POV Лев Ларин.
Когда-то, лет в восемь, мне попалась в отцовском кабинете интересная книга. Я не помню сюжета, но помню один момент, поразивший детское воображение.
Героя книги ударила молния.
Я потом достал всех просьбами рассказать об этом явлении. Сам тоже искал инфу, рисовал и даже пробовал написать песню про это. Песни не получилось, рисунки давно похерены, да и детская способность удивляться давно похерена.
Почему я вспомнил про молнию именно сейчас?
Потому что она ударила меня. Насквозь прошила кости и мышцы, попав в самое сердце. Именно в тот миг, когда невеста моего брата показалась на этой грёбаной лестнице.
Я забыл, что умею дышать.
Я забыл, что вокруг херова туча человек и взоры всех обращены в нашу сторону.
Уточнение: в сторону жениха и невесты. Но по идиотской случайности именно я оказался на спиной Захара.
Я слышу, как шумно дышит брат. Вижу, как напрягаются его челюсти, и как горят глаза.
Мои тоже горят.
— Бл#дь, — вырывается неосознанно.
Это просто полный п#здец! Полный!
Девушка, на которую запал Захар, не идёт, а плывёт над ступенями.
Её невесомую и хрупкую фигурку обнимает белая ткань, спадающая волной вниз. Бледное лицо с огромными глазами кажется произведением искусства. Она выглядит как ожившая мечта любого художника.
Такая же прекрасная и такая же недосягаемая.
— Бл#дь, — сжимаю кулаки, потому что руки чешутся оттолкнуть Заха и встать на его место.
Мне было смешно слушать откровения брата, а сейчас я сам имею возможность побывать в его шкуре.
Её невозможно не хотеть. Это данность.
Ею невозможно не любоваться. Это откровение, и я не хочу с ним спорить.
Она, как ангел. И это вставляет до кипения мозгов.
Она…
Я делаю болезненный вдох и закрываю глаза. На неё нельзя смотреть.
И будет правильно, если я уберусь отсюда.
С трудом уговариваю себя покинуть дом и выйти на улицу освежиться.
Осенний воздух прекрасно холодит кожу, но никак не влияет на пожар внутри.
Я ловлю глюки. Мне кажется, что среди всех, кто вышел вслед за мной, мелькает Алиева. Я не уверен в этом.
Но если она здесь, можно ждать треша. Сабина слишком эгоистка, чтобы отдать пальму первенства кому-то.
Осматриваюсь. Стараюсь вглядеться в лица, но они расплываются.
Я людей вижу через дымку. А у дымки очертания той волшебной девочки, которую я сегодня узнал.
Узнал. И потерял, бл#дь.
Те факты, которые были в досье, говорящие. Проанализировав, я могу составить общую картину о характере и увлечениях. Я дважды слышал о том, что произошло в тот день, и это заставляет от бессилия раздробить собственные зубы. Потому что теперь я всё воспринимаю иначе.
Стекло, которым я отгородился от здешних проблем, оказалось зеркальным. И кривым.
— Лёв, — ко мне приближается отец, держащий в руке бокал вина. — Проблемы?
Заторможенно моргаю и фокусируюсь на лице, которое знаю и люблю с младенчества. При всех своих загонах, папа хороший человек.
— Заканчивают уже, а ты даже не подошёл поздравить.
— Что? — тупо переспрашиваю. — Где? Я… Нет. Я…
Отца отвлекают, и поток моих бессвязных мыслей не вызывает вопросов.
Но это не означает, что всё закончилось. По-прежнему не двигаюсь со своего места. Только теперь моё внимание направлено на пару, целующуюся под аркой из белых пионов.
Я в курсе названия цветов, так как слышал, что невеста их любит.
Тогда информация показалась лишней. Сейчас же я заношу её в файл памяти с пометкой «важно», бл#дь.
Это действительно важно. С той минуты, как небольшая ножка, обутая в светлые туфли, ступила на первую ступень.
С той минуты, как растерянный взгляд пересёкся с моим жадным и голодным.
И это… больно…
Череда тостов за благополучие новой ячейки общества. Фотографии и непрекращающаяся съемка, которые станут уже завтра прекрасным материалом для пиар-кампании.
Отцовский помощник потирает руки. Жена отца выглядит задумчивой.
Сам отец переходит от одной группы гостей к другой, налаживая и без того крепкие связи. Здесь все проверенные годами партнёры, друзья и важные шишки, типа действующего губернатора города.
Он, к слову, искренний мужик. Когда вручал невесте букет, прослезился. Потом в стороне вещал, как сам мечтал о дочери, но судьба не подарила ему детей.
Я бы хотел сказать, что лицемерит, только отлично осведомлён, как с его помощью мужики землю роют, чтобы добыть максимум обвинений по делу о похищении Елизаветы. Удалось найти зацепки, которые теперь осталось не потерять и раскрутить, готовя статьи обвинения.
Мы перекидываемся с губернатором несколькими фразами. Он восхищён. Снова.
Ему нравится скромная девочка, краснеющая и кусающая губы. Он радуется искренности и чистоте, доставшимся Захару.
Я мечтаю не слышать этих восторгов, потому что, бл#дь, не слепой и не глухой.
Меня торкает от нежного голоса невесты и её розовеющих щёк. Я так пристально смотрю на неё, что успел выучить все видимые родинки и веснушки. Их немного. Их почти не видно. Но они есть.
— Девочка еле держится, — личное пространство с треском рушится.
Я не злюсь. К матери Заха моё отношение можно назвать отличным. Она хорошая женщина и отцу действительно с ней повезло. Никогда не чувствовал в её присутствии себя ущемлённым и обделённым. К сожалению, о родной маме такого сказать не могу. Её эгоизм прёт изо всех щелей. Образец женщины, не умеющей и не желающей прощать.
— Не ест же ничего. Почти не пьёт.
— Только воду, — дополняю, так как и сам успел заметить. — Волнуется.
— Все дни так. С нами за стол не садится. Стесняется. Я уже не знаю, какие слова найти для неё. Захар не может разговаривать, у него другие масштабы в голове. Вот что с ней делать?
Елизавета пошатывается, и я ловлю себя на том, что тело напрягается, готовясь к прыжку.
Поймать. Прижать. Забрать.
Я готов поверить в реинкарнацию и другие теории парапсихологов, вещающие о перерождении и переселении душ. Внутри меня зверь, почуявший своё.
И не своё одновременно.
Губы брата накрывают губы его законной жены. А меня снова бьёт молнией. Только теперь ею меня убивает.