Избранные шпионские и криминальные романы и повести. Книги 1-40

Глава 1

Он уже знал, что ему должны позвонить и что звонок может раздаться в любую минуту. Уже второй час, хмурясь, сидел у аппарата, но телефон молчал. Хотя это было совсем не в его характере – терпеливо ждать, когда его позовут. Хотелось встать и уйти, пусть потом сами его ищут. Но с другой стороны, понимал, что так поступить проще всего. Вообще от всего отказаться, никуда не переезжать. Просто плыть по течению… Только и это было не в его характере. Не зря же жизнь столько раз проверяла его на прочность. Порой даже казалось, что все предыдущие его годы были одной сплошной проверкой: выстоит ли, не сломается ли, сумеет ли удержаться? И множество раз думал, что все могло бы быть чуточку иначе, немного по-другому…

Виктор Викторович глянул на свой стол. Бумаги сложены аккуратной стопочкой. Некоторые ему надо срочно подписать. Еще раз посмотрел на телефонный аппарат. Если не позвонят, значит, не судьба, подумал он. Хотя, по большому счету, ни в какую судьбу не верил, искренне считая, что человек сам создает свой характер и творит свою жизнь.

Виктор Викторович Ермакович, пятидесятидвухлетний глава области, один из самых известных и популярных политиков Украины, сидел за столом в ожидании звонка президента. Это был человек высокого роста, широкоплечий, подтянутый, постоянно занимающийся спортом, не позволяющий расплываться своей фигуре. Упрямая складка на подбородке, тонкие губы, мясистые щеки, курносый нос, красивая копна темных волос с проседью – такие мужчины обычно нравятся женщинам.

Он придвинул к себе папку с бумагами, взял ручку. Ему могут вообще не позвонить, а дела не ждут. В конце концов, быть руководителем крупнейшей области страны – это тоже что-то значит. А он уже больше пяти лет стоит во главе области и привык отвечать за свои дела и поступки.

Телефон словно только этого и ждал. Стоило хозяину кабинета раскрыть папку, как сразу же затрезвонил. Ермакович удивленно посмотрел в сторону выстроившихся на столе аппаратов. Нет, это не прямой телефон с Киевом, по которому может позвонить только один человек – сам президент страны. Надрывался совсем другой – обычный городской телефон, номер которого знали лишь несколько человек: жена, сыновья да двое-трое самых близких друзей.

Он не спеша поднял трубку.

– Я вас слушаю, – буркнул недовольно. В принципе сейчас никто не должен был его отвлекать. Даже жена.

– Виктор Викторович? – спросил незнакомый голос.

Или знакомый? Хотя этот человек раньше никогда ему не звонил. И даже не должен знать этого номера его телефона. Хотя что значит не должен? Кому надо, все всегда знают. Раздобыть номер его прямого городского телефона им совсем не сложно. Но почему он вдруг решил использовать обычный городской номер, ведь мог позвонить и по аппарату правительственной связи? Или точно знает, что все аппараты правительственной связи прослушиваются? В том числе и прямая линия с президентом?

– Да, это я, – подтвердил Ермакович. – Кто говорит?

– Я думал, вы меня узнаете по голосу, – отозвались на другом конце провода.

– Я давно не играю в такие игры, – устало поморщился Виктор Викторович. – Могли бы и представиться, коли уж решили со мной поговорить?

– Это Олег Константинович, – сообщил позвонивший.

Хозяин кабинета нахмурился. Он так и думал, впрочем, ошибиться было невозможно.

– Алло, вы меня слышите? – спросил Олег Константинович. – Куда вы исчезли?

– Никуда, – ответил Ермакович. – Жду, когда вы начнете разговор.

Он уже начал догадываться, зачем ему звонят. Но еще не хотел поверить даже самому себе. Неужели они решатся выступить так открыто?..

– Виктор Викторович, я не хочу отнимать у вас много времени, – начал его собеседник, – наш разговор не прослушивается, мы приняли некоторые меры…

– Мне все равно, – довольно невежливо перебил его Ермакович.

– И тем не менее я хочу, чтобы вы знали. После последних событий все словно с ума посходили. Боятся вообще разговаривать по телефону.

– Я не боюсь.

– Знаю. Именно поэтому я вам и позвонил. Хочу обратить ваше внимание на некоторые слухи, которые ходят у нас в столице. Вы, наверное, уже в курсе?

– Я слухи не комментирую. И вам не советую.

– О, характер у вас не меняется…

– Разумеется. Я не в том возрасте, когда меняется характер.

– И тем не менее вы все знаете… Очевидно, понимаете, что президент пока не принял окончательного решения. Но вполне вероятно, что он сумеет найти достойного кандидата.

– Возможно. Мне об этом пока ничего не известно. Вы позвонили, чтобы сообщить мне его решение? – Вопрос получился несколько издевательским.

– Нет. – Кажется, Олег Константинович даже усмехнулся. Он не ждал такого ответа от Виктора Викторовича. – Я не хочу скрывать от вас, что в Киеве многие недовольны таким поведением нашего руководителя. Нам кажется, что это его очередная ошибка. А если он сделает неправильный выбор, то это будет трагедия для страны. Ситуация довольно неприятная для всех нас…

– И чего вы хотите? – снова перебил его Ермакович.

– Вы должны отказаться, – твердо проговорил Олег Константинович, – если вдруг он совершит такую ошибку и все-таки предложит вам пост премьера. Вы же знаете, если бы на вашем месте был кто-то другой, я не стал бы ему звонить. Все равно через несколько дней все будет известно и неудачный эксперимент нашего президента закончится с еще большим скандалом, чем дело погибшего журналиста. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Не понимаю. Почему я должен отказаться?

– Вы умный человек, Виктор Викторович. Вы же прекрасно знаете, как все к вам относятся. Вас уважают, некоторые даже боятся. У вас самая сильная поддержка в парламенте. Но место, которое вам предлагают… Такого не было никогда и никогда не будет. Украина – крупнейшая страна Европы, и после всех наших скандалов мы не можем допустить, чтобы наша страна снова выглядела перед мировым сообществом не лучшим образом. Вы должны отказаться…

– Вы думаете о стране или о собственных интересах? – жестко поинтересовался Ермакович.

– Я думаю и о стране, и о наших интересах, – прямо и так же жестко ответил его собеседник.

Все стало ясно. Можно было закончить разговор. Это было прямым объявлением войны.

– Мне пока никто ничего не предлагал, – твердо сообщил Виктор Викторович. – Когда предложат, тогда и буду думать. А пока извините… – Он уже собирался положить трубку.

– Виктор Викторович, – спохватился Олег Константинович, очевидно почувствовав, что разговор может оборваться, – пожалуйста, не кладите трубку. Я только хотел вам сообщить… Если вы не откажетесь, некоторые люди, которые не очень вам симпатизируют, могут передать в прессу ваше досье. Вы меня слышите? Поверьте: мне больше всего хотелось бы избежать этого скандала. Все газеты и журналы напечатают вашу биографию с соответствующими комментариями. Пока вы были руководителем области, вас не трогали, но если вы не согласитесь…

– Не соглашусь, – твердо отрезал Ермакович, чувствуя мощный выброс адреналина. – С вами не соглашусь. И если президент решит предложить мне этот пост, тотчас же прилечу в Киев.

– Вы меня не поняли. Я всего лишь хотел вас предупредить…

Виктор Викторович, не дослушав, положил трубку. Затем резко закрыл папку с документами. Посмотрел на телефонный аппарат. Нужно сменить номер, подумал он и улыбнулся. Многие, даже достаточно умные и опытные, люди совершают одну и ту же характерную ошибку: судят о других с позиции собственных страхов и заблуждений. Вот и позвонивший Олег Константинович больше всего боится огласки их разговора. Как глупо! Полагает, что его можно запугать. Если бы они знали о его жизни… Всю правду, как все было на самом деле… Пожалуй, не стали бы тогда звонить. Но они даже не догадываются, что его нельзя испугать – все свои страхи он уже давно пережил. И самый первый более сорока лет назад, когда ему было всего восемь лет…

Воспоминания

В их поселке было всего лишь две улицы – Песочная и Грузовая. Обе с покосившимися глинобитными хатами, в которых жило не так уж много народа. С самого утра мужчины – суровые молчаливые шахтеры и такие же молчаливые металлурги, спешащие на небольшой завод, который стоял в стороне от поселка, – уходили на работу. Правда, Витин отец иногда отправлялся на нее вечером, когда заступал в ночную смену. Он был машинистом паровоза. Хотя маленький Витя запомнил на всю жизнь, как отец завороженно смотрел в небо, когда над ними слышался гул пролетающих самолетов. А позже узнал, что отец с юности мечтал о небе, хотел стать летчиком, да проклятая война не дала осуществиться его планам. Отец ушел на фронт и вернулся с него тяжело раненным. Слава богу, как говорили взрослые, пришел живым – в их небольшом поселке многие семьи вообще остались без мужчин. Такое тогда было сплошь и рядом. И почти половина ребят, с которыми Витя учился в школе, вообще не знала своих отцов. Они родились во время войны или вскоре после нее от мужчин, которые, вернувшись в родные края, быстро умирали от тяжелых ран, полученных в боях.

Родители Виктора поженились в сорок девятом. Он работал машинистом, она была медсестрой. Сложилась обычная рабочая семья, каких до войны в поселке было много. А в июле пятидесятого родился Виктор. Тогда казалось, что жизнь налаживается и впереди все будет только хорошо. Постепенно отменяли карточки, повышали зарплату… Но через два года мать Виктора тяжело заболела. Несколько месяцев она лежала в больнице. В памяти мальчика смутно осталось лишь размытое белое лицо умирающей матери на подушке, но почему-то навсегда запомнился отвратительный резкий запах больницы, преследовавший его затем долгие годы. Он не сразу осознал, что остался один. Один и навсегда. Маленькому Вите не повезло гораздо больше, чем его сверстникам, выросшим без отцов, потому что в два с половиной года он потерял мать.

Расти без отца очень сложно. При этом мальчики часто бывают неуправляемыми, им не хватает отцовской мудрости, конкретного примера перед глазами, их оскорбляет одиночество матерей, вынужденных в той или иной мере сходиться с другими мужчинами. А в пятидесятые годы была еще и социально значимая причина: мать, поднимающая семью в одиночку, часто не могла заработать столько, сколько зарабатывали мужчины.

Но потеря матери для ребенка – ни с чем не сравнимое страшное потрясение. Это нарушение неких биологических законов, когда малыш теряет гораздо больше, чем просто любимого человека. Когда ему становится больно и хочется крикнуть «Мама!», он вдруг вспоминает, что ему некого звать на помощь. Когда ему совсем плохо, то не у кого искать утешения, надеясь на всепрощение и понимание. Рана от потери в детстве матери кровоточит затем всю жизнь. Жить без отца очень трудно, жить без матери – почти невозможно.

Как и все мальчишки, Витя играл в футбол. Когда начинало темнеть, из близлежащих хат доносились крики матерей, зовущих своих сыновей. Он знал, что его никто не позовет. Бабушка не любила кричать, она терпеливо ждала, когда он прибежит сам. Иногда по ночам, когда ему бывало плохо, он фантазировал, сочинял, какая у него могла бы быть мать, сжимая кулаки от непонятного чувства одиночества, такого обидного в его годы. И в школу вместо матери его провожала бабушка, хотя, справедливости ради, стоит отметить, что она всячески старалась ее заменить.

Но может быть, именно потому, что не было матери, Витя рос не по годам развитым, самостоятельным, настырным. А поскольку был таким, его и понесло в этот чертов отстойник. Бабушка предупреждала, чтобы даже близко около него не проходил. И все ребята поселка знали, что там гиблое место, обходили его стороной, шепотом рассказывали друг другу о болотном черте, который якобы в нем живет и топит всех, кто осмеливается появиться в его владениях. Только разве можно остановить мальчишек, которых притягивает все таинственное и незнакомое? И однажды Витя уговорил соседнего пацана Колю все же пойти посмотреть, что на самом деле творится в этой яме.

Шламовый отстойник, сохранившийся еще с довоенных времен, по краям порос кустарником, а в самом глубоком месте был заполнен болотной жижей. Туда-то мальчишки и полезли, рассчитывая увидеть что-нибудь интересное. Начали осторожно спускаться по склону вниз. Если бы у них была хорошая обувь, они не сорвались бы. Но развалившиеся от игры в футбол сандалии постоянно скользили, заставляя ребят цепляться руками за кусты. В какой-то момент Виктор почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он инстинктивно наклонился, схватился за куст. Но тот неожиданно легко вылез из земли. Сухой куст не выдерживал тяжести его тела, и мальчик понял, что сейчас упадет.

– Витя, – в отчаянии закричал его друг, – подожди, я тебе помогу!

– Нет! – успел крикнуть упрямый мальчишка и полетел вниз, прямо в болотную жижу.

– Я сейчас тебя достану, – пообещал перепуганный Коля. Ему было семь, он был на год младше Виктора.

Падение оказалось не столь страшным. Витя огляделся. Никаких болотных чертей видно не было. Да и в жиже он стоял всего лишь по пояс.

– Не спускайся, – крикнул он другу, – лучше кого-нибудь позови! Я здесь подожду.

– Я тебе помогу, – возразил Коля.

– Нет, – упрямо настаивал на своем Виктор, понимая, что мальчишке не хватит силенок вытащить его из этой жижи. – Лучше вернись в поселок и приведи ребят. А еще лучше скажи своему старшему брату. Пусть он палку с собой прихватит, и дуйте обратно.

– Я сам принесу палку! – закричал обрадованный Коля, скрываясь за склоном, поросшим кустарником.

Виктор огляделся. Вокруг никого не было. И вдруг почувствовал, что уходит все глубже в болотную жижу. Когда он только упал, она доходила ему до пояса, а сейчас он увяз уже почти по грудь. Вот тогда-то он и почувствовал настоящий страх. И пожалел, что остался один. Теперь никто не услышит его крика. Мальчик полагал, что под ногами у него достаточно твердая почва, однако болото сыграло с ним злую шутку. Или здесь на самом деле жил черт?

Он начал дергаться, пытаясь каким-нибудь образом вырваться из засасывающей его трясины. Но болото держало его цепко. Тогда он впервые попытался крикнуть, однако из горла вырвался лишь хриплый звук, который никто не услышал. Попытался дотянуться до свисающей поблизости ветки, но быстро понял, что не сможет ее достать. И в панике увидел, что увязает все глубже и глубже.

Ему было только восемь лет. Он учился во втором классе и, в сущности, был еще совсем ребенком. Опаленным горем ребенком, который выглядел старше своего возраста. А впереди у него была целая жизнь, которая могла вот так нелепо и глупо оборваться. Витя еще раз дернулся, набрав воздуха в легкие, заорал изо всех сил. Но его опять никто не услышал. Значит, ему суждено умереть в этом отстойнике? Мальчик в жутком страхе дергался изо всех сил.

В какой-то момент он вспомнил бабушку. Она говорила, что мама наверняка попала в рай. А потому рано или поздно он там с нею встретится. Но для этого здесь, на земле, надо добрыми делами заслужить это право. А что он успел сделать? Гонял голубей, играл в футбол, вот не послушался бабушку и полез в этот отстойник. Болотная жижа доходила ему уже до плеч. Он тянул руки изо всех сил к спасительной ветке, свисающей от него так недалеко, но болото не собиралось его отпускать.

– Мама! – вдруг заорал он изо всех сил. – Мама! – Впервые в жизни Витя позвал ее громко, словно она где-то существовала. Позвал в самую страшную, отчаянную минуту, когда никакой надежды спастись не оставалось. Он не заплакал, только несколько раз произнес самое дорогое на свете слово, искренне веря, что каким-то непостижимым образом она сможет ему помочь.

Неожиданно поднялся ветер. Виктор закрыл глаза, понимая, что ему уже не спастись. И именно в этот момент та самая ветка, до которой он не мог дотянуться, ударила его по лицу. Он открыл глаза. Ветер налетел достаточно сильный. Словно кто-то дал ему команду. Ветка опять наклонилась в его сторону, и он снова ощутил ее слабый удар по лицу. Теперь поднять руку и схватить ее оказалось совсем несложно. Держась за нее, Витя начал осторожно подтягиваться к твердой земле. Ветка оказалась довольно прочной. Он решился взяться за нее и второй рукой. Ухватившись обеими руками, стал тянуться за ветку изо всех сил. И почувствовал, что болото начало его отпускать. Мальчик понял, что так постепенно выберется из вязкой жижи.

И действительно, через несколько минут он уже лежал на земле, тяжело дыша и размазывая грязь по лицу. Оглянувшись назад, еще раз по-настоящему испугался, сообразив, какой жуткой опасности только что избежал. Хватаясь за ветки кустов, стал вылезать из ямы. Со стороны поселка бежали ребята. Коля, не успевающий за ними, бежал последним. Он поднял всех соседских мальчишек, чтобы выручить своего друга, по дороге он упал и разбил колено. Однако, не обращая внимания на рану, летел на помощь Виктору изо всех сил.

Ребята обступили мальчишку, вылезшего наверх, с уважением уставились на его перепачканное лицо.

– Нет там никакого черта, – хрипло сообщил он им. – И вообще ничего нет. Болото одно. Нельзя туда залезать, пацаны. – Витя словно сразу повзрослел.

Все расступились, и он побрел к своему дому. Позади, чуть прихрамывая, плелся Коля.

На следующее утро, нарвав полевых цветов, Витя вместе с бабушкой пришел на могилу матери.

– Мама, это тебе, – чуть слышно прошептал он, опуская цветы на могилу.

Бабушка вытерла слезу. Она не знала, что накануне ее внук прошел одно из серьезнейших испытаний в его жизни.

Глава 2

Звонок секретаря отвлек Ермаковича от нахлынувших воспоминаний. Он недовольно поморщился: ведь она знает, что сегодня он не намерен ни с кем разговаривать и тем более встречаться. Но если все-таки решилась позвонить, значит, дело действительно важное.

– Чего тебе? – недовольно спросил он, включая аппарат селекторной связи.

– Извините, Виктор Викторович, – раздался чуть виноватый голос секретаря, – приехал Шульман. Он хочет с вами встретиться. Говорит, что по очень важному делу. Я не хотела вас беспокоить…

– Где он?

– У нас в приемной. Приехал десять минут назад. Я ему объясняла, но он повторяет, что это очень серьезно.

– Понятно. Раз повторяет, значит, на самом деле так. Пусти его. Но больше ни с кем меня сегодня не соединяй.

– Виктор Викторович, через два часа у вас пресс-конференция. Вы ничего мне не говорили, Михаил Николаевич уже предупредил всех журналистов.

– Почему он мне не позвонил? – нахмурился Виктор Викторович.

– Не хотел вас беспокоить. Вы сами просили…

– Ничего я не просил. Пусть не занимается самодеятельностью. Я сказал, что подумаю насчет пресс-конференции. – Он нажал другую кнопку, вызывая руководителя своей пресс-службы. – Миша, – обратился к нему чуть хрипловатым голосом, выдающим его раздражение, – кто тебе разрешил собирать пресс-конференцию?

Кольчугин работал с ним уже девять лет и хорошо знал все интонации своего шефа. Ему было чуть больше сорока. Среднего роста, коренастый, широкоплечий, словно оправдывающий свою фамилию, Кольчугин пришел в областную администрацию вместе с Ермаковичем. Еще девять лет назад Виктор Викторович обратил внимание на хлесткие, энергичные статьи этого журналиста. Попросил найти его, пригласил к себе. Кольчугину тогда было чуть больше тридцати. И хотя он был достаточно сильным человеком, рядом с будущим своим патроном выглядел щуплым и маленьким. Правда, справедливости ради надо отметить, что рядом с почти двухметровым Ермаковичем многие люди, даже с выдающимися физическими параметрами, чувствовали себя не совсем уверенно.

А за последующие девять лет совместной работы губернатор высоко оценил своего инициативного и толкового сотрудника. Но и Кольчугин сумел близко узнать главу области. Если Виктор Викторович начинал говорить вот таким хриплым голосом, это означало, что он с трудом себя сдерживает.

– Извините, Виктор Викторович, – забормотал Кольчугин. – Я думал, все уже решено… мне звонили из Киева… я полагал, ваше назначение уже… Извините меня.

– Не стоит суетиться, – зло заметил Ермакович. – Когда будет нужно, я проведу пресс-конференцию. Ты, видимо, решил «вперед батьки в пекло пролезть»? Сам знаешь, я не люблю, когда за меня решают.

– Извините…

– Отменяй пресс-конференцию, – решительно приказал Ермакович, – и никогда больше не самодельничай. Если я решу поехать в Киев, ты первым узнаешь об этом. Все понял?

– Конечно…

Виктор Викторович отключил связь с Кольчугиным, приказал девушке-секретарю впустить Шульмана.

Лев Яковлевич Шульман был его давним знакомым. Они подружились еще лет двадцать назад, когда Шульман и Ермакович были доверенными лицами космонавта Берегового. Шульман работал главным инженером в закрытом конструкторском бюро, выполняющем в основном военные заказы, отчасти связанные с космосом. И хотя он был старше Ермаковича на восемь лет, они тогда быстро сошлись.

Противоположности часто сходятся. Мягкий, осторожный, не всегда решительный Шульман и сильный, идущий напролом молодой Ермакович, в котором чувствовалась некая первобытная сила, вместе представляли известного всему миру космонавта, сумевшего сделать, казалось, невозможное – добиться права на космический полет уже в том возрасте, когда большинство летчиков и космонавтов выходят на пенсию. Правда, Шульман с его средним ростом на фоне очень высокого Ермаковича смотрелся несколько комично.

Он вошел в кабинет, поправил очки. После того как Виктор Викторович стал руководителем области, Шульман был назначен генеральным директором того самого объединения, в конструкторском бюро которого работал. Несмотря на должность Ермаковича, они по-прежнему были на «ты», как и много лет назад.

– Здравствуй, Виктор, – отрывисто произнес Шульман, протягивая руку. Ермакович поднялся ему навстречу.

– Мог бы и предупредить о своем приезде, – мрачно буркнул он, пожимая ладонь гостя.

Тот согласно кивнул и, обойдя стол, устроился рядом с хозяином кабинета.

– Мне нужно было срочно с тобой увидеться, – признался Шульман. – Очень важное дело, не хотелось говорить о нем по телефону.

– Что случилось?

– Ты знаешь, что в Киеве все уже решено? Хотя об этом уже два дня говорят все наши телевизионные каналы. И все газеты об этом пишут. Похоже, президент уже сделал свой выбор.

– Так ты приехал сюда, чтобы рассказать мне об этом? – спросил, но даже не улыбнулся при этом Ермакович.

– Подожди, Виктор, не дергайся. – Его собеседник оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что их могут подслушать. – Мне действительно нужно было тебя увидеть. Это очень важно.

– Ну рассказывай, что там у тебя.

– Ты же знаешь, что мой сын работает в Киеве, на одном из телевизионных каналов. Сегодня он прилетел ко мне. Четыре часа назад. Там уже все знают, что пост премьер-министра президент решил предложить тебе. И это правильно, Виктор, все равно лучше тебя они не найдут. Подожди, подожди, – попросил Шульман, видя, что его нетерпеливый собеседник хочет его перебить, – не торопись. Я не хвалить тебя приехал. Мы знакомы много лет, и ты меня не раз крепко выручал. Я хочу вернуть хотя бы часть моего долга…

– Ничего не понимаю. При чем тут твой сын?

– Он работает на канале у Дорошенко. Он мне все и рассказал. Ты же понимаешь, как сильно они не хотят твоего назначения премьер-министром, насколько серьезно против тебя настроены. Ведь они сделали все, чтобы скомпрометировать президента, убрать его, провести своего человека. У них есть свои кандидаты. Ты же видишь, как все раскручивается. А тут президент вдруг назначает тебя. И все понимают, что ты – единственный кандидат, которого примут в парламенте. Но не все этого хотят. Ты же понимаешь, о чем я говорю. После ареста нашего бывшего премьер-министра Назаренко в Америке у президента вообще не осталось ни одного серьезного союзника и ни одного шанса на повторное избрание. Только ты можешь спасти всю эту конструкцию и стать премьером. Именно поэтому они тебя и не хотят.

– Тоже мне новость, – усмехнулся Ермакович, – нашел о чем говорить. Это я и без тебя знаю.

– Ты не знаешь самого главного. Они готовят грандиозную провокацию. Как только ты появишься на первой пресс-конференции в Киеве, они устроят тебе «достойную встречу», как сами говорят. Уже подготовлены два человека, которые начнут задавать тебе вопросы о твоем прошлом. Начнут расспрашивать тебя о прежней жизни. Догадываешься, о чем я говорю?

– Ну и что? Я ничего не скрываю. В Донецке все знают про мою жизнь…

– Но не все знают в Киеве, – возразил Шульман. – И ты пока не премьер-министр самой большой страны в Европе, если, конечно, не считать России, большая часть которой в Азии. А между прочим, это будет твое первое знакомство в качестве одного из руководителей страны с европейскими журналистами. Пока они приезжали к тебе так – от случая к случаю. Но дело даже не в этом. Вопросы будут задаваться с единственной целью – вывести тебя из себя. А учитывая твой далеко не ангельский характер, можно считать, что успех им почти гарантирован. Как только ты сорвешься, они покажут специальный репортаж по всем каналам, передадут эти ролики в «Евроньюс», на Си-эн-эн. Мой сын входит в группу, которая готовит этот материал. Они покажут колонии, тюрьмы, отборных рецидивистов, в общем, сделают все, чтобы испортить тебе твое политическое будущее. После первой же пресс-конференции можешь собирать вещички и возвращаться домой, в Донецк. Они на это и рассчитывают. Там даже придумали такой заголовок: «Последняя ставка президента». В общем, одним ударом хотят поставить жирную точку на твоей карьере и подставить очередной раз его…

Шульман закончил говорить, вытащив носовой платок, вытер вспотевшее лицо. Протер стекла очков. Потом взглянул на своего собеседника. Тот сидел, словно окаменев. И вдруг неожиданно улыбнулся. Второй раз за день.

– Все? – поинтересовался Ермакович.

– Все, – выдохнул Шульман, – но это очень серьезно. Ты напрасно улыбаешься, Виктор, это не шутка…

– Ты думаешь, я не знаю, как они ко мне относятся? Полчаса назад мне позвонил один из тех, кто принимает решение вместе с президентом. И открытым текстом мне угрожал. Сообщил, что они опубликуют мое досье. В общем, просил меня не давать согласия на назначение. Я уже много лет в политике, Лева, и знаю, как сложно всем нравиться.

Шульман понимающе кивнул.

– А за предупреждение спасибо, – продолжил Ермакович. – Хотя я знаю информационную политику каждого канала. Первый канал Равиковича будет сохранять нейтралитет, а пятый Дорошенко – выступать против меня. У них есть свой кандидат. Все правильно. – Он встал, прошел к окну, посмотрел вниз.

– Мне непонятно, как они там договариваются, – проговорил Шульман, глядя ему в спину, – почему некоторые каналы выступают на стороне других кандидатов. Я в этом не разбираюсь. Но мой сын там работает, он в курсе, вот я и решил, что должен к тебе приехать. Не думаю, что у них все получится, как они задумали, но хотел тебя предупредить…

Виктор Викторович обернулся.

– Им нужно убрать президента и протащить своего кандидата, – пояснил он, – и вообще, в политике возможны любые союзы. Ничего личного, только политика. И еще экономика. Неизвестно, чего в большей мере. Огромные возможности, сумасшедшие деньги… А я не умею договариваться. И никогда не умел. Именно поэтому в молодости так и подставился… – Он подумал немного и добавил: – Сейчас тоже не смогу. Когда знаю, что прав, просто иду до конца. Такая у меня внутренняя установка, Лева.

– Знаю, – мрачно ответил Шульман. – Ты не меняешься. Каким был в молодости, таким и остался…

Воспоминания

Когда Витя пошел в школу, у него появилась мачеха – отец женился. Она по-своему заботилась о мальчике, старалась заменить ему мать. Но он, привыкший к одиночеству, предпочитал уходить из дома на весь день. Взяв с собой книги, где-нибудь прятался и увлеченно читал, погружаясь в более интересный и привлекательный, нежели окружающая действительность, выдуманный мир. Учился Витя в школе неровно: когда ему было интересно, делал уроки и получал за них отличные оценки, когда неинтересно – даже не заглядывал в учебники, хватал тройки. Много лет спустя психологи начнут утверждать, что наиболее интересный тип людей – это те, кто в школе получал разные оценки. С неуспевающими учениками все ясно, с отличниками тоже понятно. Они предсказуемы. А вот из учеников, которые получают то пятерки, то тройки, отличаясь нестандартным поведением, мышлением и любознательностью, впоследствии нередко вырастают лидеры. Но это откроют только через полвека после того, как в конце пятидесятых Витя Ермакович неровно учился в школе, удивляя педагогов, которые считали его достаточно способным мальчиком.

В восьмом классе Витя принял решение поступить в горный техникум. И тем же летом они с Колей отправились в Сальские степи, нанявшись пасти конские табуны. Они на всю жизнь запомнили июньские короткие ночи, желто-красное солнце на горизонте, купание лошадей, их характерный норов. Животные чувствуют человека, его поведение, его страх и решительность. Оказалось, что нельзя паниковать, когда лошади сбиваются в кучу, во главе которой может оказаться норовистая кобыла, как нельзя и проявлять чрезмерную жестокость, которая сразу сказывается на отношениях человека с животными. Может быть, именно тогда Витя Ермакович и понял, что существует некий баланс, которого надо придерживаться и в отношениях с людьми, стараясь не проявлять ни своей слабости, ни излишней строгости.

Пожалуй, это были лучшие дни его жизни. Он делился с лошадьми неровно нарезанными ломтями ржаного хлеба, чувствуя мягкое прикосновение конских губ, научился отличать животных, узнавая их по внешнему виду, характеру, манере поведения. По ночам они с Колей, глядя на звездное небо, раскинувшееся над ними, мечтали о будущем, фантазировали, каким станет мир через двадцать, тридцать лет. Как у всех людей, родившихся во второй половине двадцатого века, в их рассуждениях присутствовала некая мистическая цифра с тремя нулями, означающая начало нового века. Двухтысячный год казался невозможно далеким и невероятно интригующим. Они спорили до утра, отстаивая каждый свой вариант развития цивилизации. Коля считал, что к тому времени все изменится настолько, что не останется ни стран, ни границ, ни денег. Будет всеобщая утопия, про которую им рассказывали в школе. Более практичный Виктор полагал, что мир людей изменят новые технические усовершенствования. Впоследствии он часто вспоминал эти их споры под открытом небом, рядом с молчаливыми табунами лошадей. В далеком шестьдесят пятом все казалось таким простым и понятным.

Когда Виктор вернулся домой, отец впервые с уважением посмотрел на повзрослевшего сына, который заработал достаточно денег, чтобы начать самостоятельную жизнь. Он успешно сдал экзамены в техникум, поступив туда на год раньше своего приятеля. Все, казалось, шло по накатанной колее…

Считается, что Бог посылает человеку ровно столько испытаний, сколько тот может вынести. В семнадцать лет Виктор Ермакович уже работал автослесарем на том самом металлургическом заводе, на котором трудилась половина их города. А еще через три месяца его арестовали.

Страна готовилась отметить пятидесятилетие Великой Октябрьской революции, Украину награждали орденом Октябрьской Революции. Во время подготовки к столь знаменательному событию традиционно проводились различные кампании, в том числе и по укреплению социалистической законности. Правоохранительные органы отчитывались за выполнение своеобразных планов по успешной борьбе с преступностью. При этом отчетность велась по нескольким показателям. Если сокращалось общее количество преступлений против личности, это считалось хорошим признаком – значит, стало меньше убийств, квартирных краж, грабежей, случаев уличного хулиганства. Но если падали показатели раскрываемости преступлений, совершенных против государственной собственности, это выглядело серьезным упущением в работе милиции и прокуратуры. Руководство партии и государства априори исходило из убеждения, что такие преступления как всегда существовали, так и существуют. Именно поэтому снижение количества выявленных экономических преступлений признавали плохой работой правоохранительных органов. Выходит, они недостаточно выявляли случаи коррупции, расхищения социалистической собственности, халатности, предпринимательской деятельности.

Вот под такую кампанию и попал семнадцатилетний автослесарь металлургического завода Виктор Ермакович. Интересно, какой страшный ущерб мог нанести государству молодой парень, только несколько месяцев проработавший на производстве? Однако в годы тотального дефицита любые запасные детали, оставленные для своевременного ремонта заводских аппаратов, легко переквалифицировались на украденные у государства. Следствие длилось несколько месяцев. Учитывая, что автослесарь не мог сам достать детали, а брал их у кладовщика, преступление попало под более тяжкую статью – не просто хищение социалистической собственности, а хищение, совершенное группой лиц.

И следователи, и прокуроры, и судьи понимали, что молодой человек невиновен. Но некоторую халатность кладовщика и руководителя хозяйственного отдела переложили на парня, еще не имевшего никакого жизненного опыта. Даже прокурор старался ему помочь – вытащить из этой тяжкой и нелепой ситуации, в которой молодой Ермакович оказался невольно. Но, попав под пресс проводимой кампании, Виктор был изначально обречен. По такой статье нельзя было закрыть дело и тем более оправдать человека, иначе прокуроров и судей тоже обвинили бы в нерадивом исполнении их обязанностей и потворстве самому страшному преступлению, какое только было в Уголовном кодексе шестидесятых годов, – хищению социалистической собственности. В случаях за подобные преступления давали даже высшую меру наказания. Виктор получил минимальный срок – три с половиной года лишения свободы.

Это было больно, несправедливо и страшно. Молодого парня отправили в исправительную колонию, находившуюся в Кременчуге, далеко от дома, где он должен был провести такой невероятно долгий срок.

Тогда ему казалось, что вся его жизнь рухнула. В устоявшейся советской системе человек, имеющий судимость, был обречен на ничтожное существование в дальнейшем. Его не принимали на хорошую работу, не выдвигали по службе, не выпускали за границу, ему неохотно разрешали учиться в высшем учебном заведении, не давали рекомендации в партию, не позволяли даже близко подходить к предприятиям, связанным с государственными секретами. Одним словом, человек, отбывший наказание, все равно оставался до конца своих дней изгоем.

В колонии его встретили недружелюбно. Вот тогда-то он и усвоил еще один очень важный урок: никогда никого не просить, ни о чем не спрашивать, держаться независимо и ни перед кем не сгибаться. Последнее особенно не понравилось местному рецидивисту. Нигде не любят независимых людей. Независимый индивид – всегда вызов системе. И неважно, какая это система – государственная диктатура, тоталитарное государство или власть «пахана» в колонии. Человек, не встроенный в нее, бросает ей вызов. Ведь винтик, не завинченный до конца, может вызвать аварию всего механизма. Именно поэтому все диктаторы так не любят свободомыслящих людей.

Однажды вечером сразу четверо парней случайно оказались за сараем, где проходил Виктор. Ему было восемнадцать, им гораздо больше. И хотя он был высокого роста и достаточно физически развит, чтобы справиться с каждым из них, тут понял, что против четверых ему не выстоять. Можно было позвать на помощь, вырваться, закричать. Но это было не в его характере. Поэтому он поднял тяжелую палку и прислонился к стене сарая, ожидая их нападения. Четверо против одного. Они надвигались с молчаливым чувством уверенного превосходства, как стая волков, травящих оленя. Но Виктор чувствовал себя спокойно. Возможно, потому, что был уверен в своих силах. А может, потому, что знал, как нужно себя вести, не нарушая местного «кодекса чести». И это ощущение собственной силы и правоты своих действий перед лицом непосредственной угрозы он запомнил навсегда. Четверо нападающих увидели выражение его глаз и тревожно переглянулись. Было очевидно, что им все представлялось несколько иначе.

Четверо против одного. Однажды в школе Виктор дрался сразу с тремя взрослыми ребятами, но тогда рядом с ним был Коля. Ощущая в руках тяжелую палку, он неожиданно усмехнулся – уже знал, что не уступит этим подонкам. Они заметили его улыбку. И неожиданно замерли, поглядывая друг на друга. Среди них не было лидера, готового первым ринуться в драку.

– Подходите, ребята, – еще шире улыбнулся Виктор, – давайте…

Бандиты снова переглянулись. Одно дело – запугать и избить несчастного молодого парня, впервые попавшего в колонию, и совсем другое – драться с крепким мужчиной, готовым к такой борьбе. Они вдруг поняли, что он не уступит, будет биться до смерти – прочитали эту решимость в его глазах. Трусливые животные, привыкшие нападать стаей, бандиты ожидали безвольной покорности жертвы, но никак не готовности к сопротивлению. Вот и застыли молча, не понимая, что им делать.

– Да ну его к черту, хлопцы! Себе дороже. Пусть «старики» сами с ним разбираются, – наконец сказал один из них. Он был старше остальных. Его правую щеку перерезал небольшой, но глубокий шрам, очевидно, полученный еще в подростковом возрасте. Этого уголовника почему-то называли Алеутом, и он гордился своей кличкой. Вероятно, она была связана с какой-то криминальной историей из его сибирского прошлого, так как внешне он не был похож не только на представителя далекого сибирского народа, но и вообще имел выпученные глаза. Алеут посмотрел на стоящего перед ним Виктора, оглядел своих подельников. На них нельзя было положиться.

Каждый из них видел палку в руке Виктора – тяжелую палку в руке рано повзрослевшего мужчины. Они понимали, что первый же из них, кто отважится напасть, получит такой удар, что может остаться инвалидом на всю жизнь. Возможно, второго удара уже не будет – они его не допустят. Но кто-то первый должен подставиться под удар. А подставляться никому не хотелось.

Недовольно ворча, уголовники разошлись. Слух о несостоявшейся драке сразу распространился по всей колонии. Такие новости облетают всех быстро. Виктора после этого стали уважать, все понимали, что этот высокий и крепкий парень сумел выстоять и победить. А потом слух дошел и до руководства колонии. Офицеры уже приглядывались к Ермаковичу. Они знали, что его «тухлая» статья – всего лишь недоразумение, случившееся с молодым человеком. Поэтому вскоре начальник колонии подписал ходатайство о его досрочном освобождении. С учетом отбытого срока и за примерное поведение Виктора освободили уже через год.

Выходя из колонии, он обернулся и посмотрел на запирающиеся за ним ворота. Он был уверен, что больше никогда не попадет в тюрьму, не позволит себя подставить. В восемнадцать лет все кажется очень ясным и правильным. Ему не хотелось больше думать о случившемся. Виктор был уверен, что эта тяжкая часть его жизни навсегда осталась позади, о ней следует забыть. И даже предположить не мог, что все обернется иначе…

Глава 3

Как только Шульман вышел из кабинета, в него вошла секретарь и замерла у двери, словно не решаясь сообщить шефу об очередном визитере.

– Никого не принимаю, – грозно напомнил он, не поднимая головы. – Мне еще нужно просмотреть всю эту кучу дел.

– Кравченко приехал, – сообщила девушка.

Он поднял голову:

– Николай?

– Да, – кивнула она. – Я сказала, что вы очень заняты.

– Я же тебе говорил, чтобы ты никого ко мне не пускала. Никого из чужих. Ты поняла?

– Я ему так и сказала…

– Нет, ты не поняла. – Он встал из-за стола, подошел к ней. Она испуганно следила за ним. Он, Виктор Викторович, догадывался, что многие сотрудники областной администрации боятся его гнева, зная вспыльчивый характер своего руководителя. Но сейчас он приближался к секретарю в благодушном настроении. И тут же перебил ее: – А он не чужой. Коля мой друг с детства, почти как брат. Я тебе о нем говорил. Предупреждал. Для него закрытых дверей не существует. Мы с ним выросли вместе. Хаты наши рядом стояли в поселке. Зови его быстро. Или он уже ушел?

– Не ушел, – счастливо улыбнулась девушка, – сидит в приемной. Сказал, чтобы я вам доложила. Он же милиционер, а они такие настырные.

– Ну и правильно сказал. Позови его ко мне.

Когда она вышла, он немного ослабил узел галстука. С Николаем Кравченко, тем самым соседским мальчиком Колей, который разбил себе колено, но успел добраться до поселка и позвать ребят на помощь, Ермакович дружил уже почти полвека. Они дружили так, как дружат настоящие мужчины, помогая друг другу в тяжелую минуту и не считая эту помощь особым одолжением или услугой.

Николай вошел в кабинет широко улыбаясь. Он всегда был ниже Виктора Викторовича на целую голову. Рано поседел, располнел. Но все та же детская улыбка играла на его лице, когда он встречался со своим другом, делая шрам на нижней губе более заметным. Виктор Викторович хорошо знал происхождение этой отметины, оставшейся у друга на всю жизнь.

Именно Коля приехал тогда в Кременчуг встретить освободившегося друга. У Виктора не было родного брата, но он всегда и во всем мог положиться на своего товарища. В те времена Николай Кравченко работал газосварщиком на том же металлургическом заводе, откуда Ермакович так несправедливо попал в колонию. Позже он окончил институт, стал инженером на том же предприятии. Затем его выдвинули в райком комсомола, оттуда – в милицию, где он ныне возглавлял районный отдел внутренних дел. За двадцать с лишним лет Кравченко вырос до звания полковника. У него была большая семья, четверо уже взрослых детей. Виделись друзья довольно часто, праздники обязательно справляли вместе. Жены их дружили, дети общались друг с другом. Для Коли его друг, ставший руководителем крупнейшей области, оставался по-прежнему тем самым пацаном, с которым он когда-то лазил в отстойник. Были в их совместной жизни и другие не менее серьезные моменты. Однажды они спасли друг другу жизнь, а это, как известно, связывает людей очень крепко.

Мужчины обменялись рукопожатиями.

– Знаю, как ты занят, – сказал Николай, усаживаясь на стул. – Извини, что решил тебя побеспокоить.

– Ничего, – отмахнулся Виктор Викторович, – тебе я всегда рад. И не сиди ты ради бога в приемной. Если пришел, сразу требуй, чтобы тебя пустили. Не валяй дурака. Полковник милиции, а ведешь себя как девица.

– Ты теперь такой большой начальник, не хочется тебя лишний раз беспокоить. Ты губернатор, а я начальник районного отдела.

– Еще раз скажешь такое, дам по шее, – грозно пообещал Виктор Викторович. – А я, между прочим, всегда был сильнее тебя.

– Ну ты же на один год старше, – рассудительно заметил Николай, – и на целую голову выше. Это у вас порода такая – все в твоем роду высокие были. Ты такой же, как твой покойный отец. Только не очень-то задавайся. А то могу и послать куда подальше.

– Можешь, – рассмеялся Ермакович. – Говори, зачем приехал. Только не ври, что случайно здесь оказался.

– А я и не собираюсь врать. Разговоры вот про тебя всякие ходят, даже по телевизору. Слышал, что скоро ты уедешь в Киев. И депутаты наши так трепятся. Говорят, сам президент тебя выбрал. Будешь ты премьер-министром – нашим главой.

– Посмотрим, – Ермаковичу тоже не хотелось врать старому другу.

– Я поэтому и приехал, – сообщил Коля. – Не думай, что если я у себя в милиции сижу, то ничего не понимаю. Мы все видим и все знаем. Никто лучше тебя с этим не справится, Витя. Ты у нас всегда был сильным. Сильнее всех остальных. И кроме тебя, никто эту должность занять не может. Поезжай в Киев, покажи им нашу рабочую закалку.

– Ничего пока еще не решено, – честно ответил Виктор Викторович. – На самом деле я еще не получил такого предложения…

– А все говорят…

– Много чего говорят. Ты же знаешь, тебя я не стал бы обманывать. Вот жду, когда президент мне позвонит. Я тоже смотрю телевизор и читаю газеты. Только решать будет он…

– И чего ему решать? – занервничал Кравченко. – Он сейчас в таком незавидном положении. Я на его месте сразу же в отставку подал бы, после того как нашли труп Георгадзе…

– Вот поэтому ты и не на его месте. При чем тут Георгадзе? Насколько я знаю президента, он таких идиотских приказов никогда не отдавал. Ты же его знал, по старой работе…

– Власть человека меняет, – заметил Николай. – Раньше он был другим. Настоящим человеком. Тогда его все уважали. Власть любого может испортить.

– Меня тоже? – спросил Ермаков в упор.

– Что? – не понял его собеседник.

– Власть, говоришь, любого может испортить. Значит, и меня она портит? Или у меня все еще впереди?

Целых десять секунд Николай молчал. Молчал и смотрел в глаза другу, с которым прожил целую жизнь. Потом, не отводя взгляда, покачал головой.

– Тебя не испортит, – уверенно произнес он. – У тебя закваска хорошая. Тебя дубиной жизнь била и не сломала. Такого, как ты, не согнешь и не испортишь. Знаешь, сколько я пацанов встречаю, которые ломаются сразу после первой «ходки» в колонию? Вся жизнь у них после нее идет наперекосяк, и они не в силах ничего изменить. А ты выстоял, назло всем смог.

– Только ты меня еще не хвалил, – разозлился Виктор Викторович. – Лишь от тебя я таких слов не слышал…

– А я никогда их тебе и не говорил. И никогда больше не скажу, уедешь ты в Киев или нет, мне все равно. Но сейчас послушай меня. Ты мужик настоящий, правильный. Другой на твоем месте давно сломался бы, махнул бы на все рукой. А ты зубами жизнь свою вытащил. Как тогда сам выбрался из отстойника. До тебя двое мужчин там утонули. И после еще один утонул. Никто сам не мог оттуда вылезти. Только ты и вылез. Я ведь помню, как все было. Не успели мы добежать, а ты уже на склоне был, сам выбрался. Вот так же ты и всю свою жизнь вытащил. Назло всем остальным. Когда ты сюда еще заместителем пришел, я сразу сказал, что не надолго. Не такой ты человек, чтобы на вторых ролях подвизаться. И точно. Через месяц тебя первым заместителем сделали. А через восемь месяцев ты у нас стал председателем.

– Ты мне еще мою биографию расскажи, – смутился Ермакович. Он никогда не говорил с Николаем о таких проблемах. Поэтому ему было немного странно слышать от старого друга такие слова. От человека, с которым он знаком всю жизнь.

– И расскажу, если понадобится, – огрызнулся Кравченко. – Где ты видел, чтобы человек, побывавший в колонии, работал бы потом на таких должностях? Я лучше тебя знаю, куда такие бывшие идут. Путь у них всегда один. А ты другой. И везде тебя люди примечали. И дисциплина у тебя была – дай боже. Характер у тебя, правда, тяжелый, это верно. Но мужик ты справедливый, и это все знают. Поэтому тебя и уважают.

– Ладно, хватит болтать.

– Не хватит. Сам видишь, кто вокруг власти в Киеве крутится. Жулики разные. Одного в Америке поймали, позор на весь мир. В тюрьму посадили. Другого выгнали, третий не подошел. Все эти Назаренки, Мищенки, Финахи… И наконец, Милашенко посадили.

– Ее уже отпустили. И она была только вице-премьером.

– Какая разница? Ты же знаешь, почему ее отпустили. Это политика была такая: сначала сажать, потом отпускать. Только нам всем от этого не легче. Туда такой человек, как ты, нужен. Надежный. Чтобы все знали, какие мужики у нас есть.

– Вот назначат меня, и все газеты тут же опубликуют мою биографию, – мрачно пошутил Виктор Викторович. – Все о двух моих судимостях. Мне с такой биографией только в премьеры идти. Еще и у тебя неприятности начнутся. Не странно ли, что у такого рецидивиста друг – начальник милиции?

– Не говори так, – мрачно попросил Кравченко. – Мы с Машей всегда помним, как ты нас тогда спас. Никогда об этом не забываем. И тысячи людей эту историю знают.

– Ты из меня еще святого сделай. Это Маша нас тогда спасла.

– Судимости у тебя уже давно погашены, – напомнил Кравченко. – Ты и сейчас на виду, большой пост занимаешь – самый большой в области. Тебя уже вся Европа знает, а скоро и весь мир узнает. Или ты решил отступить? Дурных слухов боишься? Не в твоем это характере, Виктор.

– Кто тебе сказал, что я чего-то боюсь? Сам знаешь, я, кроме Бога, ничего и никого не боюсь.

– Ну и правильно. Вот и соглашайся. Мы за тобой стоим. Вся область. Я поэтому и приехал. Ты должен знать, что мы все за тебя. Как поддерживали тебя все эти годы, так и будем поддерживать.

– Поэтому и приехал? – усмехнулся Виктор Викторович. – Решил меня успокоить?

– Нет, не поэтому. Вчера по одному из каналов сказали, что ты можешь отказаться. Мол, с твоей биографией нельзя идти в премьеры. А я считаю, что ты не имеешь права отказываться. И биография у тебя самая подходящая, рабочая. Автослесарем начинал, а какие объединения потом возглавлял.

– По какому каналу? – заинтересовался Ермакович, хотя уже догадался, кто и почему мог такое заявить.

– Не знаю. Это мои домашние смотрели. Я спрошу у них и перезвоню. Только не в этом дело… Ты мне прямо скажи: ты поедешь в Киев или нет?

Вчера его спросила об этом жена. Он не ответил на ее вопрос, заявив, что президент еще не принял окончательного решения. Но с Колей так поступить не мог. И не хотел. Он посмотрел другу в глаза и твердо сказал:

– Поеду. Если позвонит и предложит, сразу соглашусь.

– Я не сомневался, что ты так и сделаешь, – признался Кравченко. – Ведь знаю тебя столько лет! Ты совсем не меняешься. Теперь будешь с киевских панов три шкуры драть. Не завидую я им. Ты ведь у нас всегда первым был. Твоей тяжелой руки вся улица боялась, весь поселок…

Воспоминания

Пройдя через тяжелое испытание и вернувшись после колонии на работу, Виктор почувствовал, что люди стали относиться к нему по-другому. С одной стороны, его по-прежнему уважали, отдавая должное его силе воли, настойчивости, умению работать. С другой – немного побаивались. За ним закрепилась слава неуступчивого, решительного человека, не склонного идти на компромисс. Сказывалась и судимость. В значительно разросшемся к тому времени поселке все знали, как и почему пострадал молодой человек, отсидевший целый год за преступление, которого фактически не совершал. Обвинить автослесаря в должностном преступлении было глупо и незаконно. Его нельзя было считать должностным лицом, да и детали ему выписывали со склада. Поэтому сразу по возвращении Виктор отправился в юридическую консультацию, находившуюся в Донецке, чтобы опротестовать приговор по его делу и отменить постановление районного суда.

Адвокат, помогающий ему написать жалобу, был уверен, что решение суда будет отменено. Абсурдность вынесенного приговора была очевидна. Семнадцатилетний парень, работавший автослесарем, получил статью, по которой осуждали руководителей предприятий. Виктор терпеливо ждал, когда наконец будет вынесено решение об отмене злосчастного постановления.

Ему очень хотелось добиться оправдания, доказать всем, что его несправедливое наказание было всего лишь ошибкой, тем самым несчастным случаем, который может произойти в жизни каждого человека. Но для встречи с адвокатом приходилось ездить в Донецк, чтобы добиться наконец вожделенной реабилитации.

В январе семидесятого, сразу после «больших праздников» Виктор Ермакович в очередной раз поехал в областной центр. Ему шел двадцатый год. «Большими» праздниками в Советской стране традиционно называли январские праздники, которые начинались с католического Рождества и плавно перетекали сначала в Новый год, затем в православное Рождество и, наконец, в празднование старого Нового года. Независимо от религиозной принадлежности и места жительства все граждане огромной страны дружно гуляли в течение почти трех недель, отмечая эти даты. Католики и православные, мусульмане и буддисты, иудеи и атеисты одинаково охотно отдавали должное Бахусу, объединяясь для того в дружные компании.

Виктор поехал в Донецк в понедельник, сразу же, как только закончились эти затянувшиеся «январские календы». Встретился с адвокатом, узнал у него, когда будут рассматривать его апелляцию в областном суде. Адвокат твердо заверил своего подопечного, что решение суда будет в его пользу. Обрадованный Виктор в тот же день вернулся домой, в Енакиево. Если их ходатайство будет удовлетворено, значит, с него снимут наконец эту судимость и он сможет спокойно поступить в высшее учебное заведение. Ему хотелось учиться. До лета еще много времени – он успеет и подготовиться к экзаменам, и собрать необходимые для поступления документы. Однако этот так хорошо начавшийся день оказался для него злосчастным. Судьбе было угодно в который раз испытать молодого человека. Словно предыдущих было недостаточно.

В Енакиево на вокзале Виктор встретил Колю Кравченко, который зашел сюда со своей молодой женой, работавшей в билетной кассе. Николай с Машей поженились за несколько месяцев до этого рокового дня. Разумеется, на их свадьбе рядом с женихом сидел его самый близкий друг. Свадьба была веселая, пригласили всех друзей и знакомых. А теперь молодые супруги уже ждали прибавления в их семействе.

Вскоре Виктор, Николай и Маша дружно шагали по поселку, благо их дома по-прежнему находились недалеко друг от друга. Решив скоротать дорогу, они свернули к заброшенному зданию, чтобы выйти на свою улицу напрямик.

Виктор весело рассказывал друзьям о разговоре с адвокатом, который заверил его, что дело будет пересмотрено. И вдруг они услышали чьи-то душераздирающие крики. Можно было пройти мимо, не обратив на них внимания, можно было, добравшись до дома, позвонить в милицию… Но такое поведение было не в характере двух друзей. Попросив Машу их подождать, молодые люди бросились к заброшенному зданию, откуда раздавались эти крики.

Картина, представшая перед их глазами, ошеломила обоих. Группа неизвестных, которых прежде они никогда не видели в поселке, избивала молодого человека. При этом они выкрикивали его имя, а он, отбиваясь, называл и некоторых из них по именам. Напавшие уже свалили жертву на землю и добивали ее ногами. Однако было ясно, что все эти люди знают друг друга и оказались здесь, видимо, случайно.

– Пойдем отсюда, – предложил Николай, потянув Виктора за рукав куртки. – Сами разберутся. Похоже, они все знакомы друг с другом.

– Подожди, – предложил Виктор. – Когда трое на одного, это не совсем правильно. У меня один раз такое в колонии случилось. Не люблю, когда стаей нападают…

Не успел он договорить, как один из драчунов обернулся. Виктору не потребовалось напрягать память, чтобы узнать этого человека с характерным шрамом на лице и навсегда запомнившимся ему выражением выпереченных глаз. Это был Алеут, тот самый бандит из колонии, с которым они чуть не схлестнулись. Только он сильно раздобрел и стал похож на откормленного борова. Алеут тоже узнал Ермаковича. Он отвернулся от несчастной жертвы и недобро усмехнулся. Николай увидел, как Виктор напрягся, и понял, что происходит что-то неприятное.

– Уходи, – тихо велел ему Виктор, – быстро уходи отсюда.

Алеут что-то крикнул своим подонкам, и те оставили несчастную жертву в покое. Очевидно, все они были из одной банды и тут, в заброшенном здании, разбирались с кем-то из своих. Теперь все трое бандитов уставились на невесть откуда появившихся и помешавших им молодых людей. Алеут недобро сощурился, доставая нож. В лучах уходящего солнца блеснуло лезвие.

– Убирайся! – закричал Виктор, отталкивая друга.

Он помнил, что за их спиной недалеко стоит жена Николая, и не хотел, чтобы Маша стала свидетелем сцены, которая тут может произойти. И не желал втягивать друга в разборку из другой жизни.

По знаку Алеута один из его напарников тоже достал нож. Два ножа и трое крепких парней. Виктор подумал, что на сей раз ему придется гораздо сложнее, чем тогда в колонии. Лежащий на земле парень попытался подняться. Изо рта у него шла кровь. Нос был разбит. Но, похоже, он был несказанно рад непредвиденному обстоятельству, благодаря которому остался в живых.

– Кто они такие? – тихо спросил Николай, отступая на один шаг от Виктора.

– Шпана, – пояснил тот, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого. Но рядом на земле ничего не было.

Алеут понял его намерение и опять усмехнулся. Сейчас никто ему не помешает расквитаться с этим парнем за унизительное поражение в кременчугской колонии. Рядом ни охраны, ни офицеров, ни воровских авторитетов, которые не одобрили бы такое коллективное нападение на двоих молодых людей. И наконец, теперь за его спиной не просто заключенные, сидящие вместе с ним в колонии, а опытные бандиты, с которыми он вместе ходил на дело и на которых мог положиться. К тому же они все вооружены. Виктор увидел, как третий бандит достал кастет и надел его на правую руку. Даже сидевший на земле избитый подельник недобро улыбнулся, глядя в сторону Виктора и его товарища. Очевидно, сообразил, чем все это закончится.

«Хорошо, что у них нет нагана», – подумал Виктор.

– Я постараюсь их задержать, – пробормотал он Николаю, – а ты бери Машу и бегите в город. Только быстро, чтобы они вас не догнали.

Он был уверен, что Николай его послушает. Они выросли вместе и любили друг друга как родные братья. Причем Виктор всегда вел себя как старший. И именно поэтому, как старший, он шагнул вперед, заслоняя младшего от беды. Но недооценил Николая. И позже много раз вспоминал, как повел себя в эту опасную минуту их жизни его друг.

– Нет, – решительно и твердо отрезал Николай. – Я тебя одного не оставлю. Кто бы это ни был.

– Уходи! – крикнул Виктор, уже не глядя на него. В этот миг он увидел на земле большой камень, наклонился и быстро поднял его, ощутив тяжесть в руке. – У тебя беременная жена.

– Нет, – повторил Николай и обернулся к жене, которая стояла метрах в пятидесяти от них. – Маша, беги! – заорал он изо всех сил. – Беги к нам и приведи пацанов. Скажи, мы попали в засаду. Беги, не стой!

Он махнул рукой, но жена смотрела на него, не понимая, что происходит. В девятнадцать лет трудно быть готовой к таким переменам. Бандиты были совсем близко.

– Уходи! – заорал изо всех сил Николай. И тогда она побежала.

Бандиты, встав полукругом, начали молча приближаться к ним. Виктор, глянув на Николая, покачал головой. Лучше бы его друг убежал вместе с женой. Теперь нужно будет думать и о нем. С правой стороны надвигался тот, кто был поменьше ростом. На руке его был кастет. Еще Виктор успел заметить золотую фиксу, блеснувшую у него во рту.

– Возьми его на себя, – выдохнул он, глядя на двух других, с ножами. Замахнувшись, с силой бросил в одного из них камень и попал ему в грудь. Бандит пошатнулся, издавая глухой стон. Алеут тотчас шагнул вперед, подняв нож. Виктор успел отскочить, но нож Алеута прочертил опасную черту у самого его горла.

Николай пытался увернуться от кастета, следя за правой рукой бандита. Виктор хотел ударить Алеута, но промахнулся. В свою очередь, Алеут снова не сумел достать его ножом. В этот момент Виктор услышал крик и отвлекся на секунду, заметив, что Николай перехватил правую руку мужчины с фиксой, не давая ему возможности ударить себя кастетом.

«Молодец», – подумал Виктор, и в тот же миг Алеут, сделав очередной выпад, разрезал на нем куртку. К счастью, лезвие не дошло до тела, а Виктор успел перехватить нож и левой рукой нанести удар по лицу бандита. Тот упал на землю. Но и нож выпал из руки Виктора. Он хотел его поднять, когда второй бандит, оправившийся от удара камнем, всадил ему нож в бок. Тяжелая куртка снова смягчила удар, однако лезвие рассекло Виктору бедро. Почувствовав сильную боль, он оттолкнул напавшего, но тот успел еще раз полоснуть его по руке.

Николай катался в пыли по земле вместе со своим противником, стараясь вырвать из его рук кастет. Все могло бы закончиться совсем по-другому, если бы не тот четвертый молодой парень, из-за криков которого они здесь оказались. Позже Виктор узнал, что его избивали за то, что он припрятал часть награбленного, отказываясь передать ценности в общий котел. Вор, обманывающий своих подельников, – в уголовном мире самое презренное существо на свете. Но подлый человек не может быть подлецом только в одной ипостаси. Подлость обычно проявляется и во всех других его поступках.

Именно поэтому избитый бандит, приподнявшись, начал осторожно приближаться к дерущимся. Виктор изловчился и все-таки нанес сильнейший удар по лицу того второго, который рассек ему бедро. Он ударил его так сильно, что бандит, отлетев, упал на землю и уже не пытался подняться. Но это дало время Алеуту, который нашел свой нож и поднялся. Виктор не успел к нему обернуться, когда почувствовал удар в левый бок. На этот раз нож задел его еще глубже. Двумя руками он сумел оттолкнуть Алеута, вытащил нож, застрявший в куртке. Если бы не эта его тяжелая куртка, они бы его уже убили. Кровь заливала левый бок. Виктор шатался. Со стороны города уже бежали люди – знакомые шахтеры, металлурги, ребята с их улицы. Их было много, человек тридцать или сорок. Виктора и Николая знал весь поселок, и все ребята спешили им на помощь.

Алеут, глянув в сторону приближающейся толпы, понял, что их нападение сорвалось и в этот раз.

– Полундра, – крикнул он, сплевывая песок и кровь, – уходим!

Виктор, тяжело дыша, помотал головой.

– Нет, – убежденно произнес он, – не уйдешь.

Алеут глянул на него с невольным уважением.

– Иди ты… – грязно выругался он, помогая подняться напарнику.

И именно в этот момент тот четвертый бандит, из-за которого все и началось, сумел подкрасться к Николаю. Тот, заметив его, поднял голову, и в этот момент маленький бандит с золотой фиксой ударил его в плечо. Удар получился болезненным. Николай вскрикнул. Четвертый бандит оттолкнул его, а тот, с кастетом, ударил его еще раз в лицо, разорвав нижнюю губу. Николай упал на землю, изо рта его хлынула кровь. Он хотел, но не мог поднять голову и лишь бессильно глядел на стоявших над ним бандитов.

– Коля! – закричал Виктор, решив, что его друга убили. Подскочив к уже избитому бандиту, он ударил его так, что тот снова полетел на землю. Но Виктор уже этого не видел. Теперь он набросился на маленького негодяя, на руке которого был кастет. И даже не почувствовал боли, когда тот, изловчившись, его ударил. Он выхватил кастет, отбросил его в сторону и начал молотить несчастного, уже ничего не соображая. Когда подбежавшие ребята с его улицы пытались его оттащить, он еще бил этого бандита, вкладывая в свои удары всю ненависть. Ему показалось, что они убили Николая, и теперь Маша останется вдовой с еще не рожденным ребенком.

Наконец ребятам удалось его остановить. Другим бандитам они сами намяли бока. Но избитый Виктором негодяй с фиксой попал в больницу с сотрясением мозга и переломом двух ребер. Новый прокурор области, которому доложили об этой драке, был категоричен, посчитав виновным в ней Виктора Ермаковича. И хотя пострадавший быстро поправился, это не помешало прокуратуре возбудить уголовное дело по статье о нанесении побоев средней тяжести. К тому же вспомнили о непогашенной судимости. Суд был скорый и неправый. Виктор Ермакович получил два с половиной года тюремного заключения. Судья был беспощаден. Вторая судимость сделала из молодого человека почти рецидивиста. На этот раз осужденного направили на другой конец Украины, в Волынскую область. Когда ворота колонии снова захлопнулись за его спиной, впустив в эту обитель страданий, он поднял голову к небу. Но в глазах Виктора не было сакраментального вопроса: «За что?».

Любой другой молодой человек проклял бы в этот момент и свою судьбу, и свою жизнь, бросая вызов Богу, столь несправедливо посылающему такие испытания. Но в глазах осужденного Ермаковича был вызов. Все равно, выйдя отсюда, он докажет всем, чего стоит. Все равно переломит судьбу и многого добьется наперекор столь неудачному стечению обстоятельств. В этот день Виктор дал себе твердую установку на всю последующую жизнь.

Глава 4

Воспоминания отвлекли его. Глянув в сторону телевизора, он достал пульт, нажал кнопку. На экране замелькали кадры американского боевика. Гангстеры стреляли друг в друга, обильно поливая свинцовым потоком своих врагов. Ермакович поморщился, переключился на другой канал. Там в прямой трансляции шли парламентские дебаты. Депутаты громогласно обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Виктор Викторович не стал вникать в их споры, заранее зная, что каждый из них может сказать. Достаточно назвать фракцию, которую представляет депутат, и сразу была ясна его позиция. Ермакович недовольно покачал головой. Все они слишком предсказуемы. Он точно знает, какие фракции его поддержат, а какие будут голосовать против по любому вопросу, внесенному в парламент пропрезидентскими фракциями.

Виктор Викторович переключился на другой канал. Сидящие за столом политологи рассуждали о будущем страны. Каждый излагал свою версию развития будущих событий. После ареста бывшего премьер-министра Назаренко и возбуждения против него уголовного дела в Соединенных Штатах было понятно, что этот скандальный процесс непосредственным образом аукнется на всю Украину. А тут еще убийство журналиста и недавний арест бывшего вице-премьера правительства – прекрасной леди местной политической элиты, которую обвинили в неслыханных хищениях.

Ермакович впервые подумал, что положение не просто сложное, а почти катастрофическое. После таких невероятных скандалов нужно формировать новое правительство, пользующееся доверием большинства населения страны, необходимо восстанавливать международный имидж государства, так основательно ими испорченный. Он знал, что сумеет создать дееспособное правительство и попытается получить поддержку большинства депутатов Верховной рады. Но для этого прежде всего должен получить официальное предложение президента возглавить кабинет министров.

Виктор Викторович снова переключился на канал, транслирующий дебаты парламентариев. Там шли новости, очевидно, в Верховной раде объявили перерыв.

– Накричались, – недовольно подвел он итоги, и в этот момент зазвонил телефон правительственной связи, но не прямой телефон с президентом, доступ к которому имели немногие. Или, может, президент решил позвонить ему из парламента? Ермакович поднял трубку.

– Слушаю вас, – произнес он ровным голосом.

– Здравствуйте, Виктор Викторович, – раздался характерный украинский говорок одного из руководителей парламента страны.

Ермакович знал, что позвонивший давно и твердо был на его стороне. Это был Семен Онищенко, руководитель фракции «Заря Востока», представленный в основном депутатами из восточных областей Украины, поддерживающих его кандидатуру на пост премьер-министра.

– Добрый день, Семен Андреевич, – приветливо отозвался он. – Вот как раз слежу по телевизору за вашими дебатами. Жарко там у вас.

– Как всегда, – рассмеялся Онищенко. – Я думаю, мы приняли верное решение, отправив в отставку правительство Финаха. Он не совсем подходил для такой ответственной работы.

– Мищенко был лучше? – спросил не привыкший к дипломатическим тонкостям Ермакович.

– Нет. Мищенко тем более не был люб. А мы решили показать свой характер. И не позволить президенту снова предложить нам эту кандидатуру.

– Не думаю, чтобы президент снова захотел Мищенко, – осторожно заметил Ермакович. – После всех этих скандалов…

– Вы же знаете, он его терпеть не может, – в сердцах пояснил Онищенко, – но вынужден был сосуществовать с этим правительством, чтобы успокоить наших «спонсоров» на Западе. Иначе нам сразу же перекрывали бы «кислород». Все наши зарубежные партнеры в один голос твердили, что Мищенко – наша новая надежда. Но, по-моему, он немного перестарался. Слишком рано объявил о своих президентских амбициях. А нашему старику такое не нравится. Очень не нравится. Вот он и выдернул ковровую дорожку из-под ног этого опасного претендента. А теперь убрали и Толю Финаха.

Ермакович подумал, что их могут подслушивать. Но нельзя и допустить, чтобы собеседник почувствовал его неуверенность.

– Думаю, не только поэтому, – рассудительно проговорил он. – Оба правительства исчерпали свой потенциал.

– Правильно, – сразу согласился Семен Андреевич, – поэтому мы и пытаемся внести свои поправки. Хватит нам всяких проходимцев и людей, которые не могут найти общий язык с парламентом и президентом. Нам нужно сильное и ответственное правительство. А такое возглавить можете только вы, Виктор Викторович. Так считает большинство депутатов. Даже те, кто раньше поддерживал Мищенко и Финаха.

– Этого недостаточно, – возразил Ермакович. – Вы же знаете, что по нашей конституции только президент может предложить парламенту нового премьер-министра страны. А я пока не получил от него такого предложения.

– Он знает нашу позицию, – твердо заявил Онищенко. – Никто другой просто не получит нашей поддержки. Это всем известно. Вы единственная и реальная кандидатура. Наша партия вас поддержит. И остальные тоже. Немного погутарят, как это обычно бывает, пошумят, но, в конце концов, согласятся. Мы в таком положении, что нам нужен сильный лидер. Человек, который сумеет вывести страну из этого тупика. Приезжайте в Киев, Виктор Викторович. Хватит отсиживаться в Донецке. Вы сейчас нам нужны в столице.

– Нет, – твердо отрезал Ермакович, – не приеду. И вы прекрасно понимаете почему. Сразу скажут, что я решил таким образом давить на президента и на парламент. Не хочу я такого назначения. Получится, что я сражаюсь за кресло, а не за свои принципы.

– А тем временем нам снова посадят на шею какого-нибудь нового Назаренко или Мищенко, – пробормотал Семен Андреевич. – Я вообще думаю, что нужно менять все наши законы и вводить нормальную парламентскую республику. Как в Германии или в Италии.

– До этого еще далеко. Сейчас работать нужно, – напомнил Виктор Викторович. – У нас и так сложное положение. Необходимо принимать бюджет на следующий год, ведь уже конец ноября. А у нас пока нет главы правительства. И не стоит мне ничего предлагать, Семен Андреевич. Я знаю, как вы ко мне относитесь. Но пока не будет официального предложения, я в Киев не приеду.

– Он уже принял решение, – сообщил Онищенко. – Все знают, что вы – единственный кандидат.

– Все, кроме меня, – возразил Ермакович. – Мне он еще не звонил.

– Мы ждем его выступления, – признался Семен Андреевич. – Надеемся услышать имя кандидата, которого он собирается предложить на должность премьер-министра. Хотя понимаем, в каком он положении. Предлагать кого попало невозможно. Слабый премьер не сможет сформировать правительство или получить вотум доверия в парламенте. А сильный автоматически станет его наследником. Или конкурентом, как Мищенко. Вот поэтому он и тянет. Но выбора у него все равно нет. Только вы достойный кандидат.

Ермакович не ответил. Он сознавал, что его собеседник прав. В этой сложной ситуации любой премьер-министр, рискнувший занять этот пост, автоматически становился не просто политической фигурой, а реальным претендентом на роль главы государства. Учитывая, что у президента подходит к концу его второй срок, это более чем реально. В том и опасность для любого кандидата в премьеры. Ревность президента, амбиции и зависть соперников, разодранный на различные партии и фракции парламент, враждующие друг с другом влиятельные финансовые группировки – при таком раскладе все против кандидата.

– Я буду ждать его звонка, – твердо заявил Ермакович. – Пусть он решит, как поступить. Мы не должны это делать за него. До свидания, Семен Андреевич, и спасибо вам за теплые слова.

Он положил трубку. Похоже, что в Киеве развернулись нешуточные баталии вокруг его кандидатуры. Но Онищенко прав: сейчас нужен сильный премьер, который сумеет возглавить правительство и получить поддержку депутатов. Ермакович со злостью глянул на аппарат прямой связи с президентом. Впервые за весь день. Может, послать к чертовой матери всю эту византийскую политику и самому ему позвонить? Позвонить и объяснить, что сейчас не время тянуть. Чем больше президент размышляет, тем слабее его позиция как руководителя государства.

Однажды он уже проявил непростительную слабость в деле погибшего журналиста Георгадзе. Вместо того чтобы сразу однозначно и решительно отмежеваться от этого преступления, президент занял выжидательную позицию, считая, что следователи и прокуроры докопаются до истины. В результате всплыли какие-то пленки, которые зафиксировали недовольство президента убитым журналистом. Конечно, не было произнесено ни слова насчет его убийства, но пленки были смонтированы и поданы таким образом, чтобы породить массу сомнений. Скандал получился грандиозным. Оппозиция вышла на митинги, вся страна всколыхнулась, журналисты издевались над главой государства, позволяя себе абсолютно недопустимые нападки, а западные партнеры один за другим выражали недовольство через своих представителей.

Но сейчас иная ситуация. Решение о назначении премьер-министра – это не исчезновение журналиста. Президенту предстоит принять волевое политическое решение независимо от своих желаний. На кону – интересы страны.

Ермакович отвернулся от телефона. Нынешний президент всю свою сознательную жизнь был связан с военным производством и привык принимать решения только после тщательных размышлений. Ошибки в стратегических вопросах были недопустимы. К тому же над бывшим генеральным директором всегда нависали различные партийные и государственные комиссии. И хотя он был достаточно порядочным, волевым и ответственным человеком, однако жизнь, прожитая под давлением всех этих «надсмотрщиков», не могла на нем не сказаться. Он был сильным руководителем, достаточно опытным политиком, но не революционером. В кризисных ситуациях не мог и не хотел себя проявлять. Он не полез бы на танк ни при каких обстоятельствах и не вышел бы на балкон, чтобы обратиться непосредственно к народу. Такие методы не для него. Именно поэтому все время лавировал, пытался договориться и с левыми, и с правыми.

Левая оппозиция в стране была самой сильной. Поэтому для сохранения баланса президент был вынужден выбирать премьеров из правой оппозиции. Но после грандиозного фиаско с Назаренко, когда бывшего премьер-министра американские спецслужбы арестовали по подозрению в хищении государственных средств, у президента не осталось другого выбора, кроме как назначить Мищенко.

Молодой, целеустремленный, достаточно опытный Мищенко пользовался безусловной поддержкой на Западе. Казалось, можно несколько сбавить накал политических страстей. Но президент не сумел просчитать все последствия своего шага. Мищенко с первого дня не скрывал, что должность премьера для него всего лишь трамплин к следующей должности – он был нацелен на президентский дворец. А сам президент стал считаться «хромой уткой», используя американский политический жаргон, – уже дважды избранного руководителя автоматически зачислили в выбывающие фигуры.

Против Мищенко объединились сразу несколько партий, оппоненты использовали его просчеты по полной программе. К тому же своей прозападной политикой он сильно раздражал Россию, связи с которой были столь важны для Украины. Сыграла свою роль и Милашенко. Эта очаровательная вице-премьер стала личным врагом президента, и против нее возбудили уголовное дело по обвинению в хищении. Только если в случае с Назаренко все понимали, что американцы хотят установить истину, то в случае с Милашенко все также понимали, что это всего лишь политический заказ. При этом сама Милашенко не была ангелом. На середину девяностых годов пришелся пик так называемой приватизации и в России, и на Украине. Естественно, что во время этих «тектонических процессов» обогатилось много людей, и процесс их обогащения не всегда был праведным, если вообще он может быть таковым. Милашенко, в конце концов, госпитализировали, а затем выпустили. И она возглавила партию, стоявшую на самых непримиримых позициях по отношению к президенту.

Потом было недолгое правление нового премьера – Анатолия Финаха. Все понимали, что это всего лишь переходное правительство. Страну лихорадило. И вот теперь новая кризисная ситуация, когда президент принял отставку и этого кабинета.

Ермакович вспомнил свой последний разговор с президентом. Он состоялся три дня назад. Тогда уставший глава государства честно признался, что считает своего собеседника лучшим кандидатом на должность премьера. Ермакович не стал ему подыгрывать. Если это официальное предложение, то президент должен продолжить поднятую тему, если нет, то не о чем и говорить. Президент ничего не добавил, а Виктор Викторович удержался от вопросов. Прошло два дня. Сегодня, на третий день, судя по волнению в парламенте, срок на размышление у президента закончился. Он обязан что-то решить. Так что сегодня же либо позвонит в Донецк, либо поступит как-то иначе.

В этот момент снова зазвонил другой телефонный аппарат. Тот самый аппарат прямой связи, по которому звонил из Киева Олег Константинович. Ермакович поморщился. Надо напомнить, чтобы ему поменяли этот номер. Он смотрел на телефон, но не поднял трубку. После пятого звонка аппарат умолк. И почти сразу позвонила секретарь.

– Извините, что отвлекаю вас, Виктор Викторович, но по нашему телефону звонит ваша супруга Лидия Александровна. Она звонила вам по прямому, но вы не ответили.

Ермакович снял трубку.

– Я тебя слушаю, – сказал он, зная, что жена реагирует на малейшие нюансы его голоса. Когда супруги живут вместе почти тридцать лет, это не может не сказаться на их отношениях. Они становятся не просто необходимы друг другу, а начинают дополнять друг друга, чувствуя партнера на каком-то другом, более глубоком, подсознательном уровне. Виктор Викторович знал, что его жена всегда улавливает его состояние. Поэтому постарался придать своему голосу некую непринужденность. Но актером он был неважным.

– Как у тебя дела? – поинтересовалась Лида.

– Работаю. – Он никогда не рассказывал о своих трудностях дома, но она все понимала без лишних объяснений.

– Когда ты приедешь? – осторожно спросила жена.

– Пока не знаю.

– Я тебе звонила…

– Я слышал. Не успел взять трубку…

Он не стал уточнять, что намеренно не хотел отвечать, а она – допытываться, почему он не успел. И Виктор Викторович был благодарен ей за такую деликатность. Собственно, Лида всю жизнь терпела его сложный характер и незаметно всегда была рядом с ним, когда ему было плохо. Он вдруг подумал, что должен что-то добавить, сказать несколько других слов.

– Как ты думаешь, стоит нам переезжать в Киев? – вдруг неожиданно даже для самого себя задал вопрос Ермакович.

Лида замерла. Он никогда не посвящал ее в свои дела. А она никогда ни о чем его не спрашивала. Даже когда они переезжали в Донецк. Жена просто всегда была рядом с ним, отлично сознавая, что все самые важные решения должен принимать только он сам.

– Ты хочешь знать мое мнение? – уточнила Лида.

– Да. Я хочу знать, что ты об этом думаешь.

– Не знаю, Виктор. Как ты решишь, так и будет. Если скажешь, что нужно ехать, значит, поедем. Если решишь остаться – останемся. Решать тебе… Как скажешь, так мы и сделаем.

Он улыбнулся. Никакого другого ответа он и не ждал.

– До свидания, – произнес он и, опасаясь выдать свое настроение, быстро положил трубку. Сентиментальность была не в его духе.

Воспоминания

Его снова освободили раньше срока. В двадцать два года Виктор Ермакович вернулся в родной поселок, имея за плечами уже две судимости. И хотя здесь его знали и уважали, он понимал, что для него теперь все дороги закрыты, их ему придется прокладывать заново, пробиваясь через человеческое непонимание и строгие правила, установленные в обществе. Человек, имеющий судимость, не мог вступить в партию, а значит, автоматически лишался будущего. Таких людей не выдвигали по работе, им не разрешали становиться передовиками производства, их не представляли к наградам и поощрениям.

Перед вторым судебным процессом только его показания спасли Колю Кравченко от возбуждения против него уголовного дела. Ермакович твердо стоял на своей позиции, утверждая, что один ввязался в драку со своими знакомыми рецидивистами и лишь затем там появился Коля. Несмотря на все возражения Кравченко, он не менял своей позиции. Адвокат объяснил Коле, что ему нужно с нею согласиться, иначе следователь припишет им гораздо худшую статью, назвав случившееся групповым нападением. На этом настаивал и Виктор. Но Коля не поддался уговорам. Даже на судебном процессе он продолжал утверждать, что его друг пытался защитить их от нападения бандитов. Судья не принял во внимание показания Кравченко и вынес неправедный приговор.

Этот приговор изменил жизнь и Коле. Потрясенный его несправедливостью, он стал активным дружинником, затем возглавил на производстве комсомольский оперативный отряд, после чего его выдвинули в райком комсомола, а оттуда направили на работу в милицию. А для Виктора Ермаковича, тогда казалось, любой рост в обществе остановился навсегда.

Ему пришлось начинать не просто с нуля. Он вступал во взрослую жизнь уже изгоем, осужденным на незавидное прозябание. Слабый человек обычно ломается под такими ударами судьбы, но сильный ломает судьбу под себя. Виктор принял решение поступить в институт, чтобы получить высшее образование, и снова устроился на прежнее место работы. На заводе их семью знали, здесь все считали Виктора героем, сумевшим защитить друга и его беременную жену. Поэтому на родном предприятии и в Енакиево, уже разросшемся до размеров небольшого городка, его приняли как равного, не попрекая прошлым. Поступая электриком на автобазу, Ермакович поехал в Донецк сдавать документы.

В политехническом институте, куда он принес заявление, его документы принимал пожилой ветеран. Он был в штатском костюме, но ровные ряды орденских планочек выдавали в нем бывшего фронтовика. Тогда еще в большой стране никто не стыдился признаваться, что воевал за свою Родину и дрался под красным флагом, ставшим символом победы. Ветеран войны внимательно прочитал его анкету и все другие документы, просмотрел аттестат, выданный в техникуме, изучил характеристику с места работы. Затем, отодвинув все бумаги в сторону, молча уставился на молодого парня.

– Меня зовут Иваном Николаевичем, – представился он. – А ты, значит, Виктор? Учиться хочешь?

– Хочу, – с вызовом ответил Ермакович. – А вы не хотите принимать мои документы? Не понравились?

– Ишь ты какой смелый. А кому они могут понравиться? Две судимости и в таком возрасте. Может, ты рецидивист, людей гробишь, а Советская власть тебе должна на блюдечке высшее образование дать?

– Я учиться пришел, – твердо заявил Виктор. – А людей я не гробил. В первый раз автослесарем был и меня за винтики посадили…

– А второй раз за шпунтики? – пошутил ветеран.

– Вы посмотрите сами, я там все написал. И не только статью, но и как она называется. Второй раз за драку. За нанесение побоев средней тяжести. Это я одному мерзавцу так врезал, когда он моего друга чуть не порезал, а у того жена беременная была.

Фронтовик долго молчал. Потом спросил:

– Правду говоришь?

– Правду.

– Ну, парень, смотри. Я ведь проверю, у меня в Енакиево много знакомых. Если соврал, сам твои документы отошлю.

– Не соврал я.

– Значит, учиться хочешь? – повторил вопрос ветеран. – Молодец, парень. Может, сумеешь жизнь свою непутевую поломать и на верную дорогу выйти. Хотя подожди. Я ведь вашего предгорисполкома хорошо знаю. Федор Александрович Загорский. Верно?

– Кажется, да.

– Вот сейчас и проверю, кто ты такой. – Фронтовик поднял трубку и набрал номер телефона.

– Соедините меня, пожалуйста, с Федором Александровичем, – попросил он, – скажите, что звонит проректор политехнического института Иван Николаевич Зайченко. Я хотел бы с ним поговорить.

Виктор сидел, глядя себе под ноги. Что скажет про него Загорский? Они несколько раз встречались, кажется, Загорский знает его отца.

– Здравствуйте, Федор Александрович, – начал ветеран, – у меня тут сидит молодой человек из вашего города. Виктор Ермакович. Документы принес, поступать хочет. Только меня его анкета немного смущает. Две судимости. Но мне он нравится, на крепкого мужика похож, может, действительно хочет учиться. Как вы считаете?

– Я его знаю, – ответил Загорский. – И всю семью его знаю. Он без матери вырос, крепким парнем стал. И отца его, ветерана войны, вернувшегося раненым, все у нас знают…

– Ясно.

– Помогите ему, Иван Николаевич. Вся его жизнь у меня на ладони. Тут ошибки вышли и в первый раз, и во второй. В первый раз его вообще глупо подставили – мальчишку автослесаря обвинили в государственном хищении из-за нескольких деталей. Мы уже писали и в прокуратуру, и в областной суд, чтобы отменили это решение. А во второй раз он друга своего спасал. Против четверых бандитов один вышел, только немного не рассчитал, одного подлеца слишком сильно изувечил. Я ему за это благодарность дал бы, а ему – срок. Типичные прокурорская и судебная ошибки. Ермакович из хорошей, работящей семьи. Они все у нас в городе работают. Не повезло парню, такая несчастливая судьба у него, может, мы вместе ее поменяем…

– Я тоже так думаю, – ответил Зайченко.

В начале семидесятых слово «фронтовик» было символом фронтового братства. Проректор снова посмотрел на молодого человека.

– Убедились? – поднялся со стула Виктор, неправильно истолковав его взгляд. – У меня действительно две судимости. Я ничего не скрываю. А не хотите принимать, я в другой институт документы отнесу. Мне учиться нужно. Или вы боитесь меня принять?

Иван Николаевич улыбнулся. И вдруг резко двумя руками оттолкнулся от стола, отъехал в сторону. Виктор с изумлением увидел, что его собеседник сидел за столом в инвалидной коляске. У проректора Зайченко не было двух ног, которые он потерял на Курской дуге в августе сорок третьего.

– Я уже давно ничего не боюсь, – твердо проговорил ветеран, – меня испугать трудно…

– Извините, – пробормотал Виктор.

– Ничего, все правильно. Мне насчет вашей семьи Загорский все рассказал. И насчет отца твоего фронтовика. И насчет твоих «преступлений». Что товарища спасал, хвалю. Правильно сделал. А в отношении своей анкеты ты не напрягайся. Загорский говорит, что они письмо отправили и в прокуратуру, и в областной суд, требуют отмены обоих приговоров.

Ермакович молча смотрел на сидящего перед ним инвалида.

– Будешь сдавать экзамены, – пообещал Иван Николаевич. – Только учти: поблажек никаких не будет. Сдашь – поступишь и будешь учиться, а не сдашь – сам виноват…

– Сдам, – твердо заявил молодой человек и протянул проректору большую крепкую руку. – Спасибо вам.

Зайченко потом часто вспоминал это рукопожатие. Молодой человек не только поступил в институт, но и учился лучше всех. Вовремя сдавал все курсовые работы, зачеты, экзамены, поражая педагогов своим добросовестным отношением к делу.

А через два года Виктор Ермакович встретил Лиду Сластенко. В небольшом городке обычно все знают друг друга. Высокий красивый парень, с устоявшейся репутацией настоящего мужика, он привлекал внимание многих молодых невест города. Но понравилась ему только она. Да и он ей понравился. Не мог не понравиться. Только в таком городке ничего утаить невозможно. Все всё про всех знают. И про судимости его тоже все знали. Одни, подробно посвященные в перипетии событий, утверждали, что это были несчастные случаи в жизни молодого человека, другие, напротив, уверяли, что «дыма без огня не бывает».

Но когда молодые любят друг друга, им, по большому счету, плевать на любые разговоры. Если молодые сердца тянутся друг к другу, то будь они даже из двух враждующих кланов, живущих в небольшом средневековом итальянском городке, то и тогда остановить их невозможно. И уж тем более это невозможно было сделать в небольшом украинском городке в середине семидесятых годов прошлого века.

У Лиды не было отца, и когда в доме узнали, что она встречается с Виктором, мать и бабушка испуганно запричитали, начали ломать головы, что им предпринять. Но дед Лиды сразу и безоговорочно принял сторону молодых. Он знал, почему Виктор Ермакович был дважды осужден. Соседями их семьи были родственники Николая Кравченко. А те с понятным восторгом рассказывали о мужественном поведении молодого человека, спасавшего своего друга.

В один из дней Лида решилась наконец пригласить Виктора в свой дом. Вопреки ее ожиданиям мать и бабушка остались довольны знакомством с будущим зятем. Он произвел на них хорошее впечатление своей основательностью, зримой мужской силой. Ермакович понравился женщинам и с тех пор с их согласия стал чаще бывать в доме невесты. А вскоре молодые расписались. Свадьба была шумной и веселой, как много лет назад, когда в их поселке, и не мечтавшем тогда стать городком, отмечали свадьбу родителей Виктора Ермаковича.

Через год у них родился сын, а еще через три года – второй мальчик. Когда Виктор оканчивал политехнический институт, ему предложили стать директором автобазы. Ермаковичу только-только исполнилось двадцать шесть лет. По строгим правилам, установленным на всей территории огромной страны, любого руководителя должен был утверждать районный или городской партийный комитет. Ни один человек не мог быть назначен на руководящую должность без согласования с соответствующим территориальным партийным органом. В исключительных случаях допускались назначения беспартийных, но это были действительно редчайшие исключения из общего правила. Таким стал и Виктор Ермакович. Его оценили по деловым качествам, единогласно проголосовав за него на бюро райкома.

Все эти годы он добивался отмены несправедливых приговоров, но только в семьдесят восьмом году решением областного суда наконец-то обе его судимости были аннулированы. Президиум областного суда вынес решение о допущенных ошибках в обоих рассмотренных делах Ермаковича Виктора Викторовича.

Это был один из самых знаменательных дней в его жизни. Прошлое казалось кошмаром, который наконец-то можно забыть. Будущее выглядело радужным. Через несколько месяцев молодого руководителя автобазы приняли в члены партии. Это был уже знак доверия. С этого момент Ермакович был реабилитирован полностью и навсегда. Имея жену и двух сыновей, он смело смотрел в будущее. Ему казалось, что теперь он сможет в полной мере проявить все свои способности. Откуда ему было знать, что впереди грандиозные потрясения в жизни всей его страны? Приближались восьмидесятые годы.

Глава 5

Он поднялся, глянув на часы. Седьмой час вечера. Сегодня уже вряд ли кто-то ему позвонит. Может, оно и к лучшему. Принять правительство в такой обстановке – все равно что решиться на самоубийственный для ответственного политика шаг. Все выступают против президента, объединившись в широкий оппозиционный блок. Но с другой стороны, отступать тоже не в его правилах. Так что если президент все-таки ему позвонит… Или, может, он уже сделал другой выбор?

Размышления Виктора Викторовича прервал телефонный звонок того самого аппарата прямой связи с президентом. Ермакович почувствовал некоторое волнение. Если глава государства звонит в такое время, значит, сейчас он услышит его предложение. Виктор Викторович подошел к аппарату, поднял трубку и твердо произнес:

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте, Виктор Викторович, – услышал он голос президента республики.

– Добрый вечер. – Ермакович не позволил себе сесть, понимая, сколь ответственен наступивший момент.

– Хочу передать вам наше предложение, – сразу начал глава государства, – не скрою, я думал над ним несколько дней. После отставки последних двух премьеров у нас сложилась нелегкая обстановка. Вы сами знаете, как эмоционально реагируют некоторые наши депутаты на отсутствие единства в правительстве…

«Почему он так говорит? – подумал Ермакович. – Ведь абсолютно очевидно, что звонит вовсе не для того, чтобы рассказать о ситуации в парламенте…»

– В связи с этим мы приняли решение… – несколько напыщенно продолжил президент. – Мы думаем, что именно вы, Виктор Викторович, – лучшая кандидатура на пост премьер-министра страны. Как вы относитесь к моему предложению?

«Вот, все-таки сказал „мое предложение“, – с облегчением отметил Ермакович.

– Я готов вылететь в Киев немедленно, – решительно ответил он, опять посмотрев на часы.

– Вылетайте, – отозвался президент, – вас встретят в аэропорту. Я думаю, будет правильно, если мы объявим о вашем назначении на пресс-конференции, которую назначим на… – Он, видимо, с кем-то советовался. «Неужели с Олегом Константиновичем?» – неожиданно зло подумал Ермакович, помня об утреннем разговоре с ним. – На девять вечера, – согласился президент с кем-то из своих советников. – Вам нужно будет сначала выступить на пресс-конференции, а потом приехать ко мне. Со мной тут рядом Серафимчук и Погребняк. Они тоже считают, что вам нужно сначала встретиться с журналистами, чтобы завтра уже все знали о новом кандидате в премьер-министры.

Ермакович нахмурился. Ведь только сегодня утром один из этих советников настоятельно рекомендовал ему не приезжать в Киев. Но говорить об этом президенту в такой момент не следовало. Сейчас самое главное – вылететь как можно быстрее в столицу. Похоже, что президент обсуждал вопрос о главе правительства с руководителями своей администрации. А откуда ему знать, кто из них и почему работает на разные стороны? Вся политика в Киеве строится на невольных компромиссах и соглашениях. Вчерашние друзья становятся врагами, а вчерашние враги заключают тактические союзы. Там все перемешалось. Ермакович вспомнил, что в Киеве ему придется научиться улыбаться тем, кому улыбаться вовсе не хочется. Нет! Он не станет этого делать ни при каких обстоятельствах.

Виктор Викторович окинул взглядом свой стол. Все документы подписаны. Нужно подумать, кто останется в области вместо него, и немедленно вылететь в Киев. С собой он возьмет только Мишу Кольчугина и Олю Пархоменко. В последние годы именно она его главный советник по экономическим вопросам. Ей тридцать девять лет, она стажировалась в Гарварде и Оксфорде, окончила Киевский институт международных отношений. Пархоменко работала в Министерстве финансов, когда Ермакович предложил ей переехать в Донецк и стать его советником по экономическим вопросам. К этому времени он уже был доктором наук и неплохо разбирался в вопросах экономического развития области. Но ему нужен был специалист со знанием макроэкономических проблем. Многие из его помощников и советников возражали против нового сотрудника. Но Пархоменко быстро поставила всех на место, показав себя настоящим профессионалом. О реформах в области заговорили по всей стране. Ольга Павловна показала себя не просто толковым специалистом, она создала группу ученых из системы Академии наук, которые помогали Ермаковичу и его команде просчитывать результаты конкретных экономических программ, внедряемых в области.

Как и многие другие умные женщины, она была не очень красива. Природа, наградив ее столь совершенными мозгами, явно поскупилась на все остальное. Среднего роста, с невыразительным лицом, серыми глазами, плоской фигурой, Ольга Павловна не производила должного впечатления до тех пор, пока не начинала говорить, поражая собеседников своей феноменальной памятью, знанием нескольких иностранных языков, способностью к аналитическому мышлению. Несомненным плюсом в глазах Ермаковича было и отсутствие у нее семьи, что позволило ей сначала спокойно переехать в Донецк, а затем сопровождать губернатора области во время его зарубежных командировок.

Ольга Павловна знала, что кандидатура Ермаковича на пост премьера рассматривается в Киеве в качестве основной. Через своих знакомых финансистов и экономистов она достаточно часто узнавала последние новости, которые доходили в Донецк с некоторым опозданием. И всегда ее анализ был безупречно верным, точным. Ермакович нажал кнопку, вызывая Пархоменко. Телефон не отвечал. Виктор Викторович нахмурился. Он привык, что никто из сотрудников областной администрации не уходит с работы, пока губернатор на месте. Куда она могла подеваться в такой сложный момент?

Виктор Викторович позвонил секретарю:

– Где Ольга Павловна? – грозно осведомился он, понимая, что теряет время.

– У нее еще не кончилось совещание, – удивилась секретарь. – Она сегодня проводит совещание с нашими финансистами. Вы же сами утверждали этот график…

Ермакович отключился. Действительно, он утверждал этот график. Опять посмотрел на часы. Очередной самолет на Киев через тридцать минут. Но если сейчас сорвать Ольгу с этого совещания, то весь город будет мгновенно знать, куда они полетели – еще до того, как они окажутся в столице. Такие новости быстро распространяются. Не нужно преждевременно вносить излишнюю нервозность. Губернатор позвонил Кольчугину и коротко сообщил:

– Миша, мы летим в Киев.

– Прямо сейчас? – понял Кольчугин.

– На ближайшем рейсе. Закажи два билета.

– Два? – явно удивился Кольчугин. – А разве Ольга Павловна не с нами?

– Нет. Она прилетит позже. И чтобы никто, кроме тебя, ничего не знал. Даже твоя жена. Скажи, что задерживаешься на работе. Ты все понял?

– Конечно. И никто из ребят с нами больше не полетит? Может, охрана? Наши ребята…

– Только этого не хватало! Выброси такие мысли из головы, даже не думай…

– Хорошо…

– И вообще, не думай об охране на будущее. Мы вдвоем отобьемся от целой банды. Разве не так? – вдруг пошутил Ермакович.

– С вами конечно, – без энтузиазма согласился Кольчугин. Он знал, что когда шеф в гневе, его тяжелой руки боятся все подчиненные. Ермакович не позволял себе срываться, будучи губернатором, но весь город знал, что много лет назад он один дрался против четверых вооруженных бандитов. И сумел не проиграть.

– И уточни насчет утреннего рейса в Киев. Пусть оставят один билет для Ольги Павловны, – добавил Виктор Викторович.

– Вы хотите провести вашу первую пресс-конференцию без нее? – все-таки спросил Кольчугин.

– Да. У тебя есть возражения?

– Нет, – быстро ответил Кольчугин. – Я все сделаю.

Ермакович взял блокнот и написал записку Пархоменко: «Оля, когда закончишь совещание, позвони Кольчугину на его мобильный». Она должна понять, что происходит. Вызвав секретаря, он приказал передать записку Ольге Павловне, как только она вернется в свой кабинет.

Через десять минут после этого он уже сидел в салоне автомобиля, направлявшегося в аэропорт. Когда самолет взлетел, Ермакович посмотрел вниз. Сколько раз за последние годы он вот так же поднимался в воздух, направляясь в Киев? Теперь и не сосчитать. Но, возможно, этот его полет последний в должности губернатора области. На мгновение его охватила грусть – жаль все-таки расставаться с родными местами, где в него так верили и так ему доверяли. Под крылом самолета появился поселок, где он рос, где должен был утонуть в болотной жиже отстойника, сломаться после первого судебного приговора и после второго и где его жизнь, в конце концов, сложилась совсем по-другому.

Виктор Викторович вспомнил размытое лицо матери на подушке. По всем законам логики он не должен был его помнить, но больничный запах въелся в его сознание, кажется, на всю жизнь. Или ему только так кажется? А табуны лошадей в Сальских степях и горький вкус баланды в колонии Кременчуга? Он все это ясно помнит. Неужели такое было в его жизни? Или все это ему только приснилось, а теперь он наконец проснулся?

В самолете его узнали. Притихшие пассажиры перешептывались, глядя на молчаливого губернатора. А Ермакович вспоминал свое детство, молодость, всю свою жизнь. Разве сам он да и кто-нибудь могли предположить, что его судьба сделает такой невероятный вираж и выведет его на самую высшую должность в стране? Он глянул на Кольчугина, сидящего рядом, и сообщил:

– В девять у нас пресс-конференция. Учти, что там обязательно будут задавать провокационные вопросы.

– Какие вопросы? – не понял Кольчугин.

– Разные. Ты не смей на них отвечать. Только улыбайся и жди, пока я сам не отвечу.

– Откуда вы знаете? – испугался Кольчугин. Ему хорошо был известен вспыльчивый характер шефа.

– Вот увидишь, – загадочно проговорил Виктор Викторович. – Им нужно сорвать мою первую пресс-конференцию. Поэтому ни одного лишнего слова, ни одного ненужного жеста.

Кольчугин торжественно и серьезно кивнул.

В аэропорту их уже ждали два автомобиля. Во второй машине сидели сотрудники службы безопасности, прикрепленные к главе правительства. Ермакович усмехнулся, очевидно, президент умеет считать голоса депутатов не хуже своих аналитиков. Наверняка просчитал множество вариантов, прежде чем убедился, что необходимое количество голосов получит именно донецкий кандидат в премьеры.

Среди встречающих был и Олег Константинович Погребняк, тот самый первый заместитель руководителя администрации президента, который звонил ему сегодня утром. Они обменялись рукопожатиями, словно ничего не произошло. Потом вместе уселись в салон первого автомобиля. Кольчугин устроился во второй машине. Когда автомобили тронулись, Ермакович ровным голосом спросил, когда состоится пресс-конференция.

– В девять, – сдержанно подтвердил Олег Константинович. – Мы предупредили все каналы и все информационные агентства о вашем приезде…

Виктор Викторович промолчал. Он ждал следующих слов от проигравшего собеседника.

– Можете не беспокоиться, – выдавил из себя Погребняк, – никаких лишних вопросов не будет. Мы убрали ненужных журналистов. Провокации мы не допустим.

Ермакович усмехнулся. Ведь только сегодня утром Олег Константинович говорил совсем другим тоном. Очевидно, был уверен, что президент не предложит этот пост выходцу из Восточной Украины, поскольку в этом случае будет нарушен баланс власти: два высших поста займут представители восточных областей. Но президент принял умное решение, и теперь Погребняк подбирал для разговора совсем другие фразы.

– Серафимчук просил передать вам его поздравления, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Примите и мои личные поздравления. А пресс-конференция будет короткой, не более получаса. Потом мы поедем к президенту. Завтра же у вас выступление в парламенте. Мы говорили с руководством Верховной рады. Они уверены, что ваше правительство получит нужное количество голосов.

Ермакович усмехнулся еще раз. Глянул на сидящего рядом с ним чиновника и неожиданно жестко спросил:

– А как насчет моего досье? Разве его не будут сегодня оглашать?

– Мы сделаем так, чтобы о нем все забыли, – ответил Погребняк, не поворачивая головы. Он смотрел прямо перед собой. – Считайте, что это была неудачная шутка наших оппонентов.

– Сукины дети, – выругался Ермакович. – Думали, меня можно так глупо испугать?

Было не совсем понятно, кого именно он имеет в виду – сидящего рядом с ним чиновника или неведомых «оппонентов». Погребняк посмотрел на Ермаковича, невольно оценивая его рост и телосложение. И на всякий случай немного отодвинулся.

– Завтра у вас встреча с лидерами наших партий, представленных в Верховной раде, – осторожно напомнил он.

– Завтра утром я поеду в Лавру, – отрезал Ермакович.

– Куда? – изумился Погребняк.

– В Лавру, к отцу Иоанну, – пояснил Виктор Викторович, – сначала получу его благословение.

Олег Константинович осторожно перевел дыхание. Похоже, с этим человеком им не будет скучно.

– Вы понимаете ваше положение, – попытался объяснить Погребняк, – сегодня вы уже не просто губернатор Донбасса, сегодня вы единственный кандидат в премьеры, чью кандидатуру выдвинул сам президент.

– Ну и что?

– Вы не можете просто так появляться в Лавре. Она принадлежит православной церкви Московского патриархата. Вы понимаете, что это будет означать для всей страны? Это однозначный сигнал всем нашим партиям, с кем именно вы собираетесь блокироваться… Есть и другие приходы, у нас многоконфессиональная страна, и не все разделяют позицию Московской патриархии. Теперь вы должны быть осторожны вдвойне. Этого делать нельзя ни в коем случае.

– Заботливый стал, – насмешливо проговорил Ермакович, – об имидже моем заботишься? Только ты о людях по себе не суди. Я с детства православным был. И я поеду получить благословение отца Иоанна как рядовой гражданин, а не как премьер-министр. Мне плевать, что там будут говорить. Я верой не торгую, даже ради моей новой должности.

Погребняк вжался в дверцу, словно собираясь выпрыгнуть. Он боялся, что сидящий с ним человек просто выбросит его из салона автомобиля. Но, помолчав, решился наконец произнести несколько самых важных фраз.

– Мы пересмотрели свои позиции, – сообщил он глухим голосом. – Возможно, вы действительно единственная кандидатура в обстановке того развала, который сейчас у нас царит. Назаренко, Мищенко, Финах… Наверное, нужно когда-нибудь остановиться. Если у вас получится, мы первые вас поддержим.

– А если не получится, съедите с потрохами, – зло добавил Ермакович. – Привыкли только на мертвых набрасываться. С живыми вам не справиться.

Больше в салоне не было произнесено ни слова. Ермакович смотрел на мелькающие за окном улицы, здания, светофоры… Уже завтра он может стать руководителем правительства и фактически вторым человеком в государстве. Тогда ему придется отвечать за все – за газ и свет в домах этих людей, за их зарплаты и пенсии, за их нормальную и не совсем нормальную жизнь. И если у него не получится, то крайним сделают его одного. Только его одного. За последние десять лет сменилось немало премьер-министров, они уходили один за другим. И каждый из них фактически был заложником существующей системы. Даже нынешний президент успел посидеть в этом кресле и тоже не удержался. Хотя сумел стать президентом. Но это уникальное исключение из общего правила.

Ермакович вспомнил про Онищенко. Нужно будет ему позвонить. А пока надо быть готовым к любым, даже самым неприятным вопросам, которые могут прозвучать на этой пресс-конференции. Или они все-таки не посмеют?

Через полчаса началась пресс-конференция. Погребняк, сидящий рядом с Ермаковичем, посмотрев на собравшихся журналистов, начал загробным, глухим, словно немного простуженным голосом:

– Сегодня наш уважаемый президент решил предложить на должность руководителя правительства известного всей стране губернатора, академика, доктора экономических наук Виктора Викторовича Ермаковича. Вам слово, уважаемый Виктор Викторович.

«Ну, с Богом!» – пожелал сам себе Ермакович, наклоняясь к микрофону.

Он понимал: все самое сложное начинается именно сейчас.

Глава 6

В парке было не так много людей. Погребняк огляделся по сторонам – рядом никого. Его «Мерседес» остался за поворотом. Водителя он предупредил, чтобы ждал его в салоне автомобиля. Олег Константинович поднял воротник плаща и зашагал быстрее. Накрапывал дождик, и он подумал, что нужно было взять с собой зонт. Кроме естественной защиты от дождя, зонт мог бы надежно укрыть его от посторонних глаз. Но сейчас уже поздно об этом сожалеть. Нужного человека он увидел сразу. И замедлил шаг, чтобы они сошлись точно в середине аллеи.

– Здравствуйте, Олег Константинович, – сказал мужчина с невыразительным, словно стертым лицом.

– Добрый день. – Погребняк еще раз оглянулся, словно опасаясь за собой слежки. – Что за дурацкие игры в шпионов? – зло спросил он. – Неужели нельзя было назначить встречу где-нибудь в нормальном месте?

– Нельзя, – признался его собеседник. – Вы же знаете, как сейчас работают различные службы. Не говоря уж о журналистах. Нашу встречу обязательно вычислили бы, а разговор могли записать.

– Если и вы начинаете бояться, значит, дела совсем плохи, – пробормотал Олег Константинович. – Неужели вы полагаете, что наш разговор могут записать и в этом парке?

– Могут. Но вероятность гораздо меньше, чем в каком-нибудь офисе. Кроме того, мы приняли некоторые меры – проследили за вашей машиной. Поэтому я уверен – за вами «хвоста» нет.

– Это я знаю и без вас. Не хватает только, чтобы вы еще подсматривали и за мной. И вообще, хватит конспирации. Зачем вы хотели меня видеть?

– Ваши телефоны прослушиваются, – сообщил мужчина со стертым лицом. – Все, в том числе и аппараты правительственной связи.

– Это ложь, – возмутился Олег Константинович.

– Это правда, – возразил его собеседник. – Вам же известно, где я работаю. Мы сами этим и занимаемся. У нас есть специальное разрешение. После ареста Назаренко нам дали указание подключиться ко всем аппаратам в администрации президента.

– Кто? Кто мог дать такое указание? – окончательно разозлился Погребняк. – Ваш руководитель? Может, наш новый премьер-министр? Или вы сами, генерал?

– Нет, – спокойно ответил тот. – Президент. После того как один из сотрудников службы безопасности записал на пленку его разговоры и продал ее на Запад, президент приказал нам подключиться ко всем телефонам в его администрации. Чтобы избежать подобных случаев в будущем.

– А почему я об этом не знаю?

– Об этом никто не знает. Только наше ведомство. Президент решил, что так будет более правильно.

– И вы сообщаете мне об этом только сейчас?

– Двойная страховка, – пояснил человек со стертым лицом, – если бы вы решили сыграть на другой стороне, мы первыми об этом узнали бы.

– И много вам удалось узнать?

– Раз в неделю мы составляем подробный отчет для президента. Он читает все наши сообщения.

– В одном экземпляре? – недоверчиво переспросил Олег Константинович.

– Почти в одном. Копии мы не делаем. Даже для премьер-министра.

– Что значит «почти»?

– Мы стараемся откорректировать эти отчеты, прежде чем послать их президенту.

– Я так и думал. – Олег Константинович посмотрел на проходившую мимо молодую женщину с ребенком и замолчал. А когда она уже не могла услышать, резко дернул головой. – Терпеть не могу всю эту вашу экзотику, конспирацию.

Генерал терпеливо улыбнулся. Они дошли до конца аллеи, повернули обратно.

– И все-таки, зачем вы меня сюда пригласили? – спросил Погребняк. – Или позвали только для того, чтобы сообщить о вашей успешной работе по прослушиванию наших телефонов?

– Нет. – Его собеседник даже не улыбнулся. Он был в длинном плаще и в шляпе, – точно так в кино полвека назад обычно изображали разведчиков и контрразведчиков. – Мы хотим сообщить вам, что президент уже принял решение…

– Какое решение?

– Вчера он разговаривал с президентом России. И назвал своим преемником нынешнего премьер-министра.

– Ну и что? Тоже мне новость! У Ермаковича самая мощная поддержка в парламенте, он и так – главный кандидат на пост президента.

– Нет, – возразил генерал, – не совсем так. После того как немного «подправили» Конституцию, он может остаться на третий срок. Еще на два года и только тогда передать свои дела преемнику. Президент может использовать российский опыт – оставить после себя человека, которому он доверяет. Нужно найти такого человека, который не станет копаться в делах своего предшественника. Если победит Мищенко, все будет иначе. И многие итоги приватизации, и многие наши договора, заключенные в последние годы. А Мищенко в союзе с Милашенко – это союз личных врагов нынешнего президента.

– Зачем вы читаете мне лекцию по современной политике? – недовольно проворчал Олег Константинович. – Я в курсе всех событий. Вы же знаете, что я был против ареста Милашенко. И вообще, это была глупая идея сажать в тюрьму бывшего вице-премьера и красивую женщину. Устроили театральные страсти на весь мир. Кому это было нужно? Но президент и руководитель нашей администрации не захотели меня слушать. Между прочим, и ваше ведомство тоже настаивало на ее аресте. Тоже мне умники! Неужели не могли просчитать, чем все это закончится? Или нарочно подставляли президента, чтобы одновременно ослабить и его позиции? Неужели я ошибся и вы просчитали лучше, чем я думаю?

– Мы делаем свою работу, – очень холодно заметил генерал. Он всю жизнь проработал в органах контрразведки. Сначала был офицером районного КГБ в начале восьмидесятых, затем старшим офицером в центральном аппарате республиканского КГБ во время развала огромной страны. Сумел сделать неплохую карьеру и в уже независимой, самостийной стране. – А вам позвольте напомнить – вы первый заместитель руководителя администрации. И если с вашим непосредственным начальником что-то случится, именно вы займете его место.

– Это намек или предложение вашей службы?

– Президент доверяет вам, – вместо ответа продолжил генерал. – Он считает вас одним из лучших сотрудников своего аппарата.

– Но для того чтобы я стал руководителем администрации президента, сначала должен уйти Степан Серафимчук. Или вы хотите решить вопрос более кардинально?

– Разумеется, нет. Но если вдруг он уйдет, то самый реальный кандидат – вы, Олег Константинович.

– Не выйдет. Я из-за вас тогда сильно подставился. Позвонил Ермаковичу и посоветовал ему не приезжать в Киев. Думаете, он забыл мой совет?

– Не забыл. Но этот звонок всегда можно объяснить интересами дела.

– Он не дурак. Понимает, почему я позвонил. И по-моему, с тех пор мне не доверяет. Считает меня человеком Мищенко.

Генерал остановился, посмотрел в другой конец аллеи, где за деревьями стоял один из его сотрудников.

– А разве это не так? – осторожно осведомился он. – Мы считаем, что вы тоже заинтересованы в победе Мищенко.

– Иногда я не понимаю вашей заинтересованности. А на чьей вы стороне?

– Всегда на своей, – честно ответил генерал, – только на своей. Мы исходим из наших общих интересов. Если Ермакович станет президентом, то при таком сильном лидере нам будет сложно отстаивать наши интересы, а если останется нынешний – все будет в порядке. Он и так никому не доверяет. И не пользуется поддержкой ни в Верховной раде, ни в правительстве, а это значит, ему нужны сильные спецслужбы. Если победит Мищенко, то в первые несколько лет ему тоже нужны будут люди, которые смогут нейтрализовать оппозицию. Причем нейтрализовать более эффективно, чем публикациями глупых заказных статей и демонстрацией голых проституток, поставляемых нашим политикам. В общем, мы нужны всем, пан Погребняк. Такая у нас работа. И поэтому мы рассчитываем на ваше сотрудничество с нами, тем более что вы уже работали с нами двадцать лет назад.

– Не нужно напоминать мне об этом, – поморщился Олег Константинович. – Я столько лет сожалел о грехах моей молодости.

– Вы были прекрасным информатором, – улыбнулся генерал. – Я читал, что вы даже отказывались от денег, которые обычно платят агентам. Работали из патриотических убеждений.

– Не издевайтесь, – строго оборвал его Погребняк. – Могли бы не напоминать мне о моем деле. Я думал, вы его давно уничтожили. Представляете, что будет, если вдруг мое досье попадет в руки журналистов?

– Не волнуйтесь, – посоветовал генерал. – Все агентурные дела были вывезены в Москву. Мы оставили себе только копии, и они никогда не попадут в руки журналистов. В вашем досье только одна страничка. Самого дела все равно нет. Но вы не ответили на мой вопрос. Мы будем работать вместе?

– Возможно. Но с учетом моих интересов. Я вам не мальчик.

– Мы всегда ценили вашу готовность к сотрудничеству. Вот только хотели вас предупредить, чтобы в ближайшие несколько дней вы не проявляли ненужной активности. И ни во что не вмешивались. Что бы ни произошло. Можете даже публично поддерживать Ермаковича и Серафимчука. Один из них скоро покинет политику, а когда второй останется в одиночестве, с ним будет легче справиться.

– Не думаю, – возразил Олег Константинович. – Серафимчук, конечно, осторожная лиса, но Ермакович не такой. Когда он в ярости, я его по-настоящему боюсь. В бешенстве он похож на буйвола, который идет напролом. Не нужно его недооценивать. Да и Серафимчук тоже опасный противник. Он достаточно опытный человек.

– Мы это знаем, – ответил генерал, – поэтому разработали поэтапный план. В России есть свой Козак, в Белоруссии свой Козик, нужно, чтобы вы стали у нас таким же человеком.

– Козликом? – неожиданно пошутил Погребняк. – Не нужно разговаривать со мной полунамеками. Мы с вами столько лет знаем друг друга. Если у меня ничего не получится, то плохо будет и вам.

– А вам не стоит меня пугать, пан Погребняк. – На стертом лице генерала появилось подобие улыбки. – Мы поможем вам. Наша задача сделать так, чтобы Мищенко остался единственным реальным кандидатом в президенты. Так хотят и наши друзья на Западе, так хотят и в нашей стране. Под Мищенко нам дадут любые кредиты и любые займы, вы это знаете.

– Да, – согласился Олег Константинович, – но учтите, что в свое время подобную ошибку допустил и наш первый президент. Когда он выдвинул свою кандидатуру, все считали, что представитель восточных областей никогда не сможет победить. Но он победил. И знаете почему? Их электорат на выборах традиционно приходит голосовать. А в западных областях у нас всегда проблемы с явкой избирателей. При любом раскладе Восточная Украина, Крым и Малороссия проголосуют за Ермаковича, если он будет на выборах альтернативой Мищенко.

– Не будет, – неожиданно отрезал генерал.

– Что? – остановился Олег Константинович.

– Вы исходите из ложной предпосылки – вам все время кажется, что президент захочет быть союзником нынешнего премьера и оставить именно его своим преемником. А если он захочет сыграть против своего премьера? Президент знает, как опасен основной кандидат. Ведь он тоже когда-то был премьером.

– И все-таки я вас не понимаю. – На этот раз Олег Константинович действительно удивился. И испугался. Похоже, что он все-таки недооценивает все эти спецслужбы, которые продумывают свои ходы даже не на два шага вперед, а гораздо дальше.

– У них могут быть расхождения, – сказал генерал, – и тогда они начнут играть друг против друга. Ведь после изменения Конституции у президента появился шанс на третье избрание. И ему нужен человек, которому он может абсолютно доверять.

– Что вы сказали, генерал Костенко? – Погребняк подумал, что игра зашла слишком далеко, и машинально произнес фамилию своего собеседника.

– Не нужно вслух произносить мою фамилию, – холодно напомнил генерал. – До свидания. И подумайте над моими словами.

Костенко развернулся и ушел. Было заметно, что он не совсем доволен состоявшимся разговором. Вероятно, потому, что сказал слишком много для высокопоставленного сотрудника бывшего КГБ.

Когда он ушел, Олег Константинович повернулся, чтобы пройти к своему автомобилю. Он думал о загадочных словах генерала. Интересно, каким образом они сумеют разыграть свою партию, чтобы убрать сразу двух политиков федерального значения? Какую сложную комбинацию придумают на этот раз?

Глава 7

Петр Наливайко был человеком веселым и добрым. Сказывалась и его фамилия, над которой окружающие шутили с самого его детства, и его профессия шеф-повара престижного киевского ресторана «Шинок». Сначала такой ресторан возник в Москве, где пользовался бешеной популярностью не только у приезжих украинцев. Гостей из многих стран привозили в этот ресторан, чтобы угостить настоящей украинской горилкой, незабываемым борщом, многочисленными закусками и даже новозеландской бараниной, неведомым образом оказавшейся в его меню. Это было очень симпатичное заведение, решенное в стиле лубочных ресторанов, с интересной и вкусной кухней. Правда, московские цены соответствовали не его антуражу, а ресторанам самой высшей категории столицы России. А через несколько лет было решено открыть такой же ресторан и «на родине», в Киеве. Так рядом с Крещатиком появился уже знакомый россиянам «Шинок».

Петр Петрович был в Киеве известным человеком, отдавшим кулинарному делу тридцать пять лет из своих пятидесяти трех. Сразу после окончания техникума он попал по распределению в столовую небольшого ремесленного училища и с тех пор трудился только на кухне. Лицо у него стало рыхлым, розовым, мясистым, какое бывает у поваров, простоявших большую часть жизни у плиты. Ведь различные пары оставляют на коже зримые следы. А еще он был спокойным и наблюдательным человеком – иначе нельзя работать на такой ответственной должности. Достаточно немного пересолить или перепутать соусы – и блюдо получится совсем другим.

Петр Петрович любил свою профессию. Он перешел в киевский «Шинок» полтора года назад, и с тех пор количество гостей увеличилось здесь почти вдвое, а ресторан стал такой же местной достопримечательностью, какой был его тезка в Москве. Накормив за свою жизнь несколько сотен тысяч человек, Наливайко между тем был очень одинок. Жена ушла от него еще лет тридцать назад, хотя он прекрасно готовил и не разрешал ей появляться на кухне. Но нужно отдать должное Петру Петровичу: горевал он недолго. С тех пор в его жизни было несколько женщин, но уже к сорока годам он почувствовал, что потребность в общении с ними исчезает и вся его страсть, все эмоции постепенно трансформировались в возможность самореализоваться на кухне.

К пятидесяти двум годам Наливайко получил славу настоящего кудесника и знатока украинской кухни. Именно поэтому он так ревниво следил за приготовлением всех основных блюд и постоянно внимательно наблюдал за работой своих многочисленных помощников.

В тот день в ресторане должен был состояться банкет, о котором его заранее предупредил директор. Ожидалось большое количество гостей, а среди них – очень влиятельные особы. Обычно в таких случаях директор лично просил Петра Петровича проследить за качеством подаваемых блюд. Наливайко приехал в шесть часов, и его громкий, но визгливый и тонкий голос разносился по всей кухне.

Очевидно, все было в порядке, так как заглянувший на кухню директор поднял большой палец, выказывая полное одобрение. А еще через два часа директор появился снова и попросил Петра Петровича пройти в небольшой отдельный кабинет, где обедали обычно небольшими компаниями, и познакомиться с гостями, которые пожелали лично поблагодарить повара за его мастерство. Наливайко никогда не отказывал клиентам в такой скромной просьбе. Народ должен знать своих героев, справедливо рассуждал он.

Он надел свежий фартук и пошел в небольшой кабинет, чтобы познакомиться с очередными гостями. Из банкетного зала доносились голоса гостей. Там собралось человек пятьдесят. Но туда шеф-повара обычно не звали. Петр Петрович знал психологию гостей. Когда их собиралось так много, они не могут себе позволить вызвать шеф-повара и поблагодарить его за мастерство, поскольку это считается проявлением ненужной сентиментальности или залихватского панибратства. Ни то, ни другое в среде высоких чиновников не приветствовалось. А вот когда за столом всего несколько человек, они с удовольствием общаются с персоналом ресторана, обещая побывать здесь еще раз.

Петр Петрович вошел в кабинет и посмотрел на гостей. Их было четверо – неизвестные ему мужчины, двое из которых с ярко выраженной южной внешностью греков или турков. Он часто встречал таких людей с длинными носами, темными курчавыми волосами, сильными мускулистыми руками и большими глазами навыкат в Одессе и в Крыму.

Эти двое иностранцев, похожие друг на друга как родные братья, смотрели на шеф-повара с явным одобрением. Двое других мужчин были явно из местных. Один – высокого роста, худой, с гуляющим кадыком на длинной шее и немигающими светлыми глазами. Другой – среднего роста, с редкими рыжеватыми волосами и глазами неопределенного мутного цвета. Все четверо замолчали, когда директор ресторана и Наливайко вошли в кабинет. Директор ресторана Вадим Овчаренко – человек небольшого роста, лысоватый, с бегающими маленькими глазками на вытянутой мордочке – работал в системе общепита много лет и был известен всему Киеву своей осторожностью и многочисленными связями. Приведя шеф-повара к кабинету, он сначала аккуратно постучал, потом осторожно вошел первым и только после этого пригласил войти Петра Петровича.

Двое иностранцев начали громко переговариваться между собой, и Наливайко понял, что они греки, поскольку греческий язык немного понимал. Двое других гостей из местных благоразумно молчали, лишь переглядываясь друг с другом.

– Вы молодец, – сказал один из греков, обращаясь к повару. По-русски он говорил с сильным акцентом, но все было понятно. – Нам очень понравилась ваша приготовка. Я правильно говорю?

– Почти, – улыбнулся Петр Петрович. Ему было приятно, что его искусство оценили иностранцы.

– Мы хотим вас благодарить, – продолжал тот же греческий гость, – здесь, в Киеве, не так много хороший ресторан. – И он неожиданно достал из кармана розовую купюру в пятьсот евро, очевидно, считая, что такая бумажка произведет на шеф-повара должное впечатление. Он ведь не знал характера Петра Петровича Наливайко.

Конечно, пятьсот евро – очень большие деньги. По курсу это больше шестисот долларов, а на такие деньги в любом ресторане можно плотно пообедать несколько раз. Однако если бы не стоявший рядом директор, Петр Петрович бросил бы эти деньги в лицо наглому гостю. Разве можно так оскорблять художника? Но директор сделал умоляющее лицо, и Петр Петрович, поблагодарив наглеца величественным кивком головы, положил деньги на стол с истинно царским величием.

Гости из местных удивленно переглянулись. Они явно не встречали такого шеф-повара. Неужели питаются только в забегаловках? Хотя судя по золотым часам гостя, что был выше ростом, тот мог себе позволить обеды в самых престижных ресторанах не только Киева, но и Токио, Парижа, Москвы, Лондона. Но он также с недоумением уставился на Петра Петровича. Нет, богатые из местных явно не соответствовали общеевропейским стандартам.

– Здесь такие повара, – улыбнулся высокий с золотыми часами, – у наших собственная гордость.

– Подожди, – перебил его грек, говорящий по-русски. – Может, у них порядок здесь такой? Никто нельзя брать чужие деньги?

– Да-да, – закивал директор, – у нас порядок. Извините…

– Тогда все правильно, – кивнул грек. – Извините нас, что мы не поняли.

Наливайко обратил внимание на перстень говорившего. У грека были длинные пальцы, холеные руки и большой перстень, блеснувший на безымянном пальце правой руки. Даже не будучи знатоком ювелирного искусства, Петр Петрович сумел оценить приблизительную стоимость этого кольца с большим бриллиантом. Вероятно, равносильно целому состоянию. Грек заметил взгляд шеф-повара, снисходительно улыбнулся.

– Нравится? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сам ответил: – Конечно, нравится. Это тоже делал настоящий художник, как вы.

На нем был дорогой костюм. Он взял купюру в пятьсот евро, достал бумажник, вложил в него деньги. Затем проговорил:

– Наверное, вы правы. Платить нужно, когда ужин закончен. Тогда надо заплатить за вашу превосходную работу, за еду, за вино и чаевые. Я все правильно сказал?

– Это не мне, – отозвался Петр Петрович, – это официанту. Спасибо за ваши слова.

– Извините нас, – еще раз вежливо произнес грек. И неожиданно, расстегнув свои часы, протянул их шеф-повару. – Простите меня, что предложил вам деньги. Возьмите мои часы. Это как подарок. Такой подарок вы можете взять?

Наливайко победно глянул на директора. Подарок он мог взять. Тем более что золотые часы были известной швейцарской марки «Патек Филипп» и стоили несколько тысяч долларов.

– Благодарю вас, – с достоинством сказал Наливайко, забирая подарок.

– Спасибо, – рассмеялся грек.

Выходя из кабинета, Петр Петрович и директор услышали, как один из местных неодобрительно его пожурил:

– Не нужно их так баловать.

– Ничего, – громко хохотнул грек, – зато он запомнит таких гостей на всю оставшуюся жизнь.

Наливайко нахмурился. Даже грозно развернулся, чтобы немедленно вернуть часы людям, так неуважительно о нем говорящим, но директор вцепился в него двумя руками.

– Не нужно так нервно реагировать, – испуганно попросил он. – Это опасные люди, не стоит их нервировать.

– А вам незачем звать меня на такие посиделки, – тяжело ответил Петр Петрович. – Я специалист, а не лакей.

Он повернулся и пошел к себе на кухню. Часы убрал в небольшой ящик, находящийся в его шкафу, где он хранил всякую мелочь, а неприятный осадок от этой встречи ощущал еще минут тридцать или сорок – во всяком случае, до тех пор, пока все они не услышали выстрелы. Затем начались крики, шум. Наливайко насторожился. Иногда в ресторане дрались и ругались, но это было исключением из правил, очень большим исключением.

Слава богу, прошли времена пьяных загулов начала девяностых, когда в ресторанах появлялись гости с пачками долларов в карманах. Тогда стрельба раздавалась так часто, что на нее перестали обращать внимание. С годами бывшие «качки» и бритоголовые парни в спортивных костюмах перестали появляться в дорогих ресторанах, их места заняли совсем другие люди в дорогих костюмах, которые не швыряют деньги, не носят с собой пистолетов и не выясняют отношения столь непонятным образом.

Петр Петрович собрался пройти в общий зал, чтобы выяснить, что там происходит. Он уже давно ничего и никого не боялся. Но в этот момент на кухне появилось сразу двое незнакомцев с оружием в руках. Одна посудомойщица громко закричала, кто-то из поваров упал на пол. Двое неизвестных пробежали к выходу, опрокидывая по пути сковородки и кастрюли. Громко чертыхаясь, не обращая ни на кого внимания, они стремились выскочить на улицу через запасной выход. Наливайко сразу подумал, что эти люди хорошо подготовились, ведь об этом выходе, открытом на улицу совсем недавно, не знали еще даже многие сотрудники ресторана.

Глядя на пробегающих мимо людей, Петр Петрович обратил внимание на левое плечо одного из них – на нем расплывалось большое красное пятно. И несколько капель крови потом осталось на полу. Этот раненый едва не врезался в большую кастрюлю и, огибая ее, упал на пол, поскользнувшись на повороте. Напарник поднял его за руку, и они побежали дальше, оставив за собой несколько перевернутых сковородок и целую груду битой посуды.

Когда они исчезли, Наливайко прошел в банкетный зал. Там сидели перепуганные люди, но никаких убитых не было. Такая же картина оказалась и в общем зале, только здесь некоторые спрятались под столами. Охранник и швейцар ресторана не решились даже вмешаться. Наливайко, не понимая, где же все-таки стреляли, повернул в коридор и увидел там толпившихся работников ресторана. Он подошел поближе. У дверей кабинета, где они недавно были с директором, стояли люди. Петр Петрович, протиснувшись между ними, прошел в кабинет. И остановился пораженный. Увиденное им зрелище было ужасным. Все четверо гостей лежали в лужах крови. Очевидно, убийцы ворвались к ним неожиданно, лишь один из сидящих в кабинете, тот самый грек в хорошо сшитом костюме, видимо, успел один раз выстрелить.

Всех четверых гостей расстреляли на месте. Вокруг них бегали люди, кричали официантки. Многие заглядывали в дверь, не решаясь войти.

Петр Петрович философски подумал, что все так и должно было случиться, гости ему сразу не понравились. Он заметил, как блеснуло кольцо на руке одного из убитых. Но Петр Петрович был достаточно умным человеком. Он понимал, что людей просто так в ресторанах не убивают, когда они обедают. А если забрать это кольцо, то можно нажить себе кучу неприятностей и очень влиятельных врагов. Поэтому Наливайко даже больше не посмотрел на это кольцо. Но он вспомнил, откуда убитый доставал деньги. Пиджак валялся на полу, а бумажник отлетел в сторону и лежал почти под батареей.

Вокруг продолжали кричать люди, убитые лежали в разных позах, и ему показалось, что он смотрит фильм о гангстерских разборках в Америке. Петр Петрович еще раз глянул на бумажник и, гордо подняв голову, вышел из кабинета. В конце концов, этот человек его оскорбил. И он должен был заплатить за роскошный ужин и за мастерство Петра Петровича. Именно поэтому Наливайко подумал о часах, которые остались ему на память от убитого грека.

Он вернулся на кухню, чтобы пройти к своему шкафу и перепрятать часы получше. Ведь их могут забрать сотрудники милиции, которые наверняка начнут обыск по всему ресторану. На полу Петр Петрович заметил что-то, обернутое в целлофан. Он наклонился, поднял пластиковую карточку – это оказались водительские права на имя Даниленко. Взглянув на них, Наливайко пожал плечами и положил их в карман фартука. Если права принадлежат убийце, то их следует сдать в милицию. А если их случайно уронил кто-то из работников ресторана, нужно его найти. Петр Петрович забрал часы, спрятал их в газовом шкафу, куда сотрудники милиции наверняка не полезут. И в этот момент на кухню ворвался директор.

– Какой ужас! – запричитал он. Овчаренко был страшно перепуган, но внушительная фигура шеф-повара действовала на него ободряюще.

Наливайко кивнул ему в знак солидарности и подошел поближе. Посоветовал собрать людей, объяснить им, как нужно себя вести. А гостей нельзя отпускать до приезда милиции. Петр Петрович очень четко и продуманно все организовал. А еще через десять минут в ресторан приехали следователь и прокурор.

Громкое преступление попало во все газеты, о нем рассказывали по двум телевизионным каналам, взяв интервью даже у нескольких официантов. Наливайко смотрел «Последние новости», очень недовольный поднятой шумихой. Их ресторану совсем не нужна такая реклама.

Следователь приезжал несколько дней подряд, допросил почти всех работников ресторана, бывших в «Шинке» в тот роковой вечер. К большому удивлению Петра Петровича, его ни о чем не спросили. Свидетели случившегося находились в таком состоянии, что никто не мог ничего подробно рассказать. И почему-то никто не вспомнил Петра Петровича, входившего в кабинет после убийства. Хотя этого и не нужно было вспоминать. Следователя интересовало все, что происходило до убийства, а не поведение людей после того, как преступники сбежали. Сказался эффект неожиданности и эффект привыкания. В сложной ситуации люди обычно не запоминают подробностей, а привычное поведение окружающих кажется обыденным и не вызывает подозрений.

Когда страсти вокруг трагического события в ресторане несколько поутихли, Наливайко достал подаренные ему греком золотые часы из газового шкафа, отнес их домой и убрал в старый комод, стоявший в его спальной комнате. А о подобранных водительских правах он совсем забыл.

Глава 8

Руководить самой большой после России страной в Европе, раздираемой противоречиями, с мощной оппозицией, неуправляемым парламентом и набирающим силы премьер-министром – задача не из легких. На противоречиях можно играть, пытаясь выбирать нужных союзников, с оппозицией – договариваться о временном нейтралитете, в парламенте находить компромисс с различными фракциями, но понять логику окружающих людей сложнее всего. Ведь все понимают, что глава государства находится на посту уже второй срок и по всем европейским правилам, установленным для руководителей государств, далее уже не может оставаться на своей должности. И хотя Верховная рада сумела принять нужные изменения, формально разрешившие президенту остаться еще на двухлетниий срок, всем стало ясно, что он уже «хромая утка», политик уходящий. Всем, кроме самого президента.

Очень трудно привыкнуть к мысли, что после стольких лет неограниченной власти нужно уходить на пенсию, отказаться от нее. Это ведь не формальный пост, как в Италии или в Германии, и даже не такой важный, как во Франции или США. Это абсолютная власть, которая вольно или невольно развращает человека. Тем более власть, полученная в переходный период, когда огромные, невероятные богатства, накопленные несколькими поколениями жителей Украины, нужно было распределить между несколькими семьями, проведя так называемую приватизацию. Нигде в мире такой процесс не может проходить безболезненно и абсолютно в рамках закона. А в стране, где нормы права меняются по ходу развития и приватизация осуществляется в невероятных масштабах, нарушений происходит неизмеримо больше.

Украина не стала исключением из общего правила. Во всех странах бывшего социалистического блока осуществлялся общий процесс приватизации бывшего народного достояния. Но если в странах Восточной Европы и Прибалтики все же действовало некое подобие законов и минимальный общественный контроль, при котором власть имущие не могли поступать абсолютно бесконтрольно, то в странах СНГ беспредел был полным.

Вставшие во главе независимых республик проводили приватизацию по-своему, словно кто-то своим именным указом передал им в правление все движимое и недвижимое имущество, все, что находилось на территории этих новых стран, под землей, на земле и в воздухе.

При этом ожесточенная борьба за власть шла и в самих республиках между кланами руководителей, сталкивающихся друг с другом. Удивительно, но в девяти из двенадцати стран СНГ были уличены и осуждены премьер-министры, которые, формируя собственные кланы, пытались повести свою игру, в противовес президентским. Такое со стороны руководителей государств не прощалось. Вторые, третьи, четвертые, пятые лица в иерархических структурах власти не имели права на столь же чудовищные по масштабам присвоения, как первые лица.

Президенты практически бесконтрольно передавали имущество доверенным кланам и доверенным лицам, формируя при этом собственные «семьи». Во всех странах СНГ самыми богатыми и самыми успешными становились люди из ближайшего круга руководителей государств. А перед каждым из них возникала одна и та же задача: главное – сохранить преемственность власти, не дать новому главе государства выступить против прежнего, не разрешить пересмотра общих итогов приватизации, которые на нормальном языке называются грабежом собственного народа.

В некоторых странах пытались вести более-менее честную игру, в других начался абсолютный беспредел. Украина, конечно, отличалась от республик Средней Азии, где местные правители, превратившись во влиятельных падишахов, немедленно утратили всякое представление о нормах демократии и элементарных правилах приличия. Все главы государств руководили так, словно собирались оставаться на своих постах пожизненно, никто из них и не сомневался, что демократические выборы и уход в отставку после двух сроков правления – это политическое самоубийство и не может состояться в их странах.

На Украине процесс смены власти прошел достаточно быстро еще летом девяносто четвертого года. Выборы смели с поста человека, лично виновного в развале огромной державы. Этот недалекий, самоуверенный, высокомерный и двуличный человек возглавил огромную страну лишь волею случайных обстоятельств, когда один лидер ушел, а другого перевели в Москву. Бывший партаппаратчик, ретиво и верно служивший режиму и даже предложивший ввести чрезвычайное положение еще в начале августа девяносто первого года, неожиданно стал ярым поборником независимости сразу после провала отчаянной попытки его бывших товарищей спасти единство страны.

Собравшиеся в Белоруссии три лидера трех союзных республик поставили свои подписи, утверждая решение о развале великой страны, которую их отцы и деды защищали изо всех сил.

Лидеру России такой раздел был необходим для утверждения собственных позиций и избавления от опеки бывшего всесоюзного главы, ставшего к этому времени посмешищем в глазах всех народов. Двое других лидеров также поставили свои подписи. Но народы не простили ни одного из них. Уже через несколько лет с позором проиграли выборы и украинский лидер, и белорусский, причем презрение к первому выразилось и в том, что багажные тележки на вокзалах стали называть его именем. Российский лидер продержался дольше всех, хотя в девяносто шестом по всем показателям уступал основным лидерам оппозиционных партий, имел самый низкий рейтинг. К тому же у него были большие проблемы со здоровьем.

Однако сделали все, чтобы он победил. Применялись всевозможные недозволенные приемы, оппозицию просто не пускали на телевидение, старались отрезать от основных средств массовой информации. На выборы ушли невероятные деньги, в полной мере задействовали административный ресурс, и при этом лидер после первого тура получил инфаркт, стал недееспособным. Однако этот факт скрыли от народа, кандидата, который должен был лечь на операцию, протащили через второй тур. И такой поворот дел, похоже, устроил всех, так как оппозиция точно знала, что ей просто не дадут победить, а в случае возможной победы будет произведен государственный переворот и оппозиция все равно будет отстранена от процесса управления государством. Избранный таким образом лидер продержался не очень долго. Уже через три года его рейтинг был близок к нулю. Именно поэтому в целях сохранения режима собственной власти он был вынужден передать бразды правления молодому премьер-министру, которого сам назначил своим преемником.

Президент Украины хорошо помнил все эти обстоятельства. Помнил, как с октября девяносто второго по сентябрь девяносто третьего сам был премьер-министром страны, казалось, не имеющей будущего. Об этом говорили все экономические показатели, спад в промышленности достиг нулевой отметки, ничто не могло остановить инфляции. Но именно тогда он принял решение баллотироваться в президенты. И уже через несколько месяцев стал основным кандидатом от оппозиции. В декабре стал президентом союза промышленников и предпринимателей, а через полгода триумфально победил на президентских выборах. Тогда казалось, что все будет по-другому. С тех пор прошло уже десять лет.

Десять лет неограниченной власти. За эти годы сменилось так много премьер-министров, что теперь даже трудно вспомнить, сколько их было на самом деле. Четверо, пятеро, шестеро? Конечно, он помнил каждого из них. Один из премьеров находится в американской тюрьме, и, судя по сообщениям американской прессы, сумма украденных им денег астрономическая. Президент нахмурился. Он понимал, что среди высших чиновников возможны некоторые злоупотребления, но никогда не думал, что дело примет такой оборот.

А история с журналистом Георгадзе? В страшном сне не могло присниться, что его могут заподозрить в убийстве. Конечно, он был недоволен позицией журналиста, не нравились ему статьи и выступления Георгадзе. И разумеется, он говорил об этом со своими советниками и помощниками. Может, среди них нашелся такой, кто принял его слова буквально? Президент тяжело вздохнул. Он лично никогда не отдавал таких чудовищных приказов, но рядом с верховной властью всегда крутятся подонки, готовые понимать хозяина с полуслова, полужеста. И способные на все, чтобы выслужиться. Некоторых людей давно следовало отрешить от власти, других вообще к ней не подпускать. Но одни казались ему незаменимыми специалистами, другие ублажали его своей лестью. Увы, и он сам совершил немало ошибок.

Нужно было сразу выступить по делу этого убитого журналиста и расставить все точки над «i». А он тогда промолчал, и это стало самой большой его ошибкой. Необходимо более жестко контролировать своих людей. Президент взглянул на аппарат прямой связи с премьером. Он сам выдвинул Ермаковича, сам пригласил его в прошлом году на эту должность. Потому что тогда казалось, что выправить ситуацию практически невозможно.

А Ермаковичу за прошедший год удалось не только переломить экономическую ситуацию в стране, но и сформировать в Верховной раде относительное большинство, получить вотум доверия. Он начал проводить давно назревшие реформы, сумел взять под контроль коалиционное правительство. Казалось, все шло нормально. Но в этом году Верховная рада явно с подачи правительства начала принимать законы, фактически изменяющие систему власти в стране. Президентская республика постепенно начала превращаться в парламентскую, при которой роль премьер-министра становится определяющей. Сначала президента это забавляло, затем стало настораживать, а еще через некоторое время он всерьез задумался над сложившейся ситуацией. С одной стороны, принятые законы дают ему уникальную возможность баллотироваться третий раз еще на два года, но с другой… Два года ничего не решают, уходить все равно придется. А эти два года – сосуществовать рядом с сильным правительством, которое низведет президента до уровня официального лица, ничего не решающего и ничем не руководящего.

Он в который раз подумал, что сделал слишком много ошибок. Ему уже шестьдесят шесть лет. Для политика возраст не самый критический. Но политика – не всегда самое приятное времяпрепровождение. Как легко и все понятно было на предприятиях, которые назывались «почтовыми ящиками» и где он провел всю свою жизнь. Больше тридцати лет он проработал на этих закрытых предприятиях, где все было ясно расписано. Уже в сорок восемь лет стал директором крупнейшего производственного объединения, а в сорок один – лауреатом Ленинской премии. Тогда казалось, что вся его дальнейшая жизнь предопределена. Но в девяносто первом рухнул Советский Союз, в девяносто втором на пиковой волне кризиса он стал премьером, а в девяносто четвертом – президентом. Наверное, все так и должно было случиться. У истории всегда лишь одна версия, имеющая право на существование. Остальные либо ложные, либо неверные по своей сути.

Президент снова взглянул на телефон, связывающий его с Ермаковичем. Надо ему позвонить, пригласить для разговора. Нужно попытаться выяснить, что он думает об их совместном будущем, в частности, и о будущем страны. Президент вспомнил, что занял президентское кресло в пятьдесят шесть лет. Почти идеальный возраст для руководителя государства – наступает сочетание опыта и силы. Ермакович младше его на двенадцать лет. Значит, сейчас ему пятьдесят четыре. Президент подумал, что аналогия напрашивается слишком очевидная. Ермакович может стать следующим президентом, но только при условии, что он победит самого опасного из конкурентов – лидера западной оппозиции Мищенко. Лишь в этом случае нынешний премьер может рассчитывать на высшую власть в стране. Хотя, по большому счету, зачем ему эта власть? Должность президента скоро превратится в обычную синекуру, нечто среднее между представительным монархом и руководителем канцелярии, тогда как вся реальная власть сосредоточится в руках премьер-министра.

Президент подумал, что ему обязательно нужно поговорить с Ермаковичем, чтобы прояснить все вопросы. В конце концов, оба реальных претендента – Ермакович и Мищенко – нуждаются в поддержке главы государства. И он уже протянул руку к трубке, но тут ему позвонил глава администрации по другому аппарату прямой связи.

– Да, – сказал президент, несколько раздосадованный тем, что не успел поднять трубку другого телефонного аппарата.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Серафимчук, – у меня к вам очень важное сообщение.

– Что произошло?

– Можно мне зайти к вам?

– У вас что-то срочное, Степан Алексеевич? – поинтересовался президент.

– Мне нужно с вами поговорить, – достаточно решительно произнес Серафимчук.

Это удивило и насторожило президента. Он привык, что руководитель его администрации обычно высказывался осторожно. И вообще, опытный чиновник Серафимчук четко знает законы субординации.

– Я вас жду, – разрешил президент, положил трубку и недовольно подумал: «Что еще могло произойти?»

Через минуту Степан Алексеевич Серафимчук вошел в кабинет. Они всегда здоровались за руку. Президент, не изменяя своей привычке и на этот раз, заглянул в глаза руководителя своей администрации. Потом оба уселись за столик.

– Опять какой-нибудь журналист, – недовольно поинтересовался президент, – или наша оппозиция снова решила устроить очередной митинг, требуя моего ухода?

– Нет, – ответил Серафимчук. Ему было шестьдесят лет, и он работал с главой государства все последние годы. Среднего роста, лысоватый, немного тучный, он был педантичным и аккуратным служакой, известным всем своей добросовестностью. – Мы получили сообщение из Министерства национальной безопасности. Несколько дней назад в Киеве были убиты двое приехавших в Киев греков и двое наших. В ресторане «Шинок».

– Ну и что? – недовольно спросил президент. – Или это опять какие-нибудь журналисты и наша пресса все свалит на меня? Зачем вы мне об этом рассказываете? Если произошла такая трагедия, значит, прокуратура и милиция должны проводить расследование. Или вы считаете, что мне нужно знать обо всех подобных случаях в стране?

Раньше он никогда так не разговаривал с главой своей администрации. Степан Алексеевич понял, что пришел не вовремя. Но уйти не мог, нужно было продолжать.

– Убиты четверо, и сегодня мне сообщили их фамилии, – сказал он. – Двое наших, это Равицкий и Федченко, сотрудники аппарата кабинета министров. Вернее, Равицкий работал в аппарате премьера, а Федченко – в Министерстве финансов.

– Неприятно, – подтвердил президент, все еще думая о своем, – только я не понимаю, зачем вы мне это говорите? Я их лично не знал и никогда не видел. Пошлите мои соболезнования семьям погибших. Что еще?

– Двое убитых с ними греков – это известные преступники, которые находятся в международном розыске, – пояснил Серафимчук, – мы получили их досье…

– Послушайте, Степан Алексеевич, – недовольно перебил президент. – Неужели вы думаете, что мне нужно докладывать о таких событиях? Мы с вами работаем не первый год. Я поражен, что сегодня вы решили доложить мне такие подробности о каких-то приехавших бандитах. Или вы действительно считаете, что президент страны должен заниматься расследованием убийства каждого иностранца, прибывшего в нашу страну?

Серафимчук молчал. Он дождался, когда президент выговорится, лишь затем осторожно заметил:

– Это не обычные контрабандисты. Это известные аферисты, которые руководили подставными фирмами в офшорных зонах, помогая переводить и отмывать деньги. А Федченко отвечал за перевод денег в нашем Министерстве финансов. Равицкий контролировал переводы в аппарате кабинета министров. Они достаточно известные специалисты. И самое неприятное, что в одной из наших газет завтра будет опубликована фотография Ермаковича с одним из этих убитых греков.

– Господи, – пробормотал президент, сразу сообразивший, в чем суть проблемы. – Почему вы сразу мне об этом не доложили? Только этого нам не хватало. Вы понимаете, в какой скандал мы можем втянуться?

– Поэтому я и решил доложить вам лично, – объяснил Степан Алексеевич. – Пока никто не знает, кого именно застрелили вместе с нашими гражданами. Фотографию изъяли сотрудники МВД, но о ней уже известно в редакции. Через день или через два об этой фотографии будет знать весь город. И еще все узнают про греков, которые встречались с нашими ведущими сотрудниками. И сразу начнутся домыслы, о чем они могли говорить с Федченко и Равицким. А тогда…

Серафимчук не договорил, но президент все понял и без лишних слов. Если вдруг этот скандал станет достоянием международной общественности, то после него с их страной никто не захочет иметь никаких дел. Процесс по делу арестованного Назаренко еще не завершен, в Киеве была арестована и затем отпущена вице-премьер другого правительства Милашенко. Теперь вот скандал с новым правительством Ермаковича. На Западе уже открыто пишут, что президент Украины обязан уйти в отставку, он не может контролировать свои часто сменяющиеся правительства и создал коррупционный режим в стране. И еще это убийство Георгадзе, которое осудили во многих странах мира.

– Господи, – прошептал президент, – только такого скандала нам еще не хватало.

Он ошеломленно смотрел на сидящего перед ним и молчавшего Степана Алексеевича. Молчание длилось неприлично долго.

– Что нам делать? – тихо спросил президент, словно опасаясь, что их могут услышать даже в его кабинете. Или подслушать, как уже было не раз.

– Вызовите Ермаковича, – твердо предложил Серафимчук, – нужно посоветоваться с ним. Скандал одинаково касается вас обоих. Если фамилии убитых греков попадут в газеты, Ермакович будет обязан уйти в отставку. Никаких других вариантов нет. И я не думаю, что мы сможем быстро найти равную ему фигуру.

– И будет новый правительственный кризис, – невесело закончил президент, вставая, чтобы подойти к телефонам.

– Нет, – впервые за все время их совместной работы возразил патрону Серафимчук, – это будет уже не правительственный кризис. Это будет системный кризис власти. Уходить нужно будет и вам тоже.

Во вновь наступившем молчании было слышно, как тяжело дышит президент. Он обернулся, посмотрел на руководителя своей администрации. Потом непривычно холодным тоном поинтересовался:

– У вас есть конкретное предложение?

– Есть, – ответил Серафимчук. – Если понадобится, мы должны быть готовы защитить правительство Ермаковича. Нужно сделать все, чтобы спасти нашу репутацию и вывести страну из такого грандиозного скандала.

– Подождите, – перебил его президент, – мы еще не имеем доказательств причастности правительства к возможным махинациям этих двух чиновников. Вы же знаете характер Ермаковича. Если я его позову, он сразу потребует доказательств. И устроит скандал. С его характером он молчать не станет. Прежде чем говорить с ним об этой фотографии, нам нужно все проверить…

– Необходимо дать указание нашим спецслужбам, – осторожно предложил Серафимчук, – и сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Но я не думаю, что наши чиновники случайно оказались в одном кабинете ресторана вместе с этими греками.

Ответа он не услышал. Президент иногда позволял себе не отвечать на неприятные вопросы руководителя своей администрации.

Глава 9

Но Ермакович узнал обо всем уже на следующий день. Министр внутренних дел, готовивший отчет за неделю о происшествиях в городе, сделал его в двух экземплярах – для президента и премьера. Ермакович получил отчет раньше, поскольку президент улетел в Крым на отдых, куда документы отправились фельдъегерской почтой. Ермакович внимательно его прочитал, обратив внимание на сообщение об изъятой фотографии, немедленно вызвал к себе Кольчугина и Пархоменко.

Войдя в кабинет, его сотрудники сразу же заметили мрачное выражение лица патрона. Поздоровавшись, оба предпочли сесть за столик, не задавая вопросов. Отлично зная тяжелый характер своего руководителя, подождали, когда он сам начнет разговор.

– Кто такие Равицкий и Федченко? – мрачно спросил Ермакович, обращаясь к Пархоменко. – Вы их знали?

– Конечно, – удивилась она. – Равицкий работает в нашем аппарате, очень толковый специалист, трудился на той же должности еще при прежних двух премьерах. А Федченко – начальник отдела Министерства финансов. Почему вы спрашиваете? Мне кажется, у Равицкого какие-то неприятности, он уже несколько дней не выходит на работу.

– И не выйдет, – рявкнул Ермакович, – его убили.

Ольга Павловна побледнела. Она не была экзальтированной старой девой, но такие известия невольно выбивают из привычной колеи.

– Я об этом не знала, – постаралась она произнести спокойно, но голос ее невольно дрогнул.

– Миша, а ты знал об этом? – поинтересовался Виктор Викторович у своего пресс-секретаря.

– Ничего не знал. Я его вообще не знал. И про Федченко никогда не слышал, – признался Кольчугин. – А в чем дело?

– Его тоже убили, – тяжело прохрипел премьер.

Пархоменко в ужасе закрыла глаза. Будучи советником премьера, она курировала экономический блок и понимала, какие ответственные должности занимали оба эти чиновника.

– Как это произошло? – наконец с трудом выдавила она.

– В ресторане, – нехотя пояснил Ермакович. – Какие-то бандиты ворвались в ресторан, когда наши чиновники там ужинали, и убили их прямо на месте…

– О, я об этом слышал, – сразу заерзал Кольчугин. – Показывали по телевизору. По-моему, сказали, что это типичная бандитская разборка…

– По какому каналу? – рявкнул премьер-министр.

– По всем. Несколько раз передавали.

– Ты лучше проверь, по какому каналу, и узнай поточнее, что именно говорили. Может, это опять канал Дорошенко, который против меня работает. И всю прессу по этому убийству сегодня вечером мне на стол. А еще лучше – дать указание, чтобы я ознакомился с личными делами этих чиновников.

– Все сделаю, – кивнул Кольчугин.

– Теперь вы, Ольга Павловна. Вы можете четко сформулировать, чем именно занимались эти двое?

– Разумеется. Равицкий отвечал за наши внешнеэкономические контракты, а отдел Федченко контролировал переводы денег из-за рубежа.

– Они выходили на меня? Я мог давать им какие-нибудь указания?

– Ваши указания обязаны выполнять все сотрудники кабинета министров, – заметила обиженным тоном Пархоменко. – Я не понимаю, что конкретно вас интересует? Объем их работы, конкретные функции, закрепленные за ними? Я могу поднять их должностные инструкции. Но, возможно, они выполняли и чьи-то личные поручения. Для этого нужно опросить их руководителей. У нас есть вице-премьер, курирующий экономический блок, есть министр финансов, руководитель нашего финансового отдела в аппарате кабинета министров, наконец, управляющий делами кабинета министров. Если вы скажете мне, что именно вас интересует, я постараюсь понять, какую информацию могу вам дать.

Ермакович грозно глянул на нее и неожиданно улыбнулся. Вот поэтому он столько лет и работает с этой молодой женщиной. У нее абсолютно независимый характер, и она не теряется при вспышках его гнева.

– Их не просто убили в ресторане, – пояснил Виктор Викторович. – Они там были не одни. Вместе с ними сидели двое греков. Их тоже убили. И хуже всего, что эти греки – известные аферисты, находящиеся в розыске. Вот какая ситуация. Двое наших ответственных чиновников ужинали с двумя бандитами. И теперь это убийство пытаются повесить на меня.

– Каким образом? – изумился Кольчугин. – При чем тут вы, Виктор Викторович?

– Всплыла какая-то фотография, на которой я запечатлен вместе с одним из этих убитых греков. Хотя я не помню, чтобы фотографировался с ним.

– Может быть, фотомонтаж? – предположил Кольчугин.

– А эти двое наших чиновников тоже монтаж? – недовольно огрызнулся Ермакович. – Ты лучше подумай, где и когда я мог сфотографироваться с этим греком.

– Как их фамилии? – полюбопытствовала Пархоменко.

– Греческие фамилии, – премьер подвинул к себе листок и прочел: – Сарандидис и Хортакис. Вам это что-нибудь говорит? – Он заметил, как дернулся Кольчугин.

– Сарандидис – известный аферист, – немедленно отозвалась Ольга Павловна. – О нем писали наши газеты. Ему несколько раз отказывали в украинской визе. В Европе он объявлен в розыск. Переводил деньги через офшорные компании. Сейчас живет где-то в Азии. Вернее, жил, – торопливо поправилась она. – Потом у него появился таджикский паспорт, и он стал приезжать к нам без визы. По-моему, американцы делали о нем запрос.

– Нужно было сразу арестовать мерзавца и выдать американцам, – жестко произнес Ермакович, – а не ждать, когда он получит паспорт еще какой-нибудь страны. А ты, Миша, слышал о нем?

– Нет. Но я слышал другую фамилию.

– Хортакиса? – посмотрел в свои записи Ермакович.

– Да. Он приезжал к нам в Донецк. Я запомнил его фамилию, потому что со мной в армии служил парень-грек с такой же фамилией.

– Не может быть, – нахмурился Виктор Викторович. – Я про такого никогда не слышал. И никогда с ним не встречался…

– Встречались, – возразил Кольчугин. – Он приезжал к нам на форум два года назад. С делегацией из Греции. Мы тогда принимали греческих бизнесменов. Он еще попросил разрешения с вами сфотографироваться…

Наступило неприятное молчание.

– И ты знал, что он жулик? – строго уточнил Ермакович.

– Он приезжал как бизнесмен, – ответил Кольчугин. – Мы тогда пригласили много разных специалистов из Европы. Он был среди них…

– А теперь его убили в компании с известным аферистом, находящимся в международном розыске, и с двумя нашими сотрудниками, – подвел итог Ермакович. – Надо же, неизвестный бизнесмен, который успел побывать у нас в Донецке и даже со мной сфотографироваться. Правильно?

– Да.

– Ты понимаешь, что это значит? Значит, я принимаю афериста у себя в Донецке, а потом он встречается в Киеве с другими жуликами, среди которых и ответственные сотрудники аппарата совета министров. Как это называется?

Кольчугин и Пархоменко подавленно молчали.

– Нужно провести тщательное расследование и уточнить, что именно связывало наших людей с этими греками, – заявила Пархоменко. – Вы можете дать указание министру внутренних дел, чтобы он взял под особый контроль расследование этих убийств. И проверил фотографию – может, это действительно фотомонтаж.

– И все газеты напишут, что премьер-министр проявил личную заинтересованность, – заметил Кольчугин. – Нам нельзя так глупо подставляться. В нашем МВД полно всяких болтунов. Как только Виктор Викторович даст указание министру, об этом тут же узнают сотрудники министерства, а потом и журналисты. Необходимо узнать про возможные связи наших чиновников с этими бандитами, но при этом не должно быть никакой личной заинтересованности, иначе всплывет та самая фотография.

– Ты уверен, что была фотография? – уточнил Ермакович.

– Я помню, что мы делали общие фотографии и он фотографировался вместе с нами.

– Кто снимал?

– Не помню. Кажется, был и наш фотограф, и ихний.

– И теперь эти снимки могут появиться в газетах? – вмешалась Ольга Павловна.

– Да, – кивнул Кольчугин, опустив голову, словно был в чем-то виноват.

Ермакович посмотрел на него, потом на Пархоменко.

– Я уже привык, что про меня пишут всякие глупости. Но теперь начнут марать и все наше правительство. Вам нужно проверить всю деятельность погибших. И установить, почему они оказались в такой гнусной компании.

– Мне понадобится разрешение министра финансов.

– Считайте, что вы его уже получили. Я ему позвоню. А ты, Миша, завтра же отправляйся в Донецк. Надо проверить, какие связи были у этого Хортакиса в Донецке. Узнай, у кого из наших могли остаться фотографии. У нас ведь все время работал этот маленький фотограф, как его звали? Кажется, Василий Григоренко?

– Да, – Кольчугин сумел не улыбнуться, – только он не совсем маленький. Обычного среднего роста. Просто на вашем фоне…

– Ладно, – отмахнулся Ермакович. – Найди Григоренко и узнай, где негативы, фотографии. А насчет Хортакиса, я думаю, тебе лучше ничего не узнавать. Это дело нужно поручить профессионалу, который все выяснит. У нас есть такой человек в Донецке?

Оба помощника улыбнулись. Они не сомневались, кого именно назовет Ермакович. Хотя, по большому счету, знали, что в Донецке их патрон может опереться на большинство жителей города, которые считают его своим человеком, командированным в столицу.

– Правильно, – кивнул им Виктор Викторович. – Найдете Николая Кравченко и скажете, что это моя просьба. Я ему позвоню…

– Нет, – возразил Кольчугин. – Вы же знаете, что телефоны могут прослушиваться. Если смогли прослушать даже президента…

– Тьфу! – разозлился Ермакович. – Пусть слушают. Я ничего дурного не совершал.

– Извините, Виктор Викторович, – проговорила Пархоменко, – вы не просто премьер-министр. На сегодняшний день вы единственный реальный кандидат от власти в президенты. И единственная возможная вам альтернатива – Мищенко. Поэтому мы готовы к тому, что против вас могут быть использованы любые методы. В том числе и самые недопустимые. У вас слишком много недоброжелателей. И необязательно, что все они только сторонники Мищенко. Французы говорят: «Предают только свои».

Воспоминания

Ермакович никогда не сдавал «своих». Даже когда это было необходимо, даже когда диктовалось обстоятельствами дела. Вопреки здравому смыслу он всегда защищал своих людей. Может быть, воспоминания молодости, когда его дважды несправедливо осудили, подсознательно давили на него и он не хотел допускать подобной несправедливости в отношении своих сотрудников.

Когда он был еще совсем молодым директором автобазы, входившей в крупное производственное объединение, его грузовики обслуживали шахту, погружая и выгружая породу, добытую горняками. Обычно на таких работах использовались мощные «КамАЗы». И в одну из смен неопытный водитель забыл поднять кузов. Машина зацепила силовой кабель, произошла авария, в результате которой была обесточена целая шахта.

Можно было разобраться и наказать нерадивого водителя, допустившего такую оплошность, но, когда человек работает, у него всегда находятся недоброжелатели – лентяи, безынициативные нахлебники, просто завистники. А если человек работает хорошо, недоброжелателей появляется еще больше. Но когда человек в двадцать шесть лет становится руководителем автобазы и трудится так, что его хозяйство становится лучшим в объединении, число его недоброжелателей увеличивается в геометрической прогрессии.

Ничто так не мучает некоторых людей, как успехи их знакомого. При этом в расчет не принимается ничего. Ни его работоспособность, ни талант, ни энергетика, ни трудное становление. Завистники объясняют это случайной удачей, якобы выпадающей «счастливчикам». Это типичный «комплекс Сальери», не простившего божественной одаренности Моцарта. Даже малая толика успеха способна вызвать ненависть у заурядных обывателей. Такова природа человеческой сущности.

В составленных отчетах была указана не столько халатность водителя, сколько вина его руководителей, в том числе и заместителя Ермаковича – Серго Рушидзе, одного из самых опытных работников автобазы. Генеральный директор объединения Ломакин не стал разбираться более подробно. Ему было достаточно, что назвали конкретных виновников. Приказом он уволил сразу несколько человек, включая несчастного водителя и Рушидзе, обвинив их в преступной халатности.

Ермакович получил копию приказа и уже через минуту собрал всех своих сотрудников, потребовал, чтобы все они работали как раньше, а сам поехал к генеральному директору добиваться отмены его несправедливого наказания.

Нужно было рассчитать время, появиться в кабинете генерального, когда он будет один и в благодушном настроении. Ломакин хорошо относился к Ермаковичу, можно было уговорить его отменить этот приказ, попросить детальнее разобраться со случившейся аварией. Но Ермакович не умел маневрировать, приспосабливаться, терпеливо ждать. Считается, что характер так или иначе сказывается на судьбе человека. Но точно так же и удары судьбы формируют характер. Выросший без матери, привыкший с детства полагаться на себя, успевший познакомиться в ранней молодости с несправедливостью и жестокостью, он не умел ни лгать, ни лицемерить. К тому же сказывались и его высокий рост, и невероятная физическая сила. Если невысокие люди обладают своеобразным «комплексом Наполеона», то высокие и сильные, в свою очередь, – «комплексом Ермаковича». Привыкшие к осознанию собственной силы, такие люди идут напролом, презирают дипломатию, становятся настоящими вожаками. Наверное, так вели себя наши предки тысячи лет назад, и эти мужские качества лидера так или иначе повторяются в далеких потомках даже спустя много лет.

Ермакович вошел в кабинет к генеральному, когда у него находились все заместители. Можно было подождать, пока они уйдут, выждать время, чтобы не начинать этого тяжелого разговора. Но он сел и упрямо начал разговор.

– Вы подписали приказ об отстранении от работы сразу нескольких сотрудников автобазы, включая моего заместителя Рушидзе.

– Правильно сделал, – недовольно буркнул Ломакин, – у нас такое чрезвычайное происшествие случилось – шахта была обесточена. Скажи спасибо, что мы не передали дело в прокуратуру…

– Люди не виноваты. Водитель случайно забыл поднять кузов при разгрузке породы.

– У меня отчет комиссии, – показал Ломакин на лежавшую на столе бумагу.

– Это не отчет, а отписка, – разозлился Ермакович. – Я был на месте, сам все проверил.

Заместители смотрели на генерального директора, ожидая, что он ответит этому молодому и наглому начальнику автобазы. Тот понял, что может потерять лицо. Ломакин нахмурился и, отчеканивая каждое слово, громко произнес:

– Я подписал приказ и никогда его не отменю. Ни при каких обстоятельствах. Все ясно? А теперь можешь идти. Тоже мне адвокат нашелся. Скажи спасибо, что я тебя не уволил.

Ермакович повернулся и молча вышел из кабинета. В приемной он написал заявление об увольнении. Оставив его секретарю, уехал к себе собирать вещи. На следующее утро ему позвонил генеральный директор:

– Ты с ума сошел? Забери свое заявление. Молодой еще, чтобы такие письма писать.

– Не заберу, – твердо заявил Ермакович, – и на автобазу не вернусь, пока вы не отмените приказа…

– Тогда считай, что ты уже не работаешь, – разозлился генеральный и бросил трубку.

Через два дня Ломакин позвонил снова:

– Кончай валять дурака, Виктор. Вернись на работу. Все вокруг спрашивают, что произошло. Мне первый секретарь звонил, интересовался, что у нас случалось.

– Не вернусь, – твердо ответил Ермакович. – И вы прекрасно знаете, что я не вернусь.

– Автобаза не может работать сразу без двух руководителей, – заявил Ломакин. – Ты уволился, а Рушидзе я отстранил.

– Вот и исправляйте свою ошибку, – предложил Ермакович. – Можете назначить исполняющим обязанности директора автобазы Серго Рушидзе. Он как раз вырос для этой должности.

Ломакин выругался, бросил трубку. Еще через два дня он снова позвонил Ермаковичу домой.

– Водители отказываются работать, – сообщил генеральный, – вернись немедленно. Мы не можем работать без автобазы.

– Я переезжаю в Донецк, – сообщил Виктор Викторович, – а вы еще можете исправить ошибку, назначив Рушидзе. Иначе люди действительно бросят работу и сорвут вам выполнение плана.

В советское время спущенный сверху план был не просто обязателен для исполнения, от него зависела карьера и будущее любого чиновника. Ломакин понял, что ему не удастся убедить строптивого молодого руководителя. Вечером он подписал приказ о назначении директором автобазы Серго Рушидзе. А на следующий день дал блестящую характеристику Ермаковичу и лично звонил в Донецк, рекомендуя его с лучшей стороны.

В Донецке и в Енакиево эта история постепенно обросла различными надуманными деталями и стала почти легендой. Однако многие работавшие с Ермаковичем запомнили, что он умеет защищать своих сотрудников и стоять до конца. Но хорошо знали и другое. Ермакович был не просто строгим руководителем, он был сверхтребовательным администратором. Если под его горячую руку попадали нерадивые работники, на прощение рассчитывать они не могли. Когда сотрудники не оправдывали его доверия, он расправлялся с ними безжалостно, решительно увольняя нерадивых, убежденный в том, что каждый обязан отвечать за порученное дело. Строжайшая дисциплина и требовательность были его основными козырями на производстве.

В тридцать девять лет Виктор Викторович был уже известным руководителем, которого знали и уважали во всей области. В восемьдесят девятом году начались шахтерские забастовки. Именно тогда было принято абсурдное решение о выборности руководителей предприятия. Практика показала, что большинство избранных руководителей не прошли проверку временем. Большинство из них оказались обыкновенными популистами, демагогами, беспринципными карьеристами. Увы, эти люди составили костяк руководителей, так умело разваливших великую страну в начале девяностых годов. Часто выбирали не самых принципиальных, требовательных и знающих, а самых удобных, самых ловких, самых бессовестных. Но случались и редкие исключения.

В одном из крупнейших производственных объединений «Донтрансремонт» тоже проводились выборы генерального директора. На эту должность претендовали трое работников объединения и решивший побороться с ними руководитель другого объединения – Виктор Викторович Ермакович. И опять столкнулся с откровенной подлостью по отношению к себе. Подготовленный доклад об экономическом положении объединения с выверенными обоснованиями, как выводить производство из затяжного кризиса, хранился в его столе. За день до выборов этот документ у него просто украли. Причем украли оба экземпляра.

Можно было отказаться и не ехать на выборы. Можно было снять свою кандидатуру. Но это было не в правилах упрямого молодого человека. Ермакович приехал, поднялся на трибуну для выступления и начал говорить без необходимых документов, перечисляя по памяти экономические показатели, поясняя на конкретных примерах, как следует перестроить работу. У него была хорошая память, и в этот день она ему помогла. Но еще больше его подстегивало желание бросить вызов подлецам, укравшим у него доклад. И в этот день он говорил так убедительно, что ему поверили.

Трое его соперников выборы проиграли. Один из них наверняка знал об украденных документах, возможно, даже был инициатором этой кражи. Но Виктор Викторович никогда больше не вспоминал произошедшего инцидента. Все трое остались работать в объединении и в будущем много раз встречались со своим бывшим оппонентом. А для него самого эта история стала еще одним жизненным уроком, научившим его никогда не поддаваться панике, бороться до конца. В тридцать девять лет он стал руководителем крупного объединения. Впереди были новые шахтерские забастовки в Донецке, новые потрясения и распад страны, произошедший в декабре девяносто первого года.

Глава 10

Кольчугин прилетел в Донецк утренним рейсом. И сразу отправился в управление внутренних дел к Николаю Кравченко. Он понимал, что скрыть визит в милицию ему не удастся – в городе все его знали по прежней работе с губернатором. И все-таки Кольчугин решил не входить в управление, а позвонил Кравченко, попросил его выйти на улицу.

Они были знакомы давно, общались на «ты», и Кравченко знал, что Кольчугин переехал в Киев вместе со своим патроном, а потому удивился его появлению.

– Почему ты приехал? – спросил Кравченко, подходя к пресс-секретарю премьера. – Что-нибудь случилось с Витей?

– Нет, – ответил Кольчугин, – у нас небольшая неприятность, и нужна твоя помощь.

– Конечно, – не раздумывая, кивнул Кравченко, – но почему ты мне просто не позвонил из Киева? И Виктор тоже не предупредил…

– Мы решили не звонить, – пояснил Кольчугин, – наш разговор могли прослушать, а дело очень важное.

– Сейчас возьму машину, и мы с тобой поедем ко мне, – предложил Николай, – там все и расскажешь.

– Нет, – возразил Михаил, оглядываясь по сторонам. Какая-то незнакомая женщина прошла мимо них и вежливо поздоровалась. Кольчугина и Кравченко многие знали в лицо. – Давай лучше поедем куда-нибудь за город, – предложил он. – Иначе здесь скоро соберется толпа народа. Надеюсь, что автоинспекторы нас не будут останавливать.

– Не будут, – рассмеялся Кравченко, – если хочешь, я возьму служебную машину.

– И еще включи сирену, – проворчал Кольчугин, – на нас и так все обращают внимание.

Проходившие мимо двое подростков вежливо поздоровались с Кравченко, и тот им улыбнулся.

– Вот видишь, – недовольно заметил Михаил, – нас все знают.

– Это ребята моего сержанта, – пояснил Николай. – А чему ты удивляешься? Я рядом вырос, все время в Донецк приезжал, здесь учился и работаю уже много лет. В Енакиево меня вообще каждая собака в лицо знает. И здесь, в Донецке, я уже давно свой. И ты тут вырос. Плюс твоя физиономия теперь так часто мелькает по телевизору, что тебя уже вся Украина знает. Что тебя удивляет?

– Сейчас не время для шуток, – проворчал Кольчугин. – Где стоит твоя машина?

– В пяти метрах от нас. Слава богу, в Донецке пока не воруют машины сотрудников милиции. – Они прошли к автомобилю «Волга» и уселись в салон. Кравченко мягко тронулся, выруливая на проспект. – Давай рассказывай, зачем приехал, – кивнул он.

– Несколько лет назад к нам в Донецк приезжала делегация греков, – пояснил Кольчугин. – С ними был один бизнесмен по фамилии Хортакис. А недавно вместе с двумя ответственными сотрудниками кабинета министров его убили в Киеве. И сейчас у журналистов появилась фотография этого Хортакиса с нашим Виктором Викторовичем.

– Ну и что? – пожал плечами Кравченко. – Мало ли с кем мог сниматься Виктор? Он же премьер-министр, каждый день принимает какие-нибудь иностранные делегации. Среди них могут оказаться и жулики, и мошенники. При чем тут Виктор?

– Хортакис был с другим греком, которого раньше не пускали в нашу страну. Он известный специалист по отмыванию денег. А наши сотрудники работали в Министерстве финансов и в нашем экономическом отделе. Как только фотография появится в газетах, сразу все станут говорить, что это Ермакович дал указание своим сотрудникам встретиться с этими греками.

– Бред какой-то, – заявил Кравченко. – И ты думаешь, кто-нибудь в это поверит?

– После ареста Назаренко в Америке и убийства Георгадзе люди готовы поверить в любую чушь. Нам нужно срочно уточнить, с кем именно встречались в Донецке этот Хортакис и его компаньон Сарандидис. Расследование нужно провести максимально быстро. У тебя для этого один или два дня. Но так, чтобы об этом не знал никто, кроме тебя. Возможно, их убили только для того, чтобы подставить Виктора Викторовича. Но в любом случае у нас должна быть полная информация об этих греках. Сам знаешь, что скоро мы выходим на финишную прямую. Если Ермакович объявит, что решил идти в президенты, то против него сразу же объединятся и левые, и правые. Возможно, они решили нанести упреждающий удар и скомпрометировать его до того, как он заявит о своей готовности баллотироваться.

– Ясно, – мрачно кивнул Кравченко. – Иногда я думаю, что мои уличные подонки гораздо честнее многих политиков. Ладно, проверю, что смогу. А кто у нас делал фотографии? У них был свой фотоаппарат? Свой фотограф?

– По-моему, нет. Но точно не помню. А всех гостей у нас обычно фотографировал Григоренко.

– Ну с ним проблем не будет, – отозвался Николай. – Сейчас я ему позвоню, чтобы приехал ко мне, и заберу все негативы. Считай, этот вопрос решен. А насчет греков постараюсь все узнать. Если будет нужно, подниму всех моих людей.

– Только без суеты, – попросил Кольчугин. – Учти: весь город знает о вашей дружбе с Ермаковичем. И твои действия сразу станут известны в Киеве.

– Сделаем так, чтобы никто не проведал. А сейчас подожди, я позвоню и попрошу, чтобы вызвали Григоренко.

– Может, мы сами к нему подъедем? – предложил Кольчугин. – Так будет надежнее. Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще узнал про эти фотографии.

– Логично, – согласился Кравченко. – Только сначала нужно узнать, где живет этот Григоренко. А как это узнать без моих ребят?

– Это я быстро устрою, – пообещал Кольчугин. – Позвоню в областную администрацию и возьму его адрес. Никаких проблем.

И он действительно позвонил, узнал адрес Григоренко. Когда автомобиль поехал по указанному адресу, Кольчугин улыбнулся.

– Они подумали, что я звоню из Киева. Хочу заказать какую-нибудь старую фотографию Виктора Викторовича. Спрашивали, какая фотография мне нужна.

– Они рады ему помочь, – поддержал Кравченко. – Ты ведь знаешь, что я обязан ему своей жизнью. И карьерой своей я тоже ему обязан. Он ведь не просто меня тогда спас. Меня и мою жену, которая нашего первого сына ждала. Он еще меня и во время следствия, и на суде выгораживал. Я часто об этом думал. Если бы не Виктор, если бы не та страшная история, я бы наверняка не пошел в милицию. Знаешь, как я тогда переживал? Думал, что сломал жизнь другу навсегда. А судьба вон как сложилась. Я стал полковником милиции, а он – премьер-министром. Вот как бывает.

– Не бывает, – задумчиво возразил Кольчугин, – так просто ничего не бывает. Значит, вы сильные люди, если смогли выбиться из своего поселка. Ничего так просто не бывает.

Они проехали филармонию, завернули за угол. Григоренко жил в самом центре, недалеко от здания управления внутренних дел. Когда они подъехали к девятиэтажному дому, рядом затормозила машина «Скорой помощи».

– Добрый день, Михаил Николаевич, – вежливо поздоровался врач, узнав Кольчугина.

– Что случилось? – поинтересовался тот.

– В третьем блоке острый сердечный приступ. Там живет ветеран войны. Вот к нему и приехали.

Медики поспешили во двор. Кольчугин посмотрел на своего спутника.

– Никудышные из нас с тобой шпионы, – пробормотал он. – Весь город нас знает.

– Ну и хорошо. Зачем нам прятаться в своем городе? – рассудительно заметил Кравченко.

Пройдя внутренний дворик, они вошли в первый подъезд, повернули к левой двери. Григоренко жил на первом этаже, где оборудовал для себя фотолабораторию. Кравченко сначала постучал, затем, увидев звонок, позвонил. Но за дверью никто не ответил. Кравченко постучал еще раз, и снова никто не отозвался.

– Наверное, ушел, – предположил Кольчугин.

– Нужно оставить записку, – решил Кравченко, доставая записную книжку и ручку. Пока он писал записку, сверху послышался шум. Они подняли голову. По лестнице спускалась пожилая бабушка с внучкой. Бабушке было лет семьдесят, она была в темном платье, на голове – легкая косынка. Девочка выглядела не старше десяти. В руках она держала две большие конфеты. Увидев незнакомцев, пожилая женщина строго на них посмотрела и сурово поинтересовалась:

– Кто вам нужен?

– Григоренко, – пояснил Кольчугин, – вы не знаете, где его можно найти?

– Не знаю, – ответила соседка фотографа, – но у него уже два дня ящик газетами забит. А он обычно такой пунктуальный, газеты всегда вовремя достает…

Женщина прошла дальше. Внучка спешила следом за ней. Кравченко и Кольчугин посмотрели друг на друга. Николай еще раз подошел к двери и снова позвонил. Затем внимательно осмотрел замок.

– Нужно вызвать слесаря и попытаться открыть дверь, – решил полковник, – по-моему, она заперта изнутри.

– Тогда почему он не открывает? – удивился Михаил.

Кравченко ничего не ответил. Наклонившись к замку, он шумно втянул носом воздух. Кольчугин недоуменно следил за ним. Полковник поднялся и неожиданно быстро пошел к выходу. На улице он обошел дом, нашел три зарешеченных окна квартиры фотографа. Подойдя к одному из них, обнаружил открытую форточку. Затем, несмотря на свою полноту, мастерски вскарабкался на оконный карниз и опять принюхался к запаху, шедшему из комнаты.

«Что он делает?» – не понимал Кольчугин.

– Ничего не чувствуешь? – спросил Кравченко, спрыгивая вниз.

– Нет, – удивленно ответил Михаил.

Полковник достал свой телефон и быстро набрал номер. Очевидно, ему ответил дежурный. Кравченко приказал ему срочно прислать наряд к дому Григоренко, пояснив, что придется вскрывать дверь. Ничего не понимавший Кольчугин подошел к нему, недоуменно спросил:

– Зачем ты их вызываешь?

– Подожди, – отмахнулся Николай. – Что-то мне не нравится все это. И газеты не достает уже два дня…

Больше он ничего не сказал, пока не появилась оперативная группа. Вызванный слесарь довольно быстро открыл дверь. В нос ударил какой-то неприятный запах. Кольчугин, стоявший рядом, поморщился.

– У него газ, наверное, пропускает, – заметил он.

– Это не газ, Миша, – тихо пояснил полковник.

Сотрудники милиции вошли в квартиру. Кольчугин, чувствуя, как сильно колотится сердце, вошел следом за ними. Полковник Кравченко оказался прав. Характерный трупный запах не был запахом газа. На полу в столовой лежал с проломленной головой фотограф Григоренко. Было очевидно, что смерть наступила уже несколько дней назад. Они прошли в соседнюю комнату. Здесь явно что-то искали – конверты с фотографиями и пленки были разбросаны по полу.

– Какое несчастье, – вздохнул Кольчугин и быстро вышел из квартиры. Его едва не стошнило от увиденного и неприятного запаха. На свежем воздухе стало гораздо лучше. Через некоторое время вышел и Кравченко. Молча достал сигареты, закурил.

– Это из-за нас, – горько выдавил Кольчугин. – Наверное, узнали про мой приезд. Или видели, как мы с тобой встретились у здания управления. Или кто-то сообщил про мой звонок в областную администрацию. И зачем я позвонил? Нужно было узнать адрес через твоих сотрудников.

– Не говори глупостей, – отрезал полковник. – Его убили по меньшей мере три дня назад. И так спешили, что даже труп не стали прятать. Или не захотели.

– Как это три дня назад? – изумился Кольчугин, сделав шаг в сторону. – Что ты такое говоришь?

– Экспертиза установит точнее. Только это не из-за нас, Миша. Его убили несколько дней назад, и очень возможно, что из-за той самой фотографии. Теперь нужно вызывать следователя из прокуратуры. И попытаться найти эти негативы. Похоже, эта фотография кому-то была очень нужна.

Глава 11

Количество дел, которые ежедневно обрушиваются на премьер-министра, не поддается учету. Необходимо проводить огромное количество встреч, подписывать гору бумаг, успевать контролировать работу правительства и при этом иметь в виду стратегические цели, о которых часто забывают руководители, погрязшие в ежедневной рутине.

С утра Ермакович встретился с двумя членами правительства и внимательно просмотрел подборку статей из газет и журналов, которые ему подготовил аппарат Кольчугина. Обратила на себя внимание ярко выраженная тенденция: правительство чаще всего обвиняли в финансовой некомпетентности. Ермакович подумал, что нужно поговорить с министром финансов, почему в последнее время именно такие статьи стали чаще других появляться на страницах популярных газет.

В этот момент зазвонил телефон правительственной связи. Он снял трубку и услышал голос Серафимчука:

– Добрый день, Виктор Викторович.

С руководителем аппарата президента у Ермаковича сложился своего рода вооруженный нейтралитет. Серафимчук никогда не скрывал, что хотел бы стать преемником нынешнего президента, полагая, что его могли бы поддержать восточные соседи. Но арест и последующие за ним показания бывшего премьера Назаренко в Америке практически исключили всех возможных претендентов на пост главы государства из близкого окружения действующего президента. Не связанный с правительством Назаренко Виктор Ермакович был, возможно, последним кандидатом, на которого мог сделать ставку президент страны. И Серафимчук знал об этом лучше других.

– Я вас слушаю, – сдержанно отозвался Ермакович.

– Вас информировали об убийстве двух ответственных сотрудников кабинета министров в ресторане «Шинок»? – поинтересовался руководитель президентской администрации.

Ермакович поморщился. Дело, видимо, принимает гораздо более серьезные масштабы, чем он это предполагал еще вчера. Можно было сделать вид, что он впервые слышит эту новость. Но дипломатия не была ему свойственна, а поэтому Виктор Викторович ответил прямо:

– Там был только один наш сотрудник. Второй из Министерства финансов.

Серафимчук понял, что премьер уже проинформирован о случившемся. И тогда продолжил, уже имея это в виду:

– Мы считаем, что такие новости могут подорвать доверие к нашему правительству. Двое его сотрудников, пусть даже один из Министерства финансов, и двое мошенников, находящихся в международном розыске, – слишком неприятная компания, о которой наверняка начнут писать наши газеты.

– Уже пишут, – жестко заметил Ермакович. – Правда, из двоих греков только один находится в розыске. Тот, который приехал к нам не совсем законно. А второй как будто в порядке, он даже бывал у нас в Донецке.

– Вот как раз о нем и хотел с вами переговорить, – осторожно произнес Серафимчук. – Дело в том, что он действительно приезжал к вам в Донецк.

– Ну и что? – рявкнул Ермакович. – Будучи губернатором, я принимал столько людей, что всех не упомнишь. Среди них мог быть и этот тип. Ничего удивительного.

– Верно. Но он встречался не только с вами. По указанию президента наши спецслужбы проверили данные на этих двух греков. Так вот, Хортакиса интересовали возможные инвестиции в наши спортивные объекты, в том числе и по донецкому «Шахтеру». Вы меня понимаете?

Ермакович сжал зубы. Он сразу все понял. Если его никоим образом нельзя связать со скандалом вокруг ареста Назаренко, то почему бы не привязать имя премьера к его родному футбольному клубу, за который он болел всю свою сознательную жизнь?

– Я думаю, что в «Шахтере» сами разберутся, кто им друг, а кто враг, – заметил Ермакович.

– Согласен. Но я хотел, чтобы вы об этом знали, – продолжил Серафимчук. – Я вообще хочу, чтобы вы знали самое главное. Мы на вашей стороне, Виктор Викторович. При всех обстоятельствах. Я уже дал указание Алисе Нарочницкой иметь в виду нашу позицию.

Нарочницкая была пресс-секретарем президента. Ермакович подумал, что администрацию президента в первую очередь волнуют собственные интересы. Они понимают, что в случае крушения правительства падет и сам президент. И хотя у них разные интересы, в данном случае они действительно будут играть на одной стороне.

Попрощавшись, Ермакович положил трубку. Потом несколько минут посидел, тяжело задумавшись. Он правильно сделал, что послал Кольчугина в Донецк. Нужно узнать все и про эту фотографию, и про этого Хортакиса, неизвестно откуда появившегося в Донецке несколько лет назад и так некстати убитого в Киеве, в такой «славной» компании. Значит, те, кто готовил эту провокацию, решили увязать ее с Донецком и таким образом нанести упреждающий удар, чтобы не позволить Ермаковичу выдвигаться в президенты страны.

Но он еще не знал, что это лишь начало тяжелого дня. Буквально через час ему доложили, что приехал Онищенко – вице-спикер парламента, возглавляющий проправительственную фракцию. Виктор Викторович сразу же пригласил его в свой кабинет.

У Онищенко, человека среднего роста, с редкими волосами, зачесанными на правую сторону, и крупными чертами лица, были маленькие, умные глаза.

– Здравствуйте, Семен Андреевич, – приветствовал гостя Ермакович, поднимаясь из-за стола.

– Добрый день. – Онищенко прошел к столу, тяжело уселся на стул.

Премьер устроился напротив него.

– Что случилось? – спросил он, понимая, что произошло нечто экстраординарное.

– Вчера вечером наша оппозиция внесла парламентский запрос. Сразу две фракции вместе. От Мищенко и Милашенко. Они считают, что правительство намеренно прячет часть бюджетных поступлений. Примерно на сумму в десять миллиардов. Требуют парламентского расследования.

– Что? – В этот момент нужно было сохранить хладнокровие, чтобы не продемонстрировать собеседнику своих настоящих чувств.

– Они считают, что наше правительство прячет часть бюджетных средств, – повторил Онищенко. Он видел, как нахмурился премьер-министр, но посчитал, что это обычная реакция Ермаковича на возможные провокации оппозиции.

– Вы уже приняли запрос к рассмотрению? – уточнил Виктор Викторович.

– Литвинец пообещал рассмотреть этот вопрос на сегодняшнем дневном заседании.

– Ясно. – Ермакович встал, подошел к телефонам. Затем поднял трубку, попросил Ольгу Пархоменко срочно зайти к нему и подождать в приемной. После чего вернулся к своему гостю. – И чем они мотивируют этот запрос? – мрачно поинтересовался он.

– Мищенко считает, что деньги аккумулируются для внебюджетных источников финансирования. Или финансирования различных мероприятий в обход утверждения Верховной рады.

– У нас же есть соответствующий комитет Верховной рады, зачем создавать специальную комиссию? Есть для этого и Министерство финансов.

– Рейтинг Мищенко все время немного падает, – сообщил Онищенко, – а ваш рейтинг так же упрямо растет. Они понимают, что к осени все может измениться и вы останетесь единственным реальным претендентом. Вот поэтому и торопятся со своими запросами.

– Я привык к честной игре, – строго проговорил Ермакович, и в этот момент секретарь доложила, что в приемной ждет Ольга Пархоменко.

– Извините меня, – попросил премьер, обращаясь к Онищенко, – я сейчас вернусь. – Ему не хотелось говорить с Пархоменко при нем. Когда он вышел из кабинета, секретарь удивленно взглянула на него. – Убитые имели отношение к бюджетным деньгам? – сразу обратился Ермакович к своему экономическому советнику.

К чести Ольги Павловны, она соображала мгновенно. Поэтому, ничего не переспрашивая, тут же ответила:

– Да.

– Каким образом? Ты же говорила, что они отвечали за наши внешнеэкономические контракты.

– Но в том числе и по бюджетным средствам. У Министерства финансов основной источник – бюджетные поступления. И кабинет министров тоже может оперировать только этими деньгами.

– Это я знаю, – сжал зубы Ермакович, – но я думал, что они осуществляли переводы по зарубежным поставкам.

– Нет, я проверяла. Опять что-нибудь случилось?

Ермакович повернулся, посмотрел на испуганную девушку-секретаря. Она понимала, что происходит нечто непонятное. Потом снова обернулся к Пархоменко. Ей можно сказать.

– Вчера в Верховную раду внесен запрос о расходовании бюджетных денег, – пояснил он. – Они считают, что правительство прячет часть денег, утаив примерно десять миллиардов.

– Какая чушь! – сразу же отреагировала Ольга Павловна. – У нас, конечно, есть резервный фонд, но… – Она замерла. Затем, изумленно глянув на премьер-министра, тревожно произнесла: – Эти убийства…

– Да, – кивнул Ермакович, – все связано. Сначала громкое преступление в Киеве, затем вдруг появляется фотография. Сегодня утром Серафимчук сообщил мне, что Хортакис приезжал к нам в Донецк и, возможно, встречался не только со мной, но и с Самедовым. Они хотят таким образом замазать все мое окружение. А вчера вечером они внесли запрос, потребовав создания парламентской комиссии. Ты понимаешь, что это значит? И тут появится эта фотография…

Пархоменко молча смотрела на него.

– Сколько времени тебе нужно, чтобы проверить всю деятельность убитых за последние два года? – поинтересовался Ермакович.

– Две недели, не меньше, – ответила Ольга Павловна.

– Четыре дня, – тоном, не терпящим возражения, отрезал премьер. – Сегодня у нас среда, значит, в конце недели полный отчет мне на стол. В понедельник утром я должен иметь всю информацию.

– Мы не успеем.

– Собери специалистов, пригласи экспертов, вызови людей из банков, в общем, делай все, что тебе нужно. Но четыре дня – максимум. И то только потому, что два дня из них выходные.

– Хорошо, – кивнула Пархоменко, – постараюсь уложиться в четыре дня. У вас все?

– Да.

Она повернулась, чтобы выйти.

– Ольга, – позвал ее премьер-министр.

Пархоменко обернулась.

– Это важно, – сказал ей Ермакович, – постарайся успеть. В понедельник я должен выступить в Верховной раде, уже имея все документы.

– Хорошо, – кивнула она, выходя из приемной.

Ермакович вернулся в свой кабинет, где уже томился ничего не понимавший Онищенко.

– Семен Андреевич, – сразу начал премьер, – постарайтесь убедить Раду перенести обсуждение этого вопроса на понедельник. Если нужно, я сам позвоню Литвинцу. Мне необходимо несколько дней, чтобы все проверить. Скажите, что вы согласны и на создание парламентской комиссии, и на проверку деятельности кабинета министров. Только дайте мне время до понедельника. Чтобы я мог подготовиться и выступить.

– Будет трудно, – предупредил Онищенко, – но мы постараемся. Я поговорю с лидерами фракций. У нас есть несколько более важных вопросов, чем этот бредовый запрос. Но мы все равно обязаны его рассмотреть.

– Обязательно, – согласился Ермакович. – Я вообще не люблю уклоняться от встречного боя. Вы же знаете мой характер.

– Знаю, – улыбнулся Онищенко, – поэтому люди вам и верят.

Глава 12

В этот день Петр Петрович приехал на работу, как обычно, к трем часам дня. Ресторан открывался в полдень, но в это время гостей почти не бывало, а те, кто успевал забежать, ограничивались порционным борщом, оставшимся со вчерашнего дня, легкими закусками или чашечкой кофе. Настоящие гости появлялись в «Шинке» после семи – постоянные клиенты, приехавшие в Киев иностранцы и собственные «звезды», решившие загулять. Наливайко был опытным специалистом и знал, когда именно ему следует появляться на кухне. Тем более что, кроме него, там постоянно дежурили несколько поваров, готовых выполнить любую прихоть даже случайно забежавшего в ресторан клиента.

При входе Петр Петрович обратил внимание на испуганное лицо швейцара, обычно вальяжного и невозмутимого.

– Что случилось? – поинтересовался он.

– Из милиции приехали, – пояснил швейцар. – Опять всех трясут. Уже в третий раз за последнюю неделю. Только эти нервные очень. Чего-то ищут.

Наливайко пожал плечами и прошел дальше. Он услышал шум и крики, доносившиеся с кухни, и поспешил туда. Любой непорядок на кухне – это всегда персональная вина шеф-повара. Но стоявший у дверей высокий мужчина не пустил туда Петра Петровича.

– Не положено. Идет обыск.

– Я шеф-повар, – гордо заявил Наливайко, – и это моя кухня.

– Да хоть сам президент, – лениво отозвался незнакомец, – сказали никого не пускать.

Петр Петрович обиделся. Конечно, он не президент, но на кухне человек самый главный. Но спорить с этим охламоном не стал, решив, что нужно найти директора и высказать ему все, что он думает. Наливайко рассерженно повернулся и увидел бежащего по коридору Овчаренко.

– Меня не пускают на кухню, – с гордым видом испанского кабальеро пожаловался ему Петр Петрович. – Я снимаю с себя всякую ответственность за сегодняшний обед. Посетители останутся недовольными. Такого не бывает, чтобы шеф-повара не пускали на его кухню.

– Погодите, – замахал руками трусливый Овчаренко, – они работают у нас с самого утра. Приехали целой бригадой, человек восемь. И проверяют все помещения. Ищут какие-то документы. Даже меня из кабинета выгоняли.

– И вы это терпите? – загремел Наливайко. – Так нельзя обращаться с профессионалами. Я сегодня же напишу заявление и уйду от вас. Меня уже приглашали в другие рестораны. Специалист с моей квалификацией быстро найдет себе работу.

– Не спешите, – забормотал Овчаренко, – мне кажется, что они ищут какие-то важные документы. И я думаю, что они не из милиции. Тех, которые раньше приезжали, я видел. И следователя прокуратуры я знаю. По-моему, эта группа из службы безопасности. Вы меня понимаете, Петр Петрович? И местных сотрудников милиции с собой не взяли…

– Черт знает что, – взмахнул руками Наливайко. – Пойду посижу в вашем кабинете. Но в любом случае нужно отменить все сегодняшние заказы, закрыть на вечер ресторан. Мы все равно ничего не успеем. А где мои люди?

– Они в зале. Нам приказали никого не выпускать.

– Безобразие. – Наливайко еще раз взмахнул руками и, немного успокаиваясь, спросил: – Ваш кабинет свободен?

– Да, – кивнул Овчаренко, – можете там подождать. Думаю, они скоро закончат. Вы же понимаете, что я не мог им помешать.

Петр Петрович повернулся и гордо зашагал по коридору, не обращая больше внимания на семенившего за ним мелкими шажками директора. В кабинете Овчаренко он немного успокоился и даже выпил рюмку хорошего коллекционного коньяка, который директор держал у себя для особо важных гостей. Несколько придя в себя, Наливайко включил телевизор, чтобы узнать последние новости. Именно в это время в кабинет директора вбежал завхоз, который искал Петра Петровича.

– Мы погрузили все ваши халаты и фартуки, вечером отправим их в стирку, – сообщил он.

– Хорошо, – согласился Наливайко. Он любил, чтобы на кухне царила идеальная чистота и все работники были в белоснежных халатах и фартуках. Фартук. Неожиданно он вспомнил о водительских правах, которые нашел на полу. Как же он мог про них забыть? Он же положил тогда эти права в карман фартука. Петр Петрович вскочил со стула, чтобы поспешить на кухню и сообщить об этих документах. Тогда он не стал о них говорить, опасаясь, что у него отнимут и дорогие часы. Но теперь часы давно дома, а про водительские права он совсем забыл. Нужно предупредить, чтобы они достали эти права из его кармана. Хотя…

Он снова сел на стул. Выпил еще рюмку коньяка. Говорят, что коньяк улучшает кровообращение. Наливайко подумал, что сегодня коньяк помогает ему мыслить. Значит, документы остались в его кармане. Но про них никто не знает. Никто не видел, как он поднял их с пола, положил к себе в карман. Значит, никто и не мог об этом рассказать. О потерянных правах может знать только сам убийца, который выронил их, когда убегал через кухню. Если они уже схватили убийцу, то он мог об этом вспомнить. Но зачем им эти документы, если они его схватили? А если не схватили? Наливайко посмотрел на бутылку коньяка и налил себе третью рюмку. Коньяк нужно пить из большого пузатого бокала, но в кабинете директора таких не было.

Но если убийцу не схватили, то тогда… Тогда получается, что приехавшие люди знают об утерянном документе. А откуда они могут это знать? И вообще, почему вместе с ними не приехал следователь прокуратуры и сотрудники милиции, которые были здесь раньше? Петр Петрович посмотрел на рюмку и решил, что и четвертая порция коньяка ему не повредит. И действительно, после нее настроение окончательно улучшилось, он почувствовал прилив бодрости. Здесь что-то не так. Он подвинул к себе телефонный аппарат, но вспомнил, что не знает номера прокуратуры или милиции. Поднявшись, вышел из кабинета, прошел в зал, где суетился Овчаренко. Наливайко подошел к нему, стараясь ступать как можно тверже.

– Мне нужны номера телефонов, – грозно заявил он.

– Какие еще номера? – не понял вконец измотанный директор.

– Следователя прокуратуры и сотрудников милиции, – пояснил Петр Петрович.

– Ну хватит, – взмолился директор, – сейчас не время шутить.

– Я не шучу. У меня есть важная информация, – сообщил Наливайко, – дайте мне номера телефонов.

– Иногда я вас совсем не понимаю, – признался Овчаренко, – но если хотите, пойдемте в мой кабинет. Какая у вас информация, может, вы скажете ее нашим гостям?

– Не кричите, – одернул директора Наливайко. – Дайте мне номера телефонов и никому не говорите о нашем разговоре.

– Только не хватает, чтобы вы делали мне замечания, – пробурчал директор, но поспешил в свой кабинет.

Как только Петр Петрович получил номера телефонов, он снова налил себе рюмку коньяка, отметив, что она пятая. Выпил, крякнул. И лишь затем начал набирать номер телефона. Когда ему ответил следователь прокуратуры, Наливайко осторожно произнес:

– С вами говорят из ресторана «Шинок». Мне дали ваш телефон. Это господин Кушаков?

– Да, – ответили ему.

Краткость ответа не понравилась Петру Петровичу. На всякий случай он еще раз уточнил.

– Вы тот самый следователь, который к нам приезжал?

– Тот самый, – устало подтвердил следователь, – а кто со мной говорит?

– Наливайко Петр Петрович, – гордо представился он, – я шеф-повар ресторана «Шинок», где произошли известные вам события.

– Помню, помню, – почему-то сразу повеселел следователь.

Петр Петрович знал, что при упоминании его фамилии некоторые недалекие люди почему-то сразу начинают шутить.

– Я звоню к вам по исключительно важному делу, – сердито сообщил он, – и мне важно, чтобы вы меня поняли.

– Слушаю вас.

– У нас в ресторане идет очередной обыск. Вы меня слышите? Опять обыскивают все наши помещения.

– Ясно. Ну и зачем вы мне позвонили?

– Вы меня не понимаете, господин Кушаков. У нас опять обыск. Говорят, ищут документы, которые выронил убийца.

– И все-таки я не понимаю, почему вы мне позвонили.

– Они приехали без вас. Это не сотрудники милиции, которых мы знаем. Это совсем другие люди.

– Какие люди? – не понял следователь.

– Мы их не знаем, но им известно про документы, которые выронил убийца, когда пробегал через кухню. Я совсем забыл про них рассказать, а сегодня вспомнил…

– Не так быстро, – попросил ошеломленный следователь, – вы хотите сказать, что один из стрелявших в ресторане выронил документы, когда пробегал через кухню?

– Вот именно, – подтвердил Наливайко. – А эти люди, которые проводят обыск, откуда-то узнали об этом. Хотя я никому не говорил. Просто положил документы в карман и забыл. А они приехали и с утра все проверяют. Если они от вас, то почему не с вами? А если не с вами, то, значит, не от вас? – Пять рюмок хорошего коньяка начинали сказываться.

– Я ничего не понимаю. Вас, не вас. Почему вы мне позвонили, какие документы?

– Один из преступников выронил водительские права, – понизил голос Наливайко, – а я их подобрал, положил в карман. Но потом забыл про них. – Про часы не следовало говорить, это он помнил и после выпитого коньяка.

– Документ сейчас у вас? – начал наконец понимать следователь.

– Кажется, да. Но я не уверен.

– А кто эти люди? Они показали свои документы?

– Не знаю. Никто не знает. Но наш директор, вы должны его помнить, господин Овчаренко, считает, что они из службы безопасности…

– Ясно. Они сейчас у вас?

– Да, но мне кажется…

– Откуда вы звоните? – После того как следователь все понял, он стал очень краток.

– Из кабинета директора.

– Не выходите оттуда. Даже если услышите какой-нибудь шум. Мы сейчас приедем. – Следователь положил трубку.

Наливайко посмотрел на бутылку коньяка. В конце концов, обыски случаются не каждый день, такие события вообще редкость, а на кухню ему все равно надо попасть. Петр Петрович вздохнул и налил себе еще. Только так можно пережить обиду и невостребованность. Выпив, он подумал, что должен подняться и пройти на кухню, чтобы показать этим непрошеным гостям, кто в доме хозяин, и уже поднялся, но, глянув на бутылку, решил, что в его отсутствие ее могут спрятать. Поэтому налил себе еще. В конце концов, следователь приказал, чтобы он никуда не выходил, а бутылка еще наполовину полная. И он остался в кабинете.

Через двадцать минут следователь городской прокуратуры по особо важным делам Кушаков прибыл в ресторан в сопровождении группы спецназа. Все непрошеные гости были задержаны. В результате небольшой стычки разбили одно зеркало и стопку тарелок. Кушаков потребовал объяснений. Один из задержанных предъявил удостоверение, и следователь с изумлением узнал, что подполковник Бернардский прибыл в ресторан со своей группой для проведения оперативных мероприятий.

Задержанных пришлось немедленно освободить. Бернардский объяснил, что они получили оперативную информацию, что, возможно, один из убежавших потерял документ. Кушаков был достаточно опытным следователем, чтобы не рассказывать о звонке ему шеф-повара. Когда контрразведчики уехали, прошел в кабинет директора, чтобы поговорить с Наливайко. Но тот, выпив к этому времени уже двенадцать рюмок коньяка, находился в веселом настроении и никак не мог понять, чего от него хотят. Несмотря на уговоры Овчаренко и следователя Кушакова, Петр Петрович так и не смог вспомнить, куда он положил найденные на полу права. Следователю пришлось его отправлять домой под охраной двух сотрудников милиции.

На следующее утром Наливайко пришел в себя. Он был мрачен и молчалив, но про документы наконец вспомнил. Вместе с Кушаковым он просмотрел все халаты и фартуки, уже побывавшие в стиральной машине, и наконец они нашли те водительские права. Правда, после стирки и сушки они уже мало походили на документ, но текст на них все же просматривался, кое-что еще можно было прочесть. Кушаков поблагодарил шеф-повара за помощь и уехал, прихватив с собой выстиранную карточку.

Оставшись один, Петр Петрович вспомнил про вчерашний коньяк. Решил узнать у директора, где он достает такой замечательный напиток, а заодно и опохмелиться, чтобы поскорее забыть про конфуз, случившийся с ним накануне, когда он никак не мог понять, чего от него хотят. Позже, работая на кухне, он подумал о подаренных ему часах и широко улыбнулся. Все-таки все получилось совсем неплохо: документ, который нужно было отдать, он сдал, а часы остались у него. Это справедливо. В этот вечер Наливайко был неподражаем – он готовил самые лучшие свои блюда и творил на кухне настоящие чудеса.

Глава 13

Они сидели в автомобиле Кравченко, наблюдая, как из дома выносят труп Григоренко. Кольчугин порывался позвонить в Киев по мобильному телефону, чтобы доложить о случившемся, но Кравченко не позволил ему это сделать.

– Не нужно торопиться, – попросил полковник.

– Ты думаешь, они прослушают наш разговор?

– Не знаю. Нужно связаться с областной службой безопасности. У меня там много хороших знакомых. Пусть проверят и про этого Хортакиса. Может, у них есть более конкретные сведения, чем в нашем управлении. Мы обычно иностранцами не занимаемся.

– Правильно, – согласился Михаил, – а я вернусь в Киев и доложу о случившемся.

– Не нравится мне все это, – признался Кравченко. – Ведь Григоренко много ездил по области – его часто приглашали снимать свадьбы и всякие другие торжества. Чтобы убить, его достаточно было куда-нибудь вызвать, и мы и за сто лет не нашли бы труп фотографа. Так нет, преступление совершено с таким расчетом, чтобы мы его быстро обнаружили. Понимаешь, что происходит? Как ты думаешь, что обычно занимает убийцу более всего? Не оставить свидетельств преступления. А здесь, выходит, он не думал о последствиях? Или, наоборот, все слишком хорошо продумано? Сначала эта бойня в Киеве, когда погибли четверо, чтобы все увидели возможную связь между приехавшими греками и ответственными сотрудниками правительства. Потом вдруг появляется эта фотография Хортакиса с Ермаковичем. И убит фотограф, который мог ее сделать. Ты понимаешь, какая цепочка выстраивается?

– Хотят свалить правительство?

– Хуже. Гораздо хуже. В первую очередь они собираются уничтожить Виктора. Все факты против него. Выстроена целая система. Все не так просто, Михаил.

– Так что мне делать?

– Возвращайся в Киев, расскажи обо всем Ермаковичу. Пусть знает, что кто-то решил всерьез заняться его «карьерой». А я постараюсь узнать, что здесь произошло и зачем здесь появлялись эти греки.

– Мне это легче узнать через нашу областную администрацию, – заметил Кольчугин, – там все знакомые мне ребята.

– Нет, – возразил Кравченко, – среди них может оказаться человек, который работает на другую сторону.

– Я всех их знаю много лет, – заспорил Кольчугин.

– И я их тоже знаю, – отрезал полковник. – Но ведь кто-то сумел вспомнить, что Хортакис приезжал в Донецк и даже сфотографировался с Ермаковичем, чтобы теперь использовать этот факт. Так что среди твоих знакомых ребят есть теперь внезапно разбогатевший человек. И не возражай. Давай срочно возвращайся в Киев, а еще лучше, если бы ты мог срочно связаться с Виктором по какому-нибудь нейтральному телефону. На его телефоны и даже на мобильный звонить нельзя. Люди, продумавшие такую комбинацию, наверняка сумеют услышать ваш разговор. У тебя есть такой нейтральный номер?

– Есть, – немного подумав, ответил Михаил. – Я могу позвонить двоюродному брату Ольги Пархоменко. Он в охране, работать там начал еще до нашего переезда в Киев.

– У него есть мобильный?

– По-моему, есть. Я могу узнать у Ольги.

– Все знают, что она человек Ермаковича. Позвони в охрану, там узнай номер телефона ее брата. Тебя там знают?

– Надеюсь, – пробормотал Кольчугин. – А с какого телефона мне звонить?

– Подожди. Я сейчас возьму телефон у кого-нибудь из наших ребят. – Кравченко вышел из автомобиля, подошел к группе сотрудников уголовного розыска, стоящих у дома. Через минуту вернулся с мобильником.

– Звони, – передал он аппарат Михаилу.

Кольчугин набрал номер управления информации, которое подчинялось непосредственно ему, как пресс-секретарю премьер-министра. Трубку взял молодой сотрудник.

– Слушаю вас.

– Это Кольчугин. Кто со мной говорит?

– Слава Полищук, – ответил сотрудник, – вам что-нибудь нужно?

– Мне нужен номер мобильного телефона Леонида Пархоменко. Он работает у нас в охране. Слушай меня внимательно, Слава. Ты сейчас спустишься вниз и найдешь его. Только никому не говори, что он тебе нужен. А как только найдешь, позвони на мой телефон. Я тебе сейчас продиктую номер. Запиши его. И никому ни слова. У тебя пять минут. Ты меня понял?

– Да, – испуганно отозвался молодой человек. Ему было всего лишь двадцать пять лет.

Кольчугин прервал разговор. Кравченко, глядя на него, покачал головой.

– Ты уверен, что поступаешь правильно? Кому ты позвонил?

– Это наш программист, он работает на компьютерах. Совсем молодой парень. Они обычно не бывают такими испорченными…

– Как мы, – закончил за него Кравченко.

– Как мы, – невесело подтвердил Михаил. – Будь оно все проклято! Я знал, что политика – грязное дело, но не думал, что настолько. Они делают все, чтобы Ермакович не смог баллотироваться в президенты. Все, что угодно.

– Представляешь, как они его ненавидят? – спросил полковник. – Подожди, меня, кажется, зовут. Я выйду к нашим сотрудникам.

Он снова вышел из салона автомобиля. Кольчугин остался один. Но уже через несколько минут позвонил телефон, который он сжимал в руках.

– Михаил Николаевич, – услышал он голос Славы, – я нашел Пархоменко. Сказать ему, чтобы он вам позвонил или вы сами ему позвоните?

– Пусть он мне позвонит, – решил Кольчугин. – Только опять же, никому ни слова. Даже его сестре. Это очень важно. Скажи мне его номер.

– Запишите. А я сейчас опять пойду к нему.

Кольчугин записал номер и стал ждать звонка. Прошла минута, вторая, третья. Телефон молчал. Время тянулось как никогда медленно. Михаил не выдержал, сам набрал номер Леонида Пархоменко. Долго ждал соединения и наконец услышал гудки. Но никто не ответил… В машину вернулся Кравченко, сел за руль.

– Можем ехать, – сказал он. – Мои офицеры уже начали осмотр квартиры. Попытаются понять, что именно искали убийцы. Кстати, я был прав. Действовал настоящий профессионал. Удар нанес точный и абсолютно правильный, как это умеют спецназовцы и сотрудники органов. Кто-нибудь звонил?

– Да, – мрачно кивнул Кольчугин. – Мне перезвонил Слава и сказал, что узнал номер Пархоменко. Хотел, чтобы я ему позвонил. А я, кажется, ошибся – попросил, чтобы он сам мне позвонил.

– Почему? – не понял полковник.

– Дурацкая привычка, – сознался Михаил. – Не хотел звонить по чужому аппарату, чтобы твоему сотруднику не платить за междугородние разговоры.

– Нашел о чем думать в такой момент, – разозлился полковник, – нужно было сразу ему перезвонить. Ты узнал номер телефона?

– Я ему уже звонил, но он не отвечает…

– Черт возьми, – выругался Кравченко. – Неужели они прослушивают телефоны всех сотрудников аппарата? Но такое просто невозможно. Даже если они слушают все разговоры, то и тогда не могли так быстро отреагировать. Или получается, что они сидят прямо в здании кабинета министров?

– Не знаю, – ответил Кольчугин. Ему было обидно за свой промах. – Давай поедем в аэропорт. Вернусь в Киев, пойду к Ермаковичу, постараюсь все ему объяснить. И дам задание собрать всю возможную информацию по этому Хортакису.

– Ладно, поехали, – согласился Кравченко, и в этот момент зазвонил телефон.

Они посмотрели друг на друга, и Кольчугин включил аппарат.

– Слушаю вас!

– Это говорит Пархоменко. Извините, меня попросили позвонить по этому номеру.

– Где вы были? – рявкнул Кольчугин.

– Меня вызывал руководитель отдела, поэтому я оставил свой телефон на столе.

– Зачем вызывал?

– Я вас не понял.

– Зачем он вас вызывал?

– Насчет дежурства нашей смены. Завтра премьер…

– Ясно, – перебил его Михаил. – Мне нужно, чтобы вы прямо сейчас поднялись в приемную премьер-министра и позвонили мне оттуда.

– В приемную к Ермаковичу? – уточнил несколько растерявшийся Леонид Пархоменко.

– Да, только как можно быстрее.

– Извините меня, Михаил Николаевич, но я не имею права. Моя зона охраны…

– Потом мне все расскажете. Я знаю ваши права и обязанности. Считайте, что это моя личная просьба. Поднимитесь в приемную и сообщите секретарю, что у вас важная встреча с Ермаковичем. Скажите, что по моей просьбе. А потом передайте ему ваш аппарат.

– Он спустит меня с лестницы, – пробормотал молодой человек, – решит, что я сумасшедший.

– Очень может быть, – улыбнулся Кольчугин. Он хорошо знал характер своего шефа. – И даже может вас послать еще дальше. Но вы все равно постарайтесь объяснить, что пришли от меня. Вы меня понимаете? Это очень важно.

– Сейчас поднимусь, – нерешительно согласился Пархоменко.

– Я жду вашего звонка. – Кольчугин отключил мобильник. – Ну слава богу, – с облегчением произнес он и обратился к Кравченко: – Подождем.

Тот кивнул головой, глядя перед собой. В соседнем дворе играли в футбол мальчишки.

– Знаешь, что я тебе скажу, – вдруг сказал полковник, глядя на играющих мальчишек. – Ничего они все равно не сделают. С Виктором совладать не так-то просто. Его можно убить, но нельзя победить. Он из тех, кто не гнется. Поэтому если даже они сто таких фотографий покажут, люди им все равно не поверят. Не такой Виктор человек, чтобы со всякой шпаной водиться. И ни за что не сдастся. Знаешь, как он в детстве дрался? При его росте и силе его все боялись и уважали. Он никогда пацанов младше себя не трогал, всегда за них заступался. А ведь вырос без матери, мог озлобиться, волчонком стать…

– Тоже мне ангела нашел, – в сердцах произнес Кольчугин, все еще не отошедший от переживаний. – Просто ты ему под горячую руку не попадался. Он может послать так, что мало не покажется. Или вообще по шее дать.

– А ты хочешь, чтобы он расшаркивался? Или во фраке ходил и все время извинялся? Да нет, Миша, так не получается. Порой приходится стучать и кулаком, чтобы люди поняли. Я его не оправдываю, мне хорошо известен его тяжелый характер. Только другим ему и нельзя быть.

– Особенно у нас в политике, – зло заметил Кольчугин. – В нашей политике даже ангел чертом станет.

А Леонид Пархоменко в это время вошел в приемную премьер-министра. Секретарь удивленно посмотрела на него.

– Вам кого? – спросила она.

– Извините, – смущенно вымолвил Пархоменко. – Вот здесь… – И он достал из кармана свой мобильник.

– Что это? – не поняла секретарь.

Помощник премьера встревоженно подошел к ним, очевидно решив, что незнакомец держит в руках не совсем телефонный аппарат. Удивительно, как этот человек появился в приемной, миновав охрану, без пропуска.

– Кто вы такой? – спросил помощник премьера.

– Я из охраны, – объяснил Пархоменко. Ему было неудобно, что он поднялся сюда, никого не предупредив. Но с другой стороны, так ему приказал сделать сам Кольчугин, пресс-секретарь Ермаковича.

– Михаил Николаевич Кольчугин ждет звонка от Виктора Викторовича, – объяснил наконец Пархоменко, показывая на аппарат. – Нужно передать этот мобильник Виктору Викторовичу, и пусть он нажмет на кнопку повтора.

– Погодите, – нахмурился помощник. – Только этого не хватало. Давайте ваш телефон, я сам все проверю. – Он забрал аппарат, нажал кнопку повторного набора номера.

Высветился донецкий телефон Кольчугина. Через мгновение ответил и сам Михаил Николаевич.

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте, Михаил Николаевич, – встревоженно произнес помощник. Он не знал, что Кольчугина нет в Киеве. – Вы хотите поговорить с Виктором Викторовичем?

– Да и очень срочно.

Только несколько человек имеют постоянный доступ к первым лицам в государстве. Обычно это их первые заместители, руководители аппаратов и пресс-секретари. Помощник знал, что Кольчугин работал с Ермаковичем еще в Донецке. Поэтому он вошел в кабинет и доложил премьеру, что на связи его пресс-секретарь. Ермакович схватил аппарат, жестом показал, чтобы помощник вышел из кабинета.

– Что у вас происходит? – быстро спросил премьер.

– Неприятности, Виктор Викторович. Убили Григоренко, того самого фотографа. Его убили несколько дней назад…

Ермакович нахмурился. Он понял, что игра развивается по правилам, предложенным другой стороной, которая не остановится ни перед чем.

– А где Коля Кравченко? – поинтересовался премьер. – Ты с ним связывался?

– Он рядом со мной.

– Дай ему трубку.

Кольчугин протянул трубку Кравченко.

– Здравствуй, Коля, – отрывисто проговорил Ермакович. – Как видишь, у нас события по твоему ведомству. Значит, нужно сделать так. Подними всех наших людей и узнай, с кем встречался этот грек. По сведениям, которые у меня есть, он хотел вложить деньги в наш футбольный клуб, якобы даже думал сделать инвестиции. Ты понимаешь, что они замыслили меня опутать со всех сторон? Сначала здесь убивают наших сотрудников в компании с этими проходимцами, потом у журналистов якобы случайно появляется эта фотография, и убирают фотографа, даже про футбольный клуб вспомнили. В общем, сделали все по-чистому.

– Ничего не сделали, – хрипло возразил Кравченко. – Мы все концы найдем, я убийц из-под земли достану.

– Ты сам не копай. Пусть этим делом другие займутся. Вся область знает, что мы с тобой близкие друзья. Они этого и хотят, свалят убийство Григоренко на нас с тобой. Поручи своим сотрудникам из уголовного розыска, самым лучшим. Но самое главное – найди Самедова, и пусть он проверит все наши связи с этими греками. Я не думаю, что он позволил Хортакису хозяйничать в нашем футбольном клубе или сделать крупные инвестиции.

– И я так не думаю, – рассмеялся Кравченко. – Только напрасно они полезли на Самедова и на наш клуб. У нас весь город в болельщиках ходит, если узнают, что решили тебя таким образом подставить, разорвут на куски.

– Ты даже не представляешь, что они придумали, – в сердцах пожаловался Ермакович. – В общем, действуй. Но будь осторожен. Дай мне Кольчугина. – И когда тот взял аппарат, произнес: – Миша, никому, кроме Коли, не доверяй и ничего не рассказывай. Срочно возвращайся в Киев. Здесь ты мне больше нужен.

– Я еду в аэропорт, – сообщил Кольчугин.

Ермакович отключился. Затем позвонил Ольге Пархоменко.

– Что-нибудь узнали?

– Я затребовала их дела. Федченко раньше работал в другом отделе. Нас могут обвинить, что мы намеренно утаиваем часть бюджетных средств, создавая излишне гипертрофированный резервный фонд. Он как раз раньше занимался этими вопросами.

– Уже обвинили, – зло перебил ее Ермакович. – Мне нужно, чтобы вы проверили всю деятельность этих убитых господ. Судя по всему, они не так просто оказались в ресторане вместе с греками.

– Да, – согласилась Пархоменко, – я тоже так думаю. Очевидно, у них были старые связи.

Ермакович посмотрел на лежащий перед ним календарь.

– У нас время до понедельника, – напомнил он. – В воскресенье вечером хочу иметь всю информацию, которую вам удастся найти.

Он положил трубку. Затем посмотрел на стоящие в ряд телефонные аппараты. Какой от них толк, если могут подслушать любой разговор? Потом с силой сжал кулаки. Пусть делают что хотят, он не сдастся. Не на того напали. Пусть слушают, ему скрывать нечего. Виктор Викторович поднял трубку и начал набирать номер президента футбольного клуба «Шахтер».

– Ничего, – прошептал он, – посмотрим, что вы с нами сделаете.

Глава 14

В пятницу, перед выходными, президент прилетел из Крыма и вызвал к себе руководителя своей администрации. Ему хотелось узнать, как идет подготовка к заседанию парламента страны в понедельник.

Серафимчук явился мрачный и сосредоточенный. За годы совместной работы президент и руководитель его администрации научились понимать друг друга без слов. Некоторые журналисты даже утверждали, что, оставаясь наедине, они переходили на «ты», но возможно, что это были только слухи.

Серафимчук принес папку с документами, и президент в течение двадцати минут добросовестно их просматривал. Затем отодвинул бумаги в сторону, снял очки, положил их на столик и посмотрел на сидевшего перед ним Степана Алексеевича.

– Это я мог бы прочесть и потом, – буркнул президент. – Меня интересует, как у нас пройдет обсуждение в Верховной раде в понедельник.

– Есть запрос двух оппозиционных партий насчет исполнения бюджета правительством, – сухо напомнил Серафимчук. – Они считают, что правительство Ермаковича умудрилось утаить часть бюджетных поступлений, и требуют проверки.

– А что говорит сам Ермакович?

– Насколько мне известно, собирается выступить в Раде и попытаться опровергнуть своих оппонентов.

Президент посмотрел на папку с документами и на свои очки. Затем перевел взгляд на Серафимчука.

– Вы проверили их запрос?

– Разумеется.

– Тогда мне нужно знать ваше мнение еще до того, как выступит наш премьер-министр.

– Это очередная глупость, – убежденно заявил Степан Алексеевич. – Нашей оппозиции не так-то просто справиться с премьером, но они ищут любой повод, чтобы ударить по его популярности.

– И все?

– Нет, не все.

Президент нахмурился. Он понял, что сейчас услышит самое главное.

– Идет проверка этих греков, которых убили вместе с двумя ответственными сотрудниками кабинета министров. И судя по всему, между ними прослеживается связь. Такую информацию нам дала служба безопасности.

– И в этом замешан Ермакович? – прямо спросил президент.

– Таких сведений нет, но…

– Не останавливайтесь, – потребовал президент.

– Но… – было заметно, что его собеседник волнуется, – мне кажется, что мой первый заместитель работает на другую сторону.

Наступило молчание. Президент взял очки, подержал их в руках и снова положил на столик.

– Кажется или работает? – уточнил он.

– Во всяком случае, все последние дни он осторожно внушает мне мысль о возможной связи Ермаковича с убитыми сотрудниками. Я иногда думаю, что он знает гораздо больше, чем нужно.

– Олег Константинович решил начать свою игру? – криво улыбнулся президент. – Хочет сбежать с корабля как крыса?

– Крысы бегут с тонущего корабля, – невежливо заметил Серафимчук, но, сообразив, что допустил слишком большую вольность, быстро поправился: – Возможно, он делает ставку на самого реального кандидата в президенты. Сегодня это Мищенко. Об этом пишут все газеты и подтверждают все социологические опросы. У Мищенко самый большой рейтинг. Вероятно, мой первый заместитель хочет стать моим преемником в администрации при следующем руководстве страны.

– Не люблю двурушников, – поморщился президент.

– Я тоже, – признался Серафимчук. – Но сейчас его нельзя убирать. Он начнет активно работать на нашу оппозицию. Пока он с нами, это его немного сдерживает.

– Ваши предложения?

– Если Ермакович, выступая в Верховной раде, сумеет убедить большинство депутатов, что запрос оппозиции – очередная глупость и провокация, то он получит не только ощутимые политические дивиденды, но и автоматически станет лидером той части Рады, которая не пойдет за Мищенко ни при каких обстоятельствах.

– Наш парламент разделен на партии, как вся страна на регионы, – в сердцах напомнил президент.

– Да, – подтвердил Серафимчук, – но есть и объективные факторы. Посмотрите. Сейчас в парламенте четыре крупные группировки. Правая группировка «западников» – Мищенко и Милашенко. Левая – во главе с лидером социалистической партии Снеговым и примыкающими к ним другими левыми партиями. И две центристские силы. Литвинец может нас поддержать, если мы его убедим. И объединение депутатов Онищенко тоже будет за Ермаковича…

– Зачем вы мне все это говорите? – недовольно проворчал президент. – Я и без того знаю, что ситуация в нашей Раде далеко не лучшая.

– Верно, – согласился Степан Алексеевич, – но я не об этом. Дело в том, что Мищенко в любом случае имеет свой потолок. Его никогда не поддержат ни центристские партии, ни левые. Центристы, в массе своей, будут за Ермаковича. И если вдруг, гипотетически, во второй тур президентских выборов пройдут и Ермакович, и Мищенко, то победа первого будет предопределена. Он может собрать голоса и центристов, и левых, тогда как Мищенко не сумеет набрать других голосов.

Президент хорошо знал, что далеко за океаном уже решено сделать ставку на Мищенко. Даже знал, что за это отвечает личный помощник президента США и на проведение этой операции выделяются огромные деньги. Заокеанские хозяева не постесняются в выборе средств и расходах. Именно поэтому таким «подарком» к новым президентским выборам оказался арест другого бывшего премьера – Назаренко, который начал давать показания против окружения действующего президента Украины. Американцы стремятся не только провести своего ставленника, но и убрать возможного кандидата от президентской партии. Сам президент уже давно размышлял над возможностью найти себе преемника, как это сделали в России. Там бывшему президенту удалось оставить после себя человека, гарантировавшего ему и его окружению безопасность. Однако на Украине такой вариант не проходил. И преемника найти не удавалось. Тогда президент решил, что идеальным кандидатом может стать руководитель его администрации Степан Серафимчук, которого в противовес американскому кандидату должна поддержать Россия. Но Ермакович, не будучи ни американским, ни российским ставленником, спутал все карты. Он в чистом виде украинский кандидат, поэтому-то и вызывает такую ненависть у оппозиции, поэтому-то и пользуется заслуженным уважением у своих соотечественников. При этом ради объективности стоит отметить, что если в Москве его кандидатуру не рассматривают как абсолютно невозможную, то в Вашингтоне господствует именно такая точка зрения.

– Почему наша служба безопасности так плохо работает? – вдруг спросил президент. – Сначала они допустили, чтобы меня подслушивали, выставляли мои разговоры на весь мир, обвинив меня в подстрекательстве к убийству журналиста Георгадзе. Затем позволили разгореться новому скандалу, когда нашего бывшего премьера обвиняют в столь крупных хищениях. Неужели у них ничего не было на Назаренко? Или они намеренно нам ничего не говорили? А теперь этот скандал с убийством греков и наших сотрудников. И у них опять ничего нет? Может, нам стоит подумать об их работе?

– По моим сведениям, Ермакович по своим каналам проверяет возможную причастность их сотрудников к хищениям государственных средств, – сообщил Серафимчук. – Он уже дал указания министру внутренних дел.

– Получается, что у нас все спецслужбы работают вразнобой, – жестко заметил президент. – А это опасно, Степан Алексеевич. Это очень опасно для государства.

Серафимчук согласно кивнул.

– Выходит, что мы работаем и против Мищенко, и против Ермаковича, – заявил президент. – Мне такое положение дел совсем не нравится. Если мой премьер-министр опять замешан в каком-то скандале, я должен иметь более объективную информацию. И заодно нужно проконтролировать вашего первого заместителя, который проявляет ненужную активность. Мне говорили, что два года назад он даже звонил Ермаковичу, предлагая ему отказаться от должности премьера.

– Кто говорил? Ермакович? – насторожился Серафимчук.

– Нет. Он слишком закрытый, чтобы рассказывать мне о таких вещах. Но у меня была такая информация. И если это правда, то ваш заместитель уже давно ведет свою игру. Кто проверял запрос по факту убийства этих греков?

– Министерство финансов и наша контрразведка.

– И им можно верить? – жестко спросил президент. – Точно так же они говорили мне о полной невиновности Назаренко, а американцы предъявили ему целый список обвинений.

– Наши взгляды не всегда совпадают со взглядами американцев, – попытался объяснить Серафимчук. – Но у меня нет других источников. Если, конечно, не привлекать других специалистов.

– Что вы хотите сказать? – не понял президент. – Каких специалистов?

Серафимчук внимательно посмотрел на него, затем вытащил из кармана блокнот, достал ручку и написал только одно слово: «Армию».

Президент надел очки, прочел это слово, глянул на своего собеседника и, невольно понизив голос, словно их подслушивали, сказал:

– Не понимаю.

«У них есть свои специалисты», – быстро написал Серафимчук и дописал два слова: «Военная контрразведка».

Президент прочел и эти слова, затем снял очки, протер глаза. После убийства Георгадзе, после того как в Америке арестовали бывшего премьер-министра Украины, после того как ему пришлось сменить столько руководителей правительств за последние несколько лет, после того как выяснилось, что его личные разговоры тоже прослушивались, он уже ничему не удивлялся. Поэтому, продолжая держать в руках очки, размышлял.

– Это будет, возможно, более объективная информация, – проговорил Серафимчук. – Но нужна ваша санкция.

Президент опять глянул на блокнот. И подумал, что не станет ничего писать. И не будет ничего говорить, если их действительно слушают те, кто потом попытается использовать его согласие в своих целях. Поэтому, протянув руку, он только положил очки на столик. Однако после этого наконец-то кивнул.

Серафимчук все понял. Не сказав больше ни слова, он поднялся, забрал папку с блокнотом и вышел из кабинета.

Президент, оставшись один, в который раз подумал, что проблему с преемником нужно решать немедленно. Необходимо наконец определиться, кого он будет поддерживать. Из всех возможных кандидатов наиболее порядочным и цельным ему казался именно нынешний премьер. Он не допустит несправедливости в отношении бывшего руководителя страны, не станет его преследовать. Но на нем можно будет остановиться только в том случае, если проверка подтвердит непричастность Ермаковича к этим связям с убитыми. В глубине души президент не верил в связь Ермаковича с этими людьми, понимая, что это, скорее всего, провокация против правительства и премьера, но в таких вопросах одной уверенности недостаточно. Нужны факты и аргументы, которые можно будет использовать против оппозиции, чтобы не допустить очередной антипрезидентской истерии. Когда стало известно о смерти журналиста, было очень неприятно. Тогда ему с трудом удалось удержаться на своем посту. По стране прокатились антипрезидентские митинги. Западные партнеры, словно сговорившись, начали требовать отчета о соблюдении прав человека в стране и независимого расследования по факту убийства этого журналиста.

Президент впервые подумал, что, когда он пришел к власти, переиграв бывшего руководителя государства, ему и в голову не могло прийти устраивать «охоту на ведьм», преследовать его или его людей. Но тогда все было гораздо проще. В последующие годы произошло множество событий, да и страна в целом кардинально изменилась. При желании можно найти столько ошибок и столько экономических просчетов! Не говоря уже о людях, которые сумели сделать за эти годы целые состояния, стали миллионерами и теперь ни при каких обстоятельствах не собираются расставаться со своим богатством. И за скольких людей он теперь должен отвечать?!

Почувствовав боль в сердце, президент поднялся, чтобы принять лекарство. Если Ермакович проиграет, придется думать о новом кандидате. А его пока нет. И найти его за несколько месяцев практически невозможно. А это означает, что на финишную прямую выйдет Мищенко либо с лидером социалистов Снеговым, либо с лидером коммунистов Матвиенко. И в обоих случаях гарантированно победит. Вот тогда действительно начнется пересмотр всех сложившихся отношений. И первой его жертвой станет он, нынешний президент, – в этом можно не сомневаться.

Глава 15

Уже к началу двадцать первого века Донецк стал достаточно крупным по европейским меркам городом. А Донецкая область территориально равна примерно такому государству, как Бельгия, лишь немного ему уступая. И хотя проживает в ней около пяти миллионов человек, в самом Донецке многие действительно знают друг друга, а старожилы еще помнят, как их город назывался прежде.

Возникший как небольшой шахтерский поселок в шестидесятые годы девятнадцатого века, будущий Донецк начал разрастаться уже в семидесятых годах, когда приехавшие сюда англичане и немцы начали строительство металлургических заводов и коксовых печей. Среди них выделялся англичанин Юз, в честь которого разросшийся поселок и начали именовать Юзовкой.

Затем шахтерский поселок стал городом, который в двадцать четвертом году двадцатого века получил имя Сталино, а область соответственно стала называться Сталинской. Однако в шестьдесят первом году было принято решение об их переименовании. Город и область соответственно получили новые имена Донецка и Донецкой области. В бывшем Советском Союзе это была одна из самых индустриально развитых областей страны, с наибольшей плотностью населения. В независимой Украине она также оказалась одной из самых крупных и передовых в промышленном отношении. А после того как область возглавил Ермакович, сделала еще более успешный рывок вперед, вырвавшись в лидеры среди других областей страны.

И хотя в Донецке, как и в других крупных урбанистических центрах, случались самые различные происшествия, включая тяжкие преступления, тем не менее этот город имел свои региональные особенности – большинство преступлений здесь происходило на бытовой почве.

Кравченко бросил на расследование убийства несчастного фотографа лучших специалистов уголовного розыска. По факту убийства Григоренко было возбуждено уголовное дело, начала свое расследование прокуратура. Уже через два дня стало известно, что к фотографу приезжали двое незнакомых мужчин, которых последовательно видели на вокзале, в соседнем с ним ресторане, затем когда они входили в квартиру Григоренко. Были составлены фотороботы неизвестных. Дальнейшие поиски снова привели на вокзал, где эти люди брали билеты в Киев. Стало ясно, что нити преступления ведут в столицу. Кравченко уже собрался выехать вечером в Киев, когда ему доложили, что в город прибыл следователь киевской прокуратуры Кушаков, который проводил расследование по фактам убийства в ресторане «Шинок».

Николай Александрович принял решение встретиться с ним, перед тем как выехать в Киев, для чего приехал в прокуратуру, зная, что следователь находится у местного прокурора. Он увидел его как раз в тот момент, когда Кушаков выходил из кабинета прокурора.

– Вы полковник Кравченко? – увидев его, недоверчиво спросил следователь.

– А мы разве с вами встречались? – удивился Николай Александрович.

– Нет. Но я много о вас слышал. Извините меня, вас, кажется, зовут Николаем, а вот ваше отчество…

– Николай Александрович, а вас?

– Владимир Святославович. Но можно просто Володя, – следователю было лет тридцать пять, не больше.

Кравченко усмехнулся. Вместе с приехавшим следователем он прошел в кабинет заместителя прокурора, находящегося в отпуске. Кабинет специально открыли для гостя из Киева, чтобы он мог там работать. Кушаков сел на стул, Кравченко, усаживаясь напротив, достал сигареты, предложил закурить и следователю, но тот покачал головой. Николай Александрович понимающе улыбнулся. У молодых новые ориентиры. Они не курят, придерживаются здорового образа жизни, любят «бродить» по Интернету и усиленно изучают иностранные языки.

– Мне говорили, что ваши сотрудники уголовного розыска смогли составить портреты предполагаемых убийц фотографа Григоренко, – сразу начал Кушаков.

– Да, – ответил Кравченко, – я как раз собирался с этим к вам в Киев. Хотел помочь вам в расследовании ваших убийств. Возможно, действовали одни и те же люди.

– У вас есть с собой составленные фотороботы? – оживился Кушаков.

– Конечно. – Полковник достал оба рисунка, передал их следователю.

Тот, внимательно рассмотрев лица, кивнул.

– Похоже, один из них как раз наш «подопечный» в Киеве.

– Он вам уже известен? – удивился Кравченко.

– Он выронил свои водительские права, когда выбирался из ресторана через кухню. Их нашел шеф-повар, положил в карман своего фартука и говорит, что забыл про них. Может, и забыл, хотя мне кажется: он что-то скрывает. Однако через несколько дней документ нам отдал. Я сделал запрос, но такого человека, Даниленко, в милиции не знают. И по запросу они даже не смогли найти этого человека, заявив, что этот документ был утерян еще восемь лет назад. А вот вы теперь показываете мне портреты, один из которых похож на предполагаемого убийцу.

Кравченко обратил внимание, как приехавший гость осторожно формулирует обвинения. Это тоже характерный штрих работы нового поколения юристов.

Собеседники, сидящие в кабинете заместителя прокурора, не могли знать, что их разговор прослушивают двое сотрудников службы безопасности в машине, которая остановилась у здания прокуратуры. Когда Кушаков рассказал о найденных водительских правах, один из них беззлобно выругался и заметил:

– Вот так работают столичные кретины.

– Что вы думаете делать? – поинтересовался Кравченко у киевского следователя.

– Вернувшись в Киев, попытаюсь еще раз провести проверку через информационный центр МВД. Может, произошел сбой в компьютерах.

– Таких сбоев не бывает, – возразил Кравченко. – Если вы выдадите мне копию этих водительских прав или полные данные на этого Даниленко, я достану его из-под земли. У нас есть свои методы поиска. У меня никакой компьютер сбоя дать не сможет. Мы проверим по картотеке.

Пока он это говорил, двое сотрудников службы безопасности нервно смотрели друг на друга.

– Он найдет, – уверенно произнес тот, что сидел за рулем.

Другой согласно кивнул, достал мобильный телефон, быстро набрал нужный номер.

– У меня с собой копия документа, – сообщил Кушаков, достал из портфеля копию водительских прав Даниленко, передал ее полковнику и пояснил: – Мы проверили права, никаких подчисток не обнаружено. Но эксперты считают, что имя и фамилия вносились на чистый бланк, на котором уже стояла печать Министерства внутренних дел. Вы не знаете, кто может получить доступ к таким бланкам в МВД?

– Знаю, – ответил Кравченко, – и вы это тоже знаете. Только сотрудники МВД, занятые на оперативной работе. Если им требуется необходимое прикрытие. Думаете, это тот самый случай?

– Не думаю, – отозвался следователь. – Дело в том, что в МВД ничего не нашли. Если бы это был кто-то из их оперативников, они хотя бы сообщили нам, что дело находится в агентурной или оперативной разработке.

– Необязательно, – задумчиво произнес полковник. – Иногда агент или оперативный сотрудник так засекречены, что на них даже не дают ответа. В любом случае я постараюсь узнать, кто скрывается за этой фамилией.

– Хорошо, – согласился Кушаков. – Я сегодня возвращаюсь в Киев. Вы поедете со мной?

– Нет, – ответил Кравченко, – я прилечу завтра. Вы самолетом или поездом?

– Тоже самолетом. Нет времени на поезд, – виновато пояснил следователь.

– Очень хорошо, – кивнул Николай Александрович. – Спасибо вам, Володя. Я думаю, теперь мы найдем мерзавцев. А что у вас по этим грекам? Если, конечно, не секрет.

– Редкие мерзавцы, – честно поведал Кушаков. – На их счету контрабанда, отмывание денег, многочисленные случаи мошенничества, даже торговля наркотиками. В общем, те еще типы. И конечно, создание офшорных зон на Кипре и в Азии.

– И наши им помогали?

– Судя по всему, да. Мы получили на них досье из нашей службы безопасности. Должен сказать, двое наших убитых были ответственными сотрудниками, но они ничем не лучше этих греков, если судить по тем документам, которые нам предоставили. Тоже целый букет. У Федченко была своя вилла на Кипре. И это при его-то официальной зарплате в сто долларов! Виллу он купил через подставных лиц еще три года назад за триста семьдесят тысяч долларов. А Равицкий умудрился приобрести дом в Испании за шестьсот тысяч, имел три квартиры в Киеве на общую сумму полмиллиона долларов и четыре иномарки. Интересно, на какие деньги?

– Можно еще один вопрос?

– Заранее знаю, о чем вы меня спросите, – улыбнулся Кушаков.

– Откуда?

– Ведь вы близкий друг Ермаковича. Поэтому я точно знаю, какой вопрос вы хотите мне задать. Есть ли какая-то связь между премьером и убитыми сотрудниками его аппарата. Меня об этом спрашивают с первого дня расследования.

– И что вы отвечаете?

– Что пока этому нет никаких доказательств. И это правда. Хотя из службы безопасности нам прислали два тома с доказательствами их возможной связи. Но я внимательно изучил документы и пока не нашел ничего конкретного.

– А они считают, что Ермакович может быть замешан в подобном преступлении? – взвился полковник. – Что они себе позволяют? О чем думают?

– Повторяю: мы не нашли этому никаких доказательств, – твердо заявил следователь. – Все представленные факты мы проверяем очень тщательно, но пока не обнаружили никакой связи между Ермаковичем и всеми этими убитыми. За исключением того факта, что один из греков бывал в Донецке и даже успел здесь сфотографироваться рядом с губернатором – будущим премьером. Я подозреваю, что эту фотографию использовали намеренно.

Двое сидящих в машине снова переглянулись. Тот, который недавно говорил по телефону, опять достал аппарат. Второй недовольно крякнул.

– Этот болтун все погубит, – было ясно, что он имеет в виду Кушакова.

– Будьте осторожны, – пожелал на прощание гостю Кравченко. – Вы ведете очень сложное дело.

– Не очень, – улыбнулся следователь. – После ареста нашего бывшего премьер-министра в Америке и ареста нашего бывшего вице-премьера в Киеве людей уже ничем удивить нельзя. Поверят любому слуху, любой невероятной лжи. Как будто честных людей уже не осталось.

– Я найду вам этого Даниленко, – твердо повторил свое обещание полковник. – Знаете, я ведь действительно близкий друг Ермаковича. Мы вместе выросли в Енакиево. А вы откуда родом?

– У меня родители военные были, – улыбнулся Кушаков. – Поэтому я родился в ГДР, в Лейпциге.

– А мы из местных, из Енакиево. Так вот, я своей жизнью и своим счастьем обязан Вите Ермаковичу. Он однажды меня спас. Меня и мою беременную жену, которая ждала нашего первого сына. Теперь понимаете, почему я обязательно найду этого Даниленко? Найду во что бы то ни стало.

– Теперь понимаю, – ответил Кушаков. – Успехов вам, Николай Александрович. Надеюсь увидеться с вами в Киеве.

Двое в машине у здания прокуратуры переглянулись в последний раз. Тот, который держал в руках телефон, с неожиданной злостью сказал:

– Они решили его ликвидировать. Он слишком много знает.

– Правильно, – согласился другой. – Я на их месте и этого следователя прихлопнул бы тоже. Вот болтун, приехал сюда и сразу все рассказал.

– Насчет следователя указаний не было.

– Ну и не нужно. Пусть пока поживет. А с полковником как?

– Сегодня. Они считают, что это очень срочно. Откладывать нельзя.

– Значит, сегодня, – проговорил первый. – Мне все равно. Этот полковник сам виноват. Не нужно лезть в драку, когда тебя не зовут. Вот и напросился на пулю.

Глава 16

Уже в пятницу вечером стало ясно, что Равицкий и Федченко действительно имели внеслужебные криминальные контакты с приехавшими греками. Ольга Пархоменко проводила свое собственное расследование в лучших традициях жанра. Она привлекла бывшего специалиста из экономического управления МВД, ныне находящегося на пенсии, собрала лучших сотрудников Министерства финансов, налоговой службы и Государственного банка Украины. И вскоре выяснилось, что многие денежные переводы за рубеж, осуществлявшиеся под контролем двух убитых сотрудников, носили незаконный характер, а часть средств, остающаяся от внешнеторговой деятельности различных организаций, которые курировала эта «сладкая парочка», оседала на их личных счетах.

Служба безопасности прислала на обоих абсолютно оглушительный материал, свидетельствующий, что Федченко и Равицкий находились у них в специальной разработке. В сообщении указывались и их зарубежные счета, и виллы на Кипре, в Испании – словом, представленный материал не вызывал сомнений в причастности погибших ответственных работников к махинациям и экономическим преступлениям. Ольгу лишь несколько озадачило, что такой же доклад служба безопасности, оказывается, уже направила в администрацию президента.

В пятницу вечером Ольга Пархоменко доложила премьер-министру о предварительных итогах проведенного ею расследования. Ермакович слушал мрачно, словно его самого обвиняли в этих хищениях. Когда Пархоменко начала перечислять зарубежные счета Равицкого и Федченко, он, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу.

– Подонки, – зло пробормотал он, – вот как ловко устроились. Столько денег награбили, а у нас люди нищенскую пенсию получают.

– Судя по всему, они работали с этими греками довольно давно и очень неплохо, – заявила Ольга Павловна.

– Ясно, – кивнул премьер. – Успеете закончить проверку в воскресенье?

– Успеем, конечно. Но мы пока не нашли ни одного факта причастности убитых к бюджетным поступлениям. Это, скорее всего, вымысел нашей оппозиции. И естественно, нет ни одного вашего личного указания ни одному из них о каких-либо переводах.

– Думаешь, наша оппозиция не знает, что правительство непричастно к этому скандалу? – усмехнулся Ермакович. – Они абсолютно точно знают, что мы не замешаны ни в каких махинациях, но в политических целях им важно обвинить наше правительство и лично меня во всех смертных грехах.

– Вы все-таки хотите выступить в Верховной раде? – осторожно поинтересовалась Пархоменко.

– Конечно. Я не стану смотреть, как они будут полоскать наше правительство. Что-нибудь еще?

– Да, – кивнула Ольга Павловна. – Возможно, это мои личные и очень субъективные ощущения, но некоторое чувство недопонимания ситуации у меня осталось.

– В каком смысле? – не понял премьер.

– Дело в том, что я использовала для проверки наших самых опытных специалистов. И в какой-то момент мы решили послать запрос в нашу службу безопасности на погибших сотрудников. Вернее, мы послали запрос в МВД, а они переадресовали его в службу безопасности, объяснив, что все материалы на погибших находятся там.

– Ну и что?

– Ответ от них мы получили в тот же день, – пояснила Пархоменко. – Так оперативно и быстро наши спецслужбы никогда еще не работали. У меня появилось такое ощущение, словно они ждали нашего запроса.

Ермакович, и без того мрачный с самого начала разговора, нахмурился еще больше. Но произнес только одно слово:

– Продолжай…

– Все материалы у них были подобраны заранее, – убежденно заявила Ольга. – На проверку таких фактов, как существование зарубежных счетов и вилл, должно было уйти как минимум месяца два. А это значит, что наша служба безопасности уже давно занималась, как они говорят, «разработкой» Федченко и Равицкого. Более того, прислав нам материал, они не скрыли, что первый его экземпляр был отправлен в президентский аппарат по запросу Олега Константиновича Погребняка.

Ермакович все еще молчал.

– Если собрать все факты воедино, – безжалостно продолжила Ольга, – и проанализировать их, то мы получаем следующую картину. Наша служба безопасности уже давно следила за деятельностью этих двоих. Их контакты с криминальными кругами на Западе не были для нее секретом. Однако в каких-то определенных целях их до поры до времени не трогали. И когда они погибли в ресторане вместе с двумя греками, неожиданно появилась фотография, на которой вы рядом с одним из них. Отсюда можно сделать определенный вывод. Кому-то в службе безопасности нужно так, чтобы оба убитых сотрудника оказались связаны с вами. Таким образом, их деятельность в первую очередь была направлена не на решение криминальных задач, а на дискредитацию нашего правительства. Если у службы безопасности было столько информации насчет этой пары, почему они своевременно не приняли мер? И почему так оперативно передали в администрацию президента всю информацию по незаконной деятельности погибших сотрудников?

Она замолчала, глядя на премьера. В такие минуты он часто сохранял спокойствие. Обычно взрывной и энергичный, в сложные моменты Виктор Викторович умел собираться и сдерживаться, от чего еще больше чувствовалась его сила. Он встал. Прошелся по кабинету. Затем повернулся к Пархоменко:

– У тебя все?

– Пока да. Но мы еще работаем.

– У тебя есть конкретные факты о работе Равицкого и Федченко за последний год?

– Очень мало. За это время их деятельность как раз почему-то несколько угасла. Конкретных фактов нет…

– Будут, – зло прошептал Ермакович. – Если понадобятся факты, их тут же найдут, только для того, чтобы обвинить нас в сокрытии денег и потребовать отставки правительства. Продолжайте работать, у меня должна быть вся информация уже послезавтра.

– Мы работаем, – кивнула Пархоменко. – А вы еще просили меня уточнить насчет введения идентификационных номеров для налогоплательщиков. В общем, это общемировая и общеевропейская практика. Сейчас во всем мире вводятся эти номера для облегчения работы налоговых служб. И наше Министерство финансов, и налоговая служба считают, что их введение ускорит процесс перехода нашей страны на европейские нормы отчетности. Но здесь есть один важный момент.

– Что еще?

– В России и на Украине церковь против введения таких идентификационных номеров. Считается, что людей нельзя помечать цифрами. И наша оппозиция, похоже, готова использовать настроения верующих, утверждающих, что это сатанинские знаки и цифры.

– Готовы призвать в союзники даже дьявола, только бы прийти к власти, – в сердцах заметил премьер. – Когда вы собираетесь ввести это новшество?

– Во вторник. Уже подготовлено решение правительства. Вы ведь знаете, что мы согласовали его со всеми заинтересованными службами. Но наша оппозиция…

– Скажи, чтобы готовили документы, – перебил ее Ермакович. – Нельзя выглядеть посмешищем в глазах Европы. Нужно становиться более цивилизованными.

– Хорошо. – Ольга поднялась. Рядом с премьером она выглядела маленькой девочкой – несмотря на достаточно высокий для женщины рост, она доставала ему только до плеча.

– Я все сделаю, – улыбнулась Пархоменко. Ермакович ей нравился, нравился всегда, как обычно нравятся женщинам высокие и сильные мужчины, привлекая их своей энергетикой, непреклонным характером.

– Спасибо, – мрачно отозвался он и прошел к столу, чтобы снова заняться бумагами.

– Виктор Викторович, – неожиданно обратилась к нему Ольга, – вы думаете, что все это спланировано?

– Не думаю и думать не хочу. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Мне работать нужно, а не дурацкими интригами заниматься, если даже кто-то решил таким образом меня свалить.

– Понимаю. – Она закусила губу, чтобы не улыбнуться. Вот поэтому он так нравится ей. Прямой, не сдающийся ни при каких обстоятельствах. И с такой биографией…

Ольга Пархоменко вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь, а он продолжал работать, изредка вспоминая про этот странный симбиоз преступников, службы безопасности и первого заместителя руководителя администрации президента. В какой-то момент даже решил позвонить Серафимчуку, чтобы узнать, почему Погребняк так интересуется этим делом. Но затем решил не звонить. Ему показалось, что это будет проявлением слабости. Он не хотел показать своей заинтересованности даже в таком важном деле. Когда понадобится, выйдет на трибуну парламента и постарается убедить депутатов поверить в правительство, которое он возглавляет.

Воспоминания

Многие события в его жизни происходили именно благодаря доверию, которое люди оказывали ему – еще совсем молодому человеку, чувствуя его характер и волю, а главное, отмечая его неистовое отношение к работе. Проработав год директором автобазы, двадцатисемилетний Виктор Ермакович стал доверенным лицом и помощником депутата Верховного Совета СССР космонавта Георгия Берегового. Сам космонавт был не просто «свадебным генералом», которых достаточно среди известных людей. И не мальчишкой, волею случая оказавшимся среди избранных летчиков, которым доверили полеты в космос. Каждый космонавт – герой. И тогда, много лет назад, и сейчас любой полет в космос – достаточно сложное испытание для людей. И все же на фоне этих героев Георгий Тимофеевич Береговой занял особое место.

Георгий Береговой родился в двадцать первом году и принял участие в сражениях Великой Отечественной войны. Первые космонавты были молодыми людьми, появившимися на свет в тридцатые и сороковые годы. Рядом с ними Береговой выглядел чуть ли не стариком, успевшим даже пройти войну вместе с их отцами. А в те годы звание «фронтовик» было синонимом слову «герой». Но будущий космонавт Георгий Береговой действительно был Героем Советского Союза. Он стал им в октябре сорок четвертого, когда, будучи командиром эскадрильи штурмовой авиации, отличился в сражениях с фашистами. И вот спустя много лет, когда летчики его возраста думают уже о выходе на пенсию, он, заслуженный летчик-испытатель, полковник авиации, сумел добиться исполнения желания своей мечты и в сорок три (!) года попасть в отряд космонавтов.

Береговой тренировался с ребятами, годившимися ему в сыновья, но не отступал. И в сорок семь лет добился права полететь в космос, совершив шестьдесят четыре оборота вокруг Земли. Он стал генералом и дважды Героем, но в истории космонавтики останется как человек, сумевший наперекор всему осуществить свою мечту. Уже позже в космос полетят различные специалисты, ученые, появятся космонавты его возраста и даже космические туристы. Но он все равно навсегда останется в истории космонавтики первым человеком, дерзнувшим бросить вызов Судьбе и Времени. И вот такой человек принял у себя Ермаковича и поверил ему.

Может, потому, что жизнь одинаково сильно била обоих, может, потому, что оба не умели сдаваться, наперекор всему, обладая сильными, независимыми характерами, но пятидесятишестилетний прославленный космонавт и генерал увидел в молодом двадцатисемилетнем мальчишке, успевшем стать руководителем автобазы, свое молодое отражение. Ему понравился его несгибаемый характер, иногда вспыльчивый, достаточно бурный, но свободный и независимый. Береговой поверил в молодого человека, и вскоре Ермакович стал его доверенным лицом.

Такое и сейчас, спустя много лет, трудно себе представить. Дважды Герой Советского Союза, генерал и фронтовик, прошедший войну, космонавт, чье лицо знает вся страна, и рядом с ним – мальчишка, имеющий две неснятые судимости. Потом они стали настоящими друзьями, несмотря на разницу в возрасте.

А в следующем году с Ермаковича окончательно были сняты обе судимости и его приняли в партию. Это потом, спустя десять-пятнадцать лет, над этим важным событием в жизни очень многих людей начнут смеяться, подвергая его остракизму. Появятся «клоуны», прилюдно сжигающие свои партийные билеты и отказывающиеся от своего прошлого, а весь период советской истории начнут вымарывать из учебников, густо замазывая черной краской всю историю дружбы народов огромной страны. Предадут забвению все победы и достижения, забудут про подвиги и космонавтов, и целинников, станут высмеивать великую победу в самой страшной войне, а людей, честно выполнявших свой долг, называть «красно-коричневыми». Страну растащат на куски, а прежних идолов предадут анафеме. Но даже в этих условиях останутся порядочные люди, которые не откажутся от своего прошлого, которые будут уважать пожилых людей за их героические подвиги и помнить уроки истории.

В семьдесят восьмом вступить в партию служащему, а тем более руководителю автобазы, было совсем не просто. Но Ермаковичу люди поверили. К этому времени он уже окончил политехнический институт, получил высшее образование. И начиная с семьдесят восьмого года шел его непрерывный карьерный рост. При этом все знали, что сам он менее всего думает о смене кабинетов. Его всегда занимало дело, ради которого он сутками пропадал на работе. А его сначала избрали руководителем крупнейшего объединения области, затем уговорили перейти на работу в областное руководство. В августе девяносто шестого назначили заместителем председателя донецкой областной администрации и уже через месяц перевели на должность первого заместителя, а в середине мая следующего года он стал руководителем этой крупнейшей в стране области. Казалось, сама судьба благоприятствовала Ермаковичу. Но он не успокаивался на достигнутом. За эти годы получил второе высшее образование на факультете международного права Академии внешней торговли, защитил диссертацию, написал множество научных статей и монографий, работал над проблемами развития экономики региона.

Вот так постепенно он выдвинулся в лидеры не только Восточной Украины, но и всей страны. Журналисты отмечали его решительность, настойчивость, умение руководить людьми. Но был и еще один момент в его жизни, о котором сам Виктор Викторович предпочитал не распространяться. Подсознательно он всегда помнил свое чудесное спасение в детстве, когда сумел каким-то невероятным образом вылезти из болота. Но именно поэтому он стал по-настоящему верующим человеком, не способным выставлять напоказ свои чувства, чтобы, спекулируя на них, заработать политический капитал.

Поэтому он постоянно помогал строительству новых храмов, восстановлению монастырей, возведению Свято-Преображенского кафедрального собора в Донецке. Вместе со своей супругой он часто появлялся в селе Никольском у отца Зосимы, который давно стал его духовным наставником. Ермакович демонстративно поехал в Киевскую лавру, сразу после того как его утвердили премьер-министром Украины. Ему казалось и кажется абсолютно нормальным, что он появляется в церкви, к которой принадлежит с самого дня рождения. Ведь совершенно очевидно, что смена веры, как и смена духовных и нравственных приоритетов, не делает чести никому, и если человек способен отказаться от принадлежности к своей конфессии ради достижения политических целей, то он глубоко порочен и неискренен во всех своих проявлениях.

Впоследствии его наградят высшими церковными орденами и знаками отличия. Он станет кавалером орденов Святого Данилы Московского и Святого Преподобного Нестора. Его духовным наставником долгие годы будет отец Зосима, наместник Свято-Васильевского монастыря, известный всей Украине своей набожностью и верой. Именно отец Зосима повенчает Ермаковича с его супругой в день их серебряной свадьбы. В этом символическом жесте будет истинное отношение Ермаковича и к вере, и к своей супруге, с которой он прошел через самые сложные жизненные испытания. На стене у премьера висит отрывок из молитвы оптинских старцев, который он знает наизусть и повторяет каждый день как заклинание.

Глава 17

Кравченко приехал к себе на работу, когда на часах было около восьми вечера. Он положил на стол копию водительских прав Даниленко и долго всматривался в фотографию, словно пытался определить психический тип этого человека. Затем, тяжело вздохнув, вызвал к себе начальника уголовного розыска, который проводил дознание по факту убийства фотографа Григоренко.

Майор Хлыстун был одним из тех хитрованов, которые иногда попадаются в милиции среди настоящих профессионалов. Невысокого роста, кряжистый, широкоплечий, с вечно всклокоченными волосами, он казался воплощением некоего добродушного существа, не способного никого обидеть. Но внешность была более чем обманчива. Хлыстун обладал феноменальной памятью, умел работать под «простачка», внушая доверие к себе со стороны собеседников. У него была самая большая личная агентура среди уголовников, и все его сотрудники называли Хлыстуна Батей. За всю свою жизнь майор надевал мундир лишь несколько раз, да и то только тогда, когда его вызывали в Киев по особо важным случаям, в Министерство внутренних дел.

Кравченко и Хлыстун работали вместе больше десяти лет, хорошо знали друг друга.

– Как у нас с расследованием убийства фотографа? – поинтересовался полковник.

– Ищем, – ответил Хлыстун, – я поднял на ноги всю мою шпану, но сразу понял, что это твой «индивидуальный заказ». Григоренко ведь еще при прежнем губернаторе работал.

– И ничего не нашел?

– Немного, – улыбнулся Хлыстун. – В общем, так, ты на местных бочку не кати. Они тут ни при чем. Фотограф был человеком хорошим, но дело даже не в этом. Все знали, что он гол как сокол. В его квартире взять было нечего. От него ведь даже жена из-за этого ушла. Он все свои деньги на пленки тратил, а сам впроголодь жил, одними бутербродами питался. Его все время в областной администрации бесплатно кормили. В общем, все наши знали, что к нему лезть бесполезно. Поэтому никто бы его не трогал.

– Почти убедил. Ну и что?

– Его убрали залетные. Но получается так, что они приехали в город как будто только из-за него. Сразу с вокзала поехали в ресторан. Пообедали. Потом убили Григоренко и опять – на вокзал. Выходит, это был заказ. Понимаешь?

– Я об этом знаю от твоих сотрудников. Если думаешь, что ты меня успокоил, то напрасно. Значит, нужно искать залетных.

– Не нужно, – неожиданно возразил Хлыстун, – я читал все протоколы. Его убили профессиональным ударом… Одним ударом, Коля…

– Я это заметил, как только вошел в его квартиру. Работал специалист…

– А если он такой «мастер», то почему они были вдвоем? – хитро улыбнулся Хлыстун. – Такой вопрос ты себе не задавал?

– Что ты хочешь сказать?

– Ты помнишь Григоренко? Его ведь весь город знал. Душа в нем едва держалась. Если был заказ на его убийство, а кавардак в его доме они устроили явно для камуфляжа, то выходит, что сюда приехал убийца. И он имел точный адрес и знал, кого нужно убрать. Верно?

– Все правильно, но дальше, дальше…

– И тем не менее они приехали вдвоем. Зачем такому «специалисту» брать с собой напарника? А чтобы привлечь лишнее внимание. Ведь абсолютно ясно, что незнакомому человеку гораздо легче пройти незамеченным через двор, чем двоим мужчинам, на которых сразу обратят внимание. По двое за фотографиями обычно не ходят, ты меня понимаешь?

– Дальше… – подгонял своего сотрудника Кравченко, уже понявший, что именно ему хочет сказать Хлыстун.

– Вот и получается, что убийца – не уголовник и не обычный киллер. По двое, как правило, ходят сотрудники спецслужб, когда один обязан подстраховывать другого. Или, может, появились такие киллеры, которые работают парами? Но и в этом случае они мало чем отличаются от сотрудников спецслужб. Значит, они не просто киллеры. И тогда я подумал: кому нужно было устранять несчастного Григоренко?

– Ответ знаешь?

– Ты и сам его знаешь. Сегодня в город приехал следователь Кушаков. Он как раз насчет Григоренко хотел с нами переговорить. Мои ребята ему про тебя и рассказали.

– Я уже с ним встречался.

– Все началось с преступления в ресторане «Шинок». И Григоренко нужно было убрать до того, как здесь появится Кушаков. Чтобы выглядело так, будто его убрали местные. И знаешь, зачем? Потому что местные якобы хотели скрыть связь приехавшего грека с нашим городом. Вот и вся разгадка.

– Тоже мне Пинкертон, – буркнул Кравченко, – это можно было понять и без тебя.

– Тогда извини, – пожал плечами Хлыстун, – выходит, что Пинкертон это ты.

– Вот тебе другая задача, – показал на лежавшую перед ним копию документов Кравченко, – водительские права одного из наших «гостей». Из МВД сообщили, что таких документов у них нет. Вернее, они были утеряны много лет назад. А на самом деле их потеряли во время того убийства в «Шинке» только несколько дней назад. Интересная загадка?

– Ничего интересного, – пожал плечами Хлыстун. – Нужно было проверить не по данным информационного центра, а по картотеке. Иногда выдаются дубликаты, у которых свои номера, некоторые документы списываются, а потом оказывается, что номер просто перепутали, одну или несколько цифр. А еще вернее, что документы проходят по специальной картотеке, откуда данные в наш информационный центр не поступают.

– Агенты и оперативные сотрудники?

– Да. Но не только наши.

– Я так и думал, – отозвался Кравченко. – Вот поэтому и поеду сам в Киев.

– Я бы не советовал, – неожиданно проговорил Хлыстун. – Дай лучше мне документы, я их отвезу.

– Почему?

– Весь город знает, что вы с нашим премьером близкие друзья, а эта продуманная операция, похоже, направлена в первую очередь против него.

Кравченко промолчал. Он не хотел спорить.

– Хортакис приезжал в Донецк якобы для инвестиций в наш футбольный клуб, – пояснил Хлыстун. – Мы о таких вещах сразу узнаем. Кто-то гениально продумал, как сразу подставить и Ермаковича, и руководство нашего футбольного клуба. Поэтому давай лучше я поеду в Киев и все узнаю. Это серьезно, Николай, там работают настоящие специалисты.

– С чего ты взял?

– Когда ты сегодня с Кушаковым встречался в прокуратуре, у здания стояла машина. Неприметная такая машина – «Волга» обычная. Ее заметил наш сотрудник – лейтенант Бондаренко. Так вот, в машине сидели двое неизвестных и все время смотрели в сторону прокуратуры. Мы проверили номер их машины по нашей картотеке. Не местный. Тогда послали запрос в Киев. И знаешь, что нам ответили?

– В картотеке не значится, – устало ответил Кравченко.

– Умный какой, – пробормотал Хлыстун. – Значит, ты все понял. Если мы один раз номер пробить не смогли и никаких концов не нашли, то это могло быть случайностью. Но два раза подряд случайностей не бывает. И мафия такие «фокусы» сделать не может – только спецслужбы. Ты меня понял? Вот поэтому тебе нельзя в Киев соваться, поеду я.

– У тебя целая теория заговора.

– А ты не улыбайся. И вообще, лучше поезжай домой. А я возьму билет на Киев и утром вылечу.

– Кончай дурака валять. Только этого не хватало. Я им не фотограф, а полковник милиции. Меня они не посмеют тронуть.

– А еще вспомни, что ты депутат райсовета. Или почетный донор. Если они задумали свалить премьера и ваш разговор у прокуратуры прослушивали, неужели думаешь, что они остановятся, чтобы убрать какого-то полковника? Извини, Коля, но я привык говорить тебе правду, хоть ты и мой начальник.

Кравченко нахмурился. Он понимал, что сидящий перед ним Хлыстун абсолютно прав, и от этого хмурился еще больше.

– Ладно, – проговорил он, – утро вечера мудренее. Завтра все решим.

– Согласен, – кивнул Хлыстун. – Только давай я тебя провожу сегодня вечером до дома.

– Я на своей машине поеду, – отмахнулся полковник, – и не нужно мне твоей охраны. Меня в городе все знают, никто даже близко к моему автомобилю подойти не посмеет. А завтра поговорим. В общем, так и решим.

– Хорошо, – кивнул Хлыстун, – только возьми с собой оружие.

– Устроим перестрелку в центре города? – рассмеялся полковник. – Больно ты подозрительным стал. Раньше таким не был.

– Раньше твой друг не был премьер-министром, – заметил Хлыстун, выходя из кабинета.

Кравченко посмотрел ему вслед и, поднявшись, достал пистолет из сейфа. Проверил обойму, надел кобуру на ремень. Он уже давно не носил оружия. Не любил, считая его почти ненужным атрибутом при работе с преступниками. Оружие обычно дает ложное чувство превосходства и невольно подталкивает на еще больший конфликт. Оно может пригодиться только при задержании особо опасных преступников. Но полковник Кравченко уже много лет не бегал за бандитами и не участвовал в задержаниях.

Он спустился вниз, вышел на улицу. Его машина стояла напротив управления. Николай Александрович подошел к своему автомобилю и впервые в жизни обошел его, прежде чем сел за руль. Затем, мягко тронувшись, поехал в сторону дома. К дому он подъехал ровно через восемь минут. Открыв ворота гаража, въехал внутрь, вышел из машины, подошел к воротам, чтобы их закрыть. Именно в это мгновение он услышал чьи-то шаги. Повернув голову, с удивлением увидел незнакомца, приближающегося к нему с каким-то аэрозольным баллончиком в руках. Этот баллончик несколько сбил его с толку. Небольшой, в руке неизвестного он показался Николаю Александровичу обычным лекарством от насморка. Может, поэтому он не испугался. И не успел вытащить оружия. И вообще, полковник был не из трусливых, иначе не смог бы столько лет проработать в милиции. Но на сей раз он допустил ошибку. Близость родного дома, соседские дома, свой гараж несколько его расслабили. Полковник неожиданно увидел, что неизвестный поднял руку, и мягкая, обволакивающая волна ударила ему в ноздри, в голову. Кравченко пошатнулся, упал на руки незнакомца.

– Быстрее, – сказал второй, появившись с улицы, – кажется, он готов.

Глава 18

Ольга Пархоменко жила одна. Она не была старой девой вопреки сложившемуся мнению. Глядя на ее строгое, волевое, энергичное лицо, трудно было себе представить эту решительную женщину рядом с мужчиной. Ему пришлось бы обладать еще более сильным характером. Но таких рядом не было, поэтому она уже столько лет работала у Ермаковича, который подсознательно олицетворял для нее тип настоящего мужчины.

В двадцать лет у нее появился первый мужчина. Но он довольно быстро добился своего и бросил ее уже после пятой или шестой встречи. Через полгода появился другой. Он много говорил об особенностях интеллектуальной прозы Сартра, а затем, добившись ее благосклонности, довольно быстро остыл к своей подруге. Две неудачи подряд охладили ее страсть к мужчинам. Да и мужики ей попались не очень умелые. Пока сидели за столом, они казались вполне нормальными представителями сильного пола, но в постели оба проявили себя не с лучшей стороны. Первый оставил воспоминание неловкости и боли, которая неприятно ее поразила. А второй был груб, нетерпелив и получал удовольствие в одиночку, абсолютно не думая о своей партнерше.

Потом Ольга уехала учиться в Англию и в Америку. Там было веселее. Появился один боливиец, который оказался удивительно нежным и тактичным. С ним она впервые почувствовала себя женщиной. Но боливиец был вынужден оставить учебу и уехать к себе на родину, где произошел очередной военный переворот. Четыре года она ни с кем не встречалась, но затем в Киеве она познакомилась с полковником, военкомом одного из районов. И ей показалось, что гармония возможна. К этому времени Ольге исполнилось тридцать – возраст критический. Нужно было выходить замуж и вообще определяться со своей личной судьбой. Полковник для этого подходил как никто другой. Он был высокого роста, умный, сильный, красивый. Понимал женщин, умел доставлять им наслаждение. Позже, много лет спустя, она часто спрашивала себя: что же нашел в ней этот полковник? И не могла найти ответа на этот вопрос.

А он на самом деле был прост. Полковнику просто надоели слащавые дамочки и девочки по вызову, с которыми он обычно встречался. Интеллектуалка со знанием иностранных языков, экономист, имеющий диплом Гарварда, ведущий сотрудник Министерства финансов, Ольга льстила его самолюбию самца. Нет, конечно, он пытался получать некое подобие удовольствия, но ради справедливости стоит отметить, что она не была искусна в постели, даже после встреч с боливийцем, который так неожиданно исчез из ее жизни.

Многие интимные моменты были для нее абсолютным табу, а некоторые позы она считала просто извращением. Полковник не очень настаивал. Его, похоже, волновало само обладание такой интеллектуальной женщиной. Так они встречались около двух лет. А потом она узнала, что он женат и у него две дочери. Но это было еще не самое страшное. Еще она узнала, что у него не только законная супруга, с которой он почти не живет, но и другая любовница, моложе ее на десять лет. Ольга сама выследила своего друга, хотя ей было очень неприятно это делать. Но совсем несложно, потому что он и не пытался скрываться. Молодая рыжая девица оказалась на полном его содержании. Судя по ее виду, она не возражала ни против разных поз, ни против различных экспериментов в интимных вопросах. Это ранило Ольгу больнее всего. Она еще могла простить ему жену, которую он так неумело скрывал. Могла простить наличие двух дочерей. Но простить молодую любовницу не могла и не хотела. Поэтому порвала отношения с полковником раз и навсегда.

Он позвонил два раза, скорее по инерции, чем по желанию увидеться с нею, затем перестал звонить. А через полгода Ермакович предложил Пархоменко переехать к нему в Донецк, и она с радостью ухватилась за это предложение, решив забыть навсегда и свою несложившуюся личную жизнь в Киеве, и своего полковника. Ермакович ей сразу понравился. Он был настоящим мужчиной, никогда не позволявшим себе скабрезных шуток по отношению к своим подчиненным. Возможно, что некоторым женщинам в его окружении понравилась бы гораздо большая настойчивость патрона, но он вел себя безупречно. Работы было много. И Ольга постепенно успокоилась, отодвинув в уголки своей памяти и встречи с полковником, и почти забытые встречи с горячим южноамериканским мачо. Так прошло несколько лет. Когда ей исполнилось тридцать девять, она вернулась в Киев, переехав туда опять же вместе с Ермаковичем. Но старые воспоминания уже не возвращались, Ольга начала понимать, что право на личную жизнь она потеряла раз и навсегда. Мужчины в ее жизни больше не появлялись. Она по-прежнему одевалась аккуратно и чисто, но это была лишь внутренняя потребность, а не желание понравиться представителям другого пола. С Ермаковичем у нее были подчеркнуто деловые отношения.

В этот вечер она вышла с работы позже обычного. На часах было уже около одиннадцати. Она прошла к своей машине – дорога на работу и обратно занимала достаточно много времени, и она купила себе автомобиль, научившись водить машину. В Донецке было проще, там квартира, которую она снимала, находилась в двух кварталах от места работы. В многомиллионном Киеве все было сложнее. И темно-серый «Ситроен» не раз выручал ее при поездках на дальние расстояния. Ольга села в автомобиль, выехала со стоянки. Ездила она осторожно и внимательно. Но, глядя на проезжающие мимо машины и спешащих пешеходов, не могла заметить темного «Фольксвагена», следовавшего за ней.

Недалеко от ее дома находилась стоянка автомобилей. Она въехала на нее, аккуратно поставила машину в отведенный ей ряд, отдала ключи дежурному и пошла к своему дому. Сидящий в «Фольксвагене» человек, оставив свой автомобиль напротив стоянки, поспешил следом за ней. В свой подъезд Ольга вошла не оборачиваясь. И лишь когда услышала за спиной шаги, невольно повернулась. Незнакомый мужчина чуть выше среднего роста извинился и протиснулся следом за ней в кабину лифта. Он был в серой куртке и темных брюках.

– Вам на какой этаж? – строго спросила она.

– Седьмой. Нет, кажется, восьмой, – поправился он.

Это ей совсем не понравилось. Она сама жила на седьмом этаже, но никогда не видела этого типа. Однако Ольга ничего не сказала, лишь, чуть отодвигаясь в сторону, с сожалением вспомнила, что в ее сумочке нет баллончика с парализующим газом, который она обычно носила с собой. Кабина лифта медленно поднималась наверх. Мужчина глянул в ее сторону.

«Неужели действительно маньяк?» – с тревогой подумала она, и в этот момент незнакомец вдруг сказал:

– Ольга Павловна, я хотел бы с вами поговорить.

– Откуда вы знаете мое имя и отчество? – нервно спросила она, отодвигаясь еще дальше в угол кабины.

– Извините меня, я, кажется, вас напугал, – быстро произнес незнакомец.

– Во всяком случае, не обрадовали, – довольно решительно отозвалась она, посчитав, что глупо бояться человека, который знает ее имя.

– А вы храбрый человек, – неожиданно похвалил он.

– Надеюсь, – пробормотала она. – А что еще остается делать одинокой женщине? Если вы знаете мое имя, то, должно быть, знаете и то, что я живу одна.

– Мы это знаем, – улыбнулся незнакомец.

Кабина лифта остановилась. Двери раскрылись. Незнакомец посмотрел на Ольгу.

– Вы первая, – предложил он.

– Вы всегда так галантны? – спросила она и шагнула на площадку лестницы. Он вышел следом. У своей двери Ольга обернулась и предложила: – Давайте закончим этот цирк. Скажите, что вам нужно? И почему вы следите за мной?

– Может, вы сначала откроете дверь и пригласите меня к себе? – спросил он.

– Ни в коем случае, – храбро заявила она. – Я не приглашаю домой незнакомых мужчин. И уже поздно. Должна вам сказать, что, пока мы были в кабине лифта, вы еще могли рассчитывать уйти незамеченным, но теперь у вас ничего не получилось. У нас неплохие квартиры, но на лестницах очень хорошая слышимость. Это я говорю вам для того, чтобы вы знали. Если я открою рот и закричу, через секунду откроются двери всех соседских квартир. Вам это нужно?

– Нет, – снова улыбнулся незнакомец. Когда он улыбался, ей казалось, что он выглядит моложе своего возраста. И вообще, сколько же ему лет – сорок, сорок пять, пятьдесят?

– Что вам нужно? – устало спросила Ольга Павловна. – Вам не кажется, что наш разговор несколько затянулся? Уже очень поздно, я должна отдыхать. Между прочим, завтра мне нужно идти на работу, хотя у всех нормальных людей завтра выходной.

– Именно поэтому я должен срочно с вами переговорить, – достаточно решительно заявил незнакомец.

– Уходите, – потребовала она, – я не впущу вас в дом.

– Если я сумел узнать ваше имя и ваш адрес, то легко могу подобрать и ключи к вашей квартире.

– Меня такие слова не убеждают, – заявила она, прижимаясь к стене.

Он посмотрел на нее, затем полез в карман. Ольга сжалась от страха. Все-таки он может оказаться обычным маньяком. Незнакомец между тем достал связку ключей и, уже не глядя на нее, шагнул к двери. Он просмотрел несколько ключей и затем один из длинных вставил в замочную скважину. Что он делал дальше, Ольга не увидела, только ее дверь открылась. Незнакомец посмотрел на нее и улыбнулся в третий раз.

– Убедили, – пробормотала она. – Только учтите, что я все равно вам не верю.

Она вошла в свою квартиру и вдруг вспомнила, что оставила свой халат на спинке стула в столовой. Ей стало неудобно. Она быстро шагнула вперед, убрала халат со стула. Он закрыл дверь, вошел в комнату. Когда она обернулась, он стоял в комнате. Она почувствовала волнение. Нет, это был не страх. Это было волнение от присутствия неизвестного мужчины в ее доме.

– Что вы хотите? – спросила она, усаживаясь на стул, даже не сняв плаща.

– У меня к вам важное дело, – начал он. – Если разрешите, я присяду. Мне кажется, у нас будет долгий разговор.

– Не уверена, – пробормотала она, – но все равно садитесь. И учтите, что завтра я поменяю входной замок.

– Учту, – он сел и огляделся по сторонам.

Она внимательно следила за ним. Нет, на сумасшедшего он совсем не похож. И маньяки такими не бывают. Он умело открыл ее дверь, знает, где она живет, ее имя, адрес, возможно, и место работы.

– Мне нужно с вами поговорить, – продолжил он. – Можете называть меня Игорем. Я знаю, где вы работаете, и поэтому решил приехать к вам, чтобы вы передали мои слова вашему шефу.

– При чем тут мой шеф?

– Все дело в этом. У меня есть информация, что против вашего руководителя готовят заговор. Я хочу вас предупредить. Вы начали финансовую проверку деятельности Федченко и Равицкого, убитых в ресторане «Шинок» вместе с двумя греками, которых специально заманили в Киев. По нашим сведениям, это хорошо организованная провокация, направленная против вашего руководителя.

– Удивили, – пожала она плечами. – Я это сумела вычислить уже давно. Было понятно, что наших сотрудников специально не трогали, чтобы они могли оказаться в нужное время в нужном месте. А потом их подставили. Обычный секрет Полишинеля.

– Не обычный, – возразил незнакомец. – Дело в том, что вся провокация была спланирована и осуществлена нашей службой безопасности по личному указанию генерала Костенко и заместителя руководителя администрации президента Погребняка. Все сделано для того, чтобы обвинить правительство в сокрытии бюджетных доходов и переводе крупных сумм в офшорные зоны. Нам показалось важным, чтобы ваш шеф узнал об этом.

– Я не понимаю, кто вы такие? – быстро спросила Ольга Павловна. – И почему вы решили нам помочь?

– Считайте, что мы обычные люди, которые решили выполнить свой гражданский долг, – пошутил Игорь.

– Я серьезно спрашиваю.

– А я вам серьезно отвечаю. Неужели вы думаете, что я случайно зашел к вам в гости для того, чтобы обвинить таких людей в преступлениях. А объяснение простое. Они хотят свалить правительство, но мы этого не хотим. Вот и все. – Он поднялся, чтобы попрощаться.

– Подождите, – нервно попросила она. – Так нельзя. Вы же понимаете, что мне никто не поверит. Откуда вы все узнали, кто вы такой, почему пришли именно ко мне? Я ничего не понимаю.

– Теперь вы не хотите, чтобы я ушел, – произнес Игорь. – Извините, но я не стану отвечать на ваши вопросы.

– Но почему? Почему они это подстроили?

– Мир несовершенен, – улыбнулся Игорь. – А вообще, все и так понятно. Наш премьер мешает очень многим, вот они и придумывают разные способы, как его убрать. Все правильно. Извините, я должен уходить.

Ольга поднялась.

– Я вас когда-нибудь увижу? – вдруг спросила она.

– Нет, – ответил он. – Никогда больше. Извините меня и до свидания. Только не звоните сегодня из дома. А завтра можете все подробно рассказать в привычной обстановке на работе. До свидания.

– Подождите, – снова попросила она. – Мне не поверят. У меня нет фактов, документов, свидетелей. Мне никто не поверит. Если вы решились появиться в моем доме, значит, решились помочь нам всем. Оставьте ваш телефон, чтобы я могла вас хотя бы найти. Поймите, что мы просто не успеем добыть нужные нам документы до понедельника.

– Почему до понедельника? – не понял Игорь.

– В понедельник премьер должен выступить в Верховной раде и ответить на запросы двух оппозиционных партий по поводу бюджета. Вы же понимаете, как мы будем выглядеть, если премьер расскажет все, что вы мне сказали. Вы бы поверили, если бы услышали, что какой-то неизвестный человек появился в доме его помощника, чтобы сообщить ему такие факты? – Ольга Пархоменко умела убеждать, это была самая сильная черта ее характера.

Игорь, взглянув на нее, кивнул в знак согласия.

– Хорошо, мы все равно выполняем поручение самого… – Он не договорил. – Я позвоню вам в понедельник утром и привезу нужные документы. До свидания. – И он вышел из квартиры, мягко закрыв за собой дверь.

Она снова опустилась на стул. Значит, они просчитали все правильно. Убитых сотрудников действительно подставили. Да, но он сказал что-то важное. Какое-то очень важное слово, на которое она обратила внимание. Что именно? Ольга нахмурилась, вспоминая их короткую беседу. Он сказал, что не будет отвечать на ее вопросы, а затем добавил, что мир несовершенен. Все верно. Но потом, потом… Она мучительно вспоминала произнесенные им фразы. Да, все правильно. Вот те самые слова. Он сказал: «Наш премьер». Ольга улыбнулась. Конечно, он так сказал. Значит, еще не все потеряно.

Глава 19

Николай Кравченко лежал на полу гаража, и двое незнакомцев, наклонившиеся над ним, довольно грубо втаскивали его в салон автомобиля, собираясь оставить его там. Если включить мотор и запереть двери гаража, то смерть находящегося в салоне человека можно гарантировать уже через сорок минут. Кравченко находился без сознания. Двое мужчин уже собирались выходить из гаража, оставив включенным мотор машины, когда у дверей внезапно показалась чья-то фигура.

– Что у вас здесь случилось? – спросил подросток.

Мужчины переглянулись. На вид мальчику было лет пятнадцать или шестнадцать. Он был в светлой легкой куртке и в темных брюках. Очевидно, они приняли решение, так как почти одновременно шагнули вперед, оказавшись в трех шагах от так некстати появившегося паренька.

– Иди сюда, – почти весело поманил его один из незнакомцев.

– Нет, – отказался сообразительный парень. – Вы скажите, почему дядя Коля не отвечает.

– Он спит, – пояснил второй и, сделав три быстрых шага, оказался рядом с мальчишкой. Теперь ему достаточно было протянуть руку.

– Почему он спит в машине? – не унимался тот.

Второй обернулся, глянув на первого, очевидно, для того, чтобы получить его разрешение. Первый кивнул в знак согласия, и второй напрягся, чтобы поднять руку, втащить несчастного парня в гараж. Однако в этот момент рядом с подростком оказался его товарищ. Такого же роста и возраста. И в такой же светлой куртке.

– Микола, что ты здесь делаешь? – спросил своего друга второй подросток.

Мужчины опять переглянулись. Дело принимало неприятный оборот. Но просто оставить здесь ребят было невозможно. Первый сжал зубы и зло кивнул второму. Тот полез в карман за оружием. Иногда приходится прибегать к подобным методам, чтобы выполнить задание.

Оба подростка стояли прямо напротив него. Достаточно быстро вытащить пистолет и сделать два точных выстрела. Но для этого на оружие должен быть надет глушитель, иначе громкое эхо выстрелов разнесется по всему кварталу.

– Ребята, что вы здесь делаете? – раздался женский голос, и у дверей появилась молодая девушка, очевидно, знакомая подростков. Теперь их стало уже трое. Дело оборачивалось совсем плохо. Второй тревожно посмотрел на первого и отрицательно покачал головой. Стрелять нельзя. На пороге стояло уже три человека. И почти сразу рядом с ними появились еще двое подростков, уже постарше, лет семнадцати.

– Чего это вы здесь? – спросил один из них. – Это гараж дяди Коли.

Первый мужчина закашлялся от волнения. Сказывался запах угарного газа.

– Выключи мотор, – прохрипел он, – уезжаем отсюда вместе с ним.

Ему еще казалось, что они могут уехать. Он все еще считал, что подростки собрались у гаража случайно и можно исправить ситуацию, складывающуюся столь катастрофически. Нужно только забрать автомобиль Кравченко и решить вопрос с его хозяином где-нибудь подальше от города.

Второй мужчина шагнул к автомобилю, выключил мотор. Потом обернулся. Рядом с подростками стояли двое взрослых мужчин. Они ничего не говорили, ни о чем не спрашивали. Просто стояли и смотрели. Второй глянул на первого. От волнения у него дергалась щека.

– Нужно убираться, – предложил второй.

Первый покачал головой. Единственный шанс на спасение лежал через ворота, но там уже стояла целая толпа людей.

Второй открыл дверцу машины, начал толкать тело Кравченко в сторону правого сиденья. Послышались неодобрительные голоса собравшихся у ворот.

– Будь я проклят, – не выдержал второй, – я ухожу. Еще несколько минут, и здесь соберется весь город.

Он толкнул тело полковника в последний раз и сильно хлопнул дверцей автомобиля. Потом снова посмотрел в сторону единственного выхода. Там уже стояло человек двадцать. И самое поразительное, что все собравшиеся молчали, глядя на двух незнакомых мужчин.

– Что собрались? – не выдержал второй. – Уходите отсюда. Ничего здесь нет. Цирк устроили. Человеку с сердцем плохо стало, сейчас мы его в больницу повезем.

– Не нужно, – заявил кто-то, и все рассмеялись.

Двое мужчин обреченно переглянулись. Они вдруг поняли, что прибывающие люди не просто так собираются у ворот гаража. Второй опять посмотрел на первого, шагнул к воротам.

– Пустите, ребята, – попытался попросить он, но толпа стояла, молча глядя на него. И тогда он понял, что они здесь не случайно.

– Все, ребята, – шагнул вперед какой-то мужчина, – цирк закончился. Сдавайте оружие и выходите.

– Какое оружие? – спросил первый.

– Ваше оружие, – весело пояснил мужчина. Это был майор Хлыстун. – И скажите спасибо Господу Богу, что с нашим полковником ничего не случилось. Иначе вам все бока намяли бы.

Незнакомцы снова переглянулись. И услышали громкий смех. Все стоящие у гаража люди громко смеялись. Их было много, очень много. Уже человек пятьдесят собралось перед воротами.

– Кто вы такие? – закричал первый. – Почему вы все тут толпитесь?

– Давайте ваши документы и оружие, – во второй раз предложил Хлыстун. – И в следующий раз, когда к нам приедете, лучше сначала позвоните, чтобы мы вас могли встретить.

– Проклятый город, – прошипел первый.

– Город хороший, – возразил Хлыстун, шагнув к незнакомцам, – только у нас чужаков не любят. И незваных гостей. Ну зачем вы хотели убить нашего полковника? Нехорошо это, совсем нехорошо. – Он говорил так, словно они надумали украсть ведро картофеля. – А город у нас маленький. И почти все тут болельщики нашего «Шахтера», все друг друга знают…

Второй вытащил пистолет. Он хотел напугать собравшихся, но люди начали смеяться еще сильнее. И похоже, никто не собирался прятаться за спину другого. Их было много, слишком много.

– Убери оружие, – приказал Хлыстун, шагнув к нему. – Ваша игра закончилась. Не нужно было вам сюда приезжать.

Второй посмотрел на подходившего Хлыстуна, потом на толпу. Среди подростков и мужчин, стоящих у дверей гаража, было несколько крепких молодых людей. И ему стало понятно, какую службу они представляют. Второй обреченно огляделся по сторонам. И вдруг, приставив пистолет к виску, нажал на курок. Выстрел прозвучал достаточно глухо. Толпа ахнула. Тело несчастного сложилось пополам и упало на землю.

– Отдай оружие! – крикнул Хлыстун первому, и тот, достав пистолет, бросил его ему под ноги.

– Откуда вы все узнали? – спросил он, когда сотрудники уголовного розыска надевали на него наручники.

– Город у нас маленький, – повторил Хлыстун, – и все тут друг друга знают. Вот поэтому у нас чужих сразу замечают. Вы напрасно за полковником следили. За ним у нас сразу пять наших ребят присматривали. Вот вас сразу и увидели. У нас весь город в болельщиках «Шахтера» ходит. А вы ребят обидеть хотели, греков сюда посылали, гадости разные придумывали.

– Не понимаю, – прошептал незнакомец. – Но у меня есть документы. Я могу показать мое удостоверение.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Хлыстун. – Вы покажите мне ваше, а я вам – мое… Когда в Киеве узнали, что вы сюда снова приехали, нам позвонили, попросили за вами проследить. Вот и вся разгадка. Не нужно было вам сюда приезжать… Только я не думал, что вы так нагло попрете – нашего полковника убрать захотите. Уведите его, ребята. И даже если этот тип покажет документ, что он министр безопасности, все равно держите его крепко, пока не приедет специальная комиссия из Киева. А дядю Колю мы обязательно вылечим. С ним ничего серьезного случиться не могло.

Откуда мог знать незадачливый приезжий, что наблюдение за Николаем Кравченко было организовано по просьбе самого Ермаковича. Виктор Викторович верно рассчитал, что полковника постараются убрать как слишком много знающего свидетеля. К тому же весь город знал, что они близкие друзья. И точно так же весь город ходил в болельщиках футбольного клуба, президенту которого премьер тоже позвонил. В результате десятки ребят, получив первое в своей жизни серьезное задание, с гордостью вели наблюдение за всеми прибывшими в город чужаками. Так что рано или поздно эта ловушка должна была захлопнуться.

– Проклятье! – выругался задержанный, осознавший наконец, что произошло. – Вы нас обманули.

– Да, – кивнул Хлыстун. – Хорошо, что ребята увидели, как вы сюда вошли. Иначе живыми вы все равно не ушли бы. Я бы лично вас нашел и пристрелил. Срочно врачей! – крикнул он, обращаясь к своим офицерам.

В эту ночь между Киевом и Донецком велись интенсивные телефонные переговоры. В эту ночь задержанный, оказавшийся офицером службы безопасности, остался до утра в здании управления внутренних дел. В эту ночь Ермакович узнал о событиях в Донецке во всех подробностях, но его более всего остального волновало самочувствие друга. В эту ночь в Киеве не спали во многих кабинетах, осознавая глупость провала придуманной операции и обреченность своего положения. В эту ночь не сомкнула глаз Ольга Пархоменко, хотя еще и не знавшая о событиях в Донецке. В эту ночь майор Хлыстун установил, кто убил фотографа Григоренко. В эту ночь… Одним словом, это была тяжелая ночь для многих людей.

А затем наступило утро следующего дня…

Глава 20

По субботам в здании кабинета министров бывало гораздо меньше сотрудников, чем в будние дни, несмотря на то что сам Ермакович и все его помощники частенько работали не только в субботние, но и в воскресные дни. В эту субботу Виктор Викторович ехал на службу, точно зная, какие встречи ему предстоят. И не ошибся. Ровно через десять минут после его появления в кабинете секретарь доложила, что к нему на прием просится руководитель национальной службы безопасности. Премьер-министр согласился его принять, оговорив, что генералу лучше подъехать через полчаса.

В эти первые полчаса он встретился с Ольгой Пархоменко, и она рассказала ему о визите к ней накануне неизвестного человека, поведовавшего ей об истинных виновниках последних трагических событий. Затем успел обсудить с Михаилом Кольчугиным происшествия в Донецке. И наконец, ровно через полчаса в его кабинете появился пятидесятипятилетний, хотя и выглядящий достаточно молодо, руководитель службы безопасности страны. Генерал был мрачен. Он также не спал всю ночь, разговаривая с Донецком и со своими сотрудниками в Киеве. И естественно, знал, что накануне в Донецке при попытке нападения на полковника милиции были задержаны двое его сотрудников, один из которых при этом застрелился. Не составило особого труда выяснить, что это оказались оперативники из отдела подчиняющегося ему Костенко. Клубок начал распутываться, обещая вылиться в грандиозный скандал. Но генерал все еще не хотел верить, что один из его заместителей замешан в эту грязную историю. Поэтому и приехал к премьеру, понимая, что вся донецкая авантюра затеяна с целью дискредитировать главу правительства. Войдя в кабинет премьера, он энергично пожал ему руку.

– Извините, что вынужден вас побеспокоить, – осторожно начал руководитель самого закрытого ведомства в стране, – но вам уже наверняка известно, что случилось в Донецке.

– Слышал, – строго ответил Ермакович. – Погиб один из ваших офицеров. По-моему, он сделал правильный выбор, выбрав смерть вместо позора и тюрьмы.

– Мы уже начали служебное расследование. – Генерал понимал, что следующим президентом страны может стать Ермакович, поэтому старался выбирать осторожные выражения. Уже не говоря о том, что премьер мог потребовать немедленной отставки его самого, как человека, неконтролирующего сотрудников собственного ведомства. – И накажем всех, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к этой истории, – безжалостно продолжал генерал. – Вы можете не сомневаться, что мы избавимся от скомпрометировавших себя сотрудников службы безопасности.

– И от генерала Костенко? – в упор спросил премьер.

Его собеседник помрачнел еще больше. Костенко был его правой рукой, одним из лучших сотрудников, оставшихся еще со времен КГБ. Но генерал уже знал, что за операцией в Донецке стоял именно Костенко.

– Вы упрямо не хотите меняться, – заметил Ермакович. – Похоже, что ваши люди не способны работать в новых условиях. Может быть, нам стоит подумать о полной очистке всего вашего аппарата?

Генерал понял, что чистка в первую очередь коснется его.

– Мы разберемся, – сурово пообещал он. – Накажем всех виновных. Я уже отдал приказ отстранить Костенко от исполнения его служебных обязанностей. Если выяснится, что он виноват…

– Вы уволите его с работы, – закончил за генерала премьер. – Как вообще работники вашего ведомства могли позволить себе подобную провокацию? Я был лучшего мнения и о ваших личных способностях. Вы были обязаны проконтролировать Костенко.

– Мы проверим работу всего центрального аппарата, – генерал заметно нервничал.

Ермакович, глянув на него, решил, что нужно успокоить человека, искренне переживающего из-за случившегося.

– Иуды бывают в любой компании, – напомнил премьер, – даже среди апостолов. Поэтому не считайте авантюру Костенко вашей личной виной. Такое случается и в более приличных организациях.

Они впервые за время разговора улыбнулись друг другу, четко зная, что именно каждый из них не договаривает. Ермакович не сомневался, что руководитель службы безопасности, как и весь его аппарат, сделают все, чтобы не допустить большого скандала. В свою очередь, генерал считал, что грандиозный скандал и смакование его подробностей не в интересах правительства. Так что они понимали друг друга без лишних слов.

А в это же время в кабинете руководителя президентской администрации сидел невысокий человек, представляющий военную контрразведку. Тихим и достаточно спокойным голосом он докладывал Серафимчуку о событиях в Донецке и проведенной им проверке.

– Мы полагаем, эта провокация была направлена против правительства и премьер-министра, – говорил он. – Наши сотрудники негласно проверили деятельность погибших Федченко и Равицкого по нашим каналам. У нас есть твердая уверенность, что обоих специально использовали и подставили для последующего устранения.

Серафимчук сидел мрачный. Не каждый день можно услышать такое. Он даже не мог себе представить, как сообщит об этом президенту. Доклад военной контрразведки обещал обернуться грандиозным скандалом.

– Мы проанализировали ситуацию и приняли решение сообщить обо всем самому Ермаковичу, – продолжал руководитель военной контрразведки, – вчера вечером наш сотрудник встретился с помощником премьера – Ольгой Пархоменко и довел до ее сведения полученные нами данные.

– Как вы могли на такое пойти?

– Вчера в Донецке арестовали одного из сотрудников генерала Костенко. Так что все обо всем уже знают. Наш сотрудник передаст все документы Пархоменко, чтобы они могли использовать их против Костенко и его ведомства.

– Хотите свалить конкурентов? – жестко уточнил Серафимчук. – Решили проявить активность?

– События получили неожиданное развитие, – пояснил его собеседник, – а мы всегда помним, что выполняем волю президента страны.

Серафимчук подумал, что ему о многом придется доложить президенту, в том числе и о своем первом заместителе.

– Сделаем так, – предложил он, – я сам разберусь с Олегом Константиновичем. А вы поступайте так, как считаете нужным.

– Документы я вам оставляю, – сообщил руководитель военной контрразведки.

Когда он ушел, Серафимчук долго смотрел на лежавшую перед ним папку, словно не решаясь ее открыть. Но затем углубился в изучение бумаг. Через час он потребовал найти Погребняка, а еще через десять минут Олег Константинович уже сидел в его кабинете. Он тоже знал все подробности событий в Донецке, а поэтому нервничал больше обычного.

– Как вы себя чувствуете? – участливо поинтересовался Серафимчук. – По-моему, в последнее время вы слишком много работаете.

– Ничего, – ответил Погребняк. – Надеюсь летом поехать в отпуск, отдохнуть.

– Ну зачем же ждать лета? – улыбнулся Серафимчук. Он всегда не любил своего слишком ретивого заместителя, к тому же связанного со спецслужбами, о чем ему неоднократно докладывали. – Поезжайте в отпуск прямо сейчас. А когда вернетесь, подыщем вам более легкую работу.

– Спасибо, – помрачнел Олег Константинович. – Но я считаю, что неплохо справляюсь и со своими обязанностями.

– Неплохо, – радостно согласился Серафимчук, – но и не совсем хорошо. Вот передо мной папка. Очень интересные документы на бывших ответственных сотрудников кабинета министров и Министерства финансов. Хотите почитать или поверите мне на слово?

У Погребняка дернулись глаза. Он понял, что события в Донецке стали началом конца его политической карьеры.

– Не люблю интриганов, – безжалостно заявил Серафимчук. – Итак, выбирайте. Либо вы немедленно уходите в отпуск, заодно подав заявление об отставке, либо, оставшись здесь, становитесь участником очень неприятного скандала. Я думаю, нам всем лучше избежать огласки вашего участия в этой авантюре совместно с генералом Костенко.

Погребняк обреченно молчал.

– Мне казалось, что вы должны были сделать некоторые выводы из ваших ошибок, которые допускали в прошлом, – сурово заметил Серафимчук. – Мне была известна ваша близость к лидерам оппозиции. И было известно про ваш звонок в Донецк, когда вы настоятельно советовали Ермаковичу не приезжать в столицу, не соглашаться на предложение президента. Но мне казалось, что вы осознали свои ошибки. Только, похоже, я ошибался. Вы самонадеянно влезли в такую авантюру, что теперь приходится думать, как спасать вас от тюрьмы.

– Я ни в чем не виноват, – твердо заявил Погребняк. – Это акция самого Костенко и его людей. Я об этом ничего не знал. Можете передать дело в любой суд.

– А вы просчитали свой моральный ущерб? – поинтересовался Серафимчук. – Или думаете, что останетесь в большой политике после всего случившегося? Я предложил вам достойный вариант – уйти в отпуск и уехать куда-нибудь подальше. А потом уйдете в отставку и будете наслаждаться отдыхом где-нибудь на побережье. У вас ведь должны быть деньги. Вы не бедный человек. К тому же в свое время вы даже получали две зарплаты. Или я не прав?

Погребняк отлично понял намек Серафимчука на его работу агентом бывшего КГБ. Лицо у него дернулось во второй раз, он поспешно поднялся.

– Я пришлю вам заявление об отпуске, – пробормотал он.

– И об увольнении, – напомнил Серафимчук. – Так не хотите заглянуть в эту папку?

– Нет, не хочу. В последнее время я разлюбил детективы. Тем более политические.

Погребняк вышел из кабинета не прощаясь. Вечером стало известно, что первый заместитель руководителя администрации подал в отставку по состоянию здоровья.

В середине дня в Киев прилетел майор Хлыстун. У него было конкретное задание Кравченко, лежащего в больнице, – найти Даниленко, права которого оказались утеряны в ресторане во время нападения неизвестных преступников. Хлыстун просидел в государственной автомобильной инспекции оба выходных дня и к вечеру воскресенья уже знал, что эти права были выданы одному из сотрудников службы безопасности на подставную фамилию. Круг замкнулся, теперь можно было передать эти данные премьеру для последующего оглашения в парламенте. А потом наступил понедельник…

Возвращаясь к вступлению

Рано утром Игорь позвонил Ольге Пархоменко и назначил ей встречу. Она не хотела признаваться в этом самой себе, но в это утро ей было как-то тревожно-радостно, как не бывало уже много лет. Ольге понравился этот незнакомец, так странно вошедший в ее жизнь. Поэтому она надела свой лучший костюм и тщательно причесалась, недовольно глядя на себя в зеркало. Конечно, нужно бы сходить в парикмахерскую, но на это у нее не было времени. После ухода Игоря в ее квартире еще долго держался запах его сигарет и слабого лосьона для бритья. И этот запах возбуждал ее сильнее всех документов, которые она могла от него получить. А в полдень Ермакович с этими документами в руках должен выступить в Верховной раде, отвечая на запросы оппозиции.

В понедельник рано утром все помощники и советники собрались в его кабинете. Настроение было тревожным, поэтому говорили мало, с напряжением ждали телефонного звонка. Хозяину кабинета вот-вот должны были позвонить, а в полдень ему предстояло ехать в парламент страны с докладом.

Сам он, внешне спокойный, лишь изредка постукивал пальцами по столу, в чем присутствующие безошибочно угадывали его настроение, да в отличие от обычной манеры поведения не отвечал на звонки других телефонных аппаратов. Потом неожиданно шумно поднялся, махнул рукой, что означало «всем оставаться на местах», и прошел в комнату отдыха, где, усевшись в глубокое кресло, постарался немного расслабиться. Он позволил всем им, находящимся сейчас в его кабинете, быть с ним рядом, потому что, в конце концов, вопрос, решения которого они сейчас ждали, касался их всех. Всех до единого. Если он проиграет, то и им всем придется нелегко. На государственной службе они наверняка не останутся. И даже в бизнесе им не дадут дороги. Уж больно они засветились, пытаясь ему помочь, слишком близко стояли рядом с ним и очень усердно работали на него, чтобы рассчитывать на снисхождение. Он точно знал, что среди собравшихся нет предателей, нет перебежчиков, готовых переметнуться на другую сторону. Сейчас здесь с ним остались только самые преданные люди, с которыми он прошел долгий, тяжкий путь и которым абсолютно доверял.

Шумно вздохнув, он посмотрел на часы. Должны бы уже и сообщить, как там прошла встреча. Почему они молчат? Нахмурившись, он потянулся к телефонному аппарату, стоящему рядом на столике, но передумал. Нет, не станет ему звонить. Не может он дать даже малейшего повода заявить о его вмешательстве. Остается только ждать, хотя ждать совсем не в его характере. Он сжал пальцы в кулак, убрал руку.

Там, в его кабинете, несколько человек волнуются не меньше него. Их нельзя надолго оставлять одних, демонстрируя свои сомнения. В такую минуту его обязанность их поддержать. Он провел рукой по лицу, поднялся. Затянул узел на галстуке, вернулся в кабинет. При его появлении все опять поднялись. Он знал, как все они к нему относятся. Наверное, немного побаиваются, считая достаточно жестким начальником. Но с другой стороны, эта команда единомышленников – люди, которым он доверяет и которые сознательно связали с ним свою жизнь.

– Ничего не сообщали? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Ничего, – ответил один из его советников, – но мы думаем… – Он не договорил, потому что в этот момент раздался телефонный звонок.

Все невольно повернули головы к аппарату. Если бы сейчас по прямому телефону позвонил сам президент страны, то его звонок, пожалуй, взволновал бы их гораздо меньше. Помощник выразительно посмотрел на хозяина кабинета, не решаясь снять трубку, хотя звонил обычный городской телефон, выведенный в приемную. Но секретарь в приемной, как и все, ждала другого звонка и тоже не решалась снять трубку именно этого аппарата.

– Ответь, – разрешил хозяин кабинета.

Помощник еще раз посмотрел на него и, сделав несколько шагов к столу, поднял трубку.

– Слушаю вас, – сказал он чуть дрогнувшим голосом. Было заметно, что помощник сильно волнуется. – Да, это его приемная, да, вы правильно звоните. Да, я вас слушаю, – он представился.

Все находящиеся в кабинете внимательно следили за выражением его лица.

– Что случилось? – переспросил помощник. А когда услышал ответ, у него начало меняться выражение лица. Буквально на глазах. И всем стало понятно, что полученные известия вызвали у него отнюдь не положительные эмоции. – Понимаю, – тихо произнес он и разъединился. Затем вновь глянул на хозяина кабинета.

– Не молчи, – приказал тот, – говори, что там произошло?

– Автомобильная авария, – выдавил помощник, – они говорят, что это похоже на автомобильную аварию.

Было заметно, как напряглись лица всех присутствующих. Хозяин кабинета недовольно покачал головой. В такие минуты нужно сохранять самообладание и постараться не сорваться. Он шумно выдохнул воздух и переспросил:

– Значит, авария?

– Они так говорят, – ответил бледный от волнения помощник.

– Говорят… – Хозяин кабинета вложил в это слово все свое презрение к тем, кто сегодня выступал против него. Потом посмотрел на собравшихся.

Все ждали, что он им скажет. От его настроения и его слов зависело, как они поведут себя дальше.

– Авария, – повторил шеф, поднимаясь. – Выходит, решили сделать по-своему. – Он помолчал. – Значит, так, все по своим местам. Будем считать, что это случайность, на которую мы не имеем права обращать внимание.

– Но, Виктор Викторович… – попытался что-то возразить помощник.

– Случайность, – повысил он голос, – и не нужно мне ничего больше объяснять. Я не ребенок, все понимаю.

– Это убийство, – тихо сказал кто-то из присутствующих. Но недостаточно тихо, чтобы его не услышал хозяин кабинета.

Тот нахмурился и быстро произнес:

– Такими делами занимается прокуратура, а мы должны работать. Работать так, чтобы не оставить им ни единого шанса… – Не сдержавшись, он сжал пальцы в кулак, стукнул им по столу. Стукнул не очень сильно, сумев в последний момент смягчить силу удара, и все же стук был подобен удару гонга. Все поспешили к выходу.

Когда все вышли из кабинета, Виктор Викторович глянул на телефон. Два года назад он точно так же смотрел на аппарат, ожидая звонка президента. Неужели с тех пор прошло только два года? А кажется, это было так давно. Он закрыл глаза. Тогда ему тоже трудно было принять решение. Зато множество людей пытались это сделать за него, давали ему советы, искренне считая, что он в них нуждается. Но он никогда не слушал чужих советов, даже если ему пытались помочь близкие люди. Всю свою жизнь шел напролом. Как поступил тогда, два года назад, так поступит и теперь, получив это невероятное известие об автомобильной аварии, которая не должна была произойти ни при каких обстоятельствах.

При воспоминании об Ольге Пархоменко ему стало по-настоящему больно. Ермакович вызвал Кольчугина.

– Узнали подробности? – спросил он пресс-секретаря.

– Она встретилась с этим человеком, – сообщил Кольчугин. – Она сидела за рулем, он был рядом. Они разговаривали. А из-за угла неожиданно выехал самосвал. Сотрудники милиции считают, что у них не было шанса. Ни одного. Оба сразу погибли, не мучались.

– Им устроили эту аварию, – зло проговорил премьер. – Я должен был понять, что они не успокоятся и устроят такую аварию своему сотруднику. Поезжай на место, посмотри, что надо сделать.

– А вы?

– Я поеду в Верховную раду. Буду отвечать на вопросы нашей оппозиции.

– Без документов? – спросил Кольчугин.

– Да, – кивнул Ермакович. – У меня уже был в жизни похожий случай. Я должен был выступать во время предвыборного собрания, а у меня украли все документы, решив, что я не справлюсь с докладом без шпаргалки. А я стал говорить без доклада, и меня тогда выбрали. История, как видишь, повторяется. Только тогда был фарс, а сейчас настоящая трагедия. Бедная Ольга, как страшно все получилось…

Он поднялся и посмотрел на своего пресс-секретаря. Кольчугин подумал, что сегодня его патрон выглядит гораздо более утомленным, чем всегда. Сказалось напряжение последних дней.

– Мне сообщили, что в газетах может появиться ваша фотография с этим греком, – неуверенно сообщил он.

– Теперь уже все равно, – отмахнулся премьер. – Пусть печатают все, что хотят. Они все равно проиграли. – Он подошел к аппарату правительственной связи, набрал номер руководителя службы безопасности. – Здравствуйте, генерал, – бросил отрывисто, – вы уже слышали, что сегодня в аварии погиб мой сотрудник? Мой помощник – Ольга Пархоменко?

– Конечно, слышал. Примите мои соболезнования…

– Не нужно. Она поехала на встречу с кем-то из ваших работников. По моим сведениям, на них неожиданно налетел самосвал, и они оба погибли.

– Мы проведем собственное расследование, – твердо пообещал генерал, – и я хочу вас заверить…

– Что с Костенко? – во второй раз перебил его премьер. Было очевидно, что ему очень тяжело. – Он еще работает?

– Генерал Костенко отстранен от занимаемой должности. Мы проводим служебное расследование.

– До свидания, – премьер положил трубку.

Ровно в полдень он появился в Верховной раде – невозмутимый, мрачный, высокий, сильный, нависающий над депутатами. Ермакович отвечал на вопросы коротко, энергично, не колеблясь. Запрос обеих оппозиционных партий был отклонен. А на следующий день начались митинги оппозиции, требующие не вводить индивидуальные идентификационные номера. Шествия проходили шумно, со священниками, истеричными бабами и подвыпившими мужчинами. Митинги устраивали у стен кабинета министров. И через несколько дней президент подписал указ об отмене постановления правительства. Это была чудовищная уступка людям, оставшимся в прошлом веке, но давление этих неуправляемых митингов было огромным. Ермакович понимал, что это часть организованного плана, но не стал протестовать. И внешне спокойно согласился с решением президента страны.

На следующий день состоялся очередной митинг оппозиции. Выступившие на нем лидеры своих партий Мищенко и Милашенко потребовали очередной отставки правительства. Среди функционеров партии Мищенко стоял мужчина в кепке и светлом плаще. Если бы кто-нибудь видел гостя Ольги Пархоменко в ее квартире, то сразу же узнал бы в этом типе того самого Игоря, который так ей понравился.

Откуда ей было знать, что он был давний сотрудник военной контрразведки. Откуда ей было знать, что в воскресенье вечером была достигнута договоренность между сотрудниками службы безопасности и военной контрразведкой. Решено было не выносить «сора из избы». Поэтому в понедельник Игорь позвонил ей, уже зная, что случится дальше. Она приехала на встречу, и у нее в салоне автомобиля оказался совсем другой, якобы заменивший Игоря, когда из-за поворота появился самосвал. В последнюю секунду Ольга что-то поняла, но не успела даже вскрикнуть.

При встрече Ольга Павловна Игорю совсем не понравилась. Он не испытал никаких чувств к сорокалетней женщине с сальными волосами и бесцветными глазами. Это была часть его служебной деятельности, и он выполнил свою работу на «отлично».

Ольгу Пархоменко и неизвестного мужчину похоронили на кладбище рядом. Цветы от премьера и его сотрудников присылали на обе могилы.

Кушаков получил повышение. Арестованного Костенко довольно скоро амнистировали, ведь у него было столько государственных наград, полученных на нелегкой службе в КГБ! Погребняк ушел в отставку и уехал к родственникам в Польшу. Шеф-повар Наливайко перешел в другой ресторан, еще более известный и дорогой, где его мастерством по сей день восхищаются иностранцы и лидеры зарубежных стран, прибывающие в Киев. Кравченко быстро поправился, Хлыстун стал подполковником.

А Ермакович продолжил работать премьер-министром огромной страны. Потом у него было много проблем, сложных и очень сложных. Его по-прежнему уважали и ему завидовали. Этот человек не мог оставить равнодушным никого из политических оппонентов, настолько неоднозначным и сильным он был. И в один из осенних дней он приехал на могилу Ольги Пархоменко, положил на нее букет белых роз, которые она так любила. Премьера сопровождал пресс-секретарь Кольчугин, и ему показалось, что, стоя у могилы, Ермакович, чуть шевеля губами, что-то произнес, похожее на клятву. Позже, в салоне автомобиля, Кольчугин осторожно спросил:

– Вы что-то говорили?

– Да, – кивнул премьер, – я вспомнил молитву оптинских старцев. Ту самую, что висит у меня в кабинете: «Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить…»