какого-то разговора. А ведь это Марина Борисовна вспомнила, что у нее был друг из Баку. И убийца услышал эту фразу. Более того, в разговоре со мной убийца допустил еще одну непростительную ошибку. Он сказал, что у Натальи Фроловой дурная наследственность. Два незначительных слова. Но Фролова в отличие от своей подруги почти никогда не бывала в квартире Измайлова, не ходила к нему на вечеринки. Откуда убийца знает про дурную наследственность, если лично не находился в квартире и лично не слышал все эти разговоры насчет ребенка Виктории? Ведь если убийца был рядом, то он слышал разговор не только Фроловой, но и ее матери и бабушки. Вот откуда роковая фраза о дурной наследственности. При этом убийца сам заявил мне, что знает Наталью недостаточно хорошо и вообще считает ее какой-то жеманной.

— Кто этот убийца? — крикнул, не выдержав, Мелентьев. — Скажите наконец, кто это был.

— Когда я сюда приехал, я попросил присутствующего здесь сотрудника генерального консульства Сергея Алиева дать мне короткую характеристику погибшего. И тот сообщил, что Фамиль Измайлов нравился всем сотрудникам, работающим в консульстве. Всем. Но почти все живут далеко за городом, а делопроизводитель даже взяла отпуск по уходу за болеющей мамой. Однако у одной из сотрудниц нашлась добрая подруга, которая пускает ее к себе на ночь. Это Альбина, секретарь генерального консула. Я специально уточнял, у нее нет такой подруги. И сразу после убийства Измайлова она снова начала ездить домой.

Все посмотрели на Альбину. У нее дрожали губы, она не могла успокоиться.

— Это вы сказали мне, что не знаете Наталью Фролову, но точно знаете, что у них дурная наследственность. Это вы говорили о тех, кто хотел бы иметь друзей из Баку. Вы услышали эту фразу от Марины Борисовны. Наконец, именно вы были в квартире, оставаясь там на ночь, когда не хотели возвращаться в дом к своей тете.

— У вас нет доказательств, — выкрикнул Мелентьев, — все это пока ваши домыслы.

— У меня уже есть доказательства, — возразил Муслим. — Пошлите людей в дом ее тети. И она подтвердит, что в тот день ее племянница вернулась домой очень поздно и долго стирала свои вещи. Я думаю, что мы сможем найти пятна крови на ее одежде. Но самое главное, что она не смогла сдержать своего возмущения, когда услышала о его ребенке. Ей казалось, что он должен относиться к ней совсем иначе. Очевидно, погибший что-то предчувствовал. И даже боялся своей ревнивой подруги.

— Это правда? — спросил Вячеслав Евгеньевич, обращаясь к Альбине.

Она молчала. У нее тряслось уже все лицо.

— Спросите, где она обычно ночевала в те дни, когда не возвращалась к тетке? — предложил Сафаров.

Следователь взглянул на нее. Но он не успел ничего спросить.

— Да, — закричала она изо всех сил, — это я его убила!! Такого лощеного и такого богатого. Он думал, что ему все дозволено. Сделал ребенка одной, обманывал другую, тащил в постель третью. Это я, я его ударила. Я его убила. Я стояла в спальне и все слышала. Он всех обманывал, он не хотел на мне жениться…

— Вызовите «Скорую помощь», — тихо предложил Сафаров, обращаясь к генеральному консулу. Тот кивнул атташе, разрешая вызвать врачей.

— Но как вы догадались? — спросил пораженный Мелентьев. — Как вы поняли, что это была именно она?

— Фраза про «дурную наследственность», — пояснил Муслим. — Такое словосочетание могла выдать только женщина, которая последовательно слышала, как его уговаривали сначала дочь, потом мать, потом бабушка. И, конечно, обращала на себя внимание ее резкая смена приоритетов. Почему до убийства Измайлова она так часто ночевала у своей подруги? Я специально узнавал все подробности у Сергея. А после смерти дипломата она ни разу так и не осталась у своей знакомой. Ей просто негде было оставаться.

Альбину колотил какой-то нервный озноб. Не выдержав ее поведения, к ней бросилась Наталья, чтобы помочь несчастной женщине. За ней поспешили остальные. Альбина продолжала что-то бессвязно выкрикивать.

— Вы оказались правы, — подошел к Сафарову потрясенный следователь. — Я даже не мог предположить, что такое возможно. Это самое настоящее чудо.

— Нет. Просто я обратил внимание на некоторые несовпадающие детали. Остальное было делом несложным.

Глава 14

За столом они сидели все четверо. Это был такой необычный семейный обед. Он сидел во главе стола. С правой стороны расположилась Вера Дмитриевна, с левой — Марина Борисовна, напротив — Наталья. Они сидели за большим столом, и двое официантов подносили им все новые и новые блюда.

— Ты молодец, — громко сказала Радволина. — Я, похоже, тебя просто недооценивала. Как будто ты ничего не делал. Просто сидел в своем номере на кровати и о чем-то думал. Задавал какие-то нелепые вопросы, про двери, крики, опоздания. А сам хитро расставлял ловушки и выяснял, кто и где был. И потом вдруг захлопнул ловушку и поймал убийцу.

— Я бы никогда на нее не подумала, — призналась Наталья, — мне она казалось такой милой и скромной девушкой. А оказывается, внутри ее были такие демоны.

— Представьте себе ее состояние, — напомнил Муслим. — С одной стороны, он разрешает ей оставаться в своей роскошной квартире, и она считает, что вправе рассчитывать на его благосклонность. Она уже строит планы, как переедет сюда из своего пригорода, как будет с ним жить, когда появляется Наташа с таким невероятным известием о ребенке. Конечно, она должна была просто потерять контроль над собой. Он, очевидно, это понимает и поэтому старается говорить тихо, чтобы Альбина его не услышала. Но она услышала все, что должна была услышать. И, как только Наташа выходит, она устраивает ему дикую сцену, настоящую истерику. В это время поднимается Вера. Но он думает, что это еще Наталья, и поэтому быстро открывает дверь. Возможно, он хотел таким образом даже избежать очередной ссоры. Но Вера тоже уходит, и здесь начинается самое неприятное. Они кричат друг на друга, хлопают дверью. И, когда приходит Марина, он уже находится в таком взвинченном состоянии, что ничего не хочет понимать. И когда Марина уходит, между ними, очевидно, состоялась последняя ссора. И тогда Альбина в отчаянии хватается за кухонный нож и ударяет своего ветреного друга. А потом сразу уходит. Он успевает достать нож, но погибает от большой потери крови.

Альбина снова вынуждена ездить и добираться до своего пригорода. Она умело маскирует свои чувства и никому не выдает своего истинного отношения к случившемуся. Она даже выражает свои соболезнования семье погибшего дипломата. Но в душе у нее по-прежнему все фурии ада. Поэтому она в разговоре со мной допускает несколько незначительных ошибок. Ведь она не профессиональный киллер, и даже такое убийство в состоянии аффекта вызывает у нее нервное потрясение. Она все время думает о случившемся. И поэтому в разговоре со мной невольно выдает себя, цитируя в разговоре Марину или вспоминая, как одна за другой туда приходили дочь, мать и бабушка.

— Даже подумать страшно, что ей пришлось пережить, — задумчиво произнесла Наталья. — Сейчас она в больнице.

— Нам тоже пришлось несладко, — напомнила ее мать. — Мы с ума сходили из-за тебя, когда следователь объявил, что ты пока единственная подозревемая. Мне все время снился один и тот же сон, что тебя увозят отсюда на лошадях какие-то кавказские джигиты, которые затем решают продать тебя в один из западных борделей. Я каждый раз просыпалась в холодном поту, ходила и проверяла, как ты спишь.

— Нужно было с самого начала доверять господину следователю, — усмехнулась Марина, показывая на сидевшего рядом Муслима, — и понять, что это не тот человек, который может отступить или сделать плохую работу. Он настоящий профессионал. Поэтому я была так спокойна, когда узнала, что именно он прилетел сюда проводить расследование. Я была убеждена, что рано или поздно он найдет доказательства нашей невиновности и сумеет изобличить настоящего убийцу.

— Ты была о нем лучшего мнения, чем я, — иронично заметила Вера.

— Да, — кивнула мать, — я действительно была о нем лучшего мнения.

— Это потому, что он тебя не бросал, а меня бросил, — напомнила Вера, — и поэтому я ему не верила. До самого конца не верила. Пока он всех нас не убедил.

— Когда ты возвращаешься в Баку? — спросила Марина.

— Завтра утром, — сообщил он.

— Ты по-прежнему холостой? — спросила она.

— Да. Так и не сумел найти женщину, похожую на твою дочь.

— Раньше нужно было об этом помнить, — проворчала Марина, — а сейчас к ней трудно подступиться. У нее такой огромный штат сотрудников. И она такой важный человек, уже депутат.

— Да, — невесело кивнул он, — жизнь с таким большим чиновником я просто не потяну.

— Мама, — укоризненно произнесла Вера, — может, вы наконец закончите этот десерт и уйдете отсюда, чтобы мы могли нормально с ним поговорить? Неужели ты не понимаешь, как сложно я чувствую себя в твоем присутствии рядом с ним? Мне все время кажется, что он нас сравнивает.

— Нас трудно сравнивать, — возразила мать. — Я уже старая, пожилая грымза, которая должна думать о внуках и у которой все лучшие дни уже позади. А ты женщина в расцвете сил. Тебе только сорок. Ты еще можешь рожать, любить, встречаться, ненавидеть. У тебя все впереди.

— Если ты оставишь нас одних, мы сумеем обсудить и эти моменты, — мрачно заявила Вера.

— Тогда мы уходим, — согласилась Марина, поднимаясь со стула. — Я не знаю, к чему вы придете, но такой зять, как ты, — просто мечта. К тому же не каждый зять может похвастаться тем, что в молодости соблазнил свою тещу.

— Мама! — крикнула Вера.

— Бабушка, — покраснела Наталья, — что ты несешь?

— Правду, — спокойно ответила она. — Он был такой молодой и сильный. И я была молодой и сильной. Мне было только тридцать четыре. А ему двадцать четыре года. Представляете, какими мы были? Может, это лучший возраст и для мужчины и для женщины.

Она подошла к Муслиму и поцеловала его в голову.

— Это за то, что не дал обидеть Натали, — сказала она, — и сам ее не обидел. Спасибо тебе за мою внучку.

Он пожал плечами, но не стал ничего говорить.

— До свидания, — протянула ему руку Наташа.

Он пожал и ей руку.

— У нас просто европейская семья, — недовольно проворчала Вера, — такая свобода нравов. Выбирай, с кем встречаться. Широкий диапазон — от бабушки до внучки. Вы уйдете наконец или нет?

— Уходим. — Марина взяла за руку внучку, и они пошли к выходу.

— И все-таки она постарела, — екнуло сердце Муслима.

Вера взглянула на него, когда наконец мать и дочь скрылись за дверью.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Не знаю. Абсолютно невозможная и фантасмагорическая ситуация. Честное слово, не знаю. Но я точно знаю, что всегда любил только тебя.

— И поэтому бросил на столько лет.

— У нас каждый раз все начинается сначала. Я рассказываю, как тебя люблю. Ты вспоминаешь, что я тебя бросил. Я начинаю объяснять, что была война, ты говоришь, что это не причина. Все время одно и то же.

— Верно, — согласилась она, — и именно поэтому нам не следует строить дальнейших планов. Этот явно не тот случай, Муслим. Мы уже не молоды. У каждого из нас своя устоявшаяся жизнь. Ты мне тоже тогда нравился. Очень нравился. Но то время ушло. А сейчас другая эпоха и другое время. И ты обязан это понимать.

— Я понимаю.

— Боюсь, что нет. И моя мать всегда будет стоять между нами. Что бы мы с тобой ни говорили, как бы себя ни вели. Это просто невозможно, неприлично, в конце концов, непристойно. И как Наталья будет к тебе относиться? Как к другу бабушки или как к другу мамы? А может, как к отчиму?

— По-моему, ты все усложняешь. Можно просто как к другу.

— Так просто ничего не бывает. Тебе уже сорок восемь лет, скоро выходишь на пенсию. Как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Я готовлю тебе по утрам яичницу и хожу в халате и в бигудях? Но эта жизнь размеренной провинциалки не для меня. Я уже привыкла к тому, что не должна стоять на кухне, заниматься какими-то бытовыми проблемами, готовить, убирать, стирать за кем-то. У меня совсем другой ритм жизни, Муслим. Ты обязан это понять.

— Зачем так много слов? Я уже понял, что ты не можешь и не хочешь быть рядом со мной. Вот это и есть подлинная реальность. Все остальное — мишура, словесная шелуха. И даже моя случайная встреча двадцать четыре года назад не должна была влиять на твое решение. Но она повлияла. Повлияла на многое…

— Значит, не судьба, — горько усмехнулась Вера. — Значит, все так и должно было быть. Я должна была выйти за Радволина, прожить с ним столько лет и остаться вдовой. А тебе предназначено судьбой развестись и остаться холостым. На всю оставшуюся жизнь. Будем иногда встречаться или перезваниваться, вспоминая, как нам было хорошо в молодости.

— Ты и сейчас молодая.

— Нет. Это общие слова. Такие удобные, обтекаемые, вежливые. Мне уже сорок. Сорок лет, Муслим. И у меня взрослая дочь. Для женщины после сорока начинают постепенно закрываться некоторые возможности, которые были раньше. Мы острее это чувствуем, сильнее. Приближение неминуемой старости.

Он молчал. Разумом он понимал, что она права. Представлял, что она принимает решение, в том числе и за него, за них обоих. И это решение единственно правильное. Они слишком разные люди. Когда-то, в другое время и в другую эпоху, они оказались близко, рядом друг с другом, словно сама судьба решила испытать их союз, подарив им этот уникальный шанс. Но центробежные силы развели их в разные стороны. На самом деле никто в этом не был виноват. Ни война, ни развал государства, ни их личные желания или пристрастия. Сама судьба свела и развела их. Жаловаться было глупо. Это все равно что жаловаться на свой пол или цвет кожи, который дается при рождении, как некий код, носителем которого раз и навсегда является любой человек. И даже противоестественное изменение этого кода, когда пытаются изменить пол или цвет лица, не делает человека сразу счастливым. Хотя бывают и редкие исключения. Он снова почувствовал, как у него колотится сердце.

— Когда ты снова приедешь сюда, мы встретим тебя уже нашим правнуком, — улыбнулась Вера, — ровно через двенадцать лет. Тебе будет только шестьдесят. А мне пятьдесят два. Мы будем еще молоды, и я покажу тебе девочку или мальчика, которого родит наша Наташа.

— Ты считаешь, что я должен появляться в вашем городе только раз в двенадцать лет? — горько усмехнулся Муслим.

— Ты сам выбрал себе такую судьбу. Или судьба выбрала тебя. Я не знаю. Но три подряд совпадения — это слишком много, даже для судьбы. Три года Обезьяны. Следующий будет в две тысячи шестнадцатом году.

— Говорят, что Баку подаст заявку на проведение Олимпийских игр шестнадцатого года, — вспомнил Муслим. — В восьмом они пройдут в Пекине, а в двенадцатом будут в Лондоне. Значит, у нас появляется шанс увидеться на Олимпийских играх в Баку.

— Или ты снова приедешь к нам. Но надеюсь, что в этот раз повод будет гораздо более счастливый.

— Что вы думаете делать с Викторией?

— Уже поздно что-то думать. Она должна рожать. У нее будет мальчик. И она по секрету сказала мне, что хочет назвать его Муслимом. Ей всегда нравилось это имя.

— Но это не из-за меня. Это благодаря Муслиму Магомаеву.

— Кто знает, — улыбнулся Вера, — мне очень хотелось, чтобы ты меня правильно понял. Как раз в вопросе наших взаимоотношений. Мне очень хотелось, чтобы ты не уезжал отсюда с ожесточенным сердцем. Год Обезьяны — это твой кармический год, всегда помни об этом.

— Теперь уже не забуду никогда, — пообещал он.

— И спасибо тебе за все, что ты сделал, — добавила она. — Не забудь, что теперь у тебя есть знакомая в Санкт-Петербургской мэрии. Это не так плохо, как ты думаешь. И самое главное — в следующий раз мы точно не разрешим тебе оставаться в гостинице такого класса.

— Ловлю на слове, — улыбнулся он. Сердце все-таки болело.

Потом они прощались. Прощались как-то странно, осторожно обнимаясь, словно боясь расплескать друг друга, неловко подставляя щеки, словно чужие люди, лишь недавно ставшие друзьями. Обменялись рукопожатием. И потом он уехал. Когда шел к машине, она вдруг поняла, что больше никогда в жизни не увидит его. «Если он обернется, я побегу за ним, остановлю его, — твердо решила она. — Если он обернется…» Он так и не обернулся. Сел в машину, и автомобиль отъехал.

Он больше никогда не был в Санкт-Петербурге. Ровно через двенадцать лет, в свой кармический год Обезьяны, он умер в небольшом венгерском городке, куда приехал на экскурсию. Тело его перевезли в Баку и похоронили на городском кладбище, рядом с родителями. Говорят, что на похороны не успела приехать его дочь, она в это время отдыхала на курорте во Франции. А может, это только слухи.