Измена. Незаменимых нет

24

Отталкиваю от себя Глеба, и он позволяет мне это. Не удерживает, легко разжимая руки, которыми меня обнимал.

Возможно, есть часть меня, допускающая мысль о том, чтобы снова полюбить мужчину. Но поцелуй Глеба вызывает во мне лишь досаду.

- Аня…

Глеб делает шаг ко мне, но я снова отступаю, качая головой.

- Не надо, - прошу я его. – Пожалуйста, никогда так больше не делай… и я ведь замужем, Глеб!

- И это моя самая большая ошибка! – сердито выпаливает он. – Я должен был предотвратить этот брак, заявить на тебя права еще тогда, четыре года назад…

- Но ты не сделал этого.

Меня трясет, и я обхватываю плечи руками, пытаясь унят дрожь.

- Да, я струсил, - Глеб грустно улыбается. – Не решился признаться самому себе, что влюбился в тебя так быстро. А потом ты вышла за Давида, и я убедил себя в том, что теперь будет неправильно подкатывать к тебе.

- Так и есть, - отчитываю я друга. – Это все еще неправильно!

- Твой брак – это всего лишь добровольное отшельничество! Сколько лет ты еще будешь прятаться от жизни?

Я начинаю злиться.

- Мой брак – это договор, который устроил нас с Давидом. И я не собираюсь его нарушать. Я не брошу мужа. Так что как ты себе это представляешь? Будем встречаться тайком, как любовники?

- Разумеется, нет, - Глеб взволнованно смотрит в мои глаза, ища там что-то, - Аня, я поговорю с Давидом. Он поймет и отпустит тебя. Не волнуйся об этом.

- Глеб! – я выхожу из себя, и мой тон становится резким. – Услышь меня, пожалуйста! Я вижу в тебе только друга! Я не испытываю к тебе…

Больно видеть разочарование на лице Глеба, но я не вправе давать ему ложную надежду.

- Ты до сих пор любишь Воецкого, не так ли? – спрашивает Глеб, и я вижу злость на его лице.

- Нет, конечно.

При упоминании Германа, мое сердце пробирает мороз.

Лицо Глеба кривится от злой усмешки.

- Прекрасная Снежная Королева никого не любит… возможно, ей просто нечем, - говорит он.

Эти слова задевают меня, пробираются под кожу, острым ножом вспарывая сердце. Потому что, мне кажется, что Глеб прав.

Я давно превратилась в ледышку.

К глазам подступают слезы, а горло сводит спазмом. Удар от друга получить всегда больнее, чем от кого-то постороннего.

Смаргиваю влагу в глазах и разворачиваюсь, чтобы сбежать.

- Аня… черт, прости меня! – спохватывается Глеб. – Я не это хотел сказать!

Но я не верю.

Иду вперед, не оборачиваясь. Почти что бегу.

Глеб не решается остановить меня там, где нас увидят сотрудники его конторы. Так что наш разговор окончен.

Выхожу на улицу и выдыхаю с облегчением.

Все-таки я не совсем ледяная. Мое сердце сейчас болит оттого, что я не хочу терять друга, но ответить на его чувства тоже не в состоянии.

Ловлю такси и прошу отвезти меня к детскому саду, в который ходит Даша. Сегодня мне нужно забрать ее после обеда и отвезти к зубному врачу на осмотр.

Я нашла чудесного детского стоматолога. Он просто заклинатель маленьких детей, и у него на кресле они послушно открывают рот, давая осмотреть себя без криков и протестов.

Проблема только в том, что недавно этот чудесный стоматолог из нашего района переехал в центр вместе со своим частным стоматологическим кабинетом.

Так что мне приходится паковать сонную, оставшуюся без тихого часа дочь в теплый комбинезон и везти на такси обратно в центр.

В машине Даша засыпает, но этого ей недостаточно. Так что, проснувшись, она капризничает, и с готовностью демонстрирует окружающим свой непростой характер.

- Простите, пожалуйста, - я извиняюсь перед доктором, которого дочь укусила за руку до крови. – Нужно было выбрать другое время приема, но у вас такой плотный график. Мест совсем не было…

- Ничего страшного, - врач натянуто улыбается, обрабатывая руку антисептиком.

Бывают дни, когда все идет наперекосяк. И этот явно один из них.

Когда мы с дочкой выходим на улицу, ветер вырывает у нее из рук игрушечную пластиковую бабочку. Это подарок от стоматолога за то, что в конце концов Даша дала себя осмотреть.

Не успеваю я понять, что происходит, как малышка вырывает свою руку из моей и несется вперед за игрушкой.

Вот только улицы в центре узкие. И тротуар заканчивается буквально через пару шагов.

Я срываюсь с места, но с ужасом пониманию, что не успею. Дурацкая китайская копеечная бабочка приземляется прямо на дорогу, а дочь уже в шаге от того, чтобы попасть под машину.

Эта самая страшная в моей жизни секунда растягивается до бесконечности. Я тяну к Даше руки с немым криком, застывшем на лице, наблюдая как маленькая ножка уже ступает на проезжую часть.

Внезапно проходящий рядом мужчина подхватывает мою девочку на руки, оттаскивая от дороги обратно на тротуар.

И время отмирает. Проехавший мимо автомобиль сигналит, оповещая нас о том, что мы напугали водителя. Ветер снова дует, срывая с деревьев последнюю листву, а я делаю вдох.

Оказывается, я забыла, что надо дышать.

Поднимаю взгляд на лицо мужчины, спасшего Дашу, и слова благодарности застревают у меня в горле.

Потому что мою дочь сейчас держит на руках ее отец. Герман смотрит на меня в таком же шоке, как и я на него.

Бывший муж переводит растерянный взгляд на Дашу. Я буквально читаю по глазам все вопросы, возникающие сейчас в его голове.

- Ты убивца! – кричит со слезами на глазах Даша и пинает Германа ногой, требуя, чтобы он опустил ее на землю.

- Не понял… - Герман спускает ребенка на тротуар, и я тут же крепко хватаю дочь за руку, чтобы она больше не вздумала рвануть куда не положено.

- Моя бобочка! – хнычет дочь, утыкая личико в мою ногу.

- Она говорит, что ты убийца, Герман, - подсказываю я, поняв в чем дело. – Потому что ты раздавил бабочку, за которой она побежала.

- Какая еще бабочка в ноябре? – не врубается Герман. – Вы совсем с ума сошли?

Я показываю пальцем на ботинок мужчины, к подошве которого прилипла смятая игрушка. Изломанные пластиковые крылышки беспомощно торчат по бокам. Грустное зрелище.

Наверно, он наступил на эту дурацкую бабочку, когда хватал Дашу.

- Что это еще за пакость? – Герман трясет ногой, и на тротуар падают разноцветные ошметки.

- Это ты какость! – сердито кричит дочь на своего спасителя.

- Не какость, а пакость, - поправляю ее я. – Буква «п», дорогая.

Вижу, что Герман всматривается в лицо девочки. Он и не догадывается, что хмурятся они с ней сейчас совершенно одинаково.

- Ма, мне жалко, - жалуется дочь, дергая за завязки свою шапочку.

- Она… - как-то глухо произносит Герман.

А меня уже просто трясет от паники.

- Спасибо, тебе большое, - тараторю я, вставая между Воецким и Дашей. – Нам пора, так что…

- Стой! Аня, этот ребенок…

Жмурюсь, проклиная дурацкий случай. Ну что нам стоило записаться на другое время…

- Дулацкая шапка! – Дашу раздражает сегодня все. И одежда в первую очередь.

Она срывает ее со своей головы и кидает на землю. Ветер подхватывает светлые пряди, разбрасывая их по ее плечам.

- Она моя! – в изумлении шепчет Воецкий.

Я даже вижу, как расширяются от невероятного осознания его зрачки.

Подхватываю ребенка на руки.

- Нет, конечно, - отчаянно вру я. – Не говори глупостей.

Спешу убраться вместе с Дашей прочь. Тем более, что Герман просто застыл на месте каменной статуей.

Быстро уношу ноги, молясь чтобы бывший не стал нас догонять.

Но не успеваю и двух шагов сделать, как натыкаюсь на еще одного знакомого.

Оказывается, свидетелем всего произошедшего стал Карим. Он молча стоял рядом все это время. А я и не заметила. Наверно, они с Германом шли куда-то вместе.

Это меня не удивляет. А удивляет взгляд, которым смотрит на меня с ребенком Карим. Холодная еле сдерживаемая злость, написанная на лице мужчины, пугает меня до глубины души.

И я сбегаю, даже не поздоровавшись.

Мчусь с Дашей на руках прочь. И только на соседней улице разрешаю себе остановиться и вызвать такси.

Дома меня продолжает трясти от паники.

- Он ее видел! – кричу я на ни в чем не повинного Давида. – понимаешь? Он все понял! Это просто кошмар какой-то!

Муж пытается меня успокоить, но это невозможно. Я мечусь по дому, накручивая себя все сильнее.

- Анна, успокойся! – строго требует Давид. – Ты не можешь знать, что понял Герман. Возможно, нет причин…

- Говорю тебе, он понял, что Даша его дочь! Вот увидишь, он теперь от нас не отстанет!

И словно в подтверждение моих слов, раздается трель дверного звонка.